Без воздуха

Глава 1

Вот если у балерины, примы Мариинки и блестящего флотского офицера родится сын, как вы думаете, какая судьба его ждет? Насчет судьбы, это все философия, но в детстве и юношестве призвания обоих родителей попили моей молодой кровушки изрядно. Я был нормальным пацаненком, родился за три года до кончины отца народов Сталина, игрался на палубах малых торпедных катеров и ездил на спинах матросов, дергал ленточки от бескозырок словно поводья. В то же время я уже примерял пуанты и трико, отрабатывал по несколько часов в день у станка.

Матушка моя вышла из простой деревенской семьи, в девять лет осиротела и попала в детский дом, но смогла добиться того, о чем грезила еще в деревне. Она попала на большую сцену.

Отец — потомственный дворянин, и такой же офицер. Дед мой и бабка родили его, вколотили ему в голову стойкое убеждение в том, что он должен стать блестящим моряком и продолжать морские традиции семьи Вяземских, а перед началом войны просто исчезли. Может, сгинули в лагерях или выполняли какое-нибудь задание партии. Это мне абсолютно неведомо.

Папаня мой в сорок первом, шестнадцатилетним салагой, начал вкушать все прелести войны и закончил ее двадцатилетним капитан-лейтенантом, командиром подразделения лихих моряков-разведчиков. Несмотря на авантюрную натуру и выдающиеся физические данные Владимир Тимофеевич Вяземский после окончания различных высших военных заведений женился на блестящей балерине. Она пыталась убедить меня в том, что я не абы кто, а отпрыск от искусства и древней дворянской морской фамилии. В результате я обзавелся двойной фамилией, что весьма было удобно. То я Иванов, то Вяземский. Обе ее части вместе упоминались редко.

За пару лет до моего окончания школы отец был отправлен в длительную служебную командировку в маленький и уютный казачий городок. Там строился мощнейший алюминиевый завод для нужд оборонной промышленности. В одном из его цехов налаживался выпуск корпусов малых высокоскоростных десантных судов. Поле деятельности для отца было обширнейшее. Матери же не имело смысла бросать выступления и гастроли и уезжать в местечко, где не было даже филармонии.

Поэтому я разрывался между Ленинградом и Белой Калитвой, а по окончании девятого класса, согласно обоюдному решению родителей, переехал на юг, к отцу. Тем более что тот, благодаря своей зарплате, премиям и авторским гонорарам за научные работы, смог купить небольшой красивый домишко на окраине.

Вот тут бы мне и забыть про балет, однако не получилось. Даже когда мы переезжали из одного гарнизона в другой, с Северного флота на Черноморский, матушка находила время, возможности и преподавателей, которые выматывали мне все жилы и нервы. Она и в Калитве нашла какой-то кружок бальных танцев в местном дворце культуры металлургов, где я продолжил занятия, срывая вместо бурных аплодисментов ухарские посвисты местных казачат и восхищенные шепотки девчат.

Однако здесь мне нравилось больше, чем в Ленинграде. Благодаря связям отца я устроился в ДОСААФ и вскоре уже имел на счету несколько десятков парашютных прыжков. Вскоре я разговаривал с тем же «Г», что и местные жители, спокойно переплывал речку Северский Донец туда и обратно и ходил стенка на стенку с поселковыми. В драке я весело размахивал ногами и вспоминал кое-какие приемчики, которым меня учили в различных гарнизонах бравые морячки и морские пехотинцы.

Да вот незадача — десять школьных лет вдруг закончились. Отец убеждал меня в том, что я должен поступать в военно-морское училище, а матушка решила, что ее сын посвятит себя балету. Ну а раз она решила — то все, балетные трико и пуанты на ближайший десяток лет мне обеспечены. Мать видела во мне еще одного Мариуса Петипа, отец — курсанта Ленинградского ВМУ им. Орджоникидзе, а у меня за двором уже парни с девками, с семечками и баяном. Девчатам из моего класса очень нравилось когда я танцевал с ними вальс. Тут мне не было конкурентов во всем нашем районе.

Отец думал одно, мать другое, родственники третье. А что же я? А я задумал свое. Не буду говорить, что я делал, как кого обманул. Не интересно. Но в один прекрасный момент, неожиданно для всех, даже для родителей, я пропал. Хотя отец, подозреваю, все прекрасно знал. А может быть, даже посодействовал.

Батайск. Военкомат. Нет чуба, я острижен налысо.

Через десять дней Дальний Восток. Учебка. Здравствуй, морская пехота!

Но на самом деле все оказалось совсем не так, как хотелось бы не только мне. В один день красавцами в черной форме и в беретах того же цвета мы не стали. О принадлежности к флоту напоминали только пряжка с якорем на «деревянном» ремне и тельняшка с темными полосами.

Вот и все флотские атрибуты. Даже вещмешки РЧ — рюкзак чмыря — как у простой пехоты. Не положено нам ни хрена. Курс молодого матроса у нас. Этим все сказано. Романтики абсолютно никакой, и даже моря мы никакого не видим.

С утра изматывающий бег в неподъемных яловых сапогах. Я ведь неплохо раньше бегал — и три километра, и сто метров, не висел сосиской на турнике. А тут как в один день отрубило: ни бегать, ни прыгать, ни подтягиваться. Сам не пойму, что случилось.

Старшина роты, старший сержант-сверхсрочник держится во главе колонны, с первым взводом. Мы бежим в хвосте. Сзади нас подгоняет Хромов, командир нашего взвода. Он сержант, а должность него офицерская или прапорщицкая. Но у нашего сержанта опыт и авторитет в делах воспитания подрастающего поколения морских пехотинцев.

Когда мы прекратим эти бега, никто толком не знает. Плетемся как вялые лошади, отхаркиваясь и задыхаясь, выпучив глаза и еле подымая ноги в тяжеленных сапогах. Сачковать бесполезно. Такого вот сачка понесет его взвод на плечах. Некоторые пытались. Не получилось.

У нас вообще все не так, как мне представлялось. Я кое-что видел в частях морской пехоты. Там здоровенные матросы в черной форме на занятиях играючи ломали кирпичи ребром ладони, ловко стреляли с обеих рук. На марш-бросках они неслись слаженным монолитом, на парашютных прыжках без страха шагали в открытый люк. Сколько раз я бывал на вождении, стрельбах, испытаниях новой техники — уже и не упомнишь.

А здесь все по-другому. Коллектива как такового в нашей роте молодого пополнения еще не образовалось. Ведь мы здесь всего две недели. Знаем соседа по койке и по столу, командира отделения из постоянного состава. А мы — переменный. С утра зарядка — где уж тут знакомится! — потом завтрак. Надо успеть закинуть в себя всю пайку каши да выхлебать кружку чаю. Хлеб с маслом можно дожевывать и на ходу.

А потом понеслось. Все занятия все на бегу. Даже уставы мы изучали в строю, на плацу. Огневая подготовка, тактика все больше ползком или бегом и нескончаемая физика, но совсем не та, что была в школе.

В субботу генеральная уборка. В воскресенье спортивный праздник. Потом можно поспать, раздеться полностью, залезть на шконку под одеяло и дремать до ужина. Но это если командир отделения позволит. Наш сержант разрешал. Мы ему хлопот не доставляли. Слушали его, открыв рот, мчались, куда он прикажет, делали то, что велит.

На меня сержант Синельников обратил внимание, когда всем нам выдали хлопчатобумажное обмундирование, по два подворотничка и рассадили на баночках, то есть табуретках, на центральной палубе. Она же центральный проход, взлетка и т. д. Жизнь у нас пехотная, мотострелковая, но бытовые, обиходные названия все морские. Так же как и мы сами вовсе не рядовые, а матросы.

Синельников объяснил нам, как надо подшиваться, заявил, что делать это нормально, по-морпеховскому, мы будем уже у себя в части, когда туда попадем.

Пока он все это рассказывал, я уже подшился, сидел и клевал носом. Опыт по этой части у меня был весьма впечатляющий. Отец научил. Мы с ним иногда соревновались, кто быстрее подошьет его китель. Мать при этом возмущенно фыркала. Вместо этого вот увлекательного занятия она загнала бы меня на станок или заставила бы вновь и вновь зубрить английский язык, повторять нудные сопряжения и глаголы. Лучший результат у меня был минута сорок секунд. Поэтому новенький хлопчатобумажный кителек я подшил минуты за две.

Синельников закончил рассказ-показ, начал ходить между рядов, увидел меня с качающейся головой и полуоткрытым ртом и рявкнул:

— Матрос, встать! Ты какого?.. — Договорить он не успел.

Я вскочил и бодро гавкнул:

— Товарищ сержант, я уже подшился!

— Хватит пиздеть! Я сам так быстро не подшиваюсь! Китель к осмотру!

Осмотрев китель, он с удивлением хмыкнул, одним рывком отодрал воротничок и заявил:

— А ну-ка давай при мне! Еще раз подшейся.

При сержанте я повторил свой личный рекорд, управился за минуту сорок секунд.

Синельников ухмыльнулся.

— Волокешь, однако. Где научился?

— Друзья из армии пришли, показывали, товарищ сержант.

— Правильные друзья у тебя. Так, давай остальным помогай, показывай, бери на себя первые два ряда.

К моему немалому удивлению в роте у нас не было ничего похожего на те страсти, о которых так много говорили на гражданке. Сержанты пугали, что все это нам предстоит на своей шкуре испытать в частях, в которые попадем, а пока мы в роте молодого пополнения, в учебке. Кто-то из нас после курса пойдет сразу в части, другие останутся здесь, будут обучаться на сержантов, радистов и саперов. Но это будет потом, а сейчас только изматывающий бег и занятия с перерывами на сон и принятие пищи.

Вскоре на занятиях по инженерной подготовке, когда мы всем скопом изготовляли зажигательную трубку, я снова отличился. Отрезал огнепроводный шнур под углом, для удобства чуть вспорол его, обломил спичку и засунул ее в надрез так, чтобы серная головка плотно лежала на срезе.

Прапорщик-инструктор, ходивший вдоль взводной шеренги и проверявший правильность изготовления трубки, остановился возле меня и спросил:

— Это что за самодеятельность, матрос?

— Товарищ прапорщик, но ведь так тоже можно. Пальцем неудобно спичку прижимать.

— Можно, не спорю. А дальше что делать, знаешь?

— Так точно.

— Давай, показывай.

Я взял у прапорщика капсюль-детонатор, приладил его на другой конец шнура, попросил обжимы и соорудил трубку.

— Быстро у тебя, матрос, получилось. А как на время поставить, сообразишь? — осведомился инструктор.

— Так точно! Товарищ прапорщик, угостите сигаретой.

Хромов, стоявший рядом, услышал мою просьбу, встрепенулся и хотел было высказать свое командирское «фи», но прапорщик махнул ему рукой, достал пачку «Друга» и протянул мне сигарету.

— Дальше показывать? — спросил я.

— Нет, все понятно. Как твоя фамилия, матрос?

Прапорщик записал мою фамилию в блокнот, отправил меня обратно в строй и продолжил занятия.

Кроме одобрительного тычка от Синельникова, которому отдал честно заработанную сигарету, я получил еще пару недоуменных взглядов сослуживцев. Дело изготовления зажигательной трубки было для меня совсем немудреным. Отец и не такие штуки показывал. А уж что я с друзьями изобретал!

Развыебывался! — прошипел кто-то в строю.

Наплевать, пусть шипит, я его запомнил. Парень откуда-то из Казахстана. Вечно ему все хреново, все не так. Вчера ни за что ни про что толкнул на выходе из столовой моего соседа по койке, молчаливого и тихого паренька из Москвы. Синельников увидел это и, не задумываясь, отвесил пенделя инициатору. Тот порычал сквозь зубы, так, чтобы никто не слышал, и начал теперь постоянно наступать в строю на пятки моему соседу.

Глава 2

Был у меня дружок в одной части в Ленинграде, матрос Конкин, здоровенный, чубатый и вечно веселый.

«В гальюн веди, — советовал он мне. — А там сперва в морду и сапогом по яйцам. Потом по ногам ему хреначь как можно сильней. Одного снес, остальные бояться будут. Если и замесят толпой, то от страха уже. Так что, малой, не ссы, давай ноги тренировать».

Ох, как он мне отбивал ноги! Страшно вспомнить и о том, как я сам наколачивал подъемы ступней об его бедра, твердые как стальные чушки. Бывало, что к станку в балетной школе еле подползал. Здесь, в учебке, мне его наука пока еще ни разу не пригодилась, хотя один и тот же удар я тренировал постоянно, то на деревьях, то просто так, оттачивал скорость и углы атаки. Прежде, в Белой Калитве, это была моя короночка. Я часто использовал ее в драках с поселковыми.

Вечером в гальюне я все-таки встретился с тем парнем из Казахстана. Фамилию его я забыл. Помню только, что он любил хвалиться, что сам из Семска. Мол, мы там постоянно квартал на квартал бились. Не знаю, как они это делали.

В тот момент, когда я заходил в гальюн, мой сосед-москвич уже выхлестнул своего столовского обидчика одним ударом. Самой атаки никто и не заметил. Лишь только тело с закатившимися глазами, сползающее по стеночке. Вот тебе и тихоня. Народу в это время в гальюне было предостаточно.

Я помог москвичу Славику поднять отрубившегося матроса и привести его в чувство, побрызгал ему в лицо водой.

Паренек очнулся, помахал головой и произнес только:

— Ох, ни хуя себе. Вот это я довыебывался.

Потом он встал и, пошатываясь, побрел в кубрик. Дальше этот тип вел себя вполне нормально, никого не задевал.

О драке в туалете каким-то образом стало известно Хромову. Кто-то настучал. Нет, не парень из Семска. Этот не из той породы, даже если получил в морду, то воспринял это правильно. Стучать такой не будет. Когда меня и моего соседа утром вывели из строя и начали иметь в хвост и в гриву, он выглядел недоуменно. Потом, на завтраке сам подошел ко мне и сказал, что это не его рук дело. Я ему поверил, и Слава тоже.

А вечером нам торжественно сообщили, что мы представляем первую роту молодого пополнения на соревнованиях по рукопашному бою. Ротный, старший лейтенант огромного роста, виденный нами всего три раза, громко зачитал наши фамилии, и мы вышли из строя. Меня начал колотить озноб, Слава был безучастен. Сто двадцать молодых матросов смотрели на нас с ужасом. Взводник Хромов теребил на груди плечевой ремень портупеи и кусал губы. Синельников делал страшные глаза. Ротный сказал еще пару фраз, которые я абсолютно не слышал.

Очнулся я в ленинском кубрике.

— Матросы, вы попали по полной программе, — проговорил Хромов. — Раньше, когда мы сами набирали личный состав, в роте и борцы были, и дзюдоисты, и самбисты. Теперь вот флотская профессионально-техническая комиссия вас сюда прислала, и пришла нам полная жопа! Вы понимаете, с кем будете биться? Во второй роте набор нормальный, полно хороших бойцов. Там Семенов чемпион, на флотские в прошлом году ездил, второе место взял. Мне вас жалко, ей-богу. Плакаться можете кому угодно — замполиту, главному комсомольцу, хоть Брежневу. Если ротный сказал, что пойдете биться, то так оно и будет. Чего молчите?

— А что надо сказать? — осведомился Слава и опустил голову.

Меня снова начало трясти.

— Синий, короче, сейчас берешь их. Давай в санчасть, потом к начфизу, в спорткомитет части, оформляй заявки комиссии, проходи с ними взвешивания, на всю неделю их от занятий освобождай, с утра и до вечера в нашем ротном спорткубрике запирай и тренируй, как уж можешь. Ты же сам в прошлом году дрался.

— Ага, — гордо сказал Синельников. — В финал даже почти вышел! Я примерно знаю, кого против них выставят. Будем думать.

Следующая неделя у нас была адской. Мы вместе со всеми бегали по пять километров три раза в день. Это нормально. Мелочи. Синий буквально убивал нас на матах. Мы одевали на себя всю защиту, какую только возможно, прыгали, носились по периметру и держали град ударов, наносимых неистовым сержантом. Славе он делал упор именно на ударную технику. Мне — ни на что. Главное, чтобы в первом раунде меня не унесли санитары. Потом хватай противника за шею, вцепляйся в него как бультерьер и виси на нем.

За два дня до воскресенья мы заниматься перестали, сходили в соседнюю роту, посмотрели на тренировку будущих соперников, ужаснулись и были выдворены из казармы пинками тамошних сержантов.

В утро выступления я мандражировал больше обычного. Славик был невозмутим. По приходу в спортзал голова моя пошла кругом от суеты, повторных взвешиваний и составления каких-то списков.

А потом я резко успокоился. На ринг я выходил первым из нашей двойки, выступления других участников не видел. Мы сидели в раздевалке и тихонько переговаривались. Дальше выхода Синий нас не пустил. Я даже не знал, кто мой противник.

— А тебе не по фигу? — сказал мне Синий, схватил за руку и повел в зал, к рингу.

Мое появление в синих флотских трусах, под которые я одел свое старое балетное трико, чудом сохранившееся в моем гражданском вещмешке, лежавшем в баталерке, борцовской куртке и защитном шлеме вызвало бурю эмоций. В зале раздались свист, смех, улюлюканье. Кто-то предложил мне исполнить «Лебединое озеро». Слабые крики поддержки летели только из рядов первой роты молодого пополнения.

Комментатор что-то пробубнил в микрофон, и я с ужасом узрел своего соперника. Это был сержант из постоянного состава, такого же роста, как я, белобрысый, с тугими жгутами мышц. По-моему, боксер. Вот и все. Сейчас он пришлепнет меня как муху. Мой противник был даже без шлема, в одних старых штанах от повседневной формы, с голым торсом. Всем своим видом он пытался выразить полнейшее равнодушие ко мне.

Почему-то я вспомнил, что видел этого сержанта на взвешивании в трусах. У него очень тонкие ноги.

Рефери проговорил все, что положено, ощупал мои перчатки и махнул рукой. Гонг.

Мне тут же прилетело крюком в бороду. Я чуть не вырубился. Слава богу, успел махнуть головой, и удар пришелся вскользь. Трибуны засвистели, заржали. А я, как заяц, начал носиться вдоль канатов от своего соперника. Один раз даже проскользнул у него под рукой и схватил сзади за пояс. Однако мне тут же прилетело с разворота в ухо локтем. Да, больно. А это что такое? Гонг! Ура! Раунд прошел, а я на ногах.

Я не так и не понял, что мне говорили Хромов и Синельников, смотрел на своего соперника. Он полоскал рот и… тяжело дышал. Я прислушался к себе и с удивлением заметил, что дышу как обычно, не напрягаясь и не хватая ртом воздух.

Ага! Да здравствуют наши старшина, взводник и командиры отделений! Вот как отдаются ежедневные пробежки по пять километров и прочая физика. Я абсолютно не запыхался и не устал, чувствовал себя так же, как и перед началом схватки.

Хотите «Лебединое озеро»? Ладно, сейчас исполним!

Второй раунд я начал с того, что встал в первую позицию и сделал поклон сопернику. Зал грохнул со смеху. От первых ударов я ушел, начал вытанцовывать в квадрате ринга как на сцене, в бешеном ритме, не снижал темп. Мой соперник крутился волчком, пару раз срывался за мной в галоп, а зал хохотал. Чтобы меня не засудили за пассивное ведение боя, я пару раз бросался в ноги и на плечи противника, был отброшен как котенок, но ощутимых ударов не получил. Гонг!

Я сидел на табуретке и прислушивался к себе — нормально! Чуть, самую малость запыхался, но мой противник в другом углу ринга дышал как паровоз.

— Ты его что, умотать решил? — заорал мне в ухо Хромов.

— Так точно! — ответил я.

— Ну, ты блин, танцор. Я чуть со смеху не лопнул. Давай, молодцом!..

Третий раунд. Я опять носился по рингу как заведенный, прыгал из стороны в сторону. Сержант уже двигался медленнее и старался держать меня на расстоянии.

На последней минуте я ринулся вперед, чудом уклонился от удара правой и обеими руками вцепился в шею противника. Слева мне прилетело в голову, но не сильно, спасли вовремя поднятые плечи. Сержант не смог удержать меня на себе и постарался упасть сверху, уже абсолютно не напрягаясь. Я чуть довернул, и мы грохнулись на пол. Я оказался на боку, со спины сержанта, обхватил его шею ногами и давил со всей силы. В зале ревели, мой противник сипел и шлепал ладонью по настилу ринга.

«Вот и все. Ему пиздец!», — промелькнуло в мозгах.

Я разжал захват, откатился в сторону и вскочил. Сержант с трудом поднялся, пошатнулся и побрел в свой угол.

Первый поединок мой.

Когда мы вышли на объявление и пожатие рук, мой противник шепнул мне на ухо:

— Жди меня в своей раздевалке.

Сейчас мне реально достанется.

Возле ринга ко мне подскочили Синий и Хромов.

— Что он тебе сказал? Грозил?

— Да нет, сказал — жди.

— Пойдем, не ссы. Мы с ним быстро разберемся. У нас через бой Москва идет.

Соперник пришел в раздевалку через пару минут, с удивлением посмотрел на моих отцов-командиров и спросил:

— Вы думаете, что я разборку с карасем решил устроить?

— Хрен тебя знает, но это наш матрос, и мы тебе за него матку вывернем.

— Да он, по-моему, и сам может. Я по другому вопросу. Нормально все будет, Михалыч, ты же меня знаешь, — обратился он к Хромову. — Дай минуту с моряком перебазарить!

— Базарь. Мы идем второго готовить. Ежели что, я тебя сам здесь уложу, — пообещал мой взводник и утянул за собой Славика и Синельникова. Москвич был в прострации перед боем и мало на что реагировал.

— Садись, — сказал мне мой недавний соперник.

Я с опаской присел на лавочку.

— Не менжуйся, все путем! Ты меня по чесноку отрубил, на дыхалке взял. Тебя, кстати, как зовут?

Я представился.

— Женя, — назвался мой оппонент и протянул мне руку. — Короче, слушай. У тебя следующий спарринг с Климом. С ним я всегда бился, а вот теперь ты будешь. Меня курево подвело, а у тебя дыхалка нормальная. Да и носитесь вы как олени. Вот и умотал ты меня. К тому же ты ведь артист какой-то, да?

— Угу, балет, — ответил я.

— Мощная школа, — совершенно серьезно заметил Женя.

— А Клим-то что? — осведомился я.

— Он борец, да и ногами здорово машет. Я тебе сейчас все его связки расскажу. Ты ни разу не видел, как он бьется?

— Да откуда? Раз пришли посмотреть — нас выперли из спортзала.

— Ну, ясно. Он сразу же после гонга в ноги бьет со всей дури. Лоу-кик называется. Потом идет на захват через бедро. Это у него основная манера. Руками он почти не бьет. Если успеешь от ног уйти, то так же бегай, но на захваты не иди. Он тебя переиграет легко. Ручками его попробуй. Он удары в голову слабо держит. Я его на этом брал.

— Да, постараюсь, — уныло ответил я.

Настроение мое опять резко упало.

Мы еще раз пожали друг другу руки, и мой неожиданный союзник удалился. Я побежал смотреть на бой Славика.

Да, там было на что посмотреть. Москва обрабатывал соперника методично, словно отбойный молоток, и держался на ринге великолепно. Он ловко уклонялся от ударов, шел на сближение, короткими сериями в два-три удара отрабатывал в корпус, отходил и начинал все заново. Во втором раунде Слава взял победу за явным преимуществом.

Хромов ликовал, вся наша рота вопила от восторга.

— Караси, вы по паре увольнений взяли, — орал нам возбужденный Синий.

Вот и подошло время второго спарринга. То, что говорил мне Женя, конечно, было важно, но я придумал совсем другое, решил, что надо опередить Клима. Я выиграл у него буквально доли секунды.

Тот удар в бедро, который мне когда-то поставил матрос Конкин, теперь очень пригодился. Врезал я со всей дури, с достаточно высокого угла. Ох, не зря я не забрасывал это дело.

Боковой вышел просто сказочный. Клим перекосился в лице, запрыгал на одной ноге, выставил руки вперед. Я бросился в атаку, ушел от захвата влево, по инерции крутанулся вокруг своей оси и успел со всей дури влупить в правую ногу противника точно такой же боковой со своей правой.

Теперь Клим не мог пользоваться ногами во всю мощь. Я ему их отсушил. Интересно, сильно я его приложил? Подъем голени у меня чувствительно ныл.

Клим попытался сделать мне подкат в ноги, я отпрыгнул и снова врезал ему в правую. Он упал на колени, уперся руками в настил, попытался встать.

— Добей! — орали из зала наши.

Но я отошел и стал ждать, когда мой соперник поднимется.

Во втором раунде Клим попытался меня таранить и взять в жесткий захват. Этот номер у него не прошел. Двигался он вяловато и уже механично. В третьем, сразу же после гонга, я из первой балетной позиции задрал ногу выше головы и ударом в плечо припечатал соперника к полу.

После объявления победителя, на рукопожатии он так же, как и предыдущий соперник, прохрипел мне на ухо:

— Бля, ну у тебя и гачи! Молоток, карась!

Я лег в четвертом поединке. Завалил меня борец, такой же молодой матрос, как и я. Устал он со мной жутко, но все-таки вцепился в меня как клещ. Несмотря на ноги, отбитые мною, этот парень перевел борьбу в партер и там уже взял меня на удушающий. Я хлопать по ковру не собирался, тихонько терял сознание, а потом отключился. Очнулся от едкого запаха нашатыря и хлопков по щекам.

Я почему-то не чувствовал себя проигравшим. Синий одобрительно похлопал меня по плечу, Хромов показал большой палец.

А Слава на ринге добивал очередного соперника. Оказалось, что этот тихий парень — чемпион Москвы и области по боксу в каком-то там весе. Наши ежедневные лошадиные скачки добавили ему дыхалки и крепости в ногах. Вот и попробуй победить такого. Сразу после присяги Славик уехал на флотские соревнования, оттуда — прямиком в сборную флота и в учебке уже больше не появлялся.

Глава 3

Прямо с занятий меня вызвали к командиру роты. Я взбледнул с лица и поперся к нему под чутким руководством Синего. Ничего страшного не случилось. Ротный направил меня на какую-то дополнительную комиссию.

Какой-то флотский дядька, очень знакомый на лицо, в погонах капитана третьего ранга для начала полюбопытствовал, знаю ли я какие иностранные языки, задал пару вопросов на английском.

Услышав мой ответ, он хмыкнул и пробормотал себе под нос:

— Калифорнийский акцент, однако!

Потом кап-три поинтересовался, как я отношусь к прыжкам с парашютом, не боюсь ли? Я сказал, что в моей учебно-послужной карте должна быть парашютная книжка. После непродолжительных поисков ее вытащили на свет божий.

— Шестьдесят два прыжка, вполне нормально. Вы где прыгали товарищ матрос?

— В ДОСААФ, товарищ капитан третьего ранга. Теперь насчет водолазных спусков. У меня дома акваланг «Украина» есть, сам обслуживаю и заправляю. Погружения на речке Северский Донец глубиной до десяти метров.

— С чего ты решил, что меня интересуют спуски? — осведомился флотский со знакомым лицом.

— Хотя бы потому, что вы служите в разведке.

Мой ротный и этот офицер недоуменно переглянулись.

— Товарищ капитан третьего ранга, вы меня, наверное, не узнали. Вы еще на Черном море служили, в гости к моему отцу заходили в научно-исследовательскую группу флота.

— Епть! — воскликнул капитан третьего ранга Чернокутский. — Вот тебе на! А я смотрю и думаю, на кого ты похож! Ты что тут делаешь?

Я скромно промолчал. Вопрос о моем переводе к другому месту службы в течение нескольких недель после принятия присяги дальше уже решался без меня.

Услышав о моем переводе, Хромов сперва заскучал, потом довольно крякнул и заявил:

— Каких кадров не для себя растим. Будешь ты теперь не морским пехотинцем, а водолазом. Крепись, там у них такая жопа!..

Оставшиеся недели в учебке со мной носились как с писаной торбой. Особист оформлял на меня какие-то бумаги, я с Синельниковым ездил во флотский госпиталь на медкомиссию.

При этом меня начали гонять еще больше. Бега не убавилось, а прибыло. Теперь вся рота бегала с нагруженными вещмешками.

После занятий я шел в класс инженерной подготовки и там занимался с прапорщиком-инструктором, разбирал и устанавливал макеты мин, изготавливал сосредоточенные заряды и исчеркал всю школьную доску формулами для подрыва. Ни одну из них прапорщик не разрешил мне записывать в тетрадку, приходилось все заучивать. Все эти плотности сухого дерева, сырого, бетона, железа, контактные и бесконтактные заряды так плотно засели в голове, что даже потом, спустя годы, я, абсолютно не напрягаясь, извлекал их оттуда.

Откуда-то приезжала худосочная тетенька весьма преклонных лет и занималась со мной индивидуально английским языком, в основном разговорной практикой. Из-за стараний матушки я и так довольно неплохо владел ею. Эта дама тоже заявляла, что у меня английский американского типа, с калифорнийским акцентом.

Синельников даже немного мне завидовал.

— Конечно, у них там и полная жопа, и гоняют их не по-детски. Но будь я молодым, как ты, не раздумывал бы. Подготовочка у них дай бог, в лесу выбрасывают на выживание с одним ножиком, они там то кору жрут, то на коз охотятся. На боевое дежурство в загранку мотаются, звери, короче. Так что ты там хвост пистолетом держи, не припозорь нас.

Поэтому, чтобы «нас не припозорить», меня отдельно от всех стали гонять еще и в полном комплекте химзащиты. Старшина залез в баталерку, она же каптерка, вытащил откуда-то из недр огромный резиновый рюкзачище с клапанами для спуска воздуха и торжественно вручил его мне.

— Будущему водолазу от командного состава роты! — провозгласил он под тихий смех моих сослуживцев.

Эта штуковина под названием МГ — мешок герметичный — оказалась куда вместительней обыкновенного вещмешка. Теперь я везде таскался с этим рюкзаком, снимал его только перед походом в столовую. Набит он был щебенкой, клапана стянуты стропой и опечатаны мастичной печатью старшины роты. Облегчить груз я никак не мог и тихо ненавидел всю флотскую разведку, из-за которой теперь выглядел таким клоуном. Нашли Олега Попова!

Ротный иногда вызывал меня к себе и спрашивал, не прошло ли мое желание служить в водолазах. В ответ я уныло мотал головой. Мне очень хотелось сказать: «Да ну его на х… товарищ старший лейтенант! Оставьте меня здесь. Я как выучусь, буду сержантом не хуже Синего! Ну, оставьте, пожалуйста». Наверное, это и хотел услышать статуеподобный ротный. Однако я молчал, уже был обречен. Через неделю весь наш призыв передавался в другие подразделения и части, а мое место наверняка было уже определено. Из-за капитана третьего ранга Чернокутского я теперь не надену черную форму.

Мне становилось непомерно грустно, в голову даже закралась мыслишка позвонить или написать отцу, чтобы он запустил в ход свои старые флотские связи и вернул все в нормальное русло. Учебка и рота молодого пополнения как-то уже влились в сознание, притерпелись, стали немножко своими, а теперь снова все менять. Грустно и тяжело.

Перевод затянулся. Я все шарахался с рюкзаком, а мой призыв уже убыл в части. Кто-то остался на учебу. Я ходил вместе с курсантами на занятия, так же получал люлей от Хромова и ротного, а меня все не забирали. Я стоял, как мне сказали, за штатом.

Как-то раз я сидел в инженерном классе, разбирал учебную мину на шарики-ролики, по совету англичанки озвучивал свои действия на этом самом языке и вдруг с ужасом почувствовал, что на мне нет сапог! Я покосился на прапорщика и осторожно заглянул под стол. Да нет же, вот они, на месте. Родные яловые, необрезанные — офицерские, как нам говорили сержанты — сапоги. Но я их абсолютно не чувствовал, как будто их и не было. Дожился, однако! Теперь мне в сапогах намного удобнее, чем в балетках.

