Барышня ищет работу

Основной капитал Софьи оказался велик. По завещанию, он весь был предназначен на нужды родного города, и на развитие женского образования — именная стипендия в девичьем институте, вложения в женские гимназии. Конечно же, теперь уже никаких именных стипендий никто делать не собирался, но высокие чиновники посовещались и решили применить эти деньги именно так, как они и были предназначены. Потому что нужно строить мост через реку, нужны деньги на строительство дорог в губернии, и образование тоже нужно, тут покойная была кругом права.

Нам было сказано, что деньги наши находятся в Сибирско-Азиатском банке, и что получить их можно в любой рабочий день. Что ж, как только встану на ноги, так непременно и займусь. Теперь у меня есть здешний паспорт, и наверное, устроиться в жизни будет проще, чем в самом начале.

Ещё оказалось, что некоторые мои товарищи по здешней службе уже поняли, как будут жить дальше. На коней нашёлся покупатель, и Афанасия позвали служить вместе с ними — кажется, кто-то из компаньонов Софьи. Агафью звали служить в какой-то дом — она полагала, что страсть как хотят послушать, что она будет рассказывать про Софью и свою службу здесь. Марфуша слыла отменной кухаркой, у неё было целых три предложения. Она выбирала. Степан чесал затылок и говорил, что жить пойдёт к куму, до весны, а весной подастся на заработки, есть у него на примете верное дело.

А Антип Валерьяныч мигрировал в городское финансовое управление — потому что никто лучше него не разбирался в делах покойной барыни. Его прямо с поклоном пригласили — мол, будете и дальше смотреть за этими же финансами. Конечно же, он согласился.

Оставалась лишь я. Я подумаю об этом завтра, говорила я себе, когда брела в свою комнату после совещания с чиновниками и потом ещё после наших переговоров меж собой, когда чиновники ушли.

В постели думалось плохо. Я поспала, потом снова вышла и поела — прямо на кухне, вместе с Марфушей и Степаном.

— Ты, Оленька, не печалься, — говорила Марфуша. — Тут про тебя уже интересуются — куда ты теперь пойдёшь. От Аверьяновых вот только приходили и спрашивали, нельзя ли с тобой поговорить, у них там девица на выданье, и кто-то должен её в свет сопровождать, а тебя видели, ты им очень в этом плане привлекательна. И Наталья Сомова интересовалась — не уедешь ли ты, и если не уедешь, то они бы тебя позвали гувернанткой к девочкам, у них две дочери, пять лет и семь. А старая карга Чеснокова хочет тебя к себе компаньонкой, как Софья-то Людвиговна, у неё, ясное дело, ни денег таких нет, ни связей, ничего, но она спит и видит, как ты будешь ей газеты свежие по утрам читать и пасьянсы с ней раскладывать.

Для меня эти сведения оказались прямо сюрпризом — надо же, это что же выходит, у меня есть перспективы? Я ещё и повыбирать могу?

И внезапно я увидела — о да, Марфуша права, не обманывает меня и не разыгрывает. Она это знает, и знает от тех людей, кто сказал ей, и совершенно искренна со мной, и в самом деле хочет помочь. Это что, то самое, о чём мне говорили, что маги видят — говорят им правду или нет? Так и есть? Этот момент тоже следовало переварить.

Я подумаю об этом завтра, я подумаю об этом завтра. Пока не думалось вот совсем. Вдруг я могу ещё немного поспать?

С этой мыслью я и уснула — не глядя ни на время суток, ни на что другое, я сейчас всё время так делала. А проснулась уже в темноте, и дом явно спал, а проснулась я от того, что пришёл Соколовский.

28. Для чего он пришел

28. Для чего он пришёл

— Доброго вам вечера, Ольга Дмитриевна.

Он наложил магические запоры на дверь и окно, и выпустил из ладони пару серебристых шариков. И опустился на лавку.

— Здравствуйте, Михаил Севостьянович, — я кивнула и села на постели, натянув одеяло до подбородка.

Это он весь с иголочки, как всегда, а я — сплю в разобранном состоянии, и так уже три дня, да? Или больше? Я потерялась.

— Как вы себя чувствуете? Нисколько не лучше?

— Может быть, и лучше. Но немного. И мне нужно как-то прийти в себя, потому что, ну, нужно определяться с будущим.

— Вы правы, будущее — это очень важно. Что вы думаете?

— Да оказалось, что у меня тут уже снова море предложений, — усмехнулась я. — Меня желают видеть в качестве компаньонки, гувернантки, репетитора и еще бог весть, кого. Вроде бы, всё это с проживанием. Но благодаря неожиданному наследству, я могу снять какое-то приличное жильё.

— Лёля, вы с ума сошли? — поинтересовался внезапно Соколовский. — Какие, к дьяволу, гувернантки и компаньонки?

Ох ты ж, надо же, вот и Лёля подъехала. А что не так-то?

— Обычные, надо ж мне где-то жить и деньги зарабатывать, — подала я плечами.

— Эти люди, которые желают вас видеть… они говорили с вами непосредственно?

— Нет, только через Марфушу.

— В этом всё и дело. Вы думаете, гувернантка — хорошее место для мага-некроманта? Или компаньонка? Вам откажут, уверяю вас. Некромантов… не жалуют.

— Но кто знает-то, что я некромант? Я никому не скажу.

Он рассмеялся, всплеснул руками, встал, походил по комнатке, сел обратно.

— Не скажет она, конечно же. Лёля, вам сейчас в первую очередь нужно учиться, мне странно, отчего вы не понимаете этого. Необученный маг — мёртвый маг. Вас затянет в тени, и вы останетесь там навсегда. Или новый стихийный выброс вызовет новые смерти, и вас накажут, как мага, превысившего дозволенные пределы использования своей силы. Вы опасны, и для себя, и для всех, кто вокруг вас!

— У меня толком нет сил даже встать, а вы — опасна, — усмехнулась я. — Я поесть-то раз в день выхожу.

— Вот потому и не восстанавливаетесь, — пробурчал он. — Понимаете, использовать свою силу нужно умеючи, иначе — конец, быстрый и бесславный. Отчего вы не слушаете-то? Вы — проводник смертной силы в мир, вам дана свыше возможность влиять на равновесие жизни и смерти. Вы не просто так Ольга Дмитриевна, и даже не красавица Лёлечка, точнее — не только красавица Лёлечка, вы мощный и опасный маг. Сгусток силы. Вы восстановитесь, и тогда…

— Будет взрыв? — снова усмехнулась я.

Не скрою, эта «Лёлечка» была мне очень приятна, дома никто и никогда меня так не называл. Но…

— Будет, — кивнул он.

— И… что вы предлагаете?

— Поедете в Москву, к моему наставнику. Я рекомендую вас ему.

— Да я не доеду, — отмахиваюсь. — И до вокзала не дойду.

Хотя мысль о том, что можно проехать по тому самому Транссибу, мне очень понравилась. Может быть, у меня даже хватит денег на билет в приличном вагоне?

— Дойдёте, — он улыбается. — Не прямо сейчас, конечно, но — непременно. Маги в целом здоровее обычных людей, и живут дольше. Но сначала нужно освоиться с силой. Живи вы здесь у нас с самого начала, ваша сила была бы с вами всю жизнь. Некроманты чаще всего маги с рождения, а все прочие — немногим позже. И чем позже пробуждается в теле человека сила — тем мощнее откат, тот самый, который вы сейчас переживаете. Понимаете, из вас вылезло столько силы, что ещё немного — и в доме живых не осталось бы. Но я живу поблизости, и это оказалось благом для всех — потому успел прийти и забрать всё то, что вы тут навыпускали. Досталось Антонии, и досталось Софье Людвиговне, впрочем, она немного прикрылась, успела, всё же — мощным магом была.

— Антонию же задрала дохлая рысь? — не поняла я.

— Рысь добавила, — кивнул он. — Там, оказалось, ещё была непростая история о том, что родственники отца госпожи Серебряковой не любили родственников матери, к которым принадлежал… покойный рысь. Вот и подстрелили.

— Тьфу, она же говорила, что эту рысь подстрелил её дядя на охоте, — вспомнила я.

— Не вполне дядя, но его сын, её кузен. А потом… повесили чучело.

— Совсем тьфу. Его ж нужно снять и похоронить!

— Уже, — кивнул он.

— Что-то ваши здешние маги ничуть не лучше наших обычных людей, — качаю головой я.

— Маги тоже люди, — усмехается теперь уже он. — Ими тоже владеют разные страсти и неуёмные желания. У них больше возможностей, но с них и спросят строже.

— Кто же спросит?

— Понимаете, Лёля, это одна из основ нашей жизни. Магу дано больше, чем обычному человеку, но маг должен отвечать за себя и за тех, кто рядом. И если не станет так делать, то с него непременно спросят. А будет то господь или кто другой — уже в тот момент совершенно не важно, понимаете? Маги не нарушают обещаний, поэтому не раздают их опрометчиво. Маги не лгут, может быть — не говорят всего и сразу, но намеренно не искажают сути сказанного. И если маг ступает на неправедный путь — он знает, что с него спросится, даже если земные власти не поймают.

— Софья… она говорила, что готова ответить, — вспомнила я.

— Верно. Она, как всякий сильный маг, отлично понимала, что с неё спросится за всё. Но — не отступила.

— Страшно, — передёрнула я плечами. — Я не просила ничего этого, никакой вашей магии. Зачем? Почему я?

— Мы можем никогда не узнать ответ на этот вопрос, — улыбнулся он.

— Так угодно высшим силам?

— Да, вы правы. Уверяю вас, в положении мага есть множество приятных моментов, они вполне искупают некоторое неудобство. Я понимаю, что обычно к вашему возрасту все уже отлично умеют пользоваться тем, что есть, и избегать того, что нежелательно или запретно, но — вы научитесь, поверьте, Лёля! Магия — это прекрасно, поверьте человеку, который всю жизнь маг, тем более — маг той же силы, что и вы.

— И вам… не было страшно?

Он рассмеялся — очень привлекательно рассмеялся.

— Мне и сейчас иногда бывает страшно, не поверите? Просто есть сила, которая помогает мне бороться со страхом. Сила поддержит и вас, просто — доверьтесь ей.

Что? Довериться? Пока я соображаю, как это вообще, он уже протягивает мне руку и берёт мои пальцы в свои. Вторую ладонь тоже. И правда, как будто тонкий ручеёк помощи и поддержки перетекает от него — ко мне. Сначала тонкий, а потом — сильнее и мощнее, и вот мне уже кажется, что я могу подняться, опереться на обе ноги… и сесть рядом с ним.

— Спасибо вам, так лучше, — улыбаюсь, тоже глажу его ладонь.

А потом высвобождаю пальцы и тянусь к его щеке. Меня как током бьёт от этого простого прикосновения, глупости какие, что я, мужчину раньше не трогала?

Или всё дело в том, что те мужчины не были магами? А он — изволите ли видеть маг, получите и распишитесь? Как он сказал — маг той же силы? Это имеет значение? Это важно и хорошо?

Его руки обхватывают меня, я теряюсь в его глазах, губы наши соприкасаются… нет, не рассказывайте, что он просто пришёл поболтать, так вот — не приходят. Кажется, ему всё это нужно ничуть не меньше, чем мне…

Он подхватывает меня, и мы падаем на постель, просто падаем, забыв о… о чём-нибудь там.

— Лёлечка, невероятная и прекрасная Лёлечка, — слышу я.

Пытаюсь что-то сказать в ответ, не выходит. А поцеловать — выходит, и касаться, и вдыхать, и схватить, и не отпускать… даже если это — минутное и вот только сейчас.

Но почему мне кажется, что — не только сейчас? Новый мир подарил мне невероятную силу, и теперь дарит ещё и столь же невероятную любовь?

Спасибо тебе, новый мир.

29. Оля как всегда

29. Оля как всегда

Утро показалось мне добрым, очень добрым — едва ли не впервые после моего переселения в этот мир. Я не помнила, снилось ли мне что-нибудь, но ночная явь оказалась лучше любого сна. Вот честно, я до конца не верила, что наш прекрасный маг хоть как-то ответит мне, ведь раньше он держался со мной как весь такой правильный и ничего особо лишнего не позволял. Неужели… получилось?

