Безвинная

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ИСПЫТАНИЕ НЮХАТЕЛЬНЫМ ТАБАКОМ, КУМКВАТАМИ И ЭКЗОРЦИЗМОМ

Ноги у Алексии совсем окоченели от холода, но по крайней мере теперь они были благопристойно прикрыты юбками, правда, грязными и прожженными кислотой. Леди Маккон вздохнула. Ее сейчас, вероятно, легко принять за цыганку: чемоданчик в пятнах, волосы растрепаны. Мадам Лефу тоже выглядела не лучшим образом: одежда забрызгана грязью, на шее болтаются очки. Ее цилиндр по-прежнему был примотан к голове длинным шарфом, а вот усы заметно перекосились. Один только Флут каким-то образом умудрялся сохранять совершенно пристойный вид в эти предрассветные часы, когда они крались (другого слова тут не подберешь) по узким переулкам Ниццы.

Ницца оказалась меньше Парижа, и в ней сразу чувствовался беззаботный дух приморского города. Однако мадам Лефу мрачно намекнула, что «итальянские волнения» десятилетней давности всё еще дают себя знать — хоть и скрыто, но неослабно, и это неутешительное обстоятельство придает атмосфере города оттенок тревоги, пусть чужестранцы и не всегда способны его уловить.

— Подумать только! Кто-то пытается утверждать, что Ницца — это Италия. Ха! — мадам Лефу пренебрежительно махнула рукой и посмотрела на Алексию так, будто подозревала ее в готовности отстаивать это порочное мнение. Следовало бы разубедить подругу. Но с ходу в голову не пришло ничего лучше, чем: «Наверняка в этом городе даже макарон приличных не найдешь».

Мадам Лефу прибавила шагу. Обойдя кучу валяющегося прямо на дороге тряпья, она увлекла беглецов за собой в темный переулок.

— Надеюсь, орнитоптер в целости и сохранности простоит там, где мы его бросили, пока не понадобится кому-то из вас, — леди Маккон попыталась сменить тему. Она шла за изобретательницей, приподняв юбки, чтобы избежать соприкосновения с кучей хлама подолом. Никакого смысла в таких предосторожностях уже не было, но привычка брала свое.

— Вероятно. Порох израсходован, и почти никто, кроме меня и Гюстава, не умеет управлять этим аппаратом. Я напишу ему и укажу место приземления. Да, прошу прощения за неудачную посадку.

— Вы хотите сказать — за неудавшуюся аварию?

— По крайней мере, мы сели на мягкую землю.

— Да, в утиных прудах обычно мягко. Вы хоть понимаете, что орнитоптер связан с птицами только названием? Это не повод обращаться с ним как с птицей.

— По крайней мере, он не взорвался.

Алексия остановилась.

— А, так он еще и взорваться мог? — Мадам Лефу пожала плечами — типично французская реакция, вызывающая раздражение. — Что ж, я думаю, ваш орнитоптер заслужил право носить собственное имя.

— Вот как? — переспросила изобретательница со смиренным видом.

— Да. «Грязная утка».

— Лё канар буэ? Очень забавно.

Флут тихонько фыркнул. Алексия сердито покосилась на него. Он-то как ухитрился нисколько не испачкаться?

Мадам Лефу привела их к маленькой двери, которая, по всей видимости, когда-то была окрашена в синий, затем в желтый, а позже в зеленый цвет — эта история горделиво отображалась в пятнах облупившейся краски. Француженка постучала — сначала тихонько, потом все громче и громче и, наконец, принялась лупить бедную дверь изо всех сил.

В ответ на этот шум где-то внутри зашлась в нескончаемом припадке истеричного лая собака какой-то карликовой породы.

Флут кивком головы указал на дверную ручку. Алексия внимательно вгляделась в нее в мерцающем свете факелов (очевидно, до газовых фонарей прогресс в Ницце еще не дошел). Ручка была медная и довольно простая на вид, если не считать того, что на ней был выгравирован едва различимый, почти стертый сотнями рук знак — крошечный кругленький осьминожек.

После долгого стука и лая дверь осторожно приоткрылась, и в ней показался маленький юркий человечек в ночной рубашке в красную и белую полоску и таком же колпаке, с полусонным, полуиспуганным лицом. У его голых лодыжек возбужденно скакала какая-то метелка на четырех ножках. Алексию, после ее недавнего опыта общения с французами, очень удивило, что у мужчины не было усов. Вот у метелки они были. Может, в Ницце усы больше в обычае у собак?

Однако удивление леди Маккон испарилось, когда человечек заговорил не по-французски, а по-немецки.

Увидев после своей отрывистой фразы недоумевающее выражение на всех трех лицах, он пригляделся к одежде гостей, к их манере держаться и проговорил по-английски, хотя и с сильным акцентом:

— Та?

Метелка выскочила через приоткрытую дверь, бросилась на мадам Лефу и вцепилась ей в штанину. Алексия могла лишь недоумевать, чем сумели так оскорбить это животное превосходные шерстяные брюки изобретательницы.

— Месье Ланге-Вильсдорф? — мадам Лефу пыталась деликатно стряхнуть собачонку.

— А кто желает его видеть?

— Я Лефу. Мы переписывались несколько месяцев. Мистер Алгонкин Шримпдитл рекомендовал мне встретиться с вами.

— Я думал, что вы… э-э-э… принадлежите к женскому полу? — джентльмен подозрительно покосился на мадам Лефу.

Мадам Лефу подмигнула ему и сняла цилиндр.

— Так и есть.

— Пош, брысь! — прикрикнул немец на крошечную собачонку.

— Месье Ланге-Вильсдорф, — пояснила мадам Лефу Алексии и Флуту, — довольно известный специалист в области биологического анализа. У него имеются некоторые специфические познания, которые могут представлять большой интерес для вас, Алексия.

Немец приоткрыл дверь и вытянул шею, стараясь разглядеть за спиной мадам Лефу дрожащую от холода Алексию.

— Алексия? — он пристально вгляделся в ее лицо в слабом свете уличного фонаря. — Неужели та самая Алексия Таработти, женская особь?..

— А это хорошо или плохо? — леди Маккон, которая носила это имя в девичестве (и подумывала вернуться к нему), несколько пугала перспектива вести долгие беседы с мужчиной, одетым во фланелевую ночную рубашку в красно-белую полоску, стоя на пороге холодной ночной порой.