Дальше — больше. Утром меня вызвали в штаб. Я снял рюкзак, привел себя в порядок, бодро затопал к месту назначения, отдавая честь сержантам, офицерам, прапорщикам, проходящим мимо, и вдруг всей спиной ощутил невыносимый дискомфорт. Почему испытывал неудобство, я понял только возле штаба, где меня уже поджидал ротный. У меня за спиной не было рюкзака. Вот ведь ерунда какая! Я шел по штабным коридорам за старлеем и все мучился этими вопросами.

Отмучился!

Оказалось, что на меня пришли какие-то выписки, и завтра меня увезут к новому месту службы. Опять все сначала. Здесь я хотя бы курс молодого матроса прошел и дедовщины никакой не видел. А что меня ждет там?

Глава 4

Я снова бегу, однако уже не так, как в учебке. Мне намного легче, чем остальным. Легкие ровно пропускают воздух, ноги поймали нужный темп, а голова отключилась на посторонние мысли. Ой, не дураки у нас в роте молодого пополнения были командиры. Пятнадцать-двадцать километров бега в день оказались абсолютно не лишними.

Тут все одного призыва, комсомольцы-добровольцы, спортсмены, почти все приехали откуда-то из специализированной учебки. Я моложе всех и пришел из «сапогов» — так здесь называют морскую пехоту. Тут нет взводов по двадцать восемь человек, как было у нас. Каждая группа меньше ровно вдвое. Уже есть коллектив, сложившийся без меня.

О том, как я попал в эту часть, меня никто не спрашивает. Все и так знают, что через Чернокутского. Меня не чморят, не наезжают, просто смотрят.

Командир группы — полная противоположность прежнему ротному, невысокий, сухощавый капитан-лейтенант Поповских, брюнет с правильными чертами лица, тридцати лет от роду. Все занятия с нами проводит сам. Кажется, нет той области военной науки, которой он не знает. Рассказывает очень увлекательно, с юмором и шутками. Приятно послушать, да и просто смотреть на такого человека. На службу приходит в гражданском костюме, а потом переодевается. Служит с интересом, как шепчутся матросы, иногда любит «покататься на синем дельфине», однако в пьяном виде никогда к подчиненным не лезет.

В первое же утро меня, еще не переодетого в морскую форму, погнали на пробежку. Я ожидал худшего, однако все прошло гладко, бежал ничуть не хуже остальных. В конце, когда была подана команда «максимальное ускорение», я рванул в своих яловых сапожищах так, что последние триста метров за мной стояли тучи пыли, а на землю сыпалась мелкая щебенка.

Мичман, заместитель командира, проводивший с нами зарядку, довольно заржал и сказал, чтобы я зашел к нему после завтрака в баталерку — переодеться. Он выдал мне новую форменку, воротник под названием гюйс, черную пилотку и почти невесомые короткие хромовые ботинки, два кругляша нашивок, именуемых на флоте «штат», и объяснил, что куда прикрепить.

Командир группы, зашедший в баталерку, сказал, что видел мою парашютную книжку. Он задал мне пару вопросов по этой части, остался доволен моими ответами, залез в шкаф, открыл ящик и сунул мне в руки парашютный значок.

— Вот тебе «прыгунок», носи на форменке, у нас разрешается. Спрашивать никто не будет, просто так у меня ни один человек его не наденет, но учти, спохабишься на прыжках, сдеру значок перед строем.

Минут сорок я приводил себя в надлежащий вид, пришивал «штаты» на положенные места, отглаживал брючины, заминал, как положено, пилотку. Мою старую форму мичман положил в вещмешок, с которым я прибыл. Сапоги я сам привязал к ремешкам, предназначенным для крепления химзащиты. Эта форма очень пригодилась мне для нарядов по камбузу и всяких строительных работ. А о преимуществе на зимних выходах хороших необрезанных яловых сапог перед короткими флотскими ботинками даже и говорить нечего. Правда, все это я узнал потом, а сейчас был совсем юный карась, водолаз-разведчик.

Служить и учиться здесь было очень интересно. Пока мы были в статусе молодой группы, проходящей боевое слаживание, не ходили ни в какие наряды и не привлекались на подсобные работы. Нам предстояло освоить всю программу обучения, совершить несколько прыжков, учебных спусков с аквалангом, поучаствовать в учениях. Только после этого мы станем полноценной группой специального назначения.

Надо сказать про одну интересную особенность нашей группы. Она была «английской». Занятия по заморскому языку проводили несколько преподавателей. Мы заучивали американский военно-морской слэнг, команды. Некоторые занятия по материальной части стрелкового вооружения проходили на английском языке. Матросы поговаривали, что есть еще группы «японцев» и «французов». С расспросами, как я понял, лучше ни к кому было не лезть. Значит, так надо. Мне-то что?

Как ни странно, с физической подготовкой мне здесь было намного легче. Бегать я не переставал, выпросил у своего мичмана поношенный рюкзак десантника образца пятьдесят четвертого года, забил его песком и носился на утренних кроссах с ним за спиной. Для занятий мы переодевались в маскировочные халаты, уже порядком потрепанные и выцветшие, получали оружие и снаряжение, макеты тротиловых шашек, выпиленные из дерева и залитые для веса свинцом, учебные гранаты, по нескольку автоматных рожков с холостыми боеприпасами, малогабаритные радиостанции «Сокол» и со всем этим добром летали по окрестным сопкам.

Больше всего мне нравилась тактико-специальная подготовка и топография. Мы ходили по азимуту, искали заместителя командира группы, изображавшего из себя вражеского разведчика, пытались, разбившись на пары, скрытно подойти к нему и бесшумно захватить. Командир постоянно экспериментировал с составом пар, смотрел за перебежками, переползаниями, развертыванием группы в боевые порядки и вечно был всем недоволен.

Иногда мы, навьюченные по самое не могу, спускались к морю, заходили в него по грудь, а потом долго и упорно шли вдоль берега. Это выматывало нас куда больше, чем утренние пробежки. Каждый из нас делал петлю из троса и накидывал ее на плечо бойца, идущего сзади. Мы тащили друг друга паровозиком.

Как-то раз мы прошли больше трех километров и свернули за скальный выступ. Каплей дал команду на разворачивание в линию и выход на берег. Пока мы суетились, с берега по нам открыли огонь матросы старшего призыва, обеспечивающие проведение занятий. В нашу сторону полетели несколько взрывпакетов, специально приготовленных для срабатывания в воде. Кто-то попытался нырнуть, и его тут же контузило.

Я кое-как сорвал автомат с плеча и дал несколько очередей в сторону берега. Куда там! Из-за камней нас поливали несколько стволов. Матросы-разведчики служили уже достаточно долго, и обнаружить кого-либо из них не было никакой возможности. Полный провал!

Мы выползли на берег и побежали по азимуту, даже не слив воду из ботинок.

Вечером был разбор полетов. Командир посмеялся над нами, особенно над теми, кто попытался уйти под воду, сравнил их с рыбами. Но нам было как-то не смешно.

Перед отбоем я возвращался из гальюна со свежевыстиранными носками и наткнулся на двух парней из моей группы, которые шли сегодня со мной в связке. Они меня не пропустили.

Один толкнул плечом, а второй процедил сквозь зубы:

— Куда прешь, салага?! Ты мне, падла. сегодня чуть ухо не отстрелил!

Ну вот, началось. Все нормально, со всеми ровные отношение, и тут на тебе — какие-то нелепые предъявы. Я моложе я их по призыву, не спорю, но все равно мы здесь все одинаковые. Чего ерепениться-то? Наш командир как-то сказал, что в группе нет явных лидеров. Эти два брата-акробата услышали его слова и теперь пытались исправить такую вот недоработку. Я как раз вариант вполне подходящий, самый молодой по призыву, тем более из «сапогов». Можно и с меня начать.

Я стоял и молчал. Сзади подошли еще два матроса и со скучающим видом стали прислушиваться к разговору.

— Короче, сапог, ты мне за ухо должен. Сейчас идешь на камбуз и шаришь нам что-нибудь похавать! Тебе ясно?

Прямо как лагерник какой-то. «Похавать», «шаришь»!..

Я промолчал и потихоньку отступил назад.

В казарме у нас кубриковая система. Вся группа живет вместе. Других сейчас нет. Они уехали на ночные занятия или стоят в наряде. Каплей и заместитель командира группы уже уехали домой. Дежурный по части если и заглянет, то только на отбой. Старшина второй статьи Федосов, оставшийся за старшего, ушел в другую роту к землякам.

Обстановка что надо. За меня здесь никто не встанет, я новенький. Все оставшиеся будут смотреть и не вмешиваться. Я пока еще ни с кем не сдружился, так, перекидывался парой слов, не более того. Короче, попал. В учебке такого не было, а здесь вот оно. Почему-то именно в нашей группе.

Старослужащие из других рот на нас внимания вообще не обращали. Принято здесь так. Мы еще никто. Заговорить с молодым, озадачить его чем-то — это будет ниже достоинства разведчика-водолаза.

— Слышь, баклан, чего ты пятишься как краб?!

— Сюда иди! — зашипели на меня уже два голоса.

Но на этот раз провидение спасло меня. Появился дежурный по части, которого наш командир попросил за нами присмотреть. Пришлось строиться, считаться. Вахтенный сбегал за Федосовым.

Мы целый час стояли в строю, отжимались, прыгали на шконки, марафетили кубрик и палубу. Когда дежурный ушел, сил ни у кого уже не осталось. Я понял, что разборки со мной отодвинулись в недалекое будущее.

С утра пришел хмельной командир группы. Мы бежали очень долго и далеко. Сперва по берегу, потом по пояс в воде. После этого каплей построил нас в три шеренги на площадке для отработки приемов рукопашного боя. Мы начали откатывать обязательные комплексы и какую-то несложную связку из ударов, которую показал командир. Потом он посадил всех нас полукругом и предложил нам поспарринговать.

После первого короткого боя меня осенило. Командир сам выдергивал кого-либо из круга и приглашал любого из нас схватиться с ним. Я до поры до времени сидел смирно, а когда капитан-лейтенант выцепил одного из вчерашних матросов, пытавшихся меня напрячь, недолго думая, выскочил в песочный круг.

— Итак! — заорал капитан-лейтенант. — Сапог против Киева. Внимание!.. Бой!

Мой соперник даже ухмыльнуться не успел. Я сделал с ним то же самое, что и с Климом в учебке, врезал ногой со всей дури и ненависти, под максимально острым углом, попал шнуровкой ботинка в бедро. Второй удар пришелся в плечо и откинул моего соперника в сторону.

На площадке стало тихо.

— Ты что творишь? — удивленно сказал командир. — Если бы ты сейчас ему в голову попал, то убил бы его!

Я улыбнулся, стараясь не скорчить гримасу от боли в подъеме.

— Товарищ капитан-лейтенант, разрешите мне самому выбрать из круга, — пошел я ва-банк.

— А надо ли? — засомневался командир, потом махнул рукой. — Давай, только осторожней, вполсилы работай.

— Так я сейчас в одну треть бил, — нагло соврал я и кивнул второму вчерашнему обидчику. — Гоу-гоу, май свит сэйлор!

Каплей хмыкнул.

Все молчали и тихо смотрели на побледневшего матроса. Сегодня про этот случай будет знать половина части. У других парней здесь земляков хватает. У меня пока ни одного. По слухам, есть несколько, но познакомиться с ними из-за бешеного ритма занятий мне пока не удалось. Да и захотели бы они общаться со мной? Так что поддержать меня сейчас некому.

Буду рисковать. Надеюсь, мой единственный натренированный удар уже произвел какое-то впечатление.

— Ну что, зайчик, станцуем, — дивясь своей наглости, громко сказал я и встал в свою любимую первую позицию, которую, ради хохмы, решил использовать вместо всяческих там боксерских стоек.

Матросы все как один заржали и начали подбадривать моего соперника хлопками и улюлюканьем.

— Бой! — крикнул каплей.

Я прыгнул к сопернику и не успел ничего сделать. Он отскочил от меня, запутался в ногах, упал на спину, закрыл живот и лицо руками. Продолжать бой смысла не было.

Глава 5

Никто мне ничего потом так и не сказал. А на следующий день, на топографии, при хождении по азимуту по контрольным точки на время, каплей назначил меня старшим двух пар. Первая — я и старшина второй статьи Федосов, вторая — мои вчерашние соперники.

Почему командир назначил не Федоса, а меня, было и так ясно. Ну а этих двух он сунул ко мне для проверки характера, что ли.

Когда первая четверка убежала, мы еще стояли на месте. Я крутил карту, считал дирекционные и магнитные углы.

Федос начал меня поторапливать:

— Давай, не менжуйся. Первая четверка по старой электролинии побежала. Нормальный ориентир. Прямо до первой точки доскачем.

— Не доскачем. У меня в карточке азимут другой. Электролиния к востоку уходит. По ней мы в другую сторону уйдем. Сейчас, чуть осталось. Ориентиры на местности намечу.

— Бля, да ты в кого такой, а? Первая четверка уже, наверное, на точке, а мы тут стоим.

Я не придал значения его словам и продолжал считать. Ага, если мы полезем на сопку, а потом резко заберем на восток, на старый тригонометрический пункт, то значительно срежем путь.

— За мной! — наконец-то скомандовал я, и мы побежали совсем в другую сторону.

Вчерашние мои соперники молчали, Федос тихо матерился, шуруя за мной.

Залезли. Где тригопункт? Несколько градусов на восток по компасу, должен быть совсем рядом. Вот он стоит, родимый, ржавеет. Теперь от него прямо вниз.

Мы покатились под горку через заросли густого кустарника и вылетели прямо на Поповских, сидящего на пеньке. Каплей мирно попивал чаек из термоса и лениво распекал матроса-радиотелеграфиста, разворачивающего антенну.

— Ох ты, елки-палки! Кто к нам пришел! — ненатурально возрадовался он, отхлебнул чаю и рыкнул: — А ну-ка представься как положено!

— Товарищ капитан-лейтенант, подгруппа номер два прибыла на первую контрольную точку, — отрапортовал я и протянул карточку-задание для отметки.

— Нормально Вяземский-Иванов, Петров-Водкин. Вовремя появились. Доложись по связи на вторую контрольную точку и вперед. Кстати, вы первую подгруппу не встречали?

Федос улыбнулся словно сытый котяра.

— Нет, товарищ каплей, они по электролинии пошли, заблукали, наверное.

— По связи докладывают, что вот-вот подойдут, да что-то не видно их. А вы молчали всю дорогу, думал, сейчас помощь попросите.

— Нет, у нас все пучком, — ответил старшина второй статьи и протянул мне головные телефоны станции, спаренные с микрофоном.

Я вышел на связь со второй точкой, зачитал контрольную группу цифр, которую мне записал на карточке командир, получил подтверждение и новый азимут.

Минуты я три сидел, разбирался с картой. Меня уже никто не торопил. На этот раз мы топали дольше, но пришли все равно первые.

На вечернем разборе занятий каплей меня не похвалил, но назначили в пару с Федосовым. Старшина довольно хлопнул меня по плечу. На следующих занятиях я работал с ним.

Мои недруги больше никакого интереса ко мне не проявляли. Одному из них пришла посылка. На мое удивление, он одарил меня пачкой весьма вкусного печенья и небольшим кусочком сырокопченой колбасы. Инцидент был исчерпан. Впоследствии мы очень крепко сдружились.

В общем, мы продолжали слаживаться и заниматься. Плотным потоком пошли занятия по воздушно-десантной подготовке. Мы днями напролет занимались укладкой куполов, висели в стапелях в воздушно-десантном городке, отрабатывали наземные элементы и действия парашютиста в воздухе и при приземлении, изучали не только наши парашютно-десантные системы, но и вероятного противника.

Одна из групп нашей части куда-то исчезла. Федос по большому секрету поведал мне, что она ушла на боевую задачу. Куда и зачем — известно только большому флотскому начальству.

Вскоре я понял, что наши роты не были одинаковыми. Первая, в которой оказался я, и вторая были разведывательными, а третья — минеров-подводников. Ребята там служили очень серьезные, ни одного молодого. Подготовка у них была намного серьезнее нашей — больше водолазных спусков, каких-то специальных дисциплин, минно-подрывного дела. Матросы третьей роты всегда держались чуть особняком. Ее группы были постоянно задействованы на каких-то учениях и дежурствах.

В роте минеров служило очень много сверхсрочников, как матросов, так и старшин. Это были матерые усатые дядьки. Такой перешагнет тебя и не заметит, сам себе на уме.

Наконец-то мы выехали на прыжки.

Я не подвел командира, прыгнул три раза без каких-либо проблем и попросился на четвертую попытку, уже с оружием. Наша группа считалась начинающей. Первые прыжки мы делали без автоматов. Поповских спросил разрешения у заместителя по десантной подготовке и выпустил меня на четвертый прыжок. После раскрытия парашюта я расконтровал спусковой крючок, дал пару очередей холостыми, довольный как слон плюхнулся на землю и чуть не выбил челюсть о затыльник своего АКСа.

Я собрал купол в сумку, закинул автомат на плечо, и тут меня вдруг передернуло.

«Что же ты делаешь? Вместо нормальной жизни, учебы на факультете хореографии, службы на штатной сержантской должности в учебке ты дерешься с кем ни попадя, бегаешь по сопкам с тяжеленным рюкзаком, прыгаешь с парашютом и автоматом и осознаешь, что тебе здесь нравится.

Трындец, успокойся! Ты отслужишь ровно столько, сколько положено, не больше».

Глава 6

На пункте сбора Поповских увидел ссадину у меня на подбородке, ухмыльнулся и заявил:

— Раззявился при приземлении? Давай в строй! Начальство подъехало.

Группы уже стояли в колонну по четыре. На флоте строятся и так. Перед строем ходили заместитель по воздушно-десантной подготовке и кап-три Чернокутский в невиданной мною раньше странной светло-песочной форме с накладными карманами на брюках и кармашком под стропорез.

Мы пересчитались. Начальство поздравило молодых матросов с совершением первых прыжков. Чернокутский лично всем вручил по «прыгунку» и вместе с замом по десантной подготовке ушел на линию старта. Флотское начальство, прибывшее к нам, сегодня тоже прыгало.

Поповских выстроил группу в колонну по одному и позвал к себе нашего мичмана. Они схватили парашютную сумку с обеих сторон, покрутили ее как качели. Понятно, сейчас будут поздравлять. Такие номера я видел в десантно-штурмовом батальоне в бригаде Черноморского флота.

— Первый пошел! — скомандовал капитан-лейтенант.

Федос, стоявший в строю первым, положил правую руку на воображаемое кольцо, левую — на запаску и раскорячил ноги.

Он получил толчок, пролетел чуть вперед, зажмурился и громко проговорил:

— Пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два, пятьсот двадцать три. Кольцо! Пятьсот двадцать четыре. Купол, контрольный осмотр, контрольный разворот, задние, земля! — Сумка крутанулась и лупанула Федоса под задницу.

Он чуть не клюнул носом в грунт, но все-таки устоял и заявил:

— Старшина второй статьи Федосов землю принял!

— Второй пошел! — в один голос заорали командир и заместитель.

И понеслось.

Я шел замыкающим, да еще и с автоматом. Поэтому мне пришлось еще и изображать стрельбу в воздухе, прежде чем получить парашютной сумкой под зад. Все! Ритуал пройден. Можно грузиться.

На следующий день случилось то, что потрясло некоторых матросов до печенок. К нам прибежал мичман с прыжковой ведомостью, заставил нас всех расписаться в ней, после чего выдал деньги.

У меня получилось двенадцать рублей. При ежемесячном денежном довольствии в семь рублей это весьма ощутимая сумма. Куда теперь их потратить?

Часть я сразу же сдал на тетрадки, ручки и мыльно-рыльные принадлежности. Теперь мне надо было заслужить увольнение и прокутить остаток где-нибудь в городе.

Вечером, после занятий по техническому обслуживанию и приведению в порядок своих парашютов, когда командир группы убыл, в кубрик зашел ответственный, наш мичман, и предложил купить на всех магнитофон с катушками и радиоприемником.

— Можно взять в третьей роте неплохой американский. Они его с боевого дежурства приволокли, но говорят, что он им без надобности. Будет лежать в баталерке, в свободное время включайте его в кубрике да слушайте сколько влезет. Он еще и от батарей работает.

— Товарищ мичман, а почему его в кубрике держать нельзя? — тут же спросил кто-то.

— Да потому, что придет замполит, увидит его, сразу же внесет в опись как средство технической пропаганды, и будет он на роте числиться. Вот тут нам ротный и старшина такое спасибо скажут! Ротный заберет его себе в кубрик или старшина в свою баталерку — и хрен вы магнитофон увидите. А так заявите, что мой. Я вам дал послушать. Никто возражать не будет.

Мы немного помялись, узнали цену — пятьдесят рублей. По пятерке с носа. Дороговато, однако под нажимом мичмана согласились.

Пока все ломались, я тихо офигевал. Да такое чудо, как магнитофон, даже двухголовочный, рублей двести стоит, не меньше, а тут полтинник. Видимо, заместитель нашего командира имел свой шкурный интерес в этой сделке.

Собрали деньги, меня и Федосова выделили в представители. Конечно, мы были горды оказанным доверием, но если купим какую-нибудь ерунду, то все шишки и претензии повалятся на нас. Мы выслушали кучу советов и наставлений от сослуживцев и побрели за мичманом.

В третьей роте обстановка разительно отличалась от нашей. Вахтенный матрос не стоял, а вольготно восседал на баночке и занимался тем, что метал шкерт с хитро завязанным узлом на конце в швабру-«русалку», стоявшую у противоположного борта.

Извиняюсь за «борт». Это была обыкновенная стена. Издержки терминологии, так сказать.

Только мы зашли, мимо носа мичмана просвистел шкерт, узел закрутился вокруг ручки «русалки». Последовал резкий рывок, и швабра оказалась в руках у вахтенного.

Матрос увидел нас, довольно ухмыльнулся, кивнул мичману.

— Здорово, — весьма фривольно обратился он к нашему «первому после бога». — Надумали брать? Покупатели уже были, но Дитер вроде тебе обещал, отшил их пока.

— Вот, привел своих карасиков, пусть смотрят да берут. А что, Дитер его с собой не забирает на "берег"? Вроде аппарат неплохой.

— Давайте в кубрик, там братва ждет уже.

Мы осторожно, стараясь не наследить на надраенной палубе, потопали в кубрик за мичманом. Мимо меня просвистел шкерт. Узел обмотался вокруг ножки табуретки, стоявшей сбоку, и она как по волшебству исчезла из глаз.

«Ловко! Мне бы так научиться», — подумал я на ходу.

В кубрике негромко звучала музыка, знакомая еще по гражданской жизни — «Битлы». Несколько здоровенных парней в спортивных костюмах и тельняшках вольготно бродили по кубрику. Кто-то пил чай, кто-то оформлял парадную форменку для торжественного схода на берег, то есть демобилизации. Два матроса в крутых спортивных костюмчиках с гербом Союза на спине, кепочках и очках-лисичках стояли друг напротив друга. Они то ли занимались рукопашкой, то ли просто дурачились. Потом до меня дошло, что парни пытались танцевать твист, который к тому времени уже благополучно вышел из моды. Его заменил американский топрокинг.

— Здорово, минеры! Я к вам покупателей привел. Дитер, показывай технику, — заявил наш мичман, здороваясь с каждым за руку.

Мы с Федосом скромно топтались у входа и пялились по сторонам.

Один из стиляг подошел к мичману, сдернул с головы кепочку, снял очки, поздоровался и сказал нам:

— Проходите. Не топчите комингсы, смотрите технику.

Интересно, почему его зовут Дитер. Наверное, Дмитрий. Явно выраженный арийский блондин, аккуратная зализанная причесочка, прямо фашист из кино.

Магнитола была что надо, мечта всей модной молодежи тех годов. А фирма так вообще «Сони»! Черно-серебристый аппарат с двумя отстегивающимися колонками, прозрачной крышкой над катушками, с тремя головками, таким же числом скоростей, да еще и с радио. Совсем еще новый, не царапанный.

Я с видом знатока начал отстегивать колонки, крутить катушки, нажимать кнопки, покрутил настройки радио и тумблера. Нормальная рабочая техника. Я в школе о таком мечтал, однако мне досталась модель попроще — «Грюндиг», привезенный отцом из заграничной командировки, что для меня в те годы было тоже очень неплохо.

— Нормально, — наконец возвестил я и толкнул Федоса, чтобы тоже смотрел.

Старшина нажал пару кнопок, испуганно отдернул руку и закивал.

Тут меня начали корежить инстинкты. Я имел опыт сделок по покупке и перепродаже всяких модных и дефицитных штуковин, полученный на многочисленных гастролях со своей танцевальной группой.

— Пятьдесят — нормальная цена, — заявил я. — Может, еще катушек на эту цену дадите?

Мичман пнул меня под ребра, матросы в кубрике заржали. Дитер залез под шконку, вытащил картонную коробку с бобинами.

— Бери штук десять, какие хочешь.

Я сразу же вцепился в ящик и начал перелопачивать кассеты. Надо же, все приличные TDK, нет ни одной нашей «Тасма» или «Свема». Ух ты, что я нашел! Целая бобина «Мелодий и ритмов зарубежной эстрады». Написано карандашом. А ну-ка поставим. Что тут у нас?

Я цапнул катушку, заправил ленту и нажал кнопку воспроизведения. Да это же «Манкис»! Класс, вот она, нормальная музыка для ценителей!

— Слышь, ты что, танцевал на гражданке? — спросил меня Дитер.

— Да так, вертелся помаленьку.

— А можешь показать, как сейчас на танцах твист пляшут?

Я хотел сказать, что твист уже не пляшут, слушают Кальмера Теноссоара и «Лайне», но благоразумно промолчал.

— Давай как в «Твисте круглые сутки», — загорелся белобрысый Дитер. — У меня даже музон с этого фильма есть!

— Тут тесно для простого твиста, — пытался я отвертеться, но уже чувствовал, что попал.

— Идем в спорткубрик, — заявил Дитер, подхватил магнитофон со стола и потащили нас за собой.

— Довыебывался! — прошептал мне на ухо мичман. — Оно тебе надо было, танцор?

Места в спорткубрике было много.

— Малой, не тушуйся. — Дитер шлепнул меня по спине, напялил на себя кепочку, перчатки и кивнул своему напарнику.

Тот включил музыку.

Матросы третьей роты, набившиеся в кубрик, начали в такт хлопать. Очень уж ладно у них все получалось. Видно было, что парни не в первый раз развлекаются танцами. Понеслась!

Я слушал музыку и прихлопывал вместе со всеми. Меня начал одолевать настоящий танцевальный азарт.

Они исполняли какую-то смесь твиста и рок-н-ролла. Видно, что танцевали раньше, ритм и слаженность есть, но композиция вялая, движения однообразные, часто повторяющиеся. Свободнее надо быть, товарищи матросы. Тогда все будет выглядеть намного естественней.

Гимнастический рок-н-ролл, конечно получше, хотя берут силой, а не техникой. Законченного сальто с опорой на партнера я так ни у кого и не увидел. Да и подбросы вперед так себе — мощные толчки и гулкое хлопанье руками.

Еще стоя в кругу, я начал приплясывать, когда Дитер кивнул мне, шагнул на середину, сделал легкий поклон и перешел в твист. Сразу же сальто назад, разогнавшись и оттолкнувшись ногами от переборки. Так легко мне этот сложный элемент еще никогда не удавался. Сказались ежедневные многокилометровые забеги. Тут главное — техника группировки и толчок ногами. Что бы не упасть на спину, я перешел на фляк с опорой на руки, вышел в стойку, помахал ногами в воздухе и пружинкой встал. Отработанный номер, я его еще на фестивале в Паланге танцевал.

— Ништяк! — заревели матросы. — Молодцом, карась! Твистер, епть!

Мне пришлось задержаться. Мичман и Федос потащили к нам в роту магнитолу и катушки, а я показывал правильное исполнение сальто с опорой.

Через час я вернулся к своим, прикупив заодно в третьей роте за рубль высоченные парусиновые кеды, хоть и не новые, но очень прочные и ноские. Дитер отдал мне свои кожаные перчатки и подарил американскую кепочку-бейсболку с надписью «Navy». Откуда она взялась, я благоразумно не спрашивал.

После танцев в роте минирования ко мне прилепилась кличка Балет. Пусть так. Это все же намного лучше, чем Сапог.

Теперь наш мичман без проблем мог наслаждаться музыкой. Из баталерки частенько доносились напевы Майи Кристалинской и Ларисы Мондрус. Мы же слушали музыку изредка и частенько недоумевали — на хрена нам нужен был этот магнитофон?

Глава 7

Занятия продолжались. Немалая их часть теперь посвящалась международной обстановке. Командир группы приносил политические карты и рассказывал нам про американскую агрессию во Вьетнаме, зачитывал списки военных баз, указывал их местоположение, говорил о предполагаемом характере военных действий. Конечно, было интересно послушать и про Тетское наступление вьетнамцев, и про политику Линдона Джонсона, но многих больше интересовало, как идет подготовка советских космонавтов к высадке на Луну. Кто будет командиром отряда — Гагарин или Титов? Мы почти каждый вечер смотрели по телевизору программу «Время», а по воскресеньям — «Служу Советскому Союзу».

Неожиданная проблема появилась у меня с водолазной подготовкой. Раньше я частенько погружался с баллонами на Черном море и в Донце, особого страха под водой не испытывал, был допущен врачами-спецфизиологами к водолазным спускам. А теперь вот не смог проплыть без снаряжения трубу в бассейне.

В «свободной воде» я чувствовал себя вполне нормально, как по так называемому первому комплекту — маска и ласты — так и с баллонами. Однако теперь, когда Поповских начал прогонять группу через трубу, имитирующую узкое жерло торпедного аппарата, меня словно застопорило. Диаметр трубы был таков, что ее можно было бы спокойно проплыть, не растопыривая локти и не расставляя руки.

С другой стороны трубы стоял матрос с фалом, пропущенным внутри, с петлей на конце. Парень, выполняющий упражнение, крепил ее карабином на поясе и нырял в трубу. Надо было преодолеть всего-навсего несколько метров. Для дополнительной страховки внутри был пропущен фал с поплавками, по которому можно было перебирать руками.

В первый раз я провентилировал легкие и спокойно нырнул. А в трубе мне мигом стало не по себе. Скорость скольжения, набранная перед заходом, снизилась. Я попытался сделать мощный гребок руками, чтобы быстрее выбраться на открытую воду, и ударился локтями об стенки. При обратном движении руками я вообще застопорился, застрял на середине трубы. Голову сдавил стальной обруч. Мне стало ужасно страшно. Я в панике попытался развернуться в трубе, чем еще больше ухудшил свое положение, поставил тело чуть ли не поперек и поджал колени.

При выбросе адреналина запас кислорода в крови расходуется намного быстрее. Я трепыхнулся, забил ногами, головой ударился о стенку и проехался лицом по внутренностям трубы. От страха и недостатка кислорода я совсем перестал соображать и даже не понял, что матрос-спасатель тащит меня за фал наружу.

Очнулся я от собственных рвотных позывов, лежал, перекинутый через скамейку, и истошно блевал водой из бассейна. Морда и локти жутко саднили, меня всего трясло.

Сверхсрочник-санинструктор в звании главстаршины сидел рядом на скамеечке, спокойно покуривал сигаретку и с презрением смотрел на меня.

К нему подошел наш мичман и спросил:

— Что он, очнулся? Жить будет?

— Марков, вспомни, как я тебя откачивал после тренажера. Живешь ведь. И этот будет. Он всю морду себе ободрал и локти, пока его тащили. Упирался почему-то. Теперь бумажки на него пиши. Дай бог, чтобы заместитель командира по водолазной подготовке это дело за происшествие не посчитал.

— А с матросом-то что теперь делать?

