Белый Всадник

Яна Завацкая

Белый Всадник

Аннотация:

Свет и Тьма... привычные городские улицы позднесоветских времен и таинственная запредельная страна, грань, на которой воины Света ведут смертельную борьбу с некими... пока неясно, какими именно, но явно темными созданиями.

ГЛАВА 1. ТОЛЬКО СПОКОЙСТВИЕ. И НИКАКОЙ МИСТИКИ.

Город замер в знойной августовской дымке.

Даже троллейбусы ходили как-то бесшумно. Под босоножками мягчел и плавился асфальт. Безлюдно было на улицах в этот инфернальный полдневный час. Лишь изредка попадались у освежающих автоматов томящиеся очереди безумных мечтателей, наивно полагающих, что час стояния на солнцепеке окупится стаканом тепловатой газировки, поглощаемой огромными глотками под завистливыми торопящими взглядами. Таня проходила мимо очередей, не поднимая взгляда - ничто не могло взволновать ее сейчас. Окутанная ватным, как ей казалось, облаком зноя и тоски, она шла, и горячий асфальт жег ее ступни сквозь тончайшие подошвы шлепанцев без каблука. Проклятый душный город вис над головой, и нечем было дышать, и сероватые мрачные кубы домов еще больше стесняли и стискивали улицы, не давая человеку вздохнуть полной грудью. Не было и не могло быть в этом городе ни счастья, ни даже простой удачи. И даже то, что поезд до Энска ушел, и следующий ожидался лишь завтра утром - и это казалось Тане уже закономерным звеном в цепи неудач, вызванных, конечно же, духотой и дьявольским испарением стен забытого Богом областного центра.

Минуя скверик с чахлыми деревцами да парой детских качалок из раскаленного железа, покрытого облупившейся краской, Таня вышла на проспект. Здесь людей было побольше, и ветер доносил издалека благодатную речную свежесть. Впрочем, облегчение это показалось Тане столь же ничтожным, как грешнику в аду на раскаленной сковородке - кружка воды.

Уже почти перестав переживать крупную неудачу своей жизни, Таня ощущала лишь сиюминутные неприятности: платье промокло от пота, солнце било в незащищенную голову с силой парового молота, очень хотелось пить, в довершение же всего нестерпимо устали ноги. Казалось, не так много она прошла пешком, но на жаре устаешь быстрее. Что ж, по крайней мере, отдохнуть-то можно - торопиться совершенно некуда до завтрашнего утра. Таня вскоре присмотрела уютную скамеечку, прикрытую даже сетчатой тенью чахлой городской березы. Можно, конечно, пойти поискать автовокзал, да есть ли смысл: билет до Энска стоит наверняка больше, чем жалкий рубль, залежавшийся сиротливо в кармане. По глупости Таня купила уже билет на завтрашний поезд, истратив почти последнее. Ну на перекус в вокзальном буфете рубля хватит. Может, еще и на кино...

Таня плюхнулась на скамеечку, поставив у ног сумку с грязноватой надписью Champion на кожаном боку. Несколько минут, с наслаждением вытянув гудящие ноги, она созерцала на ограде напротив афишу, которая и навела ее на мысль о кино. Афиша рекламировала крутой американский фильм "Бездна". Какие-то голые ноги в ластах, спины не то дельфинов, не то акул расплывчато рисовались на аквамариновом фоне. Рядом, под окнами булочной, лениво расхаживали раскормленные сизые голуби. "На реку бы сходить. Жаль, купальника нет,"- даже мысли шевелились вяло, нехотя. "Ну что ж, поработаю годик. Устроюсь на почту... или в больницу. А там видно будет. Репетитора нужно, наверное, взять." Все это было уже передумано, и даже почти не трогало. "Надо же, жара какая. Лето к концу, а жара... А в Энске..." Но об Энске думать не хотелось. Неприятно будет возвращаться. Плевать, конечно, но все же...

Странно, кажется, что уже вечер. А солнце только за полдень перевалило. Впрочем, и понятно: встала в шесть, и столько событий прошло с тех пор, целая эпоха жизни окончена, и изменить уже ничего нельзя. Верно, что маятник качается от отчаяния к надежде и обратно. Да только с каждым взмахом его надежда все мельче, и отчаяние мельче, потому что привычнее. Мечтаешь пробиться к сияющим вершинам науки, и спотыкаешься на первом же элементарном экзамене. Какая теперь надежда впереди? И может ли что-то еще измениться в этой одуряющей пустоте знойного полдня?

И - изменилось. Ничего еще не произошло, но воздух словно задрожал, и свежестью повеяло слева, и тепло - не палящее, а ласковое, приятное даже в летний полдень. Чье-то присутствие почуяла Таня, там кто-то был, у другого конца скамейки. И тотчас этот кто-то подал голос:

- Разрешите?

- Пожалуйста,- ответила Таня, лишь мельком глянув в сторону спросившего. Тот сел. Но сел не благовоспитанно на краешек скамьи, а на середину ее, слишком близко к Тане, где-то на самой границе дозволяемого внутренним чувством приличия. Сел и тут же заговорил:

- Простите, что я помешал. Кажется, у вас неприятности?

"Неужели у меня несчастный вид?"- удивилась Таня. Вслух же сказала:

- Вы очень проницательны.

Ну, хочет человек познакомиться - почему бы и нет? Скучно же!

- Вероятно, вас постигла неудача,- продолжал незнакомец,- Я даже осмелюсь предположить, какая именно: вы не поступили в институт.

- Может, вы еще скажете, в какой?

Понятно. Провинциалка с сумкой, вид вполне деревенский, к тому же разочарованный. Возраст абитуриентский, время года соответствующее. Шерлок Холмс нашелся! Как любой человек, чьи личные неприятности ставят в один ряд с другими, чужими неприятностями того же рода, Таня испытала легкую досаду.

- Нет, этого не скажу,- продолжал молодой человек,- Кроме того, ваша проблема глубже, верно?

- Вы большой специалист по проблемам? - съязвила Таня и тут же пожалела об этом.

- Все не так просто. Посмотрите на меня,- неожиданно сказал собеседник. Таня машинально подняла глаза.

Ощущение судьбы - такое слово лучше всего подошло бы в данном случае. Странная мысль пронеслась в голове: "Вот и все. Это - на всю жизнь." Что - на всю жизнь? Таня не поняла этого, но ощущение необычности встречи не проходило. И еще - как будто очень давно она видела это лицо, встречала этого человека и была с ним даже близко знакома.

- Здесь неудобно беседовать,- заметил он.- Давайте зайдем в кафе...-и, видя, что она собирается возразить, поспешно прибавил,- Понимаю, что с житейской точки зрения глупо идти в кафе с первым встречным. Но ведь вы сами поняли - наша встреча не совсем обычна.

Вот так и обманывают семнадцатилетних дурочек, оказавшихся без родителей в чужом городе, - заметил кто-то очень назидательно в Таниной голове. Однако Таня проигнорировала это замечание и сказала вслух:

- Ну ладно, пошли.

- Отлично. Кстати, меня зовут Виктор. Позвольте вашу сумку?

Они поднялись и пошли по бульвару.

- А как ваше имя?

- Меня зовут Таня.

- Итак, она звалась Татьяной,- внушительно произнес Виктор.

У Тани дрогнуло сердце.

-"Ни красотой сестры своей, ни свежестью ее румяной не привлекла б она очей... - это обо мне, подумала она в тысячный раз, произнося любимые строки. Вот это - точно обо мне. Дика, печальна, молчалива...

- Право, я не помню, что там дальше,- с огорчением сказал Виктор,- В наше время редко кто знает классику.

- Я знаю "Онегина" наизусть,- сообщила Таня.

- Вы - редкий человек. Сюда, пожалуйста!

Они оказались в кафе-мороженом, очень неплохом. Блаженная прохлада царила здесь; несмотря на жару, народу было немного. Кафе казалось чистым, уютным, и даже снежинки, разбросанные по желтоватым стенам щедрой кистью сеятеля-живописца, и сакраментальный плакат над окном мойки "Помоги, товарищ, нам, убери посуду сам" - даже они не портили впечатления.

- Какой столик? Давайте вот сюда... Вам какого мороженого и сколько?

Таня глубоко вздохнула. Всегда эта проблема!

- Честно говоря, у меня совсем нет денег.

- Разумеется, я угощаю, - сказал Виктор.- Так что вам принести?

- Ну... не знаю. То же, что и вам.

Виктор направился к прилавку. Через пять минут он вернулся с двумя запотевшими стеклянными вазочками, тарелкой с пирожным и бутылкой грушевого лимонада. Пломбир в вазочках был залит шоколадом да еще засыпан орешками. Из-за волнения Таня сегодня не завтракала, а время подходило уже к обеду, поэтому ее не могла не порадовать щедрость нового знакомого.

За едой Таня украдкой разглядела его подробнее. Виктор был, бесспорно, красив. Возраст его точному определению не поддавался: от двадцати до тридцати пяти. Тонкие, изящные черты лица, мягкие черные кудри, и особенно большие, как у ребенка, глубокие темные глаза в пушистых длинных ресницах - все это придавало ему хрупкий, почти женственный вид, хотя роста он был не маленького. (Тут Таня невольно смутилась, вспомнив, что платье на ней мокрое от пота, и волосы наверняка висят неприглядными сосульками). Манеры молодого человека были в высшей степени изысканны. Он ел, лучше сказать, кушал, сидя совершенно прямо, почти не глядя на стол, орудуя ложечкой с большим изяществом. Руки его, смугловатые, тонкокостные, твердые и уверенные в движениях, с очень длинными, ловкими пальцами, наводили на мысль о хирурге или музыканте.

- Вы не огорчайтесь, - говорил он, - Я в свое время тоже завалил много экзаменов, и ничего, как видите, жив, и даже с дипломом.

- Да я и не огорчаюсь, - сказала Таня, - через год поступлю.

- Ну, конечно, все-таки неприятно...

- Честно говоря, да, - согласилась Таня.- Как я появлюсь у себя в Энске? Меня считали такой отличницей, знаете - "гордость школы", и вот... Наш Энск ведь это большая деревня, сплетни пойдут, знаете, как это бывает.

- А вы не обращайте внимания! - посоветовал Виктор,- Как это... "Услышишь суд глупца и смех толпы холодной"... У вас, похоже, особенные отношения с Александром Сергеевичем?

- Да, - Таня кивнула,- я и в Михайловское каждый год езжу, на день рождения его. Даже в этом году ездила, хотя выпускные были. Я вообще литературу люблю.

- Наверное, хорошие учителя были в школе? - предположил Виктор.

- Ничего. Но мне в школе было скучно. Я не из школы это все люблю.

- И поступали на филфак?

- Да. Наверное, зря. Я ни к чему толком не способна, даже экзамен сдать не могу.

Таня ловко поддела ложечкой подтаявшее мороженое, прихватив понемногу и орешков, и шоколада.

- Я всегда считал,- начал Виктор,- что русская литература слишком сложна для средней школы. Подросткам интересны могут быть Дюма, Вальтер Скотт, Стругацкие... Может быть, Бальзак, Диккенс. С другой стороны, понятно, что школа старается дать определенный культурный уровень. Но почему-то из этого ничего не выходит, кроме отвращения к классикам, а у некоторых - и вообще к книгам. Такие, как Вы - редкость, согласитесь. Я, например, в школе ни одного программного произведения из глупого принципа не читал. Но все их прочитал позже, когда появился какой-то собственный опыт. И то далеко не постиг всей глубины. Тоже еще рановато.

Виктор налил себе и Тане лимонада, двумя пальцами, как хрустальный бокал, приподнял общепитовский стакан, осторожно пригубил напиток.

- Да, наверное, - сказала Таня. - Мне больше всего не нравится то, что нужно писать сочинения так, как профессиональные критики. Мои мысли, конечно, очень примитивны, но их излагать интереснее, чем чьи-то чужие. Я не знаю, наверное, или я не способна никогда стать филологом, или что-то у нас просто не так.

Таня осеклась. Ее вдруг смутила мысль, что вот она сидит в кафе с совершенно незнакомым мужчиной и почему-то беседует с ним о литературе, о школе, о том, что ей интересно... а ему, что ему нужно от нее? Да какая разница, оборвала она себя. Почему нужно ко всему прикладывать банальные мещанские соображения?

Если не задумываться над всем этим... если просто болтать, то - очень хорошо. Какая-то незримая связь... Хоть и сказано еще совсем немного, и ничего не ясно возникла уже эта связь. И немыслимо теперь расстаться просто так, навсегда.

Но тут же иная часть Таниного существа, ее Родительское "Я", если следовать учению Берна, глубоко возмутилась: после пятнадцати минут знакомства воображать бог весть что? "Уж не влюбилась ли ты?"- ехидно спросила эта часть. "Нет",честно ответила Таня. Ничего похожего, кажется, не было.

Ах! Ведь Виктор что-то говорил... и, кажется, ждет ответа. А она пропустила все мимо ушей.

- Простите, - проговорила она, краснея.- Я задумалась, и не слышала совсем, что вы говорили.

- Неудивительно,- сказал Виктор,- В вашей жизни произошло немаленькое событие. Конечно, вам не до высоких материй сегодня.

Мороженое уже исчезло, оставив после себя кремовые лужицы в вазочках, пропало, по обыкновению всех удовольствий - исчезать, едва появившись. "Что же дальше?"- подумала Таня. Во всех случаях, когда она знакомилась с молодыми людьми, самыми большими проблемами было - о чем говорить и что же делать дальше. Вероятно, она знакомилась не с теми. Во всяком случае, Виктор решительно брал эти проблемы на себя.

Слегка придвинувшись к ней и положив костистую смуглую руку на стол рядом с таниной рукой, он сказал негромко:

- Вы простите, что я так вмешиваюсь в ваши личные дела, но... можно задать вопрос? - (Таня кивнула) - Когда вы едете назад, в Энск? Если не секрет, конечно, - прибавил он.

- Нет, не секрет. Поезд отходит завтра утром. На сегодняшний я не успела.

- Ага! Простите,- смутился Виктор,- А... до завтра вам есть где переночевать?

- Ну, это не проблема. У вас очень хороший вокзал. Предприятие коммунистического обслуживания, как написано там на табличке, и по-моему, справедливо написано!

- Вы, наверное, сочтете меня наглецом,- проговорил Виктор, опустив глаза,- Но я мог бы предложить вам кое-что получше. Вы могли бы переночевать у нас.

- Я понимаю, что это звучит дико,- поспешно добавил он, глянув на танино лицо,- Тем более, что я живу не с родителями, а мы снимаем квартиру с друзьями. Но что, если вы рискнете?

- Ну... Не знаю.

