Бессмертный огонь

Сергей Булыга

Черная сага

Книга вторая

Бессмертный огонь

1.

Зовут меня Лузай. Ну, или еще так: Лузай Черняк. Но Черняком я называться не люблю. Так что если вы просто спросите, а кто такой Лузай, то почти всякий вам расскажет. А если спросите, а где я был, когда убили Хальдера, так я скажу: в Забытых Заводях, а где же еще. Там тогда одних только наших кораблей из Глура сошлось четырнадцать. А мой корабль был самым лучшим из них. В прошлом году я им очень гордился, ну а теперь я, конечно же, больше помалкиваю, потому что теперь я знаю, что руммалийцы называют наши корабли челнами. И это, к сожалению, правильно, потому что настоящий корабль несет не одну, а две, а то и вообще три мачты, а к каждому веслу на корабле приковано самое малое по четыре раба.

Ну и что? Корабль хорош только для дальних плаваний, но мы ведь в Море Тьмы не ходим. И вообще, мы стараемся не уходить далеко от берега. Зачем? На берегу всегда найдешь, чем прокормиться. Вот, шли мы в прошлом году на Руммалию. День в море, ночь на берегу. Большой корабль на берег не очень-то вытащишь. А если бы и вытащил, куда потом девать рабов? Отковывать от весел, вновь приковывать? Да и еще кормить! А если они вдруг взбунтуются? И потому у нас и нет рабов, нет кораблей, а есть только челны. А что грести приходится самим, так это даже хорошо; воин без дела - женщина. И мы по целым дням гребем, а вечером, как только завидим селение, подходим к берегу и пристаем, потом толкаем корабли... челны, конечно же!.. на сушу, потом идем к селению. В селениях обычно не перечат. Мы отдыхаем там , кормимся, а утром снова выходим в море.

Весной в поход идти нельзя - весной и без того все голодают, и потому даже в самых богатых селениях можно разжиться одной только вяленой рыбой. Другое дело - это осень, когда они уже собрали урожай, пекут хлеба, давят вино. В прошлом году мы так и выходили - ближе к осени. И очень сытно шли! Да и жара была уже не та. Но Хальдер говорил:

- Повремените, будет еще жарко.

И было, да! Вначале берег был покорен, местные нам не перечили. Потом, когда мы миновали Безволосых и началась уже сама Страна Высоких Городов, которых, правда, мы пока что не видели, а видели одни только голые скалы да скалы...

Нас встретили два корабля. О, да, они были огромные! Как я уже вам говорил, на руммалийских кораблях по две, а то и по три мачты, а к каждому веслу приковано по несколько рабов, а самих этих весел по сорок и сорок и сорок. Не поняли? Тогда я объясню. Рабы у них, словно в курятнике, сидят один по-над другим в три ряда. Ряды по-руммалийски - палубы. Корабль в три палубы они зовут триерой, или дромоном.

И вот такие две триеры нас и встретили. Заметив их, Хальдер велел остановиться. Мы так и сделали. Однако нас было так много, что мы остановились полукругом - чтобы лучше рассмотреть их корабли и чтобы потом было удобнее, без лишней суеты, подойти еще ближе, и рассмотреть еще лучше...

Х-ха! Вы смеетесь? Правильно смеетесь. Мы встали так, словно собаки на охоте, когда медведь из берлоги выходит. Собаки тогда тоже разбегутся полукругом и смотрят на него, и ждут...

А руммалийцы думали, что всё будет не так. Они всегда так думают - не так. Но они, правда, тоже изготовились. У них на кораблях всегда есть колдовской огонь. Этот огонь сжигает всё - даже железо, даже воду. Но Хальдер говорил:

- Горят и руммалийцы. И очень хорошо горят!

И потому он сделал так. Когда на руммалийских кораблях уже были расставлены сифоны - а это вот такие вот кувшины, в которых спит этот огонь, - Хальдер дал знак... И к ним пошел всего один наш челн. Ольми - вы помните его? - стоял на самом передке, у глаз челна, и размахивал белой тряпицей. Для руммалийцев это означает: мир, переговоры. И потому они позволили Ольми приблизиться так близко, как он того пожелал, то есть шагов на пятьдесят до них. А больше и не надо!

- Бей! - закричал Ольми. - Бей! Бей!

И его воины, вскочив, схватили луки, заложили стрелы. И принялись стрелять по тем сифонам! А эти стрелы были с паклей на концах, а пакля еще загодя дымилась! И...

Ха! Этот огонь в сифонах и вправду был колдовской! От него горело всё - железо, весла, мачты, паруса. Горели даже люди - воины, рабы. Тогда, чтобы спасти себя от этого страшного огня, они, рабы и воины, стали бросаться в море. А зря - загорелось и море. И так оно горело, полыхало, пока не догорели корабли и не утонули все прыгнувшие в море воины вместе с рабами. Позорная смерть! А после дым разошелся и Хальдер повелел, чтобы мы опять брались за весла.

Победа была полная. Зато добычи не было. На привале я сказал:

- Так что, и Город так сожжем? И так вот без всего и вернемся?!

- Нет, - засмеялся Хальдер, - так мы не вернемся. И Город нам не сжечь. А надо бы.

И снова он был прав - а надо бы! Потому что если бы мы его тогда сожгли, так бы теперь никто у меня не спрашивал, где это я был, когда убили Хальдера.

А так было вот что. Пришли мы к Городу. Я рыл подкоп под Влакернскую башню. Плотину брал. Смотрел, как приходил к нам их безбородый ярл, подстриженный как женщина, и руки у него были словно у женщины. Да и добычу у него мы взяли самую женскую - самоцветы, браслеты, шелка, паволоки. Пришли и побросали перед кумирами. Хальдер сказал:

- Зачем мне это всё?!

И правильно сказал! А ярл обрадовался, взял. Противно говорить, но и наш ярл - он тоже, словно женщина. Вот Ольдемар, тот был настоящий ярл. И Айгаслав тоже мог бы стать таким же, как и он, если бы не Мирволод. А что? Когда тебе отрежут голову, потом тебе даже Источник не поможет! И вот он вырос, этот наш ярл - и стал не воин и не женщина. Он даже в Руммалию не пошел. Сказал:

- Хвораю я.

А всё из-за чего? Да из-за того, что он переступил через свою судьбу. Потому что если ты по своей судьбе должен умирать, так умирай, а если исхитришься и выживешь, так после будет одно только горе - и тебе самому, и всем, кто вокруг тебя. И так я и сказал возле костра в тот самый вечер, когда еще не знал, что Хальдер уже мертв. И я еще сказал:

- Не будет Хальдера, не будет и походов. И будем жить как безволосые, как в Многоречье - землю пахать, коров пасти. Вот так разнежимся! Зачем тогда мы женщинам? Они тогда других себе найдут.

- Кого? - спросили у меня.

- А хоть бы безволосых!

И все засмеялись. Тогда нам было еще смешно. Тогда мы думали, что Хальдер жив-здоров, что он сейчас убьёт, как он и обещал, посла, потом сразу придет к нам в Заводи и мы опять без ярла - а зачем нам ярл? - пойдем на Руммалию. И мы пили вино и ждали Хальдера, вина было достаточно, и я уже в который раз рассказывал, как у Собачьих островов мы бились с руммалийцами, и что такое их огонь, как я спасался от него - горящий, выплыл-таки к берегу, катался по песку, а ведь только песком и можно его сбить... И как потом был шторм, который разметал огонь, а корабли разбил о скалы, а наши на челнах спаслись, и после нас никто уже не останавливал, и мы явились к Городу и стали станом, вырыли землянки, забили частокол...

И тут как раз к нам прискакал гонец и объявил, что Хальдер мертв!

Ха! Что тут началось! Сразу собрался Круг и принялись кричать, что Айга предал нас, сошелся с руммалийцами. Гонец, пытаясь успокоить нас, стал уверять, что Хальдер не убит, а умер.

- Но отчего?!

- От яда.

- Ха! Это посол! Его дела! И ярловы!

- Но ярл убил посла!

- Зачем? Пусть бы посол был жив, тогда бы рассказал про все!

Вот так! Да, и еще был крик: немедленно, прямо сейчас, прямо ночью, идти в Ярлград и там поднять их всех на копья! И еще спор: идти на кораблях или по берегу?

И тогда вышел Верослав, тэнградский ярл, и так сказал:

- Чего кричим?! Это не торг, а Круг. Мы не купцы и не рабы. Мы воины. Один из нас убит...

- Умер, - сказал было гонец...

- Убит! - опять сказал тэнградский ярл. - Убит! А раз убит, то мы сперва должны его похоронить. А вот потом поговорим с живыми. Любо?

Все молчали.

- Ну, раз молчите, значит, любо. Утром пойдем! Проводим Хальдера. А там уже...

- Проводим Айгаслава!

И это крикнул я. Никто со мной не спорил. Только мой ярл, ярл Глура Судимар, зло глянул на меня и что-то прошептал. Но он был далеко, я его не расслышал.

И Круг закончился, все разошлись к своим кострам. И снова спорили, но уже больше о другом - как похоронят Хальдера, на костре или в кургане. Я не спорил. Я ничего про Хальдера не знал. Зато я точно знал, что завтра похоронят не только одного Хальдера, а еще многих и многих других. Точнее, даже хоронить не будут, а просто побросают в реку, вот и всё. Я лег, приладил щит под голову, меч положил рядом с собой - как женщину...

А у него и имя женское - Любава. Этот меч достался мне от отца. Этим мечом отец когда-то отбивался от ярлградцев. Потом он целовал его на верность Хальдеру и Айгаславу. И, говорил отец, меч был тогда покрыт росой - он ведь поднял его с земли.

Роса! А может, это были слезы? Мечи, они как женщины - изменят, после плачут. Моя жена в прошлом году не плакала. Я ей привез много колец и всяких побрякушек. Она их целовала и смеялась. Смех, а не слезы - это добрый знак; значит, действительно ждала.

А в этот раз, подумал я, я ей уже ничего не привезу. Тут хотя бы самому вернуться! И так вот я лежал, закрыв глаза, не спал, думал о разном и ждал рассвета.

Но почти сразу заполночь к нам в Заводи прибыл еще один гонец из Ярлграда. Сперва к нему созвали только ярлов. Потом, немного погодя, призвали туда и меня. И там мне было сказано: завтра рано утром Хальдер пойдет в костер, с ним будет и его корабль, корабль нужно спешно доставить в Ярлград.

- А что гребцы? - спросил я.

- Про них мы пока что еще не решили, - сказали мне ярлы. - Но их ты тоже приведешь.

- Я?

- Ты. Только сперва разоружи. На всякий случай.

Ха! Легко сказать! Их сорок и со мной тоже сорок. Как тут разоружишь? Они же ведь сразу догадаются, зачем мы это делаем!

Но Верослав, тэнградский ярл, а он пока что был у нас за старшего, сказал:

- Ты не один пойдешь - со мной.

Мы пошли. Пришли к кострам передового корабля и окружили их. Велели положить оружие.

- Зачем? - был крик. - Мы не бараны! Мы не белобровые! Каждый уходит только сам!

- Ха! - засмеялся Верослав. - Хотите сами? Можете и сами!

И его люди натянули луки. Тогда люди Хальдера, еще немного покричав, смирились. И стали выходить по одному, бросать мечи, ножи и прочее - всё, что у кого было. Тех, кто сдавал оружие, вязали и отводили к берегу. Потом их завели на корабли - на мой, на Верославов и на Хальдеров. И так мы и пошли вверх по реке, три корабля - мой впереди, а после Верославов, после Хальдеров.

Пришли, когда еще не рассвело. Их, обреченных, развязали и дали им вальки. Они стали по обоим бортам, подложили вальки под днище и, как на волоке, принялись толкать корабль вверх, на гору. А мы шли рядом и смотрели. Им помогать нельзя, таков обычай. Примета есть: поможешь - вскоре сам пойдешь за ними. Вот почему мы долго поднимались. А поднялись, Ярлград уже проснулся. Но из ворот никто не выходил. Да и потом, уже в городе, все улицы были пусты, все ставни во всех домах были плотно закрыты.

Зато из всех щелей на нас смотрели сотни глаз!

Когда корабль подкатили к терему, там на крыльце уже стояли воеводы все местные, ярлградские. Но Айги с ними не было. Ярл Верослав, оставив нас, поднялся в терем. Долго его не было! А к нам никто не подходил, как будто это мы были во всем виноваты. Да и, подумавши, а кто мы им, ярлградским? Глушь, нищета...

Уже роса сошла, когда ярл Верослав снова появился на крыльце. И был он хмур, как никогда. И тоже сделал вид, что нас не замечает, а сразу начал совещаться с воеводами. О чем они там говорили, я не знаю. Но вид у них был очень недовольный!

Потом их всех окликнули, и они скрылись в тереме. Потом...

Там, прямо в тереме, взвыли рога, загрохотали бубны...

И появился Хальдер. Но какой! Его несли закутанным в медвежью шкуру. Только одно лицо его и было видно из-под шкуры. Оно было синюшное, опухшее, глаза - открытые. У них, у белобровых, так заведено, чтобы покойник был обязательно с открытыми глазами, они говорят, что только тогда он Там не заблудится. Зато у нас смотреть в глаза покойнику ни в коем случае нельзя, иначе он уведет тебя с собой. И потому все мои люди, стоявшие у корабля, сразу опустили головы. А обреченные - смотрели, потому что им так положено.

И я смотрел! Потому что тогда мне было всё равно, тогда я не боялся смерти. И потому я видел, как его спускали по крыльцу, и видел, как в дверях явился Айга - а был он бел, как полотно, держал перед собой меч Хальдера, - и как он, ярл, сбежал по лестнице и забежал вперед процессии. И так они к кораблю и подошли: вначале Айга с мечом Хальдера, а после воеводы с телом Хальдера. Ярл Верослав, пощипывая бороду, шел сбоку, хмурился.

У корабля они остановились. Я повелел, и люди Хальдера взяли его, подняли через борт и усадили возле мачты. Хальдер сидел, смотрел вперед, словно живой.

- А меч? - спросил я.

- Меч! - повторил ярл Верослав.

- Меч! Меч! - заговорили все.

Но Айгаслав сказал:

- Потом! Сначала на кумирню. А после я сам дам ему меч! - и даже отступил на шаг, и прижал к груди меч, и еще больше побледнел, хотя, казалось, что больше уже было некуда.

Ярл Верослав кивнул, сказал:

- Пусть так. Иди.

И Айгаслав вышел вперед, пошел к кумирне. А обреченные толкали за ним корабль. Хальдер сидел у мачты, как живой, смотрел вперед, на Айгаслава. А Айгаслав раз оглянулся, два...

И я тогда уже подумал: значит, и ты, ярл, тоже будешь с нами! И я смотрел в глаза покойнику, и ты. Значит, судьба!

А путь к кумирне был неблизкий. Остановились поменять вальки, и снова двинулись. Но это что, это ж не волок! А вот когда идешь на Владивлада, то чтобы попасть на Рубон, так и полдня уйдет, пока взойдешь на перевал, да и потом, пока спустишься, тоже немало намаешься. А если по Рубону плыть и плыть, чтоб мимо Уллина и еще дальше, дальше, тогда и попадешь как раз туда, откуда прибыл Хальдер. Рубон - красивая река. Там где-то, на рубонских берегах, как говорят, и отыскали Айгаслава...

