Бифуркатор (СИ)

ТВАРИ-ВНЕ-ВРЕМЕНИ

Что меня так сильно напугало, когда я пришёл в больницу к тёте Марине, когда та умирала? Забинтованная голова, с торчащими наружу красными губами. Но страх поселился раньше, ещё за три года до этого, когда Андрюшке исполнилось шесть лет.

В том октябре мы решили отметить хэллоуин. Я, Стёпка, пара девчонок и мои родители заставили взять Андрюху, хоть я и противился. Решили показать театральное представление моим предкам, родителям Стёпки, а потом погулять с угощениями в нашей тайной штаб-квартире недалеко от дома Герундовых.

Представление рассчитывалось на четыре человека, и поэтому мелкий не вписывался. Да тут ещё Андрюшку угораздило делать костюм тайно, чтобы мы узнали в самый последний момент. Ну я тогда подумывал поставить мелкого на какую-нибудь молчаливую роль, скажем, напарником главного героя.

Тридцать первого октября я увидел наряд брата. Он надел строгий костюм, купленный родителями в школу, и натянул на голову белую резиновую маску без глаз, ушей, носа. Брат сделал вырез только для губ, чтобы не задохнуться. Если бы я тогда знал Слендермена, то провёл бы прямые ассоциации.

Представление исполнили. Андрюшке, как и предполагалось, досталась роль главного молчуна. Ему нужно было лишь ходить, держась за руку со Стёпкой. Маленький спектакль поставили сначала перед моими родителями, потом перед Герундовыми. Сказка, которую сочинили мы со Стёпкой, оказалась столь жуткой, что даже мы чуточку испугались, играя роли.

Хотя родители пришли в восторг и надарили нам невероятное количество сладостей. Метрах в десяти от калитки Грундовых, в лесопосадочной полосе мы в то лето состроили крутейшие шалаши, разделённые на несколько комнат.

По дороге к ним, после представлений, когда небо уже покрылось сыпью звёзд, мы бурно обсуждали происходящее. И пришла мне в голову нехорошая идея. Ведь конфетами же придётся делиться с Андрюшкой, а он-то и ничего толком не сделал. Я пошептался об этом с девчонками, те согласились. Моего младшего брата нужно убрать. Стёпка не сказать, чтобы был против, но и не одобрял такой затеи. Мой молчаливый друг всегда соглашался с любыми нашими выходками.

И уже в лагере я вдруг сказал, что стоило бы развести костёр, ибо очень холодно. Тут я не врал. Почти ноябрь на дворе, мы в сапогах, на двое штанов, в куртках. А утром, надо сказать, прошёл дождь.

Мы заранее договорились, как разыграем сценку перед шалашами. Я велю Андрюшке набрать сухого хвороста и возвращаться. Тогда мы поделимся с ним шоколадками. Маленькая безликая фигурка с одними губами внимательно слушала инструкции, а потом немедля поскакала по тёмной лесопосадке исполнять приказ.

Спрятавшись в главном отделении шалаша, мы включили фонарь и немедленно полезли в мешочек с награбленным. Конфеты улетали быстро, только обёртки падали на пол. Сладости активно запивались спрайтом.

Но Андрюшка вернулся быстро, сказав, что в такую погоду найти сухой хворост почти невозможно и что он продрог. И я накричал на него. Сказал, что тогда он получит только фантики в подарок. Андрюшка сначала ныл, надувал губки, но потом тёмная фигурка вновь скрылась между деревьями. Сквозь темноту ещё минуту мелькала белая головешка его маски. А я возвращаюсь к друзьям. Внутри шалаша уже тепло, мы надышали.

Сладости снова полетели в наши утробы. Мы шутили, пугали друг друга страшными историями, смеялись. Честно говоря, страх не уходил ни на секунду. Ночь и лес не перестанут пугать, когда тебе десять.

Когда в мешочке осталось всего три конфеты, мы опомнились. Андрюшка до сих пор не вернулся. Первым заволновался СТЁПКА! Не старший брат, а мальчик, почти не имеющий к Андрюшке никакого отношения.

Он с девчонками немедля сорвался искать Андрюшку. А я не пошёл. Мне стало очень страшно. Вдруг Андрей забрёл очень далеко и умер, вдруг его съели, что я скажу матери? Я сидел, жевал одну из трёх оставшихся конфет и плакал. Но я боялся не за младшего. Боялся, за нагоняй, что получу дома.

И вдруг меня отвлекает шорох.

А в шалашиках мы окна делали, чтобы было видно, кто идёт. Я оборачиваюсь на шорох и вижу в окошке силуэт. Очень маленький, Андрюшкин поди, но сразу так и не скажешь. Да ещё поисковой отряд Стёпки фонарик забрали.

