Бесноватые

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Шпаги в лунном свете

– Не надо бояться, Пег. Я прикрыл ей лицо. Дайте руку и идемте наверх.

– Мне идти туда? Неужели это необходимо?

– Видимо, нет. Когда жизнь покидает человека таким образом, закон не считает эту смерть насильственной. Не будет вскрытия, коронер[22] не станет проводить дознание. Только самые бедные похороны за счет прихода. Так что свидетельницей вам выступать не придется. Если только…

– Если что?

Джеффри не дал развиться игре воображения. Подняв с пола плащ, он набросил его на плечи. Вынул из двери деревянный брус и прислонил к стене. Затем повернулся к Пег.

– Вам лучше? – спросил он и осторожно дотронулся до ее щеки. – Ведь лучше? Видит Бог, я не думал вас напугать.

– О, если бы вы всегда были таким! Когда вы добры со мной, я готова сделать все, о чем вы попросите.

– И если мне понадобится ваша помощь, я получу ее?

– Конечно. Вы же знаете.

– От чего там просят избавить в корнуоллской литании? «От духов, от призраков, длинноногого зверья и ночных попрыгунчиков»? Смех да и только, Пег! Ничего подобного здесь нет, даю вам слово. Там, – сказал он, указывая наверх, – две маленькие комнатки. Направо – спальня с соломенным матрацем на полу. Слева, прямо у нас над головой, – комната побольше; в ней лежит на полу мертвая старуха. Пойдете вы со мной?

– Да, – сказала Пег, но вдруг замерла, прижав руку к груди. – Вы… вы сказали, что вы – сыщик. «Моя профессия – ловить воров» – так вы сказали. Что вы имели в виду?

– Ваш дядя это знает.

– Но я не знаю.

– Верно. Тогда слушайте. Духи здесь ни при чем, но смерть Грейс Делайт – даже более загадочна, чем можно подумать вначале, Пег…

Она кинулась к лестнице и взбежала на нее с проворством, которого трудно было ожидать от столь нежной, казалось бы, девушки. То, что она увидела наверху, не повергло ее в ужас. Грязь была делом обычным, разве что вид ее или запах начинали вызывать омерзение. Смерть, даже в самом кошмарном своем виде, была зрелищем, одинаково привычным и прямо на улице, и в роскошных домах с зеркалами и позолотой, и воспринималась как нечто само собой разумеющееся. Тем не менее, когда Джеффри пролез в отверстие в полу, он увидел, что Пег, подобрав юбку, застыла посреди комнаты.

Джеффри еще раз оглядел помещение.

Пол здесь был из дубовых досок, хотя и старых и местами покоробившихся, но еще крепких. Окно, выходящее на улицу, было завешено грубой мешковиной. Второе окно, под которым стоял огромный сундук с неприхотливой резьбой, располагалось в задней стене; сквозь него видно было залитую светом луны реку. Окно это имело две створки со скругленными рамами и неровными толстыми стеклами; одна створка была распахнута, и сквозь нее в комнату проникал ночной воздух, который никто не счел бы здоровым.

На полу рядом с сундуком лежала на спине старуха, вся раздувшаяся от водянки. На ней был неопрятный чепец, рубаха из грубой полушерстяной ткани коричневого цвета. Лицо ее прикрывал грязный шелковый платок, который когда-то был ярко-зеленым. На складном стуле в северо-западном углу комнаты, куда не долетали сквозняки, горела оплывшая воском свеча в почерневшей металлической миске; ровный спокойный свет ее падал на закрытое платком лицо старухи.

Пег и Джеффри разом заговорили.

– Вы сказали… – промолвила девушка.

– Эти сыщики… – начал он.

Кровь билась в их сердцах, стучала в ушах; оба замолчали. Порыв ветра рванул открытую створку окна, и она задребезжала, перекрывая шум падающей воды.

– Эти сыщики, – продолжил Джеффри, – имеют дурную репутацию; все их ненавидят. Я понимаю, таким ремеслом особенно не похвастаешься. Люди мистера Филдинга работают тайно; имен их никто не знает – иначе какая от них польза? Все же бывает, что одних осведомителей мало, и, чтобы проникнуть в тайну, требуются люди с головой; тогда-то и оказывается, что не так уж подл сыщик, как думает ваш дядюшка.

