Бремя Могущества

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ Дни безумия

Зрелище таило в себе какую–то особую, болезненную притягательность, не позволявшую отвести от него взор. Мое изображение в зеркале стало меняться, расплываться. Кожа на лице стала бурой, морщинистой, она трепетала, как увядший лист на осеннем ветру. Поначалу я вообще не мог понять, что же я вижу. Рот мой был разинут в безмолвном вопле, а в левой руке застыл помазок для бритья. Я видел свои почерневшие, сгнившие зубы. Медленно, очень медленно эта старческая кожа стала отделяться, и вскоре мне уже казалось, что я вижу белые кости черепа. Сначала мое отражение превратилось в ужасную рожу, потом в череп мертвеца, глаза провалились в глазницы, и мне чудилось, что я вижу в них сатанинский блеск. Одновременно мне слышалось странное пение, высокий, резкий звук, который, казалось, шел отовсюду, постепенно превращаясь в скрежет, внезапно оборвавшийся громким, как винтовочный выстрел, хлопком.

Зеркало треснуло и рассыпалось. Меня обдало градом серебристых осколков, десятки их, словно крохотные, остренькие зубки злобных хищников, впились мне в лицо, но я этого не замечал. До сих пор меня не выпускал из своих цепких лап немилосердно сжавший мне горло ужас. Оглушительное эхо взрыва чуть не лишило меня разума.

Сознание мое было словно парализовано, но откуда–то изнутри во мне стало подниматься неведомое чувство, интенсивное и дикое. В тот момент я был просто струной, до предела, до угрожающего звона натянутой струной, и все же понимал, что это лишь иллюзия, должно быть иллюзией, видением…

И эта боль, и мое страшное, невообразимое преображение — все было лишь продуктом внушения, гиперреальной, искусно навеянной мне иллюзией.

Пальцы мои как бы помимо воли принялись ощупывать раму зеркала, и тут, как гром среди ясного неба, перед моими глазами возник образ молодой женщины, вернее, девушки. Я уставился на нее, так и не осознавая, что передо мной, просто глядел, не в состоянии заметить сходства ее прически с черепом, не видя черноты и колыхания, которые всего несколько секунд назад буквально парализовали меня… И тут…

— Присцилла, — хрипло выдавил я.

Карие, выразительные глаза взирали на меня все с той же холодной отстраненностью, способной и сейчас повергнуть меня в неменьший ужас, чем тогда, когда я видел ее впервые. Это была не Присцилла, не моя милая, маленькая Присцилла, а Лисса, колдунья, до сих пор дремавшая в ней и однажды уже покушавшаяся на мою жизнь.

Но как это могло быть? Говард клятвенно заверял меня, что она больше не сможет причинить мне вреда, что его друзья не допустят этого, позаботятся, чтобы она оставалась в изоляции. И еще он поклялся мне, что ей никто не причинит вреда.

Но то, что я видел сейчас перед собой, в пух и прах разбивало все его клятвенные заверения.

— Присцилла!

На этот раз я уже почти кричал. Руки мои, вцепившиеся в раму так, что она, казалось, вот–вот треснет, готовы были вцепиться ей в волосы, но какая–то неведомая сила удерживала их от этого.

— Роберт.

Мое имя не было произнесено голосом. Это была незримая сила, воспротивиться которой невозможно, и сейчас меня словно стеганули кнутом, назвав по имени, сломали мою волю, едва не сбили с ног.

— Роберт! — Я зажал уши ладонями и, хрипя, вступил в единоборство с безумием, простиравшим ко мне свои железные лапы.

— Роберт! Слушай меня!

Зашатавшись, я стал беспорядочно размахивать руками и чуть было не упал. Комната закружилась у меня перед глазами, все кругом расплывалось, теряло очертания, я мог ясно видеть лишь зеркало и узкое девичье лицо в нем. Но и оно начинало меняться.

Милое личико Присциллы исказила жуткая гримаса страха, и в какой–то момент мне даже показалось, что оно готово тоже преобразиться в череп мертвеца.

Однако в мгновение ока все изменилось. Лицо Присциллы снова обрело устойчивость, и уголки ее губ сложились даже в какое–то подобие улыбки. Холодной, ледяной улыбки, которая была еще страшнее зловещего оскала черепа.

— Роберт — Я уже готов был сдаться и рухнуть под натиском устремленной на меня мощи. — Помоги мне. Он уже пришел за мной. Помоги мне. Спаси меня.

Я хотел было что–то сказать в ответ, но пересохшее горло сдавили спазмы, оно превратилось в комок острой боли. С трудом сделав глоток, я откашлялся и все же смог, невзирая на боль, произнести несколько слов:

— Где… где ты? — еле выговорил я.

Уголки рта Присциллы дрогнули. Девичье лицо, заключенное в рамку, печально взирало на меня, и я знал, ни на секунду не сомневался, что любил ее сейчас, любил безумно, страстно, хотя до сих пор был почти уверен, что позабыл ее.

Мне было все равно, кем она была и что делала. Я ничего не испытывал, кроме сильного чувства, связавшего нас навек, пламени, полыхавшего во мне до сих пор и разгоревшегося сейчас еще жарче, еще ярче.

— Андара… — с трудом выдавила Присцилла, и теперь я знал, что это была она и обратилась к силе только для того, чтобы услышать меня и ни для чего больше.

— Андара… заманил меня в ловушку. И преследует меня.

И тут она закричала. Неожиданно для себя закричал и я. Волна ледяного холода накатилась на меня, заставив отшатнуться. Потом мне вдруг показалось, прямо передо мной вспыхнуло пламя, и через мгновение незримая молния расколола мир надвое.

А потом была лишь чернота.

Шин долгим взглядом обвел публику в пабе, прежде чем зайти внутрь и занять место за стойкой.

Здесь было на удивление мало народу: пара каких–то пожилых мужчин, игравших в карты, да еще двое, помоложе, угрюмо уставившихся в свои стаканы с пивом.

За стойкой возвышался дородный кабатчик, круглолицый и рыжеволосый, чуть прищуренными глазами наблюдавший за ходом игры. Пылавшие в камине поленья согревали, создавая в этом мрачноватом кабаке некоторую иллюзию уюта.

Кивнув хозяину, Шин заказал пинту местного горького. Вообще–то он пиво не особенно жаловал, но иногда стоит сделать уступку местным нравам, в особенности, если ставишь своей целью не выделяться из толпы. А именно умение не выделяться как раз и было частью профессии Шина.

Горькое пиво отдавало бог знает чем, к тому же было жидким, как дождевая водичка, однако Шин, сделав два–три больших глотка, осушил кружку и поставил ее на стойку. Кабатчик без лишних слов наполнил ее снова.

— Проездом у нас, сэр?

— Всего на одну ночь, — ответил Шин лениворавнодушным тоном, не глядя на своего собеседника. — Мне тут присоветовали один домик, что на той стороне леса, мол, там можно и комнатенку снять. Хозяин паба насторожился.

— Боюсь, что вряд ли, — покачал головой он. — Вы ведь явно говорите о заведении доктора Балтимора. Это что–то новое, что он вздумал сдавать комнаты приезжим.

— Заведение? — Шин отхлебнул пива и посмотрел на хозяина со смесью из мастерски разыгранного безразличия и начинающей пробуждаться заинтересованности. — Я об этом ничего не знаю. Мне только сказали, что там я смог бы найти приют на пару дней.

Хозяин молча, очень внимательно посмотрел на Шина и облокотился о стойку.

— Вы уверены, что имеете в виду дом, что стоит за лесом? Тот, что принадлежит мистеру Балтимору?

— Балтимор, Балтимор. — Наморщив лоб, Шин некоторое время в раздумье глядел прямо перед собой. — Гм… Нет, не думаю, чтобы мне раньше приходилось слышать эту фамилию. Ну, знаете, как это обычно бывает? Кто–то из знакомых уже однажды побывал в тех местах, куда вам предстоит ехать, и просто советует остановиться там, где когда–то останавливался сам.

— Кто–то из знакомых, — задумчиво повторил хозяин.

И хотя он изо всех сил старался не дать повода для подозрений, Шин мгновенно почувствовал растущее недоверие хозяина.

— Вам, как я вижу, вдоволь пришлось поездить, сэр?

— Ну, во всяком случае, в той дыре, в которой я вырос, ничто меня не держало. — Грубовато рассмеявшись, Шин попытался произнести это с ноткой огорчения. — Пару лет мне даже пришлось и по морям поплавать. Я почти до самого мыса Горн добрался, а потом случилась эта ужасная беда.

Глаза хозяина сузились.

— О какой беде вы говорите?

Шин понимал, что должен быть предельно осторожен, но он уже дошел до той точки, где всякая осторожность кончалась. Не только своей богатырской фигурой выделялся он здесь, так что можно было не сомневаться, что здешний народец постепенно начинал задаваться вопросами — кто ты и откуда.

Он чувствовал на себе недобрые взгляды тех двух типов за его спиной, что резались в карты. Короче говоря, пора было упорядочить все домыслы, придать им выгодное для него направление.

Изобразив на лице ничего не значащую улыбку, Шин снова пригубил пива.

— Такие истории обычно любят рассказывать, — ответил он. — Да все газеты тогда кричали о гибели «Бермуды».

Хозяин понимающе кивнул, наполнил стакан пивом и залпом осушил его.

— Я таких историй уже столько наслушался. — сообщил он. — Как вы думаете, что здесь, по–вашему, разыгрывается? Трагедии, скажу я вам, трагедии — сам Шекспир бы позавидовал. — И вдруг хитровато усмехнулся. — Но, дай Бог, чтобы половина из них была правдой.

— Да что вы? — притворно удивился Шин, намеренно не обратив внимания на последнюю фразу хозяина. — И не подумаешь — наоборот, все здесь кажется таким мирным и спокойным.

— Вы находите? Иногда, знаете, очень сильно можно обмануться. — Чуть нагнувшись к Шину над стойкой, он заговорщически подмигнул. — Я на вашем месте был бы осмотрительнее при выборе места для ночлега. Вам что, действительно никогда не приходилось слышать о заведении мистера Балтимора?

Шин покачал головой, изо всех сил стараясь придать своему лицу безразличное выражение. Это ему не совсем удалось, но хозяин уже увлекся настолько, что этого не заметил.

— Всякое говорят, — продолжал он. — И не всегда то, о чем рискнули бы написать в газетах. Но что там не все в порядке — это я могу утверждать с точностью.

— На самом деле? — Теперь уже Шину не было нужды скрывать свое удивление. Он никак не ожидал, что так быстро продвинется в своих расспросах. До сих пор он неизменно натыкался на стену молчания, о чем бы ни спрашивал. — Тогда странно, что мне порекомендовали именно этот дом, — продолжал он. — Это еще раз подтверждает, что к советам людей, в особенности малознакомых, следует относиться с большой осторожностью.

— Здесь вы правы, сэр, — согласился хозяин. Несколько мгновений он разглядывал Шина, и в глазах его промелькнуло недоверие и любопытство. Любопытство все же одержало верх.

— А если я вам предложу кое–что, — добавил он, весело и хитро улыбнувшись. — Знаете что — оставайтесь здесь. У меня. У нас в мансарде найдется свободная комната. И совсем недорого.

Шин, помедлив, кивнул.

— Это… очень мило с вашей стороны. Вот только… еще одна маленькая деталь. Впрочем…

Зажав в ладони стакан с пивом, он бросил взгляд на посетителей. Мужчины перестали играть и тихо о чем–то переговаривались. Нетрудно было угадать, о чем.

— Тихий вечерок, — на время сменил тему Шин.

— Вы правы, сэр. Здесь вообще в рабочие дни народу немного. Большинству не по карману ходить в паб на неделе. Здесь, в этих местах, денег у людей не густо.

Хозяин еще ближе наклонился к Шину. Поленья в камине потрескивали, и пламя отбрасывало блики на стену.

— Так вы мне вроде хотели что–то сказать, сэр?

Шин, слегка вздрогнув, выдерживал некоторое время взгляд своего собеседника, потом смущенно засмеялся.

— И… не знаю прямо. После всего, что вы мне тут рассказали, мне, поверьте, как–то уже и не хочется знакомиться с этим мистером Балтимором, но, боюсь, ничего другого не остается. Дело в том, что я кое с кем договорился там о встрече.

— Ну, если так, то… — Хозяин, пожав плечами, водворился на прежнее место.

Шину уже показалось, что он допустил ошибку, но хозяин только наполнил свой стакан и снова наклонился к нему. И хотя лицо его оставалось по–прежнему непроницаемым, в глазах зажегся какой–то подозрительный огонек.

— Вы мне, наверное, не поверили, а? — чуть вызывающе спросил он. — Вы сейчас думаете, что я просто желаю навязать вам комнату?

— Я этого не говорю, — ответил Шин, чуть поспешнее, чем следовало. — Вот только…

Хозяин великодушно махнул рукой.

— Забудьте об этом. Вы сами должны понимать, что делаете, молодой человек.

— Но этот дом… — Шин старался придать своему голосу оттенок нервозности. — Что там происходит? — Он улыбнулся, и нервная улыбка у него получилась. — Ведь, если уж мне туда понадобилось, то… Вы понимаете?

— Да, — буркнул хозяин.

Он бросил взгляд на сидевших, чтобы еще раз убедиться, что их никто не подслушивал. Вероятно, его разговорчивость не раз служила ему плохую службу, но было видно, что он не хотел терять лицо перед этим незнакомцем.

— Там странный народ ошивается. И не в качестве пансионеров, а… я не знаю, могу ли я… — Выпрямившись во весь рост, он искоса бросил на Шина быстрый недоверчивый взгляд. — Даже не знаю, к чему я вам все это рассказываю, — добавил он, словно стремясь в чем–то перед собой оправдаться.

— Что за народ? — невозмутимо спросил Шин.

Хозяин равнодушно смотрел на него.

— Люди как люди, сэр. Из Лондона. Я и видел–то их всего лишь раз и то мельком.

Он уставился на пустой стакан Шина.

Шин кивком попросил его наполнить. Наливая из крана пиво, хозяин продолжал:

— Они ни разу даже в церковь не сходили. Вот что я могу сказать — сброд это, сброд безбожников, которых давно пора уже гнать отсюда к чертям собачьим.

— Так почему же вы их не прогоните? — улыбнулся Шин.

Хозяин сощурил глазки и провел сальной тряпкой по стойке.

— Потому что у мистера Балтимора влиятельные покровители, — произнес он, помедлив.

В его голосе было разочарование и усталость. Ему, видимо, не впервые приходилось обсуждать эту тему. И это обсуждение явно не прибавляло ему хорошего настроения.

— Что за друзья?

Хозяин, не говоря ни слова, повернулся и принялся ворошить огонь в камине. Подбросив туда пару небольших поленьев, он поднял целый сноп искр.

— Так нужна вам комната или нет? — осведомился он через плечо.

Шин пожал плечами. Он чувствовал, что из этого человека ему больше ничего вытянуть не удастся. Сегодня вечером, во всяком случае. Если он будет продолжать допытываться у него, это лишь возбудит его подозрения.

— Хорошо, — ответил он. — Я беру комнату. В конце концов, в этот странный дом я могу отправиться и завтра утром. Вы сможете мне рассказать, как добраться туда?

Хозяин нехотя кивнул, подал пиво и объяснил, как попасть к дому мистера Балтимора.

— Нет, сэр.

На физиономии бродячего торговца появилась гримаса, которая должна была означать улыбку, но походила, скорее, на злорадную усмешку. Холод при дыхании образовывал у его рта маленькие, беленькие облачка, и при этом освещении картина приобретала странные, почти нереальные черты.

В эти последние дни снова похолодало, и я против своей воли вынужден был признать, что и в больших городах вовсю властвовала зима. События, имевшие место в лесу неподалеку от Дэрнесса, взбудоражили меня, лишив привычного чувства времени, заставив позабыть, что весна уже не за горами.

Однако наступило время, когда солнце отогнало куда–то прочь мрачные, серые дни, и люди вздохнули свободнее. Мне самому требовался покой и тепло, причем, не только в буквальном смысле. Но я почему–то был почти уверен, что в ближайшее время блаженствовать мне вряд ли придется.

— Так, может, тогда просто объясните мне, как добраться до графства? — допытывался я.

Мой собеседник покачал головой с размеренной основательностью человека, знающего, что задумал.

— Не вижу для этого повода, — отрезал он.

На груди у торговца висел небольшой самодельный короб, в котором лежали товары. Торговец развернулся, чтобы уйти, и безделушки тихонько звякнули. Но я крепко ухватил его за рукав обтрепанного пальто.

— Не спеши, дружок, — проговорил я и, прежде, чем он принялся вырываться, быстро сунул ему под нос фунтовую бумажку.

В его глазах замелькало недоверие и жадность. Я видел, чего ему стоит не схватить эту бумажку, однако что–то его от этого удерживало.

— Я же вам не справочное бюро, сэр, — проворчал он. — А теперь, будьте любезны, оставьте меня в покое, пока я не позабыл, как меня мама в детстве вежливости учила.

Слегка ошеломленный, я отпустил его и отступил на шаг.

До этой секунды я не был склонен уделять этому человеку слишком много внимания, посчитав его обыкновенным бродячим торговцем, каких сотни и которые, как правило, гораздо лучше осведомлены о той местности, где промышляют, нежели сами аборигены. И, обращаясь к нему, я хотел только получить полезную информацию, причем сразу, и что самое главное, без лишних расспросов. Но тон, каким со мной говорил этот человек, мне явно не нравился.

Стало быть, ему все же кое–что было известно об этом месте. Собственно, иного я и не предполагал.

— А что, фунта разве мало для обычной справки? — резко спросил я.

— Деньги. — Слово это в его устах прозвучало, как яростный плевок. — Ведь вы и вам подобные, сэр, приписываете деньгам всесокрушающую силу, ведь так? Вы ведь наверняка считаете, что вы можете все купить, если вы появились на свет в качестве сына какого–нибудь денежного мешка!

Я почувствовал, как во мне жаркой волной поднимается злость. И прежде всего потому, что здесь меня явно принимали за молодого бездельника. Меня, выросшего в нью–йоркских трущобах, на чью долю выпало столько лишений, считали богачом и паразитом!

Но как бы то ни было, я вырос именно там.

Конечно, этот человек не обязан был знать таких подробностей моей биографии, но ведь и говорить со мной так он права не имел, причем тон его находился в явном противоречии с его внешностью.

— Попридержали бы лучше свой язычок, мистер, — сказал я как можно спокойнее. — В конце концов, я же не за «спасибо» расспрашиваю вас. И коль вы уж такой бессребреник, тогда какого черта вообще носитесь здесь со своим хламом и навязываете его людям?

— Я тебе сейчас покажу, какой это хлам, сопляк! — прошипел торговец. — Что ты вообще знаешь о честном заработке? Хлыщ этакий решил от безделья выкрасить свои патлы и даже побриться не удосужился. Хочешь знать, как я на это смотрю, щенок?

Уперев руки в бока, он с вызовом смотрел на меня. И хотя он был на целую голову ниже, я почувствовал, что от него исходит какая–то угроза.

Я разозлился уже по–настоящему. Что этот парень вбил себе в башку? Ведь эта заметная белая прядь, которую я обычно предпочитал скрывать под шляпой, была живым напоминанием смертельной схватки с жутчайшим монстром, который чуть было не прикончил меня, а теперь этот приблуда колет мне глаза якобы присущей мне склонностью к излишнему увлечению модой!

Конечно, я был не из обидчивых — жизнь кое–чему научила меня. И все–таки я был взбешен. Неужели каждый, кто хоть чем–то отличается от других, достоин лишь враждебного отношения или, в лучшем случае, издевок и насмешек?