Изобретательница торжественно произнесла:

— Да, та самая Алексия Таработти.

— Не верю своим глазам! Женская особь — у дверей моего дома? Это правда? — человечек распахнул дверь настежь, выбежал наружу, проскочил мимо мадам Лефу и, с жаром схватив Алексию за руку, восторженно затряс ее в знак приветствия, как это принято у американцев. Собака, почуяв новую угрозу, выпустила штанину мадам Лефу и затявкала на леди Маккон.

Та, не очень понимая, стоит ли радоваться, когда тебя называют особью и смотрят почти что с алчностью, ухватила поудобнее парасоль свободной рукой.

— На вашем месте я не стала бы пробовать, мохнатый джентльмен, — сказала она псу. — С моих юбок на сегодня хватит.

Четвероногая метелка, видимо, передумала нападать и принялась скакать вверх-вниз на одном месте. Все четыре лапы у нее при этом оставались странно прямыми.

— Входите же, входите! Величайшее чудо века — здесь, у меня на пороге! Это просто — как это говорится? — фантастично, да, фантастично!

Маленький человечек вдруг прервал свои восторженные восклицания: он только сейчас заметил Флута, молча и неподвижно стоявшего в стороне.

— А это кто?

— Э-э-э… это мистер Флут, мой личный секретарь, — Алексия перестала сверлить взглядом пса, спеша ответить за Флута.

Господин Ланге-Вильсдорф выпустил руку Алексии и неторопливо подошел к бывшему дворецкому. Теперь немецкий джентльмен стоял в ночной рубашке посреди улицы, но, кажется, даже не замечал своей оплошности. Алексия решила, что, поскольку она сама лишь недавно демонстрировала свои панталоны половине Франции, у нее нет права возмущаться.

— В самом деле? И только? Вы уверены? — господин Ланге-Вильсдорф зацепил согнутым пальцем галстук и ворот рубашки Флута и потянул вниз, ища следы на шее.

Собачонка зарычала и набросилась на сапог Флута.

— Вы не возражаете, сэр?

Вид у Флута был явно обиженный. Алексия не знала, кто его раздражает больше — человек или его пес. Камердинер ее отца не выносил ни мятых воротничков, ни мокрой обуви.

Не обнаружив ничего компрометирующего, немец наконец перестал терзать Флута своими вульгарными манерами. Он вновь схватил Алексию за руку и буквально втащил в свой крошечный домик. Остальных жестом пригласил следовать за ним, еще раз окинув Флута подозрительным взглядом. Пес сопровождал их.

— Как вы понимаете, при обычных обстоятельствах я бы не стал этого делать. Мужчина, да еще в такой поздний час… От этих англичан никогда не знаешь, чего ждать. Но в этот раз уж ладно. Хотя до меня доходили ужасные, ужасные слухи о вас, юная мисс, — немец приподнял подбородок и попытался взглянуть на Алексию сверху вниз, словно какая-нибудь недовольная тетушка. Это вышло у него крайне неуклюже: во-первых, он не был тетушкой, а во-вторых, и ростом был как минимум на голову ниже. — Слышал, вы вышли замуж за оборотня. Та? Запредельная — и вдруг такое. Весьма неудачный выбор для женской особи.

— В самом деле? — Алексии удалось вставить только эти три слова: ведя их в захламленную маленькую гостиную, господин Ланге-Вильсдорф продолжал говорить без малейшей паузы, даже не переводя дыхание.

— Ну что ж, все мы совершаем ошибки.

— Это слабо сказано, — пробормотала Алексия, ощущая странную ноющую боль утраты.

Мадам Лефу принялась с любопытством осматривать комнату. Флут занял привычное для себя место у двери.

Псина, устав бесноваться, свернулась клубочком перед холодным камином. В этой позе она, пожалуй, еще сильнее напоминала какую-то принадлежность для уборки.

У двери висел шнурок звонка, и человечек стал дергать за него — вначале осторожно, а потом с такой энергией, будто в большой колокол бил.

— Уверен, вы не откажетесь от чая. Англичане никогда не отказываются от чая. Присаживайтесь, присаживайтесь.

Мадам Лефу с Алексией сели. Флут — нет.

Хозяин дома проворно подошел к маленькому столику и достал из ящика небольшую шкатулку.

— Нюхательный табак? — он откинул крышку и жестом предложил всем по очереди. Все отказались. Однако отказ Флута немец, очевидно, не хотел принимать. — Нет-нет, я настаиваю.

— Не имею такой привычки, сэр, — возразил Флут.

— Право же, я настаиваю.

Глаза у господина Ланге-Вильсдорфа вдруг стали ледяными.

Бывший дворецкий пожал плечами, взял щепотку табака и осторожно вдохнул.

Немец, не отрывая глаз, пристально наблюдал за ним. Видя, что Флут не проявляет никакой особенной реакции, человечек кивнул сам себе и убрал табакерку.

В комнату вошел встрепанный слуга.

Собачонка проснулась и, хотя наверняка была давным-давно знакома со всем домашним персоналом, набросилась на беднягу с такой яростью, словно тот представлял серьезную угрозу для безопасности всего мира.

— Миньон, у нас гости. Принесите сейчас же чайник «эрл грея» и несколько круассанов. Запомните — «эрл грея». И корзинку кумкватов. Слава богу, у нас есть кумкваты, — немец вновь прищурил глаза на Флута, словно хотел сказать: «Я с вами еще не закончил, молодой человек». Но тот, будучи на деле намного старше хозяина домишки, остался совершенно невозмутим. — Что ж, это восхитительно, да, восхитительно. Алексия Таработти здесь, в моем доме! — господин Ланге-Вильсдорф снял ночной колпак и коротко раскланялся. Под колпаком обнаружились пугающе огромные уши — казалось, они принадлежат какой-то другой голове. — Я никогда не встречал вашего отца, но подробно изучил его родословную. Первый из семи поколений, кто произвел на свет женщину-бездушную, та! Женская особь — это настоящее чудо, как многие утверждали, — он кивнул самому себе. — У меня, разумеется, есть своя теория, которая объясняет это скрещиванием за пределами Италии. Блестящий выбор сделал ваш отец, та? Приток свежей английской крови.