– Джеффри, Джеффри, ну зачем вы мучаете себя так?

– Ничего я себя не мучаю. Есть заработки и похуже иудиных денег.

– Мучаете, мучаете! – настаивала Пег, не слушая его. – Вы спросили, почему я пришла сюда, к этой женщине. А вы, вы зачем пришли? Вы сказали, что приняли решение. Вы сказали, что может быть нарушен закон, что может произойти убийство.

– Оно и произошло.

Пег побледнела и в ужасе закрыла руками лицо.

– О, я здесь ни при чем, – продолжал Джеффри. – Она умерла не от кинжала, пистолета или яда. И все же что-то напугало ее до смерти. Что это было?

– Не могла ли я этого сделать, думаете вы? Вы помните, я распахнула дверь. Я распахнула ее неожиданно, я сама не ожидала, и она с грохотом ударилась о стену. Может быть, этот звук…

Джеффри расхохотался. Но тут же сдержал себя и сказал спокойно:

– Только не ее. – Он указал на неподвижную фигуру. – Не миссис… не Грейс Делайт. Конечно, с головой у нее было неважно, но она была крепкий орешек. Да встреться ей сам дьявол, она бы и бровью не повела. Что могло так напутать ее, Пег?

– Вы меня спрашиваете? Откуда я знаю?

– Давайте подумаем.

Он повернулся и направился к складному стулу – столь решительно, что чуть было не угодил в люк. Пег вскрикнула – и как раз вовремя. Джеффри взял почерневшую миску, в которой горела свеча. Держа ее высоко над головой, так что щеки его оставались в тени, а внимательные зеленые глаза, наоборот, были хорошо видны, он направился в тесную, как собачья будка, спальню. Можно было насчитать сто ударов сердца, после чего он вернулся и стал медленно обходить первую комнату, разглядывая каждый предмет в ней.

– Джеффри, что вы делаете?

– Осмотрите здесь все, Пег. Постарайтесь все запомнить. Если понадобится, вы будете свидетелем.

Он вновь высоко поднял свечу.

– Нет ни камина, ни даже очага с отверстием для дыма; зимой здесь, наверное, пробирает до костей. Пол без щелей. На крышке сундука, – он приподнял крышку, – вдоль нижней ее кромки – пыль; следов пальцев нет: крышку не поднимали несколько недель или даже месяцев. В сундуке, заметьте, ничего, за исключением старых листов пергамента, разрисованного ее астрологическими рисунками, чернильницы с высохшими чернилами и нескольких старых грязных перьев. Стоп! Вот свежие чернила и новый пергамент. Но, по-моему, чистый. Ограблена старуха не была.

– Ограблена? Кто стал бы грабить эту, в сущности, нищенку с Лондонского моста?

Джеффри ничего не ответил. Он закрыл крышку и бросил на нее свой плащ.

Потом прошел в переднюю часть комнаты и сдернул мешковину, закрывающую окно, которое выходило на улицу.

– Это окно, – сказал Джеффри, – такое же, как то, другое: с двумя створками и шпингалетом. Оно захлопнуто, но не закрыто на шпингалет.

– Фи! Часто ли закрывают окна, выходящие на улицу? Все служанки выкидывают в окно мусор и отбросы, выливают помои и тому подобное – все, что выбрасывается из дома и идет в сточную канаву.

– Но не на Лондонском мосту. Он деревянный, и на нем нет сточных канав. Весь мусор, – Джеффри вернулся в глубь комнаты, – выбрасывают сюда, в окно, выходящее на естественный сток, на Темзу. Это может создать некоторые неудобства для пешеходов, так что мусор нужно кидать подальше, через пешеходную часть. Обратите также внимание, Пег… Идите сюда!

– Не пойду! Вы обещали не пугать меня, а сами выгнули брови, словно повешенный.