Не успев дать волю своему гневу, я вдруг заметил мелькнувшую тень — кто–то направлялся к нам. Уже сгущались сумерки, но мне не составило труда узнать приближавшегося человека.

Выругавшись про себя, я повернулся к подошедшему.

— А тебе что здесь надо? — осведомился я.

В голосе моем чувствовалась такая агрессивность, что Говард изменился в лице и от возмущения даже чуть пристукнул тростью о мостовую. Он посмотрел сначала на меня, потом на торговца, и ситуация эта ему явно не понравилась.

— Могу я переговорить с тобой, Роберт? — спросил он. От его тона мне стало не по себе. В этом вопросе звучал приказ.

— Разумеется, можешь, — раздраженно бросил я. — В принципе, ты уже говоришь со мной.

Говард безмолвно кивнул. Казалось, он дожидался, что я пойду за ним, но мне оставалось еще одна мелочь.

Я снова обернулся к торговцу, который молча смотрел на все происходящее.

— Ну так что же вы? — бросил я ему. — Возьмете деньги, или же это противоречит вашим принципам продаваться всяким хлыщам?

Человек явно растерялся. Может быть, прикидывал сейчас, каким образом запросить больше, но, видимо, внезапное появление на сцене Говарда, нарушило его планы. С хлыщами вроде меня у него был разговор короток, но вот Говард, который способен был любого самоуверенного наглеца поставить на место, в особенности, если тот видел его впервые, с Говардом приходилось считаться. Что–то тягостное было во внешности этого человека, мрачное, угрюмое. Даже я до сих пор ощущал это, хотя мы уже достаточно давно знали друг друга.

Торговец, что–то ворча, взял у меня купюру, которая тут же исчезла в недрах его короба.

— Отправляйтесь в Лоугрин, — ворчливо произнес он. — Есть тут неподалеку, милях в шести к северу такое местечко. Там и спросите про Балтимора.

— А потом?

— А ничего потом. Больше я вам ничего говорить не буду.

Он ушел, и на этот раз я не стал его удерживать. Конечно, я бы с удовольствием узнал кое–что еще, фунт — деньги немалые в этих местах, но не мог из–за Говарда.

Я повернулся к нему.

— Так что тебе от меня нужно?

Говард поджал губы и несколько секунд молча разглядывал меня.

— Ты изменился, мальчик, — сказал он, наконец. — Вполне возможно, что меня это и не касается, но тебе лучше не появляться на улице без шляпы. Люди уже понемногу начинают судачить о тебе…

— Люди, — презрительно бросил я. — Какое мне дело до людей? Им бы впору в своем дерьме разобраться.

— Следовало бы, между прочим, уже понять, что этого как раз от них ожидать не приходится, — возразил Говард. — Или ты позабыл, что недавно тебя чуть было не линчевали?

— Не только меня, — буркнул я. — Да и здесь не та обстановка.

— А, вот как ты считаешь? А в чем же она другая, позволь полюбопытствовать?

Глубоко вздохнув, я упер руки в бока и с такой враждебностью посмотрел на Говарда, на какую только был способен. Этот человек просто не понимал, о чем говорил.

— Займись, пожалуйста, своими проблемами, — произнес я резче, чем намеревался. — И вообще, почему ты и твой Рольф вечно таскаетесь за мной по пятам?

Говард замер. Выражение заботливости исчезло из его взгляда, уступив место злым искоркам. Я уже начинал жалеть, что так распустил язык, но вместо того, чтобы успокоиться, я, наоборот, упивался поднимавшимся во мне протестом.

И меня словно прорвало:

— Так вот, коль скоро мы об этом заговорили, — продолжал я, — оставь твои отцовские заботы обо мне, хорошо? Я, знаешь ли, отлично понимаю, что я должен делать и чего нет, что могу себе позволить, а чего нет.

Говард в глубокой задумчивости кивнул.

— Может, ты и прав, мальчик. И все–таки я с большим удовольствием побеседовал бы с тобой кое о чем. И лучше, если это будет не посреди улицы…

— Это, чтобы люди о нас не судачили, да? — Я попытался все же взять себя в руки и не позволять накопившейся во мне злости выплеснуться наружу. Мне было ясно, что веду я себя сейчас совершенно вопреки своей натуре, но от сознания этого я еще больше осатанел. — Ладно, если ты так хочешь, — уже почти спокойным тоном выговорил я. — А где?

Говард схватил меня за локоть и без слов отвел в какой–то переулок, где нас дожидалась карета. Прежде чем я успел сообразить, что он собирается делать, он сел в нее и призвал меня последовать его примеру. Помедлив, я тоже забрался внутрь.

Шин допил свой стакан, поблагодарил хозяина и попросил комнату.

Комната эта оказалась крохотной, паршиво обставленной и, разумеется, нетопленой, зато дешевой. Но ничего — Шин помнил и о гораздо более паршивых, кишащих насекомыми пристанищах, где с потолка текло, а сквозь щели в окнах адски дуло.

— В порядке, — кивком заверил он хозяина. — Я сейчас прямо на боковую. Денек сегодня был сумасшедший.

Хозяин, пожелав доброй ночи, оставил его одного. Шин уселся на край кровати, которая явно не была рассчитана на его мощную комплекцию, и в который уж раз спросил себя, почему это каждый раз непременно приходится скрючиваться на этих постельках в три погибели и чувствовать себя сардинкой в банке.

Так что, быть здоровяком — далеко не всегда означало иметь преимущество. Вряд ли можно иметь удовольствие от того, что по ночам просыпаешься с заледеневшими ногами или с больной от холода головой.

Однако Шин вовсе не; имел намерений проводить на этом ложе всю ночь. Разговор с хозяином подтверждал, что он на верном пути.

Разумеется, можно было преспокойно дождаться утра и взглянуть на это странное заведение мистера Балтимора при свете дня, но опыт подсказывал. ему, что по ночам, несмотря на темноту, разглядеть иногда удается гораздо больше.

Притулившись к стене, он задремал, однако спать не собирался.

Через некоторое время его разбудил какой–то шум. Кто–то поднимался по лестнице в мансарду, потом скрипнула дверь, и чей–то голос неразборчиво стал что–то бормотать. Шину показалось, что это был голос хозяина.

Вновь наступила тишина. Шин осторожно поднялся, надел куртку, висевшую на спинке стула, и некоторое время стоял, прислушиваясь. Затем опасливо открыл дверь и проскользнул в темный коридор к лестнице и, ступенька за ступенькой, тихо спустился вниз.

Шин изо всех сил старался не шуметь, но ему все равно не удалось предотвратить предательского скрипа ступенек под его могучим весом, однако никаких голосов или беготни не последовало.

Добравшись до входной двери, он при помощи отмычки отворил ее и исчез в ночи.

На улице царили непроглядная тьма и холод. Откуда–то сверху наползал промозглый ночной туман, окутывая все вокруг непроницаемой пеленой. Невозможно было даже определить, где задний двор гостиницы. Настоящее бедствие, из–за которого все представало расплывчатым, неясным, нереальным. Казалось, все живое, за исключением пары голых деревьев и взъерошенных кустов, исчезло отсюда. Когда Шин миновал ворота, преграждавшие путь к крестьянскому домику, туман над улицей заклубился, подобно серому облаку ядовитого газа, повис плотным занавесом, за которым ему почудились странные, неразличимые, снующие туда–сюда тени.

Шин не мог отделаться от крайне неприятного чувства, охватившего его сразу же, едва он оказался здесь.

Однако он, невзирая ни на что, упорно продолжал продвигаться вперед, пока в конце концов не оказался на сырой лужайке, спускавшейся по склону холма к буковой роще.

Он попытался припомнить, что сказал хозяин, однако было очень нелегко сопоставить описание местности, данное в теплом, освещенном пабе, с этим угрюмым, наполовину скрывшимся в тумане пейзажем.

Он огляделся.

Туман крался за ним по пятам, словно неуклюжий зверь, выслеживающий свою жертву. В воздухе висел странный, трудно определимый запах. Шин вспомнил и о буковой роще, и о том, что должен пройти между двух холмов, чтобы выйти к лесу.

Перед Шипом раскинулся обширный луг, отделенный от деревни густой живой изгородью и заканчивавшийся где–то в невидимой дали. Теперь туман был уже впереди и затеял дьявольскую игру, будто на сцене некоего сумасбродного театра теней.

Дойдя до живой изгороди, Шин обнаружил просвет в зеленой стене, а в нем запертые ворота. Схватившись за решетку, он без труда отодвинул ее в сторону и нехотя, помедлив, все же задвинул за собой.

Вполне могло обернуться так, что ему больше и не придется возвращаться в гостиницу, и он не желал, чтобы там стало известно, куда он отправился. Впрочем, об этом без труда можно было догадаться. Шин ускорил шаг.

Грозная темнота леса скоро кончилась. В живой изгороди ближе к опушке стали появляться просветы, казалось, они выгрызены кем–то, и Шину не составило труда, перемахнув через нее, добраться до тропинки, исчезавшей где–то вдали за деревьями.

Но земля была скользкой, и он проклял свою легкую обувь, в которой едва удерживался, чтобы не шлепнуться. Туман беспорядочно клубился по обеим сторонам тропинки, странным образом оставляя ее свободной.

Лес становился все гуще, и Шину было очень нелегко сохранять ориентацию. Все чаще и чаще он цеплялся за сучья и валежник, временами ему, как слепому, приходилось вытягивать вперед руки, чтобы не наткнуться на что–нибудь.

И тут он различил свет.

По первости Шин принял его за луну, пробивающуюся сквозь заросли, но, приглядевшись, заметил мерцание, характерное для лампы. Тусклый свет ее помигивал чуть в стороне от лесной тропинки, и Шин пошел прямо на него.

Вдруг он замер на месте, по телу побежали мурашки. Абсолютно исключено, чтобы можно было в этот час и в таком месте наткнуться на человека, вышедшего подышать свежим воздухом, да еще с фонарем в руках. Он знал, как преодолеть страх темноты, причем не раз это приходилось делать в очень напряженных ситуациях, но этот лес и этот туман были совершенно необычны.

Шин попытался вспомнить, как далеко он успел отойти в соответствии с описаниями хозяина, но что–то произошло с его памятью — он не помнил из его разъяснений ровным счетом ничего. Мало того, описания эти никак не вязались с данной местностью.

Он медленно достал из кармана куртки узенький пистолет и снял его с предохранителя.

Источник света так и не успокоился, продолжая плясать среди веток кустарника, временами пропадая на пару секунд и затем возникая снова.

Более того, он медленно, но упорно двигался прямо к Шину.

Шин ощутил вдруг сильнейшее желание — повернуться и бежать отсюда со всех ног. То или тот, кто приближался к нему, казалось, в точности знал, что ищет здесь.

— Рольф, — ошеломленно воскликнул я, увидев, кто дожидается нас в карете. — Ты–то как здесь оказался?

На широкой и не слишком симпатичной физиономии Рольфа появилась странная гримаса, весьма отдаленно напоминавшая улыбку.

— Да вот скука заела в Лондоне, малыш. Подумал себе, может, я вам понадоблюсь. И, видимо, не ошибся.

— Что ты имеешь в виду? — резко спросил я.

Я заметил, как Говард покачал головой и уставился в окно кареты с таким видом, будто ход беседы его вовсе не интересовал. Однако ему не удавалось скрыть свою нервозность.

— Да ничего, — отмахнулся Рольф, — просто так, к слову пришлось.

Но я‑то отлично понимал, что он имел в виду. Нынешняя непотребная щетина явно не вязалась с моей обычно ухоженной внешностью. Но каким образом я мог объяснить своим спутникам, почему в последние дни так сторонюсь зеркал? Им ничего не было известно о призыве Присциллы и о зеркале, внезапно разлетевшемся в куски само по себе. Не знали они и о моем паническом страхе еще раз столкнуться с безумием, чье ледяное дыхание я ощутил в те кошмарные мгновения.

— Нечего тебе напрягаться по этому поводу, — холодно заверил его я.

Как же трудно было мне сохранить этот безразличный тон! В душе я рвался на поиски Присциллы, и мне казалось преступлением транжирить время на бесцельные разговоры. Ей грозила опасность, и каждая минута, которую я проводил в этих бездарных словопрениях, была драгоценной. Я напал на след и буду идти по нему, пока след этот не приведет меня к цели.

— Как у тебя вообще делишки? — Я задал этот вопрос лишь для того, чтобы не молчать.

Рольф пожал плечами.

— Не проходит это дрянцо — и все тут. Но Мэри знатно меня заштопала.

Мэри Уинден после всего, что произошло, так и не решилась возвратиться в свой родной городок. Оставив на время дочь у знакомых в какой–то деревне, она отправилась в Лондон и нашла приют в доме Говарда.

Для всех было полнейшей неожиданностью, когда я вдруг сорвался с места и выехал из Лондона. Говард, конечно, сразу же отправился за мной. А теперь он призвал на помощь еще и Рольфа, чтобы, поймав, им было бы легче удержать меня в узде. И мне, видимо, ничего больше и не оставалось, как делать хорошую мину при плохой игре. Ни за что он не должен догадаться об истинной причине моего бегства.

Тем более Говард…

А тот, высунувшись из окна, что–то крикнул кучеру, по карете словно дрожь прошла, щелкнул хлыст, и она медленно тронулась с места.

— Что это все значит? — спросил я у Говарда. — Мне показалось, что ты собираешься поговорить со мной. Ни о какой прогулке в карете речи не было.

Говард кивнул.

— Ты прав, Роберт. Но, как я слышал, тебе надо в Лоугрин. И думаю, ты не будешь против, если мы тебя сопроводим туда. — Он едва заметно улыбнулся. — В компании ехать всегда веселее.

Это был не вопрос, а утверждение. Разумеется, я готов был воспротивиться, причем очень сильно воспротивиться, но, с другой стороны, мой отказ неизбежно вызвал бы еще большее недоверие Говарда. Да и проехаться до моего пункта назначения в карете было, что ни говори, приятнее, тем более, что мы имели все шансы добраться туда уже сегодня.

— Ну скажи, почему ты никак не оставишь меня в покое? — раздраженно спросил я.

Говард позволил себе сдержанно улыбнуться.

— Мы бы с превеликим удовольствием оставили тебя в покое, Роберт. И я думаю, что теперь ты все же понимаешь чуть больше, чем прежде. — Он тихо покачал головой. — Хотя кое–что в твоем поведении по–прежнему не дает мне покоя. Разум твой во власти темных сил, которые грозят сломить твой дух. Тебе следовало хотя бы взглянуть в зеркало. У тебя ужасный вид.

При этих словах я вздрогнул. Не из–за того, что Говард упомянул о темных силах, а от перспективы посмотреть на себя в зеркало. У меня было такое чувство, что я могу увидеть там что угодно, только не себя самого.

— Что это с тобой? — вмешался Рольф. — Ни с того ни с сего побелел как мел.

Я передать не могу, скольких сил стоило мне спокойно покачать головой. Я чувствовал, как лоб мой в одно мгновение покрылся испариной. И при всем при этом меня трясло от холода.

— Да ничего, — хрипло проговорил я. — Ничего… страшного.

Говард кивнул.

— Вот, вот. И именно по причине этого самого «ничего», мы и не отойдем от тебя в течение нескольких следующих дней ни на шаг. До тех пор, пока это «ничего» не исчезнет или…

Он не докончил фразу, но я и так понял, что он хотел сказать. Речь шла о борьбе с пока еще неизвестной силой, которую я мог выиграть лишь в том случае, если Говард поможет мне.

Но ведь мне не раз приходилось убеждаться в том, насколько бессилен оказывался Говард против аналогичных сил в прошлом. Он не был колдуном и не обладал магическими способностями, которые можно было бы противопоставить силам тьмы, на поединок с которыми он отважился.

Ну, а что же касалось моего будущего предприятия, то тут гадать не приходилось — он никогда не будет на моей стороне.

Когда мы добрались до Лоугрина, уже почти стемнело. Тонкие, серые клочья тумана носились в воздухе, и я чувствовал, как сырость вползает в карету, въедается в нашу одежду.

За всю эту поездку мы не обмолвились ни словом. Что–то очень неприятное было в этой ситуации, когда двое близких людей, с одной стороны, были твоими друзьями, но с другой, в любую минуту могли превратиться во врагов. Я все время ждал, когда же Говард спросит меня, куда и зачем я направляюсь. Однако он молчал, и это молчание означало, что он либо догадался, либо не рассчитывал на правдивый ответ.

Мне было ясно, что он ни за что не допустит моей встречи с Присциллой. Ведь это именно он позаботился о том, чтобы она оказалась в такой строгой изоляции. Он имел представление о глубине моих чувств к ней и о том, какую опасность могли они представлять для меня — считай — и для всех остальных. Но все это были причины, так сказать, рационального порядка. Что мог знать такой человек, как Говард, о любви?

Карета выехала к единственной в этом местечке гостинице и, наконец, остановилась. Открылось окошечко дверцы, и в нем появилась физиономия кучера с красными от бессонной ночи глазами.

— Все уже тут спят, сэр, — проворчал он. — Я ведь говорил вам, что сюда в это время лучше не приезжать…

— Но вы говорили мне и то, что хозяин — ваш двоюродный брат, — возразил Говард. Достав что–то из кармана куртки, он вложил это кучеру в ладонь. — Так что, будьте любезны, воспользуйтесь вашими родственными связями и раздобудьте для нас комнату.

— Рассчитывать придется лишь на сеновал, но это уже не моя вина, — проворчал он, но уже значительно дружелюбнее — банкнота, которую сунул ему Говард, возымела действие.

Не успел кучер отойти, как я тут же спрыгнул на землю и направился ко входу в гостиницу.

То, что Говард швырялся деньгами, было новым в его поведении, и у меня это почему–то вызвало чуть ли не отвращение. В конце концов, я и сам не ребенок и в состоянии позаботиться о своем ночлеге, так что ему вовсе нет необходимости разыгрывать из себя моего богатенького покровителя.

Споткнувшись о порог, отделявший палисадник от тротуара, я едва устоял. Темень была непроглядная, да еще, к тому же, серые клочья тумана явно не способствовали видимости. Наоборот… Осторожно пройдя дальше, я добрался до входной двери, открыл ее и оказался в темном пабе.

За моей спиной раздался удивленный возглас кучера.

— Вот уж странно, что дверь не заперта, — пробормотал он и прошел мимо меня вперед.

Я слышал, как он некоторое время возился в темноте, иногда натыкаясь на стулья и бранясь вполголоса.

Где–то над нами что–то задвигалось. Сощурившись, я сумел разобрать тусклый луч света, который плясал туда–сюда. Еще через несколько мгновений послышались шаги — кто–то спускался сверху. Сначала я не видел ничего, кроме блеснувшего в темноте металлического предмета, в котором я очень быстро определил ствол ружья. Потом показался и пожилой субъект с перепуганным лицом, боязливо озиравшийся по сторонам.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался я и изобразил легкий поклон. — Меня зовут Крейвен. У вас не найдется комната для меня и двух моих приятелей?

Глаза субъекта округлились, когда он заметил опрокинутые стулья.

— Не двигаться, или я продырявлю вас, — рявкнул он. — Похоже, я как раз вовремя.

Чуть повернув голову назад, он крикнул:

— Энн! Воры в доме! Зови соседей! Пусть возьмут с собой веревки! Мы тут с ними, с бандитами, живо разберемся!

Каждый его призыв сопровождался яростным трепетаньем ночной сорочки до пят, словно в темноте хлопали белые крылья странной летучей мыши.

— Да нам ничего, кроме комнаты на ночлег, не нужно, сэр, — осторожно сказал я. — И хотя, уверяю вас, я ничего не имею против ваших соседей, поверьте, сейчас у меня нет никакого желания знакомиться с ними.