Издалека слышны их негромкие голоса: Андреееей! А здесь тишина, лишь молчаливый силуэт за окном.

— Андрюха? — тихо спрашиваю я, утирая слёзы. Он молчит. — Андрюха, это не смешно, говорю.

И тут вспоминаю о телефоне в кармане. Вытаскиваю его, включаю и направляю в сторону фигуры. Свет экранчик даёт очень слабый, колени-то свои не разглядишь, а что тут говорить о фигуре, спрятавшейся за полтора метра от меня, однако едва уловимый ореол прочерчивает сквозь тьму белое лицо с губами. Ни глаз, ни носа, только губы. А может, я сам себе дорисовал образ, ведь говорю же, очень темно было, а облик проявился почти призраком.

И я не кинулся к брату, страх парализовал меня. На свой следующий вопрос я опять не получил ни звука ответа. Маленькая фигурка стояла неподвижно и смотрела на меня, на почти пустой мешок с конфетами, на мои губы, испачканные шоколадом.

— Андрюх, скажи что-нибудь, мне очень страшно, — шепчу я.

Но вместо этого фигурка разворачивается и исчезает. За хижиной слышу едва уловимый хруст удаляющихся шагов. Хотя на тот момент я может даже думал, что оно идёт в шалаш за мной.

Но вскоре шаги стихли, и облик исчез из поля зрения. Чуть не писаясь от страха я завопил:

— Стёпка!!!

Следующие полчаса мы искали Андрюшку вчетвером. Я начал думать, что видел не незнакомца, а братишку. Просто он увидел пустой мешок с шоколадками и обиделся. А может, вообще домой вернулся, но тогда бы родители позвонили.

Андрюшку нашёл Стёпка. Братишка лежал под осиной, холодный, с влажными щеками и не приходил в себя. Девчонок отправили домой, а Андрюшку принялись приводить в чувство. Идиотскую маску мы с него сняли.

— Может, отморожение, — задыхался я от слёз.

— Для обморожения слишком тепло, — хмуро отвечал серьёзный Стёпка и похлёстывал Андрея по щекам.

Когда тот очнулся, мы чуть не заорали от счастья. Андрюшка объяснил:

— Искал хворост, потом сильно устал и прилёг отдохнуть. Наверное, уснул.

До калитки Герундовых дошли втроём. Там остановились, и я посмотрел на Стёпку. Сколько раз мы ещё будем здесь прощаться и смотреть друг другу в глаза — не счесть.

— Ты сегодня герой. Ты мне брата спас, — говорю.

— Да ладно там, — машет рукой друг.

— Нет, не ладно. Это важно, — качаю головой, а потом обнимаю Стёпку. Когда тебе десять, это ещё разрешено делать.

Потом мы прощаемся, и я веду Андрюшку домой. Идём молча, а я даже и не знаю, как попросить его не рассказывать родителям произошедшую историю. И вдруг брат говорит первый:

— А где конфеты?

— Мы… мы их все в грязь уронили, когда тебя искали, — тут же вру.

Ничего не ответил Андрюшка на это заявление и продолжал молчать. Многое в этой истории мне было непонятно. То ли возле окна Андрей стоял, а потом сыграл с нами такую вот шутку. А может и правда упал без сознания, а к окну кто другой подошёл.

Я считаю этот поступок самым постыдным из всех. Даже тот, когда я пытался вломиться в комнату, чуть не поломав Андрюшке позвоночник, на втором месте. Однако белая маска с торчащими наружу губами долго не покидала мои ночные кошмары. И напомнила о себе в августе, когда я пришёл в больницу к тёте Марине и увидел на ней подобную маску.

И сейчас, когда я ворвался к доктору Вечности.

Существо, которое скрывалось за дверью, вряд ли являлось человеком.

Помещение напоминало ярко-освещённую подземную парковку: низкие потолки, огромнейшая площадь и равномерно удалённые друг от друга столбы. Стены, потолок белее белого. В центре, очищенный от укрепляющих столбов, покоился круглый павильон. А вот центр павильона украшал потрёпанный стол с компьютером, а также мольберт с маленькой школьной доской испещрённой цифрами. Возле доски стоял… скорее всего, доктор Вечность.

Видок у существа будто списан с хэллоуинского костюма Андрюшки: строгий костюм и галстук. Только ноги огромные, бёрда кончаются у моих плеч, задница отклячена, а две полы фрака облегают её, словно платок старой бабушки. Торс у существа не больше моего, руки стандартные. В целом передо мной стоит необычный человек с огромными ногами, разрушенными от артрита бёдрами, отчего напоминает утку. Вид головы доктора, если передо мной именно он, расставлял ингредиенты моей жизни на свои места.

