Бегство в Опар

20.

По пути в деревню, расположенную в центре плота, Хэдон поведал вождю историю своей группы. Поначалу он колебался, стоит ли объявлять себя, но спокойное поведение людей племени Кюдъемьё рассеяло его сомнения. Кроме того, Хэдон чувствовал, что, открывшись, он скорее убедит кюдъемьё, что его люди вовсе не заодно с моряками.

Вождь удивился новостям. Никакие сведения давно не доходили до него: плот покинул родной берег пять месяцев назад, а вести из Кхокарсы добираются сюда месяцами.

Квасин слушал внимательно, часто, однако, прерывая рассказ восклицаниями ужаса или ярости. Но отнюдь не политические перемены выводили его из себя, поскольку преданность племени идее Империи была довольно призрачна; в исступление его приводили религиозные потрясения.

Квасин и гость прошли в центр плота. Хэдон определил, что плот имеет полторы мили в длину и самое большее полмили в ширину. Здесь располагались пятьдесят похожих на ульи хижин из бамбуковых жердей с крышами из гонта красного дерева. Хижины покоились на стойках, концы которых вставлялись в отверстия в бревнах. В каждой хижине обитали с десяток людей и несколько собак. В дурную погоду здесь находили приют и козы, и ручные обезьянки, и попугаи.

Посредине высилось самое большое сооружение. Это был храм зеленоглазой Пикабес, богини моря. Перед входом — огромный чурбан красного дерева с двенадцатью ступенями с каждой из сторон. Наверху внушительная прямая гранитная фигура продолговатой формы. Внутри нее высечено сквозное спиралевидное отверстие. “Камень в честь Сьякьогикъо”, — сказал вождь, глядя на вопросительное выражение лица Хэдона. — Она — наша богиня исцеления, если угодно, можете называть ее Кваво. Камень стоит перед ее храмом в нашем главном поселении, — продолжал Квасин, — пока мы не скрепим весь наш плот и не сложим на него наши запасы и товары для торговли. Тогда камень с почестями относят на плот и располагают здесь, перед храмом Пикабес.

Хэдон с изумлением слушал рассказ вождя. Каждые два года огромное количество деревьев ценнейших пород вырубали в высокогорных местах страны Кюдъемьё. Стволы сплавлялись вниз по главной реке через бесчисленные пороги и водопады. В конце концов, они доплывали до устья реки и потом в бухту, защищенную огромным насыпным волнорезом, сооруженным их племенем из земли. Устье реки в то время делалось мелководным, поскольку племя направляло основное течение по древнему руслу.

В спокойных водах за волнорезом бревна собирались в плот длиною в три раза больше ширины. Две трети всех бревен скреплялись гигантскими лозами. Остальные сплачивались деревянными мостками, фиксируемыми крепежом, который входил в отверстия в бревнах. На готовом плоту сооружались хижины, грузились припасы, туда перебирались люди и животные. Потом волнолом разрушали. Дело это было сравнительно простое, поскольку море само без устали терзало его. Реку вновь направляли в основное русло, и она гнала плот в сторону моря и пособляла разрушению земляного волнолома.

Течение реки неторопливо несло плот в Кему. Здесь уже морское течение подхватывало плот и тяжело толкало исполинское сооружение из бревен к юго-востоку.

Племя “плотогонов” жило на своем дрейфующем деревянном острове шесть месяцев, пока он не добирался до Ветны. Основной пищей служила рыба, которую они ловили, но пили они еще козье молоко, ели козлятину. Кладовые снабжали людей орехами и ягодами, окрой для приготовления супа, полбой и просяной мукой для выпечки хлеба. Пили “плотогоны” также вино и терпкий, резкий на вкус напиток из торфяного мха, съококо, который покупали у клемкаба для продажи на юге. Они прихватывали его, не скупясь, и продавали в Ветне, разбавляя водой в соотношении пять к одному. В этом не просматривалось вовсе никакого жульничества: одни лишь клемкаба могли пить огненную жидкость в исходном виде да еще хвастаться этим.

