Большая книга ужасов — 8

Глава 1 ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЖАННЫ Д'АРК

Глянув на себя в зеркало, я на всякий случай еще раз провел щеткой по уже тщательно расчесанным волосам. Вроде бы все нормально. Подарок лежал на подзеркальнике. Я взял его и шагнул к входной двери, но тут из кухни показалась мать.

– Погоди, погоди-ка Федя. Дай на тебя посмотреть.

У меня вырвался невольный, но тяжкий вздох. Ну почему на меня обязательно надо смотреть?

– Ма, я уже опаздываю, – щелкнул замком я.

– Плюс-минус минута роли не играет, – возразила моя родительница. – И идти тебе всего-навсего до соседней квартиры. Кстати, – лицо ее враз посерьезнело, – зачем ты напялил эту дурацкую майку? Я ведь тебе приготовила рубашку.

«Начинается», – пронеслось у меня в голове.

– Ты все-таки, Федя, собрался на день рождения, – продолжала мать. – Это тебе не какая-нибудь дискотека, а торжественный день.

– Ты еще скажи: юбилей! – фыркнул я.

– Ничего смешного, – нахмурилась мать. – Пятнадцать лет – это и впрямь почти юбилей.

– А Жанне, между прочим, вот эта майка как раз очень нравится, – потыкал я себя в грудь. – И она специально просила меня прийти сегодня в ней.

– Ну-у, если так… – мать явно растерялась. – Ладно, Федя, иди.

Я наконец открыл дверь. И даже шагнул на лестничную площадку.

– Ой, нет! Погоди! Цветы! – завопила мать. Я было снова занес ногу над порогом, так сказать, родного дома. Но мать крикнула:

– Нет, нет, Федя. Возвращаться – плохая примета. Подожди. Я сейчас принесу.

Она исчезла и мгновение спустя появилась с букетом роз. Я схватил их и немедленно укололся.

– Осторожней! – тут же последовало родительское напутствие. – Погоди. Сейчас оберну стебли целлофаном. Тогда больше не уколешься.

– Не надо! – на сей раз решительно воспротивился я и ногой захлопнул родную дверь.

Обе руки у меня были заняты. Одна подарком, другая – букетом, который продолжал колоться. Передо мной стояла сложная задача – позвонить в квартиру Тарасевичей. Кое-как устроив подарок под мышкой, я освободил левую руку и надавил на кнопку звонка. Дверь распахнулась. Под ноги мне немедленно кинулся маленький бородатый двортерьер Тарасевичей – Пирс. Он радостно тявкнул и, высоко подпрыгнув, едва не вышиб у меня из рук розы.

– Здравствуйте. Поздравляю, – поспешил я вручить букет Юлии Павловне.

– Какая прелесть! – засияли из-под очков глаза у Жанниной мамы. – Только, наверное, это надо отдать виновнице торжества. Жанночка! Где ты? К нам уже Федя пришел.

– Иду! – показалась из комнаты Жанна.

– Поздравляю! – и я протянул ей коробку с подарком.

– Спасибо. Давай проходи. Между прочим, ты первый.

– Жанночка, ты погляди, какая прелесть! – продолжала восхищаться букетом Юлия Павловна. – Пойду поставлю их в воду, а потом уж буду собираться.

Она убежала на кухню.

– Сейчас уйдет, – проведя меня в комнату, сообщила Жанна. – К подруге.

В дверь позвонили три раза подряд. Мы снова вышли в переднюю. Это явился наш друг Макси-Кот. Вернее, вообще-то он раньше был только моим другом. Мы с ним вместе учились в старой школе. А когда я переехал сюда и познакомился с Жанной, то Макси-Кот стал ездить ко мне в гости и тоже с ней познакомился.

Наверное, вы уже поняли: Макси-Кот – это прозвище. Оно образовалось, во-первых, от имени и фамилии: Максим Кот. А во-вторых, от внешности. Лучший мой друг и впрямь очень смахивает на большого, упитанного и крайне довольного жизнью кота. И улыбка у Макса совершенно чеширская. Помните, был такой Чеширский кот в «Алисе в Стране чудес». Некотовый у моего друга разве только нос – длинный, тонкий и острый. Эта часть лица у Макса от мамы. Кстати, у нее фамилия… только не смейтесь, пожалуйста! Так вот, у нее фамилия Крыса. Поэтому друзья Максовых предков называют их Кошки-Мышки. Хотя, если строго сказать, мышка – это совсем не крыса.

Ну да ладно. В общем, дверь Тарасевичей распахнулась, и в передней возник Макси-Кот. Верней, сперва возникло нечто большое и плотно обернутое газетами.

– Довез! – торжествующе донеслось из-за свертка.

Нечто в газетах опустилось на пол, и я наконец увидел довольную физию своего старого друга.

– Поздравляю с днем рождения, это тебе, – на одном дыхании выпалил он.

– А что это? – уставилась на сверток Жанна.

– Подарок, естественно, – пояснил Макс. – От меня лично.

– Это ежу понятно, – усмехнулась Жанна. – Я имела в виду, что внутри?

– Разверни – и увидишь, – в темпе избавился от куртки, шапки и шарфа Макси-Кот. Жанна надорвала газету.

– Осторожней, – предупредил Макс. – Не урони.

– Да что там у тебя такое? – охватило еще большее любопытство виновницу торжества.

– Смелей! – ободрил мой друг.

Жанна решительным движением разорвала газету. Мы увидели большой кактус, покрытый, вместо колючек, длинными седыми волосками.

– Потрясно! – захлопала в ладоши Жанна. – Где ты, Максик, нарыл такое сокровище?

– Старался, искал, – с важностью изрек он. – К вашему сведению, это единственный в мире вид неколючего кактуса.

– Ты уверен, что единственный? – спросил я.

– Почти, – честно ответил Макс. – Во всяком случае, в том магазине, где я покупал, все остальные кактусы были колючие.

– Чудесно! – раздалось за нашими спинами. Мы обернулись. В передней стояла с сигаретой в зубах Жаннина мама.

– Ну прямо старичок-лесовичок! И, наклонившись к кактусу, она выпустила в него густую струю дыма.

– Мама! – строго воззрилась на нее Жанна. – Убери сигарету! Иначе старичок-лесовичок сейчас загнется от передозировки никотина.

– Ой, прости, Жанночка! Забыла! И Юлия Павловна унеслась со своей сигаретой на кухню.

– Действительно, на старичка похож, – продолжала разглядывать кактус Жанна. – Слушай, Максик, а он чего, поседел от старости?

– Нет, – покачал головой Макси-Кот. – Эти кактусы все такие. Даже совсем маленькие.

– Ладно, – подхватила горшок с кактусом на руки Жанна. – Поставлю его на окно. Надеюсь, ему там понравится.

Пирс, который все это время бурно здоровался с Макси-Котом, неожиданно звонко тявкнул и, взвившись в воздух, попытался устроиться на руках у Жанны вместе с кактусом.

– Отстань! – прикрикнула она. – Дай старичка сначала устроить.

Пирсу решение хозяйки пришлось совсем не по душе. В Макси-Котовом старичке он явно усмотрел серьезного соперника. А потому лишь усилил натиск. Кажется, я разгадал его замысел. Этот хитрец собирался выбить горшок у Жанны из рук. Не схвати я его, план мог удастся. Но все обошлось, и старичок благополучно поселился на подоконнике. После чего Жанна взяла на руки Пирса.

В дверь опять позвонили. На сей раз явились сразу четверо. Все из нашего девятого «Г». Новая Жаннина подруга Диана Кирейцева, Светка Полежаева, Лариска Рыжова и Игорь Соломатин.

Все они, разумеется, вручили по подарку, однако Жанна пока даже не стала их разворачивать, а просто положила на журнальный столик рядом с моим подарком, который она, между прочим, тоже так и не успела посмотреть.

Последним явился Славка Кирьян.

– Ну, теперь все в сборе, – сказала Жанна.

Юлия Павловна немедленно усадила нас за стол. Побыв немного с нами, она засобиралась к подруге, однако не успела еще уйти, как в дверь опять позвонили. Жаннина мама открыла.

– О-о–о! – тут же донесся до нас из передней ее восторженный возглас. – Жанночка, иди сюда скорее! Оказывается, у тебя еще один гость.

Жанна, недоуменно пожав плечами, выбежала из комнаты. Я тоже был удивлен. Насколько мне было известно, она пригласила на день рождения только семь человек. Кого же это принесло? Впрочем, мне недолго пришлось ломать голову.

– То-олян? – изумленно протянула Жанна. – Разве я тебя…

Она осеклась. Я тоже ушам своим не поверил. Толян Волобуев тоже учился в нашем девятом «Г». Однако его Жанна могла пригласить на день рождения только под страхом смертной казни. Потому что относила таких людей, как он, к разряду «средних придурков». Однако сам Толян последнее время почему-то изо всех сил старался с нами подружиться.

– Жанночка, я ухожу. Веселитесь! – крикнула Юлия Павловна.

Дверь за нею захлопнулась.

– Толян, – снова заговорила Жанна, – разве-я тебя сегодня пригласила?

– Нет, – честно и радостно отозвался тот. – Я пришел по-английски.

К этому времени мы все тоже высыпали в переднюю. Здоровенный белобрысый Волобуев переминался с ноги на ногу возле самой двери. В одной руке он крепко сжимал букет алых гвоздик. В другой у Толяна была коробка с тортом, которой он нервно помахивал из стороны в сторону.

– По-английски? – скривились в усмешке тонкие губы Жанны. – Насколько я знаю, по-английски не приходят, а уходят.

– Другие, может, уходят, – почему-то кинул заискивающий взгляд на меня Толян. – А я вот пришел поздравить. В общем, желаю этого самого… счастья.

– Спасибо, – нарочито сухо произнесла Жанна.

Мы с остальными ребятами переглянулись. Хорошенькое начало дня рождения. Более идиотской ситуации не придумаешь. Вроде бы собрались свои люди повеселиться. И вдруг припирается какой-то «средний придурок», да еще с букетом, с тортом. Ну что с ним прикажете делать? И ведь вроде бы все, кроме Макси-Кота, его знают. Нравится же некоторым ставить всех в неловкое положение!

Я покосился на Жанну. Похоже, она и сама не знала, как поступить. Волобуев по-прежнему елозил спиной по входной двери. Можно было подумать, будто он вознамерился отполировать ее собственной курткой.

– Возьми, Жанна, – протянул он букет и торт. – А если мешаю, могу и уйти.

– Ладно, Толян, – сжалилась виновница торжества. – Раздевайся и заходи. Ведь по-английски все равно уже уйти не сможешь.

– Ага! Не смогу! – радостно улыбнулся он.

Бросив куртку и вязаную шапочку на подзеркальник, Волобуй направился с нами в столовую. Но не тут-то было. Пирс, дотоле попросту настороженно косившийся на него, вдруг грозно зарычал и решительно преградил ему путь к праздничному столу.

– Чего это он? – порядком озадачился Толян.

Пирс продолжал скалить зубы и рычать.

– Фу! – крикнула Жанна. – Свои.

Пирс недоуменно взглянул на хозяйку, затем вновь покосился на Толяна и, брезгливо фыркнув, улез с поджатым хвостом под стол.

– Во псих, – повертел головой Толян. Тут его взгляд упал на праздничный стол, и он совсем другим тоном воскликнул:

– Классно!

– Специально для него старались, – шепнула мне Динка Кирейцева. – И чего Жанка сразу его не вытурила? Теперь нам весь вечер испортит.

– Ее день рождения, ей и решать, – тоже шепотом возразил я. Положа руку на сердце, я тоже вполне обошелся бы сегодня без Толяна.

– Все равно лучше бы выставить, – настаивала Динка. – Теперь целый вечер придется слушать его дебильные прикольчики.

Не успела она это произнести, Толян, по-прежнему завороженно глядя на стол, потер руки и громко изрек:

– На халяву и зверь бежит.

– Минздрав предупреждал, – выразительно закатила глаза Динка. – Начинается.

Толян, видимо окончательно преодолев первоначальное смущение, с размаха плюхнулся на стул.

– Брысь! – подскочила к нему Динка. – Это мое место!

– Кто первым сел, тот и прав, – громко заржал Толян. – Не нумеровано.

– Ну, так, дорогой джентльмен, – нахмурилась Жанна. – Это как понимать? Ты сейчас себя тоже ведешь по-английски?

– Я нет, – враз стушевался Толян.

– Тогда брысь с Динкиного места и дуй на кухню за табуреточкой, – строже прежнего распорядилась хозяйка. – А я пока достану тебе чистую тарелку. Извини, интуиция подвела. На тебя не накрыли.

Динка мстительно фыркнула. Толян покорно попер на кухню за табуреткой. Я посмотрел на Макси-Кота, сидевшего рядом с Динкой. Он усмехался.

Вернувшись, Толян разочарованно уставился на приготовленную Жанной тарелку.

– На угол не сяду, – твердо произнес он.

– Почему это? – спросила Жанна.

– Примета плохая, – на полном серьезе откликнулся он. – Семь лет без взаимности.

– Взаимность тебе и так не грозит, – без обиняков заявила Жанна. – Так что садись спокойно.

Толян, с большой неохотой поставив табуретку на угол, опустился на нее. Затем сказал сидевшему рядом с ним Славке Кирьяну:

– Гони сюда пирог. Как говорится, никогда не откладывай на завтра то, что можно съесть сегодня.

И он захохотал на всю комнату.

– Глупости говорит и ржет, – поморщилась Диана. И так громко шепнула на ухо Макси-Коту, что мы с Жанной, сидевшие рядом, расслышали: – Все-таки надо было его выставить.

Однако Толян недовольства собою явно не чувствовал. Запихнув в рот большой кусок кулебяки с капустой, он весело обратился к Динке:

– Ржу, говоришь? Ну и нормально. Хорошо смеется тот, кто смеется, как лошадь.

– Это когда… как лошадь, – мигом отреагировала Диана. – А когда за столом вместе с тобой сидит сама лошадь…

Лицо у Толяна сделалось задумчивым. Вернее, на нем появились отдаленные признаки мыслительного процесса. В комнате повисла напряженная тишина. Кажется, все присутствующие подумали об одном и том же: назревает серьезный конфликт, и праздник может быть безнадежно загублен.

Однако Толян вдруг снова радостно заржал.

– Не. Я не лошадь. И вообще, как говорится, на чужой каравай семеро одного не ждут.

С этими словами Волобуев увлеченно занялся салатом «оливье». Динка снова раскрыла рот, явно намереваясь ему схамить, когда Жанна вдруг словно бы спохватилась:

– Ой, а подарки-то! Надо их посмотреть!

И она подбежала к журнальному столику. Сперва она развернула Светкин подарок. Это оказался диск одной модной группы.

– Ставь, – немедленно потребовал жующий Толян. – Сейчас попрыгаем!

– Ты сперва поешь, – фыркнула Жанна. – А то с полным ртом танцевать очень вредно.

– Ну, тогда я молчу, – смирился Волобуев и покорно продолжил жевательный и пищеварительный процесс.

После диска обнажился Славкин подарок. Кирьян приволок огромную коробку шоколадных конфет под названием «Моцарт». Такую огромную, что почти убежден: купил он ее не сам, а его

предку-врачу преподнес кто-то из благодарных пациентов.

– Это пока оставь, – по-хозяйски распорядился Толян. – Позже с чаем сожрем.

– Как же. Сейчас, – ответила Жанна. – Ты, Толян, случайно не забыл, что это не твой, а мой день рождения? Так что с конфетами я как-нибудь решу сама.

И она от греха подальше упрятала «Моцарта» в стенку.

– Правильно, – с легким армянским акцентом произнес Кирьян. – А с чаем мы его торт будем лопать, – указал он оттопыренным большим пальцем на Толяна.

– А я чо, против? – откликнулся тот. – Для того и волок.

Я про себя отметил: «В общем-то, Волобуев парень правильный. Только немного диковатый. Так сказать, «дитя джунглей».

– Но конфеты торту, по-моему, никак не помешают, – продолжало «дитя джунглей». – Как говорится, ум хорошо, а два сапога – пара.

Естественно, не дожидаясь реакции окружающих, Толян снова громко заржал. Диана со злобою на него уставилась.

– Подарки! Подарки! – немедленно закричала Жанна. – Мы же еще не все посмотрели!

Следующий сверточек оказался Ларискин: маленькая бутылочка туалетной воды и желтый пушистый зайчонок.

– Какой хороший! – обрадовалась Жанна. Пирс вылез из-под стола и, облизав розовым языком бороду и усы видимо, под столом его

кто-то из присутствующих усиленно кормил деликатесами), тоже сильно заинтересовался зайчонком. Пес высоко подпрыгнул и попытался завладеть игрушкой. Однако Жанна оказалась проворнее и отдернула руку.

– Пошел вон, паразит.

«Паразит» снова улез под стол. Вскоре его усатая морда показалась на коленях Славки Ки – (рьяна. Теперь было ясно, кто его кормит.

В свертке Игоря оказалось два детектива. Жанне такие книги нравились. Нам с Макси-Котом – тоже. Мы переглянулись. Мол, теперь почитаем.

Настала очередь моего подарка. Пока Жанна отклеивала липкую ленту и разворачивала плотную цветную бумагу, я напряженно ждал: понравится или не понравится? Во всяком случае, я очень старался. Эта старинная гравюра девятнадцатого века с изображением Жанны д'Арк мне совершенно случайно попалась в букинистическом магазине. Видимо, по мнению продавцов, особенной исторической и художественной ценности картина не представляла. Во всяком случае, цена оказалась очень умеренной и для меня доступной. Зато Жанна д'Арк на портрете была вылитая наша Жанна. А если еще учесть, что у нашей Жанны прозвище Жанна д'Арк и назвала ее Юлия Павловна в честь Орлеанской Девы, то, ясное дело, мне захотелось подарить ей эту гравюру.

Обертка упала на пол.

– Ну, Федя! – По Жанниному голосу я немедленно убедился: она в восторге. – Где ты такое взял?

Заинтригованные столь бурной ее реакцией, все остальные сгрудились возле гравюры.

– Молодец, Фома, – хлопнул меня по плечу Макси-Кот. – В яблочко!

Другие тоже с интересом взирали на мой подарок. Толян подошел смотреть вместе с тарелкой и вилкой.

– Это чего за мужик? – глянув из-за Жанниной спины на гравюру, поинтересовался он.

– Совсем спятил? – шикнула на него Диана. – Разуй глаза. Какой же это мужик?

– А кто, по-твоему, в таком прикиде еще ходить будет? – ткнул пальцем Толян в рыцарские доспехи Жанны с гравюры.

– Жанна д'Арк, – свысока бросила Диана.

– А-а–а, – ухмыльнулся Толян. – И впрямь она. Сам, Фома, рисовал? – повернулся он ко мне. – С нашей Жанны? Ко-онкретно. Я и не думал, что ты в этом так волочешь.

Остальные засмеялись. В том числе и я.

– Вы чего? – похлопал глазами Толян.

– Да так, – ответил ему Макси-Кот. – Это не Фома, а старинная гравюра.

Волобуев крякнул. На лице его вновь появились признаки глубоко скрытого, но напряженного мыслительного процесса. Он заглянул в лицо Жанне. Глаза у него выпучились.

– Как же так получается, – медленно начал он. – Гравюра старинная, а Жанна – вот она, здесь. И там наша Жанна, – вновь перевел взгляд на картину он. – Совершенно такая же. Ну, я полностью не врубаюсь.

– Потому что там, – указал на гравюру я, – Жанна д'Арк. А наша Жанна очень на нее похожа.

– А-а–а, – протянул Толян. Внезапно лицо его просветлело, и он с видом первооткрывателя радостно воскликнул: – Ну, теперь мне понятно. А то я все с самого начала учебного года башку ломал, почему нашу Жанку зовут Жанной д'Арк?

– Потому что до некоторых доходит, как до жирафа, – вновь не сдержалась Диана.

Толян помрачнел. По-моему, жирафом ему быть совсем не хотелось. Однако Жанна, чутко контролировавшая ситуацию, с возгласом: «А подарки-то еще не все!» – потянулась к последнему свертку на журнальном столике.

– Ща развернешь, – захохотал Толян. – А там мини-скульптура мужа Жанны д'Арк!

– Толик, – обратилась к нему, словно к маленькому, наша Жанна, – у Жанны д'Арк не существовало мужа. Она ведь была Орлеанской Девственницей.

«Дитя джунглей» замялся, но лишь на мгновение. Затем не отшлифованный цивилизацией природный ум взял свое, и Толян эдак небрежно бросил:

– Шутка юмора. Понимать надо. Ты лучше поскорей разворачивай. А то там, на столе, все скиснет.

Жанна сняла обертку. Под ней оказалась прямоугольная коробка из плотного картона, обклеенного бархатной бумагой бордового цвета.

– Динка, что это? – посмотрела на подругу виновница сегодняшнего торжества.

– Открой и увидишь.

Вид у Динки сделался очень загадочным, а смотрела она почему-то не на Жанну, а на меня.

Аккуратно придерживая позолоченное основание, новорожденная потянула крышку вверх. В коробке лежало что-то завернутое в мягкую белоснежную бумагу.

– Разворачивай осторожно, – предупредила Динка и вновь покосилась на меня. Можно подумать, сегодня празднуют мой день рождения и подарок она принесла тоже мне.

– Да что это? Что?

Я заметил, что у Жанны от нетерпения подрагивают кончики пальцев. Наконец бумага была развернута.

– Ой! – огласил комнату изумленный возглас Жанны. – Какая красивая! Динка, да ты с ума сошла! Это, наверное, столько стоит!

Мы, расталкивая друг друга, склонились над подарком. Каждому, кроме Дианы, любопытно было узнать, что это столько стоит. В коробке лежала на белом шелку кукла с фарфоровым лицом и в старинной одежде.

– Класс! Потрясающе! – почти одновременно выкрикнули Лариска Рыжова и Светка Полежаева.

Мужская часть гостей проявила больше сдержанности, однако и нам подарок Дианы понравился. Даже Толян с шумом поскреб затылок и объявил:

– Вещь антикварная.

– Как всегда, Волобуй, пальцем в небо, – с нескрываемым удовольствием возразила ему Диана. – Эта кукла современная, просто сделана под старину. Но мне понравилась. По-моему, очень симпатичная.

– Очень, – кивнула Жанна.

Подбежав к стенке, она отперла застекленную створку и со словами: «Вот, смотрите!» – аккуратно вытащила трех кукол разных размеров.

– Эти тоже под старину? – поинтересовался Толян.

– Нет, – бережно прижимая кукол к груди, ответила Жанна. – Они самые настоящие старинные. В них играла еще моя прабабушка. Мама их называет: «Наше единственное наследство».

– Дай посмотреть, – потянулся к фарфоровым куклам Толян. – Хочу сравнить, чем старинные отличаются от нестаринных.

– Нет, – увернулась от его растопыренной пятерни Жанна. – Руками не трогать.

Толян вздохнул, но послушался. Жанна, видимо решив не искушать судьбу, вернула «единственное наследство» обратно в стенку. Затем, вернувшись к журнальному столику, взяла Динкин подарок и поставила его рядом со старинными куклами.

– Как здорово! – улыбнулась она. – Теперь у меня действительно целая коллекция!

– Так и было задумано, – самодовольно ухмыльнулась Динка.

Еще через некоторое время Толян с грохотом отъехал в тесной компании с собственной табуреткой от стола.

– Ну, все, – похлопал он себя по оттопыренному животу. – Я нажрался. Больше не могу.

– С чем тебя, конечно, и поздравляем, То-лик, – скорчила презрительную гримасу Динка.

– Да я, вообще-то, к чему, – полностью проигнорировал ее выпад «дитя джунглей». – Теперь самое время растрястись и попрыгать. Ставь, Жанка, свой новый диск.

Мы с Макси-Котом переглянулись. Конечно, совсем не плохо, когда человек чувствует себя в гостях как дома. Но ведь не до такой же степени. Хотя Толян, судя по его виду, был вполне собою доволен.

– Так, – поднялся он с табуретки. – Стол ставим к стенке. Освобождаем пространство.

И, полностью игнорируя Славку Кирьяна, который еще что-то доедал, Толян толкнул стол по направлению к стене.

– Эй, осторожней! – взвился на ноги Славка.

– Смотреть надо, – ничуть не смутился Толян.

Завершив перестановку стола, он довольным взглядом окинул освободившееся пространство и властно распорядился:

– Давай, Жанка, ставь диск. Она повиновалась.

– Нет. Это слишком тихо, – тут же сказал Толян и, подбежав к музыкальному центру, повернул регулятор громкости до предела.

Грохот в комнате поднялся такой, что, по-моему, даже затряслись стены.

– Ну и ну, – поделился я впечатлениями со стоявшим рядом Максом, но собственного голоса не услышал.

– Говори громче! – любезно поднес ухо к самому моему рту Макси-Кот. – Я ни фига не слышу.

Толян, однако, был вполне доволен. Он уже ритмично двигался в самом центре комнаты. Нам ничего не оставалось, как присоединиться.

Но танцевальная часть продолжалась недолго. Где-то под потолком оглушительно хлопнуло. На нас дождем посыпались стекла. Одновременно вырубился свет. Музыка смолкла. Мы все застыли на месте.

– Ребята, вы живы? – послышался из темноты голос Жанны.

– Живы, – ответил я. – А чего случилось?

– Это все Волобуев виноват, – узнал я голос Славки Кирьяна.

– При чем тут Волобуй? – немедленно возмутился Толян. – Лампочка в люстре лопнула, и все дела. Хорошо, я еще стол к стене отодвинул. А то бы всю еду стеклом засыпало.

– Зато я вся в стеклах, – послышался хнычущий голос Светки. – Ой! Ну вот! Порезалась! Ребята! Сделайте что-нибудь!

– «Что-нибудь» – это, Фома, к нам, – тронул меня за плечо Макси-Кот. – Аида на лестницу. Там у вас где-то должны быть пробки.

Мы ощупью двинулись в переднюю. Пирс, естественно, завертелся у нас под ногами, и я два раза чуть на него не наступил. Наконец мне удалось нашарить его на полу и подхватить на руки.

– Жанна! Возьми пса! Иначе он лапы себе порежет, как Светка.

– У меня не лапы, – тут же с обидою отозвалась Полежаева. – Я руку порезала. У меня кровь вдет.

Жанка добралась до нас и взяла у меня Пирса. Мы с Котом вышли на лестничную площадку. Хорошо, хоть тут свет горел. Оказалось, предохранитель у Тарасевичей и впрямь выбило.

– Вполне банальный случай, – с важностью произнес Макс и щелкнул рычажком на распределительном щитке.

По оглушительному «ура» Толяна и не менее оглушительной музыке мы сразу поняли, что авария ликвидирована. Как раз когда мы входили в комнату, Жанна, подбежав к музыкальному центру, решительно выключила его.

– Ты чего? – уставился на нее Толян.

– Хватит! – крикнула она. – Неужели не видишь?

Она указала на Светку. Только тут мы с Котом заметили, что у той порезана не только рука, но и лицо. Возле нее суетились Динка, Лариска и Славка.

– Светка, Светка, сейчас, – кинулась в направлении ванной комнаты Жанна. – Принесу перекись.

– Света, да ничего страшного, – утешал Кирьян. – Маленькая царапина. Завтра-послезавтра совсем пройдет.

– Ну! – бодро воскликнул «дитя джунглей». – Вон моему другу Витьку один раз по роже кастетом заехали, и то прошло без остатка. А тут, подумаешь, тоненькое стеклышко от какой-то лампочки.

– Слушай! – прошипела Диана. – Ты можешь хоть иногда помолчать?

Волобуев заткнулся. Тем более что вернулась Жанна с бутылочкой перекиси и начала обрабатывать Светке порезы на руках и лице.

Чуть погодя выяснилось, что Светка забрызгала кровью белоснежную блузку. Это еще сильней испортило ей настроение, если, конечно, вообще оставалось что портить. Девчонки кинулись в ванную объединенными усилиями отстирывать Полежаеву.

– Ребята! – крикнула нам Жанна. – Соберите пока стекла!

– А почему у нас горит только торшер? – удивился Игорь Соломатин. – Какой дурак выключил люстру?

Выяснилось, что никто не выключал. Просто она теперь не работала.

– Во, блин! – воскликнул Толян. – Конкретно замкнуло. Теперь без электрика не обойтись.

– Ни фига себе, день рождения, – покачал головой Макси-Кот.

– Погуляли, – с трагическим видом изрек Славка Кирьян.

– Подумаешь, – отмахнулся Волобуй. – Просто им люстру халтурно повесили. Вот мы однажды с Витьком…

– Отстань, – не дал ему поведать очередную историю из жизни «детей джунглей» Славка. – Лучше бы занялся стеклами.

При детальном изучении оказалось, что стекла валяются по всей комнате. Кстати, они попали даже на стол. И, естественно, живописными блестками рассыпались по ковру.

– Без пылесоса не обойтись, – сказал Макси-Кот. – Фома, ты знаешь, где у Тарасевичей пылесос?

Вообще-то Жанна и Юлия Павловна меня еще ни разу не приглашали к себе убираться. Однако интуиция мне подсказывала, что искомый предмет должен находиться в кладовке. По-видимому, шестое чувство у меня и впрямь хорошо развито. Пылесос действительно оказался там. С ним вызвался поработать Толян, а остальные занялись столом и стульями.

Жанна, вернувшись из ванной, посокрушалась над люстрой. Затем нашла выход:

– У меня ведь есть свечи! Сейчас поставим на стол и зажжем!

Свечи расставили и зажгли.

– Красиво, как в ресторане, – немедленно охарактеризовал ситуацию Толян.

Пожалуй, он единственный из присутствующих чувствовал себя по-прежнему замечательно. Светка, переодетая в кофточку Жанны, едва начала приходить в себя. Славка Кирьян кидал на нее сочувственные взгляды, но она не обращала на него ровно никакого внимания. Остальные тоже были какие-то кислые. Да и меня не покидало ощущение, что вечер безнадежно испорчен.

Жанна посмотрела на стол.

– Есть еще будете?

Никому не хотелось. Даже Толян воодушевления не проявил.

– Тогда, может, чаю? – спросила хозяйка.

– И торт мой тащи, – сказал Толян.

– Не только твой, – с загадочным видом откликнулась Жанна. – А ну, помогите убрать со стола.

Работа закипела. Попутно мы обнаружили еще несколько стекол. Мало того, Макси-Кот увидел в салате кокетливо возвышающийся стеклянный столбик от лампочки.

– Прямо как украшение, – сказал он.

За уборкой стола мы снова немного развеселились. А Пирс, наоборот, совершенно извелся. Пока все таскали на кухню еду и посуду, он за нами носился. Когда же наконец мы в ожидании Жанны с тортом уселись за стол, Пирс вцепился в штанину Толяна и начал трепать ее.

– Эй! – вскочил на ноги Волобуев. – Перестань!

Пирс и не думал слушаться. Он буквально повис на штанине Толяна. Тот решил применить хитрость. Выхватив из вазочки печенье, он поднял его высоко над головой.

– Фу, Пирс! На! На! Достань!

Дальше события разворачивались крайне стремительно. Именно в тот момент, когда вошла Жанна, неся на вытянутых руках роскошный торт с пятнадцатью горящими свечами, Пирс наконец сделал выбор то ли в пользу печенья, то ли в пользу волобуевской руки. Как бы там ни было, пес, отпустив штанину, взвился высоко в воздух. Толян в мгновение ока отдернул руку и шарахнулся. Жанна, не отрывая взгляда от торта, продолжала идти вперед. Опомнилась она лишь в тот момент, когда Пирс шлепнулся в самый центр праздничного чуда.

Комнату огласили истошные вопли. Запахло паленой шерстью. К потолку взметнулся фонтан взбитых сливок. Пирс, тоже весь в сливках, с воем выпрыгнул из торта на стол и сшиб канделябр с шестью горящими свечами. Канделябр грохнулся на стакан с бумажными салфетками.

– Горим! – заорал Толян.

Глава II ПОЛЫНЬЯ

В прочем, Толян не просто заорал. Он одновременно схватил чайник и залил крутым кипятком полыхающие салфетки. Строго говоря, кипяток попал не только на салфетки, но и на колени сидящих вокруг стола. Мы, естественно, взвыли и повскакивали на ноги.

– Совсем обалдел, Толян? – накинулся на него Макси-Кот.

– Сам ты обалдел, – обиделся Волобуев. – Я, между прочим, пока вы ушами хлопали, пожар потушил.

На это нам возразить было нечего. Очаг пожара «дитя джунглей» и впрямь ликвидировал. Если, конечно, не обращать внимания на потоки грязной воды, щедро лившиеся со стола на ковер. Прямо удивительно, какие ниагарские водопады получаются всего из одного чайника. Посмотрев на стол, я также заметил огромную дыру на скатерти.

Хотя, конечно, все эти разрушения казались сущими мелочами в сравнении с участью торта и Жанны. Виновница торжества по-прежнему стояла столбом посреди комнаты, сжимая побелевшими пальцами блюдо, на котором еще совсем недавно красовался роскошный торт. Лицо Жанны и плечи были в брызгах взбитых сливок. А на блюде теперь лежало нечто, напоминающее руины прекрасного античного города.

