Бог из клетки

Пролог

Талла шагнула в темноту. Ей и без того было страшно до одури, а теперь казалось, будто руки, ноги и всё тело растворились в черноте; одно только сердце само по себе неистово билось во мраке. Она никогда в жизни не крала ничего, и уж подавно – никого. Тем более – бога.

Где-то в центре павильона высилась клетка Слепыря. До этого момента Талла была уверена, что достаточно часто бывала здесь днём, когда вдоль стен горели тусклые красноватые светильники, чтобы теперь ощупью добраться до решётки. Но память будто бы тоже потонула в темноте. Пол перепутался с потолком, “впереди" и “позади” перестали существовать. Талла отступила и спиной ощутила надёжное прикосновение обитой грубой тканью стены.

Нужно просто идти вперёд.

– Кто здесь?! – от хриплого, будто из разодранного горла, голоса у Таллы подогнулись колени.

– Я… У меня твой глаз.

Глава 1

Когда-то давно, отец принёс ей с охоты лисёнка. Маленького, напуганного и злого. Конечно, дочке Великого не полагались дикие питомцы – ещё попортят дорогой шёлк платья или укусят за палец, но отец тогда был весел и щедр. Он позволил забавляться со зверьком целый вечер. Талла так хотела накормить малыша, позаботиться о нём, пока не отняли. Ставила блюдечко с молоком, приманивала нежной запечёной крольчатиной с собственной тарелки. Но лисёнок забился под лавку и лишь затравленно тявкал оттуда. Он так и не решился поесть до того, как отец схватил его за шкирку и куда-то унёс. Только спустя много лет Талла поняла, куда.

Надо же она почти забыла тот случай, а сейчас, слушая настороженное сопение Слепыря, вспомнила. Ей-то казалось, что заточенный в клетку бог рассыплется в благодарности, схватит глаз и согласится делать всё, что она скажет. Так хотелось думать, и когда мама предложила план кражи, и когда Талла пробралась в кабинет отца, и когда бежала по улицам, пряча под курткой тёплый гладкий шарик…

Слепырь молчал. Она слышала только, как шаркают по усыпанному опилками полу его босые ноги. Конечно, он не верил. Вряд ли боялся, как тот оторванный от мамки лисёнок, но не верил. Да и с чего бы, когда всё, что получал от людей – плевки, насмешки и тычки палками сквозь прутья? Надсмотрщики следили только, чтоб никто не изловчился вырвать волос, не содрал кусочек кожи, а издеваться не мешали. Богов не любил и не жалел никто. Зачем кому-то им помогать? Правильно, Талла сама бы себе не поверила.

– Это правда, у меня твой глаз. Пожалуйста, просто подойди, я отдам его. Честно.

Слепырь снова шаркнул ногой будто в сомнениях, тихо всхрапнул носом. Звуки изнутри клетки всё больше напоминали звериные. Что если за века заключения бог совсем потерял рассудок? Кого она освободит? Но ведь он отвечал… Правда же?

– Меня могут убить за то, что я делаю. А ты? Что теряешь ты, если подойдёшь? Тебя-то убить нельзя, а уж ещё одну издёвку ты точно переживёшь.

Он рыкнул откуда-то из темноты, и Талла поняла, что последние слова были явно лишними. Но “прости” сказать не успела. Послышались неуверенные, но упрямые шаги в её сторону. В темноте, где она оказалась такой же незрячей, как бог, Талла вдруг ощутила себя страшно уязвимой. Будто сейчас тощие иссохшиеся руки вцепятся в неё и начнут рвать на кусочки. Лопатки свело до боли. Но потом она вспомнила, что между ней и богом – решётка.

– Я чувствую его... – захрипел голос совсем близко. – Покажи!

Талла, не думая о том, как слепой собирается смотреть глаз, вытащила гладкий твёрдый шарик из-под куртки. Крепко сжав его пальцами, чтоб не выронить из трясущейся руки, она поднесла глаз к решётке.

Сиплое дыхание Слепыря стало частым – взволнованным? Талла замерла. Он был совсем близко, и только сейчас она осознала, что, вздумай бог схватить её, решётка не помешала бы. Наоборот, о железные прутья так легко размозжить голову. Но отступать уже поздно, теперь им обоим нужно довериться друг другу.

– Вот, бери, я отдаю его тебе, – выдохнула Талла, и сунула руку с глазом через прутья решётки. – Я помогу отсюда уйти.

– Почему?

Одновременно с вопросом её коснулись чужие пальцы. Тонкие и твёрдые, точно голые кости без мяса. Талле пришлось собрать всю волю, чтобы не взвизгнуть, не отдёрнуть руку и позволить Слепырю забрать глаз.

– Видишь, я не соврала, – быстро зашептала она. – Вопросы – потом.

Спешно перехватываясь за прутья, Талла двинулась к двери клетки. Какой-то тихий скрежещущий звук изнутри, и встревоженный голос:

– Я всё равно ничего не вижу!

– Здесь темно, – мгновенно отозвалась она.

Талла поёжилась, осознав, что услышанное скрежетание – звук вставляемого в глазницу глаза. Ощупью она нашла замочную скважину, сунула в неё шпильки. Совсем простой замок, ведь кто в своём уме решит выпускать на волю ненавидящего людей бога?

– Сюда, скорей.

Слепырь заковылял к ней, и по звуку шагов она поняла, что его походка стала чуть уверенней. Будто глаз вернул немного прежней силы. Быть может, так оно и было.

– Дай руку, – не без трепета велела она. Снова коснуться этих костяных пальцев…

Он послушался, и от накатившего страха Талла забыла сделать вдох – будто ей доверили судьбу всего мира. А ведь она совсем не знала, что будет делать дальше. Вернее, думала, что знает. Что Слепырь, обретя глаз и свободу, направит, поведёт…

Но он только навалился на Таллу мешком и позволил тащить себя.

После непроницаемой темноты павильона, слабо освещенные дорожки парка богов казались залитыми полуденным солнцем. В другое время Талла благодарно шагнула бы в жёлтые полусферы вокруг фонарей, но сейчас свет стал врагом. Одна она без труда проскользнула сюда, а теперь, под тяжестью обессиленного бога, невозможно было не то что бежать – нормально идти!

– Я вижу, – прохрипел Слепырь ей на ухо.

– Замечательно, – буркнула Талла.

Может, его и разбирала радость от того, что он теперь вовсе не Слепырь, но ей-то было ничуть не легче. Где-то в парке богов – парке, ха, скорей уж тюрьме – вяло бродила стража. Но леность и неповоротливость они стряхнут вмиг, как только увидят беглецов. Особенно тощую сгорбленную фигуру Слепыря.

Какая дура!

Сунув руку в перекинутую через плечо сумку, Талла выволокла наружу тонкий тёмный плащ с глубоким капюшоном. Как она могла забыть едва ли не самое важное!

– Вот, – лёгкая ткань упала на плечи бога. Капюшон закрыл голову и большую часть лица.

