Бей! Корсар из будущего

Глава I

Однако как у Ксандра ни хорошо, а приживалкой жить не стоит, злоупотреблять расположением купца нельзя. Пора и честь знать.

Я обратился к Александру с просьбой посодействовать.

– С жильем помочь? Избу купить хочешь или на постой определяться будешь?

– Для начала – на постой.

– Найду, сегодня же и решим. Поживи, присмотрись. Понравится тебе город, глядишь – и останешься насовсем.

– Чего наперед загадывать – время покажет.

– Верно.

Александр уехал и буквально через час заявился снова:

– Пошли жилье смотреть.

Изба оказалась неплохой, комната – просторной, дверь замыкалась. Окно выходило во двор, да оно, может, и лучше так. Приятнее на зелень огородную глядеть, чем на забор, что к улице выходит. Далековато от центра, правда. Зато дешево: за проживание и обед – рубль в месяц. На постоялом дворе дороже выйдет. Хозяйка, бодренькая старушка Ефросинья – приветливая.

– Располагайся, барин. Мне не так скучно будет, опять же заработок.

Я отдал авансом рубль. Не приведет меня Александр к мошеннице, человек он порядочный.

Вообще мне с людьми здесь, в средневековой России, везло. Были враги, разбойники, но их сразу видно было, никто не маскировался. Большинство все-таки – порядочные, стержень у людей таких чувствовался, по вере и правде жили. Моральный климат другой, не то что в мое время.

Теперь главный вопрос – заработок искать, дело наладить, в нем купец мне не помощник, не тот профиль.

Для начала я решил познакомиться с самим городом, все-таки я был в нем впервые. Старинный Владимир, бывший столицей русского княжества при многих князьях, тянулся вдоль Клязьмы и стоял на трех холмах. Практически единственная длинная улица – Большая Московская переходила в Дворянскую и тянулась параллельно Клязьме. Почти все церкви и монастыри располагались именно на ней. Обнесенный крепостной стеной город имел несколько ворот, но двое из них меня просто поразили своей красотой – Золотые и Серебряные.

Я долго, почти как современный турист, ходил вокруг Золотых ворот. Золота на них не было, но три полосы меди, опоясавшие ворота, были позолочены и под лучами солнца сияли, как золотые.

Я перекрестился на возвышавшиеся над куполами кресты надвратной церкви и пошел по улице. Была она шире иных московских, однако большинство домов были деревянные. Множество маленьких улиц пересекали центральную и упирались своими концами в городские стены. Храмы, церкви и монастыри завораживали величием – незыблемая мощь, традиционная русская архитектура вселяли надежду на вечность седой Руси, твердыню ее православной Христовой веры. Крепостные стены, выщербленные местами высоко над головой, как боевые шрамы, свидетельствовали о былых жестоких штурмах города.

В общем, за полдня я обошел почти весь город и ноги сбил изрядно. Решил покушать в трактире, познакомиться со здешней кухней. Подкрепился, выпил винца – дрянного, кисловатого. Не иначе – трактирщик водой разводит. И, сидючи за столом, услышал интересный разговор. Рядом сидели трое служивого вида, похоже – подьячие или писари городской управы.

– Дочка-то у наместника болеет, уж что только матушка ее не делала: лекарей лучших звала, травников – даже, прости господи, знахарей, или колдунов.

Второй засмеялся.

– То-то наместник злой ходит. Как появится в управе, то подзатыльник даст, то переписывать грамотки заново заставит.

Дальше разговор пошел о челобитных, и мне стало неинтересно. Похоже, работа сама шла ко мне в руки. Интересно, чем таким хворает дочь наместника? Разузнать бы. А то получится неладно – заявлюсь к наместнику, а сам сделать ничего не смогу. Мало позора будет на мою голову, так еще из города выгонят, батогами побив.

А попрошу-ка я разузнать о недуге дочери наместника Александра. Он местный, связи есть, у него быстрее получится.

Решив так, я направился к дому купца. На мое счастье, он оказался дома.

После взаимных приветствий мы выпили по кубку вина, не в пример вину трактирщика довольно неплохого. Потом Александр спросил:

– С чем пожаловал?

– Нужда привела.

– У тебя денег полмешка, а ты про нужду.

– Я не о деньгах. Невзначай, сам того не желая, услышал разговор в трактире – о том, что дочь наместника больна.

– Эка новость! О том полгорода знает.

– Чем больна?

– Вот уж не знаю, – развел руками купец. – Знаю только – лекари известные ее пользовали, только без толку. Высек их саморучно наместник за бестолковость, крут он у нас. Три года, как государем поставлен на город. Раньше, говорят, воеводой был, оттого и подчинения требует беспрекословного. А еще слыхал, при кромешниках в опале он был, с семьей в селе захудалом на северах проедался. Демьяном Акинфиевичем звать. Ты нешто к нему собрался?

– Попробую. Где его найти?

– Известно где – дома али в управе. Только не допустят к телу. Домой только близких или родню слуги пускают, а в управе сначала к писарю или столоначальнику попасть надо, потом, коли дело важное, – к подьячему, затем – к дьяку. Ну а если без самого – никак, то уж только тогда…

– М-да, не проще, чем в ЖЭКе.

– Это что такое?

– Не бери в голову, пустое. Дом-то его где?

– Где ему быть – на Ивановской, там всяк покажет.

– Ну спасибо, выручил.

– Все же идти решил?

– Наведаюсь.

– Смотри, я тебя предупреждал.

Мы тепло попрощались, и я направился к своему жилью. Хозяйка всплеснула руками.

– Да где ж ты ходишь, родимый? Уж и обед твой простыл. Договаривались же – с обедом постой.

– Извини, хозяйка. А обед я по-любому съем, кушал уж давненько.

Хозяйка усадила за стол, расторопно накрыла. Готовила она неплохо, но зелени, специй – маловато. Как-то пресно здесь готовят. Это я еще в трапезной приметил. В супе – домашняя лапша да морковь. Ни петрушки тебе, ни укропчика, ни корешочка хрена, хотя, конечно, зима на дворе. Но сохраняли же как-то хозяйки в других местах зелень до самой весны.