- Ведь вы не Красная Шапочка, хотя матушка наверняка дала вам кучу наставлений по поводу хищников. Ну, а я - отнюдь не волк. Вашей чести ничего не грозит, даю слово.

- Откуда мне это знать? - резонно возразила Таня.

- А вы спросите свое сердце.

Какая-то махина ворочалась внутри, какая-то огромная работа происходила там. Таня силилась осознать это - и не могла. Все было как-то странно сегодня, подернуто голубоватой дымкой безумия. Ей никогда не случалось встречать таких людей, не случалось говорить сердцем, а не словами, не приходилось верить людям без оглядки. И вот - сердце молило поверить. И - поверить было нельзя. Обрывки страшных житейских историй... какие-то жуткие изнасилования... труп в канализации - все это вертелось в голове. Вот так это все и начинается... Вежливый юноша, интеллигентная такая беседочка, мороженое, а там - приглашение в гости, шампанское. В конце концов Таня разозлилась на себя. Ну и что, так всю жизнь и просидишь благоразумной старой девой... Она хочет этого, хочет верить, вот и все! А если она будет обманута - ну что ей грозит? По-настоящему (Таня осознала это только сейчас) она не боялась никогда ни смерти, ни иных физических неприятностей. Ну, кому нужна ее жизнь, кто не переживет ее смерти? А что касается так называемой девичьей чести, так это в наше время скорее порок, чем достоинство. Сейчас она не за себя боялась, а просто должна была бояться согласно житейскому предрассудку...

Наверное, я дура, решила Таня. Но ведь и терять мне нечего...

- Ну так - поедете? - спросил Виктор, все это время внимательно присматривавшийся к Тане.

Девушка хмуро кивнула.

- Ну, вот и хорошо.

Они поднялись с мест, задвинули стулья, отнесли грязную посуду в окошко под призывным плакатом и вышли из кафе. Виктор вскинул на плечо танину сумку.

Метро в Зеркальске было построено совсем недавно. Стены сверкали белым мрамором местного происхождения. У самого конца эскалатора Таня с некоторым страхом заранее приготовилась к прыжку (ей в жизни всего раза два приходилось ездить в метро). Виктор незаметно и очень деликатно взял ее за руку и - хоп! они уже стояли на зеркально-мраморном полу станции. Из туннеля, рыча и изрыгая огонь, подобно дракону, вынесся поезд, и Таня с Виктором вошли в вагон.

Народу было совсем немного, и они смогли сесть на скамейку. Поезд, разогнавшись, породил такой грохот, что разговаривать стало решительно невозможно. Это было и неплохо... Таня, как зачарованная, смотрела в стену, летящую за окном. Черно-беловатые сплошные полосы в сопровождении оглушительного грома езды - в этом было нечто гипнотическое. Вскоре у Тани заложило уши.

Проехав пять или шесть перегонов, они поднялись наверх. Эта окраинная станция была выполнена с традиционной для советского метро помпезностью. Беломраморный прохладный холл, сверкающий над эскалаторами мозаикой на рабоче-крестьянскую тему, кристальная чистота наружных стеклянных стен. Тем более разительным оказался контраст, когда наши герои вышли снова под палящее солнце - после кондиционированного рая станции словно нырнули под жаркое душное одеяло. Великолепный современный дворец, увенчанный гордо горящей буквой М, высился посреди гигантского вытоптанного пустыря с пожухлой травой и зарослями лопухов и татарника, заваленного мусором и собачьим пометом. К ближайшей асфальтовой улице, пролегающей метрах в ста от станции, вела потрескавшаяся от жары пыльная тропинка. Вдали за станцией высились какие-то раздерганные холмы, наводившие на мысль о городской свалке. Впереди же в неясном мареве виднелись белые кубы новостроек. Туда и направились Виктор с Таней по пыльной извилистой тропке.

Это был типичный окраинный район. Стандартные, спланированные, как по линеечке, не успевшие еще посереть жилищные коробки гордо высились среди не желавших поддаваться цивилизации пустошей. Кое-где был проложен асфальт, под некоторыми окнами посажены цветочки, и почти во всех дворах стояли уже причудливые железные сооружения для детских забав. Но большую часть пространства вокруг многоэтажек занимал все тот же пустырь, заваленный мусором и обещавший непролазную грязь в мокрое время года.

Ориентироваться среди этих стандартных домов, магазинов, детских садов мог только привычный человек. Таня покорно шла за Виктором, и так они приблизились к одной из девятиэтажек, белой и длинной, как колбаса. Стены подъезда были густо покрыты надписями и рисунками, содержание которых сводилось к изъявлениям половой любви во всех формах: от детски-невинных (Оля + Саша=...) до весьма смачных, заставивших Таню поспешно опустить глаза. Поверх всего этого разнообразия ярко выделялась свежая крупная надпись: КАКАЯ СУКА ЗДЕСЬ ПИСАЛА? и дальше такими же крупными буквами автор подробно и нецензурно объяснял, что он намерен сделать с хулиганом, пишущим на стенах, если такового поймает.

К счастью, идти нужно было только до лифта. Виктор жил на четвертом этаже. Здесь стены блистали почти нетронутой белизной. Виктор подошел к двери, выкрашенной в стандартный, коричнево-красноватый цвет, и открыл своим ключом.

- Прошу вас, - он пропустил Таню вперед.

Миновав узенький темный коридор, они оказались в довольно большой комнате. Двое людей поднялись им навстречу.

- Привет, - сказал Виктор и обратился к Тане, - позвольте представить вам моих друзей.

Один из представляемых, огненно-рыжий, ростом поменьше своих друзей, но кряжистее, протянул руку.

- Аркадий, - произнес он сочным баритоном.

- Меня зовут Таня, - она смущенно прикоснулась кончиками пальцев к его крепкой широкой ладони.

Второй, светловолосый, слегка сжал Танину кисть сухими твердыми пальцами.

- Даниил, - представился он, - можно просто - Дан.

Он широким жестом повел в направлении мебели.

- Присаживайтесь, пожалуйста, Таня.

Она послушно опустилась на стул. Обстановка комнаты, надо сказать, произвела на Таню неординарное впечатление. Кто-то явно задался целью собрать в этой небольшой квартире библиотеку не меньше Публичной. Книгами были плотно набиты довольно обшарпанные шкафы, все стены увешаны от пола до потолка книжными полками. Кроме этого, в комнате стояло неплохое старинного вида пианино и весьма старенькая и скудная мебель. В целом же, как это ни странно, комната имела вид аккуратный и чистенький.

Но гораздо больше Танино внимание занимали друзья Виктора. Она не успела да и стеснялась как следует разглядеть их. Однако снова ее посетило странное чувство, как будто она видела и знала этих людей когда-то давно. И - более того. Сама атмосфера этого дома, некий таинственный запах, царивший здесь, показался Тане хорошо знакомым. Между тем она могла бы поклясться, что не только в этой самой квартире не была, но вообще за свою жизнь ничего подобного не видела. И все же странное чувство не оставляло ее: как будто она вернулась домой.

Но хорошенько проанализировать это дежавю Таня не успела. Виктор сказал, обращаясь к Аркадию:

- Кашка, нужно еще кое-кого представить, тебе не кажется?

- Баярд! - крикнул рыжеволосый.

В коридоре раздался топоток, и в комнату вбежал белый большой пудель, огромного роста, но легкий, с коротко постриженной белоснежной шерстью.

Пудель подошел к Тане, неблизко, вытянув длинную шею, осторожно понюхал ее платье, затем руку. Хвостик его приподнялся, и, по мере того, как пудель изучал Танин запах, махал из стороны в сторону все активнее и скорее. Закончив изучение, пес вскочил внезапно на задние лапы, поставив передние Тане на грудь, и несколько раз лизнул ее в лицо быстрым и горячим язычком.

Окружающие засмеялись.

- Фу, Баярд! - возмущенно закричал Аркадий. Собака покорно отошла от Тани, с упреком взглянув на хозяина.

- Не сердитесь, - сказал Дан, - просто он почуял хорошего человека.

- Надеюсь, вы ничего не имеете против собак? - ревниво спросил Аркадий.

- О, я очень люблю собак! - ответила Таня,- Я всегда мечтала иметь собаку, но мама не разрешает.

- Конфликт поколений! - вздохнул рыжий собаковод,- А кстати, нас сегодня будет кто-нибудь кормить?

- А кто сегодня дежурный? - спросил Виктор невинным тоном.

Аркадий преувеличенно пожал плечами и обратился к Дану.

- Ты не знаешь, кто сегодня дежурный? И я не знаю. Вот досада!

- Все-все, сдаюсь! Иду на кухню.

Виктор поспешно скрылся за дверью.

- Я там картошку сварил уже, - сказал Дан ему вслед. Он прошелся по комнате, руки в боки, уселся в кресло напротив Тани. Его необычно светлые странные глаза смотрели прямо ей в лицо, и взгляд этот, прямой и чистый, смутил Таню, воткнулся в грудь и прожег раскаленным острием до самого сердца. Сердце застучало встревоженно и часто. Все это длилось какие-то доли секунды. Возможно, этого даже и не было. Дан тут же отвел взгляд и сказал беспечно.

- Не обращайте внимания, Таня. Вик у нас гений, ему свойственна рассеянность.

- И готовит он ужасно,- подал голос Аркадий. Он сидел уже за столом, и несколько раскрытых книг и тетрадей было разложено перед ним.

- Ничего, вот вечером он нам поиграет,- сказал Дан,- Вы ведь останетесь до вечера?

Таня неловко пожала плечами. Абсурдная мысль - переночевать в квартире с тремя мужчинами - ей почему-то уже не казалась дикой. Но все же было неловко.

На кухне что-то звякнуло. Таня вдруг сообразила, что Виктору надо бы помочь. Она встала и бочком, бесшумно стала продвигаться к двери.

- Это более сложный вопрос, мы его позже обсудим,- сказал Дан Аркадию, видимо продолжая какой-то разговор. Тут он заметил Танины маневры и негромко сказал,Ванная по коридору направо, вас проводить?

Таня покраснела.

- Нет, я на кухню хотела, - сказала она,- я подумала, надо, наверное, помочь, а то он там один?

- Да, конечно, - сказал Дан. Таня тихонько вышла.

Она прошла по темному коридорчику и без труда нашла кухню, довольно большую по сравнению с тем закутком, который был у них дома. Шкафчики стояли разнокалиберные, но все было вымыто и почищено. На клеенке стола, несколько обшарпанной, красовались несколько ромашек в граненом стакане

- Привет,- сказал Виктор, поворачиваясь к ней,- Вы на подмогу? Вот здорово!

Он поставил на стол кастрюлю, из-под крышки которой валил пар...

- Я накрою, а вы, может, пока салат нарежете?

Виктор выложил перед ней несколько вымытых помидоров, зеленый лук, огурец, редиску. Взяв остро отточенный нож, Таня принялась за дело. Честно говоря, она не была особенно искушена в домашнем хозяйстве. Хотя Таня вообще помогала по дому, сложные дела, вроде приготовления пищи, мама предпочитала делать сама, а не обучать непутевую дочь. Так было удобнее и проще. Поэтому Таня занималась дома только монотонными и простыми вещами: пол помыть, погладить белье. И теперь ей было неловко. Казалось бы, простое дело - нарезать салат, но ей все чудилось, что и это она делает как-то не так. Слишком крупно или слишком мелко. Самым обидным было опозориться перед представителями мужского пола. Таня вспомнила, как на новогодней вечеринке она заваривала чай, и мальчишка из класса издевался над ее умением это делать. "Ты вообще хоть раз в жизни чай-то заваривала?"слышала Таня его голос. И как всегда при этом постыдном воспоминании, она покраснела и закусила губу.

- А вы, Таня, прямо мастер! - послышался сзади голос Виктора. Ожидая подвоха, она обернулась, но увидела доброжелательную улыбку.

- Вы замечательно режете, так мелко! Сразу видно женскую руку, - похвалил Виктор.

У Тани отлегло от сердца. Она сказала свободнее:

- Честно говоря, я совсем не умею готовить.

- Ну, я думаю, это не так важно,- сказал Виктор.- И дело это нехитрое, главное, не напрягайтесь, чувствуйте себя свободнее. У нас здесь все люди простые.

Говоря это, он ловко нарезал петрушку и ссыпал в блюдечко.

Наконец все было готово. В тарелки разложена вареная картошка, выставлены бутылки с молоком и Танин салат. Виктор взял большую алюминиевую миску, размял в ней несколько картошек, залил молоком и посыпал сверху петрушкой. Баярд, который по собачьему обыкновению во время готовки околачивался на кухне, вылез из-под стола, с вожделением глядя на миску.

Миска была поставлена для собаки на высокую скамеечку. Дан с Кашкой появились из комнаты, ведя совершенно непонятный, но бурный спор. Горячился, правда, в основном, Кашка, Дан только лениво ворчал в ответ. Спорщики уселись за стол, и вся компания принялась за еду. Таня не могла не отметить: еда, хоть и очень простая, была необычайно вкусной.

- Вы еще припомните мои слова, граф, - говорил Кашка, обращаясь к Дану. Западная сторона у нас слабовата.

- Он упрям, друг мой, оставьте его, - вмешался Виктор.

Таня, ничего не понимая, посмотрела на Дана. Внешность его внезапно резко изменилась. Его угловатая некрасивость преобразилась в утонченное изящество, бледность лица показалась благородной, манера держать себя - величественной... Граф! - подумала Таня. Вот уж верно. А ведь он главный среди них!

Но и Виктор с Аркадием изменили обычный свой облик, и они напоминали сейчас королевских мушкетеров, благородством и доблестью романтических времен блистали их лица и осанка. Виктор же выглядел просто красавцем со своим правильным тонким лицом и кудрями цвета воронова крыла. Таня подумала, что Виктор - единственный из них, кто по-настоящему, классически красив. Несколько хрупок, разве что. Впрочем, и другие ей нравились.

- Поверьте, друзья, - медленно сказал Дан,- На западе будет легче. Кроме того, я сам буду там.

- Во время праздника?- воскликнул Аркадий.

- Я думаю, что нам не придется быть на празднике,- сказал Дан.

- Граф, я не перенесу этого разочарования,- предупредил Аркадий.

- Ну полно, Кашка, - возразил Виктор,- Ночь на свежем воздухе...

- Физические упражнения, - добавил Дан.

Кашка пробормотал длинную фразу на языке, который Тане показался немецким.

- Извольте говорить по-русски, барон,- спокойно сказал Дан,- Кроме того, прекратите это нелепое обсуждение. У нас гости.

- Возможно, не совсем обычные гости, - вставил Виктор.

- Тем не менее.

