Бой на Калиновом мосту

18. Почему бы тарбозавру не убежать от Тимофеева

— Тимофеич, — ласково произнес Фомин. — успокойся, вспомни что-нибудь хорошее. Умирать не так уж страшно, особенно если знаешь, что погиб за доброе дело и есть что вспоминать напоследок.

— Да с какой стати мне умирать? — возмутился Тимофеев. — И тебе тоже? Мы, жители двадцатого века, и отступим перед какой-то прыгающей мясорубкой?

Фомин печально поглядел на него. «Сдали нервишки у парня, — подумал он. — А какой правильный был мужик…»

— Начнем с того, — сказал Тимофеев, — что мы в любую минуту можем сесть на ретромотив и вернуться домой. Я бы так и поступил, потому что невыносимо хочу есть и сейчас съел бы, наверное, не только все бутерброды, что наготовила Света, но и этого жабьего ублюдка вместе с хвостом, если бы он не брыкался. Но, с другой стороны, может нагрянуть Тахион и отобрать у нас ретромотив. И тогда спасать твою девушку Вику будут другие, а мы даже и не узнаем, справились ли они с этой задачей. Что ты смеешься, Николай?

Тот беззвучно, чтобы не дразнить рыскавшее в тумане чудовище, хохотал и стучал себя кулаком по лбу.

— Идиот! — приговаривал он. — Салага… Кощеева морока… Да как же я не сообразил? Ведь пропал бы я без тебя ни за грош, с голыми руками полез бы на эту ходячую водонапорную башню!

— Ты садись на место водителя, — распорядился Тимофеев. — Внимательно смотришь по сторонам, и если мы окажемся в пределах досягаемости хлеборезки поганого чудовища, давишь на клавишу «обратно», фиг оно тогда нас пожрет. Но пусть твоя выдержка тебя не подведет, иначе все придется начинать заново. А я, пока он шастает вокруг да около, хочу попробовать смастерить одну штуковину…

— Но здесь даже некуда включить паяльник!

— Не паяльником сильны народные умельцы, — улыбнулся Тимофеев. — Есть еще такой метод крепления деталей — скручивание.

Каждый занялся своим делом. Фомин настороженно озирался, держа палец на клавише, а Тимофеев за его спиной открыл чемодан в принялся там греметь. Что же до тарбозавра, то он продолжал рыскать в белесом мареве и недовольно взревывать.

В голову Фомину лезли всякие непрошенные мысли. Как нельзя некстати народилось сомнение в надежности темпоральной техники. А ну как нажмешь, а оно не сработает? Очень будет неприятно… И еще неизвестно, что там соорудит народный умелец Тимофеев. До сей поры не было случая, чтобы его игрушки не срабатывали. А вдруг именно теперь и приключится такой случай — когда сильнее всего нужно, чтобы он не приключился?.. И тому подобная дичь. Но за ней где-то в подсознании хоронилось какое-то неясное, незнакомое ощущение, оно-то и нашептывало Фомину недостойные его цельной натуры мыслишки. С некоторой брезгливостью Фомин понял, что это за ощущение: страх. Да, бывший морской пехотинец, прошедший огонь, воду и медные трубы, в данный конкретный момент слегка перетрусил. Ему в его богатой событиями биографии не доводилось еще сталкиваться с живым тарбозавром. Это вынуждало иными глазами увидеть привычных с детства героев народного эпоса, которые с утлым и ненадежным снаряжением выходили на всевозможных змеев, да еще и не по одному разу за сказку. Большого риска были люди… Фомин мысленно выругал себя крепко, по-морскому соленому, и приказал отставить. Не помогло. Зато сразу отпустило, едва он прислушался, как за его спиной Тимофеев урчит себе под нос какой-то пустяковый мотивчик: «Не динозавры мы, не ящеры, но сожалений горьких нет как нет…»

— Тимофеич, — сказал Фомин с нежностью в голосе. — Знаешь, на кого ты похож?

— На бродячий анахронизм, — промурлыкал тот, орудуя плоскогубцами.