— Да ничего. В воду не пускай. Я ему морду сейчас продезинфицирую, пусть зеленый походит. Вечером шефу доложу. Тот решит. Если этот карась даже по нулевому комплекту трубу не прошел, то на хрен он нужен.

Все услышанное меня не очень порадовало. Ни хрена себе расклады! Могут списать в береговые или в экипаж какой-нибудь лайбы. А я-то думал, что у меня все идет как надо. Значит, бегать, прыгать да ногами махать здесь еще не самое главное.

Вечером меня посмотрел главный медик, задал какие-то вопросы, ничего толком не сказал, почеркал что-то в медицинской книжке. В кубрик я вернулся совсем в безрадостном настроении, после ужина бездумно бил ногами по груше. Мне ничего не хотелось. Даже слушать магнитолу, которую мичман Марков выделил нам на час для поднятия боевого духа.

На следующее утро я сидел на теоретических занятиях по водолазному делу, записывал факторы, влияющие на человека при погружении. До обеда мы занимались теорией, поэтому я немного отвлекся от грустных мыслей. Во второй половине дня мы изучали материальную часть индивидуальных дыхательных аппаратов, разбирали массо-габаритный макет, крутили вентили, стравливали баллоны.

Пока мы занимались баллонными аппаратами типа АВМ, более сложные, с регенерацией воздуха будем изучать в следующем периоде. Может, кто-то и не будет. Не допустят меня даже к сдаче зачетов на погружения и вышибут отсюда. Это как пить дать.

Могут отправить обратно в учебку? Надо будет у Чернокутского спросить. С другой стороны, как-то не хочется вернуться с виноватым видом. Наверняка поймут и не засмеют, но самому будет стыдно. Не смог. Хромов и Синельников откровенно гордились мною. Вот, мол, каких матросов выращиваем и отдаем в другие части. А я, как побитый пес, обратно. Трубу не смог одолеть.

Вечером, когда пришла наша очередь заниматься в бассейне, я сидел на бортике рядом с обеспеченцами и смотрел, как мои сослуживцы в одних трусах лениво ныряют в эту злосчастную трубу, учатся выходить на воздух, не выпуская загубника. Санинструктор не допустил меня до занятий в бассейне из-за морды и локтей, измазанных зеленкой.

Так продолжалось три дня ровно. Потом я все-таки был запущен в бассейн. Марков и Поповских долго инструктировали меня, давали советы, как вести себя при проходе.

А я так и не смог даже забраться в трубу. Перед самым входом меня снова обуял невыносимый страх тесноты и давящих стенок. Еще на воздухе, не уйдя под воду, я начал задыхаться.

Я даже чуть не заплакал от стыда. Мне пришлось поводить челюстями и выходить на сушу.

Поповских посмотрел мне вслед и что-то сказал Маркову. Наверное, они решали, как будут меня списывать. Зачем им матрос, который не имеет водолазного допуска? Я бегаю, прыгаю с парашютом, хожу по азимутам, но все равно не буду полноценным матросом-разведчиком. Вдруг группе придется выходить в тыл противника с борта подводной лодки, а я возьму да и загнусь в трубе торпедного аппарата? Вот всем радости-то будет!

Да и не допустят меня наверняка уже под воду. Доктор сказал, что физиологически я здоров. У меня проблемы с психикой, боязнь тесных пространств, клистирофобия. Название какое-то идиотское.

Вопрос со мной решался еще где-то неделю. Поповских и Марков отдавать меня из группы не хотели, но врач и заместитель командира по водолазной подготовке встали дыбом. Дескать, в боевом подразделении мне делать нечего.

Командир части по просьбе Чернокутского дал распоряжение найти мне место в подразделениях обеспечения. Марков задался целью пристроить меня помощником к мичману, начальнику продовольственного склада. Тут он имел свои интересы. Работая на складе, я и в самом деле мог бы приносить большую пользу матросам и офицерам своего бывшего подразделения.

Да и мичман со склада был вполне согласен с моей кандидатурой. Ему нужен был молодой, не обросший кучей знакомых и земляков матрос, которого можно было выдрессировать так, как хочется. Пребывание данного матроса в боевом подразделении — тоже плюс. Он знаком с флотским начальством, хоть и небольшим.

Когда наши узнали, куда мне грозит попасть, они начали одобрительно похлопывать меня по плечу и просить их не забывать, подкидывать что-нибудь с барского стола. Даже Марков, сообщивший мне эту новость, намекнул, чтобы помнил, кто помог мне устроиться на такую хлебную должность. Один лишь мой напарник Федос почему-то не радовался.

Какое-то время я еще буду числиться в группе, но работать на складе. Потом меня официально переведут в обеспеченцы, а на мое место возьмут какого-то старшину второй статьи, служившего на камбузе коком. У него вроде все допуски и водолазные спуски есть. Он участвовал в нескольких учениях в качестве разведчика и очень неплохо себя проявил. Я так и не понял, как такое могло быть, не вникал в разговоры и наставления, был просто подавлен. Меня меняют на повара! Скорее всего, это инициатива Поповских.

На следующий день меня прямо с утреннего построения забрал мичман, начальник склада. Этакий хитрый толстенький колобок с аккуратной бородкой. Дрессировать меня он начал сразу по приходу на склад. Целый час я выслушивал наставления и предупреждения о суровых карах, которые могут обрушиться на мою голову в случае пропажи чего-либо. Потом я бегал по складу и запоминал, что где лежит, расписание и нормы выдачи продуктов на камбуз. Через пару часов у меня голова опухла.

Потом мичман выдал мне видавшую виды робу. Я таскал мешки с крупой, неподъемные сетки с картошкой, мерз в рефрижераторе, отдирая заледенелые туши. Пришла камбузная вахта во главе со старшиной второй статьи и начала получать продукты.

Так прошел целый день. Вечером, когда прапорщик опечатал склад и сдал его под охрану, я был грязный как черт, злой на себя, шатался от усталости. Помыться можно было только в ротном гальюне под самодельным холодным душем.

Но я не успел дойти туда. По дороге меня встретил водитель, матрос Ярик, который тоже частенько работал на складе, мотался с моим мичманом в город для получения всяческих продуктов.

— Слышь, карась, ты же сейчас на складе помощником? — сразу же взял быка за рога Ярик.

— Ага, — ответил я и напрягся.

Сейчас начнется. Достань то, завтра к утру роди это. Интересно, смогу я его сейчас завалить с парочки лоу-киков или нет? Кабан здоровый, откормленный. Даже если и завалю, то через несколько минут все водители прибегут со своими гаечными ключами и домкратами, и начнут меня метелить. Бежать за помощью глупо. Группа, которая пока еще формально оставалась моей, сегодня целый день маялась в воде, в то время как я, по мнению парней, загорал на складе. Им нет нужды связываться со старшим призывом. Эх, покатилась жизнь моряцкая на глубину. Сам опустишься — никто тебя не подымет.

— Тебя Мотыль на камбуз вызывает, давай мухой, салажонок, — заявил Ярик. — Он ждать не любит. Шуруй, а то еще и мне за тебя влетит!

Кто такой Мотыль, и на хрена я ему сдался? Мне все это очень не нравилось. Куда лучше быть в группе, однородной массе, монолите и не выделяться как теперь. Помощник рундука! Вот он я, во всей красе! Прошу любить и жаловать.

А что будет, когда меня в каюту к матобеспеченцам переведут? Там ведь нет одного призыва, как в группе, даже пара грузин служит. Других кавказцев в части нет. Как в плохой сказке — чем дальше, тем страшнее.

Раздумывая о дальнейшей своей печальной участи, я добрел до задней двери, ведущей в столовую-камбуз, и дернул за ручку. Закрыто. Постучать? Ага, высунутся матросы с кухонной вахты, настучат мне в бубен, а потом припашут палубу или котлы драить.

Может, все-таки ну его, этого Мотыля? Кто он вообще такой?

Стоп! На мое место в группе вроде должен прийти какой-то старшина-кок с камбуза. Уж не этот ли самый Мотыль? Скорее всего, он. Зачем я ему тогда сдался? Да, вопросов множество.

А вот и кнопка. Была не была.

После моего звонка дверь открылась, высунулась голова в черной пилотке набекрень.

— Бля, карась, ты кто?

— К Мотылю. Он меня вызывал. Я новый помощник с продсклада.

— Ясно, заходи. А что, семерочку трудно было отзвонить? Мы тут панику устроили, думали, ответственный или дежурный прутся, — продолжал балаболить матрос, пропуская меня внутрь.

Сегодня в наряде по камбузу стояли связисты, а у них вечно свои какие-то непонятные дела. К примеру, что это за семерочка? Семь раз позвонить надо было?

— Давай, шуруй в варочный. — Связист взмахом руки указал мне путь и исчез в коридорах камбуза.

Где-то неподалеку очень вкусно пахло жареной картошкой и мясом. Я, глотая слюни, поплелся на этот аромат. Парадокс, работал на продскладе, а за день толком и не поел. Мичман даже банкой тушенки не угостил. Процесс дрессировки молодого матроса, однако!

В варочном цеху метались два матроса в белых халатах и поварских колпаках. Они подбегали к котлам, смотрели давление на манометрах, мешали длинными деревянными поварешками рис, залитый водой в огромных кастрюлях, при этом еще ухитрялись чистить лук и вареную свеклу. Дирижировал кухонным балетом невысокий сухощавый матрос, сидевший на баночке посередине варочного цеха. Причем очень умело. Он замечал все, что происходило вокруг, без крика делал замечания. Один раз встал и буквально в три секунды очистил большущую свеклу.

Заметив меня, он обернулся и коротко бросил:

— Кто?

— Меня старшина Мотыль вызывал. Я с продсклада.

— Я Мотыль, жди. — Он коротко свистнул.

Тут же откуда-то появился еще один старшина второй статьи, наверное, старший наряда на камбузе.

Мотыль вполголоса что-то ему говорил, тот согласно кивал.

Кок закончил постановку задачи и махнул мне.

— Давай за мной.

Мы подошли к двери с совсем сухопутной табличкой «Комната отдыха поваров». Старшина Мотыль выбил по ней дробь морзянки и стукнул ногой. Дверь распахнулась. В нос мне ударили ароматы картошки и мяса. Я снова захотел есть.

За небольшим столом расположилась весьма внушительная компания. Два здоровенных матроса, по-моему, из второй роты, грузин-главстаршина, кто-то из водителей, Дитер и его напарник по рок-н-роллу.

— Женя, это кто такой? — спросил без малейшего акцента грузин.

— А это наш пацан, нормальный карась-танцор, — ответил Дитер.

— Садись. — Старшина Мотыль кивнул мне на скамейку рядом со столом. — Шамать хочешь?

Я поскромничал и отрицательно помотал головой.

— Ладно, не выебывайся. — Мотыль достал чистую ложку, кинул мне в руки, ткнул пальцем на сковородки с жареной картошкой и мясом и горку нарезанного свежего хлеба. — Ешь! Если у мичмана Сахно на складе целый день вкалывал, то наверняка жрать хочешь. Этот рундук хрен чем накормит. Пацаны, объясните ситуацию салажонку. Я сейчас рис в котел заложу и подойду. — Мотыль ушел.

Матросы-минеры посоветовали мне не стесняться и налегать на еду.

Грузин достал из-под стола бутылку с яркой этикеткой и начал разливать по кружкам.

— А тебе еще рано, рыба. — Он ухмыльнулся, глядя на то, как я встрепенулся и повел носом.

— Ладно Балет, не ссы, — встрял Дитер. — Мы тебя по делу нашли, тут ситуация вырисовывается не без твоего участия. Но ты, как мы дотумкали, не при делах, молод еще и глуп, от тебя тут ни хрена не зависит.

Старослужащие подняли кружки, и один из них роты произнес тост:

— Так, братва, чтобы количество взлетов равнялось количеству приземлений, а количество спусков — числу подъемов.

Все чокнулись, выпили и дружно выдохнули.

Интересно, какая такая ситуация и при чем здесь я? Ладно, лупить и воспитывать меня тут наверняка не будут. Пока есть возможность, жри, карась, от пуза и слушай во все жабры.

— Слушай, Балет, тебе нравится, как на камбузе у нас готовят? Есть можно? Блевать не тянет? — спросил грузин.

— По-разному. Иногда офигенно, от пуза, в другой раз тошниловка. Вчера борщ был зашибись, а сегодня не знаю. Я не был ни на обеде, ни на ужине.

— Понятно. Вчера готовил Жека Мотыль, а сегодня — поварихи из гражданских. Тут дела такие. Мотыль из нас, матросов, срочку тянет. В коки он попал из боевой группы, был случай. Своих матросов никогда не кидал и кок от бога. Вот сейчас ешь, вкусно тебе?

— Угу, — кивнул я с набитым ртом, выцеливая из плошки кольцо лука, маринованного в уксусе.

— Мотя ничего не тырит, все в котел. Добавка всегда есть, и братву уважит, если надо. Когда тетки дежурят, ты пробовал хоть раз еще порцайку взять?

Да, когда на камбузе хозяйствовали толстые гражданские тетки, добавки ни разу не было.

Речь продолжил водитель из обеспеченцев:

— Одна из теток — жена твоего мичмана Сахно. В доле они или еще как, но Жеку тетки давно хотят сплавить, а еще кого-то взять. На эту должность можно и гражданских ставить. Получается такая ерунда. Мотю ставят разведчиком на твое место. Тебя суют на склад. Вот и все. Представляешь, как вы вкусно питаться будете?

Я представил. Вечно есть размазню и вонючую рыбу мне как-то не очень улыбалось.

Дальше уже продолжал Дитер:

— С тобой ситуация как раз и нарисовалась. Марков ваш — жучила еще тот. Он с Сахно постоянно дела какие-то крутит. Теперь тебя переводят, соответственно, должность освобождается. Ваш каплей мужик нормальный. Он давно Мотю в группу к себе хотел. На позапрошлогодних боевых при недоборе разведчиков взял Мотыля с камбуза. Тот еще молодой был. Так они отработали на пятерочку. Замок тогдашний в ногу был ранен. Жека, самый молодой, подгруппой рулил, короче дал гари. Что они там натворили, тебе знать не надо. И вообще про то, что услышал, забудь. Потом Поповских его и на прыжки, и на спуски таскал, когда была возможность. Короче, наш кок отработал все нормативы не хуже любого водолаза. Разведчик он первоклассный, ну а повар — и так ясно. Теперь подумай, что будет, если вместо нашего матросского кока на камбузе появится еще одна тетка!

— Да, понятно.

— Так, теперь давай рассказывай и не вздумай пиздеть, из-за чего тебя из группы поперли. С физухой у тебя все нормально, вроде и прыжки есть, не тупой. Что за херня? Спорол что-то не то? С Поповских поцапался? Мы же в курсе, что у тебя лапа кап-три из флотского управления. Давай, колись.

— Водолазка, — промямлил я. — Клистирофобия…

Такого громкого ржача за все время своей короткой службы я еще не слышал.

— Биля! — сорвался на грузинский акцент главстаршина. — Клистирофобия!..

Они закончили смеяться, опрокинули еще по стакану и Дитер продолжил:

— Балет, есть клаустрофобия — боязнь замкнутых пространств. У тебя в чем проблема-то?

— В трубе застрял, начал шебуршиться, фалом вытащили, а теперь вообще не могу в нее зайти.

— Ерунда! Я тебя за два часа так обработаю, что будешь пролетать ее и в торпедном аппарате песни петь! Это я тебе говорю, водолаз первого класса Дитер фон Болев!

Так вот почему он Дитер! Неужто и правда немец? Да еще с приставкой «фон»! Интересные дела творятся в ВМФ СССР — в разведке немцы служат. А по-нашему шпарит без всякого акцента.

— Короче, Семен договаривается с нашим группером, чтобы тот с вашим каплеем пообщался. Они корешатся и вместе часто «синих дельфинов» гоняют. Мотыль сказал, что сам перетрет с Поповских насчет себя. На выходы и занятия он всегда с ним пойдет, но тут, как видишь, всем нам лучше, когда Жека в столовой. Но ты, как тебя еще раз смотреть будут, не заякорись.

У меня закружилась голова. Как он меня научит? Поповских с Марковым ничего не смогли со мной сделать. Доктор сказал, что у меня проблема с психикой, а тут — за два часа! Честно говоря, верится с трудом. Но выбора у меня нет абсолютно никакого. Если, как сказал Болев, заякорюсь, то мне действительно настанет капец. Подведу всех старослужащих. Да и старшина Мотыль вроде нормальный парень, без каких-либо выпендрежей.

Тут как раз Мотыль и зашел, неся в тарелке салат из свеклы с капустой.

Наелся я от пуза. Дитер попросил Мотыля, чтобы тот разрешил мне вымыться в тутошнем душе. Через сорок минут я со слипающимися глазами и полным брюхом завалился в своем кубрике на шконку и сразу же заснул, даже не совершив ежевечерний ритуал стирки носков.

Глава 8

С утра меня снова забрал Сахно. Можно подумать, что вчерашнее пиршество на камбузе мне только приснилось. Однако, бредя за мичманом, я заметил старшину второй статьи Мотыля, мирно беседующего о чем-то с нашим Поповских.

Через час, когда я заготовил продукты на выдачу, к Сахно пришел вчерашний грузин. Они отправили меня восвояси, сами же заперлись на складе и начали что-то обсуждать.

В роте на центральной палубе стоял вахтенный из старшего призыва и боролся за чистоту, пытался отдраить гуталиновые мазки от ботинок на светлом линолеуме.

— Опа, карасик приплыл! — обрадовался он и скинул мне в руки «русалку». — Ну-ка, давай, шурши, салажонок.

Приплыли. Да что за ерунда такая? Кто же меня теперь спасет от припашек? Стать в позу? Или…

Додумать я не успел.

Через комингс перелетел посыльный по штабу и затараторил:

— Бля, кто Балет, на второе учебное место к бассейну, дельфинчиком, быстренько. Там минер тебя ждет!

Наверное, тоже связист. Они тараторить любят.

Я откинул швабру к стенке, с сожалением пожал плечами и побежал к бассейну.

Сегодня там не было занятий. Фон Болев уже плескался в воде. На нем был легкий иностранный гидрокостюм с преобладанием зеленых и синих тонов. На груди возле клапана подкачки красовался шильдик с надписью «Kusto France».

Увидев меня, Дитер помахал рукой, ушел под воду, через несколько секунд вынырнул возле моего края и стащил с головы капюшон. Он, как ни странно, был в наушниках. Вот это вещь — даже под водой работает!

Увидев мое удивление, Дитер чуть ли не по пояс выскочил из воды и оставался в таком положении несколько секунд. На грузовом поясе у него болтался прорезиненный чехол.

— Видал?! Сам соорудил, чехол у связистов выпросил. Звук под водой охренительный, хотя приемник без антенны, — проорал он, вытащил наушники, после чего продолжал намного тише: — У тебя, матрос, есть два часа на все свои клистирофобии и прочую психологическую херню. Учить буду жестко! Семен и Мотыль уже все свои вопросы порешали. На следующей неделе зам по водолазной даст команду вашему каплею тебя еще раз посмотреть. Рундук со склада тебя пока трогать не будет. Все закрутилось. Люди старались, а это многое значит. Поэтому давай в воду.

Я начал раздеваться, но получил команду снять только ботинки и прыгать в бассейн прямо в робе.

— Вода и так уже грязная, а в одежде тебе намного теплее будет, — сказал минер, натягивая на голову капюшон.

Я стащил ботинки и носки, спрыгнул в воду и остановился рядом с фон Болевым, который сразу же начал меня инструктировать:

— Если в воду входишь в одежде, то она начинает курсировать между нею и телом, в результате чего нагревается. Поэтому тебе будет намного теплее. По такому принципу сшиты наши гидрокостюмы мокрого типа. Они берут забортную воду, и ты ею согреваешься. Ваш Поповских как группер очень даже ничего. По сопкам скакать да с парашютом прыгать он мастер, но водолаз никакой. Да оно и понятно. Он в Благовещенске училище заканчивал, там готовят офицеров морской пехоты. Наши же групперы — все водолазники из Питера. Вы первая рота, вам водолазки много и не положено, для вашего уровня сойдет. А у нас, минеров, с этим делом все по-другому.

Странно! Ни разу не думал, что наш Поповских хреновый водолаз. Не зря ли Дитер про него такие вещи рассказывает?

Он ушел под воду, в один гребок добрался до трубы, не выходя на воздух, пролетел по ней, развернулся, снова пронырнул и вышел на поверхность возле меня.

Дитер продолжал говорить совершенно спокойным голосом, как будто и не находился с полминуты под водой:

— Если ты начал мельтешить, дергать ластами и ручонками, то все! Ты пропал! Запас кислорода расходуется намного быстрее, мышцы непроизвольно забиваются, ты устаешь как после забега на десять километров. Короче, главное — не суетись! Сейчас продышись, и ложись на воду и опускайся на уровень входа в трубу.

Я задышал, стараясь насытить легкие кислородом. В голове заметались прошлые кошмары — тесная труба и я, застрявший в ней.

Пока я вентилировался, Болев продолжал говорить:

— Как нырнешь, ложись спокойно, руки вдоль тела. Я тебя за ноги буду держать и толкать потихоньку вперед. Ты вообще не дергайся, одну руку протяни вдоль тела вперед, ладонью веди по боку, потом назад. Так же другую и обе вместе. Все! На первое погружение достаточно. Идешь без маски, глаза не открывай, бассейн грязный.

Я поджал ноги, ушел под воду, выпрямился и вытянул руки вдоль тела. Дитер потихоньку толкал меня вперед. Я выполнил все его указания. Потом меня чуть потащило назад, и я всплыл.

— Нормально. Сейчас будешь делать короткие гребки, вот так, одними кистями, руки вдоль тела вытянуты. Давай, просто нырни. Я посмотрю.

Я снова погрузился и начал грести одними кистями. Если приноровиться, то гребки получаются довольно мощными, а кислорода расходуется намного меньше. Всплытие.

— Нормально. Сейчас еще раз, только уже без ног. Я тебя толкать буду по разным курсам.

Снова под воду. Толчок в ноги. Я гребу. Снова толчок, всплытие…

Черт, я на другой стороне трубы! Как?

Рядом абсолютно бесшумно всплыл Дитер и ехидно произнес:

— Ну и чего пялишься? Я тебя еще на первом погружении в трубу заталкивал, когда ты руки вытягивал, а сейчас ты ее сам прошел.

Вот тебе и педагог! Дитер фон Болев за пятнадцать минут сделал то, с чем не смогли справиться ни Марков, ни Поповских, ни доктор за несколько дней. Я выглядел ошарашенным, глупо улыбался.

— Не скалься, карасик! Все это полумеры и только начало. Держи. — Дитер отстегнул с пояса маску, протянул ее мне. — Одевай и под воду. Я тебя заталкиваю в туннель и держу за ноги.

Ух, а я-то думал, что мы на этом и закончим. Пришлось мне нацепить маску и начать вентилировать легкие. Надышался я до шума в голове, ушел под воду и вытянулся. Дитер мягко толкнуло меня в ноги. Перед глазами поплыли зеленоватые кафельные плитки, и я оказался в трубе. Сердце забухало, в низ живота скатился комок холода. Чуть вытяни руки в стороны, и вот они, стенки. Виски сдавило. Мне захотелось побыстрее сделать мощный гребок и вырваться наружу, на открытую воду.

Но я тут же вспомнил «не суетись», удержался от гребка и начал рассматривать мазки водорослей в трубе. Наряд старается, драит, скоблит, а они регулярно прорастают.

Отвлекшись на посторонние мысли, я с удивлением ощутил, что мне не страшно, на виски уже не давит. Я чуть довернул кисти, сделал всего один гребок. Болев отпустил мои ноги.

Я заскользил в тоннеле, почти вынесся наружу и в этот момент вдруг всем телом ощутил давление воды снизу. В голове у меня явственно зазвучал голос диктора «Маяка». Я чуть не дернулся от страха. Буквально в паре сантиметров подо мной проскользнул Болев.

Я сделал еще один гребок руками, вышел на воздух, сдвинул маску на лоб и уставился на своего наставника.

Дитер увидел мою испуганную физию, довольно хрюкнул и произнес:

— Ну и чего вылупился? Нормально все, места в трубе полно. Не дернулся — молодец, хвалю. Давай снова. Теперь входи толчком и одолевай всю трубу на инерции.

— А у тебя радио сейчас работает? — поинтересовался я в паузе между глубокими вдохами.

— Да, новости какие-то, что-то там про пятилетку. Ты слышал под водой?

— Ага, думал, брежу.

Я снова ушел под воду, толчком отправил себя в трубу, пронесся по ней на довольно приличной скорости, не выныривая, развернулся и повторил этот номер.

Потом я еще минут десять одолевал тоннель на спине, боком, толчками, гребками, сразу за Дитером или перед ним, проныривал ниже или выше его.

Под конец занятия я прошел по трубе на одном вдохе четыре раза подряд, довольный собой, вылез на бортик, сел рядом со старшиной и спросил:

— Дитер, а откуда ты все эти штуки знаешь? Вас, минеров, наверное, не слабо гоняют по этому делу, да?

— Гоняют, конечно, да еще как! Врачи-спецфизиологи лекции проводят, занятия. Только я до службы на флоте в институте отучился два курса на гидрографа и со школы в клубе подводного плавания занимался у нас в Одессе. Ты думаешь, французские костюмы здесь выдают? Нет, это мне по блату корешки с института достали, они тут на практике были. Кстати, вижу, ты удивляешься насчет того, что я немец. Мне год был, когда мой отец в ГДР убрался из западной зоны. Оттуда его как специалиста в Союз отправили. Так что, несмотря на мои баронские германские корни, я полноправный советский гражданин, комсомолец. Ну что, удовлетворил я твое любопытство?

Я смущенно кивнул и промямлил, что тоже дворянского происхождения, пусть и наполовину.

Мы поболтали еще пару минут. Потом я отжал мокрую робу, обулся и побежал обратно в расположение роты, гордый своей несомненной победой над клистирофобией. В понедельник меня должны были допустить к занятиям, проверить мою пригодность к дальнейшей службе в боевом подразделении.

Глава 9

Выходные прошли для меня весьма неплохо. В воскресенье пришел Марков и увез всю группу в город на экскурсию. Несмотря на просьбы Федоса и мой умоляющий взгляд, заместитель командира меня со всеми не взял, посчитал, наверное, что я уже совсем отрезанный ломоть, и не стоит со мной возиться. Сперва я даже обиделся, но потом, оставшись в гордом одиночестве, неплохо выспался, написал пару писем.

Во время обеда меня выдернули на камбуз. Я бодро отрапортовал Мотылю о своих успехах, от пуза наелся хрустящего и отлично прожаренного минтая с картофельным салатом, напился киселя. Потом кок велел мне найти рубль и через пятнадцать минут быть в расположении у матобеспеченцев.

Пара бумажных рублей, завернутых в носовой платок, лежала у меня в форменке, потратить их в ближайшее время возможности не имелось, и расстаться с рублем было абсолютно не жаль. Ну что же, за хорошее отношение со стороны старших придется платить — такова нелегкая доля карася.

И как же я тогда жестоко ошибся! Рубль понадобился для того, чтобы попасть в святая святых. По дороге меня встретил Мотыль, забрал у меня мое состояние и повел за собой.

У обеспеченцев в ленинской каюте явно что-то затевалось. Это дело явно никак не совмещалось с требованиями различных уставов. Грузин, знакомый мне по ночному совещанию, выставлял дозорных на входе и инструктировал вахтенных матросов. Мотыль достал мой рубль, присовокупил к нему свой и передал все старшему мичману-обеспеченцу.

Тот рассадил всех нас на баночках, как в кинотеатре, предупредил о соблюдении тайны, мол, не дай бог узнает замполит, потушил свет, отодвинул в сторону школьную доску. Я чуть со стула не упал. За доской в нише шкафа был натянут белый экран, а на другой стороне кубрика как по волшебству появился портативный киноаппарат. Два моряка ловко развернули звуковые колонки.

— Первый фильм «Фантомас», второй — «Кавказская пленница», — объявил один из них.

Мичман запустил аппарат, экран засветился, и началось. Вот это выходной! Спасибо тебе, мичман Марков, что не взял меня со всеми! Мне и тут ой как неплохо!

После просмотра я, ошарашенный и горевший желанием с кем-нибудь поделиться впечатлениями, побрел к себе в роту. Старший призыв остался на месте. Скорее всего, сейчас, после нашего ухода они будут смотреть какую-нибудь американскую картину. Эх, я бы тоже поглядел, да не положено, и все тут.

Моя группа была уже в кубрике. Кто-то стирал носки, некоторые сидели на баночках-табуретках и вяло переговаривали между собой.

Ко мне подошел Федос, облаченный в трусы и тельняшку.

— Прикинь, Маркуша нас на экскурсию сводил! Мы полдня у его бабки на огороде всей группой убивались, сарай разбирали да копали! Она нам пол кулька барбарисок отсыпала да обратно отправила. Нас все встречные-поперечные патрули мурыжили. На хрен надо такие увольнения! А ты тут что вытворял?

Я помнил об обете молчания, данном в ленинской каюте обеспеченцев, однако не удержался и вполголоса рассказал Федосову о просмотре кино. Тот выслушал меня, скептически хмыкнул и посоветовал не заливать.

В понедельник после развода Поповских дал мне команду идти на занятия в составе группы. Через час я стоял в строю своего подразделения по грудь в воде и ждал своей очереди на преодоление трубы. Санинструктор сидел на стульчике возле бассейна, скептически смотрел в мою сторону и недовольно кривил губы. Ладно, пусть.

После того как я несколько раз прошел трубу, наш капитан-лейтенант подозвал его к себе и о чем-то с ним переговорил, кивая в мою сторону. Мне командир ничего так и не сказал, не похвалил, не расспросил, как я преодолел страх. Как будто ничего и не случилось. Меня это даже чуть задело.

Может, Поповских был недоволен тем, что Мотыль не попадет в его группу? Расспрашивать о чем-то и допытываться — не мой уровень. Вроде бы меня оставляют, и слава богу! Остальное не моего ума дело.

Служба и учеба пошли своим ходом. Мое возвращение явно обрадовало только Федосова, остальные матросы, по-моему, даже и не помнили о моей краткосрочной отлучке и работе на продовольственном складе.

Занятия продолжались и с каждым днем становились все напряженнее. Первую часть программы по водолазной подготовке мы отработали. Каплей провел с нами контрольные занятия, выставил оценки в журнал. Он сказал, что в следующем учебном периоде водолазка у нас станет посложнее. Мы будем работать с аквалангами, в гидрокостюмах, с автоматами подводной стрельбы, учиться ориентированию под водой, осваивать подводные буксировщики.

Теперь основной упор Поповских уделял тактико-специальной подготовке, топографии, английскому языку и стрельбе. Методика огневой подготовки у капитан-лейтенанта была своя, никем не признанная и не описанная в наставлениях. По слухам, гулявшим среди матросов, нашему каплею частенько влетало за самоуправство и нарушение правил техники безопасности.

Непреложной истиной в огневой подготовке для каплея было знание материальной части вооружения. Он абсолютно наплевательски отнесся к тем навыкам, которые мы получили в учебках.

— Меня не волнует, что вы там изучали и из чего стреляли! Снайперами-оленеводами вы были на гражданке или значкистами ГТО — абсолютно не гребет! Я пущу в свободное обучение лишь того, кто сможет сделать вот так!

Поповских стоял лицом к строю, АКМ-С висел у него на шее, руки свободно лежали на нем. Сзади него стояли два матроса-годка, помогающие в проведении занятий. Один из них без команды достал из подсумка картонную трубку ракеты и открутил колпачок.

Ракета по пологой дуге ушла в воздух.

До этого капитан-лейтенант даже не шевельнулся. После запуска он в доли секунды достал из подсумка магазин, на глазах у нас снарядил его двумя патронами, вынутыми из кармана, пристегнул и, не снимая автомат с шеи, короткой очередью сбил ракету на излете.