Таня быстро посмотрела на всех троих. В них снова произошла перемена. Это были снова наши, обычные советские ребята, начисто лишенные признаков мелкобуржуазного псевдоромантического благородства. Ничем они не напоминали мушкетеров. Но если Виктор все же сохранил свою утонченную красоту, если Кашка сверкал бы в любой толпе, как рыжее солнышко, то Дан мгновенно утратил все внешнее очарование. Теперь он казался просто бледным, некрасивым недорослем, с торчащим носом и неинтересным выражением лица. Только светлые спокойные глаза по-прежнему придавали ему некоторую привлекательность.

- Вы, Таня, не огорчайтесь,- Виктор налил в свою кружку молока.- Молочка хотите? Экзамен - это всегда лотерея, от ваших личных качеств он практически не зависит.

Незадачливая абитуриентка вздохнула. Истинная причина ее неудач заключалась в следующем. Таня умела врать, и при случае отлично это делала - устно. Но никогда в жизни, ни разу, не могла она хоть слово лжи написать на бумаге. И не только ложь - непродуманную, непрочувствованную чужую мысль не могла она выдавить из себя. Просто физически не получалось: деревенела рука, слова не выходили. Что-то вроде письменного заикания.

- Я никогда не научусь писать сочинения, - сказала Таня.

- А на какую тему писали?- поинтересовался Дан.

- Горе от ума. Мне так нравится эта вещь, и Грибоедов сам - он такой был человек замечательный... Даже стыдно, что я за него банан получила.

- А за что двойка?- спросил Кашка,- на апелляцию надо было подать.

Таня махнула рукой.

- Да я ходила. Ошибок у меня нет, то есть есть одна запятая лишняя, и все... Сказали, что содержание не годится. Она говорит: вы такую чушь написали, еще и на апелляцию идете.

- Да что там можно такого написать?- удивился Кашка.- Там же все ясно: Фамусов с этим... Скалозубом - ретрограды и крепостники, Чацкий - прогрессивная личность, Молчалин...

- Ну, я написала, что... В общем, если я представляю, что оказалась в том месте, среди тех людей, вполне возможно, я бы все восприняла совсем иначе. Это мы знаем, что Фамусов со Скалозубом такие плохие, а там, в той реальности - за ними сила и власть, они - столпы общества. Поэтому Чацкий им и доказывал, метал бисер. А Молчалин тоже... Мне, например, такие люди не нравятся, но вообще-то они многим нравятся и в жизни преуспевают. Это ведь и сейчас так. И наверное, это не так уж плохо, когда человек старается всем угождать. -- А конкурс большой был? - спросил Виктор сочувственно. -- Два с половиной человека на место... -- Тогда неудивительно, - сказал Кашка, - Вы же не из нашего города... Кстати, может, на ты перейдем?

- Конечно, - сказала Таня. По правде говоря, ее еще ни разу в жизни на "вы" и не называли, если не считать института.

- Нам тоже можно?- поинтересовался Виктор. Таня смутилась. Честно говоря, ей было неловко обращаться так фамильярно к новым знакомым. Они были значительно старше ее, по-видимому, да и вообще явно принадлежали к миру взрослых, в котором Таня, покинув детство, чувствовала еще себя совершенно чужой. К миру учителей, родителей, экзаменаторов, а отнюдь не товарищей. Кашка, по крайней мере, держался настолько просто, что, хотя и глядя на него снизу вверх, Таня могла бы назвать его "ты". Но что касается Виктора и, особенно, Дана...

- Конечно, называйте меня на "ты",- чистосердечно сказала Таня.- Но я... я не знаю. Я, честно говоря, боюсь.

Три пары глаз, устремленных на нее, заблестели улыбкой.

- Правда, Кашка в дурном настроении бывает страшен,- сказал Дан,- Как яблоко в компоте. Но в целом мы вовсе не опасны. Так что,- он протянул Тане поверх стола узкую бледную ладонь.- Не бойся, сестренка.

Таня, неловко улыбаясь, сжала протянутую ей руку.

Квартира оказалась двухкомнатной, и вторая комната, так же, как и большая, до потолка забитая книгами, была после обеда предоставлена Тане.

Виктор же отправился в большую комнату, и оттуда донеслись вскоре пиликающие монотонные звуки. Виктор был, точно, музыкант, скрипач.

Тане было предложено выбрать для чтения любую книгу. Но это было не просто сделать, ибо хотелось прочитать сразу всё. Наконец Таня с глубоким вздохом потянула с полки "Эликсиры Сатаны", издание этого гофмановского произведения было еще дореволюционное, в старой орфографии. Но для Тани это не представляло трудности.

С "Эликсирами Сатаны" Таня удалилась в комнату и читала до ужина, забыв обо всем на свете. На ужин были гренки с зеленым горошком и чай. Свою порцию гренок вкупе с сырым яйцом получил также Баярд. Поев, он принес из коридора и положил на колени Кашке тонкий веревочный поводок. "Сейчас, сейчас,"- сказал Кашка со вздохом и встал, дожевывая печенье на ходу. Он отправился гулять с собакой, Дан же помог Виктору и Тане убрать кухню. Не было уже никаких неловкостей, неизбежно возникающих, когда малознакомые люди работают вместе. Уборка совершалась как бы сама собой, и так же легко тек разговор. Потом все перешли в гостиную, где мягкий вечерний свет разливался в воздухе, окрашиваясь зеленым и желтоватым. Виктор взял скрипку и принялся настраивать.

- Что же сыграть?- спросил он изменившимся суховатым голосом, обращаясь к Дану.

- Что-нибудь красивое, Вик, - ласково сказал Дан. Он сидел глубоко и покойно в кресле, закинув ногу за ногу. Таня снова осознала, уже без удивления, как странно все, что она видит здесь. Обстановка, сладковатый нежный запах, тишина, словно это не был обычный панельный дом из материалов, являющихся, как известно, лучшим проводником звука. Люди, жившие здесь... казалось, сквозь них просвечивал иной, более светлый и ласковый мир. Даже внешне они были так необычны - свет играл на их лицах. Виктор был теперь в черных брюках и такой же рубашке с высоким стоячим воротом, но без рукавов. Руки его, темные и неожиданно мускулистые, крепко и нежно сжимали инструмент, и смычок нервно вздрагивал уже в длинных легких пальцах. Таня перевела взгляд на Дана. Тот был в голубых джинсах и светло-серой рубашке навыпуск. На лице его царило выражение безграничного покоя. Безмятежность... Но Таня больше ничего не успела подумать. Виктор негромко сказал: "Шуберт",- и начал играть. Звенящие чистые звуки в свободном падении в пропасть - легкая мелодия закружилась в воздухе, затуманив голову.

Таня в свое время закончила музыкальную школу. Но, за исключением двух-трех случаев, никогда в жизни не приходилось ей испытывать восторг или хоть какой-то интерес, слушая инструментальную классическую музыку. Подсознательно и теперь она приготовилась скучать. Только музыка не знала об этом. Как ветер врывается в душную комнату и кружит, срывая вещи с привычных мест, перемешивая застойный воздух, весело танцуя, поднимая пыль - такой была эта музыка. Остро, почти болезненно эта мелодия вонзилась в невидимое тело души, изменив весь мир вокруг. Нежная, божественно прекрасная мелодия - как золотистый шелк, шелестящий в воздухе, как утренний свет, как вода в хрустальном стакане. Как полет в чистом небе под облаками, и не было видно земли...

Вдруг наступила тишина, и Таня осознала себя, и где она находится, и кто эти люди вокруг нее. Она встряхнула головой и улыбнулась. Что за наваждение?

- Ну как, нравится? - спросил Виктор, наклонившись к ней.

- Очень, - сказала Таня слабым голосом.

- А почему без меня?- послышался из-за двери обиженный голос. Белый пудель вбежал в гостиную, устремился прямо к Виктору и разлегся у его ног, положив голову на лапы. Затем в комнате возникло рыжее сияние, и вслед за сиянием вошел Кашка.

- Продолжайте, пожалуйста, господа,- произнес он, тяжело бухнувшись на диван.

Виктор подумал и снова поднял скрипку.

Первые аккорды показались Тане слабыми и бледными. Кажется, Бах, сообразила она. Но серьезно подумать об этом не успела - мощный поток звуков захлестнул и полуотключил сознание. Все, что было вокруг - это безудержное сияющее небо. И так это было прекрасно, и так щемяще, что слезы покатились по щекам. Рядом с этой красотой не было уже места всей прошлой жизни. Вселенная царила вокруг, и не страшно, даже не так уж торжественно, а просто и естественно было лететь, ощущая беспредельность гармонии и хаоса мира... Музыка кончилась, и Таня ощутила, как сильно колотится сердце, казалось, удары его звонко отдавались в комнате. Она посмотрела на Кашку, на Дана - их лица светились, они чувствовали, видимо, то же, что она, и это было восхитительно!

Виктор положил скрипку и быстро пересел к пианино, подняв его крышку. Ни слова не говоря, он заиграл какое-то вступление и, пройдя несколько тактов, неожиданно запел. Это была совершенно незнакомая Тане вещь, пел он на итальянском языке. Когда Виктор говорил, голос его не казался таким низким и сильным. Было так удивительно слышать этот голос, неожиданно мощный и глубокий, что Таня полностью отдалась очарованию его, воспринимая на этот раз скорее внешнюю, чем внутреннюю красоту музыки. В середине куплета неожиданно вступил другой голос, более высокий, и Таня не сразу поняла, что это был Дан. Он вторил прекрасно, хотя голос его и не обладал такой мощью, как у Виктора. Таня посмотрела на Дана и тут же, стесняясь, отвела глаза. Он сидел теперь у стола, опираясь на полированную крышку; лицо его казалось совсем безучастным к тому, что он пел. Ах, как прекрасно, какое блаженство!- только и думалось Тане. Она почти физически наслаждалась музыкой; все сладко пело внутри, и была это свобода. Когда пение оборвалось, Таня воскликнула:

- Боже мой, как прекрасно! Пожалуйста, пожалуйста еще!

Но Виктор, улыбаясь, встряхнул кисти рук, поворачиваясь к слушателям.

- Это уже эксплуатация,- заявил он.- Я не намерен работать без отдыха! У меня, между прочим, сегодня выходной.- Он кивнул Дану, - Ваша очередь, друг мой.

Дан замялся, собираясь, видимо, что-то сказать.

- Люблю смотреть, как Дан стесняется,- ехидно заметил Кашка.

- Просто петь после Вика - все равно, что вороне после соловья,- сердито сказал Дан.

- Однако Бог для чего-то создал и ворону, - возразил Кашка. -- Он предвидел возникновение рок-н-ролла, - пояснил Виктор, - со всеми вытекающими последствиями.

Таня мысленно поморщилась. Рок ассоциировался со смрадными дискотеками, воплями у подъездов, драками район на район, всем миром ее сверстников, от которого она давно и в полном одиночестве бежала...

- Ладно, - сказал Дан, протягивая руку за гитарой, которую подавал ему Кашка. - Только, Таня, прошу извинения. Вик у нас профессионал, а я - скромный любитель. Играть я толком не умею.

Но когда он взял гитару и, проверив настройку, заиграл, Таня едва сдержала удивленный вскрик. Ничего себе, не умеет!

Может быть, игра его и не была талантлива, Таня ничего в этом не понимала. Но пальцы бегали по грифу легко, выводя сложную, замысловатую мелодию. Таня и сама немного играла, и до сих пор считала, что играет неплохо. Самоучка, она не ограничивалась "тремя блатными аккордами" и, обладая отличным слухом, могла без предварительной тренировки сыграть почти любую песню. Но только аккомпанемент! Здесь же была игра профессионала - по крайней мере, на ее любительский взгляд.

Дан закончил длинное, сложное вступление и, аккомпанируя себе, запел негромко.

Я не знаю, зачем ты вошла в этот дом,

Но давай проведем этот вечер вдвоем,

Если кончится день, нам останется ром,

Я купил его в давешней лавке.

Мы погасим весь свет, и мы станем смотреть,

Как соседи напротив пытаются петь,

Обрекая бессмертные души на смерть,

Чтоб остаться в живых в этой давке.

Этой песни Таня раньше никогда не слышала. Странная, непривычная поэзия захватила ее не меньше, чем причудливая гитарная музыка, чем негромкий, ясный голос Дана, его облик, все такое же неподвижное лицо и свет глаз.

Дан закончил песню и сидел, молча глядя в пространство. Пальцы его повисли вдоль деки гитары.

- Что это за песня?- спросила Таня с удивлением.

- Это Гребенщиков, Борис Борисович,- сказал Дан,- Не слышала разве?

Таня слышала, конечно, эту фамилию, но произведений великого БГ ей, увы, не приходилось слышать.

- Давай "Аделаиду"! - потребовал Кашка. Дан улыбнулся и заиграл снова. Виктор поспешно схватил скрипку и начал подыгрывать, импровизируя. Песня была для Тани тоже незнакомой, и тоже совершенно потрясающей.

Ветер, туман и снег.

Мы одни в этом доме.

Не бойся стука в окно - это ко мне.

Это северный ветер. Мы у него в ладонях.

Потом он пел еще, по просьбам друзей. Пел также из "Кино", из "Наутилуса". Все песни были великолепны. Тане еще ни разу не приходилось такого слышать. Ее не покидало ощущение, что она находится в центре какого-то удивительного сказочного праздника, даже мелькнула мысль: стоило провалить вступительный экзамен ради того, чтобы вот так провести один вечер, чтобы услышать такое!

- Боже мой, как замечательно!- сказала она после одной из песен.- Я даже не понимаю, в чем тут волшебство, но какие прекрасные песни... Почему они так действуют?

Дан встал и подошел к окну, где в густеющих сумерках вспыхнул уже неяркий зеленоватый фонарь.

- Потому что спираль эпохи размотана почти до конца,- сказал он, глядя в заоконный сумрак.- И каждый делает свой выбор. А человек, пишущий такие стихи он втыкает стрелу в нервный узел, в самый центр нашего мира и нашего времени. А это большая ответственность, и за это приходится платить. К сожалению...- он, не договорив, разжал свою ладонь и с удивлением уставился на нее. Затем, повернувшись, он сказал совсем другим тоном.

- Я могу поспорить, что ты тоже играешь, верно?

- Нет-нет! - Таня замахала руками. Но по силе этой реакции окружающие безошибочно определили истину и расхохотались. Рассмеялась и Таня.

- Нет, правда,- сказала она,- Я играю, но так, на блатных аккордах.

- Это несущественно,- сказал Виктор, протягивая ей гитару и глядя на нее выжидательно.

- Ну ладно, затыкайте уши.

