Блюз «100 рентген»

1

Есть в Зоне один редкий артефакт. Вообще-то в Зоне много чего редкого, но этот артефакт — он особенный. Называется он «мамины бусы» и похож на причудливо изогнутую замкнутую спираль диаметром сантиметров тридцать, усеянную блестящими каплями-жемчужинами. Лебедев, тот самый, который из «Чистого Неба», говорил, что на самом деле это не спираль, а лента Мебиуса, и именно такая топология и определяет удивительные свойства редкого артефакта. Вообще-то ни у Лебедева из «Чистого Неба», ни у Сахарова с «Янтаря» возможности как следует изучить свойства «маминых бус» не было, потому что за всю предыдущую историю Зоны известны всего два случая, когда этот артефакт попадал в руки сталкеров.

Первым, кто нашел «мамины бусы», был совершенно отмороженный сталкер по прозвищу Чудила, который так и не понял, что за блестяшку он вытащил из комплексной аномалии «оно», той самой, которая за заброшенным рабочим поселком к востоку от воинских складов. Что делать с этой сверкающей замкнутой лентой из неизвестно какого металла, сталкер не знал, таскал ее в кармане целый месяц, даже не заметив, что пули, которые непременно разнесли бы буйную Чудилову голову, почему-то пролетают мимо, раны заживают быстрее, чем раньше, и кровь из них останавливается почти мгновенно. Вот гамма-излучение заметил, а поскольку радиации Чудила побаивался, надеясь когда-нибудь выбраться из Зоны богатым человеком и наплодить кучу маленьких чудильчиков, то постарался от странной штуки поскорее избавиться. В конце концов удачливый, но недалекий сталкер продал артефакт по дешевке какому-то мелкому перекупщику, и первые найденные сталкерами «мамины бусы» отправились за Периметр и навсегда исчезли из Зоны. А Чудила через месяц погиб в перестрелке с бандюками Кукольника на барахолке. Не от радиации погиб, а от заряда картечи, выпущенного с расстояния семь метров в живот. Может быть, если бы он так и таскал «мамины бусы» с собой, тот заряд прошел бы мимо, но… Как говорится, все остальное — судьба.

Если бы в Зону доходили газеты из внешнего мира, если бы сталкеры хоть немного интересовались бы всевозможными сплетнями и жареными фактами из жизни мировой гламурной тусовки, то непременно обратили бы внимание на одно любопытное сообщение. Звезда телесериалов, красавица, эксцентричная светская львица Ребекка Карай буквально растворилась в воздухе непосредственно на вечеринке в собственную честь, устроенной ее женихом, сыном крупного российского олигарха. Вечеринка проходила на стодвадцатиметровой яхте, совершающей круиз по Средиземному морю. Несмотря на то что поиски с привлечением беспилотных и пилотируемых летательных аппаратов, боевых пловцов и даже специально обученных дельфинов были начаты немедленно, Ребекку, точнее, труп, отыскали только через два дня. Многие гости на той достопамятной вечеринке запомнили необычное ожерелье, украшавшее в злополучный вечер лебединую шею безвременно утонувшей теледивы. Когда скандальный телерепортаж о трагически закончившейся вечеринке увидел один из специалистов по изучению аномальных явлений, он заподозрил, что драгоценности, которыми неосмотрительно украсила себя тщеславная и эксцентричная теледива, скорее всего есть не что иное, как неизвестный науке артефакт, добытый в непосредственной близости от Чернобыльской АЭС. Специалист нажал на соответствующие рычаги, надавил на нужные педали и заполучил-таки артефакт для изучения. Дальнейшая судьба артефакта и изучавших его специалистов неизвестна, потому что ученые нечасто появляются на экранах телевизоров, а если и появляются, то непременно чтобы сообщить какую-нибудь очередную гадость, за что, собственно, широкая публика их и недолюбливает.

Но сталкеры телевизор не смотрели, светской жизнью не интересовались совершенно, да и газеты в Зону попадали редко. Впрочем, ученые с «Янтаря» по своим каналам получали информацию извне, так что о существовании «маминых бус» они были осведомлены и предлагали вольным сталкерам за артефакт очень даже приличные деньги.

Во второй раз «мамины бусы» дались в руки только через год, и отыскал их никому доселе не известный военный сталкер-сапер по фамилии Сапрыкин. Точнее, не отыскал, а снял с высохшего трупа какого-то бедолаги, подорвавшегося на минном поле возле электроподстанции на востоке Затона. Сапер очень удивился, обнаружив посреди минного поля один-единственный труп, обыскал покойника и, согласно приказу, все необычное сдал под расписку в хозчасть. На этот раз российские ученые получили-таки объект для своих исследований, но результаты последних были немедленно засекречены, хотя кое-какая информация все-таки просочилась в Зону. Может быть, кто-то из яйцеголовых проболтался, но скорее всего утечка была организована специально. Сталкеры не станут целенаправленно искать артефакт, о свойствах которого им почти ничего не известно. Ну, повышает выносливость, жрать не так хочется, кровотечение останавливает, от пули помогает увернуться, полезная штука, но не уникальная. Если попадется случайно — очень хорошо, а нет — так и не надо. А вот артефакт, позволяющий, пусть ненадолго, переместиться в прошлое, — это да! Это штука занятная. Ведь в далекие восьмидесятые здесь, на берегах Припяти, была совсем другая жизнь. От Кордона до самой ЧАЭС можно было пройти без единого выстрела, не встретив ни кровососа, ни стаи слепых псов, ни даже паршивого тушкана, а значит, и в центр Зоны можно было попасть без особых проблем. А потом артефакт сработает на возвращение, и вот ты уже рядом с «Монолитом», как говорится, проси чего хочешь! Так по крайней мере представлялось наивному большинству нынешних обитателей Зоны. То, что и ЧАЭС, и другие стратегические объекты и в те далекие времена бдительно охранялись военизированной охраной, сталкеры как-то не брали в расчет и поэтому рьяно охотились за редким артефактом по всей Зоне.

Лешка-Звонарь неторопливо шагал по незнакомой местности. Свалку и Темную долину он проскочил довольно успешно, чутье на опасность у него было уникальное, и Зону он чувствовал не хуже, чем свою гитару. На этот раз Лешка намеревался выйти к реке Припяти, отыскать на берегу какое-нибудь подходящее плавсредство — гребную лодку или, на худой конец, ботник — и попытаться добраться до города по реке. До сих пор никто из сталкеров на подобные авантюры пускаться не рисковал, аномалий и на реке достаточно, чтобы гробануться, но Лешка очень надеялся, что ему повезет. Тем более что на реке имелись желтые бакены, установленные с неведомой целью странным существом, Бакенщиком. Что Звонарь искал в центре Зоны? Трудно сказать… После ухода Валентина за Периметр, во внешний мир, туда, к центру Зоны, отправилась его бывшая жена, одна, практически без снаряжения, ушла — и пропала. Не то по собственной воле, не то Зона позвала — кто знает. Но Лешка в глубине души верил, что Зона была милостива к «девочке с Кордона», к его Катерине, и вернула ее домой, в родное ей время и место. Иногда ему казалось, что и сам он может уйти вслед за своей бывшей женщиной. Уйти туда, где никаких Зон еще и в помине не было, в мир, в котором, как ему казалось, люди живут долго и счастливо, в мир, который он помнил смутно, как нечто теплое и уютное, но ведь помнил же…

Он благополучно обошел мощный заряженный «трамплин». Накрапывал дождь, и аномалия обозначала себя висящим в воздухе мутным водяным туманом, из которого вверх летели каскады капель.

«Дождь в дожде, — подумал сталкер. — Надо же, жутковато, а красиво!»

Судя по показаниям детектора «Перун», в «трамплине», там, где дождевые потоки веером взлетали вверх, болталась парочка артефактов, может быть, даже весьма редких, «каменный цветок» или даже «ночная звезда». Присмотревшись, артефакты можно было даже увидеть без всяких приборов — два тускло светящихся пятнышка, прыгающих в водяном тумане. В другое время Лешка непременно рискнул бы и попробовал вытащить артефакты из аномалии, но сейчас ему было не до этого. В просветах между скрюченными ветками осокорей-мутантов показалась горькая река Припять.

Через несколько минут сталкер вышел к полуразрушенному дебаркадеру-пристани. Рядом с пристанью чернели покосившиеся дома давным-давно заброшенного поселка, в темных развалинах что-то искрило и вспыхивало. Сталкеру поселок был без надобности, и он, осторожно ступая по трухлявым сходням, поднялся на ржавый дебаркадер. Недалеко, метрах в шести от причала, из темной воды торчала обтекаемая рубка какого-то некогда стремительного судна, от рубки и до самых причальных кранцев дебаркадера, изготовленных из автомобильных покрышек, наперегонки плясали маленькие молнии — здесь действовала аномалия «электра». Казалось, кроме обычного дождя, от которого серая поверхность реки выглядела муаровой, словно покрытой молотковой эмалью, здесь идет еще и другой дождь — электрический.

«Ракета» или даже «Метеор», — подумал Лешка, — на таком судне по реке до города минут пятнадцать-двадцать. Ну, в крайнем случае полчаса… Жаль, что по Припяти не бегают больше ни «Ракеты», ни «Метеоры», ни даже речные трамвайчики. Ну, да ничего не поделаешь, придется поискать какую-нибудь лодку. Однако должны же у местных жителей быть какие-то лодки. Дерево, конечно, давно сгнило, а вот стеклопластик или плакированный дюраль должен сохраниться. Эх, отыскать бы лодочную станцию, раньше ведь на реках этих лодочных станций было полным-полно, в принципе там можно и мотором разжиться. Хотя сомнительно, чтобы в Зоне нашелся хоть один работающий лодочный мотор, да и с бензином будут проблемы. Ладно, мы уж на веслах, если повезет, то через денек-другой будем в городе, лишь бы лодчонку какую найти…»

В каплеобразной рубке затонувшего судна на подводных крыльях что-то подпрыгивало и переливалось молочного цвета огоньками. Лешка направил на рубку «Перун» — так и есть, в рубке находился артефакт, причем весьма мощный. На этот раз сталкер решил-таки достать блестящую штуковину из аномалии — вдруг что полезное!

Звонарь нацепил на пояс «снежинку». До рубки от края дебаркадера было метров шесть, плевое расстояние для любого прыгуна в длину, только спортсмены не прыгают в боевых комбинезонах «СЕВА», так что на всякий случай стоило подстраховаться. Гитару, оружие и прочие пожитки сталкер аккуратно сложил у корней ближайшего осокоря, оставив себе только нож и старый «Кольт 11–45». Потом коротко разбежался и прыгнул. «Электра» ударила по летящему над ней сталкеру маленькой жгучей молнией, так что ноги сразу онемели, и Лешка грудью рухнул на выпуклое стекло рулевой рубки. Некоторое время он так и лежал, уцепившись за низкий поручень на крыше, потом подтянулся, переполз через выгнутую крышу и, свесившись вниз головой, заглянул в панорамное лобовое стекло. На поверхности темной воды, наполовину заполнившей тесное помещение, танцевала изящно изогнутая спираль, переливающаяся молочно-белыми огоньками.

— Ага, — сказал Звонарь сам себе, вытащил револьвер и несколько раз ударил рукояткой тяжелого «кольта» по гладкой поверхности лобового стекла.

Стекло побелело, хрустнуло, пошло мелкими трещинками, но не рассыпалось. Тогда сталкер пробил в стекле дыру и руками стал выдирать покрытые трещинами прозрачные куски, склеенные между собой какой-то липкой субстанцией.

«Умели же когда-то делать лобовые стекла, — со злостью подумал он. — Ну, ничего, ломать — не строить, справимся…»

Наконец в образовавшуюся дыру удалось просунуть руку, сталкер нащупал теплую, словно живую спиральку и вытащил ее из рубки.

— «Мамины бусы», — удивленно воскликнул он. — Надо же! Теперь я состоятельный человек, только вот на хрена мне это нужно — понятия не имею!

Звонарь встал на выпуклую крышу рубки и приготовился прыгнуть обратно на дебаркадер. Действие «снежинки» заканчивалось, упругая сила уходила из мышц, внизу бесновались голодные электрические разряды аномалии, но прыгать все равно было надо.

«Ну, не подведи, друг севка!» — мысленно сказал он комбинезону, повесил с таким трудом добытый артефакт на шею и прыгнул.

Чертова аномалия словно только того и дожидалась. Она шарахнула сталкера уже не одной, а доброй дюжиной длинных ветвистых разрядов, оглушенный Лешка грудью ударился о край дебаркадера и рухнул в Припять.

«Вот зараза, — успел подумать он, погружаясь в ледяную воду, — немного недопрыгнул, а теперь все, каюк, теперь никакой «антирад» не поможет».

2

Живой! — услышал Лешка откуда-то сверху. — Чуть было не утоп, но гляди-ка, живой!

— Откуда же он взялся-то? Да еще в форме! Форма чудная какая-то, тропическая, что ли? И бусы на шее болтаются! Небось девке своей купил, да вот не донес.

Прапор какой-нибудь, наверное, из стройбата. Они на той стороне что-то строят. Выпил лишнего в поселке, да в воду-то и упал. Еще немного — и замерз бы, вода-то еще холодная, апрель на Дворе!

Да не было его на дебаркадере! Он с того берега приплыл! Я сам видел… И не прапор это, не похож он на стройбатовца, скорее отставник какой-нибудь. Шрам у него на щеке видал?

— Может, «афганец»? — предположил кто-то. — Или империалистический шпион?

На дебаркадере засмеялись. Похоже, в шпионов тут не особо верили.

— Эй, солдатик, ты давай поднимайся, а то неровен час милиция или патруль военный, вставай… Ты в Афгане служил? Я угадал? Ну, ничего, у меня вон тоже сын в Афгане, дай-то бог, чтобы живым вернулся. Вставай, солдат, вставай…

Лешка открыл глаза. Он лежал на железной, покрытой пупырышками заклепок палубе дебаркадера. Было холодно, воды под ним натекла целая лужа. Над ним на фоне неправдоподобно синего весеннего неба, неба, какого никогда не бывает в Зоне, вырисовывались темные силуэты человеческих голов. Немного придя в себя, он начал различать лица. Лица были самые обыкновенные, но в то же время совершенно другие, чем те, к которым Звонарь привык за годы, проведенные в Зоне. Это были нормальные человеческие лица, не то, чтобы красивые, не то чтобы очень уж доброжелательные, но не такие, как в Зоне. На этих лицах отсутствовало выражение постоянной готовности, отсутствовали напряжение и страх, это были лица мирных людей, живущих в мирное время и никогда не переживавших ни одной серьезной катастрофы.