Талла успела заметить, как жутко выглядит пустующая глазница и, ничуть не лучше – заполненная. Глаз казался слишком большим, выпирающим и чужеродным – будто забыл, что здесь его место. Талле совсем не хотелось снова смотреть в это лицо, но знала, что придётся.

Глава 2

Талла первый раз оказалась в ночном Соланире. Вернее, второй, если считать сегодняшнюю же ночь и побег из дома, но она так отчаянно трусила, что не замечала ничего вокруг. Сейчас сердце тоже неистово билось о грудь, часто-часто вздымая рубаху под курткой, и всё же самое сложное было позади. Ей удалось украсть глаз и удалось украсть бога.

Пыльно-жёлтые стены приземистых домов казались золотыми в свете фонарей, улочки, днём запруженные людьми и повозками, приглашали к неспешной прогулке. И воздух! Воздух без привычной вони ослиного пота, неистребимой примеси песка, забивавшего нос и рот. Талла с наслаждением вздохнула, будто не Слепырь, а она провела века за решёткой в затхлом павильоне.

Раньше она не обращала внимания, что на каждом углу развевались флаги с символом Великого – сжатый кулак на фоне алого солнца. Теперь же отец будто бы укоризненно глядел на неё со всех сторон.

Она провела бога под низкой каменной аркой и вдалеке увидела огни дворца, его могучий купол, поддерживающий само небо. Дом. Как странно, должно быть, называть подобное место домом. К счастью, ей больше и не придётся.

Случайные встречные едва ли обращали внимание на двух таких же случайных путников. Все эти встречные были, конечно, мужчинами. Талла даже на секунду горделиво подумала, не единственная ли она женщина, которая видит ночной город. Вряд ли, конечно. И уж точно она не первая, ведь Соланиру тысячи лет, он видел времена, когда всё было иначе. Когда женщинам не приходилось смотреть на мир сквозь густую вуаль! Как же хорошо свободно дышать, видеть камни и лица, барельефы и ползущие по стенам цветы – просто так, а не через вечную дымку ткани. Даже простому нищему мальчишке, которым нарядилась Талла, эта восхитительная роскошь была дозволена. Но не женщинам. Даже не дочери самого Великого.

Думали ли об этом другие жительницы Соланира? Или считали обычным порядком, ведь о другом не слышали? Талла, наверное, тоже бы не думала, считая свою судьбу завидной. Жизнь холёной жемчужины в запертой шкатулке. Но мама рассказала ей, как бывает. Мама знала, и Талла теперь тоже – знала.

Смогут ли они что-то изменить?

Слепырь молча брёл рядом, его, казалось, совсем не интересовали ни покоящийся на холме бриллиант дворца, ни сама Талла. Он лишь жадно вглядывался в рассеянное сияние рассыпанных вдоль дорог фонарей. Талла боялась, что вытащить его одного из парка богов будет ужасно трудно, что придётся собрать в горсть все свои самые убедительные слова. Ещё бы, ведь богов и богинь там по меньшей мере с десяток, а она не пыталась освободить остальных. Но Слепырь даже не оглянулся на собратьев, заточённых в клетки, и теперь Талла гадала, почему. Спрашивать такое прямо сейчас было глупо, вдруг он слишком измождён, чтобы думать о чём-то другом, кроме свободы, а её вопрос заставит вспомнить про сородичей. Потом, всё потом, когда они доберутся до безопасного места.

При мысли о том, что скоро можно будет хотя бы ненадолго расслабиться и не озираться по сторонам каждую минуту, Талле захотелось бежать бегом. Но чуть ускорив шаг, она ощутила, что её спутник – скорее уж её ноша – не стал двигаться даже чуточку быстрее. Талла обречённо вздохнула. Ничего, пусть и медленно, но они доберутся до укрытия, дождутся её маму, и всё будет хорошо.

– Плохой путь.

Голос из-под капюшона прозвучал глухо, потусторонне. Талла едва не подскочила, будто её больно схватили за локоть.

– Что? – пролепетала она, поняв, что слова произнёс Слепырь.

– Тот путь, которым мы идём – плохой, – повторил он, прочистив горло.

Талла плотно сжала губы. Тёплая, звенящая голосами насекомых ночь вдруг стала неуютной, колкой и одинокой. Хотелось сказать богу что-то резкое, злое, что он висит на ней мешком, не испытывает благодарности за спасение, а потом ещё и недоволен тем, куда его ведут. Талла шмыгнула носом. И вообще, откуда Слепырь знает, куда они направляются?

– Почему? – спросила она вместо заготовленной тирады.

Как же сложно было заставить голос звучать спокойно! И всё же удалось – мама бы ей гордилась.

– Ни почему. Я просто знаю, вижу это.

– Ну и какой же тогда хороший? – как Талла ни старалась, вопрос показался ей самой возгласом обиженного ребёнка.

– Хорошего я не вижу, – Слепырь произнёс это так, будто в отсутствии благополучных вариантов не было ничего страшного. – Почему мы удаляемся от ворот? Разве не лучше сбежать из города, пока мою пропажу не обнаружили?

Как же сложно было не признать его правоту! Талла и сама бы с радостью оказалась сейчас за воротами с огромными золотыми щитами, чтобы бежать, бежать, бежать, как можно дальше от Соланира, стражи, влияния отца и преследования, которое немедленно начнётся после того, как обнаружится пропажа глаза. Но в укрытии Талла должна была дождаться маму, таков был их план. А даже если та и не придёт – ох, как не хотелось даже представлять такую возможность! – пересидеть в укрытии было правильным решением. Маминым решением, а мама рассуждала очень убедительно. Её доводы Талла немедленно и изложила Слепырю:

– Мы движемся слишком медленно и никак не успеем добраться до ворот раньше, чем Великий объявит нас в розыск и велит тщательно досматривать каждого, кто выходит из города. А даже если мы и опередим его указ, то далеко уйти всё равно не успеем, нас найдут. Там, куда я веду нас, можно прятаться очень долго. Переждать облавы и те первые дни, когда выезд будет закрыт. Понимаешь, Слепырь?

Произнеся слух оскорбительное прозвище, данное богу людьми, Талла поджала губы. Наверное, не стоило так… Знает ли он, как его нарекли? Слепырь ничем не выразил негодования или обиды. Неужели ему вообще безразлично?! И собственное имя, и задумка Таллы? Весь риск и их с мамой безумный план строились на том, что бог станет союзником, направляющим и ведущим. А ему всё равно. Даже в мелочи – всё равно.

Глава 3

Раньше, теперь уже в прошлой жизни, когда ей доводилось путешествовать с мамой и отцом, первым делом на новом месте был разбор вещей. Служанки старательно вынимали из дорожных сумок длинные шёлковые юбки, пышные блузы с высоким воротом и длинными рукавами, целый ворох головных платков, перчаток и вуалей… Всё это укладывали в ящики шкафов и комодов; украшения, бесчисленные бутылочки с духами и гребни расставляли перед зеркалом. Сама Талла следила, чтобы каждый предмет занял положенное место, поправляла невидимые складки на самых любимых платьях.

