Басня о страусе

Питер С. Бигл «Басня о страусе» Peter S. Beagle «The Fable of the Ostrich» (2006)

Давным-давно, в весьма отдалённом уголке Африки, жил да был молодой страус, отказывавшийся прятать голову в песок при малейших признаках опасности. Даже когда рядом были львы, он расхаживал, подняв голову и смеялся над родителями, родственниками и всеми своими друзьями, абсолютно уверенными, что безопасность заключается в ослеплённой неподвижности.

— Это делает тебя невидимым, глупый мальчишка! — тщетно кричал ему отец. — Ты не видишь льва — лев не видит тебя! Что и требовалось доказать! Какая часть этого вывода до тебя не доходит?

— Но лев-то нас видит! — возражал не менее раздражённый страус. — Что по-твоему случилось с дядюшкой Юлиусом? Кузиной Хильдой? Кузеном Уилбрэхемом? Что хорошего они получили, спрятав свои глупые головы?

— О, — сказал отец. — Они. Что ж. — Он выглядел слегка смущённым, что весьма нелегко для страуса. — Да, — сказал он. — Ну, они, очевидно, переехали. Главное — не шевельни даже пёрышком из хвоста, и это уже полдела! Скройся с глаз долой и не двигайся, проверено. Неужели ты думаешь, что мы с твоей матерью всё ещё находились бы здесь, если бы это не было столь надёжно?

— Единственное, что надёжно, — презрительно ответил молодой страус, — это что мы можем убежать от львов, если вовремя их увидим, но мы их не увидим, спрятав голову в песок. С тем же успехом мы можем забросить льва в другой часовой пояс…

— Хватит! — отец замахнулся на него крылом, но промазал. — Мы страусы, а не орлы, у нас есть традиции и их надо поддерживать. Скройся с глаз долой и не шевелись — это наш урок для тебя, и однажды ты поблагодаришь меня за это. А сейчас уходи. Ты расстраиваешь свою мать.

Итак, молодой страус ушёл, сердитый и ни в чём не убеждённый. Он пытался привлечь других на свою сторону, но никто не присоединился к нему в оспаривании этой главной, глубоко укоренившейся страусиной традиции.

— Очень может быть, что ты прав, — говорили ему друзья. — Мы бы ни капельки не удивились, если бы однажды твоё мнение стало общепризнанным. Но прямо сейчас приближается большой, голодный на вид лев, и, если ты нас извинишь…

И они спешили засунуть головы поглубже в самый прохладный и мягкий песок, какой только могли найти, подставив последствиям свои покрытые перьями задницы. Что, в целом, вполне устраивало львов, но глубоко огорчало молодого страуса. Он продолжал делать всё возможное, дабы убедить других изменить поведение, но неизменно терпел неудачу, что повергло его в полное отчаяние.

Именно тогда он отправился к Старейшему Льву.

Путешествие по обширным саваннам было трудным и опасным, и даже на мощных и молодых ногах заняло несколько дней. Конечно, страус никогда бы не осмелился на такое, если бы Старейший Лев давно не стал беззубым, облезлым и не страдал изнурительным артритом. Его тяжёлые когти стали тупыми и бесполезными, из его некогда чёрной гривы выпадало всё больше волос при каждом встряхивании, и выживал он исключительно благодаря преданности двух львиц, охотившихся за него и отгонявших грозным рычанием всякого, кто осмеливался бросить вызов ослабевшему правителю. Но он был известен мудростью, пришедшей с возрастом, недостижимым для большинства львов, и молодой страус решил, что ради совета такого льва стоит приблизиться к логову. Будучи очень молодым, он чувствовал себя достаточно быстрым, чтобы рискнуть.

Стоя на расстоянии слышимости от логова Старейшего Льва, он вежливо звал его, пока огромный, лохматый — и отчётливо вонючий — зверь не доковылял до входа в пещеру, дабы вопросить:

— Чего хочет от меня мой обед? Я должен попросить тебя, обед, быть столь любезным и подойти чуть ближе. Мой слух, увы, уже не тот, что раньше. Ещё немного ближе.

