Битва близнецов

А РЕКА ТЕЧЕТ ДАЛЬШЕ

Темный поток величавой реки времени закружился вокруг, слился с черной накидкой мага и повлек его вместе с теми, кто был рядом с ним, вперед, сквозь столетия.

С неба хлынул огненный дождь, и огромная глыба, подобная горе, рухнула на град Истар, повергнув его помпезное величие. Столь тяжким был удар, что земная твердь прогнулась, и морские воды, милосердно гася жар огненной катастрофы, ринулись в образовавшуюся на месте проклятого города впадину. Величественный Храм, в котором Король-Жрец до последнего мига ждал, что боги наконец одарят его своей властью и могуществом, исчез с лица земли, и теперь уже морские эльфы, устремившиеся в новое море — Кровавое Море Истара, — с удивлением и страхом взирали на глубокую черную дыру в морском дне. Бездонную эту яму укрывал кромешный мрак, а вода в ней была столь холодна, что даже морским эльфам, рожденным в зеленоватой прохладе океанов, недоставало отваги приблизиться к этой угрюмой пропасти.

Однако были в Ансалоне и те, кто завидовал мертвецам Истара, — ведь к ним смерть была сердобольна, ибо пришла быстро.

К тем же, кто пережил катастрофу на Ансалонском континенте, смерть не торопилась — она подбиралась медленно и была неотвратима, мучительна и страшна.

Голод, болезни, убийства — вот что ждало уцелевших… Их ждала война.

Глава 1

Хриплый, протяжный вопль заставил Крисанию очнуться ото сна. Воистину крик этот был страшен, но жрица спала столь глубоко, что в первые секунды никак не могла сообразить, что же разбудило ее. В тревоге Крисания принялась озираться по сторонам, пытаясь понять, где она, и стараясь отыскать причину своего испуга, от которого в груди у нее перехватило дыхание.

Жрица лежала на сыром каменном полу. Кости ее ныли от холода, зубы громко стучали, а все тело дрожало, как у мыши. Крисания еще раз оглянулась вокруг, но тщетно: темнота со всех сторон была такой плотной, что, казалось, не пропускала не только свет, но и звук.

Крисания попыталась вздохнуть, однако ей вдруг показалось, что вокруг больше нет воздуха, — она снова услышала отчаянный вопль и наконец осознала причину своего пробуждения. Узнав голос человеческого существа, Крисания немного успокоилась, хотя звеневший в этом крике ужас эхом отозвался и в ее собственной душе.

В отчаянной попытке преодолеть тьму, пронзить ее если не зрением, то хотя бы разумом, Крисания принялась лихорадочно вспоминать…

Она вспомнила поющие камни стен, вспомнила бормочущий заклинания голос — голос Рейстлина, — вспомнила его руки, обхватившие ее за плечи… Затем пришло ощущение, словно она вступила в стремительно несущийся поток, который вдруг сбил ее с ног и быстро понес куда-то во тьму…

Рейстлин! Крисания протянула руку в темноту, но не почувствовала ничего, кроме сырого и холодного камня. Внезапно память вернулась к ней, вернулась разом, как ужасное озарение. Карамон со сверкающим мечом в руке… Ее собственный торопливый голос, произносящий слова жреческого заклинания, призванного защитить мага… Звон упавшего на пол меча…

Но этот крик… это же голос Карамона! Что, если он…

— Рейстлин! — в страхе окликнула мага Крисания и попыталась встать.

Ее голос, неуверенный и слабый, канул во мрак, будто проглоченный первозданной тьмою. Ощущение было настолько жуткое, что Крисания не осмелилась заговорить вновь. Прижав руки к груди, дрожа от сырости и холода, жрица невольно стиснула в ладони медальон Паладайна. В следующее мгновение благословение могущественного бога теплой волной разлилось по ее телу.

— Свет, — прошептала Крисания и, крепко сжимая в руке медальон, обратилась к Паладайну с мольбой рассеять мрак.

Мягкий свет от медальона просочился меж ее пальцев, раздернул черный занавес окружавшей жрицу темноты, и она с облегчением вздохнула. Подняв медальон над головой, Крисания позволила ему свободно повиснуть на цепочке.

Осветив окружающее пространство, она попыталась определить, откуда донесся до нее крик.

Крисания окинула взглядом разбитую, почерневшую мебель, затянутую густой паутиной, разбросанные книги, криво висящие на покрытых разводами зеленоватой плесени стенах книжные полки, однако все это не показалось ей таким страшным, как окутывавшая их тьма. Тем не менее Крисания понимала, что все эти предметы имеют гораздо больше прав находиться здесь, чем она.

В этот миг крик раздался вновь.

Чувствуя, как дрожат ее руки, Крисания повернулась на звук. Свет, дарованный ей богом, рассеял тьму, и жрица вздрогнула, разглядев наконец две темные фигуры. Одна из них, в черном плаще с капюшоном, неподвижно лежала на полу. Над ней возвышался некто исполинского размера, одетый в испачканные черной кровью золотые доспехи. На шее у гиганта тускло поблескивал железный ошейник раба. Исполин, выставив перед собой руки, точно слепой, всматривался в темноту. Рот его был широко раскрыт, а лицо побледнело от страха.

Медальон Паладайна выскользнул из онемевших пальцев Крисании, когда она опознала лежащее на полу тело.

— Рейстлин! — прошептала она.

Почувствовав, что цепочка вот-вот сорвется с ее пальцев, Крисания опомнилась и подхватила медальон. Она бросилась вперед, и свет судорожно заплясал на полу и стенах. Неясные тени врассыпную бросились из-под самых ее ног, но Крисания уже не замечала их. Охваченная удушливым страхом, победившим даже страх темноты, жрица опустилась на колени рядом с фигурой в черном плаще.

Маг лежал лицом вниз, и голова его была прикрыта капюшоном. Крисания бережно откинула капюшон и перевернула Рейстлина на спину. Подняв медальон повыше — так, чтобы свет падал на лицо мага, — она посмотрела на него и содрогнулась.

Лицо Рейстлина было пепельно-серым, губы посинели, а плотно закрытые глаза безжизненно запали.

— Что ты наделал?! — воскликнула Крисания, взглянув на гладиатора, возвышающегося над неподвижным телом. — Что ты наделал?! — повторила она, и голос ее сорвался от отчаяния.

— Крисания? — хрипло прошептал Карамон. Он протянул руки перед собой и посмотрел куда-то сквозь жрицу. — Крисания? — вновь прошептал он и всхлипнул.

Сделав шаг вперед, он споткнулся о ноги Рейстлина и упал лицом вниз.

Через миг он неуклюже поднялся на четвереньки. Дыхание Карамона было прерывистым, а широко открытые глаза метались по сторонам. Вытянув руку в сторону жрицы, Карамон глухо зашептал:

— Крисания? Где твой свет? Скорее призови свой свет!

— Вот он, разве ты не… Всемогущий Паладайн, да ты ослеп!

Крисания подала гиганту руку и стиснула его дрожащие пальцы. Почувствовав ее прикосновение, Карамон облегченно вздохнул. Его рука сжала ладонь Крисании со страшной силой — жрица прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли, однако руки не отняла. Другой рукой она продолжала удерживать на весу медальон Паладайна.

Поднявшись на ноги, Крисания помогла Карамону встать. Огромное тело воина дрожало как в лихорадке, гигант цеплялся за жрицу в отчаянии и ужасе. Дикий, невидящий взгляд его был по-прежнему устремлен в пространство. Крисания огляделась, пытаясь отыскать во мраке кресло, диван… хоть что-нибудь.

И вдруг она ощутила, что тьма сама смотрит на нее сотней невидимых глаз.

Крисания спешно потупила взгляд, стараясь удерживать его в пределах пятна света, который отбрасывал на пол ее медальон. Затем она помогла Карамону добраться до единственного предмета мебели, который сумела разглядеть поблизости.

— Сядь здесь, — сказала она. — Обопрись спиной и сиди.

Она усадила гиганта на пол, и тот привалился спиной к огромному деревянному столу, покрытому затейливой резьбой. Стол показался Крисании смутно знакомым; одного вида этого стола оказалось достаточно, чтобы пробудить в ней мучительные воспоминания. Где-то она его видела… Впрочем, она была сейчас слишком встревожена и занята, чтобы задумываться об этом.

— Карамон, — спросила она неуверенно, — скажи, Рейстлин… он мертв? Ты убил… — Ее голос сорвался.

— Рейстлин? — Гладиатор обратил к жрице свой незрячий взгляд, и лицо его сделалось тревожным. Судорожно всхлипнув, он попытался подняться. — Рейст?

Где…

— Нет! Сиди! — велела Крисания. В голосе ее одновременно слышались страх и гнев. Решительно опустив руку на плечо Карамона, она заставила его сесть на пол.

Карамон закрыл глаза, и рот его скривился в усмешке. На мгновение он вдруг стал разительно похож на своего брата-близнеца.

— Нет, я не убивал его, — сказал он с горечью. — Да и как я мог?

Последнее, что я слышал, была твоя молитва Паладайну, а потом все вокруг потемнело. Мой меч выпал из руки — я не мог даже пошевелиться.

— Потом… сказала она. — Он жив, но что с ним случилось?

— Он жив! — эхом повторил Карамон. — Я не… — вижу…

Но Крисания не слушала его. Она поспешила к тому месту, где неподвижно лежал Рейстлин, и снова опустилась рядом с ним на колени. Удерживая медальон над его лицом, она попыталась нащупать на шее мага пульс. Вена слабо вздрагивала, и Крисания, молитвенно закрыв глаза, вознесла беззвучную благодарность Паладайну.

— Что с ним?

Крисания, запинаясь, как могла, описала состояние, в котором пребывал маг.

В ответ Карамон только пожал плечами.

— Он истратил все свои силы на заклинание, — сказал гигант. — К тому же он был не в форме, когда начинал… Ты сама говорила мне, будто он чувствует слабость из-за близости богов. Я уже видел его таким однажды: когда Рейст впервые использовал Глаз Дракона, он едва мог пошевелиться. Я держал его на руках… — Карамон неожиданно замолчал, устремив невидящий взгляд в темноту.

Его лицо было неподвижным и угрюмым. — Мы ничего не можем для него сделать. Ему нужен отдых.

— Госпожа Крисания, — спросил Карамон после паузы, — нельзя ли излечить меня, чтобы я снова смог видеть?

Крисания почувствовала, как щеки ее вспыхнули от стыда.

— Б-боюсь, что нет, — запинаясь, пробормотала она. — М-мне кажется, тебя ослепило именно мое заклятие.

При этих словах в ее памяти возникло яркое видение: Карамон с окровавленным мечом в руке, исполненный твердой решимости убить своего брата-близнеца, а если она осмелится помешать, то и ее саму.

— Мне жаль, — пробормотала Крисания, сама не своя от усталости и холода.

— Я была в отчаянии и… испугалась. Но ты не беспокойся, заклятие было временным. Когда волшебство рассеется, ты снова сможешь видеть.

Карамон вздохнул:

— Понятно. Скажи, здесь есть свет? Ты, кажется, говорила, что есть.

— Да, — ответила Крисания. — У меня есть медальон Паладайна…

— Оглянись по сторонам. Расскажи, что ты видишь. Опиши это место.

— Но Рейстлин…

— С ним все будет в порядке! — отрезал Карамон едва ли не приказным тоном.

— Подойди ближе ко мне и встань рядом. Делай, как я сказал! Наши жизни и жизнь Рейстлина зависят от этого! Расскажи, что ты видишь вокруг. Где мы?

Крисания всмотрелась в темноту и почувствовала, что страх снова возвращается к ней. Оставив мага лежать на полу, она нехотя подошла к Карамону и села рядом.

— Я… я не знаю, — неуверенно начала она, снова поднимая медальон над головой. — За пределами круга света от медальона я почти ничего не вижу. Мне кажется, правда, что я когда-то уже бывала здесь, но я никак не могу вспомнить — когда и при каких обстоятельствах. Вокруг разбросана какая-то мебель, но она вся изломана и обожжена, словно побывала в пожаре. Повсюду валяются книги. Ты сейчас опираешься спиной о большой деревянный стол — наверное, это единственный предмет обстановки, который остался невредимым. Стол этот я тоже уже где-то видела… Он довольно красив — на нем вырезаны разные фантастические существа.

Последнюю фразу Крисания произнесла несколько задумчиво.

Карамон ощупал пол рядом с собой.

— Ковер, — сказал он. — Ковер на каменном полу.

— Да, пол покрыт ковром. Был покрыт. Теперь он разодран и выглядит так, словно его кто-то… погрыз.

Крисания осеклась, заметив темную тень, которая порскнула во мрак от света медальона.

— Кто там? — быстро спросил Карамон.

— Те, кто погрыз ковер, — ответила Крисания с нервным смешком. — Крысы.

Отчасти совладав с испугом, она продолжила описание комнаты:

— Здесь есть камин, однако им не пользовались, должно быть, лет сто. Он весь затянут паутиной, как, впрочем, и все остальное…

И снова голос подвел ее. Подумав о падающих с потолка пауках и о крысах, снующих возле самых ног, Крисания вздрогнула и плотнее завернулась в свою изорванную белую накидку. Вид закопченного и пустого очага заставил ее снова ощутить царивший в комнате холод.

Почувствовав, что жрица вся дрожит, Карамон слабо улыбнулся и, взяв ее за руку, сказал с ужаснувшим Крисанию спокойствием:

— Поверь, госпожа Крисания, если нас ожидает встреча лишь с крысами и пауками, то мы можем считать, что нам крупно повезло.

Крисания тут же вспомнила разбудивший ее жуткий крик Карамона. А ведь гигант ничего не видел. Может быть, он что-нибудь услышал? Жрица с опаской огляделась по сторонам.

— Что такое? — в тревоге осведомилась она. — Ты что-нибудь почувствовал?

— Почувствовал… — тихо повторил Карамон. — Да, я почувствовал. Здесь, в темноте, есть нечто… нечто страшное. Я чувствую, что какие-то твари смотрят на нас. Я ощущаю их жгучую ненависть. Где бы мы сейчас ни находились, мы вторглись в их царство. Разве ты не чувствуешь этого сама?

Крисания вгляделась в темноту. Значит, ей не померещилось, темнота и в самом деле смотрела на нее. Или, как выразился Карамон, из темноты смотрело нечто!

Странное дело: чем пристальнее всматривалась Крисания во тьму, чем большие усилия прилагала она, чтобы сосредоточиться и рассмотреть хоть что-нибудь в непроглядном чернильном мраке, — тем реальнее и явственней становились окружившие их черные тени. Они сгрудились в напряженном ожидании за пределами освещенного пространства. Ненависть их была велика, но, в отличие от Карамона, Крисании она показалась леденящей — от такой ненависти немели члены и кровь стыла в жилах. Ощущение это было очень похоже на… на…

Крисания затаила дыхание.

— Что? — встревожился Карамон и попытался встать.

— Тсс! — прошипела Крисания и крепко схватила его за руку. — Ничего, просто… просто я знаю, где мы! — закончила она неожиданно.

Карамон молча повернул к ней свои незрячие глаза.

— В Палантасской Башне Высшего Волшебства! — прошептала Крисания.

— Там, где живет Рейстлин? — с облегчением уточнил Карамон.

— Да… то есть нет. — Крисания беспомощно пожала плечами. — В этой комнате я уже однажды была — это его кабинет. Однако он выглядит совсем не так, как в тот раз. Он выглядит, словно… словно вот уже сто с лишним лет в него никто не заходил. И еще, Карамон, Рейстлин сказал, что возьмет меня с собою в то место и в то время, где нет никаких жрецов! А это время наступило после Катаклизма — перед войной. Перед…

— Перед тем, как он вернулся и заявил на Башню свои права, — мрачно перебил Карамон. — Это означает, госпожа Крисания, что над Башней все еще тяготеет проклятие. Мы оказались именно в том месте Кринна, где зло властвует безраздельно. К этому страшному месту не смеет приблизиться ни один смертный.

Башню стережет Шойканова Роща и одним богам ведомо что еще! Это Рейст перенес нас сюда! Мы оказались в черном сердце мира!

В темноте, за пределами освещенного пространства Крисания неожиданно разглядела бледные вытянутые лица, явившиеся словно по зову Карамона. Лишенные тел головы взирали на нее мертвыми глазницами. Они медленно плыли в холодном воздухе и, словно предвкушая прелесть горячей алой крови, разевали пустые черные рты.

— Карамон, я вижу их! — Крисания задохнулась от страха и невольно прижалась к гиганту.

— Они напали на меня в темноте, — сказал Карамон и обнял Крисанию за плечи. Сам он, впрочем, тоже дрожал. — Я чувствовал их холодные пальцы на своей коже. Именно поэтому я закричал.

— Но почему я не видела их раньше? Что мешает им напасть вновь?

— Ты, госпожа Крисания, — тихо ответил Карамон. — Ты — жрица Паладайна.

Эти твари — порождения зла. Они не смеют причинить вред тебе.

Крисания поглядела на медальон, который крепко держала в руке. Он все еще источал из себя неяркий теплый свет, однако буквально у нее на глазах сияние стало меркнуть. Во всяком случае, так ей показалось. С раскаянием Крисания вспомнила величайшего жреца эльфов Лоралона и свой отказ последовать за ним.

Как он ей тогда сказал? Ты прозреешъ, когда бесконечная тьма окружит тебя…

— Я жрица, это так, — сказала Крисания, прилагая немалые усилия к тому, чтобы не выдать голосом своего отчаяния. — Но моя вера далека от совершенства.

Эти твари чувствуют мои сомнения, чувствуют мою слабость. Возможно, какой-нибудь великий жрец, такой как Элистан, и мог бы сразиться с этими порождениями могил, но я… я не думаю, что у меня что-то получится.

Свет медальона продолжал тускнеть, и Крисания печально покачала головой.

— Мой свет гаснет, Карамон, — сказала она. Подняв голову, Крисания разглядела, что мертвенно-бледные лица придвинулись ближе. В испуге она прижалась к Карамону еще теснее. — Что нам делать?

— Ничего, — пожал плечами Карамон. — У меня нет оружия, и я ничего не вижу!

Он сжал кулаки и подался вперед, но Крисания схватила его за руку и удержала. Глаза ее не отрываясь смотрели на мерцающие в темноте лица.

— Тише! — властно сказала она. — Не говори так! От этого они становятся только сильнее! Возможно, они питаются страхом. Во всяком случае те, что обитают в Шойкановой Роще, делают именно так, — Даламар говорил мне!

Карамон судорожно вздохнул. Несмотря на холод, его полуобнаженное тело блестело от пота.

— Надо попытаться разбудить Рейстлина, — предложила Крисания.

— Ничего не выйдет! — сквозь зубы возразил Карамон. — Я знаю…

— Нужно попробовать! — решительно заявила Крисания, хотя при одной мысли о том, чтобы сделать хотя бы несколько шагов под взглядами этих страшных лиц, у нее кружилась голова, а к горлу подступал плотный комок.

— Будь осторожна, не делай резких движений, — посоветовал Карамон, выпуская ее руку.

Держа медальон высоко над головой и не опуская глаз под взглядом мертвых лиц, Крисания добралась до Рейстлина и тронула его за худое плечо.

— Рейстлин! — окликнула она мага так громко, как только осмелилась, и слегка потрясла его за плечо. — Рейстлин!

Ответа не было. С тем же успехом жрица могла попытаться разбудить труп. Во всяком случае, именно такая мысль пришла ей в голову, когда она увидела, что ее старания напрасны. Опасливо покосившись через плечо, Крисания подумала: посмеют ли они убить его! В конце концов, Рейстлин не принадлежал к этому времени.

«Властелин настоящего и будущего» еще не вернулся, чтобы вступить во владение своей собственностью — Башней.

Или вернулся?

Крисания продолжала звать мага, не забывая при этом следить за поведением нежити, которая подступала все ближе по мере того, как свет медальона слабел.

— Фистандантилус! — в последний раз позвала она Рейстлина.

— Да! — немедленно откликнулся Карамон. — Это имя они знают! Что случилось? Я чувствую, что-то изменилось…

— Они остановились! — едва дыша, откликнулась Крисания. — Теперь они смотрят на него.

— Вернись ко мне! — Карамон вскочил на ноги и низко пригнулся к полу. — Держись от него подальше! Пусть твари увидят, что он принадлежит к их миру!

— Нет! — гневно возразила Крисания. — Ты с ума сошел! Как только свет погаснет, они бросятся на него и растерзают…

— В этом наше спасение!

Карамон бросился к Крисании, и, хотя он по-прежнему ничего не видел, его движение застало жрицу врасплох.

Карамон обхватил ее за плечи и, рывком оттащив в сторону, швырнул на пол, словно тюк белья. Сам он упал на нее сверху и едва не вышиб из молодой женщины дух.

— Карамон! — Крисания жадно ловила ртом воздух и изо всех сил старалась освободиться, но Карамон по-прежнему крепко прижимал ее к полу.

Жрица все еще сжимала медальон в руке, но свет его становился все слабее и слабее. Повернув голову, Крисания обнаружила, что неподвижное тело мага осталось за пределами тусклого пятна света.

— Рейстлин! — воскликнула она. — Нет! Пусти меня, Карамон! Они идут к нему…

Но Карамон не выпустил ее — напротив, он еще сильнее прижал Крисанию к холодному каменному полу. На лице исполина застыло выражение мрачной решимости, невидящие глаза его неотрывно смотрели на жрицу. Крисания едва выносила неумолимую тяжесть его тела.

Ей снова придется использовать против него заклинание! Нужные слова уже готовы были сорваться с языка Крисании, когда темноту вспорол пронзительный крик боли.

— Паладайн, помоги мне!.. — начала молиться Крисания.

Но ничего не случилось.

Крисания еще раз попыталась освободиться от Карамона, хотя и понимала, что это бесполезно, — Паладайн, очевидно, оставил Крисанию. Жрица заплакала от бессилия и, проклиная Карамона, стала смотреть, что будет дальше. Ничего другого ей просто не оставалось.

Бледные мерцающие лица и неясные фигуры окружили Рейстлина. Крисания могла различить закутанное в черный плащ тело мага лишь благодаря их мертвенному голубоватому свечению. Одна из фигур возложила полуразложившуюся руку на плечо Рейстлина, и из горла молодой женщины вырвался протяжный хриплый стон.

Рейстлин вновь закричал. Крисания увидела, как под плащом корчится в судороге его тело.

Карамон тоже слышал крики брата. Крисания поняла это по его побледневшему лицу.

— Отпусти меня! — взмолилась она, однако гигант, несмотря на крупные капли пота, выступившие у него на лбу, решительно замотал головой.

Рейстлин завопил в третий раз. Карамон содрогнулся, и Крисания почувствовала вдруг, что руки его ослабли. Выпустив из пальцев медальон, жрица взмахнула кулачком, чтобы ударить гиганта по лицу, однако в этот момент слабый свет священного амулета погас, и вокруг сгустился кромешный мрак. Тело Карамона внезапно приподнялось вверх, и хриплый крик воина эхом ответил воплям брата.

Преодолевая головокружение, с неистово колотящимся сердцем, Крисания села и принялась шарить, рукой по полу, разыскивая медальон. Рядом повисло в воздухе чье-то лицо, и Крисания быстро подняла голову, полагая, что это Карамон…

Но это был вовсе не он. Лишенная тела голова медленно приближалась к жрице.

— Нет!.. — прошептала Крисания, не в силах сдвинуться с места.

Она чувствовала, как жизнь покидает ее, как холодеют руки и сердце.

Невидимые бесплотные пальцы схватили ее за плечи и стали подтягивать к черному провалу рта, бескровные губы которого вздрагивали от неутолимого голода.

— Пала… — Крисания попробовала молиться, но прикосновение рук мертвеца парализовало не только ее тело, но и душу.

Затем, невнятно и словно бы издалека, она услышала чей-то голос, бубнящий магические формулы. Внезапно ослепительный свет вспыхнул вокруг, и чудовищная голова, которая была уже совсем рядом, пронзительно взвизгнув, исчезла. В воздухе едко запахло серой.

— Ширак!

Яркая вспышка погасла, и комнату осветило мягкое сияние.

— Рейстлин! — благодарно прошептала Крисания и, встав на четвереньки, поползла по черному от копоти полу к тому месту, где лежал маг.

Рейстлин лежал на спине и тяжело дышал. В правой руке он сжимал магический посох. Из хрустального шара, служившего посоху навершием, струился мягкий волшебный свет.

— Рейстлин! Как ты?

Встав на колени рядом с магом, Крисания заглянула в его тонкое бледное лицо. Глаза Рейстлина медленно открылись. Затем он поднял руку и притянул жрицу к себе. Обнимая Крисанию, он гладил ее по мягким черным волосам, и она чувствовала удары его сердца. Тело мага источало странное тепло, которое заставило жрицу позабыть о могильном холоде Башни.

— Не бойся! — успокоил Рейстлин трепещущую жрицу. — Никто больше не причинит нам вреда. Твари видели меня и признали своего хозяина. Ты не пострадала?

Крисания, не в силах произнести хоть слово, лишь улыбнулась в ответ.

Рейстлин вздохнул. Жрица закрыла глаза и, успокоенная, прильнула к его груди, наслаждаясь теплом объятий мага.

Внезапно рука Рейстлина снова легла на волосы Крисании, и та почувствовала, как напряглось его тело. Едва ли не грубо Рейстлин взял жрицу за плечи и отстранил от себя.

— Расскажи, что произошло, — попросил он слабым, но требовательным голосом.

— Когда я очнулась… — Крисания замолчала. Кошмар, который она только что пережила, и последовавшие за ним теплые объятия Рейстлина сбили ее с толку и смутили душу. Заметив, что в глазах мага появилось нетерпение, Крисания поспешно продолжила, стараясь унять дрожь в голосе:

— Я услышала крик Карамона…

Рейстлин широко открыл глаза.

— Брат? — Маг вздрогнул. — Значит, заклинание подействовало и на него.

Удивительно, что я еще жив. Но где же он?

Рейстлин слабо пошевелился и, приподнявшись на локте, увидел Карамона, который невдалеке без чувств лежал на полу.

— Что с ним случилось?

— Я… я прочла заклинание. Он ослеп, — объяснила Крисания и покраснела.

— Я не собиралась причинять ему увечье, так вышло… когда он ворвался в лабораторию и хотел убить тебя… Помнишь, в Истаре, перед самым Катаклизмом?

— Ты ослепила его! Паладайн… ослепил его! — Рейстлин рассмеялся.

Каменные стены комнаты эхом повторили его хриплый смех, и Крисания невольно поежилась. Однако хохот застрял в горле Рейстлина. Маг закашлялся и, жадно ловя ртом воздух, схватился за грудь.

Крисания беспомощно смотрела на него, однако вскоре приступ прошел, и тело Рейстлина расслабленно вытянулось на каменном полу.

— Продолжай, — нетерпеливо прошептал маг.

— Я услышала его крик, но в темноте ничего не было видно. Мой медальон дал мне немного света, я отыскала Карамона и только тогда поняла, что он… ничего не видит. Потом я увидела на полу тебя. Ты был без сознания, и мне не удалось привести тебя в чувство. Карамон попросил меня описать то место, куда мы попали, и я вдруг разглядела… — Крисания вздрогнула. — Разглядела эти жуткие… жуткие…

— Продолжай, — властно сказал Рейстлин. Крисания набрала в грудь побольше воздуха.

— Потом свет медальона стал меркнуть… Рейстлин кивнул.

— …и эти… твари начали приближаться к нам. Тогда я позвала тебя снова, но не твоим именем, а именем Фистандантилуса. Тут твари замешкались, и твой брат… — Страх отпустил Крисанию, и в голосе ее послышались гневные нотки. — Твой брат бросил меня на пол и навалился всею своею тушей, крича, что пусть, мол, они увидят, что ты тоже принадлежишь к их миру.

— Мой брат это сказал? — спросил Рейстлин после небольшой паузы.

Крисания вздрогнула и, озадаченная удивлением и восхищением, которые неожиданно прозвучали в голосе мага, посмотрела ему в лицо.

— Да, — ответила она довольно холодно. — А что?

— Карамон спас нам жизнь, — снизошел до объяснения Рейстлин — теперь голос его был полон сарказма. — На сей раз этому остолопу пришла в голову действительно неплохая мысль. Возможно, стоило бы навсегда оставить его слепым — это помогает ему думать.

Рейстлин попытался было снова засмеяться, но его опять сотряс приступ удушающего кашля. Крисания инстинктивно подалась к нему, чтобы хоть чем-то помочь, но маг, корчась от боли, остановил ее свирепым взглядом. Затем он перекатился на бок, и его вырвало.

Когда Рейстлин снова лег на спину, губы его были испачканы кровью, а пальцы рук сведены судорогой. Дышал он часто и прерывисто, а тело его время от времени вздрагивало от новых позывов к рвоте.

Крисания беспомощно разглядывала мага.

— Помнишь, когда-то ты сказал мне, что боги не в силах излечить тебя от этой болезни? Но ведь ты умираешь! Неужели я ничего не могу для тебя сделать? — спросила она Рейстлина, не осмеливаясь прикоснуться к нему.

Некоторое время Рейстлин лежал молча, не в силах произнести ни слова.

Наконец он с трудом поднял руку и сделал знак жрице наклониться поближе.

Крисания послушалась, и Рейстлин, нежно прикоснувшись к ее щеке, приблизил к ней свое лицо. Жрица почувствовала кожей его теплое дыхание.

— Воды… — едва слышно прошептал маг. Крисания не расслышала, но прочла просьбу по его губам, покрытым коркой запекшейся крови. — Настой… поможет…

— Его рука с трудом скользнула к карману бархатного плаща. — И тепло… нужно разжечь огонь! У меня нет сил…

Крисания кивком головы показала, что все поняла.

— Карамон? — снова беззвучно прошептали губы Рейстлина.

— Эти… твари напали на него. — Крисания посмотрела через плечо на недвижимого воина. — Я даже не знаю, жив ли он…

— Он нам нужен! Ты должна… вылечить его… — Обессилев, Рейстлин умолк.

Глухо стукнувшись затылком, он уронил голову на каменный пол и смежил глаза.

Крисания судорожно сглотнула.

— Ты… уверен? — нерешительно переспросила она. — Он хотел убить тебя…

Рейстлин улыбнулся одними губами и, не открывая глаз, отрицательно покачал головой. Черный капюшон его плаща слегка зашуршал о камень пола. Затем глаза мага приоткрылись, и Крисания на мгновение сумела заглянуть в их мглистые глубины. Свет в зрачках Рейстлина едва теплился, и от этого взгляд мага приобрел выражение мягкое и теплое, почти нежное, нисколько не похожее на то, которое Крисания видела в них прежде. Раньше в карих глазах мага бушевало неистовое пламя, но теперь…

— Крисания… — выдохнул Рейстлин. — Сейчас я, наверное, потеряю сознание… Ты… останешься одна… в этом царстве тьмы. Мой брат… может помочь… тепло…

Глаза его снова закрылись, но пальцы, сжимавшие руку жрицы, крепко стиснули ее запястье, словно маг призывал Крисанию собрать все свои силы и вернуться к реальности. После непродолжительной борьбы с собственной слабостью Рейстлин снова ненадолго открыл глаза и посмотрел прямо в лицо жрице.

— Только не выходи из комнаты! — прошептал он и потерял сознание.

«Ты останешься одна!» Крисания в ужасе огляделась по сторонам, чувствуя, как страх ледяной рукой вцепился ей в горло. Вода! Тепло! Откуда она возьмет их? Никакая молитва ей не поможет! Где угодно, но только не в этой обители зла!

— Рейстлин! — Жрица жалобным голосом окликнула мага и, стиснув в ладонях его тонкие пальцы, прижалась к ним щекой. — Рейстлин, пожалуйста, не оставляй меня! — прошептала Крисания, вздрогнув от прикосновения к его холодеющей коже.

— Я не могу сделать то, что ты просишь, у меня тоже нет сил! Я не могу превратить в воду пыль и пепел!

Рейстлин открыл глаза. Радужины их были темны, как самая темная ночь, в которую он вот-вот готов был погрузиться снова. Чуть шевельнув пальцами в ладонях Крисании, он освободил их и провел рукой по ее щеке от уголка глаз до подбородка. Затем его рука обмякла, а голова безвольно откинулась набок.

Крисания прикоснулась к своему лицу, недоумевая, что именно хотел сказать ей Рейстлин своим странным жестом. Это не было лаской — маг пытался что-то объяснить ей, что-то подсказать. Она поняла это по его настойчивому взгляду. Но что?