Сейчас она с удивлением обнаружила, что размещение в отведённой им комнате не требует совершенно никаких действий. Разве что бросить сумку на кровать и усесться за ней следом. У неё, конечно же, была чистая смена штанов и рубахи, но Талла предпочла бы не расставаться с ними – быстро закинуть сумку на плечо куда проще, чем собирать небогатые пожитки по всем шкафам.

Комната показалась бы большой для одного. Но их было двое, к тому же второй – может и бог, но всё же мужчина. На короткое мгновение Талла почувствовала себя неуютно, но решила, что Слепырь проявлял к ней слишком мало интереса, чтобы лишить необходимого уединения. К тому же, в комнате быстро обнаружились плотные шторы, которыми, при желании, можно отгородить себе добрую половину.

Мама с младенчества приучала её не привыкать к роскоши. Но совсем не испытывать удовольствия от прикосновений дорогого шёлка, от тающих во рту пирожных и благоухающей розами воды для умывания Талла никак не могла, хотя честно старалась. Может, теперь у неё появится шанс доказать себе, что она способна обходиться малым? Комната была напрочь лишена любых излишества.

Особенно Талле не нравилось отсутствие окон, и она заметила, что Слепырь, сняв капюшон, тоже безуспешно шарит взглядом по сплошным стенам. Его глаз больше не казался таким чужеродным, страшно выпирающим. Похоже, что за время их прогулки по улицам он прижился и стал выглядеть обычным человеческим… Талла осеклась. Да, лицо Слепыря и правда не казалось каким-то особенным. Тощее настолько, что слишком остро проступали скулы и подбородок, старчески высушенное и измождённое, но всё равно обычное. Бог мог бы легко затеряться в толпе. Разве что пустующая глазница делала его приметным. Талле очень захотелось убрать её под повязку.

Чтобы скрыть нежелание глядеть на Слепыря, она рассеянно обошла комнату, будто никак не могла решить, которую из кроватей выбрать для себя. Одна не отличалась от другой ни размером, ни чистотой простыней, ни расположением. Когда она, наконец, остановилась возле той, что была дальше от двери, Слепырь тяжело осел на вторую.

– Кто ты? – вдруг спросил он, глянув на неё единственным глазом с тёмно-зелёной радужкой.

– Талла…

Почему-то такой простой вопрос заставил её мысли бешено закружиться, не давая выловить хоть одну дельную. И правда: кто она? Кто она теперь? Просто Талла. Да.

– Так ты девушка? – То ли вопрос, то ли утверждение. По его спокойному невыразительному тону Талла не смогла понять, разочарован он или удивлён. – Зачем ты меня освободила?

Она потёрла запястье, посмотрела в лицо Слепырю, стараясь не избегать взгляда одинокого глаза. Вот он, тот самый главный момент. Момент, который либо укрепит её в правильности решения, либо сделает все жертвы бесполезными. Как же сложно оказалось передать в нескольких словах все те долгие вечера, когда они тихо переговаривались с мамой, всю ту неправильность, терзавшую обеих, все те надежды и планы…

– Я ищу новый путь, – сказала она наконец. Так тихо, что боялась, Слепырь не услышит и попросит повторить. Он не попросил. Тогда Талла продолжила. – После того, что с вами… с вами сделали, люди изменились. Мужчины – особенно. Будто всегда нужен кто-то, кто будет выше, главнее. Кто сможет распоряжаться другими. И теперь они распоряжаются нами, женщинами. Мою мать забрали из далёкой страны, как трофей, насильно сделали женой. Я, да и все остальные здесь – просто собственность. Не можем и шага сделать без дозволения и сопровождения мужчины, обязаны прятать лица! Мама говорит, что раньше было иначе, что сейчас – неправильно. А ты… Ты тот, кто повелевает дорогами и судьбами, кто может увидеть, как сделать будущее лучше.

Талла выпалила всё на одном дыхании, и силы будто разом её покинули. Ещё вчера казалось, что нужно только украсть глаз и спасти бога, а дальше всё потечёт и закружится само. А теперь она вдруг осознала, что самое трудное ещё даже не началось.

– Значит, это было не спасение? Ты вытащила меня из клетки, чтобы заставить себе помогать? И с чего ты решила, что сможешь это сделать?

– Я… Нет! Не заставить – просить! Не только с женщинами, но и с богами поступают несправедливо. Мама сказала, что мы можем создать хорошее будущее для всех.

А она не могла ошибаться, Талла верила ей больше, чем себе. Мама всегда говорила так мягко и уверенно, что слова проникали в самую душу, срастаясь с ней.

– Почему же тогда освободила лишь меня, оставив остальных? – в его голосе Талла уловила издевательские нотки.

Ещё бы, он спросил то, что должна была спрашивать у него она! Ну и ладно, у неё было достаточно времени, чтобы подготовить достойный ответ.

– Потому что тогда бы вас всех засунули обратно. А если бы и нет, если бы они смогли сбежать, вернуть силы, то неужели нас ждало бы хорошее будущее? Толпа разгневанных, ненавидящих всё богов. Ты сам это знаешь, Слепырь, ведь так? Иначе требовал бы их свободы, пока мы ещё были в парке.

Снова прозвище неприятно кольнуло язык. Нет, уж лучше совсем никак его не называть!

– Знаю, – ответил Слепырь и надолго замолчал.

Талла не стала его тормошить – разговор и без того вывел её из хрупкого равновесия, которое она так тщательно выстраивала внутри. Не одному Слепырю пришлось оставить кого-то. Талла ещё чувствовала на пальцах скользящий шёлк материнской блузы, который так истово сжимала, обнимая на прощание. Так не хотела отпускать. Но кто-то должен был остаться, чтобы второй мог уйти. Мама решила, что останется она и сделает всё, чтобы направить отца по ложному следу. И всё же обещала прийти. Или хотя бы сделать всё, чтобы прийти, поэтому Талла ждала.

Глава 4

Сколько прошло времени? Два или три дня. Когда в комнате нет окна, чтобы следить за движением солнца, сложно с уверенностью сказать. Но Талла точно знала одно: мама уже должна была присоединиться к ним. Чем дольше она оставалась во дворце, тем больше у отца информации, тем больше его уверенность в том, кто виноват в похищении и кого можно наказать прямо сейчас.

Талла и без того изнывала от неизвестности, скуки, страха, а теперь ей и вовсе хотелось забраться под пахнущее сандалом одеяло и не выбираться никогда. Слепырь был не тем спутником, который подбодрит и отвлечёт беседой. Чтобы он заговорил, приходилось первой задавать вопросы, на которые он отвечал неохотно и так коротко, как только мог. В конце концов Талле это надоело, и она тоже погрузилась в молчание. Она даже не знала, чего теперь ждать, и это было хуже всего.

Надежда на приход мамы угасла почти полностью, а об обстановке в городе было известно слишком мало, чтобы планировать побег. Собираются ли эти люди вообще сообщить им о том, что теперь снаружи достаточно безопасно? Талла постаралась задавить подступающую тревогу, сосредоточиться на чём-то насущном. Ах, как легко бы ей это далось дома – во дворце, а не “дома”, поправила она себя, – за перебиранием бисера с другими девушками или полулёжа на бархатных подушках под персиковым деревом в саду! Здесь же Талла вовсе не хотела сосредотачиваться на запахе своего немытого тела, на жёсткой постели, от которой начала зудеть кожа, на муторной тревожной тишине. От постоянного прислушивания мерещились странные далёкие звуки...