Алексия с трудом верила своим ушам. Можно подумать, она появилась на свет в результате какого-то опыта по разведению породистых лошадей!

— Я бы попросила…

— Господин Ланге-Вильсдорф уже много лет изучает запредельных, — вмешалась мадам Лефу.

— Было трудно, та, очень, очень трудно найти живую особь. Небольшие разногласия с церковью, понимаете ли.

— Прошу прощения? — Алексия сдержала свой гнев: любопытство оказалось сильнее. Этот ученый тип действительно мог что-то знать.

Немец покраснел и затеребил обеими руками свой ночной колпак.

— Некоторые — как это говорится? — осложнения. Пришлось переехать во Францию и оставить большую часть исследований. Фарс!

Алексия перевела взгляд на мадам Лефу, ожидая пояснений.

— Его отлучили от церкви, — серьезным, приглушенным голосом отозвалась изобретательница.

Немец покраснел еще сильнее.

— А, так вы слышали об этом?

Мадам Лефу пожала плечами:

— Вы же знаете, как быстро расходятся слухи в Ордене.

Ответом ей был вздох.

— Что ж, как бы то ни было, вы привезли ко мне эту замечательную гостью. Живую женщину-запредельную! Вы ведь позволите мне задать вам несколько вопросов, юная леди, та? И, может быть, провести пару исследований?

В дверь постучали, и вошел слуга, неся поднос с чаем.

Господин Ланге-Вильсдорф взял поднос и, махнув слуге рукой, чтобы тот вышел, стал разливать крепкий чай, благоухающий бергамотом. Алексия не очень любила «эрл грей»; в Лондоне он давно вышел из моды, и его никогда не подавали ни в одном из заведений, где она бывала, вероятно, потому, что вампиры цитрусовые не жаловали. Должно быть, именно поэтому, догадалась Алексия, немец теперь настойчиво совал чашку чая вместе с кучкой кумкватов хмурому Флуту.

— Нюхательный табак!

Все посмотрели на Алексию.

— А, так вы решили попробовать, та, женская особь?

— Нет. Просто догадалась. Вы заставили Флута понюхать табак, чтобы убедиться, что он не оборотень. Оборотни не выносят табак. А теперь с помощью «эрл грея» и кумкватов хотите выяснить, не вампир ли он. — Бывший дворецкий приподнял бровь, взял кумкват, сунул его в рот и принялся методично жевать. — Вы ведь понимаете, господин Ланге-Вильсдорф, что вампиры вполне способны есть цитрусовые? Они просто не любят.

— Та, разумеется, мне это отлично известно. Но это хорошая — как это говорится? — первоначальная проверка. Пока солнце не взошло.

Флут вздохнул:

— Уверяю вас, сэр, я не обладаю никакими сверхъестественными способностями.

Алексия хихикнула. Лицо у бедного Флута было вконец разобиженное.

Кажется, маленький немец не готов был удовлетвориться одними словесными заверениями. Он настороженно следил за Флутом и бдительно поглядывал на вазочку с кумкватами. Может, намеревался использовать их в качестве метательного оружия?

— Конечно, вы все равно можете оказаться клавигером или каким-нибудь там трутнем.

Флут досадливо вздохнул.

— Вы ведь уже убедились в отсутствии укусов, — заметила Алексия.

— Отсутствие следов нельзя считать неопровержимым доказательством, тем более что он может быть и клавигером. В конце концов, вы сами вышли замуж за оборотня.

У Флута сделалось такое лицо, словно его никогда в жизни так не оскорбляли. Алексия, которую все еще коробило прозвище «женская особь», вполне его понимала.

Молниеносные смены настроения, кажется, были одним из симптомов паранойи хозяина домика. Он вдруг взглянул с подозрением и на Алексию.

— Проверка, — пробормотал он себе под нос. — Вы же понимаете, та? Конечно, понимаете. Должен проверить и вас тоже. Ах, если бы у меня был мой прибор! Тут у меня некоторое затруднение с полтергейстом. Что вы скажете об экзорцизме? Для женской особи это должно быть совсем не трудно, — он бросил взгляд на маленькое окошко в одной из стен комнаты. Шторы были широко раздвинуты, и в них виднелось быстро розовеющее небо. — До рассвета?

Алексия вздохнула:

— А это не может подождать до завтрашнего вечера? Я почти всю ночь провела в дороге. Если это можно так назвать.

Человечек поморщился, однако намека, который сразу понял бы любой гостеприимный хозяин, не уловил.

— И в самом деле, господин Ланге-Вильсдорф, мы же только что вошли, — упрекнула его мадам Лефу.

— Ох, ну пошли, — Алексия отодвинула чашку — чай все равно невкусный — и половинку круассана, напротив, восхитительного. Если, чтобы добиться проку от этого странного человечка, нужно завоевать его полное доверие, ладно, она готова. С тяжелым вздохом, вновь ощутив злость на мужа, леди Маккон поднялась из-за стола. Она еще не до конца понимала, каким образом в этой последней неприятности виноват досточтимый лорд, однако винила в этом именно его, как и во всем остальном.

Пош первым пролетел несколько лестничных пролетов, ведущих в тесный подвал, не переставая лаять с совершенно неуместным энтузиазмом. Господин Ланге-Вильсдорф, очевидно, не замечал этого шума. Алексии пришлось смириться. Видимо, это животное так устроено: если глаза открыты, тут же открывается и пасть.

— Вы, должно быть, считаете, что это ужасно негостеприимно с моей стороны, та? — немец произнес это с видом человека, озабоченного лишь нормами этикета, а никак не угрызениями совести.

Алексия не нашлась, что ответить, поскольку, в сущности, это была чистая правда. Любой порядочный хозяин давно уложил бы их в постели, не разбирая, сверхъестественные перед ним или нет. Ни один истинный джентльмен не станет настаивать на том, чтобы его гостья совершала обряд экзорцизма, не разместив ее вначале в комнате со всеми удобствами и даже не дав ей как следует поесть. Она молча стиснула ручку парасоля и стала спускаться следом за немцем и его беснующимся псом в утробу тесного и грязного дома. Мадам Лефу и Флут, видимо, решили, что их присутствие будет лишним, и остались наверху, в гостиной — потягивать мерзкий чай, и, вероятнее всего, уничтожать превосходные круассаны. Предатели!