— Оклемался, солдат? Ну, вот и хорошо, вот и славно, — сказал какой-то тщедушный дедок с удочками и выцветшим брезентовым рюкзачком за плечами. — Накось, глотни маленько, а то простудишься, у меня еще осталось с рыбалки.

И протянул Звонарю початую полулитровую бутылку с мутной белесой жидкостью, заткнутую пробкой, скрученной из газеты.

В это время на дебаркадере резко и часто заколотила рында, и народ дружно потянулся к кассе.

— Оставь себе, — махнул рукой на прощание дедок, — а я побежал, — видишь, «Ракета» чалится, а мне днем кровь из носу надо в Припяти быть, а то моя старуха мне такое устроит… Ну, выздоравливай, служивый! Бывай!

И бодрой трусцой направился на посадку.

Лешка встал, держа в руке бутылку, с восторгом мальчишки глядя, как «Ракета», погасив скорость, легла грудью на волну, потом опустилась на брюхо и стала медленно подползать к причалу. Минут через пять пристань опустела, судно мощно заурчало двигателями, грузно вырулило на фарватер, разогналось, поднялось на крыльях, словно встало на цыпочки, и быстро побежало в сторону Припяти. Уже сам факт, что по Припяти ходят пассажирские суда из времени, которое Звонарь с полным правом мог назвать «вчера», показался сталкеру чудом.

Лешка вытащил затычку и отхлебнул едкой жидкости, отдающей свекольной бардой, — самогонка была что надо, ядреная и прожигала насквозь. Сталкер слегка согрелся, потом отхлебнул еще и наконец обрел способность хоть что-то внятно соображать.

Место было то же самое, а вот время — другое. Это-то как раз было совершенно понятно. Видимо, когда он неудачно прыгнул с рубки «Ракеты» и грохнулся грудью о дебаркадер, «мамины бусы» сработали и забросили его в прошлое. Никакой катастрофой здесь даже и не пахло, ни первой, ни тем более второй, так что время определенно было до 1986 года. Солнышко пригревало по-весеннему, но воздух еще не прогрелся по-настоящему, было довольно зябко. В том, что вода в реке, мягко говоря, прохладная, Лешка убедился лично, когда барахтался у дебаркадера, значит, здесь действительно была весна. Сталкер посмотрел вокруг и понял — и в самом деле весна!

Лешка уже забыл, какая она бывает, настоящая весна, потому что в Зоне — как в Космосе, всегда царит Вечная Осень, даже когда по календарю полагается быть весне. Здешний мир, похоже, покамест с календарем был в ладах.

Над Припятью с резкими жалобными криками летали чайки, время от времени выхватывая из воды рыбью мелочь, а в небе над низким, поросшим ивняком берегом бубенчиком разливалась какая-то мелкая птаха.

«Жаворонок, наверное», — подумал Лешка. Ему очень хотелось, чтобы это был жаворонок.

Он подошел к давешнему осокорю, тому самому, под которым спрятал оружие и гитару, но, как и следовало ожидать, под корнями еще молодого деревца ничего не было. Лешка похлопал по карманам комбинезона и разгрузки. Оказалось, что свой револьвер он утопил в Припяти, остался только нож на поясе, полностью разряженная «снежинка» да «мамины бусы» на шее. Ну и там, всякая мелочь, вроде пары «бубликов» в контейнере комбинезона. Револьвер было жалко, хороший был револьвер. Кроме того, в кармане комбинезона обнаружилась намокшая пачка денег, советских десяток — именно таких, какие ходят в Зоне, — сумма оказалась довольно внушительной — полторы тысячи рублей. Лешка попытался вспомнить, много это во времена до 1986 года или мало, толком не вспомнил и решил, что, во всяком случае, достаточно. Так что с деньгами проблем не было, другое дело — документы. В Зоне никто никакие документы не требовал, разве что военные или наемники, да и те, как правило, сначала стреляли. Тем не менее паспорта или военные билеты у сталкеров все-таки имелись, только хранились они в тайниках, потому что таскать их с собой не было ни малейшего смысла. Лешка родился в восьмидесятом, так что наличие паспорта с датой рождения и московской пропиской его все равно не спасало. Не полагалось в этом году, в 1986 году, Лешке никакого паспорта, в лучшем случае — свидетельство о рождении.

Что ж, придется обойтись без документов, решил сталкер. Авось пронесет, времена сейчас, похоже, не слишком строгие. Помнится, тогда еще была какая-то не то перестройка, не то ускорение… А, да ладно, разберемся.

Он упрятал «мамины бусы» под комбинезон. Разряженный почти полностью артефакт потускнел. Бусинки больше не светились, только в одной чуть тлел слабенький молочный огонек. Сталкер еще раз огляделся, с наслаждением вдохнул терпкий весенний воздух и, хлюпая мокрыми берцами, неторопливо направился в сторону небольшого поселка, примыкающего к дебаркадеру. В поселке почти наверняка, найдется какой-никакой магазинчик, в котором можно купить еду и выпивку, а может быть, и цивильную одежду, хотя расставаться с комбинезоном Лешке страшно не хотелось. Привык, да и мало ли что… Кроме того, следовало поточнее определиться во времени, чтобы к тому моменту, когда артефакт зарядится и выбросит его обратно в Зону, оказаться в нужном месте — рядом с четвертым блоком АЭС.

На ходу он допил остатки самогона и развернул затычку, скрученную из газеты. Газета называлась «Чернобыльская правда», и была она датирована 24 апреля 1986 года. Учитывая, что дед отправился на рыбалку как минимум вчера, сегодня должно быть 25-е. Значит, до первой чернобыльской катастрофы оставалось чуть меньше суток.

Лешка привычно посмотрел на экран ПДА. Экран был чист, как совесть новорожденного младенца. Правильно, никакой спутниковой навигации в эти времена не существовало и существовать не могло. Во всяком случае, для широкой публики. И тут сталкера словно прострелило — он вдруг понял, что должен сделать, а еще понял, что времени для этого у него практически нет.

Звонарь опрометью бросился назад к дебаркадеру. Окошечко кассы было закрыто, и сталкер заколотил в него что было сил. Окошко, визгливо скрипнув петлями, отворилось, в нем показалось недовольное женское лицо с размазанными губами.

— Ну чего стучишь? — сварливо спросило лицо. — Обед у меня, не видишь, что ли?

И окошко захлопнулось.

— Когда следующий рейс на Припять? — заорал Лешка.

— Чего орать-то? Вон там, на стенке, расписание висит, — неласково пробубнила кассирша из-за фанерки. — Возьми да прочитай. Читать, что ли, не умеешь?

Из расписания выходило, что следующая «Ракета» отправился на Припять в четырнадцать тридцать. Сколько было сейчас, Звонарь точно не знал. Сталкеры определяют время по ПДА, а ПДА здесь не работал, то есть время-то он показывал, но насколько это время соответствовало местному, было неизвестно. По солнышку выходило, что сейчас было часов десять-одиннадцать.

Лешка снова стукнул в окошечко. На этот раз с максимальной деликатностью.

Окошко снова открылось, кассирша, вытирая жирные губы матерчатой салфеткой, спросила:

— Ну, чего тебе еще надо?

Сколько сейчас времени? — спросил сталкер. — Понимаете, у меня часы промокли, предыдущий рейс я уже пропустил, а мне срочно в Припять надо.

— А, так это ты чуть было не утонул, — почему-то обрадовалась кассирша. — Сейчас десять тридцать пять по-местному.

И добавила ни к селу ни к городу:

— Пить надо меньше, солдатик. Такой молодой, а уже почти законченный алкоголик. Вот позвоню куда надо, пусть тебя в комендатуру заберут. У меня зять такой же, как ты, только на губу попал — и понеслось…

— Спасибо, до свидания, — сказал Звонарь, решив, что историю о не в меру пьющем зяте он дослушает как-нибудь в другой раз, тем более связываться со склочной бабой не хотелось, еще, чего доброго, вызовет милицию в самом деле. — Извините, мне пора.

Сейчас следовало все-таки пойти в поселок, прикупить кое-что из еды и одежды, побриться, привести себя в порядок и на следующей «Ракете» отправиться в Припять.

Лешка не знал, что он сможет сделать, чтобы предотвратить катастрофу, не имел ни малейшего представления, кому звонить, с кем и как разговаривать. Он вообще не знал, как нужно себя вести в этом полузабытом, беззаботном и обреченном мире, но оставаться безучастным тоже не мог. И пусть ему некуда будет вернуться, пусть в будущем не станет никакой Зоны и никаких сталкеров, зато будет другая жизнь. Жизнь, в которой многие мертвые останутся в живых, жизнь, в которой ему, Лешке-Звонарю, скорее всего не будет места, но и это его не пугало. «Мамины бусы» подарили ему шанс исправить что-то в этом мире. И пускай в новом мире далеко не все будут счастливы, счастья на всех, да еще даром, не бывает, пускай, но горя в нем все-таки станет немного меньше. И не надо ничего просить у «Монолита», он все сделает сам.

Во всяком случае, попытается сделать.

3

В маленьком магазинчике было прохладно, скучно и пусто. Пусто почти в прямом смысле этого слова. За спиной скучающей продавщицы — полной женщины в неряшливом белом халате — громоздились пирамиды, составленные из банок с консервами из морской капусты и неизменного «завтрака туриста». На дальнем плане маячили темные бутылки с уксусом, ящики с ломаным печеньем и слипшейся белой карамелью, похожей на кладку муравьиных яиц. Все это жалкое изобилие как-то не вдохновляло, разве что морской капусты Лешка купил сразу десять банок — в Зоне такие консервы считались деликатесом, кроме того, высокое содержание йода в водорослях благотворно влияло на щитовидную железу, с которой у многих схвативших приличную дозу радиации были проблемы. А вот «завтрак туриста» надоел сталкеру до тошноты еще в Ростоке, поэтому он взял несколько банок альтернативных бычков в томате, буханку замечательно вкусно пахнущего серого хлеба и спросил пару бутылок водки.

— Водки в свободной продаже нет, — скучным голосом сообщила продавщица, с достоинством одергивая халат. — Вы разве не знаете, гражданин, что водка отпускается только по талонам? А талоны теперь будут только в следующем месяце. Да и не местный вы, я местных алкашей всех до одного знаю, а талоны выдаются только по месту постоянной прописки. Вам все понятно?

Талонов на водку у Звонаря не имелось, местной прописки тоже, поэтому он решил не заморачиваться с водкой, в конце концов, радиоактивный фон, судя по показаниям счетчика, вмонтированного в ПДА, здесь был совершенно ничтожным, так что ни водка, ни «антирад» не требовались. Это, конечно, если не думать о завтрашнем дне.

В отделе промтоваров картина была не менее удручающая. Здесь Звонарь приобрел дешевый бритвенный станок, пачку лезвий «Аврора» и несколько кусков подозрительно пахнущего индийского мыла. Оглядев практически пустые полки с обувью и вешалки с несколькими костюмами, при виде которых в памяти зашевелилось полузабытое словечко «шевиот», сталкер решил обойтись старым комбинезоном и берцами, естественно, почистив и то, и другое.

В секции промтоваров сталкер купил неплохие механические часы марки «Полет» и нацепил их на левое запястье. Часы стоили смешную сумму — сорок рублей. Лешка купил их еще и потому, что в часах был встроенный механический календарь, на котором слегка оживившаяся продавщица по просьбе щедрого покупателя выставила время и дату.

Было 11 часов 43 минуты 25 апреля 1986 года.

Он вышел из магазина и направился мимо аккуратно покрашенных заборов в сторону Припяти. У одной из полуоткрытых калиток стояла благообразного вида старушка в капроновом платочке и сиреневой, домашней вязки, кофте. Старушка, завидев сталкера, оживилась, принялась делать приглашающие движения ручками, лучиться морщинками, в общем, всячески демонстрировала готовность к общению. Лешка даже опешил от такого гостеприимства и остановился.

— Здравствуйте, — осторожно сказал он.

— Самогоночки не надо ли, милок? — ласково пропела старушка. — Если что, так у меня и картошечка отварная имеется с укропчиком и лучком. Картошечка горяченькая, только что сварила. С маслицем, с зеленым лучком, с укропчиком. А укропчик да лучок свеженькие, пахучие, прямо с грядки. У меня тут парничок, так что скоро и огурчики будут. Бери, солдатик, не пожалеешь, а то вас там, в Афганистане, говорят, кормили неважно, вон ты какой худой.

Звонарь купил пару бутылок самогонки и миску отварной картошки, которую старушка вывалила в старую газету и аккуратно завернула. Похоже, полиэтиленовые пакеты здесь были редкостью. Впрочем, так и должно было быть, откуда взяться полиэтиленовой таре в то экологически чистое время? Да неоткуда! Кроме всего прочего, у приветливой бабки удалось сторговать старый, выгоревший почти добела, но еще крепкий брезентовый рюкзак, куда и были сложены покупки. Обошлось все это удовольствие в сотню, причем, судя по радостному виду старушки-предпринимательницы, сумма эта была для нее весьма и весьма значительной.

На деньги Лешке было наплевать, зачем они ему, деньги? С рюкзаком за плечами, в котором постукивали консервные банки и позвякивали бутылки с самогоном, он почувствовал себя уверенней и быстрым шагом отправился на бережок, чтобы искупаться и привести себя в порядок перед поездкой в Припять.

Чуть повыше пристани-дебаркадера обнаружился небольшой аккуратный песчаный пляжик. Узенькая, шага два длиной, полоска мелкого речного песка, укрытая с боков ивняком, выходящая на покрытую тонкой, словно сияющей изнутри свежей травой лужайку. Красноватые прутья ивняка тоже были щедро сбрызнуты яркой зеленью, пахнущей терпко и свежо. Здесь было просто чудо как хорошо! Стаи мальков паслись на мелководье, время от времени делая поворот «все вдруг», словно иголки в магнитном поле.