Огромные изумрудные глаза Жанны были направлены в одну точку. Она смотрела куда-то мимо нас в пустоту и явно ничего не видела и мало что понимала. А мы все, совершенно не зная, как выйти из создавшегося положения, с ужасом взирали на нее.

Внезапно мое внимание привлек странный звук, доносившийся снизу. Я посмотрел. Звук исходил от Пирса. Он сейчас тоже являл собою весьма живописное зрелище. Весь в сливках. К спине прилипла погасшая свеча от торта. Впрочем, Пирс всем видом показывал, что внешний вид его не особо и волнует. Он с аппетитом уписывал добрую треть торта, свалившуюся с блюда, и, естественно, от удовольствия громко чавкал.

Толян тоже заметил пса и со свойственной ему непосредственностью изрек:

– Во ржачка! Пес под взбитыми сливками!

Видимо, нервы у нас у всех были напряжены до предела. Ибо стоило Толяну это произнести, как нас охватил невольный, но жуткий хохот. Ну просто настоящая истерика. Мы ржали и не могли остановиться. Не смеялась одна лишь Жанна. Однако наш хохот вывел ее из ступора.

– По-моему, совсем не смешно, – каким-то деревянным голосом произнесла она.

Я понял, что Жанна едва сдерживается. Хохот наш оборвался столь же резко, как и возник. В комнате повисла гробовая тишина. Даже Пирс перестал вдруг чавкать и, поджав хвост, на полусогнутых уполз под стол.

– Мама так старалась, – по-прежнему безжизненным голосом продолжила Жанна. – Неужели…

И, не договорив, она вместе с блюдом кинулась прочь.

– Жанна! Жанна! – последовал я за ней. – Подожди. Мы сейчас все…

Я хотел сказать, что мы с ребятами сейчас все приведем в порядок. Но Жанна, швырнув блюдо с руинами торта на кухонный стол, отпихнула меня и скрылась в ванной комнате. Дверь хлопнула. Щелкнула задвижка.

– Да не расстраивайся ты так! – И, стремясь обернуть все в шутку, я добавил: – А, между прочим, Пирсу торт очень понравился.

Ответом мне был шум воды из крана. Жанна даже слушать меня не хотела. Я все-таки постучался в запертую дверь, но тут на место происшествия прибыли все остальные. Динка, Светка и Лариска, оттеснив меня в кухню, тоже принялись стучать.

– Жанна! Жанна! – прокричала Динка. – Брось дуться и выходи. Все вообще-то отлично.

Шум воды за дверью усилился. По-моему, Жанка, чтобы нас не слышать, врубила душ. Динка, однако, продолжала успокоительные маневры.

Правда, пока все ее уговоры оставались без ответа. А вода в ванной продолжала шуметь.

– Я вообще, ребята, не понимаю, какие проблемы, – с искренним недоумением посмотрел на нас Толян. – Это она чего, из-за торта? Так я же второй принес. Сейчас достанем, порежем, и все дела.

– Слушай, Толян, заткнись, – сжал кулаки я.

– Мое дело предложить, – смутился тот. – А ты что, Фома, считаешь, она не из-за торта?

– Заткнись, – снова шикнул на него я.

– А-а, – хлопнул себя по лбу Толян. – Теперь понял. Она это из-за пожара. Мать ее теперь, наверное, заругает. Вот мы однажды с Витьком тоже у него в квартире такого наделали…

– Вот и вали к своему Витьку, – обозлился Славка Кирьян.

– Слушай, Толян, – вмешался Макси-Кот, – если не врубаешься в ситуацию, лучше не лезь.

– Жанна, Жанна, – продолжали увещевать девчонки. – Ты хоть нам-то открой.

Шум воды резко оборвался. Дверь отомкнулась, и Жанна вышла. Я шагнул ей навстречу, но она, будто не замечая, шагнула мимо меня на кухню.

– Так, – по-прежнему безжизненным голосом произнесла она. – Сейчас я достану новую скатерть и пойду переоденусь. А вы пока все уберите. Будем пить чай с тортом… – Она выдержала короткую паузу и добавила: – Толяна.

– Ну! – широко улыбнулся тот. – Значит, порядок.

Жанна вручила нам чистую скатерть и вновь удалилась в ванную переодеваться.

Мы постарались как можно скорей все убрать. Затем сели пить чай с волобуевским тортом. Однако настроение было окончательно испорчено. Особенно у Жанны. Даже изобретательный Макси-Кот, который способен развеселить практически любую компанию, оказался бессилен. Все его шутки словно бы затухали под тяжелым мрачным взглядом Жанны.

Я еще никогда не видел ее такой. А ведь мы с ней дружили уже целых три месяца. С самого конца сентября, когда я сюда переехал. И в ситуации мы с ней попадали разные. Но Жанна никогда не унывала. Что с ней сегодня случилось? Ну, естественно, все это неприятно. Но ведь не до такой же степени.

Разговоры за столом постепенно увядали. Наконец всем стало ясно: пора прощаться и уходить. Праздника явно не получилось. Ребята засобирались домой. Жанна не возражала. И даже не попыталась, хотя бы из вежливости, никого задержать. Вскоре нас осталось лишь трое. Сама Жанна, я, конечно, мой друг Макси-Кот. Ему, собственно, и уходить было некуда. Он оставался ночевать у меня, чтобы провести тут два следующих дня. Так повелось почти сразу, как мы переехали с Садового кольца, где обитали с Максом в одном дворе. Теперь он часто приезжал ко мне на выходные почти как на дачу. Хотя вообще-то наш окраинный район считается Москвой.

Обычно Жанна очень хорошо относилась к Макси-Коту. Но и он сейчас был не в силах оздоровить атмосферу. Хотя и выдал еще несколько смешных историй. Однако с равным успехом мог бы исполнить похоронный марш.

Хозяйка делалась все мрачней. И вид у нее был совсем не гостеприимный. Наконец, резко поднявшись из кресла, она без обиняков заявила:

– Ребята, у меня, во-первых, болит голова, а, во-вторых, больше всего на свете хочется побыть одной. Так что спасибо и до свидания.

Мы смущенно поплелись в переднюю. В квартире Тарасевичей почти физически ощущалось напряжение. Словно летом на улице перед сильной грозой. Даже Пирс почему-то не вышел нас проводить. И вообще его нигде не было видно. Доев загубленный торт, он куда-то спрятался.

– Жанна, – уже выходя на лестницу, проговорил я, – завтра куда-нибудь вместе пойдем?

– Там видно будет.

И дверь захлопнулась перед нашими с Макси-Котом носами.

– Нда-а, – скорбно покачал головой он. – Повеселились мы с тобой, Фома, классно.

У меня настроение было хуже некуда. Нашарив в кармане ключ, я, стараясь не поднимать шума, принялся отпирать собственную дверь. Сами понимаете, мне совершенно не хотелось лишних расспросов со стороны предков. Тем более я, как полный идиот, предупредил, чтобы раньше двенадцати нас с Котом обратно не ждали. Мы все втроем заранее наметили, что, когда разойдутся гости, еще от души посидим втроем.

Но, как говорится, человек предполагает… Мы с Максом тихонько вошли в полутемную переднюю. Из кухни слышался негромкий стук молотка. Это мой неугомонный предок что-то опять усовершенствовал. С тех пор как мы обзавелись собственной трехкомнатной квартирой, его просто остановить невозможно. Главное, он постоянно наносит себе различной степени травмы. На его руки уже просто смотреть без жалости невозможно. Но он все равно от наемных профессионалов-строителей отказывается. Мол, лучше его самого никто не сделает.

– О-о, это вы? Так рано? Что случилось? – вышла в переднюю из большой комнаты мать.

Я поймал на себе ее пытливый взгляд и поежился.

– Совсем и не рано. Просто все кончилось. Вот мы и пришли.

– Странно, странно, – с исполненным подозрительности видом произнесла моя родительница. – Игорь! – крикнула она отцу. – Они уже вернулись!

Раздался сдавленный крик, и мой предок выбежал в коридор. В одной руке он держал молоток. А большой палец другой засунул в рот и сморщился. Мне мигом все стало ясно: отец заехал себе молотком по пальцу.

– Ну вернулись, и что? – спросил он.

– Они вернулись слишком рано, – трагически изрекла мать. – Федор, вы поссорились?

– Ни фига мы не ссорились! – обозлился я. – Русским ведь языком говорят: просто посидели и разошлись.

– Неправда, – явно лишь укрепилась в собственных подозрениях мать. – Вот и Котик какой-то грустный.

– Что вы, тетя Марина! – возразил Макс. – Я, наоборот, очень веселый. Классно посидели у Жанны.

И в качестве доказательства он выдавил из себя совершенно неестественную улыбку.

Мать с сомнением покачала головой.

– Марина, оставь их в покое. Сами разберутся, – к счастью, вмешался отец. – Лучше пойдем. Подержишь там мне одну штуку. А то мне одному не очень удобно.

Мать, окинув нас напоследок еще одним подозрительным взглядом, последовала за предком на кухню. Скоро оттуда опять послышался стук.

Мы с Котом поспешили в мою комнату, не забыв плотно затворить дверь.

– Уф-ф! – плюхнулся на мою кровать Макс. – Ну и вечерок сегодня. Все просто одно к одному. Я не ответил. Да и что было отвечать?

На следующее утро, позавтракав под исполненными подозрительности взглядами моей родительницы, мы с Котом начали вырабатывать программу действий. Прикинув несколько вариантов, мы решили пойти кататься на коньках. Благо декабрьские морозы, наступившие еще в конце ноября, пока держались. Макс сказал, что Нужно ловить момент. Иначе потом, чего доброго, начнется длительная оттепель, плавно переходящая в весну, как это было прошлой зимой.

Коньки Макси-Кота гостили у меня еще с прошлого приезда. Он оставил их совершенно сознательно. На Садовом кольце с ними все равно особенно делать нечего. А тут целых два огромных замерзших Серебряных пруда. Катайся сколько влезет.

Мы начали в темпе собираться в путь.

– Жанке-то позвони, – сказал Макси-Кот. – Пойдет она с нами?

– Вот уж не знаю, – засомневался я. – Будет у нее после вчерашнего настроение или не будет.

– Коньки для настроения – самое лучшее дело, – мудро заметил Макс. – А Жанке нужно развеяться. Давай звони. А если не захочет, передашь трубку мне. Я уговорю.

– Уж как-нибудь сам уговорю, – буркнул я и потянулся к телефонной трубке.

У Тарасевичей подошла Юлия Павловна. Она кликнула Жанну.

– Привет! – нарочито бодро произнес я. – Ты как, уже встала? Одевайся. Пошли на коньках покатаемся.

– Не хочу, – кисло произнесла в ответ она.

– Однажды в студеную зимнюю пору я из лесу вышел. Был сильный мороз! – прибег я к помощи великого русского классика.

– Гляжу, поднимается медленно в гору лошадка, несущая в брюхе навоз. Крестьяне, завидев ее, ликовали и бурно лошадке той рукоплескали! – громогласно подхватил Макси-Кот. Он с детства обожает корежить все стихотворения.

Жанна, однако, и после этого не развеселилась.

– Не хочу на коньках, – каким-то сварливым голосом повторила она.

Видимо, на моем лице отразилась богатая гамма чувств, потому что Макси-Кот немедленно завладел трубкой.

– Слушай, Жанна, кончай дурить! – проорал он. – Во-первых, как тебе уже было сказано, мороз и солнце и все остальное тоже соответственное. А во-вторых, поминки по торту у тебя, по-моему, чересчур затянулись. Давно пора забыть о дорогом покойнике!.. Что, что? Нет, Жанка, я не дурак, и ты это прекрасно знаешь… Ну, это уж совсем несправедливо. Я считаю, что шутки у меня остроумные… Ах, значит, ты так не считаешь? Ну-ну.

Стыдно, но я испытал злорадство. Кажется, мой старый друг получил свою порцию комплиментов. Ничего, ему только полезно. Меньше будет воображать.

Коту было явно неприятно. Но он делал вид, что все в порядке. И продолжал читать Жанке лекцию о пользе катания на коньках. Она немедленно сказала и про коньки. Что именно, я не слышал. Но у Макси-Кота от растерянности даже задвигался кончик длинного носа, и он вернул мне трубку.

– Фома, мои аргументы исчерпаны. Теперь действуй сам. Если, конечно, получится.

Я не был уверен в успехе, но трубку взял. И опять повел разговор тоном массовика-затейника на каком-нибудь празднике Москвы.

– Жанка, там морозец! Красота!

– Про это я уже слышала, – кисло откликнулась она. – И не только от тебя, но и от Макса. Вам бы прогноз погоды читать по телевизору.

– И пруды хорошо замерзли, – решил пропустить колкость мимо ушей я. – Пошли. Не пожалеешь.

Промаявшись еще с полчаса, мы с Макси-Котом все-таки совместными усилиями уговорили Жанну присоединиться к нам. Нет, она совсем не повеселела. И воодушевления у нее не прибавилось. Просто пошла кататься, чтобы мы от нее отстали. Так, во всяком случае, она заявила мне. А потом милостиво позволила зайти за ней через десять минут.

Мы с Котом принялись бурно собираться.

– Слушай, Фома, что-то Жанка со вчерашнего вечера на себя не похожа, – сказал Макс.

– Не похожа, – согласился я. – Это, наверное, ее так день рождения расстроил.

– Наверное, – медленно произнес мой друг. – Но я бы лично никогда не подумал, что Жанка может из-за подобного до такой степени убиваться.

Я тоже лично никогда бы не подумал. Обычно Жанна все неприятности переносила с юмором. А сейчас и впрямь развела поминки по праздничному торту. Но что тут поделаешь. Видно, у нее полоса такая неудачная.

Ровно через десять минут мы позвонили в дверь Тарасевичей. Пирс, естественно, выскочил нам навстречу и, подпрыгивая высоко в воздух никогда до сих пор не видел такой прыгучей собаки! облизал сперва мое лицо, а потом физию Кота.

– Ты, Максик, наверное, единственный Кот в мире, которого признает этот пес, – усмехнулась Жанна. Кажется, она наконец начала приходить в себя.

Мы вышли на улицу и обогнули наш многоэтажный и многоквартирный дом. На улице ярко сияло солнце. Под ним ослепительно блестел белый снег. Даже глазам было больно.

– Я от такого снега отвык, – сказал Макси-Кот. – А верней, не привык. Прямо как за городом.

Мне было совершенно ясно, что он имеет в виду. Там, на Садовом кольце, снег, едва выпав, становится серым, а порой почти черным.

– А все потому, Максик, – покосилась на него Жанна, – что наши Серебряные пруды – экологически чистый район. От центра Москвы далеко…

– Ох, далеко, – вздохнул Макси-Кот, которому было пилить от своего дома до нашего целых полтора часа.

– Вдалеке, но не в обиде, – продолжала Жанна. – Вредных производств никаких. Полезных, впрочем, тоже.

– Одно кладбище, – усмехнулся Макси-Кот.

– Но ведь на нем не хоронят, – уточнила Жанна.

Вообще-то на нашей памяти один раз хоронили. Но это другая история, и я не буду здесь на ней останавливаться. [1]

Мы огляделись. По-видимому, декабрьский морозный денек пришелся по вкусу не только нашей тесной компании. Двор кишел разновозрастной и разношерстной публикой. Бабушки, дедушки, дети, собаки, а одна тетка даже водила на поводке крупногабаритного сиамского кота. От этого домашнего животного почему-то шарахались собаки. Вероятно, он сумел хорошо себя поставить.

Миновав двор, мы пошли по протоптанной в заснеженном поле тропинке к старинному кладбищу с не менее старинной кованой оградой, на которой красовалась табличка: «Памятник архитектуры. Охраняется государством».

Впрочем, как мы уже выяснили, охранялось не кладбище, а возвышавшаяся чуть поодаль церковь, которую реставрировали, а потом в ней вспыхнул пожар, и теперь она была черной от сажи. Сейчас, среди белого снега и яркого солнца, закопченная колокольня особенно бросалась в глаза. Правда, мы к этому зрелищу успели привыкнуть. Как-никак со времени пожара прошло целых три месяца. Обогнув кладбищенскую ограду и миновав несчастную церковь, мы устремились дальше по тропинке. Летом тут были зеленые луга. Теперь они скрылись под ровной толщей белого снега. Настоящее раздолье для лыжников, о чем свидетельствовала паутина лыжней. Наш путь лежал по прямой к Серебряным прудам. А если свернуть от церкви налево, то другая тропинка выведет к искусственным горкам, где можно классно покататься на лыжах или на санках. И даже попрыгать с трамплина.

Вскоре мы подошли к первому из двух Серебряных прудов. На нем каталась тьма народа. А на втором – всего несколько человек. Однако всем было лень до него тащиться. Поэтому, дойдя до ближайшего пруда, они остались именно на нем. В одном конце сражались хоккеисты. В другом – просто катались на коньках. Кто один, кто парами. А какая-то компания, взявшись за руки, ехала шеренгой в десять человек. Мы посмотрели на это, и Жанна решительно произнесла:

– Пошли дальше. Тут слишком тесно. Толком даже не разбежишься. Обязательно кто-нибудь налетит.

Я хотел возразить: «Это весело, и знакомых куча», – однако, глянув на Жанну, от комментариев воздержался. Лицо ее как-то не располагало к спорам. Да и Макс сделал выбор в пользу более отдаленного пруда. В общем, пришлось подчиниться мнению большинства.

Мы снова пустились по тропинке. Второй пруд был намного меньше первого. Однако и его никак нельзя назвать маленьким. Возле противоположного от нас берега каталось всего несколько человек. Весь остальной лед безраздельно предоставлялся нам. Опустившись на лавочку, мы надели коньки, а обувь сложили в пластиковую сумку и зарыли в сугроб. Нашим родителям такой способ явно бы не понравился, но мы его широко практиковали. Во-первых, никто посторонний не видел, куда мы и что зарываем. А потом, кому охота кататься с ботинками через плечо или, еще того хуже, по очереди караулить их.

Лед оказался хорошим. Сперва мы просто скользили наперегонки, затем принялись играть в салочки. Жанна развеселилась. Весело хохоча, она с ловкостью уворачивалась от Макса, который водил. Отчаявшись догнать Жанну, мой вероломный друг переключился на меня и, потратив немало усилий, добился успеха. Жанна и от меня с ловкостью уворачивалась, но мне все-таки повезло больше, чем Коту. То есть вообще-то я пустился на хитрость и крикнул:

– Жанка, по-моему, к нам Диана идет!

Глянув на берег, она, понятное дело, тут же раскрыла обман. Но темп был потерян. Моя рука без труда достигла ее плеча, я крикнул:

– Вот теперь води! И унесся вперед.

– Федор, ты гад! Так нечестно! – возмутилась она и погналась за мной.

Я уже почти добежал до противоположного берега, когда за спиной вдруг раздались треск и истошный вопль Жанны. Я обернулся. У меня похолодело внутри. Жанна медленно уходила под лед.

Ее засасывало в полынью, словно в болото. Отчаянно цепляясь за лед, она пыталась выбраться из воды, но руки соскальзывали, и все, что ей оставалось, – это в немой мольбе взирать на меня.

Ее полный отчаяния взгляд и привел меня в чувство.

– Кот! – как оглашенный проорал я и кинулся на помощь.

– Только не подъезжай близко! – крикнула Жанна. – Иначе тоже провалишься.

Предупреждение прозвучало вовремя. Сам бы я в панике не сообразил. Резко затормозив в метре от полыньи, я распластался на льду и пополз к Жанне, без остановки твердя:

– Держись, держись. Я сейчас.

– Шарф, – прохрипела Жанна.

– Твой шарф? – не понял я.

– Дурак, твой. Иначе не выберусь.

Ну, естественно. Продолжая ползти, я размотал длинный шарф, накрутил один его конец на руку, а другой бросил Жанне. Она сумела поймать его. Шарф натянулся. Тут, к счастью, подоспел Макси-Кот. Один я бы, наверное, не справился. Друг мой тоже ухватился за шарф.

До сих пор не могу понять, каким чудом нам удалось вытащить Жанну. Отчетливо помню лишь момент, когда она, вымокшая до нитки, лежала на льду. Нам с Котом стоило больших усилий поднять ее на ноги. Ее всю трясло, и коньки разъезжались. Сорвав с себя теплую куртку, Макс заставил Жанну надеть ее на себя, застегнул «молнию», а потом затянул тесемки капюшона.

Тут, к счастью, нам на помощь подоспели ребята постарше, катавшиеся в другой части пруда. Они сцепили руки и таким образом донесли нашу почти утопленницу до места, где мы зарыли обувь.

Впрочем, переобуть Жанну тоже оказалось делом совсем не простым. Шнурки на ее ботинках с коньками намокли и к тому же замерзли. Словом, их пришлось резать. Хорошо еще, у запасливого Кота в кармане куртки всегда лежал складной ножик.

Теперь главное было скорее доставить утопленницу домой. Жанну трясло еще сильнее. Мы с Котом, подхватив с двух сторон ее под руки, скомандовали:

– Бежим!

Так вот мы и неслись без остановки до самого нашего дома. В лифте Жанна сползла по стенке на пол.

– Ноги не держат, – жалобным голосом объяснила она.

Мы тоже едва держались. Перед глазами плыли темные круги. Но нам требовалось во что бы то ни стало доставить Жанну до квартиры.

Едва мы оказались на нашем десятом этаже, Кот принялся трезвонить в звонок Тарасевичей. Раздался лай Пирса. Дверь распахнулась. Наверное, наше трио выглядело очень живописно и выразительно. Потому что, едва нас увидев, Юлия Павловна позеленела и, наверное, брякнулась бы в обморок, но Кот вовремя подхватил ее и проорал в самое ухо:

– Скорее! Раздевать и в горячую ванну! Юлия Павловна враз как-то вся собралась и, стянув с Жанны куртку, протянула ее Максу:

– Бери, и уматывайте отсюда!

И она грубо вытолкнула нас за дверь. Я позвонил в свою квартиру. Открыла мать. Поймав на себе ее изумленный взгляд, я запоздало сообразил, что поторопился вернуться к родному очагу. Сперва нам с Макси-Котом нужно было хоть чуть-чуть привести себя в порядок. Вид-то у нас был еще тот. Во всяком случае, мы явно не походили на людей, с большим удовольствием покатавшихся на коньках. Да еще эта мокрая куртка в руках Кота.

– Мальчики, – пронзила нас рентгеновским взглядом моя дорогая родительница, – что с вами?

– Да видите ли, – косясь на меня, принялся тянуть время Макси-Кот.

Обычно у него это мастерски получается. А главное, очень вежливо. В моей голове лихорадочно заработал компьютер. С одной стороны, информировать о происшествии было совершенно невыгодно. Катание на коньках после этого явно накроется. Но, с другой, истина все равно скоро выйдет наружу. Ведь Жанна живет в соседней квартире, и наши матери постоянно общаются. Так что врать бесполезно. В результате будет только еще хуже. И, украдкою подмигнув Коту, я сказал:

– Мама, Жанна провалилась под лед. Родительница схватилась за сердце и простонала:

– Игорь! Игорь! Иди сюда! Ты слышишь, что они говорят? Жанна почти утонула!

Предок вылетел из кухни. В руках у него была огромная кисть, с которой капала белая краска. И лицо у него тоже было в белой краске.

– Как, Жанна утонула? От волнения он взмахнул кистью. На мать пролился белый дождик.

– Осторожнее, Игорь! – стерла краску с лица мать.

– Что с Жанной? – не обращая внимания, спросил предок.

– Жива, Игорь Федорович. Почти утонула, но жива, – ответил Макси-Кот. – Надеюсь, что не простудится.

Отец с недоумением перевел взгляд с Макси-Кота на меня, а с меня – на мать.

– Ничего не понимаю, она утонула или не утонула?

– Она провалилась, – начал втолковывать я. – Под лед. Но мы ее вытащили.

– А теперь мать дома моет ее в ванне, – подхватил Макс. – Чтобы не простудилась от переохлаждения.

– Значит, жива, – задумчиво теребил в руках кисть отец.

– Игорь, ты что, совсем спятил? – вдруг накинулась на него мать. – Ты на паркет посмотри.

Отец взглянул на пол, и мы с Макси-Котом тоже. Все вокруг было закапано белой краской.

– Это мы сейчас растворителем ототрем, – не растерялся предок.

– Котик, давай свою куртку, – протянула руку мать. – Ой! Она же у тебя вся мокрая Ты тоже провалился?

– Нет, – откликнулся Макс. – Я просто свою куртку надел на Жанну, когда мы ее вытащили.

– Ох! – всплеснула руками моя родительница. – Значит, ты назад шагал раздетый? Какой кошмар! Ведь простудишься! Ну-ка, быстро в душ! А я пока чай приготовлю.

– Тетя Марина, да мне не холодно, – отмахнулся Макс.

– Все равно иди в душ, – не сдавалась мать. – Береженого бог бережет. Кстати, Федор, ты тоже раздетым шел? – перевела она взгляд на меня.

Я объяснил, что моя куртка слишком короткая. Жанну она все равно не согрела бы. Поэтому мне раздеваться не пришлось. Мать облегченно вздохнула и отправилась ставить чайник.

После того как, весь красный и распаренный, Макси-Кот освободил ванную комнату, туда отправили меня. Я, естественно, пробовал возражать. Мол, во-первых, не промокал, а во-вторых, не замерз. Наоборот, пока мы вытаскивали Жанну, а потом еще с ней бежали, весь запарился. Но моя родительница если уж что вобьет себе в голову, то ее не переубедишь.

– Федор, считай, что должен принять горячий душ для профилактики.

– И вообще, пар костей не ломит, – вновь появился из кухни вместе со своей кистью отец.

– А ты, Игорь, уйди, – велела мать, – а то снова весь пол закапаешь своей гадостью.

Отец ответил, что это не гадость, а очень качественная финская краска, но все же удалился. Я принял душ, после чего нас с Котом напоили чаем с малиновым вареньем.

– А теперь, мальчики, марш в постели под одеяла! – скомандовала мать.

– Мы что, больные? – возмутился я.

– Пока здоровые, – откликнулась моя родительница. – Но чтобы не заболели.

Мы с Котом обменялись выразительными взглядами. Валяться среди дня в кроватях нам совершенно не улыбалось. Однако моя изобретательная мать могла для профилактики придумать что-нибудь еще хуже. Нет. Пусть уж лучше постели. И мы пошли в мою комнату.

– Часик полежите, не развалитесь, – бросила вслед нам мать. – А я сбегаю к Тарасовичам. И она выскользнула из квартиры.

– Ну, Фома, покатались, – укладываясь на раскладушку, проворчал Макси-Кот.

– Все хорошо, что хорошо кончается.

Я вытянулся на диване и натянул одеяло до самого подбородка. Несмотря на душ, горячий чай и малиновое варенье, у меня начался какой-то внутренний озноб. Неужели действительно заболеваю?

Коту, наоборот, сделалось жарко. Полежав с минуту под одеялом, он решительно откинул его.

– Слушай, Фома, я все-таки не врубаюсь, как это вышло?

– Сам не врубаюсь, – откликнулся я и начал вспоминать, что было перед тем, как Жанна провалилась в воду. – Значит, я осалил ее и понесся, Она, естественно, за мной. Выходит, я по этому месту пробежал, а она почему-то провалилась. И никакой полыньи там не было.

– Ну, во-первых, Фома, ты не можешь утверждать, что она бежала за тобой след в след с точностью до миллиметра, – возразил Макс. – Ты же не задом наперед двигался.

– Не задом, – кивнул я.

– Значит, она вполне могла взять на метр в сторону, – продолжал Макси-Кот.

– Но рядом не было ни одной полыньи, – отчетливо помнил я. – Везде сплошной толстый лед.

– Полынью могло затянуть ледком, – вновь принялся спорить мой друг. – Вот ты, Фома, и не разглядел, когда ехал мимо. А Жанна прямиком попала на тонкий лед, и он под ней проломился.

– Теоретически все могло быть, – сказал я. – Но сам подумай, Кот, откуда там взяться полынье?

– Как известно, мой дорогой, – с важностью изрек Макс, – полыньи делают для подледной рыбной ловли.

– Дурак ты, Котище, – мигом сбил с него высокомерие я. – На этих прудах даже летом никто ничего не ловит. Потому как бесполезно. Вычистить-то их недавно вычистили Но рыбу не запускали. А та, которая водилась в них раньше, говорят, уж сто лет как сдохла. Не выдержала загрязнения.

– Тогда рыбаки отпадают, – развел руками Макс.

– Вот именно, – подтвердил я – Так какого же черта кому-то понадобилось долбить полынью на самой середине пруда?

Макс какое-то время молчал Затем медленно произнес:

– А если кто-нибудь туда что-нибудь скинул? Ну, чтобы ушло под лед, и с концами

– Подразумеваешь труп? – уставился на лучшего друга я.

– Почему обязательно труп? – изумленно проговорил Макси-Кот. – К твоему сведению,

Фома, это мог быть любой предмет, от которого нужно избавиться. Например, нож, пистолет, одежда, в которой совершено какое-нибудь преступление, и так далее, и тому подобное.

Кажется, он был прав. Теперь я удивлялся, как мне самому такое не пришло в голову.

– Кот, – выдохнул я, – надо знакомых ребят поспрашивать. Вдруг они что-нибудь видели?

– Вполне могли видеть, – подтвердил Макс. – Вот завтра мы этим займемся. У нас еще целый день есть.

– В общем-то, можем даже и сегодня, – предложил я.

– Сомневаюсь, – покачал головой Макси-Кот. – Пока твоя мать вернется. Пока нам разрешат вылезти из постелей. Пока покормят обедом…

– Пожалуй, ты прав, – прикинул я. – Пока нас покормят обедом, уже стемнеет. Вот если бы сейчас был не декабрь, а лето.

– Мечтай, мечтай, – с издевкою покосился на меня старый друг. – Не декабрь, а лето. И еще, Фома, хорошо бы нам с тобой сейчас по водолазному костюмчику. Мы бы пошли на пруд, опустились на самое дно и узнали, кому и для чего понадобилось долбить полынью.

Я хотел ответить Коту, что все это совсем не остроумно, но тут в комнату вошла мать.

– Ну как? – уставились мы на нее.

– Слава богу, вроде бы обошлось, – откликнулась она. – Но эта история мне крайне не нравится.

Глава III ВОПРОСЫ БЕЗ ОТВЕТОВ

Что тебе не нравится? – спросил я. Заявление родительницы порядком меня удивило. Вряд ли кому-то могло понравиться, что Жанна едва не утонула. Так с какого же перепуга ломиться в открытую дверь.

– Мне в первую очередь не нравится, милый мой, твое поведение, – поджала губы мать.

Мы с Котом недоуменно переглянулись. Неужели Юлия Павловна обвинила во всем меня? Тогда это просто дурдом. Что же, выходит, я специально Жанну в прорубь толкнул?

– Ма, да все вышло совершенно случайно, – принялся доказывать я. – Она вообще была далеко от меня. Ехала и вдруг провалилась. Да мы же ее и не бросили. Наоборот, вытащили… В чем я виноват?

– Опять про свое заладил! – в сердцах воскликнула мама. – Я имела в виду совершенно другое. А что касается Серебряных прудов, то больше вы на них кататься не пойдете. Мы с Юлией Павловной твердо решили. Господи! Подвергать жизнь детей такому риску. Как же мы раньше-то не подумали. Вот уж поистине: гром не грянет, мужик не перекрестится.

– Мама! – заорал я. – Да какой риск? Там вся округа уже много лет ездит.

– Какой риск, сам видишь, – многозначительно произнесла моя дорогая родительница. – Так сказать, результат налицо.

– А по-моему, это обыкновенная случайность, – пришел мне на помощь Макси-Кот.

– Кстати, твоих родителей я тоже предупрежу, – пообещала мать. – И вообще, не заговаривайте мне зубы.

– И не думали, – совершенно искренне произнес я.

– Как это ты не думаешь! – со все возрастающим возмущением продолжала мать. – Почему вы вчера упорно скрывали от меня истину?

Час от часу не легче. Я сильно напрягся, пытаясь понять, что она имеет в виду и какую именно истину мы с Котом вчера от нее скрыли. Но сколько ни ломал голову, ничего глобального на ум не приходило. Может, Макс догадывается? Я внимательно посмотрел на него. Рожа у него сейчас была крайне глупая. Он тоже явно не постигал ситуацию.

– Ага. Молчите. Значит, все-таки стыдно, – по-своему оценила наше замешательство мать.

– Да чего стыдного? – спросил я.

– Лгать, милый мой, стыдно и скрывать тоже стыдно, – прокурорским голосом проговорила она.

Тут я не выдержал:

– Да что мы скрывали?

– Правду про день рождения, – с таким видом отозвалась родительница, будто празднование Жанниного пятнадцатилетия окончилось, по крайней мере, двумя убийствами.

Честно сказать, у меня отлегло от сердца.

– А чего такого? – пожал я плечами. – День рождения как день рождения. Бывает лучше, бывает хуже.

– Ты в этом уверен? – направила на меня рентгеновский взгляд мать.

– Уверен, – кивнул я.

Кот тоже на всякий пожарный молча кивнул, хотя в этом не было надобности. Мать все равно сейчас на него не смотрела.

