С этим вполне логично сочеталась и мысль о границе в себе. Да, если эти противостоящие силы есть в мире, они должны быть и в моей душе. По правде говоря, в таких категориях мне еще не случалось о себе думать. Да и все читанные мной книги укрепляли меня в той мысли, что зло - это всегда что-то внешнее. Империализм, ядерная война, убийцы и воры, шпионы, наконец, просто дурные люди. И уж во мне-то - советской девочке, отличнице, примерной во всех отношениях могут быть "отдельные недостатки", но употреблять такое суровое слово, как Зло, по отношению к ним нельзя. Без недостатков людей не бывает. Зло мы должны ненавидеть, как нас учили, но ведь нельзя ненавидеть себя...
А интересно, ведь воры и другие преступники - тоже вряд ли ненавидят себя. Они, вероятно, считают свои действия вполне понятными и простительными...
Где же эта граница - во мне? Что во мне - зло, что - добро? Я вообще не добрый человек, если честно сказать. Я живу для себя, не особенно помогала родителям по дому, вообще не была таким уж светочем. Не ухаживала за престарелыми, не посещала детдома, никому особенно никаких услуг не оказывала. Я даже очень часто обижалась, злилась... В общем, во мне очень мало хорошего. Но с другой стороны, я почему-то чувствую, что я не такой уж плохой человек. Нормальный человек. А почему - объяснить не могу. Мне кажется, что самое лучшее - когда я пою песни или пишу какие-нибудь свои мысли. Когда стихи читаю вслух, так, чтобы никто не слышал. Это так удивительно, как будто крылья вырастают. Но мама всегда меня за эти занятия ругала, считая их никчемными. Зло это или добро? Откуда мне знать?
Нужно будет почитать что-нибудь об этом, подумала я. У ребят очень много книг. А я ведь до сих пор даже Евангелия не прочитала. Теперь обязательно. Если мы вернемся еще на Землю.
Вопрос возвращения сейчас не очень тревожил меня.
Мне было хорошо. Сидеть вот так, смотреть сквозь прищуренные веки на пламя костра, вдыхать с наслаждением холодный чистый воздух. Молчание сидящих рядом казалось так же понятно и просто, как эта ночь, безмолвие, танцующие пламенные языки, темные громады гор...
Четверо смотрят на пламя.
Неужели
Один из них я?
... До самого утра было тихо. Я задремывала, потом просыпалась. То один, то другой из ребят поднимался, выходил в лощинку, всматриваясь в темноту, затем возвращался назад. Разговаривали негромко, но больше молчали. Наконец, и мне захотелось размять конечности, я поднялась и вышла на перевал, откуда хорошо была видна долина Ладиорти.
Было еще темно. Праздничная иллюминация во дворце погасла, но ровный прямоугольник его обычных огней и кайма сторожевых костров по-прежнему светились в долине. Судя по времени, ночь клонилась к солнечному завершению, но восточный горизонт над морем был еще непроницаемо темен. Ночная прохлада сильнее ощущалась здесь. Я плотнее закуталась в плащ и хотела вернуться к костру, но мягкие шаги послышались сзади. Обернувшись, я увидела Дана.
- Я еду вниз, на запад,- сказал он, - Хочешь со мной?
- Конечно, хочу, - быстро ответила я. В сумерках полуразличимо проступало лицо Дана, плечи, покрытые плащом, ярко поблескивали его глаза, обруч и камень надо лбом, серебряная застежка между ключиц.
Скакать рядом с ним в ночь, туда, где опасность...
Поймав лошадей, мы подтянули подпруги, вскочили в седла. Помахав Виктору и Кашке на прощание, я пустила Стрелку вслед за лошадью Дана, белым Асгардом, в темноту.
Обе наши лошади светлой масти, да и мы сами в серебристых плащах видны издали, подумала я. Разумно ли это? Мы представляем собой отличные мишени. Но желающих пострелять пока не было видно.
Тропинка здесь спускалась с горы большими зигзагами, и, вследствие этого, была более пологой, чем на восточном склоне. Все же лошади шли осторожным шагом. Мы долго ехали через лес в непроницаемой тьме. Наконец ровная дорога оказалась под ногами коней, и мы поехали чуть быстрее. Местность здесь казалась еще мрачнее, чем в покинутой долине Ладиорти, тишина - еще более ватной. Заговорить я не решалась. Мерзкий, знакомый с детства страх темноты пролез в сердце, и даже присутствие Дана не успокаивало. Наконец, подъехав к нему ближе, я спросила робко:
- Разговаривать можно?
- Можно, конечно, - ответил Дан с улыбкой, придерживая коня, и от этой улыбки разлетелся мой страх, исчез, словно никогда его и не было.
- Дан, я... мне страшно.
- Мне очень жаль, - сказал он, - но оставить тебя здесь невозможно, слишком опасно. А дальше будет гораздо страшнее.
- Нет, нет! - я тряхнула головой. - Мне уже не страшно. Мне с тобой ничего не страшно, - это я добавила полушепотом. Дан кивнул, словно ожидал такого ответа.
- Ты будешь бояться, - сказал он. - Но это не так опасно, как кажется. Главное - всегда стой рядом со мной и делай то же, что и я. Что бы ни случилось, не отходи от меня. Понятно?
- Понятно.
- Скоро ты ближе узнаешь теппелов. Слушай свои чувства, - сказал Дан и пустил лошадь снова в рысь.
Чувства? Чувство мной владело в тот момент лишь одно - страх. Слова Дана, его спокойный, уверенный тон успокаивали. Но страх пробирался снова и снова, хватая сердце черной холодной лапой. И это не был страх перед пулями, смертью - об этом я даже не думала. Это был Черный Страх, хуже которого нет.
Мы взлетели на небольшой холмик, и Дан внезапно остановил коня. Я едва справилась со Стрелкой. Это отвлекло меня, а потом я взглянула вниз...
В первый миг мне перехватило горло, и лоб покрылся липким потом. Я жадно схватила ртом воздух. Успокойся, успокойся, повторял мой внутренний голос. Ничего же страшного! И верно - ничего страшного не было впереди, по человеческим понятиям. Обычный поселок, темные прямоугольники домов, заборы. Разве что выглядело все это каким-то безжизненным, походя скорее на заброшенный концлагерь, чем на человеческое жилье. Ни огонька, ни движения, ни звука, ни иных признаков обитаемости. Но это и понятно: ночь. И все-таки все это внушало необъяснимый ужас, словно чудовища, а не люди жили в этом поселке.
Судорожно вцепившись в поводья руками, я смотрела вниз. Двинуться с места казалось совершенно невозможным подвигом. Душный, тяжелый туман, лежавший в низине, поднялся выше, и уже окутал ноги моей лошади, и это была смерть... Круги поплыли перед глазами, вязкий серый туман поднимался все выше и выше, и вот уже нет Дана, пропал поселок, небо, деревья вокруг - все одна душная черная смерть, небытие, проклятие. Я хотела кричать, но не могла, задыхаясь, хватала ртом серую смерть, но в ней не было воздуха. Грудь сдавило словно многотонным грузом. Внезапно сильные руки схватили за плечи, встряхнули меня. Сквозь серый туман я увидела смутно проступающие знакомые черты, блеск светло-серых повелительных глаз. "Дан, - выдавила я с трудом, - Дан..." - хотела сказать "я умираю" , но не смогла. Дан снова жестко встряхнул меня. Ужас постепенно отступал. Черты окружающего проявились в серой дымке.
- Я держу тебя,- громко сказал Дан. - Не бойся. Держись за меня! Держись!
В этот миг я поняла смысл его слов, поняла, как я должна держаться. Отпустив меня, он отъехал на два шага, но я крепко уцепилась за него - сердцем, все время ощущая его присутствие. Он, казалось, совсем не знал страха. Его лицо было сурово и спокойно.
- Смотри вниз, - приказал он. Я поймала себя на том, что упорно бессознательно отвожу взгляд от поселка. Повинуясь Дану, я заставила себя смотреть вниз и снова ощутила тот же наползающий ужас. Но, мысленно крепко держась за Дана, продолжала смотреть. И тогда над крышами на миг проступило Лицо - жуткий, безобразный лик этот потряс меня. Дан! - крикнула я мысленно, и лик пропал. Я посмотрела на друга, и он, должно быть, прочел весь ужас и отчаяние в моих глазах.
- Что это... - прошептала я, не в силах сказать что-либо членораздельное. Сердце освобожденно и бешено колотилось после пережитого кошмара. Дан кивнул.
- Ты видела сейчас одного из Тех, кто стоит за теппелами. А сами они, поверь, безобидны. Больше не бойся.
И впрямь, мой иррациональный страх мой прошел почти полностью. Кончилось безумие. Это понятно, если подумать: мы боимся лишь сверхъестественного, но когда Оно входит в нашу жизнь реальным другом или противником, мы относимся к нему точно так же, как к земным, физическим явлениям.
Дан внезапно соскочил с коня. Отдав мне повод, он пошел вниз по склону холма, ведущему в поселок, и, дойдя до подножия, остановился. Из-за пазухи вынул он какой-то предмет, светящийся в ночи, бросил на землю и быстро вернулся к своей лошади. Теперь я разглядела, что это были белые диковинные цветы, вроде орхидей. Лепестки их причудливо изгибались, и, самое удивительное, цветы неярко светились во тьме, точно фосфоресцируя. А тьма вокруг них казалась еще гуще. Вдруг внизу мне почудилось движение, я невольно предупреждающе вскрикнула "Дан!" и тут же увидела два высоких темных силуэта. Мне показалось даже, что я различаю лица мужчин, их вскинутые автоматы...
Но Дан сидел уже в седле, каррос легко скользнул ему в ладонь. Раньше, чем раздалась автоматная очередь, свет карроса разлился, захватив и меня с лошадью и подножие холма. Я услышала сухой треск, и почти спокойно отметила, что это и есть выстрелы, что стреляют в нас. Наверное, должен быть слышен и свист пуль, но я не слышала его. Создавалось впечатление, что пули тонут в невидимой преграде, заслонившей нас. Я посмотрела на Дана и поразилась выражению его лица: оно было точно таким же, как тогда, когда он бинтовал Кашке руку. Напряжение сложной работы, сострадание, ледяное спокойствие, все это вместе застыло в его взгляде, устремленном вниз, за границу светлого круга. Левой рукой он сдерживал рвущегося в бег коня.
Наконец выстрелы стихли. Я уже ничего не могла разобрать во тьме. Дан убрал свое оружие, и сказал коротко:
- Поехали, - и, повернув коней, мы помчались галопом. Я сосредоточивала все внимание на том, чтобы не свалиться в бешеной скачке, и, надо сказать, мне это удалось. Почти до самого склона гор мы неслись галопом. Затем конь Дана, Асгард, перешел на рысь, а когда тропа пошла круто вверх - на размеренный шаг. Я догнала его и поехала рядом, благо ширина тропы еще позволяла это. Дан выглядел уставшим, под глазами залегли тени, лицо было бледнее обычного.
- Дан, - спросила я тихонько, - а зачем ты оставил там цветы?
- Это знак для теппелов.
- Знак?
- Знак свободы. Многие из них еще не потеряли шанса вернуться.
- Кто-нибудь из них возвращается?
- Очень редко, - сказал Дан.
- Почему они так называются - теппелы?
Дан задумался.
- Честно сказать, не знаю, - сказал он, - Так они называются здесь, в Ладиорти. В других частях света их называют иначе.
Тропа сузилась, и я отстала от Дана. Мы ехали теперь на север, вдоль горной цепи, ехали долго, в почти абсолютной тьме. Как лошади находили дорогу, было для меня загадкой. Наконец впереди зашумело море.
И море показалось мне абсолютно, непроницаемо черным, страшным. Ветер несся над нашими головами в глубь суши, и глухо ревели черные волны, и плащ Дана бесшумно трепетал на ветру. Я не спрашивала, куда и зачем мы едем, и мне не было страшно. Умереть сейчас, рядом с Даном? Если уж все равно когда-нибудь это неизбежно, такая смерть была бы самой лучшей. Мы ехали долго вдоль берега, под прикрытием высокого кустарника. Но вот Дан остановился, внимательно вглядываясь в морскую даль. Недалеко от берега стоял корабль, мачтовый корабль, но паруса его были спущены. Он покачивался в прибое, и что-то зловещее почудилось мне в темных его очертаниях.
- Один, - произнес Дан. - Это все?
- Этот корабль? - спросила я. - Откуда он?
Дан махнул рукой в направлении моря.
- Там... Страна шести островов. Оттуда пришли теппелы. Там огненная черта.
- Что это за страна? - спросила я. Дан пожал плечами.
- Никто из нас там не был. И знаешь что? - он повернул ко мне матово белое во тьме лицо, - Самое страшное, что может случиться с человеком - это попасть туда, за черту огня.
- Я думала, ты не можешь бояться, - сказала я.
Дан внимательно посмотрел на меня.
- Я не боюсь, - сказал он, - И все-таки - не дай Бог. Но я узнал то, что хотел, пора ехать назад.
Мы повернули лошадей и помчались вдоль горной цепи, потом стали подниматься на перевал по известной уже тропе. Мы ехали молча до самой вершины, где нас ожидали друзья.
Восход уже окрасил облака бледно-розовой акварелью, когда снизу пришла смена. Не заезжая более в замок, мы направили лошадей к морю. Животные были переданы мальчику в той же маленькой хижине. Вслед за этим мы снова перешли Черту.
... Таня вздрогнула, просыпаясь. Она вспомнила... Какой странный сон! Какой реальный... а что, если это была правда? Но тогда вся прежняя жизнь бессмысленный сон. Какое странное утро! Как в предчувствии конца света дрожит розово-рыжий прохладный воздух. Что-то случится сегодня, и мир станет иным. Случится? Да ведь уже случилось!
Нет, это решительно невозможно! Таня поспешно встала, надела брюки и блузку. Вот что - она сейчас узнает все у ребят, у Дана... Дан! Таня остановилась, схватившись рукой за сердце. Он стоял перед ее мысленным взором, прекрасный и грозный рыцарь без страха и колебаний, озаренный сиянием Королевы. Дан... Но ведь это был сон?
Таня вышла из комнаты, тотчас к ней бросился Баярд, виляя хвостом. Таня мимоходом потрепала пуделя по загривку и вошла в кухню.
Виктор и Дан были уже там. На столе дымился горячий кофейник рядом с блюдом, выложенным свежими аппетитными булочками.
- Доброе утро, - приветствовал ее Дан.
- Доброе утро, - растерянно прошептала Таня. Она уселась на свое место и спросила зачем-то:
- А где Кашка?
- Сейчас придет, - пообещал Виктор, - Во всяком случае, о завтраке он не забудет.