Никто из матросов в первые секунды ничего не понял. Только спустя несколько мгновений по всей группе прошел восхищенный вздох.

А Поповских спокойно продолжал:

— Кто сможет это повторить, огневую подготовку будет посещать только когда захочет. Кто пробует и не сможет, до конца всей службы таскает на стрельбы ящик с учебно-материальной базой на всю группу! Итак, желающие?

Никто не осмелился даже попробовать. Я точно знал, что у меня вряд ли так получится. Позже, когда я служил офицером, у меня так ни разу не получилось, сколько я ни тренировался. Лишь один раз, уже на войне, сверхсрочник-чукча услышал от меня про Поповских и точно так же сбил из своей СВД ракету, пущенную мной.

Теперь мы заново записывали в своих блокнотах, что такое выстрел, какова его физическая сущность, и наизусть заучивали все детали и механизмы автомата Калашникова, пистолета Стечкина, пулеметов, гранат, гранатометов, пистолетов. Разбирали мы оружие не только на столах в открытом учебном классе и на плащ-палатках. Мне запомнилась эта вот операция на ходу. Мы должны были распихать все железки по карманам, а потом собрать автоматы. Один матрос при этом потерял крышку ствольной коробки. Мы полчаса всей группой ползали, искали ее, воспитывались через коллектив.

Однажды вечером мы с Федосовым выпросили в баталерке у Маркова свои маскхалаты. Пока я его отвлекал, задавая глупые вопросы, Федос запихнул за пазуху форменки еще один халат и ретировался в кубрик.

Уворованный халат мы располосовали, вооружились иголками с нитками и пришили себе на грудь по два объемных кармана. Чтобы эти вот специально оборудованные костюмы не перемешались с остальными в общей стопке, мне пришлось наврать мичману, что командир дал распоряжение хранить маскхалаты в рюкзаках. Марков поворчал, вечером после ужина построил всю группу, выдал нам рюкзаки и приказал их укомплектовать. Позже он признал, что снаряжение группы на занятия стало происходить намного быстрее. Куда проще выдать матросу уже снаряженный рюкзак, чем возиться по нескольку минут с каждой военно-морской шмоткой.

На следующий день на занятиях по тактико-специальной подготовке, при выдвижении в район, командир на ходу по-английски приказал нам разобрать оружие. Мы с Федосовым, следуя друг за другом след в след, закинули ремни на шею и начали разборку. Детали мы сразу же складывали в нашитые карманы, потом доставали их в обратном порядке и собирали автоматы. Рацпредложение, так сказать.

Поповских отметил наши старания одобрительным хмыканием, осмотрел нашитые карманы. Хорошо, что не поинтересовался, из чего мы их скроили. Не царское это дело. Он никому не приказал сделать так, как у нас. По его мнению, личный состав должен прийти к этому сам, не через голову, так через руки и ноги.

Вечером нам пришлось отдать куски похищенного маскхалата на растерзание суровой общественности. Потом оказалось, что в эти карманы можно класть что угодно — детали автомата, пустые магазины, сухари, куски сахара, сигареты, спички.

Стреляли мы в тот период четыре раза в учебную неделю. Практически каждый день кроме пятницы. Обычно стрельбы занимали часа два, не больше. За это время группа проходила несколько учебных точек, выполняла разные упражнения. Боеприпасы на пункте выдачи мы получали сразу на все, снаряжали магазины на бегу.

А еще капитан-лейтенант заставлял нас так же вот учить условия выполнения стрельб.

Бежишь, ни о чем не думаешь, а тут команда:

«Группа, второе упражнение контрольных стрельб — хором!».

Мы на бегу начинаем скандировать:

— Цели: спешивающаяся группа пехоты, две грудные фигуры…

А потом то же самое на английском.

Однажды группа после длительного перехода рассредоточилась и приготовилась открыть огонь, а на поле вместо мишеней вдруг поднялись объемные, вполне различимые фигурки.

— Огонь! — металлическим голосом отдал команду Поповских.

Я сглотнул, отбросил все мысли и очередями по два патрона срезал троих. За мной начал стрелять Федос. Остальные медлили, старались прийти в себя. Всех их командир объявил убитыми. В живых остались только я и Саня.

— На досмотр! — Поповских был спокоен и чуть ли не меланхоличен.

А меня чуть ли не потряхивало от страха. По кому же я стрелял?

Я приставил автомат к плечу и побежал вперед. Рядом со мной спокойно трусил каплей. Федос прикрывал нас сзади.

Твою мать! Персонажи, убитые мною и Федосом, оказались в форме американских джи-аев. В сереющем свете заходящего солнца на груди у них ясно были видны пятна крови. Только лежали они все так, как будто уже закостенели. Вместо реальных у них в руках были деревянные штурмовые винтовки.

Я остановился возле одного из них и не успел ничего подумать, как каплей коротко скомандовал:

— Добей!

Я сорвал с лямки рюкзака нож разведчика и воткнул его в шею манекена. Лезвие пропороло пластик. А кровь, вероятно, была взята у свиньи Груни, убиенной сегодня на хоздворе.

— Обыскать! — не унимался каплей.

Я пошарил по карманам кителя, достал какую-то книжицу, всю в липкой крови.

Во второй раз группа уже сработала вся. В третий самый брезгливый из нас спокойно обыскивал окровавленный манекен.

В следующую субботу Марков опять попытался забрать всю группу на экскурсию. Услышав об этом, мы с Федосом нырнули в баталерку, где спокойно сидел заместитель ротного старшины.

— Товарищ старший матрос, нас группный прислал. Ему ротный задачу поставил по поводу матбазы для занятий, — затараторил Федос, вслушиваясь в крики мичмана, сгонявшего личный состав на построение.

Я стоял и глупо улыбался в надежде на то, что сейчас мичман уведет всех. У нас потом будет железобетонная отмазка. Баталер подтвердит, что во время построения мы были у него по поводу какой-то задачи, полученной от командования роты.

Старший матрос со шрамом на морде вылупился на нас, что-то обдумывая. Потом он молча налил в стакан воды, всунул в него самодельный кипятильник из двух бритвенных лезвий.

— Да, что-то припоминаю, — наконец произнес, тут же выдернул кипятильник из розетки, достал из ящика стола жестяную банку с надписью "Индийский кофе". — Вам, наверное, надо ящик сколотить для макетов местности и песок просеять?

— Так точно! — заявил Федосов. — Ящик и песок. Дай нам доски и инструмент, и мы пойдем делать!

— Ты очумел! Доски тебе и инструмент — сейчас, как же! Идите, делайте! Найдете все сами. Гвоздей и так мало. Могу вам сито дать для песка и мешок бумажный. — Старший матрос достал из-под верстака помянутое добро и всучил его нам. — Все, отчаливайте, караси! Через два часа жду результатов! Вашему мичману я сам скажу, что вы задачу ротного выполняете. В следующий раз, когда захотите зашхериться, всегда жду. У меня работы полно. — Он задавил довольную лыбу, закинул в стакан пару ложек растворимого кофе и начал яростно размешивать напиток, некультурно позвякивая ложечкой.

Вот черт! Мы сами себя загнали в ловушку. Теперь нам предстоит где-то искать ящик и просеивать песок. Баталер схитрил. Эта задача наверняка была поставлена ему, а тут подвернулись мы, два идиота, страстно желающих поработать.

Мы поплелись на выход из казармы и тут же наткнулись на заместителя командира, пышущего злобой.

— Так, выдреныши, вся группа в сборе, а вас нет! Вы где?..

Договорить он не успел, его бесцеремонно перебил баталер, высунувшийся из-за двери:

— Это по задаче ротного. Караси до утра ящик-макет на тактико-специальную подготовку должны родить.

Марков хмыкнул и отстал от нас.

Пошли мы со старшиной второй статьи Федосовым, ветром гонимые, искать какой-нибудь ящик или доски, из которых можно было бы его сколотить, и забрели на территорию столярной мастерской.

— Смотри, доски хорошие в куче валяются! — с радостью проговорил Федос. — Сейчас заберем и пойдем колотить. Только надо будет где-то пилу и молоток с гвоздями достать. Может, у кого из земляков спросить?

— Александр Палыч, а ну его на хрен! Сейчас возьмем эти досточки, а нам по башне настучат. Слышишь, в помещении циркулярка воет? Там наверняка кто-то есть. Наваляют нам!..

— Так все равно надо что-то делать. Ты предлагаешь попросить?

— А почему бы и нет? Ну пошлют нас подальше, так что с того? Идем?

Федосов помялся с ноги на ногу.

— Может, сам сходишь? А я тут потихоньку попытаюсь доски хапнуть.

Я подошел к двери, толкнул ее. За ней на циркулярной пиле распускал доски тот самый старший мичман, который подпольно крутил кинокартины.

Увидев меня, он остановил пилу.

— Тебе чего, матрос? Кто прислал?

— Товарищ старший мичман, я к вам по делу пришел.

— Ох, ни хрена себе! Матрос, какое же у тебя ко мне дело может быть? — Мичман грозно насупился.

Я, сбиваясь, начал ему рассказывать про ящик. Мол, не найдется ли у вас несколько старых ненужных досок вроде тех, которые валяются снаружи мастерской?

— Ящик для песка, полтора на полтора, высота двадцать, с крышкой, кармашками и ручкой. Такой, что ли?

— Так точно!

— Да я же сколотил его, даже покрасил! Уже месяца два никто не забирает. Ты из какой группы?

— Капитан-лейтенанта Поповских.

— Ну да, точно. Он же мне беленькой уже поставил. Видно, по пьяному делу позабыл, — пробормотал мичман, опомнился и погрозил мне пальцем. — Ты сейчас доски вот эти в стопку сложишь, потом ящик заберешь, а то ваш командир группы скажет еще, что я слова не держу.

— Есть, товарищ мичман! — радостно гаркнул я. — Разрешите, я напарника отпущу. Он снаружи.

— Две секунды, — буркнул мичман, включая циркулярную пилу.

— Саня! Федос! — заорал я, выскочив на улицу. — Вали за песком, я сейчас ящик буду делать! И давай рубль.

— На хрена тебе рубль? — начал возмущаться Федосов, осторожно разворачивая носовой платок и доставая желто-коричневую бумажку.

Это же надо! Он тоже свои сбережения в платок заворачивает! Не один я такой умный.

— Мичману! Он за просто так спину себе не почешет и досок не даст. Я ему вообще полтора рубля отстегиваю. Давай, не жмись.

Федос отдал мне рубль и, бурча что-то себе под нос, ушел в сторону площадки для рукопашного боя. Песка там было предостаточно.

Я сложил доски в штабель и получил из рук мичмана аккуратно сколоченный деревянный плоский ящик с ручкой и откидывающейся фанерной крышкой, на которой было приколочено несколько кармашков. Он, как и все на флоте, был выкрашен серой шаровой краской и имел очень приличный вид.

Получив ящик на руки, порадовавшись везению и забывчивости нашего командира, я все-таки решился и задал мичману вопрос, особо волновавший меня:

— Товарищ старший мичман, разрешите сегодня в вашей ленинской кино посмотреть?

— Матрос, ты чего несешь? Какое кино? Охренел совсем?

— Товарищ мичман, я уже смотрел, цену знаю. Я же не за так, еще матроса приведу, напарника с боевой пары, выручка больше будет.

— Вы, караси, охренели совсем. Служите без году неделя, а уже во все щели заныриваете. Иди, давай! После обеда подгребайте. Только смотри, молчок! Узнает кто, прекратятся просмотры!..

— Да я Зуру знаю, и Мотыль меня предупреждал, — блеснул я знакомствами с грузином и коком.

— Ну, все! Отчаливай, разболтался тут!..

После просмотра «Разведчиков» мы с Федосом завалились в кубрик, стирали носки и обсуждали фильм.

Группа прибыла только к отбою, голодная и уставшая. Нашего довольного настроения никто не разделял. Матросы опять целый день горбатились на огороде, и покормить их никто не удосужился.

На душе у меня стало как-то тягостно. Я немного подумал, вспомнил, кто сегодня дежурный кок, осмелился, прошел на камбуз и позвонил в дверь, как говорят радисты, семерочкой — «дай-дай-закурить». Теперь я знал, что это такое.

Из-за двери выглянул матрос из наряда.

— Чего хотел, кто такой?

— Балет из первой роты, к Мотылю по делу.

— Заходи, стой возле входа, сейчас доложу.

Через несколько минут из глубины камбуза мне кто-то свистнул и помахал рукой.

Мотыль как обычно находился в варочном цеху и дирижировал нарядом.

— Что там у тебя?

— Женя, дело такое. Матросы из города пришли, у мичмана на огороде работали, ужин профукали. Тут ничего не осталось, а то пацаны голодные?

— Пацаны в седьмом классе учатся. У меня в котлах каша рисовая осталась. Сейчас на электропечке ее разогрею, пару банок тушняка кину, с луком пережарю, хлеб возьмешь, чаю полно, сахару и масла нет. Дам две банки сгущенки с завтрашнего кофе. Через десять минут приводи.

— Столы сами накрываете, посуду за собой убираете и моете, — вклинился старший наряда.

Я убежал в расположение и сказал Федосу, чтобы он через десять минут вел группу на ужин. Сам метнулся обратно, накрывать столы.

Поужинать и убраться за собой мы успели до вечерней поверки.

Дежурный по части заглянул в зал, поинтересовался причинами нашего столь позднего визита, погрозил карами за опоздание на поверку и скрылся.

Глава 10

Ночью нас разбудил крик вахтенного:

— Группа капитан-лейтенанта Поповских — подъем! Всем строится на центральной палубе.

— Что случилось? До подъема еще три часа! — пробурчал Федос.

— Ваш пришел, на центральной ждет, косой в зюзю! Шевелитесь, — полушепотом пробормотал вахтенный.

На центральной палубе, широко расставив ноги, торчал наш капитан-лейтенант, облаченный в шерстяной спортивный костюм, и каким-то безжизненным взглядом смотрел на матросов, бегом становящихся в строй.

Через пару секунд старшина второй статьи Федосов скомандовал:

— Группа, равняйсь, смирно! Равнение на середину! — Он приложил руку к пилотке и двинулся к командиру.

Поповских выслушал доклад Федосова, склонил голову и прошипел:

— Где мичман Марков?

— Не могу знать! — гаркнул Федос.

«Чего он орет?», — подумал я и понял, что криком мой напарник тщательно маскирует свой страх перед капитаном.

— Группа, за мной, бегом марш! — просипел Поповских, развернулся и, чуть покачиваясь, выскочил на улицу.

Бегали мы до подъема и во время утренней зарядки, то есть несколько часов. Наверное, Поповских таким вот образом изгонял из себя хмель, а в одиночку гонять ему было скучно. Вот и поднял он нас на три часа раньше. Сперва мы бежали, спотыкаясь и путаясь в ногах, потом приноровились, вошли в темп командира, поймали ритм.

Вскоре мое сознание отключилось. Мне казалось, что так было всегда. Не было гражданской жизни, школы, балета, учебки, ничего кроме бега и сереющего неба. Спина матроса, бегущего впереди меня, существовала всегда.

Усталости и одышки никто не чувствовал. Группа дышала как единый организм. Очнулись мы уже возле своего расположения. Вот тут у нас заныли ноги, все стали тяжело дышать.

Совершенно трезвый командир махнул нам рукой, отпуская на утренние мероприятия.

— Ноги отваливаются, носки до завтрака не высохнут, — пробормотал Федос, стянул через голову куртку вместе с тельником и поплелся в гальюн.

Процесс умывания матросов, живущих в береговых казармах — вещь весьма занимательная. Вот идет парень в одних трусах, полотенце через шею, в руках кусок земляничного мыла, бритвенный станок и помазок, в зубах щетка с пастой, выдавленной на нее. Еще в учебке я задавался вопросом: почему надо выдавливать зубную пасту на щетку в кубрике, и нельзя это сделать в умывальнике гальюна? Понимание пришло довольно быстро, после многочисленных просьб выдавить чуток, а то свою в тумбочке оставил.

До завтрака мы успели вымыться, в быстром темпе простирнуть носки и даже чуть подсушить их, вертя словно лопастями вентилятора. Ноги у всех безумно ныли, хотелось спать, однако завтрак прошел на ура. Мы опустошили бачок с рассыпчатой гречкой, сдобренной жареным салом, луком и морковкой, чуть ли не вылизали его. Кофе со сгущенкой не осталось ни капли.

На подъеме флага Поповских стоял уже в форме, аккуратно выбритый и пахнущий одеколоном. О ночном происшествии ничто не напоминало.

С утра все пошло своим ходом. Только Марков, выдававший нам снаряжение из баталерки, был хмур и цедил что-то сквозь зубы.

Сегодня на огневой подготовке мы должны были изучать иностранное стрелковое оружие. Поповских взял с собой двух матросов и убыл на оружейный склад. Марков на занятия по непонятным причинам не пошел, обязанности заместителя выполнял Саня Федосов. Я помогал ему по мере возможности. Мы приготовились, распределили по парам ящики с материальной базой и построились на площадке. Мимо строя, не оглядываясь, прошел Марков и двинул куда-то в сторону продовольственного склада.

— Слышь, Федос, а кто каплею настучал о том, что наши у Маркуши на фазенде батрачили за карамельки?

— Да никто не стучал. Помнишь, когда вчера ужинали, дежурный приходил, расспрашивал, что почем? Он ночью нашему каплею позвонил и взгрел его, а тот дома водку жрал. Вот мы и бегали, когда он трезвел. Мне на завтраке вахтенный со штаба на ухо прошептал.

— Зашибись, а я-то думаю, что мичман такой, словно с цепи спущенный, того гляди и гавкнет.

— Не гавкнет, он каплея жутко ссыт. Все, командир идет!

От склада шагал Поповских, у которого за плечами крест-накрест висели какие-то иностранные автоматы. Следом за ним матросы за ручки тащили металлический ящик.

— Группа, смирно! Огневая подготовка! Тема шесть: иностранное стрелковое вооружение! Вольно! — скороговоркой выдал капитан-лейтенант. — Сегодня мы изучим американскую автоматическую штурмовую винтовку AR -15 / М-16, израильскую штурмовую винтовку «Галил», пистолет-пулемет «Ингрэм», пистолеты «Кольт М1911», «Вальтер», «Стар», «Чезет», «Беретту». После обеда стреляем из М-16, и «Кольта». Нале-во! Шагом марш в летний класс!

Иностранное вооружение было намного сложнее нашего. Разобрать М-16 так же быстро, как «калашников» или «стечкин», ни хрена не получалось. Частей намного больше, да и взаимодействие их не всегда понятно с первого раза.

Федос повертел в руках «эмку», бросил взгляд на каплея, отвлеченного каким-то вопросом, принял картинную позу и шепотом осведомился:

— Ну как, похож я на амеровского джи-ая?

— Нет, не похож. На плакатах у них в основном негры здоровенные, а ты белый как молоко и худой как велосипед, — ответил я напарнику.

До обеда мы возились в летнем классе, разбирали, собирали, оружие, записывали в блокноты тактико-технические характеристики с плакатов. На контроле мне попался вопрос про «Кольт». Тут только год выпуска привел меня в ступор. Насколько я помнил, на плакатах ничего про это написано не было. По классу уже ходил Федосов и собирал бумажки, на которых мы черкали ответы, а я сидел и чесал затылок. Эх, была не была, напишу…

Стоп! А почему "Кольт М1911"? Это число очень похоже на год. Точно! Так и напишу. Едва я успел это сделать, Федос выдрал листочек у меня из рук.

После обеда мы толкались возле оружейки, ждали дежурного старшину с обеда и вполголоса делились впечатлениями о занятии.

— Где дежурный? Скоро каплей придет, а мы еще оружие не получили, — переживал Федос.

— Да он, наверное, адмиральский час себе устроил, спит спокойно, — высказался какой-то матрос. — Лежит сейчас на шконочке, рассольник переваривает.

— Что за адмиральский час? — поинтересовался кто-то сразу несколько матросов.

— У нас в учебке был, у матросов на коробках тоже есть. Это когда после обеда весь личный состав прыгает на шконки и дрыхнет до приказа на построение. Красота!

— Хватит врать! Ты что заливаешь? Чтобы матросы-срочники после обеда дрыхли? Да где в советском флоте такое видано?

— Не верите, не надо…

Галдеж прервал рык дежурного:

— Для получения оружия становись! Старшина второй статьи Федосов, в оружейку на контроль бегом марш!

Федос метнулся вовнутрь. Выдача оружия пошла своим ходом.

Стрельба из М-16 какого-то особого впечатления на меня не произвела. Смотреть на мишень через ручку-прицел было непривычно и неудобно. Знакомой, уверенной тяжести «калаша» не ощущалось. Звук выстрела был совершенно иной.

Мое мнение разделило большинство матросов нашей группы.

Вечером каплей отправил троих матросов и меня в качестве старшего в столярную мастерскую. Тот самый старший мичман-обеспеченец озадачил нас складыванием досок в штабеля, уборкой опилок в мешки. Пока мы возились, он электролобзиком выпиливал из листов фанеры грудные и ростовые мишени. По окончании работ мы приколотили к уже готовым мишеням колья и покрасили их в темно-зеленый цвет.

— Вот все и готово. Старшой, иди сюда на пару слов. — Мичман поманил меня пальцем. — Командиру передашь — расчет как обычно. В субботу вечером кино хорошее буду показывать — «Гений дзюдо». Так что можешь с напарником своим приходить.

Я пообещал обязательно прийти, хотя денег на просмотр фильма ни у меня, ни у Федоса уже не было.

Интересно, а почему наш командир группы сам рассчитывается с мичманом за эти мишени? Ведь они ему не для себя нужны. Он не собирается ставить их в своем огороде или продавать на рынке. С чего это каплей должен из своего кармана покупать бутылку беленькой для мичмана-обеспеченца? Он ведь старше его по званию, командир боевой группы, а тут какая-то непонятная торговля идет.

Тогда мне еще было невдомек, что проще решить все через бутылку водки с мастеровым мичманом, у которого неучтенной фанеры сложено в столярном цехе несколько штабелей. Зарплата нашего каплея позволяла ему тратить свои кровные на нужды боевой подготовки своей группы. Но я этого абсолютно не понимал.

Глава 11

С утра несколько матросов старшего призыва взяли с собой наши мишени и ушли в сторону моря. Ну вот, мы делали все для себя, наш командир за фанеру рассчитывается лично, а они!..

Однако обижались мы зря. Сразу после завтрака начали экипироваться и получать оружие. Федосов с накладными убежал на склад за боеприпасами.

Видимо, наш командир задумал провести не совсем обычную стрельбу. Так оно и оказалось.

Боеприпасы мы получили в оружейной комнате, чему Федосов явно обрадовался. Ему теперь не надо было тащить два цинка на стрельбище.

Как только покинули расположение части, каплей дал команду на снаряжение магазинов. Мы в спешке разрывали бумажные пачки, ссыпали патроны в пилотки. На снаряжение пары магазинов нам отводилось всего две минуты. Тут уж надо было постараться, иначе будешь суетиться на бегу. По прибытии на место Поповских проверит наличие боеприпасов. Если хоть один патрон потерялся, все мы побежим обратно и будем ползать на пузе, разыскивать его.

Пока я раздумывал над этим, руки делали все сами, без меня. За две минуты группа успела без проблем набить магазины и распихать их по подсумкам рюкзаков. Норматив на отлично — сорок восемь секунд. Плюс еще несколько на вытаскивание магазинов, разрывание пачек, пересыпание патронов. Командир так загонял нас с этими нормативами, что мы уже абсолютно не задумывались о порядке действий.

После пары километров марша группа разделилась на две части. Поповских выдал командирам подгрупп конверты с карточками— заданиями. Старшим первой он назначил Федосова, сам остался во второй.

Как только мы удалились от второй подгруппы, старшина развернул конверт, почесал затылок и прогудел:

— А карты-то тут нету! Только карточка с азимутами.

Да, веселый у нас командир. Если мы неправильно посчитаем азимуты, то выйдем непонятно куда. Сеанс связи у нас предусмотрен на предпоследней контрольной точке и если заблудимся. Ракеты только на экстренный случай. Получается, что сейчас мы даже не можем связаться со второй подгруппой, чтобы помочь друг другу. Там находится командир, который держит все на контроле.

Ну что же, будем определяться с азимутами. Если мы ошибемся хоть с одной контрольной точкой, то выйти на пункт сбора уже не сможем. Тут надо быть предельно внимательными.

Мы со старшиной покрутили компас, определили стороны света, азимут и потихоньку-полегоньку двинулись, пытаясь соблюдать боевой порядок. От нашего Поповских всего можно ожидать. Матросы старшего призыва, привлеченные на занятия, наверняка где-нибудь устроили засаду. Так что от греха подальше.

На предпоследней точке мы вышли на связь. Вторая подгруппа тоже продвигалась нормально.

— Нормально, не сбились. Теперь валим в сторону бухты. Пункт сбора у моря, — заявил Федосов.

— Слышь, Александр Палыч, давай не торопиться, — сказал ему я.

Неясное предчувствие какого-то подвоха преследовало меня вот уже несколько минут.

— Давай тихо подползем да понаблюдаем за второй подгруппой. Мало ли что.

— Ага, давай! А то у меня чуйка такая появилась, что просто так дойти нам каплей не даст. Так, моряки, слушай мою команду!..

Минут пятнадцать мы на четвереньках и ползком перебирались среди нагромождений прибрежных камней, скрытно приближались к бухте.

— Есть! — прошипел какой-то матрос. — Сзади нас. Белая скала, правее сто.

Да, там двигалась вторая подгруппа. Метрах в тридцати за ней в одиночку шагал капитан-лейтенант.

— Смотрим! — дал команду Федос.

Подгруппа обогнула скалу и начала спуск к морю. За ней вдруг хлопнул взрывпакет. Матросы на пару секунд застыли как вкопанные, потом бросились врассыпную и начали падать между камней. Сверху летели взрывпакеты. Там грохотали холостые очереди.

Поповских присел на корточки и спокойно наблюдал за всем этим.

— Пацаны! — зашипел Саня. — Пока тут война идет, ползем дальше к бухте, а потом бегом! За вон тем скальным хребтом нас они хрен заметят.

Идея была вполне здравая и осуществимая. Пусть воюют, а мы в это время тихой сапой спустимся на пункт сбора.

Пока грохотала стрельба и бухали взрывпакеты, мы подобрались к спуску вплотную. Вниз вела только одна тропинка. Она тянулась как раз через то место, откуда велась стрельба. До прибрежного песка было метра четыре.

Пришлось мне сбросить с себя снаряжение, закинуть за спину автомат, спуститься метра на полтора, потом зависнуть на руках и спрыгивать на песок. Приземлился я довольно удачно. Рядышком со мной плюхнулся рюкзак. Я занял наблюдательную позицию, помахал товарищам рукой.

Надо было торопиться. Стрельба наверху прекратилась. Поповских, скорее всего, уже производил краткий разбор.

Все спустились на берег через несколько минут и вдоль скальной стенки последовали к месту сбора. Вторая подгруппа уже шла по тропинке. Мы построились, и, игнорируя удивленные взгляды своих сослуживцев, дождались командира.

— Товарищ капитан-лейтенант, первая подгруппа прибыла к пункту сбора без происшествий! — отрапортовал старшина второй статьи. — Время в пути — час восемнадцать минут.

— Как спустились?

— Нормально, без травм. Услышали стрельбу, обошли место засады. Вмешиваться не могли. Надо сохранить часть группы для выполнения основной задачи.

Капитан-лейтенант выслушал рапорт, склонил голову, осмотрел всю группу и дал команду на проверку боеприпасов и снаряжения.

Все у всех было на месте, никто ничего не прое… извиняюсь, не потерял.

На берег спустились матросы старшего призыва, обеспечивающие проведения занятия.

— Группа, садись! — скомандовал командир. — Тема занятия — огневая подготовка! Практическое выполнение упражнений стрельб с воды!

Вот это что-то новенькое. Вчера на занятиях мы с Федосом выпросили у каплея «Курс стрельб», перелистали его от корки до корки, но упражнения по стрельбе с воды не обнаружили. Значит, Поповских снова придумал что-то свое. Влетит ему, наверное, за это от командования. Хотя ему не впервой. Он жив-здоров и на своей должности.

— Стреляем по ростовым и грудным фигурам, расположенным на берегу. Оцепление от второй группы нашей роты. Боеприпасы — шестьдесят патронов. Первая стрельба — пятнадцать патронов. Стреляем группой в воде по пояс. Вторая — по грудь! Третья и четвертая — с моторной шлюпки. Она подойдет через час. Обращаю особое внимание на сохранность оружия и боеприпасов. Старайтесь не мочить автоматы и магазины.

Вот тут нам с Федосовым опять пригодились нагрудные карманы, нашитые на маскхалаты. Эх, знать бы заранее, мы засунули бы в карманы по полиэтиленовому пакету для лучшей сохранности боеприпасов.

Матросы второй группы выставили мишени на берегу среди скал и ушли наверх, в оцепление. Поповских проверил связь, закинул радиостанцию в герметичный мешок за спиной, нацепил головной телефон на ухо и повел нас в воду. Мы забрели в нее по пояс, развернулись в боевую линию.

— Внимание, группа! Стрельба сдвоенными! Контролируем расход боеприпасов! Распределение целей — по боевой линии от головного дозора! По береговому патрулю на месте высадки, огонь!

Захлопали выстрелы. Первыми двумя я попытался поразить мишень "пулеметчик в окопе", находившуюся в моем секторе огня. Не попал. Пули ушли ниже так, как будто цель сама отбежала дальше. А расстояние ведь ничтожное, даже ста метров нет. Пришлось брать выше, уже в середину мишени. И снова в землю.

Что за ерунда? Автомат пристрелян отлично, а тут попадание только на восьмом выстреле, когда я стал целиться в верхний обрез мишени.

Во вторую, ростовую, я уже целился выше, почти что в голову. Попал ровно в середину.

Мы отстрелялись, поставили оружие на предохранитель, в боевом порядке вышли на берег. Каждый матрос отсоединил магазин, извлек патрон из патронника.

Поповских дал команду на проверку результатов стрельбы. Все кинулись к мишеням, отмечали пробоины, затыкали их веточками.

— Слышь, у тебя как результат? — спросил меня Федос, когда мы возились возле мишеней.

— Хрен пойму! Автомат ниже стал бить. На крайней стрельбе каплей сам проверял пристрелку, все нормально было, а тут ниже бьет, хоть тресни! Я прицел на единичку ставил, тут даже ста метров нет, а попадания только с восьмого выстрела пошли.

— Такая же ерундень. Надо командира спросить, в чем дело, на сколько прицел ставить.

— На постоянный ставьте, — сказал каплей, услышавший наш разговор. — Вы забыли, что вода расстояние скрадывает, вот вам и кажется, что цель ближе, чем на самом деле дальше. Советую мушку подкоптить. Она бликует от воды и солнца.

Мы подкоптили мушки, переставили прицелы и снова полезли в воду. Теперь нам пришлось намного сложнее. Прибой ощутимо мешал передвижению. Целиться и стрелять приходилось, высоко задрав локти, чтобы не замочить магазин, и вытягивая шею. Плюс раскачивание из-за наката. Тут только и смотри, чтобы не уйти с головой под воду.

Отстрелялись мы еще хуже, чем в первый раз, но все-таки без происшествий. Для такой стрельбы нужна тренировка, с первого раза вряд ли что получится. Будем надеяться, что такое занятие у нас не последнее. Интересно, как мы отстреляемся со шлюпки? Надо, пока есть время, расспросить капитана об особенностях стрельбы с борта. Мы снова осмотрели мишени, заткнули пробоины, отжали форму.

Оцепление сообщило о подходе лодки. Поповских кратко рассказал нам об особенностях стрельбы с борта, еще раз довел требования безопасности и порядок посадки и размещения на борту плавсредства.