– Значит, уверен? – ледяным голосом переспросила она.

– Ну да, – вновь кивнул я.

– Вот это и плохо, – скорбно произнесла мать.

Я почувствовал себя жутким грешником и вяло осведомился:

– А собственно, что там случилось, на дне рождения этом?

– Да, наверное, вам виднее, – не сводила с меня пытливого взгляда родительница.

Я не знал, до какой степени Жанна была откровенна по поводу вчерашнего с Юлией Павловной. Подставлять ее не хотелось. Поэтому, бросив на маму непонимающий взгляд, я подумал: «Вот сперва прозондирую почву, насколько ты в курсе, а потом уж чистосердечно признаюсь».

Макси-Кот, по-видимому, принял такое же решение и осторожно поинтересовался:

– Тетя Марина, а что, собственно, вчера там случилось? Может, мы с Федором просто не заметили?

– И торта вы тоже не заметили? – перевела испытующий взгляд с меня на Кота мать.

– Ах то-орт, – протянул Макси-Кот и умолк.

– Так что у нас там с тортом? – продолжала буравить его глазами моя родительница.

– Ну-у… – Макси-Кот, видимо, поняв, что совсем без комментариев обойтись не удастся, как-то неопределенно добавил: – С тортом Пирс во всем виноват.

– Ага! – издала торжествующее восклицание мать. – Значит, что-то вы все же заметили.

«Кажется, она знает о вчерашнем лишь приблизительно», – пронеслось у меня в голове. И я быстро проговорил:

– Подумаешь, торт. Пирс испортил его. Но у нас был другой.

– И мы его съели, – подхватил Макси-Кот.

– Значит, по-вашему, день рождения прошел вполне хорошо, – исполненным подозрительности тоном произнесла мать.

– Отлично прошел! – хором заверили мы.

– Было классно и весело, – сообщил Макси-Кот.

Мать хмыкнула:

– Так почему же Жанна была такая грустная и расстроенная? Мне Юлия Павловна сейчас рассказала, что, когда вернулась домой, Жанночка чуть не плакала.

«Та-ак, – отметил про себя я. – Значит, она матери ничего не рассказала. И теперь обе родительницы пытаются выведать обо всем у нас. Нет уж. Не на таких напали».

– Ну, вообще-то, она немного из-за торта расстроилась, – произнес я вслух.

– Он все-таки был со свечами, – добавил Макси-Кот, – а второй – без свечей.

– Первый они делали сами, а второй был из магазина, – подхватил я.

По виду матери я понял: наши с Котом слова не слишком ее убедили.

– То есть вы считаете, что Жанна расстроилась из-за торта? – решила уточнить она.

– Больше нам и считать нечего, – стоял на своем я. – В остальном день рождения получился очень хороший.

– И вы уверены, что ничего от меня не скрываете? – продолжила допрос моя родительница.

Разговор явно заходил в тупик. Мы с Котом стояли насмерть, а мать нам не верила.

Я уже лихорадочно обдумывал способ, как бы естественным и ненавязчивым образом перевести разговор на другую тему, когда мы с Максом получили совершенно неожиданную, но очень своевременную поддержку со стороны моего родного предка. То есть вообще-то он не собирался нас поддерживать. Просто так вышло.

Из кухни послышались ужасающий грохот, вопль и звон разбитой посуды.

– Полочка! – возопила мать и кинулась со всех ног к отцу.

Макси-Кот усмехнулся:

– Твой предок сработал вовремя. Иначе она еще долго бы нас пытала.

Он будто читал мои мысли. Впрочем, учитывая, что мы дружим с первого класса, это неудивительно.

– Судя по всему, Жаннина мать дала моей задание разнюхать, что к чему, – теперь не сомневался я. – А значит, сама Жанка молчала, как партизан. Но вообще, Макс, тебе не кажется, что ей последние дни как-то сильно не везет?

– Надо быть полным идиотом, чтобы этого не заметить, – откликнулся он. – Сам прикинь, Фома. Человек устраивает пятнадцатилетие. А оно, как известно, бывает раз в жизни.

– Очень мудрое замечание, – перебил я. – Между прочим, любое «летие» бывает у человека раз в жизни. Если ты до сих пор не догадывался, то учти на будущее.

– Слушай, Фома, не придирайся к словам, – поморщился Макси-Кот.

«Чья бы корова мычала», – подумалось мне. Коту вообще палец в рот не клади.

– В общем, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Жанке хотелось устроить веселый праздник. И вот, не успели еще все собраться и сесть за стол…

– Собраться-то все приглашенные как раз успели, – уточнил я.

– Опять ты перебиваешь, – нахмурился Макс. – Вот именно, что успели, но только-только. И тут является этот ваш придурок. Кстати, по-моему, улетный экземпляр. Так сказать, носитель современной народной мудрости. Я бы на месте Жанки отнесся к его приходу с юмором, и тогда получилось бы очень весело.

– Это тебе, может, весело, – заспорил я. – А если целые дни проводить с ним в школе, то никакого юмора не хватит.

– Фиг с ним, с юмором, – отмахнулся Макс. – Главное, что явление Толяна стало первым звеном в цепи Жанкиных непрух.

– Уже ближе к делу, – кивнул я. – Но в таком случае ей, по идее, ничего больше грозить не должно.

– Не понял, Фомин, – хорошо сымитировал Макс скрипучий голос нашего бывшего учителя математики. То есть, вернее, моего бывшего. Ведь Кот по-прежнему учился в нашей старой школе на Садовом кольце.

– Тут и понимать нечего, – принялся растолковывать я. – Если Толян был первой непрухой, торт – второй, а полынья – третьей, значит, полоса неприятностей у Жанны кончилась. Ведь народная мудрость гласит: «Бог любит троицу».

– Смотря с какой стороны взглянуть на проблему, – засомневался Макси-Кот. – Я, например, склонен расценивать Толяна и торт в качестве причины и следствия. А значит, вчера произошла только одна непруха, сегодня – вторая…

– То есть, по-твоему, с Жанной еще что-то может случиться? – встревожился я.

– Исходя из твоей, Фома, логики, вполне вероятно, – сказал Кот.

Меня охватила растерянность.

– Что же нам теперь делать?

– Вот уж не знаю, – покачал головой мой старый друг.

Я тоже не знал, и от этого моя тревога возросла.

– Слушай, Макс, по-моему, надо хоть предупредить ее, чтобы она вела себя осторожней.

– Наверное, ты прав, – без особого воодушевления произнес Макси-Кот. – Но только как ты это себе представляешь?

– Ну-у…

Я умолк. И впрямь, как мы предупредим ее и |о чем? Скажем, мол, будь осторожней, а дальше? Вот, например, можно ли было предугадать визит Толяна и его последствия? Или чем кончится наше сегодняшнее катание на коньках? Ведь на (прошлой неделе мы тоже ходили на Серебряные труды, катались ровно на том же месте, причем 5ез малейших происшествий.

– Да, Макс, предупреждать бесполезно, – признал его правоту я. – Но мне все-таки непо–1ятно, откуда сегодня там взялась полынья?

– Кроме того, что я тебе уже говорил, мне в голову ничего не приходит, – откликнулся Кот. – Эх, пойти бы все-таки сейчас на пруды и проверить.

– Мать сегодня нас никуда больше не выпустит, – был совершенно уверен я. – Ты сам прекрасно об этом догадываешься. Ведь мы уже с тобой прикидывали.

– Ну, а если мы скажем, что просто во двор пошли погулять? – заговорщицки подмигнул мне Макс.

– Бесполезно, – отверг предложение я. – Она найдет тысячи причин, чтобы до завтрашнего утра никуда нас за порог квартиры не выпускать. И вот одна из них: у тебя, Котище, куртка мокрая. А моя запасная на тебя не налезет.

– Сдаюсь, – поднял вверх руки Макс. – Тогда завтра с утра пораньше. Сперва – на пруды, а после уж Жанну проведаем.

– Это другое дело, – согласился я.

За оставшуюся часть того дня мы несколько раз звонили Тарасевичам, но Юлия Павловна неизменно отвечала, что Жанна спит. Так что поговорить нам с ней не удалось.

Наутро мы, едва проснувшись, кинулись проверять состояние Максовой куртки. Она, к счастью, высохла. Позавтракав в совершенно немыслимом темпе, мы дали честное слово моим предкам, что даже близко не станем подходить к Серебряным прудам, после чего немедленно туда и устремились.

Воскресное утро было столь же морозным и солнечным, как вчерашнее, субботнее. На прудах каталось даже еще больше народа, нежели накануне. Если вчера особенной популярностью пользовался первый из прудов, то сегодня люди равномерно распределились по обоим.

Достигнув второго пруда, мы в нерешительности остановились на берегу. Коньков мы, естественно, захватить с собой не смогли. Макс окинул взглядом кишащий катающимися лед и спросил:

– А тебе, Фома, не кажется странным, что они здесь резвятся как ни в чем не бывало? И это после вчерашнего.

– Ну, с одной стороны, и впрямь удивительно, – согласился я. – А с другой, может, они просто ничего не знают?

– Если не знают, то это самое странное, – заявил Макси-Кот. – Вчера куча народа видела, как мы Жанну вытаскивали. А так как катаются тут в основном местные, то вся округа уже должна быть в курсе. Такие слухи обычно распространяются со скоростью света.

Поспорить с этим было трудно. Но если слухи уже действительно распространились, то на фига сюда полезло столько людей? Ведь опасно. Разве только из любопытства? Посмотреть, где и как все случилось. Я сказал об этом Максу.

– Вообще-то логично, – откликнулся он, – но как-то не похоже. Посмотри, как все носятся взад-вперед. Никакой осторожности. И потом, если из любопытства, возле полыньи наверняка бы толпился народ. А как ты можешь заметить, никаких скоплений не наблюдается.

– Эй, Фома! – окликнули с пруда.

К нам на всех парах неслись Славка Кирьян, а за ним Светка Полежаева и Дианка Кирейцева. Мы помахали в ответ. Компания подъехала вплотную к берегу.

– Вы чего без коньков? – удивился Славка.

– Вчера накатались, – мрачно ответил я. – Вы разве не слышали?

– А что мы должны были слышать? – уставились на нас с Максом все трое.

Теперь настала очередь изумиться мне. Ладно Славка и Светка. Но Дианка-то с Жанкой дружит. Значит, хоть раз должна позвонить ей за это время. А если бы Дианка узнала, то наверняка уже поделилась бы новостью с Полежаевой и Кирьяном.

– Да вы что, правда не знаете? – еще раз спросил я.

– Да говори же, что случилось, – потребовал Славка.

– Мы с Котом и с Жанной вчера здесь катались, и она провалилась под лед, – объяснил я.

– Как? – зазвенел на высоких нотах обычно глуховатый и довольно низкий голос Дианы. – Совсем?

– Почти совсем, – сказал Кот. – Но мы с Фомой ее вытащили.

– Ужас! – поежилась Светка. – А мы тут спокойно катаемся и ничего не знаем. Хоть бы предупреждение какое повесили. Ведь выходит, тут лед слишком тонкий, и кто-нибудь еще может провалиться.

– Какой тонкий? Где тут провалишься? – замахал руками Славка. – Пруды-то эти… Воды тут, тьфу! Они при таком морозе до дна промерзают. Мне лично вообще неясно, где здесь Жанка могла провалиться.

– Вон там, – естественно, я хорошо запомнил место, где была злополучная полынья.

– Там лед, как камень, – возразил Славка.

– Не может этого быть, – заявил Макси-Кот.

– Если только за ночь новым льдом затянулось, – предположила Светка.

– Все равно должно быть видно, – с прежней уверенностью произнес Кот. – Там лед наверняка тоньше, чем в других местах.

– Чего стоять и зря спорить, – ответил Славка. – Лучше пошли и посмотрим.

– Ой, давайте! – Диана первой устремилась в указанном мной направлении.

Славка и Светка последовали за ней. Нам с Котом пришлось гораздо хуже, ибо мы были вынуждены добираться к месту вчерашнего происшествия без коньков. Это оказалось довольно скользко. К тому же счастливые обладатели коньков то и дело норовили сбить нас с ног. В общем, не слишком приятное путешествие.

Наконец, добравшись до той части пруда, где, по нашим с Котом предположениям, вчера провалилась Жанна, мы, к полному своему замешательству, не обнаружили ничего похожего на полынью или хотя бы след от нее.

– Ну, я же говорил! – с торжеством произнес Славка. – Тут совсем некуда провалиться.

– Можешь думать и говорить что угодно, – ответил я. – Но Жанка провалилась именно здесь и именно вчера. И именно мы с Котом вчера ее отсюда вытаскивали.

Дианка и Светка переводили изумленные взгляды с меня и Кота на Славку, а со Славки – на лед.

– Мальчики, – наконец нарушила затянувшееся молчание Светка. – Вспомните хорошенько. Может, это все-таки в какой-нибудь другой части пруда случилось?

Прежде чем ответить, я хорошенько огляделся по сторонам. Без сомнения, несчастье с Жанной произошло именно здесь. Ну, разве плюс-минус несколько метров. Мы тщательно обшарили весь лед вокруг. Ни намека на полынью.

– Ду-урдом, – протянул Славка.

– Супердурдом, – подхватила Дианка. А Светка поинтересовалась:

– Ребята, во сколько это произошло?

– Где-то в районе часа, – внес ясность я.

– В районе часа? – воскликнула Светка. – Славка, мы же с тобой как раз в это время катались. Только вон там.

И она простерла руку в сторону Серебряного пруда номер один.

– Вы там катались и ничего не видели и не слышали? – уставились на них мы с Макси-Котом.

– Ровным счетом ничего, – подтвердил Кирьян.

– Н-да, – выразительно произнес Макс. – Вот люди пошли. Утонешь, никто и не заметит.

– Слушайте, – обратился я к трем одноклассникам, – но мы ведь мимо вашего пруда бежали.

– Вы бежали, мы катались, – виновато развел руками Славка. – Заметишь тут чтонибудь. – С ним, кажется, было все ясно: видимо, он вчера на катке не замечал ничего и никого, кроме Светки.

– Все-таки странно, – сказала она. – Ну, как вы мимо бежали, мы и впрямь могли не увидеть. Но ведь когда Жанка провалилась, на вашем пруду должна была подняться паника. Там ведь каталось полно народу.

– Мимо тазика, Светка, – вмешался Кот. – Людей на нашем пруду как раз тогда почти не было. Только мы и еще одна компания постарше. Они-то нам и помогли.

– Что ты! – заспорила Светка. – На вашем пруду было вчера не меньше людей, чем на нашем.

– Это сегодня не меньше, – поддержал Макса я. – А вчера почти никто не катался.

– Ребята, а может, вы все-таки вчера раньше нас катались? Или, например, позже? – по-прежнему удивлялась Светка. – Понимаете, я точно, совершенно точно помню. Здесь вчера просто негде было ступить.

– Света, – посмотрел на нее Макси-Кот, – но мы тоже совершенно точно запомнили и время, и количество народа.

– Тогда я ничего не понимаю, – растерялась Светка. – Или кто-то из нас что-то путает, или… – и она осеклась.

– Жаль, меня ни с кем из вас вчера не было, – вздохнула Диана. – Лишний свидетель в таких случаях никогда не помешает.

Мы с Котом переглянулись. История с полыньей становилась все более загадочной.

– Славка, а больше никого из наших общих знакомых вчера на катке в это время не было? – с надеждой осведомился я.

– Из нашего класса – нет, – ответила Светка вместо Славки. – А вот из «Б» катались. И «аш-ники» тоже. И еще я видела кое-кого из десятых. Надо их поспрашивать. Может, они заметили.

Именно этого мне и хотелось. Троих ребят мы обнаружили тут же, на льду. Однако расспросы не прояснили картины. Подобно Светке и Славке, никто вчера ничего не видел, не слышал и не заметил.

– Дианка, – все же решился спросить я, – но как же так получилось, что ты тоже ничего про Жанну не знаешь? Неужели вчера ни разу с ней не созванивалась?

– Да понимаешь, Федор, меня вчера предки на целый день увезли в гости. Вечером я, конечно же, Жанне позвонила. Но трубку взяла Юлия Павловна. Она сказала, что Жанна уже спит. Я вообще-то удивилась. Обычно она так рано никогда не ложится. Но Юлия Павловна говорила со мной таким тоном, что расспрашивать, в чем дело, мне не захотелось.

– А утром? – задал новый вопрос я.

– А утром никто не подошел, – объяснила Дианка. – Я как раз хотела позвать Жанну на каток. Но, видимо, они с матерью уже куда-то ушли.

Я с тревогою посмотрел на Кота:

– Странно, что с утра никто не подошел. Вряд ли они после такого куда-нибудь намылились спозаранку из дома.

– Вряд ли, – был совершенно согласен со мною Макс. – Слушай, а вдруг Жанке ночью или рано утром стало плохо и ее увезли в больницу?

– Бежим! – сорвался я с места. Мы с Котом было рванули в сторону дома, но нас остановил Дианкин голос:

– Погодите! Я с вами!

– И мы тоже! – подхватили Светка со Славкой.

– Догоняйте! – не хотелось ждать мне.

– Чокнулся, «догоняйте»? – покрутил пальцем возле виска Славка. – Мы ж на коньках.

– А где вы обувку оставили? – полюбопытствовал Макс.

– У Толяна, – скороговоркою выпалил Славка.

– У Толяна? Дома, что ли? – ничего не понимал я. – На фига вы к нему поперлись?

– Да нет, – усмехнулась Светка. – Вы, значит, не в курсе. Волобуй свой бизнес организовал на берегу пруда. Ботинки за деньги стережет, пока люди катаются.

– Врешь, – еще сильней изумился я.

– Наоборот, чистая правда, – подтвердила слова подруги Дианка. – У Волобуя логика простая. Мол, на коньках он и вечером покататься может. Даже лучше, потому что такой толпы нет, А вот когда тут много народа, он предпочитает не развлекаться, а поправлять свое материальное положение. Плати ему пять рублей и катайся сколько влезет. Да вот он. Пошли.

И они заскользили на коньках вдоль берега. Мы с Котом последовали за ними поверху.

– Эй! – крикнул я. – А Толяна случайно вчера тут не было?

– Нет, – откликнулся Славка. – Понимаешь, у него бизнес очень молодой. Основан только сегодня. А вчера он только все придумал.

Вопросов по поводу Волобуя больше не возникало. Впрочем, вскоре мы сами его увидели. Зрелище было весьма живописным. Толян, облаченный в какой-то неимоверного размера тулуп, восседал на складном стульчике. Перед ним возвышалась гора пластиковых пакетов. На каждом был написан номер. Нам с Котом стало ясно: бизнес Волобуя зиждился на серьезной основе.

– Здоров, Фома, – едва завидев меня, расплылся в широкой улыбке начинающий предприниматель. – Ты чего без коньков?

Светка со Славкой, перебивая и дополняя друг друга, рассказали Толяну о вчерашнем происшествии.

– Дела-а, – выслушав, протянул он. – А почему я ничего про это не слышал?

– Наверное, по кочану, – не удержалась Дианка.

– Ребята, или скорей переобувайтесь, или мы с Котом уходим без вас, – поторопил я.

Все трое спешно принялись за дело. Я обратился к Толяну:

– Значит, ты точно ничего не слышал и самого тут вчера тебя не было?

– В этом качестве не было, – выразительно покосился на гору пронумерованных мешков Волобуев. – А кататься-то я катался. Во сколько это случилось-то?

Я сказал.

– Ну, чудеса в решете, – вылупился на меня Толян. – Я же как раз в это время на этом самом пруду кренделя выделывал.

– Иди врать! – возмутился я. – Не было тебя там.

– Точно, не было, – подтвердил Макси-Кот.

– Это вас не было, а я был, – уверенно произнес Толян.

Мы с Котом переглянулись. Каким образом Волобуев мог там вчера находиться и не заметить нас?

– Толя, – обратился к нему Макси-Кот, – а у тебя с часами все в порядке?

– Нормально, – заверил тот.

– Все-таки давай проверим, – не сдавался Макс. – Может, они вчера остановились или, например, вперед ушли?

– Смотри сам, – вытянул левую руку Волобуев.

Кот сверил его часы со своими. Они показывали абсолютно одинаковое время.

– Эй! – подбежали Славка, Светка и Дианка. – Мы готовы.

– Бежим, – и я вновь устремился по направлению к дому.

Вслед нам раздался возглас Толяна:

– Жанке пламенный привет! Я бы тоже с вами пошел, но дела не пускают! Ладно, я ей потом позвоню!

– Вот она будет рада! – обратилась к нам Дианка.

– Самое главное, что Толян за нами не увязался, – ответил я.

– Пожалуй, это сейчас было бы излишне, – подхватил Макси-Кот.

Больше мы не разговаривали. Нам хотелось скорее попасть к Тарасевичам и выяснить, что случилось.

К нашему облегчению, дверь открыла сама Жанна. Окинув нас мрачным взглядом, она как бы нехотя улыбнулась.

– Ой, как вас много.

Больше она ничего не смогла произнести, потому что Пирс принялся исполнять традиционный ритуал приветствия с подпрыгиванием и лизанием щек. Это продолжалось до тех самых пор, пока хозяйка не крикнула:

– Ну, хватит! Пошел на место!

Пирс негодующе тявкнул, однако процесс приветствия предпочел свернуть и удалился в комнату.

– Раздевайтесь, раз уж пришли, – сказала Жанна.

– Ты, вообще-то, как? – снимая куртку, осведомился я.

– Как ни странно, нормально. Даже насморка нет. Сама удивляюсь. Правда, я весь вчерашний день и всю ночь проспала.

– Это от шока, – уверенно произнес Макс.

– Кстати, тебе Толян будет звонить, – не без ехидства сообщила Дианка.

– Чего же он с вами-то не пришел? – в тон ей откликнулась Жанна.

– Не смог, – ответил Славка. – Он там, на катке, при деле. У него теперь бизнес.

Видимо, понятия «Толян» и «бизнес» у Жанны в сознании не сочетались. Во всяком случае, она, изумленно уставившись зелеными своими глазищами на Славку, спросила:

– Бизнес? У Толяна? Какой?

– Ботынки, дарагая, ботынки, – с нарочито кавказским акцентом произнес Славка.

– Ты хочешь сказать, Толян сапожником стал?

Мы покатились от хохота. Макси-Кот сквозь смех объяснил Жанне, в чем дело. А Дианка сказала:

– Так что Волобуй скоро большим человеком станет.

– Пусть становится кем угодно, только бы подальше от меня, – поморщилась Жанна.

Она явно еще не простила Толяну испорченного дня рождения.

– Кстати, по поводу Волобуя, – начал я. – Он уверяет, что вчера катался одновременно с нами на том же пруду, но ни нас не видел, ни как ты провалилась под лед.

Врет, – без тени сомнения проговорила Жанна. – Даже если бы он не заметил нас, то мы бы точно заметили его. Там ведь людей, кроме нас, было с гулькин нос.

– Это, Жанна, нам казалось, что с гулькин нос, – тихо сказал Макси-Кот, – а на самом деле пруд просто кишел людьми. Так все говорят, кто вчера там катался.

– Знаешь что, Котик, по-моему, несмешно, – сердито глянула на него Жанна. – Совсем несмешно. Неужто решили прийти и меня попугать? Знаете, мне вчерашнего хватит. По-моему, с вашей стороны это просто подло.

У Макси-Кота от негодования лицо покраснело до кончика острого длинного носа.

– За кого ты меня принимаешь? Я и не думал тебя пугать. Просто рассказываю.

– Мы тоже со Светкой удивляемся, – подхватил Славка. – Потому что одновременно с вами катались. Только на первом пруду. Но мы видели, что на втором полно народа. Даже больше, чем на первом.

Жанна, едва сдерживаясь, произнесла:

– Но я, между прочим, собственными глазами видела, сколько и где вчера каталось людей. Хотя, может, вы тоже теперь все забыли? – повернулась к нам с Максом она. – Ну же, смелее.

Говорите, что я никуда не проваливалась. Просто мне это приснилось.

– Да мы-то помним, – постарался как можно спокойнее произнести я.

– Но полыньи нет, – добавил Макс. – Даже намека. Мы с Фомой там чуть ли не на четвереньках все облазили.

В комнате повисла гробовая тишина. Я пристально смотрел на Жанну. Зрачки ее неожиданно сузились. А щеки пылали, как в лихорадке.

– Я вам не верю, – наконец заявила она. Голос ее дрожал.

– Жанна, но ведь это правда, – пытался достучаться до ее сознания я. – Ведь вчера мы собственными глазами видели, что полынья была и ты в нее провалилась. А сегодня теми же собственными глазами увидели, что полыньи нет и в помине.

– Так как же я провалилась? – задала новый вопрос Жанна.

– Этого мы пока и не можем понять, – пожал плечами я.

– А я вообще ничего не понимаю! – повысила голос Жанна. – Бред! Полный бред!

– Согласен, – кивнул Макси-Кот. – Но факт остается фактом. Было и то, и это.

– Что «то и это»? – Жанну явно охватила еще большая растерянность.

– Ну-у, – протянул Макс. – С нами вчера, и с ними вчера, – покосился он на Динку, Светку и Славку.

В комнате вновь повисла длительная тяжелая пауза. Я заметил, что Славка ерзает на стуле. Они переглянулись со Светкой, и она сказала:

– Ой, Жанка, а нам ведь уже пора. Дома ждут.

– Мне тоже, – немедленно поднялась на ноги Диана. Нагнувшись к Жанне и чмокнув ее в щеку, она добавила: – Я тогда попозже тебе еще позвоню. Главное, что все хорошо кончилось.

Жанна гостей задерживать не стала. Вскоре мы остались втроем. Естественно, не считая Пирса.

– Ребята, – устало опустилась на диван хозяйка, – теперь признавайтесь: вы что, и впрямь решили меня разыграть?

– И не думали, – посмотрел я прямо ей в глаза.

– Пойми, – принялся убеждать ее Макси-Кот, – мы тебя не разыгрываем. Просто ничего от тебя не скрываем. Ведь главное – разобраться.

– Чтобы с тобой больше ничего такого не случилось, – вырвалось у меня.

– А почему со мной обязательно что-то еще должно случиться? – В глазах ее мелькнул страх. – Ребята, вы о чем-то узнали, но скрываете? Так ведь?

– Нет, Жанна, совсем не так, – ответил я. – Но нам обязательно надо узнать, а вернее, понять.

– Узнать? Понять? – пролепетала Жанна. – Да объясните же, наконец, в чем дело?

Не зная, как лучше ответить, я глянул на Макси-Кота. Он погрозил мне кулаком. Только тогда до меня дошло, что я ляпнул лишнее. И попал в жуткое положение. Ведь мне самому пока толком не было ничего ясно.

– Молчите? – Жаннины зрачки вновь сузились от гнева.

– Да понимаешь, дело такое… – Я вдруг словно со стороны услыхал, сколь жалобно и неуверенно звучит мой голос, и счел за лучшее не продолжать.

– Уходите, – срывающимся голосом проговорила Жанна. – Оба немедленно уходите.

Мы с Котом как по команде поднялись из кресел. На Жанну сейчас было страшно смотреть. Губы у нее дергались. Из глаз катились крупные слезы. «Дзынь!» – раздалось неожиданно где-то над диваном. Мы разом уставились на стену. Жанна взвизгнула. И было от чего. Стекло на старинной гравюре, изображающей Жанну д'Арк, покрылось густой паутиной трещин.

Глава IV ДЕРЕВНЯ, КОТОРОЙ НЕТ

Мы трое, не мигая, взирали на подаренную мной гравюру. В какой-то момент мне почудилось за густой паутиной трещин движение. Будто бы Жанна д'Арк пыталась вырваться из тесного плена гравюры на волю. Но, наверное, я стал жертвой оптического обмана. Наша Жанна вновь громко вскрикнула:

– Господи! Да что же это такое? Мы с Максом молчали. Ответа на ее вопрос у нас не было.

– Мальчики, я боюсь, – тихо проговорила Жанна.

Мы продолжали молчать. Нам тоже сделалось страшно. Черная туча медленно надвигалась издалека, собираясь накрыть собой Жанну и все, что ее окружает. Но откуда идет гроза? Когда грянет гром? И в силах ли мы помешать грозящей невесть откуда беде?

Жанна, забившись в уголок дивана, взирала на нас со страхом и ожиданием. Я взял себя в руки и нарочито бодрым голосом произнес:

– Да ты чего, испугалась?

– А вы разве нет? – не сводила с меня глаз она.

– Чего именно, стекла? – выдавил из себя смешок я. – Да ему сто лет в обед. Есть из-за чего расстраиваться. Завтра после уроков сбегаю в мастерскую, закажу новое, а потом приду к тебе и вмиг все исправлю.

– Но почему оно треснуло именно сейчас? – не ободрили мои слова Жанну. – Не вчера, не позавчера, а именно сейчас и в тот момент, когда я на вас обозлилась.

– Так именно потому, что обозлилась, – сказал Макси-Кот. Видимо, ему тоже удалось взять себя в руки. – Понимаешь, ты обозлилась, а это всегда связано с выбросом дурной энергии. Вот твоя, Жанка, дурная энергия и попала прямо в стекло.

– Думаешь? – с недоверием поглядела на него Жанна.

– Уверен, – энергично кивнул Макси-Кот.

– Ну, если так… – Жанна, по-моему, начала успокаиваться.

– Совершенно согласен с Максом, – решил закрепить успех я. – Отрицательная энергия еще и не на то способна. А стекло новое завтра тебе закажу.

Тут раздался звонок телефона. Жанна от неожиданности подскочила на диване. Видимо, нервы у нее были на пределе. Она хотела поднять трубку, но в последний момент резко отдернула

руку.

– Федор, возьми ты. А то вдруг это Толян. Совсем не мечтаю с ним разговаривать.

Я послушался. Но звонил не Толян, а моя родительница.

– Федя, ты у Жанны? – задала замечательный вопрос она.

– Нет, мама, меня тут нету. Это просто мой голос, – ответил я.

– Избавь, мой милый, меня от своего остроумия, – обиженно отозвалась она. – Сколько раз тебе говорить: юмор должен быть смешным.

Я лишь вздохнул. Нас с матерью почему-то всегда смешило разное.

– И вообще, – вновь раздался в трубке ее голос, – я звоню, чтобы вы с Котиком шли обедать. У меня все готово.

– Ладно, – положил трубку я. – Кот, пошли жрать.

– Не уходите, пожалуйста, мальчики, – взмолилась Жанна. – Мне одной страшно. Ну, хоть на полчасика еще останьтесь. Пока мама моя не вернется.

Просьба ее потрясла меня. Я даже представить себе не мог, что Жанна способна чего-нибудь так бояться. А кроме того, она совсем недавно гнала нас с Котом домой. Неужели ее и впрямь столь испугало треснувшее стекло?

– Тогда лучше не мы останемся, а ты пойдешь с нами, – решил по-другому я. – Понимаешь, если мы не явимся в течение ближайших пяти минут обедать, предки устроят скандал.

– Ладно, – легко согласилась Жанна. – Пошли. Только матери записку оставлю.

Схватив со стола ручку, она быстро черкнула несколько слов и приклеила скотчем к кухонной двери четвертушку бумаги. Пирс выполз из своей личной корзины, зевнул и вопросительно уставился на нас: возьмем или не возьмем?

– Остаешься за сторожа, – коротко бросила ему Жанна.

Пес фыркнул и лениво улез в корзину. Мы вышли.

По кислому виду матери мне мигом сделалось ясно, что приход Жанны к обеду не сильно ее обрадовал. Однако вслух она, естественно, выражать недовольство не стала. Наоборот, принялась бурно расспрашивать Жанну о самочувствии. Та отвечала, что с ней все нормально, и категорически отказалась садиться за стол.

– Спасибо, я совсем недавно ела и абсолютно сыта. Так что подожду мальчиков у Федора в комнате.

– Как хочешь, – не стала настаивать на обеде моя родительница. Я понял: наверное, у нее сегодня какие-то проблемы с количеством порций.

Жанна осталась смотреть у меня в комнате телик. А мы с Котом пошли на кухню и начали бурно заглатывать обед. Нам хотелось поскорее освободиться. Чего мы, собственно, и добились.

Жанна, сидя на моем диване, с рассеянным видом смотрела выпуск новостей. Мне показалось, спроси мы ее сейчас, о чем рассказывает ведущая, она не смогла бы ответить, ибо витала далеко отсюда. Она даже не сразу отреагировала на наше появление в комнате.

– Ну, мы все, – похлопал себя по животу Макс. – А ты как?

– Никак, – пожала плечами Жанна.

– Что будем делать-то? – спросил я. – Гулять тебе, наверное, сегодня еще нельзя? При слове «гулять» ее всю передернуло.

– И нельзя, и неохота, – кисло произнесла она. – Может, давайте во что-нибудь поиграем?

– А во что? – задумался я.

– В подкидного дурака, – предложил Макс.

– И впрямь! – поддержал я.

Жанна обычно сражалась в карты очень азартно, и я подумал, что подкидной дурак отвлечет ее от мрачных мыслей. Однако расчеты мои не оправдались. Когда она пятый раз подряд осталась в дураках, Кот без обиняков заявил:

– Знаешь, Жанна, это называется «играть в поддавки».

