Блудный брат

20

Как бы мне этого ни хотелось, я не мог сказать о себе, что, вновь оказавшись в квартире Кашля, я чувствовал себя уставшим или утомленным — да, возможно, меня измучили скука и ожидание, но даже при полном отсутствии склонности к самокритике я бы не сумел убедить себя, что трое суток, проведенных там, измотали меня физически. Больше того — в конце вторых суток с тоски устроил себе небольшую пробежку по окрестностям, что, впрочем, ничего не изменило, кроме моего отношения к подобного типа развлечениям; раньше я считал их глупыми, теперь же — просто идиотскими. Меня утешала лишь одна-единственная мысль — что компу и нескольким сетям в этом чужом мире по ту сторону досталось еще больше, чем мне. Сейчас я сидел за компом Кашля, от отчаяния пытаясь впихнуть в него все известные мне пароли, дававшие доступ к закрытым и защищенным базам данных, но у меня не было никаких иллюзий относительно результативности моих действий. Я нуждался в чуде, импульсе, информации. Было три часа ночи, не было никакого смысла наносить визит в салон гениальной семейки, но — хотя они об этом они еще не знали — завтра их ждала встреча с серьезным клиентом.

Тьюрлип-пип-пи-ип!

Я подскочил на диване, собственно, подскочило все во мне, внутренности, скелет, забулькали кровь, желудочный сок и моча. Назло себе я не стал прослушивать запись разговора, пошел в ванную и «спокойно» облегчился, но сразу же после возвращения включил воспроизведение записи. Кто-то откашлялся — этот кашель был мне хорошо знаком.

— Эй, неплохо бы было, чтобы ты уже был там, — сказал сержант. — Не знаю, что с тобой, но этот твой двойник начинает дергаться. Пока что его осмотрел терапевт, но боюсь, что пришлют психиатра. И вообще… — Он протяжно вздохнул. Мне стало жаль старину Кашля, на которого свалилась задача, недоступная его пониманию и не вполне для него разрешимая. — Я еще десять минут буду у абсолютно надежного телефона, можешь перезвонить…

Прервав выслушивание жалоб Кашля, я нажал клавишу обратного звонка и несколько секунд спустя услышал его возбужденное: «Алло?!»

— Можешь мне организовать какой-нибудь транспорт? Чтобы я как можно быстрее оказался у вас?

Похоже, я озадачил его больше, чем предполагал, кроме того, возможно, он ожидал приветствий типа «Расскажи, как дела?», «Привет, что нового?» и тому подобное. Он немного подышал в микрофон, потом громко засопел, пытаясь скрыть то ли облегчение, то ли радость.

— Через сорок минут буду в сквере у дома, — сказал он.

— Хорошо, но скажи, расследование дало какие-нибудь результаты? Кто взорвал нашу казарму?

— Неизвестно, мы знаем лишь, что это была небольшая ракета с самонаводящейся головкой. Кто-то затратил немало усилий, чтобы снабдить ее специальными камерами с зарядом, который должен был уничтожить следы применения ракеты. Ему не повезло — одна из камер взорвалась с опозданием, и заряд не детонировал. Наши специалисты…

— Извини, но в таком случае, если кто-то пытается уничтожить людей из твоей части, то неплохо бы было, чтобы я как можно быстрее добрался туда. У меня там… друг.

— Угу. Понимаю — не болтай зря, старик, только давай дуй сюда, да? — Я рассмеялся. Впервые за неделю кому-то удалось меня рассмешить. — Смейся. А я тебя удивлю, поскольку уже пять минут как еду. Ну и как?

— Отлично, я иду в сквер.

— Скажи еще, чисто ради любопытства — кто этот твой приятель?

— Бобби Друдман…

— А! Ладно, я уже спокоен…

Я отключился, собрался с мыслями, поскольку только это оставалось еще не собранным, и вышел из дома. Не спеша обходя здание, я внимательно пригляделся ко всем подозрительным местам, где удобно было бы устроить засаду, но мои потенциальные противники рассуждали иначе, во всяком случае, ничего подозрительного я не заметил. Не докучали сирены, не мешали спешащие в убежища толпы. Кашель сейчас наверняка подъезжал к окраине города. Я лег на густой газон и достал сигареты.

Брошу курить, подумал я. Как только вернусь из этого неудачного во всех отношениях путешествия в странный мир, не настолько чужой, чтобы я чувствовал в нем себя неуютно, но и настолько не мой, что я повсюду видел какой-то подвох, что бы ни случилось, и начинал верить в неудачный конец своей миссии. Все к черту. Такого ощущения у меня еще не было, пожалуй, никогда в жизни, я всегда чувствовал, в каком месте рвется нить логики и здравого смысла. Теперь же мне казалось, будто все то, из-за чего я покинул дом, происходит в несколько смещенной относительно меня плоскости. Словно я хочу послушать музыку, включаю плеер, вставляю диск, но розетка находится на другом этаже — и я стою, не зная, что делать, и к тому же рискуя тем, что кто угодно может меня обвинить в том, что я нахожусь в его жилище. Я закурил, но в то же мгновение послышался автомобильный сигнал, и я вскочил. Старый «ленмикен» моргнул фарами, раз, второй, третий… Затем последовала серия вспышек, которую следовало прочитать. «О… У… Э… Н…» Я направился к «ленмикену», бросив вокруг несколько осторожных взглядов. Дверца открылась, как только я оказался рядом с машиной. Внутри было темно, но у меня уже не было выбора, и я сел в автомобиль. Машина сразу же рванула с места. Кашель на мгновение обернулся, сверкнув стертыми зубами и ромбами на погонах.

— Хорошо, что ты тут, — искренне сказал он. — Я боялся, цел ли ты… — Посмотрев по сторонам, он резко свернул на шоссе, и мы помчались, включившись в плотный поток автомобилей. Был вечер пятницы, и все рвались на природу, которую в течение недели использовали словно последнюю шлюху. — Знаешь, как тут дерьмово?

— Почему? И скажи — ты тут давно?

— Два года, не спрашивай почему — нашей армии я был уже больше не нужен…

Я понял, что Кашель знает, что находится не в «нашем» мире, и обрадовался — легче будет общаться. Я перебрался на переднее сиденье. Стекла в машине были зеркальными, и никто не мог меня в ней заметить.

— А почему дерьмово?

— Не знаю, понимаешь? И это больше всего действует мне на нервы. Вроде бы все точно так же, может быть, несколько мелких различий в истории, и это все, чем отличаются наши миры. Мы должны прекрасно чувствовать себя здесь, а они — у нас. Но судя по тому, что я знаю, то — да, им действительно нравится наша сторона. А я? Я тут, братец, чувствую себя так, словно проездом в какой-то вполне нормальной, но чужой стране. Как бы тебе сказать?.. Будто я их понимаю, но приходится напрягаться, чтобы до меня дошло все, что они говорят, соображаешь? Как будто их язык — не мой язык, хотя на глаз и на слух все совпадает, нет ни единого слова, которого бы я не понял, и ни разу не было такого, чтобы кто-то не понял меня. — Мы выехали из города, нам осталось проехать лишь короткий отрезок автострады. — Не знаю, будто страна призраков, какая-то чертова магия, кто их разберет? Мне здесь не по себе. — Он ударил ладонью по рулю. — Я был рад тебя здесь увидеть, — сказал он, повернувшись ко мне, и широко улыбнулся.

— Да уж конечно, если сам сидишь в заднице, то будешь рад, что и другой туда угодил, — неуклюже съязвил я.

— Нет, я просто подумал, что ты соберешься отсюда сматываться. Когда-нибудь. Рано или поздно.

— А-а, понятно! — Я хлопнул рукой по лбу. — С удовольствием заберу тебя отсюда.

— Ну! — бросил он. Если бы я его не знал, то сказал бы, что до этого он был на меня обижен, и лишь секунду назад между нами воцарился мир. — Впрочем, от меня ведь немало пользы, верно?

— Кто тебе наговорил такую чушь, Кашель? — Мы приближались к базе. — Лучше скажи — не будет проблем с тем, чтобы провезти меня в часть?

— Никаких.

— Странно. Черт побери, почему? Ведь если в эту часть нелегально перебрасывают людей из другого измерения, то здесь должны быть порядки куда серьезнее, чем на любой военной базе, так?

— Верно, я сам об этом думал. Может, не хотят вызывать подозрений повышенной бдительностью? А кроме того, я тебе говорил — это какая-то весьма странная компания, может, не все обо всем знают? Или взять эту войну с космическими пришельцами — никто их не видел, никогда. Во всяком случае, так называемому общественному мнению не предъявили ни одного урода из космоса, а корабли, которые я видел, точно так же могут быть глыбами замерзшей мочи, вылитой в космическое пространство. Но все послушно спускаются в бункеры, словно заводные марионетки, хотя никто не бомбардирует их города. Не знаю, может, вся эта война — сплошной обман.