Таня заметила, что друзья смотрят на нее как-то странно, словно пряча насмешку. Сегодня она видела их иными, и сейчас вторая их сущность словно светилась сквозь обычные черты. Но... безумие, безумие - обыкновенные, хотя и очень хорошие люди. Таня не могла разобраться в мешанине своих чувств.
- Я... еду сегодня домой? - она вопросительно посмотрела на Дана. Тот не успел ответить. Кашкина огненная шевелюра озарила белые стены. Кашка появился на пороге, лицо его сияло, как начищенный медный чайник. Перевязанная правая рука висела на клетчатом платке, перекинутом через шею.
- Приветствую всех, - заявил он, усаживаясь за стол. - Ну и утречко сегодня!
- Да уж, утречко, - улыбаясь почему-то, ответил Виктор.
Таня, не отрываясь, смотрела на забинтованную кашкину руку.
- Невезуха, - пожаловался ветеринар, - Танюша, намажь мне, пожалуйста, булочку... Да, благодарю. Представляете, у меня одна пациентка ждет щенков. Мать - колли, а отец - ротвейлер, вот с такой башкой (Кашка показал), боюсь, как бы не кесарево пришлось делать.
- Попросишь кого-нибудь из ребят, - сказал Виктор.
- Да... Только из ребят вряд ли кто-то справится. Разве Светка...
Он набил рот булочкой с маслом и промычал что-то еще.
- Так ты хочешь уехать? - спросил Дан без улыбки, внимательно поглядев на Таню.
- Что значит уехать? - спросил Кашка возмущенно, - Мы сегодня едем на ипподром.
- Это еще зачем? - удивилась Таня.
- Ну как зачем? Тебе ведь нужно научиться ездить верхом как следует. Иначе тебе с нами тяжело будет! - объяснил Кашка.
Это был не сон... не сон. Это действительность. И значит, сон - все остальное, вся прежняя жизнь, Энск, институт, подруги. Таня посмотрела на Дана и тут же отвела взгляд. -- Хорошо, - сказала она, - Я с удовольствием поеду на ипподром.
ГЛАВА 3. О БЕЛОМ СЛОНЕ.
"О-о-о, это странное место - Камчатка, - напевала Таня себе под нос, ловко орудуя шваброй, - О-о-о -о, это сладкое слово Камчатка". Послеобеденная тишина царила в отделении. Двери палат не открывались, никто не появлялся в коридоре, и это было, конечно, удобно для Тани. Только медсестра Лиля сидела на посту и сосредоточенно отмечала температуру в историях болезни. Тане оставался совсем небольшой кусок коридора. Она с удовлетворением думала о том, что сегодня, помимо повседневной беготни, удалось сделать еще многое: туалет сияет зеркальным блеском, благо, кафель совсем новый. Две пустые палаты, которые она "прогенералила" с утра, стоят чистые, пахнущие хлоркой, в мертвенно-синем свете кварцевых ламп. Вскоре их проветрят, и вероятно, уже сегодня вечером новые больные придут в свеженькие стерильные помещения. По правде сказать, люди не особенно чистоплотны. Каждый день выгребаешь из палат кучу мусора, и чего там только нет! Кожурки семечек, косточки, бумажки, фантики, даже окурки (?!) и какие-то плевки. Но в конце концов танина работа в том и заключалась, чтобы мыть и убирать. К чему рассуждать о том, что люди могли бы сорить и поменьше? Настроения такие рассуждения не поднимут. Гораздо проще вот так: опускаешь тряпку в ведро, чуть отжимаешь: так, чтоб мочило, но не чересчур; пускаешь на пол, широким размахом развозишь воду, отчего еще один участок пола мокро блестит. Потом полоскаешь тряпку и очень крепко, изо всех сил выжимаешь. И этой уже полусухой тряпкой сильно, с нажимом протираешь намоченный линолеум, пытаясь собрать всю грязь. Теперь то же самое повторяешь с начала на следующем участке. Так постепенно, потихонечку делается работа. Вот и все. Таня закончила последний участочек. Осторожно, по краешку линолеума прошла в санитарную, вылила воду, затерла кое-где грязные следы и сполоснула ведро.
Потом она вымыла руки, причесалась перед маленьким, загаженным зеркалом. Пройдя мимо озабоченной Лили, сказала "Я пошла. До свидания." Лиля буркнула что-то в ответ.
Неся свою радость в себе, как вино в полном кувшине, тихо улыбаясь, Таня вышла из отделения. На лестнице никто не встретился ей. В подвальной раздевалке Таня сняла халат и надела кофточку поверх ситцевого рабочего платья. Переменив обувь, она уложила халат и тапочки в сумку и надела светло-синий осенний плащ. Перед зеркалом задержалась ненадолго, завязывая на шее белый газ и надевая на голову ушную шерстяную повязку. Одевшись, Таня попрощалась с гардеробщицей тетей Зиной и вышла на улицу.
Октябрьский ветер, весело закружившись, тут же бросил к ее ногам горсть желтой мертвой листвы. Таня улыбнулась и ветру. Осторожно, чтобы не запачкать плаща, она шла по больничным задворкам, сплошь заваленным вечным строительным мусором. Двое рабочих в заляпанной одежде тащили через двор носилки с цементом. Таня остановилась, пропуская их, с любопытством вглядываясь в их озабоченные хмурые лица. Проявив чудеса ловкости, пробежала она по узенькой доске, перекинутой через гигантскую яму с обнаженными на дне трубами теплоснабжения. Убедившись, что начищенные полусапожки и светлый плащ почти не потерпели урона при переходе через двор, она вышла на улицу.
Толпа на троллейбусной остановке достаточно красноречиво предвещала веселую, содержательную поездку на нижней ступеньке. Пикантность такой поездки, несомненно, будет заключаться в возможности быть выдавленной из транспорта или размозженной напором толпы по дверям. Подумав, Таня свернула в парк: пешком путь не близок, и, однако, лучше подышать свежим воздухом, чем вернуться домой без пуговиц, с порванной сумкой и воинственным настроением.
Миновав гигантский поблекший от времени транспарант "В единстве с народом сила партии", Таня оказалась в парке. Не торопясь, шла она через полуоблетевшую рощу, вдыхая холодный воздух осени, столь любимый великим русским поэтом. Осень в этом году как-то особенно трогала Таню, и от этого Пушкин становился еще роднее и ближе. Покой царил в природе, осенний покой умирания окутывал сердце мягким ласковым облаком. Не было движения, жизни, веселого шума, лишь беззвучно слетали с полуголых засыпающих деревьев запоздавшие последние листья. Золотой осенний бал был позади, теперь в парке царил полусон, слипшиеся грязные ошметки листопада сплошь покрывали асфальт. И покойно, светло было идти по этим сброшенным листьям, среди засыпающей рощи. Так покойно, как ложишься вечером в кровать, на чистые хрустящие простыни для глубокого покойного сна.
В парке было безлюдно. Лишь однажды прошел молодой парень с рассеянным взглядом, похлопывая по колену поводком, а рядом с ним бежала красивая рослая овчарка. Молодая, тщательно накрашенная и куда-то очень торопящаяся женщина провезла коляску с младенцем. Две старушки с моською на поводке прошли, степенно беседуя. Таня вышла на улицу - здесь народу было значительно больше. Около кинотеатра, в голубой будке продавали мороженое. Таня встала в небольшую очередь и купила четыре пломбира в вафельных стаканчиках. Потом она шла по пустым пространствам Калининского района, где гулял холодный безжалостный ветер, мимо нелепых белых кубов, мимо троллейбусных остановок, универсамов и жалких голых кустарников, мимо портретов бородатых основоположников и лозунгов, возвещающих скорую и непременную победу коммунизма и тому подобные азбучные истины. Она думала о разных пустяках, вглядывалась в лица прохожих, улыбалась им, отчего люди смотрели на нее недоверчиво и подозрительно. А над всем этим царило одно слово - Дан. Она думала о том, что, уйдя с утра в библиотеку, теперь он должен быть уже дома, сегодня он варит обед. Сейчас она увидит его, будет говорить с ним, сидеть с ним рядом. Тане было радостно от этой мысли.
Дан, думала она, Даниил... Слепые ровные стены нависали над улицей, по которой ветер кружил и швырял свои последние осенние игрушки. Дан, твои руки, узкий твердый твой подбородок и плечи, ждущие своей серебряной мантии. "Моя любовь без дна,- смутно вспоминалось Тане, - А доброта -как ширь морская. Чем я больше трачу, тем становлюсь безбрежней и богаче."
Наконец появился дом. Лавочка дежурных бабушек была пуста по причине плохой погоды. Лифт, как водится, не работал. Таня стала медленно подниматься по лестнице. Подъездные стены теперь радовали взгляд девственной белизной. На следующий день после первого похода за черту и принятия исторического решения остаться в команде, Таня застала Виктора с ведром известки и кистью на лестнице. Обернувшись тяжелым фартуком, он старательно уничтожал нецензурные надписи на стенах. Единственная надпись, которую он пощадил, гласила I LOVE BEATLS (помимо безобидности содержания, ее было не так легко стереть, ибо она была выполнена под самым потолком черной совершенно несмываемой краской неизвестного науке состава).
Слегка задыхаясь после подъема на четвертый этаж, Таня нажала кнопку звонка. За дверью послышался торопливый цокот собачьих когтей, фырканье - это Баярд, втиснув нос в щелку между дверью и косяком, улавливал запах пришедшего. Потом легкие шаги, дверь распахнулась, и - удача! - Дан протянул Тане руку.
Сильное и ласковое пожатие руки, пристальный светлый взгляд. Дан молча снял сумку с таниного плеча.
- Там мороженое, - сказала она, глядя счастливо и благодарно, - Надо в холодильник сразу.
- Это хорошо, - ответил Дан, - Скоро будем обедать.
- Все уже дома? - удивилась Таня. Впрочем, присутствие Виктора ощущалось: из-за закрытой двери гостиной доносился монотонный пиликающий звук скрипичных упражнений. Дан покачал головой, принимая танин плащ и водворяя его в гардероб.
- Кашка звонил, сказал, что задержится. Обедать будем без него.
Таня прошла в маленькую комнату. Здесь она спала, и здесь же хранились ее немудреные пожитки. По правде сказать, ей было неловко стеснять друзей, занимая единственную в доме кровать. Остальные спали в гостиной, чередуясь - двое на полу, один на диване. Но кажется, никто особенно не страдал от тесноты, как-то всегда удавалось легко приспособиться друг к другу.
Прихватив вещи, Таня направилась в ванную. Здесь она не столько из необходимости, сколько для удовольствия, приняла горячий душ (благо, недавно наконец-то дали горячую воду после обычного летнего ремонта) . Затем она оделась в домашнее: старенькие брюки и кофточку. Убрав свои рабочие вещи и замочив в порошке халат, Таня вышла на кухню.
Дан уже накрывал на стол. На обед предполагалось овощное рагу, сырники со сметаной и на десерт Танино мороженое. Баярд также получил свою порцию рагу, залитую молоком. Таня помогла Дану с сервировкой и отправилась звать Виктора.
... Кашка в это время, зажав скальпель в обтянутой стерильной перчаткой руке, быстро и ловко произвел разрез. Ассистирующая ему однокурсница, схватив крючки, бросилась растягивать рану. Пока Кашка сосредоточенно вскрывал брюшину и стенку желудка, она, помогая ему, встревоженно поглядывала на узкую, притянутую к столу ремнем морду спящей собаки, пытаясь определить, все ли в порядке с дыханием. Карие небольшие глаза девушки поблескивали из-под очков, прямо под которыми начиналась маска. Свете еще ни разу не приходилось вскрывать животному брюшную полость, она была рада предложению Кашки ассистировать. Впрочем, Кашка, этот, без сомнения, самый великий в Ветеринарной академии человек, всегда охотно прибегал к помощи Светы. Толстые короткие его пальцы двигались с фантастической ловкостью. Красный шрам неизвестного происхождения, начинающийся от запястья, светился на правой руке сквозь перчатку. Кашка проник пинцетом в желудок собаки и извлек оттуда изъеденный крупный деревянный обломок.
- Кажется, все, - пробормотал он. - будем шить.
Света протянула ему заправленную ниткой кривую иглу. Пошла привычная, монотонная работа. Света заправляла ниткой иглу, подавала Кашке, заправляла следующую. Колли начинал, похоже, просыпаться, морда его нервно задергалась. Все же глупые существа - собаки, думала Света. Дикое животное никогда бы не догадалось проглотить палочку. Впрочем (тут она вспомнила Лоренца), собаки и отличаются от диких животных тем, что они всю жизнь - щенки. Вся их жизнь проходит в игре ( даже для работающих собак, их работа - всего лишь игра), в подчинении, иначе и быть не может. С точки зрения "нормальных" животных собаки никогда не взрослеют, не становятся "умными". Зато они служат нам, и мы ценим их за это. У Светы тоже была собака, и она невольно думала об этих животных с теплотой. Кашка между тем шил уже кожу на выбритом собачьем животе. Может быть, подумала Света, среди людей те, кто сохраняет в себе много детского, тоже в чем-то превосходят остальных, хотя мало кто это понимает. Эти люди часто делают глупости - с людской точки зрения, но... Кто знает. Она побрызгала на шов дезинфицирующим раствором и принялась накладывать повязку. Кашка скинул перчатки в раковину и вышел в коридор, где ждала хозяйка незадачливого колли. Собака постепенно просыпалась...
Пока Света убирала операционную и переодевалась, Кашка помог хозяйке снести собаку вниз, в машину. Вернулся он, как обычно, довольный и веселый, фальшиво насвистывая.
- Здорово, - сказала Света, - мне никогда так не научиться.
- Научишься, - успокоил ее Кашка, снимая халат и натягивая куртку. Беспорядочно скомкав халат, он засунул его в рюкзачок, с которым обычно ходил на занятия. Света с интересом наблюдала за его действиями.
- Ну как "Роза мира"?- поинтересовался Кашка, - прочитала?
Света вздохнула.
- И где ты такие книги достаешь? - спросила она.
- А вот это уже секрет, - сказал Кашка. - Но тебе понравилось?
- Это что-то изумительное, - сказала Света. - Можно, я еще подержу? Я хочу перечитать.
- Подержи, - согласился Кашка. - Я для тебя еще кое-что приготовил.
- Сгораю от любопытства,- осторожно сказала Света. Они вышли, и Кашка повернул ключ в замочной скважине.
- Платона будешь читать? - спросил он.
- А это не скучно?
Просунувшись в дверь лаборантской, Кашка бросил ключи на стол - было слышно, как они звякнули.
- Нет скучных книг... - сказал Кашка.
- Знаю, знаю... Есть люди, не умеющие читать. Ладно, тащи Платона.
Разговаривая, они спустились по лестнице и вышли сквозь прохладный просторный холл на шумный проспект.