– Я не нарочно, – криво улыбнулась она. – Просто голова болит. Знаете, мальчики, если мама вернулась, то я, пожалуй, пойду.

Пододвинув к себе телефон, стоявший на моем письменном столе, она набрала номер. Юлия Павловна оказалась дома.

– Ну, все. До завтра, Фома, – решительно направила стопы в переднюю девочка. – А ты, Максик, звони. Не забывай.

– Куда я от вас денусь, – откликнулся Кот. – И звонить буду, и приеду. Если не в следующие выходные, то в последующие уж точно.

– Договорились.

И Жанна выскользнула на лестничную площадку. Я еще не успел закрыть за ней дверь, как в переднюю выскочила моя мама.

– Уже уходишь? Оставайся лучше чай с нами пить. Я такие вкусные пирожные купила.

Я знал, что Жанна очень любит пирожные. Но сейчас ей даже их не хотелось.

– Спасибо, Марина Владиславовна. Я лучше пойду. Там меня мама ждет.

– Ну, тогда передавай ей привет, – к счастью, не стала уговаривать моя родительница.

Мы с Котом, наоборот, выпили чаю с пирожными. Хотя, честно сказать, и нам они не доставили сегодня особенного удовольствия. Нас не покидало ощущение опасности, нависшей над Жанной. Почти автоматически съев по нескольку штук, мы вновь засели у меня в комнате.

Идти на улицу не было никакого желания. Поэтому мы до самого отъезда Макса просто проболтали, то и дело возвращаясь к странной истории, а вернее, историям, приключившимся с Жанной.

– Будем, Фома, надеяться, что это треснувшее стекло положило конец всем ее неприятностям. Ведь, по логике вещей, они пошли на спад. Последнее происшествие – сущая ерунда по сравнению с купанием в полынье.

– Естественно, ерунда, – его доводы показались мне убедительными. – Наверное, это и впрямь был последний аккорд.

Однако мы глубоко заблуждались. Когда Макси-Кот собрался домой, я решил проводить его до автобусной остановки. Мы вышли на лестничную площадку. В это время дверь Тарасовичей распахнулась. Я подумал, что это Жанна решила еще раз попрощаться с Максом. Однако в дверном проеме возник человек в белом халате. Он нес носилки.

У меня внутри все оборвалось: «С Жанной плохо. Не прошло ей даром купание в полынье». Но на носилках лежала не Жанна, а ее мама, Юлия Павловна. И без того обычно бледное ее лицо было сейчас белее простыни. Глаза за стеклами очков закрыты. Она тихо стонала.

Вслед за носилками на площадку выбежали Жанна и еще какая-то женщина.

– Сиди дома и дожидайся меня, – строго говорила она на ходу Жанне. – Я сейчас отвезу Юлечку в больницу, там ее обустрою, потом заеду к себе домой за вещами и вернусь. Главное, не волнуйся. Уверяю тебя: все образуется.

– Хорошо, тетя Оля, – едва слышно откликнулась Жанна.

Мрачные мужики в белых халатах занесли Юлию Павловну в грузовой лифт, туда же втиснулась субтильная тетя Оля, и кабина уехала.

– Жанна, чего это с твоей мамой? – кинулись к ней мы с Котом.

Она не ответила. Я увидел, как у нее дрожат губы. Сейчас она совсем не была похожа на легендарную Жанну д'Арк.

– Да ответь же, в чем дело? – не унимался я.

– Маме вдруг стало плохо, – с трудом выдавила из себя она. – Подозревают… аппендицит. Говорят, нужно срочно оперировать.

– Ах, аппендицит! – с таким видом воскликнул Кот, будто ему сообщили что-то крайне приятное. – Это не страшно. У меня тоже был. Ну, вырезали. Я уже на следующее утро по палате прогуливался. И, как видишь, до сих пор в полном порядке.

– Правда? – внимательно поглядела на него Жанна.

– Что именно правда? – переспросил Кот. – Про мой аппендицит или что я в порядке? Хотя, в общем, и то и другое полностью соответствует истине.

– Ты-то в порядке, – всхлипнула Жанна. – А вот что теперь с мамой будет? И главное, каждый день, каждый день. Как с моего дня рождения началось, и все хуже и хуже.

– Нет. Я уехать так не могу, – решительно заявил Кот и, подхватив объемную свою сумку, вошел в раскрытую дверь квартиры Тарасевичей.

Потом мы долго сидели у Жанны, и Макси-Кот терпеливо убеждал ее, что отчаиваться совершенно не надо. Просто у любого человека бывают такие периоды, когда ему начинает казаться, будто несчастья и неудачи стали постоянными его спутниками и вообще все вокруг беспросветно ужасно и плохо. Однако на самом деле можно посмотреть на вещи и по-другому. Взять, к примеру, историю с полыньей. Конечно, кошмар, что она, Жанна, вчера туда провалилась. Но, с другой стороны, ей крупно повезло. Ведь мы подоспели вовремя, вытащили ее, и в результате она даже не простудилась.

– А кстати, и с мамой твоей могло произойти гораздо хуже, – внезапно пришло в голову мне.

– Куда уж хуже, – повернулась ко мне Жанна.

– Запросто, – продолжал я. – Прикинь, вот стало бы ей плохо на улице. Счастье еще, если бы вообще кто-нибудь догадался вызвать «Скорую». А даже если и вызвали бы. Представляешь, сколько бы времени ты даже не знала, что с ней случилось. Ты бы волновалась, она бы волновалась…

– Верно, – Жанна даже смогла улыбнуться. – А так врач сказал, что мы «Скорую» вызвали совершенно вовремя. И тетя Оля с ней поехала. Значит, проследит, чтобы в больнице все было нормально.

– Ну, – несколько раз энергично тряхнул головой я.

– А кто такая тетя Оля? – поинтересовался Макс. – Сестра Юлии Павловны?

– Нет. Подруга, – объяснила Жанна. – Но очень близкая.

Мы с Котом еще немного порассуждали в том же духе. Лицо у Жанны просветлело. Она почти совсем успокоилась. И даже сказала, что жутко хочет есть. Нам почему-то тоже захотелось. Думаю, на нервной почве.

– Ой! Тетя Оля ведь торт принесла! Он до сих пор на столе. Пошли на кухню. Я сейчас чайник поставлю. Да там не только торт, там Пирс. Я же его заперла, когда «Скорая» приехала.

Жанна кинулась на кухню. Пирс действительно оказался там. Крайне смущенный Пирс. А вот торта, можно считать, уже не было. Пирс скинул его со стола и слопал.

– Опять! – всплеснула руками Жанна.

– Ничего, – скороговоркою выпалил Макси-Кот. – Вот если бы этот подлец, – указал он на забившегося в самый дальний угол кухни пса, – тортом пренебрег, я сейчас остался бы с вами есть его, приперся бы домой черт знает когда и предки бы устроили мне обструкцию, после которой напрасно бы вы ждали меня в следующие выходные. А теперь я, как ответственный человек, приеду домой вовремя. То есть почти вовремя, – посмотрев на часы, уточнил он.

– Слушай, Кот, ты уж давай сегодня один до остановки добирайся. А я посижу с Жанной, пока тетя Оля не вернется.

Девочка наградила меня благодарным взглядом, а Макс ответил:

– Естественно. Слава богу, не маленький. Сам до остановки дойду.

– Тогда позже вечером созвонимся, – бросил на прощание я.

Мы с Жанной просидели до самого прихода тети Оли. Все это время я продолжал усиленно ей доказывать, что ничего особенного и неожиданного не происходит. В результате она вроде бы поверила мне. Чего нельзя сказать про меня самого. Ибо чем красноречивее я убеждал Жанну, что все в порядке, тем почему-то больше сам в этом сомневался. Впрочем, главной моей задачей было успокоить Жанну, и тут я достиг ощутимых успехов. Когда же приехала подруга Юлии Павловны и сообщила, что ей уже сделали операцию и все прошло удачно, Жанну почти оставили страхи. И она даже сказала, что теперь окончательно согласна со мной и Котом. Мол, было бы гораздо хуже, начнись у матери приступ где-нибудь на улице.

– Правда ведь, тетя Оля? – обратилась она за поддержкой.

– Может быть, может быть, – не слишком уверенным тоном отозвалась та. – Но я бы лично предпочла, чтобы Юлечка вообще в больницу не попадала.

– Ну, до завтра? – посмотрел я на Жанну. Вроде мне больше незачем было оставаться. Она зевнула.

– Иди, Федор. Спасибо. Пока.

И я ушел. Мне хотелось как можно скорей созвониться с Котом, который наверняка давно уже сидел у себя дома и тоже ждал моего звонка. Однако добраться до телефона я смог далеко не сразу. Мать полчаса кряду расспрашивала меня про Юлию Павловну. А потом телефон у Кота был очень долго занят. Так что созвонились мы лишь через два часа после моего прихода домой.

Услыхав мой голос, Макс тут же осведомился:

– Неужели ты до сих пор у Жанны сидел?

– Трепаться меньше надо, – упрекнул я. – Тогда бы мы давно уже поговорили.

– Это не я, а мать, – ответил Кот. – И вообще лучше скажи, как там?

Я сказал.

– Ну, значит, снова обошлось, – с облегчением выдохнул Макси-Кот.

– Слушай, а сам-то ты веришь тому, что мы с тобой Жанне вкручивали? – без обиняков спросил я.

– Теоретически да. Но в данном случае нет, – откликнулся мой старый друг. – Хотя вообще-то здорово, что мы сегодня ее убедили.

– После твоего ухода я убедил ее еще больше. Она даже спать захотела.

– Молодец, Фома, – похвалил Макси-Кот. – Хоть поспит сегодня нормально. Но мне все равно за нее как-то неспокойно. Надо же: всего за три дня на человека столько свалилось.

– И где гарантия, что это сегодня кончилось? – спросил я.

– В том-то и дело: гарантий никаких, – мрачно пробормотал Макси-Кот. – Остается только надежда на лучшее.

– Ладно, Кот, как вернусь из школы, позвоню тебе, – пообещал я.

– Да уж, Фома, держи меня в курсе событий, – в голосе Макса слышалась тревога.

– Тебе ведь уже сказали, буду держать, – отвечал я.

– И вот что еще, Федька, – продолжал Макси-Кот. – В случае чего я даже в будний день к вам вырвусь. Только скажи. Ну, спокойной ночи.

И в трубке послышались частые гудки.

На следующее утро Жанна сама зашла за мной. Ей все равно пришлось гулять с Пирсом. Обычно в будние дни утром с псом выходила Юлия Павловна. Мне сразу бросилось в глаза: от вчерашнего спокойствия девочки не осталось и следа. Она отрывисто бросила:

– Привет. Готов? Пошли. Пока мы ехали в лифте, она нервно кусала губы.

– Что случилось? – не выдержал я.

– Ничего, – был краток ее ответ.

– А почему же ты такая? – хотелось выяснить мне.

– Какая? – недовольно переспросила она.

– Не хочешь, не говори! – вспылил я. – Тоже мне. Пытаешься изо всех сил ей помочь, а она что-то скрывает.

По дороге к школе она так и не удосужилась ничего мне рассказать. В конце концов мы едва не поссорились. Хорошо хоть школа у нас близко, и как следует поругаться мы не успели. А в вестибюле к Жанне кинулась Дианка. Не успел я раздеться, как они вместе испарились в неизвестном направлении.

Я обозлился: «Ну и пусть. Пока сама не подойдет и не расскажет, не стану ничего спрашивать». Естественно, принимая такое решение, я рассчитывал, что она скоро ко мне подойдет. Однако ни на уроках, ни на переменах Жанна даже не смотрела в мою сторону. Судя по выражению ее лица, она по-прежнему пребывала в нервозном и мрачном расположении духа.

Естественно, в классе и вообще в школе уже все знали о субботнем происшествии на пруду. Почти каждый считал своим долгом подойти к Жанне и что-нибудь ей сказать. А потому мы, при всем желании не смогли бы как следует поговорить. Даже если бы она захотела. Но она не захотела.

Лишь на последнем уроке мне на стол неожиданно плюхнулась записка: «Пойдем домой вместе, ладно? Жанна». Я посмотрел в сторону ее парты. Она глядела на меня. Я испытал сильное желание проучить ее и отправиться домой в гордом одиночестве, а еще лучше, чтобы она позлилась, в обществе Толяна. Однако, во-первых, мне было ее все-таки жалко, а во-вторых, я изнывал от неизвестности и неопределенности. Что у нее еще стряслось?

Одевшись, я вышел на улицу и остановился у входа. Вскоре появились Жанна и Дианка. Она жила прямо напротив школы, и мы сперва проводили ее. А затем уж направились к своему дому.

– Ну? – выжидающе посмотрел я на Жанну.

– Что ну? – похоже, не поняла она.

– Рассказывай, – потребовал я.

– Интересно, о чем? – пожала плечами она.

– А разве не о чем? – ответил вопросом на вопрос я. – На фига тогда ты посылала записку?

– Потому что мне не хотелось идти одной.

– Только поэтому? – не верилось мне.

– Только, – кивнула она и умолкла.

Я понял: она по-прежнему не собирается ничего мне рассказывать. Меня опять захлестнула обида.

– Не хочешь, не надо.

Жанна молчала. Так в гробовой тишине мы дошли до дома и поднялись на свой десятый этаж.

– Ну, пока? – холодно спросил я.

– Пока, – столь же холодно отозвалась Жанна, и мы разошлись по своим квартирам. Час спустя она позвонила мне:

– Федор, маме стало хуже.

– Откуда ты знаешь?

– Мне тетя Оля с работы сейчас звонила. Она поехала навещать маму, а ее даже к ней не пустили. Сказали: «Температура высокая».

– И чего теперь делать? – в полной растерянности спросил я.

– Ну, врачи, вообще-то, сказали, что маме сейчас колют антибиотики. В общем, должно обойтись. Но все равно ведь. – И, выдержав короткую паузу, она быстро проговорила: – Федя, зайди ко мне, а? Сказать кое-что надо.

– Говори, – откликнулся я.

– Не по телефону, – твердо возразила Жанна.

– Тогда я сейчас.

Вконец озадаченный, я пулей выскочил из квартиры. Жанна ждала меня возле приоткрытой двери, а Пирс вовсе сидел на лестнице. Увидев меня, он, взвившись ракетой в воздух, спланировал прямо мне на руки.

– Заходи, заходи, – поторопила Жанна.

– Ну, чего у тебя там еще? – плюхнулся я в кресло вместе с Пирсом. Жанна нехотя произнесла:

– Понимаешь, это очень сложно объяснить.

– А ты попробуй, – ободрил я. – Конечно, до гиганта мысли мне далеко. Но, с другой стороны, я и не Волобуев. Попытаюсь понять.

– Ладно, – будто решилась наконец Жанна. – Тетю Оля вчера видел? подтвердил я. – И что с – сердито бросила Жанна.

– Даже слышал, – того?

– Не ехидничай, на. – В общем, она…

– Кто она? – запутался я.

– Естественно-, тетя Оля. Вчера, когда ты ушел, она завела со мной долгий разговор. Оказывается, у моей мамы и так на работе были какие-то неприятности. Просто она от меня скрывала. Ну, а в последние дни сам знаешь. У нас просто какой-то кошмар творится. Так вот, тетя Оля считает, что нас с матерью наверняка сглазили.

– Бред собачий! – воскликнул я. При слове «собачий» Пирс, подняв одно ухо, с интересом посмотрел на меня.

– Извини, старина, бред не собачий, а кошачий, – поторопился исправить бестактность я.

– А вот тетя Оля совершенно серьезно считает, что это не бред, – тем временем продолжала Жанна. – Она в такие вещи верит. Особенно после того, как сама испытала… Ей…

– Ей чего, тоже аппендицит вырезали? – перебил я.

– Хуже, – покачала головой Жанна. – У нее сперва полностью залили квартиру, потом в доме был пожар. Пришлось ей переезжать на новую квартиру сюда. А во время переезда она сломала ногу. Пока у нее нога срасталась, еще куча всяких неприятностей произошла. В общем, как только сняли гипс, тетя Оля отправилась к бабке, сняла сглаз, и теперь у нее все в порядке.

– Рад за твою тетю Олю, – не знал, как реагировать на такое я. – Ну, и что дальше?

– В общем, она сперва уговаривала мою маму сходить к этой бабке. Но мать наотрез отказалась. Мол, она в такое не верит. После этого у нее как раз и начался приступ аппендицита. Ну, тетя Оля отвезла маму в больницу, а вечером принялась меня обрабатывать.

– Так ты из-за этого сегодня была такой мрачной! – наконец догадался я.

– Я не мрачной была, а думала, – принялась объяснять мне Жанна. – Понимаешь, с одной стороны, вроде бы полная чушь. А с другой – вдруг поможет? Вон тете Оле же помогло.

– Наукой не доказано, – возразил я. – Вдруг у нее и без бабки бы все наладилось?

– Не знаю, – продолжила Жанна. – Сама тетя Оля считает, что не наладилось бы.

– Почему бы ей в таком случае не отправиться к своей бабке и снять с вас сглаз? – спросил я.

– Тетя Оля говорит, так нельзя. Должны идти лично те, кого сглазили. Иначе не поможет. Она мне даже денег на эту бабку дала. Но вчера-то я идти наотрез отказалась. А вот когда узнала, что у мамы поднялась температура… Слушай, Федор, а может, и впрямь попробовать? Хуже-то не будет.

– Надеюсь, – ответил я. – Если хочешь, попробуй.

– А ты со мной сходишь? – спросила она.

– Я-я–я? – признаюсь, перспектива похода к какой-то бабке совершенно не вдохновляла меня.

– Мне одной как-то, знаешь… – Жанна не договорила, но я понял, что ей страшновато.

– Может, ты лучше Дианку с собой возьмешь? – предложил я.

– Нет, – решительно мотнула стриженной под мальчика головой Жанна.

– Почему? – не понял я.

– По кочану! – огрызнулась Жанна. Затем, взяв себя в руки, гораздо мягче добавила: – Трудно ей все объяснить.

Это польстило мне. Выходит, я пользуюсь особым доверием Жанны. Ну как тут было не согласиться.

– Когда идем? – посмотрел я на девочку.

– Да лучше бы прямо сейчас, – отозвалась она.

– А это вообще идти или ехать? – принялся выяснять я.

– Идти, но довольно далеко, – объяснила Жанна. – Туда, за Серебряные пруды, где деревня.

– Деревня? – переспросил я. – Откуда она тут?

– Остаток от прежних времен, – пояснила девочка. – Когда-то тут везде была одна сплошная деревня. Вернее, несколько деревень. Но остальные уже давно сломали. А эта каким-то чудом еще стоит. Кстати, она так и называется – Серебряные Пруды.

– Не знал.

– Ты многого, Федя, еще не знаешь, – не преминула отметить Жанна.

Что касается нашего нового места жительства, то я и впрямь за три месяца, прошедшие с нашего переезда, не заходил дальше Серебряных прудов. И понятия не имел о таких крупных достопримечательностях, как чудом уцелевшая деревня. Я посмотрел в окно. Декабрь, как известно, самый короткий месяц в году, и на улице уже начало смеркаться.

Жанна, – вкрадчиво произнес я, – а до этой деревни случайно какой-нибудь автобус не ходит?

– Случайно нет, – лишила меня последних надежд на быстрое и комфортное перемещение она. – Пойми, Федор, этой деревни уже как бы нет. Там даже электричество отключили.

– Интересное дело, – удивился я. – Название есть, а деревни нет.

– Так мы идем или не идем? – сурово глянула на меня Жанна.

– Идем, – вынужден был ответить я.

К тому времени, как мы достигли Серебряных прудов, уже совершенно стемнело. На льду каталось несколько человек. В будние дни это место пользовалось гораздо меньшей популярностью, нежели по выходным. Фонари уже горели. Однако их света хватало лишь на сами пруды. Окрестности утопали во тьме. И если за нашими спинами высились дома с освещенными окнами, то впереди царила темная ночь.

Мы продвигались дальше по довольно широкой тропинке. И чем большее расстояние отделяло нас от, если так можно выразиться, цивилизации, тем мне становилось неуютней и беспокойнее. А главное, никакого населенного пункта впереди не наблюдалось.

– Жанна, – наконец не выдержал я, – а ты точно знаешь, что мы идем правильно?

– Спокуха, Федор, – уверенно произнесла она. – Мы в сентябре вместе с мамой в эту деревню ходили.

– На фига? – не дошло до меня.

– За яблоками и овощами. И то и другое совершенно классные и экологически чистые. А цена гораздо ниже рыночной. За счет самовывоза. А верней, в данном случае самовыноса, так как мы с матерью ходили туда пешком.

Я несколько успокоился. Хоть идем туда, куда надо. «Цивилизация» оставалась все дальше и дальше. Мы шли словно в никуда. На какой-то край света, где было черным-черно. Впрочем, сперва на нашем пути возникла гора. А вернее, склон, с которого местные любители катались на лыжах.

Тропинка повела нас в обход, и мы углубились в чахлую и по-зимнему голую рощу. Мне стало еще неуютней. Под нашими ботинками оглушительно скрипел снег, словно нарочно услужливо оповещал любого желающего напасть на нас. Я невольно прикинул, что делать, если действительно нападут, и ничего хорошего мне в голову не пришло. Вокруг ни души. Хоть горло от крика сорви – никто не услышит.

«И о чем только думала тетя Оля! – с осуждением подумал я. – К примеру, Жанну одну понесло бы в эту деревню. Тем более если на ней, как уверена тетя Оля, и правда сглаз. Вот она, женская логика! К бабке отправила! Да она бы до нее попросту не дошла».

– Федя, гляди. Видишь, светится, – отвлекла меня от дальнейших размышлений Жанна. – Это деревня. Нам уже совсем немного осталось.

Я поднял голову. Вдали что-то тускло мерцало. Мы прибавили шаг, и вскоре неуютная роща осталась позади. Источником света оказался старый допотопный фонарь на углу улицы, по обе стороны которой стояли за покосившимися заборами темные одноэтажные домики.

– Ну, и куда нам теперь? – остановился я.

– На другой конец деревни, – ответила Жанна. – В общем, не волнуйся. Мне тетя Оля все подробно объяснила.

– А деревня-то большая? – Мне хотелось скорее добраться до места.

– Домов пятнадцать, не больше, – внесла ясность девочка.

– Тогда вперед! – скомандовал я.

Однако еще прежде, чем мы двинулись в путь, я вдруг услыхал позади торопливые шаги. Может, показалось? Я резко обернулся. Скрип мигом стих. На улице никого не было.

– Ты чего? – посмотрела на меня Жанна.

– Ерунда. Показалось, – не стал делиться с ней опасениями я.

Мы пошли вперед. Я чутко прислушивался. Мне снова почудился скрип шагов за нашими спинами. Легонько тронув за руку свою спутницу, я остановился.

– Федор! – прикрикнула она.

– Тише, – шепнул я.

– Что такое? – тоже шепотом осведомилась она.

– По-моему, кто-то за нами идет, – отозвался я.

– Подумаешь, – совершенно не испугало мое сообщение Жанну. – Мы же не на необитаемом острове, а в деревне. Тут, между прочим, пока еще люди живут. А если живут, значит, в частности, ходят.

Мне сделалось стыдно за свои страхи. Действительно, нашел повод. Какая-нибудь бабка Маврикиевна возвращается домой от бабки Федосеевны, а я тут трясусь от страха. Ну по пути ей с нами, и что с того?

– Ладно, веди, Сусанин, – подмигнул я Жанне, и мы бодро устремились вперед.

Правда, меня не покидало ощущение, что проклятые шаги по-прежнему нас преследуют. Мало того, синхронно с нами ускоряют и замедляют темп, что для бабки Маврикиевны было бы нелогично.

Хотя, с другой стороны, вероятно, эта засидевшаяся до темноты в гостях местная жительница сейчас испытывает те же ощущения, что и я, и опасается от нас какой-нибудь пакости. Вот и трюхает позади, стараясь не обгонять и не привлекать к себе внимания.

Когда мы дошли до второго, и последнего, фонаря на другом краю деревни, Жанна остановилась возле столба и извлекла из кармана начертанный тетей Олей план.

– Все правильно, – сверившись, кивнула она. – От столба направо.

– Эй, – только сейчас дошло до меня. – Ты ведь мне говорила, что в этой деревне отрубили электричество. А фонари?

– Так они одни и остались, – пояснила Жанна. – Деревня с большим трудом их отвоевала у местного начальства. В результате решили не трогать, пока здесь еще кто-то живет. А в домах только свечи и керосиновые лампы.

Я покосился на окна углового дома. Три из них были темные. В четвертом подрагивал тусклый призрачный свет.

– Ну, мы с тобой, Жанка, прямо как на машине времени, – вырвалось у меня. – Догорай, гори, моя лучина.

– Наверное, это все-таки не лучина, а свеча, – отозвалась моя спутница, и мы свернули в переулок.

Глава V У «БАБКИ»

Чем большее расстояние отделяло нас от спасительного фонаря, тем плотней становилась кромешная декабрьская тьма. Окна домиков в переулке были совершенно темные. Вокруг – ни звука. Видимо, в этой деревне даже собак не осталось.

– Слушай, а как мы определим номер дома, где она живет? – спросил я у Жанны.

– Третий от угла. Наверное, это здесь, – и она остановилась возле покосившейся калитки.

За низким забором стояла приземистая изба. В окнах ее тоже было совершенно темно.

– Ты уверена, что здесь кто-то еще живет? – засомневался я. – Может, с тех пор, как тетя Оля к ней обращалась, она успела переехать?

– Во всяком случае, снег чистят, – указала на дорожку, ведущую к крыльцу, Жанна. – Значит, живут.

– И сидят в полной темноте? – по-прежнему сомневался я.

– Ну, какие-то окна могут выходить в другую сторону, – предположила Жанна. – В общем, чего, Федя, гадать. Пошли постучим. Тогда и выяснится.

Я толкнул калитку. Она с противным скрипом отворилась. Мы гуськом пустились к крыльцу по узенькой тропке между двумя высоченными сугробами и поднялись по трем стершимся ступенькам. Я занес руку, собираясь постучать, но дверь неожиданно отворилась сама.

Мы с Жанной вздрогнули от неожиданности. В глаза нам ударил сноп света от электрического фонарика.

– Вам кого? – спросили низким грудным женским голосом.

– П-пелагею, – заикаясь, произнесла Жанна.

– Бабку Пелагею, – жмурясь от яркого света, добавил я.

– Проходите, – был краток ответ хозяйки.

Луч фонаря опустился вниз, освещая нам пол сеней. Мы вошли. Дальше оказалась еще одна дверь. Она была открыта. Из проема лился тусклый свет.

– Шагайте смело, – послышался за нашими спинами ободряющий голос хозяйки. Входная дверь хлопнула. Лязгнул дверной засов.

Путь назад был отрезан. От этого у меня по спине побежали мурашки. Жанна взяла меня за руку и крепко сжала мне пальцы. Видимо, и она себя чувствовала не очень уютно.

Мы вошли в большую комнату. Я начал озираться по сторонам. Окна комнаты и впрямь выходили во двор и к тому же были завешены плотными шторами. Посреди комнаты горела керосиновая лампа. С низких потолочных балок свисали пучки сушеных трав. В углу напротив двери стоял огромный резной буфет с множеством мелких ящичков. На нем лежало что-то очень странное, но разглядеть я это не мог, свет был слишком уж

тусклый.

Слева от двери добрую половину стены занимала огромная печь. Я видел такие только на иллюстрациях к русским народным сказкам. Рядом стоял самый настоящий ухват. В общем, сплошная экзотика.

– Чего застыли? Садитесь, – отвлек меня от задумчивого созерцания голос хозяйки.

Оглянувшись на нее, я разинул рот от удивления. Перед нами с Жанной стояла совсем не бабка, а женщина лет тридцати. Лицо круглое, без единой морщины.

– Чего таращишься? – усмехнулась она.

– Разве вы Пелагея? – вырвалось у меня.

– Она самая, – вновь улыбнулась хозяйка. – С тех пор как окрестили, так и зовут.

– А-а… это… бабка… Нам говорили, – не слишком связно выразил следующую свою мысль я.

Жанна нахмурилась и ткнула меня в бок. Мол, лучше молчи.

– Да бабка я, бабка, – поспешила внести ясность Пелагея. – И прошу не удивляться. Бабка – это в данном случае не возраст, а, так сказать, профессия.

– Понятно, – пробормотал я, хотя, честно сказать, совершенно ничего не понимал и вновь принялся изумленно ее разглядывать.

Темный платок в мелкий цветочек повязан по самые брови, полностью скрывая волосы женщины. Платье, тоже темное, широкое, доходило ей почти до пят.

– Да что вы столбами стоите? – вновь обратилась к нам хозяйка. – Снимайте куртки, вешайте на гвоздик и садитесь на лавку.

Из стены у двери торчали четыре гвоздика. На одном из них висела длинная коричневая дубленка вполне современного вида. На другом – песцовая шапка. А на два свободных мы с Жанной водрузили свои куртки, после чего уселись на широкую отполированную временем до зеркального блеска деревянную лавку, стоявшую вдоль стола.

Пелагея опустилась на лавку напротив.

– Ну, рассказывайте. – И мы ощутили на себе пристальный взгляд ее колючих серых глаз.

– Мне дала ваш адрес Ольга Николаевна, – тихо произнесла Жанна. – Вы очень ей помогли.

– Я многим помогла, – без ложной скромности отозвалась «бабка» Пелагея. – Какая же Ольга Николаевна, дай бог памяти?

– Ну, она такая небольшая, худенькая, – начала Жанна.

– С пожаром в квартире и сломанной ногой, – добавил я.

– Помню, – едва заметно кивнула Пелагея.

– Ну, вот, – снова заговорила Жанна. – А моя мама ее близкая подруга. И Ольга Николаевна уверяет, что нас с мамой тоже сглазили. И только вы можете нам помочь.

– Тогда мне нужны подробности. – Пелагея по-прежнему пристально изучала Жанну. – Рассказывай все по порядку и как можно подробней. Это очень важно.

– Только не знаю, с чего начать, – нерешительно ответила Жанна.

– Начинают обычно с начала, – губы Пелагеи чуть тронула улыбка.

– Понимаете, сначала у мамы начались какие-то неприятности на работе, – сказала Жанна, – но она от меня это скрыла, и я не знаю, в чем там дело.

– Хорошо, – кивнула «бабка». – Тогда рассказывай, о чем знаешь.

Жанна начала рассказывать про день рождения. Получалось это у нее путано. Она постоянно сбивалась, подыскивала слова и что-то уточняла.

Пелагея слушала очень внимательно и даже ни разу не перебила. Лишь время от времени задумчиво кивала. Свет лампы отбрасывал от ее головы тень на противоположную стену. Тень получалась огромной, и при каждом кивке Пелагеи казалось, что по стене кто-то ходит. И еще меня отчего-то все время бросало то в жар, то в холод.

Наконец Жанна с грехом пополам окончила свой рассказ и умолкла. Пелагея продолжала смотреть на нее. Взгляд ее обретал почти физически ощутимую тяжесть. Серые зрачки потемнели и теперь стали черными.

«Бабка» медленно поднялась со скамьи, подошла к буфету, распахнув створки, извлекла оттуда внушительных размеров деревянную миску, поставила ее на стол и сняла со стены несколько полотняных мешочков. Их там висело великое множество.

– Ну-ка, Федор, бери фонарик и зачерпни воды из бочки в сенях. Принесешь сюда, – распорядилась она.

Я вздрогнул. Ни я, ни Жанна своих имен здесь еще не называли. «Или называли, – немедленно одолели меня сомнения. – Пелагея представилась нам. Это я помню наверняка. А вот мы… мы… Нет, точно не представлялись. Откуда же она узнала мое имя?»

– А ты, Жанна, пока вот что сделай… – продолжала «бабка».

Я снова вздрогнул. Возле Жанны неизвестно откуда взялась медная ступка с пестиком. Пелагея сыпанула туда что-то из мешочков и распорядилась:

– Толки. А ты чего встал? – перевела она взгляд на меня. – Давай, давай, пошевеливайся.

Включив фонарик, я выскочил в сени. Там, между штабелями дров, стояла огромная дубовая бочка, перетянутая черными металлическими обручами. Верх бочки прикрывала круглая фанерка. На ней стоял ковш.

Зачерпнув воды, я понес ее в комнату. Под ногами внезапно раздался душераздирающий вопль. Что-то с силой вцепилось мне в ногу. Я споткнулся. Ковш и фонарик полетели на пол. Фонарик погас. А так как дверь комнаты я закрыл, то оказался в кромешной тьме.

К счастью, дверь почти тут же распахнулась.

– Экий ты неловкий! – осуждающе покачала головой Пелагея. – Ну-ка поднимайся.

Пока я вставал на ноги, «бабка» подняла ковшик и, заботливо обтерев его полой платья, вновь протянула мне.

– Набери еще раз. Нам вода нужна. Пошли, кисонька.

Тут я увидел виновника переполоха. Мне бы такое не пришло в голову назвать кисонькой. Это был настоящий рыжий кот-бандит. Огромных размеров, одноухий, второе он, видимо, потерял в боях, и к тому же одноглазый. Этим самым глазом он обозрел меня с ног до головы и, брезгливо дрыгнув всеми четырьмя лапами, величаво удалился в дом.

