Берег бесконечности

НЕЗНАКОМЕЦ

Существование напоминает блуждания по обширному беспорядочному дому. Дому, разрушенному землетрясениями и огнем, а теперь заполненному горьким непонятным туманом. И каждый раз как он пытается приоткрыть какую-нибудь дверь, заглянуть в маленький уголок прошлого, каждое такое открытие сопровождается волнами острой боли.

Со временем он научается не обращать внимание на эту боль. Скорее каждый такой приступ для него верстовой столб, сигнал, знак, подтверждающий, что он на верном пути.

Его прибытие на эту планету — стремительное падение сквозь обжигающее небо — должно было бы закончиться милосердной тьмой. Но какая удача бросила его обожженное тело в зловонное болото?

Странная удача.

С тех пор он познакомился с самыми разными видами страданий — от сильнейшей боли до легких уколов. И, каталогизируя их, узнал, как много видов боли существует.

Эта ранняя боль, сразу после падения, хриплая и громкая, исходила от ран и ожогов, боль такой силы, что он почти не заметил пестрый экипаж местных дикарей, который плыл к нему на самодельной лодке, словно грешники, вытягивающие падшего ангела из топкой трясины. Они не дали ему утонуть, но только предоставили другому, более страшному проклятию.

Эти существа настаивали, чтобы он боролся за жизнь, тогда как ему гораздо легче было бы не сопротивляться.

Позже, когда самые явные раны залечились или заросли, к симфонии боли присоединились новые голоса.

Боли сознания.

В его жизни зияют дыры, обширные слепые зоны, темные и пустые, где когда-то исчезнувшие воспоминания преодолевали мегапарсеки и световые года. Каждый провал вызывает немоту и ледяное оцепенение — это гораздо мучительней зуда, когда нельзя почесаться.

С тех пор как начал странствовать по этому удивительному миру, он постоянно всматривается в темноту внутри. И с оптимизмом цепляется за мелкие трофеи этой непрерывной битвы.

Один из таких трофеев — Джиджо.

Он мысленно ощупывает это слово, перекатывает его в сознании — название планеты, где в диком мире живут шесть рас изгнанников. Смешанная культура, подобной которой нет нигде среди мириадов звезд.

Второе слово после неоднократных повторов приходит легче — Сара. Она вырвала его из лап почти неминуемой смерти в своем древесном доме, выходящем на примитивную водяную мельницу, она успокаивала его, смягчала панику, когда он, очнувшись, видел клешни, когти и груды слизистых колец — хунов, треки, квуэнов и других, совместно ведущих здесь грубую примитивную жизнь.

Он знает и другие слова, такие, как Курт и Прити, — это друзья, которым теперь он доверяет почти так же, как Саре. Приятно вспоминать их имена: слова приходят почти так же легко и без усилий, как и в дни до того, как его искалечило.

Одним недавним достижением он особенно гордится.

Эмерсон. Это его собственное имя, которое он так долго не мог вспомнить. Сильнейший шок вырвал его, высвободил несколько дней назад — вскоре после того как он спровоцировал отряд повстанцев-людей, заставил предать своих урских союзников. По сравнению с той схваткой бои в космосе кажутся стерильными. Кровавое безумие кончилось с неожиданным взрывом, который разорвал грязную палатку, проник сквозь закрытые веки Эмерсона, подавил стражников разума.

Вот тогда, сквозь ослепляющие лучи, он мельком увидел своего капитана.

Крайдайки.

Ослепительное сияние превратилось в светящуюся пену, поднятую ударами хвостового плавника. Из пены показалась длинная серая фигура, бутылкообразная голова заканчивается пастью, в которой сверкают зубы. Скользкая голова улыбнулась, несмотря на страшную рану за левым глазом, почти такую же, как та, что лишила Эмерсона дара речи.

Из многообразных пузырей сформировались слова — на языке, неведомом ни туземцам Джиджо, ни великим галактическим кланам.

Поразительное узнавание сопровождалось волнами страшной боли, хуже любого физического страдания или раздражающей немоты.

Тогда его едва не одолел стыд. Ибо никакая рана, ничто, кроме смерти, не должно было заставить его забыть.

Крайдайки.

Землю.

Дельфинов.

Ханнеса.

Джиллиан.

Как могли они выскользнуть из его сознания на те месяцы, что он бродит по этому варварскому миру в лодке, на барже и в караване?