Молодой страус учтиво ответил, не делая больше ни шага:

— Я благодарю вас за приглашение, могущественнейший из правителей, но я всего лишь скромная и довольно неприглядная птица, недостойная даже ступить в вашу царственную тень. Сэр Старейший, я проделал долгий путь, чтобы задать вам один простой вопрос, после чего обещаю удалиться на ту свалку, что народ мой именует домом, и больше не утруждать вашу милость.

Его мать всегда придавала большое значение хорошим манерам.

Старейший Лев прищурил затуманенные катарактой глаза, пробормотав себе под нос:

— А этот обед очень мило беседует. Никто нынче не говорит нормально. — Повысив свой глубокий, надтреснутый голос, он осведомился: — Я удовлетворю твою просьбу, воспитанный обед. Какой мудрости ты ждёшь от меня?

На мгновение слова, ради коих он проделал столь долгий путь, застряли в горле молодого страуса (это неправда, что страусы могут проглотить и переварить что угодно); но затем они вырвались в одном неистовом порыве.

— Видят ли нас львы, когда мы прячем головы в песок? Действительно ли мы становимся невидимыми? Ибо думаю я, что это не так.

Молодому страусу показалось, что Старейший Лев — скорее всего, ввиду старческого маразма — вообще не понял вопроса. Он моргал, чихал и фыркал, и страусу показалось, что у него даже потекли слюни, ну, совсем чуть-чуть. И только через некоторое время страус понял, что Старейший Лев просто смеётся.

— Невидимые? — прогрохотал патриарх кошачьих. — Невидимые? Ваша глупость стала легендой среди моего народа. Мы рассказываем друг другу страусиные анекдоты, нежась на солнышке после охоты и сонно сдувая перья. Даже самый крошечный детёныш, даже такая развалина, как я, полуслепой и на три четверти мёртвый, — даже мы поражаемся существованию настолько идиотского существа, верящего, что, спрятав голову, оно может быть в безопасности. Мы считаем вас даром богов нашим собственным идиотам, кто не может научиться охотиться ни на что другое и наверняка помер бы с голоду, если бы не вы.

Его смех завершился резким кашлем, и молодой страус начал осторожно отодвигаться, ибо кашель льва не всегда означает болезнь, независимо от того, сколько тому лет. Но Старейший Лев окликнул его, проворчав:

— Подожди немного, мой милый обед, мне нравится с тобой болтать. Это, безусловно, лучше, чем пытаться вести разговор с пережёвывателями моей еды. Если у тебя есть ко мне ещё вопросы — хотя я не смею надеяться, что последующие могут оказаться столь же глупыми, как первый, — тогда, очень прошу, спрашивай прямо сейчас.

Он тяжело улёгся, скрестив лапы перед собой, дабы казаться менее грозным.

— У меня ещё только один вопрос, о великий, — отважился молодой страус, — но задаю я его от всего сердца. Если бы вы были страусом… — здесь ему пришлось на некоторое время прерваться, ибо Старейший Лев зашёлся в ещё более бурном приступе кашля, заставив его замолчать, пока он не сможет взять себя в лапы. — Скажи мне, если бы вы были страусом, как бы вы прятались от таких, как вы сам? Львы, леопарды, стаи гиен и диких собак… какой была бы ваша тактика?

Он затаил дыхание, ожидая ответа.

— Мне чрезвычайно трудно представить себе такую ситуацию, — величественно изрёк Старейший Лев, — но одна вещь кажется очевидной даже тому, кто находится на самом верху пищевой цепочки. Прятать голову, продолжая выставлять напоказ всё своё тело, кажется мне верхом абсурда…

— Я всегда это говорил! — взволнованно вскрикнул молодой страус.

Старейший Лев бросил на него взгляд, не ставший менее властным и угрожающим ввиду ревматизма.

— Последнего перебившего меня я съел, — заметил он в сторону.