«Наверное, рыжий котяра – ближайший ее помощник, – пронеслось у меня в голове. – Интересно, он по ночам в кого-нибудь превращается?»

– Глупости, – вдруг сказала мне Пелагея. – Обычный кот. Зовут Барсик.

У меня отвисла челюсть: «Неужели она и впрямь мысли читает?»

– Фонарик подними! – ткнула в угол пальцем Пелагея.

Я послушался. Фонарик в моих руках немедленно зажегся. Набрав полный ковш воды, я пошел следом за Пелагеей в комнату. Теперь я внимательно смотрел себе под ноги. А то вдруг еще на что-нибудь вроде этого Барсика наступлю.

Жанна толкла что-то в ступке. Движения ее были размеренны и монотонны. Она неподвижным взглядом взирала на стену,

– Садись и не мешай, – строго произнесла Пелагея.

Взяв у меня из рук ковшик, она вылила воду в миску. Затем обратилась к Жанне:

– Хватит. Давай сюда.

Та немедленно подвинула к ней ступку. Пелагея перевернула ее над миской. Вода забурлила. Вверх поднялись клубы пара, словно миску внезапно поставили на сильный огонь. Пелагея простерла над ней ладони и, опустив веки, принялась что-то невнятно бормотать. Бурление смолкло. Пар рассеялся.

– Плюй! – приказала она вдруг Жанне.

– Куда? – опешила та.

– В миску.

Жанна, привстав с лавки, плюнула. Пелагея тут же придвинула миску к себе и принялась разглядывать ее содержимое. Ей явно что-то там не понравилось. Лицо стало хмурым. Рот нервно задергался.

– Мяу-у–у! – И на стол приземлился одноглазый и одноухий рыжий бандит.

– Не мешай, Барсик. Видишь, я работаю, – ласково обратилась к нему Пелагея. Затем, переведя взгляд на нас, объяснила: – Есть просит.

– Мяу-у–у! – недовольно повторил тот.

Он, крадучись, достиг миски и, подобно своей хозяйке, с интересом воззрился на содержимое. Шерсть на нем встала дыбом. Он прижал к голове единственное ухо и с угрожающим шипением попятился.

– Совершенно с тобой согласна, Барсик, – на полном серьезе произнесла Пелагея. – Дело плохо.

Кот взвыл и, спрыгнув со стола, куда-то исчез. Я тщательно оглядывал комнату. Его нигде не было.

– Плохо дело, – повторила Пелагея. – Очень сильный сглаз, да еще с наслоениями.

– С какими наслоениями? – испуганно пролепетала Жанна.

– Будем разбираться, с какими, – загадочно прозвучал голос Пелагеи.

Она резко отодвинула от себя миску. И, снова направив пристальный взгляд на Жанну, проговорила:

– Завтра снова придешь ко мне.

– А можно я с собой опять Федю возьму? – спросила Жанна.

– Бери, почему же нет, – явно не вызывала никаких возражений у Пелагеи моя кандидатура.

– А в какое время вам удобнее? – осведомилась Жанна.

– Когда хочешь. Я целый день дома. Но в твоем случае чем скорей, тем лучше. Пугать не хочу, но предупредить должна.

Даже в тусклом свете керосиновой лампы стало заметно, как побледнела Жанна. И когда она начала говорить, голос ее задрожал.

– Пелагея, а что еще может случиться?

– Все, – коротко отвечала «бабка». – Говорю же, на тебе и твоей маме лежит очень сильный сглаз. Так что поторопись ко мне обратно.

Мы с Жанной переглянулись. Я понял ее без слов. Она явно предлагала мне явиться завтра к Пелагее вместо уроков. Я кивнул. Жанна сказала:

– Тогда мы придем к девяти утра. Можно?

– Очень хорошо, – одобрила такое решение «бабка». – Теперь слушай внимательно, что тебе следует сделать. Во-первых, как только придешь домой, собери пыль из шести углов. Положишь ее вот сюда, – протянула она Жанне пустой холщовый мешочек. – И крепко обвяжешь ниткой. Еще мне нужна какая-нибудь вещь, которой твоя мама постоянно пользуется. И такая же твоя вещь – тоже. Поняла?

Жанна кивнула.

– И еще…

Не договорив, Пелагея резко поднялась со скамьи, подошла к буфету, выдвинула один из многочисленных ящичков и достала оттуда шесть чем-то наполненных холщовых мешочков. Один из них она протянула Жанне.

– Этот повесишь посреди комнаты, где спишь. Оберег тебе будет.

– А маме? – взяв в руки мешочек, спросила Жанна.

– Ты к ней сегодня в больницу пойдешь? – поинтересовалась Пелагея.

– Да нет. К ней пока не пускают.

– Ладно, – махнула рукой Пелагея. – Тогда твою маму беру на себя. До завтра можешь не волноваться.

Затем она протянула нам остальные мешочки.

– После того как соберете пыль, посыпете из них вдоль всех стен. Особенно тщательно возле двери и окон.

– Хорошо, – кивнула Жанна.

– Ну, ладно. Идите с богом.

– Ой, а деньги? – смущенно произнесла Жанна.

– Вперед не беру, – отрезала Пелагея. – Сперва надо дело сделать. Так что до завтра. Хотя нет. Постойте. – Она вдруг замерла, к чему-то прислушалась, подошла к окну, отодвинула занавеску и, глянув во двор, потянулась за фонариком. Затем уже на ходу бросила: – Посидите пока, я скоро, – и выскользнула во двор.

Мы покорно опустились на скамью. Тут же непонятно откуда в комнате возник Барсик. Громко мурлыкая, он начал тереться о наши ноги, а потом вообще вспрыгнул ко мне на колени. Я осторожно почесал его за единственным ухом. Барсику это понравилось. Его мурлыканье стало напоминать рев реактивного двигателя.

– Куда же это Пелагея ушла? – спросила Жанна.

– Наверное, что-нибудь во дворе случилось, – предположил я.

Мы стали слушать. Однако так ничего и не услышали. Лишь Барсик продолжал мурлыкать, да в керосиновой лампе мерно потрескивал фитиль.

– Пойду все-таки в окно посмотрю, – поднялась на ноги Жанна.

Барсика мигом как подменили. Соскочив с моих колен, он решительно преградил ей путь.

– Да ты что? – удивилась она. Барсик в ответ зашипел, как змея.

– Похоже, его оставили нас сторожить, – поделился я с Жанной.

– Скажешь тоже. – И, не поверив, она предприняла еще одну попытку выйти из дома.

Тщетно. Бдительный Барсик не дал ей сделать ни шагу. Когда же она стала упорствовать, рыжий бандит угрожающе поднял лапу с длинными выпущенными когтями. Жанна вновь опустилась на скамью.

– Полный порядок, – неожиданно раздался голос Пелагеи.

Не понимаю, как ей удалось столь бесшумно войти?

– Чего сидите? Поднимайтесь, и в путь. Мне Барсика кормить надо, – поторопила хозяйка.

Быстро натянув куртки и шапки, мы вышли следом за Пелагеей на крыльцо.

– До свидания, – сказала Жанна.

– До скорого свидания, – подчеркнула Пелагея.

Дверь за ней со скрипом закрылась. Нас вновь окружала полная тьма, которая успела за это время еще сильнее сгуститься. Лишь на углу переулка путеводной звездой маячил фонарь. Мы пошли на него.

– Скорее домой, – торопила Жанна. – Чего ты, Фома, еле двигаешься.

Упрек был несправедливым. Я изо всех сил стремился как можно быстрей достичь границ цивилизации. Но мою спутницу, видимо, охватило еще большее нетерпение.

– Давай, давай, Федор, – тянула меня за рукав она.

Кончилось тем, что я перешел почти на бег и ощутил себя марафонцем на дистанции. В общем, к родному дому мы вернулись гораздо скорей, чем дошли сюда.

– Сейчас зайдем ко мне, – уже в лифте сказала Жанна. – Узнаем у тети Оли, что с мамой.

Однако в квартире Тарасевичей нас встретил лишь одинокий Пирс. Против обыкновения, он пренебрег обычным своим ритуалом приветствия с высокими прыжками и облизыванием лиц. Лишь, мрачно поглядывая на нас, сперва обнюхал мои джинсы, а потом Жаннины.

– Пирсик, что с тобой? – Жанна склонилась к нему и пощупала нос. – Нет, холодный. Значит, здоров.

Пес опять принялся шумно обнюхивать мои ноги. Потом зашелся заливистым лаем.

– Все ясно, – разобрал меня смех. – Жанка, он почуял Барсика.

Лай сменился рычанием. Затем Пирс, скуля, побежал в кухню.

– Наверное, есть хочет, – сказала Жанна. – Но ему на сегодня хватит. Я уже его кормила.

Я посмотрел на часы. Предки вот-вот должны вернуться с работы. Значит, мне надо домой. О чем я и объявил Жанне.

– Слушай, а может, пока они еще не пришли, сделаем все, что надо? – вопросительно посмотрела она на меня.

Я понял: она по-прежнему боится сидеть одна дома и, вероятно, рассчитывает, что, пока мы соберем пыль и рассыпем вдоль стен защитное зелье из мешочков, тетя Оля наверняка успеет доехать.

– Почему бы и нет? – нарочито бодро откликнулся я, и мы принялись за дело.

С пылью возникли большие проблемы. Выяснилось, что Юлия Павловна каждый день тщательно пылесосит квартиру и моет пол. Сегодня, естественно, она этого не делала, так как была в больнице. Но со вчерашнего дня пыль, естественно, еще не скопилась, и мы собирали ее в каждом углу буквально по микрону. Выход пришел в голову мне. Вооружившись кухонным ножом, я принялся скрести под плинтусами и хоть немного, но все-таки там обнаружил.

Мы тщательно ссыпали драгоценные пылинки в Пелагеин мешочек и перевязали ниткой.

Пирс все это время уныло бродил за нами, тщательно обнюхивая плинтусы. Наверное, по его мнению, столь долго и упорно можно искать лишь то, на что можно поохотиться. Но никаких заманчивых запахов он не учуял и наконец потерял всякий интерес к нашей деятельности.

Положив мешочек с пылью на письменный стол, Жанна достала оберег.

– Ну, и куда мы его повесим? – обвел я глазами комнату.

– Раз сказала в середине, значит, на люстру, – решила Жанна.

Скинув ботинки, я полез на стул и зацепил тесемку мешочка за рожок. Тут же раздался тоскливый вой Пирса. От неожиданности я едва не грохнулся со стула на пол.

– Наверное, он что-то чует, – испуганно покосилась на пса Жанна.

Не успела она это произнести, зазвонил телефон. Мы уставились друг на друга. В настойчивых звонках, сменивших вой Пирса, нам почудилось что-то зловещее. Жанна никак не решалась взять трубку.

– Слушай, все-таки надо подойти, – наконец пришел в себя я.

Жанна кивнула, но с места не двинулась. Я медленно поднял трубку и поднес к уху.

– Слушаю.

– Это кто? – раздался в ответ женский голос. Я узнал тетю Олю.

– Ольга Николаевна, это Федя.

– Где Жанну носит? – недовольно осведомилась подруга Юлии Павловны. – Битый час не могу дозвониться.

– Мы гуляли, – скороговоркою произнес я. – Сейчас я ее позову.

Протягивая трубку Жанне, я заметил, что глаза у нее широко раскрылись от ужаса и занимают теперь едва ли не пол-лица.

– Тетя Оля, как мама? – выкрикнула она.

Пауза. Однако по Жанниному лицу я увидел, что она несколько успокоилась. У меня тоже отлегло от сердца. Видимо, все не столь плохо, как мы опасались.

– Значит, маме не хуже, – наконец проговорила девочка.

Снова пауза, но короче прежней. И Жаннин ответ:

– Ох, к девяти будете? Хорошо, тетя Оля, жду.

И она положила трубку.

– Маме не хуже, но и не лучше. Температура пока держится. Врачи говорят – осложнение, но состояние стабильное.

Честно сказать, информация не сильно меня ободрила. Выходит, Юлии Павловне все еще стабильно плохо, и кто знает, чем это может кончиться? Однако мне и в голову бы не пришло делиться с Жанной подобными опасениями. И я ишь деловито произнес:

– Давай в темпе сыпать те порошки.

«Кто знает, вдруг и правда поможет», – добавил про себя я. Во всяком случае, что-то надо было делать. А ничего, кроме этого, мы сейчас не могли.

Сбор пыли оказался сущей безделицей по сравнению со второй частью операции. Легко сказать: «Посыпьте вдоль всех стен». Видимо, «бабка» Пелагея руководствовалась обстановкой собственной избы. Мебели там у нее раз-два и обчелся. А в однокомнатной квартире Тарасевичей возле каждой стены что-нибудь стояло. Стенка, книжные полки, диван, этажерка. А уж на кухне… Словом, обозрев все пространство, я просто схватился за голову. А Жанна, как назло, подбросила еще одну проблему:

– Интересно, в ванной комнате тоже по всем стенам надо сыпать? Как же мы под ванну-то пролезем? Там кафелем заложено.

Я поскреб затылок:

– Вообще-то Пелагея про ванную не говорила, но, думаю, для верности все-таки надо.

– Ну, и как же мы это сделаем? – по-прежнему недоумевала Жанна.

– Посыпем вдоль кафеля, – чуть поразмыслив, откликнулся я. – Вполне сойдет за стену.

– Ты прав, – просветлело лицо у Жанны. Чтобы обезопасить себя, я позвонил предкам. Они уже оказались дома.

– Мы с Жанной решили вместе сделать уроки, – деловито объяснил я отцу. – Как освобожусь, приду. Только не знаю когда. По математике задание очень трудное.

– Ученье свет, неученье – тьма, – отозвался предок и положил трубку.

– Порядок. Поехали, – обратился я к Жанне. – Развязывай мешочки.

Все, что нам было по силам, мы отодвинули и щедро посыпали плинтусы. Однако стенка и книжные полки потребовали иного подхода. Полки мы обсыпали понизу. А затем я вскарабкался на стремянку и насыпал порошок в щель между стенкой и стеной.

В кухне и передней нам тоже пришлось пойти на некоторые компромиссы. Но в целом, действуя то хитростью, то ловкостью, мы с задачей справились.

– Кажется, все, – наконец устало выдохнул я.

– Нет, не все, – возразила Жанна. – Мне еще надо найти что-то свое и мамино.

Со «своим» Жанна решила вопрос моментально. Она извлекла из сумки расческу, которую носит с собой в школу. А вот по поводу Юлии Павловны пришлось поломать голову. Что можно взять такое, чем она все время пользуется?

Жанна внимательно оглядела комнату и вдруг кинулась к стенке.

– Вот, – схватила она с полочки книгу. – Мама все время ее читает.

На обложке полу стершимися золотыми буквами по-французски было написано: «Поэзия Возрождения». И впрямь то, что надо. Юлия Павловна занимается французской литературой и работает в Библиотеке иностранной литературы.

– Годится, – одобрил выбор я.

– Вот теперь, Федя, мы действительно подготовились к завтрашнему походу, – устало выдохнула Жанна. – Только бы помогло.

– Попытка не пытка, – ответил я.

– Значит, ты не веришь? – испытующе посмотрела на меня Жанна.

– Не знаю, – честно признался я. – Понимаешь, когда мы там у нее находились, я был готов поверить во что угодно. И кот у нее очень странный, и сама она, да и деревня…

– Вообще-то днем эта деревня вполне обыкновенно выглядит, – перебила Жанна. – А вот Пелагея… Что-то в ней есть. И травы ее… А в миске, помнишь, как бурлило?

– Ну, положим, бурлит и на уроках химии, – сказал я. – Иногда даже сильнее, чем в миске у Пелагеи.

– Выходит, ты думаешь, что все зря? – с грустью произнесла Жанна.

– Нет, не думаю, – отозвался я и снова не покривил душой, ибо и впрямь был уверен: если есть хоть малейший шанс, что Пелагея поможет, надо его использовать.

Собственно, все, что от нас зависело, мы уже сделали. Оставалось лишь ждать до завтра, а там уж надеяться на искусство колдуньи. Если, конечно, она вообще не шарлатанка.

Пока мы сыпали по всей квартире порошок, Пирс вопреки обыкновению не проявлял никакого интереса. Он преспокойно дремал в своей корзине. Но стоило нам все закончить, он вылез наружу и отправился инспектировать результаты нашей деятельности.

Видимо, зелье Пелагеи действовало не только против сглаза, но и против собак. До сих пор подозреваю, что рыжий Барсик добавил что-то туда от себя как бы в подарок Пирсу. Если одноухий и одноглазый бандит хотел сделать ему гадость, то своего добился. Я еще никогда не видел, чтобы собаки так чихали. Пирс это делал как заведенный, прерываясь лишь на пару секунд, чтобы наградить нас с Жанной полным укора взглядом.

В результате мы не на шутку перепугались.

– Слушай, Жанна, а вдруг у него аллергия на Пелагеино зелье? Что тогда делать?

– Начнем с воды, – ответила Жанна.

Слетав на кухню, она принесла Пирсу миску. Тот, выдав еще одну очередь впечатляющих чихов, принялся бурно пить, после чего приступ аллергии словно рукой сняло.

– Ну, Жанна, – одолел смех меня, – во всяком случае ему теперь сглаз не грозит. Он этого средства лет на десять вперед нанюхался.

Жанна тоже затряслась от нервного хохота. Пирс с обидой на нас посмотрел и, кажется, даже покачал головой. Затем залез в корзину и нарочно лег таким образом, чтобы не видеть ни меня, ни Жанну.

Чуть позже пришла тетя Оля, и я, конечно, тут же удалился домой. Там меня ожидал не слишком приятный сюрприз. Стоило мне отпереть ключом дверь, в переднюю из большой комнаты, как метеор, выбежала моя родительница:

– Ну, Федор, есть какие-нибудь новости?

– Пока никаких, а если и будут, только завтра, – думая о своем, автоматически выпалил я.

– А что будет завтра? – уставилась на меня, | словно на инопланетянина, мать.

Только тут я врубился, что меня спрашивают про Юлию Павловну и ее здоровье.

– Завтра, ма, у нее будет лечащий врач, а пока у нее температура, – сообразил я, как выйти из положения. – Это нам с Жанной сказала Ольга Николаевна, а ей сказали в больнице.

– Температура – это опасно, – забеспокоилась мать. – Значит, у бедной Юлечки осложнение. Обязательно навещу ее.

– Пока нельзя, – на всякий случай предупредил я. – Она в реанимации, и туда никого не пускают.

– В реанимации! – воскликнула мать. – Значит, что-то и впрямь серьезное. – Игорь! – порвала она предка. – Ты представляешь, Юлечка после аппендицита в реанимации! Обязательно позвоню Ольге Николаевне. Может, какая помощь нужна.

– А? Что? – выскочил из большой комнаты отец. В левой руке он сжимал пульт от телевизора.

– Почему ты меня никогда не слушаешь? – напустилась на него мать.

– Потому что я не могу одновременно слушать тебя и телевизор, – виновато ответил отец. – Там, понимаешь, как раз рекламу крутили. А она всегда очень громкая. – И, видимо, чтобы отвлечь внимание от себя, предок обратился ко мне: – Ну, как, с математикой справились?

– Да, – соврал я.

– А тетрадь где? – удивилась мать.

Час от часу не легче. Сумку с учебниками я, естественно, после школы оставил дома. Чего же предкам сказать? Промедление было смерти подобно. И я брякнул первое, что пришло в голову:

– Моя тетрадь у Жанки. Ей надо переписать.

– Значит, ты, Федор, решил, а она будет просто списывать? – спросила родительница.

– Нет, – продолжал убедительно врать я. – Решили мы вместе, а записывал я один.

– Ой! Спортивные новости! – возопил отец и кинулся в комнату.

– Ужинать будешь? – к счастью, переключилась на гастрономическую тему мать. Я горячо ее поддержал в этом:

– Да, мама! Я жутко голодный!

– Кстати, милый, почему, интересно, ты к Жанне пошел заниматься в шапке и в куртке?

– Потому что в перерыве мы выгуливали Пирса, – на сей раз ответ у меня возник словно бы сам собой.

Мать ничего не заподозрила.

– Ну, раздевайся и марш на кухню. Сейчас я тебе все разогрею.

Уже поздно вечером предок позвал меня к телефону. Это оказалась Жанна.

– Ты представляешь, Федор, мне только что звонила мама Толяна.

– С какого это перепугу? – не понял я.

– Вот именно, с какого, – продолжала Жанна. – Его мать почему-то вообразила, что я могу знать, где находится ее дорогой Толян.

– Че-его? – протянул я.

– Того самого, – откликнулась Жанна. – Толян куда-то исчез, и она, мол, обзванивает всех его друзей подряд.

– С каких это пор ты относишься к его друзьям? – усмехнулся я.

– Не знаю, – сказала Жанна. – Наверное, с дня рождения, который Толян мне начисто отравил.

– Да они, наверное, с Витьком куда-нибудь закатились, – предположил я.

– Я то же самое его матери говорила. Но, оказывается, мать Толяна эту версию уже отработала. Витек дома и Толяна после школы вообще не видел.

– Странно, – медленно произнес я.

– Вот и мама Толяна говорит, странно. Поэтому всех и обзванивает. И, по ее словам, все твердят одно и то же: после школы его не видели.

– Мало ли. У Толяна полно всяких-разных приятелей. Сидит у кого-нибудь дома, а попозже возвратится как миленький.

– Я тоже так думаю, – отозвалась Жанна. – Ладно, Федор. До завтра.

Я положил трубку, но телефон почти тут же вновь начал звонить. Это оказалась мама Толяна.

Глава VI ЗЕРКАЛО

Утром я, как обычно, зашел за Жанной, чтобы якобы идти в школу. Она первым делом мне сообщила:

– Мы только что с Динкой по телефону разговаривали.

– А что в этом такого необычного? – войдя в лифт и нажав кнопку первого этажа, спросил я.

– Необычное, что Толян до утра так дома и не появился, – откликнулась Жанна.

– Ну да? – удивился я. – Кстати, мне мать Толяна тоже вчера звонила. Но, сама понимаешь, я ничем не мог ей помочь. Кстати, откуда Динка узнала, что Толян так и не вернулся?

– Да, понимаешь, Динке позвонила Светка, а Светке еще кто-то сообщил…

– Наверное, Славка, – предположил я.

– Вполне вероятно, – откликнулась Жанна. – В общем, наш Толик к кому-то капитально завалился.

– Не завидую я теперь ему, – мне живо представилось, что сделает с Толяном мать после его возвращения.

– А раньше ты, значит, ему завидовал? – полным язвительности тоном произнесла Жанна.

– Раньше я вообще старался о нем лишний раз не думать, – ответил я.

Завернув за угол нашего дома, мы оказались на детской площадке.

Гляди, какую потрясающую снежную бабу слепили! – восхитилась Жанна.

Я изумленно присвистнул. Ручаюсь: вчера вечером, когда мы возвращались от Пелагеи, ничего подобного тут не было. Теперь посреди детской площадки гордо стоял замечательный снеговик. 'Голову его увенчивала вязаная шапочка-петушок. Автор снеговика, видно, не поскупился для своего творения. Подойдя ближе, я немедленно понял, почему этот снеговик сразу показался нам с Жанной необычным. У него было… настоящее |лицо с глазами. С живыми голубыми глазами.

Снеговик пристально смотрел на нас, и от этого взгляда у меня по спине бежали мурашки.

– Федор, – крепко сжала мне руку Жанна, – ты видишь? Он смотрит. Интересно, как они это сделали?

– Наверное, это глаза от какой-нибудь деткой куклы, – нарочито небрежно проговорил я, преодолевая внутреннюю дрожь, потянулся к глазу снеговика.

Глаз моргнул. Я отдернул руку и осторожно покосился на свою спутницу.

– Ты ничего не заметила?

– Нет, – покачала головой она. – А что я должна была заметить?

– Да так. Видимо, показалось, – не стал делиться ощущениями я.

Впрочем, я и впрямь был почти уверен, что снеговик даже не думал моргать, и хотел еще раз потрогать его глаз, когда Жанна вдруг сказала:

– Федор, а ведь он на кого-то очень похож.

– Похож? – переспросил я. – На кого же, интересно?

– Сам погляди, – каким-то странным тоном добавила Жанна. – И, между прочим, шапочка у него точно такая же. Я теперь узнала ее.

– Такая же, как… – хотел уточнить я, однако вопрос мой оборвался на середине.

Из снеговика на меня взирало лицо… Толяна Волобуева.

– Теперь понял?

– Понял. Это Толян, – кивнул я и, хлопнув снеговика по тому месту, где у людей находится левое плечо, воскликнул: – Привет, Волобуй! Как тебе не стыдно! Мать ищет, с ног сбилась, а ты тут стоишь!

– Не надо так шутить, – поежилась Жанна.

– А чего такого, – отмахнулся я. – Но как похож-то. Интересно, кто его слепил?

– Мне тоже интересно, – задумчиво проговорила Жанна. – Между прочим, если Толян не вернется, надо будет сказать про снеговика его матери.

– Зачем? – не понял я.

– Ну, вдруг это какая-нибудь зацепка, – объяснила Жанна. – Так лицо могли слепить только с натуры. А лепили снеговика вчера вечером, уже после того, как мы с тобой здесь прошли. Значит, после семи. То есть в это время Волобуй наверняка был у нас во дворе. И те, кто его тут видели, могут знать, куда он потом направился.

– Ну, Жанка, ты прямо Шерлок Холмс с его методом дедукции. Только, думаю, зря стараешься. Вот вернемся после Пелагеи в школу, а Волобуй наверняка уже там.

– Ладно, пошли скорее в деревню.

Мы двинулись прочь со двора. Я обернулся и кинул последний взгляд на странного снеговика. то ли в этот момент на него упала тень, то ли еще по какой-то причине, но мне показалось, лицо Толяна приняло умоляюще-тоскливое выражение. Он будто бы обращался ко мне с немой мольбой, и от этого у меня в груди возник холодок. «Зачем они сделали снеговику такие глаза?» – с осуждением подумал я и, отвернувшись, поспешил за Жанной, которая успела уйти вперед.

Мы миновали Серебряные пруды, а странный снеговик все не выходил у меня из головы. Наконец я спросил у Жанны:

– А ты не думаешь, что это они куда-то его девали?

Кто? Кого? Куда? – уставилась она на меня. Я понял: «Она думает о чем-то совершенно другом».

– Ну, те, кто лепил снеговика, куда-то девали потом Толяна, – пришлось объяснить мне.

– Вообще-то запросто, – согласилась Жанна.

– Слушай, – вдруг осенило меня. – Наверное, это рэкет.

– Рэ-экет? – Жанна споткнулась и чуть не упала в сугроб.

– А чего такого? – продолжал я. – Не забудь, что Толян позавчера основал собственное предприятие, если так можно выразиться, очень малого бизнеса. Вот и его решили заставить делиться, Он, к примеру, отказался, и его сперли. Или, – тут же возникла другая версия у меня, – Волобуй принял на хранение чьи-то ботинки, а их свистнули. Хозяин потребовал возмещения ущерба. Волобуй оказался недостаточно платежеспособен.

– Правильно, – подхватила Жанна. – Теперь его сперли, а позже позвонят матери с требованием выкупа в размере стоимости ботинок. – Она выдержала короткую паузу и добавила: – Одного только, Федя, не понимаю, зачем было лепить такого похожего на Толяна снеговика?

– Ну, вероятно, с ним просто вели серьезный разговор у нас во дворе, и кто-нибудь от нечего делать по ходу лепил снеговика. Ну, знаешь, как некоторые разговаривают и одновременно что-нибудь на бумаге рисуют.

– А глаза тоже по ходу дела? – внимательно поглядела на меня Жанна.

– Нет, таких глаз на ходу не сделаешь, – откликнулся я. – Значит, кто-то их для чего-то припас и носил с собой в кармане.

– Тоже очень странно, – задумчиво произнесла моя спутница. – С какой целью человек будет носить в кармане искусственные глаза?

– Ну, например, для какого-нибудь розыгрыша, – возникло у меня довольно логичное объяснение. – Подкидываешь такой вот глаз в компот. Человек сперва спокойно его выпивает, а потом обнаруживает на дне стакана…

– Очень смешно, – сморщила переносицу Жанна.

– Тебе, может, и не смешно, а Толян от такой шуточки наверняка бы остался в восторге, – не было на сей счет никаких сомнений у меня. – Так что снеговика явно лепили друзья Толяна.

– Выходит, кто-то из них очень здорово лепит, – сказала Жанна. – И почти наверняка хорошо рисует. Волобуй из снега вышел как живой.

– Тогда ясно, как действовать, если он сегодня в школе не появится, – возник план у меня. – Выясним, кто из приятелей Толяна умеет хорошо рисовать. Полагаю, среди «детей джунглей» таких найдется не очень много.

– Если вообще найдутся, – покачала головой Жанна. – Но вообще-то ты знаешь, Федя, меня сейчас гораздо больше волнует здоровье собственной мамы.

– Кстати, ничего не известно? Как она сегодня? – только сейчас поинтересовался я.

– Когда вернемся из школы, позвоню на работу Ольге Николаевне, – сказала Жанна. – Она собиралась днем съездить в больницу и попытаться пройти к матери. Или хотя бы увидеться с лечащим врачом.

В половине девятого утра деревня Серебряные Пруды оказалась столь же безлюдной, сколь и вчера вечером. На первый взгляд могло показаться, будто людей отсюда давным-давно выселили. Лишь дым, валивший из печных труб, свидетельствовал, что какая-то жизнь здесь все-таки теплится.

Миновав длинную улицу и свернув в переулок, мы подошли к калитке Пелагеи. Я протянул руку, чтобы толкнуть ее, но невольно попятился назад и едва не сшиб с ног стоявшую позади Жанну.

– Спятил? – вскрикнула она.

– По-моему, да. Погляди, – указал я на почерневшие деревянные столбы по обе стороны от калитки. – Ты что-нибудь видишь?

Едва посмотрев, Жанна охнула и начала оседать в сугроб. Оба столба увенчивались совершенно одинаковыми головами Толяна, правда, на сей раз без шапочек. Головы в упор взирали одна на меня, вторая – на Жанну.

– С-слушай, – заикаясь, произнес я, – как же мы вчера-то не заметили?

– Н-наверное, т-темно б-было, – в свою очередь начала заикаться Жанна.

Губы обоих Волобуевых скривились в скорбных усмешках. Сразу в четырех глазах мелькнула тоска.

– Федя, – вцепившись мне в руку, поднялась из сугроба Жанна, – а тебе не кажется, что их слишком много.

– Кого? – мало соображал сейчас я.

– Т-толянов, – очень тихо проговорила она.

– Кажется, – словно загипнотизированный, переводил я взгляд с одной головы Толяна на другую. – Кажется, Жанна, мы с тобой чокнулись. И, что характерно, вместе и одинаково.

– Ребята, чего застряли? – донеслось со стороны дома. – Калитку заело? Так дерните посильней.

На крыльце стояла «бабка» Пелагея. Я дернул калитку. Она с жалобным скрипом открылась. Взгляд мой упал на один из столбов. Лица Толяна там больше не было. Столб увенчивал самый заурядный, да к тому же еще и потрескавшийся, деревянный шар. Я посмотрел на второй столб. Ровно то же самое.

– Федор, лица исчезли, – прошептала мне прямо в ухо Жанна.

– Вижу, – едва слышно откликнулся я.

– Ну а теперь чего вы стоите? – снова поторопила нас Пелагея.

Мы на ватных ногах медленно двинулись к избе.

– Совсем заморозить меня решили, – пропуская нас в дом, проворчала хозяйка.

– Мя-яу, – мрачно раздалось из комнаты.

Рыжий бандит Барсик гордо возлежал посредине стола и с презрением поглядывал на нас единственным прищуренным глазом. В жизни еще не видел такого наглого и надменного кота.

Пока мы с Жанной раздевались, Барсик не сводил с нас пристального взгляда. У меня лично не оставалось сомнений: сделай мы что-нибудь не то, и он мигом покажет нам, где мышки зимуют.

– Принесли? – спросила Пелагея.

– Да.

Опасливо поглядывая на Барсика, Жанна поставила сумку на самый краешек стола и достала оттуда расческу, книгу и мешочек с пылью.

– Я, правда, не знаю, хватит ли пыли, – виновато произнесла она. – Понимаете, ее в углах оказалось очень мало.

– Лучше мало, чем ничего, – взяла мешочек Пелагея. – А книга зачем?

– Мамина любимая, – пояснила Жанна. – Вы сами просили. Она все время ее перечитывает. Или вам не годится?

– Сойдет, – едва заметно улыбнулась Пелагея. – Просто обычно приносят не книги, а какие-нибудь платочки, колечки, цепочки, ну, и все в таком роде. Один раз даже принесли зажигалку. Из чистого золота.

– Ясно, – кивнула Жанна. – Главное, что вам эта книга подходит.

Колдунья перевела взгляд на меня:

– Ну, Федор, бери фонарик и дуй за водой.