— Прекрати болтать! — грубо оборвал меня рыжеволосый. — Сначала вы тащите у нас скотину, а теперь уже дело дошло до того, что вламываетесь к нам в дома. А кто крадет, тот способен и на убийство. А с убийцами у нас разговор короткий. — Его убежденность была ненробиваема. — Так что, давайте высказывайте ваше последнее желание, прежде чем мы вздернем вас на ближайшем суку…

— Извините, сэр, что перебиваю вас, — не выдержал я. — Но вы заблуждаетесь. Мы просто путешественники, безобидные люди. Это правда и…

Вид ствола, нацеленного прямо мне в голову, заставил меня быть кратким.

— Да взгляните вы на моего спутника. Ну что? Узнали его, наконец?

Рыжий злобно зыркнул на меня.

— Как, дьявол бы вас побрал, я могу видеть вас там внизу? Но того, что я вижу, мне хватает. Вижу вот, что ты небритый прохвост, а твой дружок — какой–нибудь насильник и глухонемой вдобавок.

— Но, Чарльз, — наконец подал голос и кучер. Голос его звучал довольно жалостливо. — Ты что же, в своих стрельнуть хочешь?

— Что за чушь? Меня не Чарльзом зовут. Чарльз — мой брат–близнец.

— Так у вас есть брат–близнец, сэр? — быстро спросил я. — Это объясняет, что…

— А мне все и так было ясно еще две минуты назад, — фыркнул брат–близнец Чарльза. — Я самолично запер двери, а теперь вот — пожалуйста — у меня в пабе стоят два каких–то негодяя и еще имеют наглость утверждать, что они, дескать, безвредные путешественники.

И вот тут–то все и началось. Через заднюю дверь в паб ворвались несколько вооруженных мужчин. Тут же весь паб осветился мигающим светом фонарей и наполнился людским гомоном.

Это были те самые соседи, которых собрала жена хозяина. Наверняка она не ожидала, что они окажутся так легки на подъем. Они только и успели, что накинуть поверх своих ночных рубашек куртки или сюртуки, а в руках у них были ружья.

Возможно, среди них и был Чарльз, но у меня больше не было времени раздумывать об этом. Кто–то схватил меня за шиворот и толкнул к стене. Не успел я подумать о самообороне, как руки мои тут же заломили за спину, и какой–то идиот поднес мне к лицу свое дедовского образца ружье. Другой так ткнул мне двустволкой в бок, что у меня дыхание перехватило, а третий принялся размахивать ножом у меня перед носом, будто готов был выколоть мне глаза.

— Прекратить! — крикнул кто–то со стороны двери.

Говард и Рольф возникли, как по мановению волшебной палочки, словно ниоткуда. Оба стояли в проходе с пистолетами в руках. И судя по выражению их лиц, в любую секунду они были готовы выстрелить.

— Сообщнички, — прокряхтел рыжеволосый хозяин, собираясь спуститься по лестнице.

Еще несколько секунд назад его грозное ружье тут же показалось жалким и никудышным, а в глазах появилась какая–то недостойная предводителя местного ополчения нерешительность. Он уставился на кучера, которого, как и меня, швырнули к стене.

— Альберт! Так ты с ними заодно?

Неужели он действительно идиот или только прикидывается?

В пабе стало так тихо, что, казалось, можно было услышать, как муха пролетит. На побледневших лицах мужчин, только что угрожавших нам оружием, появилось выражение растущей неуверенности. Им так хотелось расправиться с ворами, шалившими в их деревне, и вдруг перед ними оказались четверо, которые и на воров–то не походили.

Ни мой вид, ни Рольфа наверняка не мог не вызвать недоверия, но в том, что мы были не бандитами с большой дороги, никто не сомневался, стоило только присмотреться к нашей одежде.

А то, что кучер знал, как зовут хозяина, окончательно сбило их с толку.

— Я привез сюда этих господ, братик, — объяснил Альберт. — Дверь была на запоре, вот и…

— Минутку, минутку, — вмешался широкоплечий, приземистый сосед, стоявший у дверей и до сих пор молча созерцавший всю эту сцену. — Значит, ты поднял весь этот шум из–за припозднившихся гостей, Фленелтоун? Вот его, — он указал на кучера, — мы все знаем. И уже ведь не в первый раз он тебе и твоему нерадивому братцу постояльцев подкидывает, а?

Вскоре недоразумение окончательно выяснилось. А вот каким образом мы сумели проникнуть в паб, так и осталось для них загадкой. Фленелтоун клялся и божился, что он перед отходом ко сну, как всегда, запер двери паба. Но теперь он нас хоть за грабителей не считал.

После того, как он из–за ерунды поднял среди ночи своих соседей, ему ничего не оставалось, как налить им по кружке. И ограничиться одной кружкой ему не дали. Говард, разумеется, тоже решил сделать очередной широкий жест и один раз оплатил выпивку для всех из своего кармана. Таким образом, еще не успев толком приехать в эту деревню, мы уже были предметом всеобщего внимания. А Говарду не пришло ничего лучшего в голову, как поддержать эту вечеринку с соседями.

Все собравшиеся, прикончив каждый свою пинту пива, стали намного словоохотливее, хотя время от времени бросали на нас косые взгляды. Но во всех этих людях было что–то странное до чрезвычайности. Ружья их годились разве что в музей, а сами они вряд ли могли быть названы силачами и на смельчаков походили мало, но как будто реагировали как–то уж очень быстро.

Опасность для них — дело привычное. И я задал себе вопрос, кого же они действительно боялись?

Разузнать что–либо существенное о мистере Балтиморе оказалось делом отнюдь не легким, даже несмотря на то, что у этих ребят под хмельком развязались языки. Удалось лишь выяснить, что принадлежавший ему дом на другом конце леса деревенские жители старательно избегали. Более того, попытавшись очень осторожно направить разговор в нужное мне русло, я тут же почувствовал, что они старательно обходят эту тему и с каждым вопросом недоверие моих собеседников возрастало. В конце концов, спустя, наверное, час, после еще одного круга эля, оплаченного мною, я смог получить более–менее детальное и вразумительное описание дороги.

Я решил отправиться туда немедля. Незадолго до того, как все начали расходиться, я, воспользовавшись кратковременной отлучкой по надобности, вылез через окно туалета на улицу. Уже через несколько сот ярдов дома остались позади, и в кромешной темноте были видны лишь освещенные окна паба.

У меня был с собой фонарь, но сейчас зажигать его я пока не решался. Совершенно незачем, чтобы кто–то заинтересовался моей ночной вылазкой. Говард наверняка тут же заметит мое отсутствие и сделает правильные выводы. Не хватало только на него напороться.

Я с трудом пробирался по узенькой тропинке и на первой же поляне повернул налево, в сторону буковой рощи. Тот, кто заплетавшимся языком описал мне дорогу, не советовал идти через луг — таким образом я мог избежать необходимости делать крюк в несколько миль.

Пройдя несколько сотен ярдов, я добрался до поросшей вереском поляны, над которой причудливыми клочьями повис туман. Я шел по тропе, идущей параллельно лесу у живой изгороди. Только здесь я отважился зажечь фонарь. Пока что я неплохо ориентировался, и все было в соответствии с описанием, данным мне в пабе. Хотелось надеяться, что так будет и дальше.

Тронувший сучья легкий порыв ветра напомнил дыхание огромного зверя, и в тумане отразились плясавшие блики пламени. Эти белые клочья отражали свет и сбивали с толку.

Лампа была практически бесполезна, и я уже подумывал, не погасить ли мне ее вовсе. Но решил все же не делать этого в надежде, что в лесу такого тумана уже не будет.

Однако я ошибся. Чем ближе я подходил к деревьям, тем меньше видели мои глаза. Белые клочья тумана уподобились пальцам призраков, стремившимся ухватить меня, и вскоре моя одежда стала влажной.

Ритмический шелест голых деревьев и темных елей усилился. Шум этот то затухал, то возникал вновь с монотонностью гигантского маятника или огромного, мерно бьющегося сердца. Я почувствовал, как по спине побежали струйки холодного пота.

Вверх — вниз, туда — сюда — повторялись эти противные природе циклы, сотрясавшие тьму. Они накладывались на биение моего сердца, даже некоторое время пульсировали синхронно с ним, а после замедлили свой ход.

Невольно остановившись, я поднял лампу повыше над стелющимся по земле туманом, мутной пеленой доходившим мне теперь уже до пояса, и попытался смотреть сквозь этот пляшущий, белый слой. Но в нем ничего не было.

Во всяком случае, ничего осязаемого, материального.

И все же я ощущал присутствие чего–то огромного и таинственного, притаившегося в нем и дожидавшегося меня. Дыхание мое участилось, руки с фонарем начинали дрожать, и я спросил себя, для чего я здесь и что мне здесь нужно.

А была ли это действительно Присцилла? Она ли звала меня? Или же это была иная таинственная сила, решившая завлечь меня в западню?

Но никакого смысла в этих раздумьях не было. Я попытался сосредоточиться, но как только мне удавалось нащупать какую–то мысль, она тут же исчезала, уносимая куда–то потоком противоречивых чувств.

С трудом переводя дыхание, я закрыл глаза, пытаясь избавиться от пелены, покрывшей мой разум, отравлявшей мое сознание на протяжении нескольких последних дней. Что же такое затаилось глубоко внутри меня, готовое в любую секунду прорваться наружу и наброситься на все, что меня окружало, и тиранить его, распространяя насилие?

Откуда возникла эта дикая антипатия к Говарду и Рольфу и страстное желание отделаться от них во что бы то ни стало?

Я не мог найти ответа на терзавшие меня вопросы, хотя предполагал, что преодолею этот барьер в сознании. Понимание засело где–то глубоко. И до него я просто не в состоянии был сейчас добраться — пока не мог.

Однако я пытался. Собрав в кулак всю свою волю, я пытался сосредоточиться, сконцентрироваться. Виски мои налились тяжелой пульсирующей болью, и мне казалось, что череп мой вот–вот расколется, не выдержав напряжения, но я не сдавался.

Я должен и могу обрести ясность мышления. И чувствовал, что начинаю ее обретать. Что–то всплыло на поверхность моего сознания, неясная, зыбкая мысль, за которую я пытался ухватиться, идти за ней, не отставая, чтобы, наконец, обрести ясность.

Это было что–то связанное с Андарой, моим отцом, но оно имело отношение и к Присцилле, и ко мне самому, и это было…

Ничего.

Снова оборвалась ниточка, почти обретенное понимание снова ускользнуло куда–то.

Тяжело вздохнув, я тряхнул головой, в попытке отогнать страх, сковывавший меня все это время, дремавший во мне. Страшно и небезопасно позволить заманить себя в эти метафизические мыслительные игры. Я попытался еще раз избавиться от этого хаоса, грозившего взорвать мой разум изнутри.

И внезапно вновь перед моими глазами со всей ясностью возникло воспоминание о Присцилле, об опасности, нависшей над нею и мной, которую нам предстояло еще преодолеть, чтобы вновь быть вместе, и воспоминание это придало мне силы, я стряхнул с себя это оцепенение и открыл глаза.

Туман зловещими, причудливыми па надвигался на меня, стремясь ухватить тонкими, волокнистыми лапками и утащить в никуда.

Несмотря на разлитую в воздухе сырость, у меня пересохло во рту. Сделав несколько глубоких вдохов, я медленно стал продвигаться к опушке леса.

Что бы ни поджидало меня впереди, я не обрету покой до тех пор, пока не дойду до своей цели.

Бегство стало бессмысленным, теперь я это понимал.

Под ногами шуршала сырая, опавшая листва. Я не видел ее, но даже сквозь сапоги ощущал огромный, пружинящий, мягкий ковер.

В течение последних минут пелена тумана стала еще выше, но сейчас он, казалось, начинал куда–то отступать. Он уходил прочь по обе стороны от тропинки, как обратившееся в бегство живое существо.

Свет фонаря упал на узенькую тропку, возникшую как бы из ниоткуда и сливающуюся с темной громадой леса. И если над самой тропинкой летали лишь отдельные клочья тумана, то стоявшие по обеим ее сторонам деревья исчезали в плотной, непроницаемой мгле.

Я взглянул вверх. Теперь уже и неба не было видно из–за тумана. Свободной от него была лишь тропинка, по которой я шел, — узкий, извивающийся в тумане тоннель, который вел туда, где меня ждали. Это можно было воспринять как приглашение, более того — приказ, противостоять которому бессмысленно.

Я больше не медлил. Вряд ли в это мгновение я думал о Присцилле, хотя именно думы о ней и привели меня сюда. Вместо этого я целиком сосредоточил свое внимание на окружающем, пытаясь боковым зрением следить за тем, что лежало слева и справа, не отвлекаясь и от тропинки, и это, разумеется, не удавалось.

Нервы мои были напряжены до предела. Любой шум глохнул, тонул в волглом, насыщенном миллионами крохотных капелек воздухе, но даже не слыша почти ничего, я чувствовал, что меня ждала засада. Нечто незримое, злобное.

И тут я увидел это.

Огромная, темная тень, которую я издали обязательно принял бы за дерево, не окажись она посреди тропинки. Света моего фонаря не хватало, чтобы рассмотреть ее как следует. Единственное, что я мог видеть ясно — Нечто было огромным.

Достаточно большим, чтобы оказаться Шогготом.

Я замер как вкопанный. Сердце мое билось где–то в глотке, и секунду или две я перебарывал острейшее желание броситься отсюда прочь. С трудом преодолев страх, я впился взглядом в чудище и сконцентрировался на предстоящей схватке с ним.

Нападение было внезапным. Что–то вдруг кинулось на меня, какое–то темное облако сгустившихся испарений, зловонное дуновение предисторической бестии.

Я стремительно поднял руку, но слишком медленно и слишком поздно, чтобы ухватить этот вихрь, и он, словно сжатый кулак, чуть не опрокинул меня жестоким ударом. Фонарь мой, описав полукруг, вылетел из руки, описал замысловатый пируэт в тумане и с грохотом упал на землю. Раздалось шипенье карбида, ярко вспыхнув, мелькнули ослепительные языки белого пламени, и затем наступила полнейшая темнота.

Я застыл на месте. Чужеродная стихия, омывшая меня, как прибой, не была материальной, как поначалу показалось мне.

На тропинке заплясали карлики и ведьмы, возникая из тумана, они обрушили на меня поток своей ненависти и злобы. Призрачные, как дымка, и в то же время каким–то образом жестоко реальные, словно кобольды на картине, непостижимым образом пробужденные к жизни, соскочили с холста, повергая растерянного невольного зрителя в ужас и отчаяние неожиданной реальностью и живостью существования.

Маленькие, низенькие, потешные существа в мохнатеньких шапочках на рогатых головках устремились ко мне, тощие, ссохшиеся ведьмины тела оттесняли их, они были слишком реальными, чтобы я мог поверить в их призрачность. Нет, это не были образы и фигуры, созданные завихрениями тумана, они были продуктом злобной, парализующей своим ужасом действительности.

Странное существо — наполовину женщина, наполовину крыса, направила на меня свой похожий на коготь указующий перст, и морда ее искривилась в отвратительной гримасе. Крысиная морда, хитрые, коварные глазки и стройное, девичье тело, от пояса и выше переходившее в огромную крысиную тушу, — это был ужасный гибрид. Шаг за шагом я продолжал отступать, не в силах отвести взора от этого мерзкого создания.

Холодный туман окутывал влажной пеленой ноги, забирался под одежду, подавлял разум. Я испытывал почти панический страх, ужас, но какая–то часть моего сознания оставалась для него недосягаемой и разглядывала головокружительные трансформации женщины–крысы почти что с любопытством ученого.

Тело ее быстро обрастало плотной, жесткой щетиной, пальцы становились когтями. Существа, плясавшие вокруг нее, уже не походили на кобольдов, плодов выдумки.

Но я не обращал на них внимания. Я был поглощен созерцанием женщины–крысы. В ее взгляде была холодная, звериная решимость и что–то еще.

Что–то уже знакомое мне, виденное мною однажды в глазах Лиссы — колдуньи, постепенно обретавшей власть над Присциллой.

Туман, густой туман плотным, словно войлок, покрывалом опускался на меня, но не от него исходила угроза, а от этого… создания, настойчиво домогавшегося меня. Мне уже начинало казаться, что именно туман и стремился защитить мой разум, не позволяя ему низвергнуться в бездонную пропасть безумия, грозившего наброситься на меня. Впрочем, такое объяснение было просто бредом. Продуктом безумия, как и все, что привиделось мне здесь.

Всего лишь результаты внушения, жуткие фантазии и ничего больше…

Отвратительный гибрид затрясся. Он скорчился, упал на колени, испустил резкое шипенье и потом снова распрямился, медленно, постепенно, словно сковываемый болью.

Туман отхлынул вдруг от этого тела, которое теперь уже совершенно утратило сходство с человеческим.

Но лицо!

Это было лицо Лиссы–Присциллы, колдуньи, ставшей для меня почти что моим злым роком! Я закричал.

Существо с кулаками бросилось на меня. В когтях блеснуло что–то металлическое, что–то не подходившее к этому телу зверя. Меня пронзило чувство опасности.

Я бросился в сторону, и в этот момент темноту сотряс взрыв. Грохот был настолько силен, что я пошатнулся и, сделав шаг в сторону, споткнулся о торчащий из земли корень и упал. Туман накинулся на меня, накрыл непроницаемой волной и придушил мой крик. Закашлявшись, я отчаянно стал хватать ртом воздух. Туман проникал мне в глотку, сковывая ее. Это не был обычный туман — мне казалось, что я вдыхаю какой–то безвкусный, вязкий сироп. Несколько долгих и страшных секунд я думал, что задыхаюсь, но вдруг каким–то образом снова оказался на ногах. Кто–то с силой тряс меня за плечи.

— Придите же в себя, наконец, молодой человек, — требовательно и властно призвал меня чей–то голос.

Голос мужчины!

Я с трудом поднял взор.

Женщины–крысы больше не было, она исчезла, прихватив с собой и зловещий сонм персонажей кошмарного сна, ее сопровождавших. Теперь на ее месте стоял какой–то великан, мужчина выше меня на целую голову. Я ожидал увидеть что угодно — щупальца, очередную мерзкую рожу чудовища из преисподней времени, но только не…

— Шин! — прохрипел я.

Голос мой лишь отдаленно походил на человеческий. Пар от дыхания перемешивался с висевшим в воздухе туманом.

Не в силах вымолвить ни слова, я уставился на лицо человека, которого в последний раз мне приходилось видеть в Дэрнессе.

И который, как выяснилось потом, был одним из воплощений моего умершего отца Родерика Андары.

Был ослепительно чудесный день, и При в сопровождении миссис Санди разрешили выйти на прогулку в великолепный парк. Солнечные лучи ласкали ее кожу, заставляя с сожалением думать о том, как измучила ее зима. И радость от этого погожего дня не омрачалась даже вмешательством доктора Балтимора, который, похоже, сегодня решил не оставлять ее в покое.

Спускаясь сейчас по отполированным до блеска узким каменным ступеням, она чувствовала, что ногам ее возвращается прежняя уверенная поступь, а мысли, донимавшие ее в последние месяцы, отступили на задний план.

Доктор Балтимор был человеком нехорошим, он стремился внушить ей, что она больна. А болен–то был он сам, именно он нуждался в помощи, и в этом едины были все. Он держал их здесь взаперти, как пленников, и лишь тот, кто мог заглянуть глубоко–глубоко в тайник его души, смог догадаться, почему он так поступал.

При ничего ему не сделала, она никому ничего не сделала. И как же жестоко было держать ее здесь. Там, за стенами этого дома, ее ждал огромный мир, и она дала себе клятву, что в один прекрасный день он ее дождется.