И я чувствовала себя совершенно здоровой. Абсолютно. Полностью. Не осталось сомнений и душевной боли, а только лишь — надежда на будущее. На прекрасное будущее.

Я подскочила, огляделась — ну и хаос тут у меня! Потому что, ну, ночью чего только ни было, особенно прекрасно мы искали воды, чтобы напиться, а не было ни капли. И он звал ту воду в мой кувшин, и показывал мне, как это следует делать, говорил — это нам не очень-то легко по нашей силе, но всё возможно, потому что некроманты — самые могучие и самые умелые, и я верила ему с полуслова, вот просто верила, и всё.

Я вообще недоверчива, так сложилось. Неспроста, конечно же, но — как есть. Однако, мне и в голову не пришло его прогонять. Потому что… он великолепен, вот.

С этой мыслью и ещё с улыбкой я вновь позвала воды в кувшин, умылась, потом попробовала разгладить складки на юбке и блузке — о, получается, и воротничок сделать посвежее, как Антония делала, я видела. И получилось, всё-то мне удавалось этим утром, загляденье просто.

Дома я бы полезла в телефон — мало ли, вдруг что-нибудь написал? Здесь не было никакого телефона, поэтому я просто выбралась из комнаты — узнать новости.

— Оля встала! — обрадовалась Марфуша. — Иди завтракать! Только сначала загляни в гостиную, там тебя Алёшка дожидается.

— Какой ещё Алёшка? — не поняла я.

— Так господина нашего соседа ближний человек!

Человек Соколовского? И что ему нужно, чего нельзя было сказать мне ночью самому?

Светловолосый парень сидел на стуле — прямо, будто тот пресловутый аршин проглотил. Увидел меня — тотчас подскочил.

— Здравствуйте, Ольга Дмитриевна! А Михал Севостьяныч велел вам кланяться и передать вот это, — и он впрямь с поклоном передал мне большой конверт из плотной коричневой бумаги.

— А что он сам? — рискнула я спросить.

— Так отбыл же, вот вернулся откель там на рассвете, и отбыл, и не сказал, когда вернётся, к батюшке в столицу отбыл, чародейскими своими путями.

А потом ещё раз поклонился — и был таков.

Я же села в кресло и осмотрела конверт. Откровенно говоря, не увидела, с какой стороны его было бы проще вскрыть. И порвать не удалось. А потом догадалась — прикрыла глаза, отпустила ощущения… и увидела печать. Печать словно проступила из глубины бумаги — тонкие серебристые линии, незнакомые буквы. Вовсе не те, которые я легко читала в книгах Софьи Людвиговны, другие. Но в общем, я предположила, что там написано. Потянулась мыслью и силой, и — печать поплыла и исчезла. О как!

С каким-то непонятным предчувствием я заглянула в конверт. И что же? Там лежала очень знакомая мне синяя пластиковая папка, а в той папке — мои родные документы. И тонкий лист бумаги, исписанный чернилами мелким почерком, которого там раньше не было и быть не могло. Бумага слегка хрустела под моими пальцами, пальцы не слушались, лист выскользнул на пол… был пойман мною в полёте. Почему-то было страшно развернуть и посмотреть, что там.

Так, бояться можно до бесконечности. Поэтому — вперёд.

Дорогая Ольга Дмитриевна,

Не прошу у вас прощения за то, что случилось нынче ночью, потому что уверен — вам станет значительно лучше. Силы ваши, потерянные в стихийном выбросе, восстановятся полностью и будут подчиняться вам значительно лучше и проще. А я лишь попрошу простить меня за то, что не сказал об этом вам, полагая, что вы можете, в силу воспитания и природных ваших высочайших душевных качеств, не согласиться, если я заговорю о дружеской поддержке и восстановлении сил подобным образом.

Я буду злостным обманщиком, если скажу, что всё дело только лишь в восстановлении сил, о нет. Вы невероятны, Ольга Дмитриевна, вы поразили меня до глубины души, так говорят обычно, мне всегда казалось, что это глупости несусветные, и вот, я сам готов повторять их, потому что не могу выразиться лучше. Вас ждёт блестящая магическая карьера — после достаточного обучения, конечно же. Поезжайте к Афанасию Александровичу и отдайте ему моё письмо, он отнесётся к вам со всей добротой, свойственной его сердцу, и поможет во всём.

Увы, я не могу дольше оставаться рядом с вами, это слишком тяжёлое испытание для меня, и я уверен, что не выдержу его достойно и не смогу считаться приличным человеком ни в коей мере. С ранней юности я помолвлен с дочерью давнего друга моего отца, и дал обещание стать мужем этой, несомненно, достойной девицы, и как бы мне ни хотелось то обещание забыть, я понимаю, что делать этого не следует. Поэтому я всё же прошу прощения, если невольно внушил вам надежды, чего не должен был делать ни в коем случае.

Я желаю вам удачи и счастья. Уверен, что вы справитесь со всем, что выпадет вам, и займёте подобающее вам место — хоть в Восточно-Сибирской губернии, хоть в столице. Не вздумайте соглашаться на места гувернанток, отправляйтесь в Москву, и победите там всех.

Навечно восхищённый вами М. С.

Я подняла голову от письма… и даже не поняла, что плачу. Оля, ты дура, прекращай немедленно. Не смей реветь. Ничего не случилось. Он не обещал тебе вечной любви — ни ночью, ни до того. Ни после. Никогда. Он был вежлив, а то, что было ночью… сама же хотела, да? Не хотела — сказала бы.

Разумные мысли не желали оставаться в голове, наоборот — легко вытеснялись разными другими, и эти другие наперебой кричали, что Оля — дура, Оля снова навыдумывала себе всякого, Оля повелась на первого же встретившегося красивого мужика, и Оле теперь с того огребаться. Ну почему, почему у меня все отношения такие вот дурацкие, что дома, что здесь? Ну подумаешь, магия, а нужна она вообще, та магия?

Я даже не услышала шагов в коридоре.

— Оленька, ты чего? Плохие новости? Да плюнь и разотри.

Агафья смотрела сочувственно.

— Просто… просто так, — кивнула я. — Уже… всё в порядке. Спасибо, Агаша.

— Поесть-то приходи, каша стынет, и блинчики с вареньем!

— Да. Да, сейчас приду.

Я свернула письмо и сунула обратно в конверт. Или вовсе испепелить его? И тут я увидела ещё одну бумагу, которой там раньше не было. Достала, осмотрела. Это тоже оказался конверт — небольшой и запечатанный подобным же образом. На нём было написано тем же почерком — «Афанасию Александровичу Пуговкину в собственные руки». Это что, та самая рекомендация? Кому? Куда? Что с ней делать?

Так, потом, всё потом. Сейчас умываться и завтракать. Оля, ты у себя одна, нечего тут. В Москву — значит, в Москву. Как туда попадают? Поездом? Значит, нужно покупать билеты и собирать вещи.

Все письма были возвращены в тот самый плотный конверт, а потом я подумала, что хочу прикрыть его от любопытных, и потёрла пальцем в том месте, где была печать… Что же, волшебным образом она появилась там снова. Только написано на ней было — «Ольга Дмитриевна Филиппова».

И когда я уже допивала чай на кухне, прибежал Степан.

— Ольга Дмитриевна, там того, вас кличут.

— Кто там ещё? Скажи, пусть ждут, что-то наша Оленька прямо нарасхват, — бурчала Марфуша.

— Так его высокородие экипаж прислал, велел привезти!

Какое ещё к бесу высокородие, думала я, переодеваясь и причёсываясь наскоро. Вышла на крыльцо, увидела незнакомого кучера, он распахнул мне дверцу.

— Прошу вас, госпожа, Матвей Мироныч ждёт.

30. Предложение, от которого невозможно отказаться

30. Предложение, от которого невозможно отказаться

Всю дорогу в экипаже я судорожно соображала — кто есть Матвей Мироныч, встречались ли мы и что ему может быть от меня нужно. Не сообразила. А потом экипаж проехал по Большой, свернул на Троицкую, и ещё немного по улице, и даже въехал в кованую ограду, и остановился у крыльца небольшого двухэтажного особняка. Мне тут же открыли дверцу.

— Прошу вас, госпожа, — ожидавший на ступенях человек поклонился и открыл дверь.

Далее у меня приняли шапку и полушубок, и проводили в некую комнату тут же, на первом этаже. Что ж, тканевые обои, мебель из тёмного дерева, обивка дивана, кресел и банкетки в тон обоев — красно-кирпичная, с золотом. И хозяин комнаты — толстый и усатый.

Так, я ж его видела, в ту самую ночь и видела, его вызывал Соколовский. Болотников его фамилия, нас друг другу представляли. Какой-то супер-пупер чиновник по магическим делам, да ещё и статский советник. Просто… просто я успела позабыть.

— Рад видеть вас бодрой и здоровой, Ольга Дмитриевна, — кивнул Болотников. — Располагайтесь, побеседуем.

— Здравствуйте, Матвей Миронович, — кивнула я и села в ближайшее кресло.

Ничего не стала спрашивать, пусть сам говорит, что от меня надо. И вообще, он же хотел, чтобы я не покидала дома? Ну, я и не покидала, пока сам не позвал.

— Сейчас чай подадут, да и закроемся, — говорил он тем временем.

И вправду, пришла горничная, принесла поднос с чашками и всякой всячиной, следом за ней слуга тащил большой фарфоровый чайник. Мне пришлось сказать, что сахар в чай не нужен, спасибо, и мёд тоже, и вообще я сама.

И когда оба они вышли из гостиной, то Болотников тут же шевельнул пальцами в сторону открытой двери — и я поняла, что он поставил заграждение. Вероятно, от подслушивания.

— Пускай видят, что мы с вами, Ольга Дмитриевна, просто чай пьём, да беседуем. Всё ж равно растащат, так пусть таскают только то, что и так всякий может знать.

О как, такой подход к возможным сплетням показался мне новым и забавным.

— Мне казалось, что правильно — если вообще ничего не таскают? — осмелилась спросить я.

— Вас видели, когда вы входили в дом? Видели. Вот и пусть знают, что вы прибыли, потому что я велел, а дальше мы с вами беседовали о деле. Если я среди бела дня заявлюсь на Четвёртую Рождественскую, там разве что самые ленивые псы не высунут носы в щели, чтоб поглядеть да посудачить, в честь какого великого праздника меня в ваши края занесло. С Софьей-покойницей мы не дружили, теперь я понимаю, почему — она, как мне кажется, вовсе магов к себе не допускала. Старалась. Когда у тебя Соколовский на пороге — попробуй, не допусти такого, — ещё и усмехается в усы, вот как.

Я только плечами пожала — ну, ему виднее, наверное. Он же продолжал.

— Вам в этом городе ещё жить, то есть — мне бы, Ольга Дмитриевна, этого очень хотелось.

Вот так.

— А у меня есть варианты? — усмехаюсь, потому что не вижу их совершенно.

У меня есть некое письмо к некоему Пуговкину, но где ж я буду его искать?

— Конечно же, у вас есть варианты, — кивает Болотников совершенно без усмешки. — Я правильно понял Соколовского, что вы по какой-то причине выросли вне магического сообщества и совершенно не владеете не только собственной силой, но ещё и всеми сведениями, которые магам вашего возраста давно известны?

— Всё так, да. Но… — надо рискнуть. — Что вам известно?

— Да почти ничего, — говорит он и пристально на меня смотрит. — Соколовский объявился у меня на пороге на рассвете, изволил сообщить о вас малую толику сведений, и что сам он покидает город на некоторое небольшое время. И попросил меня о вас позаботиться. Но я и сам совершенно не против такого рода заботы, уж не поймите превратно. Я, Ольга Дмитриевна, по роду деятельности весьма заинтересован в том, чтобы в губернии здешней было достаточно обученных магов. И чтобы эти маги приносили пользу местному сообществу.