— Может, ты и прав, Кашель, хотя довольно проблематично обмануть целый земной шар, но умоляю — давай займемся сейчас прикрытием собственных спин и того, что ниже. Нам нужно въехать на территорию, вывезти моего двойника, а потом заняться организацией возвращения. Ты знаешь кого-нибудь из их транспортной команды?

На секунду оторвав взгляд от шоссе, он посмотрел на меня и сразу же — почти вслепую — свернул в ответвление автострады. До части оставалось еще несколько минут езды. Почти половину этого времени Кашель провел в раздумьях, затем покачал головой.

— Нет. Они ни с кем не общаются. Привозят, выгружают и уезжают. Только тогда мы можем туда войти.

— Номера машин? Какие-нибудь имена?

Он снова покачал головой, и я оставил его в покое. Мы подъезжали к воротам, а я не знал, каким образом мне предстоит их преодолеть. Толкнув Кашля локтем, я спросил его об этом, но он меня проигнорировал. Я сел поудобнее и изобразил на лице скучающее выражение. Кашель нажал на приборной панели две неприметные кнопки, видимо, приводя в действие закодированный сигнал-пропуск. Я спросил об этом сержанта, когда мы сворачивали в сторону наших казарм.

— Да, проверка осуществляется на ходу, — подтвердил он мою догадку.

«Хорошо, — подумал я, — есть на чем уехать отсюда, не вызывая ненужной паники. Зато пока не с чем, и неизвестно, когда. Детали».

— Остановись как можно ближе к лазарету. — Я огляделся по сторонам. — Он там? — показал я головой в сторону здания. Сержант кивнул. Становилось все темнее. Я подумал, что через несколько минут нам придется отказаться от общения кивками, поскольку в наступающих сумерках мы ничего не увидим. — У тебя есть какая-нибудь идея, как его оттуда вытащить?

— С ума сошел?! У парня подозревают паранойю, он опасен своим непредсказуемым поведением, а ты…

— Ясно. — Я положил руку ему на плечо и сжал. — Ладно. Тогда иначе — как я могу к нему пробраться?

— А это совсем другое дело! — Он выдернул руку и потянулся к дверце. — Видишь то окно? Наполовину затемненное? — Я утвердительно буркнул. — Когда жалюзи поднимутся до конца, сможешь забраться в палату.

Он выскочил из машины, машинально поправляя мундир, быстрым шагом подошел к дверям здания и скрылся за поблескивавшей отраженным светом стеклянной дверью. Я спокойно подождал две минуты, затем, уже менее спокойно, еще две. Пересев на место Кашля, чтобы быть ближе к выходу, я начал отбивать пальцами быстрый ритм на руле, но тут на светлом фоне появился чей-то силуэт, жалюзи дрогнули и поползли вверх. Выскочив из машины, я подбежал к стене. Подпрыгнув с разбега, я схватился за нижний край рамы и подтянулся. Четыре секунды спустя я был уже в палате. Кашель с мрачным видом стоял у двери, и я чувствовал, что каждый, кто вошел бы в палату, угодил бы под тяжелый кулак ветерана американской армии. Оуэн Второй, или Олдос, лежал на койке, уставившись в потолок и что-то беззвучно шепча. Подойдя к нему на цыпочках, я осторожно наклонился, но он никак не реагировал на мое присутствие, не удалось мне и понять, что он бормочет. Бросив сержанту ободряющий взгляд, я потянул Олдоса за руку, и тот сел, почти не сопротивляясь. Надо сказать, что манипулировать собственным трехмерным зеркальным отражением было не слишком приятно. Поправив подушку, я обнял Олдоса и приложил часы к его уху. Я мог лишь молиться о том, чтобы после сеанса с Лимдред гипнотизер сработал хотя бы еще раз. Включив воспроизведение гипнотизирующих последовательностей Робина, я велел Кашлю:

— Запри дверь, и если даже сам президент будет корчиться от нетерпения, никому не открывай.

Сержант еще до этого встал боком к двери, блокируя ее ногой; он запер дверь и слегка изменил позу, поставив ногу плотнее к двери. Я мог быть уверен, что даже если кому-то удастся ворваться в палату, то это будет означать, что действительно не существовало абсолютно ни одного способа его остановить. Я вернулся к проблеме номер один.

— Олдос, когда я скажу: «Семьдесят семь и три седьмых», ты проснешься и поедешь к себе домой, к жене. Ты не будешь ничего помнить, кроме того, что у тебя два дня жутко болела голова и ты взял неделю отпуска, чтобы съездить в горы, отдохнуть. Но ты соскучился по Лимдред и потому вернулся через четыре дня. Ты не будешь помнить, что был в больнице… — Я подумал, не оставить ли Олдосу больничные воспоминания, туманные и нечеткие, но прекрасно заполнявшие его отсутствие, однако решил, что кто-нибудь, может быть врач или Лимми, может проверить, и окажется, что ни в одной больнице в радиусе двух световых лет такого пациента не было. Я отказался от своей идеи. — Повтори.

Неожиданно бодро, четко и точно он повторил инструкции. Часы действовали отменно, а сам объект подсознательно радовался при мысли о том, что вырвется из наших лап. Тем не менее я велел повторить все три раза, потом подмигнул Кашлю:

— Теперь самое сложное — берешь этого типа и везешь к себе, возле дома стоит голубой «форд-фрон-тьера». Запихнешь его туда и повторишь набор цифр, помнишь? — Несмотря на его утвердительный кивок,

я схватил прицепленную к карточке Олдоса ручку и нацарапал «77и 3/7» на ладони сержанта. — Потом вернешься сюда и поможешь мне выбраться из этой клетки. — Я обвел рукой палату. — Самое позднее завтра я должен быть в своем отряде. А кстати, там что-нибудь происходит? Где они сейчас?

— Почти ничего — зализывают раны, у каждого какие-то есть. Один погибший, ну и ты… — он показал глазами на Олдоса, — тяжелее всего пострадал. А разместили их сейчас в секторе 12A-07L, это у границы базы. — Он показал рукой направление.

— А вообще, как вы выкрутились из этой ситуации — насколько я понимаю, общественность официально не информируют о поставках наемников из-за завесы между мирами?

— Что за проблема? Взрыв небольшого склада с боеприпасами.

— Ну ладно, бери его. Стой! — Я содрал с безвольного Олдоса пижаму и кое-как впихнул его в свою-его одежду. — Теперь можешь брать.

Я помог вытолкать двойника через окно, а потом прыгнул в койку с историей болезни в руке. Просмотрев краткие сведения о лечении, я запомнил, что не стоит слишком открыто показывать левое предплечье, поскольку там должны находиться три синяка после инъекций, и сделал себе их имитации, сильно пососав кожу на сгибе руки, а это не так просто. Я вбил себе в голову, что не помню ни лечения, ни самого пребывания в лазарете, поскольку двое суток был без сознания, остальное было несущественно или вообще глупо — например, клизма. На черта делать клизму жертве взрыва? Никакого смысла, разве что в армии. Бросив карточку на пол, я улегся поудобнее. Стоило бы сообщить Будде, что я снова пришел в себя, а также о ходе расследования и моем огромном желании вернуться в свой родной мир. Однако я предвидел бурную реакцию Будды на подобную информацию и отложил споры с ним на потом. Растрепав себе волосы, я лег на бок, пытаясь думать о деле — о Будде и его странном нежелании ознакомить меня с причинами, по которым мы рискуем жизнью в мире, где никто нас не знает и знать не хочет. О Ласкацио, который растворился в воздухе, как только пересек границу между мирами, так же, впрочем, как и Красински. О нимфоманке Лимдред. О Кашле. Снова о Будде. О Филе и Пиме. О Филе и Пиме, о Филе и Пиме…

Что я тут делаю? Мне… черт возьми, уже немало лет, я добился так называемых успехов, во всяком случае, швейцар в «Уолдорфе» не вызывает при виде меня полицию, а сам вышвыривает на улицу. У меня есть сын, и нет никакой мотивации заниматься чем-либо, кроме… кроме… Неважно, мне просто не хочется — и это самое главное — гоняться за какими бы то ни было преступниками.

Я сел на койке и машинально поискал сигареты. Похоже было, что в этом помещении принимаются весьма важные для меня решения, но все происходит как бы без моего участия; прежде чем я успел привести в порядок мысли, облечь их в понятную самому себе форму, уже стало ясно, что я намереваюсь сменить прежний образ жизни. Коснувшись лба, я ощутил на нем холодный пот. Я вслушивался в себя, сердце подпрыгивало в груди не слишком ритмично и уж точно быстрее обычного, словно я его напугал самой возможностью смены образа жизни. Я отбросил одеяло, намереваясь выйти в коридор в поисках сигарет, и тут же снова быстрым движением натянул его на себя — кто-то толкнул дверь, некоторое время ничего не происходило, затем я услышал: «Ладно, загляну туда потом… Через пару минут! Здесь ненадолго…»

«Похоже, ты ошибаешься, приятель», — подумал я.