... После обеда Таня помогла Дану убрать кухню под язвительные шуточки Виктора, который, стоя у окна, усиленно разминал пальцы. Наконец Дан посоветовал ему пойти и заняться упражнениями, на что Виктор обиженно заявил, что он и так занимается с утра, а ему еще весь вечер играть. Сколько можно? Он пошел отдыхать. С ворчанием он удалился в гостиную и завалился на диван, прихватив томик Борхеса . Изящно упакованные мысли он предпочитал всяким другим, так же, как стих - прозе, ритмическую речь - обыденной.
Таня ушла в маленькую комнату. Дан, оставшись один на кухне, прикрыл дверь и распахнул окно. Из стоящего в углу огромного портфеля он извлек черную пухлую папку, на обложке которой стояло: "Микрокосм. Путешествия духа". Он перелистал общую тетрадь, в которую все утро делал выписки в отделе раритетов Публичной библиотеки. Раскрыв папку, битком набитую мелко исписанными, кое-где перечерканными листочками, Дан углубился в работу.
Таня тоже села к письменному столу. Прежде всего следовало заняться учебой. Ее идея пойти на подготовительные курсы в университет была дружно зафыркана. Дан заявил, что если она так не надеется на собственные силы, он берется подготовить ее за месяц хоть в МГУ, хоть в МГИМО. И действительно, кое в чем он ей помог. "Тебе нельзя писать сочинения по вдохновению, - наставительно сказал он, - Нужна система." Согласно этой системе нужно было на каждую экзаменационную тему собрать более-менее подходящие выдержки из соответствующих критиков, красиво их скомпоновать и придать им форму сочинения. Затем это произведение заучивалось наизусть и могло быть использовано в качестве как устного, так и письменного ответа. То же самое предстояло сделать с историей СССР. Дан лично проверял все эти опусы и вносил свои критические поправки.
Закончив свой титанический труд, Таня вздохнула и перечла написанное. Вполне довольной она не осталась, но Дану на проверку уже можно тащить. Следовало собрать теперь книги и идти гладить белье, но Таня рассеянно смотрела в окно - а пальцы ее между тем воровато подбирались к книге, лежащей на краю стола. Наконец, вздохнув, Таня открыла книгу на середине.
" Я далек от того, чтобы восхищаться всем окружающим; как писатель, я раздражен, как человек с предрассудками - я оскорблен, но клянусь вам честью, что ни за что на свете я бы не променял свою родину и не желал бы иной истории, чем история наших предков, какой ее дало нам Провидение".
Это было письмо Александра Сергеевича к Чаадаеву. Пальцы Тани непроизвольно нежно погладили темно-зеленый корешок книги. Раскрыв томик вновь на середине, наобум, Таня стала быстро, внимательно читать. Она читала довольно долго, лицо ее порозовело.
Пришел Кашка, пообедал в одиночестве. Виктор ушел на работу, хлопнув дверью. Наконец Таня опомнилась. Пора было гладить белье. Она прибрала на столе и вышла в гостиную. Гладильная доска была вмиг воздвигнута, шнур утюга воткнут в розетку, из угла извлечена аккуратная корзина с чистым бельем. Таня поставила на проигрыватель пластинку Моцарта и принялась за работу. Вскоре в гостиной, потягиваясь, появился Кашка.
- Трудись, трудись, - похвалил он Таню. - А я реферат катать буду по истмату. А то мне зачета не видать.
- Кого ты сегодня лечил? - поинтересовалась Таня.
- Один щенок палочку проглотил. Пришлось желудок вскрывать.
Вынув карандаш и бумагу, Кашка уселся за стол напротив Тани. Он слушал музыку, улыбаясь и тихо подсвистывая временами, а Тане было приятно смотреть на него. Рыжее круглое лицо светилось довольством, короткие пальцы ловко работали карандашом. Таня не думала ни о чем, легко отдавшись течению музыки, между тем, как ее руки ловко раскладывали одежду на доске, проводили шипящим утюгом, расправляли и разглаживали все складки. Баярд по обыкновению дремал под проигрывателем. Как только закончилась последняя мелодия, пудель вскочил, сладко потянулся и подошел к хозяину.
- Сейчас, сейчас, - рассеянно сказал Кашка. Протянув руку, он почесал собаке шею. Баярд, закрыв глаза, положил голову Кашке на колени.
- У меня двоюродный брат женится в Питере, - сообщил Кашка, не переставая одной рукой гладить собаку, а другой - быстро водить карандашом. - На свадьбу пригласил. Я думаю, может, все вместе сможем? Как ты думаешь?
- Не знаю, - сказала Таня, - как получится.
- Готово, - воскликнул Кашка и, подойдя к Тане, протянул ей изрисованный альбомный лист. Сложная рамка из цветов, причудливых фигур, между которыми были видны и два прыгающих пуделя, окружала полудетское лицо, в котором Таня лишь несколько секунд спустя признала свое собственное. "Не очень-то похоже", подумала она. В зеркале она не видела у себя такого детского выражения глаз и не подозревала, что именно так она смотрит чаще всего.
- Ой, спасибо, - сказала Таня и тут же съехидничала,- это и есть реферат по истмату?
- Почему бы и нет? - спросил Кашка задумчиво. - Тебе нравится?
- Здорово, Кашка, -Таня вздохнула, - Ты талант. А вот я совсем ничего не умею.
Кашка похлопал Таню по плечу.
- Учись, дочь моя, - сказал он, - Это никогда не поздно.
- О чем это вы? - осведомился Дан, появляясь на пороге. Он взял у Тани Кашкин рисунок, придирчиво осмотрел его вблизи, потом издали, на вытянутой руке.
- Налицо влияние Шагала, - заявил он, - Фон слабоват. Но в целом недурно.
- Невежественная критика, как всегда, показала себя с худшей стороны, не оценив очередной шедевр Аркадия Лапина, - грустно сказал Кашка, - пойдем, Баярд, нас здесь не любят.
Он вышел из комнаты, снял поводок со стены. Пудель обрадованно побежал за ним.
Таня, продолжая гладить, краем глаза наблюдала за Даном. Он прошелся по комнате, посвистывая, шаря взглядом по книжным полкам.
- Когда Вик вернется? - спросила Таня. Дан посмотрел на нее отсутствующим взглядом.
- А? Вик... Как обычно. Ночью.
Хлопнула дверь - это Кашка отправился с Баярдом на прогулку. Дан решительно подошел к малозаметному угловому шкафчику, раскрыл его, покопался в пачке самиздата, извлек толстую стопку скрепленных листов и, вновь закрыв шкаф, отправился к себе. Оказавшись в холодной, продуваемой насквозь ветром кухне, он уселся за стол и стал рыться в принесенной бумажной груде. Затем Дан склонился над своей папкой и стал быстро писать мелким убористым почерком:
" Камадэва изначально есть первое метафизическое воплощение того, что греки называли агапэ - божественной любви, любви ко всему сущему. Риг Веда отражает данное символическое значение Камы, как "связь сущности с не-сущностью", то есть манаса с чистым атма-буддхи. Так же, как Эрос Гесиода, экзотерически сведенный к Купидону и в народном сознании еще более сниженный, Кама стал интерпретироваться в дальнейшем как сила животных желаний. Так данные изначально семантически широчайшие понятия в антропоморфном искажении сводятся к тривиальным квазиматериалистическим проявлениям."
Таня вскоре покончила с глажкой. Аккуратно разложив белье стопками, она разнесла его по шкафам. Было уже девятый час, меньше двух часов оставалось до сна. А Дан все еще работал, Кашка не вернулся с прогулки. Таня подошла к пианино, открыла крышку и сняла с полки ноты. Она проиграла гамму, потом стала отрабатывать беглость пальцев на рекомендованном Виктором этюде Черни. Она старательно заучивала кусочек их двух тактов, много раз проигрывала их, добиваясь автоматизма, затем переходила к следующему кусочку. В свое время она закончила музыкальную школу, но блестящей ученицей там никогда не была. Временами она даже начинала ненавидеть музыку и училась лишь по настоянию родителей. После окончания школы она забросила ноты совершенно и садилась за пианино лишь чтобы аккомпанировать пению. Как большинство детей, она училась играть, еще не научившись слушать музыку, и следствием было отвращение к любой классике. Виктор открыл ей совсем иной мир, и Тане захотелось вернуть беглость пальцев и, пусть неумело, попробовать создать звуки высокой силы и чистоты. Времени для этого было немного, но все же Таня занималась почти ежедневно. Убрав этюд, она раскрыла альбом ансамблей и стала разбирать фортепианную партию дуэта, который они собирались играть вместе с Виктором. Наконец Таня решила сделать перерыв. Аккомпанируя себе, она запела негромко:
Он слышал Ее имя. Он ждал повторенья.
Он бросил в огонь все, чего было не жаль.
Он смотрел на следы Ее. Жаждал воды Ее.
Шел далеко в свете звезды Ее.
В пальцах его снег превращался в сталь.
Она пела - и видела внутренним взором мальчика и короля в серебряной мантии, бредущего в темных долинах Ладиорти, во сне и в бреду повторяя имя своей Звезды. Она видела его склоненным перед Королевой, и не было ничего прекраснее и печальнее в мире. Танино сердце трепетало, но голос был ровным. Она не слышала ни скрипа двери, ни тихих шагов. Дан возник рядом с ней неожиданно и подхватил:
... Пламя свечей Ее, кольца ключей Ее,
Нежный, как ночь, мрамор плечей Ее
Молча легли в камень его руки.
Песня закончилась. Таня посмотрела на друга с благодарностью.
- Я не помешал? - осведомился он. Таня смотрела на него сияющим взглядом.
- Теперь ты спой, - сказала она, указывая на гитару. Дан взял инструмент, сел на краешек дивана и заиграл, склонив светлую шевелюру.
В моей альтернативе есть логический блок,
Спасающий меня от ненужных ходов.
Некий переносной five o'clock,
Моя уверенность в том, что я не готов...
Таня подхватила песню... `Вскоре вошел холодный румяный Кашка, и попахивающий псиной Баярд бросился ласкаться к Тане,
- А не пора ли чаек пить? - осведомился Кашка, дождавшись конца песни.
- Пора, пора, - Дан повесил гитару на стенку, и все трое (пардон, четверо) проследовали в кухню. По вечерам обычно не ужинали, а только пили чай. На этот раз была вскрыта пачка овсяного печенья. Кашка с наслаждением схватил горячую кружку замороженными красными пальцами, отхлебнул и сказал "Ух, хорошо!" Дан печенья не брал, не клал и сахара, прихлебывая свой горький "чифир" с очень сосредоточенным видом. Таня совершенно по-детски налила чай в блюдечко, макала овсяное печенье в кружку, дула на чай, смешно вытягивая губы. Дан с Кашкой обменялись несколькими не совсем понятными Тане фразами. Она с огорчением подумала о том, что в Ладиорти все еще чувствует себя гостьей. В Замке Таня с удовольствием работала с новыми подругами, узнавая все больше, и Замок был сказка, сбывшаяся мечта. С друзьями она ездила повсюду, но в их действиях не участвовала, поручений не выполняла. Правда, с каждым днем все больше и больше становилось Тане понятным.
- Я все-таки не понимаю, - сказала она, - что такое эти ваши карросы? Почему теппелы боятся оказаться в их свете, а мне, например, он никакого вреда не причиняет... И вообще - что это за оружие такое?
- Ну, видишь ли, - сказал Кашка, - каррос - это, собственно, вообще не оружие. Любое оружие разрушает, каррос - нет. Он даже и не сжигает, как думают теппелы. А почему они боятся этого света... Это не так просто. Дан, будем объяснять?
- Давай попробуем, - отозвался Дан.
- Значит так. Очень упрощенно. Пространство пронизано волнами, грубо говоря, разных частот. Каждый человек излучает эти волны - это мысли и чувства. Синхронные излучения, накладываясь, усиливают друг друга. Асинхронные - взаимно уничтожаются. Теперь представь шкалу от тьмы до высшего света. Так вот, каррос усиливает, концентрирует все светлые излучения, исходящие от человека. Так как в излучениях теппелов преобладают отрицательные величины, каррос как бы уничтожает их энергию - энергию разрушения и зла. Это действительно очень неприятно и может быть даже смертельно. Ну, а тебе излучение карроса даже полезно, оно усиливает твою энергию, которая по преимуществу является светлой.
- Но я этого не чувствую, - удивленно сказала Таня. - Впрочем, понятно... Одновременно уничтожается темная часть моей энергии.
- Не думаю, чтобы у тебя было особенно много темной энергии, - улыбнувшись, сказал Дан. - Осталось только уяснить точно, какая часть энергии является темной, какая - светлой.
- Мне кажется, я понимаю это, - задумчиво сказала Таня. - Но только приблизительно...
Дан, поднявшись, собрал посуду.
- Ну, что ж, займемся? - обратился он к Кашке. Тот отправился в комнату и вернулся с книгой в руках. Таня от радости слегка подпрыгнула.
...Зал ресторанчика был полутемным. Только трое музыкантов оставались на эстраде, никто больше не заказывал Очи черные или последний шлягер Комарово. В гулкой тишине раздавались шаги официанток и уборщиц. Несколько запоздавших посетителей доедали ужин.
- Может, пойдем уже? - Женькина подруга, подрабатывающая певицей, Рита, пробравшись на эстраду, вкрадчиво положила руки Женьке на плечи.
- Хочется потащиться, - сказал Женька, - Техника тут классная. Давайте еще Pandy Black, а?
- Без баса? - осведомился гитарист Филя, так же, как и остальные присутствующие, игравший в свободное время в группе Колесо.
- Я сыграю бас, - сказал Вик, расчехляя оставленную басистом гитару. Рита удивленно вытащила на него глаза.
- Ты и на басу играешь?
- Кто ж на басу не играет? - лениво сказал Виктор, подключая провод. Женька только вздохнул, глядя на него с завистью. Сам он музыкантом не был, играл только на ударной установке - самоучкой. Зато он писал классные тексты для Колеса, такие тексты, что друзья вполне отдавали ему должное и без музыкального образования. На работу в ресторан ему удалось устроиться по протекции Виктора.
Рита сбежала в зал и уселась у пустого столика. Ван, ту, фри, - сказал Филя, и музыка началась. Любимый Роллинг стоунз загремел в пустом зале, Филя несколько гнусаво, но с чувством орал в микрофон английский текст... Это было здорово! Не удержавшись, ощущая бешеные волны энергии, бьющие в сердце, Рита вскочила, заплясала на месте, легко двигая длинными стройными ножками под кожаной мини-юбкой. Посетители восприняли новую музыку безмолвно. Женька самозабвенно колотил палочками, взмокши от напряжения, а когда песня кончилась, вздохнул блаженно:
- Кайф!