Из-за небольшого скалистого мыса, еле слышно гудя мотором, вышла шлюпка и, не сбавляя оборотов, двинулась к берегу. Старшина-сверхсрочник, стоявший у штурвала, задрал руку. Поповских вышел на берег и встал там, где наметил место для причаливания. На нос шлюпки вылез матрос и начал всматриваться в воду. Движок замолк. Посудина по инерции дошла до берега и мягко ткнулась в песок.

Матрос, облаченный только в трусы и тельняшку, спрыгнул в воду, осмотрел нос шлюпки и проорал:

— Степаныч, швартоваться будем или нет?

— Нет. Сейчас группу на борт примем. Здравия желаю, Владимир Семеныч, — сказал он нашему каплею. — Мы готовы. Вы своих в жилеты одевать будете? Замкомандира по боевой сказал, что вздрючит по полной и меня, и вас. За то, что на воде без спасательных средств занимаетесь.

— Приветствую, Андрей. Раз вздрючит, будем одевать. У тебя полный комплект?

— Да, полный. Инвентаризация недавно была. У меня ваши боевые, оранжевые я списал.

Мы снова построились. Матрос-шлюпочник вытащил на свет божий груду спасательных жилетов серо-зеленого цвета. Они использовались при высадке боевых групп с борта надводного судна и, в отличие от ярких спасательных, на воде были абсолютно незаметны.

— Не повредите имущество, караси, — наставлял он нас. — Лямочки на карабинчик под яйцами застегивайте. Шланги подкачки возле морды должны быть.

Мы снарядились, надули жилеты.

— Ремни автоматов расслабить на полную длину, отцепить от ствола, карабины пристегнуть к кольцам на жилетах. Порядок посадки: первая подгруппа левый борт в боевую линию, вторая — правый борт! Ближние к берегу стреляют с упора, дальние — стоя через головы. Еще раз обращаю внимание на технику безопасности! Первый заход — без стрельбы. Просто тренируемся. Группа, по местам!

Мы не смогли занять свои места быстро, уложиться в расчетное время.

— Норматив «посадка на десантное средство» — два балла, — заявил шлюпочный матрос.

— Группа, на берег! Отрабатываем посадку! — скомандовал каплей.

Только через двадцать минут мы добились полной слаженности и быстроты, наконец-то расселись по местам. Старшина дал обратный ход. Шлюпка отделилась от берега, круто набрала скорость, повернула.

Поповских оторвал бинокль от глаз.

— Группа, береговой патруль на месте высадки! Огонь!

Только бы не сверзиться в воду и не влепить пулю в затылок матросу, сидящему у борта, обращенного к берегу. Шлюпку качает, цель убегает то вниз, то вверх и плавно смещается влево. Да как же стрелять-то при таких условиях!

Мы кое-как отстрелялись. По команде отстегнули магазины, еще по разу пальнули в воздух, чтобы освободить патронники. Оружие к осмотру, стволы вверх. Поповских мелкими шажками двигался вдоль борта. Осмотрено! На предохранитель.

Ничего хорошего у нас не вышло. Мы выпустили в песок да камни по пятнадцать патронов и успокоились. Хорошо, что никого из своей группы не пристрелили.

Шлюпка сделала резкий разворот. Старшина отрабатывал уход из-под обстрела.

Всплеск с нашего борта! Матрос второй подгруппы, недавно сидевший в тыловом дозоре, высоко задрал ноги и, не выпуская из рук автомата, ушел в воду.

— Человек за бортом! — радостно воскликнул шлюпочный матрос и начал раскручивать в руке шкерт с поплавком и грузом на конце.

Старшина резко сбросил обороты. Разведчик, выпавший за борт, в спасательном жилете, съехавшем на уши, замахал обеими руками. Автомата у него уже не было. Шлюпочник ловко метнул шкерт, тот плюхнулся прямо перед носом очумевшего матроса, который инстинктивно вцепился в поплавок.

Матрос накрутил шкерт на небольшой Т-образный кнехт, ловко подтащил утопленника к борту и заорал:

— Степаныч, давай на берег! Он у меня на буксире!

Все это произошло буквально за какие-то полминуты, мы даже осознать ничего не успели.

Так вот для чего мы прицепляли автоматы ремнем к жилету! Умно, однако, а то сейчас ныряли бы, разыскивали бы ствол. А так матрос, буксируемый шлюпкой, за ремень вытащил автомат из воды.

Поповских по поводу ЧП и словом не обмолвился, только прочел нам своим скрипучим голосом лекцию о порядке наблюдения за берегом и своим напарником на борту. Мы должны были среагировать, принять меры к спасению, а вместо этого только рты пооткрывали.

После проверки оружия и боеприпасов Федос шепнул мне на ухо:

— Муйня это все! за борт выпал Зеленый, а у него школа мореходная за плечами. Они там на всяких шлюпках ходили, он КМС по плаванию! Не мог сам выпасть. Это его каплей подговорил. Я видел, как он вчера Зеленого инструктировал.

Да, так оно и было. Матрос Зеленов бултыхнулся за борт по заданию командира, решившего проверить нашу боевую слаженность. Через пару недель Зеленый сам признался в этом.

Вторая стрельба с борта шлюпки прошла без происшествий, хотя результаты ее были абсолютно не впечатляющими.

В часть мы возвращались уже без хождения по азимутам, просто бегом.

После обслуживания вооружения и обеда Федосов привел группу в летний класс для подведения итогов и следующего занятия. Мы ожидали разноса, но все обошлось.

Капитан-лейтенант сказал, что дал нам практику в стрельбе с воды и с борта плавсредства, а потом всех нас огорошил:

— Если разведчики при высадке начали стрельбу, то они превращаются в героическую морскую пехоту и гибнут, не выполнив своей основной задачи.

Как ни крути, а наш каплей прав. Ничего тут не поделаешь. Тем более что высадка с борта десантного судна в основном будет проходить ночью, когда что-нибудь рассмотреть на берегу практически невозможно. Если начнется бой, то высадка группы полностью провалится. На шум выстрелов немедленно прибудут дополнительные силы противника, и все. «Прощайте, скалистые горы».

Если уж все-таки придется применять оружие, так лучше бесшумные образцы. Такие стволы у нас в группе есть, как и ночные прицелы, но вот практики такой стрельбы с воды еще ни у кого из нас не было.

Командир сказал, что сейчас он как раз разрабатывает план стрельб с воды ночью с применением всех этих штуковин. Мол, такие занятия у американцев проводятся постоянно.

Как раз в этот момент в беседку заглянул главный «комсомолец» части, он же штатный замполит нашей первой роты, и попросил разрешения у нашего командира провести беседу с личным составом. Поповских скривился, дал ему пятнадцать минут и ушел в расположение, забрав с собой старшину второй статьи Федосова.

«Комсомолец» в звании старшего лейтенанта начал читать нам какие-то выдержки из речей генерального секретаря, раздал несколько газет. Про наших космонавтов ничего не было, про Вьетнам тоже. Скукота.

Вскоре старшему лейтенанту надоело с нами возиться. Он собрал газеты и заговорщицким шепотом сообщил нам, что по территории части гуляют слухи о том, что в каком-то подразделении происходит подпольный просмотр кинофильмов. Если кто-то что знает — пусть сообщит ему.

Надо же! Я активный комсомолец, но что-то совсем не хочу докладывать. Я бы с большим удовольствием сходил на фильм «Гений дзюдо», про который мне говорил старший мичман из столярной мастерской. Может, стоит рассказать ему? Хотя он, скорее всего, и так знает, что им интересуются офицеры-политработники. Странно, что его особисты еще не зацепили. Плохо будет, если подпольный кинотеатр закроется.

Но где же достать пару рублей на субботний киносеанс?

Глава 12

Вечером Федос рассказал мне, что командир поставил ему задачу принять у Маркова все имущество группы и баталерку. Мичман уже был в курсе и сложившимися обстоятельствами ничуть не печалился. По штату он оставался в составе группы, фактически же переходил в распоряжение заместителя командира части по тылу. Неплохо, однако, для столь молодого мичмана.

Теперь старшина второй статьи Федосов исполнял обязанности заместителя командира группы, заведовал всеми хозяйственными вопросами. Ответственность для первогодка не маленькая. Буду надеяться, что Александр Палыч Федосов теперь не зазнается.

После ужина, в личное время, мы с Федосом считали форменки, робы, бескозырки и прочие элементы снаряжения.

— Гляди! — пропыхтел Федос. — Это книга учета движения материального имущества в группе. Но каплей сказал, что надо сверяться с ротной. А еще тщательно проверить форму двадцать шесть. Ты не в курсе, что это такое?

— Наверное, какая-нибудь форма для выполнения особых задач. Сколько комплектов должно быть? Давай на верхних полках посмотрим.

— Каплей велел проверить форму двадцать шесть, а сколько их, не сказал. Я так подозреваю, должно быть на всю группу. Пойдем к Михелю, ротному баталеру. Он наверняка знает, что это такое.

Этот вальяжный матрос, готовившийся к демобилизации, постоянно торчал в ротной баталерке. Старшина роты, старший мичман Аничков, выдрессировал его до такой степени, что мог не обращать никакого внимания на свое хозяйство. Матрос Михель Михаил Михайлович знал, как проводить сверки в тыловых службах, какие ящики должны быть в ротной учебно-материальной базе, как списывать боеприпасы и другое имущество. Замена белья, получение формы на складах, выдача в группы — все это лежало на его плечах.

Михель в синих нарукавниках, тельняшке и шортах от тропической формы сидел за столом под светом лампы. Он, как Гай Юлий Цезарь, делал одновременно несколько дел: обрабатывал наждачной шкуркой деревянный макет автомата, пил чай из стеклянного стакана в металлическом подстаканнике, беседовал со старшим матросом, тем самым баталером, недавно озадачившим нас изготовлением ящика для макета местности.

— Разрешите на борт, товарищи матросы? — вежливо проговорил Федос.

После кивка матроса Михеля мы тут же отрапортовали:

— На рулях не стоим, артельщиками не работаем!

Для чего мы так говорим, никто толком пояснить не мог. В тех случаях, когда молодой матрос приходил к старшему для решения каких-то проблем, у нас почему-то было принято выдавать именно эти слова. В других ротах и подразделениях такого не было, только в первой роте. Откуда сия присказка взялась, никто не помнил, но традиция есть традиция.

— Михал Михалыч, мы к вам прибыли за консультацией, — начал Саня.

— Я думал вы за должность прибыли проставляться, — заявил Михель. — Это же надо, служите без году неделя, а уже в группной баталерке рундука подсидели.

— Проставимся обязательно, мне посылка скоро придет, — пообещал Федосов. — Мы хотели спросить, как из себя выглядит двадцать шестая форма. Все полки перерыли, а ее не видели. Думаем, может, наш мичманец домой унес?

— Ох, караси, ну и глупые же вы. Пойдемте в вашу баталерку. Я вам все по отсекам разложу.

Михель зашел в нашу баталерку, обозрел все полки и отсеки, вынул из-под мышки толстенную книгу, взятую с собой, и с хозяйским видом уселся за стол.

— Сперва рассказываю, — провозгласил он. — Матрос, чаю!

— Михал Михалыч, у нас нет ни чаю, ни кипятильника. Марков все забрал. — Я печально развел руками.

— Глухо как за переборкой. Ладно, сейчас слушайте, а завтра после отбоя вы меня чаем угощаете!

Матрос сказал, что все имущество, которое числится на роте, заносится в ту книгу, которую он принес с собой. Федосов теперь должен будет раз в две недели приходить со своей и сверяться с ней. Все выдаваемое имущество надо также фиксировать и брать роспись с каждого матроса. Кроме добра, находящегося в баталерке, заместитель командира группы отвечает за шконки, баночки, столы, тумбочки, находящиеся в кубрике.

Надо составить акт, мол, карась второй статьи Федосов принял ровно столько-то, и с него взятки гладки! Обязательно в трех экземплярах. Один будет в роте, второй — в группе, а третий пусть Федосов спрячет и сохранит до передачи баталерки кому-нибудь или до самой демобилизации.

У нас даже головы закружились. Федосов, высунув язык, делал пометки у себя в блокноте.

— Михалыч! — занудил он. — Скажи, пожалуйста, а форма двадцать шесть — какая она?

Матрос покачал головой, как бы сетуя на нашу глупость, подозвал нас к себе, развернул книгу, принесенную с собой.

— Смотрите, тут в углу что написано мелким шрифтом?

— Форма номер двадцать шесть! — хором прочитали мы.

Вот так! Оказывается в Военно-морском флоте СССР даже книги имеют свою форму.

Под руководством старослужащего мы составили три экземпляра акта, который должны были подписать Федосов, Марков, Поповских, командир роты капитан третьего ранга Леонова и ротный старшина Аничков. Михель поставил свою закорючку в нашей книге, напомнил, что завтра он у нас пьет чай вместе с баталером, и был таков.

С утра у нас было два часа общественно-политической подготовки. Мы сидели в летнем клубе, старательно делали вид, что конспектируем речи Брежнева о событиях в мире, в армии и на флоте. Рядом со мной мирно посапывал матрос Зеленов.

Пользуясь случаем, я тихонько толкнул его локтем и прошипел:

— Ну что, Зеленый, когда пятьдесят копеек отдашь?

Тот приоткрыл глаза, сладко зевнул и пробормотал:

— Чего? — Он снова заснул.

Я его толкал каждые пять минут, не давал спать. Зеленов дошел до такого состояния, что вытащил из кармана робы полтинник и сунул его мне, лишь бы я отвязался.

Половина взноса на «Гения дзюдо» есть. Надо найти еще полтинник. Надеюсь, что Федосов тоже что-нибудь придумает.

После общественно-политической подготовки мы носились по пляжу, таскали по нему всей группой надувную резиновую лодку. Потом заволокли ее в воду, переворачивались на ней, ставили нормально и снова забирались на борт. Неплохое занятие, похоже на водные аттракционы, но выматывает не хуже, чем бег.

Вслед за этим половина группы сидела внутри, а другая плыла, толкая лодку перед собой. Вроде бы куда как просто, однако лодка шла неравномерно, рыскала по курсу и раскачивалась. Тут все зависело от слаженности действий матросов, находившихся в воде. Нам пришлось тренироваться, слушать счет командира. Одной рукой надо было вцепиться в канат, другой загребать. Главное, чтобы гребки с обеих сторон были синхронные, одинаковой мощности. Вскоре у всех отваливались руки и ноги.

Хорошо, что занимались мы по нулевому комплекту, только в трусах да спасательных жилетах. А что будет дальше, когда нам придется бултыхаться в полном снаряжении, с рюкзаками и оружием?

Под конец занятия Поповских все-таки раздал нам ласты, и лодку толкала всего одна боевая пара. Последние пять минут мы всей группой шлепали в ластах по песку, тащили лодку и командира, мирно восседающего в ней.

На обеде я даже руку с ложкой поднять не мог, а когда меня кто-то хлопнул сзади по плечу, чуть не окунулся лицом в миску с гороховым супом.

— Балет, чего такой вялый, — спросил меня Дитер.

— Нас на занятиях каплей умотал, еле шуршу по палубе.

— Ваш может. Допивай компот, выходи на воздух. Расскажешь, что почем.

Я быстренько допил компот, отпросился у Федосова и выскочил на улицу. Фон Болев и его напарник стояли возле курилки, крутили на руках поясные ремни и о чем-то оживленно беседовали.

Я опасался получить бляхой по лбу, осторожно подошел к ним и встал в сторонке.

— Балет, с тебя поллитра шила! Мы тебе земляка нашли, из госпиталя вернулся, в роте связи служит, нормальный матрос-старшак. Он сказал, что сегодня на ужине сам тебя найдет.

— У меня нету шила, — заявил я.

Снова надо проставляться!

— Да шутим мы, сами знаем, что у тебя ни хрена нету. Сам как? В группе нормально все?

— Да, все по курсу. Мой напарник теперь заместителем командира группы стал. Вчера мы с ним баталерку принимали. С каплеем все хорошо, не придирается.

Мы поболтали еще минут пять, до выхода моей группы и, довольные друг другом, разошлись.

После обеда продолжались занятия.

На ужине на раздаче уже дежурил Мотыль. Когда я пошел за добавкой, он щедро сыпанул мне в бачок пару черпаков макарон, не пожалел красной подливы и подмигнул мне. Я ответил ему тем же и был тут же вытолкан из очереди страждущих добавки.

Вот черт! А я хотел попросить у него заварки. Саня Федос вроде бы соорудил кипятильник, и после ужина мы хотели его использовать.

Сухощавый парень с чубом, торчащим из-под пилотки, чуть прихрамывая, подошел к нашему столу посмотрел на нас и спросил:

— Пацаны, кто Балет?

Я улыбнулся, встал и пожал протянутую руку.

— Старшой, я его заберу? — спросил мой земляк у Федосова.

Саня, естественно, отказать не мог, но в глазах у него явственно проскользнула грусть. Я сейчас уйду с земляком, а ему придется добывать для Михеля чай и сахар.

Старшина повел меня за казарму, где стояли какие-то машины, от которых шли провода к недалекому антенному полю. Возле машин под грибком стоял молодой матрос с красной повязкой и штык-ножом на поясе. Увидев старшину, он с шиком кинул руку к черному матерчатому берету.

— Есть кто из рундуков или офицеров? — спросил мой новый знакомец.

— Никак нет, товарищ главстаршина! Все убыли.

— Хорошо, я с земляком у себя буду, если что — по второму коду. Вопросы есть?

— Никак нет!

Ух ты, как у них все отлажено — и отдание чести, и доклад.

Мы прошли по дощатому настилу между машин, укрытых маскировочными сетями. Главстаршина остановился возле одной из них, поднялся по металлической лестнице и постучал в дверь.

— Тебе сюда нельзя. Сейчас я проверю, как тут служба идет, и пойдем ко мне в хоромы. — Он кивнул на штабной прицеп, стоявший напротив.

Из-за двери высунулся какой-то матрос и сразу же схлопотал щелбан.

— А что это мы, товарищ старший радист, открываем дверь, пароль не спросив, а? Сколько вас учить можно?

— Товарищ главстаршина, я же видел, что это вы, — начал оправдываться радист.

— Не гребет! По концу смены — все резиновые коврики на палубе с порошком вымыть! Расслабились, пока я в госпитале валялся. Кто работает сегодня на центр?

— Обязательные сеансы отработали Кальмар, Китобой, Краб.

— Хорошо, дежурь, я у себя.

Мы по металлической лесенке поднялись к двери прицепа. Земляк открыл висячий замок, включил свет и пригласил меня зайти вовнутрь.

Там я открыл рот от удивления. Настоящая добротная каюта. Стенки аккуратно обшиты красиво обожженной фанерой. По бокам две металлические кровати с рундуками под ними, у задней стенки столик с дисковым телефоном, два металлических сейфа. Доски с документацией, полка с книгами, приемник, эмалированный электрический чайник. Вот это да! Вот так живет мой земляк.

Больше всего меня поразило, что на стенде, висящем над кроватью, было написано: «Документация начальника радиостанции». Начальник! Для меня это знакомство намного круче, чем с капитаном третьего ранга Чернокутским.

Земляка моего звали Николай Маслов. Он был родом не из самой Белой Калитвы, а из района. Поселок, в котором проживал до службы Николай, я прекрасно знал, мы туда постоянно ездили со школы на уборку яблок и помидор. А вот в ДОСААФ мы занимались вместе, в нашем городе. Только Маслов учился в классе радистов, заодно и в парашютном.

Я даже вспомнил, как его и еще одного парнишку провожали в армию. Я тогда только начинал посещать секцию после недавнего переезда к отцу. Чествование курсантов ДОСААФ, уходящих служить, было делом обязательным. Я даже выступил на торжественном собрании с речью. Мол, не посрамим, будем достойны…

Николай тоже вспомнил меня.

Второй парень, которого мы провожали, тоже служил здесь, во второй группе роты минирования. Сейчас он находился на боевом дежурстве. Маслов обещал познакомить меня с ним после его возвращения. Парни из нашего ДОСААФ попали в киевскую учебку, а потом упросили комиссию по распределению и вместе уехали на флот.

Вот такие дела! Повезло — не то слово!

Маслов во время разговора откинул крышку кровати, начал доставать из рундука различные свертки и коробки.

— Сейчас повечеряем, мне тут сальца прислали. Дома кабана закололи. Он меня дожидался, да я на сверхсрочную остаться, на учебу скоро еду. Отписал домой, чтобы забили. Нечего ему от старости околевать.

Я сглотнул слюну. Сала мне хотелось ужасно, но в баталерке сидел неприкаянный Федосов и с грустью ожидал Михеля на чай.

— Николай Сергеич, извини пожалуйста, я бы с удовольствием, но не могу, ей-богу.

— А что такое? В группе проблемы или напрягает кто?

Я, как уж мог, обрисовал ему ситуацию с напарником, приемом баталерки, чаем для Михеля.

— Михель, стало быть! Жох еще тот, но баталер неплохой. Я с ним пару раз пересекался. Сейчас мы к тебе пойдем, там и посидим. — Маслов начал крутить диск телефона. — Экипаж, строиться у кунга! — рявкнул он в трубку, отключился, покидал свертки в картонную коробку и скомандовал мне отправляться на выход.

Возле прицепа уже стояли три матроса.

— Экипаж, слушай задачу! — скомандовал Маслов. — Матрос Скиба, берешь эту коробку и бегом относишь ее в баталерку первой роты, в группу каплея Поповских! Там должен ее принять… — Он обернулся ко мне.

— Старшина второй статьи Федосов, — подсказал я.

Маслов передал матросу коробку и продолжал:

— Матрос Скиба-второй, в кунге на аппарате. Задачу поняли?

— Так точно! — ответили братья-матросы.

— Пляскин в резерве! Он же посыльный в случае отсутствия связи. Все, выполнять!

Матросы умчались в разные стороны.

Меня даже немного смущало знакомство с таким значимым человеком. Величина не большая, в подчинении экипаж из четырех человек, но слушаются его не хуже чем, мы своего каплея.

Неспешно беседуя, мы пошли к расположению нашей роты.

Я поглядывал на прихрамывающего земляка, набрался смелости и спросил:

— Николай Сергеич, а ты в госпитале с ногой лежал?

— С руками и с яйцами, в полном наборе, — схохмил тот. — Ногу сломал. Закрытый перелом был. Теперь вот расхаживаюсь помаленьку.

— На прыжках? С контейнером, наверное, прыгал? Или на боевом дежурстве?

— На прыжках с трапа кунгового. После дождичка как гребанулся!

В баталерке сидел Федос и с испугом смотрел на картонку с вкусностями.

— Прикинь, забегает какой-то годок, спрашивает, кто замкомгруппы, и шлепает на стол коробку. Сам через комингс и был таков. Я даже рта открыть не успел, — заявил он, заметил Николая, заходящего за мной, от греха подальше встал и гаркнул: — Здравия желаю, товарищ главстаршина!

— Вольно! — Маслов поморщился. — Чего ты орешь, как скаженный? Ну, карасики, накрывайте стол. Сальцо попластайте, хлебца, печенье песочное есть, карамельки, кофе растворимый. Давайте, шуршите воду! Есть в чем кипятить?

Федос поставил на стол четыре большие железные кружки и с гордым видом вытащил из ящика какой-то шнур с двумя железяками на конце.

— Вот, кипятильник сам соорудил. Еще не проверял, но должен работать, — с гордостью заявил он двинулся к розетке.

— Эй! Ты чего! — заорали мы с Масловым в один голос.

Даже я, ни разу не имевший дела с такими штуками, понял, что сейчас может произойти что-то неприятное.

— А чего, он хорошо сделан, провод нормальный, изолированный, вон толстый какой, — начал оправдываться Федос.

— Прослойка у тебя между головным люком и мозгами толстая, — обвинил Саню в некомпетентности Маслов. — Дай сюда свой бульбулятор! Один дуй за водой, второй показывай, что у вас за провода есть. И набойки на ботинки давайте, четыре штуки.

Я поплелся за водой, Саня начал шуршать в ящиках стола, извлекать на свет куски провода, металлические набойки и прочую хрень. Маслов быстро соорудил новый бульбулятор из четырех металлических набоек.

Магнитола была включена. Из динамиков летел голос Майи Кристалинской.

— Вот это дело, — удовлетворенно прогудел себе под нос Маслов, рассматривая пластины набоек. — Давай банку.

Честь первого испытания главстаршина взял на себя. Он сунул пластины в воду и спокойно воткнул вилку в розетку.

Я на всякий случай прикрыл глаза и переместился в угол баталерки, был готов спрятаться от разлетающихся осколков стеклянной банки. Ничего не произошло, только освещение стало чуть слабее и из банки послышался ровный гул. Буквально через пару минут вода в банке запузырилась, пошел пар. Кипяток был готов.

— Иди, воду сливай! В ней сейчас солидола от набоек да всякой грязи полно. Да банку под холодную воду сразу не суй, а то лопнет, — сказал мне Маслов. — Баталер, стол накрывай да котелок найди, чтобы воду удобнее было переливать.

Я обмотал банку ножным полотенцем и помчался в гальюн.

Вскоре мы ели бутерброды с салом, пили кофе с конфетами. В самый этого процесса в баталерку кто-то постучал условным сигналом. Мне пришлось встать и впустить Михеля и старшего матроса-баталера.

— Два кислых друга — хер и уксус! — поприветствовал их Маслов. — Федос, тащи баночки дорогим гостям.

Мы просидели до самой вечерней поверки. Михель остался доволен визитом, рассказал моему земляку, что мы с Федосом толковые караси. В роте нас никто не трогает, мы живем в свое удовольствие. Потом они разговаривали на какие-то свои темы, кого-то вспоминали, о чем-то договаривались. Маслов пообещал порешать вопросы с какими-то линейщиками и прислать завтра человека. С Михеля требовалось лишь достать какой-то тапик.

Во время разговора Федос подмигнул мне и похвастался, что достал еще один рубль. От «Гения дзюдо» нас отделяло только пятьдесят копеек.

— А на что вы деньги собираете? — поинтересовался мой земляк. — Требует кто из старшаков?

Я чуть помялся, но рассказал о подпольном кинотеатре и о том, что «комсомолец» части предпринимает попытки обнаружить этот притон.

— Тю! Удивил, — разочарованно протянул Маслов. — Ты думал, что про это никто не знает? Да ваш замполит сам киношки американские крутит в офицерском клубе. Он хозяина киноаппарата ищет, чтобы кассетами меняться. Ему наши в радиомастерской аппарат чинили японский. Он его у твоего же каплея покупал.

Михель спросил, сколько нам не хватает, и предложил занять нам пятьдесят копеек с отдачей долга через неделю.

— Земеля, не вздумай у этого жука хоть копейку взять! В долги по уши загонит. Я его породу знаю, — предостерег меня главстаршина. — На тебе рубль! Дома мне бутылкой отдашь.

— Это я-то жук! — возмутился Михель. — Сам рубль дает, а бутылку в отдачу требует!

— Это наше земляческое дело, — заявил Маслов и довольно заржал. — Правда, кум?

Мне пришлось уверить всех в том, что это действительно только наше дело. Я обязательно отдам бутылку главстаршине.

Вскоре Маслов ушел. Он оставил нам картонку с припасами и пообещал мне, что будет дрючить меня по-свойски, если я стану забивать на службу. С этим главстаршина нисколько не шутил.

Глава 13

Михель, как мне пояснил Федосов, договаривался с Масловым по поводу установки в ротной баталерке телефона. Оказывается, что там, как и во многих других помещениях нашей казармы, имелись телефонная проводка и розетки.

Нам тут же захотелось тоже заиметь у себя в баталерке телефон. После тщательного осмотра мы нашли там телефонный разъем возле самой палубы. Осталось только договориться с кем-то из связистов, чтобы проверили работу розетки, и достать аппарат.

Старшина второй статьи Саня Федосов с апломбом заявил мне, что тапик, это такой военный телефон с ручкой, которую надо крутить, а потом говорить в трубку. Тебя соединят с кем надо. Если знаешь позывные, то через узел связи флота можно дозвонится куда угодно. Среди матросов ходят байки о том, что некоторые продвинутые связисты чуть ли не каждый день звонят домой и подружкам, у которых есть телефоны.

Я тут же поумерил пыл Федосова, рассказал, что тапик — это телефонный аппарат образца пятьдесят седьмого года. У меня дома он валялся в ящике с игрушками.

На следующий день мы по подсказке Маслова подкараулили линейщика, старослужащего матроса с брезентовой сумкой через плечо. Он выслушал нас с нескрываемым удивлением. Это же надо, два молодых карася осмелились к нему подойти с какими-то предложениями! Однако презрение его было чисто напускное. Матрос был выходцем из Ленинграда, отчисленным из какого-то военно-морского училища, потомственным интеллигентом.

Он выслушал нас, соизволил в обеденный перерыв посетить баталерку, достал из сумки телефонную трубку с диском, воткнул какие-то проводочки в розетку, похмыкал, переговорил с кем-то на коммутаторе. Потом этот фрукт объявил, что связь он подключит. Про этот номер не будет знать никто. С нас за это всего десятка. Телефонный аппарат мы должны будем найти сами.

Перспектива установить аппарат терялась в далеком будущем. Найти десять рублей и аппарат было вообще нереально.

Но мы с Федосом имели два рубля. В субботу нас ждал «Гений дзюдо».

В ленинской каюте обеспеченцев вечером народу было не протолкнуться. Нам с Саней пришлось сидеть на палубе. Мы примостились у ног кока Мотыля и с нетерпением ерзали, ожидали начала сеанса.

Мичман, владелец подпольного кинотеатра, старался улучшить работу своего заведения. Перед показом фильмов матрос прокрутил нам кинохронику. Причем не ту, которую показывали в клубе. Джунгли, вьетнамские партизаны. Захват японских диверсантов на Курильских островах. Гибель нашего научного судна в Индийском океане. Общие фразы и отдельные кадры о подготовке советских космонавтов к высадке на Луну.

Потом начался фильм. На экране появились японцы в своих кимоно.

После него меня аж колотило от возбуждения. Мне хотелось немедленно опробовать пару бросков, увиденных на экране, в дополнение к своим приемам.

— Второй фильм на выбор, — объявил матрос, помощник мичмана. — Есть «Двенадцать подвигов Геракла» американский и про индейцев киностудии «Дефа».

«Геракла» я уже смотрел и голосовал за индейцев, хотя творчеством Фенимора Купера не сильно увлекался.

Вечером я тренировался в спорткубрике, набивал ногу, старался взять невидимого противника в захват и провести бросок.

— Саня, бросай свою штангу. Давай попробуем связку, — обратился я к заместителю командира группы.

— Ну тебя на хрен! Ноги отсушишь так, что до понедельника болеть будут! А потом Поп нас на тактико-специальной подготовке ухайдокает. Вон пацана с турника сдерни.

— Разогнались! — отозвался тот. — Он мне своими копытами ногу сломает. Пусть грушу колотит.

— Бить не буду! Мне связку попробовать, — канючил я.

Матрос поддался на мои уговоры, спрыгнул с турника, встал в стойку.

Я сначала работал в медленном темпе, лишь обозначал удары, потом ускорился, провел бросок. Вот бы в полную попробовать!

Мой спарринг-партнер заинтересовался связкой и начал отрабатывать ее на мне. Мы выполняли ее вместе, на счет, сперва медленно, потом быстро и под конец — в сумасшедшем темпе. На всю связку уходило буквально полторы секунды.

— А красиво, когда вы синхронно делаете, — заметил из-под штанги Федос. — Рукава на робе хлопают так же, как на кимоно. Я тоже попробую.

Мы начали работать втроем.

Вскоре в кубрик заглянул Зеленый.

— Ни фига себе! Я думаю, что тут хлопает. Молодцы, красиво получается. Типа танцуете, только без музыки.

Я хлопнул себя по лбу.

— Саня, а действительно, чего мы как плуги деревенские? Давай магнитолу притащим и врубим чего-нибудь. Все равно сейчас личное время. Да и суббота. Дежурный, думаю, не заглянет.