Сознание вины едва не поглотило его при этом узнавании, но новые друзья нуждались в нем, в его действиях, нужно было воспользоваться кратким временем преимущества сразу после взрыва, победить похитителей и сделать их пленниками. И в сумерках, опустившихся на разорванную палатку и разбросанные тела, он помогал Саре и Курту связывать уцелевших врагов: уров и людей — хотя Сара считала эту передышку временной.

Вскоре к фанатикам подойдут подкрепления.

Эмерсон знал, чего хотят эти мятежники. Им нужен он. Не секрет, что он пришел со звезд. Повстанцы хотят продать его небесным охотникам, надеясь променять его побитое тело на гарантированное выживание.

Как будто теперь, когда Пять Галактик их обнаружили, что-то может спасти расы изгнанников на Джиджо.

Теснясь к угасающему костру, лишенные убежища, кроме порванной палатки, Сара и остальные смотрели, как горько-холодные созвездия пересекают грозные предзнаменования.

Сначала могучий космический титан, устремившийся к ближайшим горам, стремящийся к ужасной мести.

А потом, по тому же пути, пролетел второй гигант, такой огромный, что тяготение Джиджо словно слабело, когда он пролетал над головой, наполняя всех страшными предчувствиями. И вскоре среди горных вершин мелькнула золотая молния — ссора гигантов. Но Эмерсону все равно, кто победил. Он видел, что ни один из кораблей не его, не тот космический дом, к которому он стремится и молится, чтобы никогда больше его не увидеть.

Если ему повезло, «Стремительный» должен быть далеко от этого обреченного мира, и в трюме его сокровище древних загадок — быть может, ключ к новой галактической эре.

Разве все его жертвы и страдания не должны были облегчить бегство корабля?

После того как гиганты пролетели, остались только звезды и холодный ветер; он раскачивал сухую степную траву, когда Эмерсон ходил в поисках разбежавшихся вьючных животных. С ослами его друзья могут успеть уйти до появления новых фанатиков.

Но тут послышался гулкий звук, земля под ногами задрожала, ритмичная последовательность продолжалась -

Это могут быть только копыта уров, те самые подкрепления мятежников, которые снова превратят их в пленников.

Но чудесным образом из темноты появились союзники — неожиданные спасители, уры и люди, которые привели с собой поразительных животных.

Лошадей.

Оседланных лошадей, которые для Сары были явно таким же сюрпризом, как и для него. Эмерсон считал, что на планете эти животные исчезли, однако вот они, появляются в ночи, словно сон.

Так начался следующий этап его одиссеи. Поездка на юг, бегство от тени мстительных кораблей, движение к неспокойному вулкану.

И вот теперь его искалеченное сознание не знало покоя — есть ли план? Цель?

Старик Курт, очевидно, верит этим поразительным спасителям, но в этом должно быть что-то еще.

Эмерсон устал от бегства.

Он скорее устремился бы навстречу опасности.

Его лошадь скачет вперед, а к фоновой музыке всей его жизни присоединяются новые боли — натертые бедра, измученная спина, в которой при каждом толчке вспыхивает боль.

Он испытывает чувство вины, словно от сознания невыполненного долга, его печалит вероятная участь новых друзей на Джиджо — теперь, когда тайная колония обнаружена.

И однако.

Со временем Эмерсон приспособился к седлу. Когда восходящее солнце высушило росу на веерообразных деревьях на речном берегу, рои ярко окрашенных насекомых замелькали в косых лучах, опыляя поля пурпурных цветов. Сара с улыбкой оглядывалась со своей лошади, и Эмерсону становилось не так больно. Даже страх перед ужасными космическими кораблями, гневным высокомерным ревом двигателей расколовшими небо, не мог унять растущее возбуждение беглецов, приближавшихся к чему-то неведомому.

Эмерсон сам не мог сдержаться. В его характере было хвататься за любую, самую слабую надежду. И топот лошадиных копыт по древней почве Джиджо показался ему знакомым, напомнил ритмичную музыку, совсем не похожую на горестную песнь.

И сквозь эти настойчивые звуки неожиданно что-то внутри щелкнуло. Тело невольно среагировало: с мозга словно сорвали какой-то покров, из-под него хлынули неожиданные слова в сопровождении мелодии, от которой замирает сердце. Потоком рефлекторно полились стихи, устремились сквозь легкие и горло прежде, чем он понял, что поет.

Друзья улыбались — такое случалось и раньше.

Сара смеется, подхватывая припев, и даже мрачные уры из эскорта вытягивают длинные шеи и подпевают.