Подвал оказался мрачным во всех смыслах, как и полагается подвалу, и в нем, как и говорил господин Ланге-Вильсдорф, обитал призрак в последней, мучительной стадии фазы полтергейста.

Сквозь собачий лай слышались прерывистые, леденящие кровь стоны повторной предсмертной агонии. Мало того — полтергейст уже распался на части. Алексия терпеть не могла беспорядка, а этот призрак, утративший почти всякую способность к сохранению формы, был просто воплощением хаоса. По темному, затхлому пространству подвала плавали бледные клочья разрозненных частей тела — тут локоть, там бровь… Алексия содрогнулась и тихонько взвизгнула, увидев одинокое глазное яблоко — оно глядело на нее с верхней полки винного стеллажа без всяких проблесков разума. Ко всему прочему в погребе стоял отвратительный запах формальдегида и гниющей плоти.

— Право же, господин Ланге-Вильсдорф, — холодно и крайне неодобрительно обронила леди Маккон, — вы могли бы позаботиться об этой злосчастной душе несколько недель назад, а не доводить ее до такого состояния.

Немец пренебрежительно закатил глаза.

— Напротив, женская особь, я арендовал этот дом именно из-за призрака. Мне давно хотелось сделать точную запись наблюдений за стадиями дезанимации хомо анимус. После того как у меня возникли сложности с Ватиканом, я обратился к изучению призраков. И только наблюдая за этим экземпляром, я написал три статьи. Сейчас от него и впрямь мало что осталось. Слуги отказываются сюда заходить. То и дело приходится самому спускаться за вином.

Алексия едва успела уклониться от парящего в воздухе уха, чтобы не пройти сквозь него.

— Это, должно быть, ужасно утомительно.

— Но принесло свою пользу. Я полагаю, что остатки анимуса уносятся эфирными вихрями, когда связи начинают ослабевать. Думаю, моя работа подтвердила эту гипотезу.

— Вы хотите сказать, душа перемещается в эфире и, когда тело разлагается, она тоже распадается? Как кусок сахара в чае?

— Та. Чем еще можно объяснить беспорядочное парение в воздухе разрозненных бестелесных частей? Я и труп откопал — вот здесь.

И в самом деле — в углу подвала зияла яма, а в ней лежал распадающийся на части скелет девочки.

— Что же случилось с этой бедняжкой?

— Ничего особенного. Я успел получить от нее все необходимые сведения, прежде чем она сошла с ума. Ее родителям оказалось не по карману место на кладбище, — немец прищелкнул языком и укоризненно покачал головой. — Когда выяснилось, что у нее избыток души и она стала призраком, родные были рады тому, что их дитя снова с ними. К несчастью, все они вскоре умерли от холеры, а ее оставили радовать новых жильцов. До тех пор, пока здесь не поселился я.

Алексия оглянулась на парящие в воздухе белые клочки. Прямо на нее плыл ноготь с пальца ноги. И не только — все оставшиеся части тела потихоньку слетались в ее сторону, как вода стекает в канализацию. Это было жутко и тревожно. И все же запредельная колебалась. Ее желудок, как и располагавшаяся неподалеку от него «неприятность», протестующе сжимался от запаха тлена и от ясного понимания, что ей сейчас придется сделать. Задержав дыхание, Алексия присела на корточки у могилы. Яма была вырыта прямо в земляном полу подвала — значит, никаких попыток сохранить тело для сверхъестественного долголетия не предпринималось до тех пор, пока не появился немец. Этому ребенку совсем недолго довелось побыть настоящим призраком, прежде чем его начало поглощать безумие разлагающейся плоти. Это было жестоко.

Теперь от девочки остался лишь жалкий скелетик, источенный червями и покрытый плесенью. Алексия осторожно сняла перчатку и протянула руку. Высмотрев, как ей показалось, лучше всего сохранившееся место на детском черепе, она дотронулась до него один раз. Кость оказалась неожиданно мягкой и легко подалась под пальцем, словно мокрый бисквитный торт.

— Фу! — Алексия с отвращением отдернула руку.

Слабо светящиеся клочья частей призрака, плававшие по всему подвалу, мгновенно исчезли, словно растворившись в затхлом воздухе: прикосновение запредельной разорвало последние связи тела с душой.

Немец озирался, приоткрыв рот. Даже псина наконец перестала гавкать.

— И всё?

Алексия кивнула и несколько раз вытерла палец о подол платья. Встала.

— Но я даже блокнот не успел достать! Как это говорится? Упустил возможность.

— Дело сделано.

— Замечательно. До сих пор мне ни разу не приходилось наблюдать, как запредельный убивает призрака. Весьма необычное зрелище. Что ж, это подтверждает, что вы на самом деле та, кем себя называете, женская особь. Мои поздравления.

«Можно подумать, я выиграла какой-то приз!» Алексия приподняла брови, однако человечек, судя по всему, этого не заметил. Тогда она решительно двинулась обратно по лестнице.

Немец торопливо засеменил за ней.

— Замечательно, поистине замечательно. Идеальный сеанс экзорцизма. Только запредельный может сделать такое одним прикосновением! Я, разумеется, читал об этом, но увидеть своими глазами, прямо перед собой!.. А вам не кажется, что в вашем случае последствия наступили скорее, чем от прикосновения мужских особей?

— Не знаю, никогда с ними не встречалась.

— Конечно, конечно. Та. Вы, запредельные, не можете дышать друг с другом одним воздухом.

Алексия вернулась в гостиную, где увидела, что мадам Лефу и Флут все же оставили для нее один круассан. Слава богу.

— Как прошло? — спросила француженка — вежливо, но несколько холодновато. Последний призрак, которого пришлось изгонять Алексии, был очень близким другом мадам Лефу.

— Как по маслу, — ответила Алексия, вспомнив размягчившиеся кости.

Мадам Лефу сморщила свой дерзко вздернутый носик:

— Можно себе представить.

Немец отошел и стал смотреть в окно, явно дожидаясь, когда солнце взойдет по-настоящему. Оно уже показалось над крышами, и Алексия с удовольствием отметила, что Ницца, пожалуй, все-таки немного почище Парижа. Пес носился по комнате, тявкая по очереди на всех гостей, словно то и дело забывал об их присутствии (возможно, так оно и было, учитывая очевидное отсутствие мозга у этого существа), а потом наконец в изнеможении повалился под диван и остался лежать там безжизненным помпоном.