Неизвестно, почему ей захотелось спеть именно эту песню. Она пела ее только тогда, когда оставалась дома одна. Ее просто нельзя было петь - никому. Это были стихи, прочитанные Таней в каком-то журнале, фамилию поэта она даже не помнила. Музыку Таня сочинила сама. Голос ее вначале дрожал, и пару раз Таня даже сорвалась, но после песня захватила ее, и как обычно, она не помнила, где находится, кто слушает ее - она пела в пространство, пела, как птица, просто, чтобы мир был прекраснее.

...Грустный август задевает желтизною

У дороги листья кленов убеленных.

Скоро ночь с ее огромною луною

И покоем и для пеших, и для конных.

Только нету мне покоя, что такое...

Что за странный сон послали мне, о боги?

Будто мчится под серебряной луною

Белый всадник по серебряной дороге.

Объясните мне, божественные судьи,

Почему мечу опять не спится в ножнах?

Для чего мне защищать чужие судьбы?

Это дольше продолжаться так не может.

Отдохнуть у очага родного дома,

Отпустить коня усталого в ночное,

Отчего мне эта радость незнакома,

Кто связал меня с серебряной луною?..

Песня закончилась. Все сидели в оцепенении. Таня с удивлением смотрела на новых друзей.

- Невероятно,- сказал Виктор.- Что это за песня?

Таня объяснила.

- Ты веришь в судьбу?- спросил неожиданно Дан. Таня пожала плечами.

- Да... наверное. А почему ты так спрашиваешь?

Дан улыбнулся.

- Спой еще что-нибудь.

Таня спела лермонтовского "Пленного рыцаря". Потом - "Кавалергарда век недолог", и все трое подхватили. Это было великолепно! И вслед за этим началась уже неразбериха. Пели по очереди, пели хором, потом Виктор снова играл, потом они пели романсы вдвоем с Даном, играли вдвоем и втроем, и снова пели. Под танину игру пели Окуджаву, Визбора, еще кого-то... Потом снова БГ,

Горный хрусталь

Будет мне знаком.

Невидимый для глаз,

Но тверже, чем сталь.

Я сделал шаг

С некоторым страхом.

Я должен был упасть.

Меня спас горный хрусталь.

... Таня опомнилась, сообразив, что песня уже кончилась, а она все еще сидит, застыв, словно забыв вернуться из того сияющего мира, где они только что парили. И новые друзья весело и ласково смотрят на нее.

- Когда твой поезд? - спросил Дан, - завтра?

- Да, завтра утром,- Таня закусила губу. Ах, как не вовремя! И почему он вспомнил об этом сейчас?

Невыносимой казалась мысль оставить этот дом и завтра же уехать, вернуться в пыльный, пропахший раскаленным бетоном Энск.

- Таня! - торжественно сказал Кашка, - послушай, а стоит ли уезжать именно завтра?

Таня робко посмотрела на остальных, поймав на их лицах улыбку.

- Ты можешь и задержаться на денек,- сказал Дан, - Мы все этого хотим.

Таня перевела взгляд на Виктора, как бы спрашивая разрешения. В конце концов, это он привел ее сюда.

- Почему бы и нет? - сказал Виктор, - Куда тебе торопиться?

- Ну как, останешься? - жадно спросил Кашка, внимательно следивший за выражением Таниного лица.

- Хорошо, - спокойно сказала Таня, - я уеду послезавтра. ГЛАВА 2. ТУМАННАЯ СТРАНА ЛАДИОРТИ.

Три дня спустя, вечером Таня впервые отправилась одна гулять с Баярдом.

Ей еще никогда не случалось иметь дело с собаками, и прогулка вначале вызывала у нее беспокойство, но в конечном итоге оказалась сплошным удовольствием. Тонкий веревочный поводок, по совету Кашки, Таня сняла с собаки, как только вышли на пустырь. До тех пор Баярд ни разу не натянул поводка, все время шел, как приклеенный, у Таниной ноги. На пустыре, освободившись, пудель первым делом тщательно отряхнулся, затем оглянулся на Таню, повилял хвостиком и легким галопом помчался по полю. Он спокойно совершил свои собачьи дела, обнюхал следы, поднял из травы несколько птичек и погонял их слегка. Затем пудель разыскал уже обглоданную кем-то толстую ветку, принес ее Тане, подал прямо в руку и отошел на несколько шагов. Из этой позиции он выжидательно смотрел на палочку, припадая от нетерпения на передние лапы. Понять его было нетрудно. Размахнувшись, Таня кинула палочку далеко, насколько могла. В несколько прыжков пудель достиг игрушки, схватил ее с видом льва, бросающегося на добычу, и помчался к Тане. Длинные пушистые уши собаки смешно взлетали и падали на бегу как крылья, подумала Таня. Баярд снова вложил палочку ей в руку и отскочил, жадно поглядывая то на игрушку, то Тане в лицо. Хвостик его бешено молотил из стороны в сторону.

Таня занялась игрой. Но занятие это было в значительной степени механическое, и она успевала напряженно думать. Ей давно пора было все обдумать спокойно и в одиночестве.

Она пропустила, как можно понять, не только один утренний поезд. И на следующее утро, и на послеследующее, обиженно шурша по рельсам, без нее уходили поезда на Энск.

Она позвонила маме, объяснив, что задержится у подруги на несколько дней, благо была у нее в Зеркальске действительно одна знакомая, встречались как-то на областной химической олимпиаде. Эта маленькая ложь, увы, не легла темным несмываемым пятном на ее безупречной белизны совесть. Таня врала далеко не первый раз в жизни.

Назидательный внутренний голос время от времени тревожил ее по другому поводу. Жить в одной квартире с тремя мужчинами? Хотя бы и в отдельной комнате. Хотя бы это были не мужчины, а святые ангелы (так оно, похоже, и было)... К тому же - жить на их деньги, ибо свои капиталы так и не размножились. Но все эти житейские соображения, которые первым делом высказала бы Танина мама, разлетались, как дым, в присутствии новых друзей. Слабо, очень слабо в глубине души Таня начала понимать, что это - не обычные люди, и нельзя к ним подходить с обычными мерками. Рядом с ними все становилось иным.

Казалось, Таня уже очень много знала о житейской стороне их существования. И все же - ничего о них она не знала. Ничего в них нельзя было понять.

Люди они были разные. Таня сперва приняла всех троих за студентов. Естественным было и то, что студенты снимают квартиру на троих. Но, как выяснилось, студентом из них был только Кашка. Он учился в Ветеринарной Академии на третьем курсе, особую склонность же питал к собакам. У него уже была масса постоянных пациентов, в основном, породистых собак и кошек, которым он делал прививки, осматривал, принимал роды, обрезал уши и хвосты, консультировал и лечил. Кроме удовольствия, это давало Кашке и деньги, которые, как известно, лишними не бывают.

Виктор не был студентом: он уже закончил консерваторию в Ленинграде. Однако, несмотря на такое блестящее образование, работал он всего-навсего в оркестре ресторана Горный хрусталь. Четыре вечера в неделю он пиликал там на скрипке популярные мелодии из эстрады и джаза, но основной своей деятельностью считал ту, за которую денег не получал, он был скрипачом любительской рок-группы Колесо, писал и музыку на странные, оригинальные тексты своего друга, солиста группы. И тексты, и музыка очень нравились Тане, это было совершенно ни на что на похоже, и мурашки бегали по спине от такой музыки.

Для таких же людей, как Дан, Танина мама непременно подобрала бы определение вроде "отбросов общества" или даже "забулдыг". Он не имел никакого образования. Хотя некогда учился в каком-то ВУЗе, но не потрудился довести дело до диплома. Работал он дворником, исключительно чтобы кое-как заработать на жизнь. Похоже, он был начисто лишен честолюбия, профессия дворника устраивала его вполне. Время, свободное от служебных обязанностей, Дан посвящал писанию своего, по-видимому, грандиозного философского трактата, а также изучению литературы, проводимому по большей части в Публичной, университетской библиотеках, а также в библиотеке иностранных изданий.

Впрочем, не годились тут вообще критерии из той, старой жизни - есть диплом, нет диплома... Странные они были, эти люди. Не люди вообще, а персонажи научной фантастики, не то из будущего, не то с другой планеты... Хотя, вроде бы, никаких чудес они не творили. Просто жили необычно как-то. Разговор у них был иной, и глаза по-другому смотрели, и друг к другу они странно относились... Если подумать, больше всего тут подошло бы слово любовь, но кто поймет это слово в первозданной строгости и чистоте? Просто не было, не могло быть грубости, пошлости, обид среди них. Невозможным все это казалось.

Таня даже подумала, что наконец-то нашла она то, что искала всю жизнь. То место и тех людей, лучше которых уже нельзя представить.

Не была ли она влюблена в кого-нибудь из них? По всей вероятности, нет, отвечала себе Таня. Она вообще не склонна была влюбляться, по мнению окружающих. Но мама и подруги ошибались. Таня влюблялась, уже она бывала безумно влюблена, страдала, плакала, писала стихи, только объект этой любви никак не мог бы ответить Тане. Это был один из декабристов, умерший, к сожалению, в Сибири еще в тридцатые годы прошлого века. Вообще Таня очень любила эту эпоху и интересовалась ею. Чувства, которые она испытывала по отношению к своему избраннику, были, вопреки мнению психологов, ничем не хуже и не ниже чувств, которые испытывали те из ее подруг, кто влюблялся в товарищей по школе или знакомых. Правда, она и сама считала свои чувства ненормальными, "выдуманными", стыдилась их. Она честно пыталась влюбиться в обычного живого человека, она искренне видела массу достоинств в окружающих ее представителях сильного пола, но любовь как-то не возникала в ее душе. И вот теперь у нее были друзья, в которых, положа руку на сердце, можно было влюбиться. Таня восхищалась ими, но влюбиться... нет, она не решилась бы и не позволила бы себе этого. Слишком уж далеки они и недоступны. Слишком прекрасны. Кто она по сравнению с ними?

Во всяком случае (Танино сердце взволнованно стукнуло) она знала одно: этим людям она предана навсегда. Вряд ли они удостоят ее своей дружбой, но если им вдруг будет нужна ее помощь... Впрочем, какая там помощь. Разве она, ничтожество по сути, может помочь реально хоть кому-нибудь? Тем более - таким людям?

... Гуляя и предаваясь размышлениям, Таня не подозревала, что в этот момент решается ее судьба.

Трое так покоривших ее сердце людей сидели вокруг стола в кухне, залитой ярким электрическим светом. Говорил Кашка:

- ...нельзя вести речь о личных симпатиях, Вик. Мне лично Таня очень нравится. Я даже скажу, что она - редкость, и вряд ли мы нашли бы лучше, если бы специально искали. Но подумай о ней. Она женщина, девушка. Практически, она еще ребенок. У нее впереди вся жизнь. Имеем ли мы право ставить перед ней такой выбор?

- Королева,- негромко сказал Дан, как обычно, совершенно невозмутимый. В противоположность ему, Виктор был явно очень взволнован. Его пальцы нервно вертели и теребили подвернувшуюся вилку. Маленькие пухловатые ладони Кашки мерно постукивали по столу в такт его словам.

- К сожалению, даже такая встреча - не всегда благо,- сказал Кашка,- Это будет означать, знаете что. И вы знаете, что выберет Таня. А она не готова к этому.

- И мы не готовы,- возразил Дан.

- Но она, мне кажется, менее защищена.

- У меня нет такого впечатления,- сказал Дан.

- Ну и что? Мы все сделали выбор сознательно, уже имея какое-то представление о жизни. А она еще не начала жить. Ей только семнадцать лет. Она еще, наверное, не целовалась ни разу. У нее столько планов, она должна жить... Жить, а не бросаться в эту мясорубку.

- Ты что, это серьезно?- спросил Виктор.

- Ну да, да, конечно! Ты знаешь, что я хочу сказать. Понятно, то что мы делаем - самое главное в мире. Все остальное - майя и ничего не стоит. Но это нам понятно! А она еще дитя, и она еще не пробовала этой жизни. И она женщина. Разве в этом предназначение женщины?

- Что мы знаем о ее истинном возрасте и опыте?- сказал Виктор.

- Виктор, я... - Кашка задохнулся. Его серые блестящие глаза смотрели на Виктора в упор. Он сжал маленькую руку в кулак, разжал ее и только тогда решился сказать.- Я знаю, что ты любишь ее. Извини. И ты хочешь тащить ее туда, под огонь? Тебе не жаль?

Лицо Виктора покрылось красными пятнами. Он опустил глаза, шумно дыша сквозь стиснутые зубы. Крепко сжатые кулаки замерли на столе. Наконец, после долгого молчания, Виктор поднял лицо и сказал спокойно:

- Я понимаю все, что ты хочешь сказать. Женщина не может быть воином. Только пойми, что она - воин. Ты не знаешь этого, но я это вижу. И я говорю тебе - да. Я хочу этого для нее.

- Честно говоря, это переворачивает все мои представления,- Кашка развел руками.

- Мои тоже. У меня тоже было другое представление о женщинах вообще,- сказал Виктор. Он как будто совершенно успокоился. Пальцы его расслабились, лицо сделалось бледным.- Ты, может быть, ищешь во мне эгоизм, желание быть рядом с ней? И я искал это в себе, Кашка. Но этого нет. Я знаю одно: это единственно возможное для нее счастье. Иначе она никогда не будет счастлива в этом мире.

- Ну допустим, я верю в твою искренность,- сказал Кашка,- Но не ошибаешься ли ты?

Виктор пожал плечами.

- Я уверен. Но, к счастью, у нас есть прекрасная возможность спросить ту, кто видит дальше нас.

- Но сначала придется взять Таню с собой,- возразил Кашка.- Ты не думаешь об опасности для нее? Если она не сможет...

- Мне думается, она не слабее нас.

- Тебе думается,- буркнул Кашка,- Дан!- окликнул он сердито,- Ты бы хоть что-нибудь сказал!

Дан встал из-за стола, бесшумно отодвинув табурет, подошел к слепому темному окну. Он побарабанил пальцами по стеклу и сказал, не оборачиваясь:

- Что-то она не идет. Пора бы уже вернуться... Не знаю я, ребята. Трудно сказать. И страшно тащить за собой человека, мы и сами действуем на свой страх и риск. Ведь мы и сами еще не готовы, мы слабоваты. Просто у нас выхода другого нет. И, с другой стороны, Вик не ошибается. Это ее путь. А что касается того, чтобы спросить... Надо и на себя брать когда-нибудь ответственность. Королева не может все и всех тащить на себе. Она и так...

Он замолк и повернулся к друзьям. Те смотрели на него не отрываясь, застыв неподвижно.

- Мнения разделились. За мной, выходит, решение. Что ж, так... Видишь, Кашка, скоро все окажутся под этим огнем. Если мы не удержим границу. Только мы ее держим, больше никто. И нам дорог каждый человек. Тем более, она не слабее нас. Я тоже уверен в ней...

