Бета Малого Льва (СИ)

55

Маленький уродец с длинной конусообразной макушкой выглядывал из-за двери шкафа как кошмар наяву.

— Доброе утро, — сказал он внятно, — хотя уже скоро вечер. Но раз вы проснулись, прекрасный господин, то положено говорить: «доброе утро». Я прав?

Ольгерд протер глаза.

— Прав-прав.

— Меня зовут Лоптор. Господин Леций велел подправить ваши костюмы, у вас широкие плечи и высокий рост. Ни рукава, ни брюки не должны быть вам коротки. И еще я заметил, что вы любите кружева. У нас есть кружевницы, они могут украсить все ваши наряды, как вам захочется.

— Ручной труд? — усмехнулся Ольгерд.

— Конечно, — с гордостью ответил Лоптор, — мы и одежду шьем вручную.

— Это притом, что у вас полно автоматов?

— Во многом аппир лучше автомата, — ответил уродец на этот раз почему-то с обидой, — Леций это понимает.

— Ваш Леций, я смотрю, много чего понимает… Успокойся. На Земле кружева давно никто не носит. Я имею в виду мужчин. А это так, исторический костюм для одного идиота…

После завтрака, поданного прямо в постель расторопной Кецией и ее сгорбленной подружкой, Ольгерд отправился бродить по замку. Замок ему не нравился так же, как его хозяин. Красивый и удобный на первый взгляд, на второй он уже напоминал хорошую, умело продуманную западню. Ольгерд удивлялся, что никто ему не мешал, но чувствовал на себе любопытные взгляды из-за каждого угла.

Добравшись до покоев Леция, он беспрепятственно вошел в открытую дверь. Розовый зал с бассейном был пуст. Следом за этим залом располагались голубые палаты с коврами, подушками на этих коврах и огромным креслом в нише на возвышении. Тронный зал, понял Ольгерд. Подданные на полу — хозяин на троне. Этот самовлюбленный тип знает себе цену!

Дальше было что-то похожее на кабинет, с рабочим столом и приборами. В кабинете находился Хогер. Ольгерд узнал его по огромным ушам и серой слоновьей коже.

— Прошу прощенья, — сказал аппир тоже вполне внятно, — мы думали, ты еще спишь.

Этот его «господином» не величал и уверенно говорил ему «ты».

— Я хочу разобраться, что здесь происходит, — сказал Ольгерд, присаживаясь на диванчик в углу.

— Это вполне естественно, — согласился Хогер, — я все объясню. Мне это сделать легче, чем Лецию.

— Почему?

— Потому что он не может сам тебе сказать, кто он.

— Я и так понял, — усмехнулся Ольгерд, — он — ваше солнце!

— Послушай меня, — глаза у Хогера были желтые и печальные, — я расскажу тебе кое-что об аппирах.

В окно стучалась желтая кленовая лапа, совсем как на земле.

— Самые слабые прозябают возле продуктовых складов. Ты сам это видел. Те, что посильнее, живут в городах и прозябают там. Там действует закон джунглей: сильный отбирает у слабого, слабый погибает. Ужасный закон, но ничего не поделаешь…

Есть Пастухи. Это мощные вампиры. Они забирают энергию у слабых и отдают ее кучке своих приближенных. За счет этого образуется иерархия. Вот настоящие рабовладельцы. Своих доноров они удерживают чисто физически: охраной и решетками. Это Синор Тостра, Ио Инекстра, Мелехем Юндр и другие. В их замки никто старается не соваться.

И есть Прыгуны. Они никого не держат силой. Им не нужны доноры. Они могут позволить себе столько слуг, сколько энергии могут им дать. Их обслуга — это их энергия. Таких всего четверо: Азол Кера, Миджей Конс, Би Эр и Ру Нрис. Причем, Би Эр уже стар, его обслуга почти вся перебежала сюда… Замок Прыгуна — это гигантский муравейник, где все существуют благодаря хозяину и ради хозяина. Он действительно солнце для них.

— А что же Леций? — спросил Ольгерд хмуро.

— Леций — святой, — совершенно серьезно заявил Хогер, — он подбирает всех, даже тех, кто ему не нужен. Он же прекрасно знает, что без него они все погибнут. Отсюда все, что тебя так раздражает: куча лишних слуг, видимость роскоши, ему даже готовят и рубашки шьют вручную, потому что надо же чем-то занять всех. Аппирам нужна ведь не только энергия, им хочется знать, что они приносят пользу. Вот они и стараются, кто как может. А сам Леций спокойно обошелся бы и консервами.

— Что-то я сомневаюсь, что этот принц обошелся бы консервами, — усмехнулся Ольгерд.

— Сомневаешься? — удивился Хогер, моргая тяжелыми слоновьими веками.

— Я человек. И мне дико смотреть на все эти троны и персональные кресла, на носильщиков, которые целуют ему руки, на эти пенистые ванны, в которых он считает удобным принимать гостей. И ты хочешь убедить меня, что у этого типа нет мании величия?

— Это не троны, — сказал Хогер грустно, — а кресла с антигравитаторами. Леций ходить не может. Он передвигается в этих креслах. Правда Токсли и Рей предпочитают носить его сами, особенно, когда он слишком устал… Но слишком — это не то слово. Его не было целую неделю! Можешь представить, что тут было, когда он появился? Они облепили его, как комары! Он отдал им все до последней капли и шлепнулся в теплую ванну восстанавливаться… Не волнуйся, сегодня он уже в хорошей форме. Видишь, мы все говорим на твоем языке довольно бегло. И слуги не такие вялые, как вчера.

— Где он сам? — спросил Ольгерд, переваривая услышанное.

— Ищет Ла Кси. Она сбежала из замка.

— Ла Кси? Сбежала?!

— Да. Они о чем-то говорили утром. И поссорились. Такое в первый раз. Обычно она всегда его слушала.

— Все когда-нибудь кончается, — мрачно заметил Ольгерд, — может, нам присоединиться к поиску?

— Бесполезно. Она взяла авиетку. И мы даже не знаем, в какой город она направилась. Сумасшедшая! Разве можно с такой красотой — в джунгли! Ее сразу подберут слуги Тостры или Юндра. Леций уже навещает всех Пастухов и Прыгунов. Скорее всего, она уже у кого-то из них.

Надо было что-то делать. Ольгерд вскочил. Потом снова сел. Потом вскочил опять. Его здоровый разум отказывался верить в больной кошмар происходящего. Его глаза начали привыкать к уродству аппиров, но сознание отвергало уродство их отношений.

— Бардак у вас тут творится! — выдал он разгорячено, — полный беспредел! Уснуть нельзя на три часа — уже ЧП!

— Не волнуйся так, — посоветовал меланхоличный Хогер, — Леций ее обязательно найдет. А если он не найдет, то уж Конс, когда вернется, точно всех вывернет наизнанку. Это ведь его женщина.

Ольгерду стало совсем тошно от таких рассуждений.

— Если на то пошло, то это моя женщина, — заявил он оторопевшему Хогеру, — и чтоб я провалился, если я ее кому-то уступлю!

Заявил и подумал, что сам недалеко ушел от пещерного самца.

— Как ты собираешься ее искать? — спросил Хогер осторожно, разгневанных землян он еще не видел, — ты же никого не знаешь и не можешь телепортировать.

— Это знаю только я, — ответил ему Ольгерд.

— Не горячись, — посоветовал аппир, — подождем немного Леция.

Леций явился через час. Он возник посреди кабинета в своем черном плаще домино и на этот раз в белом парике. Под плащом оказался обычный серый комбинезон и грязные сапоги. Точнее, один сапог. Вторая нога была настолько короче первой и так беспомощно скрючена, что наступать на нее он явно не мог. Подпрыгнув к креслу и свалившись в него, Леций изобразил усталую одышку.

— Никто не сознается, — заявил он, — разрази меня гром, но мне кажется, что она у Тостры! Слишком хитрая у него была рожа… Ольгерд, как дела?

— Лучше некуда, — сказал Ольгерд.

Они посмотрели друг на друга. У хозяина была внешность ангела: небесного цвета глаза и белые локоны вокруг бледного тонкого лица. Только ангельского спокойствия на лице не было, скорее усталость и озабоченность, как у начальника отдела сбыта в период затоваривания.

— Хог, дружище, оставь нас вдвоем, — сказал он ласково.

Дружище Хог кивнул и вышел из кабинета.

— Вижу упрек на твоем лице, — усмехнулся Леций, отрываясь вместе с креслом от пола и плавно подплывая поближе к Ольгерду, — можешь мне поверить, я расстроен не меньше… не хватало мне только поисков…

Сочувствия он не вызывал. Слишком уверенно держался и слишком много имел, несмотря на свою хромоту.

— Ты обманул ее, — жестко сказал ему Ольгерд, — чего же ты после этого хочешь?

— Я? — холодно взглянул на него синеглазый ангел, — ты что-то путаешь, Оорл. Это она обманула меня. Она обещала мне доставить тебя на Наолу. Я убедил ее, она согласилась. И все-таки стянула тебя с кровати. Тут нет никакого обмана, я просто подстраховался, на тот случай, если у нее сдадут нервы. Потому что ты мне нужен позарез.

— Зачем? — хмуро спросил Ольгерд, — подпитывать энергией твоих подданных?

— Это я могу и сам, — вздохнул Леций, — мне нужны твои экспертные способности. И твой земной организм. Это очень важно, что ты не аппир. Мы должны понять, что с нами происходит, почему мы загибаемся, словно нам перекрыли кислород. Надо работать, Ольгерд, надо ставить эксперименты… а то, чем занимаюсь я — это просто латание дыр.

— Ну что ж, возможно, — немного остыл Ольгерд, потому что предложение совпало с его собственным желанием, — только нужна медицинская аппаратура, специалисты и добровольцы.

— Все уже есть.

Получалось, что он уже согласился. Получалось, как будто все гладко.

— Да, ты все продумал, — сказал Ольгерд, — и все учел, кроме одного — что у людей есть нервы. И у Ла Кси тоже.

Это замечание хозяину явно не понравилось.

— Они есть и у меня, — сверкнул очами Леций, он даже уперся руками в подлокотники, словно собирался встать, — что вы там сделали с девчонкой на вашей Земле, что теперь она — ходячая истерика? Тоже мне, гармоничный мир! Я как увидел ее, сразу понял, что ее надо забирать оттуда. Комок нервов, а не женщина. С ней же невозможно разговаривать, ей невозможно ничего объяснить, она вся дрожит и смотрит в одну точку как безумная…

Он что-то добавил по-аппирски, скорее всего, выругался.

— При чем тут Земля? — раздраженно ответил ему Ольгерд, — просто она любит тебя давно и безнадежно. А ты ее используешь как слепую куклу!

Повисла неловкая пауза. На выразительном лице хозяина промелькнула целая гамма чувств от удивления до досады. Потом он все-таки снисходительно улыбнулся.

— Это я, — сказал он, — люблю ее давно и безнадежно. Попрошу не путать…

И снова повисла натянутая пауза. За окном смеркалось, желтый клен настойчиво скреб своей веткой по стеклу, словно хотел что-то подсказать им обоим.

— Тогда я вообще ничего не понимаю, — сдался наконец Ольгерд.

— Уверяю тебя, бедный колченогий Леций здесь ни при чем, — насмешливо сказал хозяин замка, — неужели я похож на мужчину, который может от нее отказаться?

Из соперников они как-то мгновенно превратились в друзей по несчастью.

— Да я вообще не представляю мужчину, который мог бы от нее отказаться! — сказал Ольгерд с чувством, — хотелось бы мне взглянуть на этого типа, которого она так любит, если он вообще существует.

— Он существует, — усмехнулся Леций, — в ее больном воображении. Не удивляйся. Это нормально. Представь себе прекрасную женщину в стаде уродов. Конечно, она мечтала о чем-то себе подобном. Увы, среди аппиров таких нет… и вот появился этот эрх. Он потряс ее воображение и исчез. Эрхи не могут надолго оставаться в плотном мире. Кажется, они даже не разговаривали. Может, у обоих язык отнялся, когда они друг друга увидели?.. В общем, она сохнет по нему уже лет пятнадцать, а то и больше и уверена, что он там страдает по ней. Как в балладе о Геестиоре и Кревне. Ты же понимаешь, это миф, это дым, воспаленное воображение девочки-подростка. Этот эрх нереален хотя бы потому, что она его совсем не знает, и уж, конечно, он давно забыл о ее существовании… Она понимает всю безнадежность, пытается отвлечься, старается полюбить кого-то, метается от одного к другому… но это как болезнь. Она помешана на своем эрхе, и ничего тут не поделаешь.

Ольгерд молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Этот мифический эрх никак не входил в его планы.

— Согласись, — по-дружески сказал ему Леций, — Ла Кси прекрасная женщина, и не только внешне. Это приз, за который стоит бороться. Я говорю не о ее теле, которое можно купить. Я говорю о ее любви. Ведь другого нам не надо, не так ли?

— Мог бы не уточнять.

— У каждого из нас был шанс. И каждый из нас этот шанс упустил. И я, и ты, и Конс, и твой отец… мне казалось, что на Земле ей будет лучше. Что люди подходят ей больше, чем аппиры.

— А заодно ты хотел ее использовать.

— Хотел. Не спорю. Хотя и сильно сомневался, что хоть что-то у меня получится. До того момента, пока не встретился с тобой в кафе. Ты мне понравился. Да и Хогер запустил транслятор. Я подумал, что если вы любите друг друга, то не все ли равно, где это делать: на Земле или на Наоле? Лишь бы вместе. Я убедил Ла, что если ты любишь ее, то легко простишь ей этот вынужденный шаг. Но ты не простил. Не простил даже того, что она не сделала. И теперь она утверждает, что я ее обманул! — Леций посмотрел более чем выразительно, — да ты бы и не узнал никогда, что там произошло на самом деле, если б ей не взбрело в голову стащить тебя с кровати и все тебе рассказать! Ты окатил ее презрением и устроил ей допрос. Об этом мы с ней, конечно, не договаривались… впрочем, как и о том, что она сбежит от меня. Это похоже на самоубийство. Она в полном отчаянии. Ничего, я ее все равно найду, не волнуйся.

— Я сам ее найду, — сказал Ольгерд, — если б я знал немного побольше, я не был бы таким ослом.

— Насколько я ее знаю, — покачал белокурой головой Леций, — она таких промахов не прощает.

56

— Я не знаю, кто это, — пожала лучезарным плечом Маррот, лучезарным потому, что оно было обтянуто небесно-голубой с искрами тканью подвижного, как ручей, платья.

На этот раз глаза у нее тоже были голубые, а волосы каштановые. Ольгерд с трудом узнал ее. Она же встретила его приветливо, как старого знакомого. За эллипсоидными окнами по-прежнему горели в ярком бирюзовом небе еще более яркие белые звезды.

— Это было давно, — улыбнулась Маррот, — мало ли кто из эрхов посещал тогда Наолу. И любой из них мог залюбоваться этой женщиной. Но напрасно она принимает это за любовь. Посуди сам, зачем эрху аппирская женщина, какой бы прекрасной она ни была?

— Это уж точно, — усмехнулся Ольгерд.

— И зачем она тебе? Ты ведь почти что эрх.

— Когда-то ты мне ее обещала.

— Я не обещала, — Маррот покачала каштановой головкой, — я просто спросила, согласишься ли ты нам помогать, если она будет твоей.

— Соглашусь, — сказал Ольгерд, — хотя она никогда моей не будет. Только мне надо сначала спасти аппиров.

— Леций так этого хочет, что, пожалуй, своего добьется.

— Я тоже этого хочу.

— Я тоже, — призналась Маррот.

— В прошлый раз ты была совсем другой, — заметил он.

— Конечно, — кивнула она, — наша внешность зависит от нашего настроения и наших мыслей.

— И цвет платья тоже?

— Все.

Ольгерд посмотрел на себя. Он был все в том же сером комбинезоне, который считался на Наоле рабочей одеждой, и в которой его физическое тело лежало сейчас на кровати в своих покоях, в замке Леция Лакона Индендра.

— Тебе только кажется, что ты так одет, — улыбнулась Маррот, — а на самом деле ты в голубом плаще и алой тунике, ты сам не знаешь, как ты прекрасен, юный строптивый тигренок…

Ольгерд еще не успел подумать, а на нем уже переливалось голубое и алое. Красивая, божественная женщина протянула ему руку.

— Летим со мной, забудь на минуту своих уродцев.

Забыть хоть на минуту этот кошмар действительно хотелось. Он послушно протянул руку хозяйке воздушного замка, и они вылетели в овальное окно.

Звезды приближались и удалялись, скорость была немыслимой, словно вся вселенная превратилась в волчок и бешено завращалась. Они неслись в центр этого волчка. Потом медленно плыли вместе с облаками и качались, как листья на ветру. Это было прекрасно так же, как и окружающий их мир. Но он почему-то вспоминал хмурое небо, холодный дождь, мокрый песок, перепачканные песком мокрые волосы Зелы, ее дрожащие губы, ее горячую плоть. Нет, он не был еще эрхом. Он любил плоть, ему хотелось плоти, нормальной, упругой, теплой, перепачканной, липкой, пахнущей лесным озером, илом и травой, и к тому же принадлежащей одной единственной женщине, которую жалким заморышем он подобрал на брошенной планете.

— Ну, как? — спросила Маррот, наливая ему какой-то розовый напиток в прозрачную чашку с двумя ручками, кажется, она называлась кратер, — тебе понравилось?

— Спасибо, — ответил он с искренней благодарностью, — это лучше любого сна, такая свобода желаний, словно весь мир принадлежит тебе.

— Это и будет твоим всегда, — сказала хозяйка с видом искусительницы, — если ты откажешься от своего плотного тела. Ты будешь настоящим эрхом.

— Не откажусь, — Ольгерд покачал головой, — грехи тянут на землю.

— Не спеши с ответом. Подумай.

— Да что тут думать? У меня куча дел там, внизу. И, прежде всего, надо найти Зелу.

— Эту самую Ла Кси?

— Да. Она сбежала от Леция и, в лучшем случае, попала в лапы к Пастуху. А в худшем — лежит без сил и жизни где-нибудь на городской площади. И самое ужасное, что в этом есть доля и моей вины. Я не поверил ей. Не поверил, что она не может причинить мне зла, и что она не хотела меня обмануть… Кажется, я был для нее последней спасительной соломинкой и обломился как раз посреди течения. Чертовщина какая-то, я ведь действительно ее люблю!

— Ты совсем не знаешь ее, чтобы любить, — недовольно возразила Маррот, ее голубое платье посинело, — ты любишь свою мечту, которую увидел на фреске. Она тоже любит какую-то свою мечту. Что вас связывает? Два ваших ненасытных тела?

— Возможно, — не стал возражать Ольгерд, — вам этого не понять.

— Эта женщина будет как якорь тянуть тебя в плотный мир.

— Плотный мир по-своему прекрасен.

— Ты так считаешь?.. Я уже забыла, каков он, но, по-моему, он ужасен. Сила тяжести, беспомощность мысли! И за все надо платить, за все. Жестокий мир, противоречивый, беспощадный, неповоротливый!

— Знаешь, здесь я как во сне. А там я живу.

— Очень жаль, — многозначительно сказала Маррот.

Он очнулся у себя в спальне, на нем был все тот же серый комбинезон, сила тяжести крепко приковывала тело к кровати, и ни от каких мысленных усилий солнечный луч не хотел прятаться за занавеску и светил прямо в лицо. Маленькая Кеция вздрогнула и загремела подносом, на который собирала мусор.

— Господин так крепко спал, — сказала она, — я думала, что не помешаю.

— Есть какие-нибудь новости о госпоже Ла Кси? — спросил он.

— Нет, — грустно ответила Кеция, — хозяин очень расстроен.

— Я тоже, — признался Ольгерд.

— Ужасно, — кивнула маленькая служанка, — я видела, как она уходила. Мне показалось, что она была не в себе.

— Она что-нибудь сказала уходя?

— Да! — лицо девушки исполнилось важности, — она сказала: «Прощай, Кеция».

— И все?

— Я спросила, куда она уходит. Она сказала: «Какая разница? Кому надо, тот меня найдет». Зачем уходить, чтоб тебя нашли? Я не понимаю… По-моему, она немножко сошла с ума, господин.

57

Они играли в шахматы. Флоренсия на доске, а Конс в уме. Он беспощадно ее обыгрывал.

— Знаешь что, играй-ка ты без ферзя, — сказала она после очередной неудачи.

— Лучше сразу без короля, — засмеялся он.

— Может, почитать тебе что-нибудь?

— По-моему, мы уже все прочли.

— Ты недооцениваешь человечество.

— Что ты. Я его наоборот переоцениваю.

— Так что будем делать? Читать? Или включить тебе какую-нибудь программу?

— Лучше блиц-опрос.

— Хорошо.

— Который час?

— Десять вечера.

— Сколько окон открыто?

— Все.

— Какого цвета обои?

— Голубого с желтыми кубиками и белыми кружочками.

— Какой цвет ты любишь?

— Вишневый. И еще синий, но он мне не идет.

— Какие цветы?

— Хризантемы.

— Какой вид спорта?

— Горные лыжи и плавание.

— Сколько тебе лет?

— Шестьдесят пять. Но это уже нескромно, пациент.

— Разве?

— Подожди, наступит и твоя очередь. Я тебя тоже спрошу…

Конс засмеялся.

— По-моему, все самое секретное ты про меня уже знаешь.

— Спрашивай, — улыбнулась Флоренсия.

— У тебя есть дети?

— Нет.

— А братья-сестры?

— Есть сестра. И племянница.

— У тебя есть мужчина?

— Знаешь что…

— Отвечайте, доктор.

— Хорошо. У меня нет мужчины. На данный момент.

— Почему?

— Мы же договорились, что блиц — это без всяких нудных «почему».

— Извини, забыл.

— Продолжайте, пациент.

— Какое твое любимое блюдо?

— Салат из помидоров с тертым сыром.

— А напиток?

— Кофе.

— Эта гадость?

— Конс, пристрастия не обсуждаются.

— Да-да, разумеется. Твоя любимая передача?

— «Ночные сюрпризы».

— Сколько комнат в твоем доме?

— Кажется, пятнадцать. И четыре кладовки.

— Твоя любимая планета?

— Земля, конечно. На Венере тоже неплохо.

— А любимая звезда?

— Самая красивая — Антарес. В окно мне все лето светит Арктур. А название самое красивое — Фомальгаут. Правда, переводится как «рот рыбы». Ничего красивого. Забавно, правда?

— Кто это? — вдруг спросил Конс.

— Ты о чем? — не поняла она.

— Кто-то прилетел и идет к дому.

— Ну и слух у вас, пациент.

— Доктор, когда у меня будет зрение?

— Завтра.

— Неужели? Мне кажется, я такой радости не переживу.

— Знаешь, по-моему, я тоже.

— Да я и разбил-то всего две вазы и один абажур.

Флоренсия наконец услышала шаги по саду и звонок в дверь. На пороге возник Ричард. Она знала, что случилось, поэтому просто обняла его и поцеловала в небритую щеку.

— Фло, мне нужна твоя помощь, — сказал он, осторожно отстраняя ее от себя.

— Конечно, — сказала она, — все, что хочешь.

— Мне нужно свидетельство, что я абсолютно здоров.

— Что?

— Как бык.

Они так и стояли на пороге. Вид у Ричарда был изможденный, черный свитер болтался на его плечах, как на вешалке.

— Ты же понимаешь, что ни одна комиссия меня в космос не выпустит, — усмехнулся он, — вопрос об экспедиции уже решен. Полчаса назад.

— Ричард, милый, куда тебе лететь? Ты даже на небо посмотреть не можешь! Какая экспедиция?!

— Это уже мои проблемы.

— Ты понимаешь, о чем ты меня просишь? — отчаянно спросила Флоренсия, зная, что ни в чем ему отказать не сможет.

— Мне надо спасать сына, — устало, без выражения сказал Ричард, потому что говорил это, наверно, раз пятьсот за последние три дня, — Фло, я могу угнать звездолет. Но одному мне будет гораздо сложнее.

— Посмотри на себя, — проговорила она с жалостью.

— Ты что, меня таким не видела? — усмехнулся Ричард.

— В том-то и дело, что видела, — вздохнула она.

Они помолчали.

— Прилетай завтра с утра, — наконец сказала она, — надо полностью инсценировать медосмотр, подогнать все данные, сам понимаешь, это не шутки…

— Спасибо, — коротко сказал он и отступил назад, на крыльцо.

— Ты что, даже не зайдешь? — спросила она удивленно.

— Я устал от разговоров, — ответил он, — пока пробивал эту экспедицию, чуть не остался без ног, без языка и без чувства юмора. Извини.

— Я провожу тебя.

Они прошли, сбивая вечернюю росу, по темной садовой дорожке к стоянке. Ричард слегка хромал.

— Что у тебя с ногой? — спросила она чисто профессионально.

— Завтра увидишь, — ответил он.

— Подвернул?

— Сцепился с тигром.

— Вот видишь, — они остановились возле модуля, — а говоришь, растерял чувство юмора.

Вечер был теплый, алый закат медленно таял над ближним лесом.

— Жду тебя завтра в восемь, — напомнила Флоренсия, так и не решившись больше ни о чем его спросить.

Отпускать его вот так не хотелось, но и помочь ему она ничем не могла. Она вернулась домой в скверном настроении. Конс это сразу почувствовал.

— Кто тебя расстроил, Фло?

— Ричард, — сказала она, устало опускаясь в кресло, — он ужасно выглядит.

— Я предупреждал его, что с этой женщиной лучше не связываться.

— Знаешь что! — не выдержала Флоренсия, — ты сам притащился за ней с того света! Так что не говори мне…

Конс не ответил.

Она поняла, что сказала лишнее. Поэтому встала и ушла к себе.

58

Утро выдалось хмурым. Мелкий дождичек накрапывал по подоконнику.

— Кофе ты, как выяснилось, не любишь, — сказала Флоренсия, заваривая чай.

— Когда ты меня распакуешь? — спросил Конс, отыскивая на столе чашку с блюдцем.

— Когда вернусь.

— Вечером?

— Конечно.

— Послушай, я больше не могу. Мне осточертели эти примочки!

— Конс, ты же был терпеливым.

— Но ты сказала: «Завтра». Завтра наступило.

— Сейчас у меня нет на это времени. Пей чай и жди до вечера.

Пациент неожиданно оказался капризней, чем она думала.

— Мне надоело есть в темноте! — заявил он, срывая с лица бинты.

— Конс!

Он опрокинул заварной чайник, и на пол посыпался серпантин бинтов.

Флоренсия ахнула, но тут же взяла себя в руки.

— Сиди спокойно, — сказала она строго, — не дергайся. Я сама.

Она переступила через лужу заварки и быстрыми, точными движениями освободила его лицо и веки от аппликаторов.