Настанет день, когда эта крепость рухнет. Эккорн, Сантерс и она — все трое образовали мощную силу, с которой был вынужден считаться даже доктор Балтимор.

Она усмехнулась про себя при мысли, что бы сказал этот опытный доктор, если бы только знал, куда она сейчас направлялась. Весь дом спал, и разумеется, пациентам было запрещено выходить на какие–то там ночные сборища. Тем более, на такие.

Как же это Эккорн называл их? Ах, да, он вроде упоминал о какой–то мессе. Правильно, Черная месса, вот как он называл их. Они взывали о помощи к темным силам, чтобы воспрепятствовать усилиям доктора.

Дойдя до конца лестницы, При стала осторожно, на ощупь продвигаться под сводами потолка подвала. Зажигать свет было нельзя, иначе их в два счета застукают. Никто из персонала, видимо, не знал о существовании этого подвала со сводчатым потолком, а если и знал, то наверняка избегал заходить туда. К счастью для всех членов Черного сообщества, как называл их маленькую группу Эккорн.

Это был чертовски педантичный малый, все у него и всегда должно было носить свое имя. И какой–то он был зловещий, однако При вынуждена была признать, что не будь его, им бы ни за что не удалось продвинуться так далеко.

При совсем немного оставалось дойти до развилки, где была намечена их встреча, как вдруг у нее ужасно закружилась голова.

Буквально в одну секунду При совершенно потеряла ориентацию, и на нее волной накатила дурнота. Закашлявшись, она в поисках опоры судорожно шарила рукой по шершавой стене. Перед глазами заплясали цветные круги. Дыхание стало неровным, несколько секунд При вообще не могла дышать.

Ей показалось, что она видит перед собой какого–то человека, мужчину с зигзагообразной белой прядыо в волосах и жестокостью в глазах. Этот человек намеревался убить ее.

— Нет, — прохрипела она, инстинктивно протянув вперед руки, желая защититься от него.

Этот человек приближался — она чувствовала, что он уже в течение нескольких дней все ближе и ближе подбирается к ней, — и он не успокоится до тех пор, пока не уничтожит ее! Что–то в этом мужчине было знакомым ей, но одновременно и беспощадным, приводившим ее в ужас.

У При было такое чувство, что вокруг нее сжимается какой–то непонятный круг. Она должна была выбираться отсюда, бежать, пока не поздно, пока этот незнакомый и все же каким–то образом близкий ей человек не встретился с доктором Балтимором. И При, мобилизовав все свои силы, стремилась одолеть этот приступ головокружения.

Она знала, что вслед за головокружением наступит тяжелая, мучительная, пульсирующая головная боль, так мучившая в первые месяцы ее пребывания здесь, но сейчас даже эти боли показались ей чуть ли не желанными, нежели все эти ужасные видения, это лицо, которое способно было ввергнуть ее чуть ли не в безумие…

Так плохо ей не было уже очень давно. Жуткая боль, пульсируя, молотила изнутри по вискам. При была не в состоянии ясно мыслить, но все же, сжав зубы, шаг за шагом продвигалась вперед.

Где–то что–то зашуршало, и под ногами прошмыгнула мерзкая подвальная тварь — крыса. Несмотря на полную темноту, При показалось, что она даже увидела злобно сверкнувшие глазенки.

Из груди При вырвался стон. Ей казалось, что она вдыхает раскаленный воздух, перегретый пар, и вдруг снова перед ней возник этот мужчина, человек, отправившийся сюда для того, чтобы уничтожить ее. При вытянула вперед руки и почувствовала, как что–то быстро и больно укололо ее, и тут же приступ внезапно прошел.

Перед ней стоял Эккорн. Его узкое, изборожденное морщинами лицо отражало глубокую озабоченность. В правой руке его мерцала свеча, а позади, из приоткрытой двери в Святилище узкой полоской пробивался свет.

— Тебе нехорошо, При? — осведомился он.

При покачала головой.

— Все… уже прошло, — тихо произнесла она в ответ. — Ничего… ничего. Всего лишь приступ.

Эккорн, сочувственно кивнув, взял ее под руку. Его не ведавшие старости глаза безучастно взирали на этот мир, но на лбу собралось даже больше морщин, чем обычно.

— Ты закричала, При, — сказал он. — И так громко, будто хотела, чтобы тебя сам доктор услышал.

— Мне… мне очень жаль, — прошептала При.

Головная боль ослабла, но она по–прежнему чувствовала слабость и тошноту и позволила Эккорну вести себя эти несколько метров до Святилища.

— Ты называла какое–то имя, — вскользь заметил Эккорн, открывая дверь и провожая При на ее место.

— Какое?

Эккорн едва заметно улыбнулся.

— Если не ослышался, ты звала какого–то Роберта. Несколько раз повторила это имя.

— Роберт, — задумчиво повторила При.

Имя это очень смутно напомнило что–то или кого–то, но связать его с чем–то конкретным она не могла. При не сомневалась, что какие–то события ее жизни могли быть связаны с именем Роберт, но где это было и когда?

Она вообще очень мало знала о своей прежней жизни, той, которую вела до того, как очутилась в руках доктора.

— И все? — спросила она. — Или я еще что–нибудь сказала?

Эккорн покачал головой.

— Сказать — ничего не сказала. Ты кричала.

При отмахнулась.

— Впрочем, неважно. Нам предстоит разорвать путы, сковывающие нас здесь, и это главное. Остальное действительно не столь уж и важно. Где Сантерс?

Эккорн пожал плечами. В невзрачном сером костюме его ничего не стоило принять за какого–нибудь коммивояжера. Но это всего лишь на первый взгляд.

В глазах его горел фанатичный огонь, говоривший об огромной внутренней силе и несгибаемости этого человека. Не сразу При почувствовала к нему доверие и до сих пор не жалела о том, что решилась все–таки довериться. Впрочем, пока… Пока они еще не выполнили задачу, которую поставили перед собой.

— Сейчас придет, — равнодушным голосом сообщил Эккорн.

Он сдвинул свой стул чуть назад. Поднялась пыль, и что–то юркнуло в сторону. Может, крыса, а может, еще какая–нибудь тварь, не привыкшая к свету…

При больше не хотелось фиксировать внимание на подобных вещах. Случившееся с ней в коридоре подвала, припадок и последовавшая за ним неприятная встреча с крысой расстроили ее гораздо сильнее, чем следовало.

— Когда–нибудь, разумеется, придет, — резко произнесла она.

Эккорн полным изумления взглядом посмотрел на нее.

— Ты же должна понимать, что у него остается одно дельце. — В голосе его слышался укор. — И будь довольна, что он сам на это вызвался. Ни ты, ни я это не потянули бы…

— Что не потянули бы? — При чувствовала себя усталой и разбитой, и у нее не было желания торчать здесь всю ночь напролет. — О чем ты вообще толкуешь?

Эккорн прищурился. Полузакрытые веки придавали ему сходство со змеей.

— Ты, видимо, забыла, какой день сегодня?

При некоторое время раздумывала.

— Пятница? Нет…? Четверг, да?

Резко поднявшись, Эккорн принялся нервно расхаживать взад и вперед. Шаги его, отражаясь от каменных стен, гулким эхом звучали в полумраке. Пройдя к противоположной стене, он на некоторое время замер на месте, долгим, раздумчивым взглядом посмотрел на одиноко сидевшую за большим, круглым столом женщину и снова вернулся на место.

При больше не обращала на него внимания. Эккорн не всегда мог владеть своими чувствами, хотя, как правило, рассудительности не терял. И по сравнению с Сантерсом его можно даже было считать почти нормальным человеком. Именно почти.

Она вздохнула. Что же, ничего не оставалось, как продолжать делать общее дело в компании этих двух ненормальных. В конце концов, цель у них одна — все хотели вырваться отсюда как можно скорее.

При подозревала, что и Эккорн был движим сходными мотивами. Она знала, что он считал себя главой их крохотной группы. И постоянно делал ей упреки из–за ее переменчивого темперамента или провалов в памяти. Но даже если она и забыла, какой сегодня день, нечего было разыгрывать этот спектакль.

— При, а ты действительно этого не помнишь, или же это одна из твоих странных шуточек?

В его голосе была невысказанная угроза.

— Я действительно забыла, — твердо заявила При, смерив его колючим взглядом. — При условии, что вообще способна хоть что–то не забыть, — добавила она в том же тоне.

Эккорн воздержался от ответа. Тяжелые шаги возвестили о том, что кто–то направлялся сюда.

— Кто это? — насторожилась При.

— Сантерс, — раздраженно бросил Эккорн. — Видимо, все же сумел уладить.

Он уже хотел идти к двери, как При вдруг вскочила и схватила его за рукав.

— Это не Сантерс. Это не его походка. Он никогда не спускается по лестнице, точно бык.

— Пусти меня, — прошипел Эккорн и отстранил ее руку. — Я должен помочь ему.

— В чем?

Эккорн не ответил. Взяв свечу со стола, он торопливо направился к двери.

При ничего не оставалось, как пойти за ним, если она не хотела оставаться в темноте. Она чувствовала непонятное возбуждение, которое каким–то образом было связано с этой тяжелой поступью, но ничего конкретного ей в голову не приходило.

Мерцавший свет свечи, которую нес Эккорн, едва освещал проход. Пламя затрепетало от легкого дуновения воздуха и чуть не погасло. Эккорн прикрыл пламя ладонью, отчего видно стало хуже, но все же они могли разглядеть очертания надвигавшейся вразвалку фигуры.

Все же это был именно Сантерс.

Его мальчишеское лицо исказила гримаса страха, а на лбу поблескивали бисеринки пота. Но не это заставило При оцепенеть от ужаса.

Он что–то тащил за собой. Что–то походившее на одеяло, но тяжелее. Со связанными на спине руками, кляпом во рту и округлившимися от ужаса глазами.

Это был человек. Женщина.

— Откуда вы меня знаете? — грубо спросил верзила.

Лапищи его железными тисками сжимали мои плечи. Тряхнув, словно куклу, он отпихнул меня в сторону.

— Говорите, говорите, мистер. Если не предоставите мне вразумительного объяснения, то мне останется думать, что вы выслеживаете меня!

Я тяжело оперся о какое–то дерево и устремил на него свирепый взгляд.

— А вы какого черта здесь? — со злостью спросил я. Я указал на пистолет в его руке. — Вы что, всегда сначала стреляете, а потом уж убеждаетесь, с кем имеете дело?

Шин наморщил лоб. Ясно, что он не привык, чтобы с ним разговаривали в таком тоне.

— Вы на мой вопрос сначала ответьте, — потребовал он уже без прежней самоуверенности в голосе.

Казалось, миновала вечность с тех пор, как я в последний раз видел Шина, а в действительности прошло всего–то каких–нибудь пара месяцев. Как можно было догадаться из его слов, он об этой встрече ничего не помнил. Но может быть, это был и вовсе не он тогда, в Дэрнессе?

Каким образом моему отцу удавалось обрести власть над телом или же над духом, — это для меня до сих пор оставалось неясным. Уже не раз представал он передо мной в образе другого человека, но когда он пришел в образе Шина, эта встреча особенно сильно врезалась мне в память. Как странно было сейчас стоять перед человеком, которого я, как мне казалось, знал очень хорошо, но который, с другой стороны, был мне совершенно незнаком…

Но сейчас было не время и не место ломать себе над этим голову. Видение женщины–крысы хоть и исчезло, но в обступившем тропинку тумане вполне мог скрываться еще какой–нибудь сюрприз для нас обоих.

— Я жду ответа, — рявкнул Шин.

Ствол его пистолета едва заметно переместился выше.

— Вы эту штуковину сначала спрячьте, — сказал я.

— Вы что, всерьез полагаете, что я сейчас на вас наброшусь?

Поджав губы, Шин все же нехотя опустил пистолет.

— Вы–то, может, и нет. А вот…

— А вот что? — быстро спросил я.

— Да, ничего, так… — Помедлив несколько секунд, он продолжал: — Эта тварь… — Он пожал плечами. — Сначала мне показалось, что это медведь. Большой такой зверь, но худоват, пожалуй, для медведя, да и шкура не медвежья. Да вы тоже должны были видеть его. Он же прямо на вас понесся.

Неописуемый ужас охватил меня. Так, значит, это все же не было просто галлюцинацией, картинкой, возникшей в моем воспаленном мозгу!

— Боже мой, — прошептал я. — Так вы тоже это видели?

Шин кивнул, и я вдруг понял, почему он выстрелил.

— Что это было? — спросил он. — В жизни такого еще не видывал.

— Я тоже, — ответил я. — Но, может, мы все же продолжим этот разговор где–нибудь в другом месте? Кто знает, что за чертовщина в этом тумане скрывается.

Шин кивнул, медленно и, казалось, с большой неохотой.

— И вы, конечно, не знаете, что это было? — недоверчиво осведомился он.

Я пожал плечами.

— Откуда мне знать? Что в этом молоке можно разобрать? Может, медведь, а может, и нет.

Шин сердито тряхнул головой.

— Вам известно больше, чем вы хотите сказать, — сказал он. — Вы даже не желаете объяснить, откуда вы меня знаете. Но, хорошо, оставим это. По крайней мере, пока. Куда вы собирались?

— На прогулку, — не стал медлить с ответом я. — Я здесь впервые и просто слегка заплутался в этих местах.

Шин сердито отмахнулся, услышав эту чушь.

— Вы меня за дурачка не держите, — довольно агрессивно заявил он. — Это же чистое сумасшествие — тащиться сюда в такое время года и… суток, вообще не представляя себе эту местность! Так что, вы, сэр, не такой уж дурак. И я тоже не такой уж дурак, чтобы поверить в ваши бредни.

В ответ я пожал плечами.

— Как пожелаете. А что вам здесь вдруг понадобилось?

Шин метнул на меня сердитый взгляд. Потом его лицо вдруг растянулось в широкой улыбке. Я понял, что и у него шансов дать вразумительное объяснение тому, почему он гуляет здесь среди ночи, так же мало, как и у меня.

— Хорошо, оставим это. Как это вы выразились? Продолжим разговор в другом месте? Здесь не место для дискуссий. К тому же мне надо еще кое–что сделать. Я ничего не буду иметь против, если вы меня доведете до опушки леса, а потом наши пути расходятся.

Я сделал глубокий вдох.

— Согласен.

Мне стало ясно, что встреча с Шином не случайна, что здесь что–то кроется, чего я еще не мог понять. Что–то, имевшее отношение к моему покойному отцу.

Но разве Андара не предупреждал меня во время нашей последней встречи, что скоро мы с ним не увидимся? И был ли этот человек, стоявший сейчас передо мной, действительно Шином или же моим отцом, который затеял свою собственную игру, решив, несмотря на свой уход из жизни, снова помочь мне?

Я двинулся было, но Шин удержал меня за рукав.

— Нет, нет, не сюда, — предупредил он. — В другую сторону.

Я принялся трясти головой.

— Нет, очень сожалею, но нет. Дом моего приятеля там, по ту сторону леса.

— По ту сторону — понятие очень растяжимое, — заметил Шин. — Все зависит от того, с какой стороны посмотреть. Кстати, как зовут этого вашего приятеля?

— Балтии…

Спохватившись, я умолк и закусил губу. Мне не надо было смотреть Шину в лицо, чтобы убедиться, что он смог провести меня, как мальчишку. Он сильнее сжал мой локоть, и губы его превратились в тонкую ниточку.

— Балтимор? — спросил он.

Я весьма неохотно кивнул.

— Какое забавное совпадение, — насторожился Шин. — Надо же, и вам именно к Балтимору потребовалось, и именно сегодня ночью…

Внезапно замолчав, он задумчиво уставился в туман.

— Если вам не трудно, вы бы уж отпустили меня… — принужденно улыбнулся я. У меня было такое чувство, что локоть мой зажали в мощные тиски, которые постепенно сжимались.

Шин выпустил мою руку, судя по всему, он принял какое–то решение и что бы он там ни думал о нашей случайной встрече, вероятно, уже не видел во мне непримиримого врага. А вот мне там не менее следовало оставаться начеку. Я очень хорошо мог себе вообразить, какая силища таилась в этом Шине.

— Если уж вы так хорошо знаете Балтимора, то что вам стоит представить ему меня, — бросил он небрежно.

— Ну, скажем, так уж хорошо я его не знаю, — уклончиво ответил я. — К тому же, сильно сомневаюсь, что в это время он принимает гостей.

— Меня–то он уж как–нибудь примет, — заверил Шин. — Можете мне поверить.

— Так в каком направлении двинемся? — спросил я.

— Вам карты в руки. Вы наверняка знаете, где обитает ваш приятель.

Помедлив, я кивнул и указал туда, откуда на меня набросилась женщина–крыса.

— Вон туда, — пробормотал я.

Уставившись на связанную женщину, При хлопала глазами, в ужасе прижав руку ко рту. Эккорн без слов собрался помочь Сантерсу справиться с его грузом. При ничего не могла понять, кроме одного: что и она участвовала в подготовке этой акции, все эти дни и недели содействовала ее осуществлению…

Медленно, очень медленно откуда–то из глубин выплывало воспоминание, осторожно нащупывало пути к ее сознанию, по крупицам давая ему сведения, напоминало ей о том, что она надеялась похоронить на вечные времена во мраке забвения.

— Поздновато вы, — натужно прошептал Пантере. Было заметно, что он страшно устал. Нелегко было дотащить эту женщину из ее комнаты сюда, в подвал. Да еще в одиночку. — Надо было хотя бы у лестницы меня встретить, — укоризненно добавил он.

Эккорн, покосившись на При, сердито кивнул.

— Свечу возьми. Или, если хочешь, помогай Сантерсу!

При в отчаянии безмолвно замотала головой. Глаза женщины, не отрываясь, с надеждой смотрели на нее, когда она, взяв свечу, дрожа уступала место мужчинам.

«Как ты можешь это допустить», — казалось, вопили ее глаза. Они были такими ужасно большими, эти глаза, восхитительно голубыми, действительно огромными. — Как ты можешь допустить такое, если мы вместе с тобой сегодня провели такой чудный день в саду. Ты же понимаешь, что я не во всем согласна с доктором. Не допусти этого, ради Бога, не допусти!»

При в ужасе отвернулась. Не могла она выносить этот взгляд.

— При! — повысил голос Эккорн.

Ухватив женщину за ноги, он потащил ее за собой. От Сантерса толку уже было мало. Он и так был не из силачей, а теперь, когда понимал, что уже не один, то и вовсе валился с ног.

— При! Куда ты светишь? Я же так ничего не вижу!

При вздрогнула, словно от удара. Она больше не могла отважиться взглянуть в глаза миссис Санди, но, вытянув руку, покорно подняла свечу чуть повыше.

— Да не надо же, черт возьми, волосы мне жечь! — вновь напустился на нее Эккорн. — Что с тобой творится?

При снова чуть приблизила свечу к себе и нервно глотнула. Во всей этой ситуации было что–то от кошмарного сна.

Эккорн и Сантерс, оттащив миссис Санди в Святилище, бросили ее лежать у круглого стола. При так и осталась стоять у двери, с ужасом взирая на это жуткое зрелище.

Сантерс в изнеможении опустился на стул, обхватив себя руками. Его трясло от холода и возбуждения.

— Бог ты мой, — бормотал он, — я едва успел. Чуть было все прахом не пошло.

— Что, доктор? — осведомился Эккорн и присел на корточки рядом с сиделкой.

«Что это он замышляет?» — со страхом подумала При. Он ощупал путы, потом проверил кляп во рту и кивнул. Во всех его движениях была какая–то рутинная серьезность и обстоятельность. Ни дать, ни взять — врач, осматривающий тяжелобольную пациентку.