Вот так я шел, смотрел на Хальдера, думал о всяком. К смерти готовился. Смерть, если ты с мечом, не смерть, а просто р-раз! - и нет тебя, но зато есть в другой, неведомой стране, другой такой же воин, как и ты. Это не страшно. Но если умер без меча...

Да вы об этом тоже знаете, зачем об этом говорить.

И вот пришли мы на кумирню. Дрова вот так, мне по плечо, были положены. И был подход для корабля. А на дровах - кости посла и его слуг; так после псов всегда бывает. Ну а вокруг костра стояли все наши дружины. Они только что пришли из Заводей. Они стояли в полном боевом вооружении. Они пока молчали. Волхвы кричали, пели заклинания. Выли рога. Я не люблю волхвов. Да и кумиров я не очень жалую. Волхвы - они ведь такие же люди, как я, а кумиры сделаны из обычного камня. Их люди сделали, волхвы. Вот если бы кумиры сами собой родились и сами по себе к нам пришли и если бы они еще и сами по себе говорили, тогда другое дело, я бы их жаловал. А то ведь говорят за них волхвы, и говорят они лишь то, что нужно говорить, что ярлу нравится.

Я не верю ни кумирам, ни волхвам. Солнцу верю, луне. Верю огню, верю воде, верю мечу. Хотя не очень верю я мечу, а как и всякой женщине - с оглядкой.

А вот у Хальдера меч непростой. А если правду говорить - это волшебный меч. И Айга это знает! Вот и корабль уже поставили на место, и вот уже все отошли и ждут, а ярл все не идет! Стоит и держит меч - меч Хальдера! Да что он, думает, что меч ему останется? Ну нет! Меч должен быть у Хальдера, тогда он Там, с открытыми глазами и с мечом, вновь станет Хальдером Счастливым и вновь будет водить таких, как я, в походы. И одолеет всех! Как здесь одолевал. И потому он не убит - отравлен. Ибо убить его...

- Меч! - тихо сказал я.

- Меч? - Айга вздрогнул. - Меч!

И глянул на меня. А он стоял рядом со мной, и наши глаза встретились, и я увидел...

Ха! Вот так да! Я думал, что он рад тому, что Хальдер мертв, еще я думал, он боится Хальдера, ждет, что Хальдер ему отомстит... Но нет! Страха в глазах у Айги я не увидел. Глаза его были пустые - вот и все.

- Меч! - просто сказал он. - Меч, да, конечно, меч!

И двинулся к дровам, взошел на них, поднялся на корабль, а там склонился к Хальдеру, дал ему в руки меч...

И Хальдер, показалось мне, кивнул ему! И Айга, это я расслышал, я ближе всех стоял...

И Айга прошептал:

- Прости!

А Хальдер прошептал:

- За что?

А ярл:

- За всё. Прости!

И резко отстранился, и перескочил через борт, а после быстро сошел по дровам - скорей на землю, и вскричал:

- Огня сюда!

И понесли уже огонь...

Когда ярл Верослав сказал:

- А воины? Он что, один, без воинов уйдет?! - и посмотрел на обреченных.

Те молчали. А Айгаслав сказал:

- Да, он один. Он сам так пожелал.

- А кто будет грести? А разбивать ему шатер? А подавать еду?!

Но Айгаслав не слушал Верослава, а снова закричал:

- Огня сюда!

- Нет, воинов!

- Огня! А ты молчи! Я не позволю, чтобы жгли моих воинов! Моих, тэнградский ярл, а не твоих!

- А! Даже так!

- Да, так!

И Айга вырвал меч! Свой меч - не Хальдера - и двинулся на Верослава! Но Верослав лишь усмехнулся и сказал:

- Пусть будет так. Огня! И мы сейчас посмотрим, уйдет ли он один. Или... Огня!

И поднесли огонь, и подожгли дрова. Дрова были сухие, сразу загорелись. Хорошо загорелись! А после загорелся и корабль. Огонь, он чище всех. Огонь не лжет. Огонь пришел к нам с неба. А небо - это солнце, свет, тепло. Огонь - сын неба, жизнь. А жизнь дарует жизнь...

И точно! Вот загорелись весла, затрещали. И задрожали... Вздыбились! И опустились! Снова вздыбились! И голос из огня:

- Р-раз! Р-раз! - командовал.

Ха! Это ж голос Хальдера! Вот он встает, вот поднимает меч и вновь кричит:

- Р-раз! Р-раз!

А весла поднимаются и опускаются! А вот уже я вижу и гребцов: вот Бьяр, а вот Ольми, а вот еще, еще, еще... А этого не знаю, но вижу - это тоже белобровый. Х-ха! Х-ха! Да это же все те, что некогда явились сюда вместе с Хальдером! А вот теперь они все вместе и уходят. А я что остаюсь?

И вдруг:

- Хей! Кто со мной?! - раздался голос Хальдера.

Я вздрогнул, думал - показалось. Я оглянулся...

Нет! Вон как они все оробели - и Айгаслав, и Верослав, и воеводы, воины. Даже волхвы, и те, оцепенев, молчат.

А Хальдер:

- Хей! Я ухожу! Спешите! Хей!

Я снова повернулся к кораблю. Огонь уже добрался до верхушки мачты, огонь уже был так силён, что я не видел ни гребцов, ни Хальдера. Я слышал только крик:

- Хей! Хей!

Как будто вновь я в Руммалии, вновь мы идем на приступ, вновь перед нами Влакернская башня. И я...

Я тоже закричал:

- Хей! Хей! - и бросился к костру...

Меня схватили, повалили наземь. Я вырывался - меня били. Огонь ревел, гудел, но я огня не видел - меня лицом вдавили в землю. Айга кричал:

- Ножом его! Ножом!

Ножом кололи. Было больно...

Но эта боль меня и успокоила, и я затих. Меня еще немного подержали, а после, убедившись в том, что всё уже прошло, мне позволили подняться.

Когда я встал, корабль уже сгорел. Айга сказал:

- Питья ему!

Волхв подал мне питьё - отвар какой-то, жирный и противный. Я выпил, отошел к своим...

Да, кстати, всё уже закончилось. Нам велели возвращаться к кораблям, и мы пошли. А ярлам было сказано остаться.

У кораблей, на берегу, был пир. Сидели, поминали Хальдера. И было много чего сказано. А я молчал, я только слушал. И понял: и другие тоже видели гребцов и тоже слышали призывный крик Хальдера. Теперь только об этом все и говорили. Ну и еще все, конечно, говорили о том, а что же теперь будет с нами дальше. Конечно, в Руммалию мы уже не пойдем, ибо кому теперь вести? Ярл Айгаслав и в первый раз был против Руммалии, ну а теперь... А кто он, вообще, теперь? Он разве старший ярл? Он был старшим при Хальдере, но Хальдер мертв и меч его сгорел, а со своим мечом ярл Айгаслав ничуть не старше Верослава. И вообще, Тэнград теперь отложится, как прежде отложился Уллин. А мы чем хуже, а? Мы, глурские, до Хальдера ни разу никому не кланялись. И больше кланяться не будем. Да, может, мы уже не кланяемся. Может, наши ярлы уже отложились, может, они для того и остались на кумирне, чтобы сказать об этом Айге. А после, говорят, все они, пока что старший и пока что младшие, пошли и сели в тереме, и затворились. И вот темно уже, а они все никак не выходят. У них там Круг, по-ярльски - Ряд. В последний раз, еще при Хальдере, Ряд превратился в сечу. Троих тогда снесли в курган, четвертого скормили псам. А нынче...

Да! Я встал и повелел своим людям гасить костры и лечь в кольчугах, при мечах.

- Зачем?

- А так! Вон, посмотрите на других!

И точно: был той ночью пир, но пир какой-то странный. Все были начеку, все ждали большего.

Все ждали. А дождался только я! А было это так. Уже почти все полегли и стан затих, костры уже погасли. Здесь мы, а здесь река, в каких-то двадцати шагах от нас. Но тьма в ту ночь была такая густая, что я реки совсем не видел. И вот лежу я, щит под головой, меч под рукой, и думаю. Да нет, даже не думаю, а просто знаю, что завтра будет сеча. А может, и еще сегодня ночью. Но сеча тогда хороша, когда ты приходишь в Руммалию, а там есть Город, а в том Городе есть добыча. То есть мне только тогда хорошо, когда я знаю, кто мой враг, и что можно взять у этого врага, и как потом обо всем этом рассказать. А что здесь? Вот сейчас прибежит мой - глурский ярл из терема и закричит: "Бей!" А кого? Да он и сам пока что не решил, кого. Да и потом: ведь я не пес, чтоб мне сказал "Куси!" - и я сразу кидался и кусал. Я воин, у меня есть меч, я целовал его на верность Хальдеру и Айгаславу. Да, Хальдер уже мертв. А Айгаслав, так говорят, теперь наш враг из-за того, что дал прикончить Хальдера. Всё может быть! Но Хальдер хорошо ушел, он Айгаслава не корил, он только звал с собой всех, кто захочет. Я хотел...

Вот так я думал. И заснул. И вдруг...

Кто-то шепнул:

- Лузай!

Я встрепенулся. Открыл глаза. Но, повторяю, тогда было так сильно темно, что я не смог рассмотреть, кто же это здесь, в траве, возле меня. Хотя тот человек лежал совсем рядом со мной! Я поднял голову...

Но он сделал знак, чтобы я не шевелился. Я снова лег и ждал. Тот человек... Враг так не поступает, подумал я про него, враг сразу бы убил меня. А этот хочет говорить со мной. Пусть говорит!

И человек вновь зашептал:

- Лузай! Теперь я знаю, как тебя зовут. Мне на пиру сказали...

- Ярл!? - поразился я.

- Да, это я, - ответил Айгаслав. - Пока что ярл, - и усмехнулся.

- Зачем ты здесь?

- Ушел. Пусть пока ищут в тереме. А я... Совсем уйду!

- Куда?

- А к Хальдеру! Пойдешь со мной?

- Но Хальдер...

- Да! Сам видел, что сгорел, сам поджигал. И что с того?! Ведь он же еще звал с собой, и ты хотел идти. И я хотел. И вот я теперь ухожу. А ты? Пойдешь со мной?

Мне стало жарко. Я думал: может, это сон? Но Айгаслав сказал:

- Я всё равно уйду. Я и один найду дорогу. Вот что со мной, смотри!

И показал. Но я не рассмотрел, ведь тогда было, я уже говорил, очень темно. Тогда я попросил:

- Дай.

Айга дал. Я стал ощупывать. То были ножны от меча. Пустые...

- А меч? - спросил я.

- Меч сгорел. Сегодня, на костре.

- Меч Хальдера?!

- Да, он. А это его ножны. Они невредимы! И, значит, они приведут меня к нему! А твой корабль - лучший среди лучших. Дорога - неизведанная, дальняя. Не боязно?

- Нет. Нет!

Потом я часто спрашивал себя: зачем я это сделал? Я же даже не спросил у Айгаслава, что же у них там было в тереме, чей у них вышел верх, и вообще, о чем они там спорили...

Я только шепнул ему:

- К воде! А я сейчас их подниму. Давай!

2.

Лузая слушать - только время тратить. Кто вел корабль? Я, Айгаслав. Так что меня и слушайте. Было так. Когда мы ночью ушли из Ярлграда...

Нет, не годится. Сначала я лучше расскажу вам про руммалийцев и про Верослава. Посол, увидев раскаленный меч, вдруг прикусил губу - аж до крови - и закричал, и захрипел, и зашатался, и упал. Мы кинулись к нему, а он уже был мертв. Подали нож, разжали ему зубы. У него во рту были какие-то колючие осколки. Чурпан сказал:

- Это у них есть такие пузырьки, называются "стекло". В них они носят яд. От яда он и кончился.

Я встал, задумался. Кто-то сказал:

- Позвать бы Хальдера. Он бы...

Но я гневно прервал его:

- Он спит! - потом еще подумал и спросил: - Где остальные руммалийцы?

Пошли за остальными. Привели. Когда они увидели мертвого и почерневшего от яда посла, то очень испугались и принялись кричать, что ничего не знают и не понимают, что их посол - не их хозяин... Ну, и другое, то же самое. А я велел, чтобы их пытали. Я понимал, что это бесполезно, что его слуги и действительно глупы и ничего не знают. Но мои воины были тогда в ужасном гневе! Если посол вдруг взял да отравился, говорили они, то значит, это неспроста, значит, он что-то скрывал, что-то знал!

Слуги очень кричали - как дети. И я тогда не выдержал и повелел, чтобы их скорей свели во двор, отдали псам... И чтобы посла тоже отдали...

И так и было сделано. Тогда я повелел, чтобы все ушли, а остались только воеводы. Опять сели за стол. И вот только тогда я и сказал:

- Хальдер убит.

Мне не поверили. Но крика не было - спросили сдержанно:

- Как это были?

- А так, - сказал я. - Отравили.

- Но он же и к столу не подходил!

- А и не надо подходить. Смерть - не ленивая, она сама придет.

- На чьих ногах?

- На руммалийских.

И я им рассказал, как было дело. И объяснил, что только после уже понял, зачем это посол так домогался передать "покорный поцелуй от ярлиярла".

- О! - гневно закричали они. - О!

Но я-то видел, я ж ведь не слепой - одни поверили, другие не поверили. Чурпан поверил, Шуба не поверил. Крыж не поверил, Вавыр не поверил... Но я об этом промолчал. Встал и сказал:

- Пойдем! Он там один скучает.

И я вернулся к Хальдеру, и воевод с собой привел. Хальдер совсем уже распух, лежал, раскинув руки. Мне помогли, я посадил его к стене, прикрыл его медвежьей шкурой, чтобы ему было тепло, руки ему сложил, как надо, и в правую дал меч, а в левую рог. Рог, кстати, Шуба прихватил - он про рога и про вино никогда не забывает.

Но Хальдер не любил вино, и потому я повелел - и нам принесли его любимую настойку, на грибах. Она не то чтобы горькая и крепкая, но уж очень хмельная. Кто пьет ее с непривычки, тот видит много всякого, пугается и кричит как безумный. Но Хальдер долго приучал меня к ней, я его настойки не боюсь - мне от нее только легко становится.

А вот тогда такого не было. Я мрачен был. И зол! И пил и пил, смотрел на Хальдера, прикидывал... А после вдруг (да нет, совсем не вдруг!) я принялся рассказывать о той поре, когда был Черный Бунт.

- Вот здесь, - сказал я, - я тогда лежал. А он вон там стоял, возле окна. И Бьяр был с ним. А бунтари внизу, у самого крыльца, их было очень много. Хальдер и Бьяр стреляли в них и попадали. А я... Что я? Шесть лет тогда мне только было, совсем еще никто! Вот я и лежал под его тюфяком, и головы не поднимал. Но позже я осмелел и тоже подошел к окну, и стал подавать им стрелы. А после... Вж! И Бьяр упал, и лук его упал. А крови почти не было. Но все равно я закричал, мне было очень страшно! А Хальдер засмеялся и сказал:

- Щенок! Ты ярл или не ярл? Лук подними! Не видишь - я один остался!

Я поднял лук.

- Стреляй!

- Я не могу!

- Стреляй, я говорю! Вон, сколько их! Не промахнешься!

И он опять стрелял. И попадал. Тогда я тоже взял стрелу и заложил ее, а после... Рвал, натягивал - а лук не поддавался!