— Подожди, не открывай глаза. Свет очень яркий.

На лице его осталось еще несколько синих полос, бритые волосы торчали недельной щетиной, такая же щетина пробивалась на щеках и подбородке, ресниц не было. Конс, щурясь и морщась, медленно открывал глаза. Она догадалась задернуть шторы, чтобы было потемнее.

Так это и было. Она стояла у окна и почувствовала его взгляд всем телом, словно он толкнул ее, словно обдал чем-то горячим. Все сжалось у нее внутри от какого-то животного страха. Она вдруг вспомнила, что ее беспомощный пациент взглядом оплавляет роботов.

— Теперь подтирай лужу, — велела она.

— А где твои слуги?

— Вон в углу стоит зеленый «Блеск». Подкати его и нажми кнопку. Хотя лично я такие мелочи вытираю тряпкой.

Конс долго смотрел на нее в раздумье, потом послушался. Поднял чайник и убрал лужу.

— Хочешь взглянуть на себя в зеркало? — спросила она.

— Считаешь, стоит? — усмехнулся он.

— Ты… — Флоренсия поняла, что волнуется, — ты дико красив, Конс.

Он в задумчивости потрогал небритый подбородок.

— Ты слишком великодушна к своему пациенту, — сказал он.

— Даже чересчур, — попробовала улыбнуться Флоренсия и стала заваривать чай по-новой, — что за капризы, в самом деле? Лечение еще не закончено. Еще целая треть осталась. Может, ты и будешь красавцем, но пока ты полуфабрикат. И будь добр меня слушаться.

— У меня есть смягчающее обстоятельство, — сказал Конс примирительно.

— Какое?

— Я еще никогда в жизни никого не слушался. Я этого не умею.

Она смотрела на него, словно в первый раз видела.

— И не подтирал полов, — добавил Конс, — в моем замке у меня три десятка слуг и пропасть автоматов. Наола вообще напичкана автоматами, их приходятся сотни на одну душу населения.

— Зачем так много? — спросила она рассеянно, совсем не о том думая.

— Если от человечества останется несколько тысяч, у вас будет такая же пропорция, — ответил Конс.

— Тебе яичницу или запеканку?

— Все равно.

— Конфеты будешь?

— Это гадость.

— Тогда на хлопья.

Конс все-таки взглянул на свое отражение в стекле кухонной полки.

— Для лысого кактуса я недостаточно зелен.

Он посмотрел на нее как будто насмешливо, но она поняла, что ему страшно хочется кое-что от нее услышать, потому что он был уязвим, как ребенок, несмотря на всю свою силу.

— Ты красив, — сказала она, — правда-правда, ты и сам это видишь.

Он отвел взгляд, и одна из табуреток свалилась с опаленной ножкой.

— Интересно, при чем тут моя мебель? — спросила Флоренсия с тихим ужасом в груди.

— Извини, — просто сказал Конс и принялся за яичницу.

Флоренсия глотнула чаю, взглянула на часы и увидела, что уже без пяти восемь. Она вскочила, потому что в институте ее уже наверняка ждал Ричард.

— Ну вот, — сказала она отчаянно, — предупреждала же, что у меня нет времени!

— Что случилось?

— Что? Да ничего. Просто я опоздала на работу, вот и все.

Она торопливо взяла со стола пульт от модуля. Конс отложил вилку и поднялся.

— Иди сюда, — сказал он.

— Что?

— Обними меня.

— Конс!

— Обними, не бойся, — повторил он настойчиво.

Кажется, она догадалась, в чем дело, и осторожно положила ему руки на плечи. На нем была мягкая фланелевая рубашка в клеточку, домашняя, уютная. Из-под нее торчали бинты.

— Закрой глаза.

Он прижал ее к себе так крепко, что она задохнулась. От него пахло лекарствами. Флоренсия покорно зажмурилась. Она испытала мгновенное чувство падения, а потом холод и немного тошноты. Конс ослабил объятья. Они стояли в ее кабинете на двенадцатом этаже медицинского корпуса. Немного потрясенная, она смотрела на него снизу вверх.

— Все в порядке? — спросил он, — голова не кружится?

— И что дальше? — сказала она, приходя в чувство, — где моя сумка? Где мои туфли? И на чем я теперь вернусь домой?

— Я заберу тебя, — сказал он спокойно.

— Тебе что, это так просто?

Он не ответил. Флоренсия поняла, что они уже слишком долго и уже без всякого повода стоят обнявшись.

— У меня пациенты в коридоре, — сказала она строго.

Конс разжал руки, отступил на шаг и молча исчез, как будто его и не было. Впечатлений на это утро было достаточно. Она подошла к раковине и протерла холодной водой пылающие щеки.

59

Домой ее подвез Антонио Росси. Флоренсия распрощалась с ним на стоянке. Пока она подходила к дому, откуда-то снова появилось волнение. И причиной этому был Конс. Она и сама не понимала: то ли она его так боится, то ли он ей нравится. То ли и то и другое вместе.

Конс был гладко выбрит. В белой рубашке. Его дикие черные глаза горели, как у дьявола. Две синие полосы по щекам его почти не портили, лицо было аскетичным, бледным и немного хищным.

— Почему ты мне не позвонила? — спросил он, как ей показалось, разочарованно, — я бы тебя забрал.

— Меня подвез Антонио, — холодно ответила она.

— Понятно.

— Как у тебя дела?

— Прекрасно. Наслаждаюсь зрением. Смотрю на мир и прихожу к выводу, что Создатель — большой эстет.

— Видишь, как полезно иногда посидеть в темноте.

Она умылась и прошла на кухню. Там стоял салат из помидоров с тертым сыром.

— Другие пункты блиц-опроса ты тоже учел? — спросила она, не зная, что ей делать: радоваться или бояться дальше.

— Куда уж мне, — засмеялся Конс, — все мои силы ушли на это. Тебе чай заварить, или кофе?

— Нет уж, на этот раз непременно кофе.

— Как там Ричард?

— Ричард в порядке. Только ума не приложу, где он откопал тигра, или такую огромную собаку, которая прокусила ему ногу.

— Он собирается на Наолу?

— Собирается. Срочно формирует экипаж. Ты не хочешь с ними?

Конс посмотрел и снисходительно улыбнулся.

— Мне звездолет не нужен.

Это ее и потрясло когда-то. И она никак не думала, что ей придется с этим монстром познакомиться! И он даже тер для нее сыр… правда, любил все равно свою Ла Кси. Флоренсия продолжила деловой разговор.

— Ты мог бы помочь им на Наоле отыскать Ольгерда.

— Я уже сказал ему, чтоб искал у Леция, — глаза Конса нехорошо сверкнули, — да ты не волнуйся, — добавил он, отвернувшись, — когда они долетят, я буду уже там. С Лецием мне и самому надо разобраться. Долечивай меня скорее, Фло.

— Я же предупреждала, что я не волшебник, — напомнила она.

— Знаю. Только душа горит! — вырвалось у него.

Кофе он заварил скверно. Хотя, наверно, старался. Новая кофеварка была ничем не лучше старой, которую он разбил. Не любила Конса земная техника…

— Боже ты мой, — проговорила Флоренсия отчаянно, — вам всем нужна эта женщина… Из-за нее вы все метаетесь по галактике, как очумелые: ты, Ольгерд, Леций, Ричард… Ему кажется, что он летит спасать сына. Неправда! Он летит за ней… И ты торопишься вовсе не к Лецию. Ты тоже торопишься к ней. Интересно только, кому из вас она достанется?

— Она моя, — уверенно и хмуро сказал Конс, — тут и думать нечего. Здесь, на Земле, я еще мог сомневаться. Но там, на Наоле, она принадлежит мне.

— Тошно слушать, — заявила Флоренсия, — лучше оставим эту тему.

— Нет, ты послушай, — с вызовом продолжил Конс, — раз сама начала. Послушай, Фло! Я купил ее у Тостры за немыслимую цену. Речь не о деньгах. Мы расплачиваемся своей жизнью. Так вот, считай, что половину жизни он из меня вытянул. За эту куклу с мягким телом и пустыми глазами. Почему этого не сделал светлейший Леций, я не знаю. Это сделал я. И поэтому она моя.

— И тебя не смущает, что она тебя не любит? — спросила Флоренсия осторожно, ей показалось, что пациент не на шутку распалился и скоро взглядом будет плавить чашки.

— А кого она вообще любит? — усмехнулся Конс, — Ричарда? От которого эта дрянь сбежала, да еще прихватила его сына? Или Ольгерда, которого переправила как посылку с прекрасной Земли на кошмарную Наолу?

— Возможно, есть кто-то еще?

— В таком случае, где он был, этот кто-то, когда Тостра полчаса высасывал из меня энергию?

— Это… очень страшно?

— Это не только тошно. Это чертовски унизительно. И никакой гарантии, что ты уйдешь от него живым.

— А сам Тостра тоже ее купил?

— Да, у Би Эра. Но Синор Тостра сам не расплачивается, у него полно доноров.

— Боже, какой кошмар.

— На Земле, конечно, лучше.

— На Земле тоже было несладко. Мы все это проходили.

— Уверяю тебя, Фло: такого вы еще не проходили. Напрасно вы вообще суетесь на Наолу.

— Почему ты так в этом уверен?

— Вы не умеете отказывать. А там это придется делать на каждом шагу. Жалость там опасна для жизни… Ладно, давай не будем об этом говорить. Тебе это неприятно, мне тоже.

Совершенно чуждое существо сидело напротив. И совершенно непонятное. Жалкое и грозное. Послушное и норовистое. Благородное и жестокое. Просвещенное и дикое. Красивое и уродливое одновременно. Флоренсия совершенно не знала, как к нему относиться. Ее опыт в этом случае ничем не мог ей помочь. Легче всего было оставаться просто врачом.

— Хорошо, — сказала она, сделав заключительный глоток и отставляя чашку, — не будем терять времени. Идем на последнюю перевязку.

Конс стоял смирно, терпеливо перенося эту достаточно неприятную и болезненную процедуру.

— Ричард говорил, что у тебя нервы патологоанатома, — усмехнулся он.

— Когда надо — да, — ответила Флоренсия, — терпите, пациент.

Аппликаторы отрывались с трудом.

— Быстрей нельзя? — спросил Конс, морщась.

— Тебе будет больно.

— Да рви ты их к чертовой бабушке, кажется, так вы выражаетесь?

— Что это за безответственные выступления?

— Мне просто жаль твоих усилий. Ты так стараешься, словно я младенец. Ты со всеми пациентами так обращаешься?

— Не воображай, что ты какой-то особенный.

— Ну, вообще-то, кое в чем, — засмеялся Конс.

— Если ты имеешь в виду свое мужское достоинство, — невозмутимо проговорила Флоренсия, — то у марагов их вообще два.

— А у меня одно, и с ним прошу поосторожнее.

— Жить будешь, — засмеялась она в ответ, — любить не сможешь.

— Ладно, чего уж там… — вздохнул Конс, — зато я научился резать помидоры и тереть сыр.

— Послушай, — сказала она потом, оценивая плоды своих усилий, — ты уже вполне прилично выглядишь. Можешь даже прогуляться: никто в обморок не упадет. Только кепку надень.

— Я могу и чалму, — пожал он плечом.

Она купила ему все, что нужно. В субботу с утра Конс стоял в кепке, надвинутой на забинтованный лоб, в летнем спортивном костюме и с косынкой на шее.

— Вполне годен к употреблению, — пошутила Флоренсия, — не забудь вернуться в ужину.

— Я думал, что мы вернемся вместе, — заявил он.

— Как? Ты хочешь и меня прихватить?

— Разве у тебя не выходной?

— Я живу без выходных.

— Подождут твои лисвисы и эти, как их там, мараги, кажется?

Она посмотрела и подумала: «Действительно, подождут». И улыбнулась.

— Ладно, черт с ними.

— Куда ты хочешь? — спросил Конс.

— В Трир, — ответила она, — прогуляемся по набережной?

— В Трир, так в Трир.

Уже представляя, что это такое, Флоренсия доверчиво обняла его и зажмурилась. Его тело напряглось, как будто окаменело, все-таки усилие для таких скачков требовалось немалое. Наступила внезапная невесомость, в которой не было ничего: ни света, ни времени, ни пространства, только два плотно прижатых друг к другу тела. Потом был холод и яркий солнечный свет в лицо. Они стояли на набережной возле ларьков с мороженым и сладостями. Вокруг медленно перемещались расплавленные солнцем парочки, носились дети и собаки. Город отдыхал и веселился.

День получился великолепный. Сначала они гуляли по набережной, объедаясь мороженым, потом катались на катере, потом побывали во стольких местах, что ей и не снилось посетить за один день: и в хвойном бору, и на смотровой вышке, и в музее восковых фигур, и на васильковом поле, и на ступеньках королевского дворца… Голова шла кругом, и было ощущение полной свободы, всемогущества и глупого счастья.

— Удивительное чувство, — сказал Конс, — идешь — и никто тебя не боится! Даже дети.

Он тоже был глупо счастлив.

— То ли еще будет, — улыбнулась Флоренсия, — скоро женщины не дадут тебе прохода. Ты еще прибежишь ко мне жаловаться: «Доктор, сделайте, как было!»

— Ну, уж нет, — засмеялся Конс.

Она очистила банан и протянула ему.

— Когда-то ты меня кормила, — заметил он.

— Вот так? — она дала ему откусить.

Так они и шли по людной улице, жуя один банан, греясь в лучах заката и беспричинно смеясь.

60

— Ты прятала этого типа у себя и ничего мне не сказала? — Росси возмущенно мерил шагами свой кабинет, — ты бы еще атомную бомбу припрятала! Ну, знаешь, Фло, от тебя я такого не ожидал!

— Этот тип собирается нам помочь и даже согласен ускоренно обучить весь экипаж аппирскому языку. Если бы не это, ты бы никогда не узнал о его существовании! — возмутилась в ответ Флоренсия.

— Ладно, — цыкнул с досадой Антонио, — ты глупая женщина, ничего не знаешь… Но Ричард! Он же видел, что это за тип, и прекрасно знал, что он из себя представляет. Как он мог так рисковать тобой! Пускать этого урода в дом к одинокой женщине да еще без охраны! Детский сад какой-то!

— У меня работа такая, — строго сказала Флоренсия, — приходится и рисковать иногда.

— И у меня работа такая, — рявкнул Антонио, — защищать вас всех!

— Меня защищать не нужно.

— Смотри, — зло сказал он, сажая ее к экрану, — смотри-смотри…

Она увидела появление Конса в доме Ричарда. Лучше было этого не видеть. Злое и надменное существо с жутким синим лицом грубо и презрительно разговаривало с перепуганной Зелой, потом пришло в ярость, разорвало на ней платье, растоптало ее украшения, отшвырнуло ее к стене… потом была убитая собака и уничтоженный робот… на Флоренсию повеяло какой-то первобытной дикостью. Она с отвращением отвернулась.

— Это всё?

— Тебе мало?

— Что ты хочешь, Росси? Чтобы я его выгнала из дома? Он и сам скоро уйдет.

— Чтобы ты поняла, что нельзя ничего от меня скрывать.

— Ты не Господь Бог.

— Но я его заместитель.

— А я верю Ричарду, — сказала она.

— Для твоего Ричарда вообще не существует никаких правил! Похоже, что и для тебя тоже.

— Прекрати разговаривать со мной в таком тоне, — не выдержала она.

— А как я должен с тобой разговаривать, если ты ведешь себя как глупая девчонка? Может, ты считаешь, что приручила дикого льва? Милая моя! Это же просто генетически невозможно! Ты можешь отбелить его лицо, но его пещерное нутро не переделать никогда.

— Успокойся. Пока я его лечу, ничего он со мной не сделает.

— Пока. А когда ты его вылечишь, он возьмет и утащит тебя в свой замок. И мы ничего не сможем сделать, мы просто не успеем ничего предпринять. Такой вариант тебе в голову не приходил?

— Я думаю, — усмехнулась Флоренсия, — что его интересует только Зела. Ты мне надоел, Антонио. Я пошла.

Увиденное мучило ее весь день. В ее голове упорно не хотели совмещаться Конс, которого она знала, и тот, которого показал ей разъяренный Росси. Но это было одно и то же существо. В нем действительно было что-то дикое и пещерное, его сила была чудовищна и опасна, а выходить из себя он умел. Прирученный лев, который может в любую минуту откусить тебе голову!

А если… — ей вдруг стало жутко — если это существо влюбится в нее? Или просто ее захочет? В конце концов, он мужчина, а она женщина. От него же потом не отделаешься! Она-то знает, как преследует он своих женщин…

Как назло, пациенты в этот день попадались трудные и капризные. Домой она вернулась поздно, совершенно опустошенная и разочарованная. Посмотрела на Конса, вспомнила почему-то субботнюю прогулку, потом его искаженное лицо. Стало больно.

Они о чем-то переговаривались, но это не имело смысла. Флоренсия надолго закрылась в ванной, чувствуя, что ей совсем не хочется оттуда выходить, потому что уже сейчас надо было решить что-то важное для себя. Решить, а потом выйти.

Лицо ее было немолодым. И некрасивым. Узкое, с близко посаженными глазами. Тщательный макияж делал его интересным и своеобразным, но умытое, со всеми следами дневной усталости, оно было просто жалким. Худенькое тело с неразвитой грудью тоже вряд ли могло кого-то соблазнить. Ей шли облегающие строгие платья, но раздеваться на пляже она не любила.

Интересно, кто пустил слух, что она идеальная женщина? Идеальная. Но не женщина, а существо среднего рода. С ней хорошо дружить, ее привыкли уважать, она и сама себя уважает, она вообще молодец… Так и надо себя держать. Она умна. Она сильна. Она ни от кого не зависит. Ей ничего ни от кого не нужно. И она никого не боится.

Конс сидел в гостиной за компьютером и диктовал ему словарь. На нем был красный свитер и все та же кепка.

— Фло, — сказал он, не оборачиваясь, — что случилось? Кто тебя обидел?

— Успокойся, — ответила она ровным голосом, — никто меня не обидел. Просто пациенты были капризные.

— Ты устала?

— Безумно.

Конс продолжил свои занятия. Она бродила по дому как тень, не находя себе места. Все валилось из рук и все раздражало. Вдобавок разболелась голова, и закололо сердце. Нужно было срочно принять бодрый вид и поинтересоваться, как себя чувствует пациент, но сил на это не было.

— Будешь ужинать?

Конс нашел ее в маленькой гостиной у окна. Флоренсия вздрогнула, словно ее застали за недозволенным занятием, и обернулась.

— Что?

— Что с тобой, Фло? — спросил он серьезно.

— Так, — слабо усмехнулась она, — накопилось…

— Иди сюда.

Он шагнул к ней и резко прижал ее к себе. Флоренсия хотела вырваться, но в ту же секунду ей стало легче. По ее ослабленному телу разливалось тепло, в голове прояснилось, куда-то отступила тошнота и боль, и даже на сердце стало легче. Крепкие руки Конса уверенно обнимали ее, его теплые ладони лежали на ее спине, и ей казалось, что она вся умещалась в этих ладонях.

Наверно, он делал сейчас то, что делал тысячу раз — отдавал слабому свою энергию. Он привык к этому, он лучше в этом разбирался. И на этот раз — он ее лечил. Флоренсия почувствовала какое-то странное расслабление, как будто огромный груз свалился с плеч, ей показалось даже, что она сейчас расплачется.

— Ну что? Тебе лучше? — спросил он.

Она не ответила, только прижалась к нему еще крепче. Он ответил тем же.

— Твои пациенты тебя опустошают.

— Наверно…

Она бы никогда не призналась ему, что видела сегодня утром в кабинете Росси. А может, и не видела? Может, и не было ничего? Конечно, не было! И нет. И не будет. Время же остановилось! Просто стоят, обнявшись, два существа. Даже не мужчина и женщина, и даже не два человека. Просто два существа, которые нужны друг другу. И она так себе, не красавица, и он так забинтован, что ему лучше не вспоминать о своей принадлежности к мужскому полу. Но зачем-то же он прижимает ее к себе и не хочет отпускать, и зачем-то гладит ее волосы и прикасается к ним щекой. И ей почему-то тоже совершенно не хочется, чтобы все это закончилось.

— Что у нас на ужин? — спросила она, глядя на него снизу вверх.

— Спагетти, — ответил Конс и улыбнулся, — с тертым сыром.

Флоренсия чувствовала себя маленькой девочкой, которую утешили. По привычке ей хотелось напомнить ему, кто тут доктор, а кто пациент, но ей было так хорошо…

— А после ужина? — спросила она послушно.

— После? — Конс сверкнул своими жутким глазами и погрузил пальцы в ее распущенные волосы, — я буду целовать тебя, — сказал он с тихой страстью и бесконечной нежностью. — Всю. Без конца. До утра.

Кажется, уже этих слов ей хватило, чтобы задохнуться от волнения.

— Всю, — повторил он нежно, — лицо, волосы, плечи, руки, локти, ладони, твои осторожные пальчики…

Свои слова он сопровождал действием. Они оба слегка дрожали. Она чувствовала, что так и должно быть, что все правильно: это ее дом, ее постель, ее тело и ее желание. Но одновременно ощущала себя любовницей дьявола.

В спальне горел верхний свет, она и не заметила, как они там очутились. Конс посмотрел на люстру, и лампочки полопались. Стало сумрачно.

— Ты неисправим, — вздохнула Флоренсия.

— Просто у меня заняты руки, — сказал он, улыбаясь, — мой взъерошенный воробушек дрожит от холода. Не бойся, я тебя согрею. Не бойся ничего.

Он действительно излучал тепло как полуденное солнце. Флоренсия чувствовала не страх, а наоборот, полную защищенность. Полное с ним единение. Она закрыла глаза и снова растворилась в бесконечном поцелуе.

Ужин стыл. Сумерки сгущались. Конс, как и обещал, целовал ее непрерывно, обдавая ее своей горячей энергией и просто обезоруживая своей нежностью. Она позволила ему довести себя до полного экстаза и на этой волне восторга и благодарности ответила ему тем же, даже не сожалея, что обычная близость для них невозможна. Так было острее. И как будто понарошку. Как будто они еще не любовники, а только решаются на это.

В темноте, совершенно довольные и расслабленные, они смотрели друг на друга.

— Блиц-опрос, — улыбнулась Флоренсия.

— Ну-ну, — кивнул Конс.

— Сколько у тебя было наложниц?

— Не помню, — усмехнулся он.

— Так много, что уже не помнишь?

— Я помню только тебя.

— Я не наложница.

— Я знаю.

Он перестал улыбаться. Флоренсия решила сменить скользкую тему, тем более что уже услышала то, что хотела.

— А сколько у тебя в замке комнат?

— Двести или триста… не считал никогда.

— А сколько этажей?

— В главном корпусе пять.

— А сколько слуг?

— Было три десятка. Теперь, наверно, никого.

— Как это?

— Меня нет уже целый месяц, — сказал Конс хмуро, — кто еще не умер, разбежались по другим хозяевам. Только кому они нужны…

— Они что, не могут без тебя?

— В том-то и дело.

— И ты бросил их всех?

— Фло, зачем ты об этом?

Она вздохнула. Эти вопросы действительно не имели смысла. Она знала, с кем связалась. Знала, что с ним не может быть легкости, не может быть никакого понимания и никакого продолжения. Согрели друг друга, насладились друг другом, и хватит. Разве это было плохо? Разве это было зря? Нет, все было прекрасно.

— Ты должен быть там, — сказала она.

— Конечно, — ответил он.

Ей показалось, что здесь, в тихой уютной спальне, самым будничным тоном они подписали своей зарождающейся любви смертный приговор. Как два взрослых, здравомыслящих человека.

— На Земле, конечно, лучше, сказал Конс, — у тебя здесь дом, работа, друзья… Ты здесь на своем месте, Фло. Нелепо было бы забирать тебя отсюда даже в самый роскошный замок.

— Хорошо, что хоть это тебе не надо объяснять, — грустно улыбнулась она.

Он молча привлек ее к себе, уткнувшись губами в спутанные волосы.

61

Тропинка вдоль берега была посыпана сосновыми иголками и поросла черничником, справа, сквозь стволы виднелась водная гладь с летящими по ней парусами.

— Знаешь, я даже рада, что ты с нами не летишь, — сказала Ингерда, — мне и на Земле-то с тобой трудно, а в космосе и подавно.

— Твой отец безумец, — сухо заметил Ясон, — я бы на его месте вообще не брал женщин в это прокаженное место. Тем более родную дочь. Он потерял жену. Он потерял сына. Неужели ему мало?

— Ты рационален до тошноты, — фыркнула Ингерда.

— А ты все порхаешь, как бабочка, — ответил он.

Она не знала, что их связывает. Любовь? Вряд ли. Она совсем не любила его, только по-прежнему хотела ему и всем остальным что-то доказать.

— Неправда. Я не такой уж плохой бортинженер. И десантные навыки у меня есть. И опыт кое-какой.

— Брось. Ты всегда летала то с отцом, то с братом. На льготных условиях. Чисто ради украшения.

— Ты все время хочешь меня оскорбить. Я не понимаю, за что.

— Мне просто не нравится вся эта затея с экспедицией. Дело же не в Ольгерде. Мы втянемся в такую волокиту по спасению этих аппиров, что самим тошно станет. Мы же добрые!

— Ты как будто переживаешь за все человечество? — усмехнулась Ингерда, — она присела к черничнику и сорвала горсть ягод, они были теплые и сладкие.

— Я говорю очевидные вещи, — сказал Ясон, — впрочем, ничего уже не исправишь. Человечество будет вытаскивать горстку этих мутантов из того дерьма, в которое они сами себя загнали. Мы были обречены на это в тот момент, когда подобрали в храме эту женщину. Даже раньше. Когда твоему брату взбрело в голову поменять маршрут. И теперь не только его корабль, но и все человечество выбивается из графика.

— Подумаешь, — пожала плечом Ингерда.

Ясон посмотрел на нее, словно споткнулся на бегу, и только покачал головой.

— Сказать тебе что-нибудь по-аппирски? — спросила она.

— Нет уж, уволь.

— Ничего-то тебя не интересует… А Конс говорит, что у меня хорошо получается.

«Удивительная женщина тетя Флора», — подумала Ингерда, — «ей удалось приручить такое чудовище, как этот Конс! А я не могу справиться даже с Ясоном, с нормальным угрюмым земным мужиком!»

— Я не хочу, чтобы ты куда-то улетала, — заявил вдруг Ясон.

— Это несерьезно, — попыталась она отшутиться.

— Это серьезно, — сказал он, — я хочу, чтобы ты осталась и вышла за меня замуж.

— Пойми, — она щурилась от солнца, — я никогда не выйду за тебя замуж. Ты никогда не изменишь меня, а я тебя. Нам хорошо только в постели, когда мы оба молчим.

