Бешеный волк

3. Нежданная добыча

Смрад стоял непереносимый. Едкий черный дым, клубившийся над горящей деревней, смешивался с запахом близкого болота. День выдался безветренный, солнце затягивала дымная пелена. Дышать становилось невозможно, и воины заходились кашлем. Но приказ следовало выполнять.

Разэнтьер, прямой, как меч, в начищенной до матового блеска кирасе сидел в седле позади растянутой полукольцом цепи верховых и время от времени пытался сдержать кашель. Лучники замерли впереди рыцарей, держа наготове оружие с наложенными на тетивы стрелами — уже обычными, а не обмотанными горящей паклей. Деревня за частоколом полыхала, обезумевшие люди пытались выбраться. Тех, кто пробовал выбежать через доверчиво распахнутые навстречу благородным рыцарям ворота, уложили стрелами, кого не взяли стрелы — добили тяжелыми длинными копьями. У многих на лицах чернели следы болезни, среди убитых лежали дети. Не трогали лишь тех, кто поворачивал в сторону Змеева леса — по приказу командора. Но и эти не выживут в кишащих тварями топях.

Капитан сплюнул на землю, стараясь избыть мерзкую горечь во рту. Алден побери эту службу и эти приказы! Он сам себе казался хуже ифенху. Там же люди, обычные люди, дети! Ведь есть же лекарства против этой заразы, он знал. В его родном приморском Тифьине чуму нередко привозили купцы на своих кораблях, но зараза если и начинала гулять, то никогда не расползалась дальше порта. Крыс постоянно травили, а суда и команды окуривали каким-то травами. Но Тифьин далеко, а здешние власти не спешат бороться с чумой… Крики и плач все еще слышались среди горящих развалин. Самого бы ди Салегри туда отправить!..

На один из трупов с наглым карканьем опустился ворон. Посмотрел на людей, словно бы ехидно усмехаясь, сначала одним, потом вторым зеленоватым глазом. Еще раз протяжно каркнул, как засмеялся. Кто-то, не выдержав, вскинул лук и спустил с тетивы стрелу. Та с коротким гудением взрезала воздух. Птица захлебнулась еще одним карком и комком перьев прокатилась по земле.

Разэнтьер нервно огляделся по сторонам. Ему не нравилось навязчивое чувство жесткого сверлящего взгляда, скользящего по воинам, как острие ножа. Потом пришло ощущение чужой воли — раздраженной, готовой ударить.

«Где-то рядом ифенху», — понял капитан. «Им это тоже не нравится».

— Эй, вы там, морды косолапые, держать строй! — гаркнул он во всю мощь солдатской глотки. — Головами вертеть, как птицы сиф, глазами как крабы!

Показалось, или кто-то издевательски рассмеялся в зарослях по левую руку?.. Люди заозирались, тут же вскинули луки, выцеливая невидимого врага. Но по окрестным кустам слышалось только шуршание. То справа, то слева промелькивали еле различимые звериные тени. Пара человек, не выдержав, спустила стрелы с тетив — в пустоту.

— Перестроиться! — рыкнул капитан. Но было уже поздно.

Слева из кустов серо-седым прочерком выметнулся громадный матерый волк. Повис на горле у крайнего быка-рельма, дернул головой в сторону, валя и его, и всадника. В тот же момент справа, на другом краю оцепления на круп взревевшей животине прыгнула злющая черная кошка размером с овчарку. Ровный строй тотчас рассыпался. Второй волк, меньше и темнее первого, яростно врезался в ряды стрелков и заставил их окончательно побросать луки и схватиться за тяжелые длинные ножи. Челюсти молодого ифенху капканом смыкались на кистях рук, рвали незащищенные голени. Рев, рык, визг ругань и крики, лязг стали, хриплое дыхание хищников и жертв — все смешалось в дымную угарную какофонию боли и гнева.