Белая гладкая кожа, противная на вид, словно студень обтягивала затылок и лицо существа, лишая его ушей, глаз, носа. Наружу выглядывали лишь ярко красные рваные губы, будто первоклассница намазала их помадой столь неумело, что нарушила границы и будто минутами назад монстр загрыз кого-то, а губы от крови вытереть забыл.

— Артём Бреус. Добрый вечер, — говорит человек-монстр. — Сергей и Степан Герундовы, присоединяйтесь. Присаживайтесь.

Возле стола покоятся три мягких кресла, видимо специально для нас. Внезапно мой недавно раненый затылок, который почти успокоился, вновь начинает пульсировать болью.

Я думал, что влечу в кабинет доктора Вечности с громкими криками и мольбой вернуть Андрюшку, но я лишь робко произношу:

— Здрасьте.

А потом прохожу и сажусь в кресло. За столом раздаются посторонние звуки. То ли там кто-то ремонтирует компьютер, то ли сама машина издаёт громкие щелчки. В воздухе разливается мерное гудение.

— Вижу, вы позаботились о нашем Глобусе, — говорит существо, вытаскивая из карманов руки, обтянутые той же противной кожей, и похлопывая в ладоши. На соседние кресла садятся Стёпка и Серый. У друга лицо хмурое, серьёзное, он глядит на тварей из-под кустистых бровей, а в голове, наверное, соединяются и разрушаются за секунду тысячи логических цепей. А вот у Серёги вид ошеломлённый и очень испуганный.

— Не против, если я возьму у вас столь важный артефакт? — просит существо и протягивает руки.

— Сначала отдайте Андрюшку! — я стараюсь, чтобы голос не дрожал и прижимаю Глобус к себе покрепче.

Монстр вздыхает, и я замечаю во рту ряд остреньких жёлтых клыков.

— Прежде чем вы решите, что мы должны вернуть вам брата, я должен многое рассказать, — говорит существо. — А потом спросить ещё раз.

Внезапно из-за стола появляется второй монстр, точь-в-точь похожий на первого.

— Вроде сделал. База данных снова не слетит, надеюсь. — Монстр вытирает руки шёлковой тряпицей, а потом его слепое лицо оглядывает нас.

— Видите, какие сложности у нас возникают без Глобуса Эфира, — говорит первый, виновато пожимая плечами. — Артефакт вы отдадите, и сей факт уже не обсуждается. Мы никогда не врём и сдерживаем обещания, а также награждаем героев, которые оказали нам важные услуги.

И первое существо вновь протягивает ко мне руки. Не знаю почему, но я им доверяю, однако бросаю отчаянный взгляд на Стёпку и Серого, но те увлечены монстрами и даже не смотрят в мою сторону. Смирившись, отдаю артефакт в руки первому существу, радуясь, что наши пальцы не соприкоснулись при этом.

Монстр бережно перенимает Глобус и ставит на стол рядом с монитором. Второе существо с обожанием гладит артефакт.

— Вы… доктор Вечность? — спрашиваю.

— Нет, — качает головой первый и медленно переводит на меня слепой взгляд. — Доктор Вечность — это компьютерная программа нашего разума. Мы же… не люди, нет. Поэтому можете называть нас существами, монстрами, тварями.

Мне кажется, что слово тварь подходит как нельзя лучше.

— И мы живём вне времени, — дополняет второй.

— Как это?

— Это так, что мы им управляем. Или, скорее, направляем. Но это не то, о чём вы подумали. Мы не можем обратить время вспять. Когда понадобится, оно сделает это само. Мы можем путешествовать по времени любой шизогонической реальности, а здесь, — Первая Тварь обводит руками павильон, в котором мы оказались. — Времени нет. Сейчас никто из вас не стареет и не молодеет. Вы находитесь в абсолютном нуле.

— Абсолютный нуль времени невозможен, — вдруг говорит Стёпка.

Твари переглядываются и кивают, а затем Первая легонько кивает рукой в сторону Стёпки, и тот безвольно роняет голову на грудь. Очки кривенько съезжают на кончик носа. Проделать тот же трюк с Серёгой не удаётся. Он всё ещё ошарашено смотрит на Тварей. Они вновь переглядываются и указывают на него двумя руками. Серый хватается за подлокотники кресла и мотает головой.

— Что вы пытаетесь со мной сделать? — плаксивым голосом произносит он.

Твари вновь переглядываются и пожимают плечами.

— Семёрка, — произносит Вторая.

Их внимание сосредотачивается на мне.

— Последняя беседа касается только нас и вас, господин Артём. Но, коли ваш старший друг обладает сильной седьмой аурой, мы позволим ему поприсутствовать. Что же касается Степана, не пугайтесь, его телом завладел спокойный здоровый сон.