— Нет, не доктор, — ответил Сантерс. — Хенесси, этот задавала–дворецкий. Как только я с ней покончил, решил взглянуть в коридор, чтобы проверить, чисто ли.

— И? — Эккорн поднял взор на юношу и поднялся с корточек.

— Он видел меня. Он чуть ли не вплотную к двери стоял. Как ты думаешь, какие были у этого недоноска глаза, когда он увидел, что я выхожу от миссис Санди? — Сантерс утер пот со лба и глубоко вдохнул. — Как вспомню об этом, мне и сейчас дурно делается.

— Но ты ведь его просто так не отпустил, а? — обеспокоенно спросил Эккорн.

Сантерс ухмыльнулся.

— Я что, на идиота похож? Когда его бросятся искать, то обнаружат в постели миссис Санди. С ножом в боку. Я только вот спрашиваю себя, что же скажет наш доктор, когда увидит такое.

Эккорн позволил себе бледно улыбнуться.

— Вот и хорошо. Я только надеюсь, что никто не увидел тебя с твоим… грузом.

Сантерс покачал головой. Тут, его взгляд упал на При, и на лице появилось выражение озабоченности.

— Что это с тобой? — спросил он. — Ты вдруг вся побелела.

— Да она весь вечер не в себе, — тут же вмешался Эккорн. — Ты о ней не беспокойся. Она нас не подведет.

Во взгляде его сквозила какая–то неуверенность, будто При была последней неизвестной величиной в непонятной ей игре.

— В чем я вас не должна подвести? — осведомилась При.

Голос ее был хриплым и каким–то чужим, и хотя она давно уже знала ответ на свой вопрос, почувствовала, как ее охватывает паника. Она не желала знать ни того, что от нее потребуют, ни того, окажется ли она к этому готова.

Эккорн, казалось, читал ее мысли и на долгие, невыносимо долгие секунды так и замер, чуть согнувшись. Потом выпрямился, прошел к столу, решительным жестом подвинул к себе стул и уселся.

— Время пришло, — тихо объявил он. — Соверши жертвоприношение, Лисса.

Мы торопились. Тропа была свободна от тумана, однако белая пелена по–прежнему не позволяла взглянуть на небо. Я утратил всякое представление о времени, мне казалось, что мы уже несколько часов следуем по этой тропинке, будто проторенной специально для нас в густом тумане.

Я не в силах был отделаться от предчувствия, что мы оба прямиком направляемся в силки, расставленные специально на нас. Слишком уж как–то гладко все шло, неестественно гладко. Но даже если теперь мы устремлялись навстречу своей беде, я все равно не мог повернуть обратно. Влекомый неведомой силой, я был почти уверен, что так или иначе серьезного столкновения нам не миновать.

Наконец деревья расступились, тропинка стала шире, перейдя в лесную дорогу. Разлитый в воздухе туман куда–то отступил, и мы увидели широкую, посыпанную гравием дорожку.

— Это здесь? — негромко спросил Шин.

Я кивнул. Я знал, что мы у цели, хоть ни разу в жизни здесь и не был. Я почти физически ощущал, что Присцилла где–то здесь, в доме, к которому и вела эта усыпанная гравием дорожка.

И она находилась в опасности. Каждым нервом я чувствовал эту нависшую над ней опасность. Во мне зашевелился страх, боязнь опоздать. Я остановился и, тяжело дыша, изо всех сил пытался побороть паралич страха, сковавший мое тело.

— Вам нехорошо? — спросил Шин.

— Нет, нет, — с трудом выдавил я. — Все уже нормально.

Я снова смог двигаться дальше, кое–как переставляя занемевшие конечности.

Уже через несколько десятков футов дорожка вышла к широкой площадке перед домом. Под нашими ногами скрипел гравий, а туман, еще совсем недавно грозивший удушить нас, быстро рассеиваясь, отступал прочь.

Я облегченно вздохнул. Я только сейчас понял, как же тяжело было дышать в этом проклятом тумане.

Площадка заканчивалась тяжелыми железными воротами в стене. Остановившись, я посмотрел на Шина.

— А что теперь? — спросил я. — Как пробраться туда? Нам ведь в такое время уже не отопрут.

Где–то вдалеке закричала сова — первый звук, не заглохший в тумане. Я посмотрел на небо. На безоблачном небосводе безучастно поблескивали звезды. Теперь, когда туман исчез, ничто уже не мешало смотреть на них.

— Где же туман? — недоумевал Шин. — Не мог же он просто так взять да исчезнуть.

— В данный момент это вопрос, скорее, академического характера, — ответил я.

Я вгляделся в край леса и с трудом поборол дрожь. На секунду мне показалось, что там промелькнула и снова скрылась за деревьями тень женщины–крысы.

— Надо как–то пробираться туда, — настаивал я.

Шин попытался тряхнуть решетку.

— Да, солидная работа, ничего не скажешь, — уважительно произнес он.

Достав что–то из кармана куртки, он стал возиться с замком. В этот момент мне даже не пришло в голову поинтересоваться у него, как это он без колебаний решился на взлом. Мне было не до того — я как можно скорее желал добраться до Присциллы.

И как можно скорее избавиться от теней, затаившихся там, на опушке леса.

— Тебе на самом деле следовало бы приглядывать за ним, — тихо произнес Говард.

Кроме беспокойства в его голосе появилось тупое безразличие, напугавшее его самого. Он понимал, что скоро не выдержит всех этих свалившихся на его голову за последние месяцы тяжких испытаний. Однако, по–видимому, ему больше ничего не оставалось, как только корить себя за то, что не сумел вовремя уследить за юношей.

Роберт Крейвен до сих еще был очень далек от того, чтобы взвалить на свои плечи тяжкое бремя наследия своего отца. Возможно, он просто был еще слишком молод. Пока Роберт вел себя, как влюбленный гимназист, он ставил под угрозу не только себя, но и все их долгие усилия. И при этом еще умудрялся думать, что ни он, Говард, ни Рольф и понятия не имели, кого он здесь собирался искать.

К тому же, ему понадобилось развернуть свои поиски именно здесь. Не будь ситуация такой напряженной, Говарда даже позабавили бы усилия Роберта. Ведь мальчик был кем угодно, только не глупцом, однако зачастую и умнейшие из умных способны вести себя хуже неразумных детей, особенно, когда влюблены.

В конце концов, это он, Говард, распорядился отправить Присциллу к Балтимору. И никак не могло быть случайностью, что Роберт так стремился сюда.

— Жаль, конечно, — сокрушался Рольф. — А я‑то думал, что он в сортире засел.

— Что? — Говард некоторое время с недоумением взирал на своего слугу, пока не вспомнил, в чем упрекал его буквально недавно.

Шум вокруг явно не мог действовать успокаивающе. Большинство присутствующих уже отправились восвояси, но за одним из ближних к ним столиков все еще сидела троица пьяниц, мертвой хваткой вцепившихся в свои стаканы и заплетавшимися языками требовавших налить им еще.

— Ладно, Рольф, чего уж теперь. Мне тоже следовало держать ухо востро. Сейчас парень в таком состоянии, что от него можно ожидать чего угодно. — Тяжело вздохнув, он помолчал и, глядя на Рольфа, продолжал, адресуясь скорее к себе самому:

— Вот я спрашиваю себя, может быть, мы совершили ошибку? Может, нам следовало спокойно отправиться к Балтимору и дожидаться его там? Ведь нам же было ясно, что он хотел добраться до Присциллы.

Рольф, кивнув, скрестил руки на груди. Глаза его слипались, и вообще он производил впечатление слабоумного. Любой из здешних, без сомнения, принял бы его за одного из тех безобидных и безмозглых увальней, которых можно увидеть в любом деревенском пабе, однако эта его граничащая с ненормальностью наигранная простота была просто ширмой, не более того.

— Может, за ним отправимся, а? — спросил он.

— У нас нет иного выхода, — ответил Говард, наморщив лоб. — Но меня не вдохновляет идея плутать в темноте. А в этом тумане — и подавно.

— Да, туман и впрямь жуткий, — раздался позади них чей–то голос.

Говард медленно, словно был в таком состоянии, когда трудно даже подумать о лишнем движении, обернулся и встретился глазами с человеком, стоявшим у него за спиной у стены. Видимо, тот слышал, о чем они говорили.

Вопрос был только в том, что именно успел он услышать. Взгляд этого человека был внимательным и не имел ничего общего с мутными взорами троих его приятелей, сидевших гут же рядом, за столиком.

Говард узнал его. Это был человек, который стоял у заднего входа, когда они с Рольфом «штурмовали» паб. Он еще тогда обратил на него внимание. Человек этот не участвовал во всеобщем бедламе и, по–видимому, один из всех сохранил ясную голову, чем немало способствовал прояснению этой дурацкой ситуации.

— Подсаживайтесь к нам, пожалуйста, сэр, — пригласил его Говард, не без труда взяв себя в руки. — Кажется, здесь только мы, да вот и вы сумели выдержать угощение.

С этими словами он указал рукой на соседний столик. Один из гостей уткнулся носом в свой стакан и громким храпом, видимо, стремился заглушить беседы двух своих приятелей.

Коротко улыбнувшись, незнакомец кивнул, взял стул и присоединился к нам. Откинувшись на спинку, он достал свою табакерку.

— Разрешите представиться, — продолжал он, поднося к ноздре желанную щепоточку. — Меня зовут Ричардсен.

— Ричардсен, — задумчиво пробормотал Говард. — А это, случаем, не скандинавская фамилия?

— Совершенно верно. Мой дедушка был родом из Швеции. Если угодно, то я — эмигрант во втором поколении.

— Ага. — Говард наморщил лоб. Появление на сцене этого Ричардсена насторожило его сильнее, чем следовало, хоть он и не хотел себе в этом признаться. Не вписывался этот человек в Лоугрин — и все тут. Так же, как и он сам, и Рольф. Однако у них была веская причина торчать здесь.

— Надеюсь, я не помешал вашей беседе, — заметил Ричардсен. — У меня такое впечатление, что вы обсуждаете что–то важное. — Чуть отвернувшись, он звучно чихнул. — С другой стороны, есть вероятность… Прощу прощения. — Он поспешно достал свой носовой платок и весьма обстоятельно высморкался. — С другой стороны, есть вероятность, что я смогу помочь вам, — сказал он после того, как также обстоятельно сложил свой платок и положил его в карман.

— Помочь нам? — недоверчиво переспросил Говард. Он сразу, с первых секунд понял, что Ричардсен не из каких–то там крестьян, но и не знал, за кого его следовало принять, чтобы не ошибиться. — А в чем вы желаете помогать нам?

— Ну, ваш беспокойный молодой приятель попытался вести себя слишком уж самостоятельно, и вы… скажем, чувствуете, что на вас лежит ответственность за него. — Откинувшись на спинку, Ричардсен дружелюбно улыбнулся. — Ну не смотрите же вы на меня так, будто отравить готовы-. Я на самом деле действую из лучших побуждений.

Некоторое время Говард молча изучал незнакомца.

— Кто вы? — спросил он после паузы.

Произнесено это было ледяным тоном, без всякого намека на дружелюбие. Кем бы ни был этот Ричардсен, но уж никак не местным крестьянином, подсевшим поболтать за пивом о том, о сем…

— Мне принадлежит единственная в Лоугрине лавка, — по–прежнему дружелюбно продолжал Ричердсен. — Если хотите, я принадлежу к сливкам общества Лоугрина. — Он пожал плечами. — И это несмотря на то, что предки мои всего каких–нибудь полстолетия назад явились сюда из Швеции. Это может вас удивить, но меня считают здесь чужаком. От души надеюсь, что моим детям уже не придется от этого страдать.

— Чужаков здесь не особенно жалуют, так? — вмешался Рольф.

Ричардсен мгновение смотрел на него, потом кивнул:

— Чужакам в Лоугрине приходится туго. Но это меня и не удивляет. Уж больно вызывающе они себя ведут.

— Это не в наш огород камешек? — сухо осведомился Говард.

Ричардсен задумчиво покачал головой и перегнулся через стол. В его глазах уже не было веселости, ее сменила озабоченность.

— Я говорю о тех, кто поселился за лесом. О мистере Балтиморе и его… ну, скажем, гостях. И вот что я вам скажу: никому не говорите, что вы с ним знакомы.

Говард понимал, что это был выстрел наугад, но все равно вздрогнул. Он просто не был готов к такому разговору. Этот человек знал больше, чем показывал. А Говард не мог пока понять, куда клонит его новый знакомый.

— Что вам известно о Балтиморе? — спросил он.

— Возможно, чуть больше, чем остальным, — не стал хитрить Ричардсен. — Он никогда не показывается в Лоугрине, но его прислуга делает иногда покупки у меня. И хотя этих людей болтливыми не назовешь, я за несколько лет все же смог кое–что выяснить.

— И что же вы сумели выяснить? — поинтересоваться Говард.

Ричардсен пожал плечами.

— Немного. Но достаточно, чтобы знать, что там не все чисто. Местным жителям известно, что мистер Балтимор держит у себя душевнобольных из зажиточных семей, но, как мне кажется, это не главное. За этим стоит что–то еще.

— А что, позвольте спросить?

На лице Ричардсена промелькнула улыбка.

— Именно это мне и хотелось у вас узнать.

— Как это понимать? — вмешался Рольф. — С чего это мы должны знать об этом?

— Меня это тоже могло бы заинтересовать, — согласился с мнением своего собеседника Говард. Он не спускал с Ричардсена пристального взгляда, но тот с честью выдержал это испытание. — Вы чтото скрываете от нас, мистер Ричардсен.

— Я мог бы упрекнуть вас в том же и поставить на всем этом точку, — мимоходом заметил Ричардсен. — Но у меня другое предложение. — Он бросил взгляд на хозяина, приближавшегося к их столику. Двое пьяных за соседним столом пытались поднять своего приятеля. — Доставьте мне удовольствие сопровождать вас, как моих гостей, и предоставьте остальное мне.

Тем временем подошел хозяин и нерешительно посмотрел на них.

— Очень сожалею, господа, — расстроенно сказал он, — но мне действительно пора закрывать. Уже за полночь и…

— Ничего, ничего, Фленелтоун, — махнув рукой, не дал ему договорить Ричардсен. — Мы и так уже собрались уходить. Я предложил мистеру Говарду и его спутнику остановиться на ночлег у меня. Надеюсь, это не в ущерб вашему заведению.

— Ах, что вы, — Фленелтоун смущенно усмехнулся. — У меня и так всего лишь три комнаты. Одна уже сдана, а в другой дрыхнет мой пьяный двоюродный братец, ну а третья маловата для нескольких человек, в особенности для таких приличных господ…

— Да, да, — снова не дослушал его Ричардсен и встал. Кивнув, он сказал: — Пойдемте, сэр. Фленелтоун прав — уже и правда поздно.

Говард и Рольф поднялись из–за столика. У Говарда было очень неспокойно на душе. Как просто Ричардсен объяснил хозяину причину преждевременного ухода Роберта. Комар носа не подточит! Какой уж тут покой? Он спросил себя, какие же еще сюрпризы приготовил им этот торговец?

Присцилла как вкопанная замерла у входа. Она попыталась привести в порядок мысли и разобраться, что же ей собрались поручить. Взгляд ее блуждал между завернутой в одеяло женщиной и Эккорном. Она поверить не могла, что Сантерс действительно совершил убийство, чтобы захватить миссис Санди.

И совсем уже не укладывалось в голове, что и она замешана во всем этом.

— Вы что, с ума сошли? — заикаясь, пролепетала она. — Что это за безумие вы задумали? Сантерс! Немедленно развяжи этой бедной женщине руки. Что она тебе сделала?

Сантерс не пошевелился. Положив ноги на стол, он продолжал сидеть, устало глядя на Присциллу. На его бледном лице было написано сдержанное изумление. По лбу, поблескивая в свете стоявшей на столе свечи, сбегали крупные капли пота.

— Вразуми ее, Эккорн, — как бы пересиливая себя, произнес он. — Малышка опять не соображает, что говорит.

Эккорн кивнул. Он отошел от стены и приблизился к ней. Его пристальный взгляд чуть ли не болью отдавался во всем теле Присциллы. Всего на секунду их взоры встретились, как бы стремясь проникнуть друг в друга, и тут Присцилла почувствовала, как ее словно завертело в бешеном водовороте, и ей показалось, что он вот–вот унесет ее куда–то.

Невольно поежившись, девушка отвернулась и с силой прижала ко лбу сжатую в кулак руку. По мозгу ее словно полоснули ножом, и острая боль на миг лишила ее сознания. Ей привиделся огненный вихрь, смерч, бешеный всплеск красок и мигание непонятных символов, какие–то тени, силуэты пронеслись перед ней, а потом…

На нее надвигалась обезумевшая толпа: вооруженные дубинами мужчины, другие с цепями и камнями в руках, пылающие факелы, искаженные ненавистью и злобой лица. Они срывали с нее одежду, держа на изготовку огромные тесаки, избивали ее, надругались над ней…

— Нет, — прохрипела Присцилла.

Этот чудовищный ураган стал еще сильнее, но она сопротивлялась ему, отбивалась от насильников, стремившихся утащить ее куда–то. Она чувствовала силу, она могла и должна была сражаться, она не имела права сдаваться, она должна была воспротивиться огненному шару…

И вдруг совершенно неожиданно все прекратилось.

Присцилла застонала от боли и облегчения.

Воздух куда–то исчез, улетучился из ее легких, оставив в груди судороги удушья. Пошатнувшись, она схватилась за притолоку, чтобы не упасть. Жадно хватая ртом воздух, она не могла отделаться от чувства, что вокруг нее продолжает бушевать пламя. Но теперь она видела его уже как бы издали, словно переживала сон наяву. Это было как видение на краю сознания.

— Мне… мне не хватает воздуха, — выдохнула она. — Можно… окно открыть?

Эккорн грубо расхохотался.

— Здесь нет окон, Лисса, — сказал он. — Хвала Аду, нет.

Лисса, колдунья, медленно кивнула, будто только теперь осознавая, где она. Мучительное чувство удушья прошло, и она чувствовала, как в ней начинают пульсировать новые силы.

— Мы что, в подвале? — осторожно поинтересовалась она.

— Можно сказать, что в подвале. В Святилище, если уж быть совсем точным. — Эккорн провел рукой по волосам и метнул взгляд на связанную миссис Санди, которая, должно быть, слышала их разговор.

— Я чувствую себя полностью освобожденным, Лисса, — признался он. — Наконец пришел день, которого все мы так долго ждали.

Лисса кивнула. В ее глазах запылал тайный огонь.

— Придет время, и мы достойно завершим задуманное нами, — холодно продолжал он. — У тебя будет достаточно времени, чтобы вкусить, что такое освобождение. Ее взгляд упал на Сантерса, молча следившего за разговором.

— Ты хорошо потрудился, Сантерс, однако это вовсе не повод предаваться отдыху. — Он указал на неподвижную, связанную по рукам и ногам миссис Санди. — Что должно быть совершено, будет совершено. За дело!

Лисса медленно отошла от двери к столу. Она все еще чувствовала слабость, но это уже была слабость чисто физическая, и значения она, не имела. Силы, бушевавшие в ней сейчас, сожгли и унесли прочь все, что тяготило ее еще несколько минут назад.

Сейчас она готова была расхохотаться при воспоминании о том, что испытывала к миссис Сантерс какое–то там сочувствие. В конце концов, одной человеческой жизнью больше или меньше — какое, в сущности, это имеет значение? Воспроизводя в памяти свои прежние ощущения, она думала о них отстраненно, словно речь шла о ком–то другом.

Сейчас необходимо было завершить то, что замышлялось еще в Иерусалимском Лоте. Андара, этот предатель, который оставил их всех в беде, позорно бежав, тот, на ком лежала вина за содеянное, за то, что все они погибли — с ним было покончено. Но оставался еще его сын. Заклятие до сих пор не свершилось.