Вдруг в коридоре на самом деле раздались отчётливые голоса. Талла напряглась – не обманка ли от скучающего воображения? Но только укрепилась в уверенности, что кто-то говорил. Конечно, им регулярно приносили еду – обычно всё та же женщина, имя которой они так и не узнали, – но всегда кто-то один. Сейчас же в коридоре переговаривались минимум двое. Когда они подошли к двери, Талла разобрала знакомый женский голос и второй, незнакомый – мужской.

– Вот они, – бесцеремонно распахнув дверь, женщина взмахнула рукой.

Талла не успела даже скатиться с кровати и поправить головной платок, из-под которого выбилась длинная светлая прядь. В комнату зашёл высокий мужчина с тёмными, забранными в хвост волосами. Прекрасная чайного цвета рубашка в тон к глазам, расшитый бисером пояс, высокие, не тронутые пылью сапоги – он был очень хорош собой и наверняка понравился бы Талле, если бы не хищный циничный взгляд, которым он одарил их со Слепырём. Не стоило и сомневаться, кто в этой шайке самый главный.

– Не думаю, что они настолько опасны, как о них говорят, Сул, – поспешила поделиться своими мыслями женщина. – Старик кажется вообще ни на что не годным, оружия при них нет. Паренёк довольно юркий, но ты бы видел его нежные ручки!

Возглас возмущения застыл на языке, таком же неповоротливом, онемемевшем, как и всё тело. Что она говорит? Почему эта женщина говорит такие вещи о них? Настолько неправильно, настолько…

– Я разберусь, Рида, – голос главаря Сула оказался слишком сиплым и совсем не подходящим к красивому лицу.

Мужчина коротко оглядел Слепыря, не посчитав нужным даже подойти ближе. Зато к Талле он приблизился вплотную и собрался тронуть за подбородок, будто рассматривал породистую собаку. Она отшатнулась и зло уставилась на него. Оцепенение слетело под порывом злости и чувства несправедливости.

– Мы вам заплатили за защиту!

– Не вы, – ухмыльнулся Сул, будто бы довольный норовистым нравом пленника. – За вас заплатили.

– Какая разница? Вы обещали нам защиту и безопасность, давали слово! Ваше хвалёное слово!

– И снова – не вам это слово давалось. Мы обещали человеку, который заплатил, и обещали именно ему. Но он не пришёл, верно? Либо мертв, либо ему больше нет до вас дела. В обоих случаях я могу вернуть своё слово обратно. Так что тут у нас?

Он всё же изловчился и больно сжал пальцами лицо Таллы. Оглядел её с головы до ног. Выбившуюся прядь она успела спрятать, но не сомневалась, что если верно поняла намерения, её обман обнаружится очень скоро.

– Хороший мальчик, – довольно кивнул мужчина, отстраняясь. – Соберём наших, порешаем, что с ними делать. Сейчас пришлю Мясо, обыщете их.

– Я и сама мо… – Рида не договорила.

– Мясо пришлю, – оборвал её Сул и вышел.

Талла вжалась в стену, закрывшись сумкой, словно щитом. Их обыщут. И она не знала, чего боится больше: что найдут и отберут драгоценности или что узнают её секрет. Как с ней тогда поступят?

В комнату ввалился низкорослый, но широкий телом парень. Кожа у него отливала красным и была какой-то неприятно пористой, отчего лицо, и правда, напоминало шмат мяса. Талла уставилась на его руки – точно обваренные! – и к горлу подступила тошнота. Если этот Мясо её коснётся…

– Обшарь старика, – велела ему Рида, и тот неохотно направился к Слепырю.

Талла слабо вздохнула – повезло! Но тут же поняла, что ошиблась. Мясо казался невозможно противным, но тупым, а Рида – хитрой.

Женщина вывернула сумку Таллы и быстро раскидала содержимое по одеялу.

– Одни тряпки, – громко произнесла она, – можешь оставить себе.

“Остановись, остановись, остановись!” – молилась про себя Талла, пока Рида хлопала по её свободным штанам, проверяла заношенные туфли. Мясо тем временем закончил со Слепырём и брезгливо обтирал ладони о рубаху. Теперь, когда собственные поиски не увенчались успехом, он с особым азартом следил, как ловкие руки Риды обшаривают рубашку Таллы, забираются под неё... Даже через плотную перевязь на груди она чувствовала её уверенные подвижные пальцы. Вот сейчас…

Глава 5

Талла проснулась на вонючем полу, едва укрытом сеном, и с ошейником на шее. Как засыпала, она совсем не помнила. Последнее, что память сохранила в деталях, был скудный ужин, который им со Слепырём выдали. Плохо проваренная зернистая каша со странным привкусом и слабый чай. Одно воспоминание толкнуло другое – им надели ошейники с цепями, повели через подвал и тесный, пахнущий землёй коридор. Здесь мысли начинали путаться, будто она двигалась сквозь муторный сон. Ночь над глухими дворами и тесными подворотнями, проходы через грязные дома с залитыми помоями порогами.

Они уже в Крысятнике? Судя по всему – да. Голова по-прежнему ощущалась, как что-то тяжёлое и чужое. Управление мыслями требовало слишком много усилий. Ещё и ошейник неприятно давил на горло, вызывая подкатывающую тошноту.

– С нами что-то сделали? – спросила Талла, сама ещё не понимая – кого.

В полумраке что-то шевельнулось и едва слышный голос Слепыря отозвался:

– Тише... Не с нами – с тобой. Я заметил и сделал вид, что тоже не слишком хорошо соображаю.

Ещё не понимая почему, она тоже заговорила шёпотом:

– Это, наверное, каша?

– Может и так. Ты пыталась внушить им, что твой отец – Великий, – он усмехнулся. Ошейник вдруг показался ледяным, заставляющим замёрзнуть и кровь, и воздух, заползающий в грудь. – Они смеялись.

Ещё бы… Талла не стала говорить, что не соврала.

– Зачем они так поступили? Мало одних цепей?

– Скорее всего не хотели, чтобы мы закричали по пути сюда или ещё как-то привлекли к себе внимание.

– И где мы?

– Они привели нас в сарай и приковали к стене, – ответил Слепырь, и после его слов негромко лязгнула цепь, будто её натянули и подёргали. – Это странный район. Очень грязный, тёмный, с домами, похожими на норы.

– Крысятник. Я долго спала?

– Достаточно. Они говорили между собой, что вернутся утром, когда откроется рынок. Думаю, уже скоро.

– Почему же ты не сбежал? – Талла хотела бы сейчас посмотреть в полуслепое лицо, понять, что оно выражает. И вдруг побоялась, что ничего, побоялась ответа, который могла бы получить. – Не важно. Я рада, что ты не оставил меня тут одну, спасибо.

Быть может, он снова увидел свой “плохой путь”. Наверное, не всегда стоит знать причину чьих-то добрых поступков.