— О да, Софья-то Людвиговна пользу приносила, — не удержалась я.

— Так вот в том и печаль о Софье Людвиговне, что больно уж неоднозначною она была. Потому что и польза от неё случилась — реальнее не придумаешь, и зла тоже достаточно. Я не тот человек, кто будет взвешивать — чего было от неё больше, добра или худа. Но и одно, и другое — было, а из песни, говорят, слова не выкинешь. Но я-то сейчас вовсе не о ней, а о вас, Ольга Дмитриевна. Вас, видимо, никто не просветил о том факте, что все маги государства Российского не просто так себе маги, а тем государством учтены. И государству польза, потому что маги есть ценный ресурс, и магам тоже неплохо, потому что возможности для жизни и для пользования своим даром немалые.

— И что же, меня тоже… нужно учесть? — не поняла я.

— Именно так. Более того, я это уже и сделал, о чём вас извещаю. Передал сведения в столицу, в магический департамент министерства внутренних дел.

— И… чем это мне грозит? — вот ведь, и что теперь?

— И мы с вами подошли к тому, что теперь. Маг может пойти на государственную службу, а может вести частную жизнь. Но — после того, как получит документ о том, что владеет своей силой полностью и не опасен для окружающих, — Болотников смотрел не злобно, но… жестковато, да.

Я даже разглядела, что глаза у него — зеленоватые, болотные, под стать фамилии. Губы под усами чётко очерчены, сейчас усмехаются — тоже жестковато. Ждёт, что отвечу?

— И кто вправе дать такой документ? — спрашиваю.

— Преподаватели любого магического учебного заведения. Либо столичной академии, либо московской, либо училища, их поболее, но тоже не слишком много.

— И… где ближайшее к нам училище?

— В Томске. Дальше — в Екатеринбурге. Здесь у нас пока не сподобились открыть, недостаточно магически одарённого населения.

— Уж во всей губернии-то достаточно, — не поверила я.

— Увы, не слишком. Но губерния велика, и дел, требующих внимания, в ней преизрядно. В общем, маги нужны, а больше образованных магов — это и больше внимания разным магическим вопросам в целом. И тут я перехожу к предложению, которое намерен вам сделать.

Что, снова предложение? Наверное, у меня на лице было написано что-то не то, потому что он снова глянул жёстко.

— Выслушайте, Ольга Дмитриевна, потом делайте выводы. В нынешнем вашем состоянии вы опасны. Маг, не умеющий управляться со своей силой — бесполезный маг, ни к чему не пригодный маг, в перспективе мёртвый маг. До тех пор, пока вы не научитесь владеть собой целиком и полностью, вас не возьмут ни на какую службу и ни на какое доходное место. Поэтому если есть в вас хоть капля разума — вы немедленно займётесь вашим магическим образованием, уж не знаю, что там у вас с образованием обычным, Соколовский сказал — есть какое-то.

— Ну, есть, а зачем сразу волочь-то на меня, будто я злостно уклоняюсь и сопротивляюсь этому самому образованию? Я всю жизнь жила без магической силы, и никак не предполагала, что столкнусь с ней!

— Ещё бы разобраться, конечно, где это вы так жили, что не столкнулись, ну да успеется ещё. Пока же я предлагаю вам вот что. Вы отправитесь в Москву, Соколовский сказал, что дал вам рекомендательное письмо к профессору Пуговкину, своему наставнику. Он и определит вам программу обучения, его объём и срок. На весь этот срок я предлагаю вам стипендию — от генерал-губернатора, есть у нас такой фонд, образованные маги нужны весьма и весьма. Стипендия позволит вам учиться и не думать о том, где искать пропитание в Москве, там всё же жизнь будет подороже, чем у нас. А после завершения вашего обучения вы вернётесь в Сибирск и не менее пяти лет отработаете под моим руководством. Сейчас у меня единственный некромант, известный вам Соколовский, а нужда есть ещё минимум в троих, только где ж их взять? Мало кто горит желанием уехать к нам, и здесь жить и работать. Поэтому я беззастенчиво пользуюсь случаем.

Ну что ж, вполне так предложение, думала я.

— А если я захочу замуж выйти, как мне быть? — не то, чтобы я вот прямо собиралась, но спросить захотелось.

— Замуж вы всё равно сможете выйти не ранее, чем сдадите экзамен на владение силой и получите о том документ, таковы правила. Потом вернётесь сюда, а дальше будет видно. Если вы осядете здесь и родите магически одарённых деток-некромантов — чего ж лучше?

— И… если я соглашусь, то что?

— А что, пошлём сейчас Прошку на вокзал, он купит вам билет в первый класс, да и поедете себе. А Пуговкину я дам знать, чтобы встретил вас с поезда в Москве, да и всё. Чего тянуть-то? К Рождеству уже и переселитесь.

— Но… меня заверили, что мне положена некая сумма по завещанию Софьи Людвиговны. Её же… нужно забрать?

— Зачем? В Москве заберёте, придёте в тамошнее отделение банка и заберёте, к чему такие деньги с собой таскать? С собой — только самое необходимое, вы пока ещё не тот обученный маг, который и припугнёт, и не только, вас нужно доставить Пуговкину, как ценный груз. Что, поедете?

Я вздохнула.

— Поеду. Я принимаю ваше предложение, Матвей Миронович.

— Ну вот и славно.

Дальше он кликнул того самого Прошку и велел гнать на вокзал, узнавать, есть ли билеты на ближайший поезд, который послезавтра. А мне сказал отправляться домой и собираться.

И отправилась я собираться.

31. Вперед, к новым вершинам

31. Вперёд, к новым вершинам

Через день я стояла с вещами на вокзале губернского города Сибирска.

И ладно бы с чемоданом, точнее — с одним чемоданом! Чемоданов вышло три — в меньшее количество моя одежда не помещалась никак. Бедная компаньонка оказалась владелицей и пальто, и сапог, и шляпки, и бального платья — и всё это пришлось аккуратно упаковать. И ещё мне отдали швейную машинку, Агафья с Марфушей сказали хором — забирай, Оленька, ты умеешь с ней управляться, глядишь, и пригодится в новой-то жизни. Меня не ограничивали в багаже, поэтому её упаковали в деревянный футляр и привезли на вокзал вместе с чемоданами, и должны были погрузить в багажный вагон. Машинка ручная, не смертельно тяжёлая, не задавит, а пользы может быть немало. Кто там знает, что ждёт меня в здешней Москве?

В домашней Москве я бывала раза четыре. Всё время проездом, всё время там оказывалось слишком дорого для человека с моими доходами. Наверное, и здесь московская жизнь дороже, чем на краю географии?

За то небольшое время, что у меня было, я успела сходить в Сибирско-Азиатский банк — представиться, так сказать, и выяснить, что и вправду в Москве есть отделение, куда я смогу прийти и получить деньги. Я подумала — и взяла сейчас небольшую сумму вдобавок к тому, что у меня было от последнего расчёта с Софьей Людвиговной, мало ли, что там, в дороге. Остальное пусть лежит, более того — мне пообещали приличный процент, если не буду трогать хотя бы три месяца, а лучше того — и полгода. Выглядело привлекательно, я подумала ещё, что в плохом и ненадёжном месте Софья бы не стала держать свои капиталы, и согласилась на полгода. Мне же обещали какую-то стипендию, так? А жить скромно я умею.

Вечером в нашем доме собрались провожать меня в новую жизнь. Все наши, и Антип Валерьяныч пришёл, и Медвежинский заглянул, и другие соседи. Явился и Фёдор Алексеевич, вздыхал, мялся, потом попросил разрешения сказать мне несколько слов наедине. Я не отказала — пусть говорит.

Вообще я все эти дни ощущала себя как под психотропными препаратами. Всё вижу, всё слышу, на всё реагирую, ничего не ощущаю. Я вздыхала, говорила — подумаю потом, вот поеду в поезде — и подумаю, там будет очень много времени. А сейчас не нужно. Поэтому я пошла в кабинет Софьи слушать Мельникова, что уж, я ж уеду, а он останется.

По нему было видно, что он долго собирался с духом, чтобы начать этот разговор. Но собрался.

— Ольга Дмитриевна, прошу, выслушайте.

— Да, Фёдор Алексеевич, я слушаю вас.

— Составьте счастие моей жизни, Ольга Дмитриевна! Умоляю вас о том! У меня… неплохие перспективы, мне обещали повышение к Рождеству. Новую должность с другим окладом. Я… я готов стараться ради вас и ради нашего будущего! С того дня, как я впервые вас увидел, я и не мечтаю о другой супруге! Вы станете моей женой, Ольга Дмитриевна?

О да. Составить счастие чьей-то жизни, как-то так Софья в начале и говорила. Наверное, так и нужно, так правильно. Но… невозможно. И почему-то мне было хорошо от того, что это невозможно.

— Благодарю вас, Фёдор Алексеевич, — вздохнула я. — И попробую объяснить. Вы ведь знаете, что я завтра уезжаю.

— Так не нужно, Ольга Дмитриевна! Мы можем обвенчаться скоренько, у меня просторная квартира, целых три комнаты, и домовладелец хороший, и кухарка приходит! Я понимаю, что вам теперь негде жить и служить, но не нужно уезжать, пожалуйста!

— Знаете, куда и почему я уезжаю?

— В Москву, вы говорили, наверное — вы хотите поискать там другой службы, да?

— Нет, — покачала я головой.

— Нет? — не понял он. — Тогда зачем?

— Я еду учиться в магическую академию. Меня отправляет Матвей Миронович Болотников — знаете его, да? Внезапно оказалось, что я маг. Мне платят стипендию, я учусь, а после выпуска возвращаюсь сюда работать. Служить. У меня нет вариантов, маги должны учиться.

Почему-то эта новость изумила милейшего Фёдора Алексеевича.

— Вы — маг? Да не может быть, Ольга Дмитриевна? Какой же вы маг? Маги… они с детства маги! Они… они…

— Какой маг? Сказали — некромант. Я им верю, тем, кто сказал.

Он только стоял и смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

— Что? Да нет, не может быть такого, вы замечательная, вы хорошая девушка, что вы такое говорите, какой некромант, — забормотал, как только отмер.

Я не придумала ничего лучше, как раскрыть ладонь и сотворить на ней серебристый шарик. Маленький, он, тем не менее, сиял ярче керосиновой лампы, которую мы взяли с собой, чтобы не стоять тут в темноте. В этом свете я отлично видела его расширившиеся глаза… от страха расширившиеся, вот.

— Простите… извините… не подумал…

Он юркнул в прихожую, там мигом подхватил свой тулупчик и шапку, и был таков. Мне же осталось только погасить магический свет, взять лампу и вернуться в гостиную.

— Куда дели кавалера? — усмехнулся Медвежинский.

— Вам честно сказать? — я вернула усмешку.

— Конечно, говорите, как есть, Ольга Дмитриевна.

— Узнал о моих изменившихся обстоятельствах, испугался и сбежал.

— Это о чём же?

— О том, что уезжаю учиться магии. Мне сказали, без этого нельзя.

Вот, я и сказала. До того речь шла о том, что уезжаю, да и всё, это же так естественно — ехать в Москву, искать лучше доли. Тут же мои вытаращились все — от Марфуши до Антипа Валерьяныча, соседи тоже, а Егор Егорыч качал головой.

— Надо же, как бывает-то. Что ж, с богом, Ольга Дмитриевна. Значит, не вернётесь вовсе, раз вы теперь птица высокого полёта.

— А вот как раз вернусь — мне платят стипендию, а после завершения обучения я возвращаюсь.

— Значит, будем ждать вас обратно, — кивнул он.

Хоть этот не испугался, и то хорошо.

А наутро мы все — Агафья, Марфуша, Степан и я — погрузились в экипаж, и Афанасий отвёз нас на другой берег, на вокзал. И уже там нас поджидал Болотников собственной персоной, а при нём — особа моих лет в нарядной белой шубке и с саквояжем, почти таким же, как и у меня.