Отобедав, я снял сапоги и улегся в постель. Хорошо! От печки теплом тянет, за окном – ветер холодный свистит, в трубе завывает. Плохо в такую погоду путнику – холодно, снегом дорогу переметает, а то и вовсе заносит. Заблудишься – быть беде.

Я размышлял, как мне попасть в дом наместника. Слуги могут и вовсе сразу взашей выгнать – хозяин и не узнает, что лекарь приходил. А вот как! Я аж приподнялся в постели от осенившей меня мысли. Он же из управы как домой добирается? Коли воевода бывший, то наверняка верхом, не в санях крытых, прозываемых кибиткой. Пешком ходить – не по чину, уважения должного не будет. Только и делов, что подождать неподалеку от ворот его возвращения со службы.

Так и сделал. Дом наместника нашел быстро – прохожие показали. Правда, один из них, приняв меня за просителя, посоветовал:

– Не ходи домой, слушать не будет. Слуги побьют да вытолкают взашей.

Я встал наискосок от ворот, по левую руку от Большой Московской. От управы дорога сюда одна, и воевода мимо не проедет.

Ждать пришлось долго, и когда уже начало сереть, в преддверии скорого наступления ночи, появился наместник. Впереди на коне скакал с факелом воин, за ним – наместник, и замыкал кавалькаду еще один воин с факелом. Все были при саблях. Промелькнуло опасение – брошусь к воеводе, примут за лазутчика какого да снесут башку, не разбираясь.

Всадники остановились у дома, и воин с факелом плетью постучал в ворота. Самое время действовать, а то откроют ворота, въедет кавалькада – прощай день бесполезного ожидания на морозе.

Я бросился к воеводе. Второй воин насторожился, положил руку на рукоять сабли.

– Демьян Акинфиевич! Не вели казнить, вели слово молвить!

Воин сзади убрал руку с сабли, зато приготовился пустить в ход плеть.

– Кто таков будешь? Почему ко мне домой?

– Лекарь я, о горе твоем прознал, помочь хочу.

Воевода помолчал немного.

– Назовись!

– Кожин, Юрий.

– Не слыхал про такого! Не местный, что ли?

– Из Пскова.

– Вот что, сейчас поздно уже, приходи завтра, после заутрени. Я слугам накажу – пропустят. Но смотри мне, – грозно изрек наместник, – сам вызвался помочь, сам и отвечать будешь.

– А помогу коли?

– Видно будет.

Воевода и воины въехали в открывшиеся ворота, а я с легким сердцем побежал к Ефросинье. Дела делами, а коню корм задать надо.

Утром слегка перекусил, почистил как мог кафтан, надел тулуп и пошел к дому воеводы. Конечно, лучше бы не тулуп надеть, а шубу – куда бы как представительней смотрелся, но не было у меня шубы.

Дойдя до дома воеводы, постучал в ворота. Почти тут же распахнулась калитка, выглянул здоровенный бородатый мужик в суконном кафтане, презрительно меня оглядел и процедил:

– Чего тебе, лапотник?

– Я лекарь, воевода вчера говорил – дочку посмотреть.

– Ты – лекарь? А ну-ка пшел прочь отсюда, пока плетей не получил!

В подтверждение своих слов привратник показал плетку-семихвостку. Штука серьезная, на концах ремешков подшиты свинцовые шарики. Такая может и калекой оставить.

Я развернулся и отправился восвояси. Нет так нет, как говорится – на нет и суда нет. Перебьемся как-нибудь.

Раздосадованный, я вернулся домой в плохом настроении. На улице холодно, идти куда-то не хотелось. Я разделся и улегся в постель.

Около полудня в ворота постучали. Хозяйка оделась, пошла открывать. Я даже ухом не повел. Кто ко мне прийти может? Разве только Александр?

Распахнулась дверь, в клубах морозного пара стояли хозяйка и служивый.

– Ты, что ли, лекарь будешь?

Я встал с постели.

– Я.

– Воевода прощения просит за оплошность слуги. Мне тебя сопроводить велел.

– Как же ты меня нашел?

– Люди подсказали.

Я начал одеваться, обдумывая – какие такие люди подсказать могли, когда, кроме хозяйки и купца, меня никто не знает?

Собрался быстро, и мы вышли на морозную улицу. У ворот стоял всадник, держа в руках поводья двух оседланных лошадей. Ишь ты, как воеводу зацепило!

– В седле удержишься?

– Не впервой.

Мы с посыльным вскочили в седла и с места рванули в галоп. Сытые кони несли резво, и через пару минут, распугивая редких прохожих, мы уже были у дома воеводы. Посыльный распахнул калитку, пропустил во двор. Я сделал несколько шагов и застыл от изумления.

На бревне лежал обнаженный до пояса человек. Приглядевшись, я узнал привратника. Рядом стоял служивый и плеткой лупил что есть мочи по спине. На коже вспухали багровые рубцы.

– Иди-иди, не задерживайся. По заслугам привратник получает.

На мой взгляд – жестковато, а впрочем – предупреждал же меня купец, что крутоват, суров и грозен воевода.

Едва мы с провожатым зашли в сени, как подскочил слуга, принял у меня с поклоном тулуп и попросил следовать за ним. Воин остался у входа, в сенях.

Поднявшись на второй этаж, слуга постучал в дверь, дождавшись ответа, распахнул передо мной створку двери. Я вошел и огляделся. Комната большая, полы и стены – в коврах. На кровати лежит девушка, рядом на стуле – боярыня, в домашнем сарафане без украшений. На голове – кика.

– Здравствуйте, я лекарь, звать Юрием.

Боярыня оглядела меня с ног до головы, видимо, осталась увиденным довольна, потому как улыбнулась и попросила подойти.

– Вот, кровиночка наша занедужила. Уж почитай годик. Никто вылечить не может. Мы уж и травников приглашали, и лекарей. Даже батюшка наш заморского лекаря привозил за большие деньги. Только не помог никто.