Алексия доела круассан, не прикасаясь к нему испачканной рукой, а затем принялась терпеливо ждать, из последних сил надеясь, что им все же предложат постели. Ей казалось, что она не спала целую вечность. Тело начинало деревенеть от усталости. Мадам Лефу, судя по всему, ощущала то же самое: она даже задремала. Ее подбородок упирался в узел галстука. Цилиндр, все еще обмотанный шарфом месье Труве, съехал на лоб. Даже у Флута плечи слегка поникли.

Первые лучи солнца скользнули по подоконнику и осветили комнату. Господин Ланге-Вильсдорф с жадным нетерпением глядел, как свет падает на штанину Флута. Но бывший дворецкий не выбежал с криком из комнаты, охваченный пламенем, и маленький немец расслабился — пожалуй, в первый раз с тех пор, как они постучались к нему в дверь.

Поскольку предложения пройти в спальню по-прежнему не поступало, Алексия набрала в грудь воздуха и взглянула хозяину дома прямо в лицо.

— Господин Ланге-Вильсдорф, к чему все эти проверки и испытания? Вы что, настолько глубоко верующий? Мне кажется, это как-то странно для члена Ордена медного осьминога.

Заслышав откровенную речь подруги, мадам Лефу приоткрыла веки и, одним изящным пальцем вернув цилиндр на подобающее ему место, с интересом посмотрела на маленького немца.

— Возможно, возможно. Мои исследования касаются деликатных и даже опасных материй. Если я должен вам довериться или оказать помощь, мне важно, жизненно важно, чтобы среди вас не было — как это говорится? — нежити.

Алексия поморщилась. Мадам Лефу резко выпрямилась, словно сон с нее вдруг слетел. Слово «нежить» не принято было открыто произносить в приличном обществе. Оборотни, вампиры и даже новоиспеченные призраки по понятным причинам выражали недовольство, когда их так называли. Как, впрочем, и сама Алексия, заслышав «душесоска» от очередного кровососа. Это считалось, попросту говоря, вульгарным.

— Это довольно грубое выражение, господин Ланге-Вильсдорф, согласитесь?

— В самом деле? Ох уж эти англичане с их привычкой придираться к словам.

— Но «нежить» — это, безусловно, неприемлемо.

Глаза у немца стали суровыми, непроницаемыми.

— Я бы сказал, это зависит от того, что мы называем жизнью. Та? Результаты моих текущих исследований позволяют предположить, что «нежить» — определение самое подходящее.

Изобретательница усмехнулась. На щеках у нее появились ямочки. Алексия не знала, как им это удалось, но выглядели они довольно натурально.

— Это пока вам так кажется.

Господин Ланге-Вильсдорф заинтересованно склонил голову набок:

— Вам известно что-то о предмете моих исследований, мадам Лефу?

— Вы ведь знаете, что леди Маккон вышла замуж за оборотня?

Кивок.

— Думаю, вам лучше рассказать ему о том, что случилось, Алексия.

Поморщившись, леди Маккон поинтересовалась у подруги:

— Он может быть чем-то полезен?

— Его с большим основанием, нежели кого-то другого в Ордене медного осьминога, можно назвать специалистом по запредельным. Возможно, тамплиеры знают больше, но так это или нет, неизвестно.

Алексия кивнула. Она взвесила все за и против и наконец решила, что риск оправдан.

— Я беременна, господин Ланге-Вильсдорф.

Немец взглянул на нее с жадным любопытством.

— Мои поздравления и соболезнования. Вы, конечно, не сможете — как это говорится? — доносить беременность до срока. В исторических документах нет ни единого упоминания о запредельной, которой бы это удалось. Разумеется, это весьма огорчительно для тамплиеров с их программой разведения, но… — он умолк, заметив улыбку мадам Лефу.

— Вы на что-то намекаете? Нет, не может быть. Она беременна от оборотня?

Алексия и мадам Лефу кивнули.

Немец оторвался от окна, подошел и сел рядом с Алексией. Слишком близко. Его глаза ощупывали ее лицо жестким, алчным взглядом.

— А вы не пытаетесь таким образом прикрыть некоторую свою — как у вас, англичан, говорят — нескромность?

Алексия ужасно устала от этих игр. Она одарила немца взглядом горгоны Медузы, давая понять, что следующий, кто хотя бы намекнет на ее супружескую неверность, испытает на себе худшее из того, на что способен ее парасоль. Надежда на понимание, которого следовало ожидать, если этот ученый действительно что-то знает, угасла, и ответ прозвучал холодно и зло:

— Может, вы все же допустите, что я говорю правду, и мы оставим вас теоретизировать по этому поводу, а сами наконец удалимся отдыхать?

— Конечно, конечно! Вы же беременны; вам непременно нужно спать. Только представить себе: запредельная, беременная от сверхъестественного! Я должен изучить материалы. Пытался ли кто-нибудь проделать такое прежде? Тамплиерам и в голову никогда не приходило скрещивать оборотня с бездушной. Одна только мысль об этом… Та, невероятно! В конце концов, с научной точки зрения, вы — полные противоположности, несущие друг другу смерть. Поскольку самки обоих видов редки, это может объяснить отсутствие документальных подтверждений. Но если вы говорите правду, то какое же это чудо, какая сказочная мерзость!

Алексия громко откашлялась, положив одну руку на живот, а другую на парасоль. Она сама могла называть это дитя «неудобством», могла временами даже ненавидеть его, но не этому коротышке-немцу с дурным вкусом в выборе домашних животных называть его мерзостью!

— Прошу прощения!..

Мадам Лефу уловила в голосе Алексии зловещие нотки, вскочила и, схватив подругу за руку, попыталась утащить ее из комнаты.

Господин Ланге-Вильсдорф выхватил блокнот и, не обращая внимания на гнев запредельной, что-то застрочил, то и дело бормоча себе под нос.

— Мы сами найдем комнаты для гостей, хорошо? — предложила француженка, перекрывая сердитое ворчание Алексии.

Господин Ланге-Вильсдорф пренебрежительно отмахнулся ручкой-стилографом, не отрываясь от своего занятия.

