Зверь-из-Ущелья. Бастард и жрица

Глава 5. Не принимай близко к сердцу

Рамона

Он рассказывал мне о степи: как ветер колышет волны диких трав, как солнце всходит над золотым полем. Как морские волны с шумом бьются о берег, а чайки кричат на пристани. Я слушала и думала, что не хочу, чтобы он замолкал: его голос, глубокий, сильный, с легкой хрипотцой задевал внутри невидимые струны. И они дрожали, распространяя по телу тепло.

И почему он сказал, что не любит говорить? Наверное, потому, что он не сказочник, а воин, который привык все решать при помощи клинка.

Но еще ничья близость не вызывала во мне столь острого волнения. Оно туманило рассудок, и я несла полную чушь, даже дерзила и упрямо пыталась храбриться. Зверь-из-Ущелья, наверное, решил, что я сумасшедшая.

Уж какая есть! Но странно, что с ним не хочется притворяться и казаться лучше, чем я есть на самом деле.

– Знаешь, жрица, – после недолго молчания начал Реннейр, – тебе бы понравилось в окрестностях Лестры. Каждый год наши ждут праздник Цветущих Маков, чествуют Отца Равнин, гуляют, пьют, веселятся.

– Это красиво?

Он опустил голову, и почудилось, что на лице Реннейра мелькнула улыбка.

– Наверное. По крайней мере, девушки ждут его с нетерпением.

Воображение мигом нарисовало серию красочных картин одну за одной. Как бы мне хотелось туда попасть! Посмотреть на чужие обычаи, изучить новых людей. Я не хотела верить, что они несут угрозу, как бы на этом ни настаивали искатели и сам Реннейр.

– А когда отмечают этот праздник? – спросила осторожно.

– Он совпадает с днем середины лета. А зачем это тебе? – Ренн подозрительно сощурился. Ну, точно зверь!

Я закусила губу и потупилась.

– Неужели маленькая жрица задумала побег?

Я молчала. Только измочалила бедный стебель, который крутила в пальцах, и теперь он походил на зеленую кашицу.

– Я уже понял, что у тебя в голове ветер, но об этом и думать не смей.

– Почему? Потому что это… опасно? – я щедро приправила речь насмешкой. Пусть не считает меня трусихой! Я много раз ходила по краю, не боялась спускаться в самые глубокие и темные шахты и взбираться по отвесным скалам.

Ренн полоснул меня раздраженным взглядом.

– Ты даже не представляешь как.

– Значит, мне точно стоит там побывать.

Лестриец измученно вздохнул, медленно поднялся и отер ладонями лицо. А мне вдруг стало тоскливо.

Мы замолчали. Стало так-то неловко, я сорвала новый стебелек и сунула в его рот. Всегда делала так, когда нервничала. Поглядела украдкой на Ренна: он стоял спиной ко мне, глядя вдаль, на заснеженную вершину Одинокого Старца, над которым сияла парная звезда. «А спина у лестрийца красивая», – мелькнула шальная мысль. Увидеть бы без рубашки. Чтобы вырезать такую же из камня, естественно, не для услады глаз.

Но внутренний голос шепнул: «Да кому ты врешь, жрица? С самого первого мгновения не можешь оторвать от него взгляд, так бы и съела».

– Поспать нам сегодня, кажется, не судьба. Скоро светает.

Как будто мысли мои прочитал.

– Трава мокрая, – заметил как бы между прочим.

– И что с того, Реннейр?

Мне нравилось произносить его имя. Как будто мы знакомы уже очень давно.

– Придешь вся в росе, еще и на рассвете. Никто не будет интересоваться, где тебя носило? – он обернулся и хитро прищурился.

– Моя семья думает, что я давно сплю. Если бы отец или брат меня хватились, я бы почувствовала.

– А мать?

– Нет ее. Горы забрали.

Почти десять лет прошло, а внутри еще тянет. У нас не принято горевать об усопших, никто не уходит в никуда. Смерти нет.

Главное, повторять это чаще.

– Обещай, что больше не будешь делать глупости. Что забудешь все, о чем я тебе рассказал. Эти знания не пойдут тебе впрок.

– Поздно, Реннейр, – я тоже поднялась и встала у него за спиной. Моя макушка едва доставала ему до плеча. – Знаешь, почему нас называют искателями? Не потому, что мы добываем камни и металл и думаем лишь о том, как бы поплотней набить сундуки. Самоцветов у нас много, очень много. Так много, что камни почти утратили ценность, главного на них не купишь. Мы ищем истину, чужак. Во всем. В природе вещей, в прошлом и грядущем, друг в друге. Ищем ответы на вопросы.

Он смотрел на меня долго, не мигая. Пытался понять, сколько во мне искренности.

– Рамона… – произнес тихо и так проникновенно, что по рукам пробежали мурашки.

– Да?

– Я надеюсь, ты найдешь то, что ищешь. А теперь нам пора возвращаться.