Боярыня пустила слезу.

Я приступил к осмотру.

– А сколько тебе лет?

– Осьмнадцать.

Хм, выглядит она моложе. Телосложение правильное, да живот великоват, а при пальпации – внизу живота опухоль прощупывается довольно немаленьких размеров – с небольшой арбуз.

Я начал расспрашивать девушку, что ее беспокоит, и возникло у меня подозрение на опухоль яичника. УЗИ бы сейчас, и все вопросы можно было бы снять.

– Замуж ей пора, да квелая она, кто же болящую возьмет? Сынок у нас да вот доченька. Здоровенькой росла, а как вошла в девичью пору, так и занедужила.

Чем больше я слушал жалобы, тем больше у меня крепло убеждение, что девушка больна по-женски. В свое время я просто направил бы ее к гинекологу и забыл про нее. А к кому ее здесь направишь, коли с высшим медицинским образованием я, почитай, один на всю Россию. Придется самому за гинекологию браться, тем более отступать поздно – сам вызвался.

Эх, сейчас бы книжки почитать медицинские, осветить в памяти топографическую анатомию и оперативную хирургию. Не занимался я этим разделом медицины, а после института уж сколько лет прошло. А память штука интересная – если не пользуешься знаниями, то мозг сбрасывает ненужную информацию в подсознание до поры. Это как в компьютере: убрал файл, а он в корзине, можно и назад вернуть – на «рабочий стол».

Сейчас вместо институтов академии да университеты. Преподают на более высоком уровне, чем нам, только все равно приобретенный с годами работы опыт – «сын ошибок трудных» – не заменишь ничем. К тому же и студенты нынешние не отличаются усердием, встречался я с ними, когда они на летнюю практику приходили, – зачеты за деньги сдают, по блату. Интересно, у операционного стола что такие «эскулапы» делать будут?

Ладно, это я отвлекся, наболело.

– Вот что, матушка-боярыня. Девочке твоей операцию делать надо, внутри у нее опухоль выросла.

– Какая такая перация? Слыхом не слыхивала. Я сейчас мужа позову – ему объяснишь, вдвоем решайте.

Боярыня ушла и вскоре вернулась, но одна.

– Пойдем со мной, трапезничает наш хозяин, там поговорите.

Я пошел за боярыней. Трапезная была на первом этаже, рядом с кухней.

Была она обширна, судя по столам и лавкам – человек семьдесят поместится, не толкая друг друга локтями. В торце центрального стола восседал в гордом одиночестве воевода. Перед ним стояли серебряные блюда, кувшины и кубки с едою и напитками.

Боярыня села от воеводы на почетное место – по левую руку, я же остался стоять, только подошел поближе.

– Ну, лекарь, сказывай.

– У дочки твоей опухоль в животе, надо живот резать и лишнее убирать.

– Да ты в своем уме ли? Это же больно! Слабенькая она, не выдюжит.

– Если не делать ничего, угаснет она вскорости. А коли Господь поможет, так после операции на поправку пойдет, расцветет, замуж выйдет, внуков вам нарожает.

Воевода отшвырнул недоеденную куриную полть, повернул голову к боярыне.

– Боязно за дочь, Евпракся.

– Ой, не знаю, что и делать, на что решиться, – заголосила боярыня.

Воевода хлопнул по столу ладонью, решительно поднялся.

– А дочь выживет?

– Душой кривить не буду – надежды невелики, но без операции – никаких.

– Обрадовал ты меня, лекарь, нечего сказать, – угрюмо насупился воевода.

Но воевода не был бы таковым, коли не умел бы принимать решений при жестоких ударах судьбы.

– Если делать, то когда?

– Завтра же и возьмусь, чего тянуть?

– И правда. Как ни тяжело, а надо попробовать. Сделаешь все, что можешь, способен на что, выздоровеет дочь – озолочу. Умрет – пеняй на себя, сам назвался. Что от меня нужно?

– Воды теплой, холста беленого, мягкого поболе, и чтобы никто не мешал. Стол еще.

– Завтра все будет. Еще?

– Тяжко ей будет после операции, пригляд лекарский постоянно нужен – хотя бы на неделю.

– Разумеется – комнату рядом выделю, кормить тебя будут. Еще?

– Вроде все.

– Не должно быть «вроде».

– Тогда все.

– До завтра, с Богом.

Я вышел, в сенях слуга накинул на меня тулуп.

В задумчивости я брел домой. Может, зря взялся за столь сложное дело? Конечно, по работе мне приходилось экстренно оперировать и гинекологических больных, особенно после аварий и катастроф. Но онкогинекология – совсем другая область, со своей спецификой.

Я глубоко вздохнул. К черту сомнения, в это время все равно никто лучше меня не знает и не сможет помочь – это уж точно. Ситуация просто такова: не сделать – смерть, сделать – какой-то шанс есть. Единственное, что я потеряю в случае неудачи, – моя собственная жизнь. Не простит мне воевода неудачи, и ладно, если просто повесит или голову снесет, так еще ж и помучить может. Понятно, не сам свершит – слуг у него полно, а время сейчас жестокое. Для палача кожу с живого содрать – как в носу поковырять. А посему – надо очень стараться.

Придя домой, я съел все, что приготовила на обед хозяйка, – вернулся аппетит. К вину не прикасался – надо иметь голову трезвую и руки ловкие.

Ближе к вечеру пошел домой к купцу – сообщить, что завтра операция. После нее – неделю у воеводы буду жить, и сомнительно, что меня в это время выпустят в город. Я, собственно, и пришел к Александру затем, чтобы сказать: коли не вернусь через десять дней или раньше купец услышит про меня неладное, пусть коня моего себе заберет, а деньги – сыну отправит во Псков, коли по пути будет.

Александр заверил меня, что все выполнит в точности.

Немного успокоенный, я вернулся домой. Уснул быстро. Проснувшись утром, понял, что волнуюсь. Странно, шведского короля оперировал – и то такого волнения не было. Старею, что ли?