Леди Маккон вновь обрела голос:

— Можно, я просто стукну его разок? Легонько так, по голове? Он навряд ли и заметит.

Флут приподнял бровь и подхватил свою хозяйку под локоть, чтобы помочь мадам Лефу вывести ее из комнаты.

— Пора в постель, мадам.

— Ну хорошо, — уступила Алексия, — если вы настаиваете… — она посмотрела на мадам изобретательницу. — Надеюсь, вы не заблуждаетесь насчет феноменальных познаний этого… экземпляра.

— О… — вновь появились ямочки. — Думаю, он вас еще удивит.

— Например, угостит зеленой жабой с тостами?

— Возможно, он сумеет доказать, что вы правы. Что лорд Маккон — отец вашего ребенка.

— Это единственное, что могло бы его как-то оправдать. «Женская особь», вы подумайте! Звучит так, будто он собирается вскрыть меня ланцетом.

Когда наутро Алексия наконец спустилась к завтраку, только что миновал полдень и утро, собственно, уже закончилось. Мадам Лефу с Флутом сидели за маленьким обеденным столом, и немецкий ученый вместе с ними. Последний был целиком погружен в какие-то записи — что за безобразное поведение за столом! Немец прямо-таки дрожал от возбуждения, почти как его пес-метелка.

Теперь, днем, и немец, и его животное выглядели чуть более подобающе. Алексия даже немного удивилась. Она почти ожидала снова увидеть господина Ланге-Вильсдорфа в полосатой ночной рубашке, однако тот принял вполне респектабельный вид, нарядившись в твидовый пиджак и коричневые брюки. Галстука, к видимому разочарованию Флута, на немце не было. Однако Алексию это, пожалуй, не очень шокировало. В конце концов, от иностранцев, у которых галстуки и шейные платки вызывают подозрение, поскольку затрудняют распознавание трутней, можно ожидать некоторой эксцентричности в одежде. Пош тоже облачился в твид: на шее у него была завязана пышным узлом длинная твидовая лента. Ага, подумала Алексия, вот и галстук! Животное предсказуемо встретило появление леди Маккон залпом бешеного лая.

Алексия уселась за стол, не дожидаясь приглашения хозяина, и, поскольку тот не обращал на нее никакого внимания, стала накладывать себе еду. Сегодня «маленькое неудобство» против еды ничего не имело. Вот треклятое создание — само не знает, чего хочет! Мадам Лефу приветствовала Алексию ласковой улыбкой, а Флут легким кивком.

— Сэр, — обратилась леди Маккон к хозяину.

— Добрый день, женская особь, — маленький немец не поднял глаз от раскрытой книги и блокнота, в который как раз записывал какую-то сложную формулу.

Алексия нахмурилась.

Что ни говори о господине Ланге-Вильсдорфе (а после его слов про «мерзость» Алексия, безусловно, хотела бы высказаться в крайне негативном ключе), стол у него оказался вполне приличным. Предложенный обед оказался хоть и легким, но вкусным: жареные сезонные овощи, холодная домашняя птица, хлеб — мягкий, но с хрустящей корочкой — и всевозможные булочки из слоеного теста. Алексия извлекла из своего дипломатического чемоданчика немного драгоценного чая, подаренного Айви и пережившего путешествие намного лучше, чем всё остальное, считая и ее спутников. Кроме того, после минутного размышления она на всякий случай переложила в кошелек немного денег, частично опустошив один из потайных кармашков парасоля, а потом приступила к чаепитию. К счастью, молоко оставалось универсальным продуктом для всех культур, и чай с ним вышел таким же восхитительным, как в Англии. Это вызвало у Алексии настолько острый приступ тоски по дому, что после первого глотка она несколько минут сидела молча.

Мадам Лефу заметила необычную для подруги неразговорчивость и мягко положила ей руку на плечо со словами:

— Вы хорошо себя чувствуете, моя дорогая?

Алексия слегка вздрогнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются совершенно неуместные слезы. В ее-то годы! Казалось, очень много времени прошло с тех пор, как кто-то дотрагивался до нее с искренней теплотой. В доме Лунтвиллов все нежности сводились к воздушным поцелуям и поглаживаниям кончиками пальцев по голове, да и то в раннем детстве. И когда в ее жизнь вошел Коналл, она стала привыкать к физической близости. Муж наслаждался этой близостью безмерно и готов был предаваться ей при любой возможности. Мадам Лефу подобной напористостью не отличалась, но она была француженкой и, очевидно, считала, что словесное утешение непременно должно сопровождаться успокаивающей лаской. Алексия прильнула к ней. Лежащая на плече рука была маленькой, мозолистой, и пахло от мадам Лефу не полевыми травами, а ванилью и машинным маслом, но что ж — богатому как хочется, бедному как можется.

— Да пустяки. Просто напомнило о доме, — Алексия отпила еще один глоток чая.

Хозяин дома взглянул на нее с любопытством.

— Он плохо с вами обращался? Ваш муж-оборотень.

— В общем, нет, — уклончиво ответила Алексия. У нее не было привычки обсуждать личные дела с малознакомыми немцами.

— Оборотни, та. Трудные создания. Всё, что остается у них от души, — склонность к насилию и эмоциональность. Чудо, что вам, англичанам, удалось интегрировать их в общество.

Алексия пожала плечами.

— У меня сложилось впечатление, что с вампирами справиться труднее.

— Вот как?

Алексия, чувствуя, что, пожалуй, сболтнула лишнее, попыталась подобрать осторожную формулировку.

— Вы же знаете, какие бывают вампиры — нос кверху, «я старше, мне лучше знать», — она помолчала. — Нет, думаю, вы их не знаете, верно?

— М-м-м… Я бы сказал, что все-таки с оборотнями хлопот больше. То они в армию втираются, то женятся на обычных людях.

— Что ж, у моего характер и впрямь оказался не из легких. Но, правду сказать, до последнего времени мы с ним превосходно уживались, — Алексия с болью призналась себе, что «превосходно уживались» — это, пожалуй, очень слабо сказано. Коналл был образцовым мужем — при всей своей медвежьей ворчливости. Нежный, когда надо, и грубый до тех пор, пока нежность вновь не понадобится. При этом воспоминании Алексию пробрала едва заметная дрожь. А еще лорд был ужасно шумным, сердитым и чересчур свирепо ее опекал, но при этом души в ней не чаял. Далеко не сразу она сумела поверить, что достойна той пылкой любви, какую он ей дарил. Тем более жестоким оказалось разочарование, когда эту любовь у нее так несправедливо отняли.