— Ольга Дмитириевна, представляю вам даму, которая служит у меня, и отправится в Москву вместе с вами. Поможет и подскажет в дороге, и сопроводит до Пуговкина, если на месте вдруг что-то пойдёт не так. Ева Аркадьевна Милованова, прошу любить и жаловать. По особым поручениям.

Ева Аркадьевна улыбнулась и сверкнула чёрными глазами.

— Очень рада, — сказала она. — У нас с вами купе. Оба места наши.

О. Это хорошо, что никто больше не будет входить и выходить. Что ж, значит — поедем со всем возможным здесь комфортом.

Гудел, приближаясь, паровоз, поезд медленно вползал на станцию. Дальше была нормальная такая суматоха — показать билеты, занести чемоданы в багажное отделение первого класса, то есть занесли носильщики, а мы проследили. А потом уже — обняться со всеми, обещать писать и не забывать друг друга, и садиться в синий вагон.

И потом ещё махать в окошко, когда поезд тронулся.

Вперёд, Оля, в новую жизнь.

Я справлюсь, я обязательно справлюсь.

Часть третья

Ольга и магическое образование

Часть третья. Ольга и магическое образование

1. В Москву!

1. В Москву!

Мы с Евой Аркадьевной разместились в купе с мягкими бархатными диванчиками, это было красиво и приятно. Я же подумала, что вот случалось мне раньше думать — а проехать бы по Транссибу в те времена, когда он только-только появился, и что же, кто-то подслушал эти мои мысли и дал мне такую возможность?

Первый класс напоминал наши приличные вагоны. Четыре двухместных купе, туалет — рядом с помещением с печью, так что даже тёплая вода у нас там была, и купе проводников. Иногда вода остывала, но я ж типа маг, да? Приносила чашку и грела воду в той чашке. У меня выходило, но сил после такого умывания оставалось — всего ничего. Ева посмеивалась.

— Ева, вы тоже некромант? — спросила я сразу, как только виды губернского города Сибирска за окном сменились традиционными видами тайги.

— Нет, что вы, Ольга, некроманты редки, а женщины-некроманты редки тем более. Я универсал. Вы что, в самом деле ничего не знаете? — она смотрела недоверчиво.

— Как сказал ваш начальник, я выросла вне магического сообщества.

— Как вам это удалось? Где можно так вырасти? — она не верила, совсем не верила.

— Так случилось, — отмахнулась я, и она не стала настаивать.

И вообще она не настаивала ни на чём, и сама вопросов почти не задавала. Только не сводила с меня глаз и сопровождала в ресторан, и умываться тоже, и ждала, пока я выйду. Я человек прямой, и я прямо спросила её к вечеру первого же дня:

— Матвей Миронович приставил вас охранять меня? Чтобы не сбежала?

Она рассмеялась. Вообще она была вся такая позитивная — улыбающаяся, с ямочками на щеках, очень симпатичная.

— Куда тут бежать, — усмехнулась она, глянув за окно — а за окном тайга под снегом, и ничего более. — Скорее, чтобы если с вами что-нибудь случится, кто-то оказался рядом.

— И что может со мной случиться? — я искренне не понимала.

— Вы необученный некромант, это может оказаться опасным.

— А для вас — нет?

— А я умею защититься сама и защитить окружающих. Я, знаете ли, боевой маг. Я умею жечь некромантские барьеры. И знаю, как поразить некроманта, не являясь таковым.

— Вы… служите в армии? — раз боевой маг.

— Нет, я на гражданской службе. Женщинам почти никогда не присваивают чинов, все мы «по особым поручениям». Вот и я именно что по поручениям у Матвея Мироновича. Не везде можно отправить мужчину, а защитить себя и других я умею.

Сейчас она не улыбалась, и даже ямочки пропали. И говорила спокойно, не рисуясь. Так это что, мне, выходит, выдали телохранителя?

В пути между станциями она читала толстую книгу на неизвестном мне языке. Я полюбопытствовала:

— Интересная книга?

— Весьма, — она всегда охотно поддерживала разговор. — Это воспоминания ссыльного франкийского принца, о том, как он с компанией друзей спасался зимой на Байкале в холода и бескормицу, дружил с местными и воевал с древними демонами. А после они ещё и отправятся во Франкию и будут там спасать от революционеров уцелевших магов. А в финальной части — путешествие в Китай и куда-то ещё. Давно хотела прочесть, да всё недосуг.

Так, Франкия — это вроде как Франция.

— А что их принц делал на Байкале? Это ж как-то не близко?

— А там была магическая аномалия, франкийцы случайно туда попали, и устроили там ссылку. Холодно, ресурсов нет, есть почти нечего — отличное место. Как выжили-то, бедолаги, мне всегда было интересно. Вот и читаю. Нужно ж знать о великих магах прошлого.

Наверное, мне тоже нужно? Мне б просто представить обычную человеческую историю, да? Так-то у меня тоже с собой есть книги, я спросила Антипа Валерьяныча, можно ли взять, и он разрешил. Три штуки, исторические сочинения. Чтобы понять, что у нас общее, а что здесь особенное. Правда, я чаще тупо сижу и в окно пялюсь, хоть там почти всегда и нет ничего, кроме заснеженного леса. Но это и у нас зимой так, мне доводилось ездить. У нас в целом больше населённых пунктов вдоль дороги, а тут, наверное, всё это только строится. Но в целом-то путь известен — Нижнеудинск, Тайшет, Красноярск, Новониколаевск, Омск, Челябинск, и дальше. Станции редки, пути два, почти везде, но встречаются и места, где он один. Как-то раз мы почти полдня стояли на разъезде, пропуская какой-то архиважный поезд на восток. И никаких вам проводов, именно это оказалось самым удивительным для меня. Просто железнодорожное полотно в снегах, и всё.

В ресторане мы признакомились с магом-инженером, который как раз возвращался после нескольких месяцев строительных работ на берегах Байкала.

— Вы пробивали тоннели? — восхитилась я.

Гордей Платонович, так его звали, улыбнулся и кивнул.

— Верно, Ольга Дмитриевна, я руководил прокладкой тоннеля.

Я чуть было не спросила — а на каком километре, потому что по старой железной дороге по берегу Байкала мы в студенчестве ходили много. Я даже работу о строительстве писала — небольшую и несерьёзную. И тамошние тоннели знала хорошо.

— И… как это было? — я не придумала ничего умнее.

— Интересная инженерная задача. Тоннель пробивают с двух сторон, и он должен сойтись, иначе расчёты сделаны неправильно. А когда по всему он должен сойтись, и не сходится — это неприятно.

— И… сошёлся же потом? Я слышала легенду о том, что тоннель не сходился, и тогда инженер пошёл в него ночью и застрелился, а наутро он сошёлся, — до меня не сразу дошло, что я зря болтаю языком.

Ева уже поглядывала на меня с удивлением.

— Конечно. А легенды они на то и легенды, — он улыбался. — Надо же было придумать — пошёл и застрелился. Нет, конечно. Просто говоришь себе и другим, что участок оказался сложнее, чем задумано, и нужно продолжать.

— И вода сверху льётся, да?

Теперь уже и он взглянул с изумлением.

— Откуда ж вы знаете-то, Ольга Дмитриевна? Ручей там есть, точно, течёт сверху, с горы, пришлось ещё и воду отводить, водоток ставить.

— Слышала, это же, как там говорится — золотая пряжка железного пояса России, — я уткнулась носом в чашку с чаем и замолчала.

— Верно, так говорят, — собеседник наш поглядывал с интересом, но я быстро допила чай и поднялась, и все мы поднялись и пошли к себе.

Гордей Платонович ехал в нашем же вагоне, через одно купе от нас с Евой. Мы выходили в коридор и смотрели в окно на ёлки и снега все вместе. Сначала выходила я — соскучившись сидеть на диване. Постоять и подумать о моей местами бестолковой жизни. Но думать не выходило, потому что следом вскоре появлялась Ева, а инженер возникал рядом с нами, как только замечал, что мы вышли в коридор.

Вообще ему было лет так около тридцати, и выглядел он неплохо — сероглазый брюнет, высокий и плечистый. Он рассказал, что семьи у него нет, не обзавёлся пока, только матушка и два младших брата. И после того разговора о тоннелях он поглядывал на меня с изрядным интересом. Но я больше не говорила глупостей, ни о тоннелях, ни о чём другом. Сказала, что еду в Москву учиться, он согласился, что это необходимо, да и всё. А Ева о себе и вовсе молчала. Так и ехали — молчали, смотрели в окно, или же говорили о том, что за тем окном видно. О новых паровозах, о разных пассажирских вагонах, о перевозках необходимых грузов. А я порадовалась, что меня занесло именно в эту эпоху, а не раньше, потому что дорогу-то вот недавно построили, а до того — неделями и месяцами добирались. Впрочем, если история наших миров похожа, то меня ждут через несколько лет весьма тяжёлые события? И если меня не вернёт домой какое-нибудь чудо, то мне придётся переживать их вместе со всеми?

Но… это ещё не завтра. А пока — мы едем-едем-едем. В далёкие края.

Путь до Москвы занял одиннадцать дней. Ничего так. Рождество послезавтра, и потом Новый год, и я встречу его уже там, куда мне назначено прибыть.

Гордей Платонович спросил у нас, где мы остановимся, но Ева покачала головой и ответила, что вскоре возвращается обратно в Сибирск, ибо там дела, а я честно сказала, что пока сама не знаю, меня должны встретить. И точно, поезд уже ехал меж сортировочных, складов и чего-то подобного, а Ева связывалась с кем-то. Я не сразу поняла, что она делает, потому что она взяла зеркало и стала говорить в него, как в телефон при громкой связи. И ей оттуда отвечал мужской голос — что всё в порядке, и скоро будем.

«Скоро» оказалось ещё почти через час, потому что паровоз наш тащился еле-еле, но — дотащился. Мы уже только не подпрыгивали от нетерпения — потому что хотелось на твёрдую землю.

— Троицкий вокзал, — сказал Гордей Платонович.

Он помог нам обеим выйти из вагона, и внимательно осмотрел видного седовласого мужчину, поджидавшего на перроне, и подошедшего, едва мы появились.

— Здравствуйте, Ева Аркадьевна, представьте меня вашим спутникам, будьте добры, — он прямо ощупал взглядом и Гордея Платоновича, и меня.

— Ольга Дмитриевна Филиппова, ваша будущая студентка. Гордей Платонович Липин, коллежский асессор по железнодорожному ведомству, — сказала она. — А это…

— Пуговкин я, Афанасий Александрович, — сообщил он с лёгким поклоном.

2. Профессор Пуговкин

2. Профессор Пуговкин

Этот самый Пуговкин как-то очень лихо командовал — добыть из багажного вагона мои чемоданы, у Евы-то с собой только саквояж, подогнать экипаж поближе, готовиться таскать и грузить. Всё оказалось в порядке, и чемоданы, и машинка, выгрузили на перрон, а дальше он уже велел — нести в экипаж.

— Ольга Дмитриевна, вы позволите позвать вас магической связью? — спросил тихонько Гордей Платонович.

— Конечно, — я не сразу поняла, о чём вообще речь, но потом вспомнила, что нормальные маги умеют говорить в зеркало, как в телефон, это я не умею.

Но может быть, меня научат?

А пока я распрощалась с инженером и села в экипаж, Ева разместилась рядом, а встретивший нас маг уселся напротив.

— Как прошло путешествие? — вежливо поинтересовался он.

Я молчала, и отвечать принялась Ева. Судя по всему, это было уже не первое её путешествие по Транссибу, ей было с чем сравнить, она и сравнивала. Летом ей понравилось больше, как я поняла, потому что не нужно одеваться, чтобы выходить наружу на станциях. Ну, тут я и спорить не буду, так и есть. Ещё, оказывается, в нашем вагоне имелась какая-то магическая обвязка — чтобы не дуло от окон и не было слишком холодно или слишком жарко. Магический кондиционер? А так бывает? Впрочем, если в доме Софьи Людвиговны были какие-то магические навороты, то почему им не быть в других местах, например — в вагоне первого класса?