- Давайте еще что-нибудь, - предложил Виктор. - Пока нас не поперли.
- Некролог, - сказал Филя.
- У нас же завтра репетиция, - заметил Женька.
- Ну и что, можно и сыграть, - возразил Виктор, и они заиграли Женькину песню.
Обломали весь кайф и размазали по стенке, вы все
Разбежались кто куда...
Некролог. По обломанному кайфу некролог.
По обломанному кайфу, да...
- Целый концерт у вас получается, - заметила Рита. - Ну тогда уж сыграйте еще эту... про город. -- По заявкам слушателей, - объявил Филя в микрофон, и они начали новую песню группы Колесо.
Этот город в ауте, ему двести лет,
И в нем еще ни разу не сменялась власть,
И некрасивым девушкам не мил белый свет,
И в пустых квартирах больше нечего красть.
Каждый как умеет, так и живет,
Этот город катится, охваченный сном,
Куда он катится, никто не поймет,
Все думают о разном, и молчат об одном...
...В это время семь свечей горели на кухонном столе, и три головы тесно сблизились над книгой. Свечной свет отражался в глазах, или это в глубине их посверкивал собственный огонь. Баярд по обыкновению лежал - голова на лапах, лишь временами вытягивая длинную благородную морду, как бы принюхиваясь. Тогда глаза собаки, отражая свет, начинали светиться страшноватыми холодными зелеными фонарями. Испустив глубокий пуделиный вздох, пес снова клал голову на мохнатые лапы и дремал, привалившись боком к ноге хозяина. На улице бушевал осенний поздний ураган, в кухне было тепло и прекрасно. И Таня читала негромким взволнованным голосом:
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю.
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы...
... Время перевалило за полночь. Виктор ехал в предпоследнем троллейбусе, Женька сидел рядом с Виктором, а напротив - Рита, придерживая принадлежащую Женьке бас-гитару. Темные завитки Ритиных волос выбились из-под берета. Вишнеподобные глаза Риты поблескивали, она говорила полудетским чарующим голоском, чуточку картавя:
- Ну и холод у вас все-таки, товарищи! Так же невозможно...
Рита была родом из Ташкента.
- В этом году, наоборот, тепло, - возразил Женька. - Обычно у нас в октябре уже снег лежит.
- Скоро выпадет, - успокоил его Виктор.
- А у нас в октябре еще теплынь, - мечтательно заметила Рита.
- Сибирь - что ты хочешь? - лениво сказал Женя.
- И все-таки мне нравится Зеркальск, - сказала Рита, - что-то здесь есть такое... запредельное.
- Запредельное - это точно, - подтвердил Виктор.
- Этот троллейбус, - продолжала Рита, - Пустой, с тусклым светом, ночь без звезд, холодный ветер, темные улицы за окном... Как хотите, а во всем этом есть что-то романтическое.
- У тебя сейчас инструмент упадет, - заметил Женька.
- Держи сам свою бандуру, - сказала Рита, поднимаясь, - я сейчас выхожу.
- Как - выходишь? - удивился ударник. - тебе же еще две остановки ехать!
- Я больше не хочу через парк ходить, - заявила Рита. - Это же что-то невозможное. Один раз я там прошла... Еле удрала. Добрые люди в такое время по паркам не шляются.
- Странно, - сказал Виктор. - я всегда хожу через парк, и ни разу никто ко мне не привязался.
- И ко мне тоже, - подтвердил Женька, - А как ты сейчас хочешь?
- Ну как... на автобус, - объяснила Рита. - пересадка.
- Подожди, так автобус же только через центр идет! Такой круг делать?
- И ждать этого автобуса полчаса в лучшем случае, - добавил Виктор.
- Зато он останавливается возле моего дома, - сказала Рита. Троллейбус уже подъезжал к пустой темной остановке.
- Ну, это глупости, - сказал Женька, - Мы же втроем через парк пойдем.
- Ну и что? - спросила Рита.
- Женька прав, - сказал Виктор. - Никогда не следует никого бояться. Идем с нами, вот увидишь - ничего не случится.
Рита, обернувшись, взглянула на него темными прищуренными щелочками глаз.
- Да? - сказала она. - Ну что ж ... Рискнем.
Она вернулась в салон и села на свое место. Троллейбус, безрезультатно и недовольно хлопнув дверьми, отъехал от остановки. Между друзьями завязался профессиональный разговор, Рита не вполне понимала музыкантов и помалкивала. Через две остановки коллеги сошли, и водитель погасил в троллейбусе свет - он остался в машине почти один, он, да заснувший пьяный на переднем сиденье, явно не заплативший за проезд и ехавший, сам не ведая куда и зачем. Виктор с Женькой замолчали. Гармония ночи захватила их, и музыка, творимая ими недавно, снова овладела тремя друзьями. Рите даже захотелось запеть и танцевать, легко двигаясь среди опавшей листвы под тусклым парковым фонарем. Было холодно, и друзья шли довольно быстро. "Все-таки это безумие, - подумала Рита, - идти в полночь через темный парк. Мама бы сказала, что я сумасшедшая... Да, я сумасшедшая, ненормальная, и эти двое - тоже психи, и хорошо бы это безумие продлилось подольше." Но тут же темный страх шевельнулся в ней, подкатил к горлу и захватил власть над застывшим телом. Рита заметила несколько темных силуэтов в боковой аллее... И они явно приближались. Рита остановилась. Ребята обернулись на нее, собираясь спросить о причине странной задержки. Рита раскрыла рот, но объяснять ей и не пришлось ничего. Ночные искатели приключений окружили их.
- Спокойно, - сказал Виктор, и, посмотрев на него, Рита поняла, что он совершенно никакого страха не испытывает.
- Закурить не будет? - самый высокий из компании подошел вплотную к Виктору.
- Извините, не курю, - сказал Виктор и сделал шаг в сторону.
- А ты че такой невежливый? - поинтересовался другой "трудный подросток" (лет ему было далеко за двадцать) и встал перед Виктором.
- Ребята, давайте разойдемся по-хорошему, а? - предложил Женька, явно не веря в возможность спокойного исхода.
- А ты нам свою телку одолжишь? - длинный схватил Риту за плечо, она поспешно отскочила.
- Так, - сказал Виктор. Он говорил очень тихо. Но все, стоявшие вокруг, замерли, и голос его четко отдавался в тишине. - Позвольте. Нам. Пройти.
Он стоял, глядя прямо в глаза противнику. И что-то происходило между ними, что-то страшное, все вокруг следили за странным этим поединком. И длинный отскочил в сторону. Виктор взял Риту за руку, и неторопливо пошел прочь. Женька, шедший рядом, все пытался ускорить шаг, но Виктор шел медленно, сдерживая своих спутников. Вскоре они вышли на улицу, освещенную тускловатыми фонарными кругами.
- Ух ты! - воскликнула Рита. - Как это тебе удалось?
- Да ну... - сказал Виктор. - Это же обыкновенные гопники. Обошлось бы, в худшем случае, парой синяков.
- Ну знаешь, - возразил Женька, - Это тоже не очень приятно.
- Да, Вик, ты что-то... - сказала Рита. - Ведь бывает... и насилия, и даже убийства.
- Бывает, - согласился Виктор, - бывают люди посерьезнее. Но они редко нападают на кого попало. А эти - эти не опасны вообще. И тех тоже не надо бояться. Ведь вся их сила - в том, что люди их боятся. Представьте, если бы люди вечером не прятались, не опасались, все улицы были бы полны народа... Тогда таким подонкам просто не удалось бы ни на кого напасть.
- Ну, Вик, ты просто мечтатель, - сказала Рита.
- Я, если честно, испугался, что они мне инструмент повредят, - признался Женька, - ну, и за Ритку тоже... в первую очередь.
- Тоже! - воскликнула Рита. - Галантный кавалер. Ладно, вот и мой дом.
Женька пошел проводить Риту до подъезда. Виктор распрощался с ними и дальше двинулся один. Маленький футляр со скрипкой болтался в его руке. Он шел и думал о Тане. Он ни разу еще не видел ее спящей, но представлял сейчас, как она спит, тихо, неслышно дыша, длинные ресницы бросают тень на щеки... Он улыбался, представляя это. Он шел сквозь пустое холодное пространство ночи, едва тронутое фонарным светом. Да, было в этой ночи что-то запредельное, Рита права. Черные окна, словно пустые глазницы, остовы строек - как развалины, и ветер носит по темным просторам ошметки листьев и мусор... Словно город после бомбежки, после всемирной катастрофы, и нет здесь ни единой живой души. Внезапно знакомый голос внутри произнес: "Внимание!"
С этой секунды Виктор напрягся внутренне и вскоре почувствовал чье-то враждебное присутствие на холодном темном просторе. Кто-то шел за ним. Виктор не сбавил и не ускорил шага. В том совете, который он дал сегодня Рите - не бояться, не было житейского благоразумия, но было иное соображение, высшее: не следует уходить от боя, назначенного тебе судьбой. Рита не знала этого... Вскоре те, кто шел за Виктором по пятам, настигли его. Он слышал за собой тяжелое дыхание. Незаметно осмотревшись, он остановился у стены кинотеатра и повернулся лицом к тем, кто шел за ним. Виктор узнал одного из ночных бродяг: это был тот высокий, из парка. Но другие - были не те. И вообще не те, кто нападает на кого попало, ища развлечения. С теми легко справиться, иной раз достаточно огорошить их неожиданной репликой, просто поздороваться. Эти люди шли за Виктором издалека, и они не искали развлечения в разговоре с ним. Они даже не искали его унижения и страха, и этого было бы им мало. Виктор понял это в первую же секунду. Коротко вздохнув, он встал так, чтобы к нему нельзя было подойти со спины. Его окружили, шумно дыша. В чьей-то руке угрожающе блеснуло железо.
- В чем дело, ребята? - спокойно спросил Виктор, - У вас проблемы?
Семь человек. Не справиться, подумал он. Одному не справиться. Здорово же я разозлил кого-то. Скорее всего этого, "трудного подростка" из парка. Не лень же ему было искать меня.
- Скрипач, что ли? - спросил кто-то из толпы, заметив, видно, инструмент у Виктора в руке.
- Правильно, - согласился Виктор.- Вы хотите чего-нибудь от меня? В чем дело?
Ответом ему была нецензурная фраза. Длинный преследователь, явно распаляя себя, бросился вперед... но не ударил. Какая-то сила остановила его - как тогда, в парке. Виктор положил скрипку на землю, молча выпрямился, - преследователи стояли вокруг безмолвным, словно загипнотизированным кругом, - снял куртку и аккуратно намотал ее на левую руку. Он мог бы сдерживать эту толпу до бесконечности, пока им не надоест стоять вот так вокруг него, не смея двинуться... Но сила, неведомая им самим, власть, которая гнала их вперед, была мощнее. Они не устанут и не уйдут. Странное это было зрелище - семеро подвыпивших жлобов, молча столпившихся вокруг одного человека, не смея приблизиться к нему и не желая уйти прочь. Но Виктор уже ощущал утомление, чем дольше он сдерживал натиск, тем мощнее становилась злоба окруживших его. Теперь они готовы были его убить. "Дан! - мысленно крикнул Виктор, - " Помоги мне. Дан!"
... Около часу ночи Дан прервал свою работу. Пора было ложиться. Он отлично обходился четырьмя часами сна в сутки, ложась в час, поднимался в пять утра. Дан собрал книги на столе в аккуратную стопку, закрыл окно и направился в гостиную, где на полу, на расстеленном одеяле уже дрых Кашка. Сегодня была очередь Дана спать на диване. Дан разделся и, сидя на кровати, сцепив руки в замок, замер на минуту совершенно неподвижно, глаза его при этом блестели все ярче и ярче, тем почти непереносимым светом, который так поразил Таню в Ладиорти. Потом Дан улегся на жесткий диванчик, накрывшись одной лишь простыней, закрыл глаза... В этот миг зов Виктора достиг его. "Помоги мне!" - явственно гремело в ушах. Дан в один миг вскочил и запрыгал, натягивая брюки.
- Рыжий, пошли, скорей! - сказал он негромко. Этого было достаточно. Кашка поднялся и сразу схватил свитер , с не вполне проснувшимся, но весьма решительным видом. "А что такое?" - спросил он хриплым со сна голосом. Дан всунул ноги в ботинки. "Я получил сигнал от Вика, - объяснил он. - Что-то случилось." "А, - сказал Кашка и прикрикнул на Баярда, увивающегося у его ног, Дома, Баярд, дома!" Друзья вылетели пулей из подъезда и помчались со всех ног к кинотеатру, куда вело Дана безошибочное чутье. Толпу они заметили издали. Там уже шла драка, но какая-то странная, вялая. Тихо было, и тишина казалась зловещей. Дан мигом уяснил обстановку. "Обойдешь лестницу и - с той стороны," приказал он Кашке. Сам он подошел к толпе, окружившей Виктора, крикнул: "Вик, я здесь!"... "Хорошо!- послышался спокойный голос друга, - А то я уже по тебе соскучился!" С этими словами Виктор в очередной раз отбросил коротким ударом двоих, кинувшихся на него. Несколько человек обернулись на Дана, кто-то заорал благим матом, и Дан увидел летящее на него лезвие в чьей-то руке... Дан спокойно вытянул руку, и нападавший полетел на землю, выронив нож. Дан подобрал лезвие, брезгливо взял его двумя пальцами и метнул, попав точно в ближайшую урну. Сзади на него прыгнули, но Дан успел отскочить, спиной почуяв опасность, и, недоумевая, "трудный подросток" приземлился на четвереньки. В это же время с другой стороны могучий Кашка взял за шкирку противника, значительно превосходящего его ростом и, встряхнув его, спросил участливо "Ну, что с тобой делать?" Вместо ответа пойманный исхитрился ударить Кашку, и попал бы в висок, если бы Кашка не уклонился, и кулак, укрепленный железной блямбой, лишь слегка задел его ухо. "Ну, так нечестно," - сказал Кашка и стукнул по шее своего противника, отчего тот вмиг ослаб и обмяк в его руках. Кашка аккуратно вынул блямбу из руки нападавшего и, усадив того у скамеечки , сунул железку себе в карман. Через несколько минут все было кончено. Четверо из шайки были аккуратно уложены на скамеечку, Дан удостоверился, что с ними все в порядке, что скоро они придут в себя. Остальные вовремя унесли ноги. Тогда только Дан подошел к Виктору, который сидел у стены, отдыхая. Кашка раскрыл футляр скрипки.
- Все в порядке, - сказал он, - цела твоя скрипочка.
- Слава Богу, - сказал Виктор, - Я так боялся... где бы я такую хорошую еще достал?