А Хальдер мне опять сказал:

- Щенок! Щенок! Щенок!

И тут я очень разозлился! И снова потянул за тетиву - и тетива пошла, лук заскрипел и я прицелился. А после... Вж! И я попал в него! Тот человек упал! На нем была такая вот кольчуга - почти как у тебя, Вавыр... Да ладно! Хальдер засмеялся, отбросил лук, схватил меня, прижал к груди и закричал:

- Ярл! Настоящий ярл! Ибо твой первый враг убит твоей рукой! А я твой раб, ярл Айгаслав! И завтра же...

Назавтра, так закончил я, да вы все это видели, и все это и сейчас хорошо помните, я вышел к вам, воссел в седло и поднял меч. Вот так я стал над вами настоящим ярлом!

И тут я замолчал. И все они молчали. Но вдруг... Я же вам уже сказал: настойка очень крепкая...

Вавыр зло выкрикнул:

- Мой брат!

- Что "брат"? - спросил я у него, как будто ничего не понимаю.

- Брат, говорю! - еще злее повторил Вавыр. - То был мой брат. И ты убил его!

Вавыр вскочил, взялся за меч... Но, к его чести, так и замер, не набросился. А я сказал:

- Я и тебя убью.

И встал. И все они вскочили и разбежались по углам. А мы с Вавыром подняли мечи, сказали нужные слова - и взялись биться.

Он бился хорошо. Я бился еще лучше. И я убил его! И он упал. Я закричал:

- Рабы! Убрать его!

Пришли рабы и унесли Вавыра. Это большой позор, когда тебя убитого уносят не твои боевые товарищи, а какие-то грязные рабы. Но я тогда был очень зол на Вавыра и потому призвал рабов.

Потом, когда Вавыра унесли, а мокрый от его крови пол посыпали песком, я повелел - и мы снова сели. И долго мы молчали! Потом я поднял рог, сказал:

- Нальем еще. И Хальдеру нальем!

- Что, Хальдеру? - переспросил Чурпан. - Но разве он сегодня пьет?

- А ты проверь! - сказал я.

Чурпан встал, подошел к Хальдеру, с большой опаской взял его рог, перевернул...

Рог оказался пуст. Я засмеялся и сказал:

- Он выпил за Вавыра. Налить ему еще! Он снова хочет пить. Вот только теперь за кого?

Чурпан опять налил - сначала Хальдеру, а после мне, а после всем остальным. Я поднял рог, спросил:

- Кто еще хочет говорить - после Вавыра?

Никто не отозвался. Х-ха! Тогда я так сказал:

- Что ж, будем пить молча. И чокаться тоже не будем - чтобы Хальдер не услышал нас и больше не просил ему налить. Так или нет?

Все согласно закивали. Так мы и сделали - пили молча и не чокались. И вообще, это было забавное зрелище! Потому что вы бы только видели, как все они косились на рог Хальдера! Но рог пока что оставался полным до краев, они не знали, что им и думать, чем же все это кончится...

А я два раза посылал гонцов к Забытым Заводям и принимал от них ответы, спускался вниз и раздавал распоряжения, и снова поднимался к ним, садился среди них и мы снова молча, не чокаясь, пили.

Только под утро я отложил рог в сторону и лег - в ногах у Хальдера. А воеводам повелел, чтобы они убирались прочь и ждали меня там, внизу.

И так я лег, сразу заснул - и крепко, очень крепко спал до той самой поры, пока ко мне не заявился Верослав.

Как только он вошел ко мне, я сразу понял, какое именно дело он затевает. Но я по-прежнему лежал в ногах у Хальдера и не спешил вставать. А что? Я - старший ярл, а он мой младший, он при моем стремени. Да и потом, он не так глуп, чтобы спешить.

И так оно и было. Сперва ярл Верослав сказал мне нужные при таком случае слова; он был почтителен и сдержан. Я пожелал, чтобы он сел. Он сел. Тогда я тоже сел, взял рог, потом я и ему дал рог, велел, чтобы нам принесли настойки и еды - и сразу отослал раба, налил себе и Хальдеру, а уже только после Верославу. Тэнградский ярл прищурился... и пить не стал, воткнул рог в пол и вдруг спросил:

- А если я сейчас тебя убью, что будет делать Хальдер?

- Он промолчит, - тихо ответил я. - Но рог его не пересохнет.

- Почему? Ведь это ты его убил.

- Не я. Это посол.

- Ложь.

- Придержи язык! Заступник Хрт тому свидетель!

И я, как и положено, сложил два пальца крестиком. Хрт - это палец указательный, а Макья - это средний. Солжешь - и эти пальцы у тебя срастутся. И как ты тогда будешь стрелять из лука? Ведь между ними ты стрелу и держишь, ими же ты натягиваешь тетиву, а Хрт тебе в это время подсказывает, как надо брать прицел, выше или ниже, а Макья сетует - а надо ли стрелять? одумайся! Вот, все они такие, эти женщины...

- А он об этом знал? - спросил ярл Верослав.

- О чем? - спросил я и поспешно развел пальцы.

Он заметил это, рассмеялся и сказал:

- Понятно! И вот за то я тебя и убью.

- За что?

- За то, что вы с послом стояли заодин и уморили Хальдера.

- Нет, - сказал я насмешливо. - Нас было трое.

- А третий кто?

- А вот он самый - Хальдер. Он мне потом так и сказал: "Ты прав!"

- Прав! - зло воскликнул Верослав. - А что еще он мог сказать? Он умирал уже, поди, когда это сказал.

- Да, умирал, - согласно кивнул я. - Но перед смертью разве лгут?

Ярл Верослав смолчал - крыть было нечем. А я опять сказал:

- Теперь о Руммалии. Хальдер желал, чтобы посла взяли на меч. Я так и сделал. Хальдер желал, чтоб был поход. Будет поход! Вот только распростимся с Хальдером - и сразу выступаем.

- А будет так?

Я усмехнулся и сказал:

- Тут даже клясться незачем. Иначе быть не может! Подумай сам: я самолично - уморил посла. И его слуг. Сжег их корабль, их добро. К чему это?

- К войне.

- Вот то-то же! - строго сказал ему я, как старший младшему. И также строго, как бы поучая, продолжал: - И, значит, если я первым не выступлю, то тогда первым выступит он, томнорожий. Но лучше воевать не здесь, а там. Там и теплее, и сытней. Так ты рассказывал?

- Так. Да.

- Вот и ответ. А если я и он, - и я кивнул на Хальдера, - а если я и он схватились меж собой, и я взял верх, так это наше дело. Только наше! И Хрт тому свидетелем и одобрителем. Вот, посмотри: я говорю, и Хальдер меня слышит, но молчит. И рог у него полон!

Ярл Верослав невольно глянул в рог - рог и действительно был полон...

А я, воспользовавшись этим, вырвал у Хальдера его волшебный меч и, отскочив к стене, спросил:

- А если я сейчас тебя убью? Что ты на это скажешь, Верослав?!

На это он злобно оскалился и прошептал:

- Подменыш! Пастушок!

Я замахнулся...

Он сразу упал. Но я не стал его рубить, только сказал:

- Так и лежи. Не смей вставать! А я буду сидеть и тихо говорить. Пусть те, кто пожелает нас подслушать, подумают, что мы ведем очень серьезную и тайную беседу. Потом, когда мне надоест, я разрешу тебе подняться. Ну а пока... Лежать!

И он лежал. Он даже головы не поднимал, не шевелился - вот до чего они боятся меча Хальдера! А я сидел над ним и говорил. Всё говорил! Так, я сказал, что вот отправлюсь в Руммалию и разобью Цемиссия, Город возьму, отдам его на разграбление на десять дней. Пусть мои воины берут всё, что им только хочется! А сам же я возьму себе только жену. Кого? А дочь Цемиссия! И там мы свадьбу и сыграем, и будет она по тамошним обрядам. Потом, придя сюда, мы с ней явимся к нашим кумирам, они нас благословят, и будет еще одна, теперь уже настоящая свадьба. А потом у нас будет много сыновей ровно двенадцать. Двенадцать сыновей - это двенадцать младших ярлов. И я их посажу в Тэнграде, Ровске, Глуре, Уллине и во всех прочих ярлских городах. А вас, всех моих нынешних тайных врагов, я приведу на капище и там казню, сожгу, развею по ветру. Так будет, Верослав! Так завещал мне Хальдер. Одна Земля - одна семья, вот так! И он был мудр, Хальдер: хоть я убил его, но он меня простил. А если ты не веришь, что простил, так я потом еще раз у него спрошу - при всех спрошу, а ты послушай! Ну, и так далее. Ну, и...

Возможно, зря я всё это сказал. Но я тогда был в очень сильном гневе! И был со мной волшебный меч; я не боялся, я был храбр. Да и потом я уже знал, что первым я прикончу Верослава. Сегодня же!

Но день тогда еще только начинался. Натешившись позором Верослава и рассказав ему всё, что хотел, я разрешил ему встать и сказал:

- Я мог убить тебя прямо сейчас. Но лучше я потом тебя убью. Потому что прежде всего нам нужно распрощаться с Хальдером. Иди и прикажи, чтобы уже начинали.

Он ушел. А я...

Сперва я, конечно, закрылся на засов. Потом достал свой меч и опустил его в ножны Хальдера. Честно сказать, мне было очень страшно...

Но его ножны приняли мой меч! Мне сразу стало весело. Я спрятал свои ножны под тюфяк, а ножны Хальдера - с моим уже мечом - приладил к поясу, потом одернул плащ, чтоб ножны были менее заметны. Мой плащ...

Тьфу, вот навяжется! "Плащ" - это слово руммалийское. Всю прошлую зиму Хальдер нещадно донимал меня тем, чтобы я выучил их собачье наречие, толмач дневал и ночевал у нас и всё бубнил, бубнил...

Так вот; мое корзно было обшито горностаем, длинное, так что ножен из-под него почти что не было видно. Так, хорошо! Так ловко подменил...

Ха! Подменил. И Верослав сказал, что я подменыш. Да и не он один так думает, а многие. И если б только думали, так нет! Зубами скрежетали, ждали. Ну а теперь, когда Хальдер уйдет и заберет с собой свой меч, которого все они ну просто до безумия боятся, так они тотчас же...

А ножны? Х-ха! А письмена на них? Вот то-то же! И я прошел к двери, открыл ее, склонился вниз над лестницей и закричал:

- Поднимайтесь!

Ударили в бубны, завыли в рога...

Потом несли его. Я шел, держал перед собой волшебный меч. Я знал, что пока меч при мне, мне ничего не страшно. А потом? Я оглянулся раз, я оглянулся два...

И Хальдер улыбнулся мне. Ф-фу! Значит, он действительно простил меня. А если даже не простил, то ведь прекрасно понимает, что только я один и могу удержать эту Землю в единой державе. Убьют меня - и сразу всё развалится. Тэнград отложится, Ровск, Глур. А Владивлад ударит на Ярлград! И многие с ним станут заодин. Но Владивлад недолго будет тешиться - придут большие корабли, а с них сойдут на берег воины и воины и воины, построятся в когорты, закричат: "Владыка! Владыка! Владыка!" И на их крик по сходням с головного корабля мерно процокают копыта; Цемиссий - как всегда, на белой лошади и в красных сапогах, в красном плаще и в красных латах - ступит на Землю. На мою Землю, Хальдер; слышишь?! И на твою - ведь это ты ее собрал. Так помоги мне, Хальдер, не оставь меня! А я тебе за то...

Но что ему "за то", я тогда так и не придумал.

И вот пришли мы на кумирню, поставили корабль. Какой-то черный, обожженный человек сказал мне:

- Меч!

Да, он был прав; пора уже. И я поднялся к Хальдеру и подал ему меч, шепнул ему: "Прости". И услышал: "За что?". "За всё", - сказал я. Он мне не ответил. Тогда я прошептал: "Хрт, Макья, не оставьте!" - и сложил пальцы крестиком, быстро спустился с корабля и приказал подать огня.

Но тут вмешался Верослав и начал требовать, чтобы вместе с Хальдером мы сожгли и его воинов. Зачем? Мы так не делаем, это не наш обычай, у нас каждый уходит только сам по себе. Быть может, Верослав хотел разгневать Прародителей, а может, это было для того, чтобы Хальдер отвернулся от меня, когда я откажу ему в этой жертве - не знаю. Но я твердо сказал, что не позволю, чтобы так вот запросто жгли моих воинов. Ярл продолжал мне дерзить. Тогда я обнажил меч и двинулся к нему. Я был в ужасном гневе! Я думал: вот сейчас здесь всё и кончится - я или он; пора!..

Но Верослав вдруг оробел и согласился - воинов не тронем.

Только потом уже, когда горел корабль, я понял, что его остановило ножны. А было это так: когда я доставал свой меч, то распахнул корзно - и Верослав увидел Хальдеровы ножны. И сразу обо всем забыл! Смотрел на них не на меня, не на мой меч, а лишь на них! - и соглашался: "да, да, да". А что еще он мог сказать? Ведь Хальдер принял меч без ножен и отпустил меня, не стал удерживать на корабле, а мог! Или не мог? Или я и его обманул? Или мы... Вот Верослав и растерялся, не знал, что и сказать, чем возразить. А после...

Х-ха! Даже волхвы молчали. Даже Заступник Хрт, наш грозный Прародитель, и тот, как после, на пиру сказали, как будто вздрогнул, пошатнулся...

Ну, это зря! Со страху им привиделось. Хрт не таков...

А Хальдер встал и поднял меч, командовал: "Р-раз! Р-раз!" - и весла дружно поднимались, опускались. Я узнавал гребцов - Бьяр, Гермут, Тса, Ольми... А после Хальдер закричал: "Хей! Кто со мной?!" И - снова этот обожженный человек - вдруг бросился в костер. Мы чуть его остановили. Чуть привели в себя.

Зато какое было зрелище! Мой Хальдер уходил не то что хорошо, а просто очень хорошо! Он, значит, рад был уходить! И я был рад. Я был уверен, что уж теперь-то ярлы не посмеют мне перечить. А если так, то нужно, не теряя времени, вот прямо здесь, на капище, кого укоротить, ну а кого и вообще...

И потому, как только догорел корабль, я повелел, чтобы воины спускались к берегу и начинали пировать, а ярлы оставались здесь, пред взором Хрт и Макьи. И воевод оставил вместе с ярлами - я воеводам больше доверял...

А зря! Но кто не ошибается? И вот когда все воины ушли, я повернулся к Белуну - а это наш набольший волхв - и спросил:

- Готово?

Он сказал:

- Готово. Ждут уже.

- Тогда чего стоим?

И я первым прошел мимо Бессмертного Огня, горящего меж Хрт и Макьей, потом я поклонился Хвакиру и бросил ему кость (не кость, конечно же, а золотой диргем, но всё, что ты ему ни бросишь, называют костью), потом, уже в самом пороге, снял шапку и вошел простоволосым. В Жилище Прародителей никто не смеет появляться в шапке.

Жилище Хрт и Макьи небогатое: стол, лавки вдоль стола, очаг, лежанка, колыбель. Ни золота, ни самоцветов, ни покрывал ромейских, ни парчи, ни... Ничего! Хрт этого не любит. Он говорит:

- Зачем мне это всё? Ни съесть, ни выпить. Только сжечь!