— Я люблю тебя, — хмуро сказал он.

— Наверно, — вздохнула Ингерда, — только как-то безрадостно. Ты все время хочешь подрезать мне крылья, чтоб я никуда не улетела. И, наверно, ты по-своему прав…

У нее была какая-то непонятная привязанность к этому человеку. Ей было с ним тяжело, но его отсутствия она вообще не выносила. И все ждала, что рухнет какая-то стена, растает лед, прогремит гром небесный, и они увидят дорогу друг к другу и заговорят на одном языке.

Тропинка кончилась. Они вышли на стоянку модулей, ослепительно сверкающих на солнце.

— Ты хоть проводить меня прилетишь? — спросила она печально.

— Не знаю, — сказал он.

Он не прилетел. Весь экипаж отлетал через три дня в семь утра экспрессом «Земля-Плутон». Вокруг Харона крутились в ожидании корабли дальнего следования. В том числе и их «Азор-9». Состояние было взволнованное и неопределенное, как всегда перед полетом: суета Космопорта, сумки, рюкзаки, переклички, шуточки, прощальные слезы… Ей прощаться было не с кем. Подругам она позвонила. Ясон не прилетел.

Утро было хмурым. По огромному прозрачному куполу Космопорта накрапывал дождь. Отцу было не до нее, он что-то утрясал с таможней, как будто не видно было, что они люди, а не лисвисы. Потом говорил с Консом, бледным демоническим красавцем в черном плаще. Конс согласно кивал. Кто бы мог подумать, что он такой покладистый…

— Не плачь, детка, — сказала тетя Флора, — все уладится.

— Разве я плачу?

— Разве нет?

— Фло, я, кажется, начинаю ненавидеть мужчин.

— Это бывает, — улыбнулась Флоренсия, — потом проходит.

— Он даже не хочет меня проводить!

— Значит, он тебя встретит.

— Это будет нескоро, — вздохнула Ингерда.

— Знаешь, детка, — заметила тетя Флора, глядя на нее с жалостью, — жизнь, конечно, прекрасна. Но иногда надо уметь отказываться даже от самых безумных своих желаний. На самом деле это довольно просто — взять и отказаться. Когда ты поймешь это — ты повзрослеешь.

— Мне недолго осталось, — заверила ее Ингерда.

Объявили посадку. Отец вспомнил о ней, подхватил свой рюкзак и ее сумку. Свободной рукой обнял ее за плечи.

— Нам пора, — сказал он, — Оорлы отлетают.

— Как твоя нога? — спросила напоследок тетя Флора.

— Была бы голова, — отшутился он, — и командный голос.

— Ну, этого тебе не занимать.

— Прощай, Фло. Не обижай Рекса.

Звездолетчики всегда говорили остающимся «прощай». Потому что каждый из них знал, что может назад и не вернуться. Их ждал безмолвный океан космоса и узкие отсеки корабля. Прохладный лес и сладкий черничник в который раз оставались на Земле.

62

— Я был у Юндра, — устало сказал Леций, появляясь в кабинете, — кажется, и там ее нет.

— Так искать бесполезно, — отозвался Ольгерд, он упорно изучал схемы коммуникаций планеты.

— Я бы сказал даже вредно.

— Что это они там с тобой сделали?

— Мелехем Юндр такой хлебосольный, что живым от него не уйти. А тем более трезвым. К тому же он порядком потянул из меня за свое гостеприимство.

— Сядь, — Ольгерд подкатил к нему кресло, — воды налить?

— Бассейн, — усмехнулся Леций, он снял парик с совершенно лысой головы и обмахнулся им как веером.

Ольгерд заметил, что очень многие аппиры были лысыми, даже женщины. Он уже к этому привык. Аппиры ему нравились уже тем, что все были умны и немыслимо напичканы информацией. Любой дохлый старикашка или чахлый подросток с грушевидной головой могли выпалить без запинки любую дату их долгой истории или спектральный класс любой звезды.

Леций сидел с закрытыми глазами, на лбу была испарина.

— Ты меня сегодня заменишь?

— Конечно, — сказал Ольгерд, — не беспокойся.

— Их все больше. Бегут от Би Эра. Бегут от Конса. Сегодня еще трое приплелись.

— Ничего, продержимся.

Час спустя Ольгерд вошел в голубой зал, где уже собрались все слуги. Они лежали на полу, на разбросанных по ковру подушках. Его встретили радостными возгласами, как хозяина. Ольгерд сел в кресло на возвышении и сделал несколько вздохов. Новичков он заметил не сразу. Они сидели, привалившись к стене: старик с бородавчатой кожей, крепкий плечистый парень совершенно без шеи и довольно красивая бледная женщина с алыми губами. Эти аппиры видели его впервые, но на удивление у них не было сил. К тому же кто-то им наверняка уже сказал, что Ольгерд — эрх.

Эрхов аппиры уважали, хотя никто их никогда не видел. Разве что единицы. Зато по вымирающей планете ходило бесчисленное число легенд и разных слухов о том, как внезапно появлялся божественный эрх и спасал несчастного аппира или влюблялся в аппирскую девушку. Маленькая Кеция не уставала пересказывать ему такие случаи, упорно распространяя по замку слухи, что Ольгерд тоже эрх.

Он попытался выудить из нее историю про Ла Кси и эрха, который так потряс ее воображение, но Кеция сказала, что никогда такой истории не слышала. А если бы какой-то эрх увидел прекрасную госпожу Ла Кси, то любил бы ее вечно.

Обессиленные слуги преданно ждали. Ольгерд напрягся и представил, как раскрывается бронированный шар его защитного поля. Постепенно, как купол обсерватории. И он становится беззащитен. Аппиры отсасывают из него мощно, ощущение не из приятных: мгновенная тошнота, даже боль, вывернутость наизнанку. Начинает ныть все, даже уши, волосы встают дыбом, зубы невольно скрипят. Тут главное — вовремя остановиться, не упустить тот момент, когда еще есть воля закрыться. Это сложно, приходиться бороться с потоком, с водопадом устремленной в зал энергии, приходится не замечать стонов и воплей тех, кому не хватило. Потом минут десять в глазах темно и совершенно безразлично, кто ползает у тебя в ногах, восхваляет он тебя или жалобно стонет.

Из голубого зала он прошел в розовый. Там его ждал наполненный бассейн с душистой пеной и подушками в изголовье. Ольгерд разделся на ходу и погрузился в теплую воду.

— Погаси свет, — велел он слуге в желтом халате, даже мягкое розовое освещение раздражало.

Слуга аккуратно сложил его разбросанные по полу вещи и выключил лампу. Наступил наконец долгожданный отдых. От всего, от любых внешних впечатлений. Невесомость, темнота, температура собственного тела… Через минуту ему начало казаться, что так было всегда. Он плавает в теплом бульоне, он прост, как амеба, ему ничего не надо, только поддерживать свое немудреное существование, ему не нужен разум, нет нужды принимать никакие решения, только жмуриться от яркого света… Лес, шуршащая трава, сухие ветки под лапами. Он — дикий зверь, преследующий свою добычу. Она где-то спряталась, но он выследит ее, он взволнован, у него лихорадочно бьется его волчье сердце, но он уверен в себе. Яркие лесные запахи бьют в ноздри, и среди них — возбуждающий запах раненой жертвы… Ветки хрустят под сапогами, сушняк переходит в болото, кривые чахлые березки, кочки с клюквой, почва, мягкая и подвижная как батут, под ногами. Он идет, шатаясь и задыхаясь от волнения. Почему? Потому что ему навстречу идет она. У нее мокрое, грязное платье и перепачканное илом лицо. Она прекрасна. Они бы побежали друг другу навстречу, но болото не пускает. Поэтому они медленно, спотыкаясь, идут, и это было уже миллион раз… Сейчас она оступится и уйдет в тину по пояс. Он закричит и бросится к ней. И успеет. И они обнявшись, извозившись в грязи, будут сидеть на кочке с клюквой…

— Ол, ты живой там?

Леций медленно покачивался в воздухе в своем кресле. В темноте различался его силуэт.

— Далеко у вас тут болото? — спросил Ольгерд, приходя в себя.

— У нас тут много болот, — весело отозвался Леций, — а тебя что, бассейн уже не устраивает?

Ольгерд тоже усмехнулся.

— Что-то захотелось клюквы.

63

Утро уже не в первый раз выдалось пасмурным. Лето кончалось, и ничего тут было не поделать. Флоренсия надела плащ. Конс смотрел, как она затягивает пояс перед зеркалом.

— Конфет Рексу не давай, — сказала она, — им вредно.

— Я и сам их терпеть не могу.

— Без меня аппликаторы не снимай, как в прошлый раз. Я прилечу с работы и все сделаю.

— Ладно, — усмехнулся Конс, — дождусь как-нибудь.

И сверкнул черными демоническими глазами. Она знала, что за этим последует. Ночь безумного неизбежного секса, которую они так долго откладывали. А потом такое же безумное и неизбежное прощание. В этой драме ей участвовать не хотелось.

— Пока!

Она сбежала с крыльца и пошла по мокрой тропинке на стоянку, чувствуя спиной его взгляд. Зачем она ему? Ведь это не любовь. Скорее признательность и благодарность, кстати, вполне ею заслуженная. Это просто очевидное и понятное желание того, чего нельзя. Она не девочка, чтобы обольщаться на этот счет. У него не получилось с Зелой, у нее — с Ричардом. И теперь они должны утешаться друг другом, прекрасно зная, что расстанутся.

День выдался суматошный. Подумать обо всем и привести свои чувства в порядок было некогда. В шесть часов она сняла рабочий халат, причесалась у зеркала, затянула пояс на плаще… и поняла, что не может вернуться домой.

Ей слишком часто это снилось: как она разматывает его, отдирает последние приклейки, от него пахнет лекарствами, он встает под душ и берет ее с собой. Они сплетаются и содрогаются под струями воды… Наверно, так и будет. И после всего этого — прощальный ужин? Или завтрак? Она поняла, что это будет невыносимо, даже для ее нервов патологоанатома.

Темнело. Хрупкая стройная женщина в плаще бродила по набережной. Ее ждали. А она бродила, словно выпав из времени и уже отказавшись от той маленькой подачки, что предложила ей судьба. В серой дымке над горизонтом растворилось малиновое солнце, вода в реке перестала отблескивать и почернела, стало прохладно и совсем безрадостно.

Она думала о себе, о своей жизни, о своих удачах и разочарованиях, о своем немалом женском опыте. Ей всегда хотелось, чтобы любили ее. Она с этим родилась и все ждала своего принца. Он не пришел. Были просто мужчины со своими проблемами. Всем нужна была помощь и утешение. И они безошибочно выбирали Флоренсию Нейл.

Она никогда никому не завидовала. Только один раз. Своей подруге Шейле. Они просматривали их семейный архив: свадьбу, маленьких детей, кадры из отпусков… женщины иногда любят сентиментально покопаться в прошлом. Потом была неуютная планета, напоминающая заброшенную Землю, торчали какие-то ржавые башни, лежали ржавые рельсы, на голой каменистой земле пробивались цветки мать-и-мачехи.

Они шли почему-то очень счастливые, Ричард и Шейла, а сзади еще кучка смеющихся людей. На нем была красная форма капитана, на ней — синий штурманский костюм, две яркие фигурки на фоне серой унылой равнины. Потом Шейла запрыгнула на какую-то бетонную плиту с торчащей арматурой, ее короткие светлые волосы раздувал ветер. Она наклонилась и растрепала волосы и Ричарду. Он взял ее за талию и медленно снял с этой плиты, постепенно сгибая руки, пока ее губы не коснулись его губ. Это было просто красиво и просто странно: на чужой разрушенной планете какие-то счастливые люди со своей любовью. Тот, кто снимал фильм, что-то крикнул им. Они посмотрели на него и рассмеялись.

— У Ричарда очень сильные руки, — заметила тогда Флоренсия.

Шейла беззаботно улыбнулась.

— Конечно.

От воды дул свежий ветер. Флоренсия подняла воротник и присела на скамеечку в кустах. Теперь она поняла, почему эта история про нее. От начала до конца. Это история про женщину, которая смотрит со стороны и тихонько завидует. О женщине, которая любит чужого мужа. Даже не любит, но хотела бы любить. Хотела бы, чтобы было так же, хотя ничто на свете не повторяется. Была одна-единственная Шейла Янс, и никто ее не заменит: ни она, ни Алина, ни красавица Зела.

Интересно, когда Зела могла видеть эти кадры? Может, он и сам ей показал, и даже не понял, что она ждет от него того же. Встает на камень, треплет его волосы, кладет его руки себе на талию… они в точности повторили эту мизансцену, только у моря, на солнечном курорте, и он ничего не понял. Бедная девочка! Как глупо идти по чужим следам. Тем более, когда есть одна форма, без содержания.

Да, это история про нее. Про женщину, которая слишком много хочет и на половину не согласна. И странно, что они с Зелой, казалось бы, две полные противоположности, на самом деле так похожи. Две упрямые идеалистки, которые не любят, в общем-то, никого, только саму любовь, красивую сказку со счастливым концом, которую сами готовы выдумать. Лишь бы только не признаваться себе, что никакой любви у них не было и нет.

Поежившись и заметив, что уже совсем стемнело, Флоренсия пошла на стоянку. Будь что будет! Конс никогда ее не поймет. Слишком чуждое существо, совсем по другим принципам живущее. Да и к тому же мужчина. А когда это мужчина понимал женщину? Она села за руль. Под крыльями проплывали кварталы Трира, поселки, озера, бесконечные зеленые ковры леса. Под крыльями проплывала родная и ненаглядная Лесовия. Она успокоит. Она всегда с тобой. Она твоя, что бы ни случилось.

Флоренсия вошла в пустой дом, включила свет. Рекс ткнулся носом ей в ноги и тоскливо тявкнул.

— Ты один? — спросила она.

Пес, конечно, не ответил. Флоренсия была спокойна. Как зомби. Как взрослая, рассудительная женщина, которая хорошо знает, что ей надо, и как ей лучше. Она медленно обошла свой дом. В каждой комнате стояли цветы. Конс, наверно, оборвал все палисадники в округе. На кухне стоял остывший ужин на двоих. Никто к нему не притронулся, даже Рекс. В утилизаторе лежала куча бинтов и синие обрывки аппликаторов. Ей показалось, что и обрывки ее короткого женского счастья лежат там же.

Обошлось без прощаний. Прекрасный принц вылупился из змеиной кожи и умчался в свою страну, в свой замок, к своей женщине, ради которой отдал полжизни. Может, он и погрустит когда-нибудь о землянке Флоренсии Нейл, с которой так ничего и не вышло…

— Вот и всё, — подумала она, садясь прямо на пол возле утилизатора, — как всё просто.

Рекс подошел и стал слизывать с ее щек непрошеные слезы.

64

За окнами было темно. Пришлось отложить поиски до утра. Ольгерд вытерся, запахнул на себе желтый длинный халат с золотыми львиными мордами и лениво забрался к Лецию на круглое ложе со столиком в центре. На столе дымились чашки с чаем. Леций возлежал в таком же халате и в чалме, намотанной на его лысую голову.

— И часто у тебя бывают такие приступы ясновидения? — спросил хозяин замка, рассеянно глядя в потолок. Розовая лампа тускло освещала его бледное лицо.

— Когда как, — ответил Ольгерд, — сие от меня не зависит.

Говорили они уже по-аппирски. Он иногда запинался, но в целом уже справлялся, даже получал удовольствие.

— Но есть же какие-то провоцирующие факторы?

— Конечно. Стресс.

— Нам твое ясновидение весьма пригодится. Надо будет погонять тебя по стрессовым ситуациям.

— У тебя не заржавеет, — усмехнулся Ольгерд, — жарить меня будешь или ледяной водой обливать?

— Не дам тебе спать трое суток. А там посмотрим.

Леций улыбнулся и протянул руку за чашкой.

— Пей, остывает.

— Спасибо. Я уж подумал, ты меня три дня и кормить-поить не собираешься.

— Ол, нам действительно надо тебя как-то раскрутить. Откуда у тебя информация о будущем?

— Только о ближайшем.

— Какая разница…

Ольгерд прилег вместе с чашкой, успокаиваясь от горячего ароматного напитка.

— У меня же не только ясновидение. Я же тебе рассказывал.

— Да, это интересно. Тебе кажется, что все уже было миллион раз.

— Мне казалось, что мир постоянно повторяется, с какой-нибудь крохотной дельтой, как в итерационном цикле. И последовательно.

— Ну.

— А теперь я думаю, почему последовательно? Параллельно! Миллион, миллиард одинаковых миров, отличающихся друг от друга на крупицу. Зачем? А бог его знает… Я все их вижу насквозь. Знаешь, когда зеркало отражается в зеркале, возникает бесконечность. Вот эту бесконечность я и вижу.

— А будущее?

— Я уже не уверен, что это наше будущее. Просто какой-то из миров выбивается на полшага вперед. Это там я уже нашел ее на болоте. А здесь — еще неизвестно.

— Найдешь, Ол. Лично я искать устал. Теперь твоя очередь.

Они мирно пили свой чай, обсуждая устройство мира, когда посреди темного зала возникло движение, и оттуда потянуло холодком.

— Кто там еще? — Леций лениво потянулся, отставляя свою чашку и делая лампу поярче, — кого еще черт принес? Азол, ты, что ли?

Ольгерд уже знал, что в личные покои даже Прыгунам вторгаться было не принято. Обычно слуга все-таки докладывал.

Посреди зала стояло существо без всяких внешних изъянов, что было весьма странно для аппира. Высокий рост, черные волосы, черные глаза, черный костюм, белая кожа, белый пояс, белый плащ, белые сапоги, белые перчатки. Взгляд его был даже не тяжелым, он был просто невыносимым. Ольгерд быстро защитился, ощетинившись как морской еж.

Леций гостя не узнал.

— Ко мне без доклада не входят, — сказал он недовольно и немного удивленно, — ты кто?

— Твой сосед, — усмехнулся незваный гость, — Миджей Конс. Слыхал о таком?

— Для Конса, — усмехнулся Леций, — ты просто тошнотворно красив.

— Издеваешься, — кивнул гость, — значит, узнал.

— Голос у тебя не изменился, — сказал Леций, — и манеры тоже, — кто бы еще посмел так нагло ко мне вламываться.

— Половина моих слуг перебежала к тебе. Я пришел их забрать.

— Сделай одолжение, — сказал Леций.

Конс подошел к дивану. Смотрелся он величаво и грозно.

— Ла Кси тоже у тебя, — заявил он.

— Ты уверен? — усмехнулся Леций, по-прежнему спокойно развалившись на своем ложе.

— Перестань, — поморщился Конс, — мне прекрасно известна вся эта история. И имей в виду: я заберу у тебя не только Ла Кси. Я заберу и Ольгерда. Не знаю, где ты его прячешь, но я его найду. Для меня замков не существует, Леций Лакон.

— Да-а? И зачем же тебе Ольгерд?

— Ты его выкрал, как последний негодяй. Это человек с Земли, и вряд ли ему тут понравилось.

— Долгое пребывание на прекрасной Земле порядком затуманило твои мозги, — жестко сказал Леций, разом теряя свое благодушие, — с какой стати судьба одного несчастного землянина волнует тебя больше, чем судьба всех аппиров? Или ты думаешь, что, отбелив свою кожу, ты стал человеком? Черт возьми! Никому нет дела до аппиров! Нас всего пятеро. Почему же это нужно только мне одному? Я загибаюсь, Конс! Да! Я не выдерживаю. Потому что их сотни, а я один. Даже твои слуги бегут ко мне. Тебе же на них плевать! Ты прохлаждаешься на Земле!

— Я не претендую на роль вселенского спасителя, — презрительно ответил Конс, — у меня нет таких амбиций.

— Да тебя вообще кроме своего благополучия ничего не волнует, — тут же отозвался Леций.

Ольгерд понял, что присутствует при давнем-давнем споре. Двух гигантов. Двух аппиров с разным мировоззрением, каждый из которых по-своему прав. Двух мужчин, которых разделяла одна женщина. Они не знали путей для примирения, иначе давно бы договорились. Дело могло кончиться плохо.

— Конс, успокойся, — сказал он, на всякий случай приготовившись к обороне, — Ла Кси здесь нет. Она сбежала от нас. Мы и сами ее ищем.

— Что? — гость взглянул на него высокомерно, — это что еще за тип?

— Ольгерд Оорл, — насмешливо пояснил ему Леций.

Сбитый с толку Конс долго разглядывал Ольгерда своими хмурыми черными глазами.

— Ты сын Ричарда?

— Да, это я.

— Тогда какого черта ты распиваешь чаи с этим прохвостом?

— Конс, — сказал Ольгерд решительно, — я тебе благодарен за то, что ты хочешь мне помочь. Но я никому не позволю отзываться о Леции в таком тоне.

— До тебя мне нет дела, — холодно отрезал Конс, — я хотел помочь твоему отцу. Он уже летит сюда. Ему и невдомек, что вы тут отлично спелись.

— Отец? — Ольгерд вскочил, — летит сюда?!

— А ты думал, он будет загорать на пляже?

— Но это же невозможно. У него был шок. Он даже на звезды смотреть не может.

Конс не ответил, он отвернулся и посмотрел на Леция.

— Так где Ла Кси?

— Ла Кси решила проявить самостоятельность, — усмехнулся хозяин замка, — она сбежала от нас в неизвестном направлении.

— Ну и порядки у тебя в логове!

— Какие есть.

— Ты искал ее?

— Ты еще сомневаешься?

— Ладно, я ее из-под земли достану.

— Я уже пытался. Ни у Тостры, ни у Юндра ее нет.

— Что с тебя проку… ты кроме вежливых расспросов и мелких интриг ни на что не способен. Юндра надо трясти как грушу, а Тостру просто раздавить, как клопа. Может, тогда они и признаются.

— Твое хамство уже утомительно, сосед. Или пей с нами чай, или уматывай отсюда в чертову задницу, — не выдержал Леций.

— Мой замок пуст, — сказал Конс хмуро, — мои слуги у тебя, мой старый Марций умер, моя Ла Кси неизвестно где, а мое сердце осталось на Земле. На черта мне твой чай? У тебя что, водки нет?

65

— Чушь, — заявил Конс, — она может метаться от одного хозяина к другому. Но что ей делать на болоте?

Они стояли во дворе возле авиетки, Леций уже сидел за рулем.

— Не спорь с Ольгердом, — сказал он в открытую дверцу, — это мы с тобой топчемся как слепые мамонты. А он видит. Лучше садись.

— Я-то сяду, — усмехнулся Конс, — только как мы будем ее делить?

— Совершенно идиотский вопрос, — сказал Леций, — сначала нужно ее найти.

— Если ты думаешь, что после нашей попойки что-то изменилось, то ты ошибаешься.

— Я оптимист, но не настолько! Садись или отвали от крыла. Мы взлетаем.

Конс уселся на заднее сиденье.

— Что-что, а проблемы создавать она умеет, — рассуждал он вслух, — но, по-моему, на этот раз она перестаралась.

— По-моему, это мы перестарались, — возразил ему Ольгерд.

Белый замок медленно уплывал вниз вместе со всеми своими пристройками, садами и огородами. Лес лежал по обе стороны двумя мантиями без конца и без края. Где-то на горизонте поднимались горы, встречающие тусклый осенний рассвет.

— Ла Кси всегда жила в выдуманном мире, — сказал Конс, — и грязное болото с ее фантазиями никак не вяжется. Или ты что-то путаешь, Оорл, или она сошла с ума.

— Не без твоей помощи, — напомнил ему Ольгерд.

— Что?! Без моей помощи эта неблагодарная дрянь жила бы у Тостры, как в тюрьме. Она попала к нему надежно. Можешь не сомневаться, кроме меня никто бы к Тостре не сунулся, даже твой обожаемый Леций. Потому что это не аппир, а огромная воронка, в которую стекаешь, как кисель. А у меня она жила как принцесса.

— Однако она боялась тебя панически.

— Ей казалось, что она попала в страну своих грез. Ей просто не хотелось возвращаться. Я знал, что рано или поздно она разочаруется. Идиотка… неужели она думала, что я заберу ее насильно!

— Послушай, — предупредил его Ольгерд, — я видел вашу сцену, она писалась на камеры. Не хуже, чем в фильме ужасов.

— Я был разъярен, — охотно согласился Конс, — озвереешь тут, когда хочешь помочь, а тебя представляют как чудовище! Это после того, что я для нее сделал… По-моему, она уже тогда была не в своем уме.

— Конс — субъект горячий, — усмехнулся за рулем Леций, — но забрать ее насильно он не мог. Это ни физически, ни энергетически невозможно.

Лес стал реже и мельче. Они подлетали к полосе болот.

— Садись на этой полянке, — посоветовал Конс, — дальше жижа. Только защитное поле от комаров не забудь.

— Какой же ты жадный, сосед, — засмеялся Леций, — даже крови пожалел!

— Твоей, заморыш, — уточнил Конс, — ты же здесь останешься.

Авиетка медленно опустилась на открытую всем ветрам полянку и увязла во мху. Ольгерд натянул сапоги и кепку, сунул в карман передатчик. Всепланетная сеть у них не работала, только локальные устройства недалекого радиуса.

— Сидите оба, — сказал он, — я сам разберусь.

— Пойдешь ко дну — не забудь нажать кнопку, — усмехнулся Конс, — может, и успеем тебя вытащить.

Было очевидно, что всю эту затею он считает сущим бредом и участвует в ней только из-за своей любви к приключениям и склонности к черному юмору.

— Будь спокоен, начальник, нажму, куда надо, — Ольгерд наглухо запахнул куртку и надвинул кепку на уши.

— Палку возьми, вон смотри, подходящая дубина торчит.

— Это, по-твоему, подходящая? Если только чтоб тебя по спине огреть, тогда, конечно.

Конс засмеялся.

— Вид у тебя, Оорл, как у диверсанта. Смотри, всех лешаков на болоте распугаешь.

— Не передеритесь тут без меня, — ответил Ольгерд.

— Мы дрались еще в утробе, — сказал ему Леций.

— Где?

— Этот негодяй на заднем сиденье — мой младший брат. Ты не знал об этом?

— Даже в кошмарном сне бы не увидел, — признался Ольгерд.

— Ничего подобного, — возмутился Конс, — я старший.

— Младший, — опроверг его Леций, — все Прыгуны родственники, Ол. Би Эр — наш дядя, Ру Нрис — наш племянник, а Азол Кера — троюродный брат по матери. Вот такая семейка мутантов. Не бойся, мы друг друга не убьем.

Они были совершенно разные. Один похож на ангела, другой — скорее на дьявола. Трудно было представить, что два эти существа находились в одной утробе.

— Разбирайтесь сами, — сказал Ольгерд, — кто тут младший, кто тут старший… у меня и без вас голова болит.