От прикосновения пальцев Рейстлина ее кожа запылала, и Крисания вспомнила…

Я не могу превратить в воду пепел и пыль…

— Мои слезы! — пробормотала жрица.

Глава 2

Оставшись в холодной и пустой комнате наедине с бесчувственными телами близнецов, Крисания внезапно остро позавидовала им. «Куда как легче, — размышляла она, — потерять сознание, соскользнуть в бездонную пропасть и, ничего не видя и не слыша, позволить тьме поглотить себя!» Между тем злые силы, бежавшие при звуке голоса Рейстлина, стали вновь ощутимы. Крисания спиной чувствовала их присутствие, словно чье-то холодное дыхание. Злобные взгляды пронзали ее из темных углов. Единственное, что удерживало тварей от нападения, — это свет магического посоха, который продолжал источать ровное сияние. Даже потеряв сознание, Рейстлин не выпустил его из руки.

— Его жизнь зависит только от меня, — стараясь заглушить неумолчный шепот, доносящийся со всех сторон, громко сказала самой себе Крисания. — В слабости своей Рейстлин положился на мою силу. Я всегда, — Крисания отерла слезы и посмотрела, как блестит в волшебном свете посоха соленая влага на ее пальцах, — всегда гордилась своей силой и могуществом, однако до сегодняшнего дня не знала, что есть настоящая сила.

Взгляд жрицы остановился на лице мага:

— Но теперь я увидела настоящую силу в нем! Я не могу подвести его!

— Тепло. — Крисания встала с колен. — Ему нужно тепло. Мы с Карамоном обойдемся… — Она тяжело вздохнула. — Но как мне сделать это? Если бы мы были в Замке Ледяной Стены, то одной моей молитвы было бы достаточно, чтобы согреть нас всех. Паладайн помог бы нам. Но ведь здешний холод — это не тот холод, который приносит с собой снег и лед. Нет, этот холод совсем иной, от него стынет душа, а не тело и кровь. Здесь, в этой обители мрака и зла, моя вера сможет поддержать лишь меня одну и не согреет никого больше!

Оглядевшись по сторонам, Крисания заметила в свете посоха, который худо-бедно освещал почти всю комнату, пыльные портьеры, закрывавшие окно.

Сделанные из тяжелого бархата, слегка потраченного молью, они были достаточно велики, чтобы укрыть трех человек. В первый момент жрица приободрилась, но настроение ее тотчас же упало, как только она сообразила, что, прежде чем она доберется до окна, ей придется пересечь почти весь кабинет. Едва видные в полутьме, заветные портьеры находились на порядочном расстоянии от пределов круга яркого света, который отбрасывал сияющий хрустальный шар на вершине магического посоха.

— Я должна добраться туда, — сказала себе Крисания. — Правда, для этого мне придется войти во мрак…

При мысли об этом сердце жрицы болезненно сжалось, а ее решимость поколебалась.

— Попрошу Паладайна помочь мне… — попыталась успокоить себя Крисания, но взгляд ее против воли упал на платиновый медальон, который — потускневший и холодный — лежал на полу у ее ног.

Наклонившись за ним, Крисания на мгновение заколебалась, не решаясь дотронуться до своего спасительного амулета. Она вдруг вспомнила, как померк его свет, не в силах противостоять наступающим силам зла.

Потом она с сожалением подумала о Лоралоне — великом эльфийском жреце, который явился, чтобы забрать ее с собой и уберечь от неизбежного Катаклизма.

Крисания отказалась, предпочтя подвергнуть свою жизнь опасности ради того, чтобы услышать слова Короля-Жреца, — слова, которые послужили причиной обрушившейся на Истар и весь Ансалонский континент жестокой кары. Быть может, Паладайн гневается? Быть может, в своем гневе он отвернулся и от Крисании, ибо неспроста же в ее время многие верили, что боги отвернулись от Кринна, позволив разразиться самой страшной катастрофе за всю засвидетельствованную историю? Или божественная воля Паладайна не в состоянии проникнуть сюда, сквозь мрачные стены проклятой Башни, защищенные могущественными заклятьями злых сил?

Испуганная и растерянная, Крисания наконец решилась и подняла медальон.

Платиновый Дракон не дал света и вообще никак не отозвался на ее прикосновение.

Металл остался холоден и мертв. Стоя в центре страшной комнаты, Крисания сжимала медальон в руке, и зубы ее мелко стучали от страха.

— Если я не решусь подойти к окну, — убеждала себя жрица, — я умру от холода. Мы все умрем… — Она оглянулась на братьев. Несмотря на то что на Рейстлине была длинная бархатная мантия, руки его оставались холодны, а Карамон и вовсе был в своем гладиаторском наряде — набедренной повязке и символических золотых доспехах.

Вздернув подбородок, Крисания бросила дерзкий взгляд туда, где, притаившись во тьме, тревожно шепталась жуткая нежить. Она должна быть сильнее их!

С этой мыслью Крисания решительно шагнула вперед.

Как только она вышла из круга света магического посоха, темнота ожила.

Шепот стал громче, и Крисания, к своему ужасу, расслышала слова!

Как грозно стучит в твое сердце любовь, Как мрак к тебе радостно льнет, Как рвется и пенится крови поток, Что в жилах проворно течет.

Ответь же, любимая, чистый огонь Кого из ночи призовет?

Молчат небеса, лишь во мраке луна Кровавою каплей плывет.

Затем Крисания ощутила на своей коже ледяное прикосновение мертвых пальцев и, вздрогнув, отпрянула в сторону. Однако вблизи нее никого не было. Чувствуя, что ее начинает мутить от ужаса перед мрачной любовной песней мертвецов, она никак не могла заставить себя сдвинуться с места.

— Нет! — решительно сказала Крисания самой себе. — Я пойду вперед! Эти порождения тьмы не остановят меня! Я — жрица светлого Паладайна! Даже если мой бог отвернулся от меня, я все равно не отрекусь от своей веры!

Гордо подняв голову, Крисания взмахнула руками, как будто раздвигала перед собой тьму, точно занавесь, и, преодолев страх, двинулась к окну. Шипящий шепот и свист раздались вокруг с новой силой. Жрица слышала загробный хохот, звучащий над самым ее ухом, но никто и ничто не осмелилось ни напасть, ни даже прикоснуться к ней. Тем не менее путь к окну показался ей длиною в несколько миль.

Вцепившись в портьеры обеими руками и едва держась на ослабевших ногах, Крисания раздвинула тяжелый пыльный бархат и выглянула наружу в надежде, что огни большого города успокоят ее. «Там живут люди, — прижимаясь лицом к стеклу, говорила она себе. — Я увижу свет…»

Однако древнее пророчество еще не сбылось, и Рейстлин пока не вступил в Башню Властелином настоящего и будущего, — это случится только в грядущем, а ныне Башня все еще была укрыта непроницаемой тьмой, словно неподвижным черным туманом. Возможно, огни прекрасного Палантаса действительно сияли где-то там, за мрачной пеленой, но Крисания ровным счетом ничего не увидела.

Жрица подавленно вздохнула и, поудобней перехватив портьеры, с силой рванула их вниз. Ветхая ткань поддалась ее усилиям, и портьеры обрушились на Крисанию. Выпростав голову из-под пыльной ткани, жрица с удовольствием закуталась в тяжелый бархат и почувствовала, как долгожданное тепло наконец-то вливается в ее жилы.

Кое-как расправив вторую портьеру, Крисания потащила ее за собой через комнату, с тревогой прислушиваясь к скребущему звуку, с которым ткань собирала по пути разбросанный повсюду мусор и обломки мебели.

Свет магического посоха направлял ее сквозь мрак. Когда Крисания очутилась наконец вблизи него, в относительной, как ей казалось, безопасности, она упала на пол совершенно без сил, вся дрожа от пережитого волнения.

До сих пор Крисания не осознавала, насколько она в действительности выдохлась и устала. Много ночей кряду — с тех самых пор, как на Истар обрушилась затяжная буря, — она недосыпала, и теперь, лежа на полу под бархатом занавески, ей не удавалось думать ни о чем ином, кроме сна. Соблазн закрыть глаза и забыться в дреме хоть на несколько минут был непреодолимым…

— Ну-ка, прекрати! — сердито приказала себе Крисания.

С трудом заставив себя подняться на ноги, она подтащила ставшую вдруг невероятно тяжелой портьеру к тому месту, где лежал Карамон, и заботливо накрыла его. Грудь Карамона была неподвижна. Крисания коснулась его шеи пальцами, надеясь уловить в артерии биение жизни. Пульс был медленным и неровным. Совсем рядом со своими пальцами Крисания вдруг с ужасом обнаружила какие-то белые отметины, похожие на следы холодных губ.

Лишенная тела голова всплыла в памяти жрицы. Вздрогнув, Крисания попыталась отогнать от себя зловещий образ и, поплотнее завернувшись в бархат, сосредоточилась на Карамоне. Коснувшись руками его лба, она принялась негромко молиться.

— Паладайн! — прошептала Крисания. — Если в гневе своем ты не отвернулся от своей жрицы, если знаешь ты, что все свои дела она вершит к вящей славе твоей, если в силах ты раздвинуть эту страшную тьму и откликнуться на мою молитву, то… вылечи этого человека! Если предначертанный ему твоею волей жизненный путь еще не завершен, если осталось хоть что-то, что он должен совершить в этом мире, — даруй ему жизнь и здоровье. Ну а если такова его судьба, то возьми к себе его душу, чтобы пребывала она…

Крисания не смогла закончить. Последние силы покинули ее, и она, опустошенная, оставленная во тьме, почувствовала, что не способна выносить более постоянную внутреннюю борьбу с собой. Опустив голову на руки, жрица горько заплакала. Гулкое эхо тотчас подхватило ее рыдания — отчаянные рыдания человека, утратившего последнюю надежду.

Внезапно Крисания почувствовала, как ее коснулась чья-то рука. Жрица вздрогнула от ужаса, однако рука эта была сильной и теплой.

— Ну-ну, Тика, — сказал совсем рядом сонный голос. — Все будет хорошо, ты только не плачь.

Приподняв заплаканное лицо, Крисания увидела, как вздымается и опускается грудь Карамона. Гигант дышал ровно и глубоко, мертвенная бледность постепенно сходила с его чела. Белые отметины на шее тоже поблекли. Похлопав Крисанию по руке, Карамон улыбнулся.

— Это просто дурной сон, Тика, — пробормотал он. — Все пройдет… к утру все пройдет…

Подтянув к подбородку пыльный бархат занавески, Карамон завозился на полу, громко зевнул и, перевернувшись на бок, погрузился в глубокий и спокойный сон.

Не находя сил даже для благодарности Паладайну, Крисания неподвижно сидела и смотрела, как спит исцеленный ею воин. Затем какой-то звук донесся до ее слуха — это был звук капающей воды! Повернувшись, жрица заметила на столе стеклянную реторту. Носик ее был отбит, а сама реторта лежала на боку, у самого края столешницы. Ее содержимое разлилось сотни лет назад, и с тех пор реторта валялась здесь, пустая и пыльная, однако теперь внутри сосуда сверкала чистая прозрачная жидкость, которая медленно стекала на пол. В свете магического посоха каждая капелька блистала словно настоящий бриллиант.

Крисания нерешительно протянула руку и, поймав несколько капель на ладонь, поднесла руку к губам.

— Вода! — выдохнула она.

Вода немного горчила и имела солоноватый привкус, однако Крисании она показалась удивительно вкусной, вкуснее всех вин, которые она когда-либо пробовала. Заставив себя подняться, Крисания набрала в ладонь воды и жадно припала к ней ртом. Напившись, она поставила реторту вертикально и с удивлением заметила, что уровень жидкости внутри немедленно восстановился.

Теперь Крисания смогла поблагодарить Паладайна, обратившись к нему со словами, которые поднялись из самых глубин ее сердца. Страх перед темнотой и населяющими ее тварями пропал, — ее бог не отвернулся от нее, он все еще помогал своей жрице, хотя она, возможно, успела разочаровать его.

Справившись со страхом, Крисания вновь посмотрела на Карамона. Исполин спал спокойно и безмятежно, словно ребенок. Поняв, что за него она может теперь не бояться, жрица направилась к тому месту, где, закутанный в плащ, с синими от холода губами, лежал брат-близнец воина.

Крисания легла на пол рядом с Рейстлином и накрылась вместе с ним сорванной занавеской, надеясь, что жар ее тела, согреет обоих. Положив голову на плечо мага, жрица смежила глаза и позволила себе погрузиться в забытье.

Глава 3

— Она назвала его «Рейстлин»!

— А потом — «Фистандантилус»!

— Как нам узнать, кто он .в действительности? Ведь он пришел не через Рощу, как было предсказано. Он пришел без власти! А эти двое? Кто они? Владыка должен был прийти один!

— И все же его магические силы огромны! Я не посмею бросить ему вызов…

— Даже за такую награду, которая нам обещана?

— Запах крови заставил тебя совершенно потерять разум! Если это он и если он узнает, что ты пожрал его избранных, ты вновь окажешься в извечной тьме, где беспрестанно будешь алкать свежей крови, но никогда не сможешь ее попробовать!

— А если это не он, то окажется, что мы не сумели сохранить Башню от вторжения, и тогда уже Она обрушит на нас свой гнев, который будет столь ужасным, что даже та судьба, о которой ты только что говорил, покажется желанной, но — увы — недостижимой!

Последовала непродолжительная тишина.

— Существует один способ проверить.

— Это опасно. Он очень слаб. Мы можем ненароком убить его.

— Но мы должны быть уверены! Пусть лучше он умрет — страшнее не выполнить своего долга перед Ее Темным Величеством.

— Да… его смерть можно будет объяснить. А его жизнь… возможно, и нет.

Холодная, резкая боль проникла сквозь пелену бесчувствия и, подобно ледяным осколкам, пронзила мозг Рейстлина. Маг напрягся, стараясь пробиться сквозь туман собственного бессилия и хоть на краткий миг вернуться в сознание.

Открыв глаза, он чуть было не задохнулся от ужаса: в воздухе над ним плавали две кошмарные головы, лишенные тел, и разглядывали его своими пустыми глазницами. Невидимые холодные руки трогали его грудь — прикосновение ледяных пальцев и заставило его прийти в себя.

Заглянув в черноту пустых глаз, маг мгновенно понял, что нужно от него этим тварям, и парализующий страх охватил его с неодолимой силой;

— Нет! — прошептал он едва слышно. — Я не переживу этого во второй раз!

— Переживешь. Мы должны быть уверены наверняка! — пришел ответ.

Дерзкие слова заставили Рейстлина вскипеть от гнева. Прошипев проклятие, он попробовал приподняться и оторвать от своей груди невидимые холодные руки, но все было тщетно. Тело его отказывалось повиноваться. Только пальцы Рейстлина дрогнули я скрючились — и это было все, чего он достиг.

Ярость, боль, бессильное отчаяние — все это разом смешалось в пронзительном крике, исторгнутом Рейстлином, однако никто его не услышал — даже он сам. Руки ужасных тварей стиснули его грудь с новой силой, острая боль вонзилась под ребра, и Рейстлин провалился… в воспоминания.

В комнате, где тем утром работали семеро учеников мага, не было ни одного окна. Солнцу и лунам, как серебряной, так и красной, не позволялось заглядывать в эту просторную келью. Что же касалось третьей — черной — луны, то ее присутствие ощущалось здесь точно так же, как и в открытом небе над Кринном, где она постоянно, но незримо парила.

Комната была освещена толстыми восковыми свечами, которые стояли на столах в серебряных подсвечниках. Благодаря этому любой из учеников мог осветить свое рабочее место так, как ему было удобно.

Это было единственное помещение в огромном замке Фистандантилуса, которое освещалось свечами. Во всех остальных комнатах свисали с потолков стеклянные шары, которые источали магический свет, рассеивающий сумрак этого оплота тьмы.

В комнате же, где работали ученики, стеклянные шары не применялись по одной простой причине: там они непременно погасли бы, так как келью постоянно охраняло заклятие, рассеивающее колдовство. Только таким образом удавалось избежать постороннего влияния, в том числе влияния солнца и двух дающих свет лун.

Шестеро учеников сидели за столом подле друг друга, негромко переговариваясь или занимаясь своими изысканиями молча. Седьмой ученик расположился отдельно от остальных на дальнем конце стола. Время от времени то один, то другой из скучившейся шестерки поднимал голову и с беспокойством поглядывал на седьмого, однако всякий раз быстро отводил глаза, смущенный встречным взглядом.

Это осторожное любопытство забавляло седьмого ученика, и на губах его время от времени появлялась холодная улыбка. За те несколько месяцев, что Рейстлин прожил в замке Фистандантилуса, он почти не находил поводов даже для подобного развлечения. Откровенно говоря, пребывание здесь далось ему нелегко, и дело было вовсе не в том, что он вынужден был постоянно скрывать свое истинное могущество, чтобы не дать Фистандантилусу возможности догадаться, кто его ученик на самом деле. Рейстлин довольно удачно притворился одним из тех простаков, которые работали на Фистандантилуса в надежде заслужить его благосклонность и стать настоящими учениками, с которыми маг хоть отчасти поделился бы своим великим знанием.

Обман и хитрость давались Рейстлину легко. Ему, пожалуй, даже нравилось, прикидываясь наивным деревенщиной, выполнять задания мага чуть лучше и чуть быстрее остальных учеников, чем он неизменно приводил последних в замешательство. Он азартно играл в эту игру и с самим Фистандантилусом, неизменно одерживая верх над проницательным магом. Рейстлин часто ощущал на себе взгляд Фистандантилуса и в эти минуты мог даже прочесть его мысли. «Кто такой, этот мой ученик? — думал маг. — Откуда у него такая сила? Ведь я чувствую ее, но мне ни разу не удалось увидеть ее в действии».

Иногда Рейстлин замечал, что Фистандантилус рассматривает его так, словно пытается вспомнить, где и когда он мог видеть своего ученика прежде…

Нет, эти игры определенно были Рейстлину по душе, однако в его ученичестве была и другая сторона, которая ему не нравилась. Дело заключалось в том, что каждый день, проведенный им в замке Фистандантилуса, напоминал ему о самой горькой поре в его жизни — о тех годах, когда он учился в школе магов.

«Хитрец» — так прозвали его товарищи в классе у первого наставника Рейстлина. Они не любили болезненного юношу и не доверяли ему; даже учитель и тот побаивался молодого мага. Юность Рейстлина прошла в холодном одиночестве; единственным человеком, кто любил его по-настоящему, был брат-близнец Карамон, однако любовь его оказалась столь снисходительно-покровительственной и навязчивой, что Рейстлину легче было выносить ненависть однокашников, нежели опеку брата.

И вот теперь, презирая этих шестерых тупиц, из кожи вон лезших от желания угодить учителю, который дразнит их и дурачит и в конце концов просто убьет одного из них, чтобы завладеть его жизненной силой, Рейстлин подчас, лежа в темноте ночи, нет-нет да и вздрагивал, когда до него доносился их дружный смех…

Сердито тряхнув годовой, Рейстлин напомнил себе, что все это не должно его беспокоить. Перед ним стоит великая цель, достичь которой он обязан любыми средствами. Ему необходимо сосредоточиться только на этом и беречь силы, потому что сегодняшний день будет решающим: сегодня Фистандантилус выберет из семерых одного, чтобы сделать его своим учеником.

«Вы, шестеро, уйдете отсюда, ненавидя меня и завидуя мне, — думал Рейстлин. — Вы уйдете отсюда, так и не догадавшись, что один из вас обязан мне жизнью!»

Дверь в комнату со скрипом отворилась, и ученики за столом тревожно вздрогнули. Рейстлин, с кривой усмешкой наблюдавший за ними, заметил точно такое же выражение и на морщинистом, сером лице человека, появившегося в дверном проеме.

Мерцающий взгляд мага неспешно скользил от одного послушника к другому, заставляя их бледнеть и опускать головы. От волнения кто-то нервно теребил края своей одежды, а кто-то судорожно перебирал в кармане заранее припасенные компоненты для заклинаний.

Наконец Фистандантилус перевел взгляд черных глаз на седьмого ученика, сидевшего отдельно от остальных. Рейстлин смело встретил его взгляд — не сморгнул и не потупился. Улыбка, скривившая его губы, стала откровенно насмешливой, и Фистандантилус грозно нахмурил брови. В гневе он захлопнул за собою дверь, и грохот ее заставил шестерых учеников вздрогнуть.

Медленным шагом Фистандантилус прошел на середину комнаты и, тяжело опираясь на свой посох, опустился в кресло. Было слышно, как в тишине скрипят его окостеневшие суставы. Снова поглядев на послушников, на их молодые, сильные тела, Фистандантилус непроизвольно коснулся высохшей, обтянутой старческой кожей рукой амулета, который висел у него на груди на длинной тяжелой цепи. Это был довольно странный амулет — овальный камень красного цвета в простой серебряной оправе.

Ученики довольно часто обсуждали между собой предназначение этого загадочного камня. Иных украшений Фистандантилус никогда не носил, поэтому ни у кого не было сомнений, что вещь эта — очень ценная. К тому же даже начинающий маг в состоянии был почувствовать, сколь мощные охраняющие и отваживающие заклятия наложены на этот красный камень и насколько он защищен от любых колдовских посягательств. «Что же может этот амулет?» — шептали друг другу ученики и обменивались самыми невероятными догадками, начиная от вызова с его помощью тварей из других планов бытия и заканчивая общением с самой Темной Владычицей.

Рейстлин мог бы растолковать им, что делает этот камень, — он-то знал это наверняка, но предпочитал хранить свое знание при себе.

Скрюченные пальцы Фистандантилуса хищно вцепились в камень, в то время как его алчущий взгляд перебегал с одного ученика на другого. Рейстлин мог поклясться, что видел, как Фистандантилус облизнулся, и от этого почувствовал внезапный приступ страха. «Что, если я потерплю поражение? — спросил он сам себя и содрогнулся. — Фистандантилус очень силен. Он — самый могущественный маг из всех, кто когда-либо жил в этом мире. Смогу ли я справиться с ним? Что, если…»

— Начнем испытания, — надтреснутым голосом сказал Фистандантилус, остановив свой взгляд на одном из послушников.

Рейстлин решительно изгнал все сомнения из своего сердца. Он истратил жизнь, чтобы воплотить задуманное. Если он потерпит поражение, то умрет. Не раз уже он глядел в лицо смерти и знал, что ничего страшного в этом нет. Если придется, он встретит ее, словно старого друга…

Один за другим ученики вставали со своих мест и, открыв колдовские книги, зачитывали свои заклинания. Если бы на эту комнату не было наложено рассеивающего магию заклятия, в ней сейчас творилось бы невообразимое: плясали бы огненные шары, призрачные драконы дышали бы иллюзорным пламенем, жуткие чудовища с визгом выскакивали бы из-под стола, вырванные магической силой из других планов бытия. Но, как бы там ни было, комнату по-прежнему освещало спокойное пламя свечей и вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь бормотанием учеников и шуршанием страниц колдовских книг.

Один за другим молодые соискатели сдавали свой экзамен и опускались на место. Они превосходно справились со своей задачей, и в этом не было ничего неожиданного: Фистандантилус выбрал себе в ученики семерых самых способных магов, уже успевших закончить полный курс волшебной науки и прошедших страшное Испытание в Башне Высшего Волшебства. Теперь из этих семерых Фистандантилус выберет одного — того, кто станет его помощником.

Так думали шестеро из семерых.

Рука величайшего из магов снова стиснула на груди алый камень, и взгляд его устремился на Рейстлина.

— Твой черед, маг, — сказал он, и в его глазах сверкнул огонь. Морщины на старческом лбу сделались глубже, словно он вновь Попытался припомнить, где он мог прежде видеть это лицо.

Рейстлин медленно поднялся со стула и, насмешливо улыбнувшись, словно присутствующие в комнате не годились ему в подметки, пожал плечами и с вызовом захлопнул колдовскую книгу. Остальные ученики мрачно переглянулись.

Фистандантилус нахмурился, однако огонь в его угольно-черных глазах вспыхнул ярче.

С прежней кривою улыбкой Рейстлин принялся на память читать сложное заклинание. Такая демонстрация силы заставила шестерых неудачников насупиться и поглядеть на Рейстлина со злобной завистью. Суровое выражение на лице Фистандантилуса сменилась гримасой столь алчного нетерпения, что Рейстлин едва не запнулся в середине очередной магической формулы, которую вплетал в свое заклинание.

Усилием воли он заставил себя отрешиться от всего постороннего и продолжить колдовство. В считанные минуты Рейстлин закончил заклинание, и — неожиданно для всех — комната озарилась радужными сполохами ослепительного света, а тишину разорвал трескучий гром.

Фистандантилус вздрогнул, и хищная ухмылка вмиг исчезла с его лица.

Остальные ученики дружно ахнули.

— Как тебе удалось разрушить охраняющее заклятие? — хрипло спросил Фистандантилус. — Что это за странное колдовство?

Вместо ответа Рейстлин слегка приоткрыл ладони. В руках у него оказался небольшой сгусток голубовато-зеленого огня, от которого и исходил этот слепящий свет. Никто из присутствующих, в том числе и сам Фистандантилус, не мог смотреть на него прямо, не щуря при этом глаз.

Насладившись произведенным эффектом, Рейстлин вновь ухмыльнулся и хлопнул в ладоши. Сияние погасло, и учебная комната снова погрузилась в тишину.

Фистандантилус медленно встал, и ученики в страхе замерли. Ярость клубилась вокруг древнего мага, словно огненная корона при солнечном затмении.

Он шагнул к дерзкому послушнику.

Рейстлин не дрогнул. Он стоял совершенно неподвижно и с отрешенным спокойствием на лице наблюдал, как приближается к нему Фистандантилус.

— Как ты… — прохрипел маг, но тут его взгляд упал на тонкие руки Рейстлина. С яростным воплем Фистандантилус схватил ученика за запястье.

Рейстлин едва не вскрикнул от боли, ибо пальцы старого мага были холодны, как дыхание смерти, однако он заставил себя спокойно улыбнуться, хотя и предполагал, что его улыбка напоминает, скорее, оскал покойника.

— Слепящий порошок! — Фистандантилус дернул Рейстлина за руку, держа его ладонь в свете свечей так, чтобы ее было видно всем. — Обыкновенная ловкость рук — этот трюк под силу любому балаганному шарлатану!

— Так я некогда зарабатывал себе на жизнь, — превозмогая боль, сквозь стиснутые зубы сказал Рейстлин. — Мне показалось, что этот фокус будет уместен в компании недоучек, которых ты собрал здесь, Величайший.

Фистандантилус еще сильнее сжал запястье Рейстлина, и тот невольно ахнул от боли, однако руку не выдернул и взгляда от лица учителя не отвел.

Фистандантилус сжимал запястье Рейстлина изо всей силы, но на лице его при этом явственно читалось любопытство.

— Стало быть, ты считаешь себя лучше их? — не обращая внимания на сердитые перешептывания шестерых неудачников, почти ласковым голосом спросил старый маг.

Рейстлину пришлось чуть помедлить с ответом, чтобы сперва превозмочь ужасную боль.

— Ты сам знаешь, что это так!

Фистандантилус, по-прежнему не ослабляя хватки, пристально вгляделся в его лицо. Рейстлин успел заметить промелькнувший в глазах старика страх, который, впрочем, тут же исчез, загнанный вглубь сменившим его выражением ненасытного голода.

Внезапно Фистандантилус выпустил руку Рейстлина, так что молодой маг не сумел скрыть вздоха облегчения. Потирая запястье, он бросил взгляд на свою руку, где оставались ясно видны следы пальцев Фистандантилуса, — кожа в этих местах совершенно побелела.

— Убирайтесь! — резко приказал Фистандантилус. Шестеро учеников, шурша черными мантиями, молча поднимались со своих мест. Рейстлин тоже пошевелился, но старый маг задержал его:

— Останься!

Рейстлин, потирая онемевшее запястье, опустился на свое место. Кровь медленно приливала в потерявшую чувствительность руку. Шестеро учеников гуськом потянулись к двери и вскоре исчезли за ней. Фистандантилус, проследив, чтобы дверь за ними плотно затворилась, повернулся к своему избраннику:

— Эти шестеро скоро уйдут, и в замке останемся только мы двое. В полночь, когда взойдет Темная Стражница, жди меня в нижней потайной лаборатории. Я провожу там один эксперимент, и мне понадобится твоя… помощь.

Рейстлин с чувством, похожим на какой-то мрачный восторг, смотрел, как скрюченная рука Фистандантилуса теребит и любовно поглаживает красный камень.

Вначале он даже не смог ничего ответить. Наконец Рейстлин насмешливо улыбнулся — на этот раз смеясь над собой и своими собственными страхами.

— Я буду там, учитель, — сказал он.

Рейстлин лежал на холодной каменной плите в тайной лаборатории Фистандантилуса, расположенной в глубоком подземелье замка. Даже толстая бархатная мантия не спасала его от леденящего холода монолитной глыбы. С другой стороны, Рейстлин и сам не смог бы сказать наверняка, отчего он дрожит — от холода, от страха или от предвкушения величайшего события в своей жизни.

Он не видел Фистандантилуса — присутствие старого мага выдавали лишь шелест черной накидки, шарканье теплых войлочных туфель и глухой стук магического посоха по каменному полу. Время от времени слышался негромкий хруст — это переворачивалась пергаментная страница колдовской книги. С каждой перевернутой страницей Рейстлин чувствовал нарастающее напряжение: ему стоило немалого труда лежать на каменном алтаре и притворяться беспомощным в ожидании решительного момента.

Словно подслушав тревожные мысли Рейстлина, старый маг подошел к плите. Он наклонился над учеником, уже не скрывая алчного блеска в глазах. Алый рубин, точно капля крови, свисал с его шеи на длинной цепи.

— Что ж, — сказал Фистандантилус, — ты действительно опытен и прилично обучен. Гораздо лучше любого из прежних учеников, что встречались мне за мою долгую жизнь.

— Что ты хочешь сделать со мною, учитель? — хрипло спросил Рейстлин; ему не пришлось прилагать много усилий, чтобы отчаяние в его голосе прозвучало правдоподобно. Он обязательно должен узнать, как действует амулет Фистандантилуса.

— Какая тебе разница? — холодно ответил маг и опустил руку на грудь ученика.

— Я… пришел к тебе учиться, — сказал Рейстлин, едва сдерживаясь, чтобы не заскрежетать зубами и не скорчиться от этого омерзительного прикосновения. — Я буду учиться до последнего вздоха!

— Что ж, похвальное желание. — Фистандантилус, рассеянно обшаривая взглядом темноту, думал о чем-то другом. Рейстлин решил, что маг, вероятно, повторяет в уме сложное заклинание. — Я рад буду переселиться в тело и завладеть разумом, столь пытливым и жадным до знаний, — продолжил маг. — Хорошо, что при этом ты весьма сведущ в нашем искусстве. Так и быть, кое-что я тебе объясню. Это будет моим последним уроком, ученик;. Постарайся хорошенько его усвоить.

Фистандантилус усмехнулся.

— Ты еще молод и не можешь представить, как ужасна старость. Я хорошо помню свою первую жизнь, и я помню то жуткое ощущение, тот гнев и разочарование, которые испытал, поняв, что я — один из величайших магов всех времен — оказался заперт в немощном, дряхлом теле, которое вскоре неизбежно превратится в тлен. Мой разум был еще ясен и крепок, в своем искусстве я был силен как никогда, однако мое могущество, мои силы и обширные знания — все-все готово было в скором времени обратиться в ничто! Мой мозг стал бы пищей червей!

Тогда я еще принадлежал к ложе Красных Мантий… Ты вздрогнул?

Тебя это удивило? Между тем красную мантию я выбрал для себя сознательно

— обдуманно и хладнокровно. Я понял, что в одежде красного мага сумею достичь большего. Можно научиться очень многому, держась золотой середины и черпая знания сразу из двух источников. Я обратился с молитвой к Гилеану, богу Равновесия, чтобы он позволил мне задержаться в этом мире и продолжить совершенствовать свое искусство. Но бог Книги не смог помочь мне в этом. Люди были его творениями, а меня тяготила именно моя человеческая натура и сознание краткости собственной жизни. Бог Равновесия посоветовал мне смириться со своей судьбой…

Фистандантилус пожал плечами.

— Я вижу в твоих глазах понимание, ученик. Право, мне жаль расставаться с тобой. Почему-то мне кажется, что мы прекрасно бы поняли друг друга. Но я отвлекся. Короче говоря, я проклял красную луну и обратился ликом ко тьме.