Он быстрым шагом вошел в палату и удивленно остановился. Костлявый, несимпатичный, худой. Если бы он встал боком, мог бы вообще исчезнуть из виду, словно персонаж мультфильма. Машинально поправив полы халата, он на мгновение застыл в классической позе Наполеона-пальцы, вцепившиеся в лацканы… Нет, Наполеон, кажется, держал одну руку за полой? Доктор шагнул ко мне, вновь обретя самообладание.

— Вы хорошо себя чувствуете? — не то спросил, не то констатировал он.

— Сейчас — да, у меня только что прошел такой приступ головокружения, что я думал, что… О господи, у меня все еще язык заплетается, — беспомощно улыбнулся я.

Врач в два прыжка оказался возле меня, выдернул, не спуская с меня испытующего взгляда, наконечник зонда и прижал к запястью. Посмотрев на монитор, он покачал головой.

— Вас беспокоит мое хорошее состояние или плохое? — Мне нужно было как можно быстрее убраться с минного поля, которое представлял собой лазарет, и я намеревался добиться этого любыми средствами, например доведя доктора до бешенства.

— Должен сказать… — благоговейно начал он. Стряхнув его руку и зонд с моего предплечья, я сел.

Мне удалось одним движением отодвинуть врача и встать.

— Где моя одежда?

— Не шутите…

Я схватил доктора за руку и дернул вверх, уставившись яростным взглядом в его блуждающие глаза:

— Я спрашиваю: где одежда?

— Т-там…

Отпустив его, я быстро подошел к шкафу, сбросил пижаму и, пряча предплечье от его взгляда, начал одеваться.

— Доктор, у меня нет времени валяться на койке. — Я на мгновение прервал процесс одевания и нахмурился. На данном этапе следовало завоевать расположение врача, мне не хотелось иметь проблем с выходом из лазарета. — А собственно, как я сюда попал?

Вновь обретя самообладание, он опять поправил лацканы и выпятил грудь, что при его худобе выглядело довольно забавно.

— Был взрыв, не помните? — Он пронзил меня подозрительным взглядом. Я заправлял рубашку в брюки, и у меня нашлось время лишь на то, чтобы покачать головой, я даже особо не заинтересовался информацией о взрыве. — Вы контужены…

— Был контужен! — Я до такой степени подчеркнул слово «был», что по нему, словно по мосту, могла бы проехать полевая кухня. — Я прекрасно себя чувствую и ухожу.

— Уверен, что… — возразил доктор.

— Поздравляю! Многие в наше время испытывают проблемы с уверенностью в себе. — Я надел ботинки, подошел к врачу и потряс ему руку. — Спасибо, доктор.

Он выдернул руку, залившись пурпурной краской. Внезапно я осознал, что нахожусь в армии, и вся моя тактика могла швырнуть меня под гусеницы армейских отношений. Я бросился к двери; уже в коридоре меня догнал тонкий писк доктора, видимо, у него имелись претензии к моему отданию чести и еще чему-то, но в подробности я уже не вдавался. Преодолев бегом коридор, я замедлил шаг перед поворотом, выглянул и, не видя никого, кроме прикрывшегося газетой дежурного, спокойно миновал его, жестом разрешая не вставать. Похоже, он меня даже не заметил и уж наверняка не собирался вскакивать, чтобы отдать честь.

Впрочем, он был старше меня по званию.

Выскочив на улицу, я помчался бегом. Вряд ли врачу хотелось бы нарушать спокойствие в части, столь важное в армии, тем более что я не пытался уклониться от службы, а как раз наоборот, и к тому же быстро скрылся у него из виду. Свернув за угол, я проверил наличие перед собой пространства для маневра и побежал в направлении, указанном мне чуть меньше часа назад. Десять минут спустя я стоял у калитки, ведшей в наш сектор. Часовой считал мой код с идентификатора, сверил со списками личного состава и пропустил без каких-либо возражений. Я уже давно пришел к выводу, что чрезмерное доверие к компам погубит эту страну — чрезмерное доверие к компам и шутники-бармены. И болтуны-бармены. Да и вообще это не моя страна, сообразил я, лишь ее нечеткая, словно мутное отражение в запыленном зеркале, копия.

Первым меня заметил сидевший на подоконнике Хьюгональд Лоботри, помахал рукой и сказал что-то кому-то в комнате. Прежде чем я дошел до здания, меня уже довольно радостно приветствовали улыбающиеся физиономии почти всего нашего отряда. Я подумал, что если у меня ничего не получится, то они почти наверняка останутся здесь, и почти наверняка на всю жизнь. Мне стало неприятно, словно я облился холодным киселем, и этого ощущения не могло нейтрализовать даже осознание полной добровольности выбора, сделанного моими «коллегами» по отряду.

Будда настиг меня в коридоре, шумно похлопал по спине, едва не наставив на ней синяков, не спуская с меня испытующего взгляда и, похоже, намереваясь сразу на месте задать несколько важных вопросов. Я тоже несколько раз хлопнул его по спине, стараясь выбить из легких запас воздуха, что мне удалось, — не задавая никаких вопросов, он потащил меня к выходу.

— Мы думали, ты уже копыта отбросил! — крикнул кто-то сзади. Я обернулся и замедлил шаг, увидев Суинберна. Будда пытался тащить меня дальше, но я вырвал руку. — У тебя даже следов на морде нет, — восхищенно сказал Попкорн, тряся мою лапу.

— Не затем у меня морда, чтобы на ней следы носить, — сказал я первое, что пришло мне в голову, и почти сразу же подумал, что стоило бы подождать чего-нибудь поумнее, но в данном обществе сошло и это. — Мне отшибло память, но теперь, когда я вас вижу, то думаю, что это был акт милосердия со стороны моего разума, а не результат контузии.

— С-с-сукин… кот! — восхищенно сказал Попкорн. Я сам вынужден был признать, что даже столь легко заработанные аплодисменты доставят ему удовольствие. — У тебя, дружище, язык как моя теща! Если бы моя старуха, вместо того чтобы швыряться в меня тарелками, столь изящно огрызалась, я бы просто сидел рядом с ней и самое большее — покатывался от хохота.

— Ты бы ее убил через два дня. — Будда потянул меня за руку, выволок за дверь и повел вдоль стены за угол. За ним словно тянулся быстро сгоравший бикфордов шнур, взрыв любопытства Будды должен был произойти самое позднее через несколько секунд. Свернув за угол, он пошел вперед по узкой тропинке среди неподстриженной травы, к сваленным вместе нескольким будкам для часовых. Все говорило о том, что наш отряд действительно очутился на самой периферии базы. Будда первым сел на перевернутую будку. — Нашел что-нибудь?

Я наморщил лоб:

— Что-нибудь? Я искал человека, а не что-нибудь…

— Не раздражай меня. — Автоматическим движением он достал пачку сигарет и закурил. Это были движения стопроцентного курильщика, он ловко втягивал дым ртом, одновременно выпуская его из носа, к тому же он еще вертел сигарету вокруг указательного пальца и то почесывал под носом, то поглаживал выбритые виски. Он очень, очень волновался. — Я имею в виду — что-нибудь о человеке, доволен?

— Естественно, я жить бы не мог без твоих точных сведений.

— Перестань! — Он швырнул сигарету на землю. — Говори по-человечески, а то… — Он осекся, но я видел, что он понял, что опоздал.

Внимательно приглядевшись к небольшой россыпи искр от сигареты, я затоптал несколько ближайших и посмотрел на Будду:

— Что-то у тебя, братец, с головой. Ты меня не нанимал, и я к тебе с помощью не навязывался. Что не означает, что я не прилагал никаких усилий к этому твоему делу. Попросту говоря — ничего поделать не могу.

— Извини, — поспешно сказал он. — Я дурак и свинья. Извини… Но почему ты ничего не можешь поделать?

— Послушай, без хороших отмычек в военные базы данных мне не проникнуть, а с плохими я даже не стану пытаться, поскольку до меня доберутся по моим же собственным следам. Идем дальше — у меня нет здесь таких же возможностей, как там, у себя, и при каждом шаге я чувствую себя так, словно ступаю по тонкому льду. Этот мир лишь на первый взгляд напоминает наш, еще два дня, и я допущу такой промах, что самый глупый гражданин выдаст меня властям просто из жалости. Понимаешь? Твой враг смылся, и я не знаю, как его догнать, ясно?

— Дер-рьмо! — рявкнул он и закурил очередную сигарету. — Быстро же ты отказываешься, — язвительно заметил он, видимо пытаясь спровоцировать меня на доказательство моей правоты. Однако в диспут я вступать не собирался. — Я не заметил тут ничего такого… Такого, чего не было бы у нас. Ты здесь в первый раз…

— А хы в какой? — не выдержал я. Он возмущенно дернул головой.