— Нет. На ежика в тумане. Видела бы тебя Светлана…

В их сторону повеяло легким ветерком. Вонючие облака заколыхались, заструились…

— Так, — сказал Фомин досадливо. — Нашел-таки. Сюда чешет, — и он опустил палец на клавишу «обратно».

— Коля! — вскрикнул Тимофеев. — Не смей, у меня почти все готово!

— Спятил ты, что ли?! — заорал Фомин. — Какое там «почти»? Ноги надо уносить!

— Хорошо, — сказал Тимофеев с неожиданным хладнокровием. — Уноси ноги, Николай. А мне человека надо спасать.

И соскочил с ретромотива.

В далеком просвете между клочьями тумана промелькнула желто-зеленая бородавчатая морда тарбозавра. Он учуял поживу и взвыл, как десять «скорых» сразу.

Фомин бросил беглый взгляд сперва на ящера, потом на Тимофеева. Тот неспешной трусцой удалялся в сторону моста. Тогда Фомин посмотрел на свой палец, предательски тянувшийся нажать заветную клавишу. «Ну же, — вконец обнаглел угнездившийся в подсознании страх. — Дави ее, родимую, — и домой…». — «Гнида ты, — сказал ему Фомин. — Зараза ты мещанская. Пошел отсюда насовсем!»

Он слез с водительского места, привычно вскинул ретромотив на плечо, подхватил забытый Тимофеевым чемодан. И двинулся к Калиновому мосту, иногда сбиваясь на бег, потому что тарбозавр уже вышел на финишную прямую.

Фомин настиг Тимофеева у самой воды. Присев на корточки, тот скручивал воедино два проволочных контакта.

— Вот и все, Коля, — сказал Тимофеев как ни в чем не бывало. — Я успел. Разве бывало когда-нибудь, чтобы я не успевал? Напрасно ты волновался.

— Ты меня прости, Тимофеич, — виновато произнес Фомин. — Слабинку я допустил.

— Вот еще выдумал! Ты же не удрал, а пошел-таки за мной.

Туман расступился, будто завес, выпуская на сцену огромную чешуйчатую тушу поганого чудища.

— Ты хорошо метаешь гранаты? — осведомился Тимофеев.

— Спроси еще, хорошо ли я сплю, — сказал Фомин. — Да, противотанковая гранатка бы нам не повредила.

— Тогда действуй, — и Тимофеев вложил ему в ладонь увесистую пластмассовую коробочку. — Но не в ящера, — упредил он невольное движение Фомина. — Постарайся добросить до середины Бурлана.

Фомин недоумевающе поглядел на него.

— Ну, тебе виднее, — промолвил он.

Это был лучший бросок в его жизни.

Тарбозавр прибавил прыти. Он скакал, как взбесившийся кенгуру. Он надвигался со скоростью и мощью тропического урагана. И некуда было отступить. Фомин вздохнул и прикрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса.

Его обдало порывом влажного ветра. Совсем рядом что-то с тяжким всплеском ухнуло в воду. И Фомин ощутил, что еще жив, хотя по его расчетам ему полагалось уже быть съеденным. Он разлепил веки.

Тарбозавр отплыл далеко от берега. Над грязно-зелеными волнами едва различалась его башка. Охотничий вопль ящера разнесся над рекой, словно пароходный гудок, внезапно сменившийся натужным бульканьем. Несколько пузырей воздуха вырвалось из глубины, и на поверхности Бурлана расплылось угольное пятно взбаламученного данного ила. Над Кощеевой Морокой сгустилась мертвая тишина, нарушаемая лишь голодным бурчанием в пустых желудках добрых молодцов.

— Что ты ему подсунул? — спросил Фомин.

— Одну свою старую безделушку. Генератор биологического излучения. Я подманивал им рыбу на археологической практике. Пришлось встроить туда усилительный контур и поменять параметры излучения. Ничего ящеру так не хотелось, как добраться до моего генератора. Бедолага…

Фомин вымученного улыбнулся:

— В тебе, Тимофеич, пробудился активист общества зашиты животных.

— Может быть, — промолвил тот. — Кто бы знал, как я хочу есть!..