Владычица Тьмы услышала мою молитву и исполнила мою просьбу. Я облачился в черную мантию и посвятил себя служению Такхизис. За это она взяла меня в свое царство, откуда я обозрел будущее и где узнал тайны прошлого; Именно великая Такхизис одарила меня этим красным камнем, чтобы, существуя в своем времени, я мог переходить из одного тела в другое. Когда же мне захочется перенестись в будущее, новое молодое тело уже будет ждать меня там, готовое вместить мою душу…

От этих слов Рейстлина охватила дрожь. Ненависть исказила его черты — ведь это о его теле говорил сейчас маг, это его тело было готовым вместилищем для души и разума этого мерзкого старика!..

Но Фистандантилус не заметил смятения ученика. Взявшись за полыхнувший кровавым огнем камень, он поднял его над грудью Рейстлина и приготовился произнести заклинание.

Глядя на алый камень, мерцавший в свете магического шара, что висел в центре лаборатории, Рейстлин почувствовал, как сердце его учащенно забилось, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. С восторженной дрожью в голосе, которую, как он надеялся, Фистандантилус примет за трепет страха, Рейстлин прошептал:

— Расскажи мне, как он действует, учитель! Расскажи, что со мной произойдет!

Фистандантилус удовлетворенно улыбнулся. Его пальцы чуть шевельнулись, и рубин завертелся вокруг своей оси над самой грудью Рейстлина.

— Я положу камень тебе на грудь, прямо на сердце, и ты почувствуешь, как жизненная сила схлынет из твоего тела. Думаю, боль при этом будет почти непереносимой. Но мучения не продлятся долго, ученик, особенно если ты не станешь сопротивляться. Уступи, и ты быстро потеряешь сознание. Поверь мне, борьба только продлевает агонию.

— И что, при этом не нужно говорить никаких слов? — слабо удивился Рейстлин.

— Конечно нужно, — откликнулся Фистандантилус и наклонился над плитой так, что его глаза очутились напротив глаз ученика. Аккуратно поместив свой рубин на грудь Рейстлина, он ухмыльнулся. — Сейчас ты их узнаешь… Это будут последние слова, которые ты услышишь в своей жизни.

Рейстлин почувствовал, как по телу его пробежали мурашки, и с трудом подавил желание немедленно вскочить с каменной плиты и броситься наутек. «Нет, — сказал он решительно и с силой сжал кулаки, вонзив ногти в кожу ладоней, чтобы боль помогла ему отвлечься от тревожных предчувствий, — я должен услышать слова заклинания!»

Победив внутреннюю дрожь, он заставил себя лежать почти спокойно.

Единственной слабостью, которую позволил себе Рейстлин, были плотно закрытые глаза — он не мог видеть склоненное над ним сморщенное лицо Фистандантилуса, не мог чувствовать на своих щеках его зловонное дыхание…

— Вот и хорошо, — сказал надтреснутый голос, — расслабься…

И Фистандантилус начал читать заклинание.

Сосредоточившись на сложном заклятии, старый маг тоже закрыл глаза и принялся раскачиваться из стороны в сторону, не забывая при этом прижимать оправленный в серебро рубин к груди Рейстлина. Потому Фистандантилус и не заметил, что каждое его слово беззвучно повторяется, потому и не расслышал лихорадочного шепота своей мнимой жертвы. А когда он наконец сообразил, что в тайной лаборатории происходит не совсем то, что предполагалось, магическое заклинание было уже закончено, и старый маг ждал, когда в его дряхлое тело хлынет чужая жизнь, чтобы согреть своим теплом его древние кости.

Но ничего не случилось.

Опешив, Фистандантилус открыл глаза. Не в силах скрыть удивления, он уставился на молодого мага в черном плаще, который лежал перед ним на холодной каменной глыбе. И вдруг Фистандантилус, издав какое-то невнятное восклицание, в ужасе отшатнулся.

— Я вижу, ты наконец-то узнал меня, — сказал Рейстлин и сел. Одной рукой он оперся о каменную плиту, а вторая скользнула в потайной кармашек черной мантии. — Телу надоело ждать тебя в будущем.

Фистандантилус ничего не ответил. Взгляд его, метнувшись из-под насупленных бровей к карману на мантии Рейстлина, словно пытался проникнуть сквозь плотную ткань. Впрочем, старый маг довольно скоро справился со своим волнением.

— Неужели тебя послал сюда Пар-Салиан, юный волшебник? — спросил он с издевкой, однако не отвел взгляда от кармана Рейстлина.

Рейстлин проворно соскочил на пол. Свободной рукой он откинул на спину черный капюшон плаща, давая Фистандантилусу возможность увидеть свое подлинное лицо, а не ту простодушную маску, которую он старательно носил на протяжении нескольких месяцев.

— Я сам перенесся сюда. Теперь я — хозяин Башни Высшего Волшебства.

— Этого не может быть! — прорычал старик.

Рейстлин улыбнулся одними губами, однако глаза его остались холодны.

Блестящие, словно стекло, они отражали старого мага, не позволяя ему проникнуть в глубь его души.

— Ты так думал, Фистандантилус, но ты ошибся. Ты недооценил меня. Во время Испытания, в обмен на спасение от огненного шара, ты отнял у меня часть жизненной силы. Ты заставил меня жить в разбитом и жалком теле, испытывая постоянные мучения, и обрек меня на зависимость от моего брата. Ты научил меня пользоваться Глазом Дракона и сохранил мне жизнь, когда я чуть было не скончался на пороге Большой Палантасской библиотеки. Во время Войн Копья ты помог мне низвергнуть Владычицу Тьмы обратно в Бездну, где она больше не представляла опасности ни для мира, ни для тебя самого. Затем, пожив в своем времени и набравшись сил, ты вознамерился перенестись в будущее и завладеть моим телом! Ты хотел стать мной!

Рейстлин заметил, что Фистандантилус прищурился, и на всякий случай крепче сжал в руке предмет, который прятал в кармане. Старый маг, однако, довольно мягко произнес:

— Все это верно, но как ты собираешься исправить дело? Убить меня?

— Нет, — тихо ответил Рейстлин, — я собираюсь стать тобой!

— Глупец! — Фистандантилус сухо рассмеялся и поднес скрюченные пальцы к рубиновому амулету. — Для этого тебе придется испробовать красный камень на мне. А он защищен от любой магии такими могущественными заклятьями, что ты даже не можешь вообразить их подлинной силы, ничтожный колдун…

Его голос осекся, когда Рейстлин наконец вынул из кармана то, что прятал там от глаз Фистандантилуса. В руке его лежал точно такой же рубиновый амулет.

— Защищен от любой магии, но не от ловких рук уличного фокусника, — сказал молодой маг и осклабился. — Он не защищен от хитростей балаганного трюкача…

Рейстлин увидел, как соперник его побледнел. Взгляд Фистандантилуса метнулся к толстой золотой цепи, которую он сжимал в руке. Теперь, когда наваждение рассеялось, старик понял, что ладонь его пуста.

Оглушительный треск расколол тишину. Каменный пол под Рейстлином качнулся, и молодой маг, не удержавшись на ногах, упал на колени. Фундамент лаборатории треснул, и сквозь хаос звуков прорвался голос Фистандантилуса, призывавшего в мир какое-то чудовище.

Узнав заклинание, Рейстлин быстро оградился защитным заговором, чтобы оттянуть время и дать себе возможность воспользоваться собственной магией.

Повернув голову, он увидел, как из широкой трещины в полу вырвалось огромное, мощное тело. Жуткий облик чудовища был знаком ему по кошмарным видениям.

— Хватай его, ну же! — завизжал Фистандантилус и указал на Рейстлина скрюченным, точно птичий коготь, пальцем.

Вызванное им чудовище ринулось к Рейстлину с намерением обвить его своим могучим гибким телом и утащить в расколовшую пол трещину. Страх охватил Рейстлина, как только он понял, что чудовище из иного мира пробует на нем свою магическую силу. Поле защитного заклинания трещало под его яростной атакой. Еще немного, и тварь сожрет его душу, а вслед за тем проглотит и тело.

Полное самообладание! Годы упорного учения, построенного на суровой аскезе и самодисциплине, не пропали даром. Рейстлин почти мгновенно вспомнил нужное ему заклинание. Как только он приступил к чтению магической формулы, к нему сразу же вернулась уверенность.

Призрачная тварь заколебалась.

Фистандантилус в ярости вновь велел чудовищу напасть на противника.

Рейстлин приказал твари остановиться.

Призрак смерил обоих магов мрачным взглядом налитых кровью глаз. Его тело свивалось в тугие кольца и распускалось вновь, да и весь его облик то и дело зыбко менялся. Оба соперника удерживали надежный контроль над тварью и при этом не спускали друг с друга глаз, дожидаясь, кто первым моргнет, у кого первого дрогнут губы или шевельнется палец. Сейчас любое проявление слабости могло оказаться гибельным.

Но ни один из магов не шелохнулся, словно они вовсе потеряли способность двигаться. Рейстлин был выносливее, зато Фистандантилус черпал свою силу из тайных источников: он мог призвать и призывал себе на помощь незримые силы, которые поддерживали его в решительный момент.

Первым не выдержало чудовище. Очутившись меж двух огней, между двух сил, толкавших его в разные стороны, оно не могло больше противостоять раздиравшему его напряжению. С пронзительным воем тварь разлетелась в клочья и растаяла в ослепительной вспышке.

Сила взрыва была такова, что оба мага отлетели к противоположным стенам лаборатории. Отвратительное зловоние наполнило помещение, и сверху, словно алмазный дождь хлынули осколки стекла. Стены и мебель почернели от копоти. То тут, то там вспыхивали маленькие разноцветные огоньки, освещая разгромленную лабораторию призрачным колеблющимся светом.

Рейстлин первым поднялся на ноги и отер рукавом сочившуюся из пореза на лбу кровь. Его противник не был так проворен, хотя оба знали: поражение чревато скорой и страшной гибелью. В неверном свете огней оба мага мрачно уставились друг на друга.

— Вот до чего у нас дошло! — прохрипел Фистандантилус. — А ведь ты мог позволить мне довести дело до конца, и сам бы тогда зажил спокойной, беспечной жизнью. Я готов был избавить тебя от медленного дряхления, слабости и прочих неудобств, которые несет с собой преклонный возраст. Почему ты так спешишь навстречу собственной гибели?

— Ты сам знаешь ответ, — тяжело выдохнул Рейстлин. Его силы были почти на исходе.

Фистандантилус, не сводя с Рейстлина пылающих глаз, медленно кивнул.

— Я уже говорил, — пробормотал он, — мне жаль, что тебе уготовано небытие.

Вместе — ты да я — мы могли бы сделать очень многое. Теперь же…

— Жизнь — для одного, смерть — для другого, — закончил за него Рейстлин.

Вытянув вперед руку, молодой маг бережно положил рубиновый амулет на каменную плиту и, услышав, как Фистандантилус бормочет заклинание, поспешил ответить ему собственным заклятием.

Битва длилась очень долго, и двое хранителей Башни, извлекших это видение из памяти распростертого перед ними черного мага, пребывали теперь в глубокой растерянности. До сих пор действие представало перед ними в мысленных образах Рейстлина, однако внезапно соперники стали настолько близки, что стражи Башни видели схватку глазами сразу обоих магов.

Фиолетовые молнии с сухим треском срывались у противников с кончиков пальцев, тела под прожженными черными мантиями корчились от боли, вопли ярости заглушали хруст расщепленного дерева и крошащегося камня. Жар волшебного пламени плавил каменные стены, обжигающие ветры терзали соперников с неистовой яростью, огненные шквалы заливали коридоры, а сквозь зияющие провалы в полу являлись из Бездны по зову своих повелителей чудовищные призраки. Могучие стихии до основания сотрясали мрачный замок Фистандантилуса, так что его крепкие стены начали трескаться и осыпаться.

Внезапно один из магов с криком, исполненным ужаса и муки, рухнул на пол, и изо рта его хлынула кровь.

Но кто есть кто? Кто пал в этой схватке, а кто уцелел? Как ни старались стражи Башни найти ответ, все было тщетно.

Между тем победитель сам едва держался на ногах. Некоторое время он собирался с силами, а затем медленно двинулся вперед по изуродованному полу.

Его дрожащая рука протянулась к каменной плите и зашарила по ее выщербленной поверхности. Наконец обожженные пальцы нащупали и крепко схватили оправленный в серебро рубин. Затем маг медленно побрел туда, где лежал его поверженный враг.

Там, у распростертого тела, он опустился на колени и положил амулет на грудь своей жертвы.

Побежденный маг едва дышал и уже не мог говорить, но взгляд его, устремленный на врага из-под черного капюшона, был яснее всяких слов и грозил проклятием, столь страшным, что даже стражи Башни — сами будучи порождениями преисподней — почувствовали дуновение такого леденящего холода, что их собственное мучительное существование в сравнении с ним было подобно купанию в теплых струях южного моря.

Победитель некоторое время колебался. Разумеется, он без труда прочел и понял невысказанное проклятие в блестящих черных глазах, и душа его в страхе смутилась увиденным. Наконец он решился. Тонкие губы упрямо сжались, и маг с силой прижал красный камень к груди побежденного.

Тело на полу скорчилось и забилось в мучительной агонии. Пронзительный крик сорвался с губ поверженного мага и захлебнулся в кровавой пене. Кожа жертвы ссыхалась и трескалась, как древний пергамент, в то время как широко раскрытые глаза бессмысленно смотрели в темноту. Понемногу тело на полу превращалось в высохшую мумию.

Победитель судорожно вздохнул и повалился рядом со своей жертвой. Он сам был ранен и чрезвычайно слаб, но в руке его сверкал красным огнем волшебный амулет, через который вливалась в него новая жизнь, обещавшая вскоре вернуть ему силы и принести полное выздоровление. В голове мага теснились воспоминания о веках безраздельной власти и необоримого могущества, тысячи заклинаний и магических формул, чудесные и жуткие видения, явленные ему сотни лет назад. Но к этому великому знанию примешивались болезненные воспоминания о брате-близнеце, о слабом, изнуренном недугами теле, о годах жизни, проведенных наедине с тяжкой болью.

Две жизни слились в одном теле, и несметное количество странных, несовместимых друг с другом воспоминаний то и дело сшибались в мозгу с такою силой, что маг непрерывно вздрагивал, словно бился в предсмертных конвульсиях, как бился недавно поверженный им враг. Некоторое время победитель пристально разглядывал зажатый в своей руке кроваво-красный камень, после чего прошептал в ужасе:

— Кто я?

Глава 4

Стражи, мерцая пустыми глазницами, скользнули от Рейстлина прочь, Рейстлин был еще слаб и не мог двигаться, но взгляд его следил за ними неотступно.

— Вот что я скажу вам, — маг обратился к ним беззвучно, но хранители прекрасно поняли его, — если вы осмелитесь еще раз прикоснуться ко мне, я обращу вас в прах, как обратил в прах его!

— Да, Хозяин! — прошептали в ответ два голоса, и бледные лики стражей растаяли во мраке.

— Что… — сонно пробормотала Крисания. — Ты что-то сказал?

Осознав, что она спала, положив голову на плечо мага, жрица смущенно вспыхнула.

— Могу я… чем-нибудь помочь тебе? — спросила она.

— Нужна горячая вода, — Рейстлин без сил откинулся навзничь, — для моего настоя.

Отбросив с лица густые волосы, Крисания огляделась по сторонам. Сквозь окна сочился серенький свет. Блеклый, словно пропущенный сквозь космы тумана, он показался ей безрадостным и ненадежным. Волшебный посох Рейстлина продолжал светиться ровным желтоватым светом, освещая середину комнаты и отгоняя обитающих во мраке существ. Несмотря на то что свет посоха был довольно ярким, тепла он не давал, и Крисания потерла озябшую шею. Все тело у нее затекло и одеревенело — должно быть, они проспали несколько часов кряду. В комнате по-прежнему было холодно и сыро, как в погребе.

Крисания неуверенно покосилась на закопченный, холодный очаг.

— Чем растопить — найдется, — пробормотала она закосневшим языком, — но у меня нет ни кремня, ни трута. Я не смогу…

— Разбуди моего брата! — перебил Рейстлин и тут же принялся жадно хватать ртом воздух.

Должно быть, он хотел сказать что-то еще, но лишь бессильно махнул рукой.

Глаза его сверкали, лицо перекосилось от ярости.

Затем маг успокоился, устало закрыл глаза и прижал ладонь к груди.

— Пожалуйста, — прошептал он, — больно…

— Конечно. — Крисания устыдилась своей нерасторопности. Стянув с себя занавеску, она укрыла ею Рейстлина и заботливо подоткнула края. Маг благодарно кивнул, но сил на большее у него уже не было, так что жрица, дрожа от холода, поспешила к спящему Карамону.

Крисания уже протянула руку, чтобы тряхнуть гиганта за плечо, но в последний миг внезапно заколебалась. Что, если гигант все еще слеп? А если он прозрел, то не вознамерится ли снова убить Рейстлина?

Но сомнения ее были недолгими. «Если он попытается напасть, — решила Крисания, тряся Карамона за плечо, — я остановлю его. Я сделаю то, что однажды уже совершила».

— Карамон, — позвала она негромко, — Карамон, проснись! Надо…

— Что?! — Карамон стремительно сел, и его рука непроизвольно дернулась к рукоятке меча, которого у него не было. Карие глаза воина остановились на Крисании, и та, с облегчением и тревогой одновременно, поняла, что гигант видит. Впрочем, взгляд его оставался бесстрастным и пустым, словно Карамон не узнал жрицу. В следующее мгновение исполин быстро оглядел комнату.

Взгляд его вдруг помрачнел, на скулах шевельнулись желваки, и Крисания поняла, что гигант все вспомнил. Карамон холодно смерил ее взглядом. Жрица попыталась было что-то сказать — извиниться или объясниться, — но не успела.

— Госпожа Крисания, — с внезапной заботой в голосе воскликнул Карамон и, сняв с себя штору, протянул ее жрице, — здесь холодно. Набрось это на себя.

Прежде чем Крисания успела возразить, Карамон набросил пыльную, но теплую ткань ей на плечи. Жрица успела заметить, что взгляд его скользнул по телу Рейстлина, равнодушно и без малейшей задержки, словно того и вовсе не существовало.

Крисания схватила Карамона за руку:

— Карамон, он спас нам жизнь. Он прочел заклинание, и те ужасные твари, что обитают здесь, оставили нас в покое!

— Просто они признали в нем своего! — Карамон опустил глаза и попытался высвободить руку, но Крисания держала его крепко.

— Можешь убить его, — сказала она гневно, — пока он беззащитен и слаб.

Правда, если ты сделаешь это, мы тоже погибнем, но ведь ты собирался расправиться с ним, чего бы это ни стоило!

— Я не могу убить его. — Карие глаза Карамона были спокойны и чисты, и Крисания отметила про себя, насколько они с братом все же похожи. — Давай будем честны друг с другом, Посвященная, — если я попытаюсь убить его, ты снова ослепишь меня.

Он рывком освободил руку.

— По крайней мере, хоть один из нас должен видеть…

Крисания почувствовала, что щеки ее запылали от стыда и гнева, ибо в горьких речах Карамона ей послышалось эхо слов Лоралона. Гигант тем временем быстро поднялся на ноги.

— Я разожгу огонь, — сказал он сурово, — если только, — он махнул рукой,

— друзья моего братца позволят мне это.

— Надеюсь, позволят, — ответила Крисания не менее сурово и тоже встала. — Они… они не тронули меня, когда я ходила за шторами.

Карамон внимательно поглядел на нее, и Крисания впервые подумала о том, как она выглядит после всех этих передряг — с ветхой бархатной портьерой на плечах, в изорванном белом платье, испачканном кровью, сажей и пылью. Рука жрицы непроизвольно поднялась, чтобы поправить волосы. Некогда гладко причесанные и уложенные вокруг головы, теперь они, грязные и спутанные, висели как попало, закрывая ей глаза. На щеках Крисания чувствовала грязные разводы от недавних слез и сухую коросту запекшейся крови.

Стараясь сохранить достоинство, жрица провела ладонью по лицу и попыталась сделать что-нибудь с волосами, но все было тщетно. Осознав, как глупо она, должно быть, выглядит, и рассердившись пуще прежнего из-за сочувственного взгляда Карамона, Крисания судорожно вздохнула и попыталась взять себя в руки.

— Итак, я уже не та холодная мраморная дева, которую ты когда-то встретил, — твердо сказала она. — Так же, как и ты больше не тот забулдыга, который не мог ступить по прямой и двух шагов. Похоже, за время путешествия мы кое-чему научились и кое-что поняли.

— Уж я — точно, — мрачно откликнулся Карамон.

— Вот как? — Крисания приняла вызов. — Любопытно! А понял ли ты, как поняла это я, что маги, послав меня в прошлое, позаботились о том, чтобы я никогда не вернулась обратно?

Карамон недоуменно уставился на Крисанию, и та ответила ему мрачной улыбкой.

— Нет, ты не знал, пожалуй, об этой незначительной детали. Во веяном случае, твой брат уверял меня в этом. Устройством перемещения во времени мог воспользоваться только один человек — тот, кому его дали, — ты! Маги из Вайретской Башни послали меня в прошлое навстречу смерти, потому что боялись меня!

Карамон нахмурился. Минуту или больше оба молчали, потом Карамон сказал:

— Ты могла бы покинуть Истар с тем эльфом, что приходил за тобой. С Лоралоном.

— А ты отправился бы с ним? — с горечью спросила Крисания. — Смог бы ты отказаться от жизни в своем времени, если бы оставалась хоть какая-то надежда туда вернуться? Нет! Почему же ты думаешь, что я смогла бы?

Карамон нахмурился еще сильнее и уже собирался что-то ответить, но тут Рейстлин громко закашлялся. Бросив взгляд на мага, Крисания прервала спор:

— Разведи-ка лучше огонь, иначе мы можем погибнуть.

Отвернувшись от Карамона, Крисания направилась к Рейстлину.

Всматриваясь в бледное лицо мага, жрица задумалась, слышал ли он хоть что-нибудь. Однако поначалу она даже не поняла, в сознании ли он.

Рейстлин был в сознании, но выглядел настолько ослабевшим, что едва ли содержание разговора между Крисанией и Карамоном могло его заинтересовать.

Жрица налила немного воды из реторты в треснувшую глиняную миску и опустилась на колени рядом с магом. Оторвав кусок ткани от своей белой накидки — в том месте, где она была чище всего, — Крисания обтерла ему лицо, горевшее точно в огне.

Карамон за ее спиной собирал обломки мебели и складывал их на решетку очага.

— Надо бы что-то на растопку, — услышала Крисания бормотание исполина. — А-а, книга…

При этих словах Карамона глаза мага открылись, голова дернулась, и Рейстлин попытался встать.

— Не надо, Карамон, не делай этого! — испуганно крикнула жрица, и гигант замер с увесистым томом в руках.

— Опасно, брат! — выдохнул Рейстлин. — Колдовские книги… лучше вовсе к ним не прикасаться…

Голос отказывался ему повиноваться, и маг замолчал, однако взгляд его был так выразителен, что Карамон подчинился. Промямлив что-то маловразумительное, он выронил фолиант и принялся шарить под столом. Рейстлин с облегчением закрыл глаза.

— Здесь… как будто письма. — Карамон перестал шуршать разбросанной под столом бумагой. — Может быть, они сгодятся? — спросил он, отдуваясь.

Рейстлин кивнул, и уже через полминуты до слуха Крисании донеслось веселое потрескивание пламени. Покрытая горючим лаком старая мебель охотно занялась, и вскоре в очаге приветливо заплясал жаркий огонь. Бледные тени, маячившие в темноте, отступили, спасаясь от оранжевых отсветов пламени, однако не исчезли вовсе.

— Нужно перенести Рейстлина ближе к огню, — сказала Крисания. — Он говорил про какой-то настой…

— Да, — без выражения откликнулся Карамон. Подойдя к брату, он поглядел на него сверху вниз и пожал плечами. — Пусть он сам перенесет себя туда при помощи магии, если ему это так нужно.

Глаза жрицы вспыхнули от гнева. Она резко повернулась к Карамону, однако Рейстлин сделал слабый жест рукой, и Крисания прикусила губу.

— Ты вздумал взрослеть не в самое подходящее время, братишка, — прошептал маг.

— Возможно. — Лицо Карамона заметно опечалилось. Тряхнув головой, он отступил к очагу и замер у огня. — Возможно, это уже не имеет значения.

Увидев, что взгляд Рейстлина последовал за Карамоном, Крисания с удивлением отметила промелькнувшую на лице мага быструю, сдержанную улыбку.

Потом взгляд его вернулся к Крисании, и улыбка сразу погасла. С трудом приподняв руку, Рейстлин сделал ей знак приблизиться.

— С твоей помощью, — хрипло сказал он, — я, пожалуй, смогу встать.

— Тебе понадобится посох… — Крисания потянулась за магическим посохом Рейстлина.

— Не прикасайся! — резко воскликнул Рейстлин и тут же закашлялся. — Нет,

— повторил он чуть мягче и едва не задохнулся от нового приступа кашля. — Чужие руки… не должны… свет погаснет…

Невольно вздрогнув, Крисания быстро оглянулась через плечо на дальний темный конец комнаты. Рейстлин проследил ее взгляд и заметил бледные тени, колышущиеся во мраке за пределами круга света, исходящего от хрустального шара на конце посоха.

— Нет… они не нападут на нас, — тихо сказал он, когда Крисания обняла его за плечи и помогла подняться с пола. — Они знают, кто я такой… — Губы мага скривились в усмешке. — Они знают, кто я такой, — повторил он уверенней, — и не посмеют гневить меня. Однако… — Рейстлин снова закашлялся и тяжело навалился на Крисанию, — мы будем в большей безопасности, если кристалл не погаснет.

Маг пошатнулся и чуть не упал. Крисания вовремя поддержала его. Дыхание жрицы участилось, выдавая охватившее ее смятение. Слыша хрипы и бульканье в горле Рейстлина, Крисания чувствовала к больному магу острую жалость, и в то же время близость его жаркого тела заставляла жрицу краснеть и прятать глаза. От Рейстлина исходил дурманящий аромат используемых в заклинаниях компонентов — розовых лепестков, бергамота, пачулей, еще чего-то сладковатого, а черный бархат его плаща казался на ощупь очень мягким — много мягче бархатной портьеры на ее плечах. Взгляды их встретились, и невозмутимая зеркальная поверхность глаз Рейстлина на мгновение растаяла, позволив Крисании заглянуть вглубь, где полыхала страсть. Рука, которой маг опирался на ее плечо, непроизвольно, словно помимо его воли, притянула Крисанию, ближе.

Жрица зарделась, одновременно желая немедленно броситься прочь и навсегда остаться в нежных объятиях мага. Как ни спешила она отвести взгляд, было уже слишком поздно. Тело Рейстлина напряглось. Он резко и едва ли не грубо убрал руку с ее плеча. Отстранившись от Крисании, маг всей тяжестью налег на свой посох.

Но у него не было сил, чтобы передвигаться самостоятельно. Покачнувшись, Рейстлин начал оседать на пол. Крисания поспешила ему на помощь, но внезапно между нею и магом возник Карамон. Сильные руки подхватили мага с такой легкостью, словно тот весил не больше ребенка. Без видимых усилий Карамон перенес брата к огню и опустил в разболтанное, черное от копоти кресло.

— Садись, госпожа Крисания. — Карамон подтянул к огню еще одно кресло, прежде стряхнув с него широкими ладонями пыль и золу.

— Спасибо, — пробормотала Крисания, старательно отводя взгляд в сторону.

Она опустилась на продавленное сиденье, подалась вперед и неподвижно уставилась на огонь. Самообладание понемногу возвращалось к ней.

Когда жрица вновь нашла в себе мужество оглядеться по сторонам, она увидела, что Рейстлин, закрыв глаз, полулежит в своем кресле, а Карамон кипятит воду в побитом жестяном котелке, который, судя по виду посудины, он выкопал откуда-то из-под горы углей в очаге. Чтобы вода грелась быстрее, он подложил в огонь покрытую затейливой резьбой деревянную ножку от разломанного стула.

Отсветы пламени блестели на его золотых доспехах и гладкой загорелой коже, а мышцы на спине всякий раз ходили ходуном, стоило озябшему гиганту слегка повести плечами.

«Он и в самом деле прекрасно сложен», — подумала Крисания и вздрогнула. Ей вспомнилось, как с мечом в руках Карамон ворвался в подземную лабораторию Фистандантилуса в обреченном Храме. Тогда в его глазах она увидела смерть — смерть Рейстлина и свою собственную…

— Вода закипела, — возвращая Крисанию к действительности, громко сказал Карамон.

— Давай я приготовлю ему отвар, — предложила жрица, радуясь, что тоже может что-нибудь сделать для мага.

Когда она подошла к Рейстлину, тот открыл глаза. Заглянув в них, Крисания увидела только свое отражение — бледное, растерянное лицо. Рейстлин молча протянул жрице маленький шелковый мешочек, завязанный тесемкой, и в изнеможении откинулся на спинку кресла. Крисания взяла мешочек и повернулась к Карамону.

— Положи несколько листьев в чашку и залей кипятком, — сказал исполин.

— Что это за листья? — полюбопытствовала Крисания, открывая мешочек и морщась от незнакомого острого запаха. Карамон помог ей налить в чашку кипяток.

— Не знаю. — Гигант пожал плечами. — Рейст всегда сам собирает травы.

Рецепт этого снадобья Пар-Салиан дал ему сразу после… после Испытания, когда ему было совсем плохо. Да, — Карамон улыбнулся, — пахнут они отвратительно, а на вкус, должно быть, это и вовсе жуткая отрава… Но настой поможет ему.

Карамон посмотрел на брата едва ли не с нежностью, но тут же отвернулся.

Крисания подала дымящийся настой Рейстлину. Тот немедленно вцепился в чашку дрожащими пальцами и поднес ее к губам. Сделав первый глоток, маг облегченно вздохнул и снова вытянулся в кресле.

Наступила неловкая тишина. Карамон, не отрываясь, смотрел на огонь.

Рейстлин тоже погрузил взгляд в языки пламени и молча пил свое снадобье.

Крисания вернулась в кресло и занялась тем же, чем, как она полагала, занимаются сейчас оба близнеца, — попыталась привести в порядок свои мысли и хоть немного разобраться в том, что с ними произошло.

Считанные часы назад она стояла в центре обреченного города, осужденного разгневанными богами на гибель. Уже тогда она была на грани срыва. Сейчас Крисания признавала это, как и то, что тогда она этого не понимала. С какой слепой самонадеянностью она воображала, будто душа ее надежно защищена крепчайшими стальными стенами веры. Увы — теперь она с сожалением и стыдом осознавала это, — вера ее оказалась отнюдь не из стали, а всего лишь изо льда.

В горниле правды сталь закаляется, а лед тает, превращаясь в текучую воду. Ее вера растаяла, оставив ее беззащитной и ранимой. Если бы не Рейстлин, она, наверное, погибла бы в Истаре.

Рейстлин… При мысли о нем щеки жрицы снова зарделись. Ей еще никогда не приходилось сталкиваться с любовной страстью. Когда-то, много лет назад, Крисания была помолвлена с молодым человеком, в которого, как ей казалось, была влюблена. Но она не любила его, нет, и теперь могла признаться себе не только в этом; но и в том, что никогда по-настоящему не верила в любовь — во всяком случае, в ту любовь, которая воспевалась в легендах и сказках. Зависимость от другого человека всегда казалась ей слабостью, а раз так — то ее следовало сторониться. Крисания вспомнила, как Танис Полуэльф рассказывал ей о своей жене Лоране. «Когда ее нет рядом, — сказал он, — мне кажется, будто я лишился руки…»

«Что за романтические бредни», — подумала она тогда, но теперь жрица все чаще задавала себе один и тот же вопрос: чувствует ли она нечто подобное по отношению к Рейстлину? Мысленно возвращаясь к последним дням в Истаре, к бушующей над городом буре, к вспышкам молний и треску грома, Крисания с неизменным постоянством вспоминала только одно — жаркие объятия Рейстлина. При этом жрица испытывала уколы сладкой боли, и ей безумно хотелось, чтобы миг этот повторился. Однако что-то внутри нее по-прежнему сопротивлялось, вызывая невнятные, смутные страхи. Помимо своей воли Крисания припомнила лихорадочный блеск в глазах мага — восторг, охватывавший Рейстлина при каждом новом порыве бури. Он радовался надвигающейся катастрофе так, словно сам ее вызвал.