Под неусыпным взглядом Барсика я включил фонарик и вышел в темные даже утром сени. Отодвинув фанерку, я с замиранием сердца посветил фонариком в бочку, ибо уже боялся, что и оттуда высунется лицо Волобуя. Однако, к немалому моему облегчению, в бочке не оказалось ничего, кроме воды. И я на сей раз безо всяких приключений доставил ее Пелагее.

– Теперь возьми табуретку и сядь рядом с буфетом, – распорядилась она.

Я поторопился исполнить ее приказ.

– Сиди тихо, – она не сводила с меня очень строгого взгляда, и серые ее глаза вновь начали мало-помалу темнеть. – Помалкивай. Что бы тебе ни показалось, не вздумай задавать вопросы и не двигайся. Иначе может случиться большая беда.

– Хорошо, – сказал я.

Барсика уже не было на столе. И вообще нигде в комнате. Видимо, пока я набирал воду, он удалился по каким-то своим неотложным делам.

А может, и по поручению Пелагеи. Во всяком случае, окажись это так, я ничуть бы не удивился, Жанна, как и вчера, сидела на лавке прямо напротив Пелагеи. Та потянулась за книгой Юлии Павловны и, придвинув ее к себе, начала с задумчивым видом перелистывать страницы. Это меня удивило. Ведь книга была на французском языке. И так как колдунья вроде еще не начинала работать, мне показалось вполне позволительным задать вопрос:

– Пелагея, вы разве французский знаете?

– Мя-яу! – раздался сердитый вопль с буфета.

Пелагея резко повернулась ко мне. Глаза ее горели яростным темным пламенем.

– Молчи, – низким утробным голосом произнесла она, и какая-то неведомая сила вжала меня в стену. Я словно окаменел. Из всех способностей, свойственных человеку, у меня остались лично две. Я еще мог видеть и слышать. А вот двинуться или что-то произнести стало для меня вдруг совершенно непосильной задачей.

Рыжий бандит, еще раз угрожающе промяукав где-то над моей головой, умолк. Жанна неподвижно сидела на лавке. Пелагея долистала сборник французской поэзии до конца и, захлопнув книгу, отодвинула ее в сторону.

– Понятно, понятно. Сейчас, сейчас.

Поднявшись на ноги, Пелагея направилась в мою сторону. Обладай я еще способностью двигаться, наверняка бы опрометью кинулся вон из ее жуткого дома. Но об этом следовало подумать раньше. Проклятая колдунья превратила меня в нечто, похожее на истукана, и теперь я лишь с ужасом ждал, что последует дальше.

Пелагея подошла к буфету. Я уже мысленно прощался с жизнью и проклинал на чем свет стоит Ольгу Николаевну, уговорившую нас пойти сюда, когда «бабка», взглянув на меня, строго бросила: «Цыц!» – и принялась рыться в ящиках.

На сей раз приготовления заняли куда больше времени, чем вчера. Пелагея долго сыпала в ступку что-то из разных мешочков. Наконец, составив смесь, она протянула ступку Жанне:

– Толки, и как следует.

Жанна покорно заработала пестиком. Пелагея тем временем переместилась к печке, погремела заслонками и набрала полный совок золы. Бережно неся его перед собой, она вновь подошла к столу и ссыпала часть золы с совка в деревянную миску. Остальная зола полетела в ведро, стоявшее возле печи.

Все это время Жанна продолжала ритмично постукивать пестиком. Она делала это словно робот. Пелагея уставилась на ступку.

– Хватит, – коротко приказала она, одним движением высыпала содержимое ступки в миску с золой и долила туда воды.

Затем Пелагея опустилась на прежнее свое место, прямо напротив Жанны.

– Ну, начнем, милая, – обратилась к Жанне она, и голос ее прозвучал совершенно по-иному, чем прежде.

Если бы не видел Пелагею, то легко мог бы предположить, что к Жанне обращается древняя старуха.

– Ну, моя милая, ты готова? – повторила Пелагея.

– Да, – едва слышно пролепетала девочка.

Пелагея потянулась к керосиновой лампе и подвернула фитиль. Плотные шторы были, как и вчера, задернуты. С улицы сюда не проникало ни единого лучика света. Поэтому комната погрузилась в полный мрак. До того полный, что скрылись стены. Свет выхватывал из темноты лишь стол и сидящих за ним Жанну и Пелагею. Колдунья простерла обе руки над миской. Там клокотнуло и вверх взметнулся узкий и острый, как шпага, язык сине-зеленого пламени. Пелагея подула на него. Пламя свернулось в спираль, затем вдруг рассыпалось на великое множество крохотных огоньков, которые роем мошкары заплясали над миской.

Огоньки были всех цветов радуги – красные, синие, желтые, зеленые, фиолетовые… Темп их танца с каждым мгновением убыстрялся. От этого беспорядочного движения у меня закружилась голова, я зажмурился.

Снова открыв глаза, я никаких огоньков не увидел. Пелагея, держа в одной руке французскую книжку Юлии Павловны, а в другой – Жаннину расческу, сосредоточенно разглядывала что-то внутри миски. Не знаю, сколько она так сидела в полном молчании. Мне показалось, долго.

Наконец Пелагея подняла голову и обратилась к Жанне:

– Плохо дело. Даже хуже, чем я сначала подумала.

– Что, мама не поправится? – навернулись слезы на глаза Жанне.

– Все зависит от тебя, девочка, – продолжала Пелагея. – На маме твой сглаз лежит очень слабенький. Его снять – раз плюнуть. Но на тебе, дорогая… – Пелагея чуть помолчала, видимо, подбирая нужные слова. – В общем, твой сглаз и на маму действует. И получается, что на ней целых два сглаза. Один другой питает. А это очень серьезно.

– И ничем нельзя помочь? – в отчаянии произнесла Жанна.

– Можно, – ответила Пелагея. – Но способ только один. Зеркало поставить.

– Зеркало? – переспросила Жанна. – А что это значит?

– Это, милая, значит, что просто снять сглаз я с тебя не могу, – вкрадчивым голосом отозвалась Пелагея. – В моих силах лишь отвести удар. Вместо тебя подставлю зеркало. Вот оно и вернет удар тому, кто сглазил тебя.

– Тому? – переспросила девочка.

– Хочешь, могу показать человека, который сглазил тебя, – усталым голосом произнесла Пелагея.

– Нет, не хочу, – решительно заявила Жанна.

– Может, и правильно, что не хочешь, – одобрила Пелагея. – Каждое подобное знание – лишнее зло в душе.

– А с тем… с той… с этим, – начала Жанна, – ну, в общем, кто сглаз на меня наслал. Что с ним случится?

– Да худо ему будет, – покачала головой колдунья. – Что на тебя наслал, то к нему и вернется.

– Этот человек не умрет? – широко раскрылись глаза у Жанны.

– Зависит от многого, – уклончиво отвечала колдунья. – Во-первых, что на тебя хотели наслать. Если смерть, то смертью и обернется. Знаешь пословицу: «Как аукнется, так и откликнется». Вот по ней с этим человеком все и произойдет. Ну, и твои пожелания я, конечно, учту.

– Не хочу ничьей смерти! – воскликнула Жанна. – И вообще не желаю ни на кого насылать никакого сглаза!

– Хорошая ты девочка, – взгляд Пелагеи из жесткого вдруг сделался ласковым. – Но не кори себя. Ты ни на кого сглаз не нашлешь. Объясняю же: это к нему вернется его собственная черная энергия.

– Пелагея! – взмолилась девочка. – А нельзя, чтобы эта черная энергия просто куда-нибудь ушла? Ну, понимаете, просто ни на кого.

– Мя-яу! Не по пра-авилам! – раздался с буфета возмущенный вопль рыжего Барсика.

Правда, может быть, мне послышалось, потому что Пелагея никак не отреагировала на кошачью реплику. Она по-прежнему обращалась лишь к Жанне.

– К сожалению, так не получится. Ничто никуда не может деваться бесследно. Если ты очень попросишь, могу только уполовинить удар. Это трудно, но возможно.

– А если я вообще откажусь? – спросила вдруг Жанна.

– Твое право, – кивнула колдунья. – Но в таком случае не поручусь за жизнь твоей мамы. Я ведь тебе уже говорила: на ней, бедняжке, целых два сглаза. И один другого питает.

– Пелагея, а можно мне хоть денек подумать?

Глядя на Жанну, я понимал: она никак не может принять решение, ибо от ее «да» или «нет» зависит судьба неизвестного нам человека. Я попытался поставить себя на ее место. Почти уверен, что тоже испытывал бы колебания.

– Нет, – возразила колдунья. – Решать нужно прямо сейчас.

– Вот вы говорите, уполовинить. А куда же тогда вторая часть черной энергии денется? Ведь если я правильно поняла вас, и эта половина не может просто бесследно исчезнуть.

– Не может, – кивнула Пелагея. – Она, милая моя, тебе и достанется. Но это лучше, чем целиком.

Жанна чуть помолчала и выдохнула:

– Ладно, уполовинивайте.

Пелагея кивнула. По суровому ее лицу лишь на мгновение пробежала улыбка. Мне кажется, именно такого ответа она и ждала от Жанны.

– Ну, тогда начнем.

У колдуньи невесть откуда взялось небольшое двустороннее зеркальце с длинной ручкой.

– Возьми, – протянула она зеркальце Жанне. Та послушалась.

– Теперь иди к печке, – последовал новый приказ, – и встань к ней спиной.

Жанна прислонилась спиной к печке.

– Молодец, – с одобрением произнесла колдунья. – Теперь замри. Сейчас я тебя обведу.

Вооружившись угольком, Пелагея принялась тщательно обводить ее – голову, шею, плечи, руки, торс и, наконец, ноги. Затем она опустилась на четвереньки и нарисовала на полу меловой полукруг, в котором и оказалась Жанна. Вдоль белой линии с внешней ее стороны Пелагея начертала какие-то слова. Однако с моего места прочесть их было нельзя. А ни двинуться, ни даже привстать я по-прежнему не мог.

– Изумительно, – кончив писать, полюбовалась плодами своих трудов колдунья. – А ты стой, стой, – велела она Жанне и направилась к буфету.

На сей раз Пелагея извлекла оттуда два допотопных граненых стакана из толстого стекла и оба доверху наполнила мутной бурой жидкостью из деревянной миски. Один стакан она вручила Жанне, другой поднесла к моим губам.

– Пейте!

Я пытался отвернуться. Такую гадость пить мне совсем не хотелось. Кто знал, что она там намешала.

– Пей, Федор, – еще более властным тоном повторила она.

Я был вынужден подчиниться. К немалому моему удивлению, омерзительная на вид жидкость оказалась весьма приятной на вкус. Что-то вроде имбирного лимонада. Я и не заметил, как осушил стакан до дна.

– Понравилось, Федя? – коротко хохотнула колдунья.

Я хотел кивнуть, но попытка окончилась неудачей. Плечо мое по-прежнему оставалось словно каменным.

Жанна тоже допила свою порцию. Она было шагнула к столу, чтобы поставить пустой стакан, но Пелагея протестующе замахала руками:

– Вернись!

Жанна послушно прижалась спиною к печке.

– Вот так-то лучше, – с облегчением выдохнула колдунья. – А то бы пришлось рисовать и писать все сызнова.

В комнате воцарилась полная тишина. Скрестив руки на груди, Пелагея замерла посреди комнаты. То ли собиралась с силами, то ли о чем-то задумалась. Постояв так с минуту, она медленно возвратилась к своей лавке и, сев, коротко бросила Жанне:

– Держи зеркало перед собой и смотри в него. Смотри не отрываясь, что бы ни происходило.

– Мяу-у–у, – свирепо раздалось сверху.

Видимо, кот решил подтвердить, что хозяйка не шутит. Жанна, молча кивнув, уставилась в зеркало.

Колдунья вновь простерла ладони над миской. Оттуда раздалось жужжание. Словно влетела пчела. Затем звук стал нарастать. Казалось, теперь по комнате кружится целый рой пчел. Громче, еще громче и еще… Потом жужжание стало тише и вдруг превратилось в шипение.

Пелагея принялась выделывать руками плавные пассы над миской. Внезапно из нее начало что-то появляться. Я не верил своим глазам. Это была голова огромной змеи. Она поднималась все выше и выше. Ее немигающие глаза смотрели на Пелагею.

– Повернись, – коротко бросила та.

Чудище повернулось и одним движением выскользнуло из миски на стол. У меня перехватило дыхание. Змея была огромной, толщиной в две мужских руки и длиною никак не меньше трех метров. Даже свернувшись, она занимала почти весь стол. «Удав», – промелькнуло у меня в голове. Во всяком случае, эта жуткая тварь очень смахивала на тех удавов, которых иногда показывали по телевизору.

Змея начала медленно сползать со стола. Я, словно завороженный, следил за ней. Она явно целилась на Жанну, а та продолжала, не отрываясь, глядеть в зеркало. Добравшись до мелового полукруга, чудище остановилось и несколько раз дотронулось до черты раздвоенным языком. «Жанна! – хотелось крикнуть мне. – Осторожней!»

Но что может крикнуть совершенно окаменевший человек. Проклятая колдунья! Она отвела мне роль пассивного наблюдателя. О, теперь-то я понимал, зачем ей это потребовалось. Мы с Жанной, как два совершеннейших простака, попали в хитро расставленную ловушку. Надо же, сдаться самим и без боя! А ведь именно так все и произошло.

– Мя-яу! – словно бы подтвердил худшие мои опасения Барсик.

Что ж, они могут радоваться. Теперь мне было совершенно ясно, кто наслал сглаз на Жанну и ее маму. Конечно же, Ольга Николаевна. Они, наверное, что-нибудь не поделили, и «дорогая тетя Оля», использовав близкое знакомство с ведьмой Пелагеей, решила сжить Тарасевичей со свету.

Видимо, когда мы с Котом не дали Жанне утонуть в проруби, что-то пошло совсем не так, как хотелось Ольге Николаевне, и она направила нас в колдовское логово, чтобы махом свести все счеты.

Змея пересекла меловой круг и начала обвивать Жаннины ноги. Она взбиралась все выше и выше, охватывая плотными кольцами тело жертвы. Я силился крикнуть:

– Жанна, брось свое зеркало! Бежим скорее отсюда, пока еще есть возможность!

Но губы мои оставались плотно сомкнутыми, а змея заключила в смертельное кольцо Жаннину хрупкую шею.

Я с трудом перевел умоляющий взгляд на Пелагею. Теперь я с трудом ее узнавал. Лицо ее искажала свирепая гримаса. Платок сбился на затылок. Из-под него торчали неопрятные огненно-рыжие космы. «Как у Барсика», – автоматически отметил я.

– Мя-у–у, – оглушил меня хриплый вой сверху.

Затем над моей головой что-то громко зашебуршало. Я с трудом поднял глаза. Гигантским усилием мне даже удалось немного повернуть голову. Лучше бы я этого не делал. С буфета свисала огромная серо-зеленая голова крокодила с разверзнутой пастью. Он смрадно дыхнул на меня. Его желтые зубы с клацаньем сомкнулись в нескольких сантиметрах от моего носа. В глазах у меня потемнело. Я потерял сознание.

Глава VII ТОЛЯН, ГДЕ ТЫ?

Очнулся я от леденящего холода и долго не мог ничего понять. Вокруг была вода. Одна обжигающая ледяная вода. Надо выныривать. Я направил тело вверх и немедленно стукнулся головой обо что-то твердое. Вытянул руки, пощупал. Надо мной была твердая плотная корка льда.

«Полынья. Где-то должна быть полынья, – не было у меня никаких сомнений. – Ведь как-то я сюда попал. А течения в Серебряных прудах нет. Значит, отнести далеко в сторону меня не могло». Я немного проплыл сперва в одном направлении, затем – в другом. Взгляд мой был прикован ко льду, толстому и прозрачному, словно стекло. Ни намека на полынью. Внезапно я увидел, что над моей головой скользит на коньках человек. Я сразу узнал его: Слава Кирьян. Я попытался привлечь его внимание. Но он почему-то меня не видел. Скользнув по мне равнодушным взглядом, Славка проехал мимо и, закрутившись волчком, остановился. К нему кто-то подъехал. «Светка», – вновь без труда узнал я.

«Славка, Светка! Помогите!» – хотелось крикнуть мне, но как раз это было невыполнимо. Я задерживал дыхание, чтобы не нахлебаться воды, и мог лишь изо всех сил колотить кулаками по ледяной корке. Тщетно. Они даже не посмотрели в мою сторону.

Славка что-то шепнул Светке на ухо. Она звонко расхохоталась. Смех ее резал мне уши. «Как они могут не видеть меня и не слышать, если сам я прекрасно их вижу и слышу?» – в панике размышлял я.

Но все-таки кое-кто меня видел. На идеально прозрачной поверхности льда распластался рыжий одноглазый бандит Барсик. Он с такой силой прижался ко льду, что морда расплющилась и стала совсем плоской и безобразной. Единственный его глаз хищно следил за каждым моим движением.

– Мя-яу! – издал триумфальный клич кот.

В ноги мне что-то вцепилось. Меня потянуло на дно. Я попытался схватиться за лед, но с тем же успехом мог бы цепляться за оконное стекло. Я глянул вниз. Меня держала мертвой хваткой Пелагея. Грудь мою сдавило. Воздух в легких кончился. «Вот и нету Феди», – промелькнуло напоследок у меня в голове…

Из бессознательного состояния меня вывело новое истошное «мя-яу». Я осторожно открыл глаза. Над моим лицом нависла рыжая одноглазая физиономия Барсика. Прозрачного льда между нами не было. Это я просек сразу. Потому что Барсик тяжело топтался у меня на груди.

– Ну, наконец-то! – услыхал я радостное восклицание Жанны. – Пелагея! Он очнулся!

Я поднял голову. Жанна, совершенно целая и невредимая, стояла рядом со мной, а я лежал на широкой деревянной лавке возле стола.

– Ты разве жива? – вырвалось у меня.

– А почему нет? – улыбнулась Жанна. Барсик, недовольно мяукнув, спрыгнул с моей груди и, нервно дергая хвостом, куда-то удалился. В комнату вошла Пелагея. Глянув на меня, она усмехнулась:

– Эх, слабый нынче мужик пошел.

Я уселся на лавке. За шиворот мне потекло что-то холодное. Я коснулся ладонью волос. Они были совершенно мокрые. «Серебряные пруды!» – мигом вспомнилось мне. Я обвел глазами комнату. Пелагея снова куда-то вышла. Я заговорщицки прошептал Жанне:

– Слушай, кто меня вытащил?

– Откуда? – вытаращилась она на меня.

– Да из воды, из воды, – лихорадочно произнес я. – Из Серебряных прудов. Там был лед.

– Федя, по-моему, тебе надо еще чуть-чуть полежать, – ласково проговорила Жанна.

– Не лежать, а бежать! – попытался подняться на ноги я.

Однако колени мои подкосились. Я вновь тяжело рухнул на лавку.

– Федя, бежать никуда не надо, – таким тоном обратилась ко мне Жанна, словно перед ней был не я, а какой-нибудь умственно отсталый.

Тут ко мне подошла Пелагея.

– На вот. Вытрись, – протянула она жесткое, пахнущее мылом, полотенце.

Я покорился. А когда вернул полотенце, колдунья протянула мне кружку с чем-то горячим. На губах ее заиграла улыбка.

– Выпей, герой. Сразу полегчает. И ноги вернутся.

– А куда они ушли? – вяло сострил я.

– Это тебе знать необязательно, – отозвалась Пелагея. – Главное, что они вернутся.

Питье оказалось совсем не противным. Оно напоминало чай с сахаром, молоком и корицей. Осушив кружку, я и впрямь почувствовал себя гораздо лучше. А главное, меня совершенно оставил панический ужас, который я испытал подо льдом Серебряных прудов. И Пелагею я теперь почему-то совсем не боялся.

– Федор, бедненький, – потрепала меня по голове Жанна. – Совсем все перепутал. Вспомни, тонула-то ведь на Серебряных прудах я. А вы с Котом меня вытаскивали.

– Это тогда, – хотелось все объяснить мне. – А я тонул только что. Видела, какие у меня волосы были мокрые.

– Так это от снега! – расхохоталась Жанна. – Ты потерял сознание, вот мы с Пелагеей и терли тебе уши снегом. Но ты все равно не приходил в себя. Тогда пришлось окатить тебе голову водой.

– А Серебряные пруды? – уставился я в упор на Пелагею.

– Не было их, – сухо отозвалась она, но мне показалось, что на губах у нее мелькнула улыбка.

– Федя, ты идти-то можешь? – спросила Жанна. – А то нам уже пора.

– Может, может, – ответила за меня Пелагея.

Я и впрямь легко встал на ноги и несколько раз прошелся взад-вперед по комнате.

– А с Жанной разве уже все? – посмотрел я на Пелагею.

– Все, – уверенно отозвалась она. И, переведя взгляд на девочку, поинтересовалась: – Зеркало не забыла?

– Нет, – похлопала по сумке Жанна. – Оно здесь.

– Держи всегда при себе, – продолжила наставления колдунья. – Даже ночью клади под подушку. Как вторая сторона треснет, значит, сглаз от тебя ушел окончательно.

– А пока еще не ушел? – встревожился я.

– Пока только наполовину, как и обещала, – отозвалась Пелагея. – Малые неприятности еще могут быть, но больших не предвидится. Идите с богом.

Мы оделись и вышли. Вслед нам послышалось пронзительное и даже какое-то унылое «мяу». По-моему, рыжий бандит тоже с нами попрощался.

– Слушай, Жанна, – уже возле самой калитки остановился я. – А ты заплатить не забыла?

– Я пыталась, – ответила моя спутница. – Но Пелагея говорит: «Пока второе зеркальце не треснет, ни копейки с тебя не возьму».

– А первое разве уже треснуло? – удивился я.

– Сам разве не видел? – в свою очередь изумилась Жанна.

– Я только видел, как этот жуткий удав тебя душил, – меня передернуло от одного лишь воспоминания об этом.

– Удав? Душил? – она широко раскрыла огромные зеленые глаза. – Во-первых, Федя, это был вовсе не удав, а уж, с такой желтой коронкой на голове. А, во-вторых, он и не думал душить меня. Просто заполз по мне к зеркальцу. Конечно, приятного было мало. Но потом уж залез в зеркало, и одна его сторона тут же треснула.

– Жанна, у тебя с головой все в порядке? Сама подумай, как может кто-нибудь залезть в зеркало?

– Не знаю, – честно ответила она. – Но уж залез, и зеркало с этой стороны треснуло. Только самое странное и страшное даже не в этом. Помнишь, Пелагея велела мне не отрываясь смотреть в зеркало?

– Да, – подтвердил я.

– Ну так вот, – продолжала она. – Я в этом зеркале ничего не видела. Ни своего отражения, ни… Словом, вообще ничего. Передо мной была черная бездонная дыра. В нее-то змея и провалилась.

– Глюки, – теперь не сомневался я.

– У кого? – Жанна свернула из переулка на деревенскую улицу.

– У нас обоих, – на ходу объяснил я. – Понимаешь, она чем-то нас опоила, и у нас начались видения.

– Ну, не знаю, – явно не убедили мои слова Жанну. – Во всяком случае, змея была настоящая. И я чувствовала, как она ползет по мне.

– Я тоже много чего чувствовал, – откликнулся я. – Но все это ерунда.

Теперь, при свете ясного солнечного утра, только что пережитое и впрямь казалось мне совершеннейшей чушью. Разве что нас действительно чем-нибудь опоили.

Когда мы вошли в рощу, я посмотрел на часы. Как мало, оказывается, прошло времени! А ощущение было такое, словно мы провели у колдуньи почти целый день.

– Жанна, если мы сейчас поднажмем, то успеем к третьему уроку.

Кивнув, она прибавила шаг.

– Предположим, ты, Федор, прав, и все дело в каком-то наркотическом зелье, которое нам дала Пелагея.

– Ежу понятно, – все меньше оставалось сомнений у меня.

– Нет, Федя, – покачала головой Жанна. – Тогда вообще ничего не понятно. Зачем Пелагее такое понадобилось?

– Ну-у, – в раздумье протянул я. – Наверное, хотела убедить нас, что она – настоящая колдунья.

– С какой целью? – задала новый вопрос Жанна. – Ведь она столько времени на нас потратила, а не получила ни копейки. Вот представь себе: мы с тобой больше к ней не придем. Выходит, она зря старалась?

– И впрямь ерунда получается, – только и мог ответить я.

Следующее потрясение ожидало нас в собственном дворе. Снеговика с лицом Волобуя на детской площадке как не бывало. Мы подошли и тщательно осмотрели место, где он стоял. Ну, хоть бы что-нибудь осталось. Лишь ровная утоптанная площадка, на которой резвились дети с лопатками, и только.

Мы с Жанной ошеломленно поглядели друг на друга. Двух часов еще не прошло с тех пор, как мы наткнулись здесь на снежного Толяна. Не растаял же он при пятнадцатиградусном морозе. На лавочке сидели три бабушки.

– Простите, пожалуйста, – обратился я к ним. – Вот тут… здесь… Ну, знаете, сегодня утром стояла такая большая красивая снежная баба в шапочке. Ее, наверное, разрушили, да?

Лица обеих бабушек сделались очень забавными. Ну, как будто они прочитали в газете, что из местной психбольницы сбежал опасный маньяк, и вот он теперь перед ними.

С минуту длилась немая сцена. Затем одна из старушек спросила:

– А ты именно в этом дворе снеговика видел?

– Естественно, – тоном, не допускающим возражений, произнес я. – Это вообще мой двор.

– Нет, ты наверняка что-то путаешь, – вмешалась другая бабушка. – Мы тут уже полтора часа гуляем, и никакого снеговика…

– Да, да, вы знаете, наверное, мы и впрямь перепутали, – скороговоркой выпалила Жанна. – Извините, пожалуйста.

– Не говори глупости! – возмутился я. – Не могли мы ничего перепутать!

Однако Жанна, схватив меня за руку, решительно зашагала прочь.

– Куда? Куда ты меня тащишь? – пытался сопротивляться я.

– В школу, – продолжала волочить меня вперед она. – Федор, ты как-то действительно отупел. Неужели ничего не понимаешь?

– Вот уж в этом ты права! – Нервы у меня окончательно сдали, и я орал во всю глотку:

– Был снежный Толян – и нету снежного Толяна! Почему ты мне не позволила выяснить у бабок? Жанна зажала мне варежкой рот.

– Во-первых, не выступай так громко. А во-вторых, выяснять у бабушек бесполезно. Они ничего не знают и ничего не видели. – Тут она понизила голос почти до шепота: – Федя, врубись: Толяна только мы видели. И у нас во дворе, и там, на столбах.

– И… и что это значит? – произнес я.

– Понятия не имею, – ответила Жанна.

– Зато я имею! Это Пелагея заколдовала его!

– У тебя последнее время сплошные крайности, – вздохнула Жанна. – То утверждаешь, что Пелагея просто нас опоила и обманула. А теперь, видите ли, она Толяна заколдовала. Выбери, пожалуйста, что-нибудь одно.

Легко сказать, выбери. Да у меня в башке была полная каша. И я вообще мало чего понимал. Жанне, кажется, все со мной стало ясно. Во всяком случае, она сказала:

– Чего зря гадать. Вот придем сейчас в школу и выясним, есть там Толян или нету. Только сначала я хочу позвонить тете Оле. Она обещала узнать, как мама.

– Вон автомат, – указал я на будку, стоявшую совсем рядом от нас.

По телефону Жанне ответили, что Ольга Николаевна уехала в больницу к Юлии Павловне и что той вроде бы получше. Во всяком случае, врач разрешил ее навестить.

– Вот, Федя, – повесив трубку, улыбнулась Жанна. – А ты в Пелагее сомневался.

– Я и сейчас очень даже сомневаюсь, – упорствовал я. – Ты не допускаешь, что, твоей матери просто так стало лучше. А верней, потому что ее хорошо лечили.

– Думай что хочешь, – махнула рукою девочка. – Главное, маме лучше. А остальное… – И, не договорив, она двинулась по направлению к школе. Затем, кинув взгляд на часы, прибавила шаг: – Федор, бежим. Иначе и на третий урок не поспеем.

Мы понеслись что было мочи. Однако, когда до школы оставалось совсем чуть-чуть, Жанна остановила меня.

– Погоди. Надо договориться.

– О чем? – не дошло до меня.

– О Пелагее, – оглядевшись по сторонам, прошептала Жанна. – Не хочу, чтобы ты кому-нибудь об этом рассказывал. Понимаешь, ни единой живой душе, – подчеркнула она. – И я не собираюсь. Даже Динке.

– А Коту? – спросил я. – По-моему, ему надо сказать.

Жанна кивнула:

– Коту можно. Он поймет.

– Договорились, – откликнулся я.

– Мя-яу, – протяжно раздалось у меня за спиной.

Подпрыгнув от неожиданности, я обернулся: «Барсик?» Но это был не он. На сугробе, как изваяние, восседал толстый серый тигровый кот из нашей школьной столовой. Его звали совсем не Барсик, а Васька.

– Пошли, пошли, – в который раз поторопила меня Жанна.

Вскоре, раздевшись, мы уже бежали вверх по лестнице к своему девятому «Г». Возле двери нас остановила классная руководительница Надежда Григорьевна.

– Фомин, Тарасевич, почему вы не были на двух первых уроках? – с беспокойством осведомилась она.

Встревоженный ее вид порядком нас озадачил. Обычно Надежда Григорьевна была целиком и полностью поглощена какими-то своими сложными семейными проблемами, а на происходящее вокруг нее в школе реагировала весьма вяло, сугубо по обязанности. Мы с Жанной даже не предполагали, что она способна так взволноваться из-за отсутствия двух учеников на первых уроках.

– Отвечайте, где вы были? – повысила голос Надежда.

– Вы понимаете, у меня мама в больницу попала, аппендицит, – отозвалась Жанна. – Мне надо было с утра кое-что для нее сделать, а Федя мне помогал.

Слова Жанны повергли меня в восторг. Это же надо: найти вполне уважительную причину и при этом, по сути, не соврать.

– Неужели такая срочность? – продолжало всю колотить высокую и худую Надежду. – Нельзя до конца уроков дождаться?

– Нельзя, – твердо возразила Жанна. – Вы разве не понимаете? У меня мама в больнице, и у нее осложнение. И пропустили-то мы всего два урока.

Встретив решительный отпор, классная заметно стушевалась и гораздо более мирным тоном произнесла:

– Ладно. Потом разберемся. А сейчас вы мне вот что скажите: Толю Волобуева нигде не встречали?

– А разве он так и не появился? – вытянулось лицо у Жанны.

– Нет, – покачала головой классная. – Его мама только что от нас ушла. Толя отсутствует со вчерашнего дня.

– Она вчера вечером нам с Жанной тоже звонила, – счел своим долгом сообщить я. – Но мы думали, уж сегодня-то в школе он точно появится.

– Значит, вам о нем что-то известно? – насторожилась классная.

– Да откуда? – развела руками Жанна.

– Мы же не близкие с ним друзья, – добавил я.

– Ну-у, – по-прежнему изучающе взирала на нас Надежда, – чтобы знать что-то о человеке, не всегда обязательно числиться в его близких друзьях.

– Но мы ничего не знаем, – повторила Жанна. – Действительно, совсем ничего.

– Положим, что так, – многозначительно изрекла Надежда.

«Ясно как божий день: она не верит нам, – подумалось мне. – Значит, сейчас примется окольными путями вытягивать информацию. Однако не сообщать же ей про Волобуя-снеговика или Волобуя-столб. Конечно, если бы это помогло найти Волобуя, я бы, пожалуй, сказал. Однако это только может помочь нас с Жанной упечь в психушку».

– Ребята, я только об одном вас прошу, – тем временем продолжала Надежда Григорьевна. – Если вы вдруг случайно… Подчеркиваю: случайно, – с нажимом повторила она, – что-то узнаете про Толю, немедленно сообщите мне, его матери или директору школы. Любая информация очень важна. От нее может зависеть жизнь Толи. И в любом случае не считайте, что, информируя взрослых, предаете товарища.

– Надежда Григорьевна! – взмолилась Жанна. – Мы ничего не считаем, но у нас нет никакой информации.

– Понимаю, – ответила классная. – Я просто предупреждаю на тот случай, если появится. Ну, ладно. Идите в класс.

И, пропустив нас вперед, она тоже вошла. Нам предстояли два ее урока.

Занятия в этот день проходили сумбурно. Сперва наших ребят по одному вызывали к директору. Каждый подвергался наиподробнейшим расспросам об отношениях с Толяном, а особенно о последних с ним встречах и разговорах. Дольше всех отсутствовал Витек – самый близкий приятель Волобуя. Но даже он не смог сообщить ничего вразумительного.

На пятом уроке в класс явился наш участковый и еще раз повторил примерно то же, что говорила Надежда Григорьевна мне и Жанне. Мол, любая информация о Толе важна для поисков, и долг каждого сообщить все, что он знает по этому поводу.

Весь наш девятый «Г» пообещал именно так и поступить, на чем участковый, поморщившись, удалился. Я вполне понимал его: полдня, проведенные в нашей школе, ни на йоту не продвинули расследование.