Лисса опустилась на один из стоявших в подвале жестких, неудобных деревянных стульев и холодно наблюдала за тем, как Сантерс и Эккорн торопливо развязывали руки и ноги миссис Санди, вырвали ей изо рта кляп и повели ее к длинной деревянной скамье, стоявшей поодаль у стены. В руке Эккорна угрожающе блеснул кинжал, но она знала, что пока он не собирался воспользоваться им. Пока еще не собирался.

Я снова поразился способностям Шина. Легкость, с которой он расправился с запертыми воротами, только укрепила меня в моих подозрениях. Что–то здесь было не так. То, что он оказался в лесу, да еще настойчивость, с которой он навязался мне в сопровождающие…

Когда мы приближались к дому, я не мог отделаться от мучительного чувства, что Шин — не совсем тот, кто был мне нужен в качестве провожатого. Чтобы совершить то, что мне предстояло, я не мог позволить себе роскошь отправиться на дело с первым встречным. Я должен был выяснить, что нужно этому Шину — или кто он там на самом деле.

Туман уже окончательно рассеялся, и теперь перед нами предстал великолепный сад, даже не сад, а, скорее, прекрасно спланированный парк, за которым во тьме возвышалось внушительное здание. Что нас там ожидало, я знать не мог, однако чувствовал, что мне туда все же лучше отправиться в одиночку. Шин уже однажды огорошил меня, и я не желал, чтобы это повторилось.

А Шин тем временем легко и уверенно, точно вор, продвигался вперед. В нем чувствовалась какая–то внутренняя собранность, уверенность, заставившая меня усомниться, что он впервые в подобной переделке, когда требовалось без разрешения проникнуть на территорию чужих владений. Я мало знал об этом человеке, слишком мало, чтобы позволить себе о нем какое–то более–менее ясное суждение, но подозревал, что он нес в себе какую–то мрачную тайну.

Я жалел, что напрямик не спросил у него, кто он и каковы его цели. В конце концов, я ведь обладал способностью отличать правду от лжи. Но с каждым шагом, по мере того, как мы приближались к этому дому, я чувствовал, что теряю способность сосредоточиться. Я обязан был знать, кто такой Шин, и все же вынужден был отложить выяснения.

Я и сам не знал, чего ожидать. Дом поразил меня своей величиной и странной, зловещей аурой. Мрачные, высокие стены неприятно напомнили мне здание суда, которое я видел пару месяцев назад в Лондоне. То же самое отталкивающее впечатление.

Присцилла была здесь, этого я не мог не чувствовать, но ощущалось и кое–что еще. Преграда, стена, внезапно выросшая между нами. Прежде чем я смог углубиться в эту мысль, мы уже дошли до ступенек, ведущих к порталу.

От того, что я увидел, по спине побежали мурашки. Огромная, обитая железом дверь возвышалась перед нами, словно подъемный мост какого–нибудь средневекового замка. От нее исходила явная угроза. Казалось, что она вот–вот со скрипом и лязгом начнет опускаться и оттуда, сметая все на своем пути, проскачут рыцари в доспехах.

— Мне кажется, рано или поздно нас все равно обнаружат, — тихо произнес Шин. — Нас вполне могут принять за грабителей.

Я медленно кивнул и попытался подавить неприятное чувство, охватившее меня после этих слов. Шин до сих пор, видимо, думал, что я с мистером Балтимором в приятельских отношениях. Несомненное заблуждение, которое очень скоро должно было выясниться. Следовало каким–то образом убедить Шина заняться замком и сделать это так, чтобы он и дальше продолжал пребывать в уверенности, что мы с хозяином этого дома друзья.

— Нет смысла стучаться в дверь об эту пору, — спокойно сказал я. — Просто суматоха будет, только и всего. А она нам ни к чему.

Какое–то мгновение Шин выглядел растерянным. Я уже опасался, что он заподозрит, что дело здесь нечисто и станет давить на меня, но он, казалось, не был к этому расположен. И вновь мне пришлось совершать над собой усилие, призывать на выручку свою память, убеждая себя, что этот человек — не тот Шин, которого я встречал прежде.

— А что вы можете предложить? — поинтересовался он.

Мысли мои хаотически плясали. Я понимал, что следовало поставить все на каргу, если я хотел проникнуть туда, но при этом был риск потерять все, предприняв какую–то сумасбродную, спонтанную акцию.

Шин стоял рядом, и боковым зрением я сумел заметить, как он недоверчиво озирается, словно кто–то мог сейчас выслеживать нас, затаясь в темных глубинах парка.

Я видел, как он для успокоения сунул руку в левый карман своей куртки, где лежал пистолет. И еще я знал, что такой возможности, как эта, у меня больше не будет.

Молниеносным движением я выхватил пистолет из кармана и ткнул ствол Шину в бок.

— Без глупостей! — прошипел я. — Клянусь, я нажму на курок, Шин.

Тело Шина напряглось. Мой выпад был слишком неожиданным и слишком быстрым, чтобы он мог оказать сопротивление. Но я знал и другое — такого верзилу никак нельзя было недооценивать. Даже с пистолетом в руке в полной безопасности себя я не чувствовал. Он запросто мог сейчас скрутить меня, я и пикнуть бы не успел.

Взведя курок, я отступил от него на пару шагов.

— А теперь открывайте замок, — приказал я.

Голос мой от волнения звучал хрипло, пистолет трясся в руке, но я надеялся, что Шин. этого не замечает. К черту все — мне необходимо попасть в этот дом, чего бы это ни стоило. Ведь где–то там Присцилла! Может, спит, а может, доживает последние минуты — кто знает? Я и сейчас ни на минуту не забывал, как она призывала меня на помощь. Терять времени никак было нельзя.

— Как вы себе это представляете? — поинтересовался Шин. — Вы что же, прихлопнете меня, если я скажу нет?

— Вы же ничего этим не добьетесь. — Он тихо засмеялся. — К тому же у вас кишка тонка убить человека, юноша. Отдайте пистолет и будем считать, что эта история в прошлом.

Шагнув ко мне, он протянул руку.

— Ни шагу! — предостерег я, угрожающе подняв пистолет.

Холодный металл оружия был непривычен моей руке, но отступать я не собирался. В другой ситуации я бы, возможно, и отдал бы должное хладнокровию Шина, но только не сейчас. Сейчас я думал обо всем этом лишь как о досадной задержке, пустой трате времени. А времени действительно не было — я в буквальном смысле стоял у цели, и дорога была каждая секунда. Все эти инфернальные сцены в лесу привели меня к убеждению, что опасность, о которой мне сообщила Присцилла, совсем рядом.

Похоже, и Шин понял, что шутить я не собираюсь. Медленно, словно нехотя, он опустил руку, видимо, прикидывая, как лучше наброситься на меня.

— Не делайте глупостей, — еще раз предостерег его я. — Отмыкайте замок, а там поглядим. И не забывайте — я за вашей спиной с пистолетом в руке.

Шин явно медлил, потом неохотно кивнул:

— Ладно, ваша взяла, — негромко произнес он. — Попытаюсь.

Сантерс усадил миссис Санди на деревянную скамью и равнодушно уставился на нее. Женщина сдавленно всхлипнула и подняла руки в попытке защититься. В ее расширенных от ужаса глазах застыл панический страх.

Хотя она не принадлежала к той категории женщин, который при виде ножа тут же хлопаются в обморок, но то, что ей пришлось пережить за последние несколько часов, сломило ее окончательно. Лисса была почти уверена, что женщина разрыдается или же обрушит на нее поток обвинений и упреков, но ничего этого не произошло. Страх в буквальном смысле парализовал миссис Санди, лишил ее дара речи и способности мыслить.

— Оставь ее, — приказала Лисса.

Сантерс, пожав плечами, отошел.

— Но мне ведь нужно подготовить ее, — возразил он..

— Я сама этим займусь, — отрезала Лисса.

Миссис Санди, с безжизненно повисшими руками, молча смотрела на нее.

— При, — хриплым голосом сказала она. — Ты должна позвать кого–нибудь на помощь. Ведь эти двое лишились рассудка. Позови доктора! — Последнюю фразу она выкрикнула.

Лисса оцепенела. Хотя крайне маловероятно, что кто–то мог их сейчас услышать, но все равно рисковать было нельзя. Если их обнаружат до того, как жертвоприношение состоится, все предприятие неизбежно рухнет. Кивнув Сантерсу, она откинулась на спинку стула.

Тот немедленно подскочил к миссис Сантерс и зажал ей рукой рот.

— Ни звука больше! — прошипел он. — А не то тут же пузо тебе вспорю.

Женщина попыталась оттолкнуть его руку, но с Сантерсом ей было не справиться. Тело ее обмякло.

— Нам необходимо поторопиться, — занервничал он и метнул взгляд на Лиссу, поднявшуюся со своего места. — Если кто–нибудь сейчас найдет Хенесси…

— Кто будет его искать? — перебил Эккорн. — Кому может прийти в голову искать его в постели миссис Сантерс, или ты все же считаешь, что такой умник найдется? — Он гаденько рассмеялся.

Сантерс с серьезным видом покачал головой.

— Нет, конечно, нет, — ответил он. — Но все же…

Отстранив его, Лисса подошла к скамье, служившей жертвенным алтарем. Она понимала всю важность порученной ей задачи и не собиралась позволить кому–либо помешать ей довести дело до конца.

— Начнем, — торжественно объявила она. — Вы готовы, Слуга Тилармина?

Эккорн присоединился к ним и встал по одну сторону импровизированного алтаря, а Сантерс — по другую. Прошло некоторое время, пока они успокоились и внутренне подготовились к тому, что должно было сейчас произойти. Несмотря на торжественность, было видно, в каком страшном напряжении все трое пребывают, в каком страхе. И страх этот порождался их неуверенностью в том, что они действительно готовы для выполнения миссии, ради которой собрались. И даже Эккорн, который никогда не снимал маску высокомерного равнодушия и невозмутимости, и тот не мог скрыть нервозности.

Наконец все трое величественно воздели руки вверх в древнем ритуальном жесте и безмолвно поклонились.

— Мы готовы, — торжественно объявили они в один голос. Слова эти гулким эхом отдались в обширном помещении.

В воздухе повисла осязаемая напряженность. И вдруг они почувствовали, что не одни в этом подвале, как будто к ним присоединился кто–то еще, чье присутствие поначалу едва ощущалось, но в нем уже чувствовалась сила, сжатая в кулак, невидимый кулак, поднявшийся над ними.

Лисса, кивнув, распростерла руки над миссис Санди и вопросила:

— Готова ли ты, жертва Тилармина, которой суждено вести нас из мрака к свету?

Казалось, ее голос больше не принадлежал ей, слова как будто звучали сами по себе. Между ее руками вдруг возникло едва заметное сияние, странный, иррациональный свет, мерцающий, как электрический разряд.

Миссис Санди отодвинулась на самый край алтаря и прижалась к стене. В глазах ее бесновался страх, и все же ей еще удалось собрать последние крохи самообладания и медленно покачать головой. Хотя все здесь происходившее явно превосходило не только ее понимание, но и воображение.

— При, — умоляюще произнесла она, — прекрати же, прошу тебя, умоляю, прекрати! Я ничего не скажу доктору, только прекрати!

Она посмотрела Лиссе прямо в глаза, но то, что она там увидела, разрушило ее последние надежды.

— Вы этого не сделаете, звери, — прохрипела она. Женщину вдруг затрясло. — Я же ни в чем не виновата…

Когда Сантерс занес над ней нож, она внезапно умолкла. Свет мигавшей свечи отбрасывал странные, причудливые тени на противоположную стену. Миссис Санди, коротко вскрикнув, в ужасе прижала ладони ко рту.

В этом мигавшем свете ей что–то привиделось, что–то огромное, ужасное выползало из глубины подвала, что–то невероятно большое, рогатое…

— О Боже мой! — простонала женщина.

— Не противься, — мягко произнесла Лисса. — Ты теперь повенчана с Тилармином, и он призывает тебя к себе, чтобы оделить Свободой и Могуществом.

— Я выведу вас отсюда! — вскричала миссис Санди. — Только защитите меня от этой бестии!

Выпрямившись, Шин кивком попытался подозвать меня к себе.

— Дверь открыта. Что теперь?

Я нетерпеливо махнул пистолетом.

— Давайте, заходите внутрь. Но тихо. Я не хочу, чтобы нас сразу же сцапали.

— Сразу же сцапали? — Шин прищурился. — А что вам вообще там нужно? Вы, случаем, не что–нибудь там, что поценнее, прихватить собрались?

— Не говорите ерунды, — оборвал я его. — Думаете, я вас тогда за собой потащил бы? Если бы в мои планы входила кража со взломом, я выбрал бы время поудобнее.

— А как же вы тогда назовете этот наш с вами… э–э–э… ночной визит? — поинтересовался Шин.

Он почти незаметно приблизился ко мне, и я сообразил, что он просто отвлекает меня. Шину явно не хотелось, чтобы им помыкал какой–то зеленый юнец. Так что следовало смотреть в оба, иначе в два счета можно было оказаться обезоруженным.

— Не знаю прямо, что и делать с вами, — процедил я сквозь сжатые зубы. Жаль было терять времени на разговоры, но, с другой стороны, бросать его здесь, а дальше идти самому тоже было нельзя. Прежде чем я не узнаю, кто он такой, я должен быть с ним настороже, как с самим дьяволом.

— Но в одном могу вас заверить, — добавил я, когда он еще чуть подвинул свою правую ногу вперед, — одно лишнее движение — и все. Тогда мне будет просто наплевать, услышит кто–нибудь мой выстрел или нет. Даже если потом они на меня всем домом набросятся, вам все равно маленький кусочек свинца обеспечен. В коленку, а?

Шин замер как вкопанный. По его лицу я видел, что он воспринял мои слова отнюдь не как пустые угрозы. А вот я сам совсем не был уверен, что тут же прибегну к оружию, но это уже дело другое.

— Прежде чем пойдем дальше, мне хотелось бы кое–что узнать у вас, — тихо произнес я. — Кто вы и что вам здесь нужно?

— Мне показалось, что вы торопитесь, — увильнул от ответа Шин.

— Тороплюсь, — пробурчал я и нацелил пистолет прямо ему в голову. — Вот поэтому–то от души советую вам отвечать коротко и без всяких уловок.

— Ну что же, — Шин снова пожал плечами. — Хоть я и не рассчитываю на то, что могу сообщить вам что–то новое, поскольку имя мое вам уже было известно, но все же: мое полное имя Шин Мур и я служащий специального подразделения полиции Ее Величества.

— Скотланд–Ярд? — вырвалось у меня.

— Абсолютно верно, — кивнул Шин. — Так что сейчас вы угрожаете оружием служащему Ее Величества. Может быть, теперь вы все же вернете мне мое оружие?

Я rак бешеный затряс головой. Моя способность отличать правду от неправды и на этот раз меня не подвела. Я знал, что Шин не лжет, однако это еще никак не могло служить достаточным основанием для того, что я мог ему довериться.

— Что вам здесь нужно? — резко спросил его я.

— Это долгая история, — ответил Шин.

— Сократите ваш рассказ.

— Ну, ладно, — сухо кашлянув, Шин заговорил: — Мы кое–кого ищем, — начал он. — Человека по имени Сантерс. Своей семье он доставил много неприятностей.

— И вам кажется, что он находится здесь?

— Кажется, — коротко бросил Шин в ответ.

И на этот раз он не лгал, но я чувствовал, что он утаивает что–то гораздо более важное. И я знал, что могу положиться на свои чувства.

— Расскажите об этом поподробнее, — потребовал я от него.

— Как вам будет угодно. Хоть и рассказывать особенно нечего. Торговец из Лоугрина уже давно находится под подозрением в связи с делом об исчезновении нескольких лиц. Фамилия его Ричардсен. Вы его не знаете?

Я по голосу Шина почувствовал, что он задал этот вопрос неспроста, но только нетерпеливо покачал головой.

— Дальше.

— А дальше ничего. Я напал на след и вот я здесь.

Я снова покачал головой. Шин сказал мне правду, но не всю — я это ясно чувствовал.

— Это не все, — сказал я.

Шин раздраженно отмахнулся.

— Разумеется, не все. Но если я начну рассказывать вам все по порядку, мы до утра тут простоим.

Я вынужден был признать, что он прав. Не будь здесь Присциллы, я бы ни за что не удовольствовался таким поверхностным объяснением.

— Тогда мы с вами в одной лодке, — медленно произнес я. Еще не до конца будучи уверен в справедливости этого утверждения, я в тот момент думал лишь об одном — любым способом перетянуть Шина на свою сторону.

— Я здесь по сходной причине, — продолжал я. — И я тоже ищу кое–кого и уверен, что этого человека держат здесь против его воли.

— Вот как? — отозвался Шин. — А кого вы ищете и как вы смогли выйти на это место? Откуда вы знаете, что ваш человек именно здесь?

Только полицейский мог задать такие вопросы. Я уже хотел было ответить, но какое–то смутное чувство предостерегло меня от этого.

— Времени нет, — отрезал я. — В конце концов, нам еще предстоит кое–что сделать. Так что пошли.

Шин пожал плечами, молча повернулся и попытался отворить дверь. С глухим скрипом она подалась.

Спрятав пистолет, я последовал за ним. Оставалось только надеяться на то, что я не совершаю ошибку, доверившись Шину.

— Сюда, — велел Ричардсен. — И поторопитесь.

Говард кивнул и молча последовал за ним. Ему явно было не по душе проникать во владения Балтимора через какой–то там потайной ход, но Ричардсен заверил, что это самый быстрый и надежный способ попасть прямо к доктору.

Этот поход довольно сильно утомил Говарда, хоть он и не желал себе в этом признаваться. Да и Рольфа вряд ли можно было назвать свеженьким, как огурчик. Ожоги, полученные им в Дэрнессе, любого другого послабее давно бы свели в могилу. И хотя он в последние недели очень берег себя, до полного выздоровления было еще далеко.

Закрыв за собой дверь, Говард огляделся в свете факела, зажженного Ричардсеном. Перед ними открывался длинный, пробитый в камне ход, который вел круто наверх. На покрытом толстым слоем пыли полу не было следов.

— И этот путь приведет нас прямо к Балтимору? — с сомнением в голосе осведомился он.

Ричардсен коротко кивнул.

— Нам следует поторопиться, — нервно сказал он. — Этот ход прорыли еще в те времена, когда король Ричард был занят своими крестовыми походами. Я не очень–то склонен доверять этой постройке.

— Ну, мало ли кто кому не доверяет, — пробурчал Рольф.

Ричардсен повернулся к нему.

— Уж не меня ли вы имеете в виду? — резко спросил он.

Рольф в ответ лишь пожал плечами.

— Ведь я же объяснил вам, почему нам следовало воспользоваться именно этим ходом, — продолжал Ричардсен. — Появись мы у главного входа, мы можем просто напугать Роберта. Мало ли что. А рисковать нам нельзя.

— Если Роберт вообще здесь, — пробормотал Говард.

— Вы что же, сомневаетесь? — спросил Ричардсен.

Говард покачал головой.

— Нет, сэр. В конце концов, то, что вы нам рассказали, в точности совпадает с нашими предположениями.

— Стало быть, можно двигаться, — заключил Ричардсен. По его голосу можно было заметить, что он явно не в духе. Он стал заметно раздражительнее, нетерпеливее, и от его былого дружелюбия и следа не осталось. Говард не был в претензии. В конце концов, перспектива пройтись по этому черт знает когда прорытому ходу хоть кого лишит спокойствия.