- А у тебя как дела? - спросил Дан. "Сейчас посмотрим", - ответил Виктор и стал разматывать левую руку, которую он, наподобие южноамериканских гаучо, обмотав курткой, использовал в качестве щита при ножевых ударах. Куртка была безнадежно изрезана, подклад промок от крови, а на предплечье обнаружилось несколько довольно глубоких кровоточащих царапин. "Но если учитывать, что все эти удары предназначались для попадания в сердце, кишки или печень, - подумал Виктор, - то я очень легко отделался".
- Ну что ж, пошли? - предложил Дан. - Держись-ка за меня.
- Я, пожалуй, и сам смогу, - сказал Виктор, но, поднявшись на ноги, шатнулся. Кашка подхватил его под руку.
- Ты слишком долго их держал, - сказал Дан, - Ты просто устал.
- Это, пожалуй, верно... - Виктор взялся здоровой рукой за шею Дана, и они медленно двинулись домой мимо темнеющей громады кинотеатра имени 30ти-летия ВЛКСМ.
Кашка поддерживал Виктора под левую руку, а в свободной руке нес скрипку. "А что Таня?" - спросил Виктор. "Да что она... спит." "А что мы ей скажем про мою руку? Она же заметит." "Можно сказать, что ты попал под троллейбус", - предложил Кашка. "Договорились, - согласился Виктор, - Только не подведите". Кашка почувствовал желание закрыть глаза. Кажется, он до сих пор не вполне проснулся... Или сейчас ему вновь захотелось спать? А может, все это ему только снится?
Кашка вдруг застыл на месте, широко раскрыв глаза. Его сонливость сняло как рукой. В темном ночном тумане прямо перед ним возник переливающийся огромный мыльный пузырь. Тончайшие стенки его сверкали, играя своей радужной сущностью. Этот пузырь был невероятно реальным, настоящим, хотя и таким огромным, какими никогда не бывают мыльные пузыри. Миг спустя Кашка разглядел в центре пузыря маленького добродушного белого слоника...
- Ты что это, Кашка? - спросил Дан, и от голоса его пузырь лопнул, сразу потеряв всю свою реальность и достоверность. Только темный ночной воздух - и больше ничего не было впереди. Кашка помотал головой.
- Бр-р... Так, ничего. Глюки преследуют. -- Да ладно, - сказал Дан. - Пошли дальше, не нервничай. Ты белого слона никогда не видел, что ли?
ГЛАВА 4 ЖИТЕЙСКИЕ СТРАНСТВИЯ.
Тихо было вокруг, как всегда, покойно и тихо, и низко нависало серенькое мокрое небо. Тропинка вела под уклон, к главной площади Замка - собственно, какой замок? Это просто поселок так называется, да и то, наверное, потому что обнесен стеной... Лада остановилась, и я почти уткнулась носом в ее спину.
- Смотри-ка, - сказала она, - что это с нашими мальчиками?
Я выглянула из-за плеча Лады, покрытого мокрым плащом. На площади и впрямь было несколько мальчиков (лет от двадцати до сорока), верхом на лошадях, с длинными, украшенными какой-то бахромой копьями. Мой наметанный взгляд мигом отыскал Дана на белом Асгарде, а потом и Виктора. Кашки не было, он, вероятно, по обыкновению, занимался своим ветеринарным делом где-нибудь в конюшне или коровнике... Всадники, разгоняясь попарно, метали копья в подвешенный между деревьями на приличной высоте диск.
- Это они тренируются, - пояснила Полтава, втискиваясь между нами. Собираются турнир устроить с деревенскими.
- Давайте сядем посмотрим, а? - предложила я. Мы направились к бревнышку, лежащему прямо напротив Дома Королевы, расселись на нем. Я приготовилась смотреть на всадников, и тут из дома вышла сама Королева. Она стояла у дверного косяка, как это только у нее одной получалось, просто и красиво, легкая улыбка тронула ее губы, и чудесные глаза сияли... Она тоже смотрела на всадников, и, право, это было красивое зрелище. Она смотрела и на Дана. Интересно, что должен чувствовать Дан при этом? Она смотрит на него... Конечно же, он самый сильный, самый меткий здесь, в этом-то я не сомневалась. А девчонки? О, они бы подтвердили мою мысль, ведь Дан - это Дан. Кто в этом поселке не уважает и не любит Графа? Тьфу ты, какая чушь мне лезет в голову!
Дан пока стоял в сторонке, отыграв уже свое. Я положительно не могла следить за турниром. Мне было просто хорошо. Такое у меня часто бывает в Ладиорти, в Замке. Я не могу думать ни о чем, просто пребываю в блаженстве, я - дома. Я дома, и наслаждаюсь этим. Девчонки... я думала о них с нежностью. Мои родные сестры. Вот Лада - старшая, сильная сестра, Алиска - младшая. Полтава - самое экстравагантное существо в поселке. Длинные темно-русые волосы и белый хайратник, джинсы в заплатах, которые она даже и здесь упорно таскает. Такое странное имя она приобрела в Системе.
На стенах безликих увидит рассвет
Начертанный мелом голубя след.
Друг друга узнают за сотню шагов
Славные дети Державы Цветов...
Между тем Дан тронул коня и выехал на старт, по обыкновению, он слегка улыбался. Трое соперников осталось для него, трое самых сильных и метких. Один из них, я знала его плохо, встал рядом с ним на своей гнедой быстрой кобылке, встряхивая копьем с синеватой бахромой. Кто-то свистнул, и кони помчались вперед через площадь, приближаясь к нам - мы хорошо видели подвешенный между деревьями диск. Две сильные руки отведены, два копья свистнули в воздухе почти одновременно, но белое первым зазвенело о диск. Мальчишка бросился поднимать копья, всадники подождали его и отъехали назад. Теперь рядом с Даном встал другой соперник, победивший остальных, его звали Кир, голубые его глаза посверкивали азартом, а прекрасный серый в яблоках рысак нетерпеливо перебирал ногами. Кир нравился мне, он был отличным парнем, но нетрудно догадаться, кому я страстно желала победы. Кони понеслись, легко работая сильными ногами, они мчались рядом, красивые, высокие, и снова отведены для броска руки, и копья полетели вперед. Увы! Копье Кира пронеслось мимо, и одинарный чистый звон раздался над площадью. Все молчали, не выражая чувств, это было не принято, и я не двигалась и молчала, хоть сердце разрывалось от гордости и наслаждения... И вот он снова на старте. И третий соперник рядом с ним - Виктор на черном Акае. И он красив, конь его одного роста и одной силы с Асгардом, лицо Виктора - как вылитый профиль героя, и малиновая бахрома свисает с копья. Вот кони помчались через площадь, и нельзя не любоваться ими, сильные мышцы ходят под вороной короткой шерстью, и под белой шерстью, могучие и быстрые, как ветер, звери вытянулись в летящие стрелы, и всадники их не подведут, о, нет! Вот они уже на расстоянии броска. И Королева смотрит на них, смотрит на самого верного своего сына, и все вокруг затаили дыхание. Но я-то знала, кто победит. И вдруг время стало идти медленно, тихо, и как в замедленной съемке я видела руки всадников, в белом широком рукаве и в малиновом рукаве, и копья в них, и лица... И рука Дана была отведена чуть дальше и раньше, копье его готово к полету чуть скорее. Но вдруг словно легкая улыбка тронула его губы, и на долю секунды он задержал бросок. Вторым полетело копье Дана, и вторым, явственно вторым ударилось о медный диск. Я едва сдержала вскрик... Виктор победно вскинул поданное ему копье, но лицо его не было радостным. Он стал искать кого-то взглядом. Я поняла - кого, и быстро встала.
- Ну, пойдемте, - девчонки поднялись вслед за мной. Лада взяла меня под руку.
- Я думала, что Граф выиграет, - сказала она. Мы шли через пустеющую площадь к нашему домику.
- Но ведь он сам это сделал, - вырвалось у меня. Лада посмотрела с недоумением.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты разве не видела? А вы - вы не видели ничего?
- Да нет, - удивленно сказала Алиса, - мы ничего особенного не заметили.
- Он нарочно задержал руку... - сказала я, - Это точно. Я видела. Он мог бы первым попасть.
- Сочиняешь, - сказала Полтава. - По-моему, он нормально кидал.
- По-моему тоже, - подтвердила Алиса.
- Странно, - пробормотала я, - но я в этом совершенно уверена! Я это точно видела! А ты? - я обратилась к Ладе.
Она улыбнулась рассеянно
- Может быть, это и так, - сказала она, - Я тоже ничего не заметила, но может быть, ты права. Иногда один видит больше, чем другие.
Но и Она видела это, и Она, подумала я. Только это вряд ли что-то значит, ему хотелось, чтоб выиграл Музыкант, и чтобы... да, может быть - чтобы я видела это. Он же не мог знать, что я увижу совсем другое.
После обеда я нашла Дана. Он разговаривал с группой командиров охраны. Ночью, я это знала, нам предстояло ехать в дозор. Не прислушиваясь к разговору, я присела на скамеечку неподалеку. Вскоре командиры, шурша серебристыми плащами, разошлись. Дан подошел ко мне.
- Как дела? - осведомился он рассеянно.
- Не жалуюсь. У тебя времени случайно нет?
- Случайно есть немного. Ты просто хочешь погулять или с корыстной целью?
- С корыстной. Видишь ли... - Я замялась, - Я уже давно с вами. Я везде с вами езжу, и ты видишь, я ничего не боюсь. И я хочу охранять Замок. Почему вы не даете мне каррос?
Дан внимательно посмотрел на меня.
- Это не так просто, как ты думаешь, - сказал он, - и это довольно опасно. Но, если хочешь, я покажу тебе. Идем.
Мы направились в дальний угол , за конюшни, где редко бывал кто-нибудь. По дороге Дан начал свои объяснения.
- Как ты уже знаешь, каррос - это не оружие по сути. Это не меч, но щит. Мы, кажется, уже объясняли тебе о различных излучениях людей, ты помнишь?
- Да, конечно.
- Теперь вспомни, я просил тебя разграничить свет и тьму в себе...
Мы оказались в полупустом дворике, где были сложены дрова, какой-то пес валялся под поленницей, и больше не было никого
- Я пришла к выводу, - несмело сказала я, - Свет во мне - то, что едино с Богом, со Вселенной, со всем миром... Тьма - то, что только для меня... Даже и не для меня, не для моего высшего Я, а для удовлетворения каких-то страстей. Эгоизм, что ли...
Дан кивнул.
- Пусть так. Теперь о карросе. Ты поняла, что по сути, оружием являешься ты сама. Научиться пользоваться карросом - значит, управлять своим внутренним состоянием. Это очень не просто. Сможешь ли ты поддерживать в себе постоянно божественный огонь?
- Подожди, - сказала я взволнованно, - Но ведь... Я так никогда не научусь стоять с карросом. Это же нереально, все время поддерживать внутренний огонь.
- Этому можно научиться, - возразил Дан, - Если бы ты не была на это способна, мы не взяли бы тебя сюда, и Королева бы не пригласила тебя остаться здесь.
- Не знаю, - я пожала плечами.
- Но это, конечно, трудно. Поэтому что каррос - это очень опасная вещь, опасная для тебя самой.
Дан незаметным движением надел каррос, поднял руку - поток белых лучей брызнул в стену конюшни.
- Прежде всего, - продолжал он свою лекцию, - в бою излучение карроса может ослабеть от многих причин. Все, что прерывает твою Связь - ты позже поймешь, о чем я говорю, - то есть сомнение, саможаление, страх, - все это ослабляет свет карроса. Нужно стоять без малейших сомнений, бой - не место и не время для раздумий. Нужно забыть о своем теле и его потребностях, забыть полностью, понимаешь? Нужно побеждать страх мысленным обращением к... например, к Королеве. Ты можешь мысленно звать даже меня. Я услышу. Но если эти условия не будут выполнены, световой щит станет проницаемым, и пули пройдут сквозь него.
Дан опустил свой каррос, повернулся к Тане.
- Не знаю, - сказала она, - я понимаю, о чем ты говоришь. Но... получится ли это?
- В бою это легче, чем в обыденной жизни. И всегда можно обратиться мысленно к тем, кто стоит рядом. Ты всегда получишь помощь. Но я говорил о первой опасности. Есть вторая, она сильнее.
Первая опасность - твоя внутренняя слабость. Вторая опасность - твоя собственная тьма. Каррос усиливает светлые излучения резонансом, но он же уничтожит тебя , если ты на миг станешь испытывать ненависть, обиду, и прочее, прочее - все, что разрушает. Некоторые погибли от этого. Ведь мы в бою, ведь враг против нас. Для тебя теппелы полуабстрактны, ты ничего о них не знаешь, и у тебя нет причин их не любить. Но что, если такие причины появятся? Если ты столкнешься с ними ближе, лично?
- Но с каким же чувством нужно стоять в бою? - спросила я. - Ведь мы убиваем их.
- Свет карроса не убивает, ведь я уже говорил об этом. Собственная тьма, сожженная карросом, убивает их. Ты уничтожаешь только тьму, хаос - не людей. Все, что в теппелах есть человеческого - сохранится. Ведь большинство из них просто люди, они только что встали на этот путь. Чувство должно быть одно: ты несешь свет. Нести свет - всегда хорошо. Свет - всегда благо, даже если он причиняет боль. Но ты понимаешь это и без моих объяснений. Тебе вряд ли грозит эта опасность.
Наверное, это правда, подумала я. Нести свет... в самом деле, что может быть прекраснее?
- Помни, - продолжал Дан, - Если однажды ты вспыхнешь яростью, или тобой овладеет страх - ты окажешься безоружной. Даже если положение кажется безнадежным, даже если убивают тех, кого ты любишь - ты только несешь Свет. На миг уподобишься теппелам - и умрешь, и даже хуже, лишишь себя защиты и поддержки, ведь со смертью ничто не кончается... Вот поэтому - все личные чувства и пристрастия могут только помешать в бою. Лучше не иметь личных привязанностей.
Опасность, описанная Даном, казалась мне несколько преувеличенной. Я не помню, чтобы мне случалось хоть к кому-нибудь испытывать ненависть, пожелать кому-либо зла, пусть даже это какой-нибудь враг, фашист, например... подобная возможность представлялась мне вообще какой-то надуманной. Я даже никогда не понимала чувства мщения. Теппелы казались мне чем-то вроде душевнобольных... Да, наверное, так оно и было.
- Мне кажется, теппелы очень несчастны, - сказала я. Дан кивнул.
- Несчастны, как все, кто оторван от Вселенной, от света, от Бога. Это их выбор, и свет, который мы даем, предлагает им снова и снова альтернативу. Но редко кто из них остается в Свете, они уже не видят своей личности вне темных инстинктов и эгоизма. Расплавить все это - кажется им смертью. Это действительно тяжелый труд. Поэтому люди предпочитают катиться по течению, повинуясь каждому своему желанию и считая это свободой. Но давай теперь позанимаемся.