Я так поняла, что Ева тоже увидела господина мага впервые, но она вполне живо разговаривала и спрашивала о каких-то новостях, здешних и глобальных. О назначениях каких-то чиновников, о премьерах в театре, об императорских указах, касающихся жизни в Восточно-Сибирской губернии. Мне было нечего ни сказать, ни спросить, я молчала.

Долго ли, коротко — мы куда-то прибыли. К какому-то двухэтажному домику за забором, даже не домику, а целому особнячку. Нам отперли ворота, и экипаж остановился у крыльца.

— Прошу, дамы, — хозяин улыбнулся нам обеим, вышел в распахнутую слугой дверь и предложил выходить нам.

Ева улыбнулась ему и легко выскочила наружу, я вышла за ней. Далее было крыльцо и небольшие сени, снега у них там было немного, даже на унты не успел налипнуть. И вообще потеплее, чем в Иркутске, тьфу, Сибирске, как бы он ни назывался.

У нас приняли шубы, пригласили проходить, мы и пошли. Гостиная — с двумя диванами и парой кресел, и меж ними столики — сесть компанией и пить чай, так, наверное. Чаю нам и предложили сразу же, сказали — обед чуть позже, а чай прямо сейчас.

— Я бы хотела, господин профессор, чтобы вы сразу же подписали моё предписание, хорошо? — спросила внезапно Ева. — Меня ждут обратно чем скорее, чем лучше.

Я не поняла, что за предписание, и почему обратно, но хозяин дома не удивился нисколько. Он кивнул, взял поданную ею бумагу, глянул и подписал. После чего Ева достала зеркало и повозила по нему пальцем.

— Ваше высокородие, я готова возвращаться, — сказала только.

И что же? Тут же прямо перед ней возникла та штука, такая, мутненькая, овальной формы, я видела её однажды. Ева подхватила саквояж и шубу, которую поднёс слуга, поклонилась хозяину, помахала мне.

— Свидимся ещё, Оля, когда вернётесь, — и шагнула в эту штуку, и пропала в ней.

Штука схлопнулась.

А что, так можно было? Меня-то почему поездом везли?

— Располагайтесь, Ольга Дмитриевна, — кивал мне тем временем хозяин. — Или вы тоже желаете куда-то бежать?

— Я пока не слишком понимаю, куда могу бежать, — покачала я головой. — И не уверена, что это нужно. И в Москве я впервые, — вот в этой Москве.

— Ничего страшного, освоитесь. Мишка сказал, он что-то вам передал для меня?

Я не сразу поняла, что «Мишка» в данном случае означает «господин Соколовский, маг-некромант, чиновник для особых поручений и прочая».

— Да, верно, — пришлось открывать саквояж и разыскивать в нём конверт с документами.

А в конверте — другой конверт, предназначенный для этого вот господина. Конверт, правда, нашёлся без проблем, и я его отдала.

Пока Пуговкин читал большой опус мелким почерком, я немного побеспокоилась — что там наговорил про меня этот самый… Мишка? В дороге мысли то и дело возвращались к той нашей последней встрече, когда… Нет, я не жалела. Как это — лучше пробовать и жалеть, чем не пробовать и жалеть? И я сто раз спросила себя, если б он сказал, что формально не свободен, отправила бы я его восвояси в тот же миг или нет? Вообще с женатыми я никогда не связывалась, не привлекало меня это всё, чем развлекались иные приятельницы — отобью, я лучше, я красивее, уведу и всё такое. Кто-то уводил, кто-то нет, и маялся потом годами от необходимости делить мужика с другой. Одна даже сына родила от такого, и мужик являлся к ней изредка, маячил перед носом, дарил сыну подарки и исчезал снова. А всю повседневность она везла на себе. Поэтому… больше, конечно, трогать его не будем, даже если доведётся свидеться, пусть идёт к своей невесте, кто она там есть. И о глупостях всяких, вроде того, что снова выбирают не меня, тоже думать не следует, ничего хорошего от таких мыслей нет, вред один.

Лучше посмотреть на этого самого Афанасия Александровича. Лет ему, как мне показалось, около шестидесяти. Волосы кудрявые, местами даже всклокоченные. Глаза, как я успела заметить, чем-то напоминали глаза Соколовского — серо-стальные. А во всём прочем — обычный мужчина, я таких в этой реальности видела множество. Сюртук, жилетка, часы, сорочка в мелкую складочку, галстук. На пальце — перстень с огранённым камнем, камень посверкивает в лучах заглянувшего в комнату заходящего зимнего солнца.

И комната такая… не бедная. Оформлена со вкусом, и обои тканевые, синие, красивые, с каким-то китайским рисунком — цветы и птицы, и шторы в тон, и обивка мебели. Ваза китайская в углу, по ней мелкая роспись — много-много китайцев что-то делают. И на стене тоже что-то вроде картины, роспись по ткани — китайская девушка в их традиционном платье и всяких украшениях. И веера с драконами вокруг той картины. Хозяин неплохо смотрелся бы в каком-нибудь шёлковом халате, подумалось почему-то мне. Кстати, чай нам подали тоже в китайских чашках.

— Отчего же вы не пьёте чай? — глянул он на меня. — В дороге надоел? Есть ещё и арро, я не пью его под вечер, но если желаете, сварят.

Что есть арро? Кофе, что ли? Я покачала головой. Сначала нужно понять, что дальше.

— Благодарю вас, всё хорошо.

— Значит, сначала будем беседовать, — заключил он.

3. Первый урок

3. Первый урок

Я ещё раз оглядела его — беседовать нужно, всё верно. Кто он — преподаватель? Профессор? И чего — магии? Некромантии?

— Вас, Ольга Дмитриевна, рекомендует Соколовский, и с его же слов — Болотников. И я готов вас выслушать.

— Выслушать? — я-то думала, мне сейчас расскажут, куда идти и что делать.

— Конечно. Мне нужно будет придумать для вас особую программу, которая бы включала в себя всё, вам необходимое, и при том исполнилась бы в самые короткие сроки, как просил меня Болотников, ибо он желает поскорее включить вас в число своих служащих. Понимаю его, но сказал прямо — меньше года не выйдет никак.

Меньше года? Я думала, года четыре, как дома, или хотя бы два-три, как в колледже. Наверное, что-то из этого я сказала вслух.

— Можно и три, и пять, — закивал Пуговкин. — Лишним не будет. Но у нас с вами, Ольга Дмитриевна, определённая задача: научить вас быстро и хорошо. Научить вас максимально тому, что вы сможете взять. Вы-то готовы? Что-то не вижу радости на вашем лице.

— Готова, — вздохнула я. — Я всегда готова учиться. Просто… я ещё не до конца освоилась со своим новым положением.

— Что же, и дорога из Сибири не помогла? — усмехнулся он. — Болотников думал, что поможет, даже одну из лучших своих сотрудниц выделил вам в компанию, чтобы, значит, скучно не было.

Вот как? Освоиться с силой? Или освоиться с новой собой? Сложно сказать, помогла дорога или нет.

— Не знаю. Всё это… странно. Я никогда не думала, что окажусь магом.

Он усмехнулся хищно, и запечатал пальцами дверь.

— Вот потому я и говорю — рассказывайте, Ольга Дмитриевна. Всё, что считаете нужным. Как так вышло, что вы жили себе, не тужили, а потом вдруг из вас сила полезла. Правда, те испытания, что вам выпали, не могли силу не пробудить, раз уж она исходно была. Но никто же не ожидал, правда? Странно всё это, и чтобы понимать, чему и как вас учить, я должен понимать, кто вы, что вы и что вы можете.

Всё это звучало справедливо, и я начала с начала — то есть, с пробуждения в Егорьевском переулке, а после — в железнодорожной больнице у доктора Зимина. Как познакомилась с помянутым Соколовским, как он поименовал мой крестик некромантским и пугал меня серебристым щупальцем из ладони, как оказалась в доме Софьи Людвиговны, и чем всё это завершилось.

— Покажите крестик, — потребовал Пуговкин.

Я достала шнурок из-под одежды, показала.

— Снимайте, — сказал он.

— Как снимать? Нельзя же? — не поняла я.

— В этой комнате вы никого не напугаете, а других не коснётся. Я же должен знать, как велика ваша сила.

Я посомневалась немного, но потом решила — а вдруг он знает, что говорит? Раз целый профессор? И сняла шнурок с шеи.

И забыла, как дышать. Потому что откуда-то изнутри, из меня плеснулось… что-то страшное, серебристое, оно не подчинялось мне совсем и стремилось наружу, не просто из меня, но и за пределы этой комнаты.

— Дышите, Ольга Дмитриевна, дышите, — услышала я смешок откуда-то снаружи.

И впрямь попробовала дышать. Получилось. Запоздавший луч солнца мазнул по стене… и посеребрил это самое, которое лезло наружу. И как же это оказалось красиво!

Как заснеженная равнина под солнцем. Как много инея на ветвях деревьев после ночного тумана. Как драгоценные камни из сокровищницы.

А потом солнце ушло… и оно осталось просто серым. Пепельно-серым. Хищно-серым.

— Попробуйте втянуть обратно, — командовал откуда-то снаружи Пуговкин.

Как втянуть-то? Объяснил бы сначала. Я попыталась вдохнуть, втянуть в себя воздух… не выходило. Воздух втягивался, да и только, и то тяжеленько выходило. А всё это, серое и непонятное — нет. Оно шевелилось, рвалось наружу и рвало меня — в разные стороны. Это уже не было красиво, но — сначала неприятно, а потом и вовсе мучительно.

— Надевайте обратно, — вздохнул он после нескольких моих бесплодных попыток.

Я попробовала поднять руки… не тут-то было. Руки не поднимались, совсем. Как после той памятной ночи, когда случился стихийный выброс, так это назвал Соколовский. Я ещё раз попробовала… и со стоном закрыла глаза.

Почувствовала, как на меня надевают мой крестик обратно… и выдохнула. Стало проще, и дышать тоже, потому что меня больше не рвали на части. Но и внезапно обострившиеся перед тем чувства вдруг снова стали обычными, нормальными, как у человека, а не как у чудища неведомого.

— Что это… такое? — прохрипела я.

Пуговкин улыбнулся.

— Это, голубушка Ольга Дмитриевна, ваша сила. Обычно сила мага смерти рождается вместе с ним, и просится наружу тут же, как только он появился на свет. Случается, что и позже, но к школьному возрасту такие маги всё одно уже про себя знают. Понимаете, мир наш таков, что это непременно случается. Сама смертная изнанка мира зовёт, и ищет выход, а она всегда его ищет, и каждый новый некромант для неё — это тот самый выход в мир живых. Поэтому некроманты раньше других осознают себя магами, ведь Смерть не дремлет. Именно мы, имеющие доступ к этой страшной и неодолимой силе, стоим между миром живых и мёртвых. Это великая обязанность и великая честь. Нам дано немного более, чем прочим магам, но и жить нам труднее, и спросят с нас строже, когда придёт час. А всё потому, что Жизнь и Смерть — вечные враги, вечные соперники, вечные друзья и вечные возлюбленные. И мы приглядываем, чтобы ни одна из великих сил не взяла верх, а мир наш пребывал в священном равновесии. И вам, голубушка, тоже выпало приобщиться, гордитесь!

Он говорил так, что его хотелось слушать и слушать. Хорошо говорил.

— И что же, есть и маги жизни тоже? — спросила я, чтобы хоть что-нибудь спросить.

— А вы не знаете, да? Есть, как не быть. Только — встречаются ещё реже, чем некроманты. Немного силы жизни есть у каждого мага-универсала. У нас с вами нет, мы сильны другим. С ними случится чего — они восстановят свой первоначальный облик и силу той самой жизненной компонентой, а нас с вами просто не возьмут до срока, — усмехнулся Пуговкин.

Это было… очень странно и вообще необычно. Меня учили другому и по-другому. А сказок вот таких не рассказывали.

Я обнаружила, что почти лежу в кресле, попыталась сесть прямо… но не нашла в себе сил на это простейшее действие. Совсем не нашла. Дрыгнула руками — и всё.