Он сделал паузу, и в паузу эту ворвался резкий веселый звонок в дверь. Виктор нервно вздрогнул.

- Таня,- прошептал он,- так что, Дан? Берем?

- Берем,- решительно сказал Дан, пересекая кухню большими шагами в направлении двери. Кашка поднял руки вверх с видом сдающегося в плен.

Когда Таня вошла, ничто уже не напоминало о только что имевшей место дискуссии. Лица всех троих были, как обычно, веселы и спокойны.

- Что это вы тут все собрались?- осведомилась Таня, останавливаясь у стола. Пудель, радостно вертя хвостом, тыкался носом в колени то одному, то другому из хозяев, видимо, пытаясь передать впечатления о прогулке.

- А разве ты не слышала, что в России все мировые проблемы принято решать на кухне?- ответил Кашка.

- И какой же мировой вопрос вы решали?- поинтересовалась Таня, присаживаясь на табуретку рядом с Виктором.

- Племен минувших договоры,- объяснил тот,- Плоды наук, добро и зло...

- И предрассудки вековые, и гроба тайны роковые,- продолжила с энтузиазмом Таня,- Все с вами ясно, господа. Литературный вечер?

- Во всяком случае, он уже закончен,- сказал Дан.

- Должен тебя огорчить,- Кашка хитро подмигнул,- Ты пропустила самое интересное.

- Я иду спать,- громко сказал Дан,- спокойной ночи!- он вышел из кухни.

- Почему так рано?- удивилась Таня. Виктор махнул рукой:

- Не обращай на него внимания. Лучше поделись с нами планами.

- Какие же планы?- тихо спросила Таня.

- Ты еще не приняла твердое решение завтра уехать?

Таня опустила голову.

- Конечно,- глухо сказала она,- я глупо себя веду. Я вам мешаю. Я уеду завтра.

- Стоп-стоп!- воскликнул Кашка,- Мы как раз хотели тебя просить остаться еще на пару дней.

- Да, ты, наверное, неправильно меня поняла,- сказал Виктор, пристально глядя на нее.

- Нет,- Таня подняла лицо. Ее честные серые глаза встретились с взглядом Виктора.- Я подумала... Это не нужно. Мне здесь, у вас очень хорошо... Но это некрасиво, неудобно. Я должна ехать. Я только хочу попросить, чтоб вы мне писали иногда.

Виктор с Кашкой переглянулись.

- Тебе решать,- сказал Виктор.- Только мы просим тебя остаться еще. Мы все хотим этого.

Таня вздохнула, пожала плечами... Потом помотала головой.

- Нет. Ведь когда-то все равно придется уезжать. И мама ждет.

Она встала. Ей стало на кухне холодно, неуютно и как-то одиноко.

- Ты... меня завтра проводишь на вокзал, Вик?- спросила она.

- Конечно, провожу.

- Спокойной ночи,- сказала Таня и вышла.

Войдя в свою комнату и закрыв дверь, Таня упала на кровать. Слезы покатились по щекам. Они не так уж сильно уговаривали ее остаться... Неужели это все?

Впервые этот дом показался ей чужим.

Таня лежала на кровати, не зажигая света. Ей было тоскливо, как никогда в жизни. Прекрасная сказка кончилась, вера в чудесное обретение своего дома и друзей была разрушена. А ей-то показалось... вот ведь дурочка, что ей могло показаться!

Что ж, понятно, подумала Таня. Я не ошибалась, это действительно необыкновенные, прекрасные люди. Но чтобы заслужить право жить с ними, нужно быть такой же, как они. А я кто? Некрасива. Даже одеваться со вкусом не умею. Характерец тоже не из лучших. Я думала, что мое достоинство - в интеллекте. Но по сравнению с ними мой интеллект жалок. Будь я хоть красивой, настоящей женщиной, а так...

Ну ладно. С удивлением она обнаружила, что все эти мысли как-то успокоили ее. Что ж, сказка кончается, начинаются будни. Спасибо судьбе за то, что она хоть ненадолго свела меня с такими людьми. Это образец для меня, я знаю теперь, к чему тянуться всю жизнь. А завтра - в Энск... ну и ладно.

Таня встала, прошла в ванную - умыться на ночь. Вернувшись, она села за стол и открыла откопанную вчера книгу Лотмана. В половине одиннадцатого, перевернув последнюю страницу, Таня надела ночную рубашку, выключила лампу и забралась под одеяло.

И наступила ночь.

Наши возможности исчерпали себя, дальнейшее повествование слишком сложно и смутно для нас. Поэтому предоставим слово самой Тане.

... В эту ночь нервы мои были как-то особенно напряжены. Поэтому, когда в дверь постучали, я проснулась мгновенно.

Незапертая дверь чуть приотворилась. Чья-то рука просунула в щель туго набитый полиэтиленовый пакет, упавший на пол с глухим стуком. Затем дверь снова закрылась.

- Таня,- раздался голос Виктора из-за двери,- Ты проснулась?

Я ответила утвердительно не без некоторого удивления.

- Сделай, пожалуйста, то, о чем я тебя попрошу. Надень то, что лежит в пакете, и выйди сюда.

Я встала и включила лампу. На часах стрелки приближались к половине второго. На языке у меня вертелся вопрос "А что, собственно, случилось?" Из коридора доносился негромкий разговор, возня, цоканье по полу собачьих когтей - было очевидно, что все встали.

Но ни о чем спрашивать я не стала. Вместо этого, вытряхнув из пакета вещи, принялась одеваться.

Вещи были странными. Штаны и рубашка, надевающаяся через голову, совершенно белые, из грубой ткани, вроде бы льняной. Кроме этого, в пакете обнаружились черные, с мягким верхом, удобные сапожки как раз моего размера. И еще был там широкий пояс с какими-то пристежками. Я надела все это, посмотрела в зеркало шифоньера и осталась довольной. Вообще фигура у меня плоская, как доска, но мешковатая одежда, стянутая поясом, создавала иллюзию бедер и талии. Подумав, я скрутила свои жидкие волосы в хвостик и вышла в коридор.

Все трое, одетые точно так же, как я, ожидали меня здесь. Виктор окинул меня взглядом.

- Отлично,- сказал он и протянул мне плащ, казавшийся серебристым. Материю плаща определить было невозможно, это было что-то невиданное. Очень мягкий, легкий, широкий, он окутывал, как облако, но в то же время был очень теплым и, по-видимому, совершенно водонепроницаемым. Застежка у горла блестела серебром. Дан, Кашка, Вик надели точно такие же плащи, и мы вышли из квартиры. Без всякого поводка за нами бежал Баярд.

Мне очень хотелось спросить, куда, собственно, мы направляемся. Но что-то меня сдерживало. Молча я вбирала в себя таинственный запах ночи - запах молчащих подъездов, звезд сквозь низкие облака, неясных ночных шумов. Молча шли мы сквозь ночь, город провожал нас бесшумными редкими взмахами падающей листвы.

Так мы вышли на пустырь и зашагали вдаль за станцию метро, удаляясь от нового района. Городской рассеянный свет уже отстал от нас, вокруг царил мрак. Звезды и растущая луна мерцали сквозь рваные марлевые облака, но все сгущавшаяся листва деревьев заслоняла и этот неровный свет. Мрак казался активным, он словно наползал из глубины леса. Тьма - это не просто отсутствие света,- непонятно откуда эта мысль возникла в моей голове... Почему-то я совсем не испытывала страха. В детстве я панически боялась темноты. Могла бы и сейчас испугаться, но спасала, видно, безграничная вера в моих спутников.

Как ни странен казался этот ночной поход, я не решалась вопросом нарушить молчание. Вскоре вышли на поле, здесь мне еще не приходилось бывать. Поле было пересечено мелким, с пологими стенками, оврагом. У оврага наш маленький отряд остановился. Дан обернулся и посмотрел на нас.

- Все в порядке?- спросил он,- Ну, пошли.

Он сбежал вниз, в овраг, мы двинулись за ним. Виктор подал мне руку. Я занялась было спуском, но, подняв голову, внезапно застыла на месте... Что это? Добравшись до дна оврага, Дан исчез!

За ним в колеблющемся тумане на дне пропали уже и Кашка с Баярдом. Боже мой! Ужас пополз мурашками по спине... Но Виктор сказал спокойно:

- Не бойся. Это Черта. Идем.

Черта? Не очень-то подробное разъяснение. Но уверенный голос Виктора мгновенно разогнал страх. Я пошла вперед, вместе с ним. Мне почудилась впереди действительно какая-то черта. Я шагнула - послышался словно треск разрываемой бумаги. В глазах потемнело, на миг все заволоклось пеленой. В следующее мгновение нашим глазам предстала совершенно иная картина.

Никакого оврага, поля, леса не было и в помине. Мы очутились на морском берегу. Только что вокруг нас царил кромешный мрак - а здесь, в этом мире, стояли беззвездные сероватые сумерки. Была ночь, но уже светало. Справа от нас под невысоким холмом мерно и лениво шипел прибой. Море, казавшееся непроницаемо, маслянисто-черным, терялось в тумане у горизонта.

Слева, также в туманной дымке, тянулась ровная долина, а совсем далеко, у предела видимости, поднималась невысокая горная цепь. Сам берег был однообразным: серые камни, скалки, едва заметная каменистая тропа. Кое-где рос скромный кустарник. Далеко впереди чернело какое-то убогое строеньице, в направлении которого шли Кашка и Дан. Мы двинулись за ними. Баярд бежал сбоку, обнюхивая по обыкновению камни и помечая некоторые из них.

Тишина здесь не была такой глухой, как в ночном лесу. Шум прибоя нарушал непроницаемое молчание природы, и это придало мне смелости. Едва переводя дыхание от быстрой ходьбы, я негромко спросила у Виктора:

- Что же это такое? Где мы?

- Эта страна называется Ладиорти,- ответил он.

- Как?

- Ладиорти.

Странное какое название! Впрочем, что не странно в эту ночь? Виктор был явно не расположен к объяснениям, и я не стала больше спрашивать. Вскоре мы достигли маленького строения. Что-то вроде сарая из темных бревен. Навстречу нам из домика вышел абориген, мальчишка лет пятнадцати. Он поднял руку, улыбка осветила его полудетское лицо, и он произнес несколько слов, которые я не расслышала. Дан ответил ему. Они поговорили немного. Затем мальчик скрылся в сарае и вскоре вышел, ведя за собой оседланного коня светло-серой масти. Дан принял повод, сказал несколько слов мальчику, тот кивнул, засмеялся и снова исчез в домике. Были выведены еще два коня - вороной, которого взял Виктор, и светло-рыжий для Кашки. Я не могла определить, принадлежали ли животные к какой-либо породе, но моему неопытному взгляду они показались прекрасными. Странным образом лошади походили на своих хозяев. Кашкина была поменьше ростом, кряжистее и мощнее, лошадь же Виктора - более высокой, тонконогой и нервной. Белый конь Дана понравился мне больше других, он производил впечатление ошеломляющей мощи и силы и вместе с тем подвижности и изящества.

- Ты верхом умеешь ездить?- спросил Виктор. Я замялась. В прошлом году я немного ездила в деревне, но единственное представление о езде, которое я оттуда вынесла, было то, что это очень трудно, и самое главное - не свалиться.

- Немножко,- оценила я наконец свое умение.

- Пусть сядет на моего Троя,- предложил Кашка.- Он сильный.

Виктор помог мне вскарабкаться на рыжую лошадь. Кашка вскочил сзади меня на круп, но поводья взял в свои руки, обхватив меня с обеих сторон.

- Может, мне лучше сзади сесть?- робко предложила я.

- Свалишься,- сказал Кашка.- Ладно, не бойся. Трой - умная лошадь.

Остальные были уже в седлах. Поехали от берега вглубь, туда, где в тумане высились горы. Ехали легкой рысью, и езда поглощала почти все мое внимание. Кашка шипел мне в ухо ценные советы, одновременно управляя лошадью. Я же, как мне говорили в деревне, старалась подпрыгивать через раз и упираться не в стремена, а в бока лошади коленками. Наблюдать местность мне было некогда, впрочем, и нечего было наблюдать. Царил мрак, ни одной звезды не мерцало на плотно затянутом тучами сумеречном небе. Какой-то лес вдалеке, скудная растительность - трава, кустарники, кое-где елочки. У дороги там и сям попадался репейник, и я подцепила на ногу несколько "наград". Местность вообще была холмистая, дорога шла то вверх, то вниз. Справа и слева попадались черные, пугающе безмолвные громады скал. Вскоре мы отъехали на приличное расстояние от моря, прибоя давно уже не было слышно. В этой ватной неземной тишине, нарушаемой лишь мягким стуком копыт, я стала ощущать, краем сознания отмечать не беспокойство, нет, но какое-то напряженное внимание, овладевшее моими друзьями. Даже Кашка замолчал за моей спиной, словно готовясь к чему-то неведомому. Они все словно ждали чего-то. Баярд тоже присмирел и трусил возле моей ноги, не сворачивая в стороны.

Внезапно он остановился, потянул воздух носом и угрожающе зарычал. Я еще ни разу не видела добродушного пуделя в таком состоянии. Он походил не то на сеттера в стойке, не то на сторожевого пса перед прыжком. Казалось, он был сильно напуган, и страх боролся в нем с необходимостью защищать хозяина. Очевидно, мои друзья тоже увидели это.

- Приехали,- негромко сказал Дан. Затем он произнес короткую фразу на незнакомом языке и спрыгнул на землю. Мы последовали его примеру. Коней взяли в повод и повели за небольшую, раздвоенную ближе к вершине скалку, одиноко стоящую у дороги. Слева от нас расстилалась широкая ровная долина, упирающаяся в темную полосу леса вдалеке.

За скалой рос единственный жалкий куст, к нему привязали лошадей. Дан подошел ко мне.

- Таня. Стой, пожалуйста, здесь,- сказал он.- Следи за лошадьми. Ни в коем случае не уходи. Ничего страшного не будет. Только не выходи из-за скалы. Ясно?

- Ясно,- сказала я. Все трое отстегнули от пояса странные небольшие предметы. Что-то вроде сверкающего прозрачного кристалла величиной с ладонь, обрамленного сложной оправой. К оправе крепилась сложная система ремешков, с помощью которых предмет надевался на правую руку. Я увидела, как Виктор, надев эту вещь кристалл оказался удобно лежащим в ладони,- поднял руку, как бы для пробы, и из кристалла в темную поверхность скалы брызнул поток золотистых лучей. Свет удивительной красоты и силы лился из кристалла в руке Виктора, и поток его становился все шире, все мощнее... Но Виктор внезапно опустил руку, вмиг погасив луч.