Дан отстегнул каррос от своего пояса и протянул мне.
- Горный хрусталь! - воскликнула я, с восхищением рассматривая прозрачный камень в серебряной оправе. Дан показал, как приладить кристалл на руку - оружие надевалось и снималось мгновенно, но лежало в руке удобно и прочно.
- Его нужно как-то включить? - я недоуменно повертела кристалл.
- Нет. Это очень просто. Подними руку - и делай.
Объяснение вряд ли было исчерпывающим. Я послушно подняла руку. В первый момент ничего не произошло. Я посмотрела на Дана, сердце по обыкновению радостно дрогнуло, и робкий еще, неяркий свет разлился вокруг. Смелее! - подсказал Дан. И я вдруг поняла - как. Я подняла руку повыше, сердце радостно напряглось, вливаясь в общий поток, рядом со светом Королевы, Дана, всех друзей, всех любимых, - яркие огненные лучи брызнули из кристалла. Здорово!, - воскликнул Дан. Ровный, яркий, слепящий свет заливал все вокруг, и лежавшая на земле собака вскочила и побежала ко мне, виляя хвостом. Волосы Дана искрились в этом золотистом свете, лучи бежали из глаз, он радостно улыбался, и мне было необыкновенно легко и радостно ...
Дан взмахнул рукой, и я опустила каррос. Золотое сияние исчезло, мы вновь оказались в обыденном дровяном дворике.
- Отлично, - сказал Дан, - Ты можешь это делать. Но есть другое, более трудное - держать этот свет часами... Это уже могут очень немногие.
- Ты думаешь, я не смогу?
- Если бы я так думал, я не дал бы тебе карроса, - возразил Дан. - Теперь идем к Королеве. Она найдет для тебя каррос. Сегодня ты возьмешь его с собой.
... Пламя неярко освещало ложбинку между холмами, а вокруг царила ночь. Не хотелось спать, но что-то тревожное и неясное подступало к сердцу. Языки костра лизали ночной воздух, и там, в глубине пламени, рушились и плавились дрова. Прекрасные огненные дворцы вставали на дне костра, и в них, думалось мне, жили крошечные огненные человечки. Только взрослое знание о том, что будет, когда потухнет костер, говорило, что дворцы эти - всего лишь груда мертвого пепла, и только огонь дает им красоту, движение, жизнь. Я вытянула руку и рассматривала свою ладонь над пламенем костра. Перепонки между пальцами просвечивали оранжевым. И эта рука, думалось мне, когда-нибудь превратится в мертвый пепел и прах. Так может быть и она - всего лишь иллюзия, созданная горящим внутри невидимым глазу огнем? Что за странная мысль?.. Голос Кашки прервал мои размышления.
- Что-то наш Граф задерживается.
- С ним все в порядке, - отозвался Виктор. Его черные глаза поблескивали, отражая огонь.
- Откуда ты знаешь? - поинтересовалась я.
- Это не так уж сложно, - непонятно сказал Виктор. Воцарилось молчание.
Этот пост мы заняли уже несколько часов назад. Дан поехал посмотреть позиции, и обещал вернуться к нам. Обученные лошади паслись в ложбине, не уходя далеко от костра. Их негромкое фырканье далеко раздавалось в звенящей ночной тишине.
- Я никак не могу понять, - сказала я задумчиво, - Дан - он вроде главного здесь?
Виктор и Кашка разом с любопытством посмотрели на меня. Потом Виктор сказал.
- Трудно сказать. В чем - главный? На нем вся организация обороны, это верно. Должен же кто-нибудь за это отвечать. И кто подходит для этого лучше, чем Дан?
- Ты рассуждаешь, как теппелы, - добавил Кашка. - Для них Дан - основная причина их неудач. Они думают, он здесь - что-то вроде генералиссимуса. Они его называют Белым Всадником, и ничего так не хотят, как его уничтожения.
Белый Всадник! - о, это мне нравилось.
- На самом деле все сложнее. - продолжал Кашка. - Дан - это, конечно... Только от него почти ничего не зависит. Помнишь, Толстой писал, что на войне почти ничего не зависит от полководца?
- Да, - вспомнила я. - Исход сражения зависит от духа войска... От того, насколько каждый хорошо делает свое дело.
Баярд вдруг вскочил, но без рыка, радостно виляя хвостом. Светлый силуэт показался из-за холма. Дан соскочил с лошади, привязал ее и пошел к костру. Серебристый плащ при движениях переливался живым блеском. Дан приветственно поднял руку и молча сел у огня. Плащ его развернулся, и богато украшенные ножны сверкнули на поясе.
Дан протянул руки к огню и сказал негромко.
- Был прорыв с юга. Остановили. Я направил туда еще десяток людей.
- Дай Бог, чтобы последний за эту ночь, - сказал Виктор.
- Думаю, что нет, - коротко ответил Дан.
- Ничего, - утешающе заметил Кашка. - Пусть только сунутся. У нас теперь Таня есть.
В этот миг Баярд, угрожающе зарычав, вскочил и помчался вверх по склону холма. Мгновенно мы были на ногах и ринулись за собакой, выхватывая на ходу карросы. Возбуждение захватило меня, и мой каррос засиял чистым ровным светом. Оказавшись на вершине холма, я глянула вниз - и похолодела. Там, внизу были полчища теппелов! Каррос предупреждающе мигнул, и я справилась с собой. С ними можно справиться вчетвером, конечно же, можно!
- Таня, - спокойно сказал Дан, - встань между мной и Виктором. В случае чего гаси свет и вставай в наше поле.
Я быстро заняла указанное место. Дан чуть отошел, увеличивая освещенный сектор. Теперь мы стояли на вершине холма, в нескольких метрах друг от друга, бросая в темное пространство впереди потоки света. Мне это казалось совсем нетрудным. Мой луч был ярким, ничуть не слабее и не меньше других. Теперь, вблизи, я видела различие оттенков: нежно-золотистый, веселый свет Кашки, и синеватый, таинственный - Виктора, мой собственный каррос испускал волну розоватого,ближе даже к нежно-апельсиновому, оттенка, которой напоминал ясный вечерний свет, отбрасываемый на улицы заходящим солнцем. Каррос Дана выбрасывал чистый, ослепительно белый мощный поток света.
Потом я заметила, что наши лучи перекрывали друг друга совсем не так, как лучи обычных прожекторов. Там, где они встречались, больше не было тьмы сплошная завеса, сияющая во много раз ярче, чем каждый из наших потоков, ярче, чем простая их сумма, закрывала нас плотным щитом. Наши лучи вливались в эту завесу, как реки в могучий океан, и там, впереди, уже не было разницы цветов, мощностей, там все клокотало единым, непробиваемым пламенем.
Легко было сосредоточиваться на cвете, свободно воспринимая в то же время все окружающее. Как никогда ясно, я видела теппелов, стоящих за гранью света. Лица их все же были освещены. Все они были очень заняты, беспрерывно стреляя, меняя магазины и снова стреляя. Но даже треск автоматных очередей доносился до вершины холма приглушенно... Все это были люди, в общем-то, совсем обычные люди. Я вглядывалась в их лица с любопытством. Бог ты мой, да с любым из них я могла ехать вчера в троллейбусе! Будь в моих руках обычное оружие, я просто не смогла бы поднять его, ни из любых возвышенных целей, ни ради самообороны. Ни разу в жизни мне даже ударить человека не случалось, и я не смогла бы, это я знала точно. Но каррос... Они боялись его света, но я сама стояла в свете карроса, я знала, что свет этот не приносит вреда. Окажись эти люди в свете карроса, думала я, они поняли бы, быть может, пусть болезненно и нелегко, что есть иная жизнь, есть счастье. Мне хотелось приблизить к ним свет карроса.
Почти все теппелы были молодыми, многие - почти мальчишками. Женщин не было видно среди них.
Мы без особого труда сдерживали напор теппелов. Установилось что-то вроде равновесия. Внезапно в ночном воздухе перед темным войском стала сгущаться тень, еще более мрачная, чем ночь. Знакомый страх чуть шевельнулся в сердце - это был тот Лик, виденный мной тогда над поселком теппелов. Но теперь , улыбнувшись, я прогнала страх. Что может быть страшно тому, кто держит Свет? Три, пять, десяток Существ возникли в воздухе, и это не было страшно. Таня, чуть влево,- приказал Дан. Я качнула свой каррос влево, Дан - вправо. Темные существа оказались на перекрестье лучей. В тот же миг я почувствовала почти осязаемо, как серый туман обволакивает , стягивает сердце, давит на грудь, стало трудно дышать... Я услышала предостерегающий крик - свое имя, и ответила - лишь мысленно: Дан! С усилием я повернула голову. Дан крепко стоял на земле, чуть расставив ноги, выбросив вперед руку с карросом. В сияющем чистом луче сверкали его глаза, камень в волосах, застежки одежды. Так он стоял, Белый Всадник, во тьме, озаренный лишь светом карроса. Рядом с ним не могло быть страха. Мгновенно силы вернулись ко мне, и из карроса вырвался новый яркий сноп розоватых лучей. Вперед! - крикнул Дан, и мы сделали шаг вперед и еще шаг. Так медленно дошли до подножия холма, оттесняя теппелов. Здесь пришлось остановиться, так как напряжение стало невыносимым. Так стояли мы долго. сделали еще несколько шагов вперед,, но настал момент, когда больше двигаться мы не могли. Нелегко объяснить это, но я чувствовала, что недолго еще может длиться такое напряжение. Трудно объяснить, потому что мы не устали в обычном смысле, не устали даже руки - а попробуйте, хотя бы и меняя руки, подержать высоко простой фонарик, освещая путь хоть в течение часа. Но мышцы стали железными, легко было стоять, прекрасно было ощущать льющийся сквозь тебя поток, хотя странная полузнакомая боль нарастала в груди. И вот эта боль и предчувствие не давали двигаться дальше.
... Прошло очень и очень много времени. Пот катился по лицу, и было уже не страшно - но тяжело, еще тяжелее. Я плакала, или это мне казалось? Я плакала, и нужно было все-таки стоять. А их там, впереди становилось все больше. И сквозь пелену раздался справа голос Виктора:
- Дан, мы не сможем!
- Вижу сам, - ответил голос слева от меня. - Рыжий!
Не опуская карроса, не отрывая взгляд от боя, Дан нагнулся и бросил в сторону Кашки треугольник из белого металла. Я скосила глаза: Кашка подобрал Белый Знак, позвал Баярда, прикрепил знак к ошейнику собаки. Услышав тихую команду, пудель бросился бегом назад, в ложбину, к Замку. За помощью? Да, наверное... Нам нужна помощь. Мы не сможем. Я не смогу больше стоять. Дан? Но он сильный, он может, а я?
- Эй, Танюшка! - позвал меня чей-то голос, я обернулась. Дан улыбался мне. Он улыбался. Нет, я, пожалуй, смогу постоять еще...
Ведь предупреждали, говорили, что будет трудно. Ты ведь это знала! И вот оно, вот оно... Ничто уже тебе не светит, и так плохо, так больно, и нет больше сил. Ведь ты знала, что это будет, и что же? Когда это пришло - не сможешь? Не устоишь?
Зови, - вспомнила я вдруг, кто же сказал это мне? Кто так любит меня? Кого я так сильно люблю? Королева!
Я здесь, моя девочка, - и светлый, сильный поток сквозь уставшее сердце, застывшие в судороге руки - в каррос. О, спасибо, спасибо Вам, моя светлая, милая Королева! Я смогу, смогу стоять, и я не стану больше просить Вашей помощи, ведь и Вам тяжело, тяжелее, чем мне, теперь-то я могу это понять... Это я должна помочь Вам. Возьмите мой свет, мой слабый свет, мое маленькое, воробьиное сердце. Оно послужит Вам, оно не разорвется так скоро...
Свет возник сзади, он влился в наш поток, он был все ближе, и мы услышали стук копыт. Всадники с карросами в руках летели к нам, вот они уже рядом, вот они скачут мимо нас, и один из них оборачивается, весело кричит что-то, а теппелы бегут прочь от свежих световых потоков. Помощь пришла... Ах, как хорошо, это все, это уже все.
- Все! - крикнул Дан, и мы разом опустили карросы.
Усталость, боль, тьма - все навалилось сразу. Слишком тяжело, слишком... В глазах у меня потемнело. Что это? - удивилась я, падая, это было со мной впервые в жизни. И земля приняла мое тело, и наступила тьма.
Я пришла в себя уже в Замке, в маленькой, полутемной хижине, серый свет струился сквозь оконце над изголовьем, и рядом со мной сидел Виктор. Мне не было больно, и в груди наступила свистящая пустота. Виктор держал меня за руку, а я искала взглядом другого - и нашла. Он не мог оставить меня, ведь мне так хотелось видеть его... Видеть его всегда, каждую минуту, и встречать вот такой его взгляд - веселый и ласковый.
Там у камина, в сверкающем светлом плаще стоял мой Белый Всадник.
... Получилось так, что в Питер мы поехали все вместе.
Дан выразил желание поработать в библиотеке ЛГУ, куда ему пообещали достать пропуск. Я взяла в больнице отпуск на два дня, нельзя же упустить шанс побывать в таком чудесном городе, где до сих пор я бывала лишь проездом. Кашке, как известно, приспичило посетить родственников, ну а Виктор отправился за компанию, договорившись со своим дублером, что тот отработает за него. Билеты взяли на самолет, истратив почти все скромные сбережения.
Вылетели мы утром в пятницу. Меня пустили к окошку (признаюсь, это был второй в моей жизни полет). Кашка и Виктор сели рядом, а Баярд преспокойно разлегся у нас на коленях. Дан сел через проход от нас, тут же достал книгу Беме и блокнотик и стал читать, временами делая пометки. Кашка наладился поспать, Виктор через спину Баярда читал Нарцисса и Гольдмунда. Меня же было не оторвать от окна. Когда под нами поплыли облака - белый застывший океан, подсвеченный розоватым рассветным солнцем - мне показалось, что ничего прекраснее этого быть не может. Облачный покров напоминал не то тундру, не то льдины, не то замороженный в мгновение бури океан. Странное желание выскочить и валяться в этих мягких, неподвижных, тщательно взбитых подушках... Вскочить на облако и лететь на нем на край света. Так фантазировали мы с Инкой в детстве. Ах, мы тогда не видели облаков из самолета!
Принесли лимонад, конфеты. Такую роскошь в Зеркальске не встретишь в магазинах. Конечно, мы не отказались.
- Ты куда хочешь сходить в Ленинграде? - поинтересовался Виктор. Я назвала несколько мест.
- Составь план, - посоветовал он, - А то не успеешь всего.