— Ну так не болтай зря, ибо я тебя сейчас завалю простыми примерами: женщины у них не носят брюк, они едят белых куропаток и оранжины, а в теннис играют на троих; у них иная ментальность, они замкнуты, словно англичане, и верят в амулеты, которые должны защищать их даже от вторжения из космоса, впрочем, никаких следов этого вторжения не видно, так что амулеты действуют. Хватит примеров? — Он молчал. — Знаю, все это поверхностно и несерьезно, мы привыкли считать, что иной мир должен быть принципиально иным. И этот наверняка тоже, только мы, изолированные от него, еще не заметили разницы. Потому это столь опасно. В любой момент мы можем сделать что-нибудь, сказать что-нибудь, что нас прикончит. Кроме того, мне кажется, что кто-то — под видом управления страной, находящейся в состоянии космической войны, — подавляет здесь так называемую демократию, постепенно переходя к авторитарному руководству. — Выдав все это на одном дыхании, я сделал два шага и сел, так чтобы видеть нашу казарму и профиль Будды. — Не забывай также о взрыве в нашей казарме, ибо она взлетела на воздух отнюдь не по причине избытка нашей доброй воли. Понимаешь? В любой момент здесь может что-то случиться, а мы будем в самом центре событий, поскольку находимся в армии. Именно такое у меня предчувствие, и я хотел бы от него избавиться как можно быстрее и радикально. Надеюсь, теперь уже все ясно.

Будда покрутил каблуком в земле, затем вытащил каблук из образовавшегося углубления и повторил ту же операцию рядом. Держа в зубах зажженную сигарету, он вертел большими пальцами, сплетя остальные. Выглядел он слегка чужим, если вообще можно говорить о том, что раньше он мне был близко знаком, и каким-то парадоксальным образом, возможно, именно из-за этого налета чуждости, начал вписываться в окружающий меня мир. Я едва не тряхнул головой, отгоняя странные мысли, и лишь набрался при этом уверенности, что само мое намерение прогнало прочь какую-то важную мысль, что я почти сформулировал весьма существенный тезис, но от него осталось лишь мимолетное общее впечатление. Слабый ветерок прошелся по верхушкам высоких стеблей, по нашим затылкам. Для этого времени года, географической широты и поры дня было необычно тепло, но я бы не назвал это тепло приятным, может быть, оно предвещало грозу? Может, заморозки? Или старость. Подумав с минуту, я решил, что брошу курить, только когда вернусь в свой мир. Здесь, ввиду отсутствия «ГГ», такое решение не было бы добровольным и потому, скорее всего, не имело шансов на успешную реализацию. Я достал «марльборо» и закурил; новое дуновение ветерка быстро унесло дым прочь. Будда продолжал дымить, вглядываясь в истоптанную его каблуками землю, и о чем-то напряженно размышлял; я надеялся, что он не пытается найти какие-либо аргументы в пользу того, чтобы задержаться здесь. Мысль о возвращении вызывала у меня радостное возбуждение, словно у ребенка, соскучившегося по дому после не слишком удачных каникул. Удар по моим намерениям я наверняка бы ощутил весьма болезненно и среагировал бы достаточно резко. Будда, однако, молчал. Злорадно молчал, как сказала бы Пима. «Черт побери, — подумал я, — уже сегодня я начну искать выход из этого мира».

— Значит, ты убежден, что здесь мы уже ничего не добьемся?

Вопрос Будды застиг меня врасплох, словно я забыл, что он обладает даром речи.

— Э-э? Гм-м… Ничего, да — ничего.

— Ну так что будем делать?

Меня обрадовал его прагматизм, явно развившийся под моим влиянием.

— Что ж… Я выясню, как отсюда выбраться и куда ехать, чтобы попасть к проходу. Заберем Кашля…

— Что?

— Заберем сержанта, — повторил я, одновременно добавив к голосу вопросительную интонацию: «Имеешь что-нибудь против такого плана?» и угрозу: «А может, ты имеешь что-нибудь против такого плана?!» — Впрочем, ему легче будет добраться до места переброски. И не придется красть машину…

— Как хочешь. — Он резким движением швырнул окурок в траву. — Честно говоря, сомневаюсь я, что от твоего сержанта будет какая-то польза…

— Почему?

— Он мне напоминает человека, получившего в подарок часы, которые могут отстать на секунду за миллион лет. А он спрашивает: «А где ручка для регулировки?» — Схватив несколько длинных стеблей, он выдернул их из земли, тут же отбросил в сторону и схватился за следующие.

Я почувствовал, что начинаю закипать, и несколько раз глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, но это не помогло — Будда и его раздражающее поглаживание кончиком пальца под носом, Будда и его столь же раздражающие слова, и вообще сам Будда возбуждали сегодня во мне примитивную агрессию. Я откинулся назад, опираясь локтями о лежащую будку, — из этой позы трудно кого-либо ударить.

— Можешь делать что и как хочешь, но я отсюда сваливаю. У меня такое предчувствие, что…

— Засунь его себе в задницу! — рявкнул он, вскакивая на ноги. — И воткни следом все свои заумные идеи, рассуждения и размышления, ясно? Можешь вывалить это куда угодно, только не мне на голову, найди себе другого, кто станет слушать все твои идиотские теории, которые у тебя есть на каждый случай, — теория посещения туалета, теория исповеди в церкви, теория скорости света, теория управления современными женщинами, теория самовоспитания аутичных детей…

— В автомобилях! — прервал я его. — Не забудь об аутичных детях в автомобилях. — Я встал и, обойдя побагровевшего Будду, направился в сторону казармы. Честно говоря, взрыв Будды меня обрадовал — он успешно освобождал меня от обязанности что-либо делать. Я мог спокойно возвращаться домой, к начатой повести, к борьбе с дурной привычкой, к внуку писателя из Европы, к собственному джину с тоником или без него, в зависимости от настроения и потребности. — Мне не следует этого делать, но я тебе еще раз скажу: ты не думаешь, дружище, не думаешь. В данный момент твоя энцефалограмма напоминала бы след от испачканных в туши грабель. Пока!.. — бросил я через плечо.

Ответа не последовало, и я почувствовал себя словно солдат с бесплатным билетом на поездку домой. Едва не рассмеявшись, я сорвал травинку и надкусил. Неопределенный растительный вкус разлился во рту, я пососал надкушенный стебель и сплюнул, но без злости, просто чтобы подчеркнуть хорошее настроение. Солнце почти полностью скрылось за горизонтом, ветерок подул еще раз, но почти сразу же стих, испустив последний вздох в высокой траве. Нужно найти Кашля, подумал я. Пусть попробует разнюхать путь к бегству или скажет мне, кто его знает; я пребывал в таком настроении, что даже выбил бы из шефа мафии — налоги, из священника — признание в прелюбодеянии с ведущей колонки о хороших манерах в еженедельнике для женщин, а из луковицы — слезы. Я был способен на многое, чувствуя приближение парома, который отвезет меня на мой берег. Там…

Что-то ударило меня в плечо, рвануло на себя. Прежде чем я успел среагировать, Будда развернул меня к себе и ударил кулаком в правую скулу. Мгновенно остановив движение парома и выбивание признаний из мафиози, священников и луковиц, я прикрылся рукой от удара в другую скулу. В обычной ситуации я без лишних церемоний ударил бы ногой, целясь в любимое слабое место, сейчас же я поколебался, и это стоило мне еще одного удара. На этот раз кулак Будды угодил мне в грудину, самое твердое, что у меня есть, кроме принципов, но все равно стало больно; я понял, почему средневековые ворота с такой ненавистью относились к таранам. У меня не было выбора, и я, широко расставив ноги — должен признаться, с радостью, — отклонился, переместился вправо, сразу же затем влево и еще раз вправо. Это дало мне полторы секунды, чтобы прийти в себя после трех ударов. Будда быстро реагировал на все мои движения, он не собирался зря молотить по воздуху руками и потому на мгновение прекратил выстреливать в мою сторону кулаками. Ну что ж…

Оп-па! Первый ход — баланс телом, прямой справа примерно в нужном направлении, обманное движение, нет — попал! Будда, похоже, поверил, что будет следующий, еще лучше. Сразу же — слева в корпус. 0-опс! Я получил удар в печень, силой воли подавил эхо, отдавшееся аж до самого мозга, пнул изо всей силы и вновь с удивлением обнаружил, что нога угодила в ребра Будды. Предположив, что противник не ожидает от меня столь нечетких движений, я проверил свою догадку, молниеносно пнув в другую часть ребер, нет — он уже был готов. Ладно, уворачиваемся, отходим, уворачиваемся, злость на лице, еще раз уворачиваемся. Хук в сердце, его всего тряхнуло, неплохо, прямой слева в лицо, такой же справа и еще по разу. Хук в солнечное сплетение, ну и мягко же пошел! Противник что-то вякнул, не застонал, просто как-то странно взвыл и застыл с раскрытым ртом. Я хотел воспользоваться случаем и нокаутировать его, но с ним еще не было покончено. Откинувшись всем телом назад, он пнул меня в бедро. Туда, куда он метил, он не попал, и я поблагодарил за это бога, но благодарил слишком долго — Будда замахнулся и ударил меня в челюсть. Под черепной крышкой кто-то будто взорвал несколько килограммов тротила, из глаз брызнули искры, во рту заскрежетали обломки зубов. Рефлекторно отклонившись назад, я ударил перед собой пяткой. Будды там не было, я обнаружил его, когда его кулак вминался в мое солнечное сплетение, мне удалось не «вякнуть» лишь потому, что я все еще не мог разжать склеившиеся после удара челюсти. Зато я обрел ясность зрения, видимо, удар сбил слезы с моих глаз, во всяком случае, Будда был недалеко и отнюдь не собирался заключать меня в объятия. Падая в траву, я подсек ему ноги, к счастью, он рухнул как подкошенный, на спину. Перевернувшись на бок, я врезал ему пяткой в подбородок, с удовольствием отметив громкий костяной стук зубов Будды. Мгновение спустя я был уже на ногах и примерился было для завершающего удара, но судя по тому, что я видел, силы можно было уже не тратить — Будда отправился в короткое путешествие в сладостную страну Нокдаун.