— Ага, — отрешённо киваю я, теряясь в происходящем. — Так, где же Андрюшка?

Первая Тварь вздыхает и направляется к доске.

— Чем серьёзнее ты нас сейчас выслушаешь, тем быстрее разберёшься в происходящем.

Взяв тряпку, Первая Тварь стирает с доски все иероглифы.

— Возможно, вы слышали, что однажды Вселенная образовалась из Большого Взрыва. Когда всё сущее сжалось до размера молекулы и взорвалось, образовывая пространство и время. — Тварь рисует на доске кружочек. — Но в тот момент образовывается не одна Вселенная, а несколько. Они существуют на одном и том же месте, но в разных пространствах, так сказать. Все Вселенные я нарисовал в виде кружочка. С того самого момента, у каждой Вселенной началось своё развитие. И потекло в разных направлениях. — От кружка Тварь рисует лучики, как у солнышка. — В разных направлениях, — повторяет он и оборачивается. — Смею отметить, что рост цивилизации ускоряет течение каждой Вселенной. Видите, в начале времён все лучи находились достаточно близко друг к другу, понимаете, Артём?

— Угу, — киваю я, сосредоточенный, как на уроке истории.

— Они удалялись друг от друга медленно, но потом человечество начинает развиваться, и течение ускоряется. К примеру, ваша цивилизация за вторую половину двадцатого века сделала скачок в очках в три раза превзошедший всё развитие до этого. Жизнь на вашей планете существует уже около восьми тысячи лет.

— Восемь тысяч семьсот сорок один год, если быть точным, — информирует Вторая Тварь.

— Да. Представьте, за пятьдесят лет вы обошли развитие науки за предыдущие восемь тысяч шестьсот девяносто один год в три раза. Разница велика?

— Да, — кивая я, ожидая, когда наконец появится Андрюшка. Напоминает повествование истории одного мальчика со слов: в начале было Слово.

— Соответственно и скорость развития увеличилась в три раза. За пятьдесят лет все вселенные отлетели друг от друга на огромное количество внепространственных километров. Впервые этот факт дал о себе знать в средневековье. Разрушение, катаклизмы. И тогда появились мы. Твари-вне-времени. Те, кто следят за существованием миров. И нашей главной функцией является бифуркация.

— Как? — морщусь я.

— Обратите внимание сюда, — Вторая Тварь делит один из лучей на равные отрезки. — Это дни. Дело в том, что для нас прошлого или будущего не существует. Для нас существуют лишь такие отрезки времени. Возьмём к примеру любой день. Двадцать третье июля. — Я вздрагиваю и сжимаю губы. — Вы жили в двадцать третьем июля. Но точно такой же вы жили и в двадцать втором, и в двадцать четвёртом. На следующую ночь вы переходили в двадцать четвёртое июля, а ваш предшественник в двадцать третье. Если бы вы могли вдруг астрально, так сказать, заглянуть назад, то смогли бы пожать руку самому себе. При этом перед вами стояла бы не ваша копия, а такой же Артём Бреус. Убей его, вы бы обрекли его окружающих людей на жизнь без любимого человека. Вы бы вернулись в двадцать третье и продолжили бы жизнь с родителями, а во вчерашнем дне жили бы другие родители, которые оплакивали бы смерть своего сына, понимаете? Вы бы внесли изменение в существование вашей системы всего в одном дне и создали бы параллельный мир. Новую шизогоническую реальность.

Первая Тварь замолчала, и я не выдерживаю.

— А причём тут мой брат!? — спрашиваю я.

— Мы заметили, что чем дальше во внепространственном бытии друг от друга реальности, тем больше они подвержены разрушению, потому что между ними теряется связь Большого Взрыва. Посмотрите ещё раз. — Первая Тварь указывает на кружок. — Рядом с кружком все реальности близки друг к другу. Однако обратите внимание на наши дни. — Тварь указывает на край доски. — Даже два ближайших луча находятся уже далеко друг от друга, и, к сожалению, они разрушаются. Чтобы этого не происходило, мы создаём бифуркаторов.

Сергей прячет лицо в ладонях и что-то шепчет. Может, молитву, может, умоляет себя проснуться.

— Что за бифуркаторы? — спрашиваю я.

— Их цель — удерживать внепространственные соединения. Помните, если вы убьёте себя во вчерашнем дне, вы создадите новую шизогоническую реальность, и она начнёт существовать по-своему. — Первая Тварь делает ответвление в середине луча и рисует новый. — Между двумя начальными реальностями появляется новая, которая позволяет держать внепространственную связь. И чем больше таких реальностей, тем прочнее держатся миры, тем безопаснее живётся вам.