Разэнтьер и не пытался командовать в этой свалке. Тут бы в седле удержаться да отбиться от нахальных челюстей — ифенху носились с такой быстротой, что казалось, их не трое, а три десятка. Напрасно стрелки пытались перестроиться, отступить за облитые железом рыцарские спины. Злобные звери поспевали всюду, а эликсиры против них помогали мало. Тяжелой щитовой пехоты скотина Салегри не выделил, прикрывать было некому.

Натасканный капитанский конь вовсю кусался и бил копытами, стремясь попасть по окровавленным мордам, самого Воладара воля троицы безжалостно старалась задавить.

Вот кто-то удачно полоснул ножом, и черная кошка с визгом откатилась под копыта чьего-то быка. Миг — и ей размозжили бы голову и насадили на острие рогатины. Но кинуться на всадника успел седой, сам подставляясь под удар копья. На Разэнтьера же с бешеным рыком налетел младший волк.

Удар рычащей злющей твари оказался таков, что оба вылетели из седла и, сцепившись, покатились по земле. Горячая влажная пасть дохнула человеку в лицо металлическим кровяным запахом, ифенху навалился всем весом и волей. Разэнтьер видел молочно-белые клыки в полудюйме от своего лица, видел бешеные желтые глаза, жутко светившие с окровавленной морды, слышал рык и почти задыхался, пытаясь оторвать от себя зверя, избежать страшной хватки.

«Убью, мразь инквизиторская!»

Воладар, хоть и непривычный к мысленной речи, почти слышал этот крик чужой отчаянной ненависти. Где-то там, за пределами смертельных объятий его люди все еще пытались добить двух других, а он изо всех сил старался хотя бы сбросить с себя зверя, чтобы дотянуться до ножа…

А дальше случилось нечто странное.

Ифенху почему-то отчаянно взвизгнул, будто его режут, и шарахнулся прочь с огромными от ужаса глазами, тут же получив ощутимый пинок под ребра. Отлетел, кувыркнулся в воздухе и неудачно грянулся спиной о землю. К изумлению вскочившего Разэнтьера он не стал нападать снова. Наоборот, со страхом попятился назад, припадая на все четыре лапы и не оглядываясь на побоище вокруг. На кошку, несокрушимой скалой воздвигшуюся над пришпиленным к земле матерым волком, на замерших от неожиданности людей, на рыцаря, лихорадочно искавшего ошейник…

Он смотрел только Воладару в глаза.

И капитан мог всеми богами поклясться, что ифенху его узнал. И испугался.

На один короткий миг застыли все, словно на взгорок перед сожженной деревней кто-то небрежно набросил заклятие оцепенения. Израненные, погрызенные, обозленные друг на друга, люди и хищники задохнулись от сгустившейся, тягучей ненависти.

«Их всего трое», — проползла в голове капитана странно вялая мысль. «А нас…»

Что-то должно было лопнуть. И лопнуло.

Мир вокруг жалобно тенькнул, как перетянутая струна. Молодой волк начал меняться, окутавшись зыбучим серым маревом. Один из уцелевших стрелков бросил нож, лезвие вошло точно между ребер. Ифенху отшвырнуло силой удара и резко выбросило из звериного обличья. По истоптанной, смешанной с кровью и обломками оружия, земле прокатился и замер Бешеный Волк.

Разэнтьер стоял, как в тумане и наблюдал, словно происходящее его не касалось.

Рванулась прочь кошка, спасая свою шкуру. Рыцарь с залитым кровью правым глазом с размаху опустил на голову матерому волку тяжелый шестопер и довершил дело топором. Несколько человек кинулись с ножами к поверженной грозе Ниерр-ато. Капитан стеклянными глазами смотрел, как подчиненные еще несколькими ударами пускают пленнику кровь и подрезают жилы, как защелкивается на его горле шипастый ошейник с черным лунником. Только когда превращенное в неподвижный кисель тело связанным осталось лежать на земле, Разэнтьер очнулся от хлопка по плечу.

— Поздравляю, капитан, — улыбался перемазанный в грязи и крови воин. — Такая добыча! Надо же, самого командора обскакать!