Он пошел прямо в чащу низкорослых кустарников, которые норовили непременно зацепиться за куртку и выколоть ему хотя бы один глаз. Он сопротивлялся этой дикости, как мог, пока не вышел на открытое место, залитое тусклым солнечным светом. Редкие деревца покачивались на ветру, шелестя засохшими листьями, под ногами был неустойчивый гамак из пожелтевшей, спутанной травы. Осмотревшись, он двинулся вперед.

Неясная тоска сжимала сердце. То ли пейзаж слишком напоминал земной, то ли грызли воспоминания. Тусклое белое солнце пряталось за облаками как в ячменном киселе, пахло илом и торфом.

— Ол, ты живой? — вякнул передатчик голосом Конса.

— Полет нормальный, — отозвался Ольгерд.

Звенела мошка, чавкала трясина. Сапог соскользнул с поваленного дерева, и Ольгерд одним коленом влетел в торфяную жижу. Брызги украсили и лицо, и кепку.

— Зела! — закричал он, поднимаясь, — Зела, ты где?!

Ему ответила тишина, вязкая как вата. Он шел и кричал снова. Он срывал горло, пока самому не стало смешно. Что происходит? Зачем он здесь пугает лешаков? И что ей делать на болоте?

— Клюквы хоть набрал? — не унимался насмешливый Конс.

— Огурцом закусишь, — ответил ему Ольгерд и отключил передатчик вообще.

Из одного болота он через сухой перешеек попал в другое. Там была такая же безрадостная картина. От тишины и однообразия пейзажей ему казалось, что он сходит с ума.

— Зела! — еще раз рявкнул он.

Вдалеке, в тумане, от чахлых кустов отделилась фигурка в длинном платье и спотыкаясь пошла к нему навстречу. У нее были желтые, как осень, волосы, они горели, как яркие листья кленов, как будто солнце вышло из-за туч и осветило своим золотым блеском хмурые окрестности.

— Ольгерд! — визгнула она, — я здесь!

Чавкая коричневой жижей, они торопливо шли друг другу навстречу, потом уже бежали. Зела провалилась по пояс в трясину, но он успел вовремя.

Ее туфли они вытащить так и не смогли, юбка насквозь пропиталась грязью. Она сидела на кочке, зябко поджимая перепачканные пальчики босых ног, и дрожала мелкой дрожью. Он накинул на нее куртку и взял ее ступни в ладони, чтобы согреть.

— Зела, как ты сюда попала?

— Заблудилась, — сказала она, стуча зубами, — я почему-то ничего не помню. Как ты меня назвал?

— Зела.

— Мое имя Ла Кси.

— На Земле мы звали тебя Зелой. Тебе нравилось.

— На Земле… — повторила она задумчиво, — странно… ничего не помню.

— Меня-то ты хоть помнишь? — спросил он с отчаянием.

— Тебя? Конечно.

— И то хорошо. А Леция?

— Леция? Кажется, помню.

— А Конса?

— Конса? — Ла Кси пожала плечом, — нет. Не знаю никакого Конса.

— Он твой хозяин, Ла Кси.

— Какой еще хозяин? — изумилась она, — ведь это ты меня нашел. Я хочу быть только с тобой, Ольгерд.

«Бедная девочка», — подумал он, — «три дня в этом аду!» Он сел рядом с ней на кочку и обнял ее за плечи.

— Теперь все будет хорошо, детка. Я тебя никому не отдам. На этот раз уж точно. Можешь говорить мне что угодно: что все это неправда, что ты любишь другого…

— Я люблю тебя, Ол.

— Повтори, — попросил он.

— Я люблю тебя, — улыбнулась Ла Кси, вытирая с лица остатки грязных брызг, — я никого кроме тебя не помню, не знаю и знать не хочу. Я все забыла. Кроме тебя.

— А моего отца? — почему-то спросил Ольгерд, — Ричарда?

— У меня никого не было, кроме тебя, — упрямо повторила Ла Кси.

66

Посадочный антиграв опустился в предгорье, в условленной долине. После полутора месяцев в звездолете даже слякотная осень, царившая в этих широтах, казалась прекрасной. На западе поднимались тупоносые бурые горы с черными изломами, трава выстилала долину однотонным желтым ковром. В низине, огибая горбатые камни, тек ручей.

Ингерда была единственной женщиной в десанте. Наверно, проку от нее, в случае чего, было бы мало, отец взял ее как на экскурсию, потому что ни в чем не привык ей отказывать. Она и смотрела по сторонам, как на экскурсии, чувствуя себя абсолютно защищенной.

Огромный Бредфи подал ей руку, когда она спускалась по ступеням, он относился к ней как к занятной куколке, но это почему-то не раздражало. Вот Леман ее действительно не любил. Он был единственным, кто возражал, чтобы взять ее. Отец его выступление проигнорировал.

Все вышли и стояли, с шумом вдыхая холодный влажный воздух, заново привыкая к открытому пространству, приспосабливаясь к чужой планете, ее краскам, ее запахам, ее капризам. Отец взял самых надежных: Бредфи, Лемана и Туки. Они все летали с ним не один раз и понимали друг друга с полуслова. У них даже язык жестов был отработан.

Леман застегнулся на все молнии и развел руками.

— Потерпи, — сказал отец, — если Конс сказал, значит, встретит.

— Может, долина не та? — спросил Туки.

— Потерпи, — повторил Ричард.

Ингерда замечала, что он волнуется. Это почти не было заметно, может, ресницы дрожали чуть чаще, может, лицо его было слишком напряженным, может, дыхание слишком глубоким. В космосе он был совершенно спокоен. Она любовалась им во время дежурства и все время просилась выйти в его смену. Встреча с аппирской планетой неуловимо изменила его.

— Посиди в антиграве, — посоветовал он, — ветер ледяной.

Глаза у него были грустные, как у бездомного пса.

— Па, все будет хорошо, — успокоила его Ингерда, — никуда она от тебя не денется.

— Что? — не понял Ричард.

— Она любит только тебя. Я всегда это знала.

— Нет, девочка, — он усмехнулся, — все было не так.

Антиграв стоял, упираясь в почву четырьмя опорами, пучеглазый, как яичница-глазунья, огромный, белый с желтыми иллюминаторами. Межпланетные расстояния давались ему легко, и сесть он мог на любую поверхность, хоть на воду, хоть в расплавленную магму. Старые антигравы становились насквозь черными и прокопченными. Этот был новый, только-только с монтажной орбиты, поэтому сверкал и лоснился. Из бокового люка Туки выкатил два обычных бескрылых модуля, один полосатый, другой красный.

— Ну что, капитанская дочка, хочешь прокатиться?

— Всем ждать, — ответил за нее Ричард.

— Да мы на пять минут, — начал было препираться второй пилот, — так сказать, обзорный вылет.

— Люк захлопни, — неумолимо сказал капитан, — и трап убери. Все равно уже все вышли.

Туки виновато взглянул на Ингерду, пожал плечом и отправился выполнять свои обязанности.

— Как представлю, — вздохнула Ингерда, — что я не была бы твоей дочерью!

— Ну и что?

— Это было бы ужасно, — засмеялась она.

— Во всяком случае, ты сидела бы сейчас дома, а не болталась по космосу.

Конс появился внезапно. Вдалеке, на пригорке возник его силуэт в развевающемся золотом плаще. Он приветственно взмахнул рукой, растворился в прозрачном воздухе и возник снова, уже совсем рядом. Видеть его здесь, после того как они расстались с ним в Космопорту и полтора месяца просверливали космос, было странно. Рассудок отказывался это принимать как должное.

— С прибытием, — сказал Конс по-аппирски.

Все так же по-аппирски, как он сам их учил, ему ответили.

— У вас все в порядке? — спросил он.

— Да, — ответил Ричард, — что с моим сыном?

— Твой сын в порядке, — великодушно заявил аппир, — занят, правда, по горло, но вполне доволен.

— Где он? — спросил отец, уже заметно волнуясь.

— У Леция. Завтра ты его увидишь. А сейчас летим ко мне, — Конс немного замялся, потом добавил, — я не хочу, чтобы ты явился к Лецию без подготовки.

На своей родной планете он выглядел гораздо уверенней и эффектней, чем на Земле. Ингерда смотрела на него с восхищением и тихим ужасом, как на громовержца.

— Напрасно ты взял с собой дочь, — сказал Конс, взглянув на нее, — она слишком хороша для этой планеты.

— Она со мной, — ответил Ричард.

— Тогда не выпускай ее руки, — посоветовал аппир.

67

Замок стоял на южной стороне гор. Подъездных дорог к нему не было, только узкие серпантинчики тропинок, пролегшие в сухих кустарниках и рыжих мхах. Транспорт на Наоле был исключительно воздушный, а для Прыгунов он вообще не требовался.

Огромное серое здание было словно прилеплено к скале, главный корпус сверкал на закате длинными ромбическими окнами, флигеля и невысокие башенки перекрывались кронами мощных деревьев и утопали в желтой листве. Ровных поверхностей, кроме стоянки, почти не было, сплошные лестницы и ступеньки. Впечатление было двоякое: и гармонии, и грусти. Огромный замок выглядел одиноко, как старая заброшенная хижина.

Потом началось самое страшное: им навстречу из всех дверей, дверок и подворотен вышли слуги Конса. Ингерда содрогнулась, пытаясь выдавить их себя приветливую улыбку. У кого не было носа, у кого зубов, головы были самых разных форм, кожа — от красной до серо-зеленой, волосы у многих не росли вовсе, а у некоторых росли клоками… в общем, как в кошмарном сне.

— Вы хотели видеть аппиров, — сказал Конс, — они перед вами.

— Па, — она вцепилась отцу в рукав, — какой ужас…

Аппиры, как животные в зоопарке, подходили к людям, преданно и с любопытством заглядывая им в глаза. Они вызывали брезгливость и жалость. И дикое желание поскорее от них отделаться.

— Ну что? Достаточно? — усмехнулся Конс, — расступитесь! — скомандовал он, — дайте гостям пройти!

Их ждали. Каждому сразу отвели по просторной комнате. Ингерда запрыгнула на постель и быстро сняла ботинки с уставших ног. В углу горел камин, отбрасывая языки света на каменные стены. От него было жарко. Почувствовав себя героиней какой-то старинной и страшной сказки, она подошла к зеркалу и увидела в нем прекрасную принцессу. Она себе по-прежнему нравилась, у нее было юное свежее личико, ярко-каштановые с рыжиной волосы, спортивная длинноногая фигурка и очень даже неплохой, облегающий ее костюм.

Потом ей вдруг стало стыдно любоваться собой в этой стране нечастных уродов. Это было все равно, что петь песни и плясать на кладбище. А вдруг превратишься в такую же сгорбленную, морщинистую старуху, что стояла там, под аркой, с букетом осенних листьев?!

Конс появился неожиданно. Очевидно, у него не было ни нужды, ни привычки стучать. Ингерда хотела сделать ему замечание, но не посмела.

— Я понял, что ты не переносишь уродов, — сказал он, — не волнуйся, у тебя будет красивая служанка. Не все аппиры безобразны.

— Напрасно ты беспокоился, — смутилась Ингерда, — я бы привыкла.

Он посмотрел, как будто прожег ее насквозь. Она почувствовала себя глупой зажравшейся барышней, которая от скуки пришла на экскурсию в концлагерь.

— Не смотри на меня так, — сказала она, — я же не виновата, что они такие.

— Ты прилетела полюбоваться на наши закаты?

— Зачем ты так? Я же сказала, что привыкну.

— Тебе следовало остаться на корабле.

— Звучит не очень-то гостеприимно.

— У меня нет возможности все время тебя охранять. Даже в своем замке.

— Тогда не делай этого.

— Служанку зовут Адела, — сказал Конс, не отвечая на ее слова, — она сейчас придет и все тебе покажет. Я жду вас всех в гостиной через час.

Адела действительно оказалась красивой девушкой, тонкой, как стебель, бледной, печальной, с алыми, как маки, губами. Она слегка хромала и устало прикрывала черные миндалевидные глаза.

— Что хочет прекрасная госпожа? — спросила она смиренно и равнодушно перечислила, — ванна, душ, массаж, прическа, музыка, благовония…

— Посплетничать, — улыбнулась Ингерда, — присядь-ка, расскажи, что у вас тут происходит?

— Госпожа сама все увидит. Хозяин не делает тайн, раз он пустил вас в свой замок.

— Похоже, он живет отшельником?

— Он знает, сколько слуг ему нужно. Остальных не пускает. Хозяин всему знает меру и цену.

— Вы его любите?

— Конечно.

— И не боитесь?

— Кто как, — сдержанно сказала Адела.

— Скажи, а где сейчас Ла Кси? Она у Конса?

Вопрос Аделе явно не понравился. Она встала, как будто намеренно хотела увеличить расстояние между собой и Ингердой.

— Ла Кси больше не принадлежит Консу, — сказала она немного недовольно.

— Почему? — спросила Ингерда.

Девушка сверкнула черными глазами и неожиданно совсем не кротко заявила:

— Потому что он сошел с ума.

— Как это?

— Так! Он просто взял и подарил ее вашему Ольгерду. Просто так, бесплатно. Теперь все думают, что он испугался!

— Вот как… но это же прекрасно, — попыталась возразить Ингерда.

— Это позор, — жестко заявила возмущенная служанка, — никто и никогда не отдает свое бесплатно. Только трусливый и слабый.

— Послушай… — до Ингерды стало кое-что доходить, — ты так лихо осуждаешь своего хозяина… ты его любовница?

— Я его дочь.

— Поздравляю тебя, — сказала Ингерда, почувствовав себя совсем уж неудобно, — у тебя замечательный отец.

— Наверно, — согласилась Адела, — только женщины превращают его в тряпку.

— Женщинам надо уступать, это нормально.

— Я не хочу об этом говорить, — заявила девушка, — так что госпожа хочет?

— Послушай, перестань называть меня госпожой. Мое имя Ингерда.

— Нет-нет. Я не могу.

— Почему? Ты же дочь хозяина?

— У меня совсем нет энергии. А госпожа излучает. Кто излучает, тот всегда господин.

— Боже, какой бред…

— Госпожа — «белое солнце». Как Леций Лакон.

— Белое солнце?

Ингерда стояла посреди комнаты и вдруг почувствовала, как от нее откатывает прохладная волна, сразу стало как-то холодно и неуютно. У служанки же широко открылись ее усталые глаза, и порозовели щеки.

— Отец запретил мне, — сказала она виновато, — но у госпожи так много энергии, ей ведь ничего не стоит?

— Да-да, конечно… — пробормотала Ингерда.

— Госпожа ничего не скажет Консу?

— Не скажу, не бойся.

Она ничего не сказала Консу. Но когда он увидел их через час в гостиной, то, ни слова не говоря, влепил Аделе пощечину. Та так же молча отвернулась и прихрамывая выбежала за дверь.

— Ты что! — ужаснулась Ингерда.

— Она знает, за что, — хмуро сказал он.

— Я тоже знаю. Ну и что?

— Это только начало.

— А ты крут, хозяин, — заметил подошедший Бредфи.

— Вы на Наоле, — отрезал Конс.

За обедом они узнали все подробности. О том, что Леций Лакон — неисправимый идеалист, который носится с идиотской мечтой спасти всех сразу, переоценивая при этом свои силы и терпение окружающих. О том, что ничего страшного Ольгерду не грозит, и он сам уже погряз в исследованиях и благотворительности.

— Твой сын — уже второй Леций, — усмехнулся Конс, глядя на Ричарда, — к нему сползаются со всей округи, а к тем, кто не может, он сам вылетает. Возомнил себя Богом или его наместником. Благотворительность засасывает. Как теперь откажешь тем, кого сам приручил?

Обстановка у Конса была не слишком роскошная. Обычная гостиная, ярко освещенная люстрами, украшенная только цветными витражами на ромбических окнах. Ужин — вполне съедобный. Ингерда ждала, когда отец спросит про Зелу. Но он так и не спросил.

68

После ужина она вышла во двор. Ступени убегали круто вниз до стоянки, и оттуда тремя прямыми лучами расходились в разные стороны. Слуги копошились в кустах и подметали дорожки от опавших листьев. Ей хотелось быть приветливой с этими несчастными аппирами и поскорее привыкнуть к их уродству. Она чувствовала себя виноватой за тот невольный ужас, который появился у нее на лице при первой встрече с ними.

Спускаясь по ступенькам все ниже, она заметила одного из слуг, сидящего прямо на земле и растирающего скрюченную ногу.

— Болит? — спросила она сочувственно, присев рядом с ним на корточки и твердо решив, что никакой брезгливости больше не допустит.

— Отсыхает, — кивнул он.

По части медицины аппиры явно отставали от людей. Ингерда подумала, что под задним сиденьем модуля должна лежать традиционная аптечка. Она могла бы сделать ему блокаду или просто дать успокоительный леденец. Была бы здесь тетя Флора, она бы живо поставила этого беднягу на ноги.

— Давай, я тебе помогу, — предложила Ингерда, — у меня аптечка есть…

Он поднял лицо и посмотрел с удивленной улыбкой. Вероятно, поведение ее казалось ему странным, но приятным. Ингерда тоже была приятно удивлена. У него не было ни зеленого в язвах лица, ни беззубого рта, ни тихой пугливости затравленного зверька. На нее смотрел прекрасный юноша с ласковыми синими глазами. От неожиданности она чуть не ахнула. Несколько секунд они рассматривали друг друга.

— Что у тебя с ногой? — заговорила она деловито, — дай-ка я посмотрю.

Аппир улыбнулся, не ответил, но мешать ей не стал. Ингерда закатала ему серую штанину, насколько позволяла ее растяжимость. Нога была забинтована от бедра до щиколотки, она была короче и гораздо тоньше второй, здоровой.

— Бедняжка, — сказала она, — кто это тебя так туго перекрутил?

— Я сам, — проговорил аппир, пребывая, видимо, в полном изумлении.

— Сиди тут. Никуда не уходи, — велела она, — я сейчас.

От мысли, что она вернется, а это прелестное существо исчезнет, не дождавшись ее помощи, ей стало не по себе. Потом она успокоилась, подумав: «Куда же он денется с одной ногой?»

Аптечка оказалась на месте, пациент — смирный. Ингерда втерла ему расслабляющую мазь и забинтовала его, как считала нужным. Всех звездолетчиков учили оказывать первую помощь, и наконец-то ей это пригодилось.

— Ну, как? Тебе лучше?

— Несомненно.

Рядом не валялось ни костыля, ни палки.

— Как же ты ходишь? — спросила Ингерда, чувствуя себя вправе задавать любые вопросы.

— Я не хожу, — сказал он, — я прыгаю.

— На одной ножке? — улыбнулась она.

Он посмотрел на нее с умилением и кивнул.

— На одной.

— А давай немножко полетаем? — предложила она, — ты покажешь мне планету? Мой модуль тут совсем рядом, я помогу тебе допрыгать.

Аппир смотрел на нее, кажется, совершенно сраженный ее непосредственностью.

— Впрочем, что я говорю! — спохватилась Ингерда, — я сама к тебе подлечу.

Она села за руль и зависла над лужайкой, распахивая дверь.

— Садись!

Он улыбнулся и сел рядом. Это было замечательно. Ингерда нажала на ускорение. Скоро горы остались позади, внизу тянулась унылая желтая равнина.

— Зачем вы прилетели на Наолу? — спросил аппир, даже не глядя в окно.

— Это длинная история, — улыбнулась ему Ингерда, — сначала сюда попал мой брат. Вы его похитили. Первое время речь шла только о нем, но потом все сошлись на том, что аппирам надо помочь. Вы — такие же гуманоиды, как и мы. У нас даже планеты были одинаковые. Неужели мы дадим вам пропасть!

— У вас есть для этого средства?

— Сначала нужно поставить диагноз. Мы просто разведка.

— И вы не собираетесь забирать Ольгерда?

— Я так поняла, что он здесь очень нужен. Разве можно его отсюда забирать?

— Твой отец тоже так считает?

— Конечно. Если он и зол, то только на вашего Леция Лакона. Остальные аппиры ни в чем не виноваты.

— А ты? Ты тоже зла на Леция Лакона?

— Не знаю. Я и ненавижу его, и восхищаюсь. Слишком много в нем всего намешано.

Они пролетали уже над морем.

— Смотри! — воскликнула Ингерда, — киты!

Огромные туши рассекали спинами синие волны. Их было много, штук пятнадцать.

— Действительно, киты, — сказал ее спутник, выглядывая в окно.

— Красиво, правда?

— Красиво, — согласился он, — я слишком редко летаю и ничего не вижу.

— Как жаль, — посочувствовала она.

— Да, жаль, — согласился он.

Ингерда залюбовалась его лицом ангела, добрым, прелестным и немного грустным.

— Почему ты только задаешь вопросы и ничего мне не рассказываешь? — спросила она, — даже не сказал, как тебя зовут.

— Леций Лакон, — ответил он спокойно.

Несколько секунд по инерции посмотрев ему в глаза, Ингерда вспыхнула и отвернулась, тупо уставившись в лобовое стекло. Навстречу неслись клочки тумана.

— Кажется, я выгляжу полной идиоткой, — сказала она, вспомнив все до единого слова.

— Да нет, — усмехнулся он, — скорее я. Извини. Мне совершенно необходимо было выяснить обстановку.

— Выяснил? — спросила она дрогнувшим голосом.

Леций осторожно взял ее руку и приложил к своему горячему лбу. Наверно, это была минута слабости, потому что он торопливо поцеловал ее ладонь и исчез. Просто взял и растворился, как будто его и не было.

Растерянно покружив над морем, она повернула к замку Конса. Солнце уже село. Видеть никого не хотелось, хотелось побыть одной и разобраться, что же произошло: ненавидит она Леция, или уже влюбилась как последняя дура? Конечно, влюбилась. Только не в него, а в прелестного беспомощного юношу, которому она помогла и с которым смотрела на стадо китов. Тогда это была еще сказка. А потом…

Она задумчиво спускалась вниз по тропинке, даже не заметив, что ступени уже кончились. Потом кто-то схватил ее сзади за волосы и потащил в темный кустарник. Она визгнула от неожиданности, но тут же стала отбиваться по всем правилам самообороны. Ее сентиментальные рассуждения на этом кончились.

Нападавших было трое или четверо, в сумерках было не разобрать. Одного Ингерда отбросила ногой, двое все-таки повалили ее на землю, пытаясь заткнуть ей рот и связать. Они были огромные и тяжелые. И пахло от них отвратительно. От брезгливости и бессилия она чуть не расплакалась, от истерики ее спасло лишь то, что во все происходящее просто не верилось. Такого просто не могло быть: трое здоровенных верзил нападают на женщину!

Потом все мгновенно кончилось. Тип, что лежал на ней, обмяк и перестал дышать. Двое других рядом просто попадали. Ингерда освободилась от тяжести лежащей на ней туши и отпихнула ее сапогом.

— В другой раз я могу не успеть, — сказал у нее за спиной голос Конса, — носи хотя бы оружие, если так любишь прогулки.

— Кто это, Конс?

— Слуги Тостры. Так обнаглели, что уже суются в мои владения.

— Они что, воруют женщин?

— Синор Тостра обожает красивых женщин. И живется им у него неплохо. Только выхода оттуда нет.

Конс помог ей подняться и даже вытер ей лицо от грязи.

— Что ты с ними сделал? Неужели убил?

— Не знаю. Если к утру опомнятся, пусть отползают. Идем, девочка. Ричард уже волнуется.

— Конс, может, им помочь?

— Ты опять забыла, что ты на Наоле?

Он обнял ее за плечи и повел по тропинке вверх.

69

Конс предупреждал, что его брат — существо непредсказуемое, от которого можно ожидать любых сюрпризов. Ричард был ко всему готов, но даже он не предполагал, что их немногочисленный земной экипаж встретит весь цвет аппирской знати. Он явился, чтобы увидеть сына и крупно поговорить с этим авантюристом Лецием, а попал на торжественный прием.

Затворник Конс пришел в ужас и посоветовал тихо смыться, на что Ричард ответил, что уже поздно.

За длинным столом сидели шикарно разодетые уроды всех мастей. Сам хозяин в алом халате и таком же ярком и похожем на таблетку головном уборе, приминавшем черные кудри, выплыл на кресле в середину зала. Чем-то он напоминал Ричарду шута.

— Прошу, дорогие земные гости! Мы давно вас ждем.

Не давая ничего сказать, он произнес речь о пользе сотрудничества и больших надеждах.

— Хватит кривляться, — сказал Ричард, наклоняясь к его уху.

— Наш уважаемый дядя Би Эр, — невозмутимо продолжал Леций, указывая на седого грустного аппира, рот и нос которого срослись в морду.

Би Эр привстал и приветственно кивнул. Пришлось с ним раскланяться.

— Азол Кера.

Встал рослый, плечистый, густо покрытый шерстью мужчина, изысканно одетый в изумрудные тона. Земляне торопливо раскланялись и с ним.

— Мелехем Юндр, — продолжал сыпать именами хозяин.

Глядя на Юндра можно было подумать, что он не снял противогаза… Ричард оглянулся проверить, не плохо ли Ингерде от такой компании. Дочь держалась стойко, хотя именно ей доставалось большинство любопытных взглядов.

В конце концов, список незнакомых имен подошел к концу. Смирившись со своей судьбой, земляне сели на почетные места.

— Осталось раскурить трубку мира, — шепнул ему на ухо Леман.

— Да, — отозвался Ричард, — после этого убивать хозяина просто неприлично.

— Мы собрались здесь, — заявил Леций с непередаваемой усмешкой, — чтобы помочь вам помочь нам. Мы рады, что люди наконец вспомнили о своих братьях. Со своей стороны, мы можем заверить вас, что на любого из тех, кто явился сегодня на эту встречу, вы можете рассчитывать. К сожалению, это еще далеко не все аппиры…

Боковая дверь раскрылась. Из нее вышел Ольгерд. Он был одет по-аппирски, в идиотский синий с красным халат и узкие сапоги. Вид у него был усталый, но вполне довольный. Ричард поднялся со стула и пошел ему навстречу.

По глазам сына он понял, что перед ним стоит уже совсем другой человек. Слишком много воды утекло, слишком многое изменилось в его жизни.

— Я твой отец. Ты это еще помнишь?

— Конечно, па. Здравствуй.

— Здравствуй. Вон там сидит твоя сестра. Можешь ее обнять, если еще не разучился.

— Извини, па. Я заменял Леция на сеансе и еще не пришел в себя.

— И часто ты его заменяешь?

— Часто, — Ольгерд взглянул в глубину зала и удивленно приподнял брови, — надо же, даже Ри Скар здесь. Невероятно, Азол Кера и Ри Скар за одним столом! Как ему это удалось, не представляю!

— Кому?

— Лецию, конечно. Он великолепен, правда?