И потому мы всю его добычу и сжигаем. Хрт этим тешится. А Макья смотрит на огонь и плачет. И потому, когда Хрт спит, мы тайно носим Макье всякие подарки. Она их принимает, примеряет, а после прячет. Где? Мы этого не знаем. Но Хальдер говорил:

- За Хижиной. Там у волхвов есть тайные хранилища. И поэтому если вдруг, а всякое случается, ты соберешься выступать в поход, но у тебя будет в чем-то недостача, так ты приди туда и попроси у них.

- У Хрт и Макьи?

- Нет! - и Хальдер засмеялся. - У волхвов. Но тихо попроси, чтобы никто этого не знал. Пообещай, что возвратишь с лихвой. Я часто обещал. И каждый раз возвращал всё до последней крупицы. А силой не бери!

Вот так он говорил, так я запомнил. И вот я в Хижине. В дальнем конце стола, у очага, плечом к плечу сидят наши Благие Прародители. Сами они из золота, а глаза у них выложены из зеленых самоцветов, а губы из красных. Зеленый - это зелень, жизнь, а красный - это кровь и, значит, тоже жизнь. А перед ними, как перед живыми, стоят мисы с кутьей и чаши. А в чашах сурья, забродивший мед, настоянный на тридцати трех целебных травах. И также вдоль стола для нас уже были расставлены мисы и чаши. И мы прошли, расселись, соблюдая старшинство. Я, как всегда, сел рядом с Хрт, следом за мной сел Верослав, за Верославом - Судимар, за ним... Ну и так далее. А по другую сторону стола, напротив нас, сели Гурволод, Миролав, Стрилейф, Шуба, Чурпан... Но место Хальдера - между Гурволодом и Макьей - пустовало. Также ни мисы ему не было дано, ни чаши. И это правильно - ведь он уже не с нами, он далеко уже, его корабль плывет к его богам. А мы сошлись не для того, чтобы его кормить или поить, а чтобы вместе пожелать ему большой воды и острого меча, храбрых врагов. Белун так и сказал с лежанки.

Белун, набольший волхв, к столу никогда не садится; он сидит на лежанке, с нее говорит. И вот он и сказал:

- Большой воды!

Мы встали, пригубили сурьи. Сели, отведали кутьи. Молчали.

Набольший волхв опять сказал:

- И острого меча!

Мы снова выпили и снова закусили.

- Храбрых врагов!

Мы выпили. Но только стали закусывать...

Раздался скрип. Это скрипела колыбель. Она сама собою закачалась. То добрый знак! Как колыбель качается, так и корабль плывет. Большой воды ему, острых мечей, храбрых врагов! Я встал...

Но волхв сказал:

- Сиди!

Я сел. А волхв опять сказал:

- Пускай себе плывет. А мы будем смотреть. Он держит путь к чужим богам. Пусть так! Сколько земель, столько богов. И это справедливо. И Хальдер справедливым был. И вот за то я дую в его парус, дую!

И волхв действительно стал дуть на колыбель - и колыбель закачалась быстрее, и заскрипела громче, еще громче. Так другие колыбели не скрипят, так может скрипеть только эта, первая из всех колыбелей. У Хрт и Макьи было трое сыновей, три дочери, и был еще один, подкидыш. Они все семеро - из этой колыбели. А мы - от их детей и внуков, правнуков, праправнуков. Отец мой, Ольдемар, считается от старшего из сыновей, а Верослав от среднего, а я - так Верослав в Тэнграде на пиру кричал - будто от младшего, подкидыша!

- Подменыш - сын подкидыша! - вот как он надо мной глумился.

Хальдер, узнав о том, сказал:

- И ладно, пусть потешится! А мы пока что сходим в Руммалию, а после женишься, дождешься сыновей, а там... Хрт надоумит, а Макья простит!

Но, видно, долго ждать тех сыновей. Пора уже! Я снова встал...

Белун опять сказал:

- Сиди!

Но я сказал:

- Довольно. Насиделись! Я буду слово говорить. При Хальдере, пока он еще здесь, - и я кивнул на колыбель, которая все еще продолжала раскачиваться. - Пусть Хальдер тоже слушает! А то, когда он придет к чужим, но для него своим богам, тогда зачем ему будет всё это?!

Белун подумал и сказал:

- Пусть так. Но прежде ты положишь меч. И остальные - тоже.

Я задрожал от гнева, но сдержался. И обнажил свой меч, и положил его на стол. И остальные поступили так, как я. А после они сели. Я стоял. И снова осмотрел их всех и усмехнулся. Но только я собрался говорить...

Как Верослав сказал:

- А ножны? Пусть положит ножны!

- Какие еще ножны?! - гневно спросил я.

- А те, которые ты подменил. Взял ножны Хальдера!

- Вот это уже правильней! - еще более гневно воскликнул я. - Взял, а не подменил. Вот эти, да? - и я снял ножны с пояса и показал их всем...

И положил рядом с мечом. Меня всего трясло! Ибо теперь, увы, пока наши Благие Прародители того не пожелают, мне не поднять ни меч, ни ножны! Вот какой силой обладает этот стол! Однажды мой отец, озлясь на ярла Вальделара, пытался взять свой меч, но тщетно - рвал, гневался, кричал... А после примирения он поднял меч словно пушинку, в ножны вложил...

И вот я тоже теперь без меча и без ножен. И, значит, здесь мне Верослава не достать. Ладно, подумал я, пусть будет так. И продолжал:

- Да, это ножны Хальдера. Когда он уходил, он мне сказал: "Мой ярл! Когда я отыскал тебя - а это было на Рубоне, в трех днях пути от Уллина, возле тебя лежал вот этот меч и эти ножны. Я долго думал, что всё это означает. А после понял так: ты - мои ножны, я - твой меч. Сегодня меч уйдет к чужим богам, а ножны остаются. Мир ножнам! А мечу - храбрых врагов!" Вот что сказал мне, умирая, Хальдер. И вот я снова говорю: храбрых врагов тебе, мой Хальдер!

И я поднес чашу к губам. Белун сказал:

- Храбрых врагов!

- Храбрых врагов! - сказали все; даже тэнградский ярл это сказал.

И они встали. И мы выпили. Потом все вместе сели и ели кутью. Белун, немного подождав, сказал:

- Сын мой, ты обещал, что скажешь слово.

Я посмотрел на Верослава, на мечи, которых не поднять, потом опять на Верослава... и он мне подал знак, и я ему ответил тем же... И лишь потом уже сказал:

- О, нет! Я передумал.

- Так. Хорошо, - сказал Белун. - Тогда пусть говорят другие.

Так и было. Другие говорили о походах, в которые они ходили вместе с Хальдером. И было ими много сказано о храбром Хальдере, о мудром Хальдере, о щедром Хальдере, о грозном Хальдере, о хитром Хальдере, о...

Много было сказано! И наши чаши опустели, и была съедена кутья. Никто уже не говорил. Молчали.

Белун сошел с лежанки, заглянул в колыбель, покачал головой и сказал:

- Его уже не видно. Он у чужих богов.

И колыбель сама собой остановилась. Мы встали и легко, без всякого усилия, взяли со стола свои мечи и спрятали их в ножны, пошли к дверям. Ярл Верослав тихо спросил:

- Теперь к тебе?

- Ко мне, - ответил я. - И там уже никто не помешает нам...

Но тут Белун сказал:

- Сын мой!

Я обернулся.

- А ты пока останешься, - строго сказал Белун.

И все они ушли, а я один остался.

- Дай руку, - сказал волхв.

Я дал. И он провел меня мимо стола, и подвел к очагу, и сказал:

- Вот. Смотри!

Я смотрел на огонь. Огонь - это тепло и жизнь. Огню подвластно всё вода, железо, мы. Всё смертно, лишь огонь бессмертен. Огонь горел, огонь горит, огонь будет гореть, а посему он помнит прошлое, он знает настоящее и смотрит в будущее. И ты должен смотреть в него, в огонь, любить его и веровать в него, не лгать ему и, может быть, тогда...

Я вздрогнул. Я увидел Хальдера! Да, это он стоит в огне и смотрит на меня, и машет мне, зовет меня! И я, поверьте, словно обезумел. Хальдер, подумал я, зовет меня - и я пойду к нему! Я сделал шаг вперед, к огню...

Но волхв схватил меня и удержал. Я отшатнулся от него и снова глянул на огонь...

Но Хальдера в нем уже не было.

- Видел? - спросил Белун.

Я утвердительно кивнул, сглотнул слюну, спросил:

- Что это значит?

- Я не знаю. Хальдер уже не наш, теперь он у чужих богов, - задумчиво сказал Белун. - Возможно, он тебя предупреждает.

- О чем?

- Об этом знают только его боги. А кто я им? Никто.

- Так как мне быть?

Белун тяжко вздохнул, зажмурился и стал что-то шептать - намеренно невнятно, - а после вновь открыл глаза.

- Будь мудр! - сказал Белун отрывисто.

- Как?

- Просто мудр. Вот вы сейчас пойдете к себе в терем и сядете за стол. Но вспоминать вы будете не Хальдера, а свои старые обиды. Потом возьметесь за мечи. И ты будешь желать прикончить Верослава, а после и других - всех, до единого! А твой отец, ярл Ольдемар, не так бы поступил.

- А как?

- Подумай сам. Когда ярла зовут те, с кем он распрощался навсегда, тогда ему нельзя давать советы. А посему... Помни о Хальдере и помни об отце. И это всё, что я могу тебе сказать. Иди!

И я ушел. Вышел из Хижины, шапку надел, бросил Хвакиру кость, прошел мимо Бессмертного Огня. Ярл Верослав и все они ждали меня; стояли молча. Я также молча им кивнул - и мы пошли. Теперь я не запахивал корзно, и всякий, кто хотел, мог видеть ножны Хальдера, а в них - мой меч. Мой меч не полностью скрывался в ножнах. Они, должно быть, думали, что это - некий знак. На самом деле всё намного проще: когда я уже достаточно возмужал для того, чтобы отправляться в свой первый поход, Хальдер велел, чтобы мне вместо моего прежнего, отроческого меча, выковали новый - боевой. И в тот же день мы вместе с Хальдером явились в кузницу. Там Хальдер достал свой меч, показал его мастеру и сказал:

- Вот, посмотри внимательно! И сделай моему хозяину меч еще лучше этого. И чтоб он был длинней! Так, Айгаслав?

Я засмущался, но кивнул - да, так.

И мастер сделал мне действительно прекрасный меч, который оказался на целых два вершка длиннее меча Хальдера. Вот отчего теперь получается так, что мой меч не может полностью скрыться в его ножнах. А если кто-то думает иначе, так пусть и думает. И мне ведь тоже есть о чем подумать.

Да вот не думалось! Не думалось, пока я шел по деревянной мостовой, которая на все лады скрипела под моими ногами, не думалось мне и в пыльном дворе, не думалось и на крыльце, застеленном моими самыми дорогими руммалийскими коврами. Не думалось и за столом, когда мы уже сели за него. То есть времени у меня тогда уже почти совсем не оставалось, нужно было срочно что-то придумывать. И потому, когда были наполнены рога, я сразу встал и сказал пока так:

- Пью за храбрых врагов!

Все подхватили:

- За врагов! - и дружно выпили, и сели есть кутью.

А я стоял, молчал, не зная, как мне быть дальше. Белун напутствовал: будь мудр и помни об отце и Хальдере. И, значит, он мне как бы намекал: не обнажай меча на Верослава, не убивай его, а вспоминай. Но что? И это мне поможет ли? Но... Мало ли! Попробую - и буду вспоминать и вспоминать, а чтобы мне никто не помешал, чтобы никто не встрял, я буду говорить и говорить! И... я заговорил:

- Хальдер ушел. Подлый посол помог ему уйти. Но Хальдер счастлив! Белун сказал, что боги белобровых уже встречают Хальдера. А боги там, на севере, за Морем Тьмы, суровы. Там и земля сурова. Там на деревьях листьев нет - одни иголки. И снег там лежит почти что весь год подряд, а море сковано льдом. То есть там почти все время зима, море замерзшее и кораблям нет по нему ходу. Так что, спрашивал я, зимой там не воюют? Воюют, отвечал мне Хальдер, только совсем не так, как летом. Зимой, он говорил, белобровые ходят в поход на собачьих упряжках. Это весьма опасные походы! Ведь там зимой живут без солнца, зимой у них всегда темно и небо в тучах, и не видно звезд. Ушел в поход - и заблудился, не пришел. Потом, уже весной, тебя найдут замерзшего... Зато зимой там можно легко добыть себе любой корабль! Еще по осени, при первых холодах, у них все корабли выносятся на берег, с них снимают мачты, забирают весла. Зимой за кораблями приглядывают только сторожа, а остальные к берегу не ходят. Остальные всю зиму сидят по своим хижинам, плетут сети, кольчуги, вспоминают о битвах, ждут весны. А если заметет, завьюжит, запуржит... И если псы твоей упряжки не собьются с пути, если они учуют дым и след даже тогда, когда за снежной пеленой не видно уже самой ночной тьмы... Тогда ты беспрепятственно подъедешь прямо к сторожам, спрыгнешь с саней и крикнешь: "Хей! Руби!" Вот так! И корабли - твои! И потому, как только Хальдер возмужал и дважды побывал вместе с отцом в походах, на третий раз отец сказал ему: "Довольно, ты уже не мальчик, пора уже тебе и самому думать о собственном пропитании" - и не пустил его на свой корабль. Тогда, оставшись дома, Хальдер купил себе собак, стакнулся с Бьяром и Ольми...

И так я говорил и говорил и говорил! Они молчали, ждали, что же будет дальше. Ярл Верослав, и тот не смел меня перебивать, ибо таков у нас обычай - на тризне, вспоминая об ушедшем, ты можешь говорить, сколько твоей душе угодно. Точнее, не твоей - его, ушедшего, душе. А раз я говорю, не замолкая, то, значит, так угодно Хальдеру. А я уже, конечно же, устал, но замолкать всё не решался. И снова говорил и говорил, а сам надеялся, что вспомню то, что надо, и тогда...

Не вспоминалось! Так слушайте же, слушайте! Я продолжал:

- И Хальдер соскочил с саней и крикнул: "Хей! Руби!" И порубили сторожей. Добыча была славная - четыре корабля. Лучшим из них был "Быстроногий Лис", его и запрягли в упряжки. А остальные, думал я, они сожгли. Но Хальдер объяснил, что жечь корабли, даже своих самых злейших врагов, у них нельзя. У них ведь очень мало леса, и потому не то что корабли, но даже простые деревья никогда не жгут, иначе их боги им этого не простят. А для костров у них есть черный жирный камень, и он, кстати, горит намного жарче дров...

Вот что я говорил им тогда. И еще многое другое говорил. Всё это истинная правда; так мне Ольми рассказывал, а сам Хальдер никогда не вспоминал ни о себе, ни о других. Только однажды он мне рассказал о том, из-за чего Мирволод выступил на бунт. Но я и без того об этом знал. Зато...

Вот что еще сказал тогда мне Хальдер:

- Когда Мирволод с братьями вбежал в опочивальню твоего отца, ярл Ольдемар уже успел проснуться и даже схватил меч. И, думаю, он мог бы запросто сразить Мирволода, а вместе с ним еще и двух, а то и трех из его братьев. Но остальные всё равно бы его убили! А ты и твоя мать были уже убиты - люди Мирволода несли с собой ваши головы. И Ольдемар - вот это настоящий ярл! - встал, поднял меч и дал себя убить.