Я послушалась, и к моменту приземления план моих экскурсий был готов.
Багажа у нас не было, по одной сумке на плечо - вот и все. Мою сумку забрал Виктор, а мне в руки дали поводок Баярда. Мы спустились по трапу - ах, как замечательно! Я в Петербурге!
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит...
Впрочем, далеко от Пулкова до гранитной Невы, до строгой стройности старины. Экспресс вез нас сквозь новые кварталы, точно такие же, как и в Зеркальске, грязноватые коробки зданий, до тошноты родные транспаранты о скорой победе коммунизма и о том, что СССР - оплот мира. Только в Зеркальске снег бел и чист, а здесь в грязном теплом месиве Баярд моментально испачкал живот и лапы. Вскоре мы добрались до пустующего пансионата, где работала Кашкина родственница, устроившая нам места. Пообедали в ближайшем гастрономе очень просто - коржиками и томатным соком, да еще купили удивительного ленинградского мороженого Крем-брюле. Баярд был оставлен в гостинице, а мы разошлись по Питеру.
. Я посетила, конечно, знаменитый дом на Мойке. А на следующий день Виктор составил мне компанию - на электричке мы отправились в Пушкин, и весь день провели в Лицее и гуляли по заснеженному прекрасному парку. Дан просидел все три дня в библиотеке, а Кашка провел их у родственников, как и собирался.
Нам достались две комнаты, по две кровати в каждой. Мальчишки перетащили одну кровать к себе, и таким образом мне досталась целая комната. Обычно меня будили в полседьмого стуком в дверь. В воскресенье я проснулась, когда за окном было совершенно светло, и неяркое зимнее солнце пробивалось сквозь морозные узоры на стекле. Часы показали половину девятого. Кошмар! Я вскочила, оделась и побежала в умывальник. Умывшись, я побежала к себе - и наткнулась на Виктора.
- Доброе утро! - сказал он, - я как раз иду тебя будить. Завтрак на столе.
К чаю были горбулки с маслом и сыром. Дан по обыкновению взял тонкий ломтик, накрыл его полупрозрачным обрезком сыра и медленно жевал все это в течение всего завтрака, пока я, к примеру, умяла целых три бутерброда. Баярд получил также хлеб и сыр и грыз все это под столом.
- Что касается меня, - сказал Дан, - то я сижу в библиотеке. Я ведь рассказывал вчера, уникальные данные о старообрядцах... А ты, Вик?
- Я иду в Эрмитаж, - сказал он, - Быть в Ленинграде и не побывать в Эрмитаже, мне этого не понять. Как ты думаешь, Таня?
Я задумалась. Последнюю четверть часа я решала проблему, сходить ли снова на Мойку или поехать в Петергоф, но для поездки было, пожалуй, слишком морозно. Предложение Виктора было как раз кстати.
- Только к девяти чтоб все были по местам, - предупредил Дан, - самолет в одиннадцать.
... Виктор снял с меня пальто, и мы направились в залы. Здесь очередное открытие ожидало меня: нам не понадобился экскурсовод. Виктор рассказывал о картинах и скульптурах с непринужденностью искусствоведа. Впрочем, я мало что запомнила из его рассказов, Эрмитаж поразил меня. Высокие залы, золоченые узоры стен, восхитительная роспись потолков, а мебель за красной ленточкой, а картины... все было внове для меня, и я могла бы в каждом зале бродить часами, и лишь жалела, что мы вынуждены осмотреть все наскоком. А Виктор, видимо, отлично здесь ориентировался, он вел меня из зала в зал, он останавливался перед картинами и говорил мне: смотри, и я начинала видеть. Он рассказывал о художниках, создавших все это, о царях, живших здесь, словно они были его личными знакомыми. Казалось, это был его дом, его родной дом, который он показывал мне.
Так мы бродили по обеда, перекусили в буфете, потом продолжили нашу прогулку. Уже темнело, когда мы вышли из Эрмитажа. Дворцовая площадь в сумерках, покрытая грязноватым хлюпающим под ногами снегом, встретила нас пронизывающим ветром. Впрочем, было не так уж холодно, но на Неву мы не пошли. Высоченная арка, та самая, часто виденная мною в фильмах про революцию, равнодушно пропустила нас, и улица вывела прямо на озаренный огнями Невский.
Этот день казался мне волшебной сказкой. Как много я видела чудесного, и как много еще впереди! Как прекрасен этот город... Почему же, почему люди не строят таких зданий повсюду? Мне кажется, если жить в такой красоте, никогда уже не будешь страдать из-за пустяков, никогда не станешь злым или жадным... Я сказала об этом Виктору.
- Это не так, - сказал он, - это зависит от человека. Ты любишь и Зеркальск, хотя он уродлив. А в Питере огромные массы людей просто не замечают всей этой красоты. Вспомни Достоевского, что, его герои счастливы? Прекрасной или ужасной делаем жизнь мы сами, своим внутренним состоянием.
- Наверное, ты прав, - согласилась я, - Во всем можно найти красоту, если захотеть.
- Если у тебя внутри есть красота, - подтвердил Виктор, - Знаешь, я раньше играл в филармонии, в оркестре. Чудесная музыка, Моцарт, Вивальди, Глюк.. Но я часто видел озабоченные хмурые лица в партере. Люди не могут сосредоточиться на музыке, они не могут лететь со мной... мелочные заботы смущают их. А человек внутренне счастливый не нуждается непременно в Моцарте или Рембрандте. Можно радоваться солнцу, небу, звездам, чему угодно. Вот ты сейчас идешь по темной улице, ты вдыхаешь запах города, и счастлива этим, верно?А разве ты благополучный человек с житейской точки зрения? В институт не поступила...
- Знаешь, - сказала я, - я сейчас с ужасом думаю, что было бы, если бы я поступила в институт. Не встретилась бы с вами...
Виктор засмеялся.
- Случайностей нет, - сказал он, - все случилось так, как должно было быть.
- И все-таки я счастлива, что встретила вас. Вы - такие необыкновенные, как будто из будущего. Я даже не понимаю, почему вы взяли меня к себе. Ведь таких, как я, много...
Мы вышли уже на Аничков мост, и всадники взметнулись над нашими головами.
- Таких, как ты, не очень много, - сказал Виктор, - Тех, кто мог бы удержать каррос. Вот и метро. Или, может, пройдемся до следующей станции?
- Пошли. А почему ты думаешь, что таких мало?
- Потому что, видишь ли... Есть люди красивые, умные, талантливые. Но для чего им это нужно? Способны ли они служить хоть чему-то, кроме себя? Предложи таким людям войну в Ладиорти - ты думаешь, они пойдут, как ты, с радостью? Ведь кроме смертельной опасности эта война ничего не даст, ни славы, ни власти...
- Даст, - вырвалось у меня. Виктор внимательно посмотрел мне в лицо.
- Королева, - сказала я. Виктор кивнул.
- Кто способен понять это в наше время?
Голос его стал жестким и каким-то горьким.
- Когда таким людям предлагают Идею, они всесторонне обсуждают ее, а потом идут заниматься своими житейскими делами, нисколько не изменив своих привычек. А когда им предлагают Любовь... они с удовольствием посвящают ей свободные часы, а остальное время живут так, как будто никакой любви у них нет. Они никогда и ничем не жертвуют... Ты думаешь, многие хотели бы быть на твоем месте? О, нет!
До меня почти не дошел смысл слов Виктора, другое поразило меня, его голос, его тон. Я вдруг подумала, что почти ничего не знаю о нем, что за всегда спокойной, довольной внешностью его может быть - трагедия, может быть, грех, отчаяние, разбитая жизнь... Но если он не хочет раскрывать это и вспоминать? Он работал в Филармонии, и, наверное, успешно, ведь он профессионал в музыке, он кончил консерваторию... Теперь он играет в ресторане. Почему? Ну, об этом еще можно догадаться. Горечь, адресованная таким людям - что за ней? Он любил уже кого-то, подумала я, и вдруг острая, почти невыносимая жалость к нему захватила меня... Да. Он прав. Я могла бы любить так, как он хотел бы, я и живу так. Но я и люблю так! Почему же, боже мой, нельзя любить и его, ведь он несчастен? Ведь я могла бы сделать его счастливым, так просто... И он никогда не узнает о... о Белом Всаднике. Я закусила губу. Нет, я не смогу его забыть, я не могу не любить его. Смятение охватило меня...
- Успокойся, пожалуйста, - голос Виктора был самым обычным, ровным, и это мигом остудило мое разбушевавшееся сердце. И однако лицо - я посмотрела ему в лицо - было бледным, почти белым, да и в голосе звучали мертвенные нотки.
- Успокойся, а то я уже целую минуту чувствую такую бурю рядом с собой, что скоро не выдержу, - сказал он, - Знаешь, я думал о тебе. Может, я зря это говорю... Только знаешь, Дан не такой, как мы. Я все ломаю голову и не могу его понять. Он выше нас, он больше умеет и знает. Только он... людей он не любит. Я не знаю, плохо это или хорошо. Но с ним очень трудно. Я имею в виду... в общем, любить его трудно. Он железный какой-то, не живой. Он все положит, и жизнь, и душу, за мечту, за призрак, может, за идею какую-нибудь. А живого человека он любить не может. Просто любить, как все любят.
- Я знаю это, - сказала я почти шепотом.
- Я, наверное, гадость делаю, что так говорю, - сказал Виктор грустно, Только... Знаешь, иллюзии строить - тоже плохо.
- Я не строю иллюзий, - фраза далась мне с трудом.
- Королеву, - сказал он, - Королеву любить легко. Это фантазия. Королеву не обнимешь никогда, это не просто женщина... не в человеческом смысле, понимаешь? За нее можно умереть, для нее можно жить, но с ней жить - нельзя. Но вообще-то такие люди, как Дан... Не нам его судить. Он уже не совсем на физическом плане живет. А там, может, и любовь другая. Я не знаю.
- Я знаю все это, - сказала я, - только знаешь. Я думаю... Может, когда-нибудь ему будет плохо. И я смогу ему помочь? Хотя что я, ведь я самая обыкновенная.
- Ну, кто знает, - сказал Виктор. - Может, и сможешь.
Людей почему-то совсем не было вокруг, пошел редкий снег, и в светлом круге под фонарем бешено плясали снежинки. Мы остановились, не знаю, как и почему.
- Только знаешь, - Виктор говорил с трудом, - Если тебе когда-нибудь будет плохо, может, я смогу помочь тебе... Вот и все, чего мне хочется в этой жизни, эти слова он произнес шепотом.
Я смотрела на него, дыхание перехватило. Слезы были готовы брызнуть из глаз, и комок, подступивший к горлу, не давал говорить. Виктор схватил меня за руку.
- Все, - сказал он, - хватит. Сейчас мы пойдем в метро.
Я успокаивалась, глядя на него, а он уже вполне овладел собой.
- Ты хороший, Вик, - сказала я, - ты, правда, хороший.
Он улыбнулся.
- Я и сам знаю, что я хороший. Я, может, даже лучше, чем ты думаешь.
Мы пошли в метро, и снегопад, темные улицы, дворцы, фонари остались позади. Позади остался сумрачный город, и заснеженный, полусонный Зеркальск встретил нас наутро сильным морозом. ГЛАВА 5. ПОСЕЛОК.
Они ехали по берегу океана, и там, за размытым горизонтом были еще какие-то острова и земли. Там была страна шести островов, мрачная страна, за огненной чертой, оказаться за нею - нет ничего страшнее на свете. И другие, неведомые Тане земли лежали за лениво ворочающейся, темной водяной массой. Послушная Стрелка бежала быстро и ровно, ступая почти в ногу с Кашкиным Троем. Смутно различимые в тумане силуэты Дана и Виктора маячили впереди, едва выделяясь из предрассветного сумрака. Моросил мелкий дождь, это было привычно. И гудела правая рука, потому что сегодня ночью несколько часов пришлось стоять с карросом. И ноги устали от рыси.
Небо медленно становилось светлым, и над морем появилось розовое свечение, в Ладиорти это означало восход. Здесь никогда не бывает солнца. Сколько мы уже здесь? - подумала Таня. Всего-то двое суток. На Земле же прошло несколько часов, ход времени здесь иной. Двое суток, а уже так хочется увидеть солнце. Как можно жить здесь постоянно? Таня не подозревала раньше, насколько это важно - видеть солнце, звезды, небо без туч. Как тяжело жить без неба...
- Таня! Смотри! - голос Кашки донесся как сквозь пелену. Таня посмотрела на море вслед за его рукой. Вода цвета черного жемчуга, и над водой - легкий пар, и нет горизонта, лишь светлеет серая поверхность воды, переходя в небосвод. И еще скользящий по жемчужной глади парусник.
Он не плыл, а летел сквозь прозрачные клочья тумана. Белые крылья его, паруса, трепетали, наполняясь ветром. Тело его почти скрыто туманом и далью. Но очертания парусов были четкими, и даже виднелся на мачте маленький пестрый флажок. Бесшумно, быстро плыл этот парусник, и всадники сбавили шаг, любуясь им.
- Что это за корабль? - спросила Таня. Кашка повернул к ней лицо и продекламировал:
Они снимаются с якоря рано.
Им нужно плыть вокруг света,
Туда, где в полдень темней, чем ночью.
Их корабль разобрала на части охрана.
Но они уплывут, королева!
Есть вещи сильней.
И Таня подъехала ближе и ответила, улыбаясь:
Однажды, когда откроется дверь,
И звезды замедлят свой ход.
Ты встанешь на пристани рядом со мной
И ты скажешь мне:
Пришел парусный флот.
Но поселок уже виднелся вдали. Дан сказал повод, подобрался в седле, и поскакал скорее. Остальные пустили лошадей за ним. Чудесно, подумала Таня. Она вдруг осознала себя, на лошади, в сером туманном мареве утра, и рядом - друзья, любимые, лучшие друзья, каждому из них можно верить, как самой себе. Копыта лошадей разбивали туман, и холодный ветер пробирался под плащ, и дождь или изморось обжигали холодом лицо, но было тепло, было прекрасно, и не было лучше мига, чем эта скачка. И сознание того, что тяжелый бой сегодня окончен, и в этом бою ты сделал все так, как нужно...
