Беличий Песок (СИ)

Первая лопата

Изрядной силы ветер гнал по синему небу рваные многослойные тучи, завывал в верхушках сосен и ёлок и елозил по снегу мелкой ледяной крупой; морозец не особенно злобствовал, воздух казался сухим, так что достаточно пушного зверя такой сквозняк никак не мог рассчитывать продуть. Молодой серый волк, протиснувшийся под сухие ветви на опушке, вполне подходил под определение: ветер взъерошивал густую серую шерсть, но имеющийся под ней пух не пропускал холод к тушке. Принюхавшись, зверь вышел на край поля, так называемой сорниковой поляны — скраю она поросла только травой, так что сейчас под слоем снега была ровной как стол. Волк отнюдь не был сильно голоден, но инстинкт заставлял его искать пищу постоянно, так что некоторое время он копался в снегу, пытаясь добраться до мышей, затем заметил на дальнем краю поля какое-то небольшое животное и потрусил было туда, но понял что не догонит и бросил это дело. Почесав лапой за пушным белым ухом, волк побрёл дальше вдоль опушки, поглядывая на несущиеся по небу тучи, делавшие зимний вечер тёмным, как ночь.

Внезапно нюх его уловил сквозь сильный запах снега и знакомый дух чего-то копытного… Кажется это что-то некрупное, размером меньше меня, припомнил зверь, с короткими витыми рожками… Очень вкусная штука, надо заметить, и главное не лось, которого в одиночку не свалить. Обычно такие косульки попадались в низкой поросли на месте гарей, но волк не был склонен заниматься дедукцией, а просто обнюхал окрестности и обнаружил след, цепочку небольших глубоких ямок в снежном ковре. След показался очень свежим, так что серый перешёл на передвижение гораздо быстрее — ему казалось, что пища где-то совсем рядом, хотя увидеть её или разнюхать не удавалось — впереди только изгибающаяся стена леса и поле с куртинами деревьев и кустов с другой стороны.

Рядом было, но не совсем пища. Точнее, совсем не пища. В неглубокой канаве, накрывшись ветками, сидел в засаде грызун… это был крупный грызун, а точнее белка, с рыже-серой пушной шкурой и разлапистыми кисточками на ушах. Этот самый пух, а также большой хвост, подложенный под бок, позволил ему уже довольно долго сидеть в укрытии, так что ветки припорошило снежком. Кое-какой морозец белка ощущал, но до подмерзания оставалось долго. Хем, как погоняли грызуна, осматривал прилегающее к опушке поле и раздумывал над тем, правильно ли проложены дорожки, изображающие следы косули: надо заметить, что скакать по глубокому снегу, с нацепленными на лапы деревянными штырями, весьма неудобно, так что развлекаться таким образом без должного эффекта не хотелось. Белка был почти уверен, что волк где-то тут, потому как видел его след на входе в полосу леса; конечно, уверен настолько насколько это возможно. Волк, подумал Хем, это как гриб: то ли есть, то ли нет… Тем временем ветер донёс запах шерсти, а затем и стало видно приближающийся объект. Лопухнувшись как-то в прошлом с определением размеров зверька, нынче Хем всё сделал по науке, точно заметив высоту тростинок, торчащих возле следа, что позволило ему однозначно определить крупность волка. Средней крупности, заметил грызун, втихоря пододвигая под лапу петлю и сетку, аккурат то что надо. И ловить удобно, и пуха на нём достаточно. Под навесом из веток почти не было света, так что действовать приходилось наощупь, елозя лапами по мёрзлой земле, с которой грызун предусмотрительно стряхнул снег. Волк уже был совсем рядом, шагах в десяти, так что начал сквозь маскирующие запахи чувствовать и самого грызуна; зверёк остановился и навострил уши, уставив нос по курсу точно на яму. Проверка вокальных данных, мысленно вздохнул Хем, припомнил что нужно и произвёл несколько еле слышных фырков, которые должны были имитировать маленькое животное. Волк насторожился, но всё же начал медленно подходить к яме, забирая при этом вбок… влево, потому как справа были кусты. Плюс один, засчитал себе Хем, положивший петлю как раз левее прямой линии. Грызун ещё разок фыркнул и более не производил никаких звуков, якобы затаившись. Волк поднял пушистую лапу, серую спереди и белую сзади, шагнул… ещё шагнул, ещё…

Раздался хруст снежной корки, и взлетевшая верёвка подняла тучу снежинок; прочная широкая петля крепко схватила зверька за переднюю лапу. На некоторое время глаза волка стали круглыми, после чего он рванул назад. Ожидавший этого Хем стравил верёвку, дабы тот не вывернул себе лапу, и сбросив ветки, вылез из укрытия. А вылезши, остановил убегание зверька, натянув верёвку — как и положено, волк практически воткнулся носом в снег — впрочем, достаточно плавненько. Грызун сбросил петлю верёвки на загодя заготовленный колышек и приготовил следующую. Объект тем временем просёк, что его держит, и сделал предсказуемую, банальную ошибку — вцепился зубами в верёвку, начав резать её быстрыми движениями челюстей. Сначала от волнения волк не почувствовал этого, но скоро специфический вкус ударил по языку. Видя рядом с собой грызуна, чувствуя верёвку на лапе и не имея возможности убежать, волк взярился и бросился на Хема — тот успел сдать назад, дабы не попасть под мощный удар весьма массивной тушки, а под зубы подставил «овцу», нацепленную на левую лапу — это была намотка из старой негодной шерсти, к тому же имевшая деревянные подкладки — штука замечательно подходила под челюсти и при её кусании зверёк долго не мог сообразить, что кусает не то что нужно. К тому же это была «травяная овца», щедро пропитанная тем же самым настоем сон-травы, что и верёвка, так что через минуту хватка челюстей ослабла, глаза волка стали закрываться, а лапы подкашиваться; тем не менее Хем даже сам засовывал лапу в пасть, чтобы не отпускать тушку раньше времени.

Почувствовав, что волчок как следует наглотался усыпляющей ерунды, грызун быстро переместился вбок, слегка придушил зверька, несколько раз обмотав верёвку вокруг шеи, и осторожно оттащил к ближайшим ёлкам — объект был очень вялый, но ещё дёргался, так что следовало осторожничать — коготки на лапках тоже не подарок, обдерут только в путь. Отволоча тушку, Хем перевёл дух и быстро привязал удавку к стволу дерева, следя за тем чтобы она не душила, а только удерживала; затем, отцепив с пояса загодя заготовленные налапные петли, набросил их и стянул лапы зверька в пучок, как укроп. Последним пунктом было одевание на пасть петли, предотвращающей кусательные операции. Теперь можно передохнуть, цокнул себе Хем, и огляделся, воизбежание появления нежданных любителей полакомиться халявным мясом. Волчок лежал рядом, слегка посапывая и ворочаясь, но вполне спокойно: вот бока отъел, подумал грызун, потрогав бока — свинья, а не волк. Впрочем грызуна конечно интересовали не бока, иначе зачем бы он затевал всю эту операцию; его целью была шерсть и пух, в обилии имевшиеся на тушке. Посмотрев подробно, Хем остался доволен увиденным и вернулся к своей яме за инструментом. Вокруг уже сильно темнело, ветер никак не унимался, заставляя распушаться и прятать нос — сейчас бы уже в гайно, да дрыхнуть… однако до этого ещё догрызть надо. Воисполнение плана белк вытащил из походной сумки пухочёску и приступил к добыче сырья. Пухочёска у него была самодельная, как и всё остальное, деревянная планка из плотной породы с узкими прорезями; чесала такая штука из лап вон плохо, так что зачастую Хем бросал её и начинал выдёргивать пух просто лапами. Удивительно, раздумывал он в который раз, вот пуховое животное, на котором пух определённо держится, а если начать дёргать — хоть долыса выщипать можно. Кроме того, оставляя большую часть шерсти на месте, всё равно можно надёргать воистину замечательное количество ворса и пуха… чем и пользовались пропушители. Не без труда перевалив волчатину на другой бок, Хем прочесал шкуру, запихивая в сумку целые пуки жёсткой волчьей шерсти — как цокалось, такой жёсткий ворс отлично идёт на валенки.

— Аууи? — сгнусавил зверёк из-под намордника.

— Угу, — кивнул Хем, — Сейчас второй бок дочёсываю и всё.

Упаковав добычу, грызун достал маленькую деревянную фляжку, отхлебнул чаю и стал разматывать зверька — делать это понятно надо весьма быстро, воизбежание. Сначала он ослабил узлы на всех петлях, а затем практически за пару секунд освободил все привязи. Зверёк вскочил на лапы и сделал прыжок в сторону, после чего слегка завалился в снег, так как ещё не прошло действие травки.

— Ффсё, вы свободны, — ухмыльнулся Хем, собирая сумку.

На всякий случай «овца» всё ещё была при нём, во второй же лапе грызун держал небольшой топорик с острым камнем, хорошо подходивший для отмахивания. Швырнув в волка кусок льдышки, дабы заставить его пойти в другом направлении, Хем двинулся через поле к противоположной опушке, хрумкая снегом под лапами и всё же то и дело оглядываясь, дабы не получить волчатину на спину. Волчатина однако ещё долго мотала головой и отфыркивалась, прежде чем отошла под ближайшие деревья. Нормально, решил Хем. Теперь бы уже тупо взять да и вернуться домой, благо от силы пять-шесть килошагов, да и силы на это есть, но наступающая непроглядная темень — не лучшее время для хождения по лесу, а точнее просто никаковское, веткой в глаз получить запросто. Исходя из этого, грызун огляделся в сгущающейся темноте, вспушил уши и пошёл к заметной невдалеке возвышенности в два его роста — как грызть дать, там хороший комль упавшего дерева и пещера под корнями, со снежным потолком. Это известное дело, по краям полей обязательно найдутся упавшие деревья, ведь скраю им не за что держаться, как в гуще леса; вырываясь из земли, корни образуют стенку из песка, под ней — углубление. Корни потоньше висят над этой ямкой, собирая снег и образуя над ней сущую крышу — в таких ямах любят устраиваться многие звери размером меньше лося — кабаны, те же волки… крупные разумные белки, или как они иногда самопогонялись, сквироиды, тоже не чурались забраться туда при надобности. Хем о популярности этого метода особо не думал, просто проломал часть снежного навеса сбоку, убедился в отсутствии внутри крупняка, и аккуратно влез внутрь. Конечно, не первый сорт, но лучше чем под задувающим свежачком; в шалаше сохранилась на корнях даже паутина, что свидетельствовало о том, что это логово как завалило осенью, так никого тут и не было. Ворочаться в яме следовало осторожно, дабы не развалить навес, что учитывая почти полную темноту давалось непросто. Еле-еле серела только пробитая дыра, да и её грызун закопал снегом ради утепления.