– Обратите внимание, как уложены бревна в стене дома. Человек решительный легко заберется по ним с тротуара. Грейс Делайт, видимо, не боялась воров: оба окна не заперты. Это окно вообще открыто: распахнутая створка подоткнута тряпками, чтобы не закрылась, – вряд ли это сделал убегающий вор. На окне нет ни шторы, ни занавески; окно же в передней комнате плотно завешено мешковиной на веревке.

– Чтобы из противоположного окна нельзя было заглянуть в комнату. Это же так естественно. Любой деликатный человек…

– Вы думаете, это деликатность?

Пламя свечи дрогнуло и заколебалось. Джеффри поставил миску на деревянный сундук, чтобы не задуло свечу, и опустился на колено рядом с телом Грейс Делайт. Он внимательно рассмотрел грубую, редкого плетения ткань рубахи, затем перевел взгляд на зеленый платок, закрывающий лицо старухи.

– Платок этот – старый и грязный, но он из французского шелка. И освещается комната не коптилкой, а свечой. А эта миска, – он дотронулся до ее края, – хоть и закопченная и на вид дешевая – из чистого серебра.

– Не хотите ли вы сказать, что эта старуха была вовсе не бедная? И что у нее было припрятано много золота? И что это побудило кого-то напасть на нее?

– Я говорю вам только то, что завтра должен буду честно и откровенно рассказать судье Филдингу. Вы – как и он – должны делать выводы сами. Вы умеете читать мои мысли: давайте!

– Пропадите вы пропадом!

– Пег…

– Иногда мне кажется, что я знаю вас, и я счастлива. Я так счастлива, когда вижу, что вы – тот человек, которого я знаю. А потом вы уходите куда-то, словно в тумане исчезаете. Что вам за дело до этой женщины, скажите? Неужели… неужели все это только для того, чтобы уберечь от скандала память вашего покойного деда?

– Перестаньте! Это уж совсем никуда негодная романтика! Что до меня, то пусть мой почтенный дедушка жарит себе хлебец на адском огне. И эта старуха может отправляться туда же, хотя ее мне даже жалко. – Он поднял голову и взглянул на Пег. – Мы живем в жестоком, грубом и несправедливом мире, чтобы там ни говорили о нем! Доктор Свифт[23] это понимал. Потому-то он и умер в сумасшедшем доме в Дублине. Есть люди, которые это понимают: они еще сохранили остатки приличия. Сегодня я встретил одного врача. По-моему, он из этих людей. Но их немного. В основном…

– Перестаньте! – воскликнула Пег, и голос ее дрогнул. – Умоляю вас, перестаньте! Вы слишком многого хотите от людей. Ну почему вы не довольствуетесь тем, что есть люди, которым вы дороги, которые готовы любить вас! Господи, ну имейте же сострадание… Ой, что вы делаете?

Неожиданно Джеффри склонился к самому лицу старухи, прикрытому платком, просунул левую руку под плечи неподвижно лежащего тела, а правую – под сгиб колен и поднял женщину с пола. Голова ее откинулась, и зеленый платок соскользнул, обнажив лицо с вылезшими из орбит глазами, искореженным ужасной гримасой широко открытым ртом с табачными крошками, прилипшими к верхней губе под самым носом.

В следующее мгновение голова в чепце исчезла из поля зрения Пег. С большим усилием Джеффри поднял тело и перебросил через плечо вниз головой.

– Она вздохнула! – сказал он, качнувшись, но сохраняя равновесие. – Очень тихо, но, готов поклясться, шелк заколебался. В ней еще теплится жизнь или остатки ее. Если повезет, то с помощью врача мы, возможно, сумеем привести ее в чувство.

– Джеффри, вам показалось. Она умерла. Я знаю… я видела смерть.

– Я тоже. В нашем полку был человек, которого приговорили к расстрелу. Он попросил не завязывать ему глаза. Еще не было команды «пли!» – солдаты только подняли мушкеты, – а он вскрикнул и упал, замертво. Но лицо его и конечности были мягкие, неотвердевшие; в остальном все было так же, как здесь. Если бы они не поверили, что он мертв, и на всякий случай добили его выстрелом в ухо, ему пришлось бы ожить, прежде чем умереть еще раз.