Лешка разделся до трусов и, ежась и вставая на цыпочки от холода, полез в чистую прозрачную воду. Если бы вчера кто-нибудь предложил ему искупаться в Припяти, Звонарь, пожалуй, воспринял бы данное предложение не иначе как пожелание поскорее отправиться на тот свет, и здорово бы обиделся. А сегодня — пожалуйста! Впрочем, в Лешкином случае понятия «вчера» и «сегодня» потеряли свой изначальный смысл.

Лешка намылился, чувствуя, как привыкшее к затхлости защитного комбинезона тело начинает дышать, впитывая в себя солнце, весеннюю свежесть и горьковатый запах ивы. Он побрился, морщась, потому что вода была холодная, а лезвия «Аврора» хотя по остроте соответствовали форштевню знаменитого крейсера, но для бритья годились весьма условно. Потом сталкер собрался с духом, ухнул в ледяную воду с головой и поплыл размашистыми саженками прочь от берега. Оказывается, плавать он не разучился, и это Звонаря почему-то очень обрадовало.

Выбравшись на берег, он как мог прополоскал и проветрил пропахший потом бронекостюм, почистил берцы, переоделся в свежее белье, купленное в том же магазине, наскоро перекусил и расположился на отдых, ожидая, пока «СЕВА» просохнет.

Он сидел у маленького костерка в синих трикотажных тренировочных штанах и дурацкой голубой майке, жевал отварную картошку с пахучим постным маслом, посыпанную лучком и укропом, поддевал ножом коричневых бычков из открытой банки и чувствовал, насколько же это хорошо — жить! Мир был открыт во все концы, казалось, у него не было пределов в пространстве и во времени, но это только казалось. Предел во времени у этого чудесного мира существовал, и до этого предела оставалось уже меньше десяти часов. Всего-то ничего по меркам мироздания. Лешка посмотрел на часы — два часа дня. Сталкер, ежась от прикосновения мокрого подбоя, влез в непросохший комбинезон, зашнуровал берцы, упаковал остатки провизии в рюкзак, привычно проверил, на месте ли нож и артефакты, и бодрым шагом направился к пристани. Чего-то все-таки в его экипировке не хватало, что-то было не так, Лешка сначала не понимал чего, а потом понял — не хватало гитары и оружия. Особенно гитары, без нее сталкер чувствовал себя незащищенным.

Что же, придется потерпеть, подумал Звонарь. Терпеть-то недолго, а там — или — или. Или катастрофы не случится и сталкер-музыкант Лешка-Звонарь перестанет существовать, или она все-таки случится, а поскольку я буду находиться в самом эпицентре, то результат получится тот же самый. Да ладно, лучше Зона снаружи, чем Зона внутри. В любом случае после мне будет все равно. Может, оно и к лучшему, вырастет шестилетний пацан Лешка каким-нибудь знаменитым музыкантом, будет играть свою музыку на стадионах и площадях, а то и в концертных залах, и люди будут ему благодарны. Это будет совсем другая музыка, другая жизнь и другая судьба. Бей-Болт так и останется учителем, он ведь очень хороший учитель, а хороших учителей мало… А Ведьмак — кем станет Ведьмак, Лешка так и не додумал, потому что не знал, кем был Ведьмак в той, другой жизни, а еще потому, что пора было идти на дебаркадер покупать билет.

Окошечко кассы на дебаркадере было уже открыто, у кассы даже скопилась небольшая очередь. В основном здесь стояли люди пожилые, среди которых выделялась девушка в джинсах и кедах. На девушке была синтетическая дутая куртка красного цвета, в руках у нее болтался полиэтиленовый пакет с изображением молодой Аллы Пугачевой. Судя по всему, в пакете были книги. С девушкой следовало познакомиться, хотя бы потому, что города Звонарь не знал, а ему непременно нужно было попасть на местное радио или хотя бы в редакцию газеты. К девушке подошел высокий длинноволосый парень с дешевенькой семирублевой гитарой за плечами, приобнял и что-то шепнул на ухо. Девушка засмеялась, а Лешка подумал, что хорошо бы, если бы удалось хоть на пять минут заполучить гитару. Гитара всегда выручала Лешку. Когда нечего было сказать или кончались патроны и нечем становилось стрелять — он брался за гитару.

Он купил билет и еще с полчаса простоял на дебаркадере, поджидая «Ракету», глядя на мутноватую после паводка воду и стараясь ни о чем не думать. Прежде чем налаживать контакты с этим миром и городом, с ним следовало слиться. Вот Лешка и сливался. Только не очень-то, честно говоря, получалось.

Маленькая белая соринка показалась из-за речной излучины, потом соринка стала похожа на паучка, бегущего по воде, паучок рос, обретая хищные очертания стремительного судна, и наконец «Ракета», погасив скорость, мягко ткнулась боком в кранцы пристани.

Матросы с молодецким грохотом сбросили на палубу дебаркадера деревянные сходни, и посадка началась.

Наконец судно отвалило от причальной стенки, выбралось на фарватер, разогналось, напряглось, преодолевая пик сопротивления, и поднялось на крылья. Лешка стоял в открытом проеме в средней части судна и смотрел на проплывающие мимо зеленые берега. Вода упругими прозрачными струями обтекала погруженные в нее белые плоскости, за кормой вытянулся длинный зеленовато-пенный бурун, а впереди виднелся город Припять.

На ветру во влажном комбинезоне Лешка озяб и отправился отогреваться в носовой салон. Здесь шум двигателей ощущался скорее как ровный низкий фон, он не мешал разговаривать и слышать друг друга. Парень с девушкой сидели у панорамного окна, парень играл на гитаре и пел. Песня была смутно знакома, кажется, «Поворот» «Машины времени», девушка и немногочисленные пассажиры слушали и даже подпевали.

Лешка присел неподалеку, хода до Припяти осталось всего ничего, так что если он хотел наладить какие-то контакты, то следовало поторапливаться.

— Можно? — дождавшись, когда песня закончилась, спросил он у парня, протягивая руку к потертому грифу.

Парень пожал плечами, мол, валяй, дядя, чего там, тряхни стариной, что там пели в твое время? Сбацай, посмеши народ!

Лешка взял гитару и быстро проверил строй. Конечно же, инструмент не строил, в некоторых позициях аккорды звучали немного фальшиво, но выбирать было не из чего.

Парень посмотрел на Звонаря с интересом и даже некоторой опаской. Этот странный дядя в камуфляже, судя по хватке, играть умел. И откуда он такой взялся?

Лешка некоторое время просто наигрывал какую-то простенькую блюзовую импровизацию, привыкая к чужому инструменту и размышляя, что же такое можно спеть этим людям, чтобы их ненароком не спугнуть. Потом решился-таки и спел «Гадину».[12]

— Круто, — честно сказал парень. — Панк-рок в чистом виде! А чья это песня?

А девушка промолчала, и Лешке стало немного обидно, хотя чего там обижаться, старый стал Звонарь, уже под сорок скоро, да и Зона лет прибавляет, а не наоборот. Плюс сто рентген, это же сколько будет, если пересчитать в годы?

— А другое что-нибудь можно? — спросил парень.

Лешка решился и заиграл блюз «100 рентген», песню, время которой еще не наступило и, дай Бог, никогда не наступит.

— Какие страшные у вас песни, — неожиданно сказала девушка. — Как будто потемнело все вокруг. Вы воевали в Афганистане? Хотя о чем я говорю, Чернобыль — это же не Афганистан, это здесь, но я чувствую, вы все равно где-то воевали… Я прошу вас, не пойте больше!

— Хорошо, — ответил Лешка. — Но знаете, я никогда не был в Припяти, а мне непременно надо попасть на местное радио. Мне необходимо выйти в эфир. Сегодня, потому что завтра будет уже поздно. Вы мне не поможете?

— Я там работаю, — девушка повернула к нему юное пухлогубое лицо, — только ваши песни все равно никто в эфир не выпустит, впрочем, можете поговорить с главным редактором. Только я думаю, это все бесполезно. Мы недавно получили последний альбом Виктора Цоя, так наш редактор даже его в эфир не выпустил. Вот Аллу Пугачеву или Валерия Леонтьева можно. Но вы же не Валерий Леонтьев?

Она неохотно улыбнулась.

— Да уж, — обращаясь неизвестно к кому, пробормотал Лешка. — Не Леонтьев, это точно! Знать бы еще, кто он такой, этот Валерий Леонтьев.

4

Редакция местного радиовещания располагалась на первом этаже типовой «брежневки» неподалеку от кафе «Восток» в одной секции с редакцией газеты «Чернобыльская правда». У подъезда несколько молодых людей, по виду явно журналистов, смолили ядреную погарскую «Приму» и взахлеб обсуждали последнее выступление генерального секретаря КПСС.

— Представляете себе, — горячился тощий прыщавый юнец в джинсовом костюме с тройной строчкой. — Свободная пресса! При Брежневе и Черненко мы даже и мечтать о таком не могли! А вы говорите «сельпо», «комбайнер»… Да пусть это будет хоть трижды сельпо, но если в ассортименте этого сельпо имеется такая замечательная штука, как свобода слова, — я за сельпо!

Звонарь молча прошел мимо, журналисты неодобрительно покосились на его поношенный камуфляж, кто-то презрительно бросил вслед:

— Мы их туда не посылали…

Хотя Звонарь об Афганистане мало что знал, давно это было, но ему захотелось дать в морду прыщавому. Захотелось так сильно, что аж сердце свело. Но сталкер сдержался, не время и не место, вот в Зоне бы… В Зоне бы этот тощий дрочила не прожил бы и пяти минут. Впрочем, такие в Зону не идут. Лешка отвернулся, чтобы журналист не увидел его лица, вошел в подъезд и двинулся по узкому коридору, в конце которого обнаружилась дверь в кабинет главного редактора местного радиовещания. Секретарши на месте не оказалось, поэтому Звонарь постучал и, услышав раздраженное «Да», толкнул дверь.

В кабинете главного редактора рядом с портретом Ленина висел портрет Горбачева. Лешка напрочь позабыл этого говорливого, вечно журчащего, как неисправный унитаз, человека, так что некоторое время соображал, кто это рядом с Лениным, а потом вспомнил, но воспоминание это так и осталось пустым — никаким. Зона съела почти все воспоминания о жизни во внешнем мире, но кто такой Ленин, Лешка все-таки помнил отчетливо и очень хорошо представлял себе этого маленького жутковатого в своей целеустремленности человечка, словно тот был одной из тварей Зоны.

Главный редактор оказался крупным костлявым человеком в сером костюме, несвежей кремовой рубашке и полосатом, как колпак Буратино, галстуке. Лешку он выслушал внимательно, хотя время от времени делал рукой движение, словно намеревался срочно куда-то звонить, но обстоятельства не позволяли.

— Скажите честно, — обратился он к Лешке. — Вы ведь воевали? Были ранены, контужены, и вот теперь вам всюду видятся всякие катастрофы, взрывы, аварии, вы не стесняйтесь, я все понимаю, сам когда-то служил…

— Я не воевал, — ответил Звонарь. — Я всего-навсего прошу поверить мне сегодня. Потому что завтра, когда вся страна убедится, что я говорил правду, будет слишком поздно. Выйдите в эфир и сообщите жителям города, чтобы начали немедленную эвакуацию. А еще лучше — обратитесь к руководству АЭС, пусть они остановят четвертый энергоблок. Именно четвертый, потому что это там произойдет авария.

— Вы, надо полагать, крупнейший специалист в области атомной энергетики? — задрал зародыши брежневских бровей главный. — Может быть, вы разбираетесь в атомных реакторах лучше, чем те, кому по долгу службы положено в них разбираться? Вы понимаете, что при Сталине за распространение панических настроений вас немедленно бы арестовали? Сейчас, слава Богу, плюрализм, перестройка и социализм с человеческим лицом, и только поэтому я слушаю весь этот бред. Извините, но не сообщить о вашем появлении в компетентные органы я просто не могу, меня и так за один только разговор с вами могут из партии вычистить. Хоть это вы понимаете? Впрочем, надеюсь, в вашем случае до ареста дело не дойдет, вас отправят на принудительное лечение, и через пару месяцев все ваши страхи исчезнут. Впрочем, вы ведь не буйный, правда? А законы сейчас гуманные, так что скорее всего вас вообще никто не тронет. Не до вас сейчас, дорогой товарищ, страна на переломе, не до вас… перестройка… ускорение… А засим прощайте, голубчик, извините, у меня сегодня очень много дел.

Когда дверь за беспокойным посетителем закрылась, редактор помедлил немного, потом решился, снял телефонную трубку и позвонил домой.

— Настюша, — сказал он в трубку, — ты вот что, собери детей и немедленно уезжай с ними к матери в Киев. Да, шестичасовым. Ничего не спрашивай и ничего никому не говори. Я же сказал, немедленно… потом объясню. Целую.

Он положил трубку. Некоторое время сидел, обхватив голову мосластыми руками, потом снова снял трубку и набрал короткий номер.

Лешка вышел из редакции местного радиовещания словно оплеванный. Он зло стрельнул сигарету у прыщавого журналиста, разглагольствовавшего теперь о преимуществах свободного рынка перед плановым хозяйством. Разговаривать с писаками было не о чем, да и не больно-то приняли бы они в свой разговор отставного демобилизованного военного, каковым они посчитали Звонаря. Тем не менее сторонник свободы слова и коммерции сбился, закашлялся, с ненавистью посмотрел на сталкера и поспешно ретировался в редакцию.

Лешка отлично понимал, что попытка предупредить местных через средства массовой информации была наивной и заранее обреченной на провал, но не попытаться он не мог. Теперь следовало где-нибудь умоститься и спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Повертев головой, он обнаружил шагах в ста от редакции вывеску кафе «Восток» — стандартной стекляшки, в которой наверняка найдется чем перекусить и, может быть, даже что выпить. Самогонку, которая булькала у него в рюкзаке, Звонарь решил приберечь — мало ли что? Может быть, придется этой ночью хватануть дозу, вот тогда-то и понадобится бабкина самогонка.