Воспоминания Крисании были сродни запаху, который она, приблизившись к Рейстлину, недавно ощутила. Маг благоухал розовыми лепестками и экзотическими ароматами, и вместе с тем от него тянуло тленом, плесенью и едкой серой.

Словом, насколько тело Крисании жаждало его прикосновений, настолько ее душа в ужасе отшатывалась прочь…

В животе Карамона громко заурчало, и Крисания, вздрогнув, возвратилась в реальность. Подняв голову, она увидела, как исполин тут же смущенно покраснел.

Несмотря на то что Крисания вспомнила теперь и о собственном голоде, она невольно рассмеялась.

Карамон с сомнением посмотрел на жрицу, подозревая, очевидно, что у нее началась истерика; однако, заметив выражение его лица, Крисания рассмеялась еще громче. Смех ее был приятен и звонок — казалось, сама тьма немного отступила перед ним, а от сердца отлегла тяжесть. В конце концов Карамон, захваченный ее весельем, тоже рассмеялся.

— Так боги напоминают нам, что мы люди, — смахнув выступившие на глазах слезы, сказала Крисания. — Подумать только, мы находимся в самом жутком месте, какое можно себе вообразить, нас окружают чудовища, готовые пожрать нас и наши души, а я думаю только об одном: как сильно мне хочется есть.

— Нам потребуется еда. — Отсмеявшись, Карамон сразу же посерьезнел. — И какая-нибудь приличная одежда, если, конечно, мы намерены здесь задержаться.

— Он посмотрел на брата. — Сколько времени мы здесь пробудем?

— Не долго, — отозвался Рейстлин. Кружка с настоем в его руках почти опустела, и голос мага звучал теперь намного увереннее. — Мне нужно время, чтобы восстановить силы и закончить кое-какие исследования. Эта госпожа… — Он посмотрел на Крисанию, и жрица невольно поежилась — таким холодным вдруг показался ей его голос. — Эта госпожа должна обратиться к своему богу и укрепиться в вере. Только после этого мы будем готовы пройти через Врата. Ну а потом, брат мой, ты сможешь пойти куда пожелаешь.

Крисания почувствовала на себе вопросительный взгляд Карамона и с трудом сохранила внешнее спокойствие, хотя упоминание о страшных Вратах — проходе, сквозь который они должны были проникнуть в Бездну и предстать пред Владычицей Тьмы, — заставило ее сердце в страхе замереть. Именно поэтому она предпочла смотреть на пламя в очаге, нежели отвечать на взгляд Карамона.

Гигант вздохнул и слегка откашлялся.

— Ты отправишь меня домой? — поинтересовался он.

— Куда пожелаешь.

— Да, — резко сказал Карамон и посмотрел на брата, — я хочу вернуться назад, к Тике, хочу… поговорить с Танисом. — Его голос дрогнул. — Я должен буду объяснить… как получилось, что Тассельхоф погиб в Истаре…

— О боги, Карамон! — Рейстлин раздраженно махнул рукой. — Мне казалось, что в тебе наконец-то созрел взрослый мужчина! Вернувшись домой, ты застанешь кендера на кухне у Тики, где он будет потчевать ее лихими историями и одновременно сгребать в свои кошельки все, что плохо лежит!

— Что?! — Карамон побледнел, и глаза его вылезли из орбит.

— Выслушай меня, братец, выслушай хоть раз в жизни! — прошипел Рейстлин, наставив на Карамона длинный тонкий палец. — Кендер сам навлек на себя все эти беды, воровски пристроившись к заклинанию Пар-Салиана. Тому, что кендерам, гоблинам и гномам запрещены перемещения во времени, есть причина, и причина очень веская! Эти расы появились случайно, не по воле богов, но по капризу судьбы, по небрежности великого Реоркса. Эти расы, в отличие от эльфов, великанов и людей, находятся вне потока времени, поэтому кендер мог изменить ход истории, что он и сам быстро понял, стоило мне об этом проговориться. Я не мог допустить, чтобы такое случилось! Предотврати он Катаклизм, что он, собственно, и собирался сделать, и кто знает, что могло бы произойти?!

Возможно, вернувшись в собственное время, мы обнаружили бы, что нашим миром безраздельно правит Владычица Тьмы, ибо Катаклизм отчасти был ниспослан богами и для того, чтобы подготовить обитателей Кринна к грядущему, к будущему отпору силам зла…

— И ты его убил! — перебил мага Карамон.

— Я велел ему забрать твое магическое устройство, — сухо заявил Рейстлин,

— я научил его пользоваться им и отправил его домой!

Карамон моргнул.

— Точно? — с сомнением спросил он. Рейстлин вздохнул и запрокинул голову на спинку кресла.

— Да, — сказал он. — Но я не надеюсь, что ты мне поверишь. Почему, собственно, ты должен мне верить?

Руки мага слабо шевельнулись и запахнули полы черного плаща.

— Знаешь, — тихо сказала Крисания, — кажется, я припоминаю… В последние минуты перед землетрясением я видела Тассельхофа. Он… тоже был в Священной Келье…

Рейстлин чуть приоткрыл глаза и сквозь узкие щелочки век посмотрел на жрицу. Его горящий взгляд, пронзив сердце Крисании, заставил ее вздрогнуть и смешал все ее мысли.

— Продолжай! — потребовал Карамон.

— Я помню… у него в руках было какое-то устройство. Во всяком случае, мне так показалось. Он еще что-то говорил… — Крисания приложила руку ко лбу.

— Но я не могу вспомнить — что. Там было страшно и стоял такой грохот… Да, я уверена — у него было с собой магическое устройство!

Рейстлин улыбнулся:

— Ну, уж госпоже Крисании-то ты, надеюсь, поверишь? — Маг пожал плечами.

— Жрице Паладайна ни к чему лгать.

— Значит, Тассельхоф дома? Уже? — Карамон никак не мог осмыслить новость.

— И когда я вернусь, я застану его…

— …живым и здоровым, с полными карманами вещиц, которые ты не считал в своем доме лишними, — закончил Рейстлин с легкой брезгливостью. — Однако сейчас нам следует обратить внимание на вопросы более важные. Ты прав, братец, нам нужна еда и теплая одежда. Здесь мы не найдем ни того ни другого. Уже прошла примерно сотня лет после Катаклизма. Эта Башня, — маг взмахнул рукой, — все эти годы оставалась покинутой. Ее охраняют существа из другого мира, порождения тьмы, вызванные к жизни проклятием мага, чьи останки все еще украшают собой шипы ворот, расположенных как раз под нами. Шойканова Роща, однако, уже поднялась из земли, и на всем Кринне не найдется ни одного смертного, кто отважился бы войти в нее. Ни одного, кроме меня. Никто не может войти в Башню, но стражи не станут мешать кому-то из нас — например, тебе, братец, — выйти отсюда. Ты пойдешь в Палантас и купишь там еду и одежду. Я мог бы, конечно, создать все это силой своей магии, но я не смею без нужды тратить свои силы до тех пор, пока мы — то есть Крисания и я

— не войдем во Врата.

Карамон широко распахнул глаза. Устремив свой взгляд на испачканное сажей окно, гигант подумал об ужасах Шойкановой Рощи.

— Я дам тебе амулет, который охранит тебя, — заметив испуганный взгляд Карамона, заверил Рейстлин брата, — но опасность поджидает тебя не только в Роще — здесь, в Башне, ты рискуешь ничуть не меньше. Хранители слушаются меня, но твоя горячая кровь не дает им покоя. Поэтому будь любезен, не выходи из этой комнаты без меня. И ты тоже, госпожа Крисания.

— А где находятся эти… Врата? — неожиданно спросил Карамон.

— В лаборатории над нами, на самом верхнем этаже Башни, — объяснил Рейстлин. — Маги старались спрятать Врата в самые надежные места, какие только могли придумать, ибо, как ты, должно быть, уже догадался, Врата эти чрезвычайно опасны!

— Мне кажется, твои маги занимались тем, чем им лучше бы вовсе не заниматься! — проворчал Карамон. — С чего это им вздумалось проложить прямую дорожку в Бездну?

Рейстлин замком сплел пальцы и перевел взгляд на огонь, словно только пляшущее пламя могло постичь смысл его слов.

— В своей тяге к знаниям человек породил множество двуликих вещей.

Некоторые из них до сих пор служат нам. Например, меч в твоих руках, Карамон, служит орудием справедливости, он защищает невинных и карает виновных. Однако тот же меч в руках, скажем, нашей с тобой сестрицы Китиары будет рубить все головы подряд без разбору, если ей того захочется. Виноват ли в этом кузнец, который выковал меч?

— Нет, но… — начал было Карамон, но Рейстлин не обратил на его возражение никакого внимания.

— Давным-давно, в Век Мечтаний, когда практикующие маги пользовались уважением и магическое искусство процветало на Кринне, пять Башен Высшего Волшебства стояли подобно маякам в том безбрежном океане невежества, каким являлся тогда весь этот мир. В них жила и действовала великая магия, приносившая пользу всем. Маги трудились не покладая рук, вынашивая грандиозные и величественные планы. Кто знает, обернись все иначе, и мы бы сейчас летали на ветрах, одолевая воздушные просторы с той же легкостью, что и драконы.

Возможно, мы покинули бы этот несовершенный мир и переселились бы в новые, очень далекие миры…

Голос Рейстлина был тих и ровен. Завороженные его словами Карамон и Крисания боялись шелохнуться. Маг тем временем продолжал:

— Но этому не суждено было случиться. Стремясь ускорить свою работу, маги решили, что им необходимо связываться друг с другом прямо из Башен, не тратя ни сил, ни времени на сложные заклятия перемещения. И маги создали Врата.

— И у них получилось? — перебила Крисания, глаза которой, как у маленькой девочки, сверкали от любопытства.

— Еще как! — фыркнул Рейстлин. — Успех был таким, какого они и представить себе не могли… — Голос его стал еще тише. — Даже в кошмарном сне им не могло привидеться ничего подобного. Врата не только позволили за один шаг преодолеть пространства, разделяющие пять Башен и другие центры магии на Кринне, они оказались дверьми, ведущими в царства богов, что, к своему несчастью, случайно обнаружил один неумелый маг из нашего братства.

Рейстлин поежился, как от озноба, и, наклонясь к огню, плотнее завернулся в свой черный плащ.

— Соблазненный Владычицей Тьмы, искушениям которой не в силах противостоять ни один смертный, — сказав это, Рейстлин побледнел, — он вошел через Врата в ее царство и получил то, что сулила она ему ночами во сне…

Рейстлин громко и неестественно расхохотался, но ту же захлебнулся в приступе кашля.

— Глупец! — продолжил он, отдышавшись. — Никто не знает, что с ним случилось дальше, — известно только, что он не вышел ни через те Врата, через которые вошел, ни через какие другие. Зато из Врат явилась Владычица Тьмы. А за ней пришли в наш мир легионы ее драконов…

— Первые Войны Драконов! — ахнула Крисания.

— Да, — кивнул Рейстлин, — и причиной их был один из нас — маг, лишенный воли и уже не владеющий собой. Тот, кто позволил соблазнить себя… — Рейстлин замолчал и задумчиво посмотрел на огонь.

— Но я никогда не слышал этого предания! — возразил Карамон. — В легендах говорится, что драконы явились вместе…

— Твои познания в истории, братец, ограничиваются детскими сказками, рассказанными тебе на ночь! — нетерпеливо перебил его Рейстлин. — Слова твои показывают, сколь мало ты знаешь о драконах. В действительности это независимые, очень гордые, погруженные в самих себя создания. Собравшись вместе, они не способны приготовить даже обед, не говоря о том, чтобы согласовать совместные действия такого масштаба, какого требует серьезная война. Нет, Владычица Тьмы вошла в наш мир полностью, во плоти, а не просто тенью, какою она была во время нашей последней войны. Она навязала миру страшную битву, и только великая жертва Хумы позволила изгнать ее прочь.

Рейстлин замолчал и, прижав ладонь к губам, некоторое время сидел в глубокой задумчивости.

— Утверждают, что Хума не уничтожил ее физически, когда взял в руки Копье, хотя легенда гласит об обратном. Но тот факт, что он все же изгнал ее из нашего мира, доказывает, что здесь, на Кринне, Такхизис уязвима. — Рейстлин неподвижно глядел на пламя. — Будь в это время кто-то, кто обладал бы истинной властью, возле Врат, сквозь которые она вошла, он смог бы уничтожить ее полностью, а не просто низвергнуть назад — тогда история нашего мира была бы совсем иной.

Никто не проронил ни звука. Крисания смотрела на огонь и, возможно, видела в нем нечто исполненное истинного величия, подобного тому, какое грезилось и магу. Карамон молча вглядывался в лицо брата.

Неожиданно Рейстлин поднял голову, и лицо его порозовело.

— Завтра, когда у меня прибавится сил, я поднимусь наверх, в лабораторию, и начну приготовления. — Он угрюмо посмотрел на Карамона и жрицу. — Тебе, госпожа, следует обратиться к своему божеству.

Крисания нервно сглотнула. Неуверенно придвинув кресло поближе к огню, она наклонилась к очагу. Внезапно Карамон очутился перед нею и, схватив ее за руки, заглянул ей в глаза.

— Это безумие, госпожа, — сказал он с отчаянием. — Позволь мне увести тебя из этого ужасного места! Ты испугана, и у тебя есть причины бояться! Возможно, не все, что сказал о Рейстлине Пар-Салиан, правда. Возможно, я тоже ошибался, когда оценивал его поступки. Пусть я неверно истолковал его побуждения и мотивы, однако то, о чем он сейчас говорит, я представляю достаточно ясно и не могу обвинять тебя за то, что ты боишься! Пусть Рейст один осуществляет то, что задумал! Пусть бросает вызов богиням и богам, если ему так этого хочется! Но тебе-то зачем идти с ним до конца! Вернемся домой! Позволь мне забрать тебя в наше время, подальше от этого «сейчас», в котором мы очутились.

Рейстлин ничего не сказал, но Крисания слышала его мысли так ясно, как будто он произнес их вслух.

— Ты слышала Короля-Жреца! Ты сама сказала, что знаешь, в чем его ошибка!

Паладайн благоволит к тебе — даже в этом оплоте тьмы он отвечает на твои молитвы. Ты — его избранница! Ты добьешься успеха там, где оступился Король-Жрец! Идем со мной, Крисания, — это наша судьба!

— Да, я боюсь, — сказала Крисания, осторожно освобождаясь из сильных рук Карамона. — И я очень тронута твоей заботой. Однако этот страх — моя слабость, с которой я должна сразиться. С помощью Паладайна я одолею его еще до того, как вместе с твоим братом войду во Врата.

— Да будет так, — хмуро сказал Карамон и отвернулся.

На губах Рейстлина заиграла сдержанная улыбка, не отразившаяся ни в его глазах, ни в голосе.

— А теперь, Карамон, — сказал он едко, — если ты закончил и не собираешься больше вмешиваться в дела, в которых все равно ничего не понимаешь, изволь приготовиться к походу в город. За окном уже утро, и рынки, должно быть, открылись. — Рейстлин порылся в кармане плаща и достал несколько золотых монет.

— Вот, этого должно хватить на еду и одежду.

Карамон машинально поймал монеты на лету и посмотрел на брата таким взглядом, какой Крисания уже однажды видела — в Храме обреченного Истара. Она, помнится, еще подумала тогда: какая жуткая ненависть… какая страшная любовь!

В конце концов исполин опустил глаза и спрятал деньги в поясе.

— Подойди ко мне, Карамон, — тихо сказал Рейстлин.

— Зачем? — осведомился тот с внезапным подозрением.

— Нам надо избавиться от твоего железного ошейника. Или ты хочешь появиться на улицах в обличье раба? А кроме того, я должен дать тебе амулет.

— Рейстлин был на удивление терпелив. Заметив, что Карамон все еще колеблется, он мягко добавил:

— Я никому бы не посоветовал выходить из этой комнаты без моей печати, но если ты так решил…

Обернувшись на бледные лица, которые все еще маячили в серой полутьме, Карамон шагнул к брату и остановился над ним со скрещенными на груди руками.

— Что теперь? — проворчал он.

— Встань на колени.

Глаза Карамона сверкнули. На языке у него явно вертелась пара крепких словечек, но, покосившись на Крисанию, гигант сдержался.

Маг вздохнул, и лицо его сделалось печальным.

— Я очень устал, Карамон. У меня нет сил подняться. Прошу тебя…

Стиснув зубы, Карамон медленно опустился на колени, так что его лицо оказалось на одном уровне с бледным лицом брата. Рейстлин негромко произнес какое-то слово. Стальной обруч на шее Карамона распался на две половинки и со звоном упал на пол.

— Ближе, — попросил маг. Карамон сглотнул и потер шею.

— Я делаю это ради Крисании, — сказал он глухо. — Если бы мы очутились тут вдвоем, я бросил бы тебя гнить в этом поганом месте!

Рейстлин вытянул вперед руки и положил их на голову Карамона.

— Неужели, брат мой? — спросил он так тихо, что Крисания невольно задержала дыхание, чтобы расслышать его слова. — Ты бросил бы меня? А тогда, в Истаре, — ты действительно готов был убить меня?

Лицо гиганта мучительно напряглось, однако он ничего не ответил. Рейстлин быстро наклонился вперед и поцеловал брата в лоб. Карамон вздрогнул, словно маг прикоснулся к нему раскаленным тавром.

Рейстлин выпустил его голову, и гигант с мукой во взгляде посмотрел на брата.

— Не знаю! — пробормотал он в отчаянии. — Помогите мне, боги, — я не знаю!

Неожиданно Карамон всхлипнул и, закрыв лицо руками, уткнулся брату в колени.

Рейстлин погладил длинные волнистые волосы исполина.

— Ну вот, Карамон, — сказал он, — я дал тебе свой амулет. Теперь стражи не смогут повредить тебе, — во всяком случае, пока я здесь…

Глава 5

Карамон стоял в дверях кабинета и вглядывался в открывающуюся за ними тьму коридора. Темнота была живая — в ней блестели чьи-то глаза и раздавался невнятный сиплый шепот. Рейстлин подошел к гиганту и встал рядом. Одной рукой он взял брата за руку, а другой продолжал сжимать магический посох.

— Все будет хорошо, брат, — спокойно сказал он. — Верь мне.

Рейстлин заметил косой взгляд Карамона и насмешливо улыбнулся:

— Я пошлю с тобой одну из тварей. — Он легко взмахнул тонкой кистью.

— Лучше я один! — буркнул Карамон и ухмыльнулся, заметив пару лишенных тела глаз, приблизившихся к нему из темноты.

— Проводи его, — велел Рейстлин глазам. — Он — под моей защитой. Ты видишь меня? Ты знаешь, кто я такой?

Глаза почтительно моргнули и холодно уставились на Карамона. Гигант вздрогнул и снова взглянул на брата, но лицо Рейстлина осталось непроницаемым.

— Хранитель проводит тебя через Рощу, однако должен предупредить, что в городе тебя подстерегают куда большие опасности. Нынешний Палантас — вовсе не тот прекрасный и безмятежный город, каким он станет через двести лет. Здесь полным-полно беженцев и разного сброда, ютящегося в развалинах, трущобах и просто в сточных канавах. Каждое утро по городу проезжают огромные телеги, которые собирают на улицах тела тех, кто умер за ночь. Тебе могут встретиться люди, которые пожелают убить тебя за пару ботинок. Поэтому первым делом купи себе хороший меч и держи его при себе, чтобы все видели.

— В городе мне ничего не грозит, — отрезал Карамон. Он резко повернулся и пошел по коридору, стараясь не обращать внимания на мерцающие глаза, бесшумно плывшие в воздухе на уровне его плеча.

Рейстлин дождался, когда Карамон и его жуткий провожатый исчезнут в темноте, и только после этого вернулся в кабинет.

Крисания сидела в кресле и без особого успеха пыталась расчесать пятерней свои спутанные волосы. Рейстлин ступал почти бесшумно, и жрица не услышала, как он приблизился и встал сзади. Опустив руку в карман своего черного плаща, он достал пригоршню мелкого белого песка. Подняв ладонь над головой Крисании, маг потихоньку начал сыпать песок ей на голову.

— Аст тасарк симиралан кринауй! — прошептал Рейстлин. Глаза Крисании мигом смежились, а голова поникла. Жрица погрузилась в крепкий магический сон.

Рейстлин обошел кресло и, встав напротив Крисании, долго смотрел на ее склоненную голову.

Крисания смыла с лица следы сажи и крови, однако под глазами ее залегли глубокие синеватые тени. Нижняя губа была рассечена, а щеки казались бледными и запавшими. Черные пряди спутанных волос упали ей на лицо, и маг осторожным движением отвел их в сторону.

Согревшись у огня, Крисания отбросила в сторону бархатную штору, в которую куталась, спасаясь от холода. Белое платье и накидка — изорванные, опаленные огнем и испачканные в крови — распахнулись на ее шее, и Рейстлин видел, как высокая грудь ее поднимается и опадает в такт спокойному, мирному дыханию.

— Будь я такой, как другие мужчины, она принадлежала бы мне уже сейчас, — прошептал Рейстлин.

Его рука задержалась перед лицом жрицы и снова коснулась черных волнистых волос.

— Но я не такой, как все, — пробормотал Рейстлин и убрал руку.

Наклонившись, он поднял штору и накрыл ею жрицу. Крисания улыбнулась во сне и, положив руку на подлокотник кресла, опустила голову на руку.

Рейстлин слегка коснулся пальцами ее гладкой щеки и задрожал от нахлынувших воспоминаний. Ему захотелось отменить сонный заговор, обнять жрицу, прижать к себе, как он прижимал ее при чтении заклинания, перенесшего их из гибнущего города в иное время. У них будет целый час до возвращения Карамона, может быть, даже больше…

— Я не такой, как другие! — хмуро повторил Рейстлин и взял себя в руки.

Он отошел в сторону и оглядел темные углы кабинета.

— Охраняйте ее в мое отсутствие, — приказал маг колыхавшимся во мраке бледным теням. — Вы двое, — обратился он к тем ликам, которые оказались рядом, когда Рейстлин пришел в себя, — пойдете со мной.

— Да, Хозяин! — Призраки покорно приблизились. Свет магического посоха, упав на их невидимые во тьме фигуры, обозначил полупрозрачные очертания черных мантий.

Очутившись в коридоре, Рейстлин плотно закрыл за собою дверь. Затем он произнес магическую формулу и в мгновение ока был перенесен в лабораторию, расположенную под самой крышей Башни Высшего Волшебства.

Не успел он перевести дух, как из темноты на него что-то набросилось.

Визги и пронзительный вой разорвали столетнюю тишину лаборатории, крылатые черные тени ринулись на мага, протягивая к его горлу костлявые скрюченные пальцы, хватая его за одежду и с треском раздирая ткань плаща. Чудовища не испугались даже магического света посоха, и Рейстлин, которого захлестнула волна их жгучей ненависти, едва не потерял самообладание.

Однако он быстро взял себя в руки. Посох со сверкающим хрустальным шаром на конце описал в воздухе широкую дугу, а хриплый возглас на языке магии заставил призраков отступить.

— Поговорите с ними! — приказал Рейстлин сопровождавшим его хранителям. — Скажите им, кто я такой!

— Фистандантилус! — прошипел один.

— Фистандантилус! — прохрипел другой, заглушая глухой ропот опаленных магическим светом тварей. — Его время еще не настало, и предсказание не сбылось… это магический эксперимент…

Чувствуя слабость и легкое головокружение, Рейстлин нащупал стул и тяжело опустился на сиденье. Он укорял себя за то, что не сумел предугадать нападение.

Проклиная свое слабое тело, которое едва не подвело его, маг вытер кровь, выступившую из раны на лбу, и сосредоточился.

«Это твоих рук дело, моя владычица! — мрачно подумал он. — Ты не посмела схватиться со мной в открытую. Здесь — в моем мире — я тебе не по зубам! Но ты уже вновь проникла сюда. Уже возведен в Нераке твой Храм. Злые драконы гнездятся в нем и пожирают яйца драконов светлых. Но дверь еще закрыта, ибо Краеугольный Камень заперт великой жертвенной любовью. В этом твоя ошибка, Такхизис. Явившись через Врата в наш мир, ты показала нам дорогу в свой мир!

Правда, пока я не могу дотянуться до тебя… и тебе нет дороги по эту сторону… но придет время…»

— Тебе нехорошо, Хозяин? — послышался рядом встревоженный голос. — Прости нас, что мы не сумели защитить тебя, однако ты слишком быстро перенесся.

— Вы ничем не сможете помочь! — прорычал Рейстлин и закашлялся. — Оставьте меня на время… Мне нужно отдохнуть. Но прежде уберите отсюда всех этих…

— Да, Хозяин.

Ожидая, пока пройдет головокружение и стихнет боль в груди, Рейстлин просидел в тишине почти час, снова и снова возвращаясь мыслями к задуманному.

Чтобы как следует подготовиться к воплощению своих планов, ему понадобится как минимум две недели отдыха и тщательного изучения необходимых записей. Время это он проведет здесь, в Башне. Крисания была на его стороне

— он не сомневался, что жрица пойдет за ним без принуждения и в нужный момент призовет мощь Паладайна, чтобы помочь ему открыть Врата и сразиться с их ужасными Стражами, поджидающими дерзких с другой стороны.

У него было знание Фистандантилуса, — знание, которое тот скапливал веками, и у него была сила собственного молодого тела. Перед тем как войти во Врата, он обретет невиданное могущество — он станет величайшим магом из всех, какие только существовали на Кринне!

Мысль эта успокоила Рейстлина, и он почувствовал прилив сил.

Головокружение прошло, боль в груди улеглась, и даже рана на лбу стала затягиваться. Маг поднялся и оглядел лабораторию. Она выглядела точно так же, как и тогда, когда он впервые вошел… Она будет точно такой же, когда он войдет в нее через двести с лишним лет. Тогда он вступит в Башню в соответствии с предсказанием — могучим Владыкой настоящего и будущего. Тогда ворота Башни откроются перед ним сами, и мрачные хранители будут почтительно приветствовать своего господина — никому из них и в голову не придет напасть на него…

Рейстлин машинально потрогал шрам на лбу и пошел в дальний конец лаборатории, освещая себе путь посохом. С любопытством оглядываясь по сторонам, он, однако, заметил несколько странных вещей, которые сбили его с толку. Все здесь должно быть в точности так, как он увидит это в будущем, однако сейчас на столе стоял целехонький сосуд, который Рейстлин видел уже разбитым, а книга заклинаний, которую он подобрал… подберет с пола, лежала сейчас на массивном каменном столе.

— Разве стражи трогают вещи? — спросил маг у двоих хранителей, которые уже вернулись к нему. Он медленно шел к дальней стене лаборатории, к Дверям, Которые Никогда Не Открывались.

— Нет, Хозяин, — откликнулся один из стражей. — Нам нельзя здесь ничего трогать.

Рейстлин пожал плечами. Мало ли что могло произойти за два столетия?

— Должно быть, землетрясение, — пробормотал он себе под нос, теряя всякий интерес к этим мелким несоответствиям. Впереди его ждала загадка более грандиозная.

Подняв повыше светящийся кристалл магического посоха, чтобы рассеять тьму, окутывающую Врата с платиновой резьбой, изображающей пятиглавого дракона, Рейстлин приблизился к дальней стене, где помещались тяжелые двери из стали и серебра, которые не мог отпереть ни один ключ на Кринне.

И… ахнул.

Несколько минут он стоял совершенно неподвижно — ярость клокотала в его горле, легкие пылали. Наконец маг набрал в грудь побольше воздуха, и живую тьму Башни взорвал его гневный вопль.

Крик мага, разнесшийся по закоулкам Башни, был столь ужасен, что страшные хранители поспешно укрылись в самой густой тени, решив, что сама Владычица Тьмы прорвалась в мир живых.

Карамон услышал этот крик у ворот Башни. Содрогнувшись от леденящего ужаса, он выронил многочисленные свертки, которые нес в руках, и кое-как разжег купленный в городе факел. Через полминуты, с факелом в одной руке и новым мечом в другой, воин ринулся вверх, перескакивая сразу через две ступеньки.

Ворвавшись в кабинет, Карамон увидел Крисанию, которая, не понимая, что к чему, сонно оглядывалась по сторонам.

— Я слышала чей-то крик… — сказала она, протирая глаза.

— С тобой все в порядке? — быстро спросил Карамон.

— Да, пожалуй. А что? — Тут Крисания поняла, о чем подумал Карамон. — Это не я. Я заснула, а этот крик… он разбудил меня.

— Где Рейст? — спросил Карамон.

— Рейстлин! — испуганно повторила за ним Крисания и ринулась к дверям, но Карамон остановил ее:

— Я знаю, почему ты заснула. — Он мрачно стряхнул с ее волос тонкую белую пыль. — Сонное заклятие. Крисания недоуменно распахнула глаза:

— Но почему?..

— Сейчас узнаем.

— Эй, воин! — услышал Карамон над самым своим ухом.

Исполин резко обернулся. Одной рукой он отодвинул Крисанию к себе за спину, а второй занес меч. Навстречу ему выплыла из темноты призрачная фигура в черной мантии.

— Ты ищешь мага? Он наверху, в лаборатории. Магу нужна помощь, но нам он запретил прикасаться к себе.

— Я иду, — немедленно откликнулся Карамон. — Один.

— Я с тобой, — сказал Крисания решительно. — Я пойду с тобой! — твердо повторила она, заметив хмурый взгляд Карамона.

Гигант попытался было возразить, но Крисания только упрямо качала головой, и в конце концов он вынужден был уступить.

— Держись ближе ко мне, — пробормотал Карамон сквозь зубы, однако в напоминании не было необходимости.

Если раньше темнота казалась зловещей, но спокойной, то теперь она просто пульсировала, взбухала и трепетала, ибо потревоженные страшным криком Рейстлина духи заполнили мрак коридора своими призрачными телами. Даже сквозь купленную на рынке теплую одежду Карамон чувствовал, как исходящий от нежити могильный холод пробирает его до костей и студит кровь. Крисания и вовсе так дрожала, что едва могла идти.

— Дай мне факел, — попросила она. Карамон без слов отдал ей смолистое древко и, обхватив жрицу свободной рукой за плечи, прижал к себе. Крисания тоже обхватила Карамона за пояс, и вскоре дрожь ее понемногу унялась.

— Так что же все-таки случилось? — спросил Карамон сопровождавшего их призрака, но тот не ответил.

Держа меч в левой руке, а правой обнимая Крисанию, Карамон последовал за хранителем, который медленно, не касаясь ступеней, плыл вверх по лестнице.

Пламя факела прыгало и трепетало, как при сильном сквозняке, хотя Карамон не чувствовал на лице ни малейшего дуновения.

Подъем показался им бесконечным, но в конце концов они все же достигли площадки на верхнем этаже Башни Высшего Волшебства и очутились перед маленькой дверцей.

— Нужно передохнуть, — сказал Карамон. Онемевшие от холода губы едва шевелились, и слова его были практически не слышны. Крисания закрыла глаза и прислонилась к гиганту, стараясь выровнять хриплое прерывистое дыхание. Карамон не был уверен, смог бы он одолеть еще хоть один лестничный марш, — а ведь еще недавно он был в прекрасной физической форме.

— Рейст… Фистандантилус здесь? — едва переведя дух, запинаясь, спросила Крисания.

— Да. — Хранитель указал на дверцу, и она, повинуясь его жесту, бесшумно распахнулась.

Ледяной воздух хлынул из комнаты на площадку. Он взъерошил волосы Карамону и сорвал капюшон с головы Крисании. Некоторое время Карамон не в силах был даже пошевелиться, парализованный ощущением безграничного зла, которым был напоен внезапно вырвавшийся из лаборатории ветер. Но Крисания, сжимая в кулаке медальон Паладайна, сделала шаг к двери.

Карамон нашел в себе силы поднять руку и, схватив жрицу за локоть, заставил ее остановиться:

— Стой. Я войду первым. Крисания устало улыбнулась:

— В иной ситуации — да, но не теперь. Сейчас мой медальон куда более грозное оружие, чем твой меч.

— Вам не нужно оружие, — вмешался в разговор призрак-хранитель. — Хозяин приказал нам охранять вас. Мы подчиняемся его воле.

— А что, если он мертв? — шепотом спросил Карамон и почувствовал, как напряженно подобралась Крисания.

— Если бы он умер, — ответил призрак, — ваша горячая кровь уже стыла бы на наших губах. Не медлите — входите!