- Зачем?

- Затем, что умирать с мечом в руке - это совсем не страшно. Удар упал - и ты уже не здесь, а в далекой счастливой стране, и там ты снова ярл и всеми уважаем. А что Мирволод? Как он был убит? С позором. Затравили псами! И что с ним теперь? Теперь он там же, где и твой отец, в недоступной счастливой стране. Но он там - раб! И будет там рабом всегда - пока светит солнце и пока течет вода, стоит земля и пылает Бессмертный Огонь. Вот так, мой господин! Запомни: порой лучше уйти, чем победить врага, зато потом опять прийти и отомстить, но так, что даже небу станет жарко! Или другой придет вместо тебя - но это уже как бы и не важно! А важно... Сам потом поймешь, что важно!

И я...

Я замолчал на полуслове. Хей! Хей! Я наконец-то вспомнил, да! Как и напутствовал Белун, я вспомнил и отца, и Хальдера, и понял, как мне быть! Хальдер зовет меня - и я уйду к нему, чтобы потом опять прийти сюда и посчитаться с ними всеми. Конечно, я могу прямо сейчас сразиться с Верославом и одолеть его. Но и меня убьют. И так получится, что я уйду с мечом и Верослав с мечом. И тогда в той дальней и неведомой стране он, как и я, будет всегда...

Нет, это не годится! И лучше я пока повременю, зато потом... Вот именно! И я сказал:

- Вот всё, что мне хотелось вспомнить! - и сел.

Сидел, молчал. И все они теперь молчали. А за окном уже стемнело. Вот как я долго говорил! Во рту всё пересохло, очень хотелось пить. Я сделал знак...

И сразу Верослав по-хозяйски велел:

- Налить ему! И всем налить!

Он думал, что я встану и скажу: "Как ты смеешь говорить такое?! Я старший здесь, я здесь распоряжаюсь, я..." Но я молчал.

Налили мне, налили всем. И снова Верослав, желая разъярить меня, насмешливо спросил:

- Позволишь мне сказать?

Я не ответил, лишь кивнул - да, позволяю. Тогда он встал и начал так:

- Хальдер ушел. И это хорошо - когда уходят старые, тогда приходят молодые. Так и в лесу. Там, правда, не уходят - падают. Там, значит, так: стоял, стоял старик, всех заслонял, а после р-раз! - упал. И солнце достается молодым, они быстрей растут. А если старые долго стоят и падать не желают, то их приходится рубить. Так мы и делаем. И снова солнце достается молодым, которые до той поры чахли в тени от старости. Вчера старик упал. Теперь всё солнце, весь почет, вся власть - нам, молодым. И это справедливо. Так выпьем же за стариков, которые упали!

Мы встали, выпили и снова сели. А Верослав по-прежнему стоял. Он повелел еще налить. Налили. И он опять, поднявши рог, заговорил:

- Ярл Айгаслав нам много рассказал о Хальдере. Рассказ его был поучителен. Я прежде ничего не знал о тех местах, откуда пришел Хальдер. И мой отец не знал. И дед. Дед даже никогда не видел белобровых. Но говорил, что жил он хорошо - держал Тэнград, не бедствовал. Когда желал, охотился, когда желал, ходил в походы. Потом явились белобровые. Дед, правда, не дожил до той поры, дед уже в землю лег. Белобровых встречал мой отец. Встретил - и тоже в землю лег. С мечом! Меч был в крови. Отца убили белобровые. А я был еще мал, меня не стали убивать, а привезли сюда, в Ярлград. Ярл Ольдемар принял меня как брата - у кумиров. Хальдер хотел, чтобы меня ссадили в яму и там держали на цепи, но Ольдемар сказал: "Это не наш обычай!" И я жил в тереме, сидел вот за этим столом, кормился вместе с Ольдемаром. И вместе с Хальдером, убийцей моего отца! Да он убил не только моего, а также твоего, и твоего, и твоего! - и Верослав указывал на ярлов, воевод...

И те кивали - да, убил. А я как будто ничего не слышал, сидел и ждал, когда же речь пойдет и обо мне...

Но Верослав не торопился - продолжал:

- Так вот. Год миновал, второй. Хальдер раздался и заматерел; теперь в тени его ветвей чахли не только мы, но и сам старший ярл, отважный Ольдемар. И воеводы стали поговаривать: "Ярл, вот топор, а вон то дерево..." Но Ольдемар в ответ лишь гневался. Он говорил, что это не в его обычае. "А в чьем обычае, - кричали тогда все, - чтобы чужой был выше нас?" И так вот долго они спорили, всю зиму, пока Мирволод не стерпел, меч обнажил. Но Хрт и Макья отвернулись от него! И мы бежали - кто куда. А ты, ярл Айгаслав, пришел. Хальдер привел тебя. Но в этом нет твоей вины. Он после и меня опять привел - правда, в цепях уже. И ты, и я, и все мы, здесь сидящие, чахли в тени под этим чужим нам всем стариком. Но вот вчера ты взял топор... И это хорошо. И справедливо. И Хрт и Макья повернулись к нам, сказали: "Хальдер устал, Хальдер уходит далеко, к своим богам, и он уходит не один, а забирает с собой всех, с кем некогда пришел сюда". И так оно и было! Вы ж видели, как белобровые - все до единого - сошлись на корабле, взялись за весла и отплыли. Большой воды!

Мы выпили за то, а Верослав вновь продолжал:

- Итак, они ушли. Никто из нас за ними не последовал. Да и зачем это нам? Мы здесь живем, а там, на севере - они. Мы у себя, они - к себе; так исстари заведено. Один только Лузай... Лузай Черняк! Да, это он кидался к кораблю. Но что с Лузая взять? В прошлом году, когда мы ходили в Руммалию и бились у Собачьих островов, Лузай тогда так сильно обгорел в их колдовском огне, что думали, он не выживет. Он оттого и такой черный, что горел... И вот - опять, в огонь! Но Хрт не дал ему уйти, ибо он наш. А белобровые ушли, все до единого - Хрт так хотел. И мы того хотели! А нынче мы хотим, чтобы белобровые сюда больше не возвращались - никогда! Хотим того?

Все закивали. Я не шелохнулся. Но и не спорил - промолчал. Верослав ухмыльнулся, сказал:

- А если хотим, то нужно всё, что здесь осталось после белобровых, сжечь на Бессмертном Огне. Так?

Закивали - так.

- Тогда... Ярл Айгаслав!

Я встал. А он:

- Сиди...

- Нет! - перебил я Верослава, - я уже насиделся. И намолчался. Всласть! Ты говорил, я говорил. Теперь пора и вместе нам поговорить. Любо, Земля?

Никто мне не перечил. Даже тэнградский ярл молчал. А я ему сказал:

- Ты не виляй, ты прямо говори. Хрт, Хальдер, белобровые, чтоб ни следа от них... Ха! Рассмешил! Да тебе нужно только лишь одно: ты хочешь, чтобы я сжег в огне вот эти ножны - ножны Хальдера. А для чего это тебе? Да потому что ты боишься их. И правильно боишься! Ведь это ножны от волшебного меча; пока они при мне, тебе меня не одолеть!

- Ложь!

- Ложь? Так подойди ко мне, сними с меня их, если сможешь. Потом... ножны оставь себе, а меч вернешь. Я меч пока не буду вынимать, я буду безоружен. Я даже руки подниму. Ну, подходи!

И я действительно поднял вверх руки. Ярл Верослав стоял, не шевелясь. Он явно не решался подходить. Но я-то знал, что буду делать. Я уже всё решил! И я сказал:

- Не бойся, я не убью тебя. Ты будешь еще долго жить. Если, конечно, сам того захочешь!

Тогда он подошел ко мне. И потянулся к ножнам, замер, с опаской глянул на меня...

А я, смеясь, воскликнул:

- Хей!

И ударил! Ребром ладони! Чуть пониже шеи! Он закричал - я ж перебил ему ключицу! - и упал. А я переступил через него и бросился к дверям. Только не к тем дверям, которые ведут во двор, а к тем, которые на лестницу, на верх, к моим покоям и к покоям Хальдера. Я всё уже решил! А им, должно быть, думалось, что это я с горячки перепутал. И они кинулись за мной. Рев, крики:

- Бей! На меч его!

Вот так! Не только ярлы, даже воеводы - мои, ярлградские - дружно кричали "Бей!". Все меня предали! Все до единого. Ну что ж, подумал я, вернусь, тогда и посчитаемся! И я взбежал наверх, а там - к себе, и...

Но об этом позже. Одно скажу: я выбрался из терема. "Тараканьей дорожкой, змеиной тропой" - так, кажется, поют, когда заклинают о бегстве. И так примерно я и уходил. И Хальдеру низкий за то поклон! Когда он в первый раз привез меня в Ярлград и расспросил о том, как убивали нас с отцом, то сразу сам, не доверяя никому, устроил в моей горнице, в углу...

Довольно! Дальше было так: я тайно выбрался из терема, тайно пробрался к кораблям, тайно нашел Лузая, тайно сказал ему о том, что я задумал. Лузай, как я и думал, сразу согласился. И мы пошли вверх по реке. Гребцы меня не видели, Лузай сказал гребцам, что он уходит в Глур - так надо. И также он ответил тем, кто поднял шум на берегу. Ему поверили. Гребцы споро гребли, Лузай сидел возле меня. А я лежал, накрытый мешковиной.

Мы шли всю ночь, очень спешили. Лузай так объяснял гребцам:

- В Ярлграде нынче будут резаться. Пусть режутся. А мы уйдем. Потом не пожалеете - и сразу принялся командовать: - Р-раз! Р-раз!

Кто-то пытался возразить, стал спрашивать, к чему такая спешка. Лузай прикрикнул на него:

- Не нравится - пшел за борт!

Тем всё и кончилось.

Под утро я заснул. Потом, когда было уже совсем светло, Лузай толкнул меня в плечо, сказал:

- Привал. Есть хочешь?

- Да.

И мы, Лузай и я, сошли на берег. Гребцы уже сидели у костров. Когда они увидели меня, то очень удивились, повставали... Но рта никто не смел раскрыть - вот до чего Лузай их запугал, вот как держал! Но страх - это не лучший помогатый. Лузай хотел мне что-то объяснить, но я кивнул ему: "молчи" - и он смолчал. И подошел, следом за мной, к ближайшему костру. Там я раскрыл кошель, пошарил в нем...

И подал первому гребцу диргем. Диргем был новенький и полновесный, а не рубленый. Я объяснил:

- А вечером я дам тебе еще. Потом еще. Еще. Еще, - и подмигнул.

Гребец заулыбался.

Потом второй гребец, схватив из моих рук второй диргем, подобострастно поклонился мне. Потом еще один гребец, еще...

Так я раздал всем сорока гребцам сорок диргемов, потом убрал руку в кошель, опять пошарил в нем, потом надежно завязал кошель. И только после этого я сел к костру, поел.

Потом мы вновь отправились вверх по реке. А вечером я снова раздавал диргемы. Потом назавтра - утром и вечером. Напослезавтра. И еще два дня. Гребцы были довольны. Когда мы миновали поворот на Глур и не свернули, никто из них и не подумал спрашивать, а почему это вот так. И на привале каждый получил уже по два диргема. А ночью, когда все уже уснули, Лузай спросил:

- А сколько в твой кошель вмещается диргемов?

- Один, - ответил я.

- Как? - не поверил он.

- А так. И одного достаточно. Один легче носить и легче прятать. А нужно много, можно сделать много.

Он ничего не понимал! Тогда я отстегнул кошель от пояса и развязал его, и вывернул. В траву упал всего один диргем. Я взял этот диргем, сжал в кулаке, потом разжал - и на моей ладони было уже два диргема. Один из них я передал Лузаю, а после снова сжал кулак, разжал... И у меня снова было два диргема!

Лузай был поражен. А я сказал:

- Теперь ты веришь, что нам хватит денег?!

Лузай кивнул. Потом, правда, подумал и сказал:

- Хватило бы мечей.

- Не хватит - купим.

- Хорошо бы...

И замолчал Лузай. Да он всегда был молчалив. Вот сколько уже дней мы шли по реке, а он еще ни разу не завел разговора о Хальдере. А тут он вообще как замолчал, так потом молчал целых пять дней подряд. И все эти пять дней мы шли, минуя поселения, и приставали к берегу лишь в совершенно безлюдных местах. Нас никто не тревожил. Я уже начал было подумывать о том, что ярлградские напрочь потеряли наш след...

Как вдруг на шестой день, уже после полудня, Лузай зло выкрикнул:

- Дымы!

И точно: шли дымы. Дымы оповещали: "Взять корабль!" Дымы быстро настигли нас, потом ушли вперед, на Владивладов Волок. Значит, Рубон для нас закрыт. Ну что ж, подумал я, я и так выиграл немало времени, если они только сейчас хватились меня искать. А к белобровым я могу дойти не только по Рубону.

Так мы и сделали, свернули в первый же приток - а это была Ржа - и дальше двинулись, на север. По Рже мы тоже шли, таясь. А после...

3.

У каждой Земли свои боги. И это правильно, иначе и быть не может. Ведь Земли всюду разные. И потому, сходя с небес, боги искали для себя такие Земли, которые им больше нравились. Вот, скажем, Земля Белобровых. Там нет живых лесов, а только мертвые, с иголками. И снег лежит почти что круглый год, и хижины у них строят из камня, и вместо дров там греются горючей черной глиной. Это холодная, суровая Земля! И боги там такие же.

И в Руммалии тоже хижины из камня. Но камень там совсем другой - он мягкий, режется ножом. И так у них во всем, у этих руммалийцев, кругом сплошной обман: вода горит, железо гнется, а люди сначала говорят одно, а потом делают совсем другое. Они даже своих богов меняют. Да! Вначале поклоняются одним, потом другим, и тех, кто первым предает прежних богов, великий ярлиярл приветствует, а тех, кто остается верен прежней вере, они нещадно истребляют, жгут. Для них смерть на костре - это позор.

У нас же всё наоборот. Огонь нас радует. Огонь сжигает старое и порождает новое. Огонь питает жизнь. И от огня родился Хрт, наш Прародитель. Как это было? Слушайте внимательно.

Итак, вначале было только Небо. Небо, оно везде одно - над нами и над руммалийцами, над белобровыми, над безволосыми - везде. А Земли всюду разные. Земли моложе, Небо старше. Потом, когда-нибудь состарившись как Небо, и Земли тоже везде станут одинаковыми. Но мы до этого не доживем, тогда зачем нам об этом говорить? Мы лучше будем вспоминать о Хрт, а вместе с ним о Макье. Так вот, когда под Небом, от его тепла, из Ничего сложились Земли, боги сошли на них. Я говорил уже, все боги разные, и все они сходили, как кто мог, по-разному. Наш Хрт явился молнией. А так как молнии бывают и днем и ночью, то поэтому нашему Благому Прародителю равно подвластны и день, и ночь.

А Макья властвует только днем, потому что она сошла к нам с солнца, она была солнечный луч. Хотя точнее, это был не луч, а хлебное зерно, влекомое этим лучом. Зерно вонзилось в землю и исчезло, словно умерло. Но через нужный срок из-под земли вышел росток, а уже из ростка явилась Макья. Так с той поры и повелось: все внучки Макьи возятся с землей, возделывают поле. А внуки Хрт больше всего предпочитают то, что сделано при помощи огня - то есть мечи.