Последние слова прозвучали жестко, а я вдруг почувствовала себя репейником, прилипшим к подолу. Если во время спонтанной прочувствованной речи вознеслась выше горных пиков, то сейчас грохнулась на землю со всего размаху.

Он хочет от меня избавиться! Я ему надоела.

Противный лестриец.

– Я тоже так считаю. Я уже отдохнула и смогу создать врата для перемещения, – ответила ему в тон и двинулась к скале, не оборачиваясь.

Я чувствовала лопатками пристальный взгляд, и рабочая одежда показалась вдруг страшно неуместной: рубашка чересчур короткая, чтобы закрыть хотя бы бедра, обтянутые перемазанными в пыли штанами. Но день был слишком тяжелым и насыщенным, чтобы я позволила себе бегать туда-сюда в платье. Когда не было публичных обрядов, предпочитала носить то, что удобно и практично.

Камень был холодным и слоистым, когда я коснулась его подушечками пальцев. Над головой нависали клочья бурого мха и топорщились перья папоротника, рядом журчала тонкая струйка водопада.

– Я не прочь освежиться, – Реннейр возник у меня за спиной и, пока не успела возмутиться, оттеснил и сунул ладони под воду. Обрушил себе на лицо и шею, напился. Его совершенно не заботило то, что рубашка вымокла, и ткань прилипла к груди.

– Никто не будет интересоваться, где тебя носило? – старательно пряча взгляд, спросила я.

– Я отчитываюсь только перед лордом. Да и то не всегда, – Реннейр стряхнул со лба последние капли. – Не думаю, что он в курсе моей отлучки. Она останется моей маленькой тайной.

Я тоже останусь его тайной.

Вдруг стало обидно. А что ты хотела, Рамона? Завтра уже забудет.

– Ладно, мне нужно сосредоточиться. Ты ведь не хочешь добираться пешком, лестриец?

– Уж изволь доставить меня на то же место, откуда похитила, – весело ответил он, опершись локтем о скалу и уставившись на меня во все глаза.

И снова я попыталась ощутить пульс горы – пальцы мелко дрожали, я чувствовала это отчетливо. Да еще чужак дышал так шумно, сбивая весь настрой.

По виску скатилась бисеринка пота. Я бегло облизнула губы:

– Ты мне мешаешь.

– Я тебя даже не трогаю.

– Просто не смотри на меня… Отвернись!

Он пожал плечами:

– Как пожелаешь, – и выполнил просьбу.

Отвернулся, запрокинул голову, сцепив руки на шее и развернув плечи. Смотрел поверх верхушек синих гор, а я…

Украдкой глядела на него и думала: «Лишь бы не оглянулся! А то не успею сделать вид, что занята созданием врат».

Но почему? Откуда во мне такие странные желания? Раньше ничего подобного за собой не замечала.

Меня вдруг холодной волной окатило – опомнись, Рамона! Ты жрица богини-покровительницы. Ты ведь не хочешь навлечь на свою рыжую голову ее гнев?

Этот Реннейр самый обычный, просто недоступность и инаковость всегда влекли неокрепшие и любопытные умы. А так… было б на что поглядеть! Ну высокий, да. Просто огромный по сравнению со мной. Кожа загорелая, обласканная летним солнцем, а рубашка на груди белая, – у нас таких не носят, непрактично, – с закатанными до локтей рукавами. И руки эти – руки воина, а не рудокопа, не ювелира, не кузнеца.

Я фыркнула и помотала головой. Вытряхнуть бы из нее эти мысли, очистить разум и душу, не гневить Матерь Гор. Скоро рассвет: небо над снежными верхушками наливается жемчужной серостью, дрожат тугие бутоны рододендрона, стряхивая остатки дремы. А я, вместо того чтобы просыпаться в своей постели, беззастенчиво разглядываю лестрийца. Уже в который раз.

Матушка Этера бы в обморок упала.

Опустив ресницы, я коснулась лбом шероховатого камня. Просто чтобы отдышаться, успокоиться. А он ожил и поспешил откликнуться – протянул невидимые цепи, сплелся со мной пальцами. Из глубины полилось знакомое тепло и медовый свет.

Я не видела, но знала – Реннейр тоже смотрит. Повернулся все-таки. Сотни кристаллов вспыхнули дружно и радостно, открывая проход для своей сестры.

– Положи руку мне на плечо.

Уверенное тяжелое прикосновение, и снова показалось, что воздух зазвенел.

– Встань ближе… Еще ближе… – во рту стало сухо. – Еще…

Теперь он почти обнимал меня.

– Так достаточно близко?

Рукотворные врата, в отличие от природных, нестабильны, и проведение через них другого человека требует телесного контакта.

– Да, хорошо… То есть достаточно. Только не отпускай меня, держи крепче, иначе можешь застрять в скале и погибнуть.