Скальную породу стен покрывали трещины, и было ясно, что в один прекрасный день все это рухнет — это лишь вопрос времени. Чем дальше они продвигались по подземному коридору, тем тяжелее на сердце становилось у Говарда. Знай он заранее, в каком состоянии подземный ход, он бы еще подумал, стоит ли вообще выбирать этот путь.

Но Говард прекрасно понимал, что и назад пути быть не может. Все равно было чистейшим везением наткнуться здесь на Ричардсена, который уже не один год сотрудничал с Балтимором. Он принадлежал к группе решительных людей, мужчин и женщин, посвятивших себя борьбе с темными силами.

Чтобы свести к минимуму риск, они, как правило, жили под вымышленными фамилиями.

Остановившись, Ричардсен факелом указал вперед.

— Теперь мы под самым домом, — прошептал он. — Эта часть подземелья известна лишь нам с Балтимором. Когда–то здесь помещения были гораздо обширнее…

Оборвав себя на полуслове, он, казалось, прислушивался секунду или две, потом шагнул вперед. Говард хотел что–то сказать, но Ричардсен отмахнулся.

— Вы ничего не слышите? — тихо спросил он. На его лице проступила озабоченность. — Кажется, кто–то вскрикнул.

Говард покачал головой. Как ни вслушивался он, ухо его ничего не уловило. Однако несмотря на это, чувствовал он себя явно не в своей тарелке. Этот узкий проход, спертый воздух, полумрак, освещаемый лишь светом факела — все это действовало угнетающе. Здесь и не требовалось ничего слышать, и так нервы были на пределе.

— Это не вскрикнули, — неожиданно произнес Рольф. — Это кричали.

Ричардсен кивнул.

— Ну вот, видите, — пробормотал он. — Повернувшись к Рольфу, он с сомнением посмотрел на него. — А сейчас? Ничего не слышите?

Рольф поднял руку и закрыл глаза. Его широкое лицо оставалось безучастным, и Говарду очень захотелось прикрикнуть на него, чтобы он объяснил, что же, в конце концов, происходит. Но опасался, что кто–нибудь еще может его услышать.

Вопрос был только в том, кто этот кто–нибудь еще.

Теперь явственно послышался крик. Стало быть, если Ричардсен знал о существовании этого хода, то знали и другие. Не требовалось особенно напрягать фантазию, чтобы вообразить себе, что за сброд мог найти здесь себе пристанище. Может, этот ход — бандитский притон, где ошиваются головорезы и убийцы всех мастей? Говарду вспомнилось, как кто–то в пабе упоминал про тех, кто крал домашнюю скотину. Впрочем, в этих местах наверняка можно было ожидать любых преступлений.

— А теперь, вроде, кто–то зарычал, — прошептал Рольф. — Сначала этот крик, а потом кто–то зарычал.

Ричардсен кивнул. Судя по его физиономии, ему тоже было не по себе.

— Кто–то в этом подземелье есть, — шепотом сообщил он. Он говорил тихо, видимо, из опасения, что кто–то посторонний услышит его. — Но кто здесь может быть?.. — продолжал он.

— И тем более, кричать? — закончил за него Говард.

Ричардсен пожал плечами. Казалось, он принял какое–то решение.

— Вот что, давайте–ка не будем в это встревать, — сказал он. — Нам необходимо как можно быстрее разыскать Балтимора и сообщить ему о Роберте и об этих… звуках. Он знает, как нужно действовать в таких случаях. Его персонал вышколен достаточно.

— Согласны, — ответил Говард.

Он хотел уже идти дальше, но тут Ричардсен удержал его за рукав.

— Что… что это такое? — ахнул он.

Теперь даже Говард услышал. Это было едва слышное пение, кто–то пел очень высоким голосом, и казалось, пение это шло из–за стен. Пламя факела бросало беспокойные отблески на грубые, каменные стены и пол. Вдруг откуда–то повеяло холодом, и Говард невольно поежился, а потом…

Снова какой–то звук, похожий на отдаленный кашель. Грубые, шаркающие шаги, приглушенное рычание.

Говард машинально отступил на пару шагов. Он ждал, что из непроглядной темноты вот–вот кто–то выйдет, какая–то огромная тень, которая, несомненно, будет надвигаться прямо на него, или, возможно, это будет какое–нибудь жуткое, невиданное существо…

Каменный пол подземелья затрясся под их ногами. Оно было уже совсем рядом. И надвигалось на них.

Ричардсен вскрикнул. Факел в его руке запрыгал. Он хоть и стоял всего в нескольких шагах от Говарда, но все же ближе к источнику этих странных шумов. И, вероятно, смог увидеть раньше остальных, что на них надвигалось.

Выронив факел на пол, он отшатнулся. Упавший факел зашипел, испустил сноп искр и погас. Непроницаемой, черной волной накатила тьма.

Говард дрожащими руками торопливо шарил в карманах в поисках спичек. Каждую секунду он готов был увидеть во тьме красные горящие глаза или почувствовать, как в тело впиваются острые, цепкие когти.

Но ничего не произошло.

Чиркнув серной спичкой несколько раз, он все же сумел зажечь ее, и трепетное пламя осветило каменные глыбы стен. В тусклом, мерцающем свете он увидел искаженное ужасом лицо Ричардсена, прижавшегося к стене. В глазах торговца застыл ужас, из уголков рта капала слюна.

— Что это было? — бросился к нему с расспросами Говард.

Не успел Ричардсен ответить, как спичка погасла, в последний раз ярко мигнув. Говард сдавленно выругался и зажег вторую.

Осветив пол, он отыскал лежавший на нем факел, и при помощи еще нескольких спичек ему удалось разжечь его. Рольф подошел к Ричардсену. В глазах торговца стояли слезы, а на лице ритмично подергивалась какая–то мышца.

— Что это было? — повторил свой вопрос Говард.

— Я… я не знаю, — простонал Ричардсен. — Это… это… я не знаю…

Судорожно глотнув, он резко отстранил руку Рольфа и отвалился от стены. В движениях его чувствовалась какая–то несобранность, отсутствие координации, которое Говарду уже не раз приходилось видеть у людей, только что переживших тяжелый шок. Стало быть, то, что он видел, никак не могло быть чем–то обычным, отметил про себя Говард.

И, вполне вероятно, оно и до сих пор находилось неподалеку…

— Вы можете минуту подождать? Прошу вас, я ведь должен… хоть немного прийти в себя.

— Мне кажется, нам и остается не больше минуты, — пробормотал Говард.

Он изо всех сил пытался преодолеть волнение, но страх не отпускал его. Факел в его руке заметно подергивался, и сердце колотилось как бешеное. Он только надеялся, что представшее недавно взору Ричардсена зрелище не возникнет вновь.

— Надо… вперед продвигаться, — выдавил Ричардсен. Он, как и Говард, казалось, чувствовал, что лучше им убираться отсюда подобру–поздорову.

— Что это вам там привиделось? — проявил интерес Рольф.

— Не заставляйте меня описывать это снова, — прошептал Ричардсен и закрыл лицо руками. Боже мой!

Говард молча кивнул. Он понимал, что пережитое потрясение выбило торговца из колеи. Может, действительно лучше, если он не будет рассказывать о том, что видел.

Жестом он дал понять Рольфу, чтобы тот помог Ричардсену, а сам с факелом в руке стал продвигаться дальше. Все его чувства были обострены до предела, однако он не видел и не слышал ничего такого, что могло бы указывать на присутствие какого–нибудь кошмарного чудовища.

Они дошли до развилки. Направо вглубь, в темноту, уходил еще один ход, а слева путь им преградила дверь. Говард из всех сил старался не смотреть в этот новый проход.

Он попытался открыть дверь, но она не поддалась.

— Ну и что теперь? — нервно спросил он.

Ричардсен извлек откуда–то ключ и без слов подал его Рольфу, а сам без сил прислонился к стене.

Сунув ключ в замок, Рольф без труда повернул его, после чего толкнул дверь и пошел вперед. Пропустив Ричардсена, Говард вошел последним.

— Запри дверь, — велел он Рольфу.

Рольф тут же выполнил приказ.

Говард облегченно вздохнул. Ему не нужно было смотреть на остальных, чтобы понять, что и у них упал груз с плеч, когда этот проклятый подземный ход остался позади.

Вопрос заключался только в том, способна ли будет выдержать эта дверь натиск того, что пришлось увидеть Ричардсену.

Прошло некоторое время, пока Говард рассмотрел место, где они сейчас находились. В помещении этом не было ни одного окна, и создавалось впечатление, что его построили тогда же, когда прорыли и потайной ход, через который они попали сюда. Пол покрывал толстый слой пыли, но едва заметные следы говорили о том, что человеческая нога все же ступала здесь.

Воздух был затхлым, застоявшимся, и Говарду казалось, что он задыхается. Подняв факел повыше, он стал искать глазами выход, через который можно было бы проникнуть в дом, но взгляд его натыкался только на грубый камень серых, похожих на крепостные, стен.

— Как же мы будем двигаться дальше? — спросил он, с трудом сохраняя хладнокровие.

Ричардсен тупо посмотрел на него.

— А к чему это? — спросил он.

Голос его звучал безучастно, а взгляд бессмысленно блуждал по камню стен, освещаемому пламенем факела.

— Нам ведь нужно к Балтимору, — строго напомнил Рольф и, схватив его за плечи, слегка тряхнул. — Эй, парень! — окликнул он его. — Возьми себя в руки! Дальше надо идти!

Ричардсен пустыми глазами некоторое время смотрел на него, потом кивнул.

— Вы правы, — с трудом произнес он.

Было видно, что он немного успокоился.

— Вон там, — Ричардсен указал на противоположную стену. — Справа, у выступа. Возьмите и поверните этот камень влево. И… дверь откроется.

— Потайная дверь? — быстро спросил Говард.

Ричардсен кивнул. Он провел по лбу тыльной стороной ладони и отвернулся, словно ему ни до кого и ни до чего больше не было дела.

— Рольф! — приказал Говард. — Быстро! Отпирай двери!

Тот кивнул. На лбу здоровяка засеребрились капельки пота. Видимо, и ему приходилось страдать в этом каменном мешке от недостатка кислорода

Рольф шагнул к выступу, на который указал Ричардсен. Его огромные мускулы напряглись, неожиданно резко заскрипел отодвигаемый камень, словно железом скребли по железу, и часть стены отошла в сторону. На них тут же повеяло прохладным, свежим воздухом.

— А теперь прочь отсюда и немедленно, — пробормотал Ричардсен и неверной походкой направился к образовавшемуся проему в стене. Отодвинув в сторону Рольфа, он прошел мимо него и ступил в слабо освещенный коридор. Не успел Говард последовать за ним, как Ричардсен снова обернулся.

— Давайте, заходите, — торопил он Говарда. — Мы на месте, практически в доме. А этот коридор ведет прямо к спальне Балтимора.

Голос его теперь звучал уже вполне собранно, однако что–то удерживало Говарда от спешки. Он надеялся, что и Роберт здесь же, в доме. Возможно, он имел отношение к тому, что произошло с ними в потайном ходе. Однако Говард надеялся, что это не так.

Все, что происходило этой ночью, было не более чем случайностью, стечением обстоятельств. Говарду уже не раз приходилось быть свидетелем тому, как на первый взгляд случайные, никак не связанные между собой события, в конце концов складывались в потрясающее, логически завершенное целое.

Но надо сказать, конечный результат очень часто был совсем не тот, которого он ожидал и на который надеялся.

— Пойдемте, что ли. Как бы прислуга не забеспокоилась, — вырвал его из раздумий голос Ричардсена.

Потушив факел, Говард жестом призвал Рольфа следовать за собой, и они уже через несколько шагов догнали Ричардсена. То, что Говард поначалу принял за слабый свет крохотной свечи, оказалось бледным лунным светом, попадавшим сюда через большое окно. Глаза его настолько привыкли к темноте, что сейчас ему не составило труда сносно ориентироваться в этом доме.

На другом конце коридора была тяжелая дубовая дверь. Тихо постучав, Ричардсен толкнул ее.

— Заходите, — прошептал он.

И прошел в комнату. Здесь было уже по–настоящему темно, и глаза Говарда могли различить только какие–то темные тени. Судя по звуку шагов, Ричардсен был уже где–то в глубине комнаты.

Вдруг что–то тихо звякнуло, упав на пол.

Говард и Рольф замерли на полушаге. Говарду показалось, что он слышит какие–то тихие, скребущие звуки, потом вдруг вспыхнула спичка.

Балтимор в белом ночном колпаке прямо, как жердь, сидел в постели, и на его заспанном лице застыло выражение крайнего изумления. Спичка в его руке медленно догорала. Зажечь ею свечу на ночном столике ему, видимо, в голову не приходило.

— Ричардсен! — ахнул он. — Что, ради всех святых, вы делаете здесь в такой час?

В следующее мгновение в глубине спальни он увидел еще две фигуры.

— Говард!

Вспыхнув, спичка погасла, но Рольф к этому времени уже достаточно освоился и успел зажечь керосиновую лампу на комоде у окна. Помещение спальни осветилось желтоватым пламенем.

Пару минут Говард объяснял постепенно при ходившему в себя от испуга и изумления Балтимору, почему ему в такой час и таким образом пришлось проникать в его дом. Когда он дошел до описания странного эпизода в потайном ходе, лицо Балтимора заметно посерьезнело.

— Мне все это очень не нравится, Говард, — негромко произнес он. — Остается только надеяться, что мы не опоздаем.

— Не опоздаем? Что ты хочешь сказать?

Балтимор пожал плечами. Он уже поднялся с постели и набросил на себя кое–что из одежды.

— Мы должны поторопиться, — не стал долго объяснять он. — Я сейчас оповещу Хенесси, моего брата, чтобы поднимал людей.

Он торопливо вышел в коридор, остальные двинулись следом. Через боковой проход они попали к двери, и Балтимор остановился. Он несколько раз постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь.

Обстановка этого помещения была воистину спартанской. Кроме комода, стула и кровати, здесь не было ничего.

Постель была пуста и даже не разобрана. То ли этот Хенесси не ложился, то ли, несмотря на весьма ранний час, уже успел подняться. Последнее, однако, было маловероятно.

— Не нравится мне все это, — повторил свою фразу Балтимор.

Несмотря на свои шестьдесят лет и на то, что его подняли среди ночи, человек этот выглядел бодрым и отдохнувшим. Лицо его оставалось непроницаемым, но Говард знал, что эта невозмутимость — результат мастерского умения владеть собой в любых обстоятельствах.

— Где же он может быть? — хотел знать Ричардсен. — Обычно он человек очень обязательный.

Балтимор кивнул.

— Живое воплощение обязательности, — словно думая о другом, пробормотал он.

Балтимор повернулся к Говарду:

— Как вообще могло произойти, что Роберт узнал, где находится Присцилла?

— А что, сейчас обязательно именно над этим ломать голову? — резонно спросил Говард.

— Да нет, конечно, — согласился Балтимор. — Но, вероятно, это могло бы послужить ключом к разгадке этого непонятного события в потайном ходе и исчезновения Хенесси. Если мы…

Он не договорил.

— Здесь что–то есть, — вмешался Рольф.

В отличие от других, он, пока остальные думали да гадали, успел осмотреть коридор. И, судя по всему, что–то обнаружил. Присев на корточки I! нескольких ярдах от остальных, он провел пальцем по устилавшей пол ковровой дорожке.

— Похоже на кровь, — предположил он.

— На кровь? — Говард и остальные подошли ближе.

Говард почувствовал, что разгадка причины отсутствия дворецкого в своей комнате близка. И надеялся, что Роберт не имел к ней отношения…

Рольф, поднявшись, кивнул.

— До дверей тянется, — он показал рукой направление.

— Это комната миссис Санди, — пояснил Балтимор.

Торопливо пройдя мимо Рольфа, он рывком рас пахнул двери комнаты и бросился внутрь. Говард вошел за ним. Заметив в белесом свете луны, проникавшем сюда с улицы, что на постели кто–то ложит, он хотел было остановить Балтимора, но тот уже рванул полог в сторону, и Говард с трудом удержался от испуганного вскрика.

На постели лежал одетый мужчина. С каким–то обвинением в остекленевшем взоре широко раскрытых глаз он смотрел на вошедших. В груди его торчал нож.

Они даже не успели как следует осмотреть труп. Внезапно из коридора донесся приглушенный крик, и вслед за этим где–то хлопнула дверь.

— Ричардсен! — крикнул Говард.

Стремительно повернувшись, он вслед за Рольфом бросился в коридор. В темноте он стал искать глазами Ричардсена и, наконец, увидел его.

Торговец, согнувшись, стоял на площадке лестницы и глядел вниз. Он пошатывался и, казалось, вот–вот потеряет равновесие и рухнет с лестницы.

— Ричардсен! — крикнул Говард. — Ради Бога! Смотрите не упадите!

Рольф в два прыжка одолел расстояние, отделявшее его от лестницы и, успев подхватить Ричардсена, оттащил его на безопасное расстояние.

— Пусти меня! — Ричардсен пытался отбиваться. — Мне больно.

— Вы же свалиться могли, — ворчал Рольф. — На что же нас так пугать, а?

— Пусти его, — приказал Говард.

Недовольно ворча, Рольф выпустил торговца и, пожав плечами, отступил на шаг.

— Кого вы там увидели? — резко спросил Говард Ричардсена.

— Двоих… — пробормотал тот в ответ. — Это были двое мужчин.

Прислонившись к стене, он закрыл глаза. Вяло достав из кармана свой носовой платок, он отер лоб у него был вконец измученный вид, и Говард понимал, что сейчас от него ничего не добьешься.

Однако он решил попытаться.

— Что за люди это были?

— Один… высокий. Настоящий гигант. Другого… я едва видел…

Ричардсен замолчал и посмотрел Говарду прямо в лицо. Глаза его округлились, словно перед собой он видел что–то еще.

— Боже мой! — прошептал он. — Они же вниз по лестнице побежали. В подвал. Туда, где это чудовище затаилось…

Он закрыл лицо руками. По телу его прошла дрожь.

— Боже мой! — прошептал он снова.

Говард устало кивнул и повернулся к подошедшему Балтимору.

— Мне кажется, нам не остается ничего другого, как обыскать подвал, — процедил он сквозь с тиснутые зубы. — И провалиться мне на этом месте, если мы там не обнаружим Роберта.

Сердце мое бешено колотилось. Пистолет в руке казался детской игрушкой, однако убирать его мне все же не хотелось.

— Какого черта этот идиот так разорался? — спросил я. — Думаете, заметил нас?

— Можете быть уверены, — буркнул Шин. Он сделал жест в сторону двери, ведущей в подвал, она была как раз позади нас. — Если я все правильно рассчитал, то сейчас к нам пожалуют. Вы не знаете, кто это был?

Я покачал головой. Единственное, о ком я сейчас мог думать, это Присцилла. Каждым нервом я ощущал ее близкое присутствие, может быть, даже она находилась в этом подвале, в двух шагах от меня.

— Это был Ричардсен, — медленно произнес Шин. — Тот самый торговец, чей след привел меня к Балтимору. Странный случай, вам не кажется?

— Мне совершенно безразлично, как зовут этого парня, — нетерпеливо ответил я. — Мы должны идти дальше. Я чувствую… Я хочу сказать, я уверен, тот, кого я ищу, находится там, внизу.

— Было бы очень мило с вашей стороны, если бы все же оповестили меня о том, кого вы так ищете. В конце концов, мы ведь с вами в одной лодке.

Я не спешил отвечать. Чувство, которое я толком не мог объяснить, не позволяло мне ответить сейчас, однако, с точки зрения логики не было никаких причин замалчивать и дальше о Присцилле.

— Я ищу девушку, — помедлив, ответил я. — Ее зовут Присцилла.