Карамон и Крисания нерешительно вошли в лабораторию. Жрица приподняла факел повыше и огляделась по сторонам.

— Вот он, — шепнул Карамон. Не столько свет факела, сколько внутренняя духовная связь, всегда существовавшая между близнецами, позволила ему разглядеть неподвижное тело в черном плаще, скорчившееся на полу у дальней стены лаборатории.

Позабыв о своих страхах, Крисания кинулась к Рейстлину. Карамон последовал за ней, но был более осторожен и не забывал внимательно оглядываться по сторонам.

Рейстлин лежал на боку. Капюшон целиком закрывал его лицо. Магический посох валялся неподалеку, словно маг в приступе гнева отшвырнул его прочь.

Хрустальный шар в навершии посоха погас и выглядел теперь обычным безжизненным кристаллом. На полу Карамон увидел осколки стекла и толстую книгу — очевидно, брошенный посох разбил какой-то сосуд и столкнул со стола фолиант.

Передав Карамону факел, Крисания опустилась на колени рядом с Рейстлином и попыталась нащупать у него на шее пульс. Пульс оказался слабым и прерывистым, но маг определенно был жив.

Крисания с облегчением вздохнула:

— Он не умер, но я не понимаю, что с ним…

— Хозяину никто не причинял вреда, — вставил беззвучно паривший над ними хранитель. — Похоже, он что-то искал в этой части лаборатории. Он подошел к стене, пробормотал что-то о Вратах и высоко поднял над головой посох. Затем хозяин закричал, отшвырнул посох и с проклятьями упал на пол. Когда мы осмелились приблизиться, он уже был без сознания.

Карамон недоуменно поднял факел.

— Интересно, что могло случиться? — пробормотал он. — Здесь же ничего нет!

Просто голая каменная стена!

Глава 6

Ну как он? — войдя в комнату, осведомилась Крисания. Она откинула на спину белый капюшон, распустила на шее шнурок и позволила Карамону снять со своих плеч плащ.

— Рейст беспокоится, — ответил гигант, бросая озабоченный взгляд в полутемный угол. — Он так ждал твоего возвращения…

Крисания вздохнула, но прикусила губу.

— Видят боги, мне хотелось бы принести хорошие вести!

— Я рад, что твои новости не из лучших, — мрачно заметил Карамон, верно истолковав удрученный вид жрицы. — Может быть, он все-таки откажется от своей безумной затеи и вернется домой.

— Я не могла… — начала было Крисания, но Рейстлин нетерпеливо прервал ее на полуслове:

— Если вы закончили обсуждать то, что вас не касается, то не соблаговолит ли госпожа посвятить в подробности того, к кому это имеет непосредственное отношение?

Крисания вспыхнула. Раздраженно покосившись на Карамона, она быстро подошла к кушетке у камина, на которой лежал больной Рейстлин.

Гнев, по свидетельству хранителя, охвативший мага в верхней лаборатории, дорого ему обошелся. Карамон на руках перенес брата в кабинет, а Крисания устроила ему ложе на старой кушетке. Гигант оказался удивительно внимательной и нежной сиделкой, он заботился о Рейстлине так, как могла бы заботиться мать о своем захворавшем ребенке, однако даже он мало чем мог ему помочь. Рейстлин пролежал без сознания полтора дня, изредка произнося в бреду какие-то непонятные слова и выкрикивая имена, которые Крисания прежде никогда не слышала.

Лишившись света волшебного посоха, к которому не осмелился прикоснуться даже Карамон и который так и остался лежать на полу в лаборатории, гигант и жрица вынуждены были неотлучно находиться при Рейстлине. Карамон поддерживал яркий огонь, благо разломанной мебели было еще предостаточно, однако оба постоянно ощущали близкое присутствие безмолвных, но враждебных хранителей.

Скрываясь во тьме, они зорко следили за пришельцами.

В конце концов Рейстлин очнулся. Первым делом он велел Карамону вскипятить воды и приготовить ему питье. Слегка взбодрившись, маг послал одного из стражей за посохом, а потом поманил Крисанию к себе.

— Ты должна отправиться к Астинусу, — прошептал он.

— К Астинусу? — удивилась Крисания. — К летописцу? Зачем? Я не понимаю…

Глаза Рейстлина сверкнули, а на бледных щеках выступили пятна лихорадочного румянца.

— Врата исчезли! — прошипел он в бессильной ярости.

Пальцы мага сжались в кулаки, и его скрутил отчаянный кашель. Когда приступ немного ослаб, Рейстлин взглянул на жрицу едва ли не с угрозой.

— Не трать время на дурацкие вопросы, отправляйся! — приказал он и, задыхаясь, упал на подушки.

Карамон сочувственно покосился на Крисанию. Жрица отошла к столу и невидящим взглядом уставилась на почерневшие колдовские книги.

— Подожди, госпожа, — сказал Карамон, поднимаясь с пола. — Ты ведь не собираешься в самом деле идти к этому… Астинусу? Кто он такой? И как ты собираешься пройти сквозь Шойканову Рощу?

— У меня есть защита, — тихо сказала жрица. — Такой же… амулет, как у тебя. Рейстлин дал мне его при первой нашей встрече. Что касается Астинуса, то он с незапамятных времен является хранителем и главным летописцем Большой Палантасской библиотеки. Он день за днем записывает историю…

— Может быть, так оно и было в нашем времени, — возразил Карамон, — но сейчас… Подумай хорошенько, Крисания!

— Астинуса иногда называют Бессмертным, — терпеливо объяснила жрица. — Он первым ступил на землю Кринна, когда был создан мир, — так гласит легенда, — и Он же будет последним, кто его покинет.

Во взгляде Карамона по-прежнему читалось сомнение.

— Он записывает историю, творящуюся перед его глазами, — продолжала Крисания. — Он знает все, что было в прошлом, и все, что происходит в настоящем. Только… — Жрица с беспокойством поглядела на Рейстлина. — Только в будущее он заглянуть не в силах. Поэтому я и не понимаю, чем он может нам помочь.

На лице Карамона все еще сохранялось недоверчивое выражение: он не очень-то поверил в рассказанную Крисанией историю. Однако жрица была настроена решительно, и Карамон наконец понял, что иного выбора у него нет: Рейстлину час от часу становилось все хуже, он весь горел в жару и временами начинал бредить.

Всякий раз, приходя в себя, он сердито осведомлялся, почему Крисания до сих пор здесь.

Вскоре жрица отправилась в путь, отважно бросив вызов ужасам Рощи и не менее страшным улицам Палантаса. Все обошлось благополучно, и вот теперь она опустилась на колени рядом с ложем мага.

— Рассказывай с самого начала! — велел Рейстлин. — Ничего не пропускай.

Крисания, взволнованная страшной прогулкой через Рощу и по коридорам Башни, молча кивнула и попыталась взять себя в руки. Кое-как приведя в порядок мысли, она начала свой рассказ.

— Я отправилась в Большую библиотеку и сказала, что хочу видеть Астинуса,

— сказала она, нервным жестом поправляя складки простого белого плаща, который Карамон купил для нее в городе вместо изорванной и испачканной кровью жреческой одежды. — Эстетики не хотели пускать меня, и мне пришлось показать им медальон Паладайна. Представляешь, в какое смятение они пришли!.. — Крисания улыбнулась.

— Минуло более ста лет с тех пор, как старые боги покинули Кринн, так что в конце концов один эстетик отправился доложить Астинусу. Некоторое время мне пришлось подождать, однако в конце концов меня отвели в кабинет летописца, где он просиживает дни напролет и порой задерживается далеко за полночь…

Крисания замолчала, испугавшись пристального взгляда Рейстлина. Ей вдруг показалось, что, будь его воля, маг вырвал бы слова из ее груди вместе с ее сердцем. Крисания потупила взгляд, но, взяв себя в руки, продолжила. Теперь она старалась не смотреть на Рейстлина.

— Я вошла в кабинет, а он… он сидел и писал. Мне показалось, что он не обращает на меня внимания. Потом приведший меня Эстетик назвал мое имя.

«Крисания из рода Тариниев» — так я, по твоей просьбе, представилась у дверей библиотеки, и именно так обо мне и доложили. Тогда… — Жрица нахмурилась и ненадолго замолчала.

— Что? — Рейстлин нетерпеливо подался вперед.

— Тогда Астинус поднял голову, — ответила Крисания, — перестал писать и сказал: «Ты?!» — таким страшным голосом, что я невольно вздрогнула, а Эстетик побледнел. Однако, прежде чем я успела спросить, что он имел в виду и откуда ему известно мое имя, Астинус схватил свое перо и, вернувшись к тем строкам, которые дописывал уже при мне, немедля и решительно их вычеркнул!

— Вычеркнул… — задумчиво пробормотал Рейстлин, и взгляд его стал рассеянным. — Вычеркнул, — повторил он, откидываясь на подушки.

Крисания молчала до тех пор, пока маг сам не прервал своих размышлений.

— Что было дальше? — слабым голосом спросил Рейстлин.

— Астинус исправил что-то в том месте, где он ошибся, а потом снова взглянул на меня. Я подумала, что сейчас он опять рассердится. Эстетик, должно быть, тоже испугался, потому что весь дрожал, но на этот раз Астинус был спокоен. Кивком головы он отпустил Эстетика и пригласил меня сесть. Затем спросил, для чего я пришла к нему. Я рассказала Астинусу, что мы разыскиваем Врата. Как ты и научил меня, я рассказала, что по нашим сведениям они должны были находиться в Башне Высшего Волшебства в Палантасе, однако, проверив свои предположения, мы убедились, что их там нет. В ответ на мои слова Астинус кивнул, словно ничего удивительного здесь для него не было. «Когда Король-Жрец пытался завладеть Башней, — сказал он, — Врата были перенесены в безопасное место. В свое время они могут вернуться в Палантасскую Башню, но сейчас их действительно там нет». «Тогда где же они?»

— спросила я. Астинус очень долго не отвечал. Наконец он сказал… — Крисания замолчала и, обернувшись через плечо, бросила взгляд на Карамона, словно давая ему понять, чтобы он держал себя в руках. Рейстлин, однако, перехватил ее взгляд.

— Рассказывай! — хрипло потребовал он.

Крисания глубоко вздохнула. Она хотела вновь спрятать взгляд, но маг схватил ее за запястье и, несмотря на свою болезненную слабость, стиснул так сильно, что жрица не смогла высвободиться из его цепких пальцев.

— Он сказал… сказал, что эти сведения будут тебе кое-чего стоить, — пробормотала Крисания. — Он сказал, что у каждого человека есть цена, за которую он оказывает определенные услуги, даже у него.

— Стоить… стоить мне… — еле слышно повторил Рейстлин. Глаза его сверкали.

Крисания вновь безуспешно попыталась вырвать руку, так как пожатие Рейстлина причиняло ей боль.

— Что же это за цена? — спросил Рейстлин.

— Он сказал, что ты сам знаешь! — выдохнула Крисания. — Он сказал, что ты обещал ему эту вещь давным-давно.

Рейстлин выпустил ее руку, и жрица отпрянула от кушетки, потирая запястье и избегая сочувственного взгляда Карамона. Маг, не обращая внимания ни на брата, ни на Крисанию, вновь откинулся на подушки. Лицо его вытянулось, побледнело, а во взгляде появилась мрачная решимость.

Крисания встала и отошла к столу, чтобы налить себе воды, однако руки ее дрожали так сильно, что она расплескала полкружки себе на платье. Карамон помог ей налить воды. Лицо его было хмуро.

Крисания, проследив за его взглядом, заметила на своем запястье следы пальцев Рейстлина. Поставив стакан на стол, Крисания быстро одернула рукав, чтобы скрыть белые пятна на коже.

— Он не хотел, — тихо сказал жрица. — Боль заставляет его терять терпение.

Что наши страдания по сравнению с его? Ты должен понимать это лучше других, Карамон. Он настолько увлечен своими грандиозными планами, что не замечает, когда делает другим больно.

С этими словами Крисания вернулась к магу, который по-прежнему неподвижно лежал на кушетке, устремив невидящий взгляд на огонь.

— Он все знает, — пробормотал гигант себе под нос. — Теперь-то я понимаю: он обо всем знал с самого начала!

Астинус Палантасский, хронист Кринна, сидел в своем кабинете и записывал историю. Время давно перевалило за полночь. Эстетики уже несколько часов назад заперли двери Большой библиотеки, заложив их тяжелыми засовами. Мало кто допускался в библиотеку в течение дня, ночью же и вовсе никого не пускали.

Однако замки и засовы ничего не значили для человека, который пошел этой ночью в библиотеку и теперь стоял перед Астинусом, словно изваяние, высеченное из тьмы.

Но летописец даже не поднял головы.

— Я уже начал беспокоиться, куда ты запропастился, — сказал он вместо приветствия.

— Я был болен, — отозвался гость. Он неуверенно кашлянул, словно проверяя, действительно ли болезнь оставила его.

— Теперь, надеюсь, тебе лучше? — спросил Астинус, продолжая скрипеть тростниковым пером.

— Я понемногу выздоравливаю, — откликнулся маг. — Однако многие вещи требуют моего немедленного вмешательства и препятствуют этому.

— Тогда садись. — Астинус, не глядя, указал кончиком пера на кресло.

Гость с вымученной улыбкой пододвинул кресло поближе и сел. Затем последовала долгая пауза, продолжавшаяся, наверное, несколько минут. В полной тишине лишь тростниковое перо Астинуса изредка поскрипывало по пергаменту, да сдержанно покашливал мрачный пришелец.

Наконец Астинус отложил перо и поднял взгляд на позднего гостя. Тот, в свою очередь, откинул на спину широкий капюшон плаща. Летописец некоторое время сурово разглядывал молодое лицо, затем удовлетворенно кивнул:

— Я еще не видел твоего нового лица, Фистандантилус, но глаза эти мне знакомы. Впрочем, взгляд твои немного изменился. В нем я вижу тень грядущего.

Значит, ты все-таки стал владыкой времени. Просто ты еще не обрел того могущества и пласта, которые были предсказаны.

— Меня зовут не Фистандантилус, Бессмертный. Меня зовут Рейстлин, и этого достаточно, чтобы ты понял, что произошло. — Улыбка Рейстлина погасла, а глаза сузились в щелочки. — Но ты, конечно, знаешь об этом? Наверняка запись о нашей битве уже хранится где-нибудь там…

Маг сделал широкий жест в направлении заставленной книжными шкафами стены кабинета. На полках хранились бесчисленные свитки пергамента и корешки толстых томов. Я верно записал твое имя и подробно описал биту, холодно возразил Астинус. — Не хочешь ли сам прочесть об этом… Фистандантилус?

Рейстлин нахмурился, и глаза его сердито блеснули из-под бровей, однако Астинуса это не смутило. Откинувшись на спинку кресла, он спокойно разглядывал мага.

— Принес ли ты то, что обещал?

— Да, — сказал Рейстлин. — На его изготовление я потратил не одну неделю.

Он высосал у меня столько сил…

На лице Астинуса, лишенном печати прожитых лет, впервые за время беседы промелькнуло нечто похожее на живое чувство. Он с интересом подался вперед, и глаза его заблестели. Рейстлин медленно раздвинул в стороны полы плаща, и хронист увидел, что в его груди зияет сквозная рана, в черной дыре которой, словно живое сердце, дрожит и поблескивает небольшой, похожий на хрустальный шар, предмет.

При виде этого зрелища Астинус не выдержал и вздрогнул — не то от страха, но то от какого-то другого чувства. Однако рана эта, скорее всего, была всего лишь иллюзией, так как, повинуясь знаку мага, хрустальный шар выплыл наружу.

Другой рукой Рейстлин запахнул на груди одежду.

Шар подплыл совсем близко к Астинусу и медленно опустился на подставленную ладонь летописца. Астинус осторожно накрыл его другой рукой. От прикосновения хрустальная сфера наполнилась бледным, точно лунным сиянием, начала переливаться серебристым и красноватым снегом, даже неявная чужая тень третьей луны на мгновение окружила магический шар. Подлунным свечением одно видение стремительно сменялось другим.

— Ты видишь, как время полнится событиями, — с гордостью в голосе сказал Рейстлин. — Теперь, Астинус, тебе не нужно будет полагаться на невидимых посланников из других планов бытия, чтобы добыть знания о том, что происходит в мире. Teперь твои собственные глаза заменят их и станут твоими слугами на пути познания истории.

— Да, да! — выдохнул Астинус, с восторгом глядя на мерцающий шар. В глазах его блестели слезы радости, руки слегка тряслись.

Теперь твоя очередь, — заметил Рейстлин. — Где находятся Врата?

Астинус с трудом оторвал взгляд от своей игрушки.

— Разве ты сам не в силах догадаться, человек грядущего и былого? Или ты не изучал истории?

Рейстлин молча смотрел на Астинуса. Лицо его, неподвижное и бледное, напоминало гипсовую маску.

— Ты прав, Бессмертный. Я изучал историю. Так вот почему Фистандантилус отправился в Заман… — сказал он наконец.

Астинус кивнул.

— Заман — магическая крепость на равнинах Дергота… неподалеку от Торбардина, родины горных гномов. Они владеют и Заманом, — произнес Рейстлин бесстрастным голосом, словно читал страницу исторического трактата. — Сейчас туда стекаются двоюродные братья горных гномов — гномы холмов, чтобы найти там убежище от зла, захлестнувшего мир после Катаклизма.

— Врата расположены…

— …в подземных лабиринтах Замана, — с горечью закончил Рейстлин. — Именно там Фистандантилус развязал Великую Гномью Войну…

— Развяжет… — поправил Астинус.

— Развяжет, — пробормотал Рейстлин, — войну, которая и определит его собственную судьбу!

Маг надолго замолчал. Внезапно он поднялся с кресла и подошел к столу Астинуса. Положив руки на книгу, он повернул ее к себе. Летописец с интересом наблюдал за ним.

— Ты прав, — кивнул Рейстлин, пробежав глазами ровные строки; чернила, которыми они были написаны, еще не успели просохнуть. — Я действительно из будущего. Я читал «Хроники» — в них все было написано именно так. Во всяком случае, это место я запомнил. Я знаю, что ты напишешь здесь… — Он указал на пустое место под последней строкой и процитировал по памяти:

— «Сегодняшнего числа, через полчаса после восхода Темной Стражницы, Фистандантилус принес мне Шар Проходящего Времени».

Астинус ничего не ответил. У Рейстлина затряслись руки.

— Ты напишешь это? — спросил он, и в голосе его послышались гневные нотки.

Астинус слегка пожал плечами. Рейстлин вздохнул:

— Значит, я не сделал ничего, чего бы никогда не происходило. — Его руки внезапно сжались в кулаки, а когда он снова заговорил, его голос звучал так, словно маг сдерживал гнев из последних сил. — Не так давно госпожа Крисания приходила к тебе от моего имени. Она рассказала, что ты, увидев ее, что-то исправил в книге. Покажи мне это место.

Астинус нахмурился.

— Покажи! — повысил голос Рейстлин.

Летописец неохотно выпустил из рук шар (он завис в воздухе на некотором расстоянии от стола), и свет внутри него немедленно погас, после чего хрустальная сфера сделалась непрозрачной и темной. Хронист пошарил на полу за креслом и вытащил оттуда толстый фолиант с деревянными крышками и кожаным корешком. Чтобы отыскать нужное место, ему понадобилось всего несколько секунд.

Затем Астинус повернул книгу так, чтобы маг мог прочесть натканное.

Сначала Рейстлин прочел отрывок целиком, затем пробежал глазами исправление, внесенное летописцем. Наконец он выпрямился и, шурша плащом, сложил руки на груди. Лицо мага было бледным, но спокойным.

— Это изменит время.

— Это ничего не изменит, — ледяным тоном возразил Астинус. — Один человек пришел вместо другого — только и всего. Замена была равноценной. Время, ничуть не потревоженное, продолжает течь дальше.

— И оно несет меня с собой?

— Да. Или ты считаешь, что можно остановить реку, бросив в нее горсть гальки? — Астинус криво усмехнулся.

Рейстлин пристально посмотрел на него, и мимолетная улыбка тронула его губы. Указав на шар, он прошептал:

— Ну что же, тогда следи за этой галькой, Астинус, следи хорошенько!

Прощай, Бессмертный.

Комната внезапно опустела. Летописец вновь остался один. Астинус долго сидел неподвижно, молча размышляя о происшедшем. Потом, перевернув все еще лежащую на столе книгу, он перечитал те строки, которые писал в тот момент, когда госпожа Крисания Таринская переступила порог его кабинета:

Такого-то числа, за три часа до Полуденной Стражи, ко мне явился жрец Паладайна Денубис, посланный великим Фистандантилусом, чтобы расспросить меня о местоположении Врат. В благодарность за мою помощь Фистандантилус передаст мне давно обещанный Шар Проходящего Времени…

Имя «Денубис» было вычеркнуто, а вместо него вписано «Крисания».

Глава 7

— Я умер, сказал Тассельхоф Непоседа.

Несколько мгновений он молчал, потом вздохнул разочарованно:

— Я умер. Это точно. Должно быть, я уже на Том Свете…

Прошло еще несколько мгновений.

— Ну что ж, — сказал Тас, — по крайней мере, ясно одно: крутом тьма.

Подождав еще немного, кендер почувствовал, что быть мертвецом ему уже наскучило. Тас прислушался к своим ощущениям и выяснил, что лежит на чем-то жестком, холодном и в высшей степени неудобном.

— Должно быть, мое тело покоится на мраморной погребальной плите, как тело Хумы, — вслух подумай кендер, пытаясь вернуть ослабевшее воодушевление и энтузиазм первых минут. — Или на постаменте героев в часовне, как был похоронен Стурм.

Эта мысль развлекала его еще некоторое время. Потом кендер неосторожно пошевелился и охнул от острой боли в боку. Одновременно он осознал, что голова у него тоже раскалывается от боли. Ко всему, он дрожал от холода, острый камень упирался ему куда-то под лопатку, а шея одеревенела, словно ее прохватило сквозняком.

— Да, этого я никак не ожидал, — раздраженно заметил Тас. — Всегда считалось, что раз человек умер, значит, он ничего не чувствует.

Кендер специально сказал это погромче, на случай, если кто-нибудь слышит его. Боль никуда не исчезла, и он повторил еще раз:

— Я сказал, что мертвец ничего не чувствует! И снова ничего не произошло.

— Проклятье! — выругался Тас. — Наверное, это еще не настоящая смерть.

Наверное, я умер, но душа моя еще не окончательно рассталась с телом. Я даже не окоченел, а ведь это для трупа обязательно. Что ж, подождем.

Он заерзал, устраиваясь поудобнее (уж очень досаждал ему каменный обломок под лопаткой), сложил руки на груди и стал смотреть вверх, в непроницаемую тьму. Уже через пару минут неподвижность до крайности надоела кендеру, и он нахмурился.

— Мало того что я умер, так теперь мне еще придется изнывать от скуки? — сурово спросил Тас неизвестно кого. — Хорошо, — решил он тут же, — если я ничего не могу поделать с собственной смертью, то уж скучать я вовсе не обязан.

Наверняка здесь какая-то ошибка. Нужно кого-нибудь отыскать и исправить недоразумение.

Кендер сел и попытался спустить ноги с края мраморной плиты, на которой он, по его предположению, лежал. Никакой плиты, а тем более постамента, на которые, по обычаям Кринна, укладывали погибших героев, не было и в помине.

Тассельхоф, судя по всему, лежал на голом каменном полу.

— Фу, как грубо и пошло! — разочарованно поморщился кендер. — Не хватало еще засунуть меня в погреб для овощей!

С трудом поднявшись на ноги, он сделал шаг вперед и тут же наткнулся на что-то холодное и твердое.

— Камень, — уныло констатировал Тас, ощупывая преграду. — Хм, когда Флинт умер, его положили в деревянный гроб, а мне досталась усыпальница, высеченная в скале. Все должно было быть совершенно наоборот. Ну точно, кто-то что-то напутал. Эй! — крикнул он, безрезультатно вглядываясь в темноту. — Есть тут кто?.. А впрочем, что ты можешь знать? — с досадой перебил себя кендер и по привычке ощупал свои кошельки. — Даже кошельки на месте! — изумился он. — Мне позволили взять с собой в загробный мир все, что у меня было, даже магическое устройство Пар-Салиана. Это благородный поступок. И все же, — кендер решительно сжал губы, — я был бы весьма признателен, если бы кто-нибудь избавил меня от этой дурацкой боли. Поневоле почувствуешь себя живым, если так гудит в голове.

Поскольку тьма была такой, что Тас не видел даже собственного носа, он принялся на ощупь исследовать пространство и вскоре наткнулся на поверхность какого-то крупного камня. Поверхность показалась ему странной. Она словно была изрезана некими знаками, возможно — рунами, которые если и не были знакомы Тасу, то по крайней мере пробудили в нем некие смутные воспоминания. Форма камня тоже показалась необычной. «Никакая это не скала! — неожиданно понял Тас.

— Это какой-то стол! Стол, украшенный руническими письменами…»

Память внезапно полностью вернулась к нему.

— Понял! — с триумфом воскликнул кендер. — Это тот большущий стол из лаборатории Фистандантилуса, куда я спустился за Крисанией в поисках Карамона и Рейстлина! Я опоздал — они отчалили отсюда, оставив меня одного. И в это время огненная гора рухнула прямо мне на голову! Ух ты! Значит, я нахожусь в том же месте, где умер?

Кендер ощупал шею. Стальной ошейник был на месте, — ошейник, который надели на него, прежде чем продать в рабство. Продолжая исследовать окружающую темноту, Тас споткнулся. Он опустил руку и тут же порезался обо что-то острое.

— Меч Карамона! — сказал он, нащупав рукоятку. — Точно, я видел его на полу возле стола. А это означает, — Тас понемногу распалялся, — что меня даже не похоронили! Мое тело бросили там, где оно упало! Я до сих пор нахожусь в подземельях разрушенного Храма!

Кендер задумчиво слизнул с пальца кровь. Ему в голову внезапно пришла неожиданная мысль. Наверное, он потому не сразу расстался со своим телом, что его решили заставить добираться на Тот Свет пешком> Вот, оказывается, как! Даже после смерти никто никуда не подвезет его задаром! Ну уж этого он терпеть не собирается!

— Послушайте! — завопил кендер во всю силу своих легких и потряс во мраке маленьким кулачком. — Мне нужно поговорить с кем-то, кто всем этим заправляет!

Ему никто не ответил.

— Ну и темнота, — проворчал Тас, в очередной раз запнувшись о какое-то невидимое препятствие. — Это же надо — застрять в подземелье дурацкого Храма!

Теперь я нахожусь, наверное, на дне Кровавого Моря Истара…

«Кстати, я могу встретить тут кого-нибудь из морских эльфов, о которых рассказывал мне Танис, — подумал неожиданно кендер. — Но нет, лучше забыть об этом. Я же мертв, а мертвецы, как правило, не встречаются с живыми, будь то эльфы или люди. Если, конечно, я не превратился в ходячее чучело наподобие Сота. — При мысли об этом Тас заметно повеселел. — Интересно, как он добился этой работенки? Должно быть, это очень забавно — побыть Рыцарем Смерти. Однако для начала неплохо бы узнать, куда я должен попасть и почему меня до сих пор там нет!»

Кое-как сориентировавшись в темноте, Тас пошел туда, где, по его представлениям, должна была находиться дверь. Задумавшись о Кровавом Море Истара, которое, возможно, плескалось у него над головой, кендер удивился, почему в подземелье до сих пор не хлынула вода. Внезапно его осенило:

«Проклятье, как я мог забыть! Сам Храм не попал на дно Кровавого Моря! Он был перенесен в Нераку! Я же сам был там, когда сражался с Владычицей Тьмы».

Наконец кендер нащупал выход — это был дверной косяк, сама дверь отсутствовала — и осторожно ступил в столь же непроглядную тьму коридора.

— Нерака… гм… — сказал Тас, раздумывая, где он на самом деле предпочел бы оказаться — в оплоте Такхизис или на дне океана. Сделав шаг вперед, он наступил на что-то круглое, наклонился и поднял… «Факел! Наверное, это тот, что горел на стене в коридоре. Где-то у меня были огниво и трут…»

Тас пошарил в кошельках и наконец отыскал заветную вещицу.

— Странно, — вслух подумал он, когда факел наконец разгорелся, — все здесь выглядит точно так, как было в последний раз, — все поломано и порушено землетрясением. Мне казалось, Владычица Тьмы должна была уже навести тут порядок. Когда я был в Нераке, этого безобразия и в помине не было. Интересно, где тут выход?

Кендер вспомнил петляющий коридор, трескающиеся стены и рушащиеся колонны.

— Да, ничего хорошего ждать не приходится, — вздохнул он и всхлипнул:

— Как болит!.. Но другого выхода я не знаю.

Он снова вздохнул, однако присущий кендерам оптимизм помог ему справиться с унынием. «Помнится, здесь в стенах было полно щелей. Возможно, какая-то из них так разошлась, что в нее сможет протиснуться кендер?»

Тем не менее Тас пошел вперед весьма осторожно, памятуя о боли в голове и об ушибленном боке, который не давал ему как следует вздохнуть. По пути кендер внимательно исследовал обе стены коридора, но ни та ни другая ничем его не обрадовали. И лишь почти добравшись до лестницы, Тас нашел наконец то, на что надеялся и что искал, — подходящую щель в стене, настолько глубокую, что свет факела не смог осветить ее до конца.

Никто, кроме миниатюрного кендера, не смог бы протиснуться в нее, даже для Таса она была узковата. Ему пришлось передвинуть на поясе все свои кошельки и пролезать в щель боком.

— Кто бы знал, что быть мертвецом — такая морока! — воскликнул кендер и с треском разорвал свои чудные голубые штаны об острый выступ камня.

Чем глубже забирался Тас, тем труднее давался ему путь. Кошельки то и дело застревали, и он, не имея возможности развернуться, вынужден был тянуть и дергать их за ремешки до тех пор, покуда они не освобождались. В конце концов лаз сузился настолько, что кендеру пришлось отвязать кошельки и поднять их над головой вместе с факелом. Только после этого, выдохнув воздух и разорвав рубаху, Тасу удалось преодолеть последние несколько шагов. Несмотря на успех, кендер выбрался из щели разгоряченный, вспотевший и злой.

— Никогда не понимал, почему люди так боятся смерти, — пробормотал он, вытирая лицо рукавом рубашки. — Теперь мне ясно!

Некоторое время Тас потратил на то, чтобы отдышаться и вернуть кошельки на прежнее место. Свет, который он заметил в конце внезапно расширившейся трещины, привел его к широкой дыре, из которой он в конце концов и выглянул, не в силах бороться с вновь пробудившимся любопытством.

— Да-а… — прошептал кендер. — Это превзошло мои ожидания!

Расстилающийся перед ним ландшафт не был похож ни на что, прежде Тасом виденное. Пейзаж представлял собою плоскую голую равнину, протянувшуюся, насколько хватало глаз. Над равниной висело низкое и пустое небо, которое светилось каким-то странным светом, какой бывает виден на западе после захода солнца, словно где-то далеко пылает пожар и освещает заревом низкие облака.

Здесь же небо не только над горизонтом, но и над самой головой Тассельхофа было выкрашено в этот странный, тревожный цвет. Несмотря на закатное сияние, все вокруг выглядело каким-то чересчур темным и зловещим. Земля казалась черной бумагой, расстеленной под низким небом. Само небо напоминало пустыню — ни солнца, ни облаков, ни звезд, ни лун. Ничего.

Тас сделал пару осторожных шажков. Земля под ногами ничем не отличалась от обычной земли. Кендер прошел немного вперед и оглянулся на развалины Храма.

— Клянусь бородой великого Реоркса! — От волнения он едва не выронил факел.

Сзади ничего не было! Не было ни развалин, ни трещины, которую он преодолел с таким трудом. Все исчезло! Кендер осмотрелся и обнаружил, что стоит в центре огромного пустого пространства. Со всех сторон, насколько хватало глаз, не было ничего.

Тассельхоф Непоседа почувствовал, как сердце его ушло в пятки, да там и осталось, не желая возвращаться на привычное место. Где бы он ни находился, это, без всякого сомнения, было самое скучное место, какое только можно себе вообразить.

— Это не может быть Тот Свет! — жалобно сказал кендер. — Этого не может быть! Это какая-то ошибка… Хотя погодите-ка… Я должен встретить здесь Флинта! Фисбен говорил мне об этом! О других вещах Фисбен, признаться, говорил невнятно, но об этом он сказал совершенно ясно!