— Это у нас с вами, голубушка, случился первый урок. А теперь будет второй, — сказал Пуговкин, подошёл, присел на подлокотник и взял обе мои ладони в свои.

Я не поняла — это ещё что и зачем? Но он только усмехался, и… я внезапно ощутила, что от его ладоней к моим тоненькой струйкой течёт… что-то. И от этого мне становится легче дышать, и вот я уже могу приподняться, выпрямиться и сесть нормально. Так, стоп, что-то такое, кажется, делал Соколовский… там, в доме Софьи. Он… тоже помогал мне, выходит?

— Есть ли у вас жених, Ольга Дмитриевна? — интересовался тем временем Пуговкин.

— Нет, — пошевелила я головой, голова всё ещё шевелилась слабо. — Откуда бы? — вспомнила, усмехнулась. — Был тут один, желал, чтобы я составила счастье его жизни, а как услышал про мага, так и сбежал сразу же.

— Неужто простец решился? — хмыкнул Пуговкин, поднялся и стряхнул руки. — Ладно, о том ещё подумаем. Но жениха бы вам, а после и мужа, попроще будет-то.

— Попроще? — я не понимала.

— Именно, именно. Я вижу, что вы не знаете о магах и магии ничего, совсем ничего. И мне весьма любопытно, как так сталось. Сейчас я велю принести вам пирогов каких, что ли, перекусить и восстановить силы, и чай пусть свежий несут, паразиты. И вы расскажете, откуда вы такая у нас взялись.

4. Решиться и рассказать

4. Решиться и рассказать

Я воспользовалась паузой, пока несли чай и пирожки, и пыталась собраться с мыслями. Потому что вообще-то я даже Соколовскому не сказала прямо, кто я и откуда. Побоялась. Страшно мне. Сейчас, если честно, я была рада, что ни слова ему не сказала, потому что… потому что. А вот стоит ли доверять его учителю?

Мысли разбегались, как тараканы, и я никак не могла ухватить хоть одну и сообразить. Что делать-то? Какими словами сказать, если говорить? А то скажешь, а он и не поверит.

Но если его ученик знает о таких случаях, то и он, наверное, тоже знает. Читал все те же самые книги и может сделать те же самые выводы. Хоть и не держал в руках моих документов. Просто ему потребуется время, чтобы догадаться. А вдруг от того, что я сейчас скажу, зависит моя программа обучения? Потому что, ну, наверное, даже в глухом углу знают, что такое магия, хотя бы какие-то самые общие вещи? Вроде того, что мне тогда соседки в больнице у Зимина рассказывали. А я не знаю, и запросто могу не знать чего-то важного.

Что ж выходит, рассказывать? Всё, как есть? И про бабушку Рогнеду? И что там ещё я даже и вообразить не могу сейчас?

Пироги принесли, они очумительно пахли, у меня громко заурчало в животе. Мне захотелось провалиться под кресло от неловкости.

— Говорю же, есть нужно! Немедленно берите пирог, голубушка, и кусайте, ясно вам? И чаем, чаем запивайте! Первое же дело — чай с пирогами, что ж вы, Ольга Дмитриевна, как неродная, в самом-то деле, учиться ведь приехали, а не с визитом пришли, — бурчал Пуговкин, а сам устраивался в соседнем кресле, по другую сторону столика.

Пирожки оказались с капустой, необыкновенно вкусные. Чай тоже был хорош — красивого красноватого цвета, а судя по запаху, в него добавили мяту, но возможно, что-то ещё. И даже тоненько порезанный лимон лежал тут же на блюдечке, и тоже — с отличным запахом. И наколотый сахар — в сахарнице, со щипцами.

Хозяину, надо сказать, подали хорошего такого размера чашку — две или три моих поместятся, и длинную ложечку. По стенкам чашки змеились драконы, алые с золотом. Красивые.

— Благодарю вас, Афанасий Александрович, — пробормотала я. — Всё очень вкусно.

— Маг должен хорошо питаться, иначе какой он тогда маг? Потому как сил тратит вдвое против обычного человека, простецом неуважительно именуемого.

— Неуважительно? — глянула я на него.

— Именно. Поэтому вслух произносить этого определения ни в коем разе не следует, чтобы после нечаянно не вырвалось в неподходящей ситуации. Ешьте, Ольга Дмитриевна, да рассказывайте, а я послушаю. Сдаётся мне, рассказ ваш будет интересен весьма и весьма.

— И вы поверите? — спросила я на всякий случай.

Он усмехнулся.

— Я увижу, правдивы вы или нет.

— Но вдруг я искренне заблуждаюсь?

— Тоже есть методы, — на этот раз он спрятал усмешку за своей большой чашкой.

— Хорошо, но я предупредила, — поставила чашку на стол и взглянула ему прямо в глаза. — Я нездешняя… совсем нездешняя. Я из другого мира, там всё иначе, и нет никакой магии.

Его рука чуть дрогнула, не донеся чашки до рта. Я подумала, что если бы чашка была полна — то расплескал бы непременно, а так — ничего. Поставил на стол.

— Подробно, Ольга Дмитриевна. Что значит — всё иначе? Что значит — нет никакой магии? И как вы оказались у нас?

— Как оказалась — это самое простое. Наверное. У нас случилось землетрясение, у нас они вообще случаются, я вошла в лифт, и тут случился подземный толчок, достаточно сильный. Лифт упал, я с ним, а очнулась уже в Егорьевском переулке. Очень не сразу уложила в голове всё, что вокруг меня говорили о магии, и не поверила Соколовскому, когда он назвал мой крест некромантским амулетом. Потом привыкла… а в ночь покушения на меня сила пробудилась.

— Что значит — нет магии?

— То и значит. Сказки рассказывают и книги пишут, да и все. А на самом деле — только технология. Знание законов природы и использование их во благо человеку.

— Ой ли, только ли во благо? — усомнился Пуговкин.

— Не всегда, конечно. Но в целом — да. Всё, что здесь решает магия, у нас решает технология. И… кажется, я жила в таком же городе, как Сибирск. Только у нас он называется Иркутск. И ещё я очутилась как будто сто лет назад — от моего времени. Я узнала некоторые события и явления. Транссиб у нас в те же годы построили. И Москва тоже есть, но сейчас совсем другая. И Байкал есть. И Китай. И всё остальное, наверное, тоже.

— Прелюбопытно, — он слушал со вниманием. — Что ж, скажем спасибо господу, что представил доказательство множественности миров. И спросим дальше. Говорите, амулет у вас от бабушки. А вот давайте-ка поподробнее о вашей почтенной бабушке. Кто она, откуда родом?

— Родом откуда-то из западной части страны, она никогда прямо не ответила, всегда переводила разговор. Я потом вспоминала с удивлением, что ответа-то не получила, и снова забывала.

И вообще при таких расспросах бабушка Рогнеда смотрела сурово, и взгляд её выражал — не лезь, не твоего ума дело. Я и не лезла, я вообще была послушная.

— Она — мать отца или матери?

— Отца. Которого я не видела никогда. Они расстались с мамой ещё до моего рождения. А бабушка появилась в нашей жизни, когда мне исполнилось два года.

Маме очень нужно было выходить на работу, потому что денег не было совсем. А меня не с кем оставить, и очередь в сад огромная, мы стояли, конечно, с самого моего рождения, но ещё не достоялись к тому моменту. И бабушка Рогнеда нас просто спасла.

Сначала бабушка жила у нас — в моей комнатке на раскладушке. Комнат было две, в одной жили мы с мамой, в другой — тётя Галя. А потом мама спала в комнате тёти Гали на раскладном кресле, а бабушка Рогнеда — со мной. И если я ночью просыпалась, рассказывала мне сказки, пока я не засыпала снова.

Вообще я поняла, что не знаю этого ничего — как они с мамой впервые встретились? Что она сказала маме? Что мама сказала ей? Но в тот момент всё решилось просто отлично, потому что мама быстро заработала на съёмную квартиру, мы все втроём туда отселились, и так жили до моих четырёх лет. В четыре года я пошла в детский сад, а бабушка сказала, что до неё дошло небольшое наследство, и она будет снимать себе квартиру рядом с нами. И нам свободнее, и если что нужно — так она рядом.

Она и была рядом — до моих девятнадцати, успела порадоваться, что я поступила учиться. И пропала вскоре после того, как я пошла на второй курс.

Мы с мамой пересмотрели все её немногочисленные бумаги, не нашли ничего особенного — ну там паспорт, пенсионное, полис, что ещё бывает у человека. Только оказалось, что в квартире она жила просто так, потому что очень помогла чем-то её хозяину, суровому мужику, из тех, кто строил бизнес в девяностые, как мог, а потом встал на ноги и легализовался. Он очень горевал, говорил — мировая была бабуля, Рогнеда-то Витольдовна. Но ни слова не сказал о том, чем она ему помогла. И признался, что кроме квартиры, помог ей ещё и с документами, которые у неё, по её словам, кто-то нехорошо украл, а он подыскал людей, которые сделали с нуля.

Сейчас я говорила, и сама понимала, что всё это выглядит… ну так себе выглядит. Как будто кто-то нам с мамой отключил думалку-то. Только теперь уже никому ничего не скажешь, и ни о чём не спросишь. К сожалению.

Я молчала, мне было нечего добавить. Глаза оказались полны слёз, потому что все те годы очень ярко вспомнились. И всё то, что у нас с бабушкой было. Рассказы, разговоры, как она помогала мне уроки делать, и шить учила тоже она, мне лет шесть было, когда разрешила взять в руки иголку. И вышивать. И готовить…

Чай мой остыл, но я всё равно его допила.

Это оказалось всё равно что сигналом — Пуговкин кликнул Митьку и велел заново греть чай и вообще, что там с обедом? А потом повернулся ко мне.

— Не плачь, Оленька, голубушка. Что бы там ни было, теперь ты здесь. И найдёшь здесь себя, и дальше будет проще.

Он смотрел и улыбался, и как-то по-доброму улыбался. И я даже поверила, что всё будет хорошо.

5. На пороге великих перемен

5. На пороге великих перемен

Ожидался обед, но я поняла, что не хочу из этого кресла никуда, вот совсем никуда. Как-то многовато всего — и магических действий, и воспоминаний — оказалось на меня одну. И вообще я только сегодня с поезда, в котором провела одиннадцать дней.

Хозяин оставил меня в кресле, но заверил, что от обеда мне не отвертеться никак, а сейчас, мол, решим, где я буду жить.

А что, у меня есть варианты, где жить? Я думала, здесь будет какое-нибудь студенческое общежитие, что ли. Или я сниму квартиру, или комнату. Если в Иркутске, тьфу, Сибирске только в путь сдаются и квартиры, и комнаты, то и здесь, наверное, тоже?

Я даже успела задремать, когда высокие двери заскрипели, открываясь, и кто-то вошёл решительным шагом.

— Вот, Аннушка, это Ольга Дмитриевна, Оленька. Надо учить, понимаешь, душа моя? — спросил кого-то Пуговкин.

Я в великом изумлении открыла глаза и увидела рядом с Пуговкиным даму его лет. Такую… сухощавую, хрупкую, совершенно седую, волосы красиво уложены в узел. В изящной кремовой блузке, с рюшами и тонкими полосками кружева, и с камеей у ворота. А тёмная юбка хитрыми складками до полу спускается.

— Здравствуйте, — пробормотала я и попыталась встать, вежливость-то никто не отменял.

— А это супружница моя, Анна Мироновна, — представил даму Пуговкин. — Сиди-сиди, вот сейчас обедать пойдём, а там и встанешь.

— Очень приятно, — пробормотала я.

Дама оглядела меня, я же уже не удивилась даже серо-стальным глазам, кажется, здесь это визитная карточка некромантов. Да, в даме я определённо ощутила некое родство, такое же, как с Пуговкиным, и, прости господи, с Соколовским.

— Где ж вещи барышни? — спросила Анна Мироновна. — Несите во флигель дальний, там тепло и удобно.

— Что… такое дальний флигель? — спросила я.