Правда, сейчас, когда люди стали все меньше думать о былом, мужчину тоже можно встретить в поле. Но это уже не мужчины - это смерды. А настоящие мужчины - это только воины.

А первым воином был Хрт. И это у него был первый меч. И этот меч сверкал, как молния. Когда Хрт появился на Земле, все звери сразу в страхе разбежались от него. Один только храбрый тур не убежал, а напротив - яро набросился на Хрт. Но Хрт легко сразил его, а после обложил валежником, затем ударил по валежнику мечом, валежник вспыхнул, тур зажарился. Хрт съел его - а Хрт всегда ест очень много... И ему сразу захотелось пить. Тогда Хрт ударил мечом по земле - и из земли пошла вода; целебная, волшебная, всесильная. Вот так, говорят, появился тот самый Источник. А Марево - это не что иное, как дым от первого костра. А первый тур... Из его рогов Хрт сделал первый лук, а из жил натянул тетиву. С него и повелось - на зверя мы охотимся с мечом, а птиц сражаем стрелами.

А первую рыбу Хрт выловил в реке уже тогда, когда Макья сказала ему: "Муж мой! Сегодня ночью мне приснилась рыба. Сходи и принеси мне эту рыбу, я очень голодна". И Хрт не посмел с нею спорить - ведь Макья тогда только-только понесла...

Но это было уже много позже. А поначалу Макьи не было, то есть она была еще в земле, в зерне. А Хрт охотился на зверя и на птицу. Но кто такие звери или птицы? Они для нас никто, просто добыча. А для того, чтобы нам жить по-настоящему, нам нужен друг. И враг. И также думал Хрт. И оттого, что он был один, без друга и врага, Хрт очень скучал. Днем он охотился, а ночью, лежа на земле, молчал. Небо тоже молчало. И уже только осенью, когда с деревьев полетели первые желтые листья...

А Хрт лежал, смотрел на звезды, ждал...

Он вдруг услышал голос:

- Иди. Ищи ее.

Хрт подскочил и начал спрашивать, кого это "ее", но Небо не ответило.

И Хрт пошел. Он шел всю ночь, но никого нигде не встретил. А утром подстерег оленя, добыл его...

Но есть не стал; взвалил на плечи и понес.

Когда он проходил неподалеку от реки, то вдруг услышал чье-то пение. Хрт сразу понял, что это не птица - у птиц писклявый, неприятный голос, а это пение ему очень понравилось. И потому он тихо, по-охотничьи, прошел к самой реке, раздвинул ветки и увидел...

На камне у воды сидела Макья, расчесывала волосы и пела. Она была еще вся мокрая после купанья. Она была...

И Хрт смущенно отвернулся. И отступил на шаг, и громко кашлянул в кулак...

Хей! Хей! Как Макья испугалась! Она поспешно соскочила с камня, подхватила лежавшую на траве одежду и опрометью бросилась в лес! Если бы это был тур или даже медведь, то Хрт незамедлительно пустился бы за ними в погоню. А тут он не спешил. Шел и насвистывал, поглядывал на Макьины следы. Следы и привели его к опушке, на которой стоял маленький кособокий шалаш. Макья сидела в шалаше, боялась выглянуть наружу.

Хрт остановился возле шалаша, сбросил оленя на землю и крикнул:

- Эй, женщина! Где хворост?

Но Макья и не подумала ему отвечать, хоть ей, конечно, тогда было очень страшно. Тогда Хрт сам собрал немного хвороста, обложил им оленя, поджег. А потом...

Олень давно уже поджарился, а кое-где даже обуглился, но Макья как сидела в шалаше, так и сидела. Тогда Хрт сам разделал тушу и, вырезав из нее самый нежный и сочный кусок, положил его на ладонь и подошел к шалашу, хотел войти в него...

Однако шалаш был так низок, что Хрт пришлось опуститься на колени. Так - на коленях, с угощением - он впервые и предстал перед Макьей. Макья никогда до этого не ела жареного мяса. Она с удовольствием отведала его, а после, облизавши губы, сказала:

- Что ж, неплохо. Но в следующий раз я приготовлю его иначе - так, чтобы оно не пахло паленой шерстью!

- Пусть будет так, - ответил Хрт. - И пусть всегда будет так! Но и этот шалаш мне совсем не по нраву. Он очень тесен.

- Хорошо! Построй другой - просторнее.

- С огромным удовольствием! - воскликнул Хрт и только принялся вставать...

- Ну нет! - сказала Макья. - Погоди! - и удержала его за руку...

А вскорости, была уже зима, Макья проснулась и сказала:

- Муж мой! Сегодня ночью мне приснилась рыба. Сходи и принеси мне эту рыбу, я очень голодна.

И Хрт пошел к реке. Снег был очень глубок, мела метель. Но меховые одежды, сшитые заботливой Макьей, надежно защищали Хрт от холода.

Выйдя на лед, Хрт мечом прорубил в нем широкую лунку, а затем лег рядом с ней и принялся ждать. Ждал он почти до вечера. И, наконец, большая и глупая рыба выглянула из воды, жадно вдохнула воздух... И тут-то Хрт и подцепил ее за жабры!

Рыба была большая, жирная. Хрт вернулся домой очень гордый. Однако, едва войдя в хижину, он тут же почуял неладное. И не ошибся! Макья лишь мельком глянула на рыбу и сказала:

- А мне во сне привиделась совсем другая. Пойди и принеси совсем другую, Хрт.

- А эту?!

- Отпусти.

И Хрт - вот как он любил Макью! - промолчал. Опять пошел. Принес другую рыбу. А Макья - женщины, запомните! - сказала:

- Хрт! Любимый мой! Ты угадал! О, как я счастлива!

Хотя, конечно, эта рыба опять была не та, совсем не та, напрочь не та. Зато был мир в семье. И так было всегда. И оттого семья у них была весьма немалая - три сына и три дочери. И был еще подкидыш. Макья нашла его в лесу и пожалела, принесла домой. Когда вернулся Хрт, Макья кормила подкидыша грудью. Хрт с удивлением пересчитал детей, потом спросил:

- А это еще кто?

- Подкидыш.

Хрт мрачно рассмеялся и сказал:

- А кто его подкинул? Здесь, на этой Земле, только мы и живем!

- Да, только мы, - невозмутимо согласилась Макья. - Вот потому я и взяла его к себе. Если не я, то кто еще его накормит? А ты не беспокойся, ты не обеднеешь. Садись к столу и ешь, там всё уже готово.

Хрт не решился спорить с Макьей, промолчал. И снова не ошибся! Подкидыш ел лишь молоко, ночами не кричал, и быстро рос. И вскоре Хрт забыл, что этот его сын - подкидыш. Да и своих забот у Хрт тогда было достаточно - он воевал с врагом.

А враг у Хрт явился вот как. Я вам уже рассказывал, как поначалу Хрт очень скучал без друга и врага, а после Небо сжалилось над ним - и у него появилась Макья. Потом у Хрт и Макьи появился дом, потом родились дети, потом Хрт приручил Хвакира и стал ходить с ним на охоту. А по ночам Хвакир стерег их дом. Потом...

Хрт снова заскучал. Днем он охотился и приносил богатую добычу, а ночью снова уходил, ложился в поле и смотрел на небо. Ждал. Ждал...

И наконец услышал голос. Голос спросил:

- Ты получил от меня друга?

Хрт тотчас встал и закричал - ведь Небо далеко:

- Да, получил! И я тебе за это безмерно благодарен! Но... - и смущенно замолчал.

- Так что тебе еще?! - грозно спросило Небо.

- Дай мне врага! Какой же я мужчина без врага?!

- Ха! - засмеялось Небо. - Ха-ха-ха! Врага ты должен сделать сам. И так будет всегда, мой Хрт: ты и твои потомки будут лепить своих врагов своими же руками. Иди! Чего стоишь?

И Хрт ушел. Потом он долго думал над словами Неба, и так и сяк прикидывал. День, два прошло. Макья заметила его печаль, спросила:

- Что-то случилось, Хрт?

Хрт посмотрел на Макью... И всё понял! Его жена сидела у костра, лепила миски и обжигала их в огне.

- Вот так и я! - воскликнул Хрт. - Так! Так! О, Небо!

Встал и пошел. Хвакир бежал за ним, нёс в пасти меч. Хвакир был рослый пес, теперь таких не встретишь. Хрт научил его словам "бр-рат", "кр-ровь" и "вр-раг". Хвакир их четко выговаривал. А нынче псы только рычат. А если бы...

Так вот, я говорил - Хрт встал, пошел. Хвакир пошел за ним. Вдвоем они сошли в овраг. Там было много красной глины. Хрт испытал ее - размял, обжег - и только после этого взялся за дело.

Три дня он создавал себе врага, трудился до изнеможения. Ведь Хрт хотел, чтобы враг у него был храбрый, ловкий, сильный. Зачем нам слабый враг? Ведь мы ж не...

Да! Три дня трудился Хрт, а на четвертый он обложил врага толстенными поленьями, поджег и начал ждать. Хвакир сидел с ним рядом.

Когда поленья обгорели и обсыпались, Хрт подошел к врагу и осмотрел его. Враг получился черным, крепким. Хрт вылепил его похожим на себя, только повыше ростом да пошире в плечах. Но, правда, враг был без меча. Хрт после объяснял:

- Меч каждый добывает себе сам! Вон, сыновья мои, они все сами добывали. А этот... Он и без меча обходится. И еще как!

И это истинная правда. Чурык - а так зовется первый враг - ходит с железной палицей, валит ею могучие дубы и пробивает самые крепкие стены. И сжечь его нельзя - от огня он только крепчает. Его не зарубить мечом, его не утопить. То есть, конечно, он уйдет под воду и пролежит на дне день, два... да хоть и целый год!.. а после выйдет на берег, поднимет палицу и закричит:

- Р-ра! Р-ра-ра-ра!

Кроме того, от долгого лежания в воде Чурык становится еще опасней; ведь он тогда...

Но все это стало известно много позже, а тогда, когда Чурык еще стоял как истукан... Да он и был тогда обычным истуканом! Хрт обошел его со всех сторон и рассмотрел, и остался доволен, потом вернулся к псу и стал его науськивать:

- Вот, это враг! Куси его! Куси! Порс! Порс!

Хвакир сначала упирался - ведь он же видел, что это никакой не враг, а просто истукан, - но Хрт настаивал, подталкивал, потом грозил, а после даже насмехался, говорил, что псу, должно быть, очень страшно. Тогда Хвакир не выдержал и бросился к Чурыку, и стал его трепать, словно медведя. А зубы у Хвакира - вот такие, даже еще больше, и очень острые. И вот он рвал ими, кусал...

Пока Чурык не выдержал и дико заорал! И подскочил! И бросился бежать в лес, напролом. Хрт и Хвакир помчались за ним следом. Хвакир бежал, кричал:

- Вр-раг! Кр-ровь!

А Хрт бежал молча. Хвакир затем кричит, чтобы Хрт знал, где его искать, а Хрт затем молчит, чтобы лучше слышать пса.

Так было и тогда - Хрт бежал молча, слушал пса...

И вдруг Хвакир затих. Потом как будто завизжал...

И вновь затих. До самых поздних сумерек Хрт бегал по лесу, искал - и, наконец, нашел. Хвакир лежал под деревом и чуть дышал. У него была проломлена голова и перебиты передние лапы.

- Кто? - спросил Хрт.

- Вр-раг! - прохрипел Хвакир.

Хей! Хо! Хрт был в безмерном бешенстве! Однако он не стал преследовать Чурыка, а отнес Хвакира домой и там они вместе с Макьей долго, до самых холодов, выхаживали раненого пса.

Потом, когда уже лег первый снег, Хрт и Хвакир отправились на поиски Чурыка. А Чурык к тому времени уже раздобыл себе железную палицу, и потому одолеть его стало совсем непросто. Пока была зима, враги двенадцать раз сходились в битвах, но всякий раз расходились ни с чем. И уже только весной, когда в полях зазеленела первая трава и Хрт вышел на битву не один, а с сыновьями, Чурык бежал. Три года его не было, потом он опять пришел и опять был побит, бежал, потом опять пришел...

А годы шли...

В последний раз Хрт и Чурык сошлись тогда, когда Хвакир давно уже околел от старости да и сам Хрт при ходьбе опирался на меч. В тот день с Хрт не было старших сыновей, которые уже много лет как отселились от него и жили отдельно. С Хрт был только младший, Подкидыш. И вот Подкидыш это и затеял! Он сказал так:

- Отец! Если врага нельзя сразить силой, то его нужно одолеть хитростью.

- Ха! - засмеялся Хрт. - Хитростью! Ты что, хочешь, чтобы я на старости лет превратился в женщину?!

Но Подкидыш твердо стоял на своем. Так они спорили полдня. Наконец Хрт поддался его уверениям, и они договорились вот о чем: Хрт не проронит ни слова, а говорить с Чурыком будет только Подкидыш. И так оно и было. Когда Чурык явился на заранее условленное место битвы, Подкидыш встретил его самыми робкими и любезными речами и много говорил о том, что давно уже пора прекратить бессмысленную вражду, разделить нашу Землю поровну и жить в мире и согласии. Слушая Подкидыша, Чурык самодовольно ухмылялся и всё поглядывал на Хрт, который, нахмурившись, сидел неподалеку и молчал. Когда же Подкидыш стал предлагать Чурыку бросить жребий и тем определить, кому же из них достанется правая, а кому левая половина Земли, Чурык презрительно прервал его, сказав:

- Молчи! Здесь всё будет моё! - а после закричал: - Р-ра! Р-ра! - и, подняв палицу, ринулся к Хрт.

Однако не успел Чурык пробежать и десяти шагов, как провалился в искусно замаскированную яму, которая была до краев заполнена сурьей забродившим медом, настоянным на тридцати трех целебных травах. Сурья - это не простой напиток, а дар Неба. К тому же она очень хмельная и вязкая. Чурык быстро начал тонуть. Подкидыш бегал вокруг ямы, выкрикивал воинственные кличи и время от времени разил врага мечом. А Хрт смотрел на всё это бесчестие и горько сетовал:

- Сын, не к добру такая битва! Не к добру!

Но Подкидыш не обращал на него никакого внимания.

Когда же Чурык утонул, Подкидыш забросал яму дерном и гордо сказал:

- Враг мертв!

- Нет, - сказал Хрт. - Тот, кто уходит в землю, тот после рождается вновь. Отныне мы должны страшиться красной глины!

И так оно потом и было. И так оно и есть до сих пор. Люди нашей Земли боятся красной глины, ибо в таких местах часто встречается Чурык. Вот как оно всё обернулось - Хрт мертв, а враг его живет! Правда, он теперь уже не так грозен, как в прежние, древние годы, однако мало кому после встречи с Чурыком удается живым и невредимым вернуться домой.

А что такое Ржа? А Ржа - это недобрая река, в ней мутная вода, а берега - сплошь красные и вязкие - из красной глины. И живут там такие же красные, рыжие люди. Они говорят на одном с нами наречии, чтят Хрт и Макью, Хвакира, Подкидыша и прочих Первых Сыновей и Дочерей, пьют сурью, жгут рабов...