— Как пить дать, повысят! — поддержали остальные на разные голоса.

— А не пошли бы вы все!..

Разэнтьер досадливо сплюнул и огляделся. Убитыми сегодня остались лежать двадцать человек и три рельма, невредимых не было. Нужно где-то похоронить мертвых, обиходить живых… Чувство победы не пришло вовсе. Вместо него в душе угнездились недоумение и пустота. Бессмысленно это все… Воладар вгляделся в белое с алыми потеками лицо пленника. Нелюдь как нелюдь. Худой, с блеклыми, синеватыми с голодухи губами. Каждый из уцелевших так и норовит садануть сапогом по ребрам.

И Змей не торопится выручать. Откупился, зная, что после такого побоища, да с таким трофеем орденцы уйдут.

— Я сам отвезу его в лагерь, — распорядился Разэнтьер. — Займитесь мертвыми.

Бешеного Волка споро погрузили на быка поспокойнее, привязав как куль с мукой, прицепили поводья к луке седла капитанского жеребца — и бравый победитель поспешил отбыть с места сражения.

Очнулся он от пинка по ребрам. Так пинают падаль, чтобы проверить, жива она или нет. Волк скрипнул зубами, но не издал ни звука. Еще не хватало! Да и сил не было застонать. Почти сразу навалились холод и боль во всем теле. Только благодаря им и можно было понять, что оно у него все-таки еще есть. Сердце билось гулко и натужно, судороги скручивали каждый мускул, перебивая грызущую боль от ран. Треклятый ошейник впивался в горло и держал куда надежнее ремней. Они вставляют в эти железки черный лунник, а для ифенху нет хуже камня. Темный дар, что в любом случае заставил бы его выживать, съежился, забился в самую глубину существа, и Ваэрден не мог даже приподнять голову, чтобы острый камешек не так больно врезался в щеку. Хотелось сжаться в комок и забраться куда-нибудь в тепло. Знобило, и все сильнее, до одурения, хотелось пить. Почти перед самым носом полз по своим делам жук. Где-то неподалеку разбрасывал слабые блики костер. Пахло дымом, верховыми быками, людьми, едой. И собственной кровью, пропитавшей одежду.

Окованный металлом сапог прошелся по ребрам еще раз. Больно так, будто его бросили в мельничные жернова.

— Давай, собачка, скажи «гав», — хохотнул небритый плотный рыцарь, от которого ощутимо несло потом и злорадством. — Хватит валяться!

— Отбегалась собачка, пора на цепь сажать, — подошел второй и пнул со своей стороны. Наверное, надеялся выбить из жертвы крик. Не дождется.

— Зачем на цепь, сразу пришибить! — отозвался от костра кто-то третий. Злорадство висело в воздухе столь ощутимо, что било по сознанию ифенху не хуже плетей.

Ваэрден все-таки сумел чуть повернуть голову и прошипел, едва не теряя сознание от боли в горле:

— А не пошли бы вы… все… к алден под хвост!

Если сейчас ему на голову обрушится котелок кипящей воды — плевать. Эти твари смеют гордо именоваться людьми. Что ж — он волк. И унижаться перед ними не станет.

— Не понял, — ухмыльнулся первый. — Шелудивый пес все-таки что-то гавкнул, или нет?

— Вроде гавкнул, да не больно почтительно. Надо, собачка, не посылать, — последовал еще один пинок, — а вежливо спрашивать, что угодно хозяину.

— Куда он нас послал? — тот, что сидел возле костра, подошел и присел на корточки возле самого лица. От него шибануло брагой и брезгливым омерзением. — Ты куда нас послал, я тебя спрашиваю?

— Он щас сам туда пойдет, — заржал небритый боров. — Только без ушей, они ему все равно не понадобятся.

— И без клыков, — добавил еще кто-то. Со всего лагеря стал постепенно собираться народ, усмотревший развлечение. — Они ему тоже не нужны.