Уфф-фф!

Я отошел на безопасное расстояние, чтобы проверить состояние собственной шкуры и внутренностей. На языке ощущался не то песок, не то стекло, обеспокоенный желудок посылал энергичные сигналы: «Что там происходит?». Я помассировал костяшки пальцев, бедро, диафрагму, грудину, печень; перечислять можно было бы еще долго, не болела лишь пятка, героиня поединка. Глубоко вздохнув, я огляделся по сторонам. Никто, похоже, не был свидетелем нашей дискуссии, так что я поправил китель и без проблем и лишних вопросов вернулся в здание. Моя койка стояла в двухместной комнате, вместе с Буддой; мне не хотелось дезертировать на глазах полутора десятков скучающих наемников, так что я лег и в этой позе дождался возвращения Будды. Он начал что-то примирительно бормотать, но я сразу же пресек любые возможности перемирия, велел ему заткнуться и пошел в душ. Когда я вернулся, Будды в комнате не было. Я набрал в термос отвратительного кофе, взял в автомате пачку «марльборо» и снова лег на койку, намереваясь разрешить путем дедукции несколько мучивших меня сомнений. Начав с самого начала, с появления в моей жизни старшего брата, я мысленно пробежался по всем разговорам, экскурсам, признаниям. Ничего. Все еще массируя болевшую челюсть, я курил и вливал в избитый желудок жидкость, которая не позволяла ему заниматься чем-либо иным, кроме ее переваривания. Я попытался мысленно проанализировать мир, столь широко раскрывавший ворота в иные измерения. Ничего. Вернее — много чего, но почти ничего, что имело бы отношение к нам. И все мысли в конечном счете приводили к одному и тому же: «Все, пора возвращаться».

Кто-то постучал в дверь.

Вошел Кашель — вернее, проскользнул, до самого последнего мгновения, пока не исчезла щель в дверях, бросая взгляды в коридор. Затем он столь же быстро осмотрел комнату и наконец счел нужным заметить меня. Он подошел ближе, но все еще не произнес ни слова.

— Если хочешь меня спросить насчет подслушивания и прочего, то я ничего не знаю. Предполагаю, что все не столь трагично — периферийная казарма и так далее, но уверенности у меня нет, — сказал я.

Я сразу понял, что моя фраза не является вершиной литературной техники, но, к счастью, Кашель не обратил внимания на мою стилистику и сразу же перешел к делу:

— У меня тоже. Я напал на след машины. — Он смешно вытаращил глаза, чтобы я понял, о какой машине идет речь. — Водителя я не знаю, и не знаю, как его найти, но о машине должна быть запись.

— Сомневаюсь. Что за машина?

— Из этой части. — Неожиданно сержант судорожно дернулся, услышав щелчок замка. Дверь начала приоткрываться, словно кто-то явился, чтобы нас прикончить. Впрочем, я тоже едва не подскочил на месте, но это был всего лишь Будда. На его подбородке уже начал расцветать приличный синяк. Кашель облегченно вздохнул — он не знал о нашей драке. — Это просто микроавтобус, ни для чего больше он не используется, старая развалина.

Я немного подумал — не над вопросом, а о наших с Буддой отношениях. В конце концов я решил, что мы должны держаться вместе, пока возможно, и закурил.

— Насколько тщательно его охраняют?

— Не особо, но держат в гараже для начальства.

Ну конечно! И поэтому каждого, кто попытается туда войти, расстреливают на месте. Мысленно улыбнувшись наивности Кашля, я покровительственно посмотрел на него, но тут он сказал что-то вырвавшее меня из блаженного самодовольства.

— Еще раз?..

— Я говорю, Даркшилд, скорее всего, мне бы не отказал…

— Погоди! Кто такой этот Даркшилд?

— Синклер Даркшилд, заместитель командира по транспорту, полковник. Именно от него зависит, одолжит ли он мне эту или какую-то другую машину.

— Погоди, а новых наемников всегда привозят на одном и том же микроавтобусе?

— Да! — Казалось, Кашля удивляли и раздражали мои простые вопросы.

— Ну тогда Даркшилд был бы дебилом, если бы он тебе его одолжил, и вообще, твоя просьба подняла бы тревогу… Погоди, а что происходит с наемниками?

— То же, что должно произойти и с вами, — обучение и на корветы!

— Ага, то есть их уже с самого начала обманывают… Ладно… — Я закурил, не угощая Будду. Он сидел, мрачно уставившись в пол, но я видел и знал, что он внимательно прислушивается к нашему разговору. — Думаю, что…

— А почему ты говоришь, что моя просьба подняла бы тревогу?

— Потому что — как мне кажется — этот твой Даркшилд специально посылает всегда одну и ту же машину, чтобы не оставлять следов. В случае чего достаточно поджечь один старый микроавтобус, и никаких проблем. Ну и вдобавок, если кто-то заинтересуется именно этой машиной, он сразу же вызовет явные подозрения.

Кашель некоторое, время смотрел на меня, о чем-то размышляя, затем издал странный звук, не открывая рта.

— Вшивый тот мир, в котором ты обретаешься, Оуэн, — сказал он, удивив содержанием своей фразы не только меня — Будда поднял голову и произнес: «Ха-ха». Кашель пристально посмотрел на него. — А ты кто такой? Твой мир лучше?

Меня несколько удивила враждебность в голосе сержанта. На Будду же это, похоже, не произвело никакого впечатления.

— Я его брат, — сообщил он, впервые вслух и среди посторонних признавшись в нашем родстве. — Мне тоже не нравятся люди, среди которых он вращается, но я его понимаю.

Он машинально дотронулся до подбородка, и я подумал, что этот жест несколько противоречит только что сказанному, но у меня не было никакого настроения заниматься сейчас выяснением отношений.

— Вернемся к Даркшилду, — сказал я. — Как, где, когда можно его найти?

— Даже сейчас, он сегодня здесь. Правда, не знаю, как до него добраться, не преодолев кордона секретарей и ординарцев. В конце концов, он заместитель командира большой части.

— А микроавтобус? — вмешался Будда.

— Точно напротив его кабинета. Часто можно видеть, как он стоит, опираясь животом о подоконник, почесывает родинку на ухе и таращится на гаражи. Впрочем, может, и не таращится, просто так кажется, но большинство солдат и офицеров обходит это место стороной. А нет — все-таки смотрит. Помню, кое-кого вызывали на ковер за нарушения дисциплины, совершенные именно там. Так что…

Я отключил слух, чтобы не слышать болтовню Кашля, встал и подошел к окну, совсем как упомянутый Даркшилд. В голове у меня билась какая-то мысль, словно тихая послушная ученица, которая всегда все знает, только ее не видно и не слышно в толпе подруг, хуже подготовленных и не столь умных, но каждое утро укладывающих в ранец порцию только что вынутой из холодильника самоуверенности. Сзади, за моей спиной, Будда засыпал сержанта Лонгфелло вопросами, на которые тот отвечал, но я не слышал ни вопросов, ни ответов. Мысленно приподнявшись на цыпочках, я пытался в толпе орущей детворы высмотреть эту неприметную мышку, которая хотела сказать мне нечто действительно важное. Так продолжалось несколько минут, пока я не почувствовал, что у меня болят кончики пальцев ног и мышцы шеи. У меня не было выбора — оставалось вышвырнуть всех щенков из класса, впускать по одному и спрашивать, что они знают. То есть — повторить беседу. Я отвернулся от окна.