- Главное, не двигайся с места,- еще раз сказал Дан. Я кивнула. Все трое пошли за скалу, более не оглядываясь.

Следи за лошадьми! А если они в самом деле начнут брыкаться или еще что-нибудь? Я понятия не имею, что с ними делать! Надо было сказать Дану... Хотя все равно на это не было времени.

Впрочем, лошади стояли спокойно. Вероятно, для них ситуация была не новой. Было тихо и совершенно непонятно, что же, собственно, происходит по ту сторону скалы. Баярд лежал в траве, прикованный к земле приказом Кашки. Интересно, что все это значит?

Я огляделась и тут только обратила внимание, что повыше скала раздваивается, и в щель, наверное, видна долина, где мы только что ехали. Правда, мне велели не двигаться с места. Но если я чуть-чуть поднимусь, какая разница? А лошади... Если что, я все равно не знаю, что с ними делать. Решив так, я стала карабкаться на скалу.

Вскоре я нашла удобный наблюдательный пункт. В щель действительно было хорошо видно все происходящее.

Фигуры моих друзей в сумерках были плохо различимы. Но увидеть их можно было сразу - по исходящим от кристаллов в их руках мощным потокам света. Словно три прожектора озаряли долину, пробивая мрак.

Потом я заметила другие фигуры, идущие навстречу моим друзьям от дальнего леса. Их было несколько - пять, шесть, семь... Сосчитать я не могла. Темные силуэты сливались с окружающим полумраком, только по движению можно было различить их. Свет кристаллов не рассеивался, граница светлых полукружий была четко очерчена, и идущие навстречу моим ребятам были еще далеко за этой границей. Постепенно я стала различать подробности крадущихся силуэтов, я увидела, что каждый из них держит в руках что-то вроде оружия. Две группы сходились все ближе, и вдруг - резкий, неприятный, далеко отдавшийся треск разрушил тишину. Мне никогда не случалось наяву слышать стрельбы, и только несколько секунд спустя я сообразила, что треск этот означал автоматную очередь. Очереди посыпались, как горох. Виктор, Дан и Кашка все так же безмолвно шли вперед, выбрасывая сверкающие живые потоки света. Стрельба, по-видимому, не причиняла им никакого вреда. Это несколько успокоило меня... Лошади! Они могли испугаться выстрелов. Я кубарем скатилась вниз. Но там все было спокойно. Лошадь Дана отчего-то мотала головой из стороны в сторону, словно ей докучали мухи. Я попыталась потрепать животное по холке, в целях успокоения. Конь фыркнул, негромко заржал и слегка оттолкнул меня мордой. "Не хочешь - не надо", - сказала я и снова полезла на скалу.

Ситуация мало изменилась, разве что противники подошли друг к другу гораздо ближе. Потоки света, исходящие из кристаллов, стали еще шире и уже частично перекрывали друг друга. Автоматы трещали непрерывно и бойко, но ни одна пуля, очевидно, не достигала цели. Мои друзья медленно, но ровно продвигались вперед. Вдруг тот, кто шел в середине - я не столько увидела, сколько угадала в нем Кашку - вырвался из ряда. Он шел чуть быстрее, словно не замечая, что друзья отстали от него. Расстояние между ним и остальными росло. Внезапно - это произошло в один и тот же момент - свет его чуть ослабел, как бы мерцая, и он, коротко вскрикнув, стал валиться на землю. Но двое других тотчас же сомкнули свои потоки, поспешив к нему, и он встал и направил вперед свой луч, ставший, правда, прозрачнее и тоньше. Однако все трое продолжали идти вперед. и стрелявшие стали отступать. Казалось, они бежали от потоков света, приближавшихся к ним. Внезапно один из стрелявших оказался в чьем-то луче - и бросился тотчас на землю, оружие его полетело в сторону. Он корчился на земле, хватал себя отчего-то за волосы, и отголосок его крика долетел до меня - то был крик безумия. И тотчас луч уполз в сторону, и лежавший на земле в беспощадно ярком свете мгновенно вскочил в привычных сумерках и помчался вслед за своими товарищами. Вскоре нападавшие скрылись за темной гранью леса. Тогда погасли лучи моих друзей. Я поспешно стала спускаться к лошадям.

Ребята уже появились из-за скалы. Я тут же заметила, что Кашка идет как-то странно, крепко прижимая правую руку левой к животу. На лице его была болезненная гримаса.

- Ах, как не повезло,- сказал он, подходя ко мне. Дан отстегнул от седла небольшую сумку. Достав фонарик, он включил его и молча протянул мне.

- Давай свою руку,- сказал он Кашке. Тот издал жалобный звук, и с заметным усилием воли оторвал правую руку от живота. Рукав на предплечье разлетелся в лохмотья, и крови, как мне показалось, было очень много, кровь даже капала на траву.

- Таня, помоги,- позвал Дан. Он бережно взял раненую руку Кашки и передал мне.

- Только держи крепко!- предупредил Дан ,- Он будет вырываться.

- Я не буду!- обиженно сказал Кашка. Дан звякнул какими-то инструментами, вынимая их из сумки. Пинцетом он очистил рану от самых крупных ошметков рукава, потом стал ловко и быстро бинтовать. Кашка скрипел зубами, постанывал и переминался с ноги на ногу. Мне стоило довольно больших усилий держать его руку на весу, да и жутковато это было, ведь я впервые видела такую большую рану и так много крови. Наконец Дан закрепил конец бинта и привязал кашкину руку в согнутом положении на марлю, перекинутую через шею.

- Фу-у,- Кашка вздохнул с облегчением,- Теперь гораздо лучше. Благодарю.

Дан быстро паковал сумку.

- Поехали,- сказал он,- По коням. К утру надо быть в Замке.

... Я села теперь на черного коня Виктора. Ехали теперь тише, кое-где даже шагом. Стало светать - небо слева окрасилось розоватым, но сплошные тучи не позволяли видеть восходящего солнца. Никто не разговаривал, я тоже не решалась задавать вопросы, которых накопилось слишком много. Лишь однажды Виктор сказал негромко:

- Не быть нам сегодня на празднике, господа!

- Теппелы сегодня невыносимы,- хрипловато отозвался Кашка. Я скосила на него глаза. Он судорожно прижимал больную руку, лицо его выражало страдание.

- Кто это - теппелы?- тихонько спросила я у Виктора,- Кто стрелял?

- Да,- так же тихо ответил Виктор.

- А кто они такие?

Дан, ехавший впереди, обернулся, произнес какую-то непонятную фразу - лицо его было сурово - и пустил лошадь в рысь. Все замолчали.

Я вдруг подумала о том, как изменился Дан. Не только он, но и Виктор, и Кашка приобрели свой второй облик, проглядывавший в том мире лишь изредка. Но, как и прежде, самые разительные изменения произошли во внешности Дана. Некрасивое длинное лицо его озарилось суровым и грозным светом, осанка стала гордой и повелительной. Из глаз Дана исходил теперь ровный и яркий, почти слепящий свет, в глаза его стало почти невозможно смотреть. Поэтому ли, или благодаря таинственной обстановке, Дан, бывший не более, чем дворником, обычным чудаком, бледным от сидения за книгами, - казался теперь грозным и благородным рыцарем.

Все происходящее казалось мне таким невероятным, что я даже не пыталась как-то это осмыслить. Я просто тряслась в такт шагам лошади, вцепившись в луку седла, и жадно смотрела вокруг.

Местность казалась совсем безжизненной. Растительность была скудной, хотя вдали виднелся хвойный лес, но и он был мрачным и каким-то неживым на вид. Вскоре я поняла, почему возникло такое впечатление. Здесь не было ни насекомых, ни птиц. Три лошади, всадники, собака - вот и все живое на несколько километров вокруг. Ни цикады, ни птичьи голоса не нарушали ватную, мертвую тишину. Ни малейшего движения не было заметно в придорожных кустарниках.

Тут только я стала отдавать себе отчет, что меня давно преследует старое помешательство - эта туманная земля казалась знакомой. Теперь, подумав, я сообразила: ну, конечно же, я видела ее во сне. Сон, где я блуждала по этим пустынным, мертвым пространствам, являлся мне много раз. Не было здесь примет, за которые можно зацепиться глазу, по которым можно было бы безошибочно узнать местность... Да разве во сне запоминаешь приметы? Однако запах сна, неповторимое ощущение сонной родины я угадывала безошибочно в серых туманных долинах Ладиорти. Не раз бродила я здесь ночами в поисках чего-то... Чего?

Небо, между тем, совершенно посветлело. Однако за плотным слоем туч даже не просвечивал солнечный диск. Светло-серый, мокрый на вид облачный покров был совершенно ровным. Казалось, вот-вот пойдет дождь.

- Плохая погода,- сказала я Виктору.

- Здесь никогда не бывает солнца,- объяснил он,- Нужно привыкнуть. Это Ладиорти.

Довольно долго ехали по лесу. Низкие ветви почти задевали голову. Лес действительно умирал. Почти до середины ствола все деревья были мертвыми, сухими. Еще более тягостное, гнетущее впечатление, чем серая пустыня, произвел на меня этот лес.

Вдруг словно крылом смахнуло лесной полумрак - лошади вышли в широкую зеленую долину.

Здесь тоже не было живности, но трава зеленела гуще и веселее. Кое-где в траве виднелись даже бледные полевые цветы. Долина шла слегка под уклон и далеко впереди завершалась голубой цепью гор. А в центре ее виднелось какое-то поселение, окруженное высокой белой стеной. Почему-то я подумала о монастыре. Кажется, поселок не был так уж красив, но с непреодолимой силой меня потянуло туда, и не только меня - лошади невольно ускорили бег, временами вздергивали голову и коротко ржали. Что-то там было, что-то нестерпимо зовущее, манящее, родное - это и было то самое место, которое с такой тоской и надеждой искала я в своих снах. О, я даже видела его - прекрасный сад, видела издали, и мне так хотелось туда, но я знала, что никогда, никогда мне туда не войти. Может быть, и сейчас я сплю? Я ущипнула себя за руку. Голос Виктора раздался над ухом.

- Это не сон. Это Замок.

Сон сбывался, и даже лучше - сбывалась мечта, мы приближались к белой стене. Запах и звук становились все ощутимее. Ни голоса, ни пение птиц не были еще различимы, но чистый и легкий шум нарушал ватную тишину Ладиорти. И запах - ни с чем не сравнимый нежный запах детства и родины. И вот уже тяжелые ворота из меди высятся над нами. Чей-то голос, веселый, молодой, громко продекламировал из-за ворот:

- Воин, неужели с копьем и мечом ты вступишь в святилище Храма?

Дан ответил, подъехав ближе к воротам:

- Как же покину доспех мой?

Створки ворот медленно разошлись. Мы въехали в Замок.

Ничего особенного не было там, внутри. Я не могла бы описать и объяснить сладкое ощущение счастья, чувство родины, охватившее меня. Небольшие белые домики, собаки, птицы, множество цветов и деревьев, размытые дождями тропинки... Сейчас было сухо, и мы вели коней в поводу, медленно, осторожно ступая. Запах! Какой нежный и чистый запах стоял здесь, каждый камень, каждое дерево, каждый кирпичик беленных стен излучали, казалось, невидимый свет. И еще мне казалось, что я стала совсем маленькой девочкой, что это - тот самый сад и поселок, в котором я увидела свет, родной, самый родной, и скоро здесь в этом поселке я встречу... мать? Нет, не ее, не ту, которая осталась в Энске, но все же - кого?

Изредка нам навстречу попадались люди, я не замечала их одежды, их возраста, они здоровались, и я хорошо понимала их. Казалось, они говорили мне: здравствуй, иди же сюда, в наш дом, в твой родной дом, мы так ждали тебя! Они не обращались ко мне, но светлые улыбки, но сияние глаз, такое знакомое - откуда? - говорили мне это. Да, у каждого из них было это сияние в глазах, легко делающее прекрасным любого человека. И тут же противный внутренний голос говорил мне: Брось-ка эти бредни! Кому ты тут нужна? Что ты из себя представляешь? И вообще, подозрительное место... Этот голос портил мне настроение, но заткнуть его полностью тоже не было никакой возможности. Казалось, во мне жили двое: одна видела это сияние глаз, и полна была чистой радости, вызванной этим мокрым утром и беленным поселком, предчувствием неслыханного счастья, другая подозрительно смотрела на все окружающее, и видела лишь бедные, скромные домики, людей отнюдь не совершенной красоты, в простенькой одежде, грязь в лесу, в которой Баярд успел устряпать свою великолепную шерсть... Для чего мы здесь?

Тропинка шла под уклон и скрывалась в роще, полной шелеста влажной листвы и веселого птичьего пения. Мокрые ветки задевали одежду, и тут выяснилось, что материя плащей совершенно непроницаема для воды. Это как-то порадовало мою ворчливую половину. Мы вышли из рощи на широкую вытоптанную поляну, и тут мое родительское Я заглохло окончательно. Чистая радость, предчувствие чуда охватили меня волной, хотя причина этого не была мне ясна совершенно. Мы увидели домик, такой же, как все, разве что несколько больше. Дан остановился перед ним и обернулся к нам.

- Мы поставим лошадей, - сказал он, - Кашка, ты иди к врачу, я возьму Троя.

Он забрал у меня повод кашкиной лошади.

- А ты - постучись и заходи, - сказал он мне, - Познакомишься с Королевой.

Мои друзья разошлись, и я осталась совсем одна перед низеньким крыльцом. Королева? Что это значит?

Я решительно взошла на крыльцо и постучала в дверь. Чей-то голос ответил мне:

- Войдите, пожалуйста.

И я вошла. В полутемной комнате, освещаемой огнем странного вида печки, я увидела Королеву. Я сразу узнала ее. Это не мог быть никто иной - Она, Королева, Мать, которую я должна была встретить здесь. Она была красива? Да, наверное... Да, бесспорно, она была очень красива. (Спросите маленького ребенка, кто красивее всех на свете?) В хижине царил полумрак, и свет не падал на лицо Королевы, но удивительно - кожа ее словно светилась изнутри, лицо сияло не отраженным, собственным белым светом. Глаза ее, незабываемые глаза, темные, чистые, глубокие, любящие... Она поднялась мне навстречу.

- Здравствуйте,- пролепетала я. Кажется, нужно, что-то сказать, объяснить, сослаться на друзей, приведших меня сюда. Но объяснять ничего не пришлось. Просто - Королева улыбнулась мне и сказала:

- Здравствуй. Садись, пожалуйста, сюда.

Я села на указанное мне место, это была низенькая скамеечка у очага. Королева села напротив меня, теперь я заметила, что она была одета в длинное, белое, простой ткани и покроя платье.