Выбор в кафе был небогатым, но еда была горячей и вполне съедобной, а спиртное хоть и неофициально, но купить все-таки было можно, хотя и с лютой коммерческой наценкой. Водку наливали в чайники и подавали на столы, пили посетители из чашек. На знамени сухого закона, вздернутом над страной, стремительно расплывалось винное пятно, точь-в-точь как на лысине ее разговорчивого лидера.

Пообедав и выпив сто грамм дрянной водки, Звонарь задумался о том, что же делать дальше. Да взрыва оставалось около семи с половиной часов. Получалось, что никто из обладающих правом выхода в эфир и хоть какой-то властью его и слушать не хотел, да, собственно, а чего он ожидал? Так что оставалось только одно — взять четвертый энергоблок штурмом, силой пробиться к пульту управления реактором и любой ценой заставить дежурную смену заглушить его. Затея выглядела мало того что невыполнимой, она явно была совершенно бредовой, но другого выхода из сложившейся ситуации Лешка не видел. Можно, конечно, позвонить в городскую администрацию, в милицию, директору электростанции, первому секретарю горкома, наконец, но Звонарь прекрасно понимал, что это не поможет. Сочтут сумасшедшим, контуженным или, того хуже, паникером и провокатором. Но делать никто не станет решительно ничего. Как полагается, люди считали себя бессмертными до самой смерти.

Он расплатился с симпатичной моложавой официанткой, которая, судя по заинтересованным взглядам в сторону седоватого нестарого мужчины в полувоенной форме, ничего не имела против ветеранов, и пошел гулять по весеннему городу, потому что штурмовать реактор лучше всего было поздним вечером. А еще, поскольку никакого внятного плана штурма у Лешки не имелось, да и быть не могло, следовало полностью выкинуть из головы все. И Зону, и Катерину, и сына, и друзей, прошлое и будущее — все. Нужно почти умереть и заново родиться, впустив в себя это время и этот город, чтобы было за что умирать, если придется.

По всему городу цвели яблони, щедро кропя сизый асфальт мелкими белыми лепестками, словно знали и прощались. Он шел по городу-смертнику, который пока что не знал, что он смертник, среди возвращающихся с работы легко, по-весеннему одетых людей, которые не знали, что некоторые из них умрут сразу, а другие заболеют и умрут и что уже завтра все они лишатся своих домов и превратятся в беженцев. И все это случится следующей ночью. Он готов был кричать им «Бегите!», но они, занятые своими маленькими заботами, маленькими счастьями и несчастьями, все равно не стали бы его слушать. Этот весенний город был невинен, он пока еще не знал, каким бывает настоящее зло, хотя и с самого рождения носил его в своем сердце.

Лешка прошел по пешеходному мосту над водозаборным бассейном и вышел на площадь перед проходными электростанции. Здесь было красиво. Из изящно выгнутого административного корпуса выпорхнула стайка девушек в длинных юбках-спиралях, весело болтая о чем-то на ходу, просквозила мимо Лешки, щедро обдав ветерком молодости, и сталкер внезапно почувствовал себя очень старым. Он был старше их на целую жизнь, а может быть, даже и на целую смерть.

Звонарь выбрал скамейку, на которой не было таблички «осторожно, покрашено», потрогал рукой, убедившись, что краска уже не липнет, присел и принялся приглядываться к комплексу зданий АЭС. В сам реактор ему лезть было ни к чему, это сталкер хорошо понимал. Самостоятельно заглушить реактор он все равно не смог бы — просто не знал, как это сделать. Оставалось любой ценой прорваться в центр АЭС к пультам управления энергоблоками и заставить дежурную смену выполнить его указания. Пусть даже и под дулом автомата.

Только вот беда, автомата у Лешки не было. Да что там автомата, даже паршивенького ПМ и то не было. Так что оружие еще предстояло раздобыть, причем по возможности никого не убивая и не калеча.

«Насколько у нас все проще, — подумал сталкер, — нужен автомат — подхватился, пошел, да и купил у того же Сидоровича. А если купить нельзя — снял с убитого».

И тут же понял, как же все-таки жизнь в Зоне необратимо изменила его, сделав навсегда чужим нормальному человеческому миру. Миру, в котором не надо покупать оружие, чтобы выжить. В котором гибель человека, с которым вчера пил водку, трагедия, а не досадная норма.

Он понимал, что, даже если его план спасения Припяти и удастся, в памяти страны, в памяти миллионов людей, да что там — в памяти всего человечества он навсегда останется чудовищем, террористом-неудачником, человеком без совести и чести, уж пресса, неудержимо стремящаяся к свободе словоизвержения, постарается его представить именно таким. А настоящие виновники неслучившегося взрыва останутся, как всегда, ни при чем. И, не ведая ни ответственности, ни элементарного человеческого стыда, начнут готовить очередной дурацкий и смертельно опасный эксперимент, который закончится катастрофой. Пусть не здесь, пусть в другом месте, но самонадеянные идиоты не успокоятся, пока не добьются своего. Вот только не завтра, уж Лешка постарается, чтобы завтра этого не случилось.

Он встал с лавочки и снова отправился бродить по чистенькому весеннему городу. До полуночи было еще много времени, и следовало провести его с пользой.

Шансы на героизм выпадают куда как редко. А вот шанс на счастье отдельно взятому человеку выпадает гораздо чаще. Разовый шанс, и мало кому удается им воспользоваться. Героем себя Звонарь не считал, он просто намеревался сделать то, что считал необходимым, хотя уверенности в том, что у него это получится, не было никакой. Но это был не повод, чтобы оставаться сторонним наблюдателем.

5

День понемногу превращался в мягкий, осиянный пылью золотого света вечер. Над ослепительно-розовой кроной райской яблони тяжело, как перегруженные транспортные вертолеты, кружились майские жуки. Мальчишки пытались сбить их на лету, бросая кепки и бейсболки, и азартно орали что-то свое, мальчишечье, звонкое и непонятное взрослым.

«Как полагается, он мнил, что вечен», — всплыло в памяти неизвестно чье стихотворение, всплыло и пропало, но фраза мягко опустилась на город и, похоже, навсегда стала его частью. Навсегда — это совсем ненадолго, так ведь? Звонарь шагал по широким улицам, вглядываясь в прохожих, казалось, он словно что-то искал, но на самом деле он просто старался запомнить этот вечер, вобрать его в себя и сохранить, потому что в любом случае это был последний день и последний вечер мирного мира. Все остальное, получалось, — судьба.

Лешка сам не заметил, как оказался на берегу Припяти около новенького широкоформатного кинотеатра «Прометей». Здесь толпился народ, в основном это были молодые парни и девушки, в кинотеатре повтором сегодня шел «Сталкер» Тарковского. Лешка удивился совпадению, потом попытался вспомнить, кто такой Тарковский, кажется, это был какой-то знаменитый кинорежиссер, хотя скорее всего снятый им «Сталкер» не имел ничего общего ни с настоящими сталкерами, ни с реальной Зоной. И если Лешке этой ночью вопреки всему удастся совершить задуманное, никто никогда так и не узнает, какая она, настоящая Зона. На миг сталкеру показалось, что среди молодежи тонким светлым силуэтом промелькнула Катерина, но только показалось. Не было здесь Катерины и не могло быть. Просто многие девушки этого мирного времени были чем-то похожи друг на друга, вот и показалось.

Он посмотрел на часы. Было без пятнадцати семь. До взрыва реактора оставалось пять с небольшим часов.

Лешка уже понял, что купить в Припяти оружие нечего было и думать. В принципе пистолет, конечно, можно было отобрать у местного милиционера или изредка встречающегося на улице военного патруля. Но сталкер не был уверен, что в кобурах добродушных дядек в милицейской форме находится именно оружие, а не пирожки с капустой, а патрульные — те, как правило, ходили по городу тройками, причем пистолеты имелись только у офицеров, у солдат, кроме штык-ножа, никакого другого оружия не было.

Звонарь еще немного погулял на набережной, остро ощущая, что он здесь совершенно чужой. На реке один за другим загорались красные и белые огоньки бакенов. Время желтых покамест не наступило. Лешка вспомнил Бакенщика, вгляделся в испятнанную цветными прыгающими бликами темную воду — нет, показалось… вздохнул и неторопливо направился обратно к ЧАЭС.

Охрана АЭС, как он заметил еще раньше, состояла в основном из пожилых дядек и молоденьких девчонок с древними наганами на боку. Ничего, наган, в сущности, неплохое оружие, были бы только патроны. Лешке доводилось стрелять из нагана, когда он на земснаряде сцепился с бандой Фиксатого. Спуск вот только тяжеловат, а так — вполне достойный револьвер, и точность у него на уровне, если, конечно, ствол не разболтан. Вообще-то убивать сталкер никого не собирался, револьвер ему был нужен только в качестве аргумента при разговоре с дежурной сменой. Если, конечно, другие аргументы не подействуют, а они скорее всего не подействуют. Лешка задумался, как бы ему отобрать у кого-нибудь из охраны револьвер, да так, чтобы никому не навредить, и, к великому своему сожалению, ничего путного не придумал. Точнее, отобрать оружие у любого охранника или даже военного для опытного сталкера, каким был Звонарь, не составляло особого труда. Сталкеры пользуются для усиления собственных физических и психических возможностей различными артефактами. «Ночная звезда», например, может отклонить пулю. А скажем, «золотая рыбка», наоборот, — притянуть. «Душа» и «светляк» способны восстановить физическое здоровье даже после серьезного ранения. Неразряженные «мамины бусы», даже если их не активировать сильным ударом, оказывают комплексное воздействие — и пули отклоняют, и кровотечение останавливают, и много чего еще. Звонарь вытащил артефакт из-под бронекостюма и осмотрел. Теперь мягким белым светом светились уже две бусинки, это означало, что артефакт понемногу заряжается. Когда загорятся все бусины, сталкера перебросит обратно в его время. Потом Лешка посмотрел на счетчик Гейгера, вмонтированный в ПДА. Счетчик давно потрескивал, но раньше сталкер не обращал на него внимания. Раньше щелчки были довольно редкими, значит, уровень радиации пока что для организма серьезной опасности не представлял. Теперь щелчки перешли в почти непрерывный треск. Неподалеку от АЭС «мамины бусы» быстро восстанавливались и теперь довольно сильно фонили.

Лешка огляделся, осторожно, чтобы не звякнуть, извлек из рюкзака бутылку самогона, вытащил зубами затычку и от души хлебнул жгучего пойла. Потом быстро, чтобы никто не заметил, убрал ополовиненную бутылку обратно в рюкзак. Отношение к спиртному в этом времени было явно неадекватным, а с местными представителями закона и бдительной общественности связываться не хотелось. И времени на это не было, да и вообще — нельзя! Общественность в лице двух сухоньких бабушек-резвушек покосилась на сталкера неодобрительно, после чего снялась со скамейки напротив и шустро засеменила прочь от злостного нарушителя сухого закона. Учитывая возможность общественного резонанса на совершенный Лешкой только что аморальный поступок, место дислокации следовало немедленно сменить. И сталкер снова отправился бродить по улицам.

На самом деле единственным серьезным основанием для успеха Лешкиного плана было то, что после длительного пребывания в Зоне, непосредственного контакта с аномалиями и мутантами каждый выживший сталкер сам становился немного мутантом. Зона не только ломает кости в «каруселях» и «трамплинах», не только вспарывает мозг «пси», сжигает в «жарках» и «разломах». Она еще и медленно, но верно переиначивает человека под себя. И вот уже нервные импульсы быстрее передаются мышцам, сами мышцы меняются, становятся эластичными и упругими. Вырабатывается особая, присущая только опытным сталкерам способность «быстрого» зрения. Появляются иные, совсем уж нечеловеческие чувства, как у того же Звонаря, умеющего «слушать» пространство. Каждый опытный сталкер в той или иной степени — существо Зоны, хотя сам этого и не ощущает. Конечно, речь идет только о сталкерах выживших. Об остальных — либо хорошее, либо ничего. Лешка-Звонарь в Зоне выжил. Только он был здесь не для того, чтобы убивать или калечить.

Он неторопливо шел по погружающемуся в весенний вечер городу. Здесь все было другим, непривычным, и сталкеру даже не верилось, что уже завтра ничего этого не будет. Не будет клумбы с роскошно-парчовыми маргаритками, вместо живого и чистого аромата цветущих яблонь и вишен, щедро сыплющих лепестками на вечерний чуть влажный после легкого дождика асфальт, здесь будет пахнуть опасностью, тяжелым мужским потом, страхом, мужеством и радиацией. Вы думаете, что гамма-излучение никак не пахнет? Для сталкера и гамма, и нейтронное излучение имеют свой запах, резкий, как нашатырь, или колючий, как запах сгоревшего пороха… Мнил, что вечен…

Далеко отходить от ЧАЭС не имело смысла, все равно часов в десять-одиннадцать он должен начать, потому что не знал, сколько времени потребуется дежурной смене, чтобы заглушить реактор четвертого энергоблока. И уж тем более не знал, сколько времени понадобится, чтобы прорваться к пульту управления реактором и заставить энергетиков из дежурной смены выполнить его требования. Не было у сталкера и музыканта Лешки-Звонаря опыта захвата заложников, террорист он был неопытный, никудышный, можно сказать, потому что в Зоне террористам просто нечего было делать.

Но и слоняться вокруг проходной АЭС тоже было неосмотрительно. Какой бы несерьезной ни была охрана объекта, внешний вид сталкера — защитного цвета комбинезон «СЕВА» с вшитым бронежилетом, высокие берцы на липучках — не мог не вызвать подозрение. Да что там внешний вид! Повадка у Звонаря была другая, он по-другому двигался, по-другому смотрел, он был сталкером, человеком пока что не случившегося Чернобыля, у него был другой запах мысли, какого не было пока что ни у кого, потому что звезда Полынь, под которой рождаются сталкеры, еще не взошла над этим беззаботным краем.

Не торопясь он добрел до городского парка, где медленно вращалось колесо обозрения и ухали тяжелые круговые качели с радостно орущими любителями острых ощущений, выбрал лавочку в дальней аллее, там, где потише и потемнее, и стал ждать.