Добравшись до дома воеводы, я поздоровался с боярыней и дочкой наместника. Ее, кстати, звали Ксенией.

Осмотрев стол, я подтянул его к окну. К моему удовольствию, в переплеты были вставлены стекла, а не слюда. Ярко светило солнце, отражаясь от снега, и в комнате было светло.

Я попросил боярыню уйти. Та поджала губы и с неудовольствием вышла.

Ксения разделась и улеглась на стол. Крепкие столы делали раньше – не скрипнул, не шелохнулся. Знамо – из дерева сделан, не из опилок.

Я напоил Ксению настоем опия. Пока он медленно начинал действовать, вымыл руки и разложил инструменты. Пора.

Я вытянул перед собой руки – не дрожат ли пальцы? Нет, нервы в порядке. Сделал первый разрез, а потом отключился от окружающего. Прошил сосуды кожи, клетчатки. Расширил разрез. Передо мной открылась опухоль – большая, округлая, красно-сизого оттенка. Черт, как неловко – нет удобного доступа к ножке опухоли.

Вообще-то опухоль внушала некоторые надежды. Во-первых, подвижна, что является хорошим признаком – не проросла в окружающие органы, во-вторых – ножка есть, через которую проходят сосуды, питающие опухоль, – их прошить и пересечь легче. В-третьих, опухоль овоидная, как яйцо, что чаще бывает при доброкачественных образованиях. Раковые опухоли быстро прорастают границы органа, где появились. Форма их неопределенная – во все стороны растут, как кляксы, внешне – белесоватые.

У меня по ходу операции медленно повышалось настроение. Все – выделил опухоль, вытащил из живота, положил рядом с телом девушки. Осмотрел живот – нигде не кровит. Стало быть – пусть пока полежит так.

Я переключился на опухоль. Осмотрел ее снаружи, потом рассек ампутационным ножом и чуть не вскрикнул от радости. Внутри опухоли было сало, волосы – даже какие-то плотные фрагменты, напоминающие костные. Так это же тератома, или дермоидная опухоль. Образование доброкачественное, врожденное, но расти обычно начинает с наступлением периода полового созревания, поскольку исходит из яичников.

Фу! Я испытал облегчение. Если бы это был рак, пришлось бы делать более обширную операцию – удалять лимфоузлы, а может быть, и некоторые близлежащие органы.

Кстати, даже в современных больницах технология такая же. При операции удаленную часть или орган относят к патологоанатому или гистологу на срочное исследование, и пока оно выполняется, хирурги ждут заключения. От вердикта коллег зависит – зашивать ли операционную рану или продолжать операцию.

Понятно, что никакого патологоанатома или гистолога тут не было. Но я получил огромное облегчение – все-таки опухоль не злокачественная. Я сделал ревизию брюшной полости – нет ли кровотечения, в каком состоянии другие органы? И со спокойной совестью ушил рану. Все!

Перевязав Ксению, я перенес ее на кровать. Сел на стул, холстиной обтерся. В доме было тепло, но не жарко, а я – весь мокрый от пота. Ксения стала отходить от опия, застонала.

– Потерпи, девочка, будет больно, но все плохое уже позади. Вскорости ходить станешь, с подругами на посиделках песни петь, замуж выйдешь, деточек нарожаешь, и все у тебя будет хорошо. А сейчас крепись, больно – я понимаю, но это пройдет.

Я вышел в коридор, желая поговорить с боярыней, да ее и искать не пришлось. Слуги поставили ей стул, и она маялась в коридоре рядом со спальней дочери, превратившейся в одночасье в операционную.

– Все, матушка, самое тяжелое и худшее позади. Удалил я болячку. Пройдет неделя, заживет живот, и будет дочка твоя веселее и краше, чем до болезни.

Реакция боярыни меня удивила. Она бухнулась передо мной на колени и стала целовать руки.

– Ты что, боярыня, окстись! Не ровен час – прислуга увидит.

– Да плевать мне на холопов – дочка намаялась, и я с ней. Каждый день таяла. Я уж в отчаяние впала, в церковь каждый день ходила у Бога исцеления просить. Да видно – грехов много, не внимал Господь.

– Неправа ты, матушка. Встань, будь ласкова. Услышал Господь твои молитвы, раз меня к дочери твоей привел. Моими руками ее исцелил.

– А и правда! Услышал Господь!

Боярыня снова упала на колени, стала истово креститься.

– Можно мне ее увидеть?

– Дозволяю, но недолго. Тяжко сейчас ей, больно. Но слово даю – через неделю вместе с вами за одним столом трапезничать будет.

– Слава Богу! Сподобил Господь!

Мы прошли в спальню Ксении. Она была бледна, но, завидев матушку, слабо улыбнулась.

– Жива я, матушка! Лекарь обещает – здорова буду, замуж выйду, деток рожу.

– Счастье-то какое!

Боярыня заплакала.

– Все, все. Ксении сейчас поспать надо, отдохнуть. Чего мокреть разводить. Радоваться сейчас надо. А к вечеру куриным бульоном дочь попотчевать.

– Сейчас распоряжусь.

Боярыня взяла себя в руки, вышла из спальни.

Вышел и я. Однако где же комнатка, что мне отвели? Я прошелся по дому и, к своему удивлению, не обнаружил ни одного слуги.

Выглянул в окно. Да они все во дворе стоят, озябли уже на морозе. Воевода слишком прямолинейно понял мою просьбу, чтобы никто не мешал, и попросту распорядился всем выйти из дома. Я засмеялся. Он что, настолько солдафон или так сильно любит дочь? А ведь при неблагоприятном для Ксении исходе угрозы воеводы были абсолютно реальны. Умри его дочь на столе, я бы не дожил и до вечера. По спине пробежал холодок.

Я вышел на крыльцо.

– Все прошло успешно, можно вернуться в дом, и молитесь все во здравие Ксении.

Толпа слуг дружно упала на колени и стала истово креститься. Потом потянулись в дом, в тепло.