Однако мороз видимо крепчал, так что надежда отсидеться ночь в логове сморозилась — подмерзали лапы и нос, так что грызун заворочал головой, чтобы такого придумать. К холоду он не то чтобы относился плохо, но инстинкты требовали прекратить зубодрожание. Подумавши, Хем вынул лапы из рукавов пухогрейки и стал ощупывать корни, валявшиеся на полу ямы, но они по большей части вмёрзли в песок и были сильно замочены. Подумавши ещё, он запустил лапы в самую глубокую часть ямы — конечно, там за лето скопился всякий древесный мусор, листья, шишки. Особой сухостью и они не отличались, но уже куда лучше. Нагребши наощупь кучку этой ерунды, грызун вытащил кремень и травяной трут, вспыхивавший от малейшей искры; стукнув пару раз по камню, Хем зажёг трут и быстренько стал нагребать всего, что могло гореть. Хороший, загодя приготовленный травяной, к тому же просмолённый фитиль выручал замечательно, потому как горел весьма долго. Без этой фенечки развести костёр из сырых веток и листьев — дохлое дело. С ней же Хем вскоре выбрался из ямы и прошёлся вокруг, наламывая сухих веток, и набросал уже довольно большой костерок, в который сунул толстые брёвнышки; сам забрался между костерком и земляной стенкой комля, так что сиделось уже совсем хорошо, надо только поворачивать бока под согревание. От навеса уже мало что осталось, но от ветра он всё же хорошо закрывал; дым шёл вверх через проплавленную теплом дыру и тут же уносился порывами ветерка. Хем был запасливый грызун, так что у него нашлась и глиняная чашка для того чтобы растопить снег и устроить внутреннее отопление, а также заварить ещё чаю во фляжку. Пригревшись, грызун потихоньку задремал.

К утру ветер значительно унялся, и небо почти полностью расчистилось, так что едва начало сереть на востоке, Хем это заметил и начал готовиться к старту, снова поддав огня в костерке и поставив вариться в чашке овса с сушёными грибами, а также применив по назначению орехи, которые всегда имели прописку в беличьих карманах и переводились в самую последнюю очередь. Сверху светили звёзды — особенным, утренним светом, не так как ночью; над верхушками леса медленно разгоралась заря. Хем похлопал по сумке, порядочно набитой шерстью, и довольно прицокнул… шерсть не заставила себя ждать, вспомнишь — вот и оно. Из низины аккурат напротив комля показались уши, а потом и вся головная часть волка. Зверёк немало удивился, увидев грызуна, как впрочем и наоборот.

— Вот это шелуха, — тихо прицокнул сквир, — Шелушка, так сказать… Что же?

— Буи! — притявкнул волчок.

— Буи, — почесал за ухом Хем, — Если бы ещё знать что это значит.

Конечно он не первый раз встречался и с волками, и с прочими зверьками, но уверенно расшифровывать всякие «буи» пока ещё не научился. Как показывала практика, волк это очень настырная мышь: если уж привяжется, может ходить по пятам многие дни, в отличие скажем от барса, который сразу решает, наброситься или пройти мимо. Вдобавок Хем догадывался, что могло заставить волчка подойти: синяя сон-трава, как вроде где-то уцокивалось, волковым зверькам может давать по мозгам, плющить, так сказать. Следовательно, когда их отпускает, требуется ещё… Не, откинул эту мысль Хем, не может быть. Всё-таки дикий волк, а не что-то. Волчок тем временем подошёл поближе и даже уселся, принюхиваясь к дымку от костра и овсянке. Ну принюхиваясь так принюхиваясь, цокнул себе грызун, спокойно помешивая корм и рассматривая зверька: пушная светло-серая тушка с беловатыми ушами и тёмными глазами, волчок казался весьма заинтересованным и нисколько не проявлял агрессивности. Хем прекрасно знал, что это вовсе не гарантирует от прыжка сзади на спину, так что в очередной раз порадовался своему ошейнику — плотный кожаный ремень, одетый на шею грызуна, был к тому же снабжён острыми и прочными шипами из дерева, так что вцепиться в горло представлялось проблематично.

— цОК, давай покормимся, — цокнул Хем, прикинул расклад и отойдя немного в сторону, поставил чашку с овсянкой на ровное место.

Конечно волчок шуганулся, но это было естественно и в рамках обычного, так что грызун не обращал внимания, усевшись смотреть. Наконец зверёк понял, что чашку оставляют ему, и осторожно подошёл к парящей горячим чашке. Белке показалось, что он всего пару раз нюхнул, но на самом деле волк успел схомячить всю овсянку и посмотрел вопросительно. Немудрено, что хоть и овёс, но горячий, ему шибко понравился.

— Хорош, теперь мой корм, — покачал ухом Хем, протирая снегом чашку и насыпая ещё овсянки.

Волко ещё походило взад-вперёд, после чего скрылось за деревьями. Вот и чудненько, подумал грызун, лопая наконец корм, если каждую миску овса менять на такой шмат шерсти, это будет дело. Пока же оранжевое солнце поднималось над лесом, и заснеженные кроны деревьев начинали сиять, как огромные сосульки. Стало очень светло, так что даже в самых глухих закоулках между ёлками не осталось теней, и ничто не напоминало о вчерашней буре с ветрюгой и тучами. Таки и ладно, подумал грызун, ветер хорошо, а без него ещё лучше. Собрав своё барахлишко и затушив костёр, Хем взял курс так чтобы восход оставался по левую лапу — он даже не утруждался запоминать, что это за поле, потому как отлично ориентировался и мог выйти к дому с закрытыми ушами… Да и промахнуться мимо дома было довольно сложно, так как грызун считал за него площадь размером в несколько килошагов шириной, содержащую леса, поля, речку и различные сооружения, как то сурковательное место или погреба для запасов. На этой площади он знал всё по-кустно и мог беспрепядственно ходить даже безлунной ночью, как впрочем и практически любой грызун.

Леса Киншиммары, как называли эту страну местные, раскинулись на несколько тысяч килошагов — не всякий грызун даже точно знал, что такое кило, и уж никто не знал, сколько именно кило. Перемежаемая обширными полями, образовавшимися на месте гарей, чистыми речками различных размеров, эта область мира цвела и благоухала, подставляя несчётное количество листьев, носов и ушей под живительные лучи добра, льющиеся со светила. На самом деле Киншиммара на одном из языков означало «смородина», и этой ягоды в сдешних лесах встречалось в изобилии, но уж не только этим был богат этот край: вон, одних волков лови — не хочу. На севере и востоке например водились огр-кроли, очень крупные зайцеобразные грызуны, которых иногда запрягали в тележки в качестве тяглового животного; огр-кроли отлично прилаплялись, и если как следует кормить, достаточно легко получить многократное усиление своих физических возможностей… впрочем сквиры всегда были склонны к увеличению в первую очередь возможностей своей головы, а не лап. Тем не менее дикая популяция огр-кролей была весьма значительным ресурсом, как и многое другое: в реках водилась рыба, а многие леса изобиловали грибами, чрезвычайно уважаемым среди грызунов кормом. Вдобавок сдесь имелись обширные поля, надолго оставшиеся после масштабных пожаров или же из-за сорников; эти огромные, по три шага в диаметре моллюски жрали буквально всё подряд, оставляя после себя пустырь. Так как двигаться они не любили, то и пустырь выедали на одном месте, образуя сорниковую поляну.

Место, где обитал Хем и его родичи, погонялось Брусничными полянами и находилось на холмах возле небольшой речки; конечно, помимо брусники там было что погрызть. Сурковательное гайно, каковое соорудил Хем, находилось на возвышении аккурат над поворотом реки, в елово-сосновом лесу почти без никакой травы и кустов, так что зимой это было плоское поле под столбами деревьев. Само гайно было маленькое, высотой в пол-роста и длиной чуть побольше грызуна — оно таки и предназначалось для того чтобы там дрыхнуть, а не что-то ещё. Этот маленький ящик был сильно утеплён, и если поджечь печку, то прогреется и будет тепло в самую морозную ночь. На самом деле по Брусничным полянам, как и по любому месту обитания сквиров, было настроено куда больше гнёзд, чем имелось самих грызунов. Нынче, подходя к месту, Хем уже встретил знакомое мебелко — ме, то бишь мелкие, белки водились вокруг в больших количествах. Как и многие другие зверьки, мебелки прикармливались у сквиров, а иногда попадали под вычёсывание. Тихого, как Хем называл своё знакомое птицо из совиных, пока не было видно. Зато на подходе к гайну грызун обнаружил следы на тропинке, так что суясь внутрь, слегка осторожничал; вход в гайно закрывался деревянной крышкой из жердей, набитой изнутри мхом. Принюхавшись, Хем слегка успокоился, узнав по запаху собственную мать, Майру.

— Мам? — цокнул он внутрь.

— Хем, ты? — высунула уши Майра, — Да, ты.

Белка поднырнула под полуоткрытую крышку и выбралась наружу: небольшая серая грызунья, отличавшаяся особо пуховыми ушками, за кисточки которых так любили дёргать бельчата. Хем обнял мать, потеревшись носом о шёлковую пушнину; оба грызуна невольно прихрюкнули от радости. Нельзя сказать чтобы они уж особо давно не виделись — дней пять, может быть, но всегда встреча доставляла им радость. В немалой степени потому, что сквиры не скучивались в одно место по умолчанию, а ходили друг к другу только по обоюдному желанию. Помимо Хема и Майры, на Брусничных полянках жили её брат, уже довольно старый грызун, и двое его сыновей; хотя они могли не встречаться неделями, это никак не влияло на дружность, и все операции, осуществляемые одним, этот один осуществлял, имея в уме остальных.

— А я просто как-то мимо проходила, как-то так, — цокнула Майра, — Волков ловил, бельчонок?

— Уге, — Хем показал сумку с шерстью.

— Оо. Если бы я не знала, цокнула бы что столько с целой стаи, а не с одного. Удачно!

— Удачно, — согласился грызун, — Вполне может быть этот отращиватель шерсти ещё придёт сюда. Такой наглый щенок, опушнеть!

— По речке медведь шатался, — сообщила Майра, — Хорошо хоть по другому берегу. А то он зимой знаешь не очень мягкий бывает.

— Шатууун? — приподнял хохолок Хем.

— Отдохнииии, — улыбнулась белка, — Ты сильное грызо, но надо и отдыхать.

— Я знаю, — погладил её по лапке он, — Я и собирался.

Они некоторое время посидели на брёвнышке возле гайна, слушая чириканье синиц и глядя на сверкание солнечных лучей, пронизывавших зимний лес. Майра задумчиво ковыряла снег когтистой пушистой лапкой — не любительница зимой надолго отходить от гнезда, она не признавала обуви даже в лютые морозы.

— Хем, мне интересно, — цокнула она, — Сколько ты уже набрал шерсти?

— Кучу, — точно ответил грызун, — Да, изрядно.

— Я к чему. Если кучу, то может быть стоит отнести на цоковище? Зима будет заворачивать на весну через… — белка прикинула, прочертив когтем по снегу линии, — Дней через два десятка. Начнётся половодье, а тогда тебе будет трудно тащить мешки.

— Это точно. Сколько-нибудь оставить?

— Я думаю не стоит, у Курдюка есть большой шмат на всякий случай.

— Ну хорошо, — цокнул Хем, — Тогда сегодня к вечеру посмотрю запасы, и если куча готова, то завтра цокну тебе и пойду в Глыбное.

— цОК, — улыбнулась Майра.

Пока же Хему предстояло как следует отсурковаться, для чего гнездо подходило идеально — набитое мхом и тёплое, оно располагало к тому чтобы просопеть пару суток. Тлеющие в печке дрова поддерживали вполне достаточно тепла на долгое время, так что и об этом никак не стоило беспокоиться. Печка, в виде обожжёного глиняного горшка большого размера, была вкопана в песчаную стену гнезда, причём загрузку дров осуществляли снаружи, дабы не думать про задымление помещения. Прогретая разок, песчанка долго остывала, за что и пользовалась популярностью у сквиров. Хем, задрёмывая во мху, в очередной раз начинал раздумывать над добычей пуха; на сей раз он вспомнил байки, рассказанные в прошлом году в Глыбном, насчёт того что одно белко удлиняло собственный хвост, таская на нём груз, и вытянуло его до трёх шагов, дабы на нём отрастало больше пуха. Надо заметить что сквир и так в среднем мог за год начесать с себя самого шерсти на комплект тёплой одежды. Представив себе белку с трёхшаговым хвостом, Хем сдержанно захохотал.