— Девушку, — повторил Шин, ухмыльнувшись. — Ну, тогда все становится ясно. Если такой человек, как вы, ведет себя подобным образом, то речь идет либо о миллионе фунтов стерлингов, либо о женщине.

— Все совсем не так, как вы это себе…

— То, что я себе представляю, роли не играет, — не дал договорить мне Шин. — Мы должны двигаться дальше. Пока здесь не нарисовался Ричардсен с парой молодцов.

Прищурившись, он стал вглядываться в темноту.

— Вот только надеюсь, что это не тупик, — про должал он. — Если нам повезет, то в подвале этом должен быть выход в сад.

Я уже не обращал внимания на то, что он говорил. Протянув вперед левую руку, я стал на ощупь продвигаться вдоль стены, снятый с предохранителя пистолет был зажат в правой. Предчувствие, что вот–вот что–то должно произойти, усилилось. Мне было не очень приятно на ощупь продвигаться в этой кромешной тьме — воспоминание о встрече с женщиной–крысой в лесу еще было свежо в моей памяти.

А под ногами шмыгали именно крысы.

Я живо представил себе, как они, перебирая своими маленькими, жесткими лапками, семенили но холодному, каменному полу. И мне казалось, что я вижу в темноте десятки крохотных, хитрых глаз, напряженно следящих за мной. От этой картины меня прошиб холодный пот.

К звукам наших шагов прибавился какой–то шум, странный, высокий звук, настолько слабый, что я вынужден был замереть на месте, чтобы прислушаться и определить, что это могло быть.

— Вы ничего не слышите? — шепотом спросил я Шина.

Он от неожиданности наткнулся на меня, а я даже отлетел к стене и едва не упал, но Шин каким–то чудом ухватил меня за руку и не дал растянуться на камнях пола.

— Что это? — спросил он.

Я пожал плечами. Прошло, наверное, секунды две, пока до меня дошло, что в кромешной тьме Шин не мог видеть этого жеста.

— Понятия не имею, — ответил я.

Звук стал тише и вскоре совсем исчез. Как ни напрягал я слух, ничего больше расслышать не мог. Может, мне просто почудилось? Это вполне мог завывать и ветер в каком–нибудь из открытых окон подвала, эхом отдаваясь в длинном коридоре.

— Пойдемте дальше, — хрипло произнес Шин. — Ричардсен уже наверняка направляется в подвал. И у меня нет желания объяснять ему, почему я здесь.

Я двинулся дальше. И хотя я по–прежнему был уверен, что Присцилла неподалеку, внутренний контакт с ней сейчас словно обрубили. На протяжении нескольких недель я ощущал эти незримые узы с ней, постоянно подгонявшие меня, и вот теперь, когда я был почти у цели, они вдруг исчезли.

Теперь в голове у меня оставалась лишь какая–то давящая пустота и раздражение, еще более усугублявшееся присутствием Шина. С каждым шагом мне становилось все больше не по себе. Я не мог отделаться от чувства, что впереди нас ожидает западня.

Все произошло настолько быстро, что я не успел почувствовать опасность, подступившую вплотную к нам. Снова этот высокий звук, настолько тихий, что, казалось, он просачивался сквозь каменные стены. Он мог походить и на пение, но пение это было какое–то всепроникающее и… величественное, мощное.

Замедлив шаг, я хотел было обратить на это звук внимание Шина, но…

Все было так, словно я еще раз взглянул в зеркало.

Моему внутреннему взору явилось жуткое существо. Страшное, похожее на череп лицо исказилось в злобной ухмылке, длиннопалые руки со скрюченными когтями потянулись ко мне…

Испустив стон, я поднял револьвер и нажал на курок. Тьму прорезал грохот выстрелов. В свете вспышек я вдруг увидел что–то… что–то огромное, массивное, повисшее, загородив собой проход, слон но гигантский паук в центре исполинских тенет.

На долю секунды я увидел этого, словно вылезшего из кошмарного сновидения монстра, причем с той поразительной отчетливостью, с какой иногда в ужасную ночную грозу при свете молнии видишь отдаленный домик.

Мне хотелось закричать, но я не мог.

Огромная кабанья голова, пасть, утыканная жуткими, свирепыми клыками…

Снова и снова палил я в него, пока боек не застучал по опустевшему барабану. И каждый вы стрел высвечивал из темноты злобную морду монстра.

А потом все исчезло.

Буквально в одно мгновение исчезла эта тяжелая, давящая боль, разлившаяся по моему черепу и сковавшая его. И я пошатнулся под накатившейся на меня волною слабости, едва сделав шаг вперед я почувствовал облегчение. Огромное, космическое облегчение. Во рту все еще присутствовал тот давний, но только сейчас замеченный мною горький привкус, руки мои все еще продолжали дрожать, однако я отчетливо понимал, знал, что видение исчезло. Нечто, не дававшее мне покоя, поджидавшее меня там, в темных глубинах этого подземного хода, исчезло.

Я уже хотел обернуться к Шину и спросить его, видел ли он все это, по не успел. Внимание мое отвлек какой–то шорох.

В следующую секунду что–то грохнуло, посыпались искры, и внезапно прямо передо мной распахнулась какая–то дверь. Глазам моим стало больно от невыносимо яркого света. Ярдах в пяти от меня на фоне этого ослепительного прямоугольника темнела фигура.

Все произошло слишком неожиданно, чтобы я мог отреагировать. Я просто стоял, глуповато уставившись на кинжал в руке незнакомого мужчины. Его побледневшее лицо исказила гримаса ужаса, а в глазах застыло безумие.

— Сантерс, — хрипло произнес за моей спиной Шин.

Теперь человек смотрел уже не на меня, а куда–то мимо. Он, видимо, только что заметил Шина. Глаза его полезли на лоб, а изо рта побежала слюна.

— Андара, — прохрипел он, поднимая кинжал. Его движения были какими–то деревянными, резкими, но целеустремленными.

Целую долгую секунду я был не в силах пошевельнуться от ужаса. Сантерс был тем человеком, которого разыскивал Шин… Шин?! Человек, сопровождавший меня, действительно Шин, или же Родерик Андара, мой отец?

Я отказывался принять всерьез услышанное из уст Сантерса. Я ведь спросил у Шина, кто он, и тот ответил мне, привел вполне убедительные доводы. Он сказал мне правду! Если бы он лгал мне, если бы действительно в его ипостаси выступал Андара, я не мог бы не почувствовать этого.

Сантерс шагнул ко мне. Кинжал в его руке угрожающе блеснул. Я понимал, что он не на меня собирался напасть, и знал, что где–то позади него, там, откуда он сейчас вышел, находится Присцилла. Одним прыжком я проскользнул мимо него и… замер на месте.

У противоположной стены стоял деревянный алтарь, на котором лежала женщина. И хотя не было заметно никаких признаков совершенного над ней насилия, в глазах ее застыл непередаваемый, немой ужас.

Рядом с ней стояла Присцилла. У нее, как и Сантерса, в руке был кинжал. Лицо, как у статуи, — холодное, неподвижное. Острие кинжала нацелено прямо в горло женщины. Заметив меня, она медленно повернулась. Ее полуприкрытые веками глаза расширились, и она устремила на меня взгляд, полный ненависти и презрения.

— И ты здесь? — злобно спросила она. — Надеешься спасти ее? Не позволить, чтобы мы принесли ее в жертву Тилармину?

— Присцилла? — прохрипел я.

Я уже был не в состоянии что–либо понимать. Все мои расчеты строились на том, что Присцилле грозила опасность. Меня ничуть не удивило бы, если бы на месте этой женщины лежала сейчас она. Но то, что она приняла меня, как своего смертельного врага…

— Эккорн, — прошипела Присцилла.

Взметнув волосами, она резко повернула голову к человеку, стоявшему по другую сторону алтаря. До сих пор я не обращал на него внимания. На первый взгляд он выглядел вполне нормально, но, приглядевшись, я понял, что он необратимо И СИЛІ, но болен, хоть симптомы его болезни и не сразу бросались в глаза.

Эккорну не надо было повторять дважды он прямо с места бросился на меня. В движениях его чувствовалась сила, никак не вязавшаяся с его кажущимся тщедушием.

Не сразу успел я понять, что объектом нападения он выбрал меня. В руке я до сих пор держал бесполезный уже пистолет, но даже будь в нем патроны, у меня все равно не оставалось времени на выстрел.

В отчаянии я бросился в сторону, и Эккорн пролетел мимо меня. Но у меня не было времени даже на то, чтобы перевести дух.

С криком он ринулся в новую атаку. Что–то больно полоснуло меня по щеке.

Нож!

Я и не заметил, как оружие оказалось у него в руке. Острая боль охватила всю левую половину головы, по щеке заструилась теплая кровь.

Он продолжал надвигаться, оттесняя меня к стене. Я едва уворачивался от его наскоков. Эккорн не оставлял мне никакой возможности для контратаки. Инстинктивно пытаясь хоть как–то защититься, я изворачивался, как мог, однако Эккорн был мастером во владении этим видом оружия. Сделав нырок, когда он предпринял очередную попытку угодить мне в грудь, я попытался отклониться в сторону, но он оказался проворнее, и кулак его отшвырнул меня назад.

Я с шумом выпустил воздух из легких. Прижатый спиной к стене, я сейчас не имел ни малейших шансов увернуться от ножа. Разноцветные круги заплясали у меня перед глазами, грудь горела.

— Убей его! — вопила Присцилла.

Ее крик на мгновение отвлек Эккорна. Молниеносно подняв пистолет, я изо всей силы ударил его рукояткой по голове. Зашатавшись, он поднял нож и снова устремился на меня, однако на этот раз я сумел избежать удара. Лезвие, полоснув по камню, вышибло целый сноп искр, оставив в нем царапину чуть ли не в палец толщиной.

Схватив Эккорна за руку, я рванул его на себя и, прежде чем он успел опомниться, мощным ударом в челюсть свалил его на землю.

Я не стал интересоваться, что с ним. Присцилла была для меня намного важнее. Я повернулся к ней и…

На одно жуткое, непередаваемо ужасное мгновение наши взгляды встретились. И что–то со мной произошло…

Все вокруг, казалось, завертелось. Из моего желудка темным, отвратительным комком к горлу вдруг подскочила дурнота, и руки и ноги стали вдруг ватными. Все расплывалось у меня перед глазами. Сделать шаг вдруг показалось мне неимоверно тяжелым усилием. Сердце колотилось, готовое выскочить у меня из груди, в ушах стоял оглушительный звон, в глазах потемнело.

Но я не сдавался. Я не мог допустить, чтобы Присцилла расправилась с жертвой. Не мог позволить ей призвать силы, не подвластные нам. Не мог допустить, чтобы она стала убийцей ни в чем не повинной женщины…

Кинжал в ее руке задвигался, словно его вдруг пробудили к жизни неведомые силы. По телу Присциллы волной прошла судорога, и на какое–то мгновение, на крохотную долю секунды она отвлеклась…

Поняв, что это мой шанс, я готов был им воспользоваться. Собрав в кулак все силы, еще остававшиеся у меня, я бросился в схватку с незримыми оковами, грозившими парализовать, обездвижить мой разум.

Это может быть сравнимо с попыткой опрокинуть каменный монолит голыми руками. Невероятная сила отбросила меня назад, грозя уничтожить.

Из моей груди вырвался крик. Сердце замерло на мгновение. Корчи терзали мой разум, и боль от них пронизала каждую клетку моего тела, воспламенив каждый нерв, увлекая меня в темный смерч адских мук. Голова моя готова была взорваться, лопнуть от напряжения.

Изо всех сил стремился я устоять перед этим ужасающим натиском, будто свеча, не желавшая гаснуть на ураганном ветру. Силы, недоступные разуму и фантазии, перетирали, перемалывали меня своими исполинскими жерновами, и мне уже начинало казаться, что все мои попытки тщетны.

Холодная, доселе не испытанная ярость начинала подниматься во мне, и я ринулся в атаку. Опять и опять продолжал я наступать, даже не осознавая совершаемого мною.

И внезапно все кончилось.

Прорвалась пелена боли, завеса немоты и паралича, до сих пор окутывавшая мой разум, и меня пронзило пульсирующее сознание своей силы и мощи. Но я продолжал атаку, тесня все дальше и дальше грозившую умертвить меня чужеродную волю.

Не сразу обрел я силы снова вернуть себя в действительность, и возвращение это было как пробуждение от кошмарного сна с последующим возвратом в еще более страшную явь.

Между мною и Присциллой стоял Шин. Руки его сжимали ее шею. Кинжал, до сих пор зажатый в ее руке, был занесен над ним, грозя в любую секунду воткнуться в плоть.

— Присцилла! — закричал я.

Страх за нее заставил меня позабыть о переживаемых муках. Хотя именно она напустила на меня Эккорна, я прекрасно понимал, что Присцилла здесь ни при чем. Но даже если бы это было не так, я не мог допустить, чтобы Шин задушил ее.

Одним прыжком я был рядом с ним, схватил его за плечи и попытался оттащить.

Выпустив Присциллу, Шин с поразительной, даже дразнящей медлительностью повернулся ко мне. Его покрасневшие, воспаленные глаза смотрели с пугавшей прямотой, и все слова, которые я уже собрался прокричать ему, застряли у меня в глотке. Вдруг я со всей ясностью осознал, что именно он тот человек, появления которого так боялась Присцилла. Он не был Андарой, но каким–то образом все же был с ним связан.

Шин нанес мне неожиданный удар, который пришелся в плечо и едва не заставил меня упасть. Я отлетел к стене.

Шин надвигался на меня, подобно разъяренному медведю. Что я мог поделать против его огромных лапищ? Пистолет был уже потерян.

Я увернулся от его лобовой атаки.

— Присцилла! — продолжал кричать я. — Убегай! Спасайся!

Сильный удар отбросил меня назад. Схватив за плечи, Шин швырнул меня в сторону.

Я тяжело грохнулся на каменный пол. На короткую, страшную секунду я увидел нависшее надо мной огромное тело Шина. У него были глаза убийцы. Я моментально отполз в сторону и как раз кстати — удар ногой пришелся как раз туда, где еще секунду назад была моя голова. Точно развернувшаяся пружина, я вскочил на ноги. Я понимал, что в этой неравной схватке долго не продержусь.

Краем глаза я видел, что Присцилла не отходит от алтаря, и с ужасом ожидал, что она решит использовать этот благоприятный для нее момент для расправы с жертвой. Я ни секунды не сомневался в том, что несчастной, ни в чем не повинной женщине, которая, не в силах ничего изменить, вынуждена была сейчас в безмолвном ужасе взирать на происходящее, грозила смертельная опасность.

Мне удавалось пока успешно блокировать все удары Шина, но помешать его наскокам я не мог. И вот, изловчившись, я совершил отчаянный прыжок и сумел угодить ему в бок кулаком. Боль молнией пронзила мою кисть. Шин, охнув, чуть покачнулся, а затем, рассвирепев, с яростным рыком бросился в новую атаку. Страшный удар, нацеленный в солнечное сплетение, хоть и не достиг цели, но все же заставил меня отлететь к стене. Второй попал в цель, и мир вокруг на мгновение превратился в сплошную пульсирующую боль. Огненные круги заплясали у меня перед глазами. Меня чуть не вырвало, но самое страшное было то, что я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть.

В этот момент раздался выстрел. Шин, схватившись за грудь, будто не веря, что это происходит с ним, недоуменно уставился на проступившую между пальцев кровь и медленно осел на колени.

Судорожно хватая ртом воздух, с прижатой к животу рукой, скрючившись, я повернулся к двери.

А там стоял незнакомый мне человек лет шестидесяти в накинутом поверх ночной рубашки пальто и с охотничьим ружьем в руках. Из ствола продолжали подниматься вверх тонкие завитки синеватого дымка.

— Доктор Грей, — прокряхтел я.

Осторожно став на колени над Присциллой, я взял ее за руку. В ней до сих пор был зажат кинжал, но воспользоваться им она уже больше не сможет. После того, как доктор Грей пристрелил обезумевшего Шина, она упала в обморок и с тех пор в сознание не приходила.

— Заберите у нее кинжал, — велел тот, кто до сих пор был известен мне как доктор Грей.

Для меня было большой неожиданностью узнать, что он и Балтимор — одно и то же лицо. Он даже не удосужился объяснить мне, для чего ему понадобилось при нашей первой встрече назвать мне вымышленное имя.

Впрочем, эти объяснения и не требовались. Я и так примерно представлял себе почему. Наши могущественные враги располагали огромными возможностями. И коли мы, немногие из людей, сумевшие постичь тайны Белой Магии, желали выжить, то должны были изобретать все новые и новые мыслимые и немыслимые способы конспирации.

— Сделай, что велено, — буркнул мне Говард. Он был бледен после проведенной на ногах ночи и, похоже, вообще не понимал, как здесь очутился Шин и в роли кого выступил.

Я погладил Присциллу по руке. Мне показалось, что от моего прикосновения по ее телу прошла легкая, едва заметная дрожь, лицо ее по–прежнему оставалось бледным и отрешенным. Не беспокойся, мальчик, — обратился ко мне доктор Грей — Балтимор. — Скоро она придет в себя.

Я хотел было спросить, почему он так в этом уверен, но решил ограничиться легким кивком. Осторожно разогнув ей пальцы, я освободил кинжал. Он был еще теплым, даже теплее, чем пальцы Присциллы, и мне показалось, что он каким–то образом стремится выскользнуть у меня из рук. Плотно обхватив пальцами рукоятку, я поднялся.

— Брось его на пол, — нетерпеливо произнес доктор Грей.

Пожав плечами, я последовал его совету. На месте, где упал кинжал, вдруг возникла краткая, ослепительно–белая вспышка, а сам он исчез.

— Этого… просто не может быть, — вырвалось у меня. Я был поражен.

— Именно тебе как раз и следовало бы знать, — холодно произнес доктор Грей. Он задумчивым взглядом обвел лежавшую у моих ног Присциллу.

— Мне, видимо, потребуется уделить ей гораздо больше внимания, — продолжал он.

— Вы так думаете? — обратился к нему я. — Я вот, представьте себе, вовсе в этом не уверен.

Говард повернулся и пронзил меня взглядом.

— Может, все же изволишь нам объяснить, как попал сюда этот Шин?

Я пожал плечами.

— Мне бы и самому хотелось знать, как это вы умудрились прибыть сюда именно в самый что ни на есть подходящий момент. Но оставим это. Что же касается ответа на твой вопрос — так у меня было кое–какое подозрение. Но не более того. Когда мы впервые встретились с Шином, вскоре выяснилось, что это Андара, так?

Говард кивнул.

— Но это — не Родерик Андара, — тихо произнес он, покачав головой к указывая на лежавшего на полу Шина. — Твой отец вел бы себя иначе.

— Я тоже так думаю. — Помолчав, я продолжал: — Мне кажется, что Андара использует Шина. Каким–то образом он воздействует на его волю и, вероятно, уже довольно давно. Шин был и остается не более чем орудием убийства Присциллы.

— Но с какой целью? — спросил Говард. — Для чего ему желать гибели Присциллы?

Я не сразу высказал свое подозрение.

— Возможно, он желал предотвратить то, что я намерен сделать сейчас, — произнес я.

— А что именно? — резко спросил доктор Грей. В глазах его было нескрываемое недоверие, и я предположил, что этот старый лис давно знал, что я собираюсь предпринять.

— Я заберу Присциллу в Лондон, — твердо заявил я. — Я никому ее больше не доверю, доктор Грей. Ни вам, ни Говарду, никому. И если уж есть кто–нибудь на этом свете, кто способен помочь ей, так это я.

ЗДЕСЬ ЗАВЕРШАЕТСЯ КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ…

…но сага о колдуне продолжается. Потому что…

…и не погибнет то, что лежит в вечной неподвижности, пока смерть не одолеет время…