Ближе к сумеркам домой заявился воевода. В доме сразу засуетились, забегали. Через некоторое время слуга известил, что наместник меня ждет.

Я спустился в уже знакомую трапезную. Воевода вкушал после трудового дня. На сей раз он предложил сесть.

– Что скажешь, лекарь?

– Сейчас покажу.

Я поднялся наверх, взял замотанную в холстину удаленную опухоль, спустился вниз, положил на стол и развернул тряпку. Воевода перестал есть, подошел поближе.

– А это что?

– То, что было в животе у твоей дочери, и то, что я вырезал. Как заживет рана, она будет здорова.

Наместник изменился в лице, побледнел, похоже – ему стало дурно. Он бухнулся на стул, приказал:

– Дай вина!

Я налил в кубок вина, подал. Наместник жадно осушил кубок.

– Бедная девочка, носить в себе эту дрянь! Как она себя чувствует?

И только я открыл рот, как он поднялся:

– Не отвечай, я сам посмотрю.

Быстрыми шагами наместник направился по лестнице к комнате дочери.

Ксения не спала, на лбу ее была видна испарина. Плохо ей сейчас, но ведь после операции прошло всего несколько часов. И более крепкие люди, дюжие, здоровенные мужики, расползались, как кисель, после операции. Но девочка держалась, даже улыбнулась отцу.

Я вышел. Пусть поговорят наедине.

Через несколько минут наместник вышел, вернулся в трапезную. Снова подошел к удаленной опухоли, посмотрел с отвращением. Неожиданно для меня взял сверток в руки, подержал, опустил на стол.

– Фунтов пять-шесть? Как думаешь?

– Похоже на то.

– И откуда эта дрянь берется? Ты откель такой резвый здесь взялся? Что-то раньше я о тебе не слыхал.

– Из Пскова.

– Чего убег?

– Не убег, сам уехал. Не хочу о том.

– Твое дело. Садись со мной, отметим.

– Не могу, за ней сейчас присмотр нужен.

– Ну один-то кубок вина разум не затуманит. Небось, не каждый день у наместника за столом сидишь.

– Твоя правда, Демьян Акинфиевич.

– Давай за Ксению! Чтобы выздоровела.

Мы выпили, наместник показал рукой на еду:

– Угощайся.

Я не заставил себя упрашивать – наелся.

Наместник выпил еще.

– Ты где научился лекарскому делу?

Ага, так я тебе и сказал, что только через четыреста с лишним лет окончу медицинский институт. Конечно – соврал:

– В Париже, у лучших медикусов.

Наместник покачал головой.

– Умеют же – не то что наши лапотники.

Я чуть не засмеялся.

– Ладно, будет еще время поговорить. К дочери ступай.

Я вернулся в спальню Ксении. Она уже спала. Осмотрев повязку, пощупав пульс и не найдя поводов для беспокойства, вышел в коридор. Здесь меня уже ждал слуга – проводил в соседнюю комнату, отведенную мне на время ухода за Ксенией. Спросил, что подать к столу.

Есть я уже не хотел и сразу лег спать. Дома бы беспробудно спал до утра, но здесь внутренний будильник уже через три часа разбудил меня. Проведав больную, я опять прилег. Ночью еще дважды вставал и проверял состояние больной.

Так – в заботах и перевязках – прошла неделя. Муторно, обыденно, но выхаживание пациента после операции – едва ли не половина успеха.

Настал день, когда я с легким сердцем снял швы.

– Ну, Ксения, на том будем прощаться. Тяжелого не поднимай, плясать можно будет через месяц – не ранее. Через недельку загляну, проведаю. Будет плохо – пусть батюшка за мной пришлет.

– Спасибо, Юрий. Я уже хорошо себя чувствую – как раньше.

– Не забудь на свадьбу пригласить.

– Какая свадьба – у меня даже жениха нет.

– Будет, появится вскорости. Хворала ты сильно – о том все знали, а кому жена больная нужна? Ты теперь в свет выйди, в церковь сходи. Пусть все видят, что здорова ты. Вот женихи и объявятся. Девка ты красивая, подточила тебя болезнь немного – да это дело поправимое. Икру поешь да фруктов. Через недельку румянец на щеках заиграет – парни глаз не отведут.

– Да ну тебя! – Ксения засмущалась.

Я поклонился и, забрав сумку с инструментами, вышел из дома. Завидев меня, слуга кинулся открывать ворота. Так и должно быть – встречают по одежке, провожают по уму.

Дома у Ефросиньи все было спокойно, тихо и уютно. Поздоровавшись, я первым делом спросил:

– Как конь? Кормлен ли?

– Да знакомец твой, Ксандр, слугу присылал дважды в день, так тот поил, кормил, вычесывал – даже на улицу выводил, чтобы не застоялся.

Молодец купец, сдержал слово, должник я его.

А вскоре пожаловал и он сам. Обнял меня, похлопал по плечам.

– Вижу, живой-здоровый. Стало быть, хорошо все прошло.

– Как видишь. Спасибо за коня.

– На том стоим, слово же дал. Пошли в корчму какую-нибудь, посидим, отметим твое возвращение.

– Давай, я не против. Ты местный, веди, где вкусно кормят.

Мы с купцом отправились в город, зашли в трапезную на Монастырской. Зал был большой, народа много, не поговоришь по душам. Но, едва завидев Александра, хозяин выскочил из-за стойки и поспешил навстречу с приветствиями.

– Ксандр! Как я рад тебя видеть! Ты с гостем?

– Мой хороший знакомец и лучший лекарь в городе – Юрий Кожин, – представил меня купец.

– Гостям мы завсегда рады! Пройдите в комнату, там спокойнее будет.

Мы прошли по коридору мимо кухни и зашли в небольшую уютную комнату. По-нынешнему – кабинет для VIP-персон. Чистый стол со скатертью, стулья вокруг, а не лавки. Почти мгновенно появившийся половой принял заказ.

Кормили в трактире и в самом деле вкусно, а вино было просто отменным.