Так как он применял жидкий будильник, то бишь набузыкался чаю, то в нужное время всё-таки вылез из гнезда, дабы произвести процесс обратный испитию оного чая. А вылезши, взбодрился и пошёл проверять запасы. Заначки шерсти хранились недалеко отсюда в нескольких местах: в грызнице, в дупле дерева и в погребе. Грызницей назывался небольшой хозяйственный навес от дождя, под которым грызун производил всякие операции, требующие долгой возни на одном месте — молоть овёс, например. Сдесь же была насыпана горка, к коюю вкопаны деревянные шкафы для всякого не особо ценного инструмента и прочей погрызени — брусочки, обрезки жердей и тому подобное. Одна из полок была забита мхом, и как раз под ним и скрывались мотки шерсти, засунутые в берестяные коробки. Хем проверил, не подмокает ли, и прикинул, сколько тут всего: шесть коробков длиной в локоть и толщиной пол-локтя. Неплохо, подумал грызун, и пошёл к погребу. Погреб представлял из себя довольно глубокий колодец с боковыми помещениями, некоторые из которых были намертво закупорены — там хранились овощи на корм и на весеннюю посадку, а также зерно. На дне был ледник для мяса, где ещё оставались куски волка — Хем сам мясо не очень любил, куски дал Курдюк, дядя, когда укокошил, в порядке самообороны, животное. Ближе к верху находилась ниша для сушёных грибов, и как раз там на освободившемся месте лежали ещё мотки, на этот раз просто перетянутые верёвками, ещё пять штук. Подсыревают, отметил Хем, перекладывая их повыше и прикидывая, в чём нести это добро, каковое уже не влезет в рюкзак. Допустим, если коробки повесить снаружи… Ладно, фыркнул белка, закрыл люк погреба и двинулся к третьей нычке — старому дубу, в котором образовалось дупло едва не под размер сквира. Хотя он пытался проверять нычки регулярно, сейчас обнаружил что в дупле хозяйничает мебелка, натаскивая туда свои запасы и слегка рассыпая сныканную шерсть. Пришлось нычку извлечь и унести в грызницу, иначе могут расчихвостить. Итак, что у нас, задал себе вопрос Хем: передостаточно чтобы набить все сумки и по весу непуховенько получается. Значит, следует собрать дорожный корм и отправляться. Следует то следует, а есть ли Дурь на это, провёл ревизию грызун: лапы дойдут конечно, да и в общем нет особых противопоказаний. На цоковище, там орехи здоровенные, всегда что-нибудь новое узнать можно, самочки опять же. Хему на цоковище нравилось, настолько что он ходил туда почти каждый год и не по одному разу; кому не нравиться, тот там вообще никогда не появляется.

После того как было подготовлено всё необходимое для похода, Хем отправился на другую сторону леска, к Меру и Дуксу, обцокать вопрос насчёт того, не надо ли им чего-нибудь, или наоборот, не могут ли они предложить что-нибудь полезное. Братья Мер и Дукс, несмотря на то что родились в разное время и немало отличались по возрасту, более ничем особо не отличались, так что если два эти грызуна сидели рядом, у третьего создавалось впечатление, что он смотрит в отражение. Нынче первым в грызнице был обнаружен Мер, вытачивающий какую-то ерунду из деревяшки, в основном при помощи собственных резцов. Чувствовалось, что ему сильно нужны внешние уши.

— Вот, смотри, — показал он тростниковую трубку, — Что это по твоему?

— Трубка, — пожал плечами Хем.

— Да. А теперь, — Мер взял конец трубки в зубы, а к другому приложил клубень топа, который понятное дело прилип к трубке потому как грызун втягивал в себя воздух, — А?

— Не дошло, — признался Хем, — Что из этого?

— Вот и ломается голова, что! — цокнул Мер, — Почему клубень не падает? Ведь я его не держу зубами. Что тогда держит?

— Гм, — Хем приложил топину к трубке, — Сама по себе она держаться не будет, верно?

— Определённо. Она прилипает не так, как комар к смоле, например.

— Но ты же что-то делаешь, чтобы он прилип.

— Уге. Вот так, — показал Мер.

— Ты втягиваешь в себя ветер, грызо.

— Ветер?

— Да. Вот, — подул на него Хем, — Так выталкиваешь.

Мер округлил глаза и некоторое время варил мысли в котелке; поняв что ничего не понимает, он помотал ушами и вернулся к более проверенным вещам:

— Да, на цоковище, отлично. Отцу нужно ещё пару камней, такие плоские они там делают, шибко твёрдые, на них стучать опушненчик.

— Хорошо, захвачу, — кивнул Хем, — Ещё?

— Ещё, — ухмыльнулся Мер, — Хотел сам туда сходить.

— Зач?

— Зат.

— Думаешь, там прибавилось самочек? — догадался Хем.

— Ну, да. Ты же знаешь, что цокают: в молодняке больше самочек, чем самцов. А этот молодняк неизбежно подрастает, — Мер непроизвольно облизнулся, — Может и нам перепадёт.

— Уге. Но, Ме, переться на три дня дороги только посмотреть на белок… Давай я как вернусь, подробно тебе расцокаю, как там с этим.

— Пожалуй ты прав, у меня ещё возни с кормом — допуха. Соображаешь! — Мер покосился на трубку и подопытный клубень.

— Не вздумай вот это, — показал на трубку Хем, — Сказать грызунье. Потому как ей голова ещё понадобится.

Два грызуна радостно расхохотались, прицокивая и прихрюкивая.

Цоковище Глыбное погонялось так за огромную гранитную глыбу, торчавшую раньше на склоне холма; теперь от неё уже не осталось надземной части, всю расчихвостили на каменные инструменты. Даже хороший плоский кусок камня — вещь в хозяйстве всегда пригодная, и за такой обтёс давали пол-пуда[1] сушёных грибов, в среднем. Откровенно цокая, гранит сдешний был непуховенький, слоёный, и для изготовления чего-либо кроме обтёсов и грузов подходил слабо. Когда-то в стародавние времена плоские плиты использовали как сковородки и для того чтобы сохранять тепло в гнезде, но потом они были вытеснены глиняной посудой. Сейчас вокруг бывшей глыбы были несколько гнёзд и большое количество погребов, ибо цоковище использовалось как место для обмена различным добром; жившие сдесь грызуны лишь частично поддерживали базар, в основном занимаясь тем же чем все — добывали корм и околачивались; хотя Глыбное было известно по широченной округе, килошагов сто наверное, не так часто тут встречались несколько пришедших сразу. Впрочем, это время перед весенним половодьем оказывалось весьма популярным, по причине того что во время половодья только самая необходимая необходимость может выгнать кого-либо в дорогу.

От Брусничных Полянок до Глыбного шагать предстояло примерно сорок килошагов — сначала вдоль Текущей, как оригинально называли речку, а потом через холмы и Блестящую; эта уже значительно поширее, так что по ней местные грызуны плавали на плотах. Сейчас, конечно, Блестящая полностью оправдывает своё название, так как закована в толстенный лёд, и перейти через неё ничего не стоит. Летом можно переплыть, найдя бревно для того чтобы не замочить поклажу, а вот в начале зимы, когда мороз уже нешуточный а лёд ещё тонкий — лезть в водичку просто опасно, приходится искать переправу; Хем таки знал, что выше по течению тамошние грызи поставили мост — так, одно название, пара длинных брёвен да четыре опоры, но польза от него ощутимая. Чтобы попасть к мосту, нужно было сделать жуткий крюк, но Хем осенью пользовался именно этим путём: он знал, как сводит в ледяной воде лапы и намокший пух тащит на дно, и не хотел на дно. Помимо речек, на пути имелись плотные буреломные ельники, как правило стоявшие в низинах между холмами; в остальном же дорога вполне сносная. Особенно если загодя подумать о ходьбе по снегу и заготовить снегоступы. Это было плетёное из лыка изделие, одевавшееся на лапу или обувь — оно сильно увеличивало площадь опоры, и грызун не проваливался в снег. Некоторые предпочитали использовать лыжи, но они давали хорошую скорость по твёрдому насту, по рыхлому же в снегоступах шлось быстрее, и главное маневрировать куда удобнее, чем с длинными лыжами на лапах. В среднем знающие грызуны считали, что летом за день следует по лесу проходить до тридцати килошагов, зимой в два раза меньше; так и получалось, таща довольно увесистый рюкзак, Хем одолевал дорогу в среднем за три дня.

На подходах к вершине холма, где и располагалось цоковище, любой идущий неизбежно натыкался на тропинки, протоптанные местными, и далее шёл прямо по ним. И если грызо были настроены доброжелательно к гостям, то обитавшие сдесь же прилапнённые волки могли и покусать… впрочем Хем как никто другой умел этого избежать. Нынче волки были не в духе, так что пришлось идти по тропинке, держа наготове топор и не спуская глаз с кусалок, иначе чревато остаться без чего-нибудь. Одолев таким образом последнюю препону, Хем вышел на достаточно утоптанную площадку, где в основном и собирались грызо; ещё издалека слышался смех и цоканье, так что грызун не удивился, увидев множество пар ушей — на одной только площадке, на скамейках, их сидело штук двадцать, так что в глазах слегка зарябило. Как и всякий таёжный сквир, Хем привык, если уж увидел какого зверька, рассмотреть его подробно, сдесь же это было невозможно. Откровенно цокнуть, при виде такой толпы у него появилось плохо подавляемое желание немедленно сныкаться, но толпа-то состояла из таких же грызо, так что заметив его, кистеухие приветственно зацокали:

— Ээй, грызо! Заваливайся, напух! Место есть!

Ухмыльнувшись, Хем зашёл на площадь, освободился от рюкзака и мотнул ушами лично каждому из присутствующих; нескольких грызунов он знал, так что немедленно пришлось поделиться оперативной сводкой за последние пол-года; честно цокнуть, этот базар был практически пустопорожним, но интересным, так что заварив чаю, грызуны плотно расположились на скамейках для обцокивания — на то оно и цоковище. Сдесь же имелось место для костерка, который топили тем, что приносили гости — горячий чай зимой шибко хорош. Сидя на скамье и прихлёбывая из деревянной чашки жидкость, Хем слушал, цокал сам, и оглядывал собрание, каковое ему всегда приходилось по пуше. Правда, никаких незнакомых белочек он не увидел, но подумал что может быть удастся разузнать позже. Дабы не откладывать в долгое дупло, он втащил рюкзак к небольшой постройке, мало чем отличной от любой другой — низкая покатая крыша из жердей и черепицы, достающая до самой земли и заросшая поверху травой (ныне под снегом, само собой). Однако все причастные к Глыбному уши знали, что из этого норупла начинаются подземные ходы на много шагов, ведущие к колодцам-хранилищам. Пол у этого гнезда был куда ниже, чем земля, так что потолок оказывался сильно над ушами, и всё помещение оказывалось просторным; чаще всего грызи делали утеплённые гнёзда едва больше своего размера. Сдесь же это было нужно потому как тут происходила приёмка и выдача добра из закромов; уходящий вниз корридор как раз и вёл в закрома. Перед ним же стоял большой стол, скамьи, и полки с кучей берестяных свитков. Сверху в потолок вкорячили окно из мелких кусков плоского прозрачного камня, вставленных в доски, так что днём в помещении было светло почти как на улице. Это тоже не прихоти ради, а потому что следовало подробно рассмотреть добро, а при свете свечек это сделать непросто. За столом сидела крупная серая белка и с жутким хрустом грызла орехи.

— Ы! — цокнул Хем, — Рилла.

— Ы, — кивнула та, продолжая использовать резцы.