Каждое вбитое в Волка презрительное слово только больше распаляло его злость, как и густой ненавистный человеческий запах. Каждое новое замечание рыцари сопровождали ударом. Предвкушение крика жертвы становилось уже вовсе невыносимым. Может, и впрямь сдаться, чтобы они отстали?..

— Это еще что такое!? А ну пшли вон, бездельники! Вы что устроили — на его место захотели?! Так я вас живо розгами научу уважению к пленным!

Знакомый голос… Голос родом… из детства?..

Он мучительно задрожал, боясь поверить в то, что слышал сейчас, в то, что увидел днем. Нет. Такого просто не может быть, потому, что быть не может! Это бред воспаленного сознания. Лихорадка подсовывает ему этот голос, безумие боя навеяло эти глаза…

«Не верю!»

Но вояки быстренько расступились, давая дорогу усталому злому командиру. Ифенху полуслепо воззрился на… Лохматый, с месячной щетиной на подбородке, невыспавшийся, и за милю разит человеком, но…

— Раззнтьер?..

Капитан вздрогнул. Но изумления своего при подчиненных показывать не стал.

— Перенесите к моему костру. Не мусор, чтоб на земле валяться!

Они заворчали недовольно, но подчинились. Пусть и брезгливо, но подняли ифенху на руки и доволокли до капитанского костра. Бесцеремонно сбросить его на одеяло помешал только гневный взгляд Разэнтьера. Капитан шуганул подчиненных, подбросил хвороста в огонь и присел рядом с Волком, стараясь заглянуть ему в глаза.

Хочешь смотреть, инквизитор? Смотри. Смотри и гори со стыда! Кто из нас больший хищник? Скольких несчастных, повинных лишь в том, что в их крови живет дар Темного народа, вы сожгли водой и солнцем, отправили на кол и гильотину, морили голодом в своих подвалах? Ты знаешь, что такое наш голод, инквизитор? Смотри. Смотри и стыдись, если стыд у тебя есть! Я всего лишь хочу жить…

Ваэрден не думал об этом внятно. Он просто лежал, глядя, как пляшет пламя костра и стараясь не завыть от боли и злости на себя самого и этих тварей. Озноб сменился жаром, глаза слезились и почти ничего не видели.

— Откуда ты меня знаешь? — спросил капитан. — Мы разве раньше виделись?

Высокомерное молчание было ему ответом, и злобный волчий взгляд.

«А иди ты туда же… инквизитор!» — хотел сказать ему Ваэрден.

Не сумел — провалился во тьму. И уже не видел, как капитан Разэнтьер Воладар долго стоял над ним, силясь понять, что же все-таки произошло в этот до невозможности странный день. А потом молча стянул с плеч свой плащ и набросил его на ифенху. Хотя бы, чтобы не видеть увечий, говорил он сам себе.

Тореайдр чувствовал себя провинившимся школяром. Или — тревожное для ифенху ощущение, — главным блюдом на званом обеде у собственного гостя. Старейшина стоял перед ним в одной из гостиных поместья, мрачный, как подземелье крипты. Но с Владыкой Света, патриархом Хэйвийского рода кхаэлей Кетаром эль Шиар-ад'Дином не спорят.

Гость замер в кресле, положив крупные трехпалые руки на подлокотники, и сверлил ифенху жестким золотым взглядом. От всей его фигуры, от рассыпанных по плечам и спине абсолютно белых волос, от лица и одежды нездешнего кроя исходило легкое сияние. Словно пришелец был озарен не отблесками пламени камина и свечей, а солнечным светом.

— И что мне теперь прикажешь делать? — поинтересовался белоголовый железно властным тоном. Рыкающий бас раскатился по комнате, словно отдаленное громовое ворчание в тучах. — Тебе было доверено присмотреть за мальчишкой до той поры, пока он войдет в силу. А что сделал ты?

— Я не был уверен в том, он ли это, — ответил Тореайдр как можно более спокойно.