Род плотожителей с большой выгодой продавал бревна. Красное дерево и другие ценные породы деревьев не росли на побережье со стороны Ветны. Продавали или обменивали они различные поделки — резные фигурки богов, приносящие удачу, свистки из орлиной кости, фаллические нефритовые статуэтки исконных божеств, которые приводили жителей Ветны в восхищение своей диковинностью, контрацептивные порошки и снадобья, усиливающие половое чувство, талисманы плодородия, браслеты для снятия сглаза и болезней, обрядовые одежды, украшенные перьями зимородка, который водился лишь в стране Кюдъемьё.

— Неужели ваше путешествие всегда заканчивается в бухте Ветны! — недоумевал Хэдон. — Течение не может всякий раз приносить вас точно к ступенькам крыльца .

— Правильно, — признал Квасин. Плот обычно пристает милях в пятидесяти-семидесяти от Ветны. Затем мы договариваемся с городскими торговцами на перевозку бревен и товаров на прибрежную дорогу. Мы, конечно, платим за это.

Продав все, племя строит множество мелких судов и гребет себе обратно на материк. На самом крупном судне плывет камень богини исцеления.

— И вы никогда не теряли его в шторм или в результате несчастного случая? — поинтересовался Хэдон.

— Никогда. Камень плавал с нами триста лет, мы попадали в самые жестокие бури, но плот с камнем всегда оставался целым. Среди нашего народа бытует пророчество, что если камень потеряется, оба моря иссякнут.

Прибыв домой после двухмесячного обратного плавания против течения и ветра, путешественники сзывают всех соплеменников, кто оставался на земле. С побережья и с гор спускаются люди, чтобы веселиться вместе с плотогонами. Празднество длится, пока не кончаются деньги, — иногда два месяца или дольше.

По такому случаю все пировали и пили бесплатно. Погребения проходили в пьяном веселье. Проводились свадебные церемонии, детям давались гражданские имена, многие дети ждали этого по три года.

— Ничего по-настоящему важное и не делается, кроме как во время праздника возвращения домой, — сказал Квасин.

— До того покойников сносят на вершину горы. Когда торжество начинается, их кости собирают, моют, заворачивают в пальмовые листья и несут к берегу для захоронения. До того никто не смеет жениться, хотя пары могут жить вместе и иметь детей. До гуляний никто не может и расторгнуть брак, хотя люди уже по сути живут врозь. Собственность не может сменить владельца, а нарушителей закона судить нельзя.

— Ежели, как вы говорите, судья, обвинитель, обвиняемый и его защитник пьяны, можно совершить очень тяжелые судебные ошибки, — заметил Хэдон.

— Не более, чем когда все трезвы, — резюмировал вождь.

— Но разве справедливо держать два года человека в тюрьме без суда?

— Мы не сажаем обвиняемого в тюрьму до начала празднества, — объяснял Квасин, если он не представляет очевидной угрозы людям. В таком случае мы убиваем его. Если же он сбежит в горы, то сразу признается виновным.

Квасин забрался на помост и приказал звонить в большой бронзовый колокол. Колокол сзывал людей из их маленьких поселений со всего плота.

Когда все собрались, вождь сообщил людям новости об ужасном расколе, который вверг Империю в кровавые события. Поднялся шум, длившийся минут тридцать. Затем вождь восстановил порядок колокольным звоном.

Раненые матросы и беженцы, натертые целительными мазями и перевязанные, плелись самостоятельно, кого-то принесли. Жрица совершала над ними песнопение, и потом они друг за другом проходили сквозь отверстие в камне. Тех, кто не мог сделать этого самостоятельно, протаскивали. После того, как каждый, словно конец нити через угольное ушко, проходил через отверстие, его осматривали два доктора, жрица и жрец, которые ощупывали тела и головы раненых. Потом они подавали знак двум десяткам юношей, стоявшим в ожидании рядом. Те кого-то уводили в ближние хижины для выздоровления, кого-то уносили на носилках в хижину, расположенную подальше, в западной части центрального селения.

Хэдон поинтересовался причиной такого разделения.

— Видите ли вы спирали внутри отверстия в камне? — спросил Квасин. — Это магические знаки, которые воспроизводят потоки, проходящие по всему массиву земли и морям. Они как бы фокусируют, усиливают их. Силовое поле исцеляет, всякий проходящий сквозь него излечивается от всех хворей. А если он здоров, то становится сверхзаряженным потоками доброты.