— У меня горячее желание свернуть ему шею, — сказал Ричард.

— Успокойся. Я всем доволен.

— А я — нет.

— Как? После такой встречи?

— Он слишком торопится представить нас как спасителей.

— А разве вы не за этим прилетели?

— Я прилетел за тобой. Потому что тебя украли, если ты это еще помнишь.

— Иногда их трудно понять, — устало сказал Ольгерд, — но я привык. И хотел бы, чтоб и тебе это удалось.

Ричард стоял и думал, что у него все-таки украли сына. Одного забрали, другого подсунули, совершенно чужого, отстраненного, живущего уже по другим законам и совершенно непонятного.

Потом его ждал сюрприз еще менее приятный. Из той же двери появилась Зела.

Он даже не обратил внимания, во что она одета, он просто увидел цветущую, счастливую женщину с прекрасными зелеными глазами, которую любил когда-то. Сердце на секунду остановилось. Как будто запах моря ворвался вдруг в этот чужой просторный зал, запах морского прибоя, прекрасный и ненавистный.

Самое страшное заключалось в том, что она его даже не узнала. Конс предупреждал, но Ричард просто не поверил. Он допускал, что ее память могла заблокировать все ужасы, всех ее прежних хозяев. Но его-то она любила! Или почти любила.

Наверно, он еще надеялся все исправить, когда летел сюда. Найти ее, объяснить ей все, уговорить, упросить, вернуть ее. Наверно, он надеялся, что это все-таки его женщина. Иначе не было бы так больно, так идиотски неудобно и досадно.

Зела подошла к Ольгерду. Он обнял ее за плечи. Улыбка ее была спокойной и ясной, без тени смущения.

— Надеюсь, ты уже слышал эту историю? — спросил Ольгерд тоже несколько смущенно.

По едва уловимым интонациям в его голосе Ричард понял, что сын все еще ревнует. Все еще опасается, что отец снова перейдет ему дорогу.

— Слышал, — сказал Ричард.

— Ла, это мой отец, — представил его Ольгерд.

Зела приветливо улыбнулась. Того чуда, как тогда, когда она впервые увидела его на Земле и больше никого уже не замечала вокруг, на этот раз не произошло. Что ж, у него была только одна попытка, которая оказалась неудачной. Жизнь — это не спорт. Ошибок не прощает.

— Ричард Оорл, — представился он.

— А это моя жена, — сказал Ольгерд с облегчением.

— Я догадался.

Угощение в рот не лезло, хотя приличия требовали не выделяться. Зела сидела напротив, между хозяином и Ольгердом, не обращая внимания ни на него, ни на Ингерду, которую тоже не узнала, ни на одного из своих бывших любовников, представленных тут, как нарочно, в полном комплекте. Все это было и смешно, и жутко, как в комедии ужасов.

Нечего было и сомневаться, что если б она не забыла их всех разом, то к этому столу ни за что бы не вышла. Она не боялась Конса, она не сердилась на Леция, она не любила Ричарда, она не тащила за собой груз своего прошлого и счастливыми влюбленными глазами смотрела на Ольгерда. Оставалось только порадоваться за нее и за своего сына и не подавиться куском склизкого суфле, застрявшего в горле.

После официального застолья гости разбрелись по углам просторного зала и по зимнему саду. Ингерда, совершенно растерянная, стояла между Леманом и Туки, словно прячась за них. Азол Кера что-то пытался им объяснить. Ольгерд исчез вместе с Зелой в зарослях роз, Бредфи беседовал с толстеньким карапузом, имя которого как-то не запомнилось. Он едва доставал рослому землянину до пояса.

За столом остались только сам хозяин и Ричард.

— Как видишь, твой сын вполне доволен, — сказал Леций.

— Ты мог сообщить мне об этом пару месяцев назад, — отозвался Ричард хмуро.

Аппир усмехнулся.

— Тогда бы ты не прилетел.

— Я так и понял.

— Я потянул за ниточку, — ничуть не смущаясь, заявил хозяин, — твой сын, ты, а за тобой и все земляне.

— Мог бы начать сразу с меня, — сказал Ричард.

— О нет! — Леций покачал кудрявой головой в алой шапочке-таблетке, — с тобой бы этот номер не прошел! И потом, я же прекрасно знал, что за своим сыном ты помчишься куда угодно. И я оказался прав. Ты здесь, Ричард Оорл.

— Так тебе нужен я?

— Мне нужны вы оба. Но Ольгерд по сравнению с тобой — ласковый котенок.

— Я слишком стар, чтобы быть ласковым котенком.

Леций посмотрел на него своим юным прекрасным лицом и грустно сказал:

— Я тоже.

Разговор они продолжали уже в отдельном кабинете. Леций снял свою шапку вместе с париком, скинул алый халат и остался в черном комбинезоне, из ангела превращаясь в некое подобие дьявола.

— Я устал, — сказал он, — у меня нет выбора. Черт возьми! Все хотели бы помочь аппирам, никто не возражает. Но никто ничего не хочет делать! Знаешь, чего мне стоило собрать сегодня всю эту команду? Я умолял, я угрожал, я соблазнял, я уговаривал, я даже расплачивался… Пастухи — огромная сила на Наоле, их гораздо больше, чем Прыгунов, и больше половины населения — их собственность. Без их согласия мы можем спасти только горстку, но не всех. Им надо было продемонстрировать живых здоровых людей, готовых нам помочь, живого Ричарда Оорла.

— Как ты себе представляешь нашу помощь? — спросил Ричард, — понастроить лечебниц, положить каждого аппира в отдельный бокс и приставить к каждому по Флоренсии Нейл?

— Возможно, понадобятся искусственные излучатели, — сказал Леций, — я даже согласен, чтобы меня препарировали, как лягушку, лишь бы понять принцип… нужно вмешательство в генофонд, а для этого нужны колоссальные исследования. Нам они не по силам… Нужно избавиться от рабства, наконец.

Леций остановился и посмотрел на Ричарда.

— Продолжать, или хватит?

— Пока хватит, — сказал Ричард, — я вызову с корабля врачей и биологов, когда сочту нужным. Сначала я должен осмотреть планету.

— Разумеется, капитан, — опять театрально улыбнулся Леций, — я устрою тебе такую экскурсию, что все твои сомнения отпадут.

— Ты мастер на сюрпризы, — усмехнулся Ричард, — это я уже понял.

70

Ольгерд погрузился в теплый бассейн. Он чувствовал себя разбитым. Отец вышел из кабинета Леция и остановился на краю. Было странно и непривычно видеть его здесь.

— Что с тобой, Ол?

— Расслабляюсь.

Ричард огляделся.

— Леций Лакон живет роскошно.

— Все относительно, па. Ты бы видел, что творится у Синора Тостры…

— Его сегодня не было?

Ольгерд еле ворочал языком. Ему хотелось одного: чтобы от него все отстали. Но сыновний долг обязывал.

— Нет, конечно, — усмехнулся он, вспоминая свой недавний визит к Тостре, — во-первых, его трудно сдвинуть с места, а во-вторых, ему глубоко плевать и на землян, и на аппиров. И вообще, не думай, что все тебе тут рады. Даже из тех, кто присутствовал, многим твой прилет только помешал.

— Это очевидно, — сказал Ричард, — ты вылезешь, или так и будешь говорить со мной лежа?

— Извини.

Ольгерд с неохотой вылез. Он стоял голый, мокрый, усталый и беззащитный, так и не успевший восстановиться. Жить временно не хотелось. И тут до него вдруг дошло, что это же отец! Отец, живой, настоящий, единственный, не друг, не враг, не соперник, не слуга…

Ольгерд шагнул к нему, закрыл глаза и просто свалился ему на руки.

— Мальчик мой, — отец обнял его крепко и надежно, как будто только того и ждал, — что они с тобой сделали?

— Па, я сам… — Ольгерд прижимался своим мокрым, обмякшим, как кисель, телом к горячему и устойчивому, как скала, телу отца, — это пройдет…

Как в детстве, он буквально повис у отца на шее, мало чем отличаясь от испуганного мальчишки, который наглотался воды и чуть не утонул когда-то. Он и был мальчишкой по сравнению с матерыми Прыгунами Лецием и Консом, тем более с их дядей. Маленький, слабый, ранимый мальчик, который любит маму и пирожки, которые она печет, вырванный насильно из родного дома, с родной планеты и поставленный решать непосильные задачи.

Он не знал, что сказать, он не смел просить о помощи, краем мозга еще осознавая, что он все-таки не ребенок, и что ему ничего не надо, только хоть на одну секунду прижаться к отцу, опереться на него, повиснуть на его крепких плечах, уловить его тепло, которое согревает все его дрожащее тело…

Тепла было много, словно окатили из горячей шайки. Ольгерд опьянел от потока устремленной на него энергии, торжествуя каждой клеточкой. Это было мгновенное избавление от тошноты и зверской усталости, от привычного нежелания смотреть на этот мир. До сих пор ему приходилось только отдавать, и он и забыл, что тоже чей-то сын.

— Как ты вовремя, — сказал Ольгерд, приходя в себя.

— Тебе получше?

— Конечно. Спасибо.

Они стояли обнявшись, хотя в этом уже не было нужды.

— Я так соскучился! — признался Ольгерд, — мне все время тебя не хватает. С самого детства. И даже когда ты есть — мне все время кажется, что ты уйдешь. Что ты за человек, па? Всем ты всегда нужен.

— Не всем, — усмехнулся Ричард, — и не всегда.

— Она просто забыла тебя, — сказал ему Ольгерд, прекрасно понимая, о ком речь, — честно говоря, я боялся, что всё повторится. Что появишься ты — и всё рухнет.

— Успокойся, — равнодушно сказал отец, — даже если она меня вспомнит, это ничего не изменит. Она меня не любила. Просто у меня был шанс, что она меня полюбит. Ничуть не больше, чем у тебя. Так что не переживай по этому поводу.

Ольгерд оделся, затянул халат поясом, сунул ноги в сапоги.

— У нас у всех был шанс, потому что этот эрх существует только в ее воображении, вернее, он где-то там существует, но это ничего не меняет. У нас у всех был шанс, отец, но ходила она, как привязанная, только за тобой. Если бы ты ее нашел на болоте, а не я, все было бы по-другому.

— Какой еще эрх? — недовольно спросил Ричард.

— С которым она встретилась много лет назад. И любила все эти годы, как туманную мечту. Женщины — странные существа. Удивительно, что она забыла даже его.

— Так ему и надо, — усмехнулся отец.

Они оба нервно рассмеялись.

— Па, вы где остановитесь? — решил уточнить Ольгерд, — ему хотелось, чтобы отец теперь всегда был рядом, — здесь или у Конса?

— К тебе поближе, — сказал Ричард, — не нравится мне все это.

— А Леций?

— То ли шут гороховый, то ли мессия. Я пока не разобрался.

Они говорили долго: о корабле, об экипаже, о том, как готовилась экспедиция, и как возмущались лисвисы… страшно захотелось на Землю. Хоть на денек. В смутной тревоге Ольгерд пришел в свои покои, чувствуя, что они ему уже смертельно надоели. Ему опять хотелось вернуться. Даже не на Землю. В детство. В далекое свое счастливое детство, где можно быть маленьким и слабым и прятаться за спину отца. Где мама сажает на колени и гладит по головке. И где она еще жива.

Ла Кси брала у Кеции уроки вышивания. Смотреть на эту идиллию было забавно. Маленькая служанка старательно объясняла непонятливой госпоже, как прокладывать стежки.

— Ол, это невыносимо, — призналась Ла Кси с виноватой, но счастливой улыбкой.

— Кто же тебя заставляет? — спросил он.

— Я хочу, чтоб ты носил халат, вышитый мной.

— Это большая жертва для меня.

— Даже слишком, — призналась Ла Кси, — но я безумно тебя люблю.

Кеция прошмыгнула к двери. Ольгерд, разумеется, не мог оставить такие слова без ответа. Он целовал Ла Кси до тех пор, пока не понял, что и здесь что-то не так.

— Ол, что с тобой?

Только что он мокрым цыпленком висел у отца на шее, а теперь целует лучшую из женщин. Он думал, что он сильный. А он просто размазня.

— Странно, что ты не помнишь отца, — сказал он.

Ла Кси стала серьезной. Иногда он поражался, какая глубина бывает в ее глазах. Тогда ему казалось, что она помнит все, только притворяется, играет в какую-то свою, непонятную для всех остальных игру.

— Тебе это так важно, Ол?

— Сам не знаю.

Он закрыл глаза. Мысли путались. Ла Кси продолжала целовать его лицо.

— Какое наслаждение любить тебя, Ольгерд.

— Ты слишком часто мне это говоришь.

— Это плохо?

— Это может оказаться неправдой.

— Может быть, это единственная правда, которую я говорю, — тихо сказала Ла Кси.

71

У Леция замок был не такой древний, как у Конса, более просторный, светлый и шикарный. Слуг у него было полно, они с любопытством выглядывали из-за каждого угла и были довольно смелы и даже избалованны. В комнате Ингерды не оказалось камина и каменных стен, драпировка изумрудно-салатовых расцветок успокаивала глаз, все выдвигалось и выкатывалось само, служанка была весела и приветлива. У Конса было тоскливо, у Леция — оживленно и радостно.

— Госпожа прекрасна, — без зависти сказала миловидная служанка, чахленькая, бледная девушка с добрыми голубыми глазами, — она похожа на прекрасную госпожу Ла Кси.

— Ты, случайно, не дочь хозяина? — на всякий случай уточнила Ингерда.

— У хозяина нет дочерей, — улыбнулась девушка, — он подобрал меня в Наверрасе, я лежала под мостом, я думала, что умру, и вдруг увидела белое солнце.

— Ты любишь своего хозяина?

Девушка посмотрела изумленно.

— Я не смею, — проговорила она.

Ингерда поняла, что запуталась в языке и сказала не то слово. Она сказала что-то вроде «влюблена». «А я смею», — подумала она.

Дело шло к ночи. Ингерда надеялась, что, как вежливый хозяин, Леций навестит каждого из своих гостей. Но он так и не появился. Она зашла к Леману и Бредфи. И убедилась, что он был у всех, кроме нее одной. Такая дискриминация ее возмутила. Именно к ней, которая только о нем и думает, он не заглянул.

Смутно представляя себе устройство замка, она пошла искать его сама. Вездесущие слуги подсказали ей, куда идти. Никто ничему не удивлялся. Только старичок у входа в хозяйские покои сказал, что должен доложить о ней.

— В чем же дело, — сказала она резким от волнения голосом, — доложи.

Через полминуты старичок вернулся.

— Хозяин ждет.

И распахнул перед ней двери.

Леций возлежал на круглом ложе, за которым сразу начинался небольшой пруд, переходящий в зимний сад. Из двух скрытых в камнях источников вытекали струйки прозрачной воды. Сам хозяин был в голубом халате, расшитом львиными мордами, под плечом у него лежала подушка, перед глазами — толстая книга. Парик на нем был светлый, не такой, как днем. И лицо его было спокойным и ласковым, не таким, как днем.

— Я думала, ты зайдешь хотя бы поинтересоваться, как я устроилась, — начала она взволнованно.

— Я не посмел, — ответил он просто.

Ингерда совершенно растерялась и замолкла на полуслове.

— Иди сюда, — сказал Леций, — ты же знаешь, я не могу к тебе подойти.

Она села рядом с ним, совершенно не зная, как к нему относиться: как к хозяину замка, что так торжественно принимал их сегодня, или как к прелестному юноше, сидевшему на пригорке с больной ногой.

— Дай хоть посмотреть на тебя, — вздохнула она, — ты все время такой разный.

— Смотри.

Он снял парик. Ингерда поняла, что в ее глазах его не испортит уже ничто.

— Не могу ничего с собой поделать, — сказала она, — все время о тебе думаю… помнишь китов?

— Девочка, — сказал он ласково, — я старый, лысый, хромой аппир, пресыщенный, уставший, неразборчивый в средствах.

— К чему ты все это говоришь? — удивилась она, — я сама знаю, какой ты, — никто не знает, а я знаю. Ты прекрасный, добрый, великодушный и несчастный, как больной щенок. Не бойся, я ничего не хочу. Я просто посмотрю на тебя и пойду.

Они смотрели друг на друга, тихо журчали источники, в прозрачной воде над мозаичным полом проплывали золотые вуалехвостые рыбы, какая-то ночная птичка попискивала из зимнего сада, пахло травой и клевером.

— А у меня сад под окном, — сказала Ингерда, — я выращиваю ноготки и георгины.

— Я знаю. Я был там.

— Ах, ну да. Был. Только я тебя не видела.

— Зато я тебя видел.

— Правда?

— Я подумал, что ты, должно быть, очень горда и строптива.

— Это точно. Меня и сейчас дразнят Принцессой.

Леций грустно улыбнулся.

— Иди, Принцесса, — сказал он, — надеюсь, тебя хорошо устроили?

— В твоем замке всем хорошо, — ответила она.

— Кроме хозяина, — усмехнулся Леций.

— Тебе плохо? — встрепенулась Ингерда, — чем тебе помочь? Может, ногу перебинтовать?

— Мне хорошо, — покачал он головой, — я пошутил.

— Ну что ж… Тогда спокойной ночи.

Она уходила, как будто что-то оставила. Все время хотелось вернуться. Она вообще не понимала, почему должна уходить, если ей хочется только одного — быть с ним. И ему она тоже нравится, она же видит. У них своя маленькая тайна, которая других не касается: аптечка, киты и то, как устало он взял ее руку и приложил к лицу. Странные эти мужчины. А аппиры и подавно.

72

Впечатление после осмотра планеты было тяжелое. Вдоволь насмотревшись на кучки обессиленных бродяг и несчастных, умирающих прямо на обочинах дорог и площадях, на города, похожие на кладбища, и уродов, которые не приснятся ни в одном кошмаре, Ричард понял, что с него довольно.

— Поворачивай домой, — сказал он Лецию.

— Замок Прыгуна — это еще не вся Наола, — вздохнул Леций, — убедился?

— Убедился, что у вас тут полный бардак, — проворчал Ричард, — самые страшные места — это города. Сильный сосет у слабого, и никакой взаимовыручки.

— Самые страшные места — это цитадели мощных Пастухов, особенно Тостры, — возразил Леций, — я бы тебе показал, но никакой вероятности, что ты потом оттуда выйдешь. Никто к нему лишний раз не суется.

— Мы можем телепортировать.

— У Тостры это невозможно. Черт его знает, где он утащил эту аппаратуру, наверно с какого-нибудь военного завода. У него стоит защитное поле на четвертое измерение. Расшибешься в лепешку и вернешься назад. Его если только твоим звездолетом можно пробить.

— Что-то он мне все меньше нравится, — сказал Ричард.

— Кому может нравиться паук? — усмехнулся Леций, — хотя с Прыгунами он весьма приветлив. Осторожничает. И лишних проблем не любит. С моим дядей даже дружит. Но упаси бог его тронуть. Да это и ни к чему, он так жаден, что легко покупается.

— И много у него рабов?

— Сотни.

— Всех не выкупить.

— А он на это и не согласится. Он же без них просто сдохнет.

Внизу показался замок, белый как сахар, светлый оазис в стране кошмаров. Ричард впервые посмотрел на Леция с благодарностью. Хотя бы за то, что он пытался сохранить хоть какую-то видимость гармонии в этом умирающем мире.

— Ладно, уломал, — сказал он, — срочно вызываю с корабля специалистов, готовь помещения и лаборатории. А корабль отправляю назад за подмогой.

— У меня все давно готово, — усмехнулся Леций.

Настроение было скверным. Перед глазами стояли безобразные морды и детские трупы, которые валялись под ногами. Чтобы придти в себя, Ричард вышел в лес, побродил там, пиная сучки и вдыхая запах хвои и влажной земли, заставляя себя смириться с происходящим. Что потеряно — не вернешь. Надо спасать то, что есть. Трупы не оживишь, любовь не воротишь, пепел не подожжешь.

Возвращался он уже успокоенный. Во дворе Зела кормила олененка, на распахнутой красной куртке лежали, светясь, ее золотые волосы.

— Такой смешной, — улыбнулась она, гладя олененка между ушами, — его зовут Лаки.

Ему вдруг показалось, что она все врет. Что быть того не может, чтоб она забыла Дельфиний Остров, море, номер-грот, и то совершенно безумное желание, которое приковывало их друг к другу столько дней подряд. Даже в самой трезвой и ясной голове это не укладывалось. На мгновенье его охватило отчаяние. Он взял ее за плечи, заглянул в глаза.

— Ты, в самом деле, меня не помнишь?

— Вы — отец Ольгерда, — сказала она.

Это вежливое отстраненное «вы» его остудило. Он отпустил ее и на всякий случай убрал руки в карманы. Там он сжал их в кулаки. Казалось бы, все уже пережито, перемолото и посыпано пеплом, зачем же опять?

— Прости, — сказал он.

Олененок тыкался мордочкой Зеле в колени. Она не обращала на него внимания, с тревогой глядя на Ричарда.

— Я догадываюсь, — сказала она, — что нас что-то связывает. Видимо, я многим вам обязана?

— Напротив, — покачал он головой, — я хотел извиниться.

— Вы меня обидели? — удивилась Зела.

— Да, — вздохнул он, — невольно.

И подумал, какую длинную историю ей придется рассказать, чтобы она поняла, почему он так тупо стоит перед ней и все еще чего-то хочет.

— Я не могу вас простить, — улыбнулась Зела, — я ведь не помню никакой обиды.

— Может, это и к лучшему, — усмехнулся он.

За высоким забором виднелся лес. Там, за черными елками, садилось золотое солнце. Там он уже сумел успокоиться и со всем смириться. Одного только он не мог забыть: как она смотрела на него, когда улетала с Ольгердом в замок. Улетала с Ольгердом, а смотрела, как заколдованная, на него.

— Ричард, — спросила она серьезно, — между нами что-то было?

Где-то далеко-далеко остался и солнечный берег, и горячий песок, и два жадно сплетенных тела, разучившихся и ходить, и говорить, лишь бы не размыкать объятий и не прекращать поцелуя…

— Нет, — сказал он, отступая, — ничего.

73

В последнюю неделю в замке царили суета и оживление. Рядом, прямо за перелеском на поляне, опустился еще один антиграв. Из него перевозили аппаратуру и медикаменты, срочно начались опыты, Ингерда сама в них участвовала в качестве кролика для сравнительных анализов. Все куда-то торопились, выезжали в города и всякие приюты, собирали статистику, делали съемки для земной комиссии… Она перестала надеяться, что у Леция найдется для нее время, и добросовестно работала медсестрой в импровизированной больнице в левом крыле замка.

Рядом с ней работала Ла Кси. Она оказалась полной неумехой в этом деле, но горела желанием помочь. Доктор Арнольд поручил ей самое несложное: отводить пациентов в душ и следить, чтобы они не съели мыло или мочалку.

Ингерда умела обрабатывать открытые раны и язвы, лечить лишай и экземы. О брезгливости она уже не думала. Этот порог однажды уже был перейден. Была только жалость и чувство обреченности, потому что вылечить всех не было никакой возможности. Так же, как и вернуть им утраченную жизненную силу.

По вечерам люди развлекались по-своему. Они собирались в красной гостиной или разводили костер в лесу и пели под гитару. Гитар было целых три, а певцов — и того больше. Пели все хором и по очереди. Она и сама любила старые романсы. Алина говорила, что у нее нет голоса, но поскольку тут не было таких строгих критиков, Ингерда тоже пела.

Леций иногда появлялся ненадолго, сидел тихонько в углу и так же молча исчезал. Зато затворник Конс и его своенравная дочка полюбили эти сборища. Аделе, кажется, нравился Леман, и она просилась сопровождать его делать съемки. Леман относился к ней снисходительно, не лучше, чем ко всем другим женщинам, которых тихо презирал за их слабости и болтовню. Тем не менее, он ее брал из уважения к Консу.

К Лецию Ингерда больше не ходила. Понимала, что не до нее. Но у своей служанки она выспросила о нем все, что могла.

Детей у него нет, отец его тоже был Прыгуном и почему-то так и не вернулся с какой-то планеты. Женщин у него полно, можно сказать, любая сочла бы за счастье стать любовницей хозяина. Только ему не до них. Госпожу Ла Кси он любит. Всегда любил. И всех заставил ее любить. Госпожа Ла Кси добра и прекрасна, почему бы нет? Госпожа Ла Кси часто гостила у хозяина. У нее даже есть свои покои в его замке. Но она никогда не была его любовницей. А почему, этого никто не знает.

С утра в больнице было солнечно. В коридоре собралась очередь из пациентов. Она отобрала себе и Ла Кси легких, а остальных отправила к доктору Арнольду и Густаву. Ингерда смотрела на свою помощницу, на ее красивые густые волосы, рассыпанные по белому халату, на ее плавные женственные движения, на нежный профиль с прелестным носиком и длинными ресницами и пыталась понять, что же такое было между ней и Лецием. И как она могла по уши в него не влюбиться, а мечтать о каком-то недостижимом эрхе, будь он хоть трижды бесподобен? Неужели то, что рядом, никогда не ценится по достоинству? Хотя и ей, Ингерде, понадобилось прилететь с далекой Земли, чтобы найти своего прекрасного принца здесь. Почему все в мире так перепутано?

— Ин, я не могу… — Ла Кси вскочила и отбежала к окну.

У старухи, которая сидела перед ней, были ужасные язвы на руках и ногах. Она сидела, опустив облысевшую голову, и тупо смотрела в пол.

— Сейчас, — сказала ей Ингерда, — не волнуйтесь, я все сделаю.

Она обработала язвы, наложила аппликаторы и повязки. Ла Кси все еще стояла у окна. На солнечном свету ее волосы казались золотым облаком.

— Кто из нас аппир? — спросила потом Ингерда, — ты или я?

— Извини, — сказала красавица, — просто голова от тошноты закружилась.

— Посмотри, — вздохнула Ингерда, — не утонул там этот парень в душе?

Леций появился, как всегда, неожиданно, даже сердце екнуло. Он подпрыгнул к столу и оперся о его край. Парик на нем был светлый, тот самый, в котором он сидел на пригорке. Ингерда сочла, что это хороший признак.

— Как у вас дела? — спросил он, — справляетесь?

— Куда же мы денемся? — улыбнулась она, — дай я хоть тебя перебинтую?

— Меня?

— Конечно. И без очереди.

— Не стоит, — сказал он.

Ингерда подошла совсем близко.

— Скажи, тебе, правда, так некогда? Или ты просто не хочешь меня видеть?

— Не то и не другое, — ответил Леций.

— Я, наверно, очень глупая, — сказала она грустно, — один человек говорил мне, что глупых девчонок нужно наказывать… но я так и не поумнела. Я не понимаю, почему мы не можем опять куда-нибудь полететь хоть на полчаса?

— Можем, — ответил он, — конечно, можем.