– Что вы собираетесь делать? Вы говорили, там, в соседней комнате, есть матрац? Давайте я возьму свечу и посвечу вам.

Джеффри уже повернулся к ней, собираясь ответить, но вдруг осекся; выражение лица его изменилось, глаза расширились.

– Нет, не трогайте! Я забыл. Не трогайте. Я обойдусь.

– Перестаньте! Что за глупость! Вам же будет…

– Мне будет лучше, если вы не станете трогать свечу. И ни при каких обстоятельствах не пойдете в спальню.

– Но почему?

– Потому, что я так хочу. О Пег, неужели вы не можете послушаться меня хотя бы в этом?

Чувства бурлили в этой комнате, расположенной над бурлящей рекой. Пег вся дрожала, у нее перехватывало дыхание, но с места она не двигалась.

Тяжело дыша, Джеффри пронес свою ношу в низкую дверь над открытым люком. В спальне он взглянул только на маленький низкий топчан с соломенным тюфяком, накрытым одеялом, который стоял под занавешенным окном в передней части комнаты. Потом быстро обвел взглядом всю комнату целиком. Даже при том, что он привык читать при тусклом свете свечи (как и всякий человек того времени, который вообще умел читать), глаза его могли различить лишь слабые очертания предметов.

Он опустил Грейс Делайт на тюфяк, положив ее на спину. Мысль о собственной беспомощности привела его в отчаяние; потоптавшись на месте, он развел руками и направился в комнату, где ожидала его Пег.

– Рассуждать я горазд, – сказал он девушке, – а на деле – совершеннейший болван. Я понятия не имею, что нужно делать в этом случае. Надеюсь, врач знает больше. Кто пойдет за ним?

– Никто не пойдет, – послышался чей-то голос.

В люке показалась голова мужчины, который не торопясь поднимался по лестнице, глядя на них.

И Пег, и Джеффри разом обернулись. Затем оба они отпрянули от люка и отступили к сундуку. Сухопарый человек в камзоле горчичного цвета и чулках в обтяжку легко выпрыгнул из люка, словно акробат или персонаж пантомимы мистера Рича в театре «Ковент-Гарден». Потом он не спеша направился к ним; его длинная левая рука поигрывала эфесом рапиры.

– У вас что, приятель, кошки язык отъели? Что вас так изумляет? Вы действительно думали, что я не пойду за вами?

– Нет, мистер Тониш, – отозвался Джеффри, – я не сомневался, что вы за нами последуете. Но сейчас дело не в этом. Я срочно должен пойти…

– Вы никуда не пойдете, приятель, – перебил Хэмнит Тониш.

– Сэр, в комнате за вашей спиной лежит женщина: она при последнем издыхании. Несколько минут или даже секунд могут стоить ей жизни. Мы должны успеть привести врача; это совсем недалеко. Ради Бога, сэр, позвольте мне пройти.

– Вы просите меня об этом?

– Если нужно, да.

– И это в тот момент, когда мне предстоит преподать вам урок хороших манер и выдрать за ваше поведение по отношению к моей сестре? Я понимаю, драться вы не станете. Но рапира может прекрасно заменить кнут. Отступаете? То-то!

– Нет никаких доводов, которые на вас подействуют? Я ничем не могу вас убедить?

– Вы полагаете, что можете?

– Ну что ж, – произнес Джеффри, левой рукой перебрасывая за спину ножны, висящие на вышитом темляке у него на поясе, – вы этого хотели. Вашу шпагу!

– Что вы сказали?

– Вы не скупились на угрозы, мистер Тониш. Теперь вам придется оправдать их. Вашу шпагу!

Два клинка бесшумно покинули кожаные ножны с прокладкой из шерстяной ткани. Джеффри отступил еще на шаг и стал подле сундука: теперь противники были слишком далеко друг от друга, чтобы нападать. Но Хэмнит Тониш и не собирался этого делать. Он вдруг резким движением от левого плеча перерубил горящую свечу.