— А Клюф где?

— Приболел, — мотнула ухом Рилла, — Я за него. Что принёс, Хем-пуш?

— Ношу, — точно ответил он, — А так что и всегда, начёс с волков, лис, оленей. Вот позырь.

Рилла смахнула в сумку ореховую шелуху, встряхнулась и подошла к полкам; вытащив оттуда должный берестовый свиток, развернула его на столе, зажав специальными досочками.

— Так, позырим. Это Хем-пуш из Брусовых, — водила когтем по бересте белка, — Который принёс начёсов уже… опушнеть сколько. И вот ещё, раз, два…пять… восемь… Дыых. Хем-пуш. Не могу тебе не заметить что у нас явный перебор с шерстью. Знаешь сколько на тебе числится неиспользованных мотков? Четыре десятка и пять штук.

— Мнээ, — почесал за ухом Хем.

— Нет, это опушненчик когда чего-то много, — добавила Рилла, — Но нам просто надо придумать, что делать с такой кучей.

— А эти клоуны, пустынники?…

— Песчанники, — поправила белка, — В прошлом году они не приходили, так кто цокнет что обязательно придут в этом. Им тоже не ближний свет переться, да и шерсти своей у них навалом… ладно, пока доложим к общей куче. Тебе что-то надо было?

— Уге. Камни плоские, двое, — припомнил Хем, — Фитили, штук пять, верёвок бы моточек.

— Верёвок нету, всё разобрали, остальное сейчас дам.

Белка проворно сгребла мотки шерсти и юркнула в тёмный корридор — любой бы сказал, что она там будет возиться немало времени; однако Рилла почти тут же вынырнула обратно с камнями и пачкой фитилей.

— Ы! — показала на предметы она.

— Ы, — согласился Хем, — Хруродарствую, Рилла-пуш.

— Незачто, — подмигнула грызунья.

— Да, а как твой согрызун поживает? — неожиданно повернул Хем.

— Да нормально, цокает ещё, — хихикнула Рилла, — А что?

— Да так. Я просто хотел спросить, не знаешь ли ты мм… — почесал за ухом грызун, — Не появилось ли у нас в окрестностях белочек. Если уж кто знает, то это ты.

— Эмм… — задумалась грызунья, — Дай припомнить. Да, кое-что могу расцокать… У Чищиных две дочки подросли. Но сразу цокну, не нравятся мне они, взбалмошные какие-то белки, тупые. Хотя я могу и ошибаться…

— А можешь и не ошибаться, — кивнул Хем, — А можешь сказать где эти Чищины обитают?

— Могу, но! — подняла палец Рилла, — Лучше я тебе цокну про другую, из Ширых, как же её… ну без разницы. Вот эта грызунья на мой слух что надо, хотя и пугалась сдесь жутко, как осенью первый раз с отцом пришла. А кто-то из ихних сейчас тут, поспрашивай.

— О. Хруродарстую, Рилла-пуш! — мотнул ушами грызун, — Хорошей весны вам.

— Вам того же до кучи, — ответствовала белка.

Из Ширых на цоковище околачивалась Айна, высокая, мощная бельчища, почти на голову выше Хема. Как и все остальные тут, она просто сидела у костра, трепала языком и давала отдых лапам на обратную дорогу. Улучив момент, Хем подсел на скамью рядом с ней и без особых обиняков спросил про белочку из молодняка. Та сначала пофыркала, но потом созналась, что так оно и есть. Впрочем особо развить тему не удалось, так как Айна вцепилась в другую:

— Ты же вроде как это, как его? Пропушиловец?

— Ловим помаленьку, — повёл ухом Хем, — А что?

— А то. У нас в окрестностях рвачи завелись, злобствуют страшно. Одного слопали, двоих покусали, и всё за эту зиму. Сидим просто как мыши под котом, чуть высунуться — только с вилами.

— Ого, — кивнул Хем, — Дай подумать.

Рвачью назывался один из самых опасных хищников, какие только встречаются в тайге. Ни медведи, ни тигры не могли поспорить с ним по кровожадности, и самое серьёзное было то, что рвачи объединялись в стаи по десять и более голов, действовали сообща и очень хитро, так что любые звери, хоть бы и стая волков, могли стать их добычей. Рвача — животное размером поменьше волка, но более плотное, с толстыми лапами и очень большими острыми когтями; вся его туша сделана так, что укусить его крайне трудно. Клыки же просто крокодильи, и при вцеплении в лапу отрывают её, как соломину. Вдобавок ко всем прелестям от рвача было трудно спастись на дереве, так как скотина хорошо лазала. Припомнив эти данные, Хем призадумался ещё крепче; с одной стороны он ощущал то что называлось «подъём хохолка», потому как убрать зловредных созданий — полезное и интересное дело для него как для пропушиловца, с другой же стороны он вполне резонно сомневался, что ему по силам справиться со стаей рвачей. Раньше он лишь раз встречался с одиночным зверем, и не смог его запетлять.

— А сколько голов? — уточнил Хем.

— Я думаю штук… — цокнула Айна и показала семь на пальцах.

— Прилично. Такую шушару без подготовки не взять.

— Надо сгрызть это до весны, — сказала белка, — Иначе они нам сеять не дадут нипуха.

— Я понимаю, — вздохнул Хем, — Но всё-таки мне надо к себе зайти, взять ерунды… Да и птицу…

Айна кое-как, через пень-колоду объяснила, как добраться до места обитания Ширых, и предупредила что будет ждать его прибытия. На этом, собственно, ему предстояло вернуться к себе, что грызун и сделал. По дороге он подробно рассуждал о том, как вести боевые действия против рвачей, но и постоянно вспоминал ту молодую белочку, которую никогда даже не видел; теперь у него была хорошая возможность подкатиться к ней со шкурами рвачей… если конечно рвачи не снимут шкуру с него. И если какой-нибудь другой грызун не будет расторопнее. Я даже знаю какой, сказал себе Хем, это Мер-пуш. Забивать себе голову тем почему клубень к тростине липнет он любит, но как дело доходит до белочек, способен забыть про всё остальное… Делёжка недобытого ореха, впрочем. Хотя Жаба слегка и поддушивала, ведь можно не только огрести мешки орехов за удаление рвачей, но и утащить на цокалище то что останется от этих рвачей! А семь штук это урлюлю!..

По возвращении домой Хем в самую первую очередь плотно накормился и завалился дрыхнуть, лишь после чего пошёл отдать камни и фитили, обцокать узнанное и главное порыться в грызнице на предмет нужных запасов. Как он и предполагал, хохолок у Мера поднялся просто в прямом смысле — на голове у сквиров растёт грива, и по центру формирует не ярко, но выраженный хохолок, в обычном состоянии не видный.

— Я с тобой пойду!

— Мм… Нет.

— Ты опушнел? С пуха ли нет?!

— С пуха что каждый волен выбирать, брать с собой кого-то или нет, — резонно цокнул Хем, — Я тебе не запрещаю пойти прямиком к Ширым. Можешь также попробовать поиграть с рвачами, гыгы.

— Но почему ты не хочешь чтобы я пошёл с тобой? — удивился Мер, — Я бы помог… наверное.

— Вот именно что наверное, — фыркнул Хем, — Я не так хорошо всё знаю, Ме. А цокать другому, что делать — это наиболее сложное. Поэтому если сам я в случае чего смотаюсь, то тебя вытащить не смогу. А я не хочу чтобы тебя порвали из-за моего бакланства.

— Да, нипуха не возразишь, — вздохнул Мер, — Играть с рвачами я пожалуй поберегусь, это точно. У меня и ошейника-то нет.

— Ошейник тут не поможет, — мотнул ухом Хем.

Действительно, рвача вроде бы не была замечена в кусании шеи — мощность челюстей и когтей зверя была передостаточной, чтобы не заморачиваться, куда именно кусать. Поэтому прекрасные против волков, шипованные ошейники тут годились только в дополнение ко всему остальному… впрочем, ну его, решил Хем, только мешать будет. Вот налапники с шипами подойдут хорошо, дабы сунуть в пасть в нужный момент. Конечно, грызь не собирался бузить со стаей рвачей в чистом поле, поэтому рассчитывал на другие варианты. В первую очередь он изъял из дальнего угла берестянку с бурым порошком сон-травы и заготовил приманку в виде кусков мороженного мяса; к его огорчению, получилось только два уверенных куска, а ведь если животное заглотит его, то целиком, следовательно хватит только на две головы. Ладно, подумал Хем, проверяя топоришко на длинной ручке; накрепко заклиненый в дереве, там сидел серый камень, острый с одного конца и тупой с другого. Им можно было как распороть шкуру, так и приложить прямо по черпеушке. В качестве проверки, не рассохлась ли ручка, Хем крутанул орудие труда в воздухе и хрястнул по брёвнышку толщиной с пару лап, перебив его; сойдёт, ухмыльнулся грызь. Топором он пользовался нечасто, но иногда летом даже тренировался вхолостую, дабы лапа не забывала. В качестве дальнобойного средства усмирения рвачей он предполагал пращу с пятью хорошими камнями и два маленьких метательных топорика… прикинув мощность, Хем отложил томагавки в сторону — таким рвачу вряд ли проймёшь. Кроме этого снаряжения, грызь вытащил все наличные верёвки, на случай если всё же удастся поймать кого-то в живом виде. Впрочем, на этот раз он не рассчитывал на это, и был бы чрезвычайно доволен если бы рвачей удалось просто и бесхитростно убить.

— И это всё что тебе понадобится? — удивился Мер.

— Нет, но основную кучу можно сделать на месте, дабы не тащить, — пояснил Хем, — Ты всё-таки решил переться туда?

— Конечно, Хе. Уж поверь мне, мешать тебе я не буду.

— цОк, — мотнул ухом Хем.

К околотку Ширых добрались через два дня; там имелось некоторое хозяйствишко, в виде полей, которые засевали различными растениями, и поля эти были куда больше, чем огороды на Брусничных Полянках. Гнёзда же сдешние строили такие же как и везде — несколько сурковательных мест и грызница. Ещё издали слышался стук топора по дереву, и как выяснилось, это Кудус Ширый сколачивал сани; он весьма обрадовался прибытию Хема.

— Видишь какое погрызище, невпроворот, — показал он на россыпи струганного дерева, — А если мы сейчас сами ловить пойдём, это вообще погрызец! Так что ты уж не думай, за работу заплатим допуха.

— Уге, если будет кому платить, — буркнул под нос Хем, — Вот что, Кудус-пуш, покань-ка где тут свежие осины в большом количестве имеются.

Мер тем временем увидел тележку и обнюхал её вдоль и поперёк, удивляясь тому как легко она катится; стоило немалого труда оттащить его от хозяина этой тележки. Хозяин таким образом получил возможность показать таки Хему осины, чем тот остался доволен. Точнее, это была одна большая, очень большая осина, заваленная ветром, но зато у неё было множество подходящих веток. Из этих веток, используя маленький топор, Хем нарубал довольно толстые копья примерно по пояс высотой, после чего окончательно затачивал собственными резцами. Таких «зубочисток» ему потребовалось штук сорок, после чего грызь взял этот ворох и пошёл к пруду. Так как оттуда брали воду, там имелась полынья, позволявшая доставать под лёд, что и требовалось. В первую очередь Хем выворотил большую льдину и топором же, выскабливая канавки, нарезал её на ровные куски шириной с ладонь и длиной два локтя. Затем, помятуя собственные опыт и наставления Курдюка, стал готовить сверло. Курдюк, старший брат Хема, сейчас околачивался где-то сильно южнее, так как в своё время нашёл там себе согрызунью. Вот кто пропушиловец так да, а не одно название, подумал Хем. Однако Курдюка тут не было, был только он и рвачи в окрестностях, так что пришлось действовать лично. Надыбав в ближайшем ельнике сухую прочную палку, грызь закрепил на её конце каменный наконечник, поперёк привязал перекладину, получив таким образом вполне сносного качества сверло. Этим инструментом он проделывал продольные отверстия в ледяном бруске — шло достаточно быстро, так что к концу дня он уже залил водой первый десяток изделий: вода должна была замёрзнуть и намертво приморозить льдышку к деревянному колу. Хем порядочно завозился с этим, но не терял бдительности, то и дело высовываясь втихоря из низины пруда. Эта осторожность дала результаты, и он заранее увидел рвачу, пробирающуюся по снегу; наверняка подойдёт к воде, подумал грызь, соображая как цокать дальше. Спрятаться негде, пока выбежишь из низины — заметит. В итоге Хем уселся возле полыньи, обернулся хвостом и принял наименее опасный вид, присыпав снежком большой топор, лежащий под лапой.