«Минуту, как же это было? Я помню красивое дерево, под ним сидел ворчливый старый гном и что-то вырезал из деревянной чурки… А вот и дерево! Интересно, откуда оно взялось?» Кендер изумленно заморгал. Вдали, где несколько мгновений назад ничего не было, он увидел высокое дерево.

— Я совсем не так представлял себе красивое дерево, — пробормотал Тас и поспешил вперед. При этом он обратил внимание на новое любопытное явление: земля как будто старалась выскользнуть у него из-под ног. «У Фисбена всегда был плохой вкус, — подумал Тас, с трудом удерживая равновесие. — Да и у Флинта не лучше».

Вскоре он приблизился к дереву, которое, как и все вокруг, было черным, безжизненным и согбенным, как старая ведьма, которую кендеру однажды довелось увидеть воочию. Листвы на ветках не было.

— Эта сухостойная увяла, должно быть, лет сто назад! — фыркнул Тас. — И если Флинт думает, что Тот Свет шибко украсился ее жалкой тенью, то он сильно ошибается. Эй, Флинт! — Кендер подошел поближе и заглянул за корявым ствол. — Флинт? Где ты? А-а-а, вот ты где! — воскликнул кендер, заметив приземистую бородатую фигуру, сидящую поддеревом. — Фисбен так и сказал, что я найду тебя здесь. Готов поспорить, ты не ожидал так скоро повстречать меня. Я…

Тас обогнул толстый ствол и вдруг остановился как вкопанный.

— Эй! — возмутился он. — Ты не Флинт! Ты… Арак!

Тас отшатнулся, как только гном, Мастер Истарских Игр, повернул к нему свое свирепое лицо. На губах Арака играла такая злобная ухмылка, что кендер весь похолодел. Ощущение это было ему совершенно незнакомо — он не мог даже припомнить, переживал ли когда-нибудь нечто подобное. Прежде чем Тас успел насладиться новым чувством, Арак вскочил на ноги и с глухим рычанием кинулся на кендера.

Тас испуганно завопил и взмахнул факелом, стараясь удержать гнома на безопасном расстоянии; одновременно он нащупывал свободной рукой небольшой нож, который прятал за поясом. Стоило ему, однако, обнажить клинок, как Арак внезапно исчез, словно провалился сквозь землю вместе с деревом. Кендер снова остался один посреди пустого пространства, под зловеще светящимся небом.

— Вот и хорошо, — заключил Тас. Как ни старался он взять себя в руки, голос его едва заметно дрожал. — Хотя, признаться, мне здесь не все нравится.

Взять хотя бы последнее происшествие — оно немного жутковато. Правда, Фисбен не обещал, что Тот Свет будет сплошным праздником, но он не обещал и обратного!

Кендер медленно огляделся по сторонам. Нож он убирать не спешил, да и факел на всякий случай держал прямо перед собой.

— Я знаю, что не был слишком набожным, — прибавил кендер и неуверенно переступил с ноги на ногу, пытаясь удержаться на дурашливой земле, которая с новой силой начала колебаться у него под ногами, — но думаю, в жизни я не так уж много нагрешил. И еще я победил Владычицу Тьмы. Правда, справедливости ради следует признать, что мне немного помогли… — Тас решил, что сейчас настал момент, когда следует быть до конца честным. — Кроме того, я близкий друг Паладайна, и…

— Во имя Ее Темного Величества, — произнес за спиной кендера мягкий голос, — ты-то что тут делаешь?

Тассельхоф от неожиданности подпрыгнул фута на три — явный признак, что кендер пребывал в расстроенных чувствах, — и повернулся. За его спиной, там, где мгновение назад никого не было, он увидел фигуру, живо напомнившую ему Элистана — жреца Паладайна. Только этот человек был одет в черные, а не в белые одеяния и на шее у него вместо медальона Паладайна висел медальон с изображением пятиглавого дракона.

— Прошу прощения, сударь, — пробормотал Тас, — откровенно говоря, я сам не знаю, что тут делаю. Кроме того, я не имею никакого понятия о том, где находится это «тут». Кстати, осмелюсь представиться — Тассельхоф Непоседа. — Кендер вежливо протянул незнакомцу руку. — А как твое имя?

Человек не обратил на протянутую руку кендера никакого внимания. Откинув назад черный капюшон плаща, он Подошел ближе. Тас вздрогнул, увидев длинные, со стальною сединой волосы незнакомца. Они были настолько Длинны, что, пожалуй, достали бы ему до пят, если бы, вместе с длинной седой бородой, не принялись развеваться в воздухе во все стороны сразу, окружив мрачную черную фигуру подобием серебристого сияния. Лицо человека было похоже на обтянутый пергаментом череп.

— 3-замечательно! — восхитился кендер. — Как ты это делаешь? Впрочем, что это я, ты ведь все равно не скажешь. Кажется, ты говорил о месте, где я нахожусь? Видишь ли, я…

Человек в черном приблизился еще на шаг, и Тас, который конечно же ничуть его не боялся, вдруг почувствовал, что по какой-то причине не хочет, чтобы незнакомец подходил ближе.

— Я умер… — Тас попытался отступить назад, однако почувствовал, что уперся спиной в невидимую преграду. Между тем благородное негодование вытеснило из сердца кендера страх, и Тас вернулся к вопросам, которые не переставали занимать его все это время. — Между прочим, это не ты тут всем заведуешь? Не пойми меня превратно, но мне кажется, что со смертью дело здесь поставлено не очень хорошо. Мне больно! — признался он, с укором глядя на незнакомца. — У меня гудит в голове и болят ребра, а между тем мне пришлось пройти пешком несколько миль после того, как я выбрался из-под развалин Храма…

Тут кендер счел себя вправе несколько преувеличить, ибо рассудил, что раз развалин нигде не видно, значит, он может считать, что отошел от них достаточно далеко.

— Из-под развалин Храма?! — Фигура застыла в полушаге от Тассельхофа.

Длинные волосы трепетали вокруг головы черного человека, словно на сильном ветру. Глаза его — теперь кендер отчетливо это видел — были такого же красного цвета, как и здешнее небо. Лицо незнакомца внезапно стало пепельно-серым.

— Да! — с готовностью подтвердил Тас и сглотнул. Помимо прочего, от человека исходил пренеприятнейший запах. — Я шел за госпожой Крисанией, которая искала Рейстлина, а потом…

— Рейстлина! — Голос человека был столь зловещ, что волосы на голове кендера зашевелились почище, чем космы незнакомца. — Идем со мной!

Чужая рука — весьма необычной была эта рука! — сомкнулась на запястье Тассельхофа.

— О! — воскликнул кендер. — Мне же больно!..

Но на него не обратили никакого внимания. Словно пытаясь сосредоточиться, угрюмый незнакомец закрыл глаза и сильнее стиснул руку кендера. Земля под ногами Таса закачалась сильнее и вдруг ушла куда-то вбок. Кендер в восторге ахнул: словно на большой скорости, черная равнина замелькала перед его глазами и наконец слилась в стремительно несущуюся размытую полосу. «Мы стоим на месте, — понял Тас. — Это земля движется под нами».

— Уф! — тоненько сказал он. — Так куда, ты говоришь, я попал?

— Ты попал в Бездну, — загробным голосом отозвался незнакомец.

— Боги мои! — сокрушенно вздохнул кендер. — Вот уж не думал, что при жизни я был так плох! — Щекочущая слезинка скатилась по его носу. — Так вот она какая, Бездна… Надеюсь, ты не рассердишься, если я откровенно скажу, что сильно разочарован? Мне всегда казалось, что Бездна — очень любопытное место, однако теперь она мне вовсе не кажется таковой. Увы, здесь скучно, однообразный пейзаж и… я не хотел бы никого оскорбить, но здесь очень скверно пахнет. Я бы сказал — смердит. — Как бы в подтверждение своих слов Тас понюхал воздух и, слишком расстроенный, чтобы искать платок, вытер нос рукавом. — Куда, ты говоришь, мы сейчас направляемся?

— Ты хотел видеть того, кто всем здесь заправляет, — сказал незнакомец, и его сухая, как у скелета, рука сомкнулась на медальоне с изображением пятиглавого дракона.

Ландшафт тем временем изменился. Теперь вокруг Таса раскинулся город, похожий на многие другие города, в которых кендеру когда-либо приходилось бывать, и все же он никак не мог понять, что это за место. Возможно, дело было в том, что город, как и равнина перед ним, был зловещим, пустынным, плоским, словно отражение на поверхности мертвой воды стоячего пруда, и вместе с тем в нем кипела невидимая, напряженная жизнь. Тас не мог ни разглядеть, ни расслышать ее, но тем не менее он ощущал вокруг себя непонятное движение и слышал немотствующую речь.

Если бы кому-то вздумалось опросить кендеров Кринна, какое место изо всех сущих им хотелось бы посетить больше всего, то во многих ответах царство Владычицы Тьмы занимало бы второе или третье место.

Но вот теперь Тассельхоф Непоседа дожидался аудиенции у страшной и загадочной Владычицы и чувствовал себя несчастным, как никогда в жизни.

Прежде всего, помещение, в котором оставил его провожатый, оказалось совершенно пустым. Здесь не было ни столов, на которых лежали бы разные интересные безделушки, ни кресел, благодаря чему кендер вынужден был ожидать стоя. Если говорить честно — здесь и стен-то не было! Тас знал, что находится в комнате только потому, что, когда жрец, приведший его сюда, велел ему «подождать в комнате», он и в самом деле почувствовал себя запертым в четырех стенах.

Но глаза говорили ему совершенно иное. Вместо замкнутого помещения, которое он ощущал, кендер видел вокруг уже знакомую бескрайнюю пустоту. Он даже не был уверен, где здесь верх, а где низ, ибо теперь и небо и земля одинаково отливали небывалым багрово-черным цветом.

Тас попытался взбодриться, повторяя про себя, что вот-вот встретится с Владычицей Тьмы, и припоминая истории, которые рассказывал Танис о своей встрече с Такхизис в Неракском Храме.

«Меня окружила великая тьма, — говорил Танис, и голос его слегка дрожал, хотя к тому времени прошло уже несколько месяцев со дня этой встречи, — но мне тогда показалось, что тьма эта окутала мой мозг, а не окружающий мир. Она была такой плотной, что я едва дышал. Потом завеса мрака приподнялась, и Владычица заговорила со мной, хотя я не слышал ни слова. Зато я видел ее во всех воплощениях — Пятиглавым Драконом, Темной Воительницей, Темной Искусительницей, — ибо она еще не полностью перебралась в наш мир. Она не обладала всей полнотой власти и меняла обличья, словно примериваясь, в каком из них ей будет вольготнее».

Тас помнил, что в этом месте Танис поник головой.

«И все же ее сила была очень велика. В конце концов, она — богиня, одна из создательниц мира. Ее черные глаз;; смотрели прямо мне в душу, и я не совладал с собой — пал на колени и поклонился ей…»

И вот теперь он, Тассельхоф Непоседа, должен встретиться с Владычицей в ее собственном царстве, где она властвует безраздельно.

— Надеюсь, она предстанет в образе Пятиглавого Дракона, — сказал кендер, чтобы слегка приободрить себя.

Однако эта восхитительная перспектива не произвела должного эффекта, хотя Тас ни разу в жизни не видел ни одного живого существа с пятью головами, тем более — дракона. Как ни странно, но любопытство и тяга к приключениям отчего-то оставили кендера.

— Пожалуй, я спою, — сказал Тас самому себе, надеясь обрести присутствие духа в звучании собственного голоса. — Песня всегда поднимала мне настроение.

И он принялся негромко напевать слова первой же песни, что пришла ему на ум. Это оказался «Гимн рассвету», которому научила кендера Золотая Луна.

Любая ночь кончается, Коль дремлет свет в глазах, Пусть темнота сгущается — Прогонит солнце страх.

Когда глаза откроют Секрет, что ночь хранит, То душу утомленную Свет яркий озарит.

Кендер как раз приступил ко второму куплету, когда с ужасом обнаружил, что невидимые стены эхом возвратили ему его же песню в столь искаженном виде, что он едва узнал собственный голос. Да и слова песни были не те…

Любая ночь кончается, Но меркнет свет в глазах, И темнота сгущается, И опьяняет страх.

Когда глаза познают Секрет, что ночь хранит, То душу утомленную Мрак вечный поглотит.

— Хватит! — заорал Тас в жуткую, пылающую закатными красками темноту, в которой звенел и звенел последний, самый страшный куплет. — Я не хотел! Я…

Давешний провожатый в черном одеянии внезапно возник из пустоты, изрядно напугав кендера.

— Ее Темное Величество сейчас примет тебя, — сообщил он, и, прежде чем Тассельхоф успел дважды моргнуть, он очутился уже в другом месте.

Кендер знал, что это другое место, вовсе не потому, что он куда-то переместился или шагнул, напротив — он был уверен, что не двинул и пальцем.

Просто Тас почувствовал, что это другое место, хотя его окружала все та же необычная пустота и призрачное мерцание. Вместе с тем тревога под сердцем подсказывала кендеру, что он здесь не один.

Стоило Тасу осознать это, как тут же перед ним возникло черное полированное кресло, повернутое к нему спинкой. В кресле восседала неподвижная фигура, также одетая во все черное.

Решив, что произошла какая-то ошибка и жрец отправил его не туда куда следует, Тассельхоф, нервно теребя ремешки своих драгоценных кошельков, осторожно обошел кресло кругом. Он хотел увидеть лицо сидевшего в кресле человека, но вышло так, что кресло само повернулось ему навстречу. Во всяком случае, кендер не смог бы с уверенностью сказать, кто к кому повернулся первым.

И тут он увидел то, что хотел, и сразу понял, что никакой ошибки нет.

Правда, перед ним был вовсе не Пятиглавый Дракон. И не воительница, закованная в закопченные доспехи. И даже не Темная Искусительница, которая столь часто навещала Рейстлина во сне. Перед кендером сидела женщина, с головы до ног одетая в черное — открытым оставалось только лицо. Ее белая и гладкая, будто мраморная, кожа была лишена морщин и каких-либо иных примет возраста, а глаза казались удивительно большими и темными. Руки богини, затянутые в тонкую черную то ли ткань, то ли кожу, спокойно лежали на лакированных подлокотниках кресла.

Выражение лица Владычицы Тьмы нельзя было назвать ни жутким, ни угрожающим, ни внушающим благоговение, — строго говоря, на нем вообще не было никакого выражения. Однако Тас всем нутром почувствовал, что богиня пристально его рассматривает, заглядывая прямо в его душу и находя там нечто такое, о чем сам он, возможно, никогда не подозревал.

— М-мое имя — Тассельхоф Непоседа, Ваше В-величество, — опомнился кендер, машинально протягивая вперед руку. Он слишком поздно понял, насколько неуместным и, возможно, оскорбительным может показаться этот жест. Тас хотел было убрать свою затрепетавшую ладошку и с запоздалым достоинством поклониться, но внезапно почувствовал на своей руке пять тонких и холодных пальцев.

Прикосновение было мимолетным, однако ощущение от этого прикосновения было таким, словно кендер набрал полную пригоршню разозленных шершней. Точно пять раскаленных стрел пронзили руку Таса и достали до сердца, отчего кендер невольно ахнул.

Впрочем, боль исчезла столь же внезапно, как и возникла. Кендер пришел в себя и обнаружил, что стоит в одном шаге от этой прекрасной, но очень бледной женщины. И таким мягким было сияние ее глаз, что Тас тут же усомнился — а ее ли прикосновение причинило ему столь сильную боль? Однако, взглянув на руку, кендер рассмотрел след, очертаниями напоминающий пятиконечную звезду.

— Расскажи мне твою историю.

Губы женщины не шелохнулись, но кендер отчетливо слышал ее холодный и властный голос. Он с трепетом подумал, что Владычица Тьмы, возможно, знает его историю лучше, чем он сам. И кендер послушно начал рассказ.

От волнения он взмок, руки его беспрерывно тискали кошельки, и все же Тассельхоф Непоседа состряпал самую правдивую историю, на какую только был способен кендер. В пять секунд он пересказал все обстоятельства своего путешествия в Истар, и каждое слово казалось ему правдой.

— Пар-Салиан случайно послал меня в прошлое вместе с моим другом Карамоном. Мы хотели убить Фистандантилуса, но оказалось, что это переодетый Рейстлин, и мы его не тронули. Я собирался предотвратить Катаклизм при помощи магического устройства, но Рейстлин сделал так, что оно рассыпалось в моих руках. Потом я отправился за жрицей Крисанией в тайную лабораторию Рейстлина, расположенную глубоко под Истарским Храмом, — я хотел отыскать Рейстлина и заставить его починить устройство, но тут на меня обрушился потолок, и я потерял сознание. Когда я очнулся, они все убыли и оставили меня одного. А потом начался Катаклизм, я умер и попал в эту вашу Бездну.

Тассельхоф перестал тараторить и, глубоко, судорожно вздохнув, промокнул покрытый испариной лоб хохолком волос, растущих на его макушке. Сообразив, что последняя фраза получилась не слишком вежливой, он поспешил исправить свою оплошность.

— Я вовсе не жалуюсь, Ваше Величество. Кто бы ни отправил меня сюда, наверняка у него были на то самые веские основания. В конце концов, я действительно разбил Глаз Дракона. Потом, я припоминаю, мне не раз говорили, будто я нечаянно взял то, что мне не принадлежит, и к Флинту я не относился с должным уважением, а однажды… просто ради шутки, я спрятал одежду Карамона, пока он купался, и ему пришлось голышом возвращаться в Утеху. Однако, — Тас гордо выпрямился, — я всегда помогал Фисбену искать его шляпу!

— Ты не мертв, — сказал тот же голос в мозгу кендера. — Тебя никто сюда не посыпал. Ты вообще не должен был здесь оказаться.

От этого потрясающего сообщения Тас вздрогнул, поднял голову и посмотрел прямо в темные, исполненные неземной мглы глаза Владычицы.

— Нет? — пискнул он срывающимся голоском. — Я не умер? — Он невольно приложил руку к голове, которая все еще болела. — Так вот в чем дело!.. То-то я смотрю, голова у меня болит! А я-то подумал, что кто-то что-то напутал…

— Кендерам нельзя здесь находиться, — продолжил голос.

— Ну, это дело обычное. — Узнав, что он не умер, Тас окончательно почувствовал себя самим собой. — Таких мест, куда кендерам вход заказан, и на Кринне полным-полно.

Владычица, однако, словно его не слышала.

— Когда ты вошел в лабораторию Фистандантилуса, ты оказался под защитой могущественного заклинания, которое маг наложил на это место. Истар провалился под землю, когда с неба упала огненная гора, но я сумела спасти Храм Короля-Жреца. Когда я буду готова, я вернусь в ваш мир.

— Но ты же не победишь! — выпалил Тас, не успев подумать о приличии. — Я… я з-знаю, — замялся он под взглядом бездонных черных глаз. — Я б-был там.

— Нет, ты там не был, потому что этого еще не произошло. Ты, кендер, нарушил заклятие Пар-Салиана, тем самым дав третьим силам возможность изменить время. Фистандантилус — или Рейстлин, как знаешь его ты, — наверняка говорил тебе об этом. Именно поэтому он послал тебя навстречу смерти… думал, что послал. Он не хотел изменять время. Катаклизм был необходим ему для того, чтобы перенестись со жрицей Паладайна в то место и время, где она будет единственной истинной жрицей.

Тассельхофу показалось, что на мгновение в глазах богини промелькнул мрачный огонек. Сам не зная почему, кендер вздрогнул.

— Очень скоро ты пожалеешь об этом решении, Фистандантилус, мой честолюбивый друг. Но уже невозможно что-либо изменить. Бедный, ничтожный смертный. Ты сделал всего одну ошибку, но она дорого тебе обойдется. Ты заперт в своей временной петле и мчишься навстречу собственному жребию.

— Я не понимаю, — признался Тас.

— Да, не понимаешь, — мягко сказал голос. — Твое появление здесь позволило мне предвидеть будущее и дало возможность его изменить. Уничтожая тебя, Фистандантилус уничтожил свою единственную возможность вырваться из петли времени. Его бренное тело снова погибнет, как погибло оно много лет назад.

Только на этот раз, когда его душа будет искать новое тело, чтобы вселиться в него, я сумею ей помешать. В далеком будущем молодой маг Рейстлин погибнет во время Испытания в Башне Высшего Волшебства, а Фистандантилус погибнет здесь. Он исчезнет и не сможет помешать моим планам. А потом один за другим умрут и другие. Без помощи Рейстлина Золотая Луна не убережет голубой хрустальный жезл, и это станет началом конца мира.

— Нет! — всхлипнул объятый ужасом кендер. — Этого не может быть! Я… я не делал ничего такого! Я… я просто хотел отправиться с Карамоном, это казалось мне таким замечательным приключением! Он… он не справился бы один, я знаю. Я был нужен ему!

Тас оглянулся по сторонам в поисках выхода. Бежать можно было куда угодно, но спрятаться было решительно негде. Упав на колени перед женщиной в черном, кендер с отчаянной мольбой посмотрел ей в глаза.

— Что я наделал! — беспомощно вскричал он. — Что натворил!

— Ты совершил поступок, кендер, после которого сам Паладайн отвернулся бы от тебя.

— Что же будет со мной? — всхлипнул Тас. — Куда мне теперь деваться? — Он вытер на щеках слезы. — Меня нельзя послать назад, к Карамону? Или обратно в мое собственное время?

— Твоего времени больше не существует. А отправлять тебя к Карамону мне ни к чему. Ты сам должен это понимать. Нет, ты останешься здесь, со мной, — только тогда я буду уверена, что все будет как надо.

— Здесь? — ахнул Тас. — Надолго?

Черное кресло вместе с сидевшей в нем женщиной зыбко колыхнулось и стало таять, растворяясь в окружающей багровой полутьме.

— Я думаю, ненадолго, кендер. А может быть — навсегда…

— Что?.. Что она имела в виду? — Тас повернулся и увидел рядом с собой седовласого жреца, появившегося словно затем, чтобы заполнить пустоту, оставшуюся после исчезновения его повелительницы. — Ненадолго или навсегда?

— Хоть ты и не умер, но с каждым мигом ты умираешь, — проскрипел жрец. — Жизненные силы сочатся из твоего тела, как вода сочится из плохо сшитого бурдюка.

Так случается со всеми живыми, кто по ошибке попадает в наши края, но оказывается недостаточно силен, чтобы справиться со злом, которое пожирает их изнутри. Когда ты умрешь, боги определят твою судьбу.

— Понятно, — кивнул Тас и, почувствовав комок в горле, судорожно сглотнул.

— Наверное, я это заслужил. О, Танис, прости меня! Я совсем не хотел этого!..

Жрец крепко схватил его за руку. Земля ушла из-под ног кендера, и окружающее пространство снова переменилось. Но Тассельхоф ничего не замечал.

Слезы застилали его глаза — он отдался беспросветному отчаянию, уповая лишь на то, что смерть придет к нему быстро.

Глава 8

— Вот ты и на месте, — сказал черный жрец.

— Где это? — по привычке откликнулся Тас — на самом деле ему было все равно. Жрец пожал плечами:

— Думаю, если бы в Бездне была тюрьма, то именно в ней ты бы сейчас и оказался.

Тас огляделся по сторонам. Он уже привык к здешнему пейзажу, и зрелище бескрайнего пустого пространства нисколько его не удивило. Спору нет, это была необычная тюрьма — без толстых каменных стен, без зарешеченных окон, без запоров и тюремщика, и все-таки — кендер знал это наверняка — выхода отсюда не было.

— Я что, не смогу здесь ни прилечь, ни присесть? — жалобно спросил Тас. — Нельзя ли мне получить кровать и хотя бы табурет… ох!

Не успел он договорить, как перед ним возникли из пустоты трехногая деревянная табуретка и застеленная шерстяным одеялом кровать. Однако вид этих знакомых предметов, стоящих посреди пустого пространства, ничуть не утешил кендера.

— Спа… спасибо, — пробормотал он и со вздохом опустился на табурет. — А как насчет еды и питья?

Он выждал минутку, надеясь, что сейчас перед ним явятся хотя бы корочка хлеба и кувшин воды, но ни то ни другое не появилось. Жрец внимательно посмотрел на Таса и отрицательно покрутил головой, отчего седые волосы взвились над его головой, словно снеговая туча.

— Нужды твоего смертного тела будут удовлетворены. Пока ты здесь, ты не будешь испытывать ни голода, ни жажды. К тому же я исцелил твои раны.

Только теперь Тас обратил внимание на то, что голова у него больше не болит и перестали ныть ребра. Даже стальной обруч куда-то пропал с его шеи.

— Не нужно меня благодарить, — сказал жрец, заметив, что Тас собирается открыть рот. — Это сделано для того, чтобы ты не путался под ногами и не мешал нашей работе. А теперь — прощай…

Черный жрец воздел руки, явно намереваясь исчезнуть.

— Постой! — воскликнул Тас и, вскочив с табурета, вцепился обеими руками в развевающийся плащ жреца. — Разве я больше тебя не увижу? Не оставляй меня одного!

С тем же успехом кендер мог попытаться удержать дым или туман. Плащ жреца проскользнул между его пальцами и исчез.

— Когда ты умрешь, мы вернем твое тело в мир и проследим, чтобы твоя душа отправилась по предначертанному пути… или осталась здесь, если ты заслужил это. До тех пор нам нет нужды видеть тебя и говорить с тобой.

— Я один! — в отчаянии оглядываясь по сторонам, всхлипнул Тас. — Совершенно один. До самой смерти… Что ж, ее не придется ждать долго, — печально заключил он.

Отступив назад, кендер устало опустился на табурет.

— Хорошо бы поскорее умереть, тогда, по крайней мере, я попаду в какое-то другое место, — рассудил Тас, оглядывая окружающую пустыню.

— Фисбен! — чуть обождав, негромко позвал кендер. — Фисбен! Наверное, отсюда ты меня не слышишь. Да и помочь ничем не можешь… Единственное, о чем мне хотелось бы рассказать тебе перед смертью, так это о том, что я вовсе не хотел испортить заклинание Пар-Салиана и уж конечно не знал о том, что мне нельзя было отправляться в прошлое.

Жалобно вздохнув, Тас крепко стиснул свои маленькие ладошки. Нижняя губа его мелко дрожала.

— Может быть, это ничего не значит, — добавил он, подумав, — может, это все ерунда, но если быть откровенным до конца, то я отправился с Карамоном лишь потому, что уж очень заманчиво это звучало — путешествие во времени…

Кендер смахнул слезы, которые не переставая катились по его щекам.

— Но если говорить о главной причине, то вот она: без меня Карамону было не справиться! Он ведь ничего не соображал из-за своей «гномьей водки», а я обещал Тике приглядывать за ним… О, Фисбен! Если бы нашелся какой-то выход, я бы все сделал, чтобы исправить то, что натворил! Честное кендерское!..

— Приветик!

— Что? — Тас едва не свалился с табурета. Тут же обернувшись, в надежде увидеть как минимум Фисбена, он обнаружил позади себя невысокую фигуру — ниже его самого, — одетую в коричневые бриджи, серую рубаху и коричневый же кожаный фартук.

— Я сказал — приветик! — раздраженно повторил тот же голос.

— 3-здравствуй, — запинаясь, пробормотал Тас, разглядывая пришельца.

Несомненно, это существо не было черным жрецом, во всяком случае, кендер ни разу не слышал, чтобы те носили кожаные кузнечные фартуки. Правда, кендер уже давно уяснил себе, что во всяком правиле обязательно найдутся исключения. И все же стоявший перед ним незнакомец кого-то ему напоминал…

— Ага! — воскликнул Тас и прищелкнул пальцами. — Ты — гном-механик! Прошу простить меня за столь личный вопрос… — Кендер слегка покраснел. — Ты умер?

— А ты? — спросил в свою очередь гном, продолжая с подозрением рассматривать кендера.

— Ничуть! — с негодованием откликнулся Тас.

— Вот и я тоже, — заверил гном-механик.

— Меня зовут Тассельхоф Непоседа. — Кендер протянул свою маленькую руку, которую гном принял и сердечно пожал. — А тебя… О нет! Я не хотел…

Но было уже поздно. Гном открыл рот и затарахтел:

— Гнимш-Маригон-Гэйлс-Эфра-Хуут-Спут-Турандот-Саманелла…

— Только коротко! — закричал кендер, подловив секундную паузу.

— Ox. — Гном разочарованно выдохнул воздух. — Гнимш.

— Отлично. Рад познакомиться, гм… Гнимш, — сказал Тас с явным облегчением. Он совершенно забыл, что полное имя каждого гнома-механика содержит в себе подробную историю рода, начиная с самого первого из известных (или воображаемых) пращуров.

— Приятно познакомиться, Непоседа, — кивнул гном, и они снова пожали друг другу руки.

— Может, присядешь? — Тас перебрался на кровать и вежливо указал новому приятелю на табурет.

Гнимш смерил колченогую конструкцию уничтожающим взглядом и опустился в кресло, которое в один миг возникло у него за спиной из пустоты. Кендер ахнул.

Кресло действительно того заслуживало, ибо обладало подставкой для ног и изогнутыми салазками, позволявшими раскачиваться в нем, как в качалке. Ко всему, спинка кресла откидывалась назад, так что сидевший в нем гном мог при желании занять лежачее положение.

К несчастью, стоило гному-механику опуститься в эту чудесную конструкцию, как спинка самовольно откинулась и он вылетел из нее вверх тормашками.

Недовольно ворча что-то себе в бороду, Гнимш вскочил, повернул какой-то рычаг и вскарабкался обратно. На этот раз подставка для ног внезапно подпрыгнула вверх и звезданула беднягу по переносице. Одновременно спинка накренилась вперед, и кендеру пришлось спасать своего нового знакомого от кресла, которое, казалось, собиралось его сожрать.

— Проклятье! — выругался Гнимш и сердитым взмахом руки отправил кресло туда, откуда оно явилось. Сам же, с горестным выражением лица, опустился на табурет.

Тас когда-то общался с гномами-механиками и, в свое время, насмотрелся на их изобретения. Подходящие к случаю слова сами пришли ему на ум.

— Очень интересно, — авторитетно заявил кендер. — Безусловно, это новое слово в…

— Ничего подобного! — к удивлению кендера, отрезал Гнимш. — Бездарная, никуда не годная конструкция. Это изобретение двоюродного брата моей жены. Мне следовало десять раз подумать, прежде чем садиться в этот капкан. Просто иногда я скучаю по дому. И Гнимш тяжело вздохнул.

— Как я тебя понимаю, — вздохнул в ответ кендер, снова почувствовав в горле тугой комок. — Могу ли я спросить, что ты тут делаешь, если… ты не умер?

— А ты что тут делаешь? — поинтересовался Гнимш.

— Я расскажу… — Тас доверительно наклонился к гному, как вдруг его внезапно посетила новая мысль. — А никто не будет возражать, что мы тут беседуем? Может быть, нам нельзя этого делать?

— О, им все равно, — усмехнулся Гнимш. — Покуда мы им не мешаем, мы можем делать все что вздумается. Правда, — добавил он, поразмыслив, — здесь кругом одно и то же, так что перебираться куда-то нет никакого смысла.

— Понимаю, — с интересом сказал кендер. — А как это — перебираться?

— С помощью мысли, конечно, — пояснил гном. — Неужто ты до сих пор не догадался, как это делается? Само собой, нет! Кендеры никогда не отличались особым умом.

Гнимш фыркнул.

— Гномы и кендеры — в известной мере родня, — напомнил Тас.

— Я тоже слыхал эту небылицу, — скептически отозвался Гнимш.

В интересах поддержания мира кендер почел за благо сменить тему разговора.

— Значит, если я захочу куда-то отправиться, я должен только подумать об этом месте, и — хоп! — я уже там?

— В каких-то пределах, разумеется, — сказал гном. — Ты не можешь попасть ни в одно из священных мест, куда вхожи черные жрецы…

— Ох. — Кендер разочарованно вздохнул. Капища темных сил стояли первым номером в списке здешних достопримечательностей, на которые он был весьма не прочь поглазеть. Но вскоре Тас снова приободрился. — Ты заставил это кресло возникнуть из пустоты, просто подумав о нем, и, стало быть, я сам создал эти кровать и табуретку. Выходит, если я о чем-то подумаю, оно тут же и появится?

— Попробуй, — предложил Гнимш. Тас подумал изо всех сил.

У изголовья кровати появилась вешалка для шляп, и гном-механик насмешливо фыркнул:

— Это уже кое-что!