Свеча взметнулась вверх и погасла; задребезжала по деревянному полу металлическая миска.

– Остановитесь, вы убьете друг друга! Остановитесь, остановитесь, – кричала Пег, и этот пронзительный крик перешел в вопль отчаяния.

Услышав, что противник двинулся на него, Джеффри чуть отклонил корпус.

Взошла луна, и свет ее проник в комнату сквозь мутные волнистые стекла в скругленных рамках окна. Хэмнит Тониш стоял, держа шпагу в высоко поднятой правой руке, которая была слегка согнута в запястье. В тот момент, когда комната озарилась светом луны, он резко шагнул вперед и, согнув правую ногу в колене, сделал сильный выпад, задев правую часть груди своего противника.

Сталь ударилась о сталь, высекая синие искры под чашками рапир. Покрываясь потом, Джеффри парировал удары, отводя клинок противника в сторону и стараясь проткнуть ему запястье. Это ему не удавалось, но и Хэмнит Тониш не мог поразить его.

Возможно, все дело было в неправильном освещении, но со стороны могло показаться, что мистер Тониш, не сумев проткнуть Джеффри легкое, начал вести себя как-то неуверенно, даже неловко. Он вполне прилично отбивал встречные удары, в должной мере сохраняя при этом «изящную осанку», как учил сеньор Малевольти Анджело с Карлайл-стрит в Сохо. Однако реакция у него была замедленная и еще медленнее – особенно для такого проворного человека – были его собственные выпады.

Ударом сверху вниз Джеффри парировал очередной выпад противника, отвел его шпагу движением снизу вверх и вновь направил свой клинок в руку мистера Тониша. Острие его шпаги достигло цели, глубоко вонзившись в отведенное в сторону запястье.

Хэмнит Тониш стоял, широко открыв рот, и имел чрезвычайно глупый вид. Рапира с позолоченной чашкой выпала из его ослабевшей руки и, дребезжа, покатилась по полу. Темная жидкость – при свете луны видно было, что это кровь, – мгновенно залила его запястье и манжет.

Мистер Тониш с удивлением разглядывал рану. Гримаса исказила его лицо, но это был не страх, скорее – изумление, ярость, причина которой лежала где-то глубоко, и он сам, видимо, не вполне понимал ее. Но он повернулся и побежал, побежал к люку, сейчас невидимому. Вопль, который раздался, когда всей тяжестью своей он ощутил пустоту над почти вертикальной лестницей, напомнил горловой крик, услышанный незадолго до того молодыми людьми. Внизу в коридоре раздался грохот, и все стихло.

Джеффри стоял неподвижно, опустив голову. Пот залил все его тело и голову под париком. Он не произнес ни слова; молчание – и очень некстати – нарушила Пег.

– Вы победили его! – вскричала она, всплеснув руками; слезы брызнули из ее глаз. – Я так боялась за вас; я чуть не умерла! Но вы не побежали! И победили его!

– Замолчите, Пег!

– Вы рисковали…

– Замолчите, не говорите глупостей! Ничем я не рисковал.

Полой камзола он вытер кровь с клинка.

– Этот грубиян не умеет фехтовать, по крайней мере очень плохо фехтует. Вы разве не помните, что говорил ваш дядюшка? Мало кто знает, как обращаться со шпагой. И это правда: дуэли нужны им не больше, чем мне. Хэмнит Тониш обязан своей репутацией надменному виду и поведению: никто не осмеливался вызвать его. Наверное, он взял пару уроков у Анджело – и после этого решил, что непобедим. Вот и все.

– Но вы-то его вызвали. И вы не могли знать всего этого.

– Как это не мог? Каким надо быть болваном, чтобы этого не понять! Сегодня в «Золотом Кресте» он замахнулся на меня рапирой, как бы намереваясь не поранить, но просто хлестнуть меня по голове. При этом он отвел руку. Какой фехтовальщик позволит себе такую глупость? Человеку опытному вполне хватило бы времени достать шпагу и проткнуть его.

– Значит, вы совсем не боялись!

– Поверьте, Пег, ужасно боялся! Случайный выпад новичка может достать самого Анджело.