Нам с Жанной становилось все больше не по себе. И остальным нашим ребятам, по-моему, тоже. Теперь все были уверены: Толян не куда-то закатился, а действительно исчез, и неизвестно вообще, жив ли он.

На последней перемене мы с Жанкой, Славкой Кирьяном, Светкой Полежаевой, Игорем Со-ломатиным, Лариской Рыжовой и Дианой Кирейцевой пристали к Витьку:

– Скажи честно, у него с этим бизнесом на Серебряных прудах ничего не случилось? Может, наехал кто?

– Тоже мне, бизнес, – присвистнул Витек. – Да там всего навара хватило на несколько бутылок «Спрайта». На чего наезжать-то? И ребята на Серебряных все свои катаются. Эх, Толька…

– Значит, бизнес ни при чем, – мрачно изрек Кирьян. – Но куда, скажите мне, в таком случае он девался? – Витька, – начал я, – а ты хоть знаешь, Толян вчера после школы домой пошел или еще куда?

– Не, не домой, – последовал четкий ответ.

– А куда? – нестройным хором осведомились мы.

– Мне не докладывал, – обиженно шмыгнул носом Витек. – И с собой не взял. Мол, у него секрет и личное дело.

– А ты участковому рассказал? – уставились мы на него.

– Ну, – кивнул Витек. – И до сих пор жалею. Меня после этого полчаса мурыжили по поводу Толяновых личных дел. А мне почем знать? – Он вновь громко шмыгнул носом. – Раньше у Волобуя с личными делами не очень складывалось. Я вообще, когда он мне заявил про личное, подумал, что пургу гонит. В общем, не знаю я ничего, ребята. А Толика жутко жалко.

И, махнув рукой, он ушел.

После уроков мы с Жанной на всех парах понеслись домой. Она спешила узнать, как мама.

– Федя, зайдешь? – остановилась она возле собственной двери.

Я, естественно, согласился. Жанна, даже не скинув куртку, созвонилась с Ольгой Николаевной. Новости были хорошие. Температура спала. Юлия Павловна чувствует себя гораздо лучше и завтра ждет после уроков Жанну.

– Ура-а! – положив трубку, закричала она. – Федя, я так рада! Так рада!

Я, естественно, тоже был рад. Но Жанна вдруг нахмурилась:

– За маму-то я рада, – уже совсем другим тоном продолжала она, – а вот перед Толяном чувствую себя виноватой. Может, все-таки надо было рассказать, что мы видели? Или хотя бы у Пелагеи спросить? Вдруг она бы нам объяснила?

– Не догадались, – в свою очередь посетовал

я. – Но, с другой стороны, Жанна, когда мы были у Пелагеи, то еще надеялись, что он вернется.

– Надеялись, – словно эхо, повторила она. – Но он не вернулся.

Глава VIII ЗЛОВЕЩАЯ НАХОДКА

Слушай, Жанна, а пошли к Пелагее прямо сейчас, – предложил я. – Да, так, наверное, будет лучше всего, – согласилась она.

Пирс немедленно протестующим воем дал знать, что придерживается другого мнения.

– Ну, конечно, – спохватилась Жанна. – Он ведь с утра негулянный.

Пирс великолепным прыжком-свечой засвидетельствовал, что именно так все и обстоит на самом деле.

– Федор, – снова заговорила Жанна, – выведи его по-быстрому, а я пока сварганю поесть. Пирса покормим, сами перекусим – и полный вперед.

Последние слова я дослушивал уже на лестничной площадке, куда схватив с вешалки поводок, выбежал вместе с прыгающим псом. В лифте у меня возник план. Я решил совместить необходимое с полезным. Пока Пирс гуляет, потолкусь на детской площадке и еще раз ненавязчиво поспрашиваю, не видел ли кто вчера вечером или сегодня утром снеговика.

Однако мне не повезло. На площадке никого не оказалось. Видимо, мы с Пирсом попали сюда в непрогулочное время. Зато я мог спокойно и неторопливо осмотреть место, где стоял странный снеговик.

Как я ни вглядывался в ровную, утоптанную десятками маленьких детских ног площадку, мне снова не удалось обнаружить ни малейшего признака, что здесь стоял снеговик. Вдруг меня осенило: «А какие, собственно, должны оставаться признаки?» Ну, слепили снеговика, затем кто-то его разрушил и… Нет, все-таки не получалось. Я отчетливо помнил: снеговик был слеплен на славу. А значит, хоть какие-нибудь его фрагменты должны валяться поодаль. Тем более, повторяю, на улице стоял пятнадцатиградусный мороз.

Так ни в чем и не разобравшись, я вернулся с Пирсом в квартиру Тарасевичей. Он мигом кинулся на кухню обедать. Мы с Жанной тоже наскоро пожевали и направились к Пелагее.

Когда мы достигли деревни, уже сгущались сумерки. Подходя к знакомой калитке, я как-то напрягся и с опаскою посмотрел на столбы. Голов Волобуя на них, к счастью, не было, Я дернул калитку. Она не подалась.

– Сильнее, – сказала Жанна. – Разве забыл, что она тугая.

Я удвоил усилия, но по-прежнему не достиг результата.

– Кажется, заперто, – наконец сдался я. – Сейчас перелезу и постучу в дверь.

Перемахнув через забор, я попытался открыть калитку изнутри. Однако и этого мне не удалось.

Я взбежал на крыльцо и заколотил в дверь. Внутри не отреагировали. Я прислушался. Ни звука. Тогда я подергал дверь. Заперто. Приложил к ней ухо. Мертвая тишина. Даже «мяу» не раздавалось. Дом казался необитаемым.

Еще на что-то надеясь, я обежал избу вокруг, попутно заглядывая во все окна. Они были плотно занавешены, и света наружу не пробивалось. Тогда я на всякий случай постучал. Вновь никакого ответа.

Совершенно подавленный, я возвратился к Жанне:

– Ее нету дома.

– Что же нам теперь делать? – с тоскою произнесла девочка.

– Ну, может, она ненадолго вышла, – еще надеялся я. – Подождем.

– А если надолго? – спросила Жанна.

– Сейчас у соседей спросим, – заметил я свет в окошке соседней избы. – Вдруг они чего знают. Это же все-таки деревня, а не город.

– Пошли, – согласилась Жанна.

Соседнюю калитку мы отворили безо всяких приключений. Она была заперта на элементарный шпингалет. На первый же наш стук в дверь внутренность дома ответила шебуршанием, надтреснутым криком: «Сейчас, сейчас», – наконец, шаркающими шагами.

Наконец в середине двери открылось маленькое окошко. Сперва нам ударил в глаза свет фонарика. Затем фонарик исчез. Из окошка высунулось лицо. Старое, сморщенное, с одним-единственным зубом посредине рта. Ну, просто классическая Баба Яга. Скорей уж ее, а не Пелагею можно было назвать бабкой-колдуньей. Или у них вся деревня этим занимается?

– Вам чего, касатики? – с подозрением посмотрела на нас старуха.

– Да вообще-то мы не к вам, а к Пелагее, – принялся объяснять я. – Но у нее никто не открывает.

– И не откроют, – твердо произнесла старуха. – Отъехала она куда-то. Сказала, сегодня навряд ли будет. На машине уехала.

– Что же нам теперь делать? – вырвалось у Жанны.

– Завтра придите, думаю, вернется, – с важностью проскрипела старуха.

– Спасибо, – выдохнула Жанна. Окошко тут же захлопнулось. Мы поспешили в обратный путь.

– Вот видишь, – никак не могла успокоиться Жанна. – Теперь мы до завтра ничем не сможем Толяну помочь. Даже ничего не узнаем.

Я молчал. Да и что можно было ответить? Кажется, для Волобуя все складывалось наихудшим образом. И, хоть раньше меня порядком тяготила его, так сказать, невольная дружба, сейчас я ничего не имел против нее. Пусть хоть по три раза в день шастает ко мне домой, только бы нашелся целым и невредимым. Однако в глубине души я совсем не был уверен в столь благополучном исходе, а потому на душе у меня скребли кошки.

Жанна тоже понуро брела вперед. Мне кажется, ее не оставляло чувство вины перед Волобуе-вым. Хотя, собственно, в чем заключалась вина?

Мы уже сворачивали из переулка на центральную улицу деревни, когда навстречу нам выехала машина. Мы сошли на обочину, чтобы пропустить ее. Было уже совсем темно, и кто находился внутри, мы не видели.

– А это, случайно, не Пелагея вернулась? – посмотрела на меня Жанна.

Словно бы отвечая на ее, слова, машина затормозила прямо у ворот колдуньи.

– Кажется, и впрямь вернулась, – ответил я. – Полный назад.

И мы побежали обратно. Дверца автомобиля хлопнула. Из него тяжело выбралась женщина. Это была явно не Пелагея. Мы с Жанной, так и не добежав до ворот, остановились.

Женщина начала дергать калитку. Жанна, приглядевшись, шепнула мне:

– Федор, а ведь это, по-моему, мать Волобуя.

– Мать Волобуя? – переспросил я.

– Ну да. Правда, я видела ее всего один раз в жизни. Но, думаю, не ошибаюсь.

Тут женщина нас заметила и прокричала:

– Эй, ребята, вы местные?

– Вам Пелагею? – почел за лучшее обойти стороной вопрос насчет нашей «местности» я. – Так ее сегодня не будет.

– Она уехала, – уточнила Жанна.

– Совсем? – послышалось отчаяние в голосе женщины.

– Нет. Только до завтра, – поспешил успокоить я.

– Все равно плохо, – мрачно произнесла женщина и с шумом плюхнулась на сиденье машины.

Мотор взревел. Машина попятилась задним ходом к улице.

– А может, попросим нас подвезти? – повернулся я к Жанне.

– Нет, – решительно возразила она. – Этого мне совсем не хочется.

Машина развернулась и унеслась в направлении местной цивилизации. Нашего настроения эта встреча не улучшила. Мы по собственному опыту знали: к таким, как Пелагея, люди обращаются лишь в самых крайних случаях, когда традиционные методы не помогают. Значит, ни самого Толяна, ни его следов по-прежнему не обнаружено.

Совершенно разбитые и расстроенные, мы доплелись до дома. Предков моих еще не было, я вновь пошел к Тарасевичам. Тем более что там осталась гостить моя сумка с учебниками.

Сбросив куртки, мы отправились в комнату и сели в кресла друг против друга.

– Ну, и что мы теперь будем делать? – кинула на меня такой взгляд Жанна, словно я должен был знать ответ.

Но я лишь пожал плечами и откровенно признался, что для бедной моей головы слишком уж много сегодня всего произошло и она просто отказывается работать. Затем я вспомнил, что Жанна мне так и не показала зеркальце.

– Ой, – мигом полезла в сумку она. – Действительно, давай посмотрим. Может, и второе стекло уже треснуло.

Она извлекла на свет зеркальце с ручкой. Я увидел, что одна сторона его испещрена трещинами. Стекло, однако, прочно держалось в раме. На мой взгляд, это противоречило элементарным законам физики, о чем я и сказал Жанне.

– Может, сверху наклеена какая-нибудь пленка? – предположила она.

Я поковырял треснувшую сторону ногтем. Ни намека на пленку. И все же какая-то таинственная сила крепко удерживала осколки на месте.

– А я теперь в нем отражаюсь! – удивилась Жанна.

Она перевернула зеркало. Другая сторона была совершенно целой. Но и в ней девочка отражалась. И я тоже отражался. И в растрескавшемся и в целом стекле. Словом, почти зеркало как зеркало. Во всяком случае, основную функцию свою выполняет.

– Значит, сглаз пока еще не совсем ушел. – И, еще раз задумчиво поглядев на целую сторону зеркала, Жанна засунула его в карман.

– Главное, не забывай все время держать его при себе, – счел своим долгом напомнить я.

– Ох, нелогичный сегодня ты, Федя, – покачала головой она. – То вообще считаешь Пелагею шарлатанкой, а то… «зеркало не забывай держать при себе».

Продолжать этот разговор мне не хотелось. И я поспешил сменить тему:

– Кстати, о разбитом зеркале. Надо будет сделать новое стекло для портрета Жанны д'Арк. Давай я промерю.

Поднявшись с кресла, я потянулся к гравюре. У меня тут же вырвался изумленный возглас:

– Жанка, когда ты только успела? На картине было новенькое стекло.

– Что успела? – уставилась на меня Жанна.

– Не прикидывайся, пожалуйста! – в раздражении проорал я. – Дураком меня считаешь?

– О чем ты, Федя? – сделался еще более удивительный вид у Жанны.

– Конечно, конечно, – совсем обозлился я. – Она ничего не знает. Стекло треснуло. Ты вытащила осколки, и все. Да?

– Ну, да. А что случилось?

С этими словами Жанна наконец удосужилась посмотреть на гравюру. Рот у нее раскрылся. Затем она в полном ошеломлении произнесла:

– Федька, твоя работа? Как и когда ты сумел это незаметно от меня вставить?

– Ты серьезно считаешь, что это моя работа? – постарался как можно спокойней произнести я.

– Но ведь не моя же, – развела руками Жанна. – Мне, знаешь ли, последнее время было не до того.

Потом мы довольно долго молчали. По-моему, любому человеку потребуется время, чтобы переварить такое. И если до сей поры я все-таки склонялся к выводу, что Пелагея нас чем-то опоила, то теперь мне сделалось ясно: даже самое сильное зелье не могло заменить стекло на картине, висевшей в запертой на все замки квартире Тарасевичей. А тогда почему же я должен сомневаться во всем остальном?

– Неужели это тоже сделала Пелагея? – ткнула пальцем в сторону гравюры Жанна.

– Теперь полагаю, что да, – кивнул я.

– Значит, она все-таки колдунья. Настоящая колдунья, – сказала Жанна.

– Или так, или другой вариант, – вновь меня одолели некоторые сомнения. – Пелагея нас опоила. Мы впали в транс. Она вытащила у тебя из сумки ключи. И пока мы смотрели глюки со всякими там крокодильчиками и змейками…

– С кро-ко–диль-чи–ка-ми? – по складам проговорила Жанна. – Никаких крокодильчиков я не видела.

– Это был мой крокодил, – объяснил я. – Он чуть голову мне не оттяпал, перед тем как я утонул в Серебряных прудах.

– Нигде ты не тонул, – отмахнулась Жанна. – Тебе все привиделось.

– Неважно, – перебил я. – В общем, пока мы глючили, Пелагея села в свою машину, доехала до нашего дома, открыла твою квартиру, взяла гравюру, съездила с ней в стекольную мастерскую, починила, вернулась обратно к тебе, повесила картину на стену и…

– Федя, ты сам-то этому веришь? – даже не потрудилась дослушать Жанна.

– Нет, – признался я. – Но я вообще уже не знаю, чему верить.

– Я тоже, – согласилась Жанна. – А то и в мозгах не укладывается.

– Просто крыша едет, – подхватил я.

– Но стекло-то на месте, – вернула меня к действительности Жанна.

– Ага. – Снова поднявшись из кресла, я потыкал пальцем в новенькое стекло и вдруг испытал огромное облегчение. Да как же мы раньше не догадались? Это ведь тетя Оля сделала. Наверняка решила хоть чем-то порадовать Жанну. Она вчера ушла из квартиры позже нас. Вот, наверное, и успела сбегать в какую-нибудь мастерскую. А потом тихонько повесила гравюру назад.

Я поделился своим открытием с Жанной. Выслушав, она облегченно вздохнула:

– Ну вот, Федя. А мы с тобой нагородили каких-то ужасов. Надо сразу, как тетя Оля сегодня придет, поблагодарить ее.

Из передней раздался настойчивый трезвон. Пирс залаял и бросился к двери. Кто-то упорно давил на кнопку звонка. Я посмотрел в глазок и увидел встрепанную Динку. Едва ей отворили, она вихрем ворвалась в переднюю.

– Слава богу, ты дома! – кинулась она к Жанне. Потом, увидав наконец меня, недовольно бросила: – Ну, конечно, и ты здесь. Но, может, и к лучшему. Слушайте, что скажу, – затараторила она. – Мы со Светкой и Славкой на Серебряных прудах нашли сумку Толяна.

– Что-о? – в один голос протянули мы с Жанной.

– То самое! – выпалила Динка. – Мы там гуляли, вдруг видим: из снега что-то торчит. Славка копнул рукой. Смотрим – сумка. Похожа на волобуевскую. Открыли, там его тетради, учебники и дневник.

– И что? – спросил я.

– Ну, мы понесли ее. Сперва к его предкам.

Их нет. Мы – к участковому. Он сказал, сейчас будет всю местность вокруг Серебряных прудов прочесывать. Вдруг Толян тоже где-нибудь там, в снегу.

Динку едва можно было понять. От избытка эмоций она захлебывалась и проглатывала концы слов.

– А, может, он вообще, как ты, в пруду утонул, – продолжала Кирейцева. И с каким-то совершенно неясным в данной ситуации укором добавила: – Между прочим, я про твой случай, Жанка, участковому рассказала. А он не верит. Ты обязательно должна сейчас же пойти и ему подтвердить. Ну, что там была полынья, и ты в нее провалилась. Я уж все телефоны по дороге оборвала. А у вас никто не подходил. Где вы вообще шатались?

– Да мы так… просто, – почему-то смутился я.

Динкины глаза сузились. И она процедила сквозь зубы:

– Понятно. Можешь не продолжать.

Продолжать я, сами понимаете, и не собирался, потому что не мог. Ведь мы с Жанной договорились.

– Давайте, давайте, одевайтесь! – в полном раже поторапливала нас Динка. – Сейчас все на прудах соберутся.

– Никуда я не пойду, – тихо откликнулась Жанна.

Лицо ее сделалось бледным, как полотно, она нервно ломала руки.

– Как это не пойдешь? – возмутилась Динка. – Значит, ты все наврала про то, что тонула?

– Именно потому, что не наврала, – с усилием выдавила из себя Жанна. – Я теперь видеть эти пруды не могу. Даже мимо идти тяжело.

Мне отчетливо вспомнилось: каждый раз, как мы по пути к Пелагее проходили мимо прудов, Жанна упорно старалась смотреть в другую сторону. А путь наш лежал на достаточном расстоянии от них.

– Ну, так, – счел своим долгом вмешаться я. – Жанка остается дома. Нечего ей там делать. А с участковым поговорю я. Потому что все произошло при мне, и я вытаскивал ее. А если нужен будет еще один свидетель, позвоним Максу.

Динку такое решение вполне устроило.

– Правильно, Федя. А ты, трусишка, – ласково потрепала она по плечу Жанну, – сиди и жди. Вернемся и обо всем тебе доложим.

Вскоре мы уже неслись к прудам. Уже издали я увидел, что на берегу первого пруда собралась солидная толпа. Подбежав, мы увидели почти всех своих одноклассников и еще множество взрослых людей, часть из которых держала на поводках собак.

Вцепившись в мою руку, Динка, не произнося ни слова, поволокла меня сквозь толпу. Наконец мы с трудом нашли участкового – того самого, который сегодня опрашивал нас в школе. Сейчас он, бурно жестикулируя, объяснял что-то группе мужчин.

– Вот, – указала на меня Динка. – Привела.

– А ты говорила, девочка провалилась, – поморгал глазами милиционер.

– Провалилась девочка, – начала быстро объяснять Динка. – Но она не захотела прийти. А это Федор, свидетель. Он вытаскивал.

– Ну, Федор так Федор, – кивнул участковый и строго воззрился на меня: – Почему происшествие не заявили?

– Не знаю, Виктор Васильевич, – ответил я. – Наверное, Жаннина мама собиралась, но на следующий день попала в больницу.

– Кто попал? – не понял участковый.

– Мама, – внес ясность я. – Жаннина.

– Чего с ней случилось? – насторожился Виктор Васильевич.

– Аппендицит. Операция.

– А-а, – даже как-то разочарованно протянул участковый. – Ну, аппендикс – это не по моей части. А вы, интересно, где свою правовую сознательность потеряли? Почему умолчали в школе?

– Так вы же нас про Волобуева спрашивали, а не про то, как Жанна в полынью провалилась, – начал оправдываться я. – К тому же мы эту полынью потом искали, а она куда-то исчезла.

– Куда же она могла подеваться? – спросил Виктор Васильевич.

– Сами удивляемся, – честно ответил я.

– Они удивляются! – завопил участковый. – Небось тонким льдом затянуло, вы и прошлепали! А после туда же и Волобуев ухнул! И все через вашу несознательность!

– Но там же после этого целый день люди катались, и ничего, – ответил я.

– Повезло, значит, людям, а Волобуеву – нет, – многозначительно изрек милиционер.

У меня на душе заскребли кошки. Следовало и впрямь хотя бы сделать отметку на месте полыньи. Но до того ли нам тогда было? Мы только и думали, как скорее доставить Жанну домой… А на следующий день полынья исчезла.

– Ладно, – махнул рукой участковый. – Что было, то было, назад не воротишь. Так что рассказывай быстро и по порядку. Может, хоть тело оперативно найдем.

При слове «тело» я впал в ступор и никак не мог сообразить, с чего должен начать свой рассказ. Но опытный участковый прибег к помощи наводящих вопросов и мало-помалу вытянул из меня необходимую информацию.

Пока я рассказывал, на берегу вовсю шли поиски с собаками. Затем участковый подозвал к себе часть людей без собак.

– Строимся в цепочку и прочесываем второй пруд в целях обнаружения полыньи, – четко поставил он задачу.

Пруд прочесывали буквально по миллиметру, однако следов полыньи найти так и не удалось.

– При сильном морозе вполне возможно, – наконец сказал участковый.

Поиски на берегах, продолжавшиеся до позднего вечера, тоже не принесли никаких результатов. В результате участковый велел всем расходиться.

– А ты, – обратился он ко мне, – завтра совместно с этой Жанной после уроков бегом ко мне. На всякий случай сниму с вас показания.

Мы с Динкой, совершенно измученные, пустились в обратный путь. По дороге я взглянул на часы. Кошмар! Половина десятого. Представляю, что делается с моими предками! Они же с ума сейчас сходят, куда я пропал. Решат, что вообще из школы не возвращался. Ведь даже сумка моя у Жанны лежит. А если до них уже дошла история с Волобуем, то вообще ужас.

Однако с предками относительно обошлось. К счастью, моя родительница, едва вернувшись домой, догадалась позвонить Жанне, и та все объяснила. Но, конечно же, мне вместо Тарасевичей пришлось идти домой. Так что у Жанны осталась одна Динка Впрочем, мы все равно не могли при ней ни о чем говорить.

А поделиться мне с кем-то было необходимо. И, как только предки мои наохались и наахались по поводу Волобуя, я ушел в свою комнату и позвонил Коту. Он с ходу принялся упрекать меня:

– Хорош друг! Почему я должен обо всем узнавать последним?

– Да я собирался, но времени…

– Знаю, с Жанкой уже разговаривал, пока вы с Динкой на пруд бегали, – перебил меня Макс. – Толян нашелся?

Я объяснил, что нет. И продолжил:

– Макс, а Жанна все тебе рассказала?

– Все, – откликнулся мой старый друг. – И про Пелагею, и про сглаз, и про снеговика, и про головы на столбах, и я тут подумал…

– Что ты подумал? – выкрикнул я в трубку.

– Ну, понимаешь, – медленно произнес Макси-Кот. – Боюсь, Толяна уже нет в живых. А вы с Жанкой видели его призрак. Наверное, он взывает о помощи. А вернее, подсказывает, как выяснить, что с ним случилось.

Глава IX НОЧНОЕ ЯВЛЕНИЕ

Голова у меня уже совершенно раскалывалась от обилия сегодняшних впечатлений и предположений. И я с изумлением переспросил:

– Подсказывает, как выяснить, что с ним случилось?

– Именно, – уверенным голосом произнес Макси-Кот. – С призраками такое бывает. Они иногда даже спустя несколько веков перед кем-нибудь появляются. И требуют, чтобы раскрыли преступление, которое привело к их гибели. А главное, пока это преступление не раскроют, они не отстают.

– То есть ты, Кот, уверен, что Волобуя уже нет в живых? – И от одной только мысли об этом меня стало мутить.

– Хотел бы сказать другое, но не могу, – мрачным тоном изрек Макси-Кот.

– А я все еще почему-то надеялся, что Толян вот-вот откуда-нибудь возникнет целый и невредимый, – с грустью проговорил я.

Кот довольно долго хранил молчание. И, наконец выдавил из себя:

– Я бы тоже этого хотел, но, боюсь, мы с тобой больше никогда Толяна живым не увидим.

– А ты не допускаешь, что его заколдовала Пелагея? – поделился своею утренней версией я.

– Фома, а ты сам это допускаешь? – ответил вопросом на вопрос Кот.

– Да, в общем, не очень, – честно признался я. – Наверное, мне скорей хочется верить. Понимаешь, тогда еще есть надежда. К тому же мы ведь с Жанной собственными глазами видели снеговика с лицом Толяна, а после – две его головы на столбах.

– Знаешь, – невесело усмехнулся Макс. – Если это не призрак Толяна, то, мне кажется, Пелагея скорей не его, а вас околдовала. Вот вы все время его и видите.

– Нет, Котище, – возразил я. – Колдовала Пелагея над нами потом, а Толяна мы видели до всего.

Тут я сообразил еще одно: после того как Пелагея над нами поколдовала, мы с Жанной стали видеть совсем разные вещи. А когда нам являлся Толян, мы с ней видели ровно одно и то же. Тютелька в тютельку. О чем я и доложил Коту.

– Вот именно, – откликнулся он. – Значит, я прав, и Пелагея тут ни при чем.

– Очень даже при чем, – возразил я. – Иначе почему Толян второй раз явился нам именно на ее заборе? Ты ведь сам, Макс, говоришь: он нам подсказывает.

– А ведь и впрямь, Фома, – на сей раз поддержал меня друг. – Я раньше как-то об этом не подумал.

– Вот именно, что не подумал, – тут же подхватил я.

– Тогда нам надо завтра же идти к Пелагее, – решительно заявил Макси-Кот. – Она в любом случае что-то нам скажет о Толяне.

– Нам? – удивился я. – Ты разве тоже пойдешь?

– Обязательно, – подтвердил Макс и тут же принялся вырабатывать план действий. – Значит, я завтра как будто отправлюсь в школу, а на самом деле дуну к вам. Где мы встречаемся? У Жанки?

– Погоди, – прервал я его. – Тебе сколько до меня пилить?

– Не меньше полутора часов, – внес ясность Кот.

– Тогда мы с Жанной успеем на один урок сходить в школу, – сказал я. – А ты, как доедешь, иди к нам во двор и дожидайся нас там на детской площадке.

– Я только одного не понимаю, – озадаченно произнес Макси-Кот. – На фига вам в школу? По-моему, когда так прогуливаешь, лучше уж целый день не появляться.

– Наоборот, – заспорил я. – У нас со вчерашнего дня из-за Волобуя такая паника! Классная уже вчера чуть с ума не сошла, когда мы с Жанкой на первых двух уроках не появились. Если мы сегодня это повторим, она, чего доброго, нажалуется предкам. А так мы первый урок отсидим, а после официально отпросимся. Жанна – к маме в больницу, она все равно собиралась туда ехать после уроков. А я, например, к зубному якобы с острой болью. Вот и будет все шито-крыто. А ты за это время как раз доберешься.

– Стратег ты, Фома, – с уважением изрек Макси-Кот.

На этом мы попрощались. И почти сразу же мне позвонила Жанна.

– С кем ты так долго треплешься? Я объяснил, что совсем не трепался, а вырабатывал с Котом план завтрашних действий.

– Понимаешь, Кот не верит, что Толян еще жив. Но он убежден, что Пелагея в любом случае нам поможет.

Жанна внимательно выслушала все аргументы Кота в моем изложении и, кажется, согласилась с ними. Она тоже считала, что надо завтра же утром бежать к Пелагее. Тем более во второй половине дня это не получится.

– Кстати, я, собственно, вот почему тебе звоню, – каким-то странным тоном добавила она. – Тетя Оля пришла с работы и очень удивилась, что на гравюре новое стекло.

– Как-как? – не верил я собственным ушам.

– Именно так, – снова заговорила Жанна. – Тетя Оля не имеет к этому ровно никакого отношения.

– Выходит, все же Пелагея? – пробормотал я.

– Федя, я уже ничего не знаю, – простонала моя собеседница. – И вообще разговаривать больше не в состоянии. Потому что устала и хочу спать. Ладно, до завтра.

Я долго и тупо взирал на трубку, из которой слышались частые гудки. Потом вдруг, подобно Жанне, ощутил, как на меня наваливается жуткая усталость. Мысли мои стали путаться. В конце концов, решив, что утро вечера мудренее, я пожелал спокойной ночи предкам и, улегшись в постель, немедленно провалился в сон.

Среди ночи я вдруг проснулся и долго не мог понять, что меня разбудило. Сперва, повернувшись на другой бок, я попытался заснуть опять. Однако из этого ничего не вышло. При всей усталости мне что-то мешало. Повертевшись еще какое-то время с боку на бок, я наконец определил причину. Сквозь неплотно прикрытую занавеску пробивался лунный свет и падал прямиком на мою подушку.

«Вот оно, значит, в чем дело», – недовольно отметил я про себя и пошлепал босиком задвигать занавеску. Стоило мне подойти к окну, как в него тихо постучали, даже скорее не постучали, а поскреблись. Я, естественно, удивился. Все-таки мы живем не на первом этаже, а на десятом. Поскребывание повторилось. Я с замиранием сердца отодвинул занавеску, взглянул на окно и немедленно в ужасе отшатнулся. На меня взирало приплюснутое к стеклу… лицо Толяна. Рот его был открыт в немом крике Синюшные пальцы скребли по стеклу.

Не отдавая себе отчета, что делаю, я резко задернул занавеску. Сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди. В висках громко стучало Ноги тряслись мелкой дрожью, колени подкашивались, и я лишь каким-то чудом удерживался на ногах

Чуть позже ко мне вернулась некоторая способность соображать. Тогда я решил, что мне все это, наверное, показалось. «Ну, конечно же, показалось, – принялся убеждать себя я, – просто Волобуй не выходит у меня из головы». Я протянул дрожащую руку к шторе и, мгновение поколебавшись, все же решился отодвинуть ее. Толяна за окном больше не было. Теперь по ту сторону стекла шла мелкая рябь, будто бы дом наш окружала вода.

– Фома-а–а, – вдруг прозвучало откуда-то издали.

Голос пронизывала неземная тоска. От звука его прямо кровь стыла в жилах.

– Фома-а, – голос постепенно будто бы таял и наконец вовсе затих. Водную рябь со стекла точно стерли ластиком. Теперь я ясно видел черное зимнее небо, на котором ярко сияла полная луна.

Меня продолжала сотрясать дрожь. Зубы стучали. Прыгнув в кровать, я укрылся с головой одеялом. Казалось, стоит высунуть наружу хоть палец, как в него тут же вцепится призрак Воло-буя и утащит меня к себе на дно пруда или куда-нибудь там еще, где его настигла смерть. В том, что это призрак, я уже не сомневался. Равно как был уверен теперь и в другом: пока мы не раскроем причину гибели Толяна, он от нас не отвяжется.

Не знаю уж, сколько я пролежал, трясясь, как в ознобе. Помню лишь, что потом неожиданно согрелся и перестал о чем-либо думать.

Виновником следующего пробуждения стал будильник. Резко вскочив, я выключил его. Семь утра. Пора собираться на занятия.

Вся наша школа по-прежнему только и обсуждала исчезновение и поиски Толяна. Едва войдя в класс, мы узнали, что окрестности Серебряных прудов сегодня еще раз прочешут, причем с гораздо большим охватом, нежели вчера. Ибо, как сказал кому-то из наших ребят участковый, «надо исключить возможность случайностей». Впрочем, по мнению большинства, шансов обнаружить Толяна живым уже практически не было. Пожалуй, точнее других выразился по сему поводу близкий друг Толяна – Витек: «Если бы Волобуй был еще жив, то уж нашел бы способ вернуться. Я его знаю».

Вообще меня поразило, сколько, оказывается, людей хорошо относилось к Толяну. И сколько теперь считало его своим другом. Я даже невольно подумал: наверное, если человеку очень хочется, чтобы его полюбили люди, самый лучший способ – умереть. А лучше всего – во цвете лет. Честно говоря, я ведь и себя постоянно теперь ловил на том, что мне как-то не хватает Толяна. Во всяком случае, я почти не переставая думал о нем. А ведь, пока он был рядом, ничего подобного ни со мной, ни с Жанной не происходило. Наоборот, мы не знали, куда деваться от его навязчивой дружбы.

Отсидев как на иголках урок истории, я и Жанна официально отпросились на весь остаток дня. У Надежды даже не нашлось сил возражать. По-моему, все ее мысли сейчас были тоже поглощены Волобуем. А точнее, не грозят ли ей в связи с ним какие-нибудь неприятности.

Покинув родную школу, мы с Жанной поспешили к нам во двор. Вокруг детской площадки уже прыгал Макси-Кот.

– Холодновато сегодня, а? – были первые его слова, обращенные к нам.

– Сейчас я вам кое-что расскажу, мигом согреетесь, – пообещал я. Ведь ни Жанна, ни Кот пока ничего не знали о моей ночной встрече с призраком Волобуя.