Мне было неловко — всю жизнь здоровая, тут чуть что — лежу пластом. И еле шепчу. Куда это годится? Ещё подумают, что я всегда такая, и не станут связываться.

— Здесь, у нас. С отдельным входом, так что ни мы тебя не стесним, ни ты нас, — сообщила Анна Мироновна. — Там вечно кто-нибудь из студентов живёт, у кого никого в Москве не сыскалось, а сейчас очень удачно, что пустой стоит. Пообедаем, и покажу. А вещи пусть сейчас уже несут, скажу Пашке.

Она вышла, и там командовала невидимому мне Пашке, и ещё Митрофану — хватать чемоданы барышни и нести, и машинку тоже, осторожно, это ж не просто поклажа, а целый ценный аппарат, понимать надо. И барышня наша молодец, раз управляться с ней умеет.

Я под журчание этого голоса смогла приподняться и снова сесть прямо, а то опять растеклась по креслу, словно медуза какая. Отдельный флигель, хорошо. Посмотрим, но если сегодня не нужно никуда идти и ничего искать — так это ж просто замечательно.

— Благодарю вас, — сказала я Пуговкину. — Сколько мне нужно будет отдавать за аренду?

Он только отмахнулся.

— Да живи, не нужно никакой аренды. У нас же как — дети выросли, разбежались все по своим домам, а места много, под большую семью строились. Внуки, конечно, прибегают в гости, но это не то, уже не то. Поэтому — живут приезжие студенты, а теперь и ты поживёшь. Понимаешь, такие маги, как мы с тобой — они редки. Это ж не боевой маг какой-нибудь там, или даже не стихийник, их тоже много. Некроманты — птицы редкие, а некроманты женского полу — редкие вдвойне. И знаешь, о бабушке-то твоей любопытно, конечно, разузнать. Рогнеда, говоришь, Витольдовна, по фамилии Спасская. Любопытно, весьма любопытно. И как полностью звали сына её, твоего, стало быть, отца, мы ведь тоже сведений не имеем, так?

— Так, — согласилась я.

— Никогда не слышал о Дмитрии Спасском, а должен был, наверное. Поэтому придётся поискать. Потыкать кое-каких знакомцев, пусть поспрашивают. И документы поглядят. Кстати, о документах. Болотников прислал мне договор о твоём обучении, но чует моё сердце, посмотрим мы его с тобой уже завтра. Сейчас поешь да пойдёшь обустраиваться.

Тут вернулась Анна Мироновна и велела нам обоим идти за стол.

— Можно ли… руки помыть? — спросила у неё я.

— Конечно, что ж молчишь-то, голубушка, ещё и чаю, поди, напилась, — хозяйка подхватила меня под руку и повлекла по коридору куда-то вдаль.

Вдали за обычной белой дверью я увидела отлично оборудованную ванную. Вот прямо настоящую ванную — с фарфоровой, наверное, раковиной и такой же ванной, с большим зеркалом на стене, с блестящими золотом кранами. И с унитазом, не поверите, с нормальным белым унитазом. Комната была вдвое более, чем у Софьи Людвиговны, и вся сантехника выглядела не просто новенькой, но ещё и очень недешевой. Вот что значит — столица!

— Не встречала такого дива, да? — усмехнулась хозяйка. — О прошлом годе раскошелились и по всему дому сделали. Тут для гостей, у нас в покоях тоже есть, и у тебя во флигеле.

— И… вода горячая, да? — несмело спросила я, но раз у Софьи была, то и здесь тоже должно быть.

— Магический подогрев, — с гордостью кивнула она.

— В Сибирске всё скромнее. В тех домах, где мне доводилось бывать, — добавила я.

— Но, кажется, доводилось видеть такое диво? — хозяйка смотрела испытующе.

— Верно, доводилось, — кивнула я.

— Вот и славно. Мимо столовой мы с тобой проходили, не заблудишься?

— Нет, я заметила, спасибо.

— Значит, приходи.

Хозяйка величественно отбыла, а я заперла дверь на щеколду и принялась радостно мыть руки горячей водой с мылом и делать всё прочее, что положено с дороги и после чаепития. Потом ещё и умылась, и вовсе почувствовала себя человеком, стоящим на пороге великих и позитивных перемен.

Обеда я почти что и не запомнила. Похлёбка, запечёные овощи, кто-то ещё и пост держит, а кто-то нет. Запили чаем. А после Анна Мироновна проводила меня в тот самый флигель.

Это была одноэтажная пристройка к дому, состоящая из двух комнат и ванной — с теми же восхитительными удобствами. В меньшей комнате стояла кровать, и шкаф, и мои чемоданы поставили тут же. Большая оказалась гостиной. Мне выдали ключи — от внешней двери, внутреннюю из дома можно было просто запереть на засов. После же велели располагаться и спать.

И несмотря на то, что часы в гостиной не так давно пробили шесть вечера, я заперла все двери, сняла опостылевшее дорожное платье, хорошенько вымылась — вот счастье-то какое! — и легла спать.

А что дальше — увидим утром.

6. Снова договор

6. Снова договор

Утро у меня началось рано. Никто не стучал в двери и не будил, но я проснулась ещё затемно. Потом сообразила — разница во времени. Уж наверное в Иркутске, то есть, тьфу, губернском городе Сибирске середина дня, а здесь — ещё солнце не всходило.

Я ощущала себя совершенно выспавшейся, поэтому поднялась, умылась, оделась и тихонько выглянула в хозяйскую часть здания. Что же? Там уже кипела жизнь — ходили, разговаривали, их кухни доносились запахи еды. Я подумала — и пошла на эти запахи. И довольно скоро была изловлена хозяевами.

— Вот и Оленька встала, с добрым утром, голубушка, — приветствовал меня Пуговкин. — Как раз к завтраку, молодец.

Анна Мироновна командовала сервировкой стола, она тоже тепло улыбнулась и пожелала доброго утра.

— Значит, о делах поговорим после еды, — сказал Пуговкин. — Тут у нас праздники на носу, у студентов тоже небольшая передышка, а после — сначала экзамены, а потом и каникулы. У тебя же экзаменов, понятное дело, не будет, но и каникул не случится, уж не обессудь. Сегодня в ночь сходим на службу, как полагается, завтра гостей примем, а после и займёмся уже нашими делами.

Точно, сегодня же рождественский сочельник.

— А ёлку… уже нарядили? — спросила я.

— Нет ещё. Дети придут, займутся. Захочешь, поможешь им.

Что же, после простого постного завтрака — каша да чай, правда, Пуговкин ел ту кашу с квашеной капустой и солёными огурцами — он пригласил меня в кабинет.

— Располагайся и читай, — пододвинул мне кресло к своему большому столу, положил передо мной рукописный текст.

О да, снова договор. Да не просто так, а от имени губернатора Восточно-Сибирской губернии при посредничестве чиновника по магическим делам статского советника Болотникова. О том, что девица Филиппова Ольга Дмитриевна, неизвестного сословия, имеющая задатки мага-некроманта, должна пройти курс обучения в Московской обще-магической академии и овладеть полностью своей магической силой, а также — умениями, необходимыми для мага-некроманта, находящегося на государственной службе. Знания и умения означенной Филипповой должны быть подтверждены сдачей квалификационного экзамена и документом государственного образца. Сроки обучения устанавливает профессор Московской обще-магической академии, коллежский советник Пуговкин Афанасий Александрович. На всё время обучения девица Филиппова обеспечивается стипендией из фонда генерал-губернатора, а по завершении сего должна явиться в Сибирск и отслужить пять лет, исполняя поручения в соответствии со своими магическими особенностями и подготовкой.

Всё было логично и понятно, никаких приписок мелким шрифтом. Ой, нет, вот тут ещё. «Поскольку все участники соглашения являются магами, то в случае неисполнения взятых на себя обязанностей подлежат наказанию в соответствии с „Указом о Магах на Службе Государства Российского“ от 5 февраля 1862 года. В случае наступления обстоятельств неодолимой силы обязанности Отправляющей стороны принимают на себя их преемники, обязанности Принимающей стороны так же принимает на себя преемник профессора Пуговкина, обязанности же госпожи Филипповой в случае её физического отсутствия в мире прекращаются совершенно».

Этот последний пункт меня весьма заинтересовал, и я спросила Пуговкина:

— Афанасий Александрович, что значит — «в случае физического отсутствия в мире»? Я никогда не встречалась с такой формулировкой.

— То и значит, голубушка, — он отложил толстый том, в котором что-то отмечал карандашом, и глянул прямо на меня. — Что случается с человеком, когда наступает смерть?

— Ну как, — я не ожидала такого вопроса, — сердце перестаёт биться, дыхания нет.

— Верно, а потом?

— Потом… его хоронят. О теле следует позаботиться, пока оно не начало разлагаться.

— Верно, и почти со всяким магом случается именно так. Но что случается с некромантом, когда приходит его час?

Я смогла только вздохнуть, потому что не знала ответа на этот вопрос.

— Нас забирает та сила, которой мы служим. Просто забирает, и всё, когда приходит время. Приходит некая сущность, и уводит в тени.

— К-какая с-сущность? — я не ожидала.

— Свидетельств крайне мало, поэтому факты… те ещё факты. Кто-то описывал громадного паука, так называемую Паучью Матерь. Кто-то видел сотканного из теней дракона. А кто-то — просто хорошо знакомого человека или же родственника, тоже некроманта. И пока не настанет срок, нам не дано узнать, кто придёт за нами и кто ожидает нас на той стороне. Я думаю, что здесь мы служим ей во плоти, а там продолжим служить — тем, что от нас останется.

Я вздрогнула — мне показалось, что меня на мгновение охватил лютый холод. Но вдохнула-выдохнула, и убедилась, что в окно смотрит солнце, передо мной уже знакомый мне Афанасий Александрович, а передо мной лежит на столе тот самый документ.

— Понимаешь, Оля, если человек просто сбежал, его нетрудно найти. Особенно — некроманту, я ещё расскажу тебе, как это делается. А если человека не ощущает даже некромант, тогда — наступает тот самый случай, о котором здесь сказано.

— То есть, если я сбегу, меня найдут, а если я умру — то наступит названный случай?

— Всё верно, — кивнул Пуговкин.

Я взяла перо и бестрепетно поставила на договоре свою подпись. Подписи троих других участников уже стояли на своих местах — военный губернатор генерал-майор Селиванов, глава магического управления статский советник Болотников, профессор Пуговкин. Теперь и я тоже.

Только я отняла перо от бумаги, в тот же миг словно изнутри проступила печать — с двуглавым орлом, красная, круглая, с надписью — управление по вопросам магии министерства внутренних дел.

Далее мне пришлось подобным же образом подписать ещё три экземпляра — два из них должны были порталом забрать в Сибирск, а третий оставался у Пуговкина, он сказал, что предоставит его в канцелярию Академии.

— Так, Оленька, мы с тобой пойдём устраиваться уже после Нового года, а заниматься начнём послезавтра, чего откладывать-то. А сегодня обживайся, привыкай, сейчас пойдём посмотрим — если мелкота наша прибыла, пойдёшь с ними ёлку наряжать.

Мы направились в большой зал — на втором этаже, в нём стояла ёлка — невероятно красивая и пушистая. И вокруг неё суетились — и кто-то из прислуги, и дама моих лет в нарядном зелёном костюме, и молодой мужчина — бледный, очень стройный и сероглазый. Дама лицом очень походила на Пуговкина, а мужчина — на Анну Мироновну.

— Знакомься, Оленька. Моя дочь Алёнушка, по мужу Ракитина. И мой сын Авенир, пока не женат, в отличие от брата своего. А это наша новая студентка, Ольга, она из Сибирска.

Алёна Афанасьевна улыбнулась и поздоровалась, а Авенир Афанасьевич прямо подошёл и сверкнул серыми своими глазами. На мгновение я увидела в них обычный для некромантов лёд, а потом улыбка стала мягкой и завлекательной.

— Рады приветствовать, Ольга…

— Дмитриевна, — подсказала я.

Он поклонился и поцеловал мне руку. И задержал мою ладонь в своих на пару мгновений дольше, чем следовало бы.

