Безальтернативная реальность

Глава четвертая, в которой Володя и Феликс оказываются в парке на сходке поэтов-неформалов

– А вот мы и пришли!

В Москве-Эн стоял непривычно теплый для начала апреля чудесный весенний день. В небе уже достаточно высоко стояло солнце, по улицам весело колесили «Волги», «Москвичи» и «Жигули». Феликс засмотрелся на одного симпатичного «Жигуленка», чем-то напоминающего старую «девятку».

– Понравилась машинка? Ее наши советские люди изготовили. Можно сказать – с риском для жизни пересняли новейшие чертежи у итальяшек. Итальянцы, правда, сами предлагали эти чертежи, но – за деньги. А зачем нам платить деньги каким-то макаронникам? Достали чертежи бесплатно! А потом, методом комсомольской стройки за три года возвели огромные автозаводы в Ульяновске, Сталинграде и Тольятти.

– Автозаводы – сразу в трех городах?

– Да, ведь советским людям нужно очень много хороших и дешевых машин! Мы этих «жигуленков» – бывших ФИАТов – производим почти 2 миллиона штук в год.

– Ого! А по какой цене?!

– Достаточно дешевых, доступных практически каждому советскому человеку! Один такой «Жигуленок», на который ты посмотрел, стоит четыре с половиной тысячи рублей, и это при средней зарплате по стране в 200 рублей в месяц. Так что чуть больше чем за два года можно накопить на покупку машины – если, конечно, не есть, не пить, не курить…

– А как здесь с нарушениями правил дорожного движения? – спросил Феликс.

– Строго, – ответил собеседник. – Недавно в МВД был утвержден новый проект автодорожных правил: нарушил однажды – прокол в паспорте, нарушил во второй раз – второй прокол, а за третье нарушение в графу национальность записывается «еврей»… Кстати, директор одного из автозаводов в Тольятти – твой соплеменник, доктор наук Борис Березовский.

– А его первого зама, случайно, зовут не Бадри Патаркацишвили?

– Нет, зама зовут не Бадри! Ты, кстати, все время называл эту фамилию, когда был в каталепсии. А этот Патаркацишвили, он что, был твоим другом?

– Нет, просто знакомый, на демонстрации 7 ноября 1972 года познакомились.

– Вот ведь память у тебя! Помнишь, когда и с кем знакомился, причем более 35 лет назад. Ты для нас – просто клад! Кстати, мы про твоего Патаркацишвили тоже все узнали. Человек с таким именем и фамилией работал когда-то в Тбилиси, главным инженером суконно-камвольного комбината «Советская Грузия», но…

– Что значит – «но»?

– Попался на махинациях с левой продукцией и был в середине 80-ых годов приговорен к высшей мере наказания. Его родные подавали апелляцию в Верховный суд Союза, но суд не счел возможным смягчить меру для мошенника…

– Ну и ну…

– А теперь – сели! Сосредоточились! Слушаем! Внимательно слушаем! Кому я сказал – внимательно слушаем?! Ничего не пропускаем мимо ушей!

– А что случилось?

– Идиот! А ну, повтори, что сказал только что этот, в сером свитере, который шею вперед вытянул?

– Да это же – Андрей Вознесенский! Так он же из поколения шестидесятников. Ему сейчас лет этак под 70, а то и больше.

– Знаем мы пятидесятников, шестидесятников и прочих адвентистов седьмого дня.

– Нет, он – не религиозный сектант.

– Значит – просто жидовствующий… А где твои глаза – в заднице, что ли, или возраст человека определить не можешь? По-твоему, этому человеку – семьдесят лет?

– Знаю, что Вознесенский родился в начале 30-ых годов.

– Может быть, какой-то твой знакомый Вознесенский родился еще до начала Великой Отечественной, но я могу сказать тебе точно: вот этому типчику – а зовут его Василием Андриевским – чуть за 50.