– Еще что-то случилось? – испуганно произнесла Жанна. – Почему же ты раньше мне не сказал?

– Потому что это не совсем «случилось», – откликнулся я. – К тому же хотел сразу рассказать вам обоим. Ладно. Пошли к Пелагее. По дороге все и узнаете.

В общем, мы шли, а я рассказывал. Макси-Кот серьезно кивал головой. А дослушав до конца, изрек:

– Все сходится. Как я вчера и говорил.

– Федя, а тебе не приснилось? – старательно отворачиваясь от Серебряных прудов, спросила Жанна.

– Ровно настолько же, насколько тебе стекло на гравюре, – откликнулся я. Жанна промолчала.

– Да, Макс, – сообразил я. – Ты ведь еще ничего про стекло не знаешь.

– Почему не знаю, знаю, – возразил он. – На гравюре появилось новое стекло. Мне Жанна вчера говорила.

– Но тебе неизвестно самое главное, – продолжал я. – Это не тети Олина работа.

– Не тети Олина? – переспросил Макси-Кот. И без перехода добавил: – Ну, ваша Пелагея сильна.

Я лишь плечами пожал. По сравнению с ночным Толяном, царапавшимся синюшными пальцами в мое окно, простенькое новое стекло на гравюре казалось мне совершеннейшей ерундой. Сейчас я больше всего мечтал поскорее избавиться от призрака Волобуя. Сосуществовать с ним всю оставшуюся жизнь мне абсолютно не улыбалось. Тем более что с каждым новым появлением вид у Толяна делался все ужасней. И я боялся даже подумать, каким он предстанет мне в следующий раз.

Когда мы миновали неуютную рощу, Макси-Кот очень серьезно произнес:

– Надеюсь, Пелагея нам поможет.

– А почему нет? – посмотрела на него Жанна.

– Ну, вдруг, например, Толян как-нибудь ей насолил, – высказал предположение Макс. – Вот она и отомстила ему. В таком случае она ничего нам про него не скажет.

Спорить с этим было трудно. Оставалось лишь рассчитывать на лучшее.

Деревня произвела на Кота сильное впечатление. Конечно, при свете дня она выглядела куда привлекательнее, чем в сумерках, однако старый мой друг все равно сказал:

– Жутко. Пусто. Людей на улице не видать. Прямо деревня-призрак.

Услыхав это, я вдруг сообразил: за все разы, что мы ходили сюда, нам не встретился на улице ни один местный житель. Кроме Пелагеи, мы общались только с одной живой душой. Соседской Бабой Ягой. Впрочем, и ее мы видели не на улице, а сами явились к ней узнать про Пелагею. И, кстати, насчет того, что она была живой душой, у меня, признаться, возникли большие сомнения.

– Жанна, – повернулся я к ней, – а скажи-ка ты нам с Котом. Вот когда вы с матерью осенью сюда ходили за овощами и фруктами, местные жители на дороге вам попадались?

Она задумалась.

– Федя, дай вспомнить.

Жанна снова надолго умолкла. Наконец, когда мы уже почти достигли конца центральной улицы, медленно произнесла:

– Нет, ребята. На улице мы с мамой никого ни разу не встретили. Только в саду у той тетеньки видели ту самую тетеньку.

– И все? – уставился на нее Макси-Кот.

– Все, – подтвердила Жанна. – Но мы, знаете, как-то и внимания не обращали. Нам-то что было нужно? Пришли, купили, вернулись домой.

– Да-а, ребята. Места у вас, – с глубоким подтекстом проговорил Макси-Кот.

Мы свернули в переулок. На сей раз Пелагеина калитка открылась сразу и довольно легко. Попутно я, указав на столбы, объяснил Коту:

– Вот на них было по башке Волобуя. Макс буркнул:

– Понятно.

Мы проследовали к избе и поднялись на крыльцо. В дверь пришлось колотить достаточно долго. Первым отреагировал рыжий бандит Барсик. До нас из-за двери донеслось его радостное «мяу». Затем послышались шаги. Дверь отворилась. На пороге возникла Пелагея.

– О-о! – явно не ожидала нашего прихода она. – Неужели уже треснуло?

– Нет-нет, – поспешила внести ясность Жанна и для наглядности даже вытащила из сумки зеркало, вторая сторона которого по-прежнему оставалась совершенно целой.

– Все правильно, – кивнула Пелагея. – Время еще не подошло. С чем же пожаловали?

И она с подозрением покосилась на Макси-Кота. Тот как-то съежился под ее взглядом, а его нос, казалось, вдруг сделался еще длинней и острей.

– Со мной все в порядке, – поспешно проговорил он. – Понимаете, все, все абсолютно в порядке.

– Счастливый ты в таком случае парень, – хмыкнула Пелагея. – Редко по нашим временам встретишь таких.

– Он мой старый друг, – вмешался я. – Зовут Макси-Кот. То есть Максим по фамилии Кот.

– Мя-я–у-у, – высунулась из двери одноглазая и одноухая рожа Барсика.

Макс, едва глянув на это явление природы, сделал шаг назад. Барсик, наоборот, подошел к нему и, громко мурлыча, начал тереться об ноги.

– Кот Кота видит издалека, – усмехнулась Жанна.

– Ну, раз пришли, заходите, – пригласила нас в дом Пелагея.

В комнате мы продолжали стоять, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

– По-моему, вы не просто меня проведать пришли, – первой нарушила молчание Пелагея.

– Да тут, понимаете ли, такое, – запинаясь, начал я. – У нас один одноклассник исчез.

– Совсем исчез, – уточнил Макси-Кот.

– Совсем, – подхватил я, – но мы тем не менее несколько раз его видели.

– Они, – указав на нас с Жанной, снова внес уточнение Макси-Кот. – Но не я. Я не видел. Потому что не местный.

– Та-ак, та-ак, – протянула Пелагея. – Давайте-ка лучше все по порядку.

«Все по порядку» шло вполне складно, пока мы не добрались до снеговика. Как это рассказать? В общем, мы запнулись.

– Ребята, – свела густые черные брови к переносице Пелагея. – Если вы мне не расскажете все подробности, я не смогу вам помочь.

«А действительно, чего мы мнемся, – вдруг подумал я. – Она ведь колдунья. Ей ничего не должно казаться невероятным». И, осмелев, я как на духу поведал ей обо всех явлениях нам Толяна.

Историю со снеговиком Пелагея выслушала совершенно невозмутимо. Когда же речь зашла о двух волобуевских головах на ее воротах, колдунья несколько смутилась. А ночное появление Толяна в моем окне заметно ее встревожило. Тогда я без обиняков осведомился:

– Вы сможете нам помочь? Пелагея хмуро проговорила:

– Смогу, но сперва мне нужно подумать и кое-что кое у кого уточнить.

– Хорошо, – сказала Жанна. – Мы посидим и подождем сколько надо.

– Можем даже во дворе. – Эта комната на Макси-Кота явно производила тягостное впечатление.

Его предложение почему-то заставило Пелагею вздрогнуть.

– Нет, нет, – скороговоркою ответила она. – Ждать нигде не надо. Идите себе домой с богом.

– Может, вам фотографию Волобуева дать? – предложила Жанна. – Я специально взяла с собою фотографию нашего класса.

– Не надо, не надо, ничего не надо, – замахала руками Пелагея.

– А у меня его ластик есть, – вспомнилось мне. – До сих пор в сумке лежит. Может, сгодится?

– Сказано же: ничего мне от вас не надо, – рявкнула Пелагея.

– А сколько это будет стоить? – полюбопытствовал вдруг Макси-Кот.

– Нисколько, – отрезала Пелагея и что-то едва слышно пробурчала себе под нос. Кажется, я расслышал слова: «Сама виновата».

Осмыслить, что это значит, я не успел. Пелагея начала решительно теснить нас к двери. В чем ей немало помог Барсик. Уже на крыльце Жанна спросила:

– А как же мы узнаем о результатах?

– Какие еще результаты? – нахмурилась колдунья.

– Ну, можно ли найти Волобуева, – продолжала Жанна. – И вообще, как с ним и что?

– Сами поймете! – И Пелагея резко захлопнула дверь перед самыми нашими носами.

– Да, крутая тетка, – покачал головой Макси-Кот и первым направился к калитке. Когда мы уже шли по переулку, он добавил: – По-моему, у нее по отношению к Волобуеву совесть нечиста.

– Во всяком случае, что-то ее встревожило, – согласился я.

– Ой! – воскликнула Жанна. – А я ведь еще собиралась у нее про стекло узнать.

– Назад! – скомандовал Макси-Кот. Мы как раз свернули на улицу.

– Да погоди, – положил я руку ему на плечо. – Видел, в каком Пелагея сейчас настроении? Не будет она больше сегодня с нами разговаривать.

– Все равно давайте попробуем, – возразила Жанна. – Мне очень нужно узнать.

– Уговорила, подруга, – вздохнул я.

Мы повернули назад, но нам навстречу из переулка, урча и дребезжа, вылетела допотопная ржавая «Волга» – универсал. За рулем сидела Пелагея. Рядом торчала наглая рыжая морда одноглазого Барсика. «Волга» промчалась мимо и исчезла в конце деревни.

– Чума-а, – протянул Макси-Кот. – Я раньше думал, колдуньи и ведьмы только на помелах летают или в ступах,

– В ступах – это Бабы-Ежки, – поправил я. – А современные колдуньи, как видишь, на старых «Волгах» носятся.

– Интересно, куда она так торопилась? – задумчиво смотрела вслед давно скрывшейся машине Жанна.

– Вот об этом, боюсь, мы никогда не узнаем, – откликнулся Макси-Кот.

Подойдя к дому, мы договорились, что Жанна отправится за покупками для мамы, а затем к ней поедет. Мы же с Макси-Котом у меня в квартире дождемся ее возвращения из больницы, а затем все вместе направим стопы к участковому, чтобы, как вчера обещали, дать официальные показания.

У меня дома Кот немедленно заявил, что жутко хочет есть. Мол, воздух у нас тут, на Серебряных прудах, какой-то вредный и жуткий аппетит вызывает. Словом, мы быстренько разогрели обед, оставленный моей дорогой родительницей.

Утолив голод, мы устроились в моей комнате и долго обсуждали все, что произошло за последние дни. Звонок в дверь раздался совершенно неожиданно. Я уставился на часы. Неужели Жанка уже съездила к маме и вернулась? Что-то чересчур быстро. Я пошел открывать.

– Жан… – начал я, распахивая дверь, но договорить не смог.

На пороге стоял Толян с совершенно черным лицом.

Глава X ПЫЛЬ НА КОВРЕ

В следующий раз я ощутил себя лежащим на коврике родной передней. Затылок мой нестерпимо ныл. А прямо надо мной нависало черное лицо Толяна.

– Волобуй! – жалобным голосом взмолился я.

– Ну! Узнал! – радостно воскликнуло привидение.

Меня начал сотрясать озноб. Все же я из последних сил продолжал:

– Толян, умоляю, оставь нас в покое. Мы ничего плохого тебе не сделали. Наоборот, только что к Пелагее ходили по твоему поводу. И обязательно постараемся найти тех, кто тебя убил. Только больше не приходи.

– Да ты чо, Фома? – вытаращилось на меня привидение. – Сам не видишь? Я живой.

Позади меня раздался оглушительный хохот. С трудом сев и оглянувшись, я увидел Макси-Кота. Этот подлец корчился от совершенно идиотского, по моему мнению, смеха и никак не мог остановиться. Я перевел взгляд на Толяна. Мне вдруг сделалось почти ясно, что он вроде бы не похож на привидение. Однако это настолько противоречило событиям последних двух дней, что я осторожно полюбопытствовал:

– Так ты чего, Толян, действительно это… не мертвый?

– Живей не бывает, – бодрым голосом заверил он. – Можешь потрогать.

Я коснулся его плеча. Оно было явно живым. Макси-Кот прекратил наконец свое идиотское ржание и поинтересовался:

– Эй, Волобуй, а где же ты все это время был?

– Какое такое время? – выкатил на него шары Толян.

– Ну, ты даешь! – возмутился я. – Тебя вся округа во главе с участковым уже двое суток ищет. Предки чуть с ума не сошли. Где тебя носило? И почему у тебя вся рожа черная?

– А она разве черная? – Волобуй провел рукой по лицу и с недоумением уставился на ладонь. – И впрямь черная, – тут же проконстатировал он. – Ни фига не секу. Погоди, погоди! – вдруг уставился он на меня. – Какие двое суток? Ну и прикольчики у вас!

– Прикольчики, Толян, у тебя! – злобно проорал я. Теперь, когда выяснилось, что он жив и здоров, меня охватило жуткое раздражение. А ведь еще недавно я был готов на все на свете, только бы Волобуй ожил. – Дебил, он и есть дебил! – продолжал орать я. – Завалился себе куда-то, а мы тут волнуемся!

– Так ты, значит, Фома, серьезно про двое суток? – совсем ошалел Толян.

– Нет, знаешь, шучу, – уже захлебывался от ярости я. – Все вокруг думают, что ты уже на том свете.

– А-а–а, – просветлело лицо Волобуя. – То-то от меня соседка так шарахнулась. Тут как получилось-то. Сумку мою какая-то сволочь сперла, а у меня там лежали ключи от дома. И мать, как назло, куда-то ушла. Ну, я к тебе пошел, а в подъезде с соседкой столкнулся. Она как от меня шарахнется и бежать. Я еще подумал: «Во, блин, у тетки крыша поехала».

– У тебя она, Волобуй, поехала, – вновь напустился на него я. – Отвечай, где был?

– Фиг его знает где, – растерянно произнес Толян.

– Так, ребята, – вмешался Макс. – Тут криками не поможешь. И вообще, чего мы торчим в передней.

– Пить хочу, – вдруг заявил Толян. – И жрать тоже. Просто конкретно умираю.

– Тогда иди сперва конкретно умойся, – передразнил Макс. – А мы с Фомой пока чай поставим.

Толян покорно попер в ванную. И возвратился оттуда почти нормальным. В кухне он выдул, не отрываясь от горлышка, целую бутылку воды. Затем стал уписывать бутерброды, запивая их чаем. Мы терпеливо ждали. Наконец процесс насыщения волобуевского организма закончился.

– Вот теперь рассказывай, – потребовал Макси-Кот. – Только спокойно и по порядку.

С помощью множества наводящих вопросов нам некоторое время спустя удалось восстановить более или менее стройную картину его исчезновения. Волобуй, по собственному его выражению, с кем-то «забил на Серебряных прудах стрелку». Цель «стрелки» осталась нам с Максом неизвестна. Толян многозначительно заявил, что это «коммерческая тайна». «Стрелка» состоялась. Волобуй собирался было возвращаться домой, когда вдруг увидел нас с Жанной, следующих в сторону почти несуществующей деревни.

Волобуя обуял жгучий интерес. По его словам, вид у нас был «конкретно деловой», и ему приспичило выяснить, «на фига мы туда премся». Он решил за нами проследить. Так что шаги позади мне совсем не чудились. Снег скрипел под ногами любопытного Волобуя… Бдительность моя, как выяснилось, порядком его раздражала, да и доставила множество неудобств. Один раз он, чтобы не попасться мне на глаза, даже был вынужден с головой нырнуть в огромный сугроб.

Увидев, что нас понесло в дом какой-то посторонней деревенской тетки, Толян окончательно озадачился. Едва мы скрылись, как он пролез во двор и принялся методично заглядывать во все окна. Однако, естественно, ничего не увидел, потому что они были плотно занавешены.

Внезапно его привлек шум, доносившийся из сарайчика. Толян сперва сильно перетрухал. Однако в результате любознательность и пытливый ум «дитя джунглей» взяли верх над инстинктом самосохранения.

Подкравшись к сарайчику, Волобуй прислушался. Возня внутри продолжалась. Потом раздался тоненький голосок:

– Миллиончики! Мои миллиончики!

Толян замер. Безошибочное чутье начинающего бизнесмена мигом ему подсказало: тут пахнет большими деньгами. «Ну, ни фига себе Фома с Жанкой, – пронеслось у него в голове, – знают места!»

Он осторожно подергал дверь. Заперто. Тогда он пустился вокруг сарая и наконец обнаружил под самой крышей узенькое окошко, сквозь которое пробивался свет. Рядом с сараем валялась старая железная бочка. Тихонько пододвинув ее к окошку, Толян взобрался на нее и наконец смог увидеть, что делается внутри.

Степень своего потрясения он выразил так: «Ребята, у меня прямо жабры заклинило». В сарае сидели на топчане два лилипута. Один старик с бородой, другой – старуха. Перед ними на полу лежали две кучи маленьких туго набитых мешочков.

Старик взял из одной кучи мешочек и, развязав его, вытряхнул содержимое на топчан. Именно тут у Толяна «окончательно заклинило жабры». По топчану рассыпалось множество золотых монет. Толян крепко зажмурил глаза, затем открыл их вновь. Наваждение не исчезло. Старик сосредоточенно считал золото, приговаривая:

– Один, два, три, четыре.

Дойдя до десяти, он строил золотой столбик. Затем продолжал счет.

Толян не отрывал взгляда от узловатых лилипутских пальцев.

– Главное, сами, ребята, прикиньте, – захлебываясь, излагал он. – Дед. Мелкий. Борода до полу. Дунь-плюнь – нету. А золота – куча. И где он только его надыбал? Клад, что ли, отрыл?

Какие «дитя джунглей» посетили замыслы по поводу лилипутского золота, для нас с Максом осталось тайной. Толян с нами не поделился. Однако, судя по лихорадочному блеску его глаз, у начинающего нашего бизнесмена возникли планы полной или хотя бы частичной экспроприации в свою пользу.

Осуществить их не удалось. Толян объяснял причину провала плохим состоянием' бочки. Мол, дно ее оказалось полностью проржавевшим. Поэтому в самый интересный момент, когда бородатый лилипут, построив очередной столбик из золота, воскликнул: «Три миллиона!» – Толян с грохотом ухнул вниз.

– А, кстати, три миллиона чего? – с интересом осведомился Макси-Кот.

– Еж его знает, – ответил Толян. – Я как-то тогда над валютным эквивалентом не думал. Главное, золото. А такая куча не меньше чем на миллион баксов потянет.

– Ну и что, что дальше-то? – хором спросили мы.

– Да, видать, меня при падении головой звездануло, – принялся объяснять Толян и, тщательно общупав макушку, добавил: – Ну, точно шишка! Хотите потрогать?

Мы с Котом вежливо отказались.

– Дальше, дальше давай, – нам не терпелось узнать развязку.

– А чего давать-то, – развел руками Толян. – Очухался. Встал. Дверь сарая открыта. Внутри никого. Дом заперт. Я постучался, никто не открыл. Ну, я домой попер. По дороге сумку хотел отрыть. Я ее в снегу спрятал. Еще до «стрелки». Но какая-то сволочь мою сумку приватизировала. Дальше вы сами знаете. Только в одно по-прежнему не въезжаю. Выходит, я двое суток без памяти на снегу в этой деревне провалялся? Как же я не замерз-то насмерть? А главное, хороши лилипуты! – охватил его вдруг праведный гнев. – Денег куча, а жалости к людям никакой. Сами смылись, а меня, можно сказать, на верную смерть оставили. Двое суток. Это ж надо, двое суток! – все никак не мог успокоиться Волобуй.

Поглядев на часы, висевшие у нас в кухне, он взвился на ноги:

– Чего ж я тут с вами ля-ля развожу, а мать моя плачет! Пойду сдаваться. Ей же неизвестно, что я живой.

– Стоп, Толян! – крикнул Макс. – Скажи, как ты матери все объяснять собираешься? Волобуй глубоко задумался.

– Вот именно, – не дожидаясь его ответа, продолжал Макси-Кот. – Если ты дома начнешь говорить про лилипутов и золото…

– Значит, вы мне не верите? – уставился на нас Толян.

– Мы-то как раз верим, – ответил я, – но ни один взрослый не поверит.

– Фома, ты прав, – согласился Толян. – Ладно, скажу: «Шел, упал и вырубился. Дальше не помню».

– Да, Волобуй, так будет лучше всего, – одобрил его версию Макси-Кот. – Хотя, – добавил он, запирая дверь за Толяном, – и этому не поверят.

– Макс, а ты думаешь, нам он не наврал? – обратился я к старому другу.

– Чтобы Волобуй такое придумал, – откликнулся Макси-Кот. – Да у него бы даже на четверть этой истории воображения не хватило.

– Пожалуй, ты прав, – согласился я. – Но тогда выходит, что у Пелагеи…

Договорить мне не дал новый звонок в дверь. На сей раз действительно вернулась Жанна. Давно я уже не видел ее такой сияющей.

– Ребята! – с порога воскликнула она. – Маме совсем хорошо! Пошли ко мне чай пить. Я вам сейчас расскажу все подробно.

– А мы тебе сейчас что расскажем, – сделалась очень хитрой физиономия у Макси-Кота. И мы рассказали.

– Выходит, Пелагея и ему помогла! – обрадовалась Жанна.

– А вот это большой вопрос, – с задумчивым видом откликнулся Макси-Кот. – То ли помогла, то ли сперва что-то сделала с Волобуем, а потом, по нашей просьбе, возвратила его на грешную землю. Но без Пелагеи уж точно не обошлось!

– То-то она так странно себя вела, когда мы с ней говорили про Волобуя, – вмешался я.

– Братцы, она от нас точно что-то скрывала, – уверенно произнес Макси-Кот.

– Федя, – повернулась ко мне Жанна, – а помнишь, когда мы в первый раз пришли к Пелагее и когда Волобуй за нами следил… Ну, помнишь, мы уже уходить собрались, а Пелагея вдруг что-то на дворе услышала. Нам сказала: «Сидите», – а сама вышла.

– А Барсик не разрешил мне в окно поглядеть, – отчетливо вспомнил я.

– Наверное, она услыхала шум, когда Волобуй провалился, – снова заговорила Жанна, – и что-то с ним в наказание сделала.

– Или Пелагея, или эти, из сарая, – предположил Макси-Кот.

– Интересно, почему они жили в сарае? – спросила Жанна. – Изба-то у Пелагеи немаленькая. Во всяком случае, два крохотных существа поместились бы.

– Наверное, не хотела, чтобы они попались кому-нибудь на глаза, – ответил Макс.

– Но в сарае же зимой холодно! – посочувствовала неведомым существам Жанна.

– Может, это такие, которым никогда не бывает холодно, – сказал я. – Или, – возникла у меня еще одна версия, – Толян так сильно головкой ударился, что у него пошли глюки. Пелагея нашла его во дворе. Спрятала от чужих глаз, чтобы не было неприятностей, подлечила, а сегодня выпустила.

– Боюсь, правды мы никогда не узнаем, – с грустью произнес Макси-Кот. – Раз Пелагея сразу от нас все скрыла, то и потом не скажет.

– А если кто у нее в сарае и прятался, – подхватила Жанна, – то теперь их там уже нет.

– Верно, – хлопнул я себя по лбу. – Поэтому она и уехала в тот день, когда мы с тобой ее не застали. Видимо, этих, маленьких, куда-то перевозила.

– Так, братцы, – посмотрел на часы Макси-Кот. – Толян, лилипуты, гномы или кто еще там – это, конечно, замечательно. Но мне лично пора домой.

– А в милицию? – спохватился я.

– Смысл? – уставился на меня Макс. – Толян ведь нашелся.

– И то правда, – обрадовался я, ибо совсем не хотел идти сейчас к участковому.

– Жанка, проверь зеркало, – потребовал Макси-Кот.

– Да только что проверяла. Без изменений.

– Скорее бы уж, – вздохнул Макси-Кот и начал одеваться.

Зеркало треснуло в субботу ранним-ранним утром. Если верить Жанне, раздался такой громкий хлопок, что она проснулась. И Ольга Николаевна тоже. Правда, ей показалось, что это стреляют на улице. Она даже подошла к окну посмотреть на «разборку». Двор, однако, был пуст, тих и мирен, и тетя Оля вновь улеглась в постель.

Жанна тоже не сразу поняла, в чем дело. Но так как заснуть ей не удалось, решила на всякий случай проверить зеркало. Второе его стекло сплошь покрывали трещины.

Естественно, она, как только смогла, сообщила об этом нам.

– Надо бежать к Пелагее и расплатиться, – немедленно приняла решение Жанна.

Мы не возражали. У нас с Котом тут же возник план: пока она будет расплачиваться и благодарить Пелагею, мы, вроде бы ожидая ее, потолкаемся по двору и заглянем в сарай. Нам все-таки не давала покоя тайна загадочного лилипута-миллионера.

Стоило нам подойти к избе, Пелагея немедленно отворила дверь, словно бы ожидала нашего прихода. Из дома пулей вылетел рыжий кот Барсик и скрылся где-то среди высоких сугробов, которые намело в минувшую ночь.

– Ну, – улыбнулась Пелагея, – сработало?

– Стекло треснуло, – уточнила Жанна. – А так я вроде бы ничего особенного не чувствую.

– И не надо чувствовать, – вновь улыбнулась колдунья. – Ну, заходите в дом.

– Пусть Жанна зайдет, – быстро проговорил я, – а мы лучше тут погуляем.

– Как хотите, – на сей раз не возражала Пелагея. – Пойдем, пойдем, – перевела она взгляд на Жанну. – Оберег тебе еще один дам. Чтобы больше…

Конца фразы мы не услышали. Дверь захлопнулась.

– Фома, шуруем к сараю, – скомандовал Макси-Кот.

За дом вела свежерасчищенная тропинка. Видимо, кто-то с утра хорошо поработал лопатой. Обогнув избу, мы увидели в глубине двора среди по-зимнему голого кустарника небольшой покосившийся сарай. Подойдя к нему, мы на всякий случай огляделись. Никого. Ни на дворе Пелагеи, ни у соседей. А окна колдуньиной избы по-прежнему были занавешены изнутри.

Мы осторожно толкнули дверь сарая. Она со скрипом отворилась. Внутри царил полумрак. Свет пробивался лишь сквозь открытую дверь да крохотное узкое окошко под самой крышей. В дальнем от двери углу и впрямь стоял невысокий топчан. Мы на цыпочках подошли к нему. Топчан был застлан куском грязно-серого искусственного меха.

– Видимо, тут они и сидели, – задумчиво провел рукой по меху Макси-Кот. – Ой! – вдруг вырвалось у него восклицание.

Я заметил: в руке у него что-то блеснуло.

– Вы часом не заблудились? – раздался за нашими спинами мужской голос.

Мы оба вздрогнули. В дверном проеме стоял человек.

– Здравствуйте, – первым нашелся Макс. – Да мы просто так.

– А вот просто так и не наадо, – строгим голосом протянул мужчина. – Идите, откуда пришли.

– Да мы к Пелагее пришли, – первым протиснулся мимо мужчины на улицу я.

– Тогда вам в дом надо, – ответил он. – Каким вас ветром в сарай занесло?

– В доме уже наша подруга сидит, а мы тут ее ждем, – объяснил Макси-Кот, а я в это время таращился на мужчину.

Он был высокий, плотный и… с черной повязкой на глазу. Голову его увенчивала шапочка-петушок, из-под которой выбивались ярко-рыжие пряди волос. «Шапка, как у Толяна», – отметил про себя я. И тут мне вспомнилось: «А Толян-то к нам прибежал тогда без шапки». Я перевел взгляд на уши мужика и едва подавил в себе крик. Одного уха не было. Я покосился на Макси-Кота. Он замер, разинув рот.

– Чего вылупились? – ухмыльнулся в рыжие усы мужик.

– А вы кто? – вдруг спросил его Макс.

– Я-то? – хохотнул мужик. – Хозяин здешний. Муж Пелагеи. Борисом зовут. Филиферовичем.

– Оч-чень п-приятно, Б-борис Ф-филиферо-вич, – заикаясь, произнес Макс.

– Чего-то у тебя с речью плохо, братец, – заботливо покачал головой мужик. – Может, тебе к Пелагее пойти полечиться?

– Н-нет, – продолжал заикаться мой старый друг. – Эт-то у м-меня в-временно. 3–замерз.

– Бывает, – не стал спорить мужик. На протяжении всего этого разговора он как-то ловко и очень настойчиво теснил нас обратно к крыльцу. Нам оставалось лишь пятиться. Когда мы поравнялись со входом в дом, дверь распахнулась. По ступенькам сбежала Жанна.

– Ребята, я все. Пошли?

Я оглянулся. Рыжего мужика нигде не было.

– Пошли, – мигом исправилась речь у Макси-Кота.

– До свиданья, Пелагея, – помахала рукою стоявшей на крыльце колдунье Жанна.

– Спасибо! – крикнули мы с Максом.

– Заходите, если чего! – прокричала нам вслед она. – Дорогу знаете.

Дверь захлопнулась. Едва мы вышли в переулок, Жанна с волнением сообщила:

– Я рассказала ей про Толяна. Ну, естественно, только о том, что он вернулся.

– А она? – спросил Макси-Кот. Жанна, совсем как Пелагея, насупила брови и голосом Пелагеи произнесла:

– А я что говорила.

– И все? – удивился я.

– Все, – кивнула Жанна. – Больше Пелагее почему-то на эту тему разговаривать не захотелось.

– А мы с ее мужем познакомились, – похвастался я.

– Пелагеиным мужем? – изумилась Жанна. – Разве он у нее есть?

– Оказывается, да, – кивнул я. – Зовут Борисом Фелиферовичем.

– Рыжий, одноглазый и без уха, – перечислил особые приметы мужа колдуньи Макси-Кот.

– Но это же Барсик, – охнула Жанна. – Вы что, надо мной смеетесь?

– И не думаем, – очень серьезным тоном изрек Макси-Кот. – Но это не главное. Вот. Поглядите.

Он раскрыл перед нами ладонь. На ней ярко поблескивала под лучами солнца диковинная шестиугольная золотая монета.

– Откуда? – не мигая, разглядывала монету Жанна.

– В сарае на топчане нашел, – принялся объяснять Макси-Кот. – Видимо, этот гном-миллионер все-таки что-то посеял от своих миллиончиков.

– Выходит, Толян не врал, – прошептала Жанна.

Взяв в руки монету, я начал внимательно ее разглядывать. Ни разу таких не видел.

– Как ты думаешь, – посмотрел я на Макса, – в какой стране такие делают?

– Да, похоже, где-то на Востоке, – ответил Кот. – Видишь, какие буквы странные. Ничего, разберемся. Съездим в магазин «Нумизмат» на Таганке, там нам наверняка все про эту монету расскажут.

Съездить-то мы съездили, но так ничего и не выяснили. Оказалось, подобных монет никто никогда не видел. А многочисленные надписи на ней не относились ни к одному из известных науке языков. Как современных, так и древних. В магазине, конечно, очень заинтересовались монетой. И сперва долго расспрашивали, откуда она у нас, а когда Макси-Кот нахально соврал, что это семейная реликвия, предложили отдать на экспертизу, но мы категорически отказались. Торопиться нам некуда. Можно сказать, вся жизнь впереди. Может, когда-нибудь и удастся выяснить, откуда она появилась.

С той поры жизнь у всех нас вроде бы вошла в привычное русло. Жаннина мама вернулась домой и даже начала ходить на работу. Толян, выдержав жуткий скандал дома, проявил стойкость. Он так и не рассказал никому, кроме нас, про лилипутов с золотом, которым Пелагея предоставила временное жилище в своем сарае. Предки Волобуя категорически запретили ему заниматься «бизнесом». Мало того, он теперь не имел права даже близко подходить к Серебряным прудам. Макси-Кот периодически приезжал ко мне на выходные. И все зимние каникулы провел у меня.

Единственное, пожалуй, что расстраивало Жанну, это отсутствие Дианы Кирейцевой. На следующий день после, можно сказать, чудесного воскрешения Волобуя она заболела. Причем так серьезно, что ее даже к телефону не подзывали. Затем она вроде бы поправилась, но на каникулы ее отправили к бабушке. После каникул в наш класс она не вернулась. Ее родители неожиданно решили поменять квартиру. Им вроде бы разонравился наш район.

– Самое обидное, – как-то пожаловалась Жанна нам с Максом, – что Динка даже со мной не попрощалась. Ну хоть бы позвонила. Я ведь обо всем только от Светки узнала. Но даже Светке она не удосужилась оставить ни телефона, ни адреса. Теперь у меня на память об этой дружбе одна только кукла.

Подойдя к стенке, она отодвинула стекло, чтобы вытащить подаренную на день рождения куколку, однако, едва взяв ее в руки, с ужасом вскрикнула. Кукла на наших глазах рассыпалась в прах. Горстка серой пыли на ковре, и только.

– Ребята, – часто моргая, смотрела на нас Жанна. – Что это значит?

Макси-Кот, не произнося ни слова, подошел к стенке и потрогал старинных Жанниных кукол. Они оказались целы и невредимы.

– Видимо, подарок был сделан совсем не от чистого сердца, – многозначительно проговорил мой старый друг. – Вспомни, ведь неприятности у тебя начались с дня рождения.

Жанна в ужасе зажала рот рукой. Затем прошептала:

– Неужели Динка?

Именно в этот момент у меня в памяти отчетливо всплыли слова, случайно брошенные недавно Светкой Полежаевой:

– Знаешь, Федор, а ведь Кирейцева была по уши в тебя влюблена и страшно завидовала Жанне.