Мимо проходили люди, те, кто помоложе, спешили в глубь парка, откуда слышались хриплые вздохи настраиваемой бас-гитары и вертлявые арпеджио синтезатора, те, кто постарше, понемногу потянулись к выходу. Разом вспыхнули сдвоенные галогенные фонари, и там, где их не было, сразу сгустились тени. По освещенной главной аллее прошли два милиционера в форме и с дубинками-демократизаторами на поясах, с ними был какой-то штатский в клетчатой рубашке и дешевых джинсах, наверное, внештатник. На сидящего на скамейке человека в армейской одежде они особого внимания не обратили — не пьян, да и ладно. Пистолеты в кобурах у милиционеров имелись, только вот место, чтобы их отобрать, было уж очень неподходящее — народа много. Решив, что в парке оружием разжиться скорее всего не удастся, разве что в сгустившейся темноте попадется какой-нибудь местный отморозок, да и у того скорее всего ничего страшнее самодельной финки или заточки не сыщется, Звонарь поднялся и неторопливо направился к выходу из парка.

У выхода, за памятником, очень натуралистично изображавшим модель атома Бора, которую куда-то, наверное, расщеплять, несли на протянутых руках двое, мужчина и женщина, судя по халатам — молодой ученый с лаборанткой, сталкера, оказывается, ждали.

— Гражданин, ваши документы, пожалуйста, — потребовал невысокий человек, одетый в плохо отутюженную темно-серую пиджачную пару, и перед лицом Звонаря мелькнула небольшая книжечка с золотым тиснением. Мелькнула и сразу же пропала, словно мотылек порхнул ядовито-алыми крылышками. Кто-то невидимый, вынырнувший откуда-то сбоку, из темноты, не тратя лишних слов, ткнул сталкера в бок твердым.

«А вот и оружие, — машинально подумал сталкер. — Само пришло!»

Он неторопливо поднял вверх руки и позволил усадить себя в немедленно подкатившую к входу в парк «Волгу». Он еще успел заметить, что стрелки купленного недавно «Полета» показывали 21 час 35 минут. Самое время было начинать.

6

Лешку наскоро обыскали, забрав нож, «мамины бусы» и ПДА, так что из артефактов у него остался только «бублик», который сталкер зажал в руке. Артефакт был похож на популярный в эти годы у молодежи Припяти резиновый кистевой эспандер, каким качки тренируют пальцы, и, видимо, не вызвал подозрений. А может быть, его просто не заметили. «Бусы» никакого интереса у обыскивавших сталкера сотрудников не вызвали, а вот нож и ПДА — те да! Особенно ПДА. На данный момент таких приборов в мире не существовало, а если где-то и имелся прототип, то он был надежно укрыт от непосвященных. Еще большее изумление вызвал у агентов вшитый в комбинезон кевларовый бронежилет.

— Надо же, настоящий диверсант! — почти изумленно сказал серый пиджак. — Да еще, похоже, и ненормальный. — Он покрутил в руках ПДА. — Приборчик-то, похоже, самопальный, интересно, что бы это могло быть?

— Разберемся, — неопределенно отозвался второй. — Если псих — то в психушку, а если диверсант — к стенке. Ты, кстати, с этой коробочкой поосторожней, вдруг там взрывчатка, пусть саперы сначала проверят. Ну, поехали, — сказал он водителю, — только ты особо не гони, поаккуратней, мало ли что…

Агенты сели на заднее сиденье, плотно зажав сталкера с обеих сторон, хотя наручники почему-то надевать не стали. Возможно, не хотели привлекать внимание случайных прохожих. Но когда машина тронулась, «пиджак» извлек откуда-то стальные браслеты и резко скомандовал:

— Руки перед собой, гнида! Перед собой, я сказал!

Вот теперь следовало действовать быстро. В правой руке Лешка сжимал мягкое полупрозрачное кольцо «бублика» — артефакта, генерирующего слабенькую гравитационную аномалию, которую сталкеры обычно использовали для защиты от мелких тварей Зоны. Черная машина двигалась куда-то в сторону АЭС. Это было хорошо, потому что сталкеру именно туда было и надо. Пистолет второго сотрудника спецслужбы, небольшого росточка, востроносенького, с едва обозначенными залысинами, по-прежнему упирался сталкеру между ребер.

А вот это уже было плохо. Лешка приготовился получить пулю в бок, напрягся и резко сжал кулак с артефактом.

С этими можно было все. Как правильно сказал Валентин, они знали, на что подписывались. Хотя в данном случае, конечно же, ни черта они не знали, да и откуда им было знать-то?

Три «же», это, конечно, немного. Немного для сталкера или пилота истребителя, для тренированного парашютиста-десантника, но для рядового сотрудника госбезопасности три «же» — вполне достаточно. Впрочем, три «же», если они наваливаются внезапно, нехорошо ни для кого — ни для водителя, ни для агентов, ни даже для пилота, если бы таковой в машине был. Всплеск гравитации вышибает из легких воздух, ребра трещат, а неудачно подвернутая рука или нога и вовсе может сломаться. Единственным, кто оказался готов к гравитационному удару, был Лешка-Звонарь. Волна повышенной гравитации скатилась с его тела, словно на голову вылили тонны полторы теплой, в температуру человеческого тела, воды, сдавила на мгновение, ударила в барабанные перепонки и схлынула. Лешка умел обращаться с «бубликом», и позаботился о том, чтобы оказаться в центре временной гравитационной аномалии. Агентам и водителю черной «Волги» пришлось значительно хуже. Лысоватый все-таки успел выстрелить, но руку дернуло вниз гравитационной волной, и пуля ушла в мягкую обивку сиденья, даже не задев сталкера. Через секунду лысоватого бросило на водителя, потому что неуправляемая машина внезапно пошла юзом и врезалась в постамент монумента, установленного напротив проходной ЧАЭС. Другого агента, того самого, что первым подошел к Лешке, гравитационным ударом бросило на дверь, прижало, он пытался извернуться и достать пистолет из наплечной кобуры, но Звонарь успел раньше. Удар пистолетной рукояткой при трех «же» — штука очень серьезная, агент всхлипнул и сполз под сиденье. Двери служебной «Волги» сорвало с петель и распластало по асфальту.

«Редактор, сволочь, заложил, больше вроде некому, — подумал Лешка, забирая пистолет у потерявшего сознание агента. — Впрочем, он и не мог не заложить. Зато теперь мы при оружии».

Он снял наплечную кобуру с лежавшего без сознания «пиджака», достал пистолет и переложил его в карман комбинезона. Потом обыскал обоих агентов и забрал реквизированные при обыске «бусы» и ПДА.

— Ну вот, моя дорогая, и мы не хуже других, — ласково пропел сталкер, надевая на агентов наручники, предварительно пропустив цепочку сквозь рулевое колесо. Для водителя наручников, к сожалению, не нашлось. Лешка поискал какую-нибудь веревку, приговаривая: «Что же вы так бедно живете, товарищи?», не нашел, сорвал с обоих агентов галстуки и связал водителя. В качестве кляпов пришлось использовать носки безопасников. Это, конечно, было не очень гуманно, но Звонарь старался не перепутать и затыкал каждый рот именно теми носками, которые носил его обладатель. Хуже всего пришлось водителю, носки, похоже, он стирал гораздо реже, чем менял масло в двигателе своей «Волги». Сделав свое черное, но благородное дело, сталкер, кряхтя от напряжения, спрятал под комбинезон свой ПДА и тихо тлеющие «мамины бусы» и через рассыпавшееся в крошку лобовое стекло выполз наружу. Бусин на артефакте горело уже три.

Выбравшись из уткнувшейся изуродованным капотом в бетонный постамент памятника Прометею машины, сталкер стряхнул с бронекостюма осколки стекла и решительно зашагал в сторону ЧАЭС.

Добычей Звонаря стали видавший виды ПМ и пафосный, с увеличенным боезапасом, «Глок 18»,[13] оба заряженные, плюс по дополнительной обойме к каждому стволу. Особисты, судя по всему, шутить не собирались.

ПМ был, конечно, привычнее легкого, изготовленного большей частью из композитов австрийского красавца, но по боевым качествам начисто проигрывал огнестрельному пижону. В Зоне ни один сталкер от такого пистолета не отказался бы, шутка ли, тридцать один девятимиллиметровый патрон в обойме, плюс возможность стрельбы очередями, плюс малый вес! Звонарь сунул стволы в карманы комбинезона. Надевать наплечную кобуру он не стал — не привык. Да и костюм «СЕВА» — это вам не пиджак, быстро пистолет не достанешь. Ладно, сойдет и так, решил сталкер. Шагая в сторону светившихся в наступивших сумерках проходных АЭС, он подумал, что агентов, если уж быть последовательным, надо было пристрелить и водителя тоже, да вот рука не поднялась. Неважный из Лешки получался террорист.

Он подошел к проходным в пятнадцать минут одиннадцатого. Учитывая, что агенты скоро очухаются, выползут из аномалии, созданной «бубликом», и непременно вызовут подмогу, действовать следовало быстро. Сначала Звонарь хотел прорываться через проходную силой, с боем ли, нет ли — это другое дело, во всяком случае, охрану следовало обезоружить, а уж потом двигаться дальше. Но на площади перед стеклянными дверями проходных он вдруг почувствовал, что здесь можно обойтись без демонстрации оружия и тем более без стрельбы.

Каждый музыкант, да что там, каждый художник в самом широком смысле этого слова, человек, транслирующий свои эмоции другим людям, публике, в какой-то мере обладает способностями контролера, хотя и использует их не напрямую, а опосредованно — через музыку, картины или книги. Лешка был сталкером и музыкантом одновременно и здесь, у проходных ЧАЭС, почувствовал, что для взятия под контроль человека ему не так уж и нужна музыка. Подарки Зоны бывают странными, большей частью ничего хорошего они человеку не приносят, но сейчас неожиданно осознанные способности оказались весьма кстати. Взять под контроль всю охрану, а тем более всю дежурную смену АЭС сталкер бы, конечно, не смог, а вот с одним человеком вполне могло получиться. Он неторопливо, словно заходит сюда каждый вечер, отворил двери и подошел к турникету, справа от которого имелась стеклянная будочка со скучающей девушкой-вахтером. На грубом ремне, косо перечеркивающем девичью талию, висела брезентовая кобура с торчащей из нее потертой револьверной рукояткой. Впрочем, девушка не совсем скучала. Время докучного дежурства она коротала за чтением. Увидев Звонаря, девушка отложила книгу в сторону — на обложке значилось «Дж. P. P. Толкиен. «Хоббит. Туда и обратно», и повернула к сталкеру милое, в весенних конопушках лицо. Звонарь дернул за один из выступающих из кассы пропусков шпеньков, внутри что-то негромко щелкнуло, загудела подача, и в руках у вахтерши оказалась пластиковая карточка пропуска. Звонарь напрягся, пытаясь дотянуться до разума девушки, дотянулся и словно выпал из реальности — на миг перед ним мелькнули какие-то грациозные, как будто бесполые остроухие существа, огненнобородые карлики с топорами, потом всплыло и нависло строгое мужское лицо — и пропало. Девушка не глядя протянула сталкеру пропуск и тихо сказала: «Проходите». Лицо у нее было отрешенное, словно у пьяной или влюбленной.

«Беги, дуреха, — мысленно взвыл Звонарь, ощущая, как разум девушки выскальзывает из слабого пси-захвата его разума. Впервые в жизни сталкер посочувствовал контролерам, вынужденным именно таким образом добывать себе пропитание. — Беги отсюда подальше!»

Но девушка никуда не побежала, напротив, она сладко застонала, словно увидела хороший сон, и потянулась к сталкеру через турникет. И тогда Лешка скрутил в себе все скверное, что в нем было, в отвратительный грязный жгут и изо всех сил хлестнул им по счастливому конопатому лицу. Девушка вскрикнула, выскочила из своей прозрачной кабинки и бросилась прочь от этого страшного места. Ее каблучки простучали по площади перед проходными, тонкий силуэт мелькнул в свете ночного фонаря и пропал. Некоторое время сталкер приходил в себя, размышляя о том, что контролерам и в самом деле нелегко приходится добывать себе пропитание. Тем более что матерые бойцы-сталкеры не похожи на впечатлительных девиц из военизированной охраны, читающих на работе фэнтези, и в ответ на пси-атаку сразу стреляют.

Теперь оставалось всего-ничего — отыскать пультовую, проникнуть внутрь и потребовать экстренной остановки четвертого энергоблока. Вот это-то и оказалось самым сложным, потому что никакого плана внутренних помещений АЭС у него не было. Наконец Лешка плюнул на условности и просто пошел, следуя за указателями. Может быть, сталкерское пси-обаяние, отточенное годами жизни в Зоне, Действовало на беспечных сотрудников АЭС. А может быть, на добытой Звонарем карточке, обложенной с двух сторон прозрачным пластиком с рубчатыми краями, и впрямь имелись все необходимые «зайчики», «розочки» и «человечки», но пройти к главному корпусу оказалось совсем не так трудно. Но скорее всего тут сработало привычное — «чужие здесь не ходят».

Правильно! Мы и без чужих таких дров наломать можем, что тушить придется долго-долго. И хорошо, если чужие хоть немного помогут. Тушить, в смысле…

Направляясь в сторону пультовой, Звонарь посмотрел на часы — было всего 10:10. Скорее всего охрана уже спустила сторожевых собак, в спокойное время бегающих по узкому коридору огороженного колючей проволокой периметра. Но тому, кто ежедневно встречается с чернобыльскими псами-мутантами, которые даже и не псы вовсе, — тому бояться цивилизованных немецких овчарок как-то не с руки. Да и не успеют они, потому что Лешка уже проскочил караулку и местный турникет и теперь со всех ног мчался вверх по покрытой красной ковровой дорожкой лестнице — туда, откуда, как ему сейчас казалось, через какие-нибудь три часа должен был начаться тот Чернобыль, который он по-настоящему знал.

Ему нужно было в пультовую ЧАЭС, а это должно быть где-то здесь, поблизости.

Наконец он ворвался в круглое помещение со странным, словно бы мозаичным полом и множеством мерцающих экранов на вогнутых стенах. В круглом помещении были люди. Не так уж и много здесь находилось людей, но ни одного из них Лешка-Звонарь не смог бы взять даже под слабенький пси-контроль. И испугать тоже. Потому что все они были заняты делом. Эти люди еще не были напуганы, они еще верили в свою страну, в свою армию, в общем, во многое они еще верили, в том числе и в собственное будущее.