– А я думала, вы вели себя как герой. Клянусь Богом, так и думала. Но если я ошиблась, неужели нельзя было притвориться, чтобы я продолжала восхищаться вами?

– Пег, Пег, когда вы перестанете актерствовать?

– Актерствовать? – воскликнула изумленная девушка.

– Да, сударыня. Решите наконец, каким вы хотите видеть меня.

– Нет уж! Это вы решите, какой вы хотите меня видеть. Я стараюсь быть любящей – так мне хочется: вам это не по нраву. Пытаюсь вас побудить к чему-то – еще хуже. Честно и откровенно говорю, что лишилась рассудка – этого вы и совсем не желаете терпеть. Ну что делать бедной дурочке с таким человеком?

– Я… я должен вам признаться, Пег, со мной бывает нелегко.

– Нелегко? Просто безнадежно! На всей земле нет человека труднее. А сейчас вы совершили убийство. Да-да, вы убили человека; он лежит там, внизу. Так что здесь сейчас двое уже умерших или умирающих.

Выражение лица Джеффри переменилось.

– Двое, – повторил он. – Верно, двое. Хорошо, что вы мне напомнили.

Лунный свет, льющийся через неровное стекло, исчертил его лицо волнистыми линиями. Джеффри стоял, раскачиваясь из стороны в сторону: может быть, его мучила рана, а может быть, он просто искал кремень и кресало.

Потом он вложил шпагу в ножны. Но то, что Джеффри сделал в следующий момент, могло показаться безумием.

Он кинулся в переднюю часть комнаты, сорвал с веревки мешковину, закрывающую окно, и обмотал ветхой тканью кулак правой руки. Звон посыпавшихся стекол, раздавшийся, когда Джеффри саданул по закрытому окну, должно быть, разбудил жителей, которые еще оставались на Лондонском мосту. Осколки старого хрупкого неровного стекла вылетели из свинцовых переплетов, упали частью на улицу, а частью – в комнату, к ногам Джеффри.

Джеффри выбрал осколок покрупней, протер его мешковиной, а затем поспешил туда, где рядом с рапирой Хэмнита Тониша лежала упавшая свеча. Хотя, упав на пол, она погнулась, из нее все же торчал кончик фитиля.

– Побудьте здесь, – приказал Джеффри. – Должна же она была разжигать огонь. Там, в спальне, я помню…

Пробравшись в темноте через спальню, он обнаружил в дальнем ее конце небольшой кирпичный камин, находившийся на таком же расстоянии от стены, что и заднее окно в первой комнате. Пошарив в камине, Джеффри наткнулся на маленькую трутницу. Вспыхнула искра, занялась промасленная тряпка. Запалив погнутую свечу, Джеффри подошел к телу старухи и поднес осколок стекла к ее перекошенному рту.

Потом он стоял не двигаясь, опустив голову.

Показалось ли ему, что дрогнули ее губы? Он и сам сейчас не знал этого. Не знал и потом, пока не начал подозревать все на свете. Но к тому времени у него появились новые основания поносить себя. Сейчас сомнений, что старуха мертва, больше не оставалось.

В соседней комнате забеспокоилась Пег. Под сводчатым крытым проходом Лондонского моста зазвучали тяжелые шаги и послышались голоса людей, направляющихся к дому.

Горячий воск, капнувший на руку Джеффри, вывел его из задумчивости. Оставалось еще одно дело, которое нужно было сделать тайно, и Джеффри спешил закончить его, прежде чем перейти в другую комнату, где ждала его Пег.

В этот момент снизу послышался хриплый молодой голос, который Джеффри тотчас же узнал.

– Оставайтесь на месте! – приказал этот голос. – Все, кто есть в доме с выбитым окном и незапертой дверью, оставайтесь на месте! Ты, Джонсон… – Тут капитан Первого гвардейского пехотного полка Тобайас Бересфорд, видимо, обратился к кому-то у себя за спиной. – … ты распахни дверь, а ты, Макэндрю, оставайся со мной. Эй, кто там в доме! Покажитесь и назовите себя. Слышите вы меня?