— А причём тут Андрюшка? — совсем тихо спрашиваю я, мечась взглядом от одной твари к другой.

— Он — бифуркатор, — говорит Вторая Тварь.

— Мы выбираем человека, которого зацикливаем в одном дне, — объясняет Первая Тварь. — Бифуркатор является исполнителем процесса бифуркации. А бифуркация — это рождение новых шизогонических реальностей. Этот процесс можно запустить путём малых изменений работы одного элемента системы. По сути, когда бифуркатор начинает осознавать, что заперт в одном дне, он начинает вести себя по-другому. Понимаете, Андрей из двадцать второго июля, попав в двадцать третье июля, проживёт этот день так же, как и предыдущий Андрей из двадцать третьего июля. Ваши предшественники ничего не меняют и действуют по трафарету. Таков незримый закон Вселенной. Но когда бифуркатор остаётся в одном дне, он всегда проживает его по-разному, рождая новые и новые шизогонические реальности. Каждый день, пока не умрёт, ваш брат будет рождать новый мир.

— А куда же деваются его предшественники? — почти шепчу я, исподлобья наблюдая за Тварями.

— Они соединяются с ним, — отвечает Первая Тварь. Именно поэтому бифуркаторы живут от полугода до года.

— Концентрация личностей в одном теле переходит границы, и они растворяются в энергии, — заканчивает Вторая.

— У Андрея теперь раздвоение личности? — спрашиваю.

— Неееет, — качает головой Первая Тварь. — До бифуркационного дня все предшественники Андрея жили одинаковой жизнью. Это один и тот же Андрей, только Энергетика всякий раз увеличивается. В конце концов она растворит тело вашего брата. Это печально… Для вас. Да. Но в целом, рождая шизогонические миры, ваш брат спасает не только вас, но и всех людей в соседних Вселенных. Отсюда мы и хотим у вас спросить: вы действительно хотите забрать Андрея? Потому что пока процесс бифуркации не завершён. Если вы заберёте брата, через несколько лет Вселенные начнут рушиться, и вы все умрёте. Вы, они, — Тварь кивает на Стёпку и Сергея. — Ваши родители, ваша планета, солнце.

— Стойте! — восклицаю я. — Что за чепуху вы несёте? Вы разве не можете сделать другого бифуркатора?

Твари переглядываются.

— Процесс бифуркации нелёгок, — отвечает Вторая Тварь.

— Мой коллега хочет сообщить, что для подготовки бифуркатора тратится много времени. Если мы отдадим вам Андрея, то нам потребуется ещё много лет, чтобы подготовить и нового бифуркатора, и подходящий бифуркационный день. За это время процесс разрушения уже может начаться и быть необратимым.

Я подтягиваю колени к подбородку. Обнимаю их. Я замираю. Что происходит? Почему мне нужно что-то выбирать? Почему нельзя всё решить? И вообще, я — маленький мальчик, я не хочу думать о проблемах Вселенной. Я хочу хныкать и выпрашивать брата.

Серый возвращается в наш мир и отрешённо смотрит на Тварей.

— Неужели нет никакого решения? — тихо лепечу. — Неужели всё так плохо? Можно тогда я останусь вместе с братом в двадцать третьем июля?

— Это невозможно, — качает головой Вторая Тварь. Голос у него твёрже и холоднее.

— Но решение есть, — говорит Первая Тварь.

— Бифуркатора можно заменить близ бифуркационного дня.

— Это как? — хмурюсь.

— Это так, что мы можем перевести настройки на другого человека, — уточняет Вторая Тварь. — Для создания бифуркатора тратятся годы, но заменить его можно за долю секунды.

— Скажем, просто поменять соответствующее имя в программе, — продолжает Первая, а Вторая таки оставляет за собой последнее слово:

— На каждого бифуркатора нужно писать новую длинную программу, которая опирается на данные Вселенной необходимого бифуркационного отрезка.

— Я! — выкрикиваю. — Я готов. Я не против хорошо пожить в двадцать третьем июля, по-прикалываюсь над соседями. Только обязательно хочу увидеть напоследок Андрюшку, чтобы сказать ему, какой поступок я совершил…

— Вы не можете! — хором восклицают обе Твари.

— Не могу???

— Как выяснила практика, бифуркационный день по-разному реагирует на разные ауры. Самыми продуктивными бифуркаторами оказываются Единички, самыми качественными — Восьмёрки, но Девятки не производят бифуркаций.

— Почему? Я могу проживать жизнь каждый день по-разному! — восклицаю. — Я могу каждый день что угодно делать. Даже убить смогу…

— Пространство не реагирует на Девяток, — качает головой Вторая Тварь. — Шизогонические реальности не образуются. Быть может, это потому, что Девятка — это номер ауры создателей. Наш в том числе. Мы не можем сами управлять пространством. Только люди с аурой от одного до восьми.