– Если бы Вы, Володя, не назвали бы этого человека Андриевским, я бы мог наверняка поручиться, что это – великий поэт Андрей Вознесенский.

– Ишь ты, великий поэт Вознесенский! Никогда в жизни не слышал о таком! Пушкина читал, Лермонтова – тоже. О Тютчеве слышал. А вот о Вознесенском – ничего не знаю. Опять бредишь наяву, да? А вот Василий Андриевский – один из идеологов этих стиляг.

– И что же он такое сказал, этот Вознесенский? Тьфу, то есть Андриевский? Ну?

– Баранки гну! Для особо тупых товарищей еще раз повторяю:

Не верю я в твое

чувство к родному дому!

Нельзя любить свое

из ненависти к чужому!

– По-моему – совершенно правильно! – отреагировал Феликс, который всегда был неравнодушен к поэзии Вознесенского и не раз бывал на его творческих вечерах.

– Я тебе дам – «правильно»… Выходит, весь этот тлетворный Запад мы тоже обязаны любить, да? Хрен я этого стилягу выпущу в следующий раз в командировку на Запад!

– А что, вы его выпускали на Запад?

– Так там тащатся от этой его «поэзии» и бабки за подобные выступления платят бешеные, да еще и в инвалюте! А потом эти поэты, когда возвращаются из поездок на Запад в родной Союз, сдают всю валютную выручку в Минфин, получая взамен чеки валютных магазинов. Доходы от стихов этих стиляг очень большие…

– Что – такие же, как от экспорта энергоресурсов?

– Не твое дело, сколько Союз зарабатывает на продаже нефти и газа. Тем более, что продаем мы их только тем, кто себя хорошо ведет по отношению к Союзу. И вообще – не выступай здесь по вопросу о валютных поступлениях!

– И все-таки?

– Сразу видно, что ты – еврей. Любопытен – до невозможности! Не отвяжешься от тебя. Ладно, отвечу прямо, раз ты – уже наш кадр…

– Каким это образом Ваш кадр?

– Ну… Негласный сотрудник наших органов. Ты же писал и собственноручно подписывал заявление, – весело сказал Володя, похлопывая себя по карману.

– И все-таки – как же с доходами от диссидентов и от нефти?

– Ну, и въедливый же ты тип… Это они себя называют диссидентами. А на самом деле они – обычные фуфлометы! Что касается доходов, то они не совсем одинаковы, но сопоставимы…

– Не совсем понял…

– А тебе и не надо понимать! Нет, ты только послушай! Красиво, мерзавец, выражается!

– А что он сказал?

– Специально для тебя повторяю, что он сказал:

А за окнами стоят

Талые осины

Обнажено как талант -

Голая Россия…

Да, много еще у нас талантов осталось – все не перевелись. И главное – настоящий русский, не то, что этот жидок Бродский.

– А где этот Бродский?

– Хотели его нейтрализовать, как это сделали с отщепенцем Галичем – электрическим током хлопнуть в ванне, – но почему-то не удалось… Живет себе в Нью-Йорке, встречается с командированными в Америку советскими поэтами и тоскует по Союзу. А вот Солженицын и Зиновьев не так давно вернулись с Запада после выполнения нашего специального задания.

– Так у Вас они там выполняли спецзадание?

– А у тебя – нет? Советские граждане везде выполняют задание Родины, если это – наши люди, а не какие-нибудь отщепенцы…

В этот момент Феликс понял, что в этой реальности такой Солженицын никакой Нобелевской премии получить просто не смог бы…

– А про ГУЛАГ Солженицын у Вас писал?

– Мы попросили его во время длительной специальной командировки в США приоткрыть Западу некоторые особенности работы наших граждан, находящихся при исполнении специальных заданий в трудовых лагерях, размещенных по всей территории страны.

– И что дальше произошло после того, как ваш Солженицын написал «Архипелаг ГУЛАГ»?

– Какой еще ГУЛАГ? Откуда ты вообще взял это слово?