Мы сидели допоздна: обмыли успешную операцию и мое счастливое возвращение, потом – начало моей лекарской работы во граде Владимире, затем за дружбу, далее я уже помню смутно. А уж как до дома добрался – вообще полный провал в памяти.

Но утром Ефросинья сказала, что привел меня Александр. Сам едва на ногах стоял, но до двери довел. Экий молодчина!

Отоспавшись, после обеда я отправился на торг: надо было одежонки подкупить, а то уж пообносился – не амбал, чай.

А там уж разговоров да слухов полно, да и где новости узнавать, как не на торгу. Сегодня в Успенском соборе, оказывается, была вся семья наместника. Ну, то, что сам он был да жена его – не новость. Дочка пришла – вот что интересно, про которую раньше говорили, что недужная очень, чуть ли не при смерти. А ноне на заутренней службе – жива да здорова. Удивительно сие, стало быть – раньше-то врали?

Слушал я все эти разговоры с удовольствием – все-таки приложил свою руку к выздоровлению Ксении.

Через неделю решил посетить с визитом дом наместника.

На стук ворота открыл привратник – тот самый, который дал мне от ворот поворот и которого наказывали плетьми. Пренебрежительное выражение его лица тут же сменилось на подобострастное, даже заискивающее.

– Хозяина нет дома.

– Я к боярыне и дочке.

– Милости просим.

Привратник распахнул калитку пошире, согнулся в поклоне. Едва я ступил в сени, слуга с поклоном принял тулуп, проводил в трапезную и исчез.

Через некоторое время по лестнице застучали каблучки, и выпорхнула Ксения, а за ней вальяжно и степенно спускалась боярыня.

Ксению было не узнать! После операции прошло-то чуть меньше трех недель, а расцвела-то девочка как, похорошела.

Я был удивлен произошедшими переменами и обрадован, что скрывать. Когда женщина болеет – видно сразу. Не покрашена, раздевается без стеснения. А как только здоровье идет на поправку – губки красит, за прической следит, а раздевается со смущением.

Я притворно ахнул:

– Кого я вижу? Это ли тот почти увядший цветочек, который я увидел в первый раз? Уста сахарные, бровями союзна, стан стройный! Ты ли это, Ксения?

Моя неприкрытая лесть и восхищение были девушке приятны. На щечках выступил румянец смущения. Да и как ее не понять? Подружки уж замужем, а она в постели провалялась, в то время как с женихами миловаться надо. Выпал из ее жизни волнующий кусок юности, и теперь Ксения явно старалась добрать то, что упустила из-за хвори. Мои комплименты девушка впитывала, как губка воду. Я бы еще говорил, да боярыни постеснялся. Будучи в Порте, наслушался цветистых восточных речей дворцовых подхалимов и поэтов и теперь сам мог бы расточать сладкозвучный елей.

Зардевшаяся Ксения была польщена.

– Я нравлюсь? – кокетливо спросила она, немного смущаясь в присутствии строгой матери.

– Нет слов, я просто сражен твоей красотой.

Ксения крутанулась передо мной на одном каблучке. И впрямь хороша!

– Как себя чувствуешь?

– Как никогда! Ты просто чародей, Юрий.

– Рад слышать и видеть. Ничего не беспокоит?

– Нет, нет, нет, – пропела Ксения.

Я уж и сам видел, что девчонка здорова. И первый признак этого – глаза. У здоровых людей они прямо блестят и светятся – радостью жизни и счастьем.

Осматривать девушку не стал. Такое платье служанки полчаса снимать будут. По европейской моде, на шнуровках сзади.

– На торгу говорят – в церкви тебя видели. Город в восхищении, только и разговоров.

Ксения снова зарделась.

– Ну что, Ксения, ты теперь здорова. Прощай!

Я поклонился и вышел.

Шел по улице не спеша. А хорошо-то как – воздух морозный, чистый, немного с запахом дыма. Человека вылечил. Как Ксения изменилась! Что было месяц назад и сейчас – два разных человека. Я был доволен, не скрою. К купцу зайти, что ли? Поделиться радостью? Так уж и сам небось в курсе, еще раньше меня новость на торгу узнал. Так ведь и выпить потянет, нет – не пойду пока. Купец мужик здоровый, на выпивку горазд и крепче меня.

У дома стояла крытая кибитка. Неуж наместник прислал? Неплохо бы ему и расплатиться. Или на кол не посадил и посчитал, что и одного этого уже довольно для меня? В принципе, наместник – один из столпов царских, кои в каждом городе были, а я кто? Без роду, без племени – лекаришка неизвестный. Казнят – и не заметит никто моего исчезновения. Ну и черт с ним, чем богаче человек, тем жаднее. Забыть про него – и все дела.

Рассудив так, я открыл калитку и вошел в дом. А здесь Александр собственной персоной, да не один – с ним еще купчина незнакомый. Похоже, поважней да побогаче Ксандра будет – шуба соболья расстегнута, из-под нее однорядка с жемчужными пуговицами видна, а на шее – цепь золотая, толщиной в палец.

Надоели мне что-то богатенькие, глаза бы мои их не видели. Понтов много! Однако виду не подал, поклонился, здравия всем пожелал. Привстали купцы с лавки, ответный поклон отвесили.

Начали, как водится, с погоды. Говорил в основном Ксандр. Второй же впился в меня пронизывающим взглядом, как будто оценивал, как на торгу. Наконец перешли к делу. Заговорил незнакомый купец:

– Я Малыхин Петр, по батюшке Иванович.

– Кожин Юрий. Что за нужда привела ко мне?

– Именно что нужда. На торгу немало прослышан об исцелении чудесном Ксении, дочери наместника. Знаю – болела тяжко, и тут – такое говорят… Не поверил словам, грешен, сам на заутреню пошел, убедился – не врут люди, истинно так! Надежду во мне сие видение вселило. Духом я воспрянул.

– Пока я про беду твою не услышал – одни слова.

– А я не сказал? Жена у меня болеет. Посмотреть бы ее надо, попользовать.