Страус смиренно извинился, а Старейший Лев продолжил:

— Как я уже говорил, по-настоящему творческим подходом было бы изменить сам принцип, спрятать тело, оставив видимой только голову — и таким образом, уточню, гораздо лучше контролировать ситуацию. — Он помолчал и задумчиво добавил: — Я доверюсь тебе, наивный обед, что мы, львы, далеко не так хитры, как ты, очевидно, предполагаешь. Мы — рабы привычки, рутины, как, впрочем, и большинство животных. Столкнувшись с торчащей из песка страусиной головой, любой лев недоумённо моргнул бы, покачал головой и отправился искать еду где-нибудь в другом месте. Уверяю тебя.

— Прятать тело, а не голову! Да… да… о, да! — молодой страус пританцовывал от восторга, что является зрелищем вельми редкостным, и даже мудрые, усталые, зловещие глаза Старейшего Льва округлились при виде этого. — Спасибо вам, сэр… сэр, спасибо вам! Представьте себе, какое чудо — вы, лев, изменили ход истории страусов!

Собираясь умчаться, он поколебался, но всё-таки сказал:

— Сэр, я бы с радостью позволил вам проглотить меня из благодарности за этакое откровение, но тогда некому было бы донести благую весть до моего народа, и это было бы с моей стороны непростительно. Я надеюсь, вы осознаёте мою дилемму?

— Да, да, о, да, — ответил Старейший Лев, имитируя ворчание. — Уходи сейчас же. Я вижу, как мои львицы возвращаются домой и несут мне более вкусную еду, чем ножки в хрящах и перья в пыли. Уходи, глупый обед.

Две львицы действительно возвращались, и молодой страус ускользнул от их внимания, не зарыв некую часть себя в песок или ещё куда-нибудь, а пустившись наутёк со всей возможной скоростью. Он бежал почти всю дорогу домой, настолько был взволнован и экзальтирован переполнявшим его вдохновением. Прибыв на место, он не позволил себе передохнуть, а незамедлительно начал распространять слова мудрости, полученные от Старейшего Льва.

— Не голова, но тело!! Сколько поколений мы поступали неверно! Прячьте тело, но не голову! — так он стал проповедником нового откровения, странствуя без устали, дабы донести благую весть до всех страусов, что готовы были слушать. — Тело, а не голова!

Некоторое время спустя одна из львиц Старейшего Льва, навещавшая семью, сообщила, что заметила нескольких страусов, при виде её быстро зарывшихся в песок так, что остались видны только головы, торчавшие из песчаных холмиков и смотревшие на неё сверху вниз с серьёзным видом.

— Вы никогда не видели ничего подобного, — сказала львица. — Они были похожи на пушистые кочаны капусты с клювами.

Старейший Лев уставился на неё широко раскрытыми глазами, подобно страусам.

— Они купились на это? — прорычал он недоверчиво. — Да ты смеёшься! Они действительно… с высоко поднятыми головами? Они все?

— Все, кого я видела, — ответила львица. — Я никогда в жизни так много не смеялась.

— Они купились на это, — ошеломлённо повторил Старейший Лев. — Ну, я, конечно, надеюсь, что ты съела хотя бы парочку, чтобы научить их… ну, научить их хоть чему-нибудь.

Он был основательно сбит с толку.

Но львица покачала головой.

— Я же сказала, я слишком сильно смеялась, чтобы даже думать о еде.

Старейший Лев удалился в самый тёмный угол своей пещеры и лёг. Тогда он больше ничего не произнёс, но две львицы слышали, как в ночи тот бормотал снова и снова:

— Кто ж знал? Да кто ж знал?

С того дня и по день сей, в том весьма отдалённом уголке Африки, все страусы в случае опасности мгновенно прячутся, оставляя на виду только головы. Трюк срабатывает не всегда, но, учитывая, что хищниками при виде столь нелепого зрелища почти неизменно овладевает всеохватывающий истеричный смех — доводящий львов до инфаркта, леопардов — до сердечного приступа, — показатели страусиной выживаемости поистине замечательны.

Мораль: Глупость побеждает, пока она достаточно глупа.

Перевод — Антон Лапудев