– Как считаешь, мы сможем уйти? – спросила она.

– Стоит попробовать. Они оставили одного, стеречь нас, но так как мы прикованы цепями, да ещё одурманены, наш охранник, похоже, уснул.

Сначала Талла услышала, как щёлкнуло что-то слева от неё, а потом ощутила, как ослаб и свалился её собственный ошейник. Стало так легко и приятно дышать, хотя запахи сарая и не вызывали желания втянуть их в себя поглубже.

Слепырь снял цепь со стены, и её тяжёлый конец лёг Талле в руки. Она не стала спрашивать, зачем. Даже в полумраке сарая она видела – охранник лежал так, что открыть двери, не потревожив его, было невозможно. Им придётся вместе сделать это? Убить? Лучше не думать об этом так. Ни о чём не думать!

Они подошли с двух сторон, растягивая цепь над шеей мужчины. Может, быстрее и милосерднее было бы ударить её концом по голове, но ни Талле, ни Слепырю не хватило бы сил убить. Убить… Опять это страшное слово.

Почти одновременно они опустились на колени, вдавливая цепь в горло. Охранник вскрикнул, переходя на хрип, дёрнулся. Талла надавила, как могла сильно, но руки мужчины метнулись к цепи. Он содрал её, перекатился в сторону. От испуга и неожиданности Талла ударила его ногой в голову. Тот охнул. Вряд ли у неё вышло по-настоящему навредить, но на несколько мгновений он отвлёкся. Талла рванула на себя дверь сарая, Слепырь оказался рядом. Они вывалились на улицу и захлопнули за собой дверь. С наружной стороны оказались пазы для засова и широкая железная задвижка. Прежде, чем охранник толкнул дверь изнутри, Талла и Слепырь заперли её.

Вряд ли прогнившая дверь сарая выдержит долго, но Талла всё равно ощутила подобие свободы. И это было хорошо.

А ведь она была пленницей от силы день или два. Что же пережил Слепырь?

Наверху, между высоких, близко стоящих к друг другу стен Крысятника, небо уже стало светло-серым. Когда откроется рынок, прямо на рассвете?

Раньше ей не доводилось даже близко бывать возле этого места. И все ужасные рассказы о Крысятнике, полные отвращения и ужаса, сейчас не показались Талле преувеличенными. Наверное, сумрак здесь сохранялся даже днём, узкие дорожки между стенами не были выложены камнем, и земля, смешанная с помоями, чавкала под ногами. Двери прямо в глиняных стенах и правда напоминали закрытые крысиные ходы, Талла не удивилась бы, покажись из крохотного окошка огромная мохнатая морда. Но она знала – там жили люди.

Крысятник не походил на лабиринт, наоборот – так мало развилок, никаких ниш и закутков. Несколько прямых улочек и каждая почти наверняка вела к охраняемому стражей выходу, а ещё какой-то из путей – к рынку.

– Нас найдут здесь, – прошептала Талла то, что им обоим было понятно.

Нужно было найти укрытие, но ни ей, ни Слепырю не хотелось стучать в ветхие двери, надеясь, что убогие полуголодные люди дадут им его. Зачем, если можно ограбить, выдать за еду или просто убить? Крысятник не выглядел так, будто в нём могла поселиться хоть капля благородства.

Тут они заметили дверь. Приоткрытую! За ней не горел свет, и тишина казалась абсолютной. Талла поглядела на Слепыря, уже готовая к тому, что тот испортит чудесную находку своим мрачным пророчеством. Но он промолчал, позволяя ей первой нырнуть в темноту. Они прикрыли дверь и в полном молчании затаились в уголке. Сколько им сидеть в этой заброшенной норе? Станут ли бандиты искать их по всему Крысятнику, врываясь во все дома? Предложат ли местным награду, ради которой те обнюхают каждую дыру? Талла так вымоталась, что думать о будущем стало почти больно. Может она хоть немного насладиться укрытием, пусть даже иллюзией безопасности? Она попыталась. Вытянула ноги, и те ткнулись во что-то твёрдое, похожее на ножку табурета. Чужой невесомый вздох совсем близко. И вовсе не с той стороны, где сидел Слепырь.

Глава 6

Талла жевала чудовищно чёрствый хлеб, стараясь не морщиться от его горьковатого привкуса, стараясь быть благодарной. Этот хлеб и сладковатая рыба с неприятным запахом, которую ловили в вонючем сточном канале, проходящем через Крысятник, были единственной скудной едой Джана и Фади. Едой, которой мало даже для двоих, но они щедро делились ей с гостями. Слепырь прятал свои куски, чтобы потом отдать Талле. Как стыдно было есть двойную порцию, но выкинуть – ещё хуже, а признаться, что пища нужна лишь ей – вовсе невозможно.

Примотанные к груди драгоценности, казалось, стали свинцовыми, как чувство вины. Так странно – носить с собой целое состояние, но питаться хуже нищего и не иметь возможности расплатиться с Джаном за доброту. Потом – непременно, но не прямо сейчас. Да, он казался честным и сердечным человеком, но кто знает, где пролегает та граница, за которой жадность побеждает порядочность? Талла пообещала себе, что оставит подарок, когда они со Слепырём будут уходить. Только когда же…

После того, как утром заявился Сул, даже мысль о том, чтобы выйти за дверь, пронзала спину ледяными иголками страха. Они со Слепырём жались к холодному полу, закиданные старым тряпьём и слушали резкий голос главаря и чуть напуганный, но твёрдый – Джана. К счастью, бандиты не посмели обыскивать дома Крысятника, только спрашивать и угрожать. А ещё ударить, когда Джан назвал их ублюдками. Тогда Талла дёрнулась в своём укрытии, но сидящая поверх тряпок Фади через ткань стиснула её запястье. “Не делай жертву отца бесполезной” – говорила твёрдая хватка девичьей руки. И пришлось притихнуть.

Кусок хлеба во рту стал таким жёстким и сухим, что Талла с трудом протолкнула его через горло. Почему Джан терпел столько ради них?

– Я могу сделать что-то для вас? – спросила она, когда Фади собирала грязные тарелки. – Чем-то помочь…

Талла даже не знала – чем, но ощущала непреодолимую потребность предложить. Джан усмехнулся и окликнул дочь:

– Фади, неси мои рубашки, – а потом повернулся к Талле: – Шить умеешь?

Та радостно кивнула.

Старые рубашки Джана больше напоминали сшитые между собой заплатки. О, как это не походило на вышивку тонкими острыми иголками по благородным тканям. Мама всегда хвалила за искусные сложные стежки, за точность изображения животных и цветов. Мама… Странно, что владея мастерством куда более изящным и непростым, грубо залатать обычную рубаху оказалось так трудно.

– У тебя хорошо получается, – похвалила её Фади и добавила: – Для парня. Откуда ты взялся? Ты говоришь не так, как все здесь, да и выглядишь – тоже. Чистые ногти, не натруженные руки.