Поэтому сталкеру ничего не оставалось делать, кроме как задрать свой дурацкий «Глок-18» стволом вверх и срывающимся на фальцет хрипом проорать на всю пультовую:

— Я требую, чтобы вы немедленно остановили реактор четвертого энергоблока. Иначе произойдет катастрофа мирового масштаба, весь город погибнет… И ваша страна тоже…

Как ни странно, его никто не испугался, словно бы эти люди были вполне готовы к такому повороту событий. Только один из них, в белой шапочке, белых бахилах, с пластиковым козырьком для зашиты от «бета» над глазами, удивленно, но совершенно спокойно сказал:

— А вы, молодой человек, хотя бы понимаете, что такое «остановить реактор»? Это вам не свет в туалете выключить и даже не поезд остановить? Не предусмотрен здесь стоп-кран!

— Но вы же наверняка знаете, как это сделать? — вскипел Лешка, размахивая своим пижонским пистолетом и чувствуя себя и вовсе идиотом.

— Я знаю, а вот вы — нет, — ответил оператор, чем-то похожий на ассистента профессора Сахарова. — И еще я знаю, что сами вы сделать тут ни черта не можете. Так что положите ваши пукалки во-он туда, — он махнул рукавом халата куда-то в угол, — не нервируйте мне персонал и ждите, потому что за вами скоро приедут.

— Прекратите, — неожиданно мягко сказала какая-то девушка. Лица ее не было видно, лабораторный халат съедал фигуру. — Мы ведь вас действительно туда не посылали, мы ведь и в самом деле ни в чем не виноваты, поймите!

— Куда это вы меня не посылали? — низко и страшно спросил сталкер. — Куда?

— В Афганистан, конечно, — равнодушно пожал плечами ассистент. — Куда же еще?

И тут Лешка сорвался. Он кричал, что именно туда, откуда он появился, его-то как раз и посылали. Посылали, не ведая, что творят, вот эти милые мирные люди в белых халатах, люди с чистыми руками, никогда не знавшими ни тяжести оружия, ни жесткой стали спускового крючка. Он кричал, что если им, этим людям, хотя бы немного дорог их уютный, уравновешенный мир, они должны немедленно погасить реактор четвертого энергоблока или что там еще можно с ним сделать…

А еще сталкер понял, что не сможет выстрелить ни в кого из этих спокойных, уверенных в собственной правоте, незлых, наивных и совершенно обычных людей. Но он еще кричал что-то про весенний город, про Чернобыльскую Зону и Вечную Осень, которая будет на его месте, про Монолит, Саркофаг, Кордон и Росток, про Дикие земли, про стаи слепых псов, бродящих по пустынным дорогам вокруг мертвой Припяти…

И только когда в коридоре затопали тяжелые подошвы спецназа, когда по лицу, локтям и коленям хлестнули грузила кевларовых сетей, он понял, что проиграл окончательно.

«Спеленали, как наемники химеру», — еще успел подумать Звонарь, но шприц со снотворным уже вонзился ему в предплечье, и думать больше не получалось.

7

Нет, ребята, вот что я вам скажу, наемники и «монолитовцы» определенно произошли от этих дочернобыльских гаденышей, только профессионализма да личной пакости в них еще больше прибавилось. Это я могу собственными сломанными ребрами подтвердить, не всеми, к счастью, но двумя-тремя — так это точно. Ну и зубами тоже, опять же, к счастью, не всеми, а только половиной. Но на мой непросвещенный взгляд — и этого многовато. Не могли вот от этих мордоворотов произойти ни бюреры, ни даже кровососы, о всякой там мелкой шушере вроде тушканов да слепых псов я и не говорю. Вот контролеры — эти, пожалуй, да, эти бы могли, только у нынешних мозгокрутов до настоящих контролеров, выпестованных двумя катастрофами в Чернобыле, прямо скажем, кишка тонка. Да и что контролеру чернобыльскому, по сути дела, нужно? Мясо ему нужно, ну, может быть, кровушки иногда, а подноготная ему твоя абсолютно по фиг, это я точно знаю, мало, что ли, ихней братии в свое время положил? Так что либо это будущие наемники, либо «Монолит».

Вот так примерно рассуждал Звонарь, когда очнулся в темном тесном помещении и приобрел наконец возможность рассуждать. Делать-то было все равно нечего. Не кутузку же свою описывать в самом деле? Чего там ее особенно описывать, обычное казенное помещение, камера без окон с парашей в углу. Можно было, конечно, этот сплав кутузки из дешевого советского триллера с третьеразрядным сортиром назвать «камерой для допросов», но почему-то совершенно не хотелось. Забегая вперед, следует отметить, что у отечественных сортиров через несколько лет наметилось большое будущее. К сожалению, не в достаточной мере реализованное.

Хотя стол с непременной лампой имел место быть. И даже пара привинченных к бетонному полу стульев. Только не ему все эти удобства предназначались.

В камере, как и полагается, находились трое, остальные играли второстепенные роли, так что до поры до времени их можно было не брать в расчет. Двое по долгу службы, третий, так сказать, «по велению сердца». Или судьбы, если кому-то такая формулировка больше нравится.

Выглядели, кстати, все трое главных персонажей примерно с одинаковой степенью паскудства, то есть физических повреждений хватало у каждого из троих. Честно говоря, у каждого из присутствующих в этом крысятнике главных действующих лиц всевозможных травм и увечий хватило бы и на десятерых, наложенные жгуты и повязки впечатляли мало — эти декоративные бантики не для таких случаев.

А вот положение в этой крысятнической иерархии они занимали совершенно разное. То есть двое — один с замотанной бинтами востроносой головенкой и заляпанном кровью и еще какой-то дрянью несвежем костюме и второй, которому, судя по прибинтованной к туловищу правой руке, повезло вряд ли больше, допрашивали третьего, валяющегося на грязном бетонном полу каморки. Руки и ноги третьего были вполне профессионально стянуты за спиной наручниками, кроме того, он единственный в камере не был вооружен. У остальных оружие имелось. Кроме этих троих, в камере находился еще один человечек в грязном белом халатце, судя по всему, врач, с чемоданчиком, полным каких-то мерзко выглядящих и воняющих склянок. На полу уже валялись несколько пустых шприцев. Остальных присутствующих можно было смело не считать за людей, потому что на людей они походили так же мало, как мало походит на нормального сталкера или человека типичный «монолитовец», да еще и в костюме с экзоскелетом. С поправкой на время, разумеется. Этаких «монолитовцев» доисторического периода было двое.

— Да ничего он нам больше не скажет. — Востроносый сморщился от боли в разбитой губе, но все-таки раскурил сигарету. — Михаил Александрыч на него уже две упаковки амитал-натрия[14] извел, а он все про какую-то Зону да Чернобыль, Валентина да Катерину, которая ушла к Саркофагу, другой бы на его месте давно окочурился, у него же половина ребер наружу, из почек рассольник можно готовить плюс наркота… А он все живет… Псих, однозначно. Сначала называл себя сталкером, наверное, двинулся на почве фильма, хотя вроде бы взрослый мужик. Я бы лично такие фильмы запретил, а режиссера и авторов сценария отправил на собеседование с кем надо и куда надо. И бросились бы они после разговора по душам, исполненные священного вдохновения и страха, наперегонки сочинять гимны трудовому народу. А эти, нынешние, ничего и не умеют, кроме как сомнения сеять. Сказано же — сейте разумное, доброе, вечное, а они что сеют, паскуды? Только государственный семенной фонд и умеют на стороны разбазаривать. Вон у нашего-то клиента крыша и вовсе съехала. Ну, Доктор, конечно, его полечил немного, чтобы всякая херня не блазнилась, он, голубчик, и заткнулся. Только иногда повторяет как заведенный: «Четвертый энергоблок, 1986 года, 26 апреля, 1 час 24 минуты… Четвертый энергоблок, 1986 года, 26 апреля, 1 час 24 минуты…» Потом уходит в отруб и, как заведенный, по-новой: «Четвертый энергоблок 1986 года, 26 апреля 1 час 24 минуты…» Да пьяный он после того дерьма, которое ему наш лечила вколол, вдрабадан пьяный, чего ж тут непонятного? Его протрезвить сначала надо, а уж потом…

— Приказано доставить живым и невредимым в Киев этой же ночью. Так что гони через Горынь-Удрицк, Сорны, Коростень на Киев, к утру должны быть на месте, — наверное, уже не в первый раз, неодобрительно косясь на табачный дым, повторил второй. — Там разберутся. Да и штуковины при нем занятные найдены, сам же видел? А как он нас в машине приложил? Это что, тоже было временное помрачение рассудка? Это у троих-то здоровых тренированных мужиков сразу? А служебную «волжанку» во что превратил? Нет, ты мне скажи, ты видел когда-нибудь, чтобы двери по асфальту словно блины какие и двигун напрочь из амортизаторов вырвало, причем наружу. Сказано, в Центр, на изучение, значит, повезем в Центр. Хотя, конечно, тащиться ночью черт-те куда кому же захочется, но приказ есть приказ. Эх, да будь моя воля, я бы всех этих экстрасенсов…

— А если при попытке? — с надеждой прищурился первый. — Первый раз, что ли? Или вон лечила наш малахольный сейчас вкатит ему еще дозу, да с премиальной надбавкой, — и никакой попытки не надо, сам откинется! А штуковины сдадим, как положено, по описи… И вот еще, курил бы ты что-нибудь поприличней… А то аж тошнит от твоего «Беломора».

— Разговоры при исполнении, — раздался гулкий голос одного из «первомонолитовцев», подкрепленный взмахом «Каштана».[15] — Берите этого придурка за руки за ноги и волоките в «уазик», в отделение, которое с решеткой, цацку ему его бросьте, ну, ту, которая в темноте светится, фонит, короче, а то он, может быть, без радиации сдохнет, я в одной книжке что-то похожее читал. А то и в самом деле жмура привезем, а начальство приказало, чтобы живым. И по возможности не покалеченным. А вы что натворили?

— А это он сам, — начал было «пиджак». — Кто ему велел сопротивляться аресту? Вот и досопротивлялся, так сказать. Да, чуть было не забыл, начальство приказало пса ему в попутчики, да выбирай, какого позлее, Агру, что ли, она уже месяц никого к себе не подпускает.

— Две «Волги» пойдут в сопровождении, поняли? — добавил тот, с «Каштаном». — И чтобы этот, как его, «сталкер», до самого Киева дожил! И не останавливаться, там, пива попить или отлить… Знаю я вас, полевых… Я, между прочим, за него головой отвечаю, а мне моя голова, в отличие от ваших дуроловок, оч-чень даже дорога. Не довезем — приеду в Киев один. А как я отмажусь — это вам, ребята, будет уже без разницы. Все поняли? Если все — тогда подъем! А сейчас сверим часы, на всякий случай, товарищи. На моих 1:05. Ну вот, совсем другое дело! А то взялись мне тут разной херней маяться, поехали!

До взрыва оставалось меньше двадцати минут.

В тесную каморку, выгороженную в задней части милицейского «уазика» бросили бесчувственное тело Лешки-Звонаря. Следом швырнули заряженные уже на три бусинки «мамины бусы» — фонило теперь от них довольно сильно. Потом в раскрытую стальную дверцу впихнули огрызающийся комок ярости, зубов, лап и тупых собачьих когтей, который принялся немедленно обнюхивать то, что осталось от бронекомбинезона «СЕВА», потом еще раз обнюхал то, что осталось от самого Лешки, и вдруг неожиданно заскулил и стал царапать лапами запертую дверь. Но неизвестно чего испугавшегося пса уже никто не слышал.

Машины развернулись, разбрызгивая слегка подмерзшую весеннюю грязь с обочин так и недостроенной рокады, и пошли на Киев.

8

Как всегда в таких случаях, машины шли быстро, не останавливаясь. Навстречу по рокаде попадались какие-то воняюшие соляркой воинские колонны, послушно прижимающиеся к грязной обочине.

У КПП на выходе из запретной зоны их в который раз остановили для проверки документов, но стоило громиле с «Каштаном» только махнуть какой-то книжицей, как караул немедленно вытягивался во фрунт, даже и не подумав поинтересоваться, что везут, кого везут и куда везут. Надо — вот и везут. Видимо, не последним человеком здесь, в причернобылье, был этот великан в синем бронекостюме без знаков различия и с нештатным автоматом в руках.

Лешка-Звонарь валялся на рифленом полу автозака практически без одежды, на каждой колдобине его встряхивало, болели ребра и почки, но все это было, по сути дела, чепуха — «мамины бусы» понемногу останавливали кровотечение, сращивали мелкие сосуды, словом — лечили как могли. Пес, забившийся в другой угол того же автозака, тихонько скулил и никаких попыток напасть на полумертвого сталкера не делал. Похоже, пес не чувствовал в Лешке человека, которого нужно охранять, но и хозяина не чувствовал, существом-жертвой здесь тоже не пахло, и от этого псу, тренированному на людей, было страшно. Возможно, ему вспомнилась щенячья молодость, когда на улицах ночных городов отлавливали таких вот голенастых щенков, чтобы определить потом кого на шапку, кого медикам, а кого и на службу…

«Вот если бы у меня был «пузырь» или «светляк», или хотя бы «душа», — подумал Звонарь, — тогда было бы совсем другое дело. Через полчасика я был бы тощий, но здоровый и вполне пригодный к дальнейшему употреблению. — Но ни «пузыря», ни «светляка» не было. А «душа» осталась там, в схроне на берегу Припяти. — Но и этим, которые меня слепили, как слепого кутенка, им, паразитам, тоже досталось немного».

По правде говоря, ни черта им не досталось, кроме неработающего ПДА, в котором, кстати, как ни трудились поднятые по тревоге саперы, ни грамма взрывчатки не обнаружилось. Зато батарейка обнаружилась, «вечная», между прочим, только вот расковырять эту «вечную батарейку» до сих пор еще никому не удавалось, ни Сахарову, ни Лебедеву, ни спецам с Большой земли, а значит — этим и подавно не удастся. А если и удастся, то все остальное, как говорится, — судьба.