— Я же просто тренировался! — возмутился кендер.

— Попробуй мысленно представить желаемый предмет, — посоветовал Гнимш. — Вещи, о которых просто думаешь, выходят иногда не совсем такими, как надо.

— Понимаю. — Тас вспомнил недавнее дерево, сидевшего под ним Арака и вздрогнул. — Ты, наверное, прав. По крайней мере, теперь мы можем друг с другом поговорить. Ты не представляешь, как мне здесь было скучно.

Кендер откинулся назад, предварительно — с большим старанием — вообразив себе подушку.

— Ну, валяй, рассказывай свою историю.

— Ты — первый. — Гнимш искоса глянул на Таса.

— Нет, ты. Ты — мой гость.

— Нечего упрямиться.

— И тебе нечего упрямиться.

— Рассказывай ты. Я пробыл здесь дольше тебя.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все… Давай, выкладывай.

— Но… — Тас внезапно понял, что так они ни к чему не придут, и, хотя впереди у него, судя по всему, была уйма времени, он не собирался тратить его на бессмысленный спор с упрямым гномом. К тому же у него не было веской причины скрывать свою историю. Да и рассказывать он любил. В общем, Тас поудобней устроился на подушке и рассказал Гнимшу о том, как он очутился в Бездне. Гнимш слушал его с интересом, хотя и порядком раздражал Таса разными неуместными замечаниями типа «вранье» и «это можно пропустить».

Наконец кендер добрался до финала своей захватывающей истории.

— И вот я здесь. Теперь твоя очередь.

Тас замолчал, радуясь возможности перевести дух.

— Ну что же, — неуверенно сказал Гнимш и оглянулся по сторонам с таким мрачным видом, словно опасался, что кто-то его подслушает, — это началось довольно давно и проистекло из Цели Жизни моего рода. Ты знаешь, что такое Цель Жизни?

Гном мрачно и торжественно поглядел на кендера.

— Конечно, — поспешил заверить его Тас. — У моего друга Гноша была Цель Жизни. Он мастерил Глаза Дракона. Я знаю, что у каждого гнома-механика есть свое главное дело, до исполнения которого он не может ожидать блаженства на Том Свете. Ты, случаем, не поэтому здесь? — поинтересовался Тас.

— Нет. — Гном потряс кудлатой головой. — Цель Жизни моего рода заключалась в том, чтобы усовершенствовать устройство, способное переносить из одного плана бытия в другое. И… — Гнимш вздохнул, — оно сработало.

— Сработало? — От удивления кендер сел на кровати.

— В лучшем виде! — немедленно ощетинился Гнимш.

Тассельхоф был потрясен. Ему еще ни разу не приходилось слышать, чтобы что-нибудь, изобретенное гномом-механиком, сработало… да еще в лучшем виде!

— О, я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Гнимш. — Да, я неудачник. Но ты не знаешь всего. Дело в том, что все мои изобретения работают. Все до единого.

Гнимш обхватил голову руками.

— Почему же ты, в таком случае, неудачник? — спросил сбитый с толку Тас.

Гнимш с удивлением уставился на кендера:

— Что толку изобретать вещи, которые работают? Где здесь широта жеста, где дерзость мысли? Где величие созидательного труда? Что станет с миром, если все вещи будут работать как надо? Что тогда усовершенствовать? Знаешь,

— добавил гном, заметно мрачнея, — меня даже хотели изгнать. Мне сказали, что я представляю угрозу для общества. Из-за меня технический поиск пришел в упадок.

— Голова гнома-механика поникла. — Именно поэтому я не ропщу на свою судьбу. Я нахожусь здесь заслуженно, так же как и ты. В Бездну я угодил бы в любом случае, раньше или позже — не имеет значения.

— А где твое устройство? — внезапно взволновался Тас.

— О, они его у меня, разумеется, отобрали. — Гнимш обреченно махнул рукой.

— А ты не мог бы его вообразить? Ты ведь вообразил кресло?

— А ты видел, что оно меня чуть было не прикончило? — огрызнулся Гнимш. — Нет, уж лучше я воображу изобретение своего отца. Оно тоже перенесло папашу в иной план бытия, и без всяких проблем. Комиссия по Взрывающимся Устройствам как раз была занята этим делом. Во всяком случае, именно так обстояли дела, когда сработало мое изобретение. А что это ты задумал? Выбраться из Бездны?

— Мне очень надо, — решительно заявил Тас. — Иначе Владычица Тьмы выиграет войну, и в этом будет только моя вина. К тому же мои друзья находятся в смертельной опасности. Один из них, правда, не совсем мой друг, но по-своему он довольно интересная личность. Хотя он и пытался убить меня, заставив обманом сломать магическое устройство, я уверен, что в этом не было ничего личного. Он имел серьезные основания…

Пораженный внезапной мыслью, Тас замолчал.

— Вот оно! — воскликнул он, вскакивая с кровати. — Вот оно! — закричал он в таком восторге, что вокруг вырос целый лес вешалок для шляп, а Гнимш встал с табурета и опасливо попятился.

— Что — оно? — спросил гном, неловко роняя ближайшие вешалки.

— Смотри! — Тас принялся рыться в своих кошельках. — Вот оно! — повторил он, раскрывая сначала один кожаный мешочек, затем другой.

Гнимш любопытно заглянул внутрь, но кендер внезапно сжал горловины рукой:

— Погоди!

— Что? — вздрогнул Гнимш.

— А они смотрят? — шепотом спросил Тас. — Они об этом узнают?

— О чем?

— Ну, просто… узнают или нет?

— Ну… откровенно говоря, не думаю, — неуверенно ответил гном. — Не могу утверждать наверняка, потому что сам не знаю, о чем речь, однако мне кажется, они тут слишком заняты. Сейчас они выводят из спячки злых драконов и все такое… Это отнимает уйму сил.

— Хорошо, — мрачно сказал Тас. — Взгляни-ка на это. — Он снова раскрыл кошелек и высыпал его содержимое на одеяло. — Это тебе ничего не напоминает?

— В год, когда моя матушка изобрела устройство для мытья посуды, — проворчал Гнимш, — на кухне было по колено черепков. Приходилось…

— Нет! — раздраженно перебил Тас. — Приложи вот эту часть к этой и…

— Мое устройство для путешествий! — ахнул Гнимш. — Ты прав! Оно действительно выглядело примерно так, как ты показываешь. У меня, правда, не было всех этих дурацких бриллиантов, но… Постой, ты не правильно его собираешь. Кажется, эта штука крепилась здесь, а не там. Видишь? А цепочка надевается на шпенек и обертывается вокруг рукоятки. Вот так… Или нет? Дай я подумаю… Цепочка должна идти… Точно, сначала надо прикрепить здесь вот этот камень!

Присев на кровать, Гнимш взял крупный алмаз и закрепил его в нужном месте.

— Видел? Теперь мне нужен еще один вот такой красный штырек. — Он принялся перебирать самоцветы. — Кстати, что ты делал с этой вещицей? Колол орехи или пропускал через мясорубку?

Погруженный в работу, гном-механик не слышал, что ответил Тас. Кендер воспользовался этим обстоятельством и принялся заново, без помех, пересказывать свою историю. Гнимш тем временем, полностью позабыв о его существовании, увлеченно сортировал бесчисленные самоцветы, золотые и серебряные кольца, цепочки и шарики.

С удовольствием отдаваясь своему обстоятельному повествованию, Тас не забывал поглядывать на гнома, и надежда переполняла его сердце. Подспудно кендер понимал, что он помолился не кому-нибудь, а Фисбену, и теперь устройство Гнимша с равным успехом могло зашвырнуть его на луну или превратить в цыпленка, однако Тас был просто обязан воспользоваться подвернувшимся случаем.

Гнимш тем временем вообразил себе черную дощечку с куском мела и теперь с увлечением набрасывал на ней какие-то чертежи и графики, бормоча себе под нос:

— Вставить бриллиант А в золотую лунку Б…

Глава 9

— Это плохое место, брат, — вполголоса сказал Рейстлин, устало сползая с лошади.

— Мы останавливались в местах и похуже. — Карамон помог госпоже Крисании спешиться. — И потом в таверне тепло и сухо, а значит — в тысячу раз лучше, чем здесь, снаружи. Подумай сам, — добавил он, глядя на изможденного брата, который прислонился к мокрому от пота и дождя боку лошади, — мы не сможем отправиться дальше, прежде не передохнув. Входите, а я пока пристрою лошадей.

Крисания, закутавшись в насквозь промокший плащ, стояла перед крыльцом по щиколотку в раскисшей глине и устало разглядывала покосившуюся хибару постоялого двора. Она была согласна с Рейстлином — это было подозрительное место.

Как назывался этот постоялый двор, никто из них так никогда и не узнал, поскольку над дверьми не было никакой вывески. Единственным признаком, по которому можно было определить, что это гостиница, а не сарай, была выставленная в разбитом окне дощечка: «Дабро пажаловать, путьник!». Сам дом, выстроенный из грубо обтесанного камня, от старости по окна врос в землю. Крыша его во многих местах прохудилась, хотя то там, то сям были заметны попытки подправить ее охапками свежей травы. Над разбитым окном был небрежно приколочен небольшой навес, крытый соломой, — возможно, чтобы косой дождь не заливал помещение. Во дворе не было ничего, кроме грязи и кучи надерганных сорняков.

Рейстлин пошел вперед и в открытых дверях оглянулся на Крисанию. Внутри горел свет, а запах дыма сулил тепло очага. Крисания колебалась, но в это время порыв ветра сбросил с ее головы капюшон и холодные струн дождя хлестнули жрицу по лицу. Вздохнув, Крисания вытащила ноги из чавкающей глины и стала подниматься по ступенькам.

— Добро пожаловать, сударь, добро пожаловать, сударыня!

Голос раздался совсем рядом, и Крисания вздрогнула. В сумеречной прихожей она не видела никого, кроме Рейстлина. Наконец она разглядела в углу за дверью подобострастно склонившуюся фигуру.

— Нынче на улице довольно сыро, — продолжил человек, пренеприятнейшим образом потирая руки. Эта его манера, а также засаленный фартук и перекинутая через руку грязная тряпка натолкнули Крисанию на мысль, что это и есть владелец постоялого двора.

Осмотрев внутреннее убранство грязной прихожей, жрица подумала, что хозяин вполне соответствует своему заведению. Тот, не переставая потирать руки, подошел ближе, и Крисания почувствовала мерзкий запах прокисшего пива. Жрица прикрыла лицо капюшоном и поспешно отступила. Хозяин в ответ на это улыбнулся пьяной, гнусной улыбкой, которая могла бы показаться глупой, если бы не хитрый огонек, блестевший в глубине его глаз.

Крисания подумала, что она, пожалуй, предпочла бы вернуться под дождь, но Рейстлин, бросив на трактирщика быстрый взгляд, уже распорядился:

— Стол на троих, да поближе к огню.

— Конечно, сударь, конечно, — залебезил трактирщик. — Разумеется, у самого очага. В такой денек, как сегодня, ничего лучше не придумать. Проходите, сударь, проходите, сударыня.

Угодливо кланяясь, что отнюдь не соответствовало выражению его глаз, трактирщик провел гостей к грязному столу у очага. При этом он не спускал с посетителей внимательного и настороженного взгляда.

— Господин, должно быть, колдун? — внезапно спросил он и протянул было руку, чтобы потрогать черный плащ Рейстлина, но тут же ее отдернул под резким взглядом мага. — И, должно быть, из черных? Давненько мы не видели никого из ваших, — продолжил хозяин, но Рейстлин не удостоил его ответом. Очередной приступ кашля заставил мага тяжело опереться на посох. Крисания посадила его на стул у очага, и Рейстлин повернулся к огню…

— Горячей воды, — распорядилась Крисания, сбрасывая плащ.

— Что с ним такое? — подозрительно спросил хозяин. — Не жгучая лихорадка, часом? Если так, то мне придется попросить вас оставить…

— Нет, — заверила Крисания. — Его болезнь никому не причинит вреда.

Опустившись на скамью рядом с Рейстлином, она гневно поглядела на трактирщика:

— Я просила горячей воды.

— Сию минутку, сударыня, — скривил губы хозяин. Он больше не потирал ладони, однако, прежде чем отойти, спрягал их под своим засаленным фартуком.

Крисания, поглощенная заботами о Рейстлине, тут же позабыла о трактирщике.

Она помогла магу снять мокрый плащ и расправила его на спинке свободного стула для просушки. Оглядев комнату, Крисания обнаружила несколько подушек и устроила Рейстлина так, чтобы он мог откинуться на мягкое.

Крисания опустилась на колени, чтобы снять с ног Рейстлина сырые и раскисшие башмаки, и тут почувствовала, что его руки легли ей на голову.

— Спасибо, — прошептал Рейстлин.

Крисания вспыхнула от удовольствия. Карие глаза мага показались ей горячее огня, а рука, откинувшая с ее лица мокрые пряди волос, — нежной и ласковой.

Жрица была не в силах произнести ни слова.

— Ты — его женщина?

Хриплый голос трактирщика заставил Крисанию вздрогнуть. Она не видела, как он подошел, и не слышала его шагов. Поднявшись на ноги, жрица гневно и одновременно стыдливо отвернулась от Рейстлина.

— Эта госпожа принадлежит к одному из знатнейших родов Палантаса, — раздался в дверях грозный голос. — И я попросил бы тебя говорить о ней уважительно!

— Да, сударь, конечно, — забормотал хозяин, подавленный видом исполинской фигуры Карамона, внезапно возникшей на пороге. Вместе с гигантом в харчевню ворвался порыв холодного ветра и запах дождя. — Я не хотел никого оскорбить и надеюсь, мои слова не были поняты превратно.

Крисания ничего не ответила. Полуобернувшись к хозяину, она нетерпеливо повторила:

— Принеси же, в конце концов, горячей воды!

Рейстлин достал свой мешочек с целебными травами, бросил его на стол и, закашлявшись, жестом попросил Крисанию приготовить настой.

— Кони накормлены и напоены, — сообщил Карамон, нарушив неловкое молчание.

— Мы не успели их загнать, так что через час-другой можно отправляться дальше.

Нам лучше поспеть в Солантус дотемна.

С этими словами он повесил перед камином плащ, и от него тут же клубами повалил пар.

— Кто-нибудь догадался заказать еды? — поинтересовался гигант.

— Нет, я только попросила вскипятить воды, — откликнулась жрица, протягивая Рейстлину чашку с настоем.

— Эй, трактирщик, вина для госпожи и для мага, воды для меня и чего-нибудь из еды. Живо! — распорядился Карамон. За несколько недель пути в этом голом краю они научились есть все, что подавали в убогих придорожных харчевнях. Если, конечно, в них вообще что-нибудь подавали.

— Осенние ненастья только начинаются, — сказал Карамон Рейстлину, когда хозяин, шаркая башмаками, наконец удалился. — Чем дальше на юг, тем дела будут хуже. Скажи, ты все еще настаиваешь на своем плане? Путь слишком труден, ты можешь… не выдержать.

— Что ты хочешь этим сказать? — Рейстлин попытался приподняться и беспомощно застыл в неловкой позе.

— Ничего, Рейст. — Карамон покачал головой. — Просто… ты сильно кашляешь. От сырости твое самочувствие только ухудшится.

Некоторое время Рейстлин пристально смотрел на брата, но в конце концов поверил, что тот не имел в виду ничего сверх того, что сказал. Опустившись на подушки, он хрипло заявил:

— Да, я настаиваю на своем плане. Поверь, это наш единственный путь. Для тебя нет иной возможности снова увидеть свой любимый дом.

— Много мне будет от этого радости, если ты помрешь по дороге, — проворчал Карамон. Рейстлин с горечью улыбнулся:

— Меня трогает твоя забота, брат, однако за мое здоровье опасаться не стоит. У меня хватит сил добраться туда, куда мы направляемся.

— Сдается мне, у тебя есть кое-кто, чтобы заботиться о том, о чем ты сам и думать не желаешь, — мрачно откликнулся Карамон и поглядел на Крисанию.

Та снова залилась краской и хотела было что-то возразить, но тут в комнате снова появился трактирщик. Остановившись возле стола с котелком какой-то полужидкой, но горячей бурды в одной руке и щербатым кувшином в другой, он опасливо поглядел на троих посетителей.

— Простите, что я спрашиваю об этом, господа, — жалобно промямлил он, — но мне хотелось бы сначала увидеть ваши деньга. Что поделать, нынче такие времена…

— Вот. — Карамон достал из кошелька серебряную монету и бросил ее на стол.

— Этого хватит?

— Да, сударь, конечно. — Глаза хозяина алчно сверкнули. Расплескивая похлебку, трактирщик поставил на стол котелок с кувшином и схватил монету. При этом он пугливо покосился на Рейстлина, словно опасаясь, что маг превратит ее в таракана.

Спрятав деньги в карман, хозяин зашел за стойку и вернулся с тремя мисками, глиняными кружками и ложками, выточенными из коровьего рога. Поставив посуду перед гостями, он отступил в сторону и принялся снова потирать руки.

Крисания взяла миску и, с отвращением осмотрев ее, ополоснула оставшейся горячей водой.

— Господа желают еще что-нибудь? — спросил трактирщик таким голосом, что Карамон поморщился.

— У тебя есть сыр и хлеб?

— Да, сударь.

— Тогда приготовь нам в дорогу корзину того и другого.

— Вы… отправитесь дальше? — поинтересовался трактирщик.

Крисания, заметив, как странно изменился голос хозяина, тут же посмотрела на Карамона. Она хотела убедиться, что и он не оставил без внимания эту странность, но исполин с голодным видом принюхивался к еде и осторожно помешивал в котелке ложкой. Рейстлин, казалось, и вовсе не прислушивался к разговору. Взгляд его был устремлен на огонь, пальцы стискивали опустевшую чашку.

— Уж конечно мы не собираемся ночевать здесь, — отозвался Карамон, раскладывая склизкое варево по мискам.

— Но вы не найдете ничего лучшего по дороге в… Куда, говорите, вы направляетесь?

— Не твоего ума дело, — холодно отрезала Крисания. Взяв в руки полную миску, она поднесла ее Рейстлину, но маг, бросив взгляд на жирную пищу, отказался вялым взмахом руки.

Крисания, как ни голодна она была, и сама съела всего несколько ложек похлебки. Отставив миску и закутавшись в непросохший до конца плащ, жрица закрыла глаза и с содроганием подумала о том, что меньше чем через час она снова будет трястись в седле под стылым дождем на дорогах этой унылой, холодной страны.

Рейстлин тем временем успел заснуть. Тишину нарушали лишь Карамон, с азартом бывалого солдата хлебавший из миски неаппетитное варево, да трактирщик, который вернулся в кухню и гремел там посудой, собирая в дорогу путешественникам корзину с хлебом и сыром.

Через час Карамон привел из стойла трех оседланных коней и вьючную лошадь

— последняя была тяжело нагружена, поклажу сверху укрывало одеяло, надежно перетянутое крепкими веревками. Гигант подсадил по очереди брата и Крисанию в седла и вскочил на своего огромного жеребца. Хозяин постоялого двора вынес корзину с едой. Не обращая внимания на дождь, который в один миг промочил его одежду, трактирщик несколько раз поклонился с униженной улыбкой и протянул Карамону провиант. Карамон коротко поблагодарил хозяина и бросил ему еще одну монету. Ухватив поводья вьючной лошади, исполин первым выехал со двора.

Крисания и Рейстлин последовали за ним, зябко кутаясь в сырые плащи, которые все еще хранили остатки тепла.

Трактирщик поднял монету из грязи и с ухмылкой посмотрел вслед удаляющемуся отряду. Через несколько минут из конюшни вышли двое и присоединились к хозяину. Тот, подбрасывая и ловя маленький серебряный кружочек, сказал, не поворачивая головы:

— Передайте, они поедут по дороге на Солантус.

Вечером маленький отряд попал в засаду.

Путники, погруженные в свои невеселые мысли, ехали в серых сумерках уходящего дня, под темными ветвями деревьев, с которых капала дождевая вода, убаюканные тишиной осеннего леса, где не слышно было даже стука копыт их собственных лошадей, так как землю устилал толстый ковер мокрой листвы. Никто из них не услышал ни бренчанья уздечек за кустами, ни короткого лязга стали. А через миг было уже поздно.

Прежде чем путники успели понять, что происходит, какие-то черные тени, словно гигантские птицы, бросились на них с ветвей. Все было проделано быстро и четко.

Один из нападавших приземлился на круп лошади за спиной Рейстлина и ударил мага по голове с такою силой, что тот потерял сознание и мешком свалился на землю. Второй зажал ладонью рот Крисании и приставил кинжал к ее горлу. Для того чтобы свалить Карамона с коня и скрутить ему веревками руки, потребовалось четверо дюжих мужчин, причем в результате один из них так и не смог подняться.

Крисания видела, как разбойник навзничь лежит в истоптанной грязи и голова его неестественно свернута набок.

— Он ему шею сломал, — сказал кто-то главарю, когда тот появился из-за укрытия полюбоваться на работу своих подручных.

— Хорошая работа, ничего не скажешь, — холодно заметил главарь, не уточняя, что именно имеет в виду, и посмотрел на Карамона. Запястья его огромных рук были крепко связаны. Глубокая рана на лбу гиганта сильно кровоточила, и смешанные с дождевой водой алые струйки крови заливали ему лицо.

Карамон моргал и отчаянно тряс головой, пытаясь стряхнуть с глаз кровавую пелену; при этом он продолжал вырываться из рук разбойников, хотя положение его было, пожалуй, безнадежно.

Оценив огромные мускулы Карамона, на которые опасливо косились бандиты, вожак довольно покачал головой.

Карамону наконец удалось стряхнуть с глаз красные капли и оглядеться. Трое путников стояли в окружении по меньшей мере двух или трех десятков хорошо вооруженных разбойников. Взглянув на главаря, гигант пробормотал невнятное проклятье. Перед ним стоял самый огромный человек, которого он когда-либо видел.

Мысленно он немедленно вернулся к гладиаторским боям в Истаре и к Раагу, помощнику Арака. «Великан-полукровка», — сказал себе Карамон и выплюнул зуб, который в потасовке ему выбили рукояткой меча. Вспоминая огромного великана, помогавшего гному готовить бойцов в Истаре, Карамон отметил, что главарь, хотя и казался вполне человеком, унаследовал от одного из своих предков желтоватую кожу, свойственную расе великанов, и лицо с коротким плоским носом. Руки его были невероятной толщины и напоминали корни деревьев, а роста главарь был такого, что возвышался над Карамоном на две с лишним головы. Ходил он странной подпрыгивающей походкой и носил длинный, до пят, плащ.

Арена научила Карамона внимательно оценивать противников и подмечать их слабости, поэтому он стал внимательно следить за вожаком разбойников, и, когда порыв ветра раздул плащ, Карамон с удивлением увидел, что великан-полукровка по колено лишен одной ноги. Отсутствующую часть ему заменял стальной протез.

Великан заметил взгляд пленника и с широкой ухмылкой шагнул к нему.

Вытянув вперед чудовищную руку, главарь похлопал Карамона по щеке.

— Я всегда ценил достойных противников, — сказал он. Затем он с неуловимой быстротой сжал руку в кулак и, практически без замаха, нанес Карамону сокрушительный удар в челюсть. Гигант покачнулся и едва не увлек за собою тех разбойников, что продолжали его удерживать. — Но за смерть моего человека ты заплатишь, — закончил великан.

Закутавшись в меховой плащ, он запрыгал на своем протезе к Крисании. Один из грабителей все еще зажимал жрице рот, но глаза ее, потемневшие от гнева, говорили яснее всяких слов.

— Разве это не удача? — обрадовался главарь. — До праздника Середины Зимы еще ждать и ждать, а я уже получил подарок.

Гулко рассмеявшись, вожак рванул с плеч Крисании плащ. Взгляд его жадно ощупал фигуру жрицы, облепленную мокрым платьем, и остановился на груди.

Великан снова протянул руку. Крисания отпрянула, но главарь оказался проворнее.

Глаза его заблестели желтым огнем.

— Что это за безделушка у тебя на шее, малышка? — схватив Крисанию за плечо и не спуская глаз с медальона Паладайна, хохотнул великан. — Мне кажется, она… тебе не идет. Эге, да это чистая платина! — присвистнул он.

— Дай-ка ее сюда. Боюсь, когда мы будем страстно обнимать друг друга, твоя побрякушка может невзначай затеряться…

К этому времени Карамон уже вполне оправился от удара. Он увидел, как толстые пальцы главаря сомкнулись на медальоне, и успел заметить мрачное удовлетворение в глазах Крисании. В следующее мгновение под струями дождя вспыхнул чистый белый свет, раздался громовой треск, и полукровка с воплем отшатнулся от жрицы.

Остальные грабители тревожно зароптали. Бандит, державший Крисанию, ослабил хватку. Жрица вырвалась из его рук и снова закуталась в плащ.

Вожак поднял руку, и лицо его исказилось от ярости. Карамон испугался, что сейчас он ударит Крисанию, но тут кто-то крикнул:

— Колдун приходит в себя!

Полукровка медленно опустил руку и криво улыбнулся:

— Ладно, ведьма, первый бой ты, пожалуй, выиграла. — Поглядев на Карамона, он добавил:

— Обожаю соревнование — и в драке, и в любви. Сегодня, пожалуй, меня ждет чудесная ночка.

Главарь знаком приказал своему человеку снова схватить Крисанию. Разбойник повиновался с явной опаской. Затем полукровка подошел к стонущему Рейстлину.

— Колдун — самый опасный из всех, — сказал вожак. — Свяжите ему руки за спиной и заткните рот. Если он будет по-прежнему мычать — вырежьте ему язык.

Это навсегда отучит его творить заклинания.

— Почему бы не убить его прямо сейчас? — проворчал один из разбойников.

— Давай, Брак, действуй, — немедленно обернулся к нему главарь. — Возьми свой нож и перережь ему глотку.

— Только не я, — попятился головорез.

— Не ты? Может, ты хочешь, чтобы я был навеки проклят за убийство черного мага? — ласково спросил полукровка. — Ты хочешь, чтобы моя рука отсохла?

— Нет… я не хочу этого, Стальной Костыль. Я… я сказал так сдуру.

— Тогда поднапряги ум. Сейчас он не может причинить нам вреда. Взгляни…

— Вожак указал на Рейстлина. Тот лежал в луже, и руки его были крепко связаны.

Рот мага был уже заткнут грязной тряпкой. Теперь только глаза его с бессильной яростью мерцали из-под капюшона и с отчаянной силой сжимались кулаки, так что один из стоявших поблизости грабителей неуверенно поинтересовался, достаточно ли одной веревки.

Возможно, главарь по кличке Костыль тоже подумал о чем-то подобном. Он подошел к Рейстлину и с размаху ударил его в висок своей железякой. Маг сразу обмяк. Крисания вскрикнула, однако ее держали крепко. Карамон с. удивлением почувствовал, как короткая, острая боль пронзила его сердце при виде неподвижного тела брата.

— Теперь он какое-то время будет вести себя тихо, — с Довольным видом сказал Костыль. — Когда вернемся в лагерь, завяжем ему глаза и заставим пройтись по скале. Если он сорвется, значит, так тому и быть, верно, ребята?

Его кровь не падет на наши головы.

Кто-то неуверенно рассмеялся, но Карамон заметил, что большинство разбойников беспокойно переглядываются и качают головами.

Но Костыль уже отвернулся от пленников и теперь рассматривал нагруженную вьючную лошадь.

— Сегодня у нас богатая добыча, ребята, — заметил главарь и вновь проковылял к Крисании. — Богатая добыча, — повторил Костыль, грубо хватая Крисанию за подбородок.

Наклонившись, он грубо поцеловал ее в губы. Крисания, которую крепко держали за руки, не могла даже увернуться. Она и не попыталась бороться — возможно, внутреннее чутье подсказало ей, что именно этого вожак и добивается.

Когда Костыль отпустил ее, жрица не выдержала и опустила голову. Черные мокрые пряди волос закрыли лицо Крисании, и Карамон не сумел разобрать выражения ее глаз.

— Вы, ребята, меня знаете! — громко объявил главарь, грубо потрепав волосы жрицы. — Всю добычу поделим поровну. После того, разумеется, как я возьму свою долю!

Разбойники загоготали, из толпы раздались непристойные выкрики. По некоторым замечаниям Карамон понял, что подобную «добычу» бандиты «делили» на всех не в первый раз.

Но он видел в толпе и хмурые молодые лица. Кое-кто покачивал головой и бормотал: «Я не стану связываться с ведьмой!» Или: «Я раньше соглашусь прикончить колдуна!»

Ведьма!.. Снова возникло и пошло гулять меж разбойников это слово. В памяти Карамона ожили полузабытые воспоминания о тех днях, когда он и Рейстлин путешествовали по землям Кринна в компании Флинта — кузнеца из племени гномов.

Уже недалек был день великого возвращения истинных богов. С детальной ясностью Карамон припомнил один городок, куда они прибыли на рассвете. Толпа собиралась расправиться со старухой, обвиненной в колдовстве, — ее хотели сжечь заживо.

Его брат и Стурм Светлый Меч — бесстрашный и благородный рыцарь, — рискуя жизнями, спасли женщину от лютой смерти. Старая карга, правда, оказалась шарлатанкой из бродячего цирка, не слишком ловкой к тому же, но пример этот наглядно иллюстрировал отношение людей времен безбожия к любым проявлениям магических способностей. То, что Крисания была жрицей, нисколько не могло помочь делу в дни, когда на Кринне не осталось ни одного истинного жреца; люди были склонны смотреть на ее жреческие возможности с суеверным подозрением.

Карамон решил взять себя в руки и рассуждать холодно и последовательно.

Смерть на костре была ужасной, но она не шла ни в какое сравнение с тем, что ждало Крисанию в лагере грабителей…

— Давайте ведьму мне, а остальных тащите сами. — Костыль подошел к своему коню, которого один из разбойников тут же держал в поводу, и вскочил в седло. К нему подвели Крисанию. Полукровка наклонился и, легко подняв жрицу, усадил ее впереди себя. Когда он ухватил поводья, получилось что-то вроде объятий, но лицо Крисании осталось холодным и бесстрастным.

«Знает ли она, что ее ждет?» Карамон смотрел вслед главарю, который с гнусной улыбкой проехал мимо него. Он догадывался, что Крисания была мало осведомлена о глубинах человеческой низости — ее происхождение и сан всегда защищали ее от грубости жизни. Возможно, она даже не подозревает, на какую мерзость способны эти люди.

Внезапно Крисания обернулась. Ее лицо по-прежнему оставалось бледным и спокойным, но в глазах стоял такой ужас, такая мольба, что Карамон в бессильном отчаянии опустил взгляд.

«Она знает… Всемогущие боги, помогите ей! Она все знает…»

Кто-то сильно толкнул Карамона в спину. Потом его схватили за руки и за ноги и тяжело перекинули через седло его же жеребца. Чувствуя, как начинают неметь туго стянутые веревками запястья, Карамон смотрел, как разбойники грузят на коня бесчувственное тело его брата.

Затем все повскакивали на коней и повезли пленников в глубь леса.

Дождевая вода и грязь из луж, по которым рысью скакал жеребец, заливали Карамону лицо, лука седла впилась в бок, в ушах шумело от прилившей к голове крови, но плененный гигант ничего этого не замечал. Перед ним все еще стояли темные, исполненные ужаса и умоляющие о спасении глаза Крисании.

Но Карамон знал, что помощи ждать неоткуда и спасения им не будет.

Глава 10

Рейстлин медленно брел по обжигающим пескам пустыни. Перед ним тянулась цепочка чьих-то следов, и он старательно придерживался их, не отходя в сторону.

Следы вели его все дальше и дальше, по зыбучим, сверкающим сахарной белизной песчаным дюнам. С неба немилосердно палило солнце. Было жарко, Рейстлин ужасно устал и хотел пить. Голова кружилась, в груди пылали угли. Ему очень хотелось лечь на песок и закрыть глаза, но его манил вперед колодец, скрытый в тени деревьев. Как Рейстлин ни старался — он не мог добраться до этого благодатного оазиса. Отпечатки чужих ног вели его в сторону, и он не смел свернуть со своей ненадежной, теряющейся в песках тропы.

