Белое на черном …

Глава 9

Никто так и стал рассказывать о наших приключениях и убийстве монстра. Микаэль стал жить со мной в одном доме. Казарма не место для подростков, но вот на задания он стал ходить со мной. Спорить никто не стал.

Отступление.

Жара и палящее солнце мой прадед идет по пыльной дороге вдоль реки, река широченная и от реки иногда ветром приносит прохладу. Несмотря на сентябрь всё равно ещё очень жарко. Строй колонны растянулся и иногда над колонной проноситься команда — Подтянуться. Держать строй. Но эти команды только ненадолго встряхивают людей. И колонна опять растягивается. Из окружения я вышел с оружием в руках. Все-таки сумел вытащить своего Максима и это проявилось двояко и с хорошей стороны и плохой. С хорошей стороны было то, что меня не стали направлять в штрафную роту. Здесь свою роль сыграло то, что пулемет Максим совсем не то, что винтовка Мосина и мне поверили сразу. Но с плохой стороны было то, что пулемет оставили на передовой, а меня отправили в запасной полк. И там я пробыл почти два месяца. На тыловой норме не проживешь и рожу не наешь. Но не это толкало меня писать рапорта о направлении на фронт. Надо было отомстить немцам за те загонные охоты, когда нас гоняли как зайцев по степи и давили танками. Но на фронт я попал только тогда, когда началась битва уже в Сталинграде и все резервы стали отправлять в город на Волге. Железной дороги с этой стороны Волги не было и потому только пеший марш. Я как человек опытный не сдавал свой котелок и ложку старшине в запасном полку и потому эти вещи, незаменимые в солдатском быту у меня были. Как так получилось, ведь сидора заставили сдать. У меня был немецкий котелок он плоский и потому поместился в противогазную сумку. Там же я спрятал и немецкую флягу. Советские же котелок, флягу и пехотную лопатку я сдал и назад мне никто нечего не вернул. Построили по тревоге и марш к вагонам на погрузку. Шинель, вещмешок и прочие вещи старшина запасного полка присвоил себе. Типа Вам на фронте еще дадут. Ещё дадут, держи карман шире. Если только в трофеях получиться взять. Немцы наши вещи любили использовать. Ноя на посадке увидел, как наши командиры собираются грузиться и особо мой взгляд притянули вещи на погрузку начальника тыла и пока там все ходили с места на место один мешок я забрал типа гружу со всеми вместе и потерялся. Вернулся в строй на погрузку в вагоны и потерялся совсем. Они похоже и не заметили потерю одного мешка. Зато у нас в вагоне было, что поесть. Сухпаек отсутствовал и кормить нас не обещали. Четверо суток в теплушке это без еды многовато. Но с учетом интендантского мешка выжили. Затем выгрузка и дальше уже пешим маршем. На марше то кормить стали, хоть и так концентрат один. Беда оказалась в другом — ни котелков, ни ложек ничего. Таких с котелками оказалось несколько человек, остальные кашу в пилотки получали и ели руками. Чем ближе к Сталинграду подходили, тем, сильнее слышна канонада и тем серьезнее у всех лица. Нам навстречу сплошным потоком везет раненных и настроение у всех всё хуже. Раненные рассказывают мало, но раненных много и из рассказа любого раненного можно уяснить что там происходит. Сплошным потоком идут маршевые пополнения и сразу на переправу. На переправе ад. Затем тот берег и там выдают оружие. Винтовка и пара обойм. Хорошо одно винтовок хватает на всех и к утру в атаку. Пополнения хватает на пару атак и всё в ротах опять пять — шесть активных штыков и снова пополнение и снова утром атака. В колонне у нас оказался один с хорошим знанием математики, за что его и побили. Не надо было считать так уж хорошо. Этот Лобачевский высчитал среднюю продолжительность жизни на передовой стрелка пехоты. Она у него оказалась не очень длинной. Семь часов жизни на передовой. И всё — затем или вечная память или тащат в госпиталь. Зато и побили — не нужна такая правда и точность для людей, идущих в Сталинград. Вот и насупил день, когда мы пришли — двадцатое сентября 1942 года. Пока до ночи нас свели в балку неподалёку от реки и дали команду отдыхать. Вот и отдыхаем — слушаем агитатора — четыре треугольника в петлицах — целый замполитрука и читает нам этот солидный мужчина политическую информацию о положении в мире и на фронтах войны. Но никто его особо не слушает — мысли у всех одинаковые — семь часов жизни. Это с переправой или без. Не выдержал я этих мыслей и заявляю во весь голос. Это на той стороне, здесь не считается. Рота повеселела и снова сидим, и слушаем — про политический момент. Сумерки и снова строят и к берегу бегом. Сколоченная из всякого