Сашка убежал в баталерку, приволок аппарат и несколько катушек.

— Чего поставить? Есть «Кружатся диски», Миансарова и Георг Отс.

Остановились мы на «Черном коте» Миансаровой.

Под музыку мы занимались намного энергичнее и веселее.

В спорткубрик подтянулись матросы из других групп, не ушедшие в увольнение. Они давали нам советы, некоторые просто смотрели. Кто-то тряс бритой башкой и пытался изобразить твист.

В азарте мы не заметили, что галдеж в спорткубрике вдруг прекратился. Все кроме нашей тройки услышали команду вахтенного. В спорткубрике тут же все снаряды оказались занятыми, только мы не останавливали движение и колотили воздух. Какой-то матрос кинулся к магнитоле, нажал кнопку, остановил музыку и застыл по стойке смирно.

На входе стоял старший лейтенант из второй роты, дежуривший в этот день по части. Рядышком наш старшина, старший мичман Аничков.

«Попали!», — пронеслось у меня в голове.

— Из чьей группы? — спросил дежурный у старшины, показывая в нашу сторону.

— Капитан-лейтенанта Поповских, — ответил старшина и показал нам кулак.

— Нормально, — спокойно проговорил старший лейтенант. — Чуть побольше приемов и ударов, и все будет просто отлично. Особенно под музыку. А я тут голову ломаю, кого еще включить в показательные выступления для штаба флота на ноябрьские праздники. Со всего пункта матросов собираю, а тут целых трое готовы. Аничков, перепишите мне их фамилии. Я с Поповских переговорю по поводу этих ребят. Все, матросы!

Ерунда какая-то получилась. Вместо того чтобы нам вдуть, дежурный одобрил наши занятия под музыку и даже упомянул про какие-то выступления. Интересно, как к этому отнесется командир группы?

На завтра, в воскресенье, в расположении роты появился Поповских, посидел в баталерке, проверил книги учета, осмотрел полки. Наши заначки были глубоко запрятаны за стенками шкафа, поэтому Федосов держался спокойно. Капитан-лейтенант похвалил его за акты и сверку с ротными книгами, проведенную вовремя.

Ему для собственных нужд понадобились два человека. Кандидатуры, предложенные ему заместителем, он отверг, сам выбрал меня и Зеленова. Наверное, нам придется работать на каком-нибудь огороде и лишиться обеда. Ну да ничего. У нас осталось кое-что от подарков Маслова, На камбузе сегодня дежурит Мотыль. Как-нибудь переживем.

Через час мы были возле гаража Поповских.

— Матросы, задача простейшая. Я недавно машину приобрел. Невеста моя, молодой коммунист-дипломат, помогла через своих японских товарищей. Надо ее вымыть. Не невесту а машину. Потом я вас покормлю в кафе. Дома у меня в холодильнике мышь повесилась. Ваши увольнительные записки при мне. Отпущу вас до ужина, можете погулять по городу, потом в часть. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ каплей!

— Открываем гараж.

Мы с Зеленым распахнули скрипучие железные створки и ахнули. Внутри стояла самая настоящая иномарка! Здоровенная, белого цвета, с массивной хромированной радиаторной решеткой, с короной на шильдике. Колеса на литых дисках, по две большие выпуклые круглые фары с каждого края.

Ни хрена себе! Сколько эта машина может стоить? Как Поповских ухитрился себе такое позволить? Интересно, какая невеста у нашего каплея, сколько же ей лет, что она уже дипломат-японист?

Вот бы мне такую… машину. Невеста пусть остается Поповских. Молод я еще для свадебных обрядов.

Капитан-лейтенант увидел наши открытые рты, довольно прижмурился, ловко открыл дверцу и запустил двигатель. Или нет? Ничего не слышно. Эта иномарка завелась?

Тут из машины донесся голос диктора владивостокского «Маяка». Огромный автомобиль мягко и бесшумно выкатился из гаража.

Каплей вылез наружу, оставив включенной музыку.

— Так, ребята, вытаскиваем из машины коврики. Я сейчас схожу в хату за губками и ведрами, принесу подменку, чтобы вы форменки не испачкали. Смотрите, не угоните мою тачку, — пошутил он и чуть улыбнулся.

— Никак нет! — испуганно гаркнули мы.

Салон автомобиля меня и Зеленого вообще привел в священный трепет. Руль находился совсем не с той стороны, как у наших машин. Педалей было всего две, на месте ручки переключения передач торчал рычаг с держаком. На коробке были написаны латиницей какие-то буковки.

— Автоматическая! Не надо дергаться, дави себе газ и тормоз! — восхищенно прошептал Зеленов.

Кресла велюровые, приятного бордового цвета. Ручек для подъема стекол нет.

— Смотри, — прошептал Зеленый, огляделся по сторонам и нажал какую-то кнопку на ручке двери.

Стекло бесшумно опустилось, потом поднялось.

— Стеклоподъемники, вещь! — пояснил Зеленый.

Вскоре командир принес два старых маскхалата непонятной расцветки, ведра, тряпки и пылесос «Вихрь». Мы переоделись в гараже и приступили к работе. Красоту навели идеальную — вымыли, высушили, пропылесосили, натерли корпус каким-то специальным воском. Машина заблестела как игрушка.

— Товарищ каплей, а как ваша машина называется? — осведомился я.

— «Тойота-Краун», — гордо произнес Поповских. — Теперь умывайтесь, чистите ботинки. Я иду переодеваться. Едем в кафе обедать.

Вот это да! На такой машине в кафе! Эх, видели бы сейчас нас сослуживцы, от зависти бы поумирали.

Мы привели себя в порядок, закрыли гараж.

Вскоре из подъезда вышел какой-то модно прикинутый молодой мужик в солнечных очках и направился к машине. Мы сперва даже и не узнали своего командира. Костюмчик, дорогущие туфли! Посмотришь — дипломат какой или актер.

— По местам! — скомандовал Поповских, уселся за руль и включил приемник на полную громкость.

Красота!

Хитрый Зеленый уселся на место пассажира рядом с водителем. Мне пришлось устроиться сзади.

Поехали.

К нашему удивлению, Поповских открыл свое окошко, достал из перчаточника пачку «Мальборо», вдавил в приборную панель какую-то круглую бомбошку, которая тут же выскочила обратно, прикурил и, крутя руль одной рукой, довольно выпустил дым в окошко. На службе мы никогда не видели капитан-лейтенанта с сигаретой, а тут курит. И как оно ему не мешает так здорово бегать?

В кафе мы уселись за столик и, стесняясь, начали мять бескозырки на коленях.

Подошла симпатичная официанточка, мило улыбнулась нашему капитану.

— Привет, Вова! Что заказывать будем?

Видно, что наш командир бывает здесь частенько.

Поповских с видом знатока развернул меню и, тыкая в него пальцем, делая заказ.

Наелись мы с Зеленым от пуза. Слопали по порции борща, шашлыку с запеченной картошкой, овощному салату, да еще на десерт по три шарика мороженого. Себе Поповских взял только шашлык и кофе.

Потом он нас отвез в центр города, приказал быть в части к вечерней поверке, вручил нам на прощание по три рубля вместе с увольнительными записками и укатил.

Часа два мы гуляли по проспектам, заглядывались на девчонок, отдавали честь патрулям. Хотели было сходить в кино, но афиши нас абсолютно не впечатлили, и мы засобирались обратно в часть. Нам не терпелось поделиться с товарищами впечатлениями об этом замечательном увольнении.

Зеленый напоследок решил попробовать дозвониться домой. Мы разыскали переговорный пункт и заняли очередь.

Пока мой приятель ждал объявления диспетчера, я болтал с двумя симпатичными девчонками в синих парусиновых комбинезонах и красных косынках. Мне пришлось вспомнить все свои гражданские привычки по завязыванию знакомств и поддержанию светской высокоинтеллектуальной беседы. Сердце местных красавиц, обучавшихся в рыбном техникуме, я поразил тем, что знаком с архитектурой Ленинграда и видел Эдуарда Хиля. Девчонки записали на тетрадном листочке номер телефона своего общежития, проинструктировали меня, что говорить и кого откуда звать, когда трубку возьмет вахтерша.

Зеленый наконец-то поговорил с родней и потащил меня в часть. Я простился с местными дивами и поплелся за ним.

По дороге я увидел будку телефона-автомата, нащупал в кармане двушку и предложил Зеленому позвонить в общежитие рыбного техникума. Просто так, ради проверки и от нечего делать. Автомат проглотил монетку. Я набрал номер, пошли гудки.

— Алло, — пробасил мужской голос.

— Здравствуйте. — Я опешил. — Э общежитие рыбного техникума?

— Какого техникума? Идите на хер! Это квартира.

Я с досадой повесил трубку. Вот поганки, надули бедного матросика, которому так хотелось любви и ласки!

С досады я залепил кулаком по ни в чем не повинному телефону-автомату. Он обиделся и съехал на один бок.

Надо отсюда уходить, пока никто не заметил, что я сломал общественную собственность. А то еще бдительные граждане милицию или патруль вызовут.

— Зеленый, валим отсюда! Я, по-моему, аппарат сломал, — сказал я и выскочил наружу.

Мы торопливыми шагами стали удаляться прочь.

— Рыбачки не надули? — поинтересовался Зеленый.

— Обманули! Мужик какой-то трубу взял, ругался. Зря я двушку потратил.

Мы проходили мимо какого-то магазина, возле которого громоздилась куча картонных коробок различных размеров. Может, взять пару? Все равно их выкинут, а нам они в баталерке пригодятся — шмотье складывать, всякие мелочи.

— Мадам! — окликнул я дородную тетку в синем халате, стоявшую возле кучи. — Вам эти коробки нужны? Не поможете ли парочкой, а то нам зарплату такую выдают, что деньги складывать некуда.

Тетка заржала и разрешила нам выбрать несколько коробок. В большую мы запихали матрешкой три штуки поменьше и, гордясь своей хозяйственностью, пошли дальше.

Через минуту мои ноги вдруг сами по себе развернулись и понесли меня в обратную сторону. Зеленый, гонимый за мной стадным чувством, шел сзади и что-то рассказывал, бубнил себе под нос. Очевидно думал, что я его слушаю во все уши. Так вот я и вернулся к телефонной будке.

— Балет, ты опять этим рыбачкам звонить собрался? — с удивлением спросил мой напарник, внезапно обнаруживший себя на прежнем месте.

— Зелень, ты когда-нибудь на шухере стоял?

— Ну, а то! Вот, к примеру, когда черешню воровали в школе.

— Я хочу телефон спереть. Становись справа и стучи мне в стекло, ежели что!

Зеленов не стал спрашивать, на хрена мне сдался телефонный аппарат.

Он сразу же вынул несколько маленьких коробок из большой, сунул ее мне в руки и заявил:

— На! Сюда телефон положишь. Сверху на него маленькие поставим. Смотри, он тяжелый. Я в доле. Половину двушек мне!

Я не стал объяснять, что этот аппарат мне нужен не из-за двухкопеечных монеток, а из-за того, что он телефон. Я поставил коробку на пол будки, огляделся сквозь мутные стекла, со всей дури вцепился в аппарат и, налегая всем весом, дернул. Телефон, и так висевший на одном шурупе, оказался у меня в руках. Необорванным остался только кабель. Еще рывок!

Я уложил аппарат в коробку, сунул туда же трубку и задом наперед вывалился из будки.

— Чисто! — по-военному доложил мне Зеленый.

Мы поставили на телефон небольшие коробки и быстрыми шагами, стараясь не оглядываться, покинули место преступления.

Если совесть меня и грызла, то совсем чуть— чуть.

Помощник дежурного по части, встречающий матросов, возвращающихся из увольнения, подозрительно покосился на нас, спросил, на хрена мы тащим весь этот хлам в роту, заглянул в коробки сверху и отпустил восвояси.

— Александр Палыч! — заорал я, ввалившись в каптерку. — Смотри, что я принес!

— Ух ты, коробки! — восхитился Федос. — В эту большую сухпай складывать будем, в те, что поменьше пилотки, а в эти…

— Достань те, которые сверху, и посмотри, что внутри, — заявил я, грохнув картонки на пол.

— Ни фига себе, аппарат! Сейчас мы его раскурочим, достанем монетки, на них купим…

— Саня, ты что, идиот? Думаешь, я под ментовскими пулями, под лай овчарок эту бандуру с будки срывал для того, чтобы монетки достать? Это телефон!

— Точно! А я чего-то и не сообразил, думал сейчас монеток наберем, линейщику десятку дадим, и еще на аппарат останется.

— Не ты один такой. Зеленый на шухере стоял, тоже, как ты, подумал. Стоп! А что у тебя на столе?

Там были разложены наши учебно— послужные карты, над ними развернута лампа. Кто-то совсем недавно здесь сидел и работал с нашими личными делами.

Федос потупился, отвел глаза в сторону и торопливо пробормотал:

— Да так, ерундень. Коробки ставь и сваливай как можно быстрее. Сейчас тут… Короче, иди.

— Что ты темнишь Александр Палыч.

— Скоро сам увидишь. Иди!

— Как знаешь. — Я сделал вид, что мне все равно, и ушел в кубрик.

Минут через пятнадцать по расположению пробежал Аничков, проверил матросов и запер всех в кубриках. Федосов остался в баталерке.

Я приник ухом к переборке. Судя по топоту и докладу старшины, в казарме явно кто-то появился. Я сгорал от любопытства.

Вскоре старшина открыл дверь. Особист части пересчитал нас по головам, сверил со списком и объявил, что вечерней поверки и прогулки не будет. Можно стирать носки и отбиваться.

Я для страховки проверил, ушли ли гости, и побрел в баталерку. Федос встретил меня молчанием и только пожимал плечами, намекая на то, что лучше ничего не спрашивать.

Глава 14

Мы попили кофе, рассортировали форму по размерам по коробкам, приготовили рюкзаки для завтрашней выдачи. Весело мне почему-то не было. Предчувствие чего-то непонятного угнетало меня. Не просто же так у нас появился особист.

По совету старшины я улегся спать поверх одеяла, не снимая формы. Вся группа поступила точно так же. Но ничего не происходило. Через час я даже заснул и очнулся от того, что вахтенный тихо будил Федосова. Я сразу же навострил уши.

Саня тихонько спрыгнул в брюки, надел ботинки на босу ногу, намотал на руку ремень и, крадучись, вышел из кубрика.

Я тут же спрыгнул со своего блатного второго яруса и начал спешно экипироваться. Рядышком со мной мягко приземлился Зеленый и мигом обулся. Я крутанул головой. Вся группа тихо, как мышки, снаряжалась и наматывала на руки ремни.

— Ну и что?.. — полушепотом спросил один матрос.

— Идем в колонну по одному. — Я махнул рукой на выход.

Вахтенный увидел нас, крадущихся в походном порядке, выпучил глаза и зашипел:

— Карасня, по шконкам! Куда без команды? Бегом марш в кубрик!

Зеленый приложил палец к губам.

— Не кричите, товарищ матрос. Карасня отрабатывает задачу. Вот закончим и вернемся в кубрик.

Вахтенный попытался еще что-то сказать, но увидел наши насупленные морды и бляхи ремней, постукивающие по ладоням. Он смутился, молча отошел в сторону, взял в руки «русалку» и, как будто не видя нас, начал надраивать палубу.

Федоса мы нашли на площадке для рукопашного боя. Наш второстатейный старшина стоял напротив пары каких-то громил и, немного склонив голову, слушал их. Неподалеку торчали еще несколько человек в серых десантных комбинезонах, покуривавших в кулак и делавших вид, что их ничего не касается. По моему разумению, они наверняка пришли сюда не сами по себе. Им кто-то приказал это сделать.

Мы показываться не стали, заняли выжидательную позицию за углом казармы.

Самый здоровый тип что-то высказывал Федосу, потом резко хлопнул Саню по ушам обеими руками. Тот присел и замотал головой.

Все, пора выскакивать.

Но тут Саня вдруг резко выпрямился и за какую-то секунду отработал на этом типе ту самую четверку ударов, которую мы тренировали накануне. То, что я представлял в грезах, свершилось наяву. Только вместо меня был Федос. Хлесткий лоу-кик в бедро, с правой в челюсть, этой же рукой с локтя и левой ногой в грудь. Быстро, мощно и эффективно! Ай да молодец!

После броска, завершающего связку, противник старшины отлетел на пару метров, рухнул на спину и не шевелился. Парни в комбинезонах враз побросали свои окурки и подбежали к сослуживцу, валявшемуся без памяти.

— Да ты охренел, выдра блядская! — заорал один из них и кинулся на Федоса, принявшего боевую стойку.

Вот тут мне, да и остальным стукнула моча в голову. Я краем глаза заметил, как Зеленый сорвался с места, и сам чуть ли не с низкого старта кинулся в сторону годков. Какой там на хрен страх! Наших бьют!

В два прыжка я обогнал Зеленого и со всей дури врезал лоу в бедро поганца, набросившегося на Федоса. Связка, которую я хотел отработать, мне не удалась. Сила моего удара была такова, что ногу того типа, которого я атаковал, вынесло вверх, и он грохнулся на песок, закрученный центробежной силой. Парень по инерции перевернулся, попытался встать на отсушенную ногу и заорал.

Я кинулся к Зеленому, который бился со вторым противником, махавшим перед ним ремнем. Бляха залепила Зеленову по черепу, соскользнула и раскровянила ему ухо.

Я ушел от медяшки с якорем, летящей мне в лицо, и она ударила меня по спине. Я выгнулся от боли, но все-таки упал на колени, захватил ноги противника, уперся башкой ему в живот и дернул на себя. Тот, заваливаясь, еще раз перетянул меня бляхой по спине. Зеленый навалился на него всем телом.

Пока мы так вот возились, наши товарищи уже завалили всех остальных супостатов и месили их ногами. Рядышком раздались чьи-то вопли. Я не успел отпраздновать победу, получил сильнейший удар в «солнышко» от непонятно откуда взявшегося старшака-матроса уже без комбеза. Мне пришлось резко прыгать на землю и кататься, уклоняться от ног, пытавшихся меня достать.

Нам конец! Сюда набежала куча старшаков, уже и не поймешь, из каких подразделений.

Что творится? По чьей команде молодую группу старики пытаются избить вусмерть?

Мля, помирать, так с музыкой!

Я краем глаза заметил Федоса, который лупил ту же самую связку кому-то из вновь прибывших. Через пару секунд он понесся к другому.

Я чуть не заревел от злости и от боли, получив ощутимый пинок по ребрам. Хорошо, что на флоте ботиночки, а не сапоги.

Да, в конце концов, Балет я или нет? Что за позорище?

Я разбежался, оттолкнулся от пожарного щита, сделал сальто назад. Два матроса, гнавшиеся за мной, получили ногами в спины и повалились. Я кинул ремень кому-то в лицо, влупил с ноги в пах другому противнику и все-таки протиснулся к Федосу. Тот чуть не отработал свои удары на мне, но кое-как распознал. Вдвоем мы пробились к Зеленому, катавшемуся в песке с каким-то здоровяком, и неплохо попинали чужака ногами, одновременно отмахиваясь от неприятелей, наскакивающих с разных боков противников.

Сзади нас раздался истошный крик:

— Поповские, сюда! Бля, в кучу пацаны!

Мы выстроились кругом, получая удары бляхами и ногами, затащили в него еще пару своих. Остальные подбежали сами.

Федос, отплевываясь от крови, стекавшей с губы, проорал:

— Считаемся — первый!

— Второй! — продолжил я.

— Третий!

— Четвертый!

Наши разведчики выкрикивали свои номера так, как будто находились в походном порядке.

В голове у меня уже гудело, кровь с рассеченной брови заливала глаза. Нас всего двенадцать, а сколько против? Черт! Ни хрена из-за крови не видно.

Дальше я уже все воспринимал весьма смутно. Какие там приемы и удары. Я молотил руками-ногами куда ни попадя, вертелся, собрал последние силы и влепил лоу-кик кому-то, зашедшему слева.

Знакомое лицо! Черт, это же Дитер! Извините, герр фон Болев. Вы первоклассный водолаз и человек неплохой, но драка есть драка. Не хрен лезть!

Крики и вопли внезапно прекратились. Я не понял, в чем дело, кое-как огляделся, обнаружил Федоса, Зеленого, еще пару наших матросов и, пошатываясь, побрел к ним. По дороге я помог подняться с карачек еще одному разведчику. Наша группа, как муравьи, сходилась, сползалась в кучу.

— Становись! — раздалась у меня за спиной громкая и властная команда.

Наша группа выстроилась в две шеренги. Я на инстинктах воткнулся на свое место, тяжело дыша и отдуваясь.

Напротив нас стояли старшаки и годки, рыл этак двадцать пять. Они начали разбираться по группам и подразделениям и тоже пытались изобразить некое подобие строя. Многие были в комбинезонах и в защитных шлемах.

Драку разнял дежурный по части, за которым тенью ходил особист. Мне показалось даже, что где-то за их спинами маячит наш командир группы.

— Охренеть! — пророкотал дежурный. — Вы тут какого хуя делали?? — обратился он к Федосову и при этом сделал слишком уж удивленный вид.

У меня сложилось такое впечатление, что этот кап-три и руководил действиями матросов, нападавших на нас.

— Товарищ капитан третьего ранга, докладывает заместитель командира первой группы первой роты старшина второй статьи Федосов! Группа занималась отработкой элементов рукопашного боя в ночных условиях!

— Толково брешешь, сученыш! — заявил капитан третьего ранга. — А эти чего тут делали? — Он кивнул на строй старшаков.

Некоторых из них поддерживали под руки соседи, другие шатались, сплевывали кровь и выглядели ничуть не лучше нас.

— Обеспечивали учебный процесс, товарищ кап-три! — отбрехался Федос.

Дежурный сначала хмыкнул, а потом в голос заржал. Делал он это так заразительно, что за ним начали ржать старшаки. Мне тоже стало смешно, и я глупо хихикнул. Даже особист, не проронивший ни слова, улыбнулся.

— Так, мля, мудозвоны-караси и охреневшие вдупель водолазы старшего призыва! О ваших ночных занятиях один хрен уже доложено командованию части! Старшим групп развести личный состав по кубрикам — умыть, осмотреть, нештатным медикам провести осмотр, перевязать, замазать зеленкой и поцеловать в лобик. Дежурный фельдшер уже ждет самых тупорылых калек. Старшие групп! Через час списки пострадавших с описанием характера повреждений! Заместители старшин рот уже получили задачу предоставить списки участников этого мероприятия, так что не вздумайте уйти под воду! Две секунды — разойдись!

Мы строем развернулись и убежали в кубрик. Настроение у меня, несмотря на боль от ушибов и синяков и завтрашнюю расправу над нами, было почему-то преотличнейшее!

Пусть на нас снова наедут, опять всей толпой поднимемся — не хрен с нами связываться! Все-таки неплохой экспериментатор наш каплей. Группа одного призыва — это сила! А дежурный кап-три! Как быстро он разобрался в ситуации и разложил все по полочкам. Ни нравоучений, ни визгов.

Жаль только, что я ударил ногой Дитера. Надо будет на завтраке извиниться.

Вахтенный увидел героев, возвращающихся с поля брани, сделал круглые глаза и заорал:

— Поповские караси!

Из кубриков донеслось:

— Прошли проверку формы три! — Матросы захлопали в ладоши.

Они награждали нас аплодисментами!

Что за проверка номер три? Может, все это подстроено? Недаром там особист терся как бы не при делах. Завтра посмотрим на действия каплея.

В гальюне мы долго умывались, застирывали тельники и робы от пятен крови. Пришел замстаршины, таща на плече укомплектованную медицинскую сумку, и вместе с нашим нештатным медиком начал осматривать нас прямо в баталерке под светом ламп, записывать фамилии пострадавших и характер травм. Гематомы, ушибы, порезы, рассеченные брови, губы, уши, разбитые носы. Короче, ерунда! Ничего серьезного.

Но что это за часть, если нас, целую группу, пытались избить под присмотром офицеров?!

На следующий день все мое тело нещадно болело и ломило. Бровь, замазанная медицинским клеем, опухла и мешала открыто и ясно смотреть на мир.

На разводе командир части что-то долго говорил офицерам, стоявшим перед ним в одношереножном строю.

Обрывки рыка капитана первого ранга доносились и до нас:

— Если бы нас во время войны так проверяли, хер бы я перед вами стоял! Что за блядство? — и много еще чего нецензурного.

После общего построения и развода на занятия и работы наша группа осталась стоять на площадке в гордом одиночестве. Командир роты увел всех остальных на политическую информацию.

Тут я увидел, что к нам идут командир части и Поповских. Что же нам сейчас скажут? А если кого-нибудь выпнут отсюда под задницу в береговые части? Хотя кого? Всю группу?

Поповских подошел к нам.

— Группа, равняйсь, смирно! Равнение направо! — Он приложил руку к фуражке и пошел навстречу командиру части. — Товарищ капитан первого ранга, первая группа первой роты по вашему приказанию построена! Командир группы, капитан-лейтенант Поповских!

Кап-раз, не отрывая руку от головного убора, строевым шагом подошел к нам.

— За отличную физическую подготовку, боевую слаженность и сплоченность коллектива объявляю всему личному составу группы двое суток дополнительного отпуска!

— Служим Советскому Союзу! — ответили мы.

— Вольно! — капитан первого ранга наконец-то опустил руку.

— Вольно! — продублировал Поповских.

— А теперь неофициально, сынки, не для всех ушей, — продолжал кап-раз. — Вас, мальчики, на убой никто и никогда не готовил. Помните, с любой задачи вы должны вернуться живыми. Родине дорог каждый матрос. Вы молодцы, на первом году службы выдержали такую проверку! Один призыв, черт бы вас подрал! Поповских, уводи своих на политинформацию, а я пойду определяться с разведывательным управлением по поводу твоего суточного выхода. Ох и скоро ты их к работе подготовил, каплей. Ударник, твою мать!

Каплей козырнул. Мы повернулись и затопали в клуб, ошарашенные тем, что сейчас услышали. А мне было обидно, что за слаженность и физическую подготовку нам дали только двое дополнительных суток к отпуску. Могли бы и побольше. Вон как доблестно мы бились!

После политинформации, когда мы собрались расходиться по местам занятий, меня отозвал в сторону Болев. Сердце мое екнуло. Он со мной возился, помогал, а я ему ногой врезал. Как неприятно-то. Что же сейчас будет?

— Слышь, карась, ты вчера все попутал! — взял быка за рога Дитер. — Я тебя лезу вытаскивать, а ты мне копытом со всей дури лупишь! Я теперь хромаю как раненная лошадь.

— Извините, товарищ старшина, я вчера перепутал. В драке народу было много, — потупившись, ответил я.

Болев хмыкнул и скептически осмотрел мой внешний вид.

— Короче, когда отойдешь, то есть в среду вечером, у нас в кубрике! Вопросы?

— Никак нет, товарищ старшина.

Вот и конец дружбе со старшим призывом.

— Будешь показывать мне, как с такой силой можно ногой лупить. Но, мля, в защите, а то вы, поповские, такие придурки — с вами только свяжись!

Глава 15

На обеде я получил земляческого леща от Маслова и полбачка жареной картошки на всю группу от Мотыля.

Женька подмигнул мне и полушепотом сказал:

— Пипец вам, пацаны. Поп теперь не слезет, сделает из вас лучшую группу. Скоро у вас суточный выход перед специальными флотскими задачами, вешайтесь! Редко какая группа на первом году такое делает.

После обеда у нас должно было состояться странное занятие, которое в расписании значилось как «ИА и ТВД». Зеленый стоял возле доски документации и в недоумении почесывал ухо, перемазанное зеленкой.

— Балет, это что за фигня такая — ИА и ТВД? У тебя же батя военный, ты знать должен.

— Ты думаешь, он мне каждый день только об этом и рассказывал? Вообще-то, Иа — это такой ослик был в книжке одного детского британского писателя про медведя Винни-Пуха. Этот ослик был жуткий тормоз, постоянно что-то проебывал.

— Слушай, на хрена нам изучать осликов-проебщиков? А ТВД — это что такое?

Вскоре страшная тайна была раскрыта. Занятие проходило в классе. Мы расселись, встретили командира группы и двух наших матросов, идущих за ним. Один из них тащил дерматиновый чемодан с тетрадями, прошитыми нитками, и раздавал их нам. Другой развесил в классе плакаты с какими-то схемами.

Про ослика Иа тут и помина не было. Название дисциплины расшифровывалось красиво: «Иностранные армии и театры военных действий».

Но вместо того чтобы рассказывать нам про супостата, капитан-лейтенант повел речь совсем о другом:

— Мы с вами сперва изучим штатную организацию Советской армии и ВМФ, потому что, не зная свои войска, изучать чужие — занятие абсолютно бессмысленное.

Мы, конечно, согласились с этим, потому что ни хрена толком не поняли. Потом каплей сказал, что тот матрос, который озвучит хотя бы штатную организацию мотострелкового батальона, будет приказом командира части поощрен одними сутками дополнительного отпуска. Ему останется отсидеть на губе всего двое суток, если он получит трое. Вот она, удача!

Когда я учился в шестом классе, мать уехала на гастроли в Болгарию. Поэтому мне пришлось каждый день приходить к отцу в часть. Чтобы я не слонялся без дела и не мозолил ему глаза, он сажал меня в штабе, в огромной комнате с кучей столов. Я вместе с молодыми лейтенантами учился рисовать схемы, писать тушью, работать со всяческими рейсшинами и прочими курвиметрами. За месяц лейтенанты здорово поднатаскали меня в рисовании и работе тушью и пером. Это дело я не забрасывал, в школе считался неплохим рисовальщиком.

Не подумавши о последствиях, я радостно вытянул руку вверх, получил позволение командира и пошлепал к доске.

— Товарищ капитан-лейтенант, разрешите отобразить схематично, — сумничал я.

— Давай.

Так, мелки есть разноцветные. Сейчас я покажу, что умею. Тогда я был молод и глуп, не соображал, что делал.

Я нарисовал в верхней части доски несколько ровных черточек и оглянулся на класс. Матросы с недоумением смотрели на мои художества.

— Красивая схема, — сыронизировал каплей. — Это что, батальон морской пехоты или мотострелковый?

— Никак нет. Это организационно-штатная структура отдельного разведывательного батальона мотострелковой дивизии. Сейчас покажу. — Я несколькими взмахами соединил черточки.

— Ошс орб мсд, — вслух прочитал кто-то из группы то, что у меня получилось.

Мастерство не пропьешь! Конечно, тушью вышло бы красивее, но и мелом тоже неплохо. Я добавил чуть угловых завитушек — особый шик у офицеров-штабников, рисующих тушью на картах. Такой шрифт, по-моему, называется готическим. Потом я начал красным мелком рисовать кружочки и квадратики, соединял их линиями.

Я закончил, отдышался, кое-что подтер тряпочкой, белым мелком сделал в квадратиках надписи и начал докладывать, стоя с правой стороны от доски:

— Отдельный разведывательный батальон мотострелковой дивизии состоит из:

— управления;

— штаба;

— двух разведывательных рот;

— разведывательно-десантной роты;

— взвода разведки наблюдением;

— танкового взвода;

— взвода материального и хозяйственного обеспечения;

— ремонтного взвода;

— взвода связи;

— медпункта.

По окончании доклада я вытянулся по стойке смирно.

Поповских молча вывел в журнале боевой подготовки пятерку напротив моей фамилии, отложил ручку в сторону и беззвучно зааплодировал:

— Откуда ты это знаешь, я догадываюсь, — заявил он. В тактических знаках тоже соображаешь?

— Так точно! До уровня мотострелковой дивизии, — похвастался я. — А еще пером пишу, тушью.

— Очень хорошо. Надеюсь, об этом в роте и в оперативном отделении штаба никто не узнает! Так, матрос?

— Так точно, товарищ каплей!

— Группа, это так? — задал командир вопрос всему личному составу.

— Так точно! — прогудели матросы.