Ждать пришлось недолго, чёрная туша резко появилась на краю низины и с хрипом обнюхала воздух: это было большое животное, покрытое плотной жёсткой шерстью. Морда рвачи, в отличие скажем от волчьей или рысьей, всегда была оскалена, ослюнявлена и вообще выглядела придурковато. И в отличие от многих других зверей, рвача, едва заметив грызуна, рванула к нему безо всяких обдумываний. Хему стоило больших усилий не двигаться, когда на него спешно шла туша в два раза тяжелее его; хрюканье и хрип слышался отлично. Грызун-то соображал, что между ним и рвачью полынья, вдобавок наполовину заполненная плавающими брусками льда: следовательно, она может или обойти, или перепрыгнуть. На второй вариант Хем держал в лапе один из кольев, намереваясь упереть его в лёд и подставить прямо под летящее мясо; на первый же пришлось бы взяться за топор и убраться подальше от полыньи. Не поднимая головы, Хем внимательно следил за быстро приближающимся зверем.

На этот раз всё было гораздо проще: рвача и не подумала посмотреть, что под лапами, и пошла прямо по плавающим кускам льда, тут же ухнув в воду; ледяная вода обожгла так, что туша через секунду уже хряпнула когтями по противоположному краю полыньи и хотела было выбраться, но Хем следил за развитием обстановки и действовал быстро. Так как обе лапы рвачи были упёрты в лёд, а глаза залиты водой, грызь беспрепядственно пнул животное ногой в морду со всей дури. Несмотря на это, рвача не отлетела в воду, удержавшись на краю льдины и скребя по ней когтями. Оглушение дало Хему пару секунд на то, чтобы схватить топор; в тот момент когда зверюга встала на все четыре лапы, на её голову опустился трёхпудовый камень, разогнанный по дуге длинной ручкой. Пережить такое унижение рвача не смогла, и топор ещё врезался в лёд, пробив всю головную часть. Здоровенное животное уткнулось передом вниз, в разливающуюся кровавую лужу, от которой немедленно пошёл пар; через некоторое время и задняя часть свалилась. Хем цокнул, переведя дух, и с трудом вытащил топор. Даже валяясь, рвача казалась очень крупной, так что грызь сильно возрадовался такому исходу событий. В воздухе несло насыщенным запахом крови, так что Хем прифыркивал, начиная осматривать тушу — хотя разделка входила в его занятия, кровищи и кишок он не любил.

К счастью, он не успел начать снимать шкуру, иначе вряд ли подумал бы то, что подумал. Конечно, рвача была одна, это и ужу понятно. Но вообще-то они редко расходятся далеко. Следовательно, жди стаю, сделал вывод грызь и снова высунулся из низины. Как он и предполагал, на горку, закрывавшую дальнейший вид, поднялись ещё две тушки. Смотреть дальше и считать их времени не оставалось, Хем быстро сгрёб что нужно, сунул в заплечную сумку пять колов, и подумав, столкнул тушу рвачи в воду. Как он предполагал, остальные будут вовсе не прочь сожрать её, так нечего облегчать им задачу. С натуги спихнув мясо в полынью, Хем применил бег к ближайшей ёлке, на опушке; оттуда рвачи конечно увидят его, но куда деваться. На эту ёлку от зубов спасались и Ширые, так что там были запилены сучья для лазания; верхушка ели была верёвкой притянута к другой, а с той можно было перелезть на третью и так далее — таким способом местные уходили верхами, и хотя рвачи лезли следом на дерево, они не могли перебираться по тонким ветвям, так и отставали. Сейчас же Хему было крайне интересно, чтобы они именно полезли. Оставив тяжёлый топор внизу, грызь быстро поднялся по редким сучьям, уже ободранным когтями, и устроился на толстой ветке на большой высоте. Отсюда ему было хорошо видно, как чёрные вваливаются в низину у пруда и осматривают полынью; их было четверо, так что Хем задумался, сколько же их всего: или Айна фигово считала, или ещё двое плетутся сзади. Приладив сумку на сук, грызь тихонько полез вниз, поднял топор и после этого начал громко пищать, изображая как всегда маленькое раненое животное. Это вызымело некоторое действие, и вскорости вся четвёрка рвачей оставила труп в полынье и потекла к дереву. Конечно, Хему не стоило труда изобразить паническое бегство наверх в последний момент; влезши снова на высокий насест, он сосредоточил внимание вниз. Рвачи уже знали, как уходят с дерева грызи, так что двое сразу побежали встречать к другим ёлкам, а двое уселись внизу, пялясь вверх круглыми белыми глазами. Так и испугаться можно, подумал Хем, ладно я, а если самочка, да ещё к примеру с бельчонком на загривке, жуть… Что ему понравилось в работе с рвачами, так это то что ожидание сводилось к паре цоков: эти кроиться и раздумывать не привыкли. Волки сейчас просто ради хохмы продержали бы его пару дней наверху, не беспокоясь, а рвача немедленно прыгнула на ствол дерева, вцепившись толстенными когтями в кору, и полезла.

Пять штук, прикинул Хем, примериваясь; в лапе хорошо лежал осиновый кол, утяжелённый пятью пудами льда. Рвача с рвением крошила кору и подтягивалась вверх, но на самом деле залезть быстро ей не светило, так как она упиралась в ветки и долго сдвигалась вбок, не имея возможности просто взяться за ветку, как сквир. Хем ещё раз прикинул расклады, сел поудобнее и просто вывесив «бомбу», отпустил её. Бесшумно разогнавшись с высоты в сорок шагов, острый кол воткнулся в снег рядом со второй рвачей, караулившей на земле. Животное не обратило на это ни малейшего внимания; следующий кол ухнул с другой стороны, но и этот намёк был проигнорирован. Практика, практика, сказал себе Хем, сбрасывая третий подарок. Этот угодил в цель, загнав кол в спину рвачи; воздух сотрясся от жуткого вопля. Теперь номер два, переключился грызь. Взяв топор, он примерился и с оставшихся пяти шагов запустил его камнем вниз в рожу лезущей наверх туши. Хотя камень шмякнул прямо по балде, рвача не упала, так что Хем тут же слез на три сука ниже и наподдал настырное животное ногой, отправив в полёт шагов на тридцать вниз. Сучья мало задержали падение, так что грохнувшуюся тушу можно списывать со счетов. Подраненый же вёл себя живенько, выдернул кол зубами и жутко рычал, мечась вокруг дерева. На вопли вернулись остальные двое, и ещё один немедленно обхватил ель и ломанулся вверх; на пол-пути Хем сбросил на него оставшиеся два кола, но втыкания не добился. Так, осмотрел позицию грызь, двое готовых, один подранок, пока сойдёт. Отмахиваться от рвачи на дереве лапами — зантие на любителя, так что сквир просто применил путь, проделанный Ширыми, и улизнул в гущу еловой хвои. Постоянные вопли подранка давали ему хорошую маскировку, так что он не особенно беспокоился. Увидев, что добыча ушла с дерева, рвача слезла на землю. Какое-то время три чёрных зверюги тусовались там, рассматривая тушу разбившегося компанейца; видимо решив что нечего на неё глазеть, начали рвать на куски и заглатывать. Хем пролез через ветки и поглядел на пруд — там ещё двое вытащили из полыньи вторую тушу и также усиленно питались ею. Задание на ночь я вам обрисовал, подумал Хем, перелез ещё на несколько ёлок в сторону и втихоря спустился; он слышал рычание и хруст костей совсем недалеко, но был уверен что чёрные заняты пищей.

Стараясь производить поменьше шума, Хем стал отходить бочком к ближайшему укрытию, грызнице — можный навес, под которым можно спрятаться, к тому же костёр и деревянные вилы, которыми проще отмахаться. Солнце уже практически село, так что стоило заканчивать с этим эпизодом… грызь уловил, что одно из животных ломится в его сторону через ветки. Как он и предполагал, это был подранок, не занятый едой и к тому же сильно взбешённый болью; впрочем по тому как он бегал, не скажешь что с ним что-то не так. После всех выполненных маневров у Хема в лапах не осталось вообще ничего, что можно было бы использовать как оружие, только сумка и несколько верёвок, которые даже не удержат рвачу. Добежать до грызницы не светило, так что сквир быстро сориентировался и рванул вверх по стволу ёлки; переходя от дерева к дереву, он всё же ожидал нападения и замечал, куда лезть в случае чего. Чёрная зверюга, не замедляясь нисколько, проломила сухие ветки и начала карабкаться за ним, чуть не догоняя. Хему это мало нравилось, тем более что рвача уже стукнула его по ноге, весьма ощутимо — если так пойдёт и дальше, дело табак. Плотные ветки немного задержали животное, давая возможность осмотреться. Грызь выбрал широкую ветку и полез по ней в сторону от ствола — он то сможет повиснуть, а вот рвача нет. Так оно и случилось, скотина пыталась пойти по ветке, но она была слишком тонка, так что видимо страх упасть пересилил слепую ярость, и туша, ещё поклацав зубами, убралась вниз. Хем вздохнул, перевёл дух и стал верхами перебираться в сторону грызницы — в наступившей темноте это стало опасно, так что невольно пришлось устраиваться на ночлег прямо на дереве. Как белка, хихикнул Хем, навязывая из веток и верёвок место поудобнее. Запах хвои вызывал у него сплошь положительные чувства, вдобавок сознание того, что он уже укокошил двух супостатов, давало новые силы… Правда, добавил он, толку от этого в товарном плане не будет, так как туши уже порвали и скорее всего сожрут целиком.

Хем представил себе сжирание двух туш такого размера и счёл что даже для рвачей это многовато. Следовательно, подумал он, что они сделают? Утащат в логово, спрячут, или будут доедать на месте? Сдесь грызь в который раз посетовал на скудность своих знаний: он просто не знал, как в этом случае поступают рвачи. Прикинув, он решил что скорее всего будут околачиваться рядом и доедать… Однако начинала беспокоить лапа — у самой ступни, в суставе. Это место было ничем не прикрыто, и лапа рвачи вмазала по нему как полагается; в пылу Хем не заметил, но сейчас чувствовал, что стукнуло сильно. Ничего, усмехнулся грызь, у него самого повреждения куда как серьёзнее, можно рассчитывать, что глубокая рана доканает подранка, не через день так через десять.