— Что ты там высмотрел? — спросил Кашель; похоже, он уже был сыт по горло Буддой с его вопросами, а когда я изобразил на лице непонимающее выражение, пояснил: — Ты стоял на цыпочках, вытянув шею, и таращился на что-то. Совсем как, помнишь, на тех учениях в тумане и грязи, когда Джасперсон-Сукинсон…

— Стоп!!! — заорал я. Куда-то исчезла комната, перепуганный Кашель, обиженный Будда, койки, мониторы, окно… Перед глазами словно висела размытая надпись: «Почесывает родинку на ухе»… Родинка! Почесывает родинку!!! Чтоб его… Меня распирала безумная радость, нужно было дать ей выход. Остатки рассудка удержали меня от того, чтобы похлопать по спине Будду или Кашля, ни один из них бы этого не пережил. Я подскочил на месте и со всей силы затопал ногами по полу. От пораженческих мыслей о возвращении не осталось и следа. — Родинка, чтоб ее!.. — сказал я. — Если я прав — я великий человек, если нет — каждый, кто хочет, может пнуть меня в задницу.

— Но что… — выдавил Лонгфелло.

— Погоди, опиши Даркшилда, — потребовал я.

— Ну… Довольно высокий, нормальный, то есть пропорциональный, вес, темные волосы…

— Шрамы? — не выдержал я.

— Шрамы? — задумчиво повторил он. — Нет, не видел, но я с ним в баню не ходил… — Он оттянул воротничок форменной рубашки и поскреб шею. Я не отрывал взгляда от его губ. — На лице — есть, то есть не шрамы… — Я ощутил возбуждение, которого не смогла бы оспорить даже женушка Олдоса. — Есть родинка на виске, ну и на ухе. — Он схватился за мочку своего уха и дернул вниз. Краем глаза я заметил, как подпрыгнул Будда. — Но шрамов я не видел…

Облегченно вздохнув, я откинулся на спинку стула и улыбнулся сержанту. Тот смотрел на меня, не понимая, что является причиной моего радостного настроения. Я подмигнул ему, и кроме непонимания на его лице появилась еще и растерянность.

— У одного из тех, кого я… — я посмотрел на Будду и поправился: — … кого мы разыскиваем, есть родинка на виске и небольшое овальное родимое пятно в нижней части ушной раковины. Если это он, то, значит, нам повезло. Можешь показать его нам на мониторе?

— Хм… Наверное, да… Пошли к дежурному…

— Но так, чтобы он не видел! — предупредил я.

— Ладно.

Он вышел первым и зашагал по коридору. В нише с зевающим дежурным, который даже не счел нужным встать, сержант Лонгфелло жестом предложил ему подвинуться, постучал по клавишам и кивнул мне. Я повернулся к Будде и взглядом показал ему на экран. Он сделал два шага, изогнул шею и несколько раз энергично кивнул. Я облегченно вздохнул. Наконец у нас был след, и притом не какая-то тонкая ниточка, которую еще нужно было бы тщательно проверять, на расстоянии протянутой руки от нас находился Ласкацио Первый или Второй, наш или чужой, но кто-то из них наверняка. Махнув рукой, я вышел из ниши, и мы молча вернулись в нашу комнату. Еще до того, как мы перешагнули порог, у меня во рту уже была сигарета, первая, оказавшаяся приятной на вкус по эту сторону мира. Я подождал, пока Будда закроет дверь.

— Я намерен пойти к Даркшилду, — сообщил я, глядя на Кашля.

Тот поднял бровь, но не удивился и не испугался. Некоторое время он думал, глядя в пол.

— Могу записаться к нему с докладом, а потом возьму с собой тебя; прежде чем кто-либо успеет возразить, мы будем уже в кабинете. Но что дальше?

— Мне нужно какое-нибудь оружие, я должен, буду должен выбить из него немало тяжелых признаний. Без аргументов не обойтись.

— Может, лучше поймать его вне части? — вмешался Будда. Если не считать информации о наших родственных отношений, до сих пор он не произнес ни слова. — Здесь он не будет нас бояться. — Он описал круг рукой. — Вокруг полно подчиненных, он будет рассчитывать, например, на подходящий случай — кто-нибудь войдет в кабинет или еще что, кроме того, мы не сможем ни стрелять, ни… Нам придется говорить шепотом, чтобы никто нас не подслушал, а ему достаточно будет крикнуть… Нет, тут у нас ничего не получится.

Я немного подумал.

— В принципе, ты прав. С другой стороны — у меня такое предчувствие, что нам нужно спешить. И еще одно — мне кажется, что поскольку именно здесь он чувствует себя в полной безопасности, наша атака может застать его врасплох.

Я посмотрел на Лонгфелло, он в свою очередь посмотрел на Будду, затем перевел взгляд на меня.

— В принципе, вы оба правы. Лучше всего было бы попытаться один раз так, а другой так… — Он снова почесал шею. — Но… — Он на мгновение замер. — Подождите, я проверю, когда он бывает на службе, ладно?

— Хорошо, — согласился я. — Ага, если удастся, проверь еще, не брал ли полковник в этом году длительный отпуск, примерно с марта по июнь.

Кашель выбежал из комнаты. Я затушил сигарету и поискал в пачке новую, но это была последняя «марльборо». На столике лежали забытые кем-то «вкусовые», к счастью, я предварительно проверил — они должны были создавать иллюзию поедания бифштекса. Я едва не сплюнул от отвращения. Будда долго и шумно прочищал свои дыхательные пути.

— Послушай… — не слишком оригинально начал он.

— Заткнись.

— Дай мне…

— В морду?

— Сука…

— А я Оуэн.

— Ты можешь заткнуться хоть на секунду?!

Я повернулся и вышел. Подойдя к автомату, я взял еще две пачки «марльборо» без вкусовых добавок. Выбор в этом автомате был богаче, он предлагал еще знакомую мне клубнику, огурцы с медом, морковь со сметаной, ананасы, мусаку, суши и два незнакомых мне блюда — нидзаку и сморогорщ. Я поклялся, что не уеду отсюда без нескольких пачек самых «аппетитных» сигареток, представляя себя лица гостей, которые после первой затяжки — что пережил и я сам — начнут сомневаться в собственном умственном здоровье. Я рассмеялся. Кто-то сзади положил руку мне на плечо и попытался развернуть к себе. Сопротивляться я не стал. Будда.

— Извини. Капитуляция без каких-либо условий. Угу?

Некоторое время я наслаждался ситуацией, затем кивнул.

— Вижу, ума тебе все же хватает, — сказал я, не собираясь столь быстро дать себя задобрить. — До тебя дошло, что ты имеешь дело с человеком — знаю, в это трудно поверить, гениев плохо видно вблизи, — который никогда не ошибается. Я говорю о себе. И если ты еще не созрел до того, чтобы это признать, — уходи. Я сам понесу тяжкое бремя непогрешимости, и только я знаю, насколько это порой бывает болезненно.

Он схватился за челюсть, словно за рожок с мороженым, и зашипел от боли. Я широко улыбнулся. Будда отпустил подбородок и быстро вздохнул несколько раз, словно гасил потоком воздуха пожар в гортани.

На этот раз я не собирался приходить ему на помощь, лишь с легкой иронией посмотрел на него, а затем вернулся в комнату. Несколько минут я был в ней один, сигарета успела догореть на три четверти, когда они вернулись вместе, сержант и Будда, с возбужденными лицами. Видимо, Кашель успел по дороге поделиться какой-то новостью.

— Именно так, — выдохнул он, падая на стул. — Даркшилд брал отпуск на пять месяцев для лечения, что-то вроде легкого нервного переутомления. В сумме его не было в части с середины января до конца июля.

— Тогда он был у нас! — не выдержал Будда.

Я насмешливо посмотрел на него, но не дал себя спровоцировать. Кашель хлопнул ладонью по колену.

— Завтра он уходит в отпуск на месяц… — сказал он.

— Что-о? — Я вскочил со стула. — В отпуск на месяц? — машинально повторил я.

Кашель кивнул. Будда тоже вскочил на ноги, но сдержался и не произнес ни слова. Я прошелся по комнате, запустив мозг на полных оборотах, но это мало что дало. Минут пятнадцать я кружил по помещению, пока не вспотел.

— Я записался к нему с докладом, — донеслись до меня словно сквозь туман слова Кашля.

— Хорошо, — не слишком убежденно буркнул я.

— Постой-постой! Ты от меня не отделывайся, мне придется пойти, ты что, забыл, где мы находимся?

Я остановился перед сержантом Лонгфелло, схватил его за плечи и слегка встряхнул:

— Жаль, что ты не знал одного парня, который вбивал мне в башку, что даже если приходится что-то сделать, если это не наша идея, то можно это сделать и лучше, и хуже, а иногда даже обернуть ситуацию в свою пользу.

Он широко улыбнулся:

— Ты еще помнишь тот разговор? — Он с благодарностью посмотрел на меня. — Ты прав, я немного запаниковал. Все, больше не мешаю.

Он отошел и сел на один из пяти стоявших у стены стульев. Я допил кофе, выкурил три сигареты, никто не мешал мне разрушать свой организм.