— Садись! Одни сутки ареста скостил, хотя их еще и не заработал! А теперь приступим к занятию.

За два часа с перерывом мы разобрали штатную организацию мотострелкового полка, сделав акцент на боевых подразделениях, не вникая в службы и всяческие там обеспечивающие и технические подразделения. Подробно, начиная от разведывательной группы, изучили штатную организацию своей части.

Теперь много из того, что нам было невдомек, потихоньку стало укладываться у нас в головах. Боевое предназначение разведывательных и обеспечивающих подразделений, задачи первой, второй роты, минеров, связистов стали нам понятны и ясны.

Честно говоря, после этого занятия армия, представлявшаяся нам огромным расплывчатым пятном, начала приобретать четкие очертания и контуры. Теперь мы знали, что мотострелковый полк — это не просто скопище военного народа, безликая масса, а очень хорошо организованная и сбалансированная самостоятельная структура, в которой есть отделения, взвода, роты, батальоны, дивизионы.

После занятия в класс зашел особист и провел беседу о необходимости сохранения государственной тайны. Он объявил нам, что нас всех будут проверять по линии КГБ, фотографировать, мы сдадим зачеты, получим допуск. После этого у нас начнутся еще более интересные и секретные занятия.

Я даже вспотел от чувства ответственности. Вот так дела! Мне будут доверять государственные тайны! Просто невероятно! Вот отец удивится, когда узнает.

Вечером, проклиная себя, я расчерчивал лист ватмана, отмачивал в воде старые металлические поржавевшие перья и прицеплял их к простым карандашам. К утру мне предстояло перерисовать из тетради Поповских на плакат план-схему проведения ночного занятия по стрельбе с плавсредства. Сам виноват. Минут двадцать я разгонялся, вспоминал, как держать перо, начертания некоторых букв.

Рядышком пыхтели Федос и Зеленый. Они раскручивали телефонный аппарат, украденный мною из будки.

— Тяжелый, — пропыхтел Саня. — Рублей сто, наверное, будет.

— Половина моя! — заявил Зеленый, пытаясь поддеть крышку отверткой.

Я от греха подальше перешел на другой стол вместе со всем своим хозяйством. Дернут за руку, мазну пером или тушь разолью. Где мне потом искать чистый кусок ватмана? Наконец я все расчертил простым карандашом и взялся за перо. Надписи — всякие там «Утверждаю» и «Согласовано» — получались у меня довольно медленно. Со всем прочим дело пошло гораздо быстрее. К моменту, когда Зеленый с Федосом все-таки отколупали крышку аппарата, плакат был готов.

— Ого! — восхищались мои товарищи. — Мы же пересчитывать будем полночи.

В итоге у них получилось всего-навсего двадцать три рубля восемьдесят восемь копеек. Не густо, конечно, но нам и того хватит. Тем более что Зеленов после обещаний всяческих благ, скрепя сердце, согласился забрать треть вместо половины.

Теперь эту гору мелочи необходимо было поменять на бумажные рубли. В чипок, то есть матросское кафе, мы в будние дни попасть никак не могли, постоянно находились на занятиях. В субботу заведение не работало, а в воскресенье туда было не пробиться. Да и как мы там объясним, откуда у нас столько мелочи?

Линейщику вряд ли нужно было такое количество двухкопеечных монет. Скорее всего, он посмеется над нами, предложи мы ему эту вот оплату.

Решение по обмену золотого фонда в голову мне пришло на пробежке, с утра. Надо просто кому-нибудь за это заплатить рубля два, да и дело с концом! А поменять лучше в городе. Туда постоянно мотаются водители из обеспеченцев. У них наверняка есть такая возможность.

На завтраке я увидел Ярика, моего знакомца по продовольственному складу, и подошел к нему, когда мы вышли из столовой.

— Эй, ты чего? Не бей меня, не надо! — заявил водитель и заржал лошадью, когда я подошел к нему и открыл рот.

— Хорошо, не буду, — проговорил я, стараясь сделать серьезное лицо. — Давай отойдем на пару секунд, разговор есть.

— Пацаны, если он меня лупить будет, бегите в парк за домкратами, — продолжал хохмить Ярик, но в сторонку за мной все-таки отошел. — Чего ты хотел?

— Слушай, ты в город же часто мотаешься с Сахно. Сегодня не поедешь?

— Поеду. Привезти могу только катушки к магнитоле, сигареты и хавчик. По поводу водки надо к Зурабу, он по этим вопросам главный.

— Нет, у меня другая тема. Ты мелочь на бумажки поменять сможешь?

— Сколько мелочи?

— Десять рублей.

— Монеты какие?

— Двушки.

— Вы что, телефонный аппарат грабанули?

У меня сердце екнуло. Откуда он мог узнать? неужто по городу уже розыск идет? Потом по ухмылке Ярика я понял, что он спросил просто так, подначивая меня.

— Нет, карасю одному брат меньший прислал. Он в бутылке их собирал. Чего теперь с ними делать, матросик не знает, вот и попросил этот вопрос порешать.

— Да без проблем, два рубля с десятки — мне! Если расценки устраивают, после общего построения подгребайте к парку, к контрольно-техническому пункту. Мы там на инструктаж будем строиться. Гоните башли, а на ужине я отдам бумажки. Есть у меня киосочник знакомый, мелочь берет всегда. Но я-то за работу тоже должен иметь.

— Бери рубль. Мне, сам понимаешь, тоже с карася надо слупить чутка. Хочу в субботу к вам на киносеанс прийти.

— Хитер бобер. Ладно, давай рубль, тебе скидка.

На том мы и порешили. Сразу всю мелочь я отдавать не решился. Мало ли что, вдруг обманет? Потом придется разбираться, а то и драться, а мы от воскресных подвигов еще не отошли. Я его заинтересовал материально, намекнул, что мелочь не вся, наверняка придется менять еще.

После построения Поповских приказал мне взять плакат, нарисованный вчера вечером, и прибыть с ним к штабу. Он там будет меня ждать у входа.

Поэтому я вынужден был закинуть одиннадцать пакетиков с мелочью в противогазную сумку, а потом с озабоченным видом и бешеными глазами мчаться через всю часть к парку. Водители, собирающиеся возле КТП, мирно покуривали и на передачу золотого запаса не обратили никакого внимания. Что-то в этом роде здесь наверняка происходит постоянно.

Через пять минут я, весь в мыле, с плакатом под мышкой стоял возле штаба и как заведенный вскидывал руку к пилотке, отдавая честь офицерам.

Вскоре появился Поповских и потащил меня за собой. В штабе я был в первый раз и с интересом пялился на дежурного за стеклянной перегородкой, бравых матросов в парадных форменках, стоявших штабную вахту. Мы поднялись по трапу на второй этаж. Капитан-лейтенант завел меня в какой-то кабинет, уставленный столами и увешанный плакатами.

Какой-то офицер, работавший за столом, сказал моему командиру:

— Привет, Володя! Ну что, утверждать пришел? Давай, показывай свои мазилки. Сейчас шеф подойдет, смотреть будет.

У меня в животе захолодело. Поповских так и не удосужился проверить мою мазилку. А вдруг я сделал что-то не так? Подводить командира нельзя.

Каплей кивнул мне. Я дрожащими ручонками развернул плакат и вытянул руки повыше, чтобы всем было видно как следует.

Офицеры, находившиеся в кабинете, подошли ко мне и стали рассматривать плакат. Я начал мандражировать как перед парашютным прыжком.

— Зашибись! — произнес какой-то офицер. — Давай я согласую и пойдем к шефу. — Он выдернул плакат у меня из рук, разложил на столе, расписался, еще раз бегло осмотрел и приторно сладким голосом спросил: — Володенька, а кто это рисовал? Неужто ты сам? Ни за что не поверю. Ты обычно к штабной культуре всегда относился наплевательски.

— Да, сам неделю мучился, — ответил каплей и ухмыльнулся. — Весь по уши в ластиках и карандашах сидел.

— Ладно, пойдем к заму по боевой.

Поповских взял плакат, глянул на меня и скомандовал:

— Стоять здесь, у двери! Шаг влево-вправо — расстрел через повешенье! Вспоминайте занятие по иностранным армиям! Приду — спрошу! Поняли, товарищ матрос?

— Так точно, товарищ капитан-лейтенант! — браво гаркнул я.

Командир ушел.

Я же начал перебирать в памяти то занятие по иностранным армиям. Что там вспоминать-то? Мы же свои штатные структуры учили. На хрена он мне это напомнил?

Ко мне подошли два штабных офицера и начали осматривать, словно какое-то заморское диво.

— Маатросиик, а кто плакатик рисовал? Не ты случайно? — начал очень вежливо допрашивать меня один из них.

Сейчас, того и гляди, баночку под задницу предложат, чаем напоят. Вон у них какой красивый электрический чайник, а заварничек фарфоровый. Нам бы такой в баталерку.

— Матросик, не стой столбом, не бойся, твоего капитана еще минут десять будут мурыжить. — Тут же резкий переход к командному рыку: — Отвечай! Кто рисовал плакат?

Я от неожиданности вздрогнул, открыл рот, и, наконец-то догадался, что имел в виду каплей. Я ведь обещал ему, что никто!..

— Капитан-лейтенант Поповских всю неделю сидел в баталерке! Два листа ватмана испортил! — гаркнул я.

— А не ты это случайно рисовал или другой какой матрос? — продолжил допрос офицер.

— Никак нет! Капитан-лейтенант лично рисовал! Я вообще не видел, рукопашкой занимался и… — Я намеренно начал сбиваться и пучить в глаза, изображая усиленную мозговую деятельность.

— Ага, оно и видно. Вся морда вон как изрисована. Ты не пугайся, матрос, передай тому, кто рисовал, что нам чертежник нужен. Служба здесь — халява! Ни бегать, ни прыгать…

— Так точно! Я передам капитану-лейтенанту Поповских, что служба здесь — халява!

— Ты действительно в голову ударенный. Иди за дверь — жди там своего командира.

Я развернулся через левое плечо, строевым шагом вышел из кабинета, но краем уха услышал-таки:

— По-моему, матросик пиздит.

Глава 16

В той самой бухте, где мы проводили первые стрельбы с воды, уже находилась группа годков. Они выставили оцепление, надувавших баллоном акваланга резиновую лодку и потрошили какие-то мешки.

Спуститься по тропинке Поповских нам не дал. Всем опять пришлось лезть по скальному карнизу, спрыгивать на берег, сохраняя боевой порядок, ползать по песку и перекатываться. Все разведчики в группе постанывали, покряхтывали, словно столетние старички.

Чего добивается Поповских? Зачем он заставил нас снова напрягаться, когда можно было спокойно спуститься по тропинке?

— Сейчас махом спустились бы, если бы у нас шкертик какой был, — сказал Федос.

Да, точно! Второй раз здесь, а в голову прийти не могло, что мы легких путей не ищем. Сам Поповских, не снимая рюкзака, держа автомат в руке, просто спрыгнул на песок, сразу же перекувыркнулся и был уже на ногах.

На берегу мы надели спасательные жилеты, пристегнули автоматы по-морскому. Разведчики, имевшие ночные прицелы, поставили их на свое оружие, обернули полиэтиленовыми пакетами и обмотали изолентой.

Ничего другого мы сделать не могли. Я слышал, что есть штатные водонепроницаемые чехлы, да только не в нашей армии.

Мы снова забрели в воду по пояс. Я получил прибор бесшумной беспламенной стрельбы и бил по мишеням патронами уменьшенной силы. С попаданиями у меня опять ничего не вышло. Я помнил, что вода скрадывает расстояние, но промахивался.

Когда мы вышли на берег, один матрос взглянул на меня, ткнул пальцем сначала в свой глушак, потом — в прицельную планку.

Точно! У меня в нагрудном кармане лежала еще одна планка, завернутая в вощеную бумажку. Ее надо ставить, когда стреляешь с глушителем.

Я перекатился за камень и быстренько поменял прицельное приспособление.

Поповских приказал осмотреть мишени. А зачем? И так ясно, что не попал. Проковырять, что ли, дырку в фанере?

Все-таки, когда мы стреляли уже из положения по грудь, я попал. Получилось у меня это инстинктивно. Я старался привстать на цыпочки, не упасть от волн прибоя, вытягивал руки, чтобы не замочить магазин и в момент прицеливания просто повернул автомат боком, рамочный приклад положил на предплечье. Есть!

Выход на берег, к мишеням. На этот раз я с гордостью похлопал ладонью по листу фанеры и заткнул пробоины обломками веточек.

Следующий заход в воду. Теперь уже будут стрелять только разведчики, автоматы которых оснащены ночными прицелами глушаками. Зашли по колено, по грудь, по шейку. Когда же каплей нас остановит? Все, идти уже невозможно.

Мы положили автоматы на затылки, засунули пристегнутые магазины за воротники жилетов и поплыли. Хуже всех приходилось разведчикам с ночными прицелами. Попробуйте поплавать с такой бандурой!

Вот Поповских, все ему неймется! Сам он плывет на спине, высунувшись из воды по пояс и положив автомат на грудь. Ему хорошо — он в ластах, а мы босиком.

Мы вытянулись в линию и повернули к берегу. А там творилось что-то странное. Матросы из подгруппы обеспечения что-то кидали в воду, закладывали между камней и тихой сапой расползались по своим местам. Надо Зеленого предупредить, чтобы был осторожнее.

Мне стрелять не надо. Но задача у меня не менее ответственная. Я буду служить опорой для приятеля.

Я заплыл чуть вперед Зеленова, тот ухватился за пояс моего жилета. На плечо мне бухнулся ночной прицел, вода заливала лицо.

Сейчас мне настанет военно-морской трындец.

— Нормально, руки свободные, — не обращая на меня внимания, пробурчал Зеленый, начал прицеливаться, и моя физиономия полностью ушла под воду.

Я вынырнул, глотнул воздух и сбил напарнику прицел.

— Млять! Это мы еще не ночью стреляем и прицелы не включаем! Что будет, когда стемнеет? — заявил Зеленый. — Постарайся не шебуршиться.

Автомат на моем плече начал дергаться. Зеленый отстрелялся, а я каким-то чудом остался в живых. Давление на спину исчезло.

— Выход на берег! — приказал каплей.

— Осторожнее, старшаки, по-моему, береговую линию минировали, — пропыхтел я напарнику.

Вскоре мы узрели несколько поплавков малых противодесантых мин, обошли их, выбрались на берег.

Проверка оружия, патрон из патронника, к мишеням. Надо же, кто-то даже попал!

Все, перерыв.

Поповских снова схохмил над нами. Мы не побежали в часть на обед. Не приехал ротный старшина Аничков с термосами. Вся группа начала оборудовать дневку среди скал.

Я скреплял резиновыми жгутами плащ-палатки и вполголоса допрашивал Федоса:

— Саня, как мы без обеда будем? Я жрать хочу, капец! Желудок сводит! У меня во фляжке только чай с завтрака.

— Каплей запретил мне сухпайки из баталерки брать, велел их опечатать типа на случай войны или еще чего.

— Жопа полная! Надо было на завтраке хлеба припрятать по карманам.

Под выступом скалы мы натянули скрепленные плащ-палатки, придавили их камнями. Внутрь сложили рюкзаки и жилеты. Под надзором Поповских соорудили из камней очаг.

— Группа, разрешаю сушиться и обедать, — с ухмылкой оповестил нас каплей. — Старшине второй статьи Федосову выделить личный состав для поисков чего-нибудь съедобного и разведения костров.

Вот молодец! И где же мы здесь найдем продукты? Можно подумать, под каждой скалой лежит по палке колбасы и по бутылке лимонада.

Мне опять не повезло. Я угодил в «продовольственники». С дровами-то намного проще, вон на берегу сколько сушеного топляка, а где здесь еду брать? Старшаки, сидящие наверху, вряд ли чем поделятся, а до носа уже долетает дивный аромат разогреваемой тушенки.

Мы побродили среди скал в поисках пропитания, нашли только ветки, выброшенные на берег, да водоросли.

Я по тропинке пошлепал наверх. Старшаки сидели возле костра, курили, что-то друг другу рассказывали и громко смеялись. На огне стоял армейский трехлитровый бачок. Над ним тоненькими струйками вздымался ароматный пар.

— Картошка уже готова. Может, еще баночку тушняка закинем? — донеслось от костра.

Живот мой скрутила голодная судорога.

Старшаки, сидевшие возле костра, заметили меня.

— Смотрите, карась поповский хавчик ищет. Прячьте котелок и банки, он драться кинется!

— Что, карасик, не прошарили сами, теперь голодаете? Выживание, товарищ матрос, штука серьезная. Вали отсюда, не порть нам аппетит. Крабиков на берегу лови, тут их богато.

Я уныло поплелся вниз. Искать здесь абсолютно нечего.

Тут меня снова окликнули:

— Эй, карась, как там тебя?

— Балет, — подсказал я, радостно встрепенувшись.

— Один добрый совет вашей группе от мудрых пескарей. Когда жрать соберетесь, первую пайку — непременно командиру! И замку не забудь.

— Ага, не забуду, только нам все равно жрать нечего.

— Не ссы против ветра! С Попом не пропадете, обязательно пожрете.

Спускаясь к берегу, я в унынии пинал мелкие камешки. Странный юмор у старшаков. Вряд ли Поповских тащил в своем рюкзаке съестные припасы на всю группу. Не командирское это дело. Или, может, Федос чего не договаривает? Нет, если бы у него было что-то припрятано, давно бы раскололся.

Значит, будем жрать водоросли, если получится, поймаем какого-нибудь крабика. Может, другие «продовольственники» чего-нибудь нашли, пока я выслушивал старшаков? Увы, их поиски были еще более неудачными, чем мои. Я хоть пара от супа понюхал. Найденное старое дырявое ведро положение не спасало.

Поповских только улыбался и насухо протирал свой автомат.

Закончив с этим приятным занятием, он, как был, в трусах и тельняшке, закинул оружие за спину и подал команду:

— Группа, строиться! Форма одежды номер раз! Оружие на себя! Заместитель — на дневке, на охране имущества.

В одних трусах, с автоматами в положении «на ремень» мы построились лицом к морю. Сквозь шум прибоя пробивались стоны и визги наших пустых желудков.

— Агентурная подготовка. Тема — схроны и тайники, — объявил нам каплей, вышагивающий вдоль строя. — Товарищи матросы, разведчик должен не только бегать, прыгать с парашютом, выходить шлюзованием с борта подводного средства доставки. Прежде всего он обязан думать, анализировать всю информацию, которой обладает. Рихтер! — обратился он к нашему матросу. — Как думаешь, сколько разведывательных групп занимались на этом учебном месте до нашего прибытия?

— Много, товарищ каплей!

— Ответ правильный. Информация о том, что здесь постоянно проводятся занятия на воде, была у вас в мозгу. Расстояние до части большое. Что делали разведчики, чтобы обеспечить себя питанием? Зеленый, с тебя ответ!

— Брали пайки с собой! — выпалил тот.

— Так точно. А вот теперь тот из вас, кто отгадает, к чему я клоню, получит приз — сутки к отпуску, то есть минус от срока ареста!

К чему же он клонит? Мозги мои лихорадочно заработали. У нас сейчас агентурная подготовка, тема — схроны, тайники. Старшаки наверху сказали, что когда будем жрать…

Я вскинул руку, сигнализируя командиру о готовности дать ответ. То же самое сделали еще два матроса.

— Гобой! — аявил командир.

Матрос по кличке Гобой — производная от фамилии Дудкин — начал бойко отвечать:

— Скорее всего, на территории пляжа находится хорошо замаскированный схрон с продовольствием, оставленный разведгруппой, занимавшейся здесь до нас!

— Есть сутки к отпуску, минус от ареста, — обрадовал разведчика капитан-лейтенант.

— Служу Советскому Союзу! — радостно отрапортовал Гобой.

— Внимание, группа! В боевой порядок! Проводим досмотр пляжа!

Мы рассыпались в цепочку до самой кромки воды и начали прочесывание. Схрон обнаружил Зеленый. С виду это была просто кучка камней. Однако Зеленов заметил, что по своим очертаниям она напоминает пятиконечную звезду, и начал ее разбирать. Он обнаружил герметичный мешок и резиновый резервуар для воды. Недаром Зеленый был старше нас на пару лет, он не заорал и не запрыгал от радости — просто поднял вверх руку, привлекая внимание.

Герметичный мешок был туго набит банками с тушенкой, кашами, рыбными консервами. Еще там были провощенные бумажные пакеты с сухарями, рисом, сахаром, солью и специями, банка с консервированной картошкой.

Командир передал все это в распоряжение Федосова. Тот отобрал продуктов по количеству личного состава, коком назначил себя, меня определил в помощники. Остальные разведчики продолжали прочесывать пляж, собирать дрова и нести службу в дозорах.

Мы вскрыли трехлитровую банку с консервированным картофелем, слили из нее рассол, чуть промыли пресной водой. Федос начал варить суп с тушенкой. Хорошо, что комбинированный котелок с кружкой и ложкой всегда находился у нас в рюкзаках, являлся непременным элементом снаряжения на любые занятия. Я разогревал перлово-гречнево-рисовую кашу, перемешивал ее с той же тушенкой, кипятил воду для чая.

— Слышь, Саня, — начал я философствовать. — Мешок-то мы обратно положим, а он будет уже не полный. Надо добавить продуктов, воды долить. Матросы до нас старались, чтобы мы не голодали. Придется и нам пошуршать.

— Да, — отозвался Федос, попробовал суп и кинул в него щепотку соли. — Я так мыслю, что Поповских на других занятиях проверит, дошло до нас или нет, что схрон надо пополнить. Только где продуктов набрать?

— Я у Мотыля на камбузе картошки могу взять, лука, соли, перцу. Сухари можно насушить, чай и тушенку с кашами через Ярика купить за деньги. У нас еще же двушек на червонец осталось. Может, что-то у Маслова выпрошу. Пусть другие тоже пошевелятся, пошарят чего-нибудь.

— Да, кстати, когда Ярик десятку привезет?

— Сегодня должен был. Только вот мы до ночи здесь будем. По плану Поповских прибытие в часть в три часа ночи.

— Не обманет Ярик?

— Не должен, он лицо заинтересованное. Кипяток бурлит, давай чай, буду заваривать.

Вскоре обед из двух блюд и чая был готов. Надо давать группе сигнал на сбор.

Тут мне вспомнились слова старшаков про первую пайку. Я начерпал в котелок супа, в подкотельник наложил каши, налил чай в кружку. Приготовил еще одну порцию для Федоса.

— Саня, зови каплея! Скажи, ваша порция, мол, готова. Мне старшаки посоветовали так сделать. Вот твоя пайка, остальным потом наложим.

Федос кивнул и ушел за командиром. Тот ничуть этому не удивился, ухмыльнулся уголком губ. Каплей был доволен. Значит, мы все сделали правильно.

Мне пришлось раздавать матросам суп и кашу. Я не обидел никого, а главное — себя.

Обед удался на славу. Все молча молотили челюстями, размачивали сухари в супе, со свистом прихлебывали чай.

Федос отобедал первым, помыл котелок кипяченой водой. Потом он пошел прятать мешок и резервуар на прежнее место.

Когда Федос вернулся, Поповских приказал ему распределить личный состав на отдыхающие и бодрствующие смены. Одни должны будут спать, другие — стоять в дозорах. Старшина второй статьи быстро разобрался с этим и пошел выставлять наблюдателей.

Я был в отдыхающей смене, поэтому поддул воздухом спасательный жилет, уложил его в голову вместо подушки, лег на один край плащ палатки, другим укутался, прижал к себе автомат и мигом уснул.

Федос растолкал меня через два часа. Солнце уже далеко ушло на запад. Часа через два будет уже темно, и начнутся ночные занятия.

Я поменял на посту Гобоя, поудобнее устроился между скал и начал наблюдать за морем. Ничего интересного там не было.

Когда стемнело, снизу меня позвал командир. Начинались ночные занятия. Старшаки притащили на берег несколько консервных банок, заполненных опилками и воняющих соляркой, начали поджигать их, потом установили мишени.

Мы пристегнули оружие по-морскому, подкачали спасательные жилеты. Старший группы обеспечения раздал всем по зеленому картонному цилиндрику с проволочками на днище.

— Внимание! — подал команду каплей. — То, что вы сейчас держите в руках, называется сигнальный патрон, он же фальшфейер. Предназначен для подачи сигнала с воды. Если кто-то из вас свалиться за борт, и его не заметят, то этот счастливец разогнуть вот эти проволочки, держась за них, вытянуть вот это кольцо и дернуть за веревочку. — Сигнальный патрон в руках Поповских пыхнул ярко-желтым огнем, осветил всю группу и часть берега.

Он горел достаточно долго, где-то около минуты.

В это время я намекнул Зеленому, что матроса со спасательным шкертом на резиновой лодке нет, поэтому уходить за борт, пожалуй, не стоит. Зеленов хмыкнул и сказал, что все будет нормально.

Потом мы закрепили патроны на плечах спасжилетов и выстроились возле надувной лодки. По команде мы спихнули ее в воду, прыгнули внутрь, распределились по бортам и на веслах стали удаляться от берега.

Силуэты мишеней, освещаемые горящими консервными банками уходили все дальше. Вскоре огоньки превратились в мерцающие точки.

Наконец-то мы развернулись. Поповских, сидевший в середине лодки, вытащил из-за пазухи компас и приказал Федосову определить азимут на место высадки. Тот кое-как справился с этим. Потом азимут определял я и еще несколько человек.

После этого мы тихонько пошли на веслах к берегу.

Вскоре последовала команда:

— Вторым номерам за борт! Приступить к буксировке!

Я сунул автомат магазином за воротник, повел плечами. Вроде держится хорошо, на позвонок не давит.

Мы, стараясь не шуметь, спускаемся в воду, разворачиваемся лицом к борту.

А не очень-то и тепло. Прав был Болев, когда говорил, что в такую воду лучше входить в одежде.

Мы буксировали лодку, старались загребать руками как можно тише, без плесков.

Первые номера открыли огонь с лодки. Через глушители выстрелы звучали совсем по-другому. Хорошо различалось лязганье затворов.

По команде каплея мы развернули лодку.

Опять началась стрельба.

— К берегу! Вторые номера, осмотреть место высадки! — приказал Поповских.

Вскоре мои босые ноги ощутили дно. Теперь ножками к заветному берегу. Автомат из-за спины на грудь. Приклад на предплечье.

По по пояс в воде мы присели и побрели гусиным шагом, перестраиваясь в боевой порядок углом вперед. Я осмотрелся и понял, что оказался на острие угла. Значит, мне первым выходить на сушу.

Я встал на колено, чуть пошатываясь, повел стволом автомата туда-сюда, вгляделся в ночную темень. Мало ли что мог придумать Поповских.

Я выскочил на песок, плюхнулся под прибрежный валун, еще раз осмотрелся и поднял руку. Остальные пошли за мной.

Вскоре десантная лодка подошла к берегу. Первые номера выбрались на сушу. Готово, отработали, строимся.

Занятия закончились в час ночи. Старшаки спустились на берег, забрали лодку, фанерные мишени и исчезли в ночи.

После проверки оружия, снаряжения и наличия неиспользованных боеприпасов мы выползли наверх. Старшего призыва там как и не бывало. Даже места от костра не видно. Нет ни банок, ни окурков.

Если сейчас пойдем по азимутам, то вряд ли вернемся в часть к сроку, указанному в конспекте командира. Я лично прилег бы где-нибудь под камушком и, несмотря на зверский холод и мокрый маскхалат, задрых бы часов по пять на каждый глаз.

В казарму мы пришли к назначенному времени. Все-таки успели, одолели усталость и дикое желание спать. Обслужили оружие, сдали в баталерку имущество, развесили на спинках шконок мокрые маскхалаты и инстинктивно поплелись в гальюн стирать носки.

Я очнулся только от крика вахтенного «Подъем!». На наших матросов страшно было смотреть. Морды еще в синяках от воскресной драки, под глазами у всех синие круги. Зеленый вообще проснулся только в гальюне, перед умывальником.

Надо же, какой добрый наш командир! Он разрешил нам не выходить на зарядку. Неслыханное дело! Караси не бегают вместе со всеми и не висят на турниках, спокойно умываются и равняют по нитке синие одеяла с тремя полосками.

На завтраке мы до дна вылизали бачок с какой-то непонятной субстанцией, которая в меню значилась как рисовая каша с рыбными консервами. Так, если завтрак дрянь, то на смене явно не Мотыль, и добавочная пайка не светит.

Я размазал шайбу масла на толстенном куске белого хлеба, размочил кубик сахара в чае, растер его на бутерброде и с жадностью впился в него зубами. Не пирожное, конечно, но тоже весьма вкусно.

Когда я усиленно чавкал и с присвистом прихлебывал чай, к нашему столику развинченной походкой приблизился Ярик, подмигнул мне и проорал:

— Здорово, Балет! Как водичка вчера была? — при этом он протянул мне руку.

За руку с карасем — это что-то новенькое!

Я подскочил со скамейки.

Ярик шлепнул меня по ладони и несильно сжал ее. В руке у меня оказалась какая-то туго свернутая бумажка, и я тут же сжал кулак.

— Бывай! Где меня найти — знаешь, — сказал Ярик и скрылся из глаз.

Я снова сел за стол, положил руку на колено, разжал кулак. Десять рублей! Одной купюрой. Водитель не обманул. Рубль, естественно, он забрал себе. Итак, обмен медяков на бумагу налажен. Осталось найти линейщика и оплатить его услуги.

Глава 17

После общего построения и подъема флага, Федосов увел нас в летние классы. Поповских до обеда отдыхал, занятия проводил офицер из штаба части. Мы изучали виды карт, их номенклатуру, масштабы и прочее.

Потом мичман из роты связи провел занятие по радиоподготовке. Мы изучили несколько типов маломощных станций.

Мне очень понравился поисковый приемник Р-255ПП. Он был предназначен для поиска грузов, сбора группы после десантирования, выхода на берег по радиомаяку. Мичман надел на Федоса большую «пехотную» радиостанцию. Он бегал вокруг летнего класса и подавал нам команды, которые мы принимали и выполняли.

Перед обедом к нам пришел особист, раздал всем бланки анкет и показал, как их заполнять. Дело было ответственное. Мы боялись написать что-либо не так и задергали особиста различными вопросами.

После обеда появился командир группы и объявил, что оружие, с которым мы занимались, надо почистить и сдать на склад. Там же мы сразу получим новое, которое будет распределено и закреплено за каждым из нас сегодня же.

Провозились мы на складе довольно долго. Командир группы лично проверял все оружие, выдаваемое нам, о чем-то спорил с капитаном третьего ранга, начальником службы. Потом Зеленый с Федосом расставили на центральной палубе столы для чистки оружия. Все мы запаслись ветошью, открыли рты и начали ждать, что кому достанется.

Федоса и Зеленый получили АКМ. За ними в оружейку был вызван я. Там Поповских вручил мне ручной пулемет Калашникова. Вот это да! Отличная машина! Подсумок, конечно, на пояс не повесишь, он носится через плечо на ремне, а это не очень удобно. Придется что-то придумывать.

Но это было не все. Я получил еще и бесшумный пистолет ПБ. Матросы посматривали на меня с плохо скрываемой завистью. Даже Федосову, заместителю командира группы, такой не дали, а у меня есть! Впрочем, пистолеты получили еще Рихтер, в дополнение к снайперской винтовке СВД, и матрос по прозвищу Киев, основным оружием которого был мощный ПК. Гобою достались РПГ-7 и пистолет Стечкина.

Я в числе первых вычистил свое оружие, сунул его под нос Федосу на проверку и начал прилаживать кобуру с пистолетом на пояс, вешать на шею РПК. Я, прыгал, бегал, перекатывался по палубе. Со старым автоматом было удобнее, но ничего, привыкну и к этому. Как его транспортировать при покидании десантной лодки.

А пистолет? Теперь ведь и его надо крепить где-нибудь на уровне плеча.