Однако всё это - только для отвода глаз, а на самом же деле у них только один кумир и бог - Чурык. И, значит, мы, потомки великого Хрт - их злейшие враги. И потому мы им никогда не верили, не верим и не будем верить. Вот почему на все их уверения в дружбе и миролюбии мы отвечаем молчанием, а все их дары возвращаем обратно, и никогда не заходим в их земли и никогда не плаваем по их рекам. Даже воинственный Хальдер Счастливый, и тот всегда чурался их.

А Айгаслав пошел по Рже! Правда, когда он приказал сворачивать, мы поначалу просто не поверили; подняли весла и застыли в ожидании. Подумали наверное, ослышались. Но ярл опять велел:

- Право греби, лево табань! Р-раз! Р-раз!

Грести - на Ржу. Ну, нет! И мы сидели, замерев, сушили весла. Тогда ярл Айгаслав, ругаясь, развязал кошель и принялся бросать диргемы. Нам словно псам! Диргемов было очень много. А тут еще Лузай начал ходить меж нами взад-вперед и потрясать мечом и угрожать, что он сейчас будет рубить нам головы. А ярл кричал, что рыжих нечего бояться, что он подкупит их, как подкупает нас, а если не подкупит, так сожжет, а то и просто перебьет, и если он так говорит, то так оно и будет!

И мы...

Пошли по Рже. Первые два дня всё было тихо. И рыжых мы не видели. Река была широкая, глубокая, без перекатов. А берег - очень вязкий. Чтобы сойти, укладывали весла, как мостки. Грук поскользнулся и упал - и сразу провалился по колено, потом еще увяз, еще... С трудом его тогда спасли.

А после Грука всё равно убили! И всех убили, кроме нас - ярла, Лузая и меня. Да и меня завтра убьют, они это уже решили наверняка. Но я не жалуюсь, я это просто так сказал, к слову пришлось.

А с ними, то есть с теми, кого убили сразу, было так. Два дня мы шли, две ночи ночевали. Вот только отойдешь от берега - и сразу глины нет, есть твердая, надежная земля, и лес у них как лес, самый обычный. Мы жгли костры, никто нас не тревожил. Ярл говорил, что рыжие - такие же, как мы, ну разве только дикие, и он их не боится. Снимал кольчугу, спал в одной рубахе.

На третий день река стала поуже и помельче. А лес по берегам стоял такой густой, что я таких нигде прежде не видывал. И солнца не было, дождь моросил. Ярл ничего не говорил; сидел под парусом, молчал. Зато Лузай всё требовал, чтобы мы быстрей гребли, опять грозил, что посрубает нам головы. И мы гребли, мы сами чуяли, что это место очень нехорошее. И вдруг...

Кр-р-р-рак! Чмяк! Сели на брюхо. Вот ты скажи! Никто бы не подумал, что налетим на мель. И на какую! Из красной глины - да! Лузай взялся кричать, чтоб за борт прыгали, толкали, а то, кричал, сейчас совсем засядем, засосет, Чурык не даст уйти...

Ну да! Так что мы, сами к нему прыгнем, чтоб он нас там хватал, топил?! Все побросали весла, повставали.

И тут...

Вж! Грук упал. Вж! Лепый рядом с ним! Грук от стрелы и Лепый от стрелы. Я закричал...

А стрелы - вж! вж! вж! И мы попадали, попрятались, лежим. Ярл повелел - и повалили мачту, накрылись парусом, опять тихо лежим.

А рыжие стреляют. С обоих берегов - вж, вж! вж, вж! Значит, давно они готовились. И много их. Лежим под парусом, молчим. Потом Лузай не вытерпел, сказал:

- Скорей бы подожгли уже!

- Нет, - сказал ярл. - Хотят живыми взять. Для белой глины.

Белой глины! Вы знаете, что это означает? Нет? Ну, погодите, скоро всё узнаете. А мы тогда лежим под парусом, молчим. Потом я говорю:

- Ярл! Это всё из-за тебя. Ты нас сюда завел, ты похвалялся, что...

- Да! - крикнул ярл. - Всё это так! Но разве битва уже кончилась?

- Но ты ее еще не начинал!

- И еще долго не начну. Я жду, когда стемнеет.

- Но к ночи нас тут всех перестреляют. Всех до единого! И что это за смерть? Это один позор - лежать и ждать, когда тебя прикончат.

- А что ты предлагаешь?

- Биться.

- Ха! - засмеялся ярл. - Но как? Они же вон где - на берегу, в укрытиях. Попробуй только показаться из-под паруса. Тебя сразу убьют.

Но я тогда был очень зол и потому сказал:

- Да, одного сразу убьют. А если встанем разом и разом прыгнем в реку и разом поплывем, все до единого, то кто-нибудь и доплывет до берега и будет там сражаться. Разве это не славная смерть? И даже тот, кого стрела найдет в реке, будет убит лицом к врагу, а не под парусом, и это тоже славно!

Но ярл не согласился, а сказал, что нужно дожидаться темноты и вот только тогда уже и выходить на берег. И мы крепко заспорили. Ярл был красноречив, но я был прав, и вскоре все со мной согласились. Ведь, говорили, жить можно по-всякому, а умирать нужно только с мечом в руках, лицом к врагу - тогда ты будешь счастлив там, в неведомой стране. Даже Лузай, поспорив, согласился, что лучше выходить прямо сейчас. Тогда ярл так сказал:

- Глупцы! Уж лучше бы я отправился один. А так... Хей! Изготовиться!

Мы изготовились. Тогда ярл снова крикнул:

- Хей!

Мы дружно попрыгали в реку и поплыли к берегу. Рыжие люди завизжали от радости и принялись еще усерднее осыпать нас стрелами. Они стреляли очень метко, и потому только семерым из нас удалось достичь берега.

Но берег там, на Рже, как я вам уже говорил, очень вязкий, и мы без посторонней помощи ни за что бы не выбрались на сухое место. Да только этого и не потребовалось! Рыжие люди встретили нас прямо на мелководье, и мы схватились с ними в битве.

- Хей! Грязные собаки! - кричали мы.

- Хей! - кричали они. - Облетевшие листья!

Мы бились очень хорошо, никто из нас не дрогнул. Но рыжих было очень много, да и к тому же вязкая глина не чинила им ни малейшей помехи, и потому они весьма скоро зарубили моих четверых товарищей-гребцов, а меня, ярла и Лузая повалили в липкую грязь, крепко-накрепко связали веревками, и уже только после этого выволокли на сухой берег.

Как я потом узнал, Айгаслава и Лузая рыжие пощадили потому, что на них были кольчуги дорогой выделки, что сразу выдавало их непростое происхождение. А я же был оставлен в живых из-за того, что первым прыгнул за борт. Рыжие люди посчитали, что я - самый храбрый из листьев. Глупцы!

И ярл им тоже так сказал:

- Глупцы! Развяжите меня!

Но они в ответ только смеялись. Лузай молчал. И я молчал. Кричал и возмущался только ярл. Тогда они ударили его по голове - и ярл затих, закрыл глаза, обмяк, а изо рта у него потекла кровь. Я опять промолчал. А Лузай им сказал:

- Напрасно вы так поступили. Если этот человек сейчас умрет, то вы даже не успеете об этом пожалеть! - и засмеялся.

- А почему это? - спросили рыжие.

- А потому что этого человека уже однажды убили, а потом, когда он вновь стал живым, то в Ярлграде было зарезано столько народу, что после этого еще три года тамошняя земля была красна от пропитавшей ее крови. Только потом уже дожди ее отмыли.

- А как он был убит? - спросили рыжие.

- Ему отрезали голову, - сказал Лузай. - Если не верите, то посмотрите шрам. Но только будьте осторожны, ибо мой господин очень злобного нрава.

Рыжие люди внимательно осмотрели шрам на шее ярла и пришли в крайнее замешательство. А потом, по приказу старшего из них, они поспешно освободили бесчувственное тело Айгаслава от веревок и переложили его на плетеные носилки. А нас с Лузаем, как подстреленных диких свиней, привязали за руки и ноги к жердям.

Правда, зато никто нас не обыскивал и ничего не отнимал - даже мечи при нас оставили. Нас так и понесли - вместе с мечами. Я уже и раньше слыхал, что рыжие люди не алчный народ. Живут они в лесу, в берлогах, как медведи, питаются дичью и рыбой, пьют мед, ходят в звериных шкурах. А мажут себя глиной только перед битвой. Когда-то, говорят они, у них не было такого обычая. Но однажды, когда на них нагрянули прелые листья (они всегда так выражаются) и сожгли уже много поселков, а жителей угнали в рабство, в одном поселке у реки случилось вот что. Когда чужеземцы начали сгонять людей к Общинному Дубу, некоторым мужчинам удалось-таки вырваться и бежать. За ними была послана погоня. Но мужчины успели добежать до реки и попрятаться на мелководье - зарыться с головой в красную глину и там затаиться. Говорят, что они пролежали в глине весь день до самой ночи, а не задохнулись они потому, что еще загодя припасли с собой дыхательные хворостинки. Но это, конечно, не так, ибо нам прекрасно известно, кто сохранил им жизнь!..

Однако не будем прерывать чужого рассказа. Итак, дождавшись ночи, мужчины скрытно вернулись в поселок, неожиданно напали на чужеземцев (то есть на отцов отцов наших отцов) и перебили их всех до единого. И с той поры, собираясь на битву, воины рыжих людей обязательно покрывают свои тела красной глиной и потому не знают поражения.

Ну что ж, пусть будет так, пусть мы всему этому как будто бы поверили. Но только у каждой Земли есть свои боги, и не нужно делать из этого тайны. То, что Чурык - их главный бог, об этом всем давно известно.

Мы в этом тоже убедились. Когда нас внесли в поселок, то первое, что мы увидели - это огромный глиняный истукан, очень похожий на нашего Хрт, только чуть-чуть повыше ростом да пошире в плечах. Таким и должен быть Чурык, чего тут узнавать?! И я уже подумал, что... Однако нас к нему не поднесли, а повернули в сторону и, пронеся еще немного, сложили возле Главного Кострища. Это недобрый знак, подумал я. Огонь на Главном Кострище разводят только в дни великих радостей или столь же великих несчастий, однако для того, кого наименуют Белой Глиной, какая в этом разница?

А вот и их старейшины, приметил я, они уже сошлись к кострищу. И, стало быть, все это должно вот-вот начаться. Я мельком глянул на Лузая. Он усмехнулся и сказал:

- Дров нет!

Дрова, подумал я, недолго и собрать. И я уже хотел это сказать...

Но тут Лузай повернулся к старейшинам и повелел:

- Развяжите меня! Я должен привести в чувство своего господина.

Лузая быстро развязали. По озабоченному виду старейшин и по той поспешности, с которой они выполняли его повеление, я понял, что им уже известно о нашем разговоре у реки. Ну а Лузай держался так, как будто бы не он у них в плену, а они у него. Склонившись над неподвижно лежащим ярлом и внимательно осмотрев его раны, Лузай строго потребовал воды, обмыл Айгаславу голову, а после, достав нож, два раза уколол его в горло, прямо в шрам...

И ярл пришел в себя, открыл глаза и осмотрелся, хотел было что-то сказать...

Но тут Лузай опередил его, воскликнул:

- Ярл! Не гневайся! Эти люди очень сожалеют о содеянном. Они ведь не знали, что тебя нельзя убивать. Но когда я рассказал им, как ты расправился с теми, кто посмел отрубить тебе голову, то меня тотчас уверили, что нас здесь ждет весьма теплый прием.

Ярл слабо улыбнулся. А Лузай оглянулся на старейшин и спросил:

- Так я сказал?

- Так, так, - закивали старейшины.

А остальные рыжие люди, которые в большом числе уже обступили нас со всех сторон, молчали. И вид у них был весьма и весьма недружелюбный! Ярл был чуть жив, Лузай надеялся перехитрить дикарей, заставить их поверить в то, что мы неистребимы, всемогущи... Но я-то прекрасно понимал, что ничего у него из этого не получится! А потому единственное, что нам оставалось, так это встретить свою смерть достойно, как и положено настоящим воинам! Пока нас несли в поселок, я уже немного ослабил путы, связывавшие мои запястья. Теперь же, лежа на земле, я их и вовсе снял. И вот теперь мне бы только незаметно дотянуться до меча, вырвать его из ножен, вскочить и броситься в толпу...

И мне еще подумалось: глупцы! первым делом нужно отнимать у пленников оружие, а уже потом приниматься за всё остальное!

Но тут один из стариков - как я потом узнал, старший старейшина резво шагнул ко мне, склонился, вырвал меч из ножен...

И, улыбаясь, сделал так - провел подушечкой большого пальца вдоль по лезвию - меч почернел, растрескался и развалился. Я оробел. Меня трясло от ужаса. Ну все, подумал я, сейчас меня убьют!

Но старик уже отвернулся от меня, шагнул к Лузаю, протянул к нему руку и, снова дружелюбно улыбаясь, попросил:

- Меч! Нож!

Лузай покрылся пятнами и задрожал еще сильней меня! И тихо, едва слышно, прошептал:

- Но без меча я не жилец! Я без меча умру!

Старик застыл, подумал... и сказал:

- Тогда... Смотри! Не обнажай его против нас! Не обнажишь?

- Н-нет!

- Поклянись.

Лузай свел пальцы крестиком. Старик согласно закивал... и посмотрел на ярла. Ярл и не думал клясться. Тогда старик подошел к нему, сел перед ним на корточки и принялся смотреть ему прямо в глаза. Смотрел, смотрел...

И ярл закрыл глаза. Я думал, что он умер. Но он был жив, он после нам сказал: "Старик околдовал меня; он выпил мои силы. Но хуже этого - он выпил весь мой гнев! Теперь я не могу сражаться с рыжими!"

Но это мы узнали только ночью. А днем...

Днем дальше было так. Усыпив нашего ярла, старик расстегнул ворот его рубахи и долго рассматривал шрам, потом подозвал других старейшин, те тоже внимательно рассматривали и даже трогали шрам, и совещались на своем тайном наречии... А после принялись расспрашивать нас о том, как был убит ярл Айгаслав и как он после ожил.

Я сразу отказался отвечать - сказал, что ничего толком не знаю. Конечно, кое-что я знал, но боялся сболтнуть по своей глупости что-нибудь лишнее. Зато Лузай много рассказывал! Рассказ его был лжив и страшен. Если верить Лузаю, то выходило, что наш ярл Айгаслав время от времени умерщвлял сам себя, а после оживал - и тогда в Ярлграде происходили невообразимые бедствия. Вот что он им наплел!..

А дикари во все это поверили. Но как! Они сказали:

- Это очень хорошо. Человек, умеющий много раз оживать после смерти, сможет служить нам очень долго. Он будет нашей Старшей Белой Глиной! Мы будем убивать его и убивать, а он вновь оживать и оживать, а мы его опять, опять!

И они были счастливы! Старейшины самодовольно ухмылялись, толпа восторженно шумела. Еще бы им не ликовать! Лузай пытался урезонить их; он говорил:

- Глупцы! Когда ярл оживал, случались жуткие несчастья. И то же будет и у вас.

- Нет, - отвечали дикари. - У нас так не будет. У вас беды случались от того, что ярлу отрезали голову и тем самым давали его неистребимому духу возможность вырваться из тела еще здесь, на земле. Вот он и лютовал. А мы не будем резать ярла - мы будем его жечь, и тогда его дух вместе с пеплом будет устремляться к Небу, а Небо после будет возвращать его нам вместе с дождем, ярл снова будет оживать, а мы его опять будем жечь на костре!..