Я теряюсь.

— И… что это значит?

Твари смотрят в сторону Сергея и Стёпки.

— Поэтому мы и просили вас прийти с друзьями. Степан имеет Первую ауру, Сергей — Седьмую. Вы — единственные, кто догадались искать брата, а вы — единственный, кто рискнул отправиться за ним в путь. Если бы только эти заслуги.

— Вы принесли нам Глобус, — продолжает Вторая Тварь. — Мы уже просмотрели вашу судьбу. Вы храбро кинулись спасать артефакт. Ради брата. Вы достойны вознаграждения.

— Но в любой серьёзной работе приходится терять элементы, — подхватывает Первая Тварь. — Нам нужна замена. Вы можете вернуть брата, заменив его на одного из… ваших друзей. — Первая Тварь вновь кивает на братьев Герундовых.

— И что с ним будет? — спрашиваю? — Родит вам кучу миров и растворится в энергии?

Твари синхронно кивают.

Приехали.

Не ждали.

Я гляжу на Серого, который, кажется, мало что понимает в нашей дискуссии. Что мне сделать? Просто указать на него? Назвать имя? Но… мне приходит идея получше. Если я выберу Сергея, то для всех Герундовых останусь злом, даже для Стёпки. Может, он перестанет со мной дружить. Но если Серый выберет сам себя, то получится как со мной. Заменив себя на Андрюшку, я бы стал героем.

— Серый, — говорю я, и у старшего впервые появляется осмысленный взгляд. — Ты понимаешь, что сейчас происходит?

— Мы спасаем Андрюху, — упавшим голосом произносит он. — Но я понимаю, что если мы его спасём, то все умрут, и теперь ты хочешь выбрать кого-нибудь из нас для этой цели, да?

Оказывается, старший не спит.

— Не совсем, — качаю головой и засовываю руки в карманы. — Я думаю, что сейчас речь пойдёт о твоей семье, и ты должен принять решение. Если бы вы спали, то — да, я бы сделал выбор. Но я не имею права, если ты слышишь нас и всё понимаешь.

— Я понимаю, — кивает Серый. — А ещё я понимаю, что ты, сволочь, изворотливый. Сначала тебе брат безразличен, а теперь ты готов убить одного из своих друзей.

— Серый, — я туплю взгляд. — Это моё решение. Мне нужна семья. Мне нужен Андрюшка…

— Которого ты называл как? Припомнить?

— Это было в прошлом.

— Опарышем ты его называл.

— Артём Бреус, — вмешивается Первая Тварь. — Вы хотите переложить свой выбор на Сергея Герундова?

— Да, — киваю. — Я предлагаю кое-кому стать героем. Я вовсе не хочу становиться убийцей брата друга.

— Да я тебя на ремни порежу! — вскакивает Сергей.

Твари оживляются и выходят в пространство между мной и компьютером. Вышагивают они грациозно, словно цапли, я даже успеваю восхититься.

— Сергей, вам стоит вернуть поведение в нормальное состояние, — говорит Первая Тварь. — Мы здесь обсуждаем стратегически важные ходы, а гневу не место в стратегии.

— Стратегически важные, говорите! — кричит Сергей, но возвращается в кресло. — А вы загляните в прошлое и посмотрите, как этот подонок обращался с братом. Вы посмотрите!

— Мы всё знаем, и сейчас это не играет никакой роли, — произносит Вторая Тварь.

— Не играет! Ха! — Серый хлопает себя по ляжкам. Глаза бешено бегают от одной Твари к другой. Оба монстра держат руки в карманах, но мне кажется, если Серый будет вести себя неподобающим образом, они вынут их. И если им хватило сил заткнуть Буратино на расстоянии, то Сергея приструнят как младенца. — У нас умерла мать! — кричит тот. Бьёт по самому больному месту. — Мы уже лишились одного члена семьи. Зачем нашему отцу вновь переживать утерю одного из сыновей!?

— Вы рассуждаете о жизни пешек, когда на кону стоит шахматная доска, — говорит Вторая Тварь. — Вселенная рухнет, если мы вернём Артёму бифуркатора.

— Имел я вашу Вселенную! — кричит Сергей. — Мой выбор? Верните нас троих домой, чтобы мы жили прежней жизнью. Вот мой выбор!

Твари переглядываются, а потом Первая оборачивается.

— Артём, вас устраивает такое предложение?

Чёрт! Опять Артём! Артём! Я хочу брата! Верните мне Андрюшку, иначе я заплачу!