– Что болит?

– Нешто я лекарь? За тем и приехал. Вот Ксандр сказал – знакомец он тебе, не откажешь, мол.

– Хорошо, поехали, посмотрим жену, там и решим – смогу я помочь или бессилен.

– Да как же бессилен?! Вона – дочку наместникову с одра поднял. А у меня жена-то сама ходит, болеет только, мается, бедняжка.

В голосе купца послышалась тоска.

Мы сели в кибитку, возничий щелкнул кнутом. Ехать было всего ничего – меньше квартала. Однако положение купца обязывало. Ну никак не можно пешком идти, разве что в церковь.

Сани парадные у купца были ничуть не меньше и не хуже, чем у наместника. И дом по простору не уступал, только, может, слуг поменьше, так, вероятно – не всех видел. Богато живет купец, с размахом.

Петр поймал мой взгляд на его хоромы, улыбнулся самодовольно – и мы, мол, не лаптем щи хлебаем.

Навстречу нам вышла миловидная женщина лет тридцати пяти, вынесла корец с горячим сбитнем. Вначале выпил Ксандр, и слуга тут же подал купчихе полный корец.

Теперь уже выпил до дна я.

– Вот знакомься, Меланья, лекаря знатного тебе привез. Помнишь, вчера я ходил в Успенский собор, дочку наместникову смотреть, что чудом выздоровела? А чудо руками своими сотворил вот он. Пока другие удивляются – кто смог такое? – я уже подсуетился, других тугодумов опередил.

Радость купца была прямо мальчишеской. Наверное, он и в торговом деле такой – соображает быстрее всех. Уважаю таких – пока другие репу чешут да в носу ковыряют, раздумывая, он уже успеет дело обстряпать.

– Мне бы осмотреть твою жену, Петр.

– Да за ради бога, для того и приехали.

Жена купца повернулась и пошла в свою комнату, я последовал за ней. Внешне она не производила впечатления тяжко больной. Может, перестраховался Петр?

Расспросив дотошно Меланью – это называлось в медицине сборами жалоб и анамнезом, я тщательно ее осмотрел. Нет, не перестраховался Петр, похоже – камень в левой почке у женщины.

– Травы пила какие-нибудь?

– Пила, что травник давал.

– Легче после лечения было?

– Ненадолго.

Я задумался. Даже маленький камень может вызвать сильные болевые приступы, да такие, что на стену от боли полезешь.

Микролиты успешно лекарствами да травами лечить можно. Большой камень если – только операция. Нет, конечно, в мое время применяли и другие методы, например – дистанционная литотрипсия. Но сейчас не о них речь, нету этих аппаратов здесь.

– Операцию делать надо, сударыня.

– Ой, боюсь я.

– Знамо дело, кому под нож ложиться охота.

– С мужем посоветуюсь.

– Твое дело, только не у мужа болит, а у тебя, тебе и решать.

Мы вернулись в трапезную. Я коротко рассказал, как обстоят дела со здоровьем у Меланьи.

– А что думать, – сразу заявил Петр. – Больная – вот она, лекарь здесь, деньги тут.

Он похлопал себя по кошелю на поясе.

Меланья опять взялась за свое:

– Боюсь я.

Петр и слушать не стал:

– Решено, вот мое слово. Когда?

– Завтра, с утра. Стол приготовь, холста беленого побольше, воды теплой. Сама пусть искупается, но париться не надо. Комнатку для меня надобно. После операции придется мне с недельку у вас пожить, за больной понаблюдать. Положено так.

– Да хоть весь этаж занимай! – хохотнул купец.

С утра я и взялся. Гладко шла операция, а потом… Внезапно в лицо ударил фонтан крови. Одной рукой я прижал кровоточащую артерию, другой вытер лицо. Слишком долго везение продолжаться не может. Попривык я к успеху, подуспокоился, расслабился. А нельзя было! К почке дополнительный сосуд подходил, что иногда случается, вот и задел я его инструментом. Я наложил на сосуд двойную лигатуру. Кровотечение остановилось. Не страшно, потеряла крови немного – с полстакана.

Но это сигнал свыше. Полная сосредоточенность! Далее я работал четко, удалил из лоханки коралловидный камень в полкулака размером и мысленно себя похвалил. Никакие травы в данном случае не помогли бы, только операция. Представляю, как женщина мучилась.

Пациентка пошла на поправку быстро, и через неделю я снял швы.

– Все, милая, здорова. Только впредь водичку кипяченую пей.

Я дал еще несколько советов, собрал сумку с инструментами, вышел в трапезную.

Петр сидел здесь, сиял улыбкой от уха до уха.

– За жену спасибо! Не зря, значит, перехватил я тебя. У нас в городе, как прослышали о тебе, искать кинулись. А я Ксандра попросил помолчать пока, не говорить, кто ты и где живешь, если кто спрашивать станет.

Купец поднялся со стула, поклонился в пояс. Я в ответ поклонился тоже. Это ведь ритуал такой, нарушать нельзя.

– Сколько я должен?

– Двести рублей серебром.

Сумма не просто большая, а огромная. Но думаю – от него несильно убудет.

Купец удалился в соседнюю комнату, вынес мешочек и вложил мне в руку.

– Это – за работу.

Достал мешочек поменьше, вложил мне во вторую руку:

– А это от меня, за уважение, кое ты проявил к дому моему и жене, а стало быть – и к роду моему.

Купец лично проводил меня в сени, помог надеть тулуп, поднес сумку с инструментами до кибитки.

– Лекаря до дома довези в сохранности, – наказал вознице.

Мы обменялись прощальными словами, и я поехал к себе. Вообще-то он неплохим мужиком оказался, этот купчина. А вначале не понравился он мне – слишком богатство свое выпячивал.

Я занес домой сумку с инструментами, деньги в мешочках, поприветствовал хозяйку и вышел во двор. Вот и мой первый заработок на новом месте. Коня надо прогулять, застоялся. Уж и не помню, когда на него садился.