— Доброты? — переспросил Хэдон.

— Да, — подтвердил вождь. — Быть добрым — значит быть здоровым и наоборот. Человек может быть самим дьяволом, однако казаться отменно здоровым, но на самом деле он не здоров.

— Что будет с теми, кого поместили в ту хижину на западе?

— Они зашли уже слишком далеко, чтобы извлечь пользу от исцеляющего поля в отверстии, — сказал Квасин. — Неисцелимых прикончат ударом по голове специально освященными дубинами — мы не желаем, чтобы их духи обитали на нашем плоту — и потому мы скинем мертвецов в море.

— Но… но они могли бы выжить!

— Нет, никогда, — уверил вождь. — Священники Сьякьогикъо очень чувствуют ауру, которую излучают каменные губы. Они способны ощущать недостаток жизненной силы; они дрожат от холода руки наводящей ужас Сисискен, касающейся плоти несчастного. Это правда, что больной еще какое-то время может жить. Но зачем продлевать боль и страдания? Кроме того, у нас на борту нет лишней пищи. Мы не можем позволить себе кормить всех этих матросов. Поэтому…

Спустя несколько минут приволокли раненых матросов и на головы их обрушили каменные топоры. К месту бойни, громко протестуя, прибежал лейтенант. Вождь махнул рукой — и юноша опустил топор на голову офицера.

— Мы не любим людей, которые вмешиваются в наши традиции, — заключил вождь.

— Я лично всегда считал, что гость должен уважать обычаи народа, среди которого он оказался, — сказал Хэдон. Но едва он обернулся, его начало мутить. Позднее он убеждал себя, что убийство офицера было наилучшим исходом. Отныне он не сможет донести, что давно разыскиваемый Хэдон из Опара и Ведьма с Моря были в Ветне.

Эта мысль заставила Хэдона задуматься о судьбе матросов, которых пощадили. Он спросил о них Квасина.

— Их допросят, — объяснил вождь. — Тем, кто оставался верен Кхо, но вынужден был скрывать свои истинные чувства, будучи на службе Минрута, позволят сойти, когда мы подойдем к берегу. Тех же, кто станет возносить Пламенеющего Бога выше его истинного места, кто осмелится унижать Белую Богиню, Матерь Всех, не окажется с нами, когда мы увидим берега Ветны.

Из дальнейших ответов Хэдон заключил, что на плоту нет малых судов, которыми могли бы воспользоваться Хэдон и его группа, чтобы скорее сойти на берег.

— Вам придется остаться здесь еще на два месяца, — объявил Квасин, — если только какой-нибудь корабль не подойдет достаточно близко, чтобы поприветствовать нас. Тогда вы могли бы перейти на его борт. Но такое случается очень редко.

— Лалила беременна уже два месяца, — сказал Хэдон, — будет четыре, когда мы попадем в Ветну. А путь оттуда в Опар долог и опасен. В обычной ситуации я не стал бы беспокоиться о времени, поскольку галера или другое быстроходное судно могло бы доставить нас туда за пару месяцев. Но теперь повсюду полно пиратов, и в Империи более не соблюдаются законы. Каждый город объявляет себя независимым, а множество мелких городков и деревень пытаются вырваться из-под власти больших городов. Мы не знаем, что ожидать, когда попадем в порт. Кстати, я слышал. что Минрут в самом деле оставил достаточно кораблей и матросов, чтобы блокировать пролив Кета. А это означает, что нам придется добираться до Кетны по суше. Полуостров — это дикий, труднопроходимый, опасный, гористый район, полный четырех — и двуногих хищников. Пять месяцев — не слишком большой срок, за который можно добраться в таких условиях из Ветны в Опар.

— Да, так. Но зачем тревожиться понапрасну? Вы ничего не можете предпринять, пока не попадете в Ветну. Тем временем наслаждайтесь жизнью. Заходите ко мне в хижину. Я открою для вас кувшин съококо, и вы все вскоре позабудете свои тревоги. Давайте будем плыть спокойно, радуясь бытию.

Вождь улыбнулся Хэдону, открыв треугольные зубы. Он несомненно хотел выказать дружественность, но улыбка все же выглядела зловещей.