Девушка присела рядом – не слишком близко, но достаточно, чтобы можно было без труда разглядывать Таллу и её работу. А ещё, наверняка, с такого расстояния легко увидеть, как от волнения и необходимой лжи краска тронула шею и щёки. Она даже возблагодарила проклятую Риду за её грубый, но такой полезный совет. Теперь Талла старалась двигаться иначе, наблюдая, как это делают мужчины, и Фади с отцом, похоже, не догадывались, что она вовсе не парень.

– Я правда из состоятельного семейства, – осторожно начала Талла, балансируя между выдумкой и правдой, – Мой отец хотел получить фамильное состояние, не дожидаясь, пока дед умрёт своей смертью. Он сблизился с Великим, так что ему удалось бы всё пугающе легко и без последствий, понимаешь? Я помог деду бежать и кое-что украл у отца. Кое-что, не принадлежащее ему. А Сул должен был помочь нам за деньги, но предал, из жадности решив, что получит гораздо больше, если продаст нас.

Фади сидела застывшая, и не нужно было даже видеть её лица, чтобы понять, насколько она потрясена. Талла была уверена, что виной тому рассказанная история, пока девушка не заговорила:

– Спасибо тебе, Талат.

– За что?..

– За это. Обычно я слышу что-то вроде: “не лезь не в своё дело”.

Талла внутренне сжалась – уж не выдаёт ли себя с потрохами? Но Фади лишь благодарно склонила голову, а потом, будто смутившись, подобрала юбки и поспешила прибирать и без того аккуратно застеленную постель.

Талла не верила, что им позволят остаться больше, чем на день и, несмотря на приветливость хозяев, постоянно ждала обмана. Как же быстро она разучилась доверять! Но вот прошло уже три дня, а Джан с Фади действительно их не выдали. Неужели и правда бывает такая бескорыстная доброта? Пользоваться ей дольше необходимого было стыдно.

– Наверное, уже прошло достаточно времени, нам не стоит ещё дольше беспокоить вас, – заговорила Талла после очередного крошечного и невкусного обеда. – Вы можете сказать, что происходит в городе?

Они со Слепырём всё равно уйдут, но лучше уж представлять, чего ожидать там, снаружи.

– Ты же знаешь, малец, нам сюда не докладывают. Что-то мы слышим урывками от стражи или тех из нас, кто половчее будет, но не больше.

– Хоть что-нибудь… Ворота всё ещё перекрыты? Насколько там беспокойно и… – Талла не знала, как лучше об этом спросить, но решила говорить прямо: – Не слышали о каких-то громких казнях в городе?

Вот так. Ужасный, ужасный вопрос, но что она ещё могла думать, на что надеяться, если мама не пришла в то единственное место, где могла спастись? Талла ждала, ощущая, как холодеют кончики пальцев.

– Казнях? – Джан казался удивлённым. – Такого точно не слышал, а вот про ворота знаю. Недолго наши парни, что товар в обход налога тайком возят, радовались. Спрос был огого, а теперь торговля опять пойдёт. Но всё равно, говорят, на выездах стражу усилили и всех проверяют, в каждую бочку заглядывают.

Талла постаралась ощутить хоть крошечное облегчение, но не ощутила. Если Джан не слышал, это не означает, что казни не было. Уж тем более – что мама в безопасности. И из города никак не выбраться… Но ведь это только их со Слепырём сложности. К тому же бог так рвался к уличному свету, что сдерживать его уговорами становилось всё тяжелей.

Глава 7

Уходить решили вместе с рассветом, чтобы как можно меньше обитателей Крысятника видело их. С Джаном и Фади прощаться не стали, ведь это означало, что они больше не увидятся, а Талла очень надеялась вернуться. Хотя бы Слепырю придётся снова отсиживаться здесь, пока она будет пытаться купить телегу, товар и припасы. Они условились, что Талла спрячет покупки, вернётся за Слепырём, и только потом они отправятся в путь. Не слишком удобно, но менее опасно, чем другие варианты.

Слепырь подвёл её к неприметной двери, которую Талла вряд ли смогла бы запомнить среди десятков точно таких же. Но бог выбрал именно эту, не сомневаясь. Талла тоже не стала сомневаться – если кто-то и мог знать дорогу, то только Слепырь. Замок привычно поддался касанию его руки. В доме никого не было, и создавалось впечатление, что здесь никогда никто не жил. В тёмной комнатушке оказался стол с надломленной ножкой, какое-то подобие кровати в виде набросанных тряпок, на полках даже стояла глиняная посуда, но сам запах… Талла не могла себе объяснить, но здесь не пахло жизнью, людьми. И правда, за шторкой вместо ещё одной комнатки, какая была в доме Джана и, наверняка, в десятках других однообразных нор Крысятника, в глубокую темноту уходил узкий коридор. Низкий потолок заставил Слепыря пригнуться. Талла совсем ничего не видела и держалась за стену, чтобы хоть как-то ощущать направление.

– Как я найду путь, когда пойду обратно одна? Может, ты лучше дождёшься меня у выхода?

– Думаю, его слишком часто используют, чтобы я мог тут преспокойно сидеть, – Слепырь приостановился, и Талла ткнулась лбом в его спину. – Здесь нет никаких поворотов, не заблудишься.

– Ладно…

Ей всё равно продолжало казаться, будто они плутают в лабиринте, или, даже если сейчас коридор имеет лишь один ход, потом он обязательно перестроится и разрастётся сотнями рукавов. Чтобы не молчать в этой гнетущей темноте, она спросила то, о чём давно думала:

– Почему ты так выглядишь?

– Как “так”?

– Понимаешь, я видела древние иллюстрации в книгах, и там бога дорог изображали совсем иначе. Он был не юношей, конечно, но всё же молодым мужчиной. А ты…

Талла замялась. Наверное, так и стоило брякнуть “старик”, ведь он не особенно жалел её чувства, когда назвал едва ли не уродиной.

– Старик? – озвучил Слепырь её мысли.

– Да… Неужели бессмертные боги всё же стареют?

– Не стареют.

– Но тогда почему? – продолжила допытываться Талла. – Твой облик приукрашивали? Хотели ублажить?

– Тебе известно, что моего первого жреца подвергли страшным пыткам, желая вырвать известные ему секреты? – тихо и грозно ответил Слепырь. – А ты уже в который раз хочешь заполучить их просто так.

Талла испугалась и примолкла, ей было известно… Дальше они шли молча.

Наконец, впереди появилось что-то похожее на свет. Слепырь велел Талле остановиться, она подняла голову и увидела, как бледное сияние проливается через края квадратного люка наверху. Бог уже карабкался к нему по лестнице, и как только послышался застарелый скрип, в лицо Талле посыпались сухая земля и песок.

Они выбрались наверх в тупике между какой-то лачугой и высокой стеной. Вокруг висела тишина, а ведь на центральных улицах было оживлённо даже в такой ранний час. Значит, блуждать в поисках рынка предстояло долго...

Когда Слепырь спустился обратно, Талла закидала люк песком. Не то чтобы она сильно заботилась о ловкачах из Крысятника, но ей самой ещё предстояло им воспользоваться. Было бы неприятно притащить сюда телегу и остальные покупки, а потом выяснить, что стража заложила дыру. Ещё одна мысль тревожно постучалась в голову: а сможет ли она потом найти это место? Должна, решила Талла, и постаралась по возможности незаметнее обогнуть лачугу и выбраться на улицу, где никто не станет спрашивать, откуда она там взялась.