Сжимаю кулаки, сжимаю губы, в голове кавардак.

— Нет, — говорю. — Мне нужен Андрей.

— Такое предложение Артёма не устраивает, — Первая Тварь вновь оборачивается на Сергея. — Мы обязаны ему, мы у него в долгу, поэтому его слово ценится дороже вашего.

— Может уже прекратим демагогию, — говорит Вторая Тварь. — И вы наконец скажете, можно ли вас забрать или нет?

— Ах, то есть, за меня заведомо уже всё решили! — нервно смеётся Сергей всплескивая руками. — А то, что этот обормот никуда бы не пошёл, если бы не мой младший братишка — это ничего? Почему его слово ценнее? Да что он вообще сделал?

— Он вошёл в музей нашего агента и вытащил оттуда необходимый нам артефакт, — говорит Первая Тварь. — Вы же не удосужились составить ему компанию.

— Ох-ох-ох! Всё потому, что этому мелкому прыщу повезло родиться под Девятой аурой.

Серый гневно кивает в мою сторону, и я опускаю взгляд.

— Но он не бессмертен, а вы отказались его подстраховать, — замечает Вторая Тварь.

— Я спасал жизнь своего младшего брата!

— Спасите ему жизнь ещё раз, — немедленно вставляет Вторая.

Серый открывает было рот, а потом хватается за голову и рычит. Он начинает бить себя по макушке, и мне становится жалко его. В школе нас не учат, что жизнь часто ставит тебя перед нелёгким выбором.

— Я так понимаю, мне вариантов не оставили! — восклицает Серый и поднимает затравленный взгляд. Твари лишь молча мотают головами. — Хорошо! Раз этот говнюк у нас король, я хочу с ним поговорить один на один.

У меня все почки отрываются от страха. Думаю, в таком состоянии Серый убьёт меня с первого удара, и я уже думал, что Тварям не хочется тянуть со сложившейся ситуацией, но они вдруг кивают.

— Можете отойти на пару десятков метров, — говорит Первая и теряет к нам интерес, возвращаясь к компьютеру.

— Пошли! — Серый вскакивает и кивает мне в сторону. Обычно так делают старшие пацаны в школе, когда уводят тебя с глаз учителей чтобы набить морду. На холодных негнущихся ногах я следую за своим палачом. Когда компьютер и Твари превращаются в маленькие фигурки в центре круга, Серый останавливается и колючим взглядом глядит в меня.

Я молчу.

— Слушай, ты что творишь? — шёпотом рычит он. — Ты о моём папке подумал? У него жена только умерла. А тут ещё и ребёнок пропадёт. Ты, значит, будешь жить счастливо, а мой отец мучиться?

— Серый… нет… — я не нахожу слов. — Я очень уважаю тебя. Но надо. Скажи, если бы на кону стояла жизнь Стёпки и моя, ты б кого убил?

Серёга сжимает губы. Крыть ему нечем.

— Я люблю Стёпку! — шёпотом восклицает он.

— А я люблю Андрюшку, — отвечаю.

— Да!? Что же я этого не заметил!

— Хватит. Ты говоришь одно и то же, — недовольно морщусь. — Мы все бываем дураками, но без Андрюшки я понял, как мне плохо. Я люблю брата не меньше твоего.

— Ну пожалуйста, ну ради нас… — молит Серёга, и мне опять его жаль. Я не могу смотреть ему в глаза.

— Нет. Я хочу вернуть брата, и точка, — еле слышно шепчу.

— Гад… — Серый сжимает кулаки, и я поглядываю на что-то обсуждающих Тварей. Они, конечно, смогут остановить Серого, но несколько зубов от первого удара я всё равно проглочу.

— Прежде чем ты сломаешь мне нос, подумай, — говорю. — Они тебя отправят в нокаут, и потом выбирать буду я, понимаешь!

— Выбирать, говоришь, — усмехается Серый. — Хорошо, ты же мне сам дал право выбора. Я выбираю Стёпку.

У меня челюсть отвисает.

— Это назло мне что ли? — спрашиваю. — Идиот. Ты понимаешь, что с ним будет!?

— А я что. Его смерть будет на тебе! — Серый пожимает плечами. — Ты меня вынудил. Я так и скажу отцу.

Теперь кулаки сжимаю я.

— Ну что? Всё ещё не хочешь вернуть нас троих домой?

Тварь! Сволочь! Он знает на что давить. Но Стёпка — друг, а Андрей — брат.

— Нет, — говорю. — Мне нужно вернуть брата! Если ты понимаешь, что такое младший брат, — а я это понял, — ты не будешь обрекать на смерть своего!

Серый запрокидывает голову и долго смотрит в потолок.

— Тёмка, я не могу. Наташу помнишь?