Наше вооружение устойчиво к загрязнениям всякого вида, но все-таки лучше его лишний раз не мочить. Надо будет у кого-нибудь из старшаков поинтересоваться, как они поступают со своим оружием при мокрых высадках.

Сегодня среда. После ужина я должен прибыть в роту минирования для занятий с Болевым. Вот у него и спрошу. Думаю, в совете он не откажет.

После сдачи оружия Федос отправил меня на поиски матроса-линейщика. Я поплелся к связистам, надеясь, что Маслов мне поможет. Матрос, стоявший на вахте возле машин, спросил к кому я пришел, покрутил ручку полевого аппарата и вызвал главстаршину Маслова. Тот сказал мне, чтобы я шел к себе. Он сам пошлет линейщика к нам в баталерку.

Вскоре матрос появился у нас.

— Показывайте, что у вас, — с места в карьер начал он.

Мы с гордостью вытащили из тайника телефон-автомат.

— Ого, бандура! В городе сперли? — поинтересовался связист, роясь в своей сумке с инструментами.

— Да, вроде того, он уже отключенный был, — начал нести чушь Саня Федосов.

— Сейчас посмотрим, рабочий или нет.

Связист достал какие-то мотки проволоки со штекерами, начал их прикручивать к проводкам, торчащим из аппарата, ткнул штекер в розетку, поднес трубку к уху, подул, покрутил диск.

— Алло, Серега? Какая кислородная станция? Матрос, положи трубку! — Он недоуменно почесал за ухом отверткой. — Ерунда какая-то. Аппарат рабочий, только с диском непонятно что. Звоню на коммутатор, а попадаю на кислородку. Сейчас посмотрим, что у него там внутрях.

Линейщик буквально за одну минуту разобрал аппарат на детальки. Вот что значит опыт. Федос с Зеленым минут сорок вскрывали только монетоприемник, а этот, даже не глядя, тыкает отверткой, и аппарат чуть ли не сам разваливается на составные части.

— Понятно. Цифры на единичку на диске сместились. Кто-то по аппарату долбил, контакты скользящие съехали. Сейчас подкручу, и все будет зашибись. Кстати, давайте я вам диск прямо на трубку присобачу, как у меня. — Он показал нам гибрид трубки и наборного диска с проводками и маленькими «крокодильчиками» на концах. — Я все остальные внутренности заберу. Когда на вас будет вызов проходить, трубка станет трещать.

Мы дружно закивали. Все нас устраивало. Трубку с диском намного легче спрятать, чем громоздкий телефон.

Линейщик за десять минут исправил диск, вытащил его из коробки, прикрутил маленькими шурупами к трубке, перепаял контакты.

Он снова воткнул проводки в розетку, набрал номер.

— Алло, Серега! Ага, я! Как слышишь? Нормально? Ага, рабочая пара, номер какой? Дай на меня вызов.

Трубка затрещала.

— Итак, карасики, связь налажена. За работу с трубкой беру внутренностями аппарата, за подключение и номер, как договаривались, червончик.

Мятая десятка перекочевала из моего носового платка в карман линейщика. Тот хмыкнул и предупредил нас о необходимости соблюдения режима секретности. Если кто-то из офицеров и мичманов обнаружит нашу трубку, то мы ни в коем случае не должны его выдавать.

Теперь у нас был свой телефонный аппарат с номером 41–45.

Линейщик ушел. Мы, радостные, рассматривали это чудо техники и не знали, что с ним делать. Спрашивается, зачем я подвергал себя риску, тащил эту бандуру из города.

Черт! А ведь девчонки наверняка-то не соврали, когда давали номер общежития своего техникума. Просто диск был испорчен. Жаль, что я выкинул бумажку с номером.

Да и в город можно было дозвониться, только зная какие-то позывные.

В конце концов мы решили, что надо будет каким-то образом достать справочник абонентов части.

После ужина я ушел к минерам, оставив Федоса в баталерке с мечтами о звонке в его родной поселок Архипо-Осиповка, расположенный где-то на побережье Черного моря.

Болев находился в спорткубрике. Он пытался сделать сальто с толчком, гулко хлопался пузом на маты, снова задирал ноги к верхней переборке и пытался ими вертеть.

— Приплыл! — Он заметил меня. — Давай, мля, без предисловий. Показывай, как сальто делать! Не получается у меня ни хрена, сколько ни пытаюсь.

— А удар тренировать?

— Да подождет твой удар. Я на этом сальто зациклился. Никак!.. Прямо как ты в трубе. Ну-ка, показывай!

Я подбежал к стене, оттолкнулся от нее левой ногой толчок, сгруппировался, кувыркнулся в воздухе и мягко опустился на мат.

— Давай по разделениям. Как ты с левой-то начал?

Я начал разъяснять по разделениям, с самых азов. Болев был в хорошей физической форме и координацию имел неплохую. С третьего раза у него стало постепенно получаться. Через двадцать минут он уже вовсю кувыркался в воздухе.

— Ничего сложного, оказывается, — заявил Дитер. — Теперь свой удар показывай! Только на груше, а то у меня нога два дня болела. Синячище, капец!

Мы начали отрабатывать удар, силу и угол атаки, потренировались и решили передохнуть. Вот тут я и принялся донимать Дитера вопросами о креплении вооружения при высадке по-мокрому. Он свистнул кого-то из своих, помоложе призывом. Матрос притащил обыкновенный длинный пакет из плотного полиэтилена.

— У вас в баталерке таких нет? — спросил Болев, вертя пакет в руках.

— Нет. Мы с Федосовым все перерыли, но таких не видели.

— Странно, у всех есть, а у вас нет. Они ведь сразу списываются. Их охапками со склада парашютно-десантного имущества таскают. Наверное, ваш рундук все уволок. Вещь в хозяйстве полезная. Ладно, смотри. Всовываешь в пакет свой пулемет со снаряженным магазином, здесь затягиваешь. Потом можно резинкой от запаски перетянуть и стропой на карабинчик к жилету. Достань пару поплавков бальсовых, один на ствол, другой на шейку приклада привязывай. Пистолет тебе выдали?

— Ага, ПБ с кобурой! — похвастался я.

— Фигня, а не пистолет, — охладил мою радость Дитер. — У нас вооружение вообще другое. Автоматы подводной стрельбы, пистолеты четырехствольные. Вы их потом изучать будете. Оружие неплохое, стреляет под водой и на воздухе. Правда, на поверхности дальность у него никудышная, иглы кувыркаться начинают. Ты свой крепи повыше на груди, прямо в кобуре.

— А как из пулемета стрелять? Он же в пакете будет.

— Да через пакет и стреляй. Ни хрена с пулеметом не случится.

Мы поболтали еще немножко. Потом я взял с собой пакет для пулемета и пошел к себе.

Федос собрал в кубрике весь личный состав и проводил совещание по поводу пополнения схрона на берегу продуктами питания.

Я взял на себя обязательство достать сухарей, чаю, сахара и консервированной картошки в банках, договориться с водителями о покупке и доставке продуктов питания. Кто-то должен был раздобыть рыбных консервов и тушенки. Нескольким матросам во главе с Зеленым предстояло в субботу совершить марш-бросок к тайнику.

Нам пришлось создавать групповую кассу. Саня Федос расчертил страничку в школьной тетради, переписал фамилии. Каждый сдал, сколько мог. Сумма получилась незначительная, но на консервы да индийский чай хватало.

После собрания я засобирался было к водителям, хотел найти Ярика и договориться о новом обмене мелочи, но передумал. Хватит топтать ноги, и без того отбитые, надо уметь пользоваться благами цивилизации. Зачем, спрашивается, мы отстегнули линейщику целый червонец.

Я вытащил из тайника трубку и набрал номер казармы обеспеченцев.

— Слушает вахтенный…

— Быстренько позови Ярика, водителя с продсклада.

— Ярцева, что ли? А кто его спрашивает?

— Тебя гребет? Давай карасем! Его целый мичман тут ждет.

— Сейчас, — лениво отозвался вахтенный и заорал: — Ярик, вали к трубе! Тебя рундук какой-то зовет.

Абсолютно никакого уважения к мичманскому составу! Он ведь прекрасно знает, что я его слышу.

— Слушаю, матрос Ярцев, — солидно пробасил водитель.

— Здорово! Это Балет из первой роты.

— Привет! Чего хотел? Опять как вчера?

— Ага. Еще кое-что прикупить надо.

— С утра переговорим. Не хрен нашу вахту пугать, — пошутил водитель и положил трубку.

На завтраке Ярик обозначил место встречи и забрал у меня список продуктов. На этот раз мне пришлось выделить ему из общей кассы два рубля за обмен мелочи, покупку и доставку продуктов. Передача денег возле КТП прошла успешно.

Потом я помчался в свою казарму. Через пару минут начнется выдача оружия на огневую подготовку. Опаздывать мне не хотелось, а еще больше не терпелось пострелять из своего нового пулемета.

Пока матросы разбирались с полученным оружием и снаряжением, я приладил кобуру ПБ возле груди на лямке рюкзака, попрыгал и убедился в том, что она держится прочно.

До обеда мы носились по стрельбищу как угорелые. Поповских учил нас определять среднюю точка попадания, работать с мушководом. Вот морока! Стреляешь одиночными три патрона, бежишь к мишени, меряешь линейкой, несешься обратно.

Умотались мы ничуть не меньше, чем при стрельбе на плаву. Однако никто не бухтел и не возмущался, даже когда Поповских находился где-то далеко. Всем хотелось пристрелять свое оружие как можно лучше.

После нескольких забегов я плюхнулся на плащ-палатку и по команде выпустил три пули в черный кружок мишени. Результат — восьмерка, девятка, десятка. Прекрасно!

После пристрелки основного вооружения мы занялись пистолетами. Постреляли из них, похвастались друг перед другом своей меткостью. Все, собираемся. Занятия закончены. На этот раз в часть мы бежали даже с некоторой лихостью, гордые за себя и свое оружие.

Вечером вся группа вооружилась нитками и иголками. Мы начали перешивать старые рюкзаки десантника РД-54 на свой лад. Добрый пескарь Михель притащил из ротной баталерки всякого барахла и заявил:

— Порите и шейте, карасики. Вам скоро сопки с джунглями бороздить. Что останется, можно не сдавать, Аничков все уже списал.

Я нашел в куче два довольно потертых, но еще крепких подсумка, схватил пару потрепанных рюкзачков и, отпихиваясь от сослуживцев, налетавших со всех сторон, скрылся в баталерке. Так как Сашка Федосов убыл на склад парашютно-десантного имущества за теми самыми пакетами, которых у нас, в отличие от других групп, не было ни хрена, мне пришлось выскочить еще разок, влететь в кубрик и хапнуть на долю старшины рюкзак, какой-то брезентовый ремень и старый плащ от общевойскового защитного химического комплекта. Зачем он был нужен, я так и не понял, просто схватил первое, что попалось под руку.

Усовершенствование рюкзака и подсумков — дело творческое. Я начал вспоминать все снаряжение, которое видел на разведчиках в других группах. Сперва я хотел пришить снизу основного рюкзака еще один с обрезанными лямками. Потом одумался. Будет неудобно ходить и кататься по земле с такой штукой.

А если сшить их, наложив один на другой? Еще лучше обрезать на одном два боковых кармана и оставшийся большой пришить сверху. А ну-ка, начертим эскиз. На бумаге выглядит неплохо. Как же оно будет в реальности? Я вооружился ножницами и начал безжалостно кромсать старый рюкзачок.

Вскоре приплелся Федос с охапкой пакетов и ногой открыл дверь баталерки.

— Идите все в жопу! — заорал он, развернувшись. — Выдача будет только с разрешения командира группы. Не хрен ко мне сейчас лезть.

— Саня, ну а мне дашь пакетик? — спросил я.

— Ты от минеров себе уже принес. Мне и так мало дали. Сказали, что у нас их до хрена было. Наверное, мичман унес домой. Они же ни хрена не числятся ни за кем.

Вот что делает власть с людьми. Без году неделя замкомгруппы, а уже жадничает!

— Ну ты скряга! Я тут тебе и рюкзак отхватил, и ремень, и плащ ОЗК старый, а ты мне пакет жмешь!

— Хватит выкаблучиваться, надо будет, сам возьмешь. Рюкзак! Сейчас я его тоже перешью, уже придумал как. Слушай, а с плащом что можно сделать? — Федос запихнул пакеты на стеллаж, схватил рюкзак и начал распарывать его лезвием для бритья, не удосужившись даже нарисовать какой-нибудь чертежик.

Я уже отпорол лямки, наполовину обрезал боковые карманы и толстой суровой ниткой пришивал клапана. Приметав второй рюкзак к первому, я напялил его на себя. Ничего, неплохо смотрится. Будет ли удобно? Надо пришить уже полностью и потом опробовать.

Возился я с этим довольно долго.

После поверки мне еще предстояло идти к водителям за продуктами для тайника. Ярик оповестил нас о удачной поездке еще на ужине и назначил время передачи.

После вечерней поверки я сразу же побежал к Ярику. Он передал мне газетный сверток.

На обратном пути я расслабился, потерял бдительность и наткнулся на дежурного по части. Старший лейтенант с очень знакомым лицом, остановил меня и начал допрашивать. Мол, кто такой? Откуда и куда? Из чьего подразделения? А что же у нас газетном свертке? Надо же так нелепо попасться!

— Поповский драчун, значит. Разворачивай пакет, сокол ясный, не стесняйся. Что тут у нас? Консервы, чай. Голод замучил? Где взял?

— Старослужащие угостили, — обреченно промямлил я.

— У вас же суточный выход скоро, вот и запасаетесь как хомяки. С вами все ясно. Только мне не верится, чтобы пескари вас угощали. Лицо твое знакомое, где я тебя уже видел, а?

— Не знаю, товарищ старший лейтенант.

— Стоп! Сверток на землю! К бою! — ошарашил меня старлей.

Мне пришлось положить сверток на землю и встать в стойку.

— Вольные удары в связке на четыре счета начал!

Я, абсолютно не задумываясь, отработал на воздухе ту связку, которую мы тренировали перед побоищем.

— Да, точно, это вы в спорткубрике в тройке работали под музыку, — вспомнил офицер. — Так, матрос забирай свои консервы, дуй в кубрик. Отработайте еще пару серий. Ваши фамилии у меня есть в блокноте, с вашим командиром переговорю, будете на показных выступать!

— Есть выступать на показных, — обрадовано сказал я, радуясь, что так дешево отделался.

— Исчез!

Я испарился за какие-то доли секунды.

На завтраке все матросы с интересом пялились на связистов, прибывших в часть ночью. Среди них выделялись два худощавых высоких парня в обыкновенном армейском обмундировании.

— Блин, не дай бог к нам попадут, — переживал Федос. — Будем, как белые вороны.

После завтрака он увел нас на общественно-политическую подготовку. Поповских поздоровался с группой и ушел сначала в штаб, а потом в роту связи — беседовать с личным составом, подбирать себе разведчиков-радиотелеграфистов.

Ну вот, накаркали! Сухопутных связистов каплей взял в свою группу. Молодец! Как он их отбирал? Неужто не понимает, что они у нас будут как бельмо на глазу?

Когда мы построились перед получением оружия и имущества на тактико-специальную подготовку, на центральной палубе появился наш каплей. За ним следовали те самые парни в выцветшей армейской форме.

Командир представил нам этих матросов… тьфу, солдат:

— Старшина второй статьи… ой, младший сержант Смирнов — основной радист группы. Младший сержант Уткин — запасной. Теперь на все занятия они станут ходить с нами, только радиостанции и оружие получать будут у себя.

Ну, товарищ капитан-лейтенант, большое матросское спасибо за такое удачное приобретение.

Пока шла суета с выдачей оружия, я, пользуясь правом первого номера головного дозора, успел получить свой пулемет и пистолет и побежал в баталерку, загружать свой недавно пошитый рюкзачок. Запихал по карманам химзащиту, плащ-палатку, котелок с кружкой и ложкой. Места еще завались. Что бы еще прихватить?

Я взял с собой джинсовые кеды, купленные за три рубля, и сухую пару носков. Под резинки от запасного парашюта, пришитые поверх второго кармана, засунул малую саперную лопату. Потом вытащил из шкафа шкерт, приготовленный на всякий случай. Черную старшинскую сумку, подаренную мне Масловым, тоже принайтовал к рюкзаку, попрыгал — вроде нормально.

Так, а теперь пулемет попробуем сверху. Вполне удобно, но надо все-таки что-то придумывать с подсумками. Куда-нибудь на грудь их прикрепить?

В ходе выдвижения сухопутные связисты ничем не отличались от наших разведчиков. Основной держался возле командира, запасной — в тыловом дозоре, рядом с Федосовым. Бежали они так же, как мы и никаких проблем не доставляли.

На обустройстве дневки, пока мы строили из плащ-палаток односкатный навес, связисты, отбежали в сторону, быстро развернули антенны, присоединили станции к аккумуляторным поясам и начали что-то набирать на кнопках с листочка, переданного им Поповских.

Мой самодельный рюкзак держался с достоинством и не доставлял каких-либо видимых неудобств. Очень мешал подсумок, болтающийся на боку. Может, его тоже пришить на рюкзак? Хотя нет, наверняка будет неудобно доставать из-за спины магазины к пулемету.

Задумавшись, я чуть не прошляпил команду на свертыванье дневки и сбор группы.

Следующий переход был по карте. Мне предстояло вести группу. Я определил место стояния, покрутился с компасом, сверился с картой. Мы должны выйти к берегу моря неподалеку от нашей учебной бухты. Значит, надо наметить несколько точек, на которых я буду определяться дальше. Хотя места знакомые, можно идти даже с закрытыми глазами.

По команде мы неспешной трусцой побежали. Я не волновался, наметил ориентир — прибрежную скалу, — и старался держать ее в поле зрения так, чтобы она всегда была видна краем левого глаза. Мы достигли первого ориентира. Я сразу взял азимут на второй. После третьего группа вышла к берегу.

На песчаный пляж можно было спуститься, только спрыгнув с обрыва. Но после такого номера вряд ли можно будет продолжать движение и осмысленное существование. А точка, обозначенная на карте каплеем, находилась именно на берегу — старый деревянный морской знак в виде столба с вращающейся перекладиной.

Но мы уже не в первый раз на таких занятиях. Зеленый по моей команде достал из моего рюкзака бухту шкерта, пропустил один конец у себя за спиной, страховал. Я натянул на ладони рукава маскхалата и как обезьянка спустился вниз. Даже пулемет за спиной не мешал. А в перчатках было бы еще удобнее.

Я прыгнул в сторону, осмотрелся, перебежал к небольшому нагромождению камней, занял огневую позицию и принялся наблюдать за остальными.

Зеленый опускался медленно, постоянно проверяя ногами опору.

Интересно, а Поповских снова прыгнет? Тут гораздо выше, чем в бухте. На этот раз каплей спустился так же, как и все, последним, пропустив впереди себя тыловой дозор. Шкерт он замаскировал в камнях, отошел в сторону и знаками подозвал первых номеров. Сейчас задачу поставит. А как здесь — на узенькой полоске между скалами и прибоем — можно что-то отработать?

Связисты уже примостили свои радиостанции между камней и пытались как-нибудь пристроить штырь антенны в расщелинах скалы.

Задачу мы получили вообще непонятную — замаскироваться на прибрежной линии, наблюдать за морем, обеспечить высадку взаимодействующего подразделения. Какого? Очнись, каплей! Перед нами море, сзади нас — скалы! Посреди узенькой песчаной полоски пляжа стоит деревянная хрень, именуемая береговым знаком.

Спорить мы, конечно, не стали, с умным видом выслушали командира, подтвердили свои сектора наблюдения, повторили условные сигналы, включили станции «Сокол». В группе этих малогабаритных станций всего три. Одна у меня, вторая у каплея и третья у Федоса. Мы проверили связь, наличие средств наблюдения, то есть биноклей, и разбежались по своим местам.

На бегу я засмотрелся на связистов. Один из них стоял на плечах другого, пытался натянуть повыше антенну и вот-вот готов был грохнуться вниз. Вот им сейчас весело. Не дадут связь, каплей наверняка их взгреет, а то и поменяет на других, толковых.

Свое место наблюдения мы с Зеленым оборудовали с максимальным комфортом. Из плоских галек выложили площадку, накрыли ее плащ-палаткой, к большому валуну подтащили еще парочку камней посолидней и соорудили амбразуры. Сверху растянули еще одну палатку в виде тента. Теперь снять рюкзаки, уложить их в головах, и наблюдай сколько влезет.

Я нацепил наушник, оперся на рюкзак и начал наблюдать за морем. Зеленый рядышком тут же захрапел. Пусть его. Через тридцать минут он меня сменит.

Скучно, ничего интересного на горизонте нет, ни одного корабельного силуэта. Прибой мерно бьет в скалы. Изредка какой-нибудь наглый баклан проносится над волнами, не находит ничего интересного и улетает по своим делам, обматерив всех подряд на птичьем языке.

От скуки я достал из-за пазухи кусок хлеба с солью, заныканный с завтрака, и начал потихоньку жевать, запивая чаем из фляжки. В животе начинало подсасывать, время близилось к обеду. Да и не в этом дело. Почему-то всем молодым военнослужащим, что на флоте, что на сухопутье, всегда очень хочется есть.

От скуки я начал в бинокль высматривать свою группу и никого не увидел. Хорошо замаскировались. Так, вон на деревянном столбе знака болтается лесенка антенны. Связисты все-таки додумались, куда ее повесить. А где же остальные-то спрятались?

В наушнике раздался писк. Ага, каплей дает команду «Внимание».

Я снова развернулся к морю и приставил бинокль к глазам. Пусто. Никого. Может, капитан-лейтенант просто тренирует нашу бдительность?

Я осмотрел водную поверхность. Ничего. Только возле скал шевелится на волнах пучок зеленых водорослей. Я снова провел взглядом по линии прибоя и вернулся к ним. Что-то в них было не так. Я даже не понял, что меня насторожило. Просто сознание зацепилось за какую-то неправильную деталь в этой зеленой куче.

Пока я вновь разыскивал взглядом водоросли и пытался их рассмотреть, произошло нечто странное. Из зеленого комка уже торчала палка. Что за фигня? Я начал подкручивать бинокль и протирать окуляры. Пока возился, комок водорослей исчез.

По скале карабкался человек в гидрокостюме с зеленой коробкой дыхательного аппарата на спине. Через несколько секунд он исчез за камнями.

Нет, мне это не мерещилось!

Со скалы свесилась фигура в мокром гидрокостюме. Из воды выскочил еще один человек, схватился за протянутую руку и как ящерица вскарабкался наверх. За ним последовали еще двое. Я начал подавать сигналы по радиостанции, нажимая тангенту.

Каплей спросил, в чем дело. Я доложил, что в нашем секторе на сушу вышли четыре водолаза и вытащили один контейнер. Сейчас они находятся в направлении юго-восток, у скал. Поповских выслушал меня, приказал прекратить наблюдение, выйти на берег, обозначить себя.

Недоумевая, мы с Зеленым выползли из-под плащ-палатки и, вертя стволами по сторонам, начали осторожно приближаться к скалам. Я шел впереди, Зеленов сзади. Буквально шагов через пять он вдруг коротко вякнул. Я обернулся. Напарника моего и след простыл. Исчез, словно святой дух.

Тут же в голову мне уперлось что-то твердое и холодное.

«Наверное, автомат для подводной стрельбы», — как-то отстранено подумал я.

— Не шевелись! Пулемет на камни! — тихо произнес кто-то сзади.

Трепыхаться бесполезно, придется подчиниться. Я присел на колено и аккуратно поставил пулемет среди камней.

— Пой гимн пионеров.

— Кого? — Несмотря на обстановку, я удивился.

Люди, обезоружившие меня и напарника, заржали.

Я резко обернулся.

Передо мной стояли водолаз фон Болев и его напарник. Никакой ствол в затылок мне они не пихали. Это был просто-напросто палец.

— Здравия желаю, — растерянно пробормотал я.

— Здорово, салажонок! Профукали вы нас. Вам по одному надо было с разных сторон заходить, а вы парой поперлись!

— Ну да. — Я не знал, что ответить.

— Ладно, вызывай группного, — разрешили минеры и скрылись среди скал. Из-за большого валуна вылез смущенный Зеленый и с независимым видом начал отряхиваться от песка.

Вскоре подошел Поповских и подтянул за собой всю группу.

На открытый участок минеры выползли уже в сухопутном снаряжении и с обыкновенным вооружением. Они передали нашему каплею несколько опечатанных герметичных мешков, которые он тут же распределил внутри группы. Радисты отработали свои сеансы и уже сворачивали антенны.

Первыми наверх вскарабкались мы с Зеленым и начали обеспечивать подъем минеров. Те словно заправские циркачи чуть ли не забежали вверх по шкерту. Болев помахал нам рукой, все они убежали куда-то по своим делам.

Через пару минут начала подъем наша группа. Медленнее всех это делали радисты. Видно было, что опыта в этом у них нет никакого. Вдобавок радиостанции с аккумуляторами весят побольше нашего снаряжения.

Занятие закончилось привычным марш-броском.

На послеобеденном построении командир группы нам объявил, что в субботу будет торжественное вручение оружия. Мероприятие стандартное. Нам вручат то оружие, какое у нас есть. Надо будет просто постоять в строю, выйти строевым шагом, взять автомат, пулемет, пистолет, расписаться в ведомости и встать обратно в строй. Эта процедура будет иметь чисто формальный характер.

Командир сказал, что там же будут получать технику обеспеченцы. Водителям придется становиться на колено и целовать бампер своего ЗИЛА, кокам — докладывать тактико-технические характеристики черпака, вручаемого им, и так далее.

Я поначалу даже принял речь капитана всерьез, но когда представил Ярика, целующего бампер, и Мотыля с черпаком наперевес, начал подхихикивать. Наверное, командир все-таки шутил.

После обеда мы вытащили на плац столы, занялись тренировкой отхода-подхода, репетировали доклад о том, что матрос такой-то то-то получил. Вся эта церемония чем-то напоминала присягу, поэтому освоились мы быстро. Только Гобой все пытался поцеловать свой РПГ и всем рассказать о том, что он будет защищать Союз Советских Социалистических Республик, не жалея сил и самой жизни.

Глава 18

Вечером я снова сидел в баталерке с конспектом Поповских и переписывал какие-то планы из одной тетрадки в другую. Федос наглаживал клеши и пританцовывал под Ларису Мондрус. Стрелки на клешах у старшины второй статьи получались не очень впечатляющие. В отличие от моих, бритвенно-острых. Я еще на гражданке знал особый секрет глажки штанов и предложил Сане свою помощь, но тот гордо отказался и теперь мучился сам.

На завтра была запланирована операция по восполнению запасов схрона. Поэтому рядышком со мной примостился Зеленый и перебирал содержимое двух пластиковых пакетов с продуктами. После вручения оружия он должен был сбегать к бухте и провести закладку.

Закончив с конспектами, я заварил себе чаю и с удовольствием начал прихлебывать его.

Федос наконец-то сдался и попросил помощи в наведении стрелок на свои клеши. Секрет оказался очень прост. Надо натянуть леску в штанинах на месте стрелок, а потом снаружи прогладить. Леска расплавляется, и стрелки держатся довольно долго.

Обрадованный Федос убежал к Михелю за леской. Я начал черкать на бумаге схему крепления подсумков, одновременно посылая куда подальше Зеленого с его советами.

В дверь кто-то постучал. Мне пришлось в срочном порядке прятать банку с кипятком чай, сахар и печенье. У нас был свой условный стук, а тут прозвучала семерочка. Я схватил в руки тетрадки, Зеленый уцепил утюг и начал яростно наглаживать клеши Федоса.

— Разрешите? — В баталерку просунулась голова связиста Смирнова, за ним стоял Уткин.

— Черт, напугали, — проворчал Зеленый, отставл в сторону утюг, достал из шкафа кружку с чаем.

— Пацаны, а где нам найти сержанта Федосова? — спросил Смирнов.

— Заходите, не стойте на комингсе. — Я сделал барский жест. — Старшина второй статьи Александр Палыч Федосов сейчас будет.

Сухопутные связисты зашли в баталерку и с интересом начали оглядываться.

— Ну, пацаны, рассказывайте, как на флот попали, — сразу же пошел в атаку Зеленый, поперхнулся чаем, закашлялся и жестом попросил, чтобы я похлопал его по спине.

Мне пришлось подойти к напарнику и легонько врезать ему между лопаток правой ногой с высокого замаха. Парни не привыкли к моим выкрутасам и с удивлением покачали головами.

Я предложил им притащить баночки из кубрика и подождать Федоса. Ребята уже немного освоились с военно-морской терминологией, не бросились искать стеклянные банки, а притащили нормальные флотские табуретки.

Зеленый расщедрился, начал угощать радистов чаем, расспрашивая обо всем подряд.

На флот Смирнов и Уткин попали из учебки, готовящей специалистов для сухопутных частей, подобных нашей. Получилось так, что несколько человек из подразделения радистов в армии некуда было девать, вот они и угодили на флот.

Многое для них тут было в новинку, особенно названия предметов военно-морского обихода, воинские звания. Но средства связи оказались точно такие же. Мы тоже прыгали с парашютом. Морским дисциплинам парни еще не обучались, но оба были из Новороссийска, занимались подводным плаванием. У Уткина, как и у меня, имелся акваланг «Украина».

— Ха, Новороссийск! Так вы с нашим замком почти что земляки! — оповестил радистов Зеленый. — Он у нас с какой-то там Осиповки на Черном море.

— Есть поселок такой — Архипо-Осиповка. Там поблизости бухта Инал. Мы в ней спуски делали с аквалангами.

Тут как раз и появился Саня Федос с мотком лески в руках.

— Так, я не понял, почему здесь посторонние из роты связи? Что за чаепитие?! — начал он возмущаться начальственным голосом.

— Палыч, успокойся. Это наши радисты и твои земляки. Пацаны из Новороссийска, — начал я успокаивать Федоса.

— О! Что, серьезно?! — Саня сразу же перешел на нормальный тон Саня и начал забрасывать радистов вопросами.

Короче, Слава Смирнов и Никита Уткин оказались нормальными пацанами.

Пока Федос решал с основным связистом Смирновым какие-то вопросы, которые обозначил наш командир, я нарисовал эскиз, вытащил пулеметные подсумки, пару брезентовых ремней, вооружился ножницами и застыл в раздумье.

Уткин поглядел на мой эскиз, почесал нос и задал вопрос, поставивший меня в тупик:

— Ты лифчик хочешь сделать?

— Какой лифчик?! Ты о чем?

— Нагрудник из подсумков так называется. У наших разведчиков такие штатные были.

— Покажи, что да как, — заинтересовался я.

— Два подсумка сшиваешь, внутри них продеваешь ремень и вешаешь на грудь. Если надо, расстегнул и снял. Или на лямках карабинчики сделать, чтобы быстро снимать. Можно еще найти от пехотной снаряги такие наплечники, поролоном их проложить, чтобы груз не давил.

Уткин начал рисовать эскиз, я подбирал ремни и сшивал подсумки. Замысел стал мне понятен, осталось только воплотить его в жизнь.

Так мы провозились до ужина. После радисты снова прибежали к нам, таща в охапке полученную морскую форму. Федос нагладил до умопомрачительной остроты свои стрелки, с видом знатока помогал землякам приводить новую форму в порядок, давал дельные советы.

На вечерней поверке мы еще раз прогнали ритуал вручения оружия.

С утра после завтрака мы таскали на плац столы, раскладывали на них оружие. Федос глядел в какие-то ведомости, сверял номера автоматов, пистолетов, пулеметов и как обычно нервничал. Вскоре появился наш каплей. Принял доклад, поздоровался, подбодрил нас незамысловатой шуткой.

Вручение оружия прошло быстро и просто. Даже Гобой нас не порадовал, хотя мы надеялись, что он все-таки сольется в страстном поцелуе со своим гранатометом.