... Поселок уже проснулся. Разнообразные звуки наполнили воздух. Крикливые голоса женщин доносились из-за стен некрашеных хижин. По улице, мерно мыча и гремя боталами шло стадо, подгоняемое подростками-пастухами. Совсем маленькие ребятишки гонялись с визгом вокруг развешанных для просушки рыболовных сетей. На всадников оглядывались с любопытством и уважением. Малыши пристраивались сбоку и бежали, искательно заглядывая в глаза. Баярд, мерно трусивший за лошадью Кашки, не обращая ни малейшего внимания на облаивающих его из-под ворот дворняжек, вызывал изумленные возгласы. У центральной площади всадники спешились и повели коней в поводу. Они выглядели и впрямь необычно, в своих серебристых плащах, с карросами на ремне, это верно... Только Таня не ощущала никакого превосходства над жителями деревни. Мы такие же трудяги, как и вы, только труд наш другой, думалось ей. Обычные солдаты, и защищаем вас от опасности. В общем-то обыкновенная деревня, лица - точно такие же, как у тех людей, спешащих каждое утро на работу, которых ежедневно встречаешь в троллейбусе, на улицах, в очереди. Одежда другая, другие предметы обихода, а в общем-то все очень похоже. Люди как люди. Одеты они были обильно и многослойно, но почти бесцветно. Головы женщин и девушек повязаны платками.
Это было, собственно, последнее поселение коренных жителей Ладиорти. Замок стоял в нескольких километрах отсюда, а рядом было море, выбрасывающее черные корабли теппелов. Только не здесь, ибо рыбаки относились к теппелам не иначе, чем с глубокой ненавистью. Карросов у них не было, были луки и стрелы, арбалеты, но в планы теппелов, видимо не входило уничтожение поселка. Добровольно же их сюда никто не пускал.
Раньше, Таня это знала, было иначе. Поселки по ту сторону гор приняли теппелов добровольно, и ни один из них не выжил под темной властью. Молодые и сильные уходили с теппелами, остальные, те, кто не был убит, вымирали от голода и странных эпидемий. Огонь довершал разрушение. Ничто живое не выдерживало темного излучения теппелов, гибли леса и посевы, вымирали животные. Тогда был основан Замок, для защиты этой несчастной страны. И еще потому, что прямо за гранью этого мира начиналась Земля, Зеркальск, Россия. Удержать границу - для этого бойцы с карросами и приходили сюда.
Остался лишь один не занятый теппелами поселок, один - по эту сторону гор. Все, кто мог и хотел, покинули деревню и вступили в темное войско. Оставшиеся были готовы защищать до последнего свой вымирающий мир. Раньше к Замку относились настороженно. Теперь, для тех, кто остался, Замок был единственной надеждой и защитой. В поселке была основана школа, больница, клуб, где работали люди из Замка. И всегда у моря дежурил небольшой пост из десятка бойцов с карросами.
Длинное приземистое зданьице тянулось вдоль улицы. Это оказалась конюшня, и там, у коновязи, друзья привязали своих лошадей.
- Значит так, - сказал Дан, - я пошел на пост, Вик, ты идешь со мной?
- Да, но я обещал еще в школу, - сказал Виктор.
- Обязательно. Потом я пойду поговорить с начальником и судьей, и у тебя будет масса времени.
- Ну, а я пошел к лошадкам, - сказал Кашка, завертывая рукава.
- А мне куда? - растерянно спросила Таня.
- Погуляй, посмотри, - посоветовал Дан, - Если ты понадобишься, мы пришлем за тобой Баярда. Кстати, Кашка, я возьму его с собой?
Кашка ответил согласием, и друзья разошлись. Кто куда... Таня пошла прямо по улице, и вскоре наткнулась на школу.
Это было в общем-то ничем не выделяющееся, разве что очень длинное здание. Ряд подслеповатых окон, лишенных стекла, похожих на бойницы, глядел из-под низенькой крыши. Таня толкнула дверь. Маленький коридорчик соединял два довольно обширных помещения, в одном из них, судя по всему, шел урок. Таня осторожно заглянула в комнату. Полтора десятка ребятишек лет десяти-двенадцати, рассевшись за длинным столом, что-то писали в тетрадях, звучала тихая скрипичная музыка. Потом Таня заметила молоденького учителя, сосредоточенно игравшего на скрипке.
Не желая мешать, Таня отошла. В соседней комнате было пусто. Нет, это только так показалось. В классе был один ребенок. Девочка лет семи, и она рисовала что-то, склонившись над столом. Таня тихонько вошла. Девочка не подняла головы. Странной и красивой казалась она, бледная, маленькая принцесса из звездного света. Таня подошла ближе, пушистый шар светлых волос качнулся, и бледно-голубые глаза поднялись ей навстречу. Глубокие, ясные глаза... Тонкая ручка смахнула челку со лба.
- Здравствуйте, - сказала девочка. - Вы приехали из Замка, да?
- Здравствуй, - сказала Таня, - Да, я из Замка. А ты живешь здесь?
- Я учусь тут, в школе, - сказала девочка.
- Меня зовут Таня. А тебя?
Почти невесомая ладошка робко скользнула в протянутую танину руку.
- Энике.
- Можно посмотреть, что ты рисуешь?
- Я уже почти закончила, - девочка протянула Тане свой рисунок.
Там были синеватые туманные горы, зеленая долина, в долине пестрыми пятнами люди, домики, лошади и коровы. Небо над горами было бледно-серым, и не на самом небе, но чуть ниже. на фоне гор, над зеленовато-серой долиной стояла пестрая веселая радуга...
Порядок цветов отнюдь не был соблюден, но не об этом подумала Таня, когда первое ошеломляющее впечатление схлынуло (ибо картина была восхитительна). Радуга? В Ладиорти?
Энике жадно смотрела ей в глаза, стараясь понять, понравилась ли картина.
- Здорово, - сказала Таня. - А ты когда-нибудь видела радугу?
- Нет, - сказала Энике, - Но учитель рассказывал. Разве неправильно я нарисовала?
- Все правильно, - успокоила ее Таня. - Очень красивая радуга. И ты когда-нибудь ее увидишь в небе.
Таня сказала это просто так, но тут же увидела, как расширились глаза девочки, как серьезно ее лицо. Ручка Энике робко протянулась, чтобы потрогать край таниного плаща, и очевидно, Энике очень хотелось подержать каррос, но попросить об этом она не решалась... Тане вдруг стало страшновато, ведь каждое сказанное ею слово это маленькое существо запомнит и впитает на всю жизнь. Ведь Таня для нее - могущественная, неземная красавица из Замка, частица самой Королевы... А на самом-то деле, кто я? - подумала Таня. Может, эта девочка, такая чудесная художница, во много раз сильнее меня.
- Ты чудесно рисуешь, - сказала Таня.
- У меня еще целый альбом, - обрадованно заявила Энике, - я и карандашом рисую.
- Можно посмотреть?
- Конечно, - Энике ринулась в угол, с усилием подняла крышку громоздкого сундука и стала в нем рыться. Наконец она извлекла пачку сероватых твердых листов, скрепленных в углу нитью из древесной коры.
Рисунки все были чудесны. Были здесь упражнения - вазы, яблоки, геометрические фигуры, но больше фантазий на свободную тему, акварелью и карандашом. Принцессы в длинных платьях, домики, дворцы, дети, животные, какие-то полупонятные создания. Но на последней странице Таня встретила нечто, заставившее ее вздрогнуть.
Посреди бледного неясного фона, словно вырываясь из тумана на белом прекрасном коне скакал всадник. На нем была одежда воина, плащ спадал складками с плеч, на поясе поблескивал каррос, и необъяснимо, чистым чувством Таня узнала во всаднике Дана. Хотя лицо было почти неразличимо, большие светлые глаза, камень и белый обруч в волосах, осанка - все было похоже. Впрочем, Таня улыбнулась своему сумасшествию, мало ли кто это может быть...
- Кто это? - спросила она у молчаливой Энике.
- Вы разве не знаете? Белый Всадник.
Таня вздрогнула.
- Я его один раз видела. Мы косили траву, и он выехал на холм, но он был далеко, и я его плохо разглядела, поэтому он тут плохо получился.
- Да нет, - сказала Таня. - Очень хорошо получилось. Я узнала его, только сомневалась.
- Он ведь охраняет нас, - сказала Энике. - А вы... Вы знаете его, да?
- Да, конечно.
- Мама сказала, что пока он жив, с нами ничего плохого не может случиться.
- Это действительно так, - сказала Таня, сдерживая волнение. Тут странный звук донесся из-за двери, как будто кто-то скребся. Баярд, конечно же! Таня выскочила в коридор, выглянула на улицу. Точно, пудель был здесь, и он выжидательно смотрел на Таню. Запустив руку в пышную шерсть на загривке собаки, Таня сняла с ошейника Белый Знак.
- Я должна идти, - сказала она выбежавшей вслед Энике. - ну, пока! Мы с тобой еще увидимся.
- До свиданья, - прошептала Энике ей вслед. Таня уже спешила вслед за собакой. Пудель целенаправленно трусил впереди, в нескольких шагах от нее. Снова моросил дождь, и Баярд временами сердито встряхивал головой, с полунамокшей шерсти летели брызги. Наконец, после долгих петляний по улочкам, Баярд свернул к одному из добротных серокирпичных домов. Дверь была отперта, и Таня вошла в прихожую. Чей-то мокрый плащ висел на гвозде. Таня сняла свой и повесила рядом. Баярд дисциплинированно улегся у стены.
Таня постучала, чей-то голос крикнул войдите, и она толкнула дверь. В комнате за широким столом сидели Дан и четверо мужчин из деревни, одетых, по местным понятиям, богато, даже роскошно. Трое из них были пожилыми, один - лет тридцати на вид. Лицо его Тане не понравилось, что-то в нем было от теппела, что-то нагловатое и самоуверенное. При Танином появлении Дан встал и наклонил голову. Остальные никак на это не отреагировали, а молодой нагловатый окинул Таню нехорошим взглядом, словно оценивая ее фигуру.
- Это Таня, мой сотрудник - спокойно сказал Дан, - а это - старейшина Скир (он кивнул человеку с совершенно седой головой и черными, как угли, глазами). Это судьи Вайонте и Клер. Это (он кивнул молодому) начальник стрелков Эгадон. Мы обсуждаем проблему укрепления наших постов к северу от Поселка.
Таня уселась рядом с Даном и сразу почти физически ощутила напряжение атмосферы, царившей в комнате. Это были лишь чувства, достоверность которых никогда нельзя точно установить, но все же ей показалось, что Скир и Вайонте настроены достаточно нейтрально, но мрачные тяжелые тучи страха излучал Клерми, и уж совсем неприятный запах шел от Эгадона. Зеленоватые большие его глаза показались Тане знакомыми, самоуверенная сила, наглость и ненависть к чужакам все это она видела где-то, и не так давно... Хотя он ведь не может быть теппелом. И вообще, одернула себя Таня, это самовнушение. Мало ли что тебе может показаться, а ты уже готова осудить человека только на основании своих дурацких предчувствий...
Между тем Клерми бубнил, буравя взглядом шершавую поверхность стола, словно боясь поднять глаза на Дана:
- Ни к чему это... Никогда они не ходили с севера. Чего это они с севера пойдут?
- Ну а если пойдут? - спросил Дан.
- Откуда вы взяли, что они могут подойти с севера? - спросил Эгадон.
- Это не мое слово, - сказал Дан, медленно посмотрев на него. - Это слово Королевы.
- Ну, они знают, - так же недовольно продолжал Клерми. - Да только плохо это нам. Посевы погибнут, считайте, опять же, скот где пасти?
- Наши посты есть на юге, - сказал Дан. - Разве там погибли посевы?
В этот момент Таня почувствовала неожиданный сильный толчок в грудь, такой явственный, словно кто-то ударил ее, лишь секунду спустя она сообразила, что это не был физический удар. Ледяная рука сжала сердце, болезненно завибрировавшее, и Таня подняла взгляд - и столкнулась со взглядом Эгадона. Зрачки его странно двигались, он как бы не смотрел на нее, и в то же время Таня ясно ощущала его внимание. Она не опустила глаз. Она смотрела на Эгадона в упор, и ей показалось, что сильный поток огня, словно выброшенный из карроса, только невидимый, исходит от нее, и огонь этот схлестнулся где-то посередине с силой, направленной на нее Эгадоном, остановив эту силу. Поддерживать этот огонь было не труднее, чем держать каррос, только не рукой, но сердцем, болезненно ноющим. Сквозь этот огонь смутно Таня видела и слышала окружающее. Лицо Эгадона показалось ей своеобразно красивым: коротко подстриженные темные волосы, правильные, крупные, мужественные черты. Разве что несколько крупных угрей портили его. Один из этих досадных прыщей красовался прямо на кончике носа и странно гармонировал с глазами, образуя ярко выделяющийся на лице горящий красноватым треугольник. Словно третий, пылающий вулканической энергией глаз.
Между тем как сквозь пелену доносился голос Дана.
- Все зависит от вас, - негромко говорил он. - Если вы не хотите, я сейчас же отдам приказ, и мы уйдем из поселка. И школу закроем, и больницу.
- Простите, ваше сиятельство, - возражал кто-то (Таня не видела, кто, ибо не отрывала взгляда от Эгадона), - Зачем же так? Кто же против больницы-то? А только вы поймите... У вас оружие. А у нас что? Гарпуном будем обороняться?
Таня молча смотрела на Эгадона. Больше всего ей хотелось лечь, упасть в обморок. Ее тошнило, закружилась голова, и невидимый этот поединок был для нее реальнее любых слов и действий. Зачем он делает это? Зачем? Не сдерживать его? О нет, это невозможно, такой сильный поток может оказаться смертельным... И потом он пойдет на Дана, Дан сильнее, ему это ничего не стоит, сдержать какого-то там Эгадона, но ведь Дану нужно разговаривать, не для дуэлей он здесь... Вот для чего он позвал меня, сообразила Таня.
Кто же этот человек? Теппел ли он? Или просто ненавидит нас, потому что мы на него не похожи? Людям это так свойственно... Он боится, сообразила Таня. Он явно боится, а именно - он боится карроса, висящего у меня на ремне. Панический страх перед карросом - вот что сдерживает его. Поэтому он решается напасть только невидимым образом. Однако, ведь это нужно обладать такой силой... Откуда это у него?
Таня вцепилась руками в краешек скамьи. Что ж, как бы ни был силен этот человек, за мной стоит сила мощнее. Королева защитит меня... Да и я не слаба, не так уж бессильна. Она мало прислушивалась к разговору, довольно бестолковому. Наконец звучный бас перекрыл остальные голоса и продолжал в мгновенно установившейся тишине. Это впервые заговорил до сих пор внимательно слушавший старейшина Скир.
- Ваше Сиятельство, - спросил он, - Вы можете дать нам гарантии, что защитите поселок от теппелов?
Наступила тишина, повисла, и никто не решался нарушить ее. И в тишине, после молчания - негромкий голос Дана:
- Мы не знаем силы теппелов. Мы можем дать только одну гарантию. Пока будет жив хоть один из моих бойцов, ни один теппел не войдет в пределы Поселка.
Снова тишина. И голос Скира.
- Вы можете делать то, что считаете нужным, к северу, к югу от Поселка, и здесь, внутри.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