— Это… та девушка, с которой ты сейчас встречаешься?

— Да. Я собираюсь поступать в университет, я собираюсь на ней жениться. У меня жизнь расписана до самой смерти. А вы живёте одним днём. Если уж суждено сделать выбор, я в любом случае выберу Стёпку. Я не могу бросить отца в эту трудную минуту!

— Ты!.. ты всю жизнь его защищал! — шиплю я.

— Я защищал его в уличных драках, — говорит Серый. — А сейчас на кону жизнь. И если ты не желаешь жить и дальше без брата, то я не желаю отправляться под пули в какую-то бифуркацию.

— Ты проживёшь жизнь в одном дне! — говорю. — Ты сможешь делать что угодно. Ты можешь даже банк ограбить, а на следующий день снова очнуться дома.

— И жить так полгода. Не надо уговаривать. Я знаю, что это такое. Я слышал этих… монстров. И ты должен понять, моё решение логически обосновано.

— Здесь нет никакой логики! — почти вслух кричу я. — Я вижу здесь только подлый поступок! Поступок трусливого человека!

Серый щурит глаза, и взгляд у него становится подленький.

— Тогда возвращай всех нас троих домой, — говорит он. — Здесь всё просто, либо ты выбираешь Андрюшку, либо я — Стёпку. Давай вернемся, и ты вновь возьмешь выбор на себя. И выберешь Андрюшку, ибо мой выбор ты уже понял.

И с этими словами разворачивается и направляется в сторону Тварей.

— Серый, Серый, — я подпрыгиваю за ним, словно непослушный хвостик щенка. — Ты делаешь ошибку. Так ты мог стать героем. А сейчас ты просто предаёшь брата.

Но Сергей молчит, а безликие Твари уже смотрят на нас.

— Этот мелкий говнюк разрешил мне выбирать. Так и прекрасно! Берите моего младшего брата и возвращайте меня отцу. Я расскажу ему, как он лишился своего сына!

Кажется, Твари сами недоумевают и переводят взгляд то на меня, то на Серёгу. Плюхаюсь в кресло и отрешённо смотрю перед собой. Сердце стучит неровно, дыхание сбивается, в голове пульсирует каша. И боль в затылке.

— Это окончательное решение вас? — неловко спрашивает Первая Тварь.

— Пусть он решает, — бурчу. — Я дал ему право выбора.

— Значит, мы можем забрать Степана Герундова с собой? — уточняет Вторая Тварь у Сергея.

— Конечно. Пусть благодарит своего закадычного дружка, кивает Серёга.

— Да пошёл ты в жопу! — кричу я и тыкаю в Серого пальцем. — Я его друг! И если бы не Андрей, никогда не предал бы его! А ты! Ты его родной! Старший! Брат! И ты! Ты сука и подлец!

— Я тебя сейчас урою, мелкий ушлёпок, — Серый подаётся вперёд, и глаза у него всё ещё прищуренные, подленькие.

— Сидеть! — вдруг восклицает Вторая Тварь и голос у него нечеловеческий: жуткий и пугающий рык. Серый немедленно откидывается назад.

— Мы предупреждали тебя, чтобы ты вёл себя тихо! — прикрикивает Первая, а ещё он называет Серёгу на ты.

— Что ж, коли ваш выбор окончательный, мы можем приступить к восстановлению бифуркационного дня, — говорит Первая Тварь уже спокойным голосом и поворачивается ко мне. — У вас будут какие-либо пожелания нам, господин Артём Бреус?

— Я… я… — и тут я смотрю на спящего Стёпку. Голова друга всё ещё покоится на груди, он спит безмятежно, как всегда. Такой вот Стёпка, какой он есть. — Оставьте его в том дне, когда его мама ещё была жива, — говорю, не отводя взгляда от сползших на кончик носа очков.

— Ваше желание учтётся, — кивает Первая Тварь.

— В свою очередь, запоминайте, — добавляет Вторая Тварь. — Выход из бифуркации находится в торговом комплексе Гроздь, между второй и третей кассами. Это обычная дверь служебного помещения. Успейте с Андреем войти в неё до восьми часов вечера, и вы покинете бифуркацию. На этом мы спешим откланяться. Огромное спасибо, что вернули нам Глобус Эфира. Вы нас больше никогда не увидите. Всего наилучшего.

Я начинаю плакать где-то на середине монолога, а когда Вторая Тварь заканчивает, я кричу:

— Стёпка! Прости! Это не я! Это Серёга тебя выбрал! Ты мой лучший друг! Пожалуйста, Стёпка, не проклинай меня!

А Стёпка безмятежно спит.

Его лицо — последнее, что я видел, проваливаясь в темноту.