- Хочешь поесть? - с этими словами Королева протянула мне большую деревянную кружку, кусок хлеба. Я взяла, не решаясь отказаться, а впрочем, мне уже и хотелось есть. В кружке оказалось свежее холодное молоко, а хлеб - хлеб был, кажется, только что испечен, еще теплый, восхитительно вкусный. Дрова потрескивали в печке, за чугунной решеткой - нет, пожалуй, это не печка, а камин. Странное помещение, выложенный грубыми досками пол, полутьма, серый утренний свет струится сквозь занавешенные маленькие окошки - кажется, в них и стекол нет?

- Тебя зовут Таней?- спросила Королева.- Тебе нравится здесь?

- Да,- сказала я,- Только здесь странно...

- Ты привыкнешь,- сказала моя собеседница. Не отрываясь, темные прекрасные глаза ее глядели в огонь, и свет очага отражался в них. Я допила молоко и вертела кружку, не зная, куда ее деть, и не решаясь встать. Королева протянула руку - прекрасную руку - забрала у меня кружку, посмотрела с улыбкой мне в лицо.

- Нам нужно познакомиться, верно? Я королева Ладиорти. Ты думаешь, что короли живут во дворцах, да, это так. Но мой народ очень маленький и бедный, и то, что кажется тебе хижиной - для нас дворец.

Я невольно осмотрелась по сторонам. Да... бедная хижина. Но она нравилась мне. Здесь было чисто, уютно, и пылал огонь в очаге, а главное - и эта хижина казалась мне необыкновенно родной, милой, словно я выросла здесь.

- Здесь очень хорошо, - сказала я. Королева неторопливо кивнула.

- У нас здесь война,- сказала она таким обыденным тоном, как говорят о какой-либо досадной неприятности.- Опасно. Ты, наверное, уже видела?

- Да.

- Но здесь, в замке, опасности нет. Я рада, что тебе нравится у нас,- сказала Королева, улыбаясь.- Ты можешь погостить здесь, сколько хочешь. У нас совсем нет электричества, правда... Но вон там, в углу, если хочешь, книги. Они все написаны от руки...

Тут раздался стук в дверь. Королева медленно повернула голову.

- Заходи, Музыкант, - сказала она. - Здравствуй.

Виктор появился в дверях и почтительно склонил голову.

- Здравствуйте, Ваше Величество,- сказал он. В глазах его играла радость. Какая это радость, подумала я - видеть Королеву, говорить с ней. Я всего несколько минут была рядом с Ней, а уже страшно было подумать - оставить Ее, уйти, мир без Нее отныне будет для меня пуст. Что же должен чувствовать Виктор? Он стоял на пороге, склонив голову, не смея приблизиться... а я сижу так запросто рядом с Королевой! Мне захотелось вскочить, но я не решалась двинуться - из опасения привлечь к себе излишнее внимание.

- Что с бароном ? - спросила Королева. - Он ранен?

Виктор ответил утвердительно

- Как это случилось ? - спросила она. Тень печали мелькнула в ее голосе.

- Их было десятка полтора, - ответил Виктор. - Мы втроем легко отразили их. Но Кашка немного увлекся, и мы отстали, мы не успели закрыть его. Кажется, рана не опасна.

Королева кивнула.

- Я думаю, да. Пусть он придет ко мне.

- Я передам, - сказал Виктор.

- У меня есть просьба к тебе, Музыкант, - сказала Королева. - Там пришли дети из поселка, они у Тихого сейчас. Поговори с ними, хорошо? А насчет ночи я все скажу Всаднику.

- Хорошо, - сказал Виктор и перевел взгляд на меня.

- Оставь Таню мне, - Королева улыбнулась. Виктор почтительно наклонил голову, не отрывая глаз от сказочно прекрасного лица Королевы. Она кивнула, и Виктор вышел, притворив за собой дверь.

Почти сразу в дверь постучал Дан и, дождавшись приглашения, вошел.

Я вздрогнула. Как он изменился! Плащ спадал с его плеч, словно мантия царя или полководца, глаза сверкали почти непереносимым светом, и я уже не видела простых, некрасивых черт его бледной физиономии, грозный, прекрасный воин стоял передо мной. Новая деталь - в волосах Дана сверкал тонкий металлический обруч, и на нем - беловатый, полупрозрачный светящийся камень. Едва войдя и обратившись к Королеве, Дан медленно опустился на одно колено, опустив перед Ней глаза. Так, склонившись, он ответил на Ее приветствие.

- Здравствуйте, Ваше Величество!

- Мой Всадник, - сказала Королева, и в голосе ее звучали нежность и печаль. Ты знаешь о празднике. Я хочу попросить тебя охранять Замок в эту ночь. Войско уже готово, ты знаешь, что нужно сделать.

- Хорошо, - ответил Дан, не поднимая глаз.

Просты были их слова, ничего особенного не было и в тоне. Но с Даном Королева говорила иначе, чем с Виктором, иначе, чем со мной. Почти физически я ощутила напряжение, повисшее в комнате, не тягостное, но светлое, напряжение, наполняющее тишину филармонии перед концертом... Что-то особое было между ними. И тогда я посмотрела в лицо Королевы.

Боже мой! Какая печаль, какая боль была в ее глазах! Как смотрела она на склоненного перед ней Дана... Словно ей было отчего-то нестерпимо жаль его, словно на смерть она его посылала. Но что же он?

Он поднял голову, и я увидела его лицо. Молитвенное выражение, и страдание затаилось во взгляде. Страдание, равное счастью - и было ясно, что это лучшая минута его жизни, и что за боль этой минуты он готов отдать и жизнь, и бессмертную душу... Королева, поднявшись, подошла к нему. Тонкая рука в белом кружеве легла на его плечо.

- Встань, - сказала она повелительным тоном. Дан покорно поднялся. Рука Королевы соскользнула с его плеча.

- Постой, - сказала она и, повернувшись, подошла к стене. Теперь только я заметила посверкивающие ножны короткого меча, висевшего над очагом. Ножны были богато украшены прозрачными, алыми, как капли крови, рубинами. Королева сняла их со стены и, вынув тонкое лезвие сверкающей стали, взмахнула им в воздухе, затем вставила в ножны и подошла к Дану.

- Это твой меч, - сказала она, - Возьми его. Носи его рядом с карросом. Они хотят, чтобы было так... Он не нужен тебе, но пусть будет.

Низко склонившись, Дан поцеловал протянутое ему оружие, затем бережно принял его, прицепил на пояс, рядом со странным кристаллом.

- Благодарю, Ваше Величество, - казалось, эти слова дались ему с огромным трудом. Вдруг взгляд Королевы потемнел, сомнение возникло в нем, она сделала даже короткое движение, словно пытаясь забрать меч.

- Не забудь, - сказала она, - Кто носил это оружие. Ты не имеешь права обнажать его. Никогда.

Дан посмотрел в лицо Королевы сияющим преданным взглядом.

- Вы сомневаетесь во мне, Ваше Величество?

Королева внимательно посмотрела ему в лицо.

- Хорошо, Всадник, - сказала она. - Иди, готовь ночной дозор.

Она повернулась ко мне.

- Ты хочешь посмотреть наш Замок? - я кивнула утвердительно. - Иди за ним. Всадник, покажи Тане, где живет Лада. Они подружатся, я думаю.

Не смея ничего произнести, я вышла вслед за Даном. Молча и быстро мы шли среди белых домиков. Боже мой, Дан... Сердце мое дрогнуло - впервые. Смертельная жалость и тоска сжимали его. Дан... Отныне, что бы ни произошло, я всегда буду стоять рядом с тобой, разделяя твою тоску и муку смертного греха. Ведь ты только человек, ты не такой, как она, хотя и самый лучший, прекраснейший и смелый из людей.

Дан обернулся ко мне.

- Ты понравилась Королеве, - сказал он.

Я не знала, что ответить. И я сказала просто.

- Она красивая.

- Мы едем сегодня в ночной дозор, - сказал Дан, - Здесь будет праздник, придут рыбаки из Поселка. Ты здесь останешься или поедешь с нами?

- С вами, - быстро сказала я.

- Хорошо. - Дан взбежал на крыльцо одного из домиков, постучал. Нам открыла дверь девушка, кажется, старше меня, светловолосая, красивая.

- Здравствуйте, граф, - произнесла она, глядя на Дана.

- Здравствуй, Лада, - сказал он и посмотрел на меня, - Вот Таня, она здесь в первый раз. Пусть она побудет с тобой до вечера. Так сказала Королева.

Лада улыбнулась мне и взяла меня за руку.

- Пойдем.

В этом домике было две комнаты, таких же маленьких и бедных, как жилище Королевы. Так же потрескивали дрова в печке, а в соседней комнате кто-то тихо играл на гитаре. Усадив меня у очага, Лада вышла. В это время за стеной чистый девичий голос запел под гитарные переборы:

Жил на свете рыцарь бедный,

Молчаливый и простой,

С виду сумрачный и бледный,

Духом смелый и прямой.

Он имел одно виденье,

Непостижное уму...

Мелодию эту я не слышала никогда, стихи были знакомы мне, как собственное имя. Но новый их смысл вдруг открылся мне, и, пораженная случайным совпадением, не дыша, я жадно впитывала знакомые строки...

И в пустынях Палестины,

Между тем как по скалам

Мчались в битву паладины,

Именуя громко дам,

Lumen coelum, sankta Rosa!

Восклицал он, дик и рьян,

И как гром, его угроза,

Поражала мусульман.

Я знала его лицо, его имя... Тщетно я пыталась успокоить бешено бьющееся сердце. Песня закончилась, и Лада вышла ко мне, а за ней - и обладательница гитары, смуглая маленькая девушка с горящими, черными как угли глазами. Я встала им навстречу.

- Это Таня, - сказала Лада, - А это Алиса. Ты кушать хочешь? - осведомилась она у меня.

- Нет, я уже...

- Ну как хочешь, - сказала она. - Только у нас сегодня куча дел. Ты знаешь, что будет праздник? Сегодня весь день мы будем торчать на кухне, пироги надо печь, и все такое... Ты с нами пойдешь, или лучше тут останешься?

- С вами, - сказала я.

- Ну, пойдем, - сказала Лада, - Нам вообще-то помощь нужна, конечно.

Алиса выглянула в окно.

- Полтавы еще нет, - сообщила она, - у нас еще несколько минут свободны...

Она подошла ко мне и протянула гитару.

- Ты ведь играешь?

Я неловко взяла инструмент. Мы присели вокруг печки.

- Гитару по кругу, - сказала Лада, - Начинай, Таня.

Что же сыграть? Перебирая струны, я смотрела на новых подруг - ибо уже чувствовала себя с ними легко, так, словно это были мои сестры. Мне всегда хотелось иметь сестру... Я начала свою собственную, недавно сочиненную песню.

Дотроньтесь до клавиш, чтоб слились в аккордах сердца,

И мир отразился в янтарном, оранжевом свете...

Какие же разные - но что-то общее есть в их лицах. Высокая, белокурая Лада, из породы русских красавиц, маленькая, с хитрым, как у лисички, взглядом Алиса... Разве блеск глаз? Взгляды? Нет, и они разные - но чем-то все-таки похожи, как похожи взгляды маленьких детей.

Но вы все молчите, и глядя мне прямо в глаза,

За тенью усмешки, спокойно и чуточку строго,

Не верите в то, что на улице ждет вас гроза,

Прощанья огни. И туман. И рассвет. И дорога.

Закончив песню, я протянула гитару Алисе. Она играла значительно лучше меня, но это уже меня не смущало. Она начала петь, и Лада вступила вторым, низким и прекрасным голосом. Я смутно знала эти стихи, но петь не решалась.

Среди миров, в сиянии светил,

Одной звезды я повторяю имя.

Не потому, чтоб я ее любил,

А потому, что мне - темно с другими...

Девушки закончили песню, и Лада решительно встала.

- Ну все, - сказала она, - Пошли работать.

- Все бы тебе работать, - проворчала Алиса и поставила гитару в угол. Мы вышли из домика. Подруги подхватили меня под обе руки. Так, обнявшись, мы шли сквозь промозглую утреннюю сырость.

- Хорошая песня, - сказала Алиса, - Я имею в виду твою. Сама сочинила?

- Ага, - сказала я

- Мне тоже нравится, - сказала Лада, - Ты нас научишь, ладно?

- А ты на празднике-то будешь? - поинтересовалась Алиса.

- Нет, я... Ребята куда-то собираются, я с ними поеду, наверное.

- Граф берет ее, - пояснила Лада.

- Тебе везет, - сказала Алиса. Я не совсем их поняла, но переспрашивать не стала.

- Мы тоже будем ночью в цепи, - сказала Алиса. - Там увидимся, да?

- А... вы тоже? - начала я и умолкла, потому что увидела на поясе Алисы уже знакомую мне странную вещь - кристалл, испускающий свет. Алиса хлопнула по нему и улыбнулась.

- И у нас есть карросы. Ну а сейчас - пошли пироги печь.

И мы пошли печь пироги и занимались этим почти до самого вечера.

... Было уже шесть часов вечера по времени Ладиорти, когда мы выехали из ворот Замка.

Снова почти все мое внимание была поглощено ездой. Мне подобрали в конюшне небольшую смирную лошадку соловой масти. Роста она была невеликого, черные блестящие глаза-маслины кротко поглядывали из-под длинной белой челки. Звали кобылку Стрела. Как и пообещал мне конюх, лошадь отличалась отменно спокойным и послушным нравом. Даже такой неопытный наездник, как я, был для нее авторитетом. И все же я устала от рыси не меньше, чем устают от быстрого бега.

Ехали молча, и я успевала в такт рыси кое-как обдумывать все то, что пришлось пережить сегодня. Я не испытывала страха при мысли о встрече с теми таинственными врагами, которых видела прошлой ночью, хотя такая встреча, вероятно, предстояла нам снова. Во всяком случае, на поясе у каждого из моих друзей висело это странное оружие, кристаллы, испускающие свет - я знала теперь их название: карросы. Но предназначение и механизм их действия оставались туманными для меня. Впрочем, и помимо этого было слишком много таинственного и волнующе прекрасного. И было такое, рядом с чем и сказочный Замок, и приветливые его обитатели, и вся туманная Ладиорти - все отходило на задний план. Королева... и Дан. Иногда все вокруг меня растворялось, я вдруг ощущала себя стоящей в той же хижине, снова видела Королеву, и рядом - коленопреклоненного Дана. Вмиг наваждение проходило, и снова я тряслась в седле, и спина Дана, покрытая серебристым плащом, покачивалась передо мной. И наступало вновь. И вновь я ощущала таинственную неразрывную связь, возникшую в тот миг.