— Зато в этом уверен я! — пристукнул лапой гость. Подлокотник жалобно скрипнул. — А теперь почти пятьсот лет моих трудов готовы покатиться псу под хвост. Ты мне прикажешь просить о вмешательстве сурр Аэрон? Или моего Смертоносца посылать на выручку?

— Дар необходимо развивать и подталкивать, иначе он так и останется спящим… А волков ноги кормят.

— И поэтому ты послал его в совершенно глупую вылазку в компании малолетней вертихвостки и единственного следопыта? Зная, что мальчик перед ней непременно распушит хвост? — звериные уши Светлого были плотно прижаты к голове, гневная воля по мощи не уступала воле самого Старейшины. Но Тореайдр не любил и не собирался оправдываться.

Да и сказать в свое оправдание было нечего.

И Кетар это знал.

— Меня сковывает договор, Кетар-эрхе, — склонил голову старый Змей. — Да, мне ничего не стоило бы вынести оттуда Волка на плече, но это поставило бы под угрозу весь род. Я не стану рисковать многими жизнями ради одной шальной.

— Вот как? — выпрямился Светлый, опасно сверкнув клыками. — Всем Десмодом, выходит, ты рискнуть готов? Благодари Колесо, что там, рядом, юный Воладар, и у него для инквизитора достаточно здравомыслия!

Тореайдр вздохнул и усилием воли заставил себя прекратить оглаживать рукоять кинжала на поясе. Хэйвийский Эль-Тару — не тот, кому угрожают оружием и силой. Перед ним, говорят, и алден на цыпочках ходят… По коридору прямо к двери неслась дочка, ее испуганный разум так и метался в истерике. И уши не заткнешь, увы.

Очень вовремя, девочка. Очень. Старейшина обернулся на грохот распахнувшейся двери.

М-да. Видок у любимицы оказался самый что ни на есть впечатляющий. Хуже, чем у подзаборной бродяжки. Одежда мятая, грязная, кое-где разодрана то ли когтями, то ли ножом, волосы копной во все стороны торчат, глаза бешеные… Ифенхи задыхалась и не могла выдать ни единого внятного слова, взгляд метался от отца к гостю и обратно.

— Явилась, — хлестнул ее Эль-Тару. — А подопечный твой где?

В первый миг женщина округлила глаза и отшатнулась перед неведомым ей существом, столь отчетливо могучим, что непонятно было, как воздух вокруг него еще не сыплет молниями.

— Там их было намного больше, и невозможно…

— Молчать! — рявкнул Кетар, и Змей втайне порадовался, что этот рык достался не ему. — Ты обязана была присматривать за ним и предостеречь от глупостей!

Ифенхи пугаться грозного чужака не собиралась, наоборот — выпрямилась еще больше и фыркнула, отбросив пятерней волосы с лица.

— Присматривать? — возмутилась она. — А он что, грудной младенец? Ифенху в его годы вполне способен сам отвечать за свои поступки!

«Дура», — про себя вздохнул Старейшина. Будь у него на загривке шерсть, она уже стояла бы дыбом от разлитого в душном воздухе гнева Светлого.

— За свои поступки он уже отвечает так, как тебе и не снилось, девчонка! Я с тебя спрашиваю за твои. Если ты считаешь себя старше и опытнее него — почему не остановила, не предостерегла от атаки? Почему, если он сглупил во время боя, ты не прикрыла его спину? Почему бросила товарищей умирать, я тебя спрашиваю?!

С каждой фразой низкий рыкающий голос громыхал все сильнее, а Рейн вжимала голову в плечи. Казалось, Светлый вот-вот лично загрызет ее. Тореайдр не вмешивался. В конце концов, это ее просчет, и отвечать за него тоже придется самой.

— Простите, господин… — наконец, выдавила из себя пришибленная Рейн. — Я испугалась и…

Даже старый ифенху не смог сдержать презрительного фырка.

— Вон, — процедил он сквозь зубы, для пущего понимания добавив волевой пинок. — Я с тобой потом поговорю.

У женщины дрогнули губы и она, вспыхнув, вылетела из комнаты — только дверь хлопнула.