— Послушайте, что вы скажете насчет такой мысли: забираем Даркшилда и сматываемся отсюда? Просто и гениально.

— Я за, но прежде всего я за то, чтобы бежать отсюда, не знаю, что вам тут еще делать, — быстро сказал сержант Кашель.

Будда немного подождал.

— Странно, что именно сержант обратил внимание на одну проблему, я имею в виду конец его фразы, — язвительно сказал он. — Нам тут как раз есть что делать, или, может быть, я ошибаюсь? — Голос у него дрожал, как у ребенка, который ожидал в подарок игрушек, а получил красивую пижамку.

— Ведь я же сказал — забираем Даркшилда? Он нам расскажет, что стало с Красински, соответственно и будем действовать дальше.

Будда сглотнул слюну и кивнул.

— Это другое дело, да, совсем другое. — На этот раз в его голосе слышалось явственное облегчение.

— Есть у тебя какие-нибудь предложения? — обратился я к Лонгфелло. — Как это сделать лучше всего?

— Лучше всего было бы вне территории части, — задумчиво сказал он.

— А как мы с нее выберемся?

— В том-то и дело. После того покушения порядки тут ужесточились…

— Кстати — что насчет покушения? — заинтересовался я.

— Кто-то препятствует следствию, это видно невооруженным глазом с Луны…

— Ведь и так понятно — вся часть не посвящена в маневры с другим измерением! — раздраженно прошипел Будда.

У меня возникло впечатление, что с того момента, как было принято решение о дальнейших действиях, все мешавшие его реализации проблемы выводили его из равновесия. Взгляд его блуждал по комнате, не желая встречаться с моим, но я видел, что глаза у него блестят, словно на них только что выступили слезы. А ведь он не плакал. Еще они могли так блестеть после небольшой дозы наркотиков. Этого я тоже не видел. Откинувшись на спинку стула, я наблюдал за Буддой из-под полуприкрытых век. Он явно волновался — вскакивал со стула, чтобы тут же вновь свалиться на него, сделав пару шагов вперед и назад, потирал верхнюю губу, дергал за несуществующие бакенбарды, выламывал пальцы. Каждую минуту он приходил на несколько секунд в себя, отдавая себе отчет в собственной нервозности, ерзал на стуле, отрывал пальцы от лица и замирал неподвижно. На десять секунд. Столь же пристально и долго я наблюдал за сержантом. Тот был на несколько порядков спокойнее. Я решил тщательнее следить за Буддой, похоже было, что последние дни или недели его доконали. В конце концов, он был всего лишь любителем, одержимым, но тем не менее.

— Во сколько ты должен туда явиться? — спросил я Кашля.

Сержант ткнул пальцем в пластинку идентификатора, я буркнул «угу», кивнул и вышел в туалет, а когда вернулся, сержант как раз нажимал на уголок пластинки. Будда стоял в позе человека, готового к отчаянному броску всем телом на убегающую по полу мышь. Я понял, что сержант только что был вызван для доклада.

— Оружия туда не внести? — утвердительно сказал я. Кашель подтвердил мои предположения, кивнув головой. — В таком случае — входим, ты говоришь, что у нас есть в папке кое-что по вопросу о взрыве в казарме наемников, мы подходим с Буддой, чтобы ее показать, и обездвиживаем полковника. Потом — надеюсь — у нас будет его оружие, а дальше посмотрим. Ясно? — Оба кивнули. — Только еще папка… — напомнил я Кашлю.

Мы вышли быстрым шагом из комнаты. Кашель на секунду отстал, а когда снова догнал нас, в руке у него была плоская конторская папка. Покинув здание, мы направились к центральной части базы. Две поверхностные проверки у двух несущественных со стратегической точки зрения ворот мы прошли без каких-либо проблем. Ближе к центру движение стало чуть более оживленным, но все равно это не была знакомая мне по собственному опыту воинская часть нашего, земного типа. Я увидел чуть лучше освещенное и оштукатуренное здание, окруженное чуть более зелеными газонами. Командование. Я слегка удивился, почувствовав, что у меня липкие пальцы, возникло желание остановиться и немного подумать, но Кашель уже поднимался по лестнице, и я последовал за ним. Мы беспрепятственно миновали первого часового. Кашель бросил мне папку и повел на штурм приемной Даркшилда. Эффектно отрапортовав, он доложил о необходимости присутствия вместе с ним нас обоих; я стоял напрягшись, готовый в случае отказа уже здесь, в приемной, ввязаться в драку. Но такой необходимости не было. Капрал проконсультировался с шефом и небрежным жестом показал на дверь кабинета Даркшилда. Кашель — любимый старый вояка — лишь скользнул по мне быстрым взглядом и распахнул дверь. Я шагнул следом за ним и выпятил грудь. За столом сидел Ласкацио, так, по крайней мере, его звали, когда комп демонстрировал мне его досье. Латиноамериканская внешность — темные большие глаза, густые брови и волнистые волосы. Маленькая родинка на виске и — родимое пятно в нижней части ушной раковины. Слова доклада Кашля доносились до меня, словно порывы ветра — я ощущал их, но не понимал, они не производили на меня никакого впечатления. Вместо этого у меня возникла идиотская мысль о том, как бы заставить Ласкацио — если это он — дернуть себя за ухо. И тут он поднял руку и именно так и поступил. «То есть, — подумал я, — все сходится: Даркшилд убил Ласкацио и организовал себе алиби и спокойствие на будущее, взяв трехмесячный отпуск „для поправки здоровья“.

Стоявший рядом со мной Будда шагнул вперед и, обеспокоенный моим поведением, обернулся: я быстро протянул Даркшилду через стол папку, а затем сам, чуть согнувшись и изображая готовность дать необходимые пояснения, обошел стол, и прежде чем полковник успел удивиться, закинул ему на шею петлю из рук — «шей-ло-киу». Прекрасный пример отличного использования физических законов, хотя рычаг этот настолько эффективен, что как будто если и подчиняется законам, то не нашей физики. Даркшилд лишь один раз квакнул и сразу же понял, что минимальное напряжение его собственных мышц приведет к тому, что его шея сломается с легким треском. Я повернул голову и обвел взглядом помещение. Кашель стоял со слегка ошеломленным видом, впрочем, ему было уже под шестьдесят, и он имел право растеряться. Я показал ему бровями на дверь, и он обрадовался, получив конкретную задачу. Будда уже отодвигал один за другим ящики стола, удивительно ловко выхватил из одного из них пистолет и мягким, плавным движением сунул его за пояс под полой кителя. Однако поиски он не прекратил и добился очередного успеха — под крышкой стола некто неизвестный прикрепил пластырем игрушку работы знаменитой фирмы «Смит-Вес-сон», под названием «скайхоул-XX ». Я два раза держал ее в руках и каждый раз испытывал гордость, что принадлежу к расе, способной создавать такие девят-надцатизарядные пистолеты, стреляющие одиночными или двойными выстрелами, чертовски меткие, не отказывающие даже после купания в смоле, с резервуаром для неиспользованных газов, благодаря чему начиная с пятого выстрела можно увеличивать дальность стрельбы, до тех пор пока рука сможет удержать оружие. Естественно, безгильзовые патроны и прочие усовершенствования, в том числе нестандартный калибр, а потому и малое количество этих пистолетов на рынке, именно затем, чтобы они не стали основным оружием всяческих отбросов общества. Будда посмотрел на меня, и мне показалось, что он жалеет о том, что сунул за пояс первую пушку, — момент для замены оружия сейчас был не слишком подходящий.

— За пояс, сзади. — Я показал взглядом на свою спину. Будда обошел нашу парочку, напоминавшую часть скульптурной группы Лаокоона, и я почувствовал, как он засовывает пистолет мне за пояс. Ствол был длинным, холод дула я чувствовал где-то на середине ягодицы. Я посмотрел в глаза Даркшилду. — Сейчас я тебя отпущу, но помни — самоубийц не пускают в рай! — Я переместил руки, нашел нервное сплетение и положил на него пальцы, нажимая не слишком сильно, но он должен был чувствовать и понимать, что малейшее движение может вызвать жестокую боль. — Помнишь?

Он два раза моргнул. Я отпустил его шею и посмотрел на окно. Будда заметил мой взгляд, подскочил и прикрыл жалюзи. Кашель встал так, чтобы видеть дверь и краем глаза — нас с пленником. Левой рукой я вытащил «скайхоул», передернул затвор и прижал дуло к виску Даркшилда, не убирая с нервного сплетения пальцы правой руки.

— Теперь поговорим. Коротко. Или дольше. Будет видно. Зачем тебе наемники?