Само собой, дрыхнуть на дереве как в гнезде невозможно, так что ночка выдалась не из самых приятных; впрочем Хем не особо тяготился, получив к тому же возможность поглазеть на звёзды. Эти яркие точки в небе, рассыпанные как песок, всегда привлекали его. Чем, пытался разобраться он сам, ведь сколько на них ни глазей — корма не добавится и сильнее не станешь. И всё же, как и многие другие грызи, он регулярно тратил время на то, чтобы посмотреть в морду Вселенной, полюбоваться ею, восхититься, испытать благоговение и радость…

К утру, когда первые лучи оранжевого солнца коснулись верхушек леса, порядочно подмёрзший Хем встряхнулся и снова начал действовать. Он уже был шагах в двухста от первой ёлки, под которую рухнула рвача, так что снова применил тихое слезание и переходами, аккуратно, двинулся к грызнице. На этот раз опасения были напрасны, чёрных не было ни видно, ни слышно. Забравшись в сооружение из толстенных брёвен, вкопанных в землю на несколько шагов, он занялся осмотром лапы и применил на неё несколько сухих листочков, разведя их водой, подогретой на костерке. Лапа опухла и при наступании болела, но если не трогать то не беспокоила. Примерно к полудню в грызницу зашёл Кудус, осведомившийся насчёт того, когда стоит начинать отлов. Хем просветил его, что отлов идёт полным ходом и два с половиной из семи готовы.

— Надо вот что, — цокнул он, — Эта зараза мне по лапе стукнула, ходить больно, так что бегать не смогу. А надо забрать от пруда колья, я думаю что они сейчас сидят там на опушке, под ёлкой.

— Зач тебе колья? — удивился Кудус.

— Влезу обратно, — пояснил Хем, — По верхам, прямо на эту ёлку. И забросаю эту падаль кольями.

— Хорошо, — пожал плечами тот.

Через пять-шесть килоцоков[2] Кудус вернулся с кольями и совершенно обалдевший от увиденного. Как он цокал, рвачи ушли, но остались две сильно порванные туши; заодно грызь принёс и хемовский топор, лежавший под ёлкой.

— Уже прекрасно, Хем-пуш! Может, испугаются и уйдут.

— К другим, — заметил Хем.

— Гм, да, действительно, это я упустил из вида.

— Зато теперь есть где их ждать, — цокнул Хем, — Туши уберём, а возле этой ёлки я их и буду встречать по высшей категории.

— А они придут?

— А куда они денутся. Вдобавок если стая не разбредается, они далеко не уйдут с подранком.

По более зрелому размышлению сделали по другому: пока Кудус свежевал туши и увозил их на санях, Хем, прихрамывая, оттащил все колья к ёлке и потихоньку поднял их наверх, надёжно закрепив на сучьях; теперь их имелось передостаточно. В связи с приближением к вечеру встал вопрос о том, как дело обстоит с ночью.

— Эти дубины, они мм… в темноте видят? — почесал за ухом Хем.

— Я думал это ты должен знать, — цокнул Кудус, — Я понятия не имею.

— Опушнеть. Будем выяснять, видят ли.

Для этого пришлось устраиваться на ёлке и терпеливо сидеть всю ночь, поклацывая зубами от холода. Кое-какой свет от звёзд и главное луны, вылезавшей пока в виде узкого серпа, позволял видеть на снегу чёрные силуэты, так что Хем был уверен, что не промажет. Точнее, он мог и мазать, но теперь можно было устроить сущий град из кольев, превратив рвачей в подобие ежей. Куда они денутся, рассуждал грызь, они помнят что тут есть мясо. Не найдут тушу в пруду и придут сюда.

Ночью поднялся довольно сильный ветер, так что сидение на ёлке превратилось в сущий кошмар — ни вздремнуть, ни расслабиться, а рвачи само собой приходить не спешили. Прикинув расклады, Хем как-то интуитивно понял, что их приход сейчас практически исключён, и полез получше устроить временное гнездо. Несмотря на скудное освещение от серпа луны, проглядывающего сквозь облака, грызь привязал между деревьями несколько крепких верёвок, сделав некое подобие гамака — в нём уже можно было сидеть спокойно и ждать гостей, подрёмывая. Как он предполагал, рвача не то животное, которое подкрадывается тихо, и рассчитывал что отсутствие туши они обнаружат не сразу. Он хотел было бросить под ель мясные приманки с сон-травой, но сообразил что их заглотят не обязательно рвачи, и решил приберечь. Благодаря ещё двум пухогрейкам, одолженным Кудусом, в гамаке оказывалось приемлемо тепло, только нос и уши подмерзали. Вдобавок Хем грелся изнутри, используя деревянную фляжку, в которой чай не остывал довольно долго, если посередь ночи заварить кипятку, то до утра греться хватит. Пользуясь таким немудрёным способом, сквир и стал поджидать рвачей.

К утру нагрянули, но не те кто ожидался, а две тыси, крупных кошачьих хищника с кисточками на ушах; их привлёк запах крови, оставшийся на месте обрыва туши, так что тыси стали раскапывать снег. Хем цокнул им сверху, что копать бесполезно, и осторожные зверьки убрались подальше от сидящего на ёлке сквира: в отличие от рвачей, они не любили мозолить глаза. Хем покачивался в своём гнезде, глазел на облака, лишь изредка бросая взгляд вниз, и раздумывал над тем что по сути дела, ловля даже таких монстров как рвачи — довольно ненапряжённая работёнка… Впрочем, лапа побаливала, порядочно опухла и сильно мешала ходить, так что пришлось применять на неё все наличные травные средства для скорейшего заживления. При этом надо зацокнуть, что Хем отнюдь не был знахарем и пользовался травами, каковые ему дали на цоковище в обмен на шерсть. Он сам понимал, что вполне может что-то делать не так, но никакого выбора не имелось, так что грызь периодически разводил щепотку порошка водой и прикладывал эту ерунду к опухшей лапе.

Поганцы появились только на третий день, поздним утром. Как сразу посчитал наличность Хем, рвачей осталось четыре штуки, следовательно подранка или сожрали, или просто скопытился. Отлично, подумал грызь, втихоря сбрасывая на снег приманки и готовя колья. Четыре чёрных зверюги обошли дерево с обоих сторон, слегка осторожничая, но почуяв приманку, бросились вперёд и через пару цоков оба куска оказались внутри одного животного. Жаль что одного, заметил грызь, но зато надёжнее. Сев плотно на ветку, сквир осмотрел разложенную перед собой батарею кольев и начал методично сбрасывать их, целясь по чёрным тушам. Активное рычание и даже визг снизу свидетельствовали о том, что попадание есть. Одна рвача завалилась на бок, вторая крутилась волчком, сильно подбитая; третья отскочила в сторону. Хем методично изгвоздил раненых, пока из каждого не торчало по два кола, после чего занялся последним. Последним, так как ещё один, глотнувший сон-травы, пока отключился. Уже одно то что рвача отбежала в сторону, а не бросилась на дерево, свидетельствовало о том что в клыкастую псевдоголову пришло нечто вроде страха. Вероятно, зачатки мозга всё же объяснили животному, что если трое уже слегли, нечего ловить под этим деревом. Почувствовав это, Хем полез вниз, взял в развилке веток топор и просто пошёл вслед за тушей — конечно, он вовсе не горел желанием махаться с рвачей, и в случае чего слинял бы, но тут было важно просто допугать животное.

— АА, щучья печень, твою голову!! — дико заорал грызь, имитируя резкое срывание с места в бег.

Как и требовалось, рвача купилась, и задала быстрого стрекача как раз в нужную сторону; как рассчитывал Хем, именно там всё ещё околачивались давешние тыси. Впрочем, пока чёрная туша просто скрылась с глаз долой, оставив грызуна отдохнуть и приступать к завязыванию узлов. Несмотря на двойную дозу, рвача уже начинала приходить в себя, и упускать этого случая Хем был не намерен, быстро закрепив намордник, лапные петли и ошейник, вывернутый шипами внутрь; теперь животное могло еле-еле перемещаться, но не кусать или царапаться. Для того чтобы как-то волочь его, имелись два верёвочных конца, один из которых тянул за ошейник, второй же стягивал при надобности петли на лапах, совершенно сковывая жертву. Оглядываясь вокруг, дабы не прозевать внезапное возращение оставшегося целым зверя, Хем посмотрел что с готовыми тушами. Как он и рассчитывал, туши были совершенно готовые — одному дротик попал в башку, другого же истыкало всего, так что торчали четыре кола. А непуха, сказал рвачам грызь.

— А непуха, — повторил он вслух, — Откусывать что ни попадя…

С готовыми можно было поговорить попозже, пока же Хем усиленно соображал, что делать с увязкой, как называли обработанного пойманного зверька. Само собой, вычёсывать рваче бока никому в голову не придёт — на самом деле, не придёт даже отпустить живьём, слишком уж безбашенные они. Однако и просто так проломить голову увязанной рваче — расточительство. Ввиду этого Хем подождал пока жертва более-менее очухается, а это занимало около килоцока; затем наступил долгий этап постепенного притаскивания, с постоянным затягиванием петель и дёрганием за ошейник. Грызь определённо опасался, что его снаряжение, заточенное в основном на волков, может не выдержать такого напора — судя по силе взрывания лапами снега, рвача рвалась с силой медведя или около того. Лишь постепенно, выбивая из зверюги силы, Хем добился того чтобы рвача не крутилась, пытаясь вырваться из пут, а просто стояла на лапах. На эти упражнения ушёл почти целый килоцок, в ходе коего рвача непрерывно выдавала большую, мягко цокнуть, механическую мощность. Далее, пользуясь всё той же двухверёвочной привязью, грызь стал потихоньку заставлять увязку двигаться в нужную сторону…

Хруст наста заставил его приобернуться, и сразу же Хем увидел рвачу, подошедшую почти строго сзади; уж чего-чего, а этого он не ожидал. Почти инстинктивно Хем повернулся к опасности боком, что его практически спасло: рвача бросилась на то что было больше, а именно — огромный и пушной беличий хвостище. Это позволило Хему избежать полного удара, хотя тяжеленная лапа всё же приласкала его по ноге. Несмотря на это, грызь не мог себе позволить терять времени и прыгнул прямо на увязку — сначала он хотел перепрыгнуть, но это было выше его сил. Оказавшись вплотную к увязке, Хем перевалился через неё, дабы оставить между собой и рвачей. Огромная оскаленная пасть клацнула над спиной увязки, разбрызгивая слюну; грызь же, вжавшись в снег под боком увязки, выхватил маленький топорик, закреплённый снизу на лапе. Теперь, когда рвача сунулась сбоку, он порядочно полоснул по оскаленной морде острым камнем топора, так что раздался визг и брызнула кровь. Пользуясь небольшим замешательством, Хем бросился назад, к большому топору — не просто побежал, а виляя и размахивая хвостом против попыток вцепиться сзади, так что рвача хоть и догнала его, снова не смогла нанести удара. Вдобавок рядом оказались ёлки, и грызь вовсю использовал свою возможность оббегать их, держась лапой за ветки; пару раз рвача догоняла, вырывая куски пуха с хвоста, но не более. Хем упал, потому как подбитая дважды лапа отказывалась держать; откатился в сторону, и снова вскочил на ноги, используя ветки как опору. Чёрная туша прыгнула сбоку, и от сильнейшего удара Хем отлетел на землю. Через цок он увидел разевающуюся над ним пасть с кривыми зубищами, и успел сунуть лапу, сжатую в кулак, прямо туда. Когти рвачи впились в плечо, и кажется грызь даже услышал хруст собственных костей. Зверюга сделала попытку вцепится в лапу, но рвотный рефлекс не позволял ей сомкнуть челюсти; на Хема плеснуло вонючей слюной, смешанной с кровью. Трудно цокнуть что пришло ему в голову, но грызь извернулся, не вынимая лапы из пасти, и вцепился в лапу рвачи резцами, начав быстро, насколько хватало сил, вырывать куски мяса. Делать это было чрезвычайно неудобно, толстая жёсткая шерсть забивала рот… Хем почувствовал, что задыхается…

Неожиданно рвача сдала назад, так что дала возможность подтянуть ноги и сбросить тушу; грызь увидел, что в заднюю лапу рвачи вцепился крупный чёрный волк с ошейником на шее, видимо шировский. Так как ничто не мешало волку основательно вгрызться в коленный сустав, рвача враз забыла про грызуна, оглушительно взвыв и бросившись на волка — тот однако был резв и успел отскочить. Хем почувствовал под лапой топорик, и тут же применил его по второй коленке рвачи, удачно подставленной; теперь туша почти лишилась задних лап и двигалась урывками, но не менее бодро чем раньше. Волк не будь дураком отскочил на безопасное расстояние и наблюдал за развитием обстановки оттуда, чем сильно бесил рвачу; воспользовавшись этим, Хем кое-как поднялся на ноги и пробежав последние двадцать шагов, схватил топор: тяжёлое оружие, вместо того чтобы отяжелить, словно придало сил. Вернувшись обратно, грызь зашёл с противоположной от волка стороны, держа топор на плече; почуяв жаренное, рвача вертелась, но волк не давал ей держаться мордой к Хему, прикусывая за заднюю часть туши. Выбрав момент, сквир сделал шедрый замах и опустил топор на спину чёрного, явно переломив позвоночник ближе к заду. На этом он сам свалился с лап, да и сил практически не осталось, только отползти в сторону от издыхающей скотины. Лишь отдышавшись, Хем сгрёбся и нанёс ещё один удар, на этот раз по башке, превратив её в кучу мяса и переломаных костей.