Она обрадовалась, но тут же вспомнила про своих больных.

— Только я сейчас занята, — вздохнула она обреченно.

— Приходи ко мне, когда освободишься, — сказал он, — я буду тебя ждать.

74

В пруду плавали рыбы, чирикали птички, журчала вода. За раздвинутой портьерой висели многочисленные разноцветные костюмы, и виднелась целая выставка париков. Сам хозяин, одетый в рабочий серый комбинезон, задумчиво сидел на краю своего ложа. Когда она вошла, он поднялся.

— Зачем ты встал? — возмутилась она, — я же не принцесса в самом деле!

— Обними меня, — попросил он.

Об этом и просить было не нужно. Ингерда прижалась к нему, трясь щекой о прохладную ткань его комбинезона, думая о том, как бы его расстегнуть и прикоснуться губами к его коже, почувствовать ее на вкус.

— Крепче, — сказал Леций, — еще крепче. И закрой глаза. И ничего не бойся.

Ей показалось, что она упала в пропасть. Мир опрокинулся и сто раз перевернулся. Очумевшая от такого стремительного вращения, она долго падала куда-то в черную трубу без конца и края, цепляясь за плечи Леция, не дыша, не видя, не думая и ничего не чувствуя, кроме смертельного ужаса.

— Все, детка, все.

Он осторожно гладил ее волосы. Они где-то стояли, снова была гравитация, воздух, шум ветра, только она боялась открыть глаза.

— Кажется, Ричард назвал эту планету твоим именем?

Совершенно потрясенная, она наконец огляделась: березы, сосны, ржавые рельсы, остатки разрушенных заводов… Она была здесь не так давно. Она летела сюда на звездолете, на мощной машине, предназначенной для разгона и подпространственных скачков. Она хорошо представляла, что такое — космические расстояния.

— А как же обратно? — спросила она в полном ужасе.

— Точно так же, — усмехнулся Леций, — дай только передохнуть.

Он устало сел на пригорок. На Пьелле стояла весна, из-под камней пробивалась первая травка, лес покрывался мелкой зеленью, солнце то пряталось за тучки, то выглядывало.

— Если б отец только знал, где я сейчас!

— Это наша родина, — сказал Леций, — Прыгуны часто тут бывают. Я даже построил себе здесь хижину. Когда мне осточертевают мои кровососы, я удираю сюда и живу тут пару дней.

— Целая планета на тебя одного. Не многовато?

Ингерда села рядом на траву.

— Земля холодная, — предупредил он.

— Ничего. Я закаленная. Положи мне голову на колени. И отдохни.

Они сидели так долго. Ей казалось, что он спит, и будить его она не смела, только кончиками пальцев касалась его лица, его прекрасных черт, на которые вот уже неделю не могла насмотреться.

— Поброди по планете, — посоветовал он, — я же не смогу составить тебе компанию.

— Я не отойду от тебя ни на шаг, — сказала она.

— Боишься потеряться?

— Боюсь, не хватит времени.

— На что?

— Наглядеться на тебя.

— Скажешь тоже…

Она только улыбнулась.

— Что-то в этом мире перепутано, — усмехнулся Леций.

— Ну и пусть, — сказала Ингерда.

— Хочешь в храм Анзанты?

— Там жуткие морды на потолке.

— Да. Но ведь не только морды.

— Леций, ты до сих пор любишь ее?

— Кого?

— Анзанту. То есть Ла Кси?

— Как сестру, — сказал он.

— А меня? — спросила Ингерда.

— Знаешь что, — он приподнялся, — пожалуй, нам пора домой.

Она поняла, что ответа не будет. И вообще ничего не будет. Будет просто он, на которого можно смотреть, говорить с ним, помогать ему и ждать, когда же он позволит себе полюбить ее. Она встала, с готовностью обняла его и кинула прощальный взгляд на планету. Планета как будто не хотела их отпускать. Спряталось солнышко, полегли травы, раскричались галки в перелеске.

— Почему сюда так тянет? — удивилась она, — Ольгерда вообще как будто засосало.

— Не знаю, — сказал Леций, — закрой глаза.

Пережив все ужасы обратного скачка, она долго приходила в себя, утешаясь тем, что все обошлось, они вернулись, и никто даже ничего не знает. Она умылась из пруда и присела на ступеньки, потому что голова кружилась. Второй прыжок дался Лецию еще труднее, чем первый. Наверно, он не успел тогда до конца восстановиться. Сгорбившись, он сел на свое ложе и стиснул голову руками.

— Уходи, — сказал он, — извини, но мне надо побыть одному.

— Не гони меня, — взмолилась Ингерда, — куда же я пойду, если тебе так плохо?

— Это нормально, — проговорил он сквозь зубы, — просто мне надо побыть одному. Уйди.

— Леций!

— Уйди. Я не могу стонать при даме.

Она попятилась. Она совершенно не знала, как поступить в такой ситуации. Она любила его. Она хотела помочь. Ее гнали.

— Уйди же, — повторил Леций.

Она встала в дверях, не зная, что сказать.

— Я люблю тебя, — сорвалось с ее губ само собой.

— Тем более, — сказал он.

В коридоре она столкнулась в Консом. Он заметил ее заплаканное лицо и встревожился.

— Что случилось, девочка? Кто посмел тебя обидеть?

— Никто, — сказала она, — все в порядке.

И зарыдала. Напряжение копилось в ней целую неделю и теперь выплеснулось слезами в широкое плечо Конса. Обидно было то, что Леций ее все-таки не любит. И не пускает в свою жизнь. Он принимает ее любовь, как некий курьез судьбы, он благодарен ей за это. Но даже не поцеловал ни разу.

— Черт возьми! — Конс обнял ее, — что он еще выдумал, этот артист?

— Ничего, — всхлипнула она, — мы были на Пьелле. Потом ему стало плохо, и он меня выгнал.

— Где вы были? — переспросил Конс недоверчиво.

— На Пьелле.

— Он что, ненормальный? Два прыжка с двойной массой за один день? Даже за один час!.. Он хоть живой там?

— Конс, не пугай меня ради бога.

— Идиот! Дамский угодник. Шут гороховый…

— Не смей так говорить! — возмутилась Ингерда, — Леций лучше всех!

— Только этого еще не хватало, — хмуро сказал Прыгун, — иди к себе, я с ним разберусь.

— Помоги ему, Конс. Пожалуйста.

— Не волнуйся. Я этому авантюристу брат.

Целый час она металась по своей комнате, потом все-таки решила узнать, что происходит.

— Хозяин спит, — сказал старичок на дверях.

— Он хоть живой?

— Конечно, госпожа, — удивился старый слуга, — что с ним станется?

Она побрела к себе. Коридоры казались ей запутанными и длинными. Вездесущие слуги раздражали. И Бредфи некстати привязался с расспросами.

— Почему ты не ходила на костер?

— Отстань, не было настроения.

— А где ты была?

— Спала, — сказала она, — сладким сном.

В ее комнате, в кресле сидел Леций. Халат на нем был голубой, парик черный, длинными локонами. Она так переволновалась, что даже не удивилась этому.

— Твой привратник сказал, что ты спишь.

— Я подумал, что должен извиниться.

— Тебе уже лучше?

— Я немного переоценил свои силы.

— Я не сержусь. Я просто испугалась за тебя.

Он поднялся. Ингерде показалось, что он покачнулся и сейчас упадет. Она бросилась к нему и обняла. Только потом подумала.

— Не такой уж я беспомощный, девочка, — усмехнулся он.

— Ты… хочешь уйти?

— Спи спокойно, — он взял ее лицо в ладони и поцеловал в лоб, — у тебя сегодня было достаточно впечатлений. Когда-нибудь я покажу тебе такие планеты, каких и во сне не увидишь. Мы с тобой осмотрим всю галактику. А пока смотри свои сны.

— В моих снах все равно будешь только ты. Так что можешь не уходить.

— Спокойной ночи, Принцесса, — улыбнулся он и исчез.

75

— Па, я, кажется знаю, как спасти аппиров, — заявил Ольгерд после обеда, — то, чем мы занимаемся, в буквальном смысле латание дыр.

— Что ты предлагаешь? — удивился Ричард.

— Переселить их на Пьеллу. Всех до одного.

— Что это даст?

— Она ждет их.

— Кто? Планета?

— Па! — сын разволновался, он всегда нервничал, когда ему не верили, — она тоже без них загибается!

— Ну и фантазии у тебя, сынок. Представляешь во что нам выльется это переселение? И ради чего?

Они сидели в углу дивана красной гостиной. Мимо пробегали торопливые слуги в желтых халатах. Вдалеке, у окна, Конс беседовал с Арнольдом.

— Па, ты же знаешь, я кое на что способен. Я долго думал, кто же затянул меня на Пьеллу. Не аппиры. И не эрхи. Значит, она сама. Я ее услышал. Мне показалось там, что я слышу голос матери. Она называла меня сыном…

Ричарду хотелось положить ему руку на лоб. А лучше мокрую тряпку. Чтоб остыл немного.

— Это был даже не голос. Просто ощущение. Она умирает без них, они — без нее. Пора с этим кончать, наконец.

— И давно тебя осенило?

— С тех пор как ты прилетел. Вспомнил дом, детство, маму… И потом, я вспомнил, сколько прожила там Зела.

— Ты просто соскучился по матери, Ол. Вот тебе и лезут в голову всякие безумные идеи.

— Эту безумную идею легко проверить. Взять несколько аппиров и отправить их на Пьеллу.

— Я собирался отправить звездолет на Землю.

— Звездолет не нужен.

Ольгерд посмотрел в сторону Конса.

— Никак не привыкну, — сказал Ричард, — что эти монстры скачут по всей галактике.

— Они не монстры.

— Конечно. Славные ребята. Только не люди.

Они подозвали Конса. Тот выслушал гипотезу без удивления.

— У меня иногда были такие мысли, — признался он, — но у аппиров нет кораблей. Что толку было об этом думать?

— Скажи, — спросил Ричард, — вы сможете сейчас переместить несколько добровольцев на Пьеллу для эксперимента?

— Запросто, — усмехнулся Конс, — Леций только вчера прогулялся туда с твоей дочерью.

— Как это, с моей дочерью?

— Она тебе не рассказывала?

У Ричарда все похолодело внутри. От мысли, что его прекрасная, ненаглядная, единственная дочь побывала вчера на другом краю света без его ведома, без его защиты, без его согласия, он чуть не вскочил с дивана.

— Он что, очумел?

— Что ты волнуешься? — удивился Конс, — все же в порядке.

— Да как ему только в голову такое взбрело?

— По-моему, это нас уже не касается, — сказал Конс.

От такого прозрачного намека у него вообще все перевернулось внутри. Когда-то он смирился с тем, что Зела была любовницей монстра. Но того, что любовницей аппирского мутанта станет его драгоценная дочь, он даже представить не мог. Это было уже через край. В нем моментально проснулся черный тигр, хищный зверь, защищающий свое семейство.

У Ольгерда был вид не лучше.

— Он что думает, если он хозяин, ему все позволено?

— Лецию всегда все позволено, — усмехнулся Конс, — или ты еще не убедился, Ол?

Вечером состоялся крупный разговор. Обсуждали идею Ольгерда и способы ее осуществления. Без помощи Земли об этом не было бы и речи. Но от аппиров тоже многое требовалось. И, прежде всего — договориться со всеми Пастухами.

— Ни один Пастух не уедет из своего замка на пустую планету. И слуг своих не отпустит, — пессимистически заметил Азол Кера.

— Неужели лучше загибаться здесь, чем нормально жить там? — возразил ему Ольгерд.

— Пастухи-то живут неплохо.

— Отобрать у них всех слуг к чертовой матери, и пусть как хотят.

— С каждым надо разбираться отдельно, — сказал Леций, — кого-то убедить, кого-то запугать, а кого-то просто купить.

— Это только тебе по силам, — усмехнулся Конс, — ты один у нас знаешь все способы.

— Я на тебя и не рассчитывал, — ответил ему Леций.

Ричард смотрел на него и думал: неужели этот лысый, одноногий аппирский царек посмел сделать из его дочери любовницу? Тридцать третью наложницу в своем гареме? Девчонка глупа и доверчива, обалдела от его замка, от его возможностей. Обалдеешь тут, когда тебя одним прыжком доставляют на другую планету! Она и сейчас на него смотрит, как будто на нем свет клином сошелся.

— Прежде, чем мы все тщательно не проверим, ни о каких переговорах не может быть и речи, — сказал Ричард, — это же только гипотеза. И она не отменяет наших планов. Вы ищете добровольцев и размещаете их на Пьелле в разных уголках планеты. А я, как и договорились, отправляю корабль на Землю за оборудованием и людьми. А через полгода посмотрим. Арнольд и Хогер продолжают свои исследования.

— Я все-таки должен получить предварительное согласие Пастухов, — возразил Леций, — чтобы знать, на кого можно рассчитывать.

— Не перестарайся, — заземлил его Конс, — вдруг это все только фантазии.

К вечеру уже нашлись добровольцы. В красной гостиной они вместе с Прыгунами составляли список всего необходимого для жизни на необитаемой планете. Пессимист Азол Кера считал, что раньше, чем за месяц, они даже вчетвером все это на Пьеллу не закинут.

— Попробуем уговорить дядюшку Би Эра, — сказал Конс, — он еще на что-то годен. Да и планету знает лучше нас.

Ричард решил, что такие детали его не касаются. Он еще раз взглянул на Леция, уверенно развалившегося в своем кресле, и пошел в комнату Ингерды.

Дочь примеряла аппирское платье, которое поправляла на ней расторопная служанка. Платье было похоже на халат и вышито львиными мордами. Аппиры были явно неравнодушны ко львам.

— Па, представляешь, ткань срастается без швов. Лепи из нее что хочешь. Красиво, правда?

Дочь была прекрасна. Юное изящное создание, стройное, гибкое, с горящими зелеными глазами. Маленькая лесная нимфа. Ричард так посмотрел на служанку, что та сразу попятилась к двери.

— Что случилось? — удивилась Ингерда, — ты не в духе?

— Что у тебя с Лецием? — спросил он хмуро.

— По-моему, это тебя не касается, — ответила она, моментально вспыхнув.

— Меня это как раз касается, — строго сказал он, — ты была с ним на Пьелле?

— Да. Ну и что?

— А то, что тебя туда никто не отпускал.

— Знаешь что, я не ребенок! И потом, я сама не знала…

— Тогда какого черта ты повисла у него на шее?

— Потому что я люблю его!

— Кого? Этого мутанта? Ты хоть знаешь, сколько ему лет? И сколько у него наложниц? Хочешь занять почетное триста тринадцатое место?

— Это тоже тебя не касается, — заявила Ингерда возмущенно.

— А теперь послушай меня, — сказал Ричард, — насильно усаживая ее в кресло, — мы сюда прилетели, чтобы помогать аппирам, а не влюбляться в них. Зачем тебе Леций? Он совершенно чуждое нам существо, он аппир, к тому же мутант. Ты никогда не родишь от него ребенка, а если родишь, то какого-нибудь урода. Ты этого хочешь? Что ты знаешь о нем? О его жизни? О его нравственности, наконец? Ольгерда он украл, Зелу использовал. Теперь использует тебя.

— Это не так!

— У Леция есть цель, и он идет к ней напролом. Я готов с ним сотрудничать. Я многое готов ему простить. Даже Зелу и сына. Но я никогда не отдам ему свою дочь. Это уж слишком!

— Па, ты что? — глаза Ингерды в ужасе расширились, — ты хочешь помешать нам?

— Я хочу, чтобы ты опомнилась.

— Ты то же самое твердил Ольгерду. Однако он любит Зелу и счастлив.

Ричард хотел бы, но не мог с этим согласиться. В этой женщине, которую он увидел такой спокойной и счастливой, опять появилась какая-то тревога. Ее снова что-то мучило, и она опять чего-то боялась. Загадочная аппирская душа. Как это надоело ему еще на Земле…

— Надолго ли? — усмехнулся он.

— Какой же ты, па! — возмутилась Ингерда, — ты же сам ее любил!

— Кто тебе сказал такую чушь? — сухо спросил Ричард.

— А ты думаешь, я ничего не заметила? — выпалила Ингерда.

Пришлось немного остудить ее романтический пыл.

— Я с ней спал, — беспощадно сказал он, — как нормальный самец. Но я не хочу, чтобы какой-то аппир проделывал то же самое с моей дочерью. Ты свободная земная женщина, а не идеальная любовница, выведенная из пробирки.

— Теперь я понимаю, — покачала головой дочь, — почему она не с тобой, а с Ольгердом. А я-то никак понять не могла! Просто ты никогда ее за женщину не считал, так, за аппирскую подстилку. А Ольгерд ее любил. И теперь она с ним. А тебя даже не помнит!

— Меня это вполне устраивает, — сказал он, — а ты, — он окинул взглядом ее комнату, — собирай вещи, — и добавил нервно, на секунду теряя контроль над собой, — и сними этот идиотский халат!

— Зачем? — насторожилась она.

— Завтра же отправишься на корабль вместе с Туки и Расселом. А оттуда домой. Старт послезавтра.

— Никуда я не полечу! — визгнула Ингерда, — ни за что!

— Полетишь, — властно сказал он.

— Если ты мой отец, это еще не значит, что ты можешь вмешиваться в мою личную жизнь!

— Прежде всего, я — твой командир. И я тебе приказываю завтра же явиться на корабль в распоряжение Торела.

— Так нечестно, — сказала она потрясенно, — па, что ты делаешь? Я же тебе этого никогда не прощу!

— Простишь, — сказал он, — когда опомнишься.

76

Леций плавал в своем бассейне. Ричард встал на краю, сунув руки в карманы.

— Ты решил, кто из аппиров летит на Землю? — спросил он.

— Да, конечно, — лениво отозвался хозяин замка, — они уже готовы, сидят на чемоданах.

— Антиграв стартует в восемь утра.

— Отлично.

— Моя дочь улетает с ними, — сухо сказал Ричард.

Леций закрыл глаза. Через минуту он взглянул на Ричарда.

— Кто же заменит ее в больнице?

— Ты хочешь сказать, кто ее заменит в твоей постели?

— Извини, — усмехнулся Прыгун, — я не предполагал, что это — беседа с разгневанным отцом.

Он вылез из воды и накинул халат. На голове его была чалма, и вообще он напоминал изнеженного древневосточного правителя. Старательно прикрыв длинной полой свою изуродованную ногу, он сел на край круглого дивана со столиком в центре, взял со стола длинную трубку и закурил. Глаза его устало щурились.

— У меня нет никаких шансов? — спросил он.

— Ни малейшего, — твердо сказал Ричард.

— Послушай… а вдруг ты ошибаешься, Оорл? Вдруг все не так пошло и мерзко, как ты думаешь?

— Если б ты думал о ней, а не о себе, то давно бы понял, что ей нужно жить на Земле, иметь нормального земного мужа и рожать от него нормальных здоровых детей. При чем тут ты, Леций Лакон? Зачем ты стараешься привязать ее к себе?

Леций глубоко затянулся.

— А что говорит она сама?

— Это не имеет никакого значения. Слушай, что говорю тебе я: это моя дочь, и напрасно ты этого не учел. Если я вдруг узнаю, что ты преследуешь ее на корабле или на Земле, от тебя останется мокрое место.

— Куда уж мне против черного тигра! — усмехнулся Леций, — наконец-то ты показал свои зубы, Ричард… Только угрозы твои совершенно напрасны. Я и сам понимаю, что лучше иметь тебя в друзьях, чем во врагах, — лицо его стало холодным и жестким, голос окреп, — у меня есть цель, — сказал он, — и ты мне нужен. И если для этого придется отказаться от прекрасной девушки, я откажусь от нее, можешь не сомневаться. Еще не поздно, Ричард. Отправляй ее отсюда, она быстро меня забудет, зачем ей, в самом деле, какой-то аппирский урод?

К такому неожиданному отступлению Ричард был не готов. Он даже почувствовал нечто вроде угрызений совести, словно это он виноват в его уродстве.

— Ладно, — сказал он хмуро, — будем считать, что мы договорились.

— Я уже со всеми договорился, — усмехнулся Леций, — и с твоим сыном, и с моим братом. Только они выбирали более мягкие выражения, чем ты… но на то ты и отец своей принцессы.

— Я вообще против смешанных браков, — заявил Ричард, — ничего хорошего из них получиться не может.

— Ты категоричен. И, наверно, прав, — Леций посмотрел, прищурившись, — я не буду с тобой спорить. Но ты даже не представляешь, чего ты меня лишаешь, Оорл.

— Почему же, — ответил ему Ричард с тихой досадой, — того же, чего ты лишил меня: прекрасной женщины, которая меня почти уже любила.

Леций выпрямился и широко распахнул свои синие глаза.

— Уверяю тебя, это вполне можно пережить, — закончил Ричард.

Немая сцена прервалась появлением Ольгерда. Он вбежал в зал, споткнувшись о ковер, и спросил с отчаянием в голосе:

— Па, вы не видели Ла Кси?

— Нет, — сказал Ричард, — а в чем дело?

— Кажется, она опять сбежала!

— Подожди, не волнуйся так. Мало ли, где она может быть.

— В последний раз ее видели в больнице. Она была одна с пациентом. А потом куда-то вышла… Он говорит, что на ней лица не было!

— Успокойся. Если ей стало плохо, значит, она где-то в замке. Она не могла далеко уйти.

— Я не думаю, что ей стало плохо, — мрачно сказал Ольгерд.

— А что же? — тоже нахмурился Ричард.

— Я думаю, что она все вспомнила, — сын посмотрел на него с отчаянием, — в том числе и своего эрха.

77

Ингерда, захлебываясь слезами, собирала рюкзак. Не так уж много у нее было вещей, но, кажется, каждую она намочила. Всем было не до нее, Туки готовился к отлету, Конс занимался подготовкой переброски на Пьеллу, а отец, брат и Леций занимались поисками Зелы. Она с ее маленьким горем была просто нелепа на этой планете больших проблем. Принцесса улетала, так и не дождавшись своей сказки.

Все оставалось тут: безобразные аппиры с их гнойными язвами и лишаями, осенняя пожухлая трава, облетевшие голые деревья и киты, дружно плывущие куда-то в синем море.

— Не реви, — сказал заглянувший Ольгерд, — отец прав, — нечего связываться с аппирами.

— Ты так говоришь от злости, — всхлипнула она, — потому что Зела исчезла.

— Беги ты с этой планеты к чертовой матери, — устало сказал брат, — я бы тоже сбежал, да долги не пускают.

— А я не хочу! Почему он за меня решает?

— Потому что он командир.

— Неправда! Он просто расист! Помогает аппирам, а сам их презирает. Он и тебя отговаривал!

— И правильно делал, — зло сказал Ольгерд, — это я идиот, решил, что одной моей любви достаточно, чтобы изменить мир. И что теперь? Ни слова, ни записки, ни намека… Как будто я пустое место для нее.

— Ол, может быть ее кто-то украл?

— Из замка Леция? Не смеши меня. Все Прыгуны были в гостиной, кроме Би Эра. Би Эр божится, что ничего не знает. Не могли же ее вынести как куклу! И потом, в последние дни у нее было какое-то подавленное настроение. Я пытался дознаться, в чем дело, но, как всегда, тщетно.

Ингерда перестала всхлипывать.

— Может, ей не нравилось возиться с больными? Она такая нежная.

— Никто ее не заставлял. Сама вызвалась.

Они оба сидели унылые и опустошенные.

— Улетай отсюда, Герда, — с тоской сказал Ольгерд, — я так соскучился, что, наверно, пешком бы пошел через космос. Надоели эти рожи, осточертели эти инвалиды…

— Это у тебя пройдет, Ол, — попыталась она его утешить, — Зела еще вернется, и все у вас будет хорошо. Это у меня уже ничего не будет.

Ей снова стало жалко себя до слез. Она всхлипнула и отвернулась к окну.

Леций заглянул проститься только перед самым отлетом. Он был в чем-то серебристо-сером с засученными рукавами, в коротком черном парике. В руках у него были белые розы.

— Как на свадьбу, — усмехнулась сквозь слезы Ингерда.

— До твоей свадьбы они все-таки завянут, — улыбнулся он.

— Что могу я одна, — вздохнула Ингерда, — все против меня, даже ты. Ничего не поделаешь, кажется, я тут лишняя, — она вспомнила пригорок, их первую встречу и даже попыталась улыбнуться, — кто только будет бинтовать твою несчастную ножку?

— У вас уже зима? — спросил он вместо ответа.

— Да, — она коротко кивнула, — холодно.

— Смотри, не простывай там.

— Я закаленная.

Они смотрели друг на друга.

— Оставь мне что-нибудь на память, — вдруг сказал Леций.

— Оставлю, — охотно кивнула она, — только что?

Быстро расстегнув рюкзак, она стала выкидывать из него на кровать так тщательно уложенные вещи.

— Ерунда какая-то: белье, носовые платки, шарфик, носки… я же не брала с собой сувениров!

— Подари мне кепку, — усмехнулся он.

Кепка была желтая, но порядком выгоревшая.

— Хорошо, — улыбнулась она сквозь слезы, — протянула руки и надела кепку ему на голову.

Рассмотреть его она не успела, потому что они уже целовались. Как-то само собой получилось, что она просто растворилась в нем.

— Я не поеду никуда! — твердила она потом, стуча ему в грудь кулачками, — ну что ты молчишь?! Я же люблю тебя! Скажи, чтоб я осталась, и я останусь! Забери меня, спрячь меня, не отдавай меня, Леций, неужели ты испугался моего отца?! Ты же Прыгун, ты же такой сильный! Ну почему? Я не понимаю, почему!

— Тебе лучше улететь, детка, — сказал Леций.

— Как?

— Мне будет не до тебя.

— Но я не буду тебе мешать! Я, наоборот, буду о тебе заботиться. Как никто!

— Мне не нужна опека, — сказал он.

— Неправда…

— Пойми, девочка, — Леций посмотрел на нее с жалостью, — я вряд ли смогу ответить любовью на твою любовь.

— А зачем же ты так целовал меня? — ужаснулась Ингерда своей наивности.

— Это было затмение, — объяснил он.

У нее сердце сжалось от обиды в маленький болезненный комок, да так и не разжалось.

— Сними кепку, — сказала она холодно, — ты в ней как шут.

С отцом она простилась коротко, уже во дворе.

— Кажется, я жалею, что я твоя дочь, — сказала она ему.

— У тебя еще будет время обо всем подумать, — ответил он.

Ольгерд просто обнял ее на прощание и чмокнул в щеку. Вид у него был ужасный. Глядя на него, действительно можно было подумать, что с аппирами лучше не связываться. В любви они совсем не такие, как люди, и нечего их перекраивать по своему образцу.