Я вывел Орлика из конюшни, погладил по морде. Оседлал, раскрыл ворота, вскочил в седло и рванул галопом по улице.

Выскочил в открытые городские ворота и понесся по заснеженным полям, легко обгоняя обозы. Давно я не сидел в седле, не чувствовал азарта скорости, не ощущал морозного ветра в лицо.

Сбросив накопившееся напряжение, часа через два я вернулся домой.

А у ворот верховой меня дожидается. Екнуло сердце – случилось чего? Оказалось – наместник немедля к себе призывает. Так и поехал верхом.

У ворот оба спешились, завели коней во двор. Я взбежал по ступенькам, а мне уж и дверь открывают. Скинул тулуп слуге на руки и вошел в трапезную.

Наместник-воевода, как всегда, восседал во главе стола. По левую руку боярыня сидит, одесную – дочь Ксения.

– Садись, лекарь, выпей кубок вина во здравие дочки моей.

Почему же за здравие не выпить? Выпил, тем более – вино отменного вкуса оказалось.

– Не догадываешься, зачем позвал?

Я пожал плечами:

– Не знаю.

– Посыльного во Псков я посылал. Есть у меня доверенный человек, все исполнит быстро и аккуратно. И в самом деле говорят – был такой, да исчез внезапно. Долгов за ним нет, ни в чем предосудительном не замечен.

– Чего же внимание такое к моей особе?

– Беглого преступника в городе укрывать не хочу! Вдруг ты прохвост какой или прохиндей.

Называется – здравствуйте, я ваша тетя. Я к нему с добром, а он – сыщика во Псков.

Желание у меня появилось – подняться да уйти. Видимо, наместник это почувствовал.

– Не кипятись, сиди, я еще не все сказал и уйти не позволял.

И чего я с ним связался? Будет впредь мне урок! Не зря говорят: «Добрыми намерениями выстлана дорога…» – известно куда.

– Озолотить я обещал? – властно продолжил наместник.

– Не помню, – дерзко ответил я.

– Не помнишь, сколько весила эта штука – ну, которую ты удалил?

– Фунтов пять-шесть.

– Держи! – Наместник кинул мне на стол мешочек, в котором явно бренчали монеты.

Я взял его в руки – тяжеловат, фунтов пять-шесть будет. До меня только сейчас дошло, что наместник на фунт опухоли дал фунт денег.

Неплохо, даже круто. Я встал и отвесил поклон:

– Спасибо, боярин!

– То-то, знай Демьяна Акинфиевича! Требователен, но справедлив. Сделал плохо – получи плетей, удивил полезностью – заимел деньгу. Дальше-то думаешь лекарством своим на пропитание зарабатывать?

– Думаю, соизволения твоего просить хотел.

– Дозволяю! После излечения дочери как не дозволить. Руки, стало быть, у тебя умелые, да голова светлая. А и помрет кто после операции – на все Божья воля. Хоть их всех зарежь! – пошутил по-солдафонски наместник. – Только побьют тебя после этакого. – Наместник зычно захохотал, показав все свои зубы.

Ксения и боярыня сдержанно улыбнулись.

– Ксения говорила – в церкви ей показаться надо, женихи будут. Ты что – судьбу предсказывать можешь?

– Есть немного, – слукавил я.

– Чего же дочь мою ждет?

– Женихи появятся, свадьбу сыграете, внуки у тебя народятся.

– Внуки – это хорошо, – заулыбался Демьян. – Когда же ждать?

– Свадьбы или внуков? – попытался уточнить я.

– Того и другого.

– Свадьбы – по осени, внуков – на следующий год.

Неожиданно воевода отослал женщин из трапезной, приблизился ко мне и наклонился к самому уху.

– Насчет свадьбы – невелико предсказание. – Наместник оглянулся: не слышит ли кто? – Насчет государя скажи – сколько он на троне сидеть будет?

Я, для убедительности, закатил глаза к потолку, замер. Наместник стоял рядом, не шелохнувшись и не дыша.

– Царь умрет семнадцатого марта одна тысяча пятьсот восемьдесят четвертого года в Москве.

– Верно ли сие?

– Число запиши, но о чем оно – никому не сказывай. За то и головы лишиться можно. Не такие люди на плаху отправлялись.

– Разумею, разумею! – кивнул головой старый воевода. – А точно ли твое предсказание?

– Если он раньше… – я сделал паузу, – то можешь меня на кол посадить.

– Это я так, к слову.

Наместник походил по трапезной, пробормотал:

– Десять лет еще!

Повернулся ко мне:

– А я?

– Что – «ты»?

– Со мной что будет?

– Демьян Акинфиевич! Я тебе тайну великую открыл, а ты мне – «как я?». Не могу я сразу вот так – обо всех. Великие предсказания забирают много сил.

– А ты поешь, подкрепись!

– Нет, сегодня уже не получится.

– Как жаль! Когда же скажешь?

– Через несколько дней. К тому же мои предсказания всегда сбываются, но стоят денег.

– Непременно.

Наместник вытащил из поясного кошеля две золотые монеты, по-моему – ефимки, и сунул мне в руку.

– Вот смотрю я на тебя, Юрий, и глазам не верю. Повезло мне, сама судьба тебя ко мне привела – дочь вылечил, на ноги поставил, предсказание – очень важное, заметь! – от тебя получил. Хоть и не боярского ты звания, из простолюдинов, а полезен зело и умен – не отнять сего. Непременно заходи.

Я откланялся и вышел.

Прислуга подвела ко мне коня, заботливо укрытого попоной, отворили ворота. Несколько минут скачки – и я дома.

Повезло сегодня – денег заработал и в глазах наместника поднялся. Только прекращать с предсказаниями надо – не настолько я историю помню, ошибиться могу. Нет, конечно, дату смерти Ивана Грозного помню – потому и сказал, но с другими предсказаниями лучше не соваться. Не положения лишиться можно – головы! Или из города с позором изгонят.

Сам к наместнику не пойду – вспомнит если только да посыльного пришлет.