— Эээй грызть наискось!! — проорало откуда-то сбоку.

Как оказалось, это был Кудус, возвращавшийся за остатками мяса вместе с волком. Что заставило волка побежать вперёд своего ведущего грызуна — одному болоту известно, но именно это спасло Хема от гибели. Прекрасно понимая это, грызь много раз сказал хруродарствие Огарку, как погоняли волка, и оставил ему большое количество первосортного мяса. Пока же Хем почувствовал себя не лучшим, мягко цокая, образом: помимо покоцаной ноги, ему очень заметно повредило левое плечо и ободрало бок справа, так что Кудус помогал ему добраться до грызницы. Свалившись на широкую скамью, Хем чуть не потерял сознание.

— Бх! — фыркнул Кудус, — Сильно покусала, зараза. Лучше тебя в гнездо тёплое, отлежаться надо.

— А пустите? — осведомился Хем.

— Извёл семь рвачей, и спрашивает! — цокнул Кудус, — Сделаем всё опушненчик, Фира у нас такую ерунду хорошо лечит, будешь как новый.

Несмотря на сильное искушение отключиться, Хем не забыл про увязку и уговорил Кудуса оттащить её к грызнице, сам при этом только цокая, что делать. Рвачу умотали дополнительными верёвками и привязали к толстенным столбам навеса, так что освободиться ей не светило.

— На кой пух оно нужно, это недоживотное? — фыркал Ширый.

— А, — пояснял Хем, — Смотри, сколько времени оно кочевряжилось, не желая увязываться. Силищи в нём много, вот что.

— А толку?

— Сейчас цокну. У тебя сани есть же… Возьмёшь два бревна, привяжешь с двух сторон, а посередине прочно примотаешь эту скотину… Ну я покажу потом точно, как это сделать. Будешь подпаливать ей хвост, и никуда не денется, повезёт тебя до самого Глыбного.

— Я до Глыбного и сам дойду, — цокнул Кудус, — А вот ты нет.

— Хм. Умно, — согласился Хем, — Давай пока дадим ей на съедение одну тушу, всё равно девать некуда.

Через пару килошагов, за выступом леса, как раз и находилось одно из гнёзд, в котором обитали Ширые, а конкретно сам Кудус. Набросав в печку дров, грызь пошёл за своей согрызуньей Фирой, оставив Хема зализывать раны и раздумывать над тем, что он сделал не так. С одной стороны конечно вроде жаловаться не на что, семь рвачей готовы, а он не готов; с другой, спасла его только случайность, и грызь это понимал. Также он не мог не понимать, что рвача при всей её силе — добыча довольно простая, так как никогда не убегает от опасности, а стало быть нельзя признавать такой результат опушненским. Хем немного подумал и на тему того, как это — оказаться готовым; голова однако соображала туго, так что он забросил эти исследования до лучших времён.

Фира оказалась весьма симпатичной грызуньей, с ровным цветом пушистой шёрстки, мягкими лапками и длинными изящными ушками; одно её присутствие действовало на Хема лучшим образом. Впрочем белка действительно была знатоком по лечебным травам, так что уже на следующий день боль на опухших местах сошла на нет, да и голова соображала. Благодаря этому Ширые гораздо быстрее справились с разделкой оставшихся от рвачей туш, нежели сделали бы это без указаний Хема. Поскольку грызи были чрезвычайно благосклонны к нему, Хем решил вернуться к вопросу, который некоторым мог бы показаться нескромным.

— Слушай, Фира-пуш, — цокнул он, наматывая нить ворса на коготь, — Я как-то прознал, что у вас есть молоденькая белочка…

— Да, есть, — улыбнулась Фира, — Лайса.

— Со мной ещё Мер приходил, из наших, Брусовых, хотел с ней познакомиться.

— Да, я знаю. Правда он её до сих пор не нашёл, — хихикнула белка, — Лайсочка грызунья дикая, и уж если не захочет чтобы кто-то с ней знакомился, поверь мне, найти очень сложно. А ты интересуешься с целью?

— С целью поинтересоваться, — точно ответил грызь, — Мне-то сейчас явно не до белочек.

— Почему же, — улыбнулась Фира, — Грызун который извёл семь рвачей это хрурненько!

— Нет, грызун который извёл семь рвачей это всего лишь грызун который извёл семь рвачей, — цокнул Хем, — Не цокая уж о том что можно было бы извести их, не будучи покусанным.

— Сложно мыслишь… цокнем так, ты сам по себе пуховой грызь, вдобавок семь рвачей. Так сойдёт?

— Вполне. Я бы даже был бы не против, если бы ты расцокала Лайсе про меня.

Фира сдвинула вверх уши, призадумываясь, и почесала за ними лапкой.

— Хорошо, Хем-пуш. Если бы ты был просто какой-то грызь, я бы сказала пойди мол сам расцокай. Но за такие дела я уж постараюсь.

— Хруродарствую, белко.

Через два дня Хем почувствовал что пришёл в себя; конечно, повреждениям заживать ещё не меньше месяца, и хромоты никто у него не отнимет, но в остальном он чувствовал себя бодренько, так что приступил к использованию добытой увязки по назначению. По его цокам Кудус подготовил сани, сделав нечто вроде упряжи для рвачи; тушу просто примотали к этим брёвнышкам, так что она могла только сдвигаться взад-вперёд и толкаться лапами от снега. На сани нагрузили много всего: несколько мешков овса, каковой Ширые поставляли на цоковище, шкуры рвачей, сушёные грибы и так далее. Хем совершенно не шутил насчёт подпаливания хвоста, сев на сани спереди, он зажёг факел на длинной ручке и прижёг рваче хвост; грызь не останавливал пытку до тех пор, пока рвача не начала тянуть сани вперёд, и возвращался к ней, если останавливалась. Рулёжку осуществляли тормозными колодками, имевшимися на каждом полозе отдельно.

— Уй, жестоко, — поморщился Кудус.

— А как жрать что ни попадя, не жестоко? — риторически цокнул Хем, — Но, пошла!!

С постоянными воплями и рывками, но всё же сани двигались в нужном направлении, притом с порядочной скоростью — не прошло и полудня, как транспортное средство оказалось на Брусничных полянках. Дальше Хем отправил Кудуса в Глыбное в одну пушу, так как ему ещё предстояло долго отлёживаться.

— Ну, услышал, зачем недоживотное?

— Да, но мы всей семьёй его не прокормим, — заметил Кудус.

— Да незачем его прокармливать.

— Так оно же тогда сдохнет?

— Ещё как. Только сдохнет после того, как утащит тяжеленные сани. А ты предлагал сразу кокнуть.

Эта схема была признана удачной, и Кудус убыл на санях на цоковище. Хем же радостно прицокнул и с несказанным удовольствием залез в моховое гнездо — свой лес таки ближе к пуше. Майра, увидев бельчонка в покусанном состоянии, конечно взволновалась, но зазря не кудахтала, перерыв запас лечебных трав и притащив всё что нужно к хемовскому гнезду. Пока невольно приходилось находиться в разжиженном состоянии, грызь решил таки сделать метательное орудие, как его называли крестолук. Благо, теперь у него в довольном количестве имелись жилы, срезанные с туш рвачей. Сырыми зимними днями, когда снег уже набухал и задумывался о таянии, Хем сидел в грызнице, удобно устроившись в моховом ящике, сделанном как кресло, и строгал дерево. Поскольку так вот долго возиться на одном месте он не очень привык, то часто начинал вопить вопли, слышанные на цокалище либо придуманные за пару цоков до воспроизведения:

— Гузло-гузло-гузлище, целая тыща! Гузло-гузло к ужину, целая дюжина! Гузло-гузло в траве, целых двадцать две!..

«По гузлу» часто учили считать, так что этот фольклор Хем помнил отлично. Вот как делать крестолук, он помнил куда хуже. У Курдюка был отличный крестолук, который за сорок шагов выбрасывал сетку и окучивал птицу; а уж стрелу из него можно было запустить на все сто с пухом шагов, да так что и волку не поздоровится. Промучавшись некоторое время, Хем задумался: наверняка ведь Курдюк не сам знал, как делать оружие — как помнилось, по части что-то сделать он вообще был небольшой специалист, он больше наловчился ломать. Следовательно, он или выменял крестолук у кого-то кто умел делать, или научился опять же у того кто умел. Вкупе с результатами взаимной охоты на рвачей это заставляло задуматься, а где бы сгрызть орех науки по этому поводу. Как обычно, подобные вопросы, требовавшие какого-то коллективного действия, обцокивали на цоковище, так что Хем решил в следующий раз прошвырнуться туда с таким зацоком.

Однако каша сама искала нужный хвост, и в один из ветренных дней, когда грызь беспробудно дрых в гнезде, его разбудил стрёкот сороки; это была одна из его прилапнённых сорок, которые жили рядом и в основном были полезны именно тем, что никто не мог остаться незамеченным. Высунувшись, Хем обнаружил незнакомого грызуна, причём сильно незнакомого: в лапах тот держал какое-то длинное оружие типа копья с наконечником из странного материала, да и надеты на него были странные штуки, типа скреплённых пластинок, закрывавших тушку словно панцирь. С грызуном был барс, очень крупный, с шипованным ошейником и налапниками; как удалось прилапнить такую кошатину, Хем не представлял.

— Грызть вдоль! — мотнул ухом белко, — Это твоё Хем?

— Уге, — кивнул тот, прикидывая расклады.

Появление вооружённого грызя в такой экипировке было подозрительным, но Хем мало опасался и его, и даже барса, потому как был у себя в гнезде. И это было мягко цокая не только чувство родных стен, но и приспособления, на которые он затратил не один день. Например, прямо перед входом в гнездо была яма глубиной три шага, абсолютно не видная сверху, и достаточно вынуть крепления её крышки, как любой незванный гость окажется в незавидном положении. Впрочем, это была лишь перестраховка, на самом же деле грызи доверяли друг другу… доверяли, но с ямой спокойнее!

— Моё Раждак, — цокнул грызь, — Из Пропушилово.