Оказывается, здесь существовали разные виды повозок — для людей, для не совсем людей и вовсе для нелюдей. Лешке-Звонарю довелось ехать в повозке второго типа. Кого они возят в третьем типе — не хотелось даже и думать. И странный этот дочернобыльский мир, мир до первой катастрофы, вдруг обернулся к сталкеру другой стороной — жуткой и неуютной, словно у ласкового весеннего вечера с маргаритками на клумбах и майскими жуками вокруг фонарей обнаружилась некая отвратительная изнанка. Грубая, ничем не прикидывающаяся, но целесообразная и эффективная во всем, и если те, кто командовал этой изнанкой, решали, что этой беззаботной весне с той стороны бытия следовало перестать быть, — то так и случалось. И вот с этими-то командирами изнанки Лешка ничего не мог поделать. Даже если бы с ним была вся его команда — Бей-Болт, Ведьмак, оперившийся к этому времени Берет, Мобила… Никто. И тогда Лешке стало страшно за Валентина, который ушел в этот мир, и, кажется, стало понятно, почему он ушел.

А ночь бежала огнями за решетчатыми окошками «уазика», переоборудованного под автозак, да, собственно, какая же это была ночь? Весна, а весной светает рано, так что в просветах решетки на фоне яблочно-зеленого неба то и дело мелькали верхушки деревьев, каких — сталкер разобрать не мог, плохо различал он породы немутировавших деревьев. А вот дорогу чувствовал хорошо, поэтому, когда колонна машин прошла Z-образный поворот за Радаром, понял, что сейчас они выскочат на Барьер, а дальше слева будут армейские склады, а прямо — Росток с его знаменитым на всю Зону баром «100 рентген». Только вот будет это ох как не скоро!

На «маминых бусах» затеплилась очередная бусинка. Теперь уже даже и без отобранных у Лешки часов становилось ясно, что до первой катастрофы осталось всего-ничего.

Лешка попытался сгруппироваться, только как сгруппируешься, если и руки, и ноги стянуты за спиной стальными браслетами — это у них называлось «ласточкой». Теперь он относился к захватившим его в плен существам так же, как к тварям Зоны, а может быть, даже и хуже, потому что твари Зоны просто убивают, как умеют, а этим убить мало — эти убивают не ради высшего знания и власти, даже не ради корысти. Они убивают ради Будущего, которое Звонарю, похоже, никак не могло прийтись по душе! Во всяком случае, даже если судить тому немногому, что он о нем узнал.

И тут где-то позади несильно грохнуло, в решетчатые окна автозака брызнуло розоватым светом, машины пошли юзом, прижимаясь к обочине, послышалось мать-перемать, и сталкер понял: «Случилось. Вот оно, 25 апреля 1986 года 1 час 25 минут и уж неизвестно сколько там секунд…»

Во всяком случае, в этот миг прежний мир Припяти, с кинотеатрами, девушками в туфлях на шпильках, детскими площадками, очередями на квартиры, речными трамвайчиками, теплоходами «Ракета» и «Метеор» и прочей мирной ерундой — мир людей, — перестал существовать. А вместо него возник другой мир. С Саркофагом и Монолитом, с «каруселями», «жарками», «разломами», комплексными аномалиями, вольными сталкерами, «фанатиками», наемниками, кровососами, бюрерами, полтергейстами, химерами, стаями слепых собак, плотями, псевдогигантами, чернобыльскими псами, контролерами и навсегда мертвыми реками — вот этот мир стал быть.

И поделать здесь уже было ничего нельзя.

От мощного выброса энергии из четвертого энергоблока ЧАЭС «мамины бусы» полностью зарядились и сработали, как им и полагалось, выбросив Лешку-Звонаря со всей компанией обратно в Зону. Ту самую, которая единственная оказалась настоящей.

На Барьере, как обычно, продолжалась свалка. Через Барьер шел мощный гон, и для того, чтобы остановить его или хотя бы проредить, сталкерские группировки на время забывали распри и плечом к плечу вставали на пути обезумевшего зверья, прущего из центра Зоны.

Шедшая впереди «Волга» с наспех перевязанными агентами налетела на бруствер, образовавшийся из трупов перебитой стаи слепых собак, и опрокинулась на бок. Двое агентов выпрыгнули из нее, грамотно, как на учениях, прикрывая один другого. Первый был немедленно разорван чернобыльским псом, вышедшим для такого случая из стеллса, второй прожил немного дольше, почти добежав до рухнувшего в подлеске вертолета, где его секунд десять крутила «карусель», разбрасывая окрест кровавые ошметки. Водитель «Волги» упал на дорогу, закрыв голову руками, и поэтому прожил еще несколько секунд. На него налетел чернобыльский кабан, поддел клыками и покатил по шоссе прямо в стаю слепых собак. Стая вскипела и, не обращая внимания на выстрелы сталкеров, принялась рвать свежее мясо, совершенно не пахнущее радиацией. Потом по тварям заработал тяжелый пулемет «долговцев», и гон на время захлебнулся.

«Уазик»-автозак свалился на бок и некоторое время ехал юзом, отвратительно визжа по растрескавшемуся бетону прогорающей дверцей. Приставленный к Звонарю пес выл не переставая, к тому же в помещении автозака отвратительно воняло горелым металлом. Наконец машина уткнулась во что-то и встала. Чьи-то руки подняли ее на колеса, и из провонявшего псиной, мочой и горелым железом нутра вывалился известный всей Зоне Лешка-Звонарь собственной персоной. Вид у персоны был, прямо скажем, весьма и весьма нетоварный. Потом из глубины железного ящика вырвался воющий и рычащий клубок, который, не обращая внимания на все попытки его задержать, сразу рванул к Барьеру и вцепился в бороду матерого кровососа. Наконец-то Агра нашла себе достойного противника и расставаться с ним не желала ни при каких условиях. Впрочем, сталкерам было не до нее.

— Кто это тебя так? — спросил Берет, аккуратно отстреливая замки на наручниках, стягивающих руки и ноли Звонаря. — Неужто в «Монолите» был? И где вся твоя снаряга? А гитара?

Лешка лежал на спине и дышал. Единственное, что ему сейчас было надо, — это дышать. Руки и ноги понемногу отходили, минут через пять он уже мог ими шевелить, хотя и не очень целенаправленно, но ведь главное начать, правда?

— На вот, приложи к поясу, — раздался знакомый голос, и Лешка узнал Ведьмака. Под боком зашевелилось, запульсировало живое тело «светляка», и сталкер понял, что будет жить.

— Спасибо, Ведьмачина, — сказал он. — А эти где? Ну, те, которые из последней машины?

Замыкающая «Волга» развернулась с заносом, профессионально, шагах в трех от баррикады, видимых повреждений на ней не было, двери были распахнуты настежь, у передней валялся труп водителя с простреленной головой, опять же, очень аккуратно простреленной — в затылок.

— Ушли за Барьер, — махнул рукой Ведьмак, — вон они, еще видны, если приглядеться. Мы не стали стрелять, патронов и так мало осталось, а им все равно не жить. Либо твари Зоны прикончат — либо «монолитовцы» убьют.

Две мощные фигуры в синих комбинезонах уходили все дальше и дальше. И твари Зоны их не трогали, и стрельба «монолитовцев» вдруг почему-то стихла. В Зоне вообще редко бывает тихо, а тут — на тебе!

— Снайперку! — сказал Лешка страшным голосом. — Что-нибудь дальнобойное. И аптечку со стимуляторами. Коли все, что есть. Быстро… Уйдут.

В таких случаях в Зоне не спрашивают. В таких случаях — делают.

— В-94[16] подойдет? — спросил Берет, подтаскивая почти двухметровую дуру с сошками. — Только патронов всего два. Звон, может, я? Я хорошо стреляю, а у тебя и так почти все ребра переломаны и ключица. Давай я?

— Коли стимуляторы, — вместо ответа скомандовал Звонарь и лег к прицелу.

Первого он достал меж камней, на гране зоны видимости, почувствовал, как 12,7-миллиметровая пуля ломает позвоночник, проходит насквозь, ударяется в камень и уже осколками гранита превращает в клочья то, что еще недавно было лицом.

Потом Звонарь отключился. Наверное, всего на долю секунды, пока второй тюбик стимулятора не начал действовать.

Второй успел спрятаться среди тел накатывающегося со стороны Центра зверья. Но Лешка-Звонарь не зря теперь был человеком двух Чернобылей, каким-то новым чувством он отыскал среди маленьких мечущихся сознаний тварей Зоны, идущих на безнадежный штурм Барьера, уверенное сознание существа, идущего против потока, знающего, куда и зачем оно идет, и не боящегося ни пси-излучения Радара, ни фанатиков-«монолитовцев». Смерти это существо тоже не особенно боялось, и все-таки Лешка осторожно, как на учениях, потянул за спусковой крючок, и только когда понял, что попал, — позволил себе потерять сознание. Он бы мог достать этого гада и без винтовки, просто не догадывался.

9

— К Доктору тебе надо, вот что, — сказал Ведьмак, осматривая раны Звонаря. — К Болотному Доктору, а не на побережье, уж не знаю, какой-такой редкий хабар ты там спрятал, но только не дойти тебе в таком виде. Хорошо хоть у меня «светляк» оказался, а не то остался бы от прежнего Лешки-Звонаря один звон, да и то вечерний. Да и в любом случае тебе костюмчик нужен какой-никакой, не голому же по Зоне шастать, тебя в таком виде любой встречный сталкер за снорка примет или за кого похуже. Оружие, опять же… Ну, с оружием на Барьере проблем, к сожалению, никогда не было, так что выбирай на вкус, а вот приличный комбинезон можно либо на Ростоке достать, либо «Долгу» кланяться, либо топать на склады к «Свободе». И все это канительно и долго, а на обмен, как я понимаю, у нас ничего путного нет. Так что придется обойтись тем, что есть. Тут ребята вчера на схрон бандитский наткнулись, так там все, что тебе надо, имеется, только фасончик, сам понимаешь, не твой, плоховато еще у местных бандюков с чувством прекрасного.

— У меня тоже, — пробормотал Лешка.

— Что тоже? — удивился Ведьмак.

— Плоховато с чувством прекрасного, — пояснил Звонарь. — Так что показывай, что там у тебя есть.

Через час, облаченный в черную кожаную куртку-косуху и кожаные же штаны, утыканные дурацкими стальными заклепками где можно, а где и нельзя, в просвинцованном плаще с капюшоном, Лешка-Звонарь был готов пуститься в путь к берегу Припяти. К той самой затонувшей «Ракете», где отыскал, будь они неладны, «мамины бусы», к осокорю, под корнями которого оставил все свое снаряжение, а главное — гитару. С виду — типичный бандюк. С оружием вот только повезло. «Чейзер-13» — хорошая и надежная машина, как раз для таких инвалидов, каким сейчас стал Лешка-Звонарь.

— Слушай, — серьезно сказал Ведьмак, — я, пожалуй, с тобой пойду. Как же ты без меня, подумай сам? ПДА твой, судя по всему, остался вообще между этим миром и тем, так что, даже если отметка от твоего тайника сохранилась, то она уже ни для кого ничего не значит. Дорогу прокладывать придется вместе, одному тебе в таком состоянии просто не справиться, тебе еще неделю в норму приходить, любой встречный-поперечный примет тебя за бандита, отбившегося от стаи, и шлепнет без лишних разговоров. Да и давненько я в тех краях не бывал, вдруг там что-то интересное обнаружится? В общем — хочешь ты или нет, а я с тобой. Ну, идем, что ли?

— Идем, — устало согласился Звонарь, уже привычно цепляя «мамины бусы» себе на шею и застегивая косуху.

Он и сам понимал, что одному ему скорее всего не дойти до разрушенного дебаркадера, с которого все и началось, и еще понимал, что идти надо, потому что некий круг должен быть совершен, замкнут, и только сделав это, он сможет вернуться к жизни вольного сталкера.

На этот раз они пошли, оставляя слева военные склады, обойдя по краю разлапистую радиационную аномалию, потом свернули влево от Темной долины. Они шли, не встречая почти никого — ни мутантов, ни людей, хотелось бы верить, что Зона от них устала и перестала обращать внимание. Здесь не было заметных аномалий, территория вокруг Припяти-реки казались необжитой, стайки слепых собак каким-то невероятным чутьем, почувствовав в Лешке-Звонаре человека двух Чернобылей, старались держаться в стороне. А может быть, в этих краях мутантам просто хватало друг друга и у них установилось своеобразное экологическое равновесие. Так ведь всегда бывает, если в естественные процессы не вмешиваются люди. Звонарь с Ведьмаком не вмешивались. А на третий день перехода они наткнулись на свежую стоянку наемников и поняли, что наемники двигаются туда же, куда и они, — к старому дебаркадеру.

Перехватить двух опытных сталкеров в пойме реки непросто, поэтому ждать их лучше всего было там, куда они непременно придут. Откуда наемники узнали, что Звонарь понесет артефакт на старое место, так и останется тайной наемников — у них свои способы получать нужную информацию. Впрочем, возможно, кто-то из сталкеров случайно набрел на схрон с Лешкиной гитарой, взять не рискнул — убьет Звонарь за свой инструмент, из реактора вылезет, из «карусели» вывернется, а накажет, — но кому надо стукнул. Неизвестно также, кто наемникам заказал Звонаря или артефакт или то и другое вместе. Ясно было только одно: наемников было шестеро — две боевые тройки, вооружены они были серьезно, двигались споро и целеустремленно. Так что схватки около затонувшей «Ракеты» было не миновать. И нетрудно было предугадать, чем эта схватка закончится.

— Вот что, — сказал Ведьмак. — Если мы выйдем прямо на твою стоянку, то перестреляют нас как пить дать. Шесть стволов против двух — такое только в компьютерных стрелялках бывает, да и там перезагрузка предусмотрена. А нам с тобой, брат-сталкер, никакой перезагрузки не полагается. Выйдем к Припяти ниже по течению, километрах в трех от твоего дебаркадера, встанем лагерем, переведем дух, а там, глядишь, появится Бакенщик. Может быть, согласится помочь. Ежели втроем, да с воды — глядишь, что-нибудь и получится.