Выбравшись туда, где узкая дорога между обшарпанными домиками расходилась по двум направлениям, Талла отыскала несколько камней и сложила из них горку. Только бы никто не пнул от скуки… Она двинулась по той улочке, которая показалась шире и постаралась примечать всё, мимо чего проходила. Вот лоток с хлебом, над которым закреплена лента с причудливым рисунком кренделька, вот дом с балконами, увитыми цветами… Город просыпался: женщины развешивали бельё, дети носились, взметая клубы пыли. На углу Талла запомнила гончара с выбеленными старостью волосами и целой связкой амулетов на шее. Улицы становились шире, кое-где встречались магазинчики, и людей становилось заметно больше – можно стукнуться локтями. Она тесней прижала к боку сумку, куда переложила ожерелье с чёрными опалами и тончайшей работы золотую цепочку, к которой, точно росинки, стекающие по стебельку, прильнули бриллианты чистой воды. Такие великолепные украшения, которым место в резных шкатулках или на шее прекрасных женщин… Как жаль будет отдать их в руки простых торговцев, не способных разглядеть истинной прелести. Но Талла мысленно распрощалась с драгоценностями ещё в тот день, когда примотала их льняным полотном к груди. Цепочка и ожерелье были, по её представлению, самыми дорогими, их должно хватить, а оставшиеся серьги и золотой кулон с дивным орнаментом она приберегла.

Наконец, выбирая те пути, откуда навстречу шли люди с полными корзинами и сумками, Талла смогла найти рынок. Он казался и вполовину не таким огромным, как тот, что лежал у изножья холма с дворцом Великого, и всё равно от пестроты палаток и гомона толпы у Таллы закружилась голова. С одной стороны молодой голосистый парень предлагал купить колбасы и копчения, с другой – пузатый и румяный пекарь выставил лотки с медовыми булочками и воздушно-белыми пирожными. Талла вспомнила, каково это – надкусить свежую сдобу, ощутить сладость, обволакивающую рот… Было бы у неё хоть немного денег! Но их ещё предстояло добыть.

Глава 8

Талла удивлялась, что на запах еды ещё не сползлась половина Крысятника. Видя, как счастливы Джан и Фади, она даже ненадолго забыла о собственных бедах и неудачах. Слепырь ничем не выразил разочарования, но он ко всему относился слишком равнодушно, чтобы Талла могла принять это за поддержку.

Они ели свежий хлеб с копчёным мясом, ели с азартом и аппетитом, будто старались возместить годы голода. И всё равно у Таллы осталось достаточно, чтобы взять в дорогу. Вот только никакой дороги теперь не было. После ужина Фади медленно и с наслаждением, откусывая крошечные кусочки, угощалась пирожными. Талла улыбалась, глядя на неё. Обычное слоёное тесто, самый простой крем и немного арахисовой крошки, а сколько удовольствия! Во дворце Талла не стала бы на такое даже смотреть. Если бы можно было перенести сюда хоть один поднос тех лакомств, которые лежали нетронутыми после каждой трапезы…

На самом-то деле Талла удивилась, когда Фади приняла угощение. Она считала, что девушка теперь и разговаривать с ней не будет. Сама бы Талла, наверное, не стала. Ей было бы… стыдно?

Но Фади будто бы забыла или и не ждала ничего, начиная тот разговор. В любом случае Талла чувствовала себя виноватой, и уж конечно, пирожные никак не могли эту вину загладить. А потом ей стало совсем не по себе, когда девушка взяла её под локоть и отвела подальше от отца. Неужели она думает… Но Фади лишь прошептала:

– Сегодня ночью вы сможете сбежать.

Фади, конечно, ничего не знала про их со Слепырём план, но Талла почему-то хотела объяснить про повозку, про свою неудачу… Потом поняла, что сейчас сморозит глупость и промолчала. В награду она услышала пояснение:

– Помнишь, я говорила про своего жениха? На самом деле он не совсем мой жених. Я нравлюсь ему, и он давно просит отца отдать меня ему в жёны. Моё согласие, как ты понимаешь, тут не требовалось, но отец не сделал бы что-то, чего я не хочу. Поэтому Нож считал, что отец против. Да, его так называют и… не просто так.

Талла слушала, не совсем понимая, при чём тут жених, при чём тут их побег…

– Он занимается контрабандой. Конечно, про это никто не говорит открыто, но все знают, что у него можно купить некоторые особые вещи или продать, если вдруг что-то появилось. Понимаешь? Он и его приятель возят их по каналу ночью.

– Он мог бы… – Талла боялась даже предположить. Слишком хорошо. После всего, что с ними приключилось – слишком хорошо.

– Он бы не стал, конечно. Даже за деньги – вряд ли, слишком опасно. Разовый заработок может уничтожить дело, которое приносит доход постоянно. Но я сказала, что уговорю отца дать согласие.

– Ты хочешь выйти за него? Из-за… меня?

Фади дёрнула плечом и негромко усмехнулась:

– Ну ты уж себя так не переоценивай! Я ведь говорила, что это лучшее, что я могу получить здесь, просто… Ждала чего-то. А теперь думаю, что могу потерять и это. Так что я просто решила – почему бы заодно не помочь хорошим людям? Сегодня ночью Нож будет ждать вас у лодки, он вывезет вас из города, а там уж придётся как-то самим.

– О, этого более, чем достаточно! Фади, я не знаю, что…

– Перестань, – она, наконец, отпустила руку Таллы. – отец всегда говорил, что хорошим людям надо помогать, если можешь. Я могу, и мне это почти ничего не стоит. Это никакая не жертва, – она резко замолчала, а потом добавила мягче: – Я бы просто хотела знать, что сделала в жизни что-то важное. Не знаю, почему, но ты мне кажешься важным.

– Не я, – прошептала Талла. – Но то, что я хочу сделать – да. Спасибо тебе, я этого не забуду.

И она, повинуясь чувству момента, поцеловала Фади в щёку через вуаль. Ощущение тёплой ткани на губах и всё. Для Фади, должно быть, точно так же, но она трепетно задержала дыхание.

– Собирайтесь, – сказала она спустя долгое мгновение. – Скоро вам уходить.

Они тепло прощались с Джаном и Фади, даже Слепырь проявил небывалую сердечность. Перед уходом Талла спрятала в складках выстиранной одежды Фади одну из оставшихся серёжек – золотую веточку с рубиновыми ягодами и серебряными листиками. Ей не хотелось отдавать украшение в руки – будто плата за помощь. Нет, пусть это будет подарок. Просто подарок добрым людям.

Нож ждал их у лодки, Талла сразу узнала его по описанию Фади: молодой, высокий, с лихо вьющимися чёрными волосами и лиственно-зелёными глазами. Красивый, хоть и было в изгибе его губ и очертаниях носа что-то жесткое. Но не жестокое, нет. Пусть Фади будет с ним счастлива, пусть…

– Почему это моя невеста так заботится о тебе? – спросил Нож, пропустив приветствие.