дерева временная пристань, разбивает немец пристани артогнем и там на воде стоит баржа и надо лезть по сходне на баржу и затем в брюхо трюма. Неохота никому в трюм попадет снаряд в баржу и потонешь сразу. Снаряды летят один за другим, но пока не пристрелялись бьют по площадям. Я сразу пошел в погреб, чего ждать и прижавшись к борту баржи закрыл глаза и сел на дно. Если судьба, то судьба ничего всё равно не изменишь. До окружения я комсомольцем был, вышел комсомольский билет забрали в запасном полку. Ну, значит, раз я беспартийный то и могу помолиться. Может боженька и спасет. Немного оклемался и стал осматриваться, и увидел, что все, кто рядом со мной — шепотом молятся. Нет на войне атеистов. Хоть и шепотом, но когда двести человек то получается громко, взрывы перебивает. Думаю, никто не будет на нас за молитву ругать. И опять эти мысли — семь часов и смысла нет никакого узнавать — кто тут верующий, а кто атеист. Всё равно судьба у всех одна. Те, кто остался на палубе не угадали судьбы. Ночной истребитель увидел в отблесках пожара нашу баржу и спикировал на нас. Бомб у него не было, но из пушек причесал палубу. Сначала грохот услышали и затем в щели стала капать кровь на нас. Хорошо почти сразу пошли на выгрузку и не успели сообразить, что именно на нас капало. На берегу уже было не до того. Сразу в колонну по двое и вперед — вперед. Правда совсем недалеко окопы. Каких-то сто метров и вот передовая. Немцы не спят и постоянно ракеты и пулеметы. Боятся ночной атаки. Наших в окопах мало и всё прямо-таки с автоматами. Кто-то сунулся к ним знакомиться. Его шаганули- на кой нам как тебя зовут, тебя утром убьют и на кой нам твое имя. Народ очерствел ну так и понятно. Эти, кто с автоматами тоже вот так пошли в атаку и чудом уцелели. И теперь каждую ночь видят — переправа, люди пришли в окопы, утром — атака и всё больше нет людей. Уцелело два-три человека это хорошо. А так и никто и не вернулся из атаки. Кормить будут сейчас — это хорошо, что покормят. Хотя это и самый верный знак больших потерь. Привозят на всех. А всех то уже и нет. Осталось пар человек. Потому и еды тут навалом. Чего экономить. Опять гороховый концентрат и это совсем неплохо тушенка американская. Но без разницы и её сжуем. Она вполне себе приличная консерва. Покормили и повели оружие получать. Винтовки грязные, в крови и пыли. Штыков нет, растеряли или отломали. Все хватают винтовки Мосина, я же увидел СВТ-40 и потянулся за ней. Вещь редкая. Самозарядная винтовка Токарева — надежная вещь. Отличное оружие. Немцы за этими винтовками гоняются. Наши не любят — объяснение почему не любят. Винтовка ненадежная, её чистить надо. Более тупого не слышал. Оружие надо чистить и холить и тогда оружие к тебе тоже с душой отнесется и в бою не подведет. Старшина, который выдавал винтовки только и спросил — знаешь, что за винтовка. Знаю — отвечаю. Мне бы принадлежности и магазины. Старшина махнул бойцу, который ему помогал и тот приволок противогазную сумку с принадлежностями и магазинами. Так к СВТ идет три магазина и четвертый в винтовке. Здесь мне отвалили сразу десяток. Вот это богатство, и я отошел в отнорок траншеи и постелив кусок холста принялся разбирать и чистить винтовку. Чистить винтовку надо и будет тебе счастье и может не семь часов жизни. Так засрать оружие может только идиот. Еле отчистил. Из магазинов три пришлось вернуть старшине — погнуты пулями и в дело не пойдут. Зато, когда возвращал магазины получил штык к винтовке. Это ножевой штык и теперь у меня полный комплект. СВТ — 40 и весь комплект к ней. Старшина все равно проверил как почистил я винтовку и удивился. Спросил — ты знаешь сколько тут живут. Я ответил просто — сколько не живут, но все эти часы мои будут. Ладно говорит — про винтовку знаешь, как регулировать. Знаю, говорю, весь секрет в газорегуляторе, чем больше откроешь, тем меньше грязи в винтовку попадет. Старшина опять спрашивает — кадровый. Нет говорю просто на гражданке интересовался. Да и на фронте не первый раз уже. Так и поговорили. Начало светать. Мы занимаем одну сторону улицы и на другой стороне немцы. Между нами, улица и пространство метров сорок. Всё это пространство покрыто телами. Наших и немцев. Они свою часть укрепили навроде каменной стены. Заложили проходы между домами и получилась крепостная стена в высоту где-то метра два-три и с высоты они нас бьют. У нас оборона только в домах. Вот и атака — бежать нам рядом, но перед нами пулеметы и самое главное думаю надо- вскочить первым, раньше всех и вперед, надо добежать первым до немецких позиций.