Мое предупреждение виновато или что-то еще, но ладонь чужака вдруг легла на живот, притянула к себе, стерев и без того тонкую прослойку воздуха между нашими телами. И стало так жаль, что врата не дали мне ни одного лишнего мгновения, чтобы сполна прочувствовать эту близость.

Взмах ресниц – и мы стоим в пустом коридоре.

– Ваши комнаты совсем рядом.

– Знаю, – шепнул мне в затылок.

Он не спешил отпускать меня, а я боялась даже шелохнуться. Все ждала чего-то. Сегодня я дважды использовала врата через короткий временной промежуток и потратила уйму сил: голову вело, во рту пересохло, в ушах шумела кровь, а колени внезапно ослабли. Хорошо, что этот лестриец поддерживал меня, иначе я рисковала неуклюже осесть на пол.

– Я приду на праздник Маков, – сказала я, потому что молчание сделалось совсем уж неловким. К тому же пусть знает о моих планах. На всякий случай. Вдруг тоже захочет…

– Не вздумай, – отрезал коротко и твердо. – Или забыла, о чем я тебя предупреждал?

Поборов себя, я все-таки выскользнула из кольца его рук. Золотые искры портала рассеялись, и темноту освещала лишь дюжина цинний, притаившихся на потолке. Этого было слишком мало, но я все же разглядела искры в его глазах.

– Не надо говорить, что мне делать, чужак, – прозвучало высокомерно, в духе матушки Этеры.

Он лишь плечами пожал.

– Дело твое, маленькая жрица.

И теперь что? Он просто уйдет?

– Если мы еще когда-нибудь встретимся… – горло словно сжала чужая рука, и я шумно вздохнула, – …ты мне расскажешь, почему тебя называют Зверем-из-Ущелья?

Сухой смешок слетел с губ мужчины.

– Это вряд ли.

– Вряд ли встретимся, или вряд ли расскажешь?

– И то, и другое. А теперь иди спать.

Подавив желание обозвать его противным лестрийцем, я вздернула подбородок. Ну и мрак с ним! Хотела гордо удалиться, но Реннейр уже знакомым движением поймал мое запястье.

– Рамона…

И от этого голоса, от этого низкого волнующего шепота сердце дернулось, толкнулось в ребра, а ноги вдруг задрожали.

– Позволь совет. Не принимай все близко к сердцу, ты еще слишком юна и не видела настоящей жизни, ее грязной порочной стороны. Лучше оставайся в своем мирке и не пытайся спорить со своим предназначением.

Я дернула руку и прижала к груди. От злости, полыхнувшей внутри, стало жарко.

– Мне и без тебя советчиков хватает. Жалею, что вообще тебя встретила!

Закончив гневную речь, я развернулась и бросилась прочь, сразу перейдя на бег и забыв об усталости. Мерцающие огоньки испуганно потухли, и тьма сомкнула вокруг меня утешительные объятия.

А он остался там. Позади.

Остаток ночи я провела, ворочаясь на постели, как на раскаленной сковородке. Что теперь станет с моей жизнью? Встреча с лестрийцем не может просто взять и превратиться в очередную страницу моего прошлого. Я этого не позволю. Не смогу забыть и раствориться в обыденности, служить Матери Гор, носить одежды жрицы и делать вид, что ничего больше не желаю.

А я желала. Теперь я ясно это поняла и не знала, благодарить ли мне Реннейра или проклинать. Пыталась представить, что он делает сейчас, спит ли? Сразу забыл о нашем разговоре и забылся в тяжелой предутренней дреме? Или лежит с открытыми глазами, смотря пустым взглядом в потолок и думая обо мне?

Не принимай близко к сердцу…

Ты еще слишком юна…

Тьфу! Отличные прощальные слова, ничего не скажешь. И кто из нас еще бессердечный?

Наверное, я просто повзрослела. Знала ведь, что рано или поздно это случится: душа и тело потребуют своего. Матушка Этера предупреждала нас, молоденьких жриц, которые еще не прошли посвящение и не связали свою жизнь с каменным древом нерушимыми узами, если начнут донимать странные желания, обратиться к Матери Гор и молить ее помочь в борьбе с искушением.

Или сообщить самой Верховной, та прекрасно знала, как вернуть непутевую дочь на путь истинный и выбить из нее дурь. В какой-то момент я испугалась: а что, если во мне пустило корни самое настоящее зло, опасное и бесконтрольное? Что если правда стоит все рассказать…

Нет! Это не выход. От злости и отчаянья я вгрызлась в уголок набитой травами подушки.

Если покаюсь перед матушкой Этерой, моя относительная свобода окажется под угрозой. С меня глаз не спустят или вообще под замок посадят, а ходить буду только с сопровождением и каждый день выворачивать душу перед алтарным камнем.

Нет уж, воспоминание о ночи и разговоре с мужчиной из Лестры я сохраню в памяти, как драгоценную искру.

Хоть ей и не суждено превратиться в пожар.