Лемпайрейн неслась по коридорам, сломя голову и размазывая жгучие злые слезы по щекам. Потерпеть такое сокрушительно глупое поражение, потерять Рейкена, позорно выслушивать о себе гадости — и все из-за этого седого идиота, будь он неладен! Так даже птенцы-первогодки себя не ведут! Вот говорили же, предупреждали, что у него с головой не все в порядке — надо было послушать. На Малкара ди Салегри он, значит, плевать хотел, а от какого-то мальчишки шарахнулся так, будто ему, самое меньшее, лапу отрубили! И что теперь? Отволокут его в Цитадель, как барана, и как барана, там же зарежут. Или утопят. Показательно. Туда ему и дорога, заслужил, идиот!.. Кретин белобрысый.

Влетев к себе в спальню, Лемпайрейн ничком упала на кровать и разревелась в голос.

Дни, как назло, выдались пасмурные, наступила осень. Дороги вот-вот готовы были раскиснуть и на время беспутицы приостановить бесконечную войну: ни один ифенху в здравом уме не сунется под дождь, если только это не сам Змей, и ни один полководец не пошлет своих людей месить грязь и болеть. Но как бы ни стремился капитан Воладар поскорее развязаться с неприятным делом, отряд из-за раненых и пленного ифенху тащился медленно. Кто-то предлагал привязать его к рельму и с малым сопровождением отослать в местную крепость Ордена, до которой оставалось еще три дня пути. Другие на это возражали, мол, в таком случае они довезут до коменданта всего лишь Волков труп. А кому нужен дохлый трофей?

Разэнтьер, мрачный, как грозовая туча, запретил трогать пленника. Спорить с ним не решились, и всю дорогу ифенху мешком валялся на дне одной из обозных телег под куском толстой парусины — «чтобы не растаял, сахарный наш, от дождичка!»

«И чего мы этим добились?» — сам себя спрашивал Воладар, трясясь в седле возле той самой телеги. «Можно же было вылечить поселение. Так хуже ифенху — те хоть есть хотят. И то — живут же как-то люди во владениях Тореайдра. А мы убиваем своих же, тех кого клялись защищать только ради того, чтобы сделать гадость старому Змею».

Животные уныло переставляли ноги, бряцало железо, морось оседала на доспехах. Хотелось напиться.

«Сколько еще мы будем их убивать? А они будут стремиться выжить. И будут становиться все злее, пока эта злость восстание не разожжет. И тогда они пойдут войной на нас. Все, сколько их на материке есть. Польются реки крови… Он узнал меня. Откуда? Мы же никогда не встречались раньше. И можно подумать, обычные наемники проливают меньше крови, чем Волк!»

И почему люди упорно не замечают в своих рядах идиотов?.. Зато радостно тыкают пальцами в другой народ.

Пленник захрипел, невидяще распахнув мутные желтые глаза. Его сейчас наверняка терзают лихорадка, боль и жестокий голод, но крови нет ни единой фляги — еще бы, кто б озаботился! — да и делать остановку ради него никто не станет. Пытаться кормить тем, что у самого в седельных сумках — чревато, может и руку откусить. Попробовать еще раз спросить? Не ответит… А если ответит, то исключительно грязным ругательством.

«И прав будет», — мрачно заключил Разэнтьер. «Лучше бы он умер по дороге. По крайней мере, отмучается быстрее».

Воистину, милосерднее было бы на первом же привале перерезать Волку горло, не снимая ошейника — комендант Вилли, провинциальный фанатик, наверняка устроит показательное истязание. А у Разэнтьера не хватит власти его остановить. Капитан так стиснул поводья, что пальцы свело судорогой. Скрипнув зубами, он подавил в себе желание выхватить нож и одним махом освободить ифенху либо от пут, либо от жизни. Но за подобное самоволие командор может устроить только одно наказание — трибунал, а это позор всему роду Воладаров.

Разэнтьер ругнулся, дал шпоры коню и поскакал в голову походной колонны — прочь от гласа собственной совести.