— Для… — прошептал он и откашлялся. — Для сражений в космосе…

— Что ты несешь? Ведь никаких сражений нет! Ни единого следа ни в одном докладе…

— Это не обычная война! — Он в первый раз дернулся. Я тотчас же вонзил в его плечо пальцы и надавил. Он протяжно застонал. Я убрал пальцы из его тела. — Я говорю правду…

— Неправда… — начал я, но меня прервал Будда:

— Слушай, у нас нет времени обсуждать тактику их эскадр. Здесь нас может обнаружить любой ординарец…

Я хотел рявкнуть на него, но неожиданно в диспут включился Кашель:

— Верно, это неподходящее место, он специально вызывает тебя на пустые разговоры.

Я потянул за собой полковника; он отъехал от стола в кресле, но никакой ловушки не обнаружилось, что, впрочем, не означало, что Будда и Кашель неправы. Я немного подумал.

— Поехали к нему домой, — поторопил меня Будда. — Там его допросим с пристрастием, спокойно и без спешки.

Пленник дернулся, словно хотел через плечо посмотреть на своего мучителя. Я придержал его, и он зашипел от боли.

— Кто сейчас у тебя дома?

— Никого, — сразу же ответил он. Я взглядом поздравил Будду — интуиция его не подвела. — Но я не собираюсь… — смело начал полковник.

— Послушай, кто тут спрашивает твое мнение?! — начал я достаточно хорошо мне знакомую процедуру подавления воли допрашиваемого. — Я скажу «раз», и можешь потом, после смерти, сколько угодно хихикать над тем, что обвел меня вокруг пальца. Ясно? Значит, так — мы выходим, а я несу твою фуражку. Под фуражкой у меня вот это. — Я показал ему мушку «скайхо-ула». — Даже если тебе удастся поднять тревогу, то наши люди снаружи устроят здесь такой кавардак, что, даже если уцелеешь, предстанешь перед судом за действия, приведшие к резкому скачку смертности среди военнослужащих. Ясно? — Он никак не реагировал. Некоторое время я его не торопил, но через четверть минуты ткнул дулом в висок. Еще через несколько секунд он кивнул. — Потом все четыре машины… Не беспокойся, ты организуешь только одну, остальные три у нас есть, — порадовал я его. — Так вот, все машины выезжают отсюда и следуют к твоему дому, понятно? А там мы побеседуем в тишине и комфорте, хорошо?

На этот раз он кивнул быстрее. Я облегченно вздохнул — так, чтобы он этого не видел. Кашель внезапно повернулся и что-то пробормотал в свой нагрудный карман. Я окаменел от страха и пребывал в этом состоянии до тех пор, пока он не посмотрел на меня и не сказал:

— Порядок, можно идти. У них все готово. Мысленно поблагодарив его за поддержку моего блефа, я потянул полковника за собой. Тот послушно встал и машинально поправил китель. Взглядом я назначил Кашлю и Будде места в строю — Кашель должен был идти первым, Будда — замыкать процессию. У меня не было особых, да и вообще каких-либо иллюзий насчет того, что нам удастся выбраться из части. Однако я рассчитывал на везение, дисциплину и разделение полномочий, а также на секретность, которая должна была замаскировать неожиданное оставление части офицером с тремя солдатами, и множество других благоприятных обстоятельств. Будда схватил папку Даркшилда. Я ткнул ее владельца пальцем в затылок:

— Теперь скажи секретарю, что начался твой отпуск. Ну?

Почти не наклоняясь, он дотронулся до кнопки интеркома и, не ожидая доклада, ровным голосом произнес:

— Кларенс, меня тут больше нет, ясно?

— Так точно!

— Подайте мою машину… — Я молниеносно передвинул пистолет, так, чтобы, глядя перед собой, он мог отчетливо видеть темноту внутри ствола. Его самообладанию можно было лишь позавидовать, он даже не дрогнул. Кое-что сообразив, я щелкнул выключателем звука. Даркшилд посмотрел на меня.

— Не твою машину, а тот микроавтобус, который всегда катается на ту сторону, — прошипел я. Он кивнул и снова нажал кнопку.

— Кларенс, приказ отменяется, дай мне не лимузин, а микроавтобус, ну, тот самый, «АргонАвто», 16-8.

— Есть!

Полковник сам прервал связь. Он начал меня раздражать своей готовностью к сотрудничеству, своим спокойствием и самообладанием. Если пленник спокоен — значит, должны беспокоиться те, кто его охраняет. Он вполне мог и блефовать, если, конечно, вообще знал, что это такое.

Черт побери! Я почувствовал, что у меня начинает стучать в висках, мне не нравилось подобное состояние, но приходилось с этим мириться. Я слегка отодвинулся от полковника.

— Вы идете первым, это, наверное, понятно? И прошу помнить о тех двух стволах, которые постоянно будут нацелены на вас. Наверняка хотя бы один из нас не промахнется. — Я не мог отказать себе в удовольствии слегка пригрозить ему напоследок.

— Не сомневаюсь, — спокойно ответил Даркшилд. — Мне уже идти, или вы скажете когда?

Будда подскочил к окну и на секунду приподнял жалюзи, затем кивнул. Я отошел от пленника и показал ему направление невооруженной рукой. Дернув головой, словно стряхивая с носа приставшую паутину, он автоматическим движением поправил воротничок рубашки и китель под ремнем. Почти одновременно мы убрали пистолеты. Даркшилд направился к двери. Мне казалось, что если он собирается выкинуть какой-нибудь номер, то именно тогда, когда перешагнет порог своего кабинета и на полсекунды окажется один на один с секретарем, и потому мое дыхание жгло ему спину, но я не заметил в глазах секретаря ничего такого, что могло бы свидетельствовать хотя бы об обмене взглядами. Капрал уже стоял по стойке смирно, никаких: «Желаю приятного отпуска!», видимо, шеф не слишком баловал подчиненных. Мы прошли через приемную, часть коридора, вторую часть, поворот, еще один поворот… часовой, лестница. Уфф! Увидев знакомый фургон, я показал Будде на место рядом с полковником, сам же прыгнул за руль, заблокировал двери и окна и, уже несколько успокоившись, повернулся к Даркшилду:

— Куда, господин полковник?

— Издеваетесь? — рявкнул он.

Я понял, что он считает нас подготовленными несравненно лучше, чем это было на самом деле. Может, потому он и не пытался сопротивляться? Я вздохнул и посмотрел на своих товарищей с таким видом, словно хотел сказать: «Ну и как тут может хватить терпения?», но на самом деле хотел лишь проверить, не кивнет ли Кашель, давая понять, что знает, где живет полковник. Кашель не кивнул. Я посмотрел на пленника.

— Господи-ин полко-овник… — простонал я. — Будем спорить из-за каждой ерунды? Так мы никогда ни о чем не договоримся, — с сожалением закончил я.

— А что, должны?

— Наверняка — если бы вы не были нужны нам в комплекте, и тело и душа, то первое давно бы уже лежало на полу, а второе продиралось бы через коридоры преисподней. — Даркшилд неожиданно рассмеялся, и мне не удалось скрыть своего удивления иначе, как резко сказав: — Веселиться будем у вас дома. Повторяю вопрос…

— Холм Ольховая Роща, четыре, — ответил он.

Я снова повернулся к рулю, едва сдерживая ярость — необходимость действовать на ощупь всегда выводит меня из равновесия. Включив коми, я нашел нужную улицу и тронулся с места. Все ворота, включая внешние, открывались сразу же, стоило лишь нам к ним подъехать. Полковник хорошо оборудовал свой микроавтобус, и это придавало нам бодрости. Мы действительно шли по следу. Выехав за территорию части, я включился в общий поток машин. Я чувствовал, что мы близки к финалу, и потому усилил бдительность. И именно потому я вел себя словно чересчур усердный новичок — то и дело бросал взгляд на оба монитора, внешний и внутренний, проверял дорогу на экране ком-па, контролировал расход топлива и состояние тормозных колодок. Все было просто отлично, все словно сговорилось, чтобы усыпить мою бдительность, и я все больше нервничал, чувствуя себя все ближе к тому, чтобы совершить ошибку. Я прекрасно это осознавал, но не сделал ничего, чтобы этому помешать, то есть сделал бы, если бы мне хоть что-то пришло в голову. Но — не пришло, даже не знаю почему.

Я въехал на подъездную дорогу, невероятно узкую и извилистую, словно тюрбан страдающего болезнью Паркинсона турка; под конец мне пришлось дать задний ход, чтобы сделать последний поворот, и снизить скорость. Когда я уже почти остановился, полковник сказал:

— А вот и дом мой!

Я подумал, что его фраза звучит несколько странно и что вообще никто его об этом не спрашивал. Мгновение спустя я почувствовал, как напрягаются мои мышцы и — почти сразу же — расслабляются. Включенный по кодовой фразе автомат распылил порцию лишенного запаха газа, который валит человека с ног лучше любой дубины. На этот раз у меня не было времени на гипервентиляцию легких. Очень отчетливо, словно на экране компьютерного тренажера, я увидел, как на меня летит рулевое колесо, я даже не в состоянии был закрыть глаза. Я ударился лбом о ступицу руля, картина размазалась, размылась — и исчезла.