Конс отвел ее в сторону и немного смущенно протянул ей маленькую шкатулочку, такую крохотную, что ее можно было зажать в ладонь.

— Это не очень отяготит твой багаж? — спросил он насмешливо.

— Это влезет в мою косметичку, — ответила она.

— Передай это, когда прилетишь, Флоренсии Нейл.

— А что там? Можно посмотреть?

Он покачал головой.

— Нельзя.

Она не обиделась.

— Хорошо, Конс. Не волнуйся, я передам. Ей показалось, что он еще что-то хочет сказать, но не решается.

— А на словах ничего не передать? — спросила она.

— Ни словах — ничего, — резко ответил он.

«Вот и у тети Флоры с ним ничего не получилось», — подумала Ингерда с досадой, — «это у нее-то, которая все знает и все может! Куда уж мне, сопливой девчонке…»

— Садимся! — крикнул Туки.

Она покорно села в модуль рядом с Расселом и бросила рюкзак между ног, а букет роз положила на колени. Леция даже во дворе не было. Он считал, что уже простился с ней, и умчался по своим делам. Его белый замок равнодушно взирал на нее всеми своими окнами, как одно большое существо со своими тайнами, один непостижимый монстр.

78

За куполом Космопорта мела метель. Измотанная карантином и перелетом, Ингерда вышла в зал для встречающих. Члены экипажа, уже бывшего, разбежались по залу, как тараканы, попадая в объятья встречающих. Она на всякий случай огляделась. Ясон стоял возле самых дверей. Как и обещала ей тетя Флора: он пришел ее встречать.

— Я прихватил тебе шубу, — сказал он, целуя ее в щеку, — там такой мороз!

Ингерда с удивлением обнаружила, что у него привычный голос, привычный запах, привычные жесты. Оказывается, она еще не забыла его. Это Леция она за полтора месяца полета постаралась забыть. А Ясон был нормальный, привычный, настоящий земной мужчина, которого она тоже не сумела переделать под себя, но от которого хотя бы знала, чего ждать. У него было две ноги и косматая черная шевелюра, даже борода снова появилась.

— Скорее, — попросила она, — отвези меня домой!

— Разумеется, — кивнул он, и заботливо укутал ее шубой.

Метель ударила в лицо. Она мешала Ингерде насладиться видом родной Земли и заставляла прятать лицо в воротник. В модуле она протерла ладошкой стекло, но оно тут же запотело.

— Не чувствую, что я дома, — призналась она.

— Ничего, — улыбнулся Ясон, — скоро почувствуешь.

— Постой, а куда мы летим?

— Домой.

— Подожди, куда ты меня везешь?!

Ясон привез ее к своему дому.

— Я же просила домой, — жалобно сказала она, понимая, что и тут за нее все решили.

— Ты зайди, — отозвался доктор.

Дом изменился. Дом, который она так не любила, стал уютным. В нем появилась удобная мебель, картины, полки с цветами, цветная посуда, даже мягкие игрушки. Ненавистная спальня из грязно-синей стала золотисто-коричневой, под дерево.

— Господи, что это? — изумленно спросила она, обнимая голубого медвежонка с большими ушами.

— Я, кажется, не могу без тебя жить, — сказал Ясон.

— Что? — она повернулась к нему со слезами на глазах.

— Все будет так, как ты хочешь, Ин.

— Это ты мне говоришь?

— Без тебя совершенно невозможно жить на этой планете, — признался хмурый доктор, — пока я ждал тебя, я понял, что люблю тебя именно такой, какая ты есть. Ты любишь роскошь — что ж, я не беден. Ты любишь наряды? Отлично. Я буду наряжать тебя, как принцессу. Ты любишь украшения? Так на то ты и женщина. Я завалю тебя украшениями. Говори, что ты хочешь в доме — так и будет. Ты же в нем хозяйка, Ин.

— Я изменилась, Ясон, — сказала она грустно.

— Вот как? — произнес он, как ей показалось, разочарованно, — что там случилось, на этой жуткой планете?

— Ничего, — вздохнула она, — просто сбылась твоя мечта — глупая девчонка, кажется, поумнела.

— Ты устала, — покачал он головой, — пойдем, я сварю тебе кофе.

— Мне надо забрать Рекса от тети Флоры. Я ужасно по нему соскучилась.

— Конечно, заберем.

Утром погода наладилась. Сквозь узкую щелку между гардин пробивалось яркое солнце. Ясон лежал рядом, такой привычный и такой нормальный. Он, конечно, не обещал показать ей все планеты, у него не было лица прекрасного ангела, но обнимал он ее по-настоящему, как мужчина женщину, а не как отец свою маленькую дочку. И целовал в губы, а не в лоб. И вообще, все с ним было нормально.

Они позавтракали, потом он умчался на работу. Она бродила по дому, и он казался ей уютным. Больше всего нравились мягкие игрушки. А дома в Радужном было сейчас пусто и холодно. Даже робота не было, так и не починили. Ингерда бродила, как тень, и уже понимала, что никуда отсюда не уйдет. Зачем? Все же нормально, а сказок не бывает.

Тетя Флора встретила ее в теплом вязаном свитере, из ворота которого выбивался белый воротничок. Она была какая-то уютная и похожа на школьницу. Рекс радостно облизал Ингерде руки.

— Песик мой! — она покрыла поцелуями его добрую морду.

— Молодец, девочка, что заглянула, — сказала тетя Флора.

— Я хочу его забрать.

— Забирай. Хотя я к нему уже так привыкла…

Они сели в гостиной. При спокойном свете желтой лампы, Ингерда рассказывала Флоренсии о планете. О том, как сама превратилась в медсестру и все время вспоминала тетю Флору. Здесь, на Земле, в этой уютной гостиной с заснеженными окнами, все это казалось далеким и забытым сном.

— Что-то ты очень грустная, — заметила Флоренсия, — что там случилось? Не влюбилась ли в кого?

— Скажешь тоже! В кого там влюбляться? Одни мутанты…

— А как Ясон? Встретил тебя?

— Да. Все в порядке.

— Вот видишь. Я же говорила.

— Мы, наверно, скоро поженимся. Я сейчас живу у него.

— Конечно. Что тебе делать одной в пустом доме.

— А ты, Фло? Как же ты живешь в пустом доме?

— Я — другое дело, — усмехнулась Флоренсия, — я калач тертый.

— Постой! — спохватилась Ингерда, — тебе же посылка! — она торопливо схватила свою сумочку и достала из нее косметичку.

— Что? — лицо у Флоренсии окаменело, приветливая улыбка с него сползла, — от кого?

— От твоего пациента.

— Какая еще посылка?

— Малюсенькая, Фло. Он велел в нее не заглядывать. Но ужасно любопытно. Можно посмотреть?

— Конечно, — сказала Флоренсия взволнованно, кладя на ладонь крохотную шкатулочку из резного дерева.

— Ручная работа, — заметила Ингерда, — они там все делают вручную: кружева плетут, вышивают, готовят…

Тетя Флора двумя пальчиками приоткрыла крышку. Гостиная осветилась голубым светом. На дне шкатулки лежала маленькая звезда.

— Боже мой, — пробормотала тетя Флора.

Неизвестно было, что это такое, с какой далекой планеты был этот крохотный, размером с горошинку камень, и почему, в следствие каких химических процессов он излучал голубой, мерцающий свет. Люди до таких планет еще не добрались. Наглядеться на него было невозможно. Комната стала загадочной, как святилище.

— Какая прелесть, Фло! — восхитилась Ингерда, — что это?

— Звезда, — сказала Флоренсия, — звезда с неба.

— Фло! — чуть не заскулила от досады Ингерда, если б ей кто-нибудь подарил звезду с неба!

— Нет, детка, нет, — грустно улыбнулась тетя Флора, — он просто сдержал слово.

79

За делами Ричард не заметил, как пришла весна. Все шло по графику, без особых отклонений, но вызов с прибывшего звездолета заставил его задуматься о том, как много времени прошло, как долго они уже на этой сюрреалистической планете. Звездолет выскочил в евклидово пространство вблизи солнечной системы звезды Кьерра, так именовалось местное солнце, и сразу вышел на связь.

Ричард узнал от капитана много утешительного: что Земля не возражает против переселения аппиров на Пьеллу, если это понадобится, что полно добровольцев, чтобы их лечить и строить плацдармы на Пьелле. Что Гунтривааль наконец-то заключил перемирие с Анавертиваалем-вэем, и что его дочь Ингерда вышла замуж.

— Через три дня корабль выйдет на орбиту, — сообщил он Лецию, которого отыскал в кабинете Арнольда.

— Отлично, — как всегда бодро сказал Леций.

В окна кабинета светило яркое весеннее солнце, веселая зелень украшала ветки воспрянувших деревьев и лужайки внизу.

— Аппаратуры много, надо подготовить площадку для антиграва поблизости, — предупредил Ричард.

Леций кивнул.

— Я распоряжусь.

— Земля не возражает насчет переселения.

— Что ж, пора забирать контрольную группу с Пьеллы.

Аппиры на Пьелле чувствовали себя прекрасно. Они обходились без энергетических подачек Леция, у многих даже прошли болезни. Оставалось забрать их для полного обследования.

— Возьму их с собой в качестве доказательства, когда придется уговаривать Синора Тостру, — сказал Леций.

— В ближайшие три дня ты никуда не пойдешь, — строго заявил ему Арнольд, — будешь лежать как миленький.

— Доктор, я не буду наступать на ногу.

— Я сказал: будешь лежать, — невозмутимо повторил Арнольд.

— Врачи — настоящие деспоты, — фыркнул Леций, — кто же, по-твоему, пойдет к Тостре? Конс? Он его, конечно, не боится, но со своим норовом только испортит все дело.

— Я пойду, — сказал Ричард.

— Ты?

— Договариваться с инопланетянами — это моя работа. Как ни странно, я могу быть чертовски убедительным.

— Чего уж тут странного! — усмехнулся Леций, — я на своей шкуре это почувствовал.

Ричард так и не понял, упрек это или шутка.

— Прихвати с собой Би Эра, — посоветовал Леций, — он хорошо знает Тостру и его логово, правда, постарел, ослаб и боится его панически. Но с тобой, я думаю, полетит.

— Мне уже не терпится посмотреть на эту рожу, — признался Ричард.

— Учти, с ним надо поладить.

— Я терпелив.

— Неужели?!

— Я пять лет общался с лисвисами.

— О! — засмеялся Леций, — тогда, конечно!

На следующий день Конс и Азол Кера доставили с Пьеллы двух аппиров. Участники эксперимента жили в здании разрушенного завода, грелись костром, питались консервами и порядком одичали за полгода. Но выглядели они хорошо. У Кневха зарубцевались язвы, Тапол перестал без конца харкать кровью и задыхаться. Причем, обошлось без медикаментов.

— К Тостре?! — ужаснулся Кневх, но потом быстро взял себя в руки, — ладно, после всего, что мы пережили, надо идти до конца, — верно, Тап?

Тапол был поменьше ростом, поскромнее и явно был ведомым в этой парочке.

— А эрх Ричард не оставит нас там? — спросил он робко.

— Пока буду жив, не оставлю, — сказал Ричард.

Он старался быть объективным, встреча с этим огромным пауком, сосущим энергию из сотен несчастных аппиров, могла закончиться чем угодно. Он не мог обещать ни мгновенного успеха, ни спасения. Аппиры потупились, но возражать не стали.

Перед отлетом сын отвел его в сторону.

— Па, я видел эту тушу. Убить его невозможно, у него мощное защитное поле, все твои импульсы отразятся на тебя самого, так что не вздумай нападать на него. Если не договоритесь — уйди мирно, не рискуй. Сделай вид, что побаиваешься его, он это любит. Я очень хочу, чтобы ты вернулся живой.

— Ол, я разберусь на месте. Леций и Конс тоже напичкали меня инструкциями.

— Если с тобой что-нибудь случится, я взорву этот гадюшник вместе со всем содержимым. Что-то я стал зол в последнее время!

— Расслабься, — посоветовал Ричард, — сейчас моя очередь.

— Вызывай меня по нашей связи каждые полчаса. Я должен знать, что там происходит.

— Не могу обещать. Но постараюсь. Не переживай, Ол. Все нормально. Все идет своим чередом.

Ольгерд постарался бодро улыбнуться. Уныние действительно было не к месту.

— Конечно, — кивнул он, — завтра сядет антиграв. Будет полно дел, так что не задерживайся там.

— Ты объяснишь Стефу, куда сесть?

— Не волнуйся, не промахнется.

— Кстати, не успел тебе сказать… он мне сообщил, что Ингерда вышла замуж за Ясона.

Ольгерд даже не удивился, только вздохнул облегченно.

— Ну, наконец-то… хоть один из нас будет счастливым.

Ричард стоял и думал, что ничем своему сыну помочь не может. Недавно маленькая Кеция неохотно призналась, что Ла Кси за два дня до исчезновения беседовала с каким-то эрхом. Кеция подсмотрела их разговор в щель, но ничего не услышала. Эрх обнимал прекрасную госпожу Ла Кси, когда он исчез, прекрасная госпожа Ла Кси плакала… Зачем он явился, куда ее позвал, что ему до аппирской женщины, и что ей до него? На все эти вопросы ответов не было.

— Ну, я-то вполне счастлив, — возразил ему Ричард.

— Мне-то не ври, — сказал Ольгерд, — сколько можно? Думаешь, я до сих пор не знаю, что у вас там было, в Дельфиньем Острове? Не говори ничего, не оправдывайся. Мы с тобой, как два идиота, любим одну и ту же женщину, которая, к тому же, не любит ни одного из нас. И ничего тут не поделаешь.

— Тебе не кажется, что пора забыть о ней?

— Как? — усмехнулся Ольгерд, — может, знаешь? Подскажи.

— Не знаю, — признался Ричард.

Свежий весенний ветер трепал им волосы и куртки, яркое солнце слепило глаза.

— Когда-нибудь я найду этого эрха, — сказал сын, щурясь, — и сверну ему шею.

80

Первым делом в глаза бросились огромные каменные стены. Замок Синора Тостры стоял в зеленой радостной долине, обезображивая своей громадой пейзаж. За изгородью был полный кавардак: ангары, казармы, сараи, будки, стоянки, подъездные рельсы… Ричарду показалось, что он во внутреннем дворе какого-то гигантского предприятия, построенного без генерального плана.

Кругом были понатыканы охранники с лучевым оружием наизготовку, их позолоченные каски сверкали на солнце.

— Кто летит?! — взвыл переговорник в модуле, — доложите!

— Это я, Би Эр, — закашлявшись, доложил седой дядюшка Леция.

— Кто с тобой еще?

— Ричард Оорл, и еще два аппира.

— Садитесь на главную стоянку, — велел голос.

— А они шутить не любят, — заметил Ричард.

— Это Нугс, начальник охраны. Тостра хорошо ему платит. А так — он полное ничтожество.

Модуль опустился перед главным корпусом. Корпус тоже напоминал большую многоэтажную казарму. Как только они вышли, к ним бросились охранники и расторопно их ощупали. Недоумение вызывал только браслет Ричарда.

— Это не бомба, — заверил он, — это переговорник.

Нугс вышел из подъезда, коренастый, плечистый, каменнолицый. Две руки его были свободны, третья держала лучемет.

— Идемте, — сказал он, — хозяин ждет.

В какой-то момент мрачные казарменные коридоры сменились роскошными покоями. Под ногами появились ковры, стены стали пластиковыми, по ним поползли цветущие лианы, защебетали птицы, зажурчала вода в фонтанчиках. Теперь Ричарду показалось, что он попал в тропический рай.

В центре огромного сада бил фонтан. Возле фонтана стояло нечто среднее между диваном и креслом, и в этом кресле сидело огромное бесформенное желе с отростками ручек и ножек и с острыми черными глазками.

Нугс поклонился. Гости тоже.

— Я утомлен, — лениво проговорила туша, — но я побеседую с вами, если вы со мной поделитесь.

— Конечно, — поторопился заверить его Би Эр, он был похож на маленькую, вставшую на задние лапки и одетую в бархатный сюртук обезьянку.

— Нет, — покачал заплывшим подобием головы Тостра, — зачем мне твой желтый кисель? Я хочу сиреневой энергии.

— Соглашайся, — шепнул Би Эр Ричарду, — он много не возьмет. А иначе просто говорить не будет.

— Хорошо, — сказал Ричард, — полминуты.

— Минуту, — упрямо заявила туша.

— Ладно. Можно нам сесть?

— Садитесь.

Напротив кресла стоял диван. На нем уместились все четверо. Ричард заставил себя не волноваться и расслабиться. Процедура была не из приятных, словно добровольно отдавался пауку.

— Ты мне мешаешь, — сказал Тостра обиженно.

— Сейчас, только усядусь.

Ощущение было такое, словно ему пустили кровь. Проткнули живот и потянули оттуда кишки и все содержимое, засасывая его в гигантскую воронку. Ричард смотрел на часы. Циферки мигали невыносимо медленно: 19, 20, 21… Тошнота стала нестерпимой, руки похолодели, в глазах встал туман. Он считал секунды уже в уме и, содрогаясь, думал, как же Конс выдержал полчаса такой пытки и еще ушел отсюда живым?

Тостра оказался точен. Через минуту он улыбнулся в свои надутые, как булки, щеки, настроение у него явно улучшилось.

— Люблю гостей, — признался он, — Эр, что-то ты целый год у меня не был?

— Я стар, чтобы ходить по гостям, — грустно сказал Би Эр.

— А лет двадцать назад ты еще был о-го-го!

— Шутка ли, двадцать лет?

Светская беседа была разбавлена угощениями, принесенными вместе со столиком. Тостра с удовольствием поглощал устриц, сам такой же бесформенный и скользкий, как они. Его хотелось выковырнуть из его защитного кокона, как из ракушки, проткнуть вилкой и перемолоть в безобидную кашицу.

— Послушай меня, — сказал ему Ричард, — на Наоле грядут большие перемены, и тебя они неизбежно коснутся, Синор Тостра.

— Каким образом?

— Мы провели достаточно экспериментов и выяснили, что аппирам необходимо переселиться на Пьеллу, на свою родину. Чтобы выжить, а не вымереть окончательно…

Тостра слушал внимательно, даже доброжелательно, обстановка казалась самой дружеской и радушной. Он рассматривал Кневха и Тапола, даже поспрашивал, как им там жилось без всяких удобств. Посочувствовал им снисходительно, потому что даже один день без горячей ванной представлялся ему чудовищным мучением.

— Ричард, — усмехнулся он, — мне хорошо и тут, — надеюсь, ты это понимаешь? Как вы собираетесь нас переселять? Чисто технически? Или собираетесь нам навязать свое социальное устройство?

— Собираемся, — сказал Ричард — покончить с рабством. Энергетическое рабство отпадет само собой. А другого мы не допустим.

Тостра пробуравил его маленькими злыми глазками.

— И это ты говоришь мне?

— Я ставлю тебя перед фактом. Пойми, это неизбежно. Тебе необходим постоянный приток невольников. Ты не можешь вариться в собственном соку. Если мы перевезем всех на Пьеллу, ты будешь обескровлен. Так что особого выбора у тебя нет. Лучше тебе поладить с людьми, Синор Тостра, тогда мы создадим для тебя на Пьелле приемлемые условия.

— Я пока еще не ссорился с людьми, — сказал Тостра, — но неужели ты думаешь, что я покину свой замок, распущу своих слуг, освобожу своих невольников, — и все только для того, чтобы переселиться на необитаемую неустроенную планету? Не думал, что люди столь наивны.

— Жизнь — это не только сидение в кресле и выкачивание энергии из окружающих. Тебе самому это еще не надоело? Когда у тебя появятся собственные силы, ты избавишься от ожирения и всех болезней, которые тебя мучают, тебе не понадобится ни такой замок, ни такой штат прислуги, ни армия рабов. У тебя есть шанс жить нормальной полноценной жизнью. Подумай, стоит ли его отвергать?

Бесконечная беседа длилась до вечера. Закатилось солнце, зажглись тусклые светильники в разных уголках тропического сада, под каждым светильником стояло по охраннику, смолкли птицы, кончились наконец устрицы… Ричард изнемог. Он долго рассказывал о Земле, о роковых ошибках человечества и его достижениях. Он даже говорил с этой самодовольной тушей о смысле жизни, но чувствовал, что все его слова ухают куда-то в бездонную яму. Тостра не столько не понимал, сколько не желал понять, что его спокойная размеренная жизнь, точнее, пародия на жизнь, кончилась.

Одного Ричард все-таки добился: они не поссорились, и он имел шанс уйти отсюда живым и увести своих друзей.

— Ты меня не убедил, — заявило это желе, служанка старательно вытерла ему вспотевший лоб, — еще неизвестно, когда начнется это переселение, и что получится из этой затеи. Я не хочу ссориться с людьми, но я их не боюсь. Мои рабы — это мои рабы. Они принадлежат только мне. Хочешь — выкупай. На это я согласен.

Ричарду как никогда хотелось его убить. Его спутники понуро сидели рядом с ним на диване, давно поняв, что все это безнадежно. У них, наверно, была только одна мысль: смыться отсюда поскорее от греха подальше.

— Выпьем, — предложил Тостра, — протягивая к столу толстую, как воздушный шар, руку.

Ричард разлил вино по бокалам. Вошли слуги с новыми подносами. Одна девушка выложила на стол фрукты, другая поставила бутылки с вином. Третья была не с подносом, а с тазом, она присела, разула этот пузырь и опустила в таз его распухшие ноги. Вид у всех трех был забитый, одежда черная и тоже какая-то казарменная. Та, что мыла ему ноги, вообще была обрита почти на лысо, как после тифа. Она была щемяще худа, словно узник концлагеря, шейка и бритый затылок беззащитные, спина узенькая, коленки острые, руки ее дрожали.

Его пронзила жалость. Он глотнул из бокала, не представляя, что же делать, как спасти всех этих несчастных девчонок, а заодно и мальчишек, и стариков, и детей. Ему на ум приходило только одно решение: убить этого упыря как можно скорее, отрубить голову у этого спрута, сосущего из всех энергию.

Девушка встала, комкая в руках приготовленное полотенце. Ричард заглянул ей в лицо и вздрогнул. Она была похожа на Зелу. Не на ту, что он встретил у Леция, прекрасную цветущую женщину со счастливыми глазами, а на ту, что Ольгерд привез с Пьеллы, худенькую, запуганную, несчастную и жалкую. Его словно ударило током. Девушка стояла, опустив голову, не глядя на него и не узнавая.

Он пытался понять, Зела это или не Зела, но она ни в чем ему не помогла, только комкала в руках полотенце.

— И сколько стоит такая девушка? — не выдержал Ричард.

— Смотря какая, — усмехнулся хозяин.

— Вот эта.

— Ну и глаз у тебя, Оорл! — Тостра усмехнулся, — сразу видно, разбираешься в женской красоте. Это очень дорогая женщина. Не смотри, что она не в своем уме, усохла и на лысо обрилась. Это роскошная женщина, я вообще не хочу ее продавать… не дрожи, Ла Кси, я тебя не отдам.

— Как она к тебе попала? — чуть не взвыл Ричард.

— Что ко мне попало — то мое, — самодовольно отозвался Тостра.

— Почему ты не хочешь ее продавать?

— Она мне самому нравится. Однажды я продал ее Консу, и потом сильно жалел об этом.

— А если… — Ричард внутренне содрогнулся, — я куплю ее за ту же цену?

Зела даже не пошевелилась, словно не о ней шла речь.

— Что ты, землянин? — издевательским тоном сказал Тостра, — Конс выкупал у меня красавицу с золотыми волосами и мягким телом. Он заплатил мне полчаса. А за этого лысого заморыша даже стыдно назначать такую цену…

— Сколько? — жестко спросил Ричард.

Тостра посмотрел на него и ответил не менее жестко:

— Час.

Ему показалось, что он услышал свой смертный приговор. Тостра умел торговаться. Было ясно, что он сразу оценил и возможности Ричарда Оорла, и его желание вернуть Зелу.

— Я согласен, — сказал Ричард.

81

— Что ты делаешь, Оорл, — пытался образумить его Би Эр, — ведь это уже не та женщина, которая тебя любила. Она не в своем уме, она тебя не помнит, от нее даже оболочки прежней не осталось, одни глаза! Час! Да такого еще никто не выдержал! Ты хочешь умереть? Так объясни хотя бы, ради чего!

Кневх и Тапол вообще находились в полном шоке.

— Отправляйтесь домой, — сказал Ричард, — вас держать не будут. И вряд ли вы мне теперь понадобитесь.

Они стояли в розовых кустах, освещенных тусклой лампой, розы были как неживые.

— Я останусь с тобой, — сказал старик, — на всякий случай.

— Хочешь сказать, чтобы забрать мое бесчувственное тело?

— Твой труп, — уточнил Би Эр.

— Улетай, мне так будет спокойнее.

Маленькая обезьянка выпрямилась, с достоинством одергивая свой темно-синий сюртук.

— Я пока еще Прыгун, Оорл.

— Извини, — сказал Ричард, — если хочешь, конечно, оставайся.

Би Эр пошел проводить Тапола и Кневха. К Ричарду подошел Нугс и взглянул на него как на верного кандидата в покойники.

— Иди отдохни, — снисходительно заявил он, — наберись сил перед сеансом, сейчас из тебя и капли не выжать.

— Веди, — не стал возражать Ричард.

Трехрукий охранник вывел его из тропического сада в нормальный казарменный коридор, тускло освещенный длинными зелеными лампами.

— Тебе что, нравятся немые любовницы? — усмехнулся он.

— Почему немые?

— За полгода эта кукла не сказала ни слова.

Он что-то путал, еще два месяца назад Зела была счастливой женой Ольгерда… но это не имело сейчас никакого значения.

— Нравятся, — сказал Ричард, — немые, тощие и, особенно, бритые.

— А! Ну, здесь у тебя проблем не будет. Эта дура выбривает себе башку регулярно. Я пытался прятать бритву и ножи, так она это делает осколком стекла.

— Где можно прилечь? — спросил Ричард, скрипя зубами.

— За каждой дверью по комнате, — ответил Нугс, — выбирай любую.

Еще раз окинув Ричарда откровенно непонимающим взглядом, он удалился. Коридор был длинный и узкий. Двери ничем не отличались одна от другой. На полу под сапогами скрипела цементная пыль. Ричард шел и пытался осмыслить, что же произошло. Какая роковая цепь событий, какая сила привела его на эту планету, в это логово, в этот коридор и собирается теперь поставить точку в его жизни?

Неужели это конец? Для него, Ричарда Оорла? И все только потому, что когда-то давным-давно в номере с аквариумом он имел глупость зашвырнуть в угол рубашку и шагнуть навстречу одной прекрасной женщине. Что теперь могло быть важнее ее? Жизнь? Какая глупость…

— Ричард! — позвал его сзади знакомый тихий голос.