— Разве не вернее всего судить по результатам? — мадам Лефу, самым решительным образом настроенная против альфы стаи Вулси, с тех пор как он выгнал Алексию из дома, воинственно вскинула голову.

Алексия поморщилась.

— Это слова настоящего ученого.

— Вы ведь не сможете простить его после того, что он сделал? — подруга, кажется, приготовилась отчитать Алексию.

Господин Ланге-Вильсдорф оторвался от писанины.

— Выгнал из дома? Он что же, думает, ребенок не от него?

— Ни один ревун никогда не пел о ребенке от оборотня, — Алексии самой не верилось, что она защищает своего мужа. — И любви ко мне, очевидно, оказалось недостаточно, чтобы его переубедить. Он даже не дал мне оправдаться.

Немец покачал головой.

— Вот они, оборотни. Эмоции и насилие, та? — он решительно отложил стилограф и склонился над книгой и блокнотом. — Все утро я провел за изучением материалов. Имеющиеся у меня записи, на первый взгляд, подтверждают мнение вашего мужа. Однако отсутствие зафиксированных случаев и других сведений — еще не доказательство. Существуют более древние записи.

— Записи, которые хранят вампиры? — предположила Алексия, вспомнив о «Вампирских эдиктах».

— Записи, которые хранят тамплиеры.

Флут едва заметно вздрогнул. Алексия подняла глаза: он бесстрастно жевал.

— Так вы считаете, тамплиеры могут что-то знать о том, как такое могло случиться? — она деликатно указала на свой живот.

— Та. Если такое случалось раньше, у них должны остаться записи.

В голове леди Маккон нарисовалась великолепная романтическая картина: как она войдет в кабинет Коналла, хлопнет на стол доказательства ее невиновности — и заставит его взять свои слова обратно!

— А какова ваша теория, месье Ланге-Вильсдорф? — спросила мадам Лефу.

— Думаю, что, если отказаться от концепции нежити, но продолжать работы над эфирным анализом состава души, я, возможно, сумею найти объяснение.

— А насколько это согласуется с принципами эпидермального контакта?

Немец взглянул на изобретательницу с уважительным удивлением.

— Вы и в самом деле знакомы с моими работами, мадам. Я думал, вы инженер по образованию?

На щеках мадам Лефу показались ямочки.

— Моя тетя — призрак, и бабушка тоже. Я чрезвычайно заинтересована в изучении феномена избытка души.

Отвратительная псина подбежала к Алексии и облаяла ее ноги, а затем вдобавок принялась жевать шнурок на ее ботинке. Алексия сняла с колен салфетку и украдкой скинула ее Пошу на голову. Животное пыталось выбраться из-под нее, но без особого успеха.

— Вы полагаете, что у вас тоже может быть избыток души? — немец, очевидно, не замечал, в каком затруднительном положении оказался его пес.

Француженка кивнула:

— Это кажется весьма вероятным.

Алексия задумалась, каково это — знать, что можешь закончить жизнь полтергейстом. Сама она умрет, не имея надежды ни на спасение, ни на бессмертие. У запредельных нет души, которая могла бы остаться либо на небесах, либо на земле в виде призрака.

— Тогда почему вы не ищете бессмертия — ведь вы теперь живете в Англии, где подобное варварство открыто поощряется? — скривил губы господин Ланге-Вильсдорф.

Мадам Лефу пожала плечами.

— Несмотря на мою манеру одеваться, я все-таки женщина и знаю, что мои шансы выжить после укуса оборотня, не говоря уже о кровопускании вампира, чрезвычайно малы. Кроме того, мне не хотелось бы потерять скромный талант изобретателя и большую часть своей души. Стать полностью зависимой от благосклонности стаи или роя? Нет, спасибо. И то, что мои родственники были призраками, еще не означает, что у меня тоже имеется избыток души. Все-таки я не настолько склонна к риску.

Мохнатая метелка успела обежать вокруг стола, но стряхнуть салфетку ей никак не удавалось. Алексия кашляла и звенела столовыми приборами, чтобы заглушить звук, с которым гадкое животное тыкалось головой во все подряд. Наконец, когда пес подбежал поближе к Флуту, тот нагнулся и освободил его от салфетки, бросив на хозяйку укоризненный взгляд.

Алексии никогда не приходило в голову спрашивать, но, если подумать, и в самом деле странно, что у изобретательницы такого уровня, как мадам Лефу, нет ни одного сверхъестественного покровителя. Француженка поддерживала хорошие деловые отношения с Вестминстерским роем и со стаей Вулси, но при этом имела дело также и с одиночками, и с отщепенцами, и с дневными людьми. Алексия догадывалась, что отказ изобретательницы от метаморфозы и от покровительства бессмертных вызван личными, а не практическими соображениями. Теперь же она невольно задумалась: а если бы ей самой с рождения предложили сделать выбор, она поступила бы как мадам Лефу или иначе?

На немца слова изобретательницы не произвели впечатления.

— Я бы предпочел услышать от вас доводы религиозного, а не этического характера, мадам Лефу.

— В таком случае, месье Ланге-Вильсдорф, я предпочту поступать так, как считаю нужным. Согласны?

— Если в результате в мире на одну сверхъестественную будет меньше, согласен.

— Право же — неужели непременно нужно говорить о политике во время еды? — вмешалась Алексия.

— Как бы то ни было, женская особь, давайте вернемся к нашему разговору.

Глаза маленького человечка, когда он устремил взгляд на Алексию, были довольно жесткими, и ее внезапно кольнула тревога.

— Ваша беременность — поразительный случай, как вы понимаете. До вчерашней ночи я мог поклясться, что вампиры и оборотни способны размножаться только с помощью метаморфозы. Та? Прикосновение запредельной не отменяет того факта, что сверхъестественный практически мертв. Оно делает их смертными, та, но не людьми, и, следовательно, никоим образом не может придать им способность к размножению естественным путем.

Алексия откусила кусочек фрукта.

— Очевидно, ваше утверждение ошибочно, сэр.