Он разглядывал Таллу так, будто примеривается: достаточно ли в ней силы? Сможет ли побороть? Тут уж ему точно не стоило переживать, Талла была хрупкой даже для девушки. Нож, похоже, пришёл к тому же выводу, но всё равно смотрел без малейшего дружелюбия. На Слепыря он даже не глянул.

– М? – напомнил он о своём вопросе.

Талла хотела было сказать, что Фади прекрасный человек, который может помочь не почему-то, а просто так. Что ему очень повезло с невестой и другие красивые слова, в которых Нож явно не нуждался. Если Талла действительно хотела быть благодарной и сделать будущую жизнь Фади счастливой, отвечать надо было совсем другое:

– Ей отец велел. Сказал, что иначе не позволит стать твоей женой. У нас с ним… своего рода сделка.

И слова попали в цель. Да, в это ему куда проще и спокойней поверить. Даже черты лица стали мягче и расслабленней.

– Ладно, нечего тут нам трепаться, времени и так в обрез. Лезьте под сети, только осторожнее, товар не попортите и помалкивайте там! Вылезете, когда скажу.

Глава 9

Они шагали всё утро. После целого дня на рынке ноги Таллы едва сгибались. К тому же поспать ей удалось совсем немного – только до встречи с Ножом. В лодке было уж точно не до сна, а потом они со Слепырём торопились уйти как можно дальше от стен города. Слепырём… Дурацкое прозвище, данное безглазому богу, всё больше раздражало. Она уже давно не звала его так вслух, но даже про себя произносить “Слепырь” было неприятно – как дать пощёчину тому, кто вытаскивает тебя из горящего дома.

– Как тебя звали? – спросила Талла, замедляя шаг. – Раньше, до… всего, что с тобой сделали.

Она бы с радостью и совсем остановилась, но бог, казалось, шагал только быстрее и уверенней. Слепырь закатал рукава обтрёпанной робы, отбросил капюшон и задрал к солнцу лицо. Он даже не жмурил единственный глаз, бесстрашно подставляя его слепящим лучам. Талла вспомнила, где и как его держали и начала понимать, почему. Значит, он не просто так рвался под открытое небо…

– Раньше… – бог неохотно оторвался от горячего живого золота, – Странник?

– Но это ведь не совсем имя?..

– А ты знаешь, что раньше настоящее имя было известно лишь моему первому жрецу?

Талла не знала. Но раз уж начала разговор, теперь намеревалась добиться своего.

– Но мне же нужно как-то тебя называть! – выпалила она.

– Слепырь? – бог неприятно рассмеялся, вцепился в Таллу пронзительным взглядом.

Что он видит? Опять её лицо, изуродованное “плохим” тёмно-зелёным глазом?

– Прекрати, не я же его придумала! Ну, хочешь, я буду дальше звать тебя этим унизительным прозвищем, раз оно тебе так нравится! Я-то думала, что мы… Что теперь… А, забудь!

– И да, так со мной раньше точно не разговаривали!

Он снова смеялся, но теперь как-то иначе. Талла не могла понять, что слышит в этом смехе. Неподдельное веселье? Издёвку, или… Одобрение?

– Всё, я устала, – не сдерживая раздражения, заявила она. – Если мы пройдём ещё хоть десять шагов, я свалюсь. Вряд ли ты меня понесёшь, так что мы должны сделать привал.

Талла уже приготовилась защищаться, высказать, что она пережила при вылазке в город, пока он отсиживался у Джана, но бог легко согласился. После горячей отповеди, которую она успела произнести про себя, принять его неожиданную капитуляцию было не проще, чем угощение от злейшего врага.

Тракт тянулся вдоль невысокой горной гряды, запирая путников между голыми, нагретыми солнцем камнями и несохнущими даже в разгар лета болотами. Насколько хватало глаз – лазуритово-синяя вода с островками и тропками из жёлто-зелёного мха. Завораживает, если смотреть издали, как Талла, но ступить на узорчатый гобелен она не отважилась бы и под страхом смерти. Лучше уж быстро лишиться головы на площади, чем медленно захлёбываться густой болотной водой, оказавшись в тисках трясины. Талла поёжилась. Нет уж, не об этом стоило думать сейчас, прислонившись к тёплому боку громадного камня. Она как раз жевала горбушку подсохшего ржаного хлеба с подсолнечными семечками, когда Слепырь вдруг сказал:

– Итенерий.

Талла резко развернулась к нему, только после осознав, что за обеими щеками у неё куски хлеба, и она, наверное, сейчас напоминает жадную мышь. Ну и плевать, Слепырь уже высказался о её внешности весьма красноречиво, вряд ли можно сделать его отношение ещё хуже. И всё же смотрелась она, наверняка, недостаточно серьёзно для любого разговора с богом. К тому же, непрожёванный хлеб мешал впрямую спросить, что только что сказал Слепырь. Но, похоже, она достаточно выразительно выгнула брови, чтобы он и так понял.

– Моё имя. Старое, забытое и никому уже не нужное. Кроме, разве что, твоего любопытства.

– Не любопытства! – Талла, наконец, проглотила хлеб и вместе с наступающей сытостью ощутила прилив благодарности за доверие. – Мне правда неприятно звать тебя Слепырём. Это ужасно – каждый раз напоминать человеку… вернее богу, не важно… о том, чего он лишён. Как обращаться к безногому – Безногий, как… Ну, ты понимаешь. К тому же, ты теперь не слепой, у тебя есть глаз! А скоро будут оба.

– Посмотрим.

– А мне… Мне можно будет звать тебя так всегда? При других, или это секрет?

– По-моему, у богов больше не осталось секретов, – отозвался Слепы… Нет, Итенерий! – Разве что имечко длинновато, не находишь?

– Наверное… Итер? – Талла робко улыбнулась.

– Почему бы и нет? Пусть будет так.

Он потёр руки и щёки, будто помогал солнечному свету без остатка впитаться в кожу. Талле даже показалось, что сейчас у него не так чудовищно много морщин, как в тот первый раз, когда она увидела вблизи его лицо.

Чтобы не пялиться на него, Талла полезла в сумку за яблоком – всё равно после хлеба ужасно хотелось пить. Воду она решила беречь, а фрукты явно испортятся быстрее, так что лучше первыми истребить именно их.

Стоило ей откусить большой, истекающий соком кусок, как Итер вновь обратил на неё взгляд. Итер… сама же радовалась, что больше не надо использовать прозвище, а теперь новое имя казалось чужим и непривычным. Бог заговорил:

– Значит, всё это – идея твоей матери? Почему она не презирает богов, как все? Я думал, за прошедшие столетия таких людей совсем не осталось.

Талла спешно расправилась с куском яблока – получится у неё сегодня поесть спокойно, без стыда за набитый рот?

– На её родине – остались. Почти все. Они оплакивают свою богиню до сих пор. Её звали Дитя – покровительница цветов и невинности. Она защищала мамин народ от всего, но её… Кажется, её единственную смогли полностью уничтожить…