Все дальше и дальше брел Рейстлин, все сильнее и сильнее давил на его плечи черный плащ. Несколько миль уже он не поднимал головы, а когда поднял, то содрогнулся от ужаса. Следы вели на грубый деревянный помост. Там стояла на коленях одетая в черное фигура, голова ее склонилась на толстую деревянную колоду. Рейстлин, хотя и не видел лица, мгновенно понял, что это он сам стоит на эшафоте и, положив голову на плаху, ждет, когда со свистом рассечет воздух топор палача. Палач тоже был там. Лицо его скрывал черный капюшон. Бот он поднял топор и занес его над шеей Рейстлина. А когда сверкающая сталь сорвалась вниз, то в последнюю секунду Рейстлин сумел разглядеть лицо своего убийцы…

— Рейст!.. — прошептал совсем рядом чей-то голос. Маг слегка шевельнул головой. Голос подарил ему отрадное утешение — все предыдущее было только дурным сном. Рейстлин хотел поскорее проснуться, отогнать прочь кровавый кошмар.

— Рейст! — тревожно шепнул голос.

Ощущение реальной, не выдуманной опасности заставило мага очнуться.

Некоторое время он лежал неподвижно, с закрытыми глазами, приходя в себя и вспоминая, что с ним на самом деле произошло.

Под ним была мокрая земля, руки стягивала веревка, а рот был заткнут какой-то грубой тряпкой. Голова раскалывалась от боли, но в ушах продолжал звучать настойчивый голос Карамона.

Где-то невдалеке Рейстлин разобрал смех и шум множества голосов. Ноздри его щекотал едкий дым костра. Шепот брата слышался совсем рядом, и тут Рейстлин вспомнил все: нападение, огромного человека на стальной ноге… Маг осторожно открыл глаза.

Карамон лежал рядом с ним в грязной луже. Его запястья были туго стянуты веревками, а огромные кулаки почернели от застоявшейся крови. Однако в глазах брата Рейстлин заметил знакомый огонек, который заставил его вспомнить о прежних днях — о тех временах, когда они сражались плечом к плечу, сведя воедино магию и разящий меч.

Несмотря на боль и таящую угрозу темноту, окружавшую их, Рейстлин ощутил такой душевный подъем, какого не испытывал уже много лет.

Опасность снова сблизила их, и связь между близнецами окрепла настолько, что они могли общаться практически без слов: улыбкой, взглядом, мыслью…

Увидев, что Рейстлин пришел в себя и понимает, в какую переделку они попали, Карамон подполз к нему как можно ближе.

— Ты в состоянии освободить руки? Серебряный кинжал еще с тобой?

Рейстлин коротко кивнул. В начале времен боги запретили магам носить всякое оружие и доспехи. Считалось, что причина этого скрыта в призвании магов посвящать все свое время постижению магического искусства, — им не стоило тратить драгоценных часов на упражнения с мечом и кинжалом. Однако после того, как маги помогли легендарному Хуме победить Владычицу Тьмы, создав волшебные Глаза Дракона, боги даровали им право носить с собою маленькие кинжалы в память о копье Хумы.

Кинжал был прикреплен к запястью Рейстлина хитроумной кожаной петлей, которая позволяла оружию в случае необходимости выскользнуть прямо в подставленную ладонь. И все же серебряный кинжал был последним средством защиты — маг мог воспользоваться им только после того, как истратит все свои заклинания… или в таком положении, как теперь.

— Ты можешь пустить в ход свою магию? — снова шепнул Карамон.

Рейстлин устало закрыл глаза. Да, он сможет, но воспользуйся он магией сейчас — и у него останется меньше сил для встречи со страшными Хранителями Врат. Однако, судя по всему, ситуация нынче такая, что до этого момента он может вовсе не дожить.

«Нет, я останусь жить! — яростно подумал Рейстлин. — Фистандантилус остался жить, значит, останусь и я! Я ничего не делаю сам, я лишь иду по следам на песке…»

Эта мысль рассердила мага, и он отогнал ее. Открыв глаза, Рейстлин кивнул.

— Я достаточно силен, — мысленно передал он брату, и Карамон облегченно вздохнул.

— Рейст, — прошептал воин, и лицо его снова омрачилось, — ты… знаешь, что они… что ждет Крисанию?

Рейстлин тут же представил себе грубые руки великана-полукровки, шарящие по телу Крисании, и испытал такую ненависть и ярость, что сам испугался. Сердце мага болезненно сжалось, и кровавая пелена на мгновение ослепила его.

Заметив странный взгляд Карамона, Рейстлин понял, что лицо выдало его. Маг мрачно ухмыльнулся, и Карамон поспешно продолжил:

— У меня есть план.

Рейстлин нетерпеливо кивнул — он уже знал, что было у Карамона на уме.

— Если мне не удастся… — Карамон приблизил губы вплотную к уху брата.

— «Я убью сначала ее, а затем себя», — закончил Рейстлин. Но в этом, конечно, не будет нужды. Карамон в безопасности. Под защитой…

Услышав приближающиеся шаги, маг закрыл глаза и притворился, будто все еще лежит без сознания. Он чувствовал в рукаве тяжесть кинжала. Изогнув кисть, Рейстлин высвободил серебряную рукоять кинжала из удерживающей ее петли.

Проделывая это, маг хмуро думал о Крисании: почему он так близко к сердцу принимает судьбу женщины, которая ему совершенно безразлична… за исключением, конечно, ожидаемой от жрицы помощи.

Два разбойника подняли Карамона на ноги и куда-то повели. Гигант был рад, что головорезы второпях решили, будто Рейстлин все еще без сознания, и не тронули мага. Запинаясь в темноте о склизкие корни и скрипя зубами от боли в затекших икрах, Карамон поймал себя на том, что из ума у него не. выходит странное выражение, которое появилось на лице его брата при упоминании об уготованной Крисании участи. Увидь он подобное выражение на чьем-либо другом лице, он сказал бы, что оно вызвано бессильной яростью влюбленного, но брат его был не таков. Или он ошибается? Может, Рейстлин все же способен на подобное чувство? Еще в Истаре Карамон решил, что в сердце брата нет места для любви, что зло полностью поглотило его душу, но теперь он снова начал сомневаться.

На короткий миг его брат-близнец вдруг опять стал похож на прежнего Рейстлина, с которым он плечом к плечу сражался с общим врагом и которому доверял в битве как самому себе. Да и слова Рейстлина о Тасе не казались ему уж столь сомнительными: Карамон готов был поверить, что его брат не убивал кендера. Ну, а с Крисанией, несмотря на частые приступы раздражительности, Рейстлин почти всегда был мягок. Возможно…

Один из грабителей пребольно ткнул Карамона чем-то под ребра, вернув гладиатора к той отчаянной реальности, в которой он находился. «Возможно!.. Как бы не так!» Карамон фыркнул. Вполне вероятно, для них в самом скором времени все закончится здесь. И единственное, что он сможет приобрести ценою своей жизни, — это быструю смерть для своих друзей.

Изучая по пути разбойничий лагерь и вспоминая все, что он видел и слышал за время своего пленения, Карамон мысленно поправлял свой план.

На самом деле то место, куда их привезли, напоминало скорее небольшой, затерянный в лесной глуши поселок, нежели логово шайки грабителей. Обитатели поселка жили в грубых бревенчатых хижинах, а в обширной пещере под холмом содержался скот. Судя по всему, никто не признавал здесь никакого закона, кроме закона грубой силы, олицетворением которой был главарь шайки — великан-полукровка.

В свое время Карамону не раз приходилось сталкиваться на большой дороге с отпетыми головорезами, но теперь он ясно видел, что большинство жителей поселка отнюдь не были безжалостными душегубами. Еще в лесу он заметил на многих лицах явное неодобрение того, на что собирался вожак обречь Крисанию. Эти люди, одетые в грязные лохмотья, были тем не менее вооружены отличными стальными мечами — такие передаются в семьях от отца к сыну, — причем содержали свое оружие в образцовом порядке. Разбойник, к которому дорогой меч попал случайно, не стал бы заботиться о нем с такой любовью. К тому же Карамону показалось — правда, в сгустившихся сумерках не мудрено было и ошибиться, — что на многих клинках он видел изображение Розы и Зимородка, древнего герба Соламнийских Рыцарей.

Обладатели мечей, правда, были гладко выбриты и не носили длинных усов, этого неизменного атрибута рыцарства, однако в их суровых молодых лицах Карамон угадывал сходство с лицом своего давнего друга, Стурма Светлого Меча. Вспомнив Стурма, Карамон припомнил и историю рыцарских орденов тех времен, что последовали сразу после Катаклизма.

Именно рыцарей обвинили поселяне во всех своих бедствиях. Разъяренные толпы изгнали их из замков и поместий. Многие рыцари погибли, многие потеряли свои семьи, которые были растерзаны чернью на их глазах. Те, кто уцелел, вынуждены были скрываться. Кто-то скитался по лесам в одиночку, кто-то пристал к шайкам разбойников.

На многих лицах Карамон заметил печать злых дел, но во многих глазах видел он также покорность судьбе и безнадежное отчаяние. Он и сам знавал плохие времена, так что хорошо представлял себе, до чего могут довести человека голод и отчаяние.

Все это давало Карамону надежду осуществить свой план.

В центре лагеря горел большой жаркий костер. Когда воин вступил в круг света, все разбойники разом оставили свои дела и окружили его зловещим кольцом.

У самого костра, с бутылкой в руке, сидел в огромном деревянном кресле одноногий главарь. За его спиной пересмеивались и кривлялись несколько человек из свиты Костыля, в которых Карамон без труда признал ту подлую породу льстецов и подпевал, которую можно встретить у подножия всех, даже самых ничтожных тронов. То, что среди них был давешний трактирщик, Карамона нисколько не удивило.

Радом с креслом главаря сидела на стуле Крисания. Лиф ее белого платья был разорван — Карамону не нужно было гадать, чьими руками. Чувствуя в душе нарастающий гнев, воин заметил на скуле жрицы ссадину. Нижняя губа ее распухла.

Несмотря на ужас своего положения, Крисания держалась с достоинством, не обращая никакого внимания на грубые шутки грабителей. Карамон мрачно улыбнулся.

Он не мог не восхититься мужеством молодой жрицы. Зная о горестях, выпавших на ее долю, — безумие последних дней Истара, мрачная башня Рейстлина и плен разбойников, — небывалых в ее прежней тихой и безопасной жизни, Карамон подумал, что спокойствию Крисании могла бы позавидовать даже Тика.

Тика… Карамон нахмурился. Ему не стоило вспоминать Тику, особенно сейчас, видя, в каком положении находится Крисания! Отогнав прочь воспоминания, Карамон перевел взгляд со жрицы на своего противника.

Заметив пленника, Костыль прервал разговор с одним из своих подпевал и взмахом огромной руки велел Карамону подойти ближе.

— Готовься к смерти, воин, — приторно улыбнулся Костыль и бросил ленивый взгляд на Крисанию. — Я думаю, госпожа не станет возражать, если наше с ней свидание немного задержится. Тобой, бычок, я займусь сам. А ты, дорогая, можешь считать этот спектакль прелюдией к нашим ночным развлечениям.

Он погладил Крисанию по щеке. Жрица отпрянула, и главарь, гневно сверкнув глазами, закатил ей звонкую пощечину.

Крисания молча подняла голову и посмотрела на своего мучителя с мрачной надменностью. Карамон, зная, что не может позволить жалости отвлечь себя, продолжал внимательно изучать соперника. Он понимал, что власть вожака держится на страхе и грубой силе и что большинство людей следует за ним не по своему желанию, а в силу необходимости. Жители поселка боялись главаря. Вероятно, в этих краях великан-полукровка — и закон, и судья. В этом нищем краю люди остаются верны ему только потому, что он добывает пропитание и поддерживает их жизнь. Без главаря половина из них умрет от голода, а другая погибнет в стычках с иными шайками. Интересно все же, насколько глубока их преданность Костылю?

Карамон расправил плечи и заметил со спокойным презрением:

— Стало быть, ты настолько храбр, что отваживаешься бить женщин? — Он ухмыльнулся. — Развяжи меня, и тогда поглядим, кто из нас на самом деле мужчина.

Костыль посмотрел на него с сочувствием, и Карамон заметил в его взгляде искорку сметливого лукавства.

— Я ожидал от тебя большей сообразительности, воин, — вздохнул Костыль. — Боюсь, ты окажешься скучным противником. Но ничего лучшего у меня на сегодняшний вечер все равно нет. На вечер, а не на ночь…

Великан усмехнулся своей поправке и отвесил Крисании шутовской поклон.

Затем Костыль отшвырнул в сторону меховой плащ и, обернувшись к своим людям, приказал принести ему меч. Подхалимы наперегонки бросились исполнять приказ вожака, в то время как остальные попятились, освобождая место возле костра, — очевидно, подобные представления давались в поселке довольно часто. В суматохе Карамон успел подать Крисании знак глазами, Метнув взгляд в ту сторону, где остался лежать Рейстлин.

Жрица моментально поняла его. Она грустно улыбнулась, кивнула, и пальцы ее тут же сомкнулись на медальоне Паладайна, а распухшие губы зашевелились в беззвучной молитве.

В этот миг Карамона подтолкнули вперед, и он потерял Крисанию из виду.

— Чтобы выбраться из этой передряги, одних молитв Паладайну будет маловато, госпожа, — пробормотал воин и не без удовольствия подумал, что, возможно, в те же самые мгновения его брат обращается с молитвой к Владычице Тьмы.

Самому ему некому было молиться и не на что надеяться, кроме собственных мускулов.

Кто-то перерезал путы на его руках, и Карамон тут же принялся растирать затекшие запястья. Затем он сбросил с себя промокшую рубашку: одежда всегда давала противнику возможность ухватиться за нее. Именно так учил его Арак на гладиаторской арене в Истаре.

При виде великолепной мускулатуры Карамона по толпе разбойников прошелся восхищенный шепоток. Дождевая вода струилась по его загорелому, прекрасно сложенному телу; оранжевые блики пламени играли на груди и плечах, покрытых многочисленными шрамами, заработанными воином в битвах. Кто-то сунул в руку Карамона меч, и он взмахнул им искусно и легко, так что даже Костыль, казалось, несколько растерялся.

Но если полукровка — пусть на мгновение — и испугался своего противника, то Карамон был смущен не меньше. Потомок двух рас, Костыль унаследовал лучшие боевые качества обеих. Развитая мускулатура и стать великана сочетались в нем с человеческой подвижностью и проворством. Вдобавок ко всему в глазах его светился острый человеческий ум. Костыль тоже сражался почти обнаженным, однако не чудовищный вид врага заставил Карамона присвистнуть. Поразило его другое — оружие, которое держал в руке великан-полукровка. Без сомнения, это был самый лучший меч, который Карамон когда-либо видел в жизни.

Длинный и тяжелый, он явно был рассчитан на двуручную хватку. Однако великан без видимых усилий удерживал меч одной рукой! К тому же, судя по паре разминочных взмахов, Костыль умел с этим оружием обращаться. Клинок в его руке тихонько пел, со свистом рассекая темноту, и, играя отблесками костра, оставлял за собою оранжевый тающий след.

Когда вожак вышел на середину оцепленного толпой крута, Карамон с отчаянием понял, что ему предстоит сразиться не с грубым глупым животным, а с умелым, расчетливым бойцом, который мог дать фору и опытному воину с двумя целыми ногами.

Уже после первых пробных выпадов Карамон сообразил, что даже свою железную ногу вожак сумел превратить в опасное оружие.

Некоторое время противники осторожно кружили по поляне — присматривались друг к другу, выискивали слабые места и пытались определить возможную тактику боя. Потом великан, совершенно неожиданно для Карамона, уперся в землю здоровой ногой и, легко удерживая равновесие, лягнул его железякой с такою силой, что гладиатор полетел на землю и выпустил из рук меч.

Проведя столь успешную атаку, Костыль вновь встал на обе ноги и ринулся на Карамона с явным намерением разделаться с ним одним ударом и перейти к иным развлечениям. Но Карамон, хоть выпад вожака и застал его врасплох, был опытным бойцом и не раз оказывался в подобных ситуациях, особенно в начале своей гладиаторской карьеры. Он притворился, будто у него перехватило дыхание (отчасти так оно и было), а сам выжидал удобного момента. Стоило Костылю приблизиться, как Карамон схватил его за здоровую ногу, резко рванул на себя и опрокинул великана на землю.

Стоявшие вокруг зрители завопили и заулюлюкали. Услышав знакомые звуки, разом напомнившие ему Истарские Игры, Карамон почувствовал, как сердце его забилось быстрее. Все тревоги отступили на задний план, сомнения в своих силах исчезли. Карамон теперь был опьянен азартом боя, испытывая воодушевление и едва ли не восторг.

Вскочив на ноги, Карамон бросился за своим мечом, однако великан оказался быстрее. Он первым дотянулся до меча и наподдал его ногой, так что клинок отлетел далеко в сторону. Но на примете у Карамона уже было другое оружие. Все это время он держал в поле зрения увесистое бревно, которое наполовину лежало в костре и то и дело постреливало искрами. Теперь настала пора им воспользоваться.

Костыль, однако, перехватил его взгляд и мигом догадался, в чем дело.

Карамон ринулся к костру, великан бросился наперерез.

Карамон прыгнул. Костыль взмахнул мечом, и сверкающее лезвие черкнуло гладиатора по голени, оставив на ноге кровавый след. Но Карамон, перекатившись по траве, выхватил из костра бревно и был уже на ногах в тот миг, когда острие меча вонзилось в землю в том месте, где только что была его голова.

Огромный меч со свистом описал в воздухе круг, и Карамон с трудом парировал удар своей дубиной. Горящие щепки брызнули во все стороны. Удар был такой силы, что руки Карамона едва не зазвенели, но он все-таки выстоял и со всей силы оттолкнул противника, пока тот не успел восстановить равновесие.

Но вожак уже крепко стоял на ногах. Ему снова удалось оттеснить Карамона, и некоторое время противники просто кружили по поляне, выбирая подходящий момент для атаки. Затем в воздухе снова запела сталь и полетели искры.

Карамон понятия не имел, сколько длится этот бой. Чувство времени исчезло, вытесненное усталостью и болью. Несмотря на все усилия, он так и не сумел нанести решающего удара. Что и говорить — еще ни разу в жизни Карамон не сталкивался с таким грозным противником. Правда, и Костыль, начинавший бой с заносчивым сознанием собственного превосходства, теперь взялся за дело всерьез и сражался с мрачной решимостью. Зрители затихли, увлеченные смертельной борьбой двух исполинов.

Единственными звуками, нарушавшими тишину на поляне, были потрескивание дров в костре и хриплое дыхание бойцов. Иногда раздавался шумный плеск, когда тот или иной из противников оступался и падал в лужу, да время от времени кто-то крякал от боли, пропустив чувствительный удар.

Понемногу огонь костра и лица стоявших вокруг людей стали расплываться у Карамона перед глазами. Обгорелое бревно в его руках казалось ему теперь тяжелее целого дерева, а каждый вздох обжигал легкие и давался с неимоверным трудом. Его противник, правда, был измотан ничуть не меньше — несколько раз Карамон замечал, что великан не наносит удар, когда ему следовало бы это сделать, а пытается перевести дух. На боку Костыля чернела огромная ссадина

— как раз в том месте, куда пришелся удар Карамонова бревна. При этом был ясно слышен хруст ребер великана, а уродливое желтое лицо его исказилось от боли.

Однако Карамон тут же был вынужден отступить, едва успевая подставлять свою дубину под мощные удары меча. После такого обмена любезностями противники ненадолго успокоились и вновь пошли по кругу, не видя и не слыша ничего вокруг и целиком сосредоточившись друг на друге. Оба знали, что любая ошибка может оказаться гибельной.

И тут Костыль поскользнулся. Он вполне мог бы устоять на ногах, но усталость заставила его упасть на здоровое колено и выставить вперед железный протез. В начале боя он поднялся бы во мгновение ока, но теперь его силы были на исходе, и он непозволительно промедлил.

Карамон не стал мешкать. Именно этого мгновения он и дожидался. Из последних сил он бросился вперед, взмахнул бревном и что было мочи опустил его на колено выставленной вперед ноги. Точно так же, как удар молота вгоняет в дерево гвоздь, так и удар Карамона вогнал железный протез вожака в землю.

Великан зарычал от ярости и боли и отчаянным рывком попытался высвободить ногу. Ему едва это не удалось, но тут Карамон вторым ударом выбил из рук Костыля меч.

Видя в глазах Карамона собственную погибель, вожак изо всех сил рванул из земли железную ногу, однако было уже поздно.

Бревно гладиатора с хрустом опустилось на голову великана, и вожак опрокинулся навзничь. Он пару раз судорожно вздрогнул, затем вытянулся и затих.

Костыль лежал в грязи, все еще прикованный к земле железным протезом, а из его разбитого черепа вытекали черная пузырящаяся кровь и мозги.

Карамон обессилено зашатался и, опираясь на свою обугленную, изрубленную дубину, упал на колени. В ушах у него шумело — это разбойники с гневными криками бросились вперед, чтобы расправиться с победителем…

Но никто не осмелился нанести удар.

Карамон недоуменно поднял голову. Перед глазами его все плыло, но он сумел рассмотреть опустившуюся рядом с ним черную фигуру. Рука брата обняла его за плечи — с пальцев второй с грозным шипением срывались маленькие фиолетовые молнии. Закрыв глаза, Карамон привалился головой к груди Рейстлина.

Потом он ощутил прикосновение легких пальцев к своей пылающей коже и услышал мягкий голос, полушепотом читавший молитву к Паладайну. Карамон тут же почувствовал растекающееся по всему телу тепло. На глазах потрясенных разбойников раны на его теле закрылись и зарубцевались, а на смертельно бледное лицо вернулся легкий румянец. Даже огненные фокусы Рейстлина не так поразили грабителей, как это чудесное исцеление.

— Колдовство! Она исцелила его! Сжечь ведьму!

— Сжечь обоих, сжечь ведьму и колдуна!

— Они зачаровали воина! Они держат его в плену! Убьем их и освободим его душу!

Карамон бросил быстрый взгляд на брата и понял, что Рейстлин тоже хорошо помнит историю и понимает, какая опасность им грозит.

— Стойте! — Карамон встал на ноги и повернулся лицом к грозно шумящей толпе. Он видел, что только страх перед магией Рейстлина удерживает разбойников на почтительном расстоянии, но, услышав кашель брата, понял, что магия может его подвести. Нужно было выкручиваться как-то иначе.

Схватив Крисанию за руку, Карамон заслонил ее своей спиной и остался лицом к лицу с толпой.

— Только посмейте тронуть ее, и умрете, как умер ваш вожак! — заявил он громким и ясным голосом.

— Почему это мы не должны трогать ведьму?! — прокричал кто-то в ответ.

— Потому что это моя ведьма! — сказал Карамон и придал своему лицу самое свирепое выражение. За спиной его Крисания возмущенно хмыкнула, но, к счастью, ей хватило ума промолчать. Да и Рейстлин сделал ей соответствующий знак. — Она вовсе не околдовывала меня, — продолжал Карамон. — Это я держу ее в плену — она и черный маг послушны моей воле. Обещаю, что никто из них не причинит вам вреда.

В толпе поднялся недоверчивый ропот, но, приглядевшись к лицам повнимательнее, гладиатор понял, что эти люди больше не представляют угрозы. В их глазах он увидел восхищение и готовность повиноваться.

— Позвольте же нам продолжить наш путь, за это мы… — начал было Рейстлин, но Карамон оборвал брата.

— Погоди, — прошипел он, хватая мага за руку. — У меня есть одна идея.

Рейстлин кивнул.

Карамон подошел к тому месту, где в залитой кровью грязи лежало тело великана. Неподалеку блестел его меч, и гладиатор, подобрав оружие, поднял меч высоко над головой. В свете костра загорелая фигура воина казалась отлитой из бронзы. Стоя над поверженным врагом с огромным мечом в руках, Карамон являл собою зрелище величественное и грозное.

— Я победил вашего главаря и вправе объявить себя здесь новым хозяином, — заявил Карамон с внезапным вдохновением. — Мне потребуется от вас только одно — чтобы вы оставили убийства, разбои и воровство. Мы держим путь на юг…

Эти слова гиганта вызвали в людях неожиданную и странную реакцию.

— На юг!.. Они едут на юг! — взволнованно загомонили вокруг, а откуда-то слева донеслись нестройные приветственные крики. Карамон ничего не понимал.

Рейстлин осторожно взял его за локоть.

— Что ты от них хочешь? — поинтересовался маг. Лицо его показалось Карамону бледнее обычного. Воин пожал плечами.

— Мне подумалось, что нам неплохо было бы иметь при себе охрану, — ответил он. — Земли к югу отсюда, по слухам, кишат всяким отребьем. Думаю, мы могли бы взять с собой нескольких воинов из числа бывших рыцарей, только и всего…

Молодой человек с благородной осанкой, которая за версту выдавала его происхождение, — тот, что более остальных напоминал Карамону Стурма, — выступил вперед. Жестом призвав остальных к молчанию, он спросил:

— Если я правильно понял, вы держите путь на юг? Не означает ли это, что вы разыскиваете легендарные сокровища гномов Торбардина?

Рейстлин ухмыльнулся:

— Теперь понимаешь? — Приступ кашля заставил мага схватиться за грудь.

Если бы не Крисания, он, пожалуй, не устоял бы на ногах.

— Я понимаю, что тебе необходим отдых, — отрезал Карамон. — Если мы и дальше будем путешествовать втроем, то вряд ли сможем спокойно спать по ночам.

При чем здесь гномы Торбардина? О чем вообще толкует этот парень?

Рейстлин угрюмо смотрел в землю. Наконец маг вздохнул и холодно сказал:

— Ответь им «да», скажи, что мы идем на юг, чтобы напасть на гномов.

Карамон вытаращил глаза:

— Напасть на Торбардин? Зачем?!

— Так надо, — тихо заверил Рейстлин. — Делай, как тебе сказали.

Однако Карамон колебался.

Рейстлин пожал плечами, и леденящая улыбка тронула его тонкие губы.

— Это твоя единственная возможность вернуться домой, братец. Пожалуй, иначе нам не уйти с этой поляны живыми.

Карамон мигом огляделся по сторонам: люди на поляне подозрительно переглядывались и недоверчиво шептались. Нужно было быстро принимать решение или готовиться к новому бою. Карамон попытался выиграть время, чтобы понять, что происходит.

— Мы следуем на юг, это правда, — сказал он, — но у нас свои цели. Что это такое — сокровища торбардинских гномов?

— Говорят, под горами, в своем королевстве, гномы скопили несметные богатства, — ответил ему все тот же осанистый воин.

— Они украли их у людей! — добавил еще кто-то, и все вокруг согласно закивали головами.

— Там не только золото и камни! — выкрикнул третий. — У гномов закрома ломятся от зерна, а в пещерах под горами полно коров и овец! Этой зимой они разжиреют как свиньи, а мы опять будем пухнуть с голоду!

— Мы уже не раз собирались отправиться в Торбардин за своей долей этого добра, — сказал молодой рыцарь, — но Костыль уверял, что в здешних краях тоже можно прокормиться. Признаться, среди нас были и те, кто думал иначе.

Карамон соображал изо всех сил — он сожалел, что в свое время не был усерден в изучении истории. Ему приходилось кое-что слышать о Великих Гномьих Войнах и сражении за Гномьи Врата: Флинт — старый приятель Карамона

— ни о чем другом, кроме этого, в общем-то, и не говорил. Сам Флинт Огненный Горн был из народа гномов холмов и поэтому не раз обвинял в жестокости и жадности горных гномов Торбардина. То же самое говорили Карамону сейчас и собравшиеся на поляне люди, с той разницей, что, по словам Флинта, выходило, будто богатства горных гномов были украдены не у людей, а у гномов холмов, с коими жители гор состояли в двоюродном родстве.

Если дело действительно обстояло так, то Карамону этого было достаточно, чтобы оправдать свое решение. В конце концов, он мог просто послушаться брата и поступить по совету Рейстлина. Однако внутри Карамона что-то переломилось — переломилось еще в гибнущем Истаре. Никогда больше он не станет слепо повиноваться словам Рейстлина.

Но тут гигант почувствовал на себе пристальный взгляд брата, и в голове его эхом отдались слова:

— Твоя единственная возможность вернуться!.. Карамон гневно сжал кулаки; но он прекрасно понимал, насколько сильна над ним власть Рейстлина.

— Мы держим путь на юг, в Торбардин, — хрипло сказал Карамон и остановил взгляд на крепко сжатом в своих руках мече. — Пойдете ли вы с нами?

Вышла небольшая заминка. Из толпы выступило несколько человек, чтобы пошептаться с молодым рыцарем, который, очевидно, говорил от их имени. Тот молча выслушал своих товарищей и повернулся к Карамону.

— За тобой мы пойдем без колебания, воин, — сказал он. — Но что у тебя общего с этим черным магом? Кто он такой, чтобы мы шли за ним?

— Мое имя Рейстлин, — сказал маг и снова закашлялся. — Этот воин — мой телохранитель.

Ему никто не ответил, но во взглядах людей по-прежнему можно было прочесть сомнение. Карамон ринулся спасать положение.

— Это правда, — веско заявил он. — Только настоящее имя мага — Фистандантилус.

При этих словах глубокое почтение и благоговейный страх проступили на лицах окружающих.

— Меня зовут Гэрик, — представился юноша и поклонился великому магу старомодным поклоном Соламнийских Рыцарей. — Нам приходилось слышать о тебе, Величайший. И хотя дела твои столь же черны, как и твой плащ, мы сами родились в век тьмы, и не нам гордится праведной жизнью. Мы последуем за тобой и за великим воином, которого ты привел с собой.

С этими словами Гэрик шагнул вперед и положил свой меч к ногам Карамона.

Остальные разбойники последовали его примеру — некоторые с искренней готовностью, некоторые с осторожностью и опаской. Кое-кто попятился и скрылся в темноте. То были просто трусливые воришки, и Карамон не стал их преследовать.

В общей сложности вокруг Карамона осталось человек тридцать. Некоторые из них явно принадлежали когда-то к рыцарским орденам, как Гэрик, остальные были обычными грабителями и разбойниками.

«Моя армия!» — с мрачной улыбкой сказал себе Карамон, когда чуть позже стелил одеяло в углу хижины Костыля. За дверьми негромко переговаривался с товарищем Гэрик: Карамон выбрал их как самых надежных на вид и доверил им стоять на часах.

Гигант так устал, что, казалось, стоит только лечь, и он тут же заснет мертвецким сном. Однако вот уже больше часа он лежал в темноте, а сон все не приходил.

Как и всякий солдат, Карамон когда-то мечтал сделаться полководцем. И вот наконец он получил такую возможность. Пусть его отряд невелик, но это только начало — бывший гладиатор ничуть не сомневался в этом. Впервые с того времени, как он очутился в этой проклятой богами эпохе, Карамон почувствовал нечто похожее на удовлетворение.

Планы роились в его голове один суматошнее другого. Подготовка солдат, продовольствие, обмундирование, оружие… Все это было далеко не просто. Даже во время Войн Копья Карамон по большей части следовал указаниям Таниса.

Рейстлин тоже не знал всех тонкостей искусства военачальника. Или притворялся, что не знает. Во всяком случае, он ясно дал понять Карамону, что в этих вопросах ему придется полагаться только на себя. К своему удивлению, гигант принял это известие без трепета и даже наоборот — чуть ли не с радостью. Во всяком случае, какими бы сложными ни казались подобные проблемы, все они были сугубо материальными, и Карамон надеялся, что со временем во всем разберется.

Как бы там ни было, но путаные вопросы магического свойства отходили для него на второй план.

Размышляя о своем брате-близнеце, Карамон невольно посматривал в ту сторону, где, скорчившись у огромного очага, лежал Рейстлин. Несмотря на жару, он по-прежнему кутался в свой черный плащ, да к тому же накинул сверху одеяло, которое удалось отыскать Крисании.

Жрица дремала с другой стороны очага. Сон ее был тревожным и беспокойным.

Несколько раз она вскрикивала во сне и испуганно вскидывала голову.

Карамон перевернулся на живот, пытаясь заставить себя не думать о свалившихся на него заботах. Как ни странно, ему это удалось. Усталость понемногу стала одолевать его.

Но даже погружаясь в сон, Карамон не мог не думать об одной вещи, которая странным образом беспокоила его. Он не мог забыть странного взгляда Рейстлина — того, который маг бросил на него, стоило Карамону произнести имя «Фистандантилус».

Нет, в глазах Рейстлина не было ни гнева, ни его обычного раздражения.

Даже в глубинах сна не давало покоя Карамону выражение глубочайшего ужаса и страха, которое промелькнуло вдруг во взгляде его брата…