– Как откуда? Из творчества Солженицына.

– Ты что, совсем спятил? Знаменитая книга Александра… (забыл, как его по батюшке!) называлась – «По краю родному».

– Вот это да… – изумился в очередной раз Феликс, который, по всей логике вещей, уже давно должен был привыкнуть к тому, что в этой реальности ничему удивляться не следует.

– Когда Солженицын вернулся с Запада после 15-летней командировки, советское правительство наградило его Сталинской премией. Ведь написал он книгу просто мастерски. Даже сам товарищ Романов восторгался его очерками.

– Очерками?

– Да, путевыми заметками о трудовых лагерях Крайнего Севера и Сибири. Товарищ Романов даже заявил, что товарищ Солженицын очень напоминает ему товарища Горького – тот же стиль, тот же классовый подход.

– И что же, вашего Александра Солженицына тоже отравили, как Максима Горького? – попытался пошутить Феликс.

– Почему это – «вашего»? Товарищ Солженицын был умом, честью и совестью всей нашей эпохи, а значит, он таким должен остаться и в твоей памяти.

– Как это так – «был»? Неужели Солженицын умер?

– Не сам! Как ты предположил, так оно и произошло! – ответил на полном серьезе Володя. – Отравили, сволочи и гады! Как раз перед Новым годом… И умер товарищ Солженицын от яда после двухдневных мучений утром 1 января 2004 года, и не смогли лучшие врачи спасти его жизнь. Как ты думаешь, почему везде вот уже на протяжении почти четырех с половиной лет разыскивают тайных евреев? Потому что опять евреи напакостили – отомстили нашему русскому товарищу Солженицыну за его правдивую историческую книгу «200 лет вместе». Убили величайшего русского писателя! И причем в это дело оказались замешанными некоторые кремлевские врачи, оказавшиеся скрытыми евреями.

– И у Вас, значит, – опять «дело еврейских врачей»? – спросил подавленно Феликс.

– Почему «у Вас», идиот? Это у нас, в нашей родной советской стране появились безродные космополиты. Жаль, товарищ Сталин не успел их отправить в Биробиджан в 1953 году, так как тогда еврейские врачи уничтожили товарища Сталина. Ничего, товарищ Романов уже направил большинство из этих безродных космополитов «в дорогу дальнюю» на Дальний Восток, указанную еще товарищем Сталиным… А для остальных евреев, пока еще не выявленных, как я тебе уже сообщил, недавно создана новая еврейская автономия в самом центре Восточной Сибири. Будешь много выпендриваться – сразу попадешь туда! А потом – поминай как звали…

Феликс тотчас вдруг вспомнил, что он читал в 2002 году по поводу 50-летия расстрела участников Еврейского антифашистского комитета, и вновь ему стало не по себе. Что же еще может произойти в этой страшной, фантасмагорической реальности? Неужели в 21-ом веке может существовать ГУЛАГ, а пресловутые тройки опять вершат судьбы людей? Нет, это нонсенс, такого не может быть – протестовали все чувства Феликса. Но он осознавал, что толпа вновь сотворила себе ложных кумиров, и эти узурпаторы опять пытаются использовать народ как простую скотину… Хотя, впрочем, еще пророк Самуил в 11-ом веке до нашей эры предостерегал древних евреев от помазания Саула на царство, поскольку царская власть – это отнюдь не то, чего ищет свободолюбивый народ.

А Володя опять намекнул Феликсу, что пора прислушаться к тому, о чем вещает поэт, выступавший, несмотря на прохладу, в своем неизменном клетчатом пиджачишке из ткани букле.

А Вознесенский (то есть Андриевский – в этой реальности) тем временем проповедовал истину:

При этих словах Феликс поежился и пытался спрятаться, но Володя пресек его поползновения: «А не плевать ли нам на этого типчика и его вирши? Короче, ты слишком эмоционально подходишь к этой, так сказать, поэзии! Пойдем побыстрей отсюда!»