Королева... тут мое скромное понимание жизни заходило в тупик. И в то же время я стала понимать немного больше.

Мне пришлось недавно узнать людей удивительных, совершенно не похожих на прежних моих знакомых. Но я затруднялась определить одним словом, в чем же их особые качества заключаются. Теперь, посмотрев на Королеву, я определила это так: свет, исходящий от них. Но что такое этот свет? И вдруг откуда-то всплыло слово: Бог. Откуда взялось это слово в потоке моего мышления? Бог. Ведь я же не верю ни в какого Бога. И даже не потому, что меня в школе учили не верить - я не верю искренне. Если подумать, атеизм тоже может быть верой. Вера в человека, в его собственные силы, в бесстрашие перед лицом небытия. Только сейчас растревоженные чувства говорили мне иное. Я попыталась призвать к порядку трезвый разум. Конечно, даже эту таинственную Черту, ведущую в туманную Ладиорти, и все, что я видела - все это можно объяснить, не привлекая понятия чуда. Материалистически. Нельзя было объяснить только новое, возникшее в моей душе, ибо я начала понимать, что люблю - и люблю больше жизни, больше всего на свете... Мне и раньше случалось любить. Это чувство не зависело от меня, но оно пронизывало всю мою жизнь, оно все, абсолютно все меняло. Гормоны? Либидо? Хорошо. Но вот я видела существо, обладающее силой любви во много раз большей, чем человек, обычный человек. Ибо свет и любовь, как я это понимаю - синонимы. И тут что-то подсказало мне: за этим светом стоит Бог.

Эта мысль так поразила меня, что я едва не выпустила поводья. Конечно, нелегко по капле воды сделать вывод о существовании океана. Так же трудно по капле любви, доставшейся тебе, понять, что существует океан любви-света. Бог и есть этот свет. В одних он светит ярче, в других слабее, и, наверное, единственное, к чему стоит стремиться, и что стоит растить в себе - этот божественный огонь. Мне вдруг представилась исполинская лестница, пирамида, вершина которой скрывалась в сиянии, а на ступенях стояли излучающие свет люди, и чем ближе к вершине, тем ярче их свет. Сама я стояла где-то в самом низу, чуть выше - мои друзья, еще ближе к высоте - Королева и ей подобные полубоги. И если идти вверх по этим ступеням Иерархии, на вершине встретишь Бога...

Я уже понимала, что из всех невероятных событий было самым удивительным, самым необычайным, воистину перевернувшим мою жизнь. Встреча с Королевой... Однажды увидев этот Свет, думала я, стискивая поводья, будешь жить только им, будешь мечтать лишь о том, чтобы снова увидеть Его, чтобы служить Ему.

Но Великий Свет, слиться с которым люди не могут в грехах и страстях своих, этот Свет остался за спиной. Вокруг лежала пустынная страна Ладиорти, тишину нарушал лишь негромкий стук копыт. Мои друзья молча скакали рядом. Снова бодрый Кашка с перевязанной рукой, которая, по-видимому, больше не мешала ему. Изящный, задумчивый Виктор на черном, как смоль, Акае... Дан.

Дан ехал чуть впереди, лица его я не видела. Впрочем, я могла легко представить его: лицо Дана крайне редко меняло выражение. Вообще движения его были экономны, медлительны, точны, нервные подергивания и ненужные жесты не были ему свойственны совершенно. Внимательный бесстрастный взгляд лишь изредка играл улыбкой или порывом смеха.

Но мне случилось увидеть его иным.

Озаренный светом Королевы, вот так стоял он в Ее лучах, жалкий человек перед Богиней. Лучший, смелый, прекраснейший из людей, сжигаемый страстью к Той, что не знает страстей.

Он имел одно виденье

Непостижное уму,

И глубоко впечатленье

В сердце врезалось ему.

Я шептала эти строки в забытьи. И ясно, до боли ясно было все будущее стоять рядом с ним, без надежды на ответ, стоять лишь как спасительная опора в последний миг - без надежды на свое - так же, как стоит он перед своей Королевой. Может ли быть счастье выше этого?

... Ехали не прямым путем. Сначала на север, откуда пришли. В скалах, где в прошлый раз встретили теппелов, стояла теперь целая небольшая армия, длинной цепью разбросанная вдоль холмов. Все бойцы этой армии носили те же серебристые плащи поверх одежды и на поясе имели карросы. В кустах были укрыты лошади. Сторожевые собаки лежали у костров. Мы проехали вдоль всей цепи. У одного из костров Дан спешился, к нему подошел высокий седоватый мужчина, и они негромко поговорили о чем-то. Еще в нескольких местах Дан подъезжал ближе к кострам, сидевшие, поднимаясь, приветствовали его, и, обменявшись с ними парой фраз, Дан направлялся дальше.

Вслед за тем, пустив лошадей крупной рысью, поскакали на восток, где потемневший край неба сливался с морской гладью. Здесь расстилалась до моря широкая, необъятная долина, и в ней хорошо видна была бесконечная цепь костров, протянувшаяся вдоль всего побережья Ладиорти. Дан и здесь подъезжал к бойцам, сидящим у огня, отдавал какие-то распоряжения, посылал куда-то гонцов. Я с любопытством всматривалась в лица обладателей карросов. Огонь костров освещал их и отражался в глазах - не тревогой, но спокойным ожиданием боя. Все эти лица казались мне прекрасными, золотые блики огня играли на них, и все они были спокойны или веселы.

Дальше мы проехали вдоль южной цепи и оказались с западной стороны от Долины Замка. Здесь стояли непроходимые черные леса, мы миновали их кратчайшей дорогой. Уже совершенно стемнело, спустилась ночь. Я с удивлением подумала о том, что это уже вторая ночь, которую мне придется провести почти без сна, - но я не ощущаю ни малейшей усталости, я готова бодрствовать эту ночь.

Через несколько километров лес поредел, и местность стала заметно подниматься - это начинались горы, те самые, что виделись из дворца голубыми, в таинственной дымке. Вскоре подъем стал таким крутым, что, к моему облегчению, мы спешились и повели коней в поводу. Узкая тропинка вилась среди камней и непроницаемо темной в ночи чащи. Я держалась из предосторожности подальше от задних ног идущей впереди кашкиной лошади. Моя Стрелка шла легко, повод провисал, тянуть почти не приходилось. И все же облегчение было недолгим. Идти вверх оказалось еще тяжелее, чем трястись в седле. Я никогда не считала себя слабой физически, и в горных походах бывать мне случалось, но Дан, шедший впереди, задавал такой хороший темп, что я еле поспевала шевелить конечностями. Сердце мое колотилось, я жадно хватала ртом холодный чистый воздух. Все же, когда Виктор, замыкающий шествие, крикнул мне: "Если тяжело, остановись," - я выдавила из себя "Ничего", и продолжала подъем. Лес кончился, и пошли низкорослые деревца, стелющиеся кустарники. Тропинка шла временами так круто, что приходилось карабкаться и тянуть за собой лошадь. Где-то неподалеку слышалось журчание ручья или речки. Наконец камни перед глазами поплыли радужными пятнами. Я стала опасаться, что подъем этот никогда не кончится. И тогда сумеречный просвет засиял перед глазами. Еще несколько минут - и мы стояли на перевале.

Вероятно, это была самая низкая точка горной цепи: вправо и влево от лощинки, где мы стояли, уходили неприступные гигантские скалы. Но и отсюда, с высоты перевала мир, оставленный внизу, казался неправдоподобно крошечным.

Костер, пылавший в лощине под прикрытием небольшой скалки, пробивал темноту ночи. Впрочем, и мрак не застилал мир полностью: несмотря на отсутствие звезд и луны, небо было бледноватым, как летом в северных городах.

От костра поднялись трое людей, очевидно, ожидавших нас. Они весело здоровались, их лица сверкали улыбкой. Я не особенно прислушивалась к разговору. С ними был крупный, темной окраски дог, настороженно обнюхавшийся с Баярдом.

Я подошла ближе к западному склону. Вниз уходила непроницаемо черная даль, ни одного огонька не мерцало до самого горизонта, и ничего нельзя было разобрать на этой гладкой, как доска, равнине. Тогда я обернулась к востоку и восторженно ахнула, глянув в долину, откуда мы только что поднялись.

При свете все это, вероятно, выглядело бы лучше. Теперь нельзя было различить ни леса, ни скал, ни моря. Зато веселый узор огней украшал темную долину. Каймой тянулась цепь сторожевых костров, с трех сторон окружавших Замок. Теперь я видела, что мы не объехали и десятой части этой цепи. В центре же долины сияло созвездие разноцветных огней, и это была праздничная иллюминация Замка. Белые, желтые, синие, зеленоватые, красные огни, то ровные, то мигающие, то рассыпающиеся снопами искр, плясали в небольшом прямоугольнике, и от этого вся долина казалась сверкающей.

Не хватало лишь звезд в ночном небе Ладиорти, чтобы дополнить этот великолепный огненный карнавал.

Я вернулась к костру. Бойцы, ожидавшие нас у костра, уже держали в поводу своих коней. Попрощавшись, они стали спускаться в долину, и вскоре скрылись в темноте. Наша команда осталась на вершине в одиночестве. Лошадей пустили пастись, ослабив подпруги. Виктор принялся собирать хворост для костра, Дан, развьючив свою лошадь, вытащил из сумки несколько бревнышек. Здесь, на вершине, деревьев не было, но неужели, подумалось мне, он считает, что этих полешек хватит на всю ночь? Однако, ничего не сказав, я присоединилась к Виктору. Вскоре хорошая куча хвороста лежала у костра.

- Хватит работать, - сказал Дан наконец. - Присаживайтесь. Держу пари, что Рыжий не забыл о потребностях желудка.

- А как же! - воскликнул Кашка. Покопавшись в своей сумке, он вытряхнул на землю ворох картошки.

Вмиг картошка была закопана в золу. Над костром на рогатинах вывесили котелок с водой.

- Располагайся, - предложил Виктор,- Ночь предстоит долгая.

По примеру остальных я устроилась на теплых камнях. Плащ приятно согревал, и ласковое тепло струилось от костра. Сквозь полузакрытые веки я лениво наблюдала искры, летящие в сумеречное небо.

Баярд, по приказанию Кашки, лег в лощине, в стороне от костра, тревожно глядя на запад.

Вскоре были готовы и картошка, и чай. Я занялась едой всерьез: употреблять горячую, из золы картошку - не такое простое дело. Перебрасываешь ее, жгучий серый комок, из ладони в ладонь, пока не перестанет жечь. Потом осторожно отколупываешь кожицу с кусочком пепла, обнажая мягкую белую горячую плоть. Усиленно дуешь, обмакиваешь в соль...

- А все-таки,- сказала я, между тем, как руки мои были всецело заняты картошкой,- Где это мы находимся? Что это - Ладиорти? Другое измерение?

Кашка хихикнул.

- Саенс фикшн,- сказал он,- Читать надо меньше.

- Да нет,- задумчиво произнес Виктор,- Вряд ли это можно назвать другим измерением. Если тебе так уж нужен термин, я бы употребил, пожалуй - другой слой.

- Мир слоист,- непонятно сказал Кашка.

- Сомневаюсь, чтобы что-то стало от этого понятнее,- заметил Дан. Он чистил картошку для себя и для Кашки с помощью перочинного ножика.

- Тебе нравится здесь? - негромко спросил Виктор.

- Да, конечно,- ответила я, не задумываясь. - Но я ничего не понимаю. Кто такие теппелы? Королева... Что мы делаем здесь?

Дан протянул Кашке очищенную картошину на кончике ножа. Кашка принял ее здоровой рукой, пробормотав: "Мерси, граф". Дан кивнул ему, затем медленно перевел на меня взгляд. Светлые странные глаза его и светлый камень в волосах блестели, отражая пламя.

- Ты понимаешь, -сказал он.- Но ты хочешь слов. А здесь важен язык сердца.

- Есть сознание,- говорил он,- Выше обычного, дневного сознания. Назови его Сверх-Я, назови его пятым принципом, интуицией, сердцем - оно выше трезвого разума. Это, если хочешь, сплав твоей логики и твоей любви, твоих высших чувств. Попробуй освободить его и им мыслить. Ты понимаешь меня?

- Да, - сказала я осторожно,- Я понимаю, кажется.

- Те, к кому ты испытываешь любовь, важны для тебя. То дело, которое считает главным твое сердце, важно для тебя. Если захочешь идти за нами - иди. Но никто не может принудить тебя к этому.

Те, к кому ты испытываешь любовь...

Испытываешь любовь...

Я стиснула кулаки от напряжения, глядя прямо в лицо Дана. Сердце, казалось, готово было разорвать мне грудь.

- Те, от кого мы защищаем Ладиорти. - говорил Дан. - Ты узнаешь их ближе. Может быть, сегодня. Беда в том, что Ладиорти - мрачный, забытый Богом угол мира, чистилище, и единственный Свет, пролитый в эту темную землю - свет Королевы. Подвиг ее велик. Она сильна. Но здесь она одна, а тьма сильна во всем мире. Может случиться так, что ее Светлые братья не успеют прийти на помощь. Потому мы здесь. Не скажу, что это прекрасно - мы просто люди, мы никакой ступени не достигли, наш свет ничтожен, для нас велика опасность. Все, что мы можем - это стоять здесь, защищая Королеву. Какими бы мы ни были - присоединить наш слабый свет к ее сиянию, отбросить назад тех, кто идет сюда с тьмой. Сто или пятьдесят лет назад было бы немыслимо наше участие в этой битве. Но сейчас нет другого выхода. Знаешь, почему? Прямо за Ладиорти, за Чертой, которую мы пересекли - наш, человеческий мир.

Все это сейчас не так важно для тебя. Ты узнаешь, что такое тьма. Ты узнаешь страх. Сейчас же прошу тебя об одном - проведи границу света и тьмы в себе. Ты должна понять, где добро, и где зло в твоей душе. Ты способна это понять - иначе мы не взяли бы тебя сюда. И тогда - ты свободна остаться с нами или вернуться в Энск.

Дан умолк. Я откинулась на камни, переваривая услышанное. Никогда я не задумывалась ни о чем подобном, но сейчас, слушая Дана, я хорошо понимала его, и высказанные им мысли казались мне давно откуда-то знакомыми. Добро и зло... В таких категориях я просто не привыкла мыслить. То, что в мире есть две антагонистические системы, мы проходили в школе. Буржуазия и пролетариат... Социализм и капитализм. Все это было известно, и так скучно, что уже набило оскомину. Что в мире есть какие-то иные, не связанные с классами и государствами, противоположные силы - об этом я слышала впервые, но почему-то эта идея казалась мне хорошо знакомой.