Он вздрогнул, резко обернулся, как ужаленный, и увидел тонкую фигурку Зелы в черном комбинезоне, с накинутым на голову капюшоном. Она больше ничего не сказала, только посмотрела выразительно, отвернулась и как тень неслышно заскользила вдоль стены. Он торопливо пошел за ней. Мысли путались. Но главное было то, что она его вспомнила, и что совсем не выглядела безумной, видимо, только притворялась такой. Бедная девочка, сколько же ей пришлось притворяться?

Сам не свой от волнения, Ричард свернул вслед за ней в совсем уж узкий коридорчик. Ему не терпелось расспросить ее, понять, что происходит, чего она хочет, и как, черт возьми, к нему относится.

Зела остановилась возле металлической двери, открыла замок, впустила его в крохотную комнатушку, больше похожую на тюремную камеру, чем на жилое помещение, забитую какими-то тумбочками и сейфами, с решеткой на единственном окне. Пахло цементом.

Она закрыла дверь, повернулась к нему и откинула капюшон. Ему хватило одной секунды, одного взгляда в ее несчастные, испуганные, изумленные глаза. Потом он уже целовал ее, держа в ладонях колючую бритую головку, гладя узенькую спину, сжимая худенькие плечи. Им много нужно было сказать, но они не могли разговаривать, они все время целовались. Как безумные. Как когда-то давно в прекрасном и солнечном Дельфиньем Острове.

Он целовал ее все время, даже не представляя, как от нее оторваться. И что теперь сказать, кроме пресловутого «люблю»? Все остальные слова выветрились. Он не видел, на что ее посадил, не помнил, кто кого расстегивал, они без конца целовались, а руки все делали сами, по привычке, по давно отработанной схеме. Только потом, испытав полный шок, они смогли опомниться и разъединить хотя бы губы. Он стоял, она, как оказалось, сидела на каком-то сейфе и была такая худенькая, что ее бедра умещались у него в ладонях.

— Ричард, что происходит? Откуда ты взялся?!

— С неба, — сказал он.

— Что ты задумал Ричард! Зачем ты хочешь меня выкупить?

— А ты еще не поняла?

Глаза у нее были испуганные. Он наклонился над ее ухом.

— Я люблю тебя.

Она покачала головой, как будто не хотела этого слышать, но он почувствовал, что ее горячая плоть снова сжимает его, как в первый раз.

— Я люблю тебя, — повторил он снова.

Каждое движение внутри ее тела доставляло наслаждение, на каждое движение она отвечала стоном. Они снова целовались, доводя друг друга до бешенства, пока совершенно ошарашенные не замерли.

— Господи, что мы делаем! — наконец опомнилась она, — пусти меня, сними меня… возьми вон там полотенце…

Зела торопливо застегивалась.

— Я ведь позвала тебя не за этим.

— Неужели? — улыбнулся он.

— Ричард! — она была серьезной, — я должна предупредить, чтобы ты не делал этого.

— Чего, детка?

— Не выкупай меня, Ричард. Ты просто погибнешь, это глупо и ужасно. И никому от этого лучше не будет: ни мне, ни тебе. Только Тостре.

— Это мы еще посмотрим, — усмехнулся он.

— Этого не будет, — сказала Зела, — я не хочу этого. И я не могу этого допустить.

Он предполагал, что она будет его отговаривать, не ожидал он только такого решительного тона, тем более от этого слабого запуганного существа, больше похожего сейчас на подростка, чем на взрослую женщину.

— Зела, я не самый слабый из людей, — сказал он.

— Ты не слабый. Но он — чудовище. И цена совершенно безумная. Он убьет тебя, Ричард.

Это прозвучало слишком мрачно.

— Ничего еще не случилось, а ты меня уже хоронишь, — попробовал он отшутиться.

Но Зела была серьезна, как никогда.

— Ты не знаешь его. А я знаю. И я много раз это видела.

— А я не видел. Очень, знаешь, любопытно.

— Он высосет тебя как бурдюк с вином, — с отчаянием сказала Зела, — а потом выбросит. Ты этого хочешь?

Угрозы стали его раздражать.

— Ну? Что еще ты мне скажешь? — усмехнулся он.

— Скажу, — Зела взглянула на него с вызовом, — просто обязана сказать: я не стою такой жертвы, Ричард. Зачем я тебе?

— Я люблю тебя.

— Тогда знай, — она отошла к окну и проговорила уже оттуда четко и ясно, — я тебя не люблю. И никогда не смогу тебя полюбить.

— Даже так? — не поверил он, но сердце сжалось, — тогда что это было?

— Сам знаешь что, — сказала она, опустив глаза, — мое тело хочет тебя, это верно, — но я люблю другого, Ричард.

Во всяком случае, теперь он не мог сказать, что он ее неправильно понял. Никаких недомолвок больше не было. Он подумал только, что он тоже когда-нибудь найдет этого эрха и свернет ему шею. И этого еще будет мало.

— Я не люблю тебя, — упрямо повторила Зела.

Все-таки она до мозга костей была аппиром.

— И поэтому я должен оставить тебя в этом гадюшнике? — усмехнулся Ричард.

Она посмотрела удивленно, чего-то так и не поняв.

— По-моему, это просто не твое дело, — заявила она.

Он отступил к двери и приоткрыл ее. Ему самому было странно, почему он так любит это невыносимое существо.

— По-моему, ты будешь ждать своего эрха до скончания века, — сказал он и хлопнул дверью.

82

В замке Маррот было светло и тихо. Ольгерд усмирил свое летающее тело и заставил его идти по полу. Наряд он себе тоже изменил, как требовали приличия, вообразил себе белую тунику и алый плащ. Он шел и загадывал, какой на этот раз будет хозяйка замка, и как она встретит его.

Но встретил его пожилой эрх, величавый и могучий, похожий на императора. Он был вполне вежлив и приветлив, но Ольгерд все равно испытал некоторое разочарование.

— А где же Маррот? — спросил он, — раньше я встречался с ней.

— Теперь мое дежурство на станции, — спокойно ответил величавый эрх, — мое имя Таэр.

— А Маррот я могу увидеть?

— У нее сейчас другая важная работа. Но ты не стесняйся, можешь сказать мне, что тебе нужно.

— Долго объяснять, — вздохнул Ольгерд, — Маррот все знала, с ней было проще.

— Я готов внимательно тебя выслушать.

— Если коротко, то мне нужен эрх, который недавно погружался на Наолу. Вы знаете такого, Таэр?

— Конечно, знаю, — улыбнулся дежурный по станции, — это Ригс.

«Как все просто», — подумал Ольгерд, — «какой-то Ригс, который шепнул ей два слова, и сломал мне жизнь».

— Могу я его увидеть?

— Можешь.

Таэр провел его по широким коридорам, горизонтальным и вертикальным. Они очутились возле сомкнутой двери, похожей на дверь лифта.

— Это вход в мир эрхов, — сказал Таэр, — я не пойду с тобой. Но ты не заблудишься. Любой эрх проводит тебя к Ригсу.

Ольгерд шагнул за расползающуюся дверь и оказался в цветущем прямо в космосе бело-голубом саду, в серебристо-сером саду, в изумрудно-бархатно-зеленом саду. Над садом в бирюзовом далеке горели созвездия, яркие, словно вылепленные не из далеких звезд, а из кусочков зеркала. Земли под ногами не было, сад висел в пространстве, переплетаясь корнями и кронами, а под ногами тоже были созвездия.

Вдали вздымался жемчужно-серый, серебристый, лучистый дворец без основания и крыши, похожий на игольчатую звезду, где-то далеко внизу переливался лиловыми тонами такой же. А за спиной у Ольгерда оказалось лишь небольшое желтое с красным шарообразное сооружение, из которого он вышел.

Первый встреченный им эрх сидел на ветвях голубого дерева, уходящего своим стволом куда-то вниз и в бесконечность. От этой бесконечности кружилась голова, и трудно было внушить себе, что ты туда не упадешь. Ольгерд оглядывался с восторгом и ужасом. Если б не его дела на Наоле, он забыл бы все и колыхался бы в этом прекрасном саду, на этих ветвях, как в колыбели, и ловил бы всем своим легким и чутким телом пульс вселенной.

— Мне нужен Ригс, — сказал он, и только потом подумал, что не знает языка эрхов.

Но это не понадобилось. Эрх читал его мысли.

— Замок Ригса далеко, — ответил он, и Ольгерд его тоже прекрасно понял, — будем лететь очень быстро.

Он взял Ольгерда за руку, и мир сорвался с места. Все замелькало вокруг: дворцы, сады, планеты… Звезды проносились стремительным хороводом, вся вселенная вертелась гигантским волчком, как в том незабываемом полете с Маррот.

Расстояние за пару минут они преодолели огромное. Звездолету бы такое и не приснилось.

— Планета Синдиор, — сказал эрх, — замок Ригса на горе, вон тот, зеленый.

Замок был, скорее, изумрудный. Он напоминал надетую на вершину горы корону с бриллиантами.

— Меня зовут Эстайл, — сказал новый знакомый, — может, еще встретимся.

— Спасибо, друг, — кивнул ему Ольгерд, — классно ты меня перебросил.

И направился в замок.

Ригс был красив, стройный мужчина средних лет, похожий на древнего воина. У него были светло-голубые, ясные глаза, черные волосы, зачесанные с высокого лба назад, прямой крупный нос и волевой подбородок. Он сидел на фоне огромных прекрасных картин с пейзажами, танцующими женщинами и летящими птицами, туника его была черная и расшита изумрудным шитьем. От обилия и яркости красок Ольгерд почти ослеп и немного отупел.

— Наконец-то я тебя увидел, — сказал он то ли с досадой, то ли с удовлетворением.

— Ошибаешься, — усмехнулся эрх, — наконец-то я тебя увидел, Ольгерд Оорл.

Ольгерд удивился такому тону, но постарался не обращать внимания.

— Ты догадываешься, зачем я здесь, Ригс?

— Допустим.

— Ты мне, собственно, не нужен. Мне нужна моя жена.

Ответ его не столько возмутил, сколько озадачил.

— Послушай, тигренок, — со сдержанным возмущением сказал эрх, — сколько можно мучить женщину? Она тебя, конечно, любит. Но есть же предел! Сколько она прожила там? Больше двух месяцев! Даже я на это не способен.

У Ольгерда возникло ощущение, что в этой драме он пропустил пару серий, и теперь не может разобраться, что к чему.

— Да, — заявил Ригс резко, — я всегда был против. Но что толку спорить с влюбленной женщиной? Скорей ядро галактики остудишь, чем ее безумную голову. Она сама прекрасно знала, что максимум через два месяца матрикаты начинают распадаться, и никакой волей их не удержишь…

— Какие матрикаты? — пробормотал Ольгерд.

— Плотные тела, — пояснил Ригс, — послушай, тигренок, тебе что, так необходимо, чтобы Анзанта промывала язвы твоим аппирам? Почему бы тебе не любить ее здесь, в нормальном мире? Чем тут плохо?

Ольгерд испытал уже легкий шок и понял, что не просто пропустил несколько серий, но вообще смотрел другой фильм.

— Анзанта, ты сказал?

Ригс хмуро смотрел на него.

— Это ее старое имя, я думал, ты знаешь. Ее тогда все принимали за богиню любви. Она и сейчас прекрасней всех, — он вдруг хлопнул себя по коленкам и сказал с досадой, — тебе повезло, как идиоту, Ольгерд Оорл, тебя полюбила такая женщина! А ты тащишь ее на самое дно! Это все равно, что гвозди забивать микроскопом. Я думал, что когда увижу тебя, сверну тебе шею…

Все смешалось в голове: болото, грязь, аппиры, жаркие объятия, нескончаемые поцелуи, странные слова, безумный полет через вращающуюся как волчок вселенную…

— Где она? — спросил Ольгерд потрясенно, — где Маррот?

— Я дал ей очень важное задание, — твердо сказал Ригс, — не ищи ее тут, это бесполезно.

— Я имею право знать, где моя жена!

— Что ж, знай: она занимается мавсками и находится совсем в другом пространстве.

— Надолго?

— Это ни от нее, ни от меня не зависит.

Он вспомнил маленькую фигурку в красном, идущую ему навстречу по огромному ангару.

— Я найду ее где угодно, — сказал он, — хоть у мавсков, хоть у черта в преисподней.

Кое-что, наконец, прояснилось, в том числе и ее странная амнезия. Ведь никого, кроме Ольгерда, Маррот не знала. Возможно, когда-то давно общалась с Лецием. Но никогда не видела ни Конса, ни Ричарда, ни Ингерду…

— Послушай, — Ольгерд спохватился, у него туника посинела от волнения, — а где же тогда Ла Кси?

— Это просто наольское имя Маррот, — снисходительно заметил Ригс.

— Нет, — возразил Ольгерд, — это реальная аппирская женщина. Из плоти и крови. Ты что, не знаешь ее?

— Нет, — пожал плечами Ригс.

— И никогда не видел ее?

— Конечно, не видел.

— Давно, Ригс. Лет пятнадцать тому назад. Ты же бывал на Наоле?

— Бывал. Я и сейчас там бываю.

— И никогда не видел Ла Кси?

Божественный эрх только пожал своими божественными плечами.

— Ты просто забыл, — разочарованно вздохнул Ольгерд.

83

Ричард сел на диван. Впереди пышным цветком распадался на струи фонтан. Впереди сидела огромная туша Синора Тостры, устало прикрывающего заплывшие глазки.

— Ты не передумал, землянин?

— Я своих слов назад не беру.

— Это прекрасно. Ты мне нравишься, Оорл.

— Давай начнем, — сказал Ричард, — мне нужно еще сегодня вернуться к Лецию.

Тостра не смог удержать презрительную ухмылку. Сразу стало ясно, что он и мысли не допускает, что его жертва останется живой, да еще встанет и уйдет.

— Что ж, — сказал он, — не будем терять времени, — Нугс, включай секундомер.

«Три тысячи шестьсот секунд», — подумал Ричард, — «всего-то…»

Он убрал свое защитное поле с таким чувством, словно разделся. Было не столько страшно, сколько мерзко. Тостра выпучил глаза. Ричарду показалось, что он ощупал его всего, как бы проверяя, где удобнее присосаться, выбрал наконец место и вцепился ему в живот. Огромная мощная присоска заработала.

Сначала было просто плохо и невыносимо тошно, словно всю душу наматывают на маховик и вытягивают прочь, потом в глазах потемнело, безвольное тело обмякло, в каждой его клеточке лопалась мембрана, в каждой молекуле распадались связи, каждый его атом истошно испускал панические импульсы, каждый электрон устало понижал свою орбиталь… тело больше не было одним целым, просто набором элементарных частиц.

Ричард открыл глаза. Над ним склонялись черные тигриные морды, а выше, над ними, простиралось бездонное лазурное небо. Кто-то лизнул его в нос. Тигры встали правильным кругом, глаза их горели зеленым огнем, ему на миг показалось, что он очутился в центре пылающей звезды, что он кипит в водородно-гелиевом котле, расплющенный чудовищной гравитацией. Потом сразу стало легче. Все встало на места. Тигры исчезли, он сидел на диване в тропическом раю Синора Тостры, измученное тело медленно возвращалось к нему, из груди бил поток бешеной энергии, не ему принадлежащей.

Тостра всасывал энергию жадно, обалдев от такого ее количества, он был возбужден, упругие щеки раскраснелись, дыхание стало частым как у спринтера на дистанции, рот открылся, глаза почти вылезли из орбит.

— О-о-о! — застонал он в полном экстазе, как будто его разложили на полке в бане и окатили из таза.

Ричард потрясенно смотрел, как он, часто дыша, надувается, словно глазунья под крышкой, которая, того и гляди, перевалит через край. Паук сосал и не мог остановиться.

Через десять минут все было кончено. Красное лицо Тостры стало багровым, дыхание превратилось в хрип и на этой ноте оборвалось, изо рта пошла пена, изумленно выпученные глаза остекленели.

Нугс тупо стоял с секундомером в одной из рук. Би Эр забрал его и зашвырнул в кусты.

— Кажется, ты остался без работы, приятель.

Ничего не понимая, начальник охраны бросился к своему хозяину, и в ужасе оглянулся на Ричарда.

— Что ты сделал?! Ты убил его?!

— Я? — Ричард равнодушно взглянул на обмякшую в кресле тушу, — он сам обожрался.

— Ах, ты… — Нугс хотел было броситься на него, но вовремя сообразил, с кем имеет дело.

— Успокойся, — сказал ему Ричард, — одним упырем меньше. На Пьелле тебе его подачки не понадобятся.

Он забрел куда-то в глубину сада, сел на ковер и прислонился спиной к кадушке с пальмой. Как всегда, после огромного напряжения и боли наступила полная депрессия. Он даже радости не почувствовал, только облегчение и пустоту.

— Все, мой мальчик, все закончилось, — седенький Би Эр, наклонился над ним и погладил его по голове, как ребенка, — ты сделал что-то невозможное. Я горжусь тобой, сынок.

— Спасибо, — кивнул Ричард, — ты тоже молодец, не бросил меня.

— Теперь все будет хорошо, — ласково сказал старик, — без Тостры другие Пастухи быстро согласятся. И Ла Кси теперь твоя.

— Нет, — безразлично сказал Ричард, — я ее просто освободил.

— И прекрасно!

— Пойми ты своими аппирскими мозгами, — вздохнул Ричард, — нельзя женщину ни купить, ни завоевать, ни заставить. Я могу уничтожить сотню таких Синоров Тостра, но я ничего не могу поделать, если она меня не любит.

— Тебя? Не любит? — удивился Би Эр.

— Так бывает, — усмехнулся Ричард, — называется «не судьба».

Старик взглянул на него с упреком и покачал седой головой.

— Да она сохнет по тебе уже лет двадцать, — сообщил он.

— Что-что?

— Это же ты был тогда на Пьелле? Я узнал тебя, капитан. С тобой еще была белокурая женщина в синем. Мы тогда приняли вас за эрхов.

— Подожди… — Ричард почувствовал легкий озноб, — ты хочешь сказать, что Ла Кси была тогда на Пьелле?!

— Конечно. Я показывал ей храм с ее ликом. Потом появились люди. Ты смотрел на фреску, а она из-за колонны — на тебя. Так вы и смотрели друг на друга, как заколдованные… иди, она, наверно, извелась там.

Ричард встал на ослабевшие ватные ноги, прошел все запутанные казарменные коридоры, открыл железную дверь в каморку с решеткой и запахом цемента.

Зела сидела, сжав бритую головку руками. От скрипа двери она вскочила с отчаянием на лице, полагая, что раньше времени могут быть только плохие известия.

Губы ее дрожали, из глаз катились слезы. Ничего в ней сейчас не было от прекрасной фрески с цветущей златовласой богиней.

— Пойдем, — сказал он устало, — все закончилось, любимая. Я опоздал на двадцать лет, но я все-таки пришел за тобой.

84

Выгрузка из антиграва продолжалась уже полчаса. Между лесной опушкой, куда он сел, по-хозяйски растопырив опоры, и замком Леция деловито носились грузовые тележки и сновали люди и роботы. Пилот Стеф стоял рядом с Ольгердом и щурился от яркого солнца.

— Весна у вас тут! Даже не верится, что долетели.

— Действительно весна, — сказал Ольгерд, — у него как-то не было ни времени, ни настроения это замечать.

— Чья это идея, переселить их на Пьеллу? Твоя?

— Моя.

— Молодец, подкинул нам работенку, — усмехнулся пилот.

— Мы тут тоже без дела не сидим.

Любопытные слуги Леция выглядывали из-за каждого дерева. Ольгерду показалось, что весь замок высыпал навстречу земному планетолету, как будто прилетел Дед Мороз с мешком подарков. Стеф дернул его за рукав: мимо провозили какой-то огромный шкаф, то ли солярий, то ли барокамеру.

Отец подошел в обнимку с Зелой, поприветствовал Стефа. Зела была худенькая, в теплом вязаном свитере и в одном из париков Леция, в которых тот больше не нуждался. Вчера ночью, когда отец извлек ее из модуля, она выглядела ужасно. Ольгерд был ко всему готов, его предупредили Кневх и Тапол, но когда он увидел ее, то чуть не упал в обморок.

Сейчас она была даже красивой. Из-под белой челки смотрели ее зеленые, до боли знакомые глаза.

— Мы так и не успели поговорить, — сказал отец, когда Стеф отошел.

— О чем тут говорить, па? — покачал головой Ольгерд, — я чуть с ума не сошел, когда узнал, что ты задумал.

— Я тоже, — призналась Зела.

— Извини, Ол, — сказал отец, — она все-таки моя.

Они ничего не знали. Не знали, что здесь была совсем другая женщина, которая променяла свой прекрасный мир на эту жуткую планету, пыталась к нему приспособиться, даже училась вышивать, но так и не смогла тут остаться. Она его, конечно, обманула. Но ведь он сам этого хотел. Слеп тот, кто не хочет видеть. «Ты сам не знаешь, кого ты любишь…» Это она говорила ему давно, еще в первую их встречу. И оказалась права. Он мечтал о богине с фрески, богиня сошла к нему, а он ее не узнал…

— Рад за вас, — грустно улыбнулся Ольгерд.

Конс, которому вручили какую-то канистру, остановился рядом с ними. Он был в одной футболке, как будто на улице стояла жара.

— У вас что тут, семейная сцена? — спросил он как всегда со своим черным юмором, — разнимать не нужно?

Ситуация действительно складывалась парадоксальная. Зела не видела Конса с тех пор, как он порвал ей платье на Земле.

— Где я слышала ваш голос? — спросила его Зела с тенью тревоги на лице.

— Зела, ты что? — удивился отец, — это же Конс.

— Кто?! — она испуганно прижалась к его плечу.

— Ты опять меня не узнала, детка? — усмехнулся Конс, — сколько можно? Это уже не остроумно.

— Голос твой, — пробормотала она изумленно, — только что это с тобой? Почему ты стал такой… красивый?

Конс слегка опешил, но потом все-таки засмеялся.

— Бросай своего Ричарда, — сказал он, — и возвращайся ко мне.

— По-моему, ей твои шутки не нравятся, — заметил Ричард.

Неизвестно, чем бы закончился этот разговор, если бы рядом не возник Леций с баллоном газировки. Он извлек из широких штанин своего рабочего комбинезона четыре стаканчика и заставил Конса разливать. Вокруг шелестели мелкой зеленью березки и столбами вставали стройные сосны. Хотелось сесть на пригорок и побыть просто сторонним наблюдателем.

— Жарко, — улыбнулся Леций, — и все идет отлично. За это стоит выпить.

— Нас пятеро, — заметила Зела.

— Придется тебе к кому-то присоединиться, — насмешливо сказал он, — я запутался в твоих мужьях, так что решай сама.

— Каких мужьях? — не поняла Зела.

Ольгерд все ждал, когда же ему дадут вставить слово. Они все принимали бедную Зелу за Анзанту, которую он нашел на болоте, а его самого — за несчастного брошенного мужа. Он и был, собственно, брошенным мужем, потому что нельзя богине жить на грешной земле… он не успел додумать эту мысль до конца, потому что вдруг увидел среди снующих туда-сюда людей и аппиров медленно идущую к нему женщину с облаком золотых волос. Ее голубое платье развевалось по ветру как кусочек весеннего неба. Казалось бы, это было невозможно, еще вчера Ригс уверял его, что она где-то у мавсков, в другом пространстве, но она шла, и волосы ее сияли на солнце, и туфельки ее приминали траву по всем законам гравитации, и губы ее улыбались.

— Если ты обо мне, — сказал он Лецию, — то вон моя жена. Попрошу впредь не путать.

85

Леций допил стакан и присел на забытый в спешке ящик.

— Ну и кашу ты заварил, — сказал ему брат не то с упреком, не то с восхищением, он держал в руках канистру, которую так и не донес до пункта назначения.

— Я для этого родился, — сказал Леций.

— Я всегда считал тебя авантюристом.

— Да нет, Конс. Я реалист.

Леций знал, что то, что он начал, уже не остановить. Что все складывается, как он хотел. Что впереди много дел, хватило бы жизни! Но это даже хорошо, когда все время чем-то занят.

— Реалист? — брат присел на свою канистру и заглянул ему в глаза, — тогда какого черта сидишь тут и пялишься на трап?

Консу он позволял многое, даже давать ему идиотские советы.

— Просто захотелось посидеть, — ответил ему Леций.

Брата эта версия не удовлетворила.

— Да не прилетела она, — сказал он раздраженно, — нечего ей тут делать. Неужели ты не понимаешь?

— Я никого не жду, — объяснил Леций терпеливо, — если только самую малость. Надеюсь, эту мелкую слабость ты мне простишь?

Конс только покачал головой.

— Не могу видеть влюбленных идиотов! Я же говорил тебе: земные женщины нас боятся, как чумы. Мы для них как были монстрами, так и останемся. Если люди помогают аппирам, это еще не значит, что их женщины будут нас любить. Да и нам они, честно говоря, ни к чему, слишком самостоятельные, самодостаточные существа… Не просиживай зря штаны, лучше проверь, куда они все это барахло складывают, вон, смотри, еще какие-то ящики…

На трапе появился огромный верзила с тремя коробками, поставленными друг на друга, следом за ним вышла маленькая хрупкая женщина в кремовом костюме.

— Осторожней, Григ! — строго сказала она, — здесь не гантели, а сыворотка. Смотри под ноги.

Она с серьезным видом оглядела поляну, поправляя рассыпавшиеся от ветра каштановые волосы.

Конс хотел еще что-то сказать, но смолк на полуслове. Никогда еще Леций не видел своего брата таким потрясенным. Он спокойно пережил появление лучезарной Маррот, но появление этой маленькой строгой женщины повергло его в полный шок. Конс как зомби встал со своей канистры, опрокинув ее на землю и совершенно не замечая, что из нее выливается маслянистая зеленая жидкость. Его и без того бледное лицо побелело совсем.

— Как ты сказал, — усмехнулся Леций, — самодостаточные?

Но Конс его не слышал. Он уже стоял возле трапа, перед этой женщиной, они смотрели друг на друга, как две застывшие скульптуры. Потом ему все-таки хватило ума протянуть к ней руки.

Через какое-то время опомнился Ольгерд, оторвался от Зелы Ричард, да и Конса согнали с трапа, чтоб не закрывал дорогу. И тогда они все вспомнили о нем. Это было забавно.

— Кажется, смешанные браки входят в моду, — бодрым голосом сказал им Леций, — это радует. Что вы на меня так смотрите? Все в порядке, друзья мои, все просто замечательно… вечером мы такое дело отметим, как полагается. Это я вам, как хозяин, гарантирую.

Он встал со своего ящика, достал из кармана желтую кепку, надел ее на голову и, чуть-чуть прихрамывая, побрел в сторону замка.

10.94 — 1.05.95.

Елена Федина