— А моя гитара? — начал было Звонарь…

Не нужна наемникам твоя гитара, — жестко ответил Ведьмак. — Им «бусы» нужны. И еще ты сам, потому что ты там побывал, понимаешь?

— Нет, — честно ответил Звонарь. — Я-то им на кой черт сдался?

— В качестве живого доказательства, что мир изменить можно, если очень постараться.

— Но ведь у меня ничего не получилось!

А если за дело возьмется кто-то, у кого другие возможности, у которого все другое, кто-то, кто на самом деле давно рулит этим миром? Я не имею в виду Зоной, хотя он и Зоной старается рулить, так вот этот кто-то считает, что у него вполне может получиться. И всерьез намерен рискнуть. А для этого ему нужны «бусы» и доказательства, что они действуют. А добровольцы найдутся, вон у него целый «Монолит» добровольцев.

— А этот кто-то — он один или их много? — спросил Звонарь, понимая, что сморозил глупость.

— А ноосфера — это один или много? А если их несколько, этих ноосфер, — это тогда сколько «много»? Хватит, пожалуй, этой всей натурфилософии, ноосфера, к сожалению, почти всегда персонифицирована, — прервал разговор Ведьмак. — Давай выбираться к реке. Вечереет, может быть, Бакенщика встретим. Что-то мне совсем не хочется однажды оказаться в мире, который создадут существа, находящиеся в теплых отношениях с «монолитовцами», я в своем мире живу, и пусть он страшненький, этот мир, но он мой, я к нему привык и надеюсь изменить его к лучшему.

К вечеру они вышли к Припяти. Похоже, раньше здесь были покосы, множество брошенных тракторов и комбайнов усеивали пойму. Кое-где словно мамонты возвышались стога, к удивлению сталкеров совершенно нетронутые, словно и не прошлась по ним ни первая, ни вторая катастрофы. И твари Зоны их почему-то не обожрали. Подойдя к одному из таких гигантов, сталкеры услышали странное копошение, видимо, в стогах кто-то жил. Тревожить жильцов ни Звонарь, ни Ведьмак не решились. Живут — и пускай себе живут, хорошо хоть наружу не лезут.

Довольно неплохо сохранившиеся строения, автопарки, ремонтные и заправочные станции смотрелись странно и мертво. Мутантов тут почти не водилось, разве что из зарослей ивы-неумирайки выскочила пара кабанов, да и то не столько с целью напасть, сколько напугать — видимо, там у них было лежбище с поросятами. Бухнул «Чейзер» Звонаря, мокро просвистела гурда Ведьмака, и все было кончено.

— Зря ты вылез со своей стрельбой, — недовольно буркнул Ведьмак. — Я бы их и один без шума положил.

— А если бы нет? — спросил Звонарь. — Если бы не положил?

— Вот тогда и стрелял бы, — огрызнулся Ведьмак. — А теперь вот жди гостей со всех волостей!

— С каких еще волостей? — удивился Звонарь. — Тут вроде, кроме нас, и нет никого.

— А вон посмотри, — махнул рукой Ведьмак. — Идут предъяву делать.

И точно, с недалекого хутора появилась цепочка разлапистых фигур в шароварах и высоких шапках и не торопясь, вразвалочку двинулась к сталкерам. На поясах у странных бандюков болтались сабли. Метрах в десяти от сталкеров процессия остановилась.

— Вы кто такие и что здесь делаете? — гаркнул увешанный оружием здоровяк, видимо, старший.

— Путники, — скромно представился Ведьмак. — Идем к Припяти, на омовение, кроме того, у нас там встреча.

— Вот и идите себе, — милостиво разрешил старший, — только оружие, снарягу и хабар оставьте здесь. За проход через земли атамана Корокатыци полагается платить пошлину. А то вы не знали? А в праздники — даже двойную.

— А что сегодня за праздник? — поинтересовался Звонарь.

— День Нэзалэжности, — серьезно ответил бугай. — У нас теперь каждый день праздник, потому как мы теперь каждый день нэзалэжные! Ба! Да ты не тот ли подлюка, который у честных людей ценную бранзулетку потибрил? Тогда тебя надо арестовывать и тащить прямиком к пану атаману, а уж он-то, милостивец, разберет, что с тобой делать. Потому как мы не какие-нибудь антиобщественные элементы, а натуральные самопровозглашенные чернобыльские казаки.

— Ничего я ни у кого не крал, — уперся Звонарь. — Пропустите нас к Припяти, и разойдемся, как мирные люди.

— Не, люди добрые, он таки ничего не понял, — обратился маленький усач к громиле. — Придется объяснить.

И потянул из ножен саблю.

И тут Звонарь увидел то, чего больше видеть не хотел бы никогда.

Ведьмак выступил вперед, его гурда вылетела из ножен мгновенно, так, что никто даже и сообразить ничего не смог. После чего Ведьмак пропал, словно кровосос, ушедший в стеллс. То есть он не совсем пропал, иногда он появлялся рядом с очередным самозваным казаком, возникал словно из воздуха, чтобы хлестнуть клинком и опять пропасть. Наконец он остановился. Казалось, с рук его до сих пор стекал какой-то кровавый мокрый свист. Медленно, словно еще не осознав собственную смерть, падали тела самозваных казаков, тяжело дышал Ведьмак, а у Звонаря почему-то болели руки, словно он только что перетаскал целую поленницу.

— Ты что, озверел? — только и смог он спросить у Ведьмака.

Мастер меча всегда делает только один удар, сколько бы врагов его не окружало, — каким-то чужим голосом ответил Ведьмак.

Потом они долго молчали.

— Пошли отсюда, — наконец сказал Ведьмак, помолчал и добавил: — Я-то думал, мне это больше никогда не пригодится. Значит, ошибался.

10

Они вышли наконец к темной неласковой Припяти и даже развели небольшой костерок. Время Бакенщика еще не наступило, его время — темнота, а сейчас было светло, и в мутном небе над рекой только-только начали проступать первые, словно больные звезды. Кажется, река не хотела больше отражать небеса, как женщина, которая не хочет, чтобы ее больше любили, одевается в тусклые одежды и избегает отражаться в зеркалах. Наконец, стемнело и на серо-черной воде начали вспыхивать огни бакенов — красный-белый-зеленый-желтый-белый-белый-белый… Где-то вдалеке слышалось тарахтение старенького мотора, всхрипывание страшного чернобыльского пса, по своей привычке умостившегося на носу байды, но ни самого Бакенщика, ни его посудины видно не было. Потом на реку сполз густой желтоватый туман, так что огни бакенов сначала расплылись, а потом и вовсе растворились в нем, все цвета смешались, и река снова стала серой и неряшливой. А может, обманом был этот Бакенщик с его никому не нужными бакенами? Очередной аномалией, издевкой, шуткой Зоны…

Оставалось только ждать утра, чтобы отправиться к находящемуся километрах в трех вверх по течению дебаркадеру с притопленным корабликом на подводных крыльях, а там принять бой с двумя тройками самых отъявленных головорезов Зоны. Впрочем, ничего личного, заказчик всегда прав… Хотя если разобраться — вранье все это, и заказчик, бывает, ошибается, да еще как, и личного в наших поступках до фига, если не больше, только что об этом говорить?

«Мастер меча делает только один удар», — сказал Ведьмак, только не обязательно победный. Чаше бывает наоборот, а то всяческие мастера клинка и пули просто-напросто уничтожили бы этот мир. Впрочем, особого прока расстраиваться тоже не было. Ну и что, что завтра предстоит бой? Мало ли их, этих боев, довелось пережить и Звонарю, и Ведьмаку? А вот гитару было жалко. Что-то не доигранное осталось здесь, в Зоне, и от этого становилось стыдно, как от не отданного долга.

Утром они позавтракали хлебом и салом, добытым из казачьих котомок, и отправились вверх по реке. Что такое три километра для опытного сталкера? Полчаса небыстрым шагом, вот уже показались сгоревшие домики прибрежного поселка, а вот и сам дебаркадер с притопленной красавицей «Ракетой», вот он, знакомый осокорь, под которым Лешка припрятал амуницию и гитару, только встречающих что-то не было видно. И не слышно, кстати. Точнее, встречающие были, только не совсем те, кого ожидали увидеть Звонарь с Ведьмаком.

На единственной уцелевшей лавочке поселка сидела Катерина.

А у дебаркадера, словно челн легендарного викинга, была пришвартована байда Бакенщика.

— Ни фига себе! — только и смог сказать Ведьмак.

На Катерине было то самое светлое платье и босоножки на каблуке. И сама она была та самая «девочка с Кордона», вот только в лице что-то изменилось, не постарело лицо, просто за ним возникла некая глубина, нет, не глубина возраста, напротив, — это была глубина будущего, она чего-то ждала, ждала именно сейчас от Лешки-Звонаря. А Лешка стоял перед ней в своей дурацкой проклепанной косухе с «Чейзером 13» наперевес и никак не мог сообразить, что ему делать. Потом сообразил все-таки, отложил дробовик, расстегнул ворот косухи, выпростал нитку сияющих ровным молочным светом «маминых бус» и осторожно повесил на высокую, с ясной голубоватой жилкой шею.

— Вот теперь все, — сказал он.

— Спасибо, — засмеялась «девочка с Кордона».

— Жаль, что у меня ничего так и не получилось, — вздохнул Лешка. — Вечно у меня ничего не получается или получается что-нибудь не так…

— Но ведь ты пытался, — сказала она. — А это уже немало. А потом, если бы у тебя получилось, то не было бы ни меня, ни Валентина, ни тебя.

— Кто ты? — подумал он, потому что ему так показалось удобней. Слова мешали.

— Пока что не знаю, — честно ответила Катерина. — Наверное, какая-то часть того, что вы называете Зоной или ноосферой. Не самая несимпатичная, судя по тому, как ты на меня смотришь, есть и другие, пострашнее… Я рада тебе помочь и рада тебя видеть, но мне пора. И тебе тоже, вон Ведьмак уже весь извелся, а все делает вид, что ничего особенного не происходит, так ведь, посаженный отец?

Ведьмак буркнул что-то невразумительное, помялся, потом подошел и сказал:

— Ну что, больше, наверное, и не увидимся, правда ведь, дочка?

— Кто знает? — засмеялась Катерина, шагнула в сторону и пропала.

— Эй! — донеслось с дебаркадера. — А меня, стало быть, тут никто вообще в упор не видит?

— А где ты был, когда тебя ждали? — невежливо спросил Ведьмак. — И, кстати, куда ты подевал этих… шестерых?

— Вас, дураков, спасал. Я вот что подумал, — серьезно сказал Бакенщик, — работа у меня тяжелая, ответственная, хозяйство большое, мотор старый, латаный-перелатаный, так почему бы мне не обзавестись бесплатными работничками? Грести они, правда, покамест толком еще не умеют, но это ничего, на этот случай у меня хороший учитель имеется. И позвал: — Казбек!

Лютая чернобыльская тварь словно материализовалась на носу лайбы, повела красными глазами, и шестеро обтянутых синими комбинезонами спин вздрогнули и напряглись в ожидании приказа.

— Стрелялки ихние я утопил, на случай чего, — сообщил Бакенщик, — так что можете не искать. А то, что ваше, — оставил в целости и сохранности, да еще и от себя кое-что прибавил. А то ты, Звонарь, и не дойти можешь до своего любимого бара «100 рентген». Мы ведь теперь с тобой вроде как братья, оба и в старом Чернобыле, и в новом побывали. Ну, бывайте, еще свидимся, сталкеры!

И скомандовал бывшим наемникам:

— А ну, немочь бледная, весла на воду!

Лобастая тварь на носу тихо рявкнула, лопасти весел не в такт упали на воду и задвигались, оставляя на груди Припяти маленькие вытянутые эллипсы со светящимися водоворотами внутри, а байда понемногу втянулась в туман и пропала в нем, а потом туман начал рассеиваться, а когда наконец рассеялся, на реке остались тихо горящие огни бакенов. Красный, зеленый, белый, желтый, белый, белый, белый…

«Мамины бусы», — тихо сказал Ведьмак.

Под старым, изуродованном выбросами и радиацией осокорем обнаружились Лешкины пожитки в целости и сохранности. Поверх лежал редчайший артефакт «пузырь» — подарок Бакенщика. За «пузырь» у Сидоровича, да что там у Сидоровича, у любого барыги Зоны можно было требовать все что угодно, разве что мертвого не мог воскресить этот невзрачный с виду комочек слизи. И когда Звонарь только прикоснулся к нему кончиками пальцев, «пузырь» сам всосался в его израненное тело, после чего Лешка заснул и проспал целые сутки. И проснулся совершенно здоровым, только заново отросшие зубы зудели да жрать хотелось немилосердно.

Ни Катерины, ни Бакенщика на берегу, конечно, не было.

Зато был Ведьмак, поджаривающий упитанного чернобыльского поросенка, насадив его на лезвие своей гурды. То, что у поросенка уже пробивались две пары маленьких симпатичных рожек, сталкера, похоже, совершенно не смущало.

— Позавтракаем — и домой! — сказал Ведьмак. — А то ты после лечения какой-то уж больно тощий стал.

— Куда домой? — спросил Звонарь.

— Что-что, а уж дом-то мы с тобой сразу узнаем! — подмигнул ему Ведьмак. — Так что нечего рассиживаться, вперед!

— Только помни, Звонарь, — сказал Ведьмак, когда они шли через простреленную кипящими гейзерами раскаленную пустошь, — герой остается героем только пока не отыщет свой дом. Вспомни Одиссея, сына Лаэрта… Хотя откуда бы тебе его помнить!

— А другие варианты имеются? — серьезно спросил Лешка-Звонарь, перекидывая гитару на грудь.

— Имеются, — ответил Ведьмак. — Это когда герой умирает.

— Ну, тогда уж точно я в герои ни ногой, — засмеялся Звонарь. — Да и какой герой может получиться из бродячего музыканта?

— Это точно, никакой, — подтвердил Ведьмак. — А вот и Росток показался. Завернем на огонек, что ли? Интересно, готовит еще Тедди свой «флогистон» или нет?

— А то! — согласился Лешка. — Давненько я не играл ничего для тамошней публики. А играть надо, а то публика тебя забудет.