И они были счастливы. А мы с Лузаем были в ужасе - особенно после того, когда нам вымазали лица белой глиной и сказали, что завтра рано утром нас с ним отправят в дальние селения, ну а сегодня мы еще переночуем в землянке Старшей Белой Глины - так они теперь называли ярла Айгаслава. Его, конечно, тоже вымазали глиной.

Потом нас отвели - а ярла отнесли - в землянку, которая была расположена у самых ног истукана Чурыка.

- Ну что ж, - сказал на это Лузай, - по крайней мере, нас хоть сегодня не сожгли. А что будет потом, это мы еще посмотрим!

А я, честно признаться, уже ни на что не надеялся. Когда нам принесли еду, то я к ней даже не притронулся.

- Глупец! - сказал Лузай. - Ешь! Сил не будет.

- И не надо!

- Вдвойне глупец!

И он сначала съел свое, потом мое. А ярлово не тронул. Сказал:

- Ярл поумней тебя. Проснется - съест.

Но ярл все спал и спал. Лузай колол его ножом, но ярл не просыпался. И наступила ночь. В поселке было тихо. Потом...

Кап! Кап по листьям! Кап-кап-кап...

И хлынул дождь! Лузай повеселел, сказал:

- Вот, добрый знак! В дождь и уйдем. Дождь смоет все следы!

А я молчал. Я ж знал, что уходить-то некуда - вокруг, куда ни побеги, их, рыжих, лес. И еще глина от дождя размокнет. Да и дороги мы не знаем. Да и Чурык стоит над самой нашей головой - мы даже выйти не успеем, как он завоет, зарычит...

И вдруг...

И впрямь раздался вой - далекий, едва слышный. Я встрепенулся и спросил:

- Слыхал?

- Чего? - переспросил Лузай.

- Чего? - переспросил...

Да! Это ярл! Он наконец очнулся и заговорил. И я сказал ему:

- Вот, господин. Кто-то воет в лесу.

Они прислушались. Вой повторился. Лузай сказал:

- Нет, ничего не слышу. Только дождь!

А ярл... Он как-то странно усмехнулся и сказал:

- Ну, воет, и пусть воет.

А я спросил:

- Кто воет, господин? Ты знаешь, кто это?

А ярл:

- Молчи, глупец! Ты ничего не слышал!

Ну, я и замолчал. А ярл сказал:

- Так! Хорошо...

И посмотрел на нас, на наши лица в белой глине, потом ощупал и свое лицо, отковырнул с него кусочек глины и рассмотрел его, стряхнул с руки, опять прислушался...

Дождь, вой...

А после попросил:

- Лузай, рассказывай.

Лузай и рассказал ему о том, как было дело. А после, от себя уже, добавил:

- Дождь, уходить пора. Чурык в такую грязь с места не сдвинется!

Ярл тяжело вздохнул, сказал в сердцах:

- Обидно! Старик околдовал меня!..

Ну, и так далее, я вам уже рассказывал: старик околдовал его, и ярл, хоть и был при мече, не мог сразиться с рыжими.

- Да, не могу! - воскликнул ярл. - Стыд! И позор!

И снова замолчал, и сделал знак, чтобы и мы молчали, долго слушал...

Но воя больше не было. А дождь хлестал, хлестал, хлестал...

И ярл мрачно сказал:

- Подай мне котелок, Лузай, я очень голоден.

И он поел. Все съел, утерся и сказал:

- Вот так-то веселей, - и, уже шепотом: - Ну, что?

- Я думаю, пора, - ответил, также шепотом, Лузай.

- А ты?

А я молчал. Когда ярл спал, я знал, что нам с Лузаем не уйти, что нам с ним не на что надеяться. А с ярлом - тут совсем другое дело! Тут, может быть...

Но ярл так странно на меня смотрел...

Да и Лузай смотрел ничуть не лучше...

А, может, мне все это просто показалось...

Но я почувствовал, что мне нужно остаться - обязательно! И я сказал:

- Нет, это бесполезно. Нам не уйти от них. Да и куда идти? Поймают - и убьют. А если здесь останемся, то будем Белой Глиной. А Глина может жить и год, и два, и даже три - бывало и такое... Да столько нам не надо, а только бы дотянуть до зимы! Зимой, когда здесь все замерзнет, мы уйдем. Зимой нам глина не страшна, зимой она как камень.

- Глупец! - сказал Лузай.

- Трус, - усмехнулся ярл.

Я промолчал. Да, я глупец, да, трус. Пусть будет так! Потом мы все равно когда-нибудь да встретимся - не здесь, конечно же, а там уже, подумал я, - и вот тогда я вам скажу, кто останавливал меня, кто наставлял... А пока я сказал:

- Острых мечей! Большой воды!

- Как знаешь! - мне ответили.

И стали собираться. А я, чтобы на это не смотреть, лег, повернулся к ним спиной. А дождь не унимался! Он так хлестал, что я даже не слышал, как они ушли. И воя больше я не слышал. А слушал! Слушал...

И заснул.

А утром меня разбудили и стали бить и спрашивать:

- Где твои братья?!

Я молчал. Тогда меня выволокли из землянки и потащили к Главному Кострищу. Дождь давно кончился, светило солнце, пели птицы.

А рыжие, собравшиеся возле Кострища, молчали. Старший старейшина вышел ко мне, посмотрел мне в глаза и спросил:

- Ты знаешь, где они?

- Нет, - сказал я, - не знаю.

Старик кивнул:

- Да, вижу, ты не лжешь. Они что, тебя бросили?

- Да, бросили. Втроем мы бы не смогли уйти.

- А почему?

Я замолчал. Старший старейшина разгневался и закричал:

- Ты знаешь, почему! Я вижу - знаешь! Так отвечай же!

Я молчал. Тогда он приказал, чтобы меня пытали. Начали пытать. Мне было очень больно. И только иногда мне становилось легче - это когда прибегали гонцы и с гневом восклицали, что беглецы не найдены ни там, ни там, ни там, что все ловушки, петли и капканы, все волчьи ямы пусты! Собравшиеся недоумевали, как это можно было ночью - и в такой сильный дождь! - все это благополучно миновать.

- Здесь скрыто колдовство! - кричали рыжие. - Пока мы не узнаем, кто колдун, их и искать-то нечего!

- Да, это верно, - соглашался я. - И не найдете, да!

Но кто колдун, кто помогает ярлу и Лузаю, об этом я молчал. Ведь вы же знаете: об этом говорить нельзя. Старший старейшина, как я в этом уже убедился, обладал великой силой, и потому я очень боялся, что стоит мне только назвать того, кто помогает моим братьям, то... Кто знает?! Старейшина тогда бы мог вот прямо здесь, не сходя с места, сразиться с нашим - их! - спасителем, и тогда...

Мало ли! А так старейшина не знал, кого ему искать, чей дух он должен вызывать и с кем ему нужно сражаться.

А время шло! Я знал - ярл и Лузай уходят все дальше и дальше и дальше. И тот, кто их ведет, не ошибется - выведет. И это приглушало боль. И вот о чем еще мне думалось: а если бы и я с ними ушел, что было бы тогда? Тогда бы, думал я, рыжие не теряли бы время на возню со мной, а искали бы, искали, искали... И хоть у Лузая и ярла очень надежный проводник, но они сами-то быстрее, чем могут бежать, не бегут, а посему очень трудно сказать, чем все бы это кончилось, когда бы с ними был и я. А так...

Я выдержал три дня! А на четвертый день, когда мне уже стало все равно да и еще подумалось "зачем? они и так уже ушли из этих мест!", я...

Говорить уже не мог, а только едва слышно прошептал:

- Их вел Хвакир, пес Хрт и враг Чурыка. Он ночью выл и вызвал их. Они ушли.

Старейшина пристально посмотрел мне в глаза, покачал головой и сказал:

- Да, ты не лжешь, все так оно и было, - а после приказал, чтобы меня оставили в покое.

И после этого я целых восемнадцать дней лежал в своей - теперь уже моей, не ярловой! - землянке. Меня кормили словно на убой. Да так оно и было! Сегодня утром они пришли ко мне и сказали, чтобы я готовился.

- К чему?

- Рыба ушла. В реке совсем нет рыбы. Мы будем возносить молитвы к Небу.

- А я?

- А ты эти молитвы передашь. Готовься! - и ушли.

Вот, значит, как! Значит, завтра меня уже всего - с головы до пят вымажут белой глиной и отведут к Главному Кострищу. Что ж, может быть, это и справедливо - ведь это именно я дал тогда глупый совет прыгать за борт. А если б тогда мы послушались ярла и дождались темноты, то, глядишь, Хвакир и помог бы нам сняться с мели и беспрепятственно двинуться дальше. А так...

Завтра меня сожгут. Но я еще раз обману этих проклятых дикарей! Не буду я там, на Небе, спрашивать об их рыбе, а обращусь к Великому Прародителю и спрошу у него, спаслись ли мои братья. И если оно так, то мне сразу станет легче!

4.

Для того, чтобы понимать один другого, люди придумали множество слов. Но это все от суеты. А суета пошла от женщин. Пока их, женщин, не было, нам с Хозяином для разговоров хватало всего лишь трех слов - "брат", "враг" и "кровь". И мы были сыты и счастливы, у нас всегда было полно добычи. Потом явилась Макья, женщина, и сразу все переменилось. Вместо того, чтобы отрезать кусок пожирнее да молча положить его возле порога, Макья совала мне голые кости да при этом еще приговаривала: "Кушай, кушай, дружок! Ты же, наверное, голоден!"

Да, я был голоден! Ну так и брось мне кусок пожирнее, молчи!..

Как же! Бросит! Дождешься! Лучшие куски Макья приберегала своим разлюбезным деткам, а мне доставались одни лишь объедки. Вот почему я Макью не любил. И не люблю. И сыновей и дочерей ее, таких же болтливых, как и она, я тоже не очень-то жаловал. Один только Подкидыш был мне по нраву. Подкидыш никогда не тратил время на пустые разговоры, а забрасывал лук на плечо, выходил на порог, свистел - и я бросался ему под ноги, мы шли охотиться.

И все-таки, Подкидыш - это вам не Хрт! Подкидыш есть подкидыш. Хрт не любил стрелять из лука. Хрт бил мечом - медведя, тура, зубра... А Подкидыш стрелял только птиц или мелкую дичь. Зато был щедр! Я мог порвать и съесть подстреленную им птицу, оставив от нее лишь перья - а Подкидыш меня не ругал. Только махал рукой, смеялся, закладывал еще одну стрелу и снова целился...

Я удивлялся - с чего это он так не любит птиц? Не раз хотел спросить... Да вот не мог. Я же не умею разговаривать, как все, я умею только думать. Вот я и думал, что он, Подкидыш, им, птицам, просто завидует, и потому...

Да что это я сегодня все про Подкидыша да про Подкидыша? Болтлив, как женщина! Сегодня моя речь про ярла Айгаслава. Ярл тоже щедрый был. Всегда, как мимо проходил, бросал мне "кость" - диргем, а то и пять, а то и десять. Стрелял из лука - очень метко. И я любил его - и самого его, и за его похожесть на Подкидыша. А Старика, его хозяина, я не любил - Старик был скуп. Зато был храбр, как Хрт! И я его терпел. Когда пришли его сжигать, я отказался выть. Белун грозил, что будет меня бить - а я молчал! Но мог же и смеяться! И Старика сожгли, а я молчал. Потом они пришли к нам в Хижину... Ярл был единственным, кто одарил меня!.. Пришли к нам в Хижину и поминали Старика и спорили, потом все прочие ушли, остался только ярл, Белун с ним разговаривал и дал ему...

Ярл вам об этом умолчал? Не удивляйтесь. И знайте наперед: ярл часто это делает, ибо зачем это он будет всем обо всем рассказывать? И правильно: я не люблю болтливых. А ярла я люблю...

Любил! Да, не люблю уже - раньше любил. А почему это так, вы скоро узнаете. Пока же не мешайте мне, молчите и внимайте моим мыслям. Итак...

Итак, ярл спрятал огненный диргем в кошель и вышел к остальным. Они пошли. Я приподнялся, зарычал - я чуял кровь!

И тут...

И тут мне было велено, как быть! И я - не сам, конечно же, а только моя тень...

И я пошел за ними! Пришел, лег у крыльца и ждал. Любимый ярл и все другие ярлы сидели, пировали в тереме, любимый ярл рассказывал о Старике много рассказывал. Стемнело. Потом они заспорили. Потом схватились за мечи. Потом...

Они его искали - не нашли. Тогда они сбежали по крыльцу и бросились на псарню, кричали псам: "След! След! Хозяина!" Вот что они затеяли! Да только зря - псы побежали не по следу, а за мной. Я их повел! Я выл, я призывал: "Кр-ровь! Кр-ровь!" - и уводил их, уводил...

А ярл тем временем сошел к реке, стакнулся с Чернолицым, сел на его корабль - и они ушли.

Только тогда я и оставил псов в покое, запутал след - теперь уже свой собственный, - и побежал к реке, а там, вдоль берега - за ярлом.

Корабль у Чернолицего был легкий, верткий, ходкий, гребцы гребли старательно, да и диргем их подгонял - и я с большим трудом за ними поспевал. Потом, уже на Рже, стало совсем невмоготу - берег болотистый и топкий, вязкий, и я совсем отстал...

Но если бы они не послушались Щербатого и остались на корабле, а не полезли в воду, я бы их догнал и научил, как сняться с мели. А так... Да что теперь ругаться, словно женщина? Как было, так оно и было. Я подоспел только тогда, когда уже стемнело. Пришел к поселку, обошел его, все выведал, лег, затаился, ждал. И только когда пошел дождь, я подал голос. Ярл меня услышал. Но и Щербатый - тоже. Это было плохо! Ибо троих, я понимал, не выведу - Чурык не даст. Тогда я стал ему, Щербатому, нашептывать, стыдить его: "Вр-раг! Кр-ровь!", а ярла успокаивать: "Бр-рат! Бр-рат!". И ярл решился уходить, и взял с собой Чернолицего. А Щербатый послушал меня - и остался. Он оказался настоящим воином. Люблю таких! Потом его сожгли, Хрт его принял и сказал, что его братья спасены...

Хотя как знать! Да, я увел их вверх по Рже, потом мы миновали Гиблый Лес, потом еще три дня я вел их по Жадным Пескам - и вывел к морю, к городу у моря. Теперь я мог за них не беспокоиться - у них ведь был с собой диргем, и не простой, а огненный. Когда тебя засасывают Жадные Пески, диргемом не откупишься, когда в Гиблом Лесу ты задыхаешься от жуткого зловония, диргемом не надышишься - и там я вел их, голос подавал, и они шли на мой голос...

А в городе с диргемом можно все: купить корабль, воинов, припасы. И так они и сделали. Отплыли. А я сидел на берегу и выл! Выл, выл и выл! Ведь я его любил и он меня любил. Но вот его корабль уходит в Море Тьмы, и больше я его, наверное, никогда не увижу. Белун мне говорил: "Хвакир, веди его, не дай ему остаться здесь, здесь от него, я чую, будет только горе, а там его ждет Хальдер - пусть идет; живой ли, мертвый - все равно, лишь бы ушел, но чтоб ни духу, ни костей здесь не оставил!" Вот так-то вот! Болтлив Белун, ох как болтлив. Я не люблю его. А ярла я люблю. Да нет, любил...