Вот и крики-За Родину! За Сталина! Побежали сначала командиры, потом уж и красноармейцы. И я выскочил из укрытия первым и прыжками вперед. Лопатка на яйцах за ремнем. И винтовка наискосок к груди прижата. При такой плотности огня — за черенком от лопаты прятаться станешь. Один раз цепь легла — но опять подняли и вперед. Я же успел и проскочил первым к немецкой позиции. У меня над головой немецкие пулеметы стреляют. Уши от грохота закладывает. Я же слегка осмотрелся и броском вверх отправил первую гранату и накрыл первый пулемётный расчет. Наши лежат и пытаются вжаться в землю и тела тех, кого убили раньше. Пули с каким-то мерзким звуком рвут мертвые тела. Я же кидаю следующую гранату в следующий пулеметный расчет. Немцы рассчитали всё и плотность огня, и дальность. Вот только не посчитали, что вот здесь будет мертвое непростреливаемое пространство. И теперь я не пригибаясь глушу немецкие пулеметы одним за другим бросками гранат. У немцев начинается паника. Но ситуация патовая, я могу только снизу кидать гранаты. Залезть на импровизированную крепостную стену я не могу. Немцы же не могут меня накрыть огнем. Так мы бегаем друг за другом. Они пытаются скинуть на меня гранату, но как только высунется очередной гранатометчик его снимают стрелки, что на земле лежат, вот так и бегаем. Бегу вдоль стены и спотыкаюсь, лечу вперед руками — винтовка в одну сторону я в другую. Матерюсь во весь голос и чудо. Я споткнулся о сумку с противотанковой гранатой. Убитый боец нес на себе сумку с гранатой и рядом второй с такой же сумкой. Это истребители танков. От нашего состояния придумали. Вооружали пару красноармейцев противотанковыми гранатами для борьбы с танками. Смертники они были, но вот мне их гранаты пригодились. Гранаты у меня уже кончились, и немцы приободрились и нехорошо так оживились. Залопотали по-своему. Но зря они так преждевременно ободрились — гранату из сумки достать секундное дело. Вот и проем в этой баррикаде, как раз граната войдет. Привязать веревочку и отойти немного, и потянуть веревочку. Взрыв сильный, меня аж оглушило. А вот баррикаде немецкой не поздоровилось. Пролом в этой крепостной стене и тогда я уже не размышляю и только вторую гранату прячу в другую щель на баррикаде и снова взрыв и ещё один пролом и тут крик со всех сторон. С земли вскочили и живые, и раненные и с криком — да не с криком — За Родину! За Сталина! С русскими словами все кинулись к проломам и всё немцы уйти не успели. Их убивали и за Родину, и за Сталина, и за тот страх умереть и за то чувство безнадежности и безвыходности, с которым лежали перед пулеметами. Били и резали, и рвали голыми руками. Отбили этот дом и теперь надо было удержать эту позицию и здесь нам помогла немецкая привычка — очень тщательно готовить позицию. Они, немцы подготовили свои позиции к круговой обороне и переставив пулеметы в бойницы ведущие к немцам мы приняли немецкую контратаку на их же пулеметы и теперь веселились мы и мат стоял трёхэтажный. За свой страх мы немцам отомстили.