— Согласен, твоё Раждак из Пропушилово, — кивнул Хем, — А что тебя сюда привело?

— Ноги, — хмыкнул Раждак, — Есть кое-что к обцокиванию, Хем-пуш.

Фраза насчёт ног показала Хему, что скорее всего грызь вдрызг свой, хотя и нагружен непонятным и невиданным для сдешних мест снаряжением. Исходя из этого, он предложил гостю сесть (правда, на ту самую крышку) и заварил чаю. Как выяснилось, Раждак совершал весьма длительный поход, и если учесть что вышел он осенью, то длительность измерялась месяцами; за это время он прошагал тысячи килошагов, двигаясь с юго-востока вглубь Кишиммары. Раждак показал карту, начерченную когтем по бересте:

— Сдесь Пропушилово, великое цокалище южных лесов… по крайней мере так цокают, — уточнил он, — Моё поднималось по большой реке, которую местные называют Большая… Да, с названиями у них туговато, это точно.

— Зачем же ты пёрся в такенную даль? — удивился Хем.

— Чтобы знать, что находится в этих лесах. Если повезёт, я верну эти карты в цокалище, и все тоже будут знать. А это жутко полезно, согласись.

— Пожалуй, — кивнул Хем, — Но всё же, ты пришёл именно ко мне, откуда ты меня знаешь?

— В Глыбном много цокают про тебя, пропушиловец. Семь рвачей это не орешек на резец!

— Но, — показал перевязки Хем, — И спасла меня сущая глупость, иначе я бы тут не цокал.

— Всё равно, — мотнул ухом Раждак, — Дело в том что в одном месте, ближе к Пропушилово, есть цокалище Клычино, там собираются пропушиловцы и охотники со многих и многих окрестных земель. Моё подумало что твоему будет полезно побывать там…

— Хм, а крестолуки там делают? — спросил Хем.

— Да, и не только. Твоё сможет там научиться и научить других тому, что ты умеешь.

— Дельное предложение, — цокнул Хем, и поглядел на карту, — А вот эта река, куда течёт, в какую сторону — к нам или к вам?

— К вам. Реки всегда текут к морю, Хем-пуш.

— Серьёзно? А поч?

— Потому что река несёт очень много воды. Куда она её несёт, там и море, — цокнул Раждак.

— Ясно. Впрочем, и хорошо что к нам. Возвращаться будет удобно.

— Ты уже решил идти в Клычино? — повёл ухом Раждак.

— Пока да, решил, — надул щёки Хем, — А может и передумаю.

— Кстати об орехах насущных, — цокнул Раждак, доставая из сумки что-то, — Моему нужно мясо для барса, думаю теперь-то у тебя есть. Это железный нож, Хем-пуш.

Хем с искренним удивлением обнюхал странный ножик — в деревянную ручку было вставлено лезвие, очень узкое и острое, из блестящего холодного материала. Грызь попробовал его на резец и убедился, что материал очень прочный.

— Вот это шелуха! — цокнул он, — Где ты это взял?

— На западе горы, там знающие грызи выкапывают из недр камни и плавят из них железо. Только если твоё не против, моё дало бы твоему только лезвие, ручку уж сам сделаешь.

Хем был готов вцепиться в грызя и трепать его на предмет информации ещё пол-года, но тот был намерен накормить барса, отдохнуть и продолжать путь, так что через день уже покинул Брусничные Полянки. Глядя на закат, Хем раздумывал о том, что видимо лес не везде одинаков, если где-то есть железные камни, каких никто не видал в окрестностях Глыбного. Горы, что это такое? По цокам Раждака выходило, что это огромнейшие кучи камней, так что залезть на них нужен не один день. Предствить себе это было очень сложно, и Хем почувствовал что очень хочет увидеть это своими ушами. Правда, куда больше чем отвлечённые горы, его заинтересовали расцоки об оружии, каковое делали в Клычино. Лапный крестолук, которым можно с сотни шагов уложить рвачу! Травы, которые вызывают отключку даже если намазать раствором иглу дротика! И прочие воистину волшебные вещи.

Хему довольно-таки повезло, так как он окончательно залечивал лапу и прочие раны во время весеннего половодья, когда походы были мягко цокая не самым лучшим занятием. Тающие снега, а зимы в Кишиммаре как правило снежные, давали столько воды, что все низины затоплялись, а по возвышенностям просто текло. Ходить по пояс в ледяной воде не мог позволить себе ни один сдешний зверь, хотя…

— Вода, это ценность! — цокал Мер, — Если что-то положить в воду, оно двигается гораздо проще, чем если лежит на земле, правильно?

Майра столкнула в лужу полено и повозила его туда-сюда.

— Да, так оно и есть.

— Вот. Обычно по лесу приходится таскать, а когда в нём вода, можно плавать!

— Плыви, — рассмеялся Хем, — Ну, покатаешься на плоту, и что?

— Хм. На плот можно и груза взгромоздить, — цокнула Майра, — Допуха причём.

— Вот! — поднял уши Мер, — А если сделать…

Как это с ним бывало зачастую, Мер много цокал, как сделать, но чаще всего делал то что и обычно, запасал корм и убирал гнездо. Хем же цокал редко, но уж если что-то задумывал, не забывал, так что готовился к походу в Клычино. Ему предстояло привести в порядок большую дорожную сумку, два маленьких кармана, подвешиваемые на пояс, а также смастырить для топора другую ручку, полегче; немало помучили его штаны, сшитые из кусков шкур невероятной давности, так как расходились по швам, а готовых ниток не имелось, приходилось заодно вить их из трофейной шерсти и собственного пуха. Майра, заходившая посидеть в хемовскую грызницу, тоже подвычёсывала пух со своего хвоста и добавляла к пряже. Хем почувствовал такое острое чувство благодарности к своей маме, что просто сгрёб её в объятья, не находя цоков.

— Я научусь всё делать, как настоящие пропушиловцы, — сказал он, — Наберу гору шерсти! Чтобы всегда можно было поменять её на корм. Чтобы у тебя всегда были орехи…

— У меня и так всегда есть орехи, — улыбнулась грызунья, — Хруродарствую, бельчонок. Я всегда рада когда ты обо мне заботишься… но пусть это тебя не задерживает.

— Но ты самое дорогое что у меня есть, — ласково цокнул Хем.

— Верю, — смущённо повела ушками Майра, — Но я здоровая белка, Хем, так что сама могу добыть себе орехов. Может быть когда я буду старой и дряхлой, мне действительно понадобится твоя помощь.

— Ты самая лучшая белка-мама, — потёрся носом о пушнину грызь.

— Я самая обычная белка-мама, — хихикнула белка-мама.

Когда большая вода более-менее спала, а на отдельных побегах деревьев появились жирные почки, вот-вот грозящие развернуться листочками, Хем окончательно собрался, и налопавшись на дорожку едой, вышел в направлении, указанным Раждаком. Впереди его ждали сотни и сотни килошагов по берегам рек, холмам и лесам Кишиммары.

…

Пропушилово находилось на одной из речек, впадавших в Большую, текущую на север. Вокруг на тысячи килошагов раскинулись светлые пихтовые, лиственничные и еловые леса, на юге переходящие в степи, а на севере в более тёмную тайгу. Как-то сложилось, что это цоковище, появившееся как и все остальные, разрослось до весьма больших размеров и теперь было центром общественной жизни. Соразмерно общебеличьей привычке обитать в лесу, а не в муравейнике, сдесь не селились ремесленники — они лишь сбегались сюда обменяться товарами и знаниями. Поэтому хотя жили постоянно в Пропушилово только немногие грызи, в основном старики да больные, пушей там обычно толклось достаточно. Цокалище имело широкие дорожки, прокатанные тележками, и по сторонам от них находились огороженные кустами участки с гнёздами, грызницами и хранилищами добра; участки стояли отнюдь не вплотную, а через обширные куски леса или поля, так что всё Пропушилово занимало довольно большую местность. Сдесь в частности были места сбора древообработчиков, каменьщиков, грибников, и так далее. Благодаря тому что довольно давно какому-то грызю пришло под уши записывать цоки на бересте, теперь каждое такое собрание могло сохранять ценные сведения и надёжно передавать их из поколения в поколение. Как правило свитки хранились в незатапливаемых погребах, обложенные мхом, и сохранялись весьма длительное время. Особо ценные данные записывали на каменных пластинках — в округе попадался слойчатый камень, который легко расколоть на почти ровные пластинки; эти, если не разбить, сохранятся необозримо долго.

Как раз такие записи изучала грызунья Хвойка, ибо на следующий год ей предстояло много поработать головой, так как её выбрали ответственными ушами по цокалищу; хорошо еще что не лично-ответственными. Резиденция отушей (ответственных ушей) находилась на ничем не примечательном участке, довольно близко к окраине Пропушилово; сдесь хранили записи, соразмерно которым можно было узнать, сколько пушей обитает в области, сколько собрается грибов, зерна и так далее. Всё сдесь было пропитано духом напряжения мозгов, ибо даже столбы были исчерчены схемами, когда кто-то что-то кому-то доказывал в очередной раз.

— Погрызище какое! — громко цокнула Хвойка, — Из этого околотка поставляли воистину ценные вещи.

— Хвойка-пуш, — повёл ухом старый грызь, — Это нам ценные вещи, а им пожить ещё охота.

— О, великий огород, обезы! — закатила глаза белка, — Какой кошмарище-то!

— Ты их видела?

— Нет вообще-то, — задумалась Хвойка, — Но Раж-пуш, это всего лишь животные.

— Мы с тобой тоже всего лишь животные, — заметил грызь, — Обезы бывают разные. В джунглях их полно разных видов, у нас даже есть их описания и рисунки. Большинство вполне спокойные зверьки, но чёрные с короткой шерстью — это очень опасные твари. Они собираются устойчивыми стаями и действуют на редкость разумно… Кстати об этом. Это очень хорошо, что грызи решили уйти из Лигачного.

— Поч? — прицокнула белка.

— Потому что если обезы будут постоянно наблюдать, как работают топором, и красть топоры, то рано или поздно они сами научатся ими пользоваться. Ты знаешь что они кидаются камнями и используют дубины, когда охотятся? Думаю, они могут научиться и использовать огонь.

— Тебе же обратным концом твоей ботвы, — улыбнулась белка, — Мы с тобой используем огонь, бывает что и охотимся, однако от нас никто не убегает.

— Потому что мы не нападаем первыми, Хвойка-пуш. Обезы же нападают просто так. Не как волки и не как тигры. Вероятно, им просто нравится драка.

— Значит их нужно прилапнить, — вздохнула Хвойка, — Если стая настолько злая, придётся тупо убить их, а молодняк попытаться воспитать другим образом.

— Моё цокало что убить их не так-то просто.

— А моё цокает что если никого не найдётся, моё пойдёт туда лично. Правда моё рассчитывает всё же что найдётся, — уточнила белка.

Так как она недавно перецокивала с отушами Клычного, сборного места пропушиловцев, рассчитывать у неё причины были. При помощи новых хитрых приспособлений и обмена опытом, пропушиловцы уже извели в области не только всех рвачей, но и совершенно прилапнили волков, которые теперь не только питались овцами, но и работали вместо них, подставляя бока под вычёсывание. Немудрено, что сложная задача, каковая вставала в полный рост в связи с наличием обезов, должна была заинтересовать этих специалистов. Так что Хвойка потёрла лапы, глядя на карту, принесённую одним из разведчиков — цокалище Лигачное находилось далеко на юге, в тропических лесах, за степями и пустыней; однако добраться туда было не так то сложно, если ветер способствует.

— Я потираю лапы, — пробормотала себе под нос белка, и безудержно расхохоталась.