— Очевидно, женская особь. Поэтому я — как это говорится? — пересмотрел свою позицию. Существует один научно обоснованный довод в пользу вашего заявления. Известно, что и вампиры, и оборотни после метаморфозы по-прежнему занимаются… — человечек замялся, его бледное лицо залилось ярким румянцем, — тем, что люди делают в спальне.

— И если верить слухам, сверхъестественные в этом отношении весьма активны и склонны к экспериментам, — мадам Лефу многозначительно приподняла брови. Разумеется, только единственная француженка за столом и была способна вести непринужденную беседу на подобную тему. Алексия, Флут и господин Ланге-Вильсдорф явно испытывали мучительную неловкость и на короткий миг ощутили нечто вроде солидарности. Наконец маленький немец отважился заговорить вновь:

— Должна быть какая-то причина тому, что инстинкт деторождения не пропадает после метаморфозы. Однако ни в одной из моих книг не находится достаточно убедительных разъяснений по этому вопросу. Если бы оборотни действительно были нежитью, эта биологическая функция у них отмерла бы за ненадобностью.

— И какой же вывод отсюда можно сделать применительно к моему положению? — Алексия перестала есть, с искренним интересом прислушиваясь к словам немца.

— Представляется очевидным, что способность вашего мужа… э-э-э… производить упомянутое действо, даже будучи оборотнем, связана с инстинктивной потребностью оставить потомство традиционным способом. Современная наука говорит нам, что в таком случае вероятность появления этого потомства, пусть и бесконечно малая, все же существует. По всей видимости, с вами произошел именно такой бесконечно маловероятный случай. Основная проблема состоит, разумеется, в неизбежности выкидыша. — Алексия побледнела. — Сожалею, но обойти этот факт невозможно. Если работы тамплиеров по размножению запредельных и дали какой-то результат, то только один — они доказали: свойства запредельных передаются по наследству. И что они не могут дышать одним воздухом друг с другом. По сути, вы, женская особь, несовместимы с собственным ребенком.

Алексии как-то раз пришлось находиться в одном помещении с мумией запредельной; ей было знакомо то чувство беспокойства и отвращения, которое неизбежно должно было возникнуть у нее при встрече с подобными себе. Но плод, который она носила, таких чувств у нее пока что не вызывал.

— Мы с ребенком не дышим одним воздухом, — возразила она.

— Мы знаем, что способности запредельных связаны с физическим контактом. В записях тамплиеров об этом ясно сказано, я их хорошо помню. Все женские особи, над которыми экспериментировали на протяжении веков, либо были бесплодны, либо не могли выносить ребенка. Вопрос не в том, потеряете вы этот эмбрион или нет, вопрос — когда.

Алексия втянула воздух сквозь зубы. Она не ожидала, что окажется так больно. Не говоря уже о потере ребенка, это ведь будет означать, что и отчужденность, и жестокость Коналла ей тоже пришлось терпеть напрасно. Это так глупо, безнадежно и…

Мадам Лефу пришла ей на выручку.

— Но ведь это может быть необычный запредельный ребенок. Вы сами сказали — обычно беременность возникает в результате скрещивания запредельных с дневными людьми. А у ребенка Алексии отец — оборотень. Пусть ее прикосновение и делает его смертным, все же он не человек… не вполне человек, поскольку потерял большую часть своей души. Этот ребенок — совсем другой случай. Наверняка другой, — изобретательница повернулась к подруге, — ведь нет никакого сомнения: вампиры не стали бы пытаться убить ту, кто ожидает неизбежного выкидыша. В особенности английские вампиры.

Алексия вздохнула:

— В такие минуты мне хочется поговорить с мамой.

— Боже правый, мадам, это еще к чему? — возмутительное заявление Алексии вынудило Флута прервать молчание.

— Я могла бы просто послушать, что она скажет, и принять противоположную точку зрения.

Господин Ланге-Вильсдорф был не из тех, кого можно отвлечь историями семейных неурядиц.

— Вы не чувствовали тошноты или отвращения к той особи, что находится у вас внутри?

Алексия покачала головой.

Немец забормотал себе под нос:

— Вероятно, в моих расчетах есть какая-то ошибка. Возможно, эфирному обмену между матерью и ребенком в какой-то мере препятствует частичное сохранение души. Но почему же тогда в ребенке не сохраняется часть души отца, принадлежащего к дневному народу? Разные виды душ? — немец перечеркнул свои аккуратные заметки быстрым росчерком стилографа, перелистнул страницу и начал что-то писать заново.

Все молча смотрели на него. Аппетит у Алексии почти пропал. И вдруг немец остановился на полуслове и поднял на них широко раскрытые глаза: до него наконец дошел смысл последних слов мадам Лефу.

— Вампиры пытаются ее убить? Вы сказали, они пытались убить ее? Вот это существо, которое сидит за столом в моем доме?!

Мадам Лефу пожала плечами:

— Ну да, ее. Кого же еще?

— Но это означает, что они придут сюда. Они идут по ее следу. Сюда! Вампиры! Ненавижу вампиров! — господин Ланге-Вильсдорф звучно сплюнул на пол. — Грязные кровососы, орудия дьявола! Вы должны уйти. Вы все должны уйти сейчас же! Мне очень жаль, но я не могу позволить вам остаться при таких обстоятельствах. Даже ради научных изысканий.

— Но господин Ланге-Вильсдорф, кто же так обращается с товарищами по Ордену медного осьминога? Будьте благоразумны: сейчас ведь середина дня!

— Даже ради Ордена! — человечек вскочил с таким видом, будто готов был впасть в истерическое состояние, как его собака. — Вы должны уйти! Я дам вам продукты, деньги, контакты в Италии, но вы должны покинуть мой дом немедленно. Идите к тамплиерам. Они позаботятся о вас хотя бы потому, что вампиры хотят вашей смерти. У меня нет такой возможности. Это не в моих силах.

Алексия встала и только тут заметила, что Флут, почуяв надвигающуюся катастрофу, поскольку был именно Флутом и никем иным, неслышно ускользнул в гостевые комнаты. Там он, очевидно, успел собрать чемоданчик Алексии, захватить парасоль и верхнюю одежду и теперь терпеливо ждал в дверях. Бывший дворецкий, судя по его виду, нисколько не возражал против того, чтобы покинуть этот дом.