Затем всё пошло, как всегда. Сначала артналет, затем авианалет. И если артналет пережить можно, то налет лапотников очень проблематично — он зараза кладет бомбы прямо в нашу позицию, с пикирования и кладет. Без промаха. Первый налет, второй налет, на третий налет я не выдержал и прятаться не стал. Стал на колено и прицелился и жду. Вот он пошел в пике, и я стреляю. Никакого упреждения брать не надо, когда стреляешь по самолету при пикировании. Отстрелял я первый магазин, перезарядил и вот они пошли на второй заход — сейчас будут пушками и пулеметами чесать. И я стреляю — бронебойная, трассирующая, бронебойная, трассирующая, бронебойная и наконец попал. Остекление кабины полетело и пикировщик, не выходя из пике врезается в землю и затем взрыв и пламя во все стороны. Вот тебе — так и так и по-всякому я перекрестил немца. Немцы прекратили налет и убрались. И тут я слышу за своей спиной спокойный такой голос- красноармеец представьтесь. Первая мысль, которая пришла в голову — мать моя, галлюцинации у меня от нервов пошли. Но поворачиваюсь посмотреть на шутника или мои галлюцинации. Там за спиной стоит генерал со звездами на петлицах. Наш командующий армией. Сам командующий и я с ужасом чувствую, не могу говорить. Только мычать получается. Вот стою и тяну руку к виску и мычу. Тут подоспел наш ротный и отрапортовал как положено. Генерал продолжил спрашивать — так красноармеец это ты первый ворвался на эту немецкую позицию, за меня опять ротный отвечает. Так точно этот красноармеец первый добрался до немцев и сначала закидал немецкие пулеметы гранатами и затем вовсе взорвал эту баррикаду и обеспечил выполнение боевой задачи. Я уже отошел, но молчу. Думаю, про себя лучше промолчать — вон как ротный лихо рапортует. Записали мои данные и пошли генералы в тыл. Мы же с ротным остались, и ротный так тихо мне говорит — позицию то мы взяли только нас осталось десять человек с тобой и мной если считать. Так что примета сбылась — рядовой стрелок пехоты живет семь часов. Так оно и вышло. А я говорю — ведь я живой. Ротный и говорит, ты не рядовой стрелок пехоты и красноармеец, ты теперь младший сержант и исполняющий обязанности командира взвода и тебе судьба должна отмерить трое суток. И протягивает флягу — я и хлебнул из фляги по полной и чуть не задохнулся, там оказался чистый спирт. Ротный постучал по спине и протянул мне в руке два зеленых треугольника. Нацепи на петлицы. Надо соответствовать новому званию и должности. Надо значит надо и треугольники я нацепил и дальше покатилось, и поехало все под грохот артобстрелов и бомбёжек. Вот к чему я тебе это внучек рассказал — как бы оно не складывалось, делай, что должен. Награды они тебя найдут сами.

Буш вокруг и воспоминание о рассказе прадеда снова растворяется в голове. Нас послали в этот раз узнать, что случилось с пропавшим патрулем. Патруль вышел в заданный район и не вышел ни разу на связь и пропал. Меня с патрулем отправили прочесать буш в квадрате и выяснить судьбу пропавшего патруля. Со мной ушел на выход и Микаэль. Должен был остаться дома, но несмотря на все угрозы ушел с нами. Прогонять подростка от себя в буше я не решился. Опасался за его жизнь и здоровье. Хотя этот подросток догнал нас в незнакомом районе буша и совершенно спокойно прошел сорок миль от дороги, когда догонял нас. Что бы Микаэлю не казалась жизнь малиной, то я на него перегрузил часть своего груза и мы пошли дальше. С Микой идти было гораздо легче, он вел нас по этому проклятому кустарнику так, что нам не приходилось особо и рубить буш. Может и не зря мы его и взяли с собой. Сначала нас Микаэль вывел на первую стоянку исчезнувшего патруля. Как определили, что это стоянка патруля — примет много и характерные приемы сокрытия следов стоянки и мусора. И маршрут, по которому шли люди совпадал с заданным маршрутом исчезнувшего патруля. Несмотря на то, что Микаэль никогда не был в этом районе буша и не проходил нашей подготовки, но вел он нас строго по следам, которые оставила исчезнувшая группа. Задача у исчезнувшего патруля была обычной для этого района зоны безопасности. Прочесать район и при обнаружении боевиков ЗАНЛА в зависимости от численности обнаруженной группы — уничтожить боевиков или навести авиацию на группу, если она слишком многочисленна. Вот только на связь патруль не выходил и следов боестолкновения пока мы не нашли. Патруль исчез посредине буша.