Бесценная

Глава 9

Марина сама не знала, как выдержала все это. Не завизжала, не вскочила, отталкивая его от себя. А осталась лежать, дыша через раз и мечтая, чтобы все это оказалось всего лишь сном. Кошмаром. Бредом. Да чем угодно, лишь бы не действительностью!

Но все ее чувства буквально вопили: нет, это не бред и не сон. Это реальность. И в этой реальности был до невозможности жуткий тип с безумным взглядом.

Он был тут, рядом с ней. Стоял, согнувшись, над ее телом, словно маньяк. Его трясущиеся пальцы касались ее, вызывая на коже ледяные мурашки. А глаза – эти ужасные нечеловеческие глаза! – они пылали белым огнем. Даже сквозь закрытые веки она чувствовала этот взгляд.

Когда он коснулся ворота халата и начал расстегивать одну кнопочку за другой, Марина сильнее стиснула зубы. Напряглась, выжидая удобный момент. Незаметно, как ей казалось, сгребла в кулаки какую-то ткань, на которой лежала.

Пусть только попробует тронуть! Нет, она не будет по-глупому сопротивляться, зачем распалять насильника еще больше? Если бить – то один раз и наверняка.

А потом щелкнула дверь, и новый голос ворвался в ее сознание. Мужской, говоривший на чужом языке с характерным таким придыханием. Определенно, это был один и тот же язык, который она уже слышала здесь. И он не имел ничего общего ни с земными языками, ни с космолингвой.

Но больше всего ее потрясло то, что произошло дальше.

В голосе гостя прозвучало ругательство. Потом раздался удар. Смачный такой.

Марина прям как наяву увидела тот кулак, впечатывающийся в челюсть несостоявшемуся насильнику. И с трудом сдержалась, чтобы не ухмыльнуться злорадно.

А вот нечего к девушкам приставать и по голой заднице наглаживать своими ручонками!

Потом был короткий диалог, который она по понятным причинам не поняла. И звуки удаляющихся шагов.

Не выдержав, слегка приоткрыла глаза. Глянула сквозь ресницы. Незнакомый мужчина, довольно высокий и плечистый, в невыразительном серо-зеленом комбезе буквально уносил на себе ее блондинистого обидчика.

В отличие от маньяка, этот мужчина был черноволос. И со спины вполне сошел бы за землянина, если б не кожа – серая, точно раскрашенная графитом.

Когда они вышли, Марина еще несколько минут лежала в оцепенении, не веря, что осталась одна. Облегчение обрушилось на нее бетонной плитой, придавило, сперло дыхание. Она слышала, как в висках зашкаливает пульс. Чувствовала, как тело бросает то в жар, то в холод, и как по коже бегают панические мурашки. И не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой – так было страшно.

Но постепенно сердцебиение пришло в норму, дыхание тоже успокоилось.

Девушка глубоко вдохнула, до отказа наполняя легкие, потом медленно выдохнула и приказала себе успокоиться.

Хватит валяться тут и дрожать. Она должна взять себя в руки. Встать, осмотреться, разведать, так сказать, обстановку, а потом решить, что делать дальше.

Но легче было сказать, чем сделать.

На трясущихся ногах Марина сползла с дивана.

Точнее, назвать диваном этот предмет обстановки можно было только с большой натяжкой.

Все это время Марина лежала на большом, метра два в длину и полтора в ширину, бруске из незнакомого упругого и полупрозрачного материла, похожего на силикон. Он был покрыт приятным на ощупь бархатным напылением и возвышался над полом как обычный диван или кровать. Тут даже спинка была и один подлокотник в виде упругого валика.

Встав на ноги, девушка огляделась.

Она находилась в довольно просторной каюте и то, что это была каюта космического корабля ей стало понятно с первого взгляда.

Одну из стен занимал огромный экран, разделенный на сектора. Сейчас они транслировали вид на звездное скопление с разных ракурсов. А еще там зеленым пунктиром сигналил проложенный курс и красной мигающей точкой было отмечено местоположение корабля. Под экраном находилась панель в виде буквы «С». По ней бегали огоньки, говоря о каких-то процессах, но ни кнопок, ни тумблеров не было.

Марина приблизилась к этой панели. Поколебавшись, коснулась кончиком пальца, но сразу отдернула. По ее руке до самого локтя прошелся электрический ток, заставив мышцы неприятно заныть. И тут же из невидимых динамиков прозвучал резкий голос.

Видимо, эту штуку трогать не стоит…

А потом ее взгляд привлек еще один экран, стоявший отдельно на плоской поверхности. Он был странной вогнутой формы и показывал уже знакомое помещение с белыми стенами. Более того, камера была направлена на медкапсулу, и Марина узнала ее.

Страх, растерянность, предчувствие уже случившейся беды – все это нахлынуло на нее, закружило, заставляя покачнуться и прислониться к ближайшей стене.

Она обхватила себя за плечи руками.

А потом будто пелена спала с ее сознания, и она вспомнила все так ясно, будто и не забывала.

Аэросани.

Антон.

Его слова.

Его грязная ругань и заискивающий тон.

Подлый удар, которого она не ждала.

Предательство.

И его кровь на ее лице. Горячая, липкая, с привкусом железа.

Кажется, она все еще чувствует ее на губах.

Неожиданно для себя Марина резко согнулась. Рвотный рефлекс заставил ее упасть на четвереньки, выгнул дугой. Желудок прыгнул куда-то в горло, во рту разлилась едкая горечь и девушку вырвало прямо на пол.

Несколько минут спазмы выворачивали ее внутренности наизнанку.

Желудок был пуст. Тот кофе без кофеина, который она выпила сто лет назад, давно усвоился, не оставив после себя и следа.

Но спазмы все продолжались и продолжались, а перед глазами стояло то, что осталось от Антона на том снегу.

Ему несли башку. Нахрен.

Раздробили череп на кусочки одним выстрелом, как спелую тыкву.

Такое невозможно забыть. Ни через день, ни через год.

Дело не в том, что он был ее мужем, что она любила этого мужчину, и даже сейчас, несмотря на его предательство, продолжает испытывать сожаление.

Нет.

Но он был человеком. Живым!

А кто-то оборвал его жизнь одним нажатием кнопки. И он уже никогда не будет дышать, не осознает своей ошибки и не сможет раскаяться.

Они забрали у него эту возможность.

А потом она вспомнила про ребенка, и это стало последней каплей.

Завалившись набок, подтянув колени к груди и сжавшись в комок, она разрыдалась. Громко, не боясь быть услышанной. Потому что в тот момент ей было плевать на все, кроме невыносимого чувства отчаяния и горя, что разрывали ее изнутри.