7. Ожидание чуда

7. Ожидание чуда

Дома мы не праздновали Рождество — только Новый год. Дед Митя с бабушкой Зиной, родители мамы и тёти Гали, были воспитаны вне религиозной традиции, они и всех потомков воспитали так же. Бабушка же Рогнеда исправно красила яйца на Пасху и пекла куличи, и говорила, что это правильно, и если я пока не поняла, то ещё потом пойму. И ходила на службу. Я просилась с ней, когда была маленькая, но она меня не взяла, сказала — подрасти немного и захоти сама. А когда я подросла, уже стало не важно.

Теперь же оказалось, что мои любезные домохозяева, они же, как я понимаю, преподаватели, как раз люди верующие и относящиеся ко всем соответствующим праздникам с уважением. Ладно, если спросят — я скажу. А нет — так нет. Но мне нужно будет в этом жить и это поддерживать. Значит, делаем всё, что положено.

Но поход на службу позже, в ночь, а пока мы наряжали ёлку и знакомились — младшее и самое младшее поколение Пуговкиных со мной, а я с ними. Мне рассказали, что самый старший сын — Аристарх Афанасьевич, ему уже почти сорок лет, и он давно женат на Анастасии Фёдоровне Волковой, она маг-огневик, такие не боятся некромантов и их силы. Они живут в Петербурге, и Аристарх Афанасьевич служит в министерстве внутренних дел, в хорошем чине. У них два сына, оба гимназисты. Некромант — старший, Алёша, а младший, Саша, универсал. Более того, вскоре оба молодых человека появились, и их тоже со мной познакомили — мол, это Ольга Дмитриевна, она теперь живёт в доме дедушки и учится в Академии. Оба отнеслись ко мне достаточно рассеянно — мол, эка невидаль, кто-то учиться приехал, да все же так делают. Я же при том вспомнила историю, которую мне рассказывали ещё в железнодорожной больнице — как у кого-то там сынок оказался магом, и как непросто оказалось его учить. Всё как всегда и везде, короче. Дети и внуки профессоров имеют от рождения намного больше возможностей, нежели те, кто родился где-то в глухой провинции. А родители этих детей должны были появиться ближе к вечеру, потому что сначала они по традиции навестили родителей и старшего брата Анастасии Фёдоровны.

Следующей по старшинству шла Алёна Афанасьевна, тридцати двух лет, замужем за некромантом и преподавателем факультета некромантии, а по имени — Аркадий Петрович Ракитин. Аркадий Петрович, сказали, будет позже, ибо дела факультета. Ничего, если мне там учиться — ещё увижу. И у них двое деток, сын и дочь, некроманты оба. Сын Андрюша учится в гимназии, а дочке Арише пять лет, мала ещё.

И младший — Авенир Афанасьевич, как сам он сказал — наверное, тоже стану преподавателем, только вот ума побольше наберусь.

Это прозвучало странно, потому что сам сказал, что лет ему уже двадцать восемь, и обучение своё в академии он завершил, а сейчас, значит, работает над диссертацией, и ещё иногда ему дозволяют проводить практические занятия у студентов. Тут уже он сам улыбался и подмигивал — мол, ещё не раз встретимся, Ольга Дмитриевна.

Ёлку мы нарядили общими усилиями, потом детей выдворили, а родители и прочие старшие родственники принесли и положили под неё коробки с подарками — на завтрашнее утро. А мне рассказали, что по традиции вся семья собирается вечером, на ёлке зажигают огни, конечно же, магические, потом детей отправляют спать, а взрослые идут на службу. После службы — праздничный стол, потом поспать, а наутро — подарки, поздравления — и вечером гости. Торжественный ужин и танцы.

— Оленька, у тебя есть наряд на завтрашний вечер? — спросила меня Анна Мироновна. — Если нет, ты скажи, мы что-нибудь придумаем. Барышня должна быть в праздник неотразима.

Ох, та ещё барышня, по здешним меркам уже, поди, старая дева с сорока кошками. Но я поблагодарила и сказала — платье есть, всё в порядке. Только мне бы кого-нибудь, кто поможет его надеть, корсет зашнуровать и всё прочее застегнуть. Хозяйка закивала — мол, пришлёт одну из горничных, не беспокойтесь, Оленька, справимся. Более того, горничная Анюта была мне выдана тут же с наказом — показать платье, пусть поутюжит его и приготовит к празднику.

На сегодня же я собралась надеть то платье, в котором выезжала с Софьей Людвиговной в театр и в гости. Никто же не ждёт от провинциалки, что она станет одеваться по последней местной моде?

И знаете, всё получилось хорошо. Ёлка сияла магическими огнями, дети — как хозяйские, так и дети прислуги — восхищённо ахали, а им строго говорили, что подарки будут завтра, впрочем, тут же улыбались. Мне показалось, что чуда ждут все, и дети, и взрослые. Я уже давно не умею ждать чудес, я привыкла надеяться на себя. Сделаю сама это чудо — вот оно и будет. Тут же… может быть, мне можно тоже кусочек чуда? Раз уже так сталось, что я оказалась здесь, и вместо хождения дома по собеседованиям и работы в колл-центре или ещё в каком-нибудь похожем месте получила что-то совершенно иное, вовсе волшебное, а впереди у меня — обучение магии и работа по новой, невозможной дома специальности?

Я попробовала сосредоточиться и зажечь маленький шарик. У меня не сразу, но вышло, он оказался в самом деле маленьким, серебристым и очень ярким. Я подкинула его в воздухе и направила на ёлку, мне захотелось, чтобы какая-то частичка меня тоже оказалась на этом символе праздника и чуда.

— Так вы в самом деле нигде не обучались? — с изумлением спросил меня Авенир Афанасьевич.

— Так случилось, — пожала я плечами. — Там, где я прожила всю жизнь, магии не учат, к сожалению.

— Значит, хорошо, что вы оказались у нас, — улыбнулся он.

Ледяные серые глаза вмиг показались мне тёплыми и сияющими не хуже тех магических шариков на ёлке. И когда профессор Пуговкин ворчливо сказал младшему сыну — присмотри, мол, за Оленькой Дмитриевной, чтобы не растерялась и не потерялась — он воспринял это с воодушевлением и предложил мне руку.

На службу пошли пешком, храм располагался на соседней улице. Я впервые участвовала в таком действе, и оно тоже оказалось в копилку ожидания… чего-то.

Я стою на пороге перемен в жизни. Господи, или кто тут есть, кто тут заведует всеми магами и кто сделал так, чтобы я тут оказалась — спасибо тебе за то, что уже сделал, и не оставь меня дальше.

Это была вся молитва, которую я смогла сказать. Может быть, и не те слова, что нужно, зато от души. А правильным словам ещё научусь.

8. Мастерство не спрячешь

8. Мастерство не спрячешь

На следующий день сначала вручали подарки детям, а к ужину ждали гостей. Как мне сказала Алёна Афанасьевна — в основном соседей и сослуживцев по академии. И я оглядела приготовленное горничной Анютой и разложенное по кровати платье на вечер, а пока оделась обычным образом и пошла в люди. Хозяева радовались появившимся детям и внукам, и мне уже не раз сказали не сидеть у себя, дожидаясь праздника, а выходить и знакомиться дальше.

Вот я и пошла знакомиться дальше. Но не могла не заглянуть на второй этаж, поглядеть на ёлку, очень уж она мне нравилась. И надо ж было случиться такому, что вокруг ёлки в тот момент носились и скакали десятка полтора детей в возрасте от трёх и до примерно двенадцати-тринадцати. Они бесились, бросались друг в друга и в ёлку осветительными шариками и чем-то ещё — как же, дети-то маги, значит, и шалостей у них вдвое больше, чем обычно. При них была, очевидно, воспитательница, она взывала к их разуму и уже начала грозить лишением подарков для всех непослушных, но её не очень-то замечали — наверное, привыкли.

И кто меня под руку толкал, когда я открыла дверь широко и вошла?

Встала у ёлки и три раза громко хлопнула в ладоши. Понадеялась, что явление незнакомого человека привлечёт внимание, и дети хоть на чуть-чуть перестанут беситься.

Сработало. Отлично.

— Здравствуйте, а что это вы тут делаете? — ну да, ну да, в студенчестве мне не раз доводилось быть Снегурочкой на ёлках. — Почему дым коромыслом и бедная ёлка того и гляди сбежит обратно в лес? Да еще и дедушке Морозу расскажет, какие тут дети, и он больше ни одну ёлку никогда в этот дом не отпустит!

— Мы хорошие, — ко мне бочком подошёл Андрюша Ракитин, внук хозяев, молодой человек восьми лет, и разулыбался.

— Правда? — усомнилась я.

— Правда-правда, — его сестрёнка подошла и вцепилась в его руку.

— А чем докажете? — я всё ещё стояла и картинно хмурилась.

— А что надо-то? — о, подошла артиллерия, это самый старший внучок Пуговкиных, Алёша, и с ним ещё мальчик, я его не знаю.

И оба они вот только что едва не уронили бедную ёлку.

— Праздник у нас?

— Праздник, — согласились оба хором.

— А что в праздник делают?

— Ну… празднуют, — ответили с заминкой.

— А как празднуют-то? Неужели нужно уронить ёлку и смотреть, что будет?

— Нет, это так случайно получилось, мы просто хотели добавить на неё огоньков, — сказал товарищ Алёши.

— Отлично же. Давайте сделаем это, только осторожно и все вместе. Кто ещё хочет добавить на ёлку огоньков? — я оглядела остальных детей.

— Я!

— Нет, я!

— И я тоже!

В общем, почти все, кто тут был. Я отметила, что не все дети — маги, значит, оставшимся тоже сейчас нужно будет что-то предложить.

— Зажигаем огоньки по моей команде, — я строго оглядела компанию. — Раз, два, три!

На счёт «три» они принялись с воплями зажигать огоньки — серебристые, жёлтые, разноцветные. И эти огоньки висели в воздухе над головами создателей.

— Молодцы! — громко сказала я. — А теперь — кто сумеет донести их до ёлки и развесить красиво?

Конечно, тут уже справлялись старшие. А мы с младшими и остальными хлопали им и всячески поддерживали.

— А теперь сюда идут те, кто не зажигал огоньков. Расступайтесь и пропускайте, — и вправду, расступились и пропустили пятерых дошкольников, двух мальчиков и трех девочек. — Кто-то зажигал огоньки, а вы что умеете?

— Стишок рассказать, — сообщила самая младшая девочка, лет пяти.

— Отлично, рассказывай, — закивала я, и мы прослушали два четверостишия об ангеле, который зажёг звезду на ёлке.

— Умница какая, как зовут? Соня? Давайте-ка похлопаем Соне!

Соню поддержали, дальше нам рассказали ещё два стишка подобного же свойства, и спели песенку.

Вообще в углу стоял рояль, и я отчаянно пожалела, что не умею играть. Спели бы о том, как в лесу родилась ёлочка, и что-нибудь ещё.

Ладно, выплываем так. Я оглядела ёлку. Кроме невесомых стеклянных игрушек и красивейших шаров, вчера развесили ещё и всякие угощения — пряники и конфеты. Вдруг меня не накажут, если я возьму что-то из этого на призы в играх?

— А вы умеете играть в эстафету? — спросила я.

Оказалось — не умеют, тогда мы делились на три команды, строились у дальней стены и по команде бегали — передавали друг другу взятые мною на ёлке ватные снежки, которые нужно было быстро-быстро передавать друг другу, чтоб не растаяли. Команда победителей получила конфеты с ёлки, а две другие — пряники оттуда же. И разыграли несколько конфет в фанты. А потом ещё и в третьего лишнего поиграли.

Когда я подустала и поняла, что запас моей импровизации иссяк, оказалось, что в дверях уже некоторое время стоят Анна Мироновна, её невестка Анастасия Фёдоровна, Алёна Афанасьевна, братец Алёны Авенир и хозяин дома, и кажется, что-то ещё.

— Приветствуем пришедших к нам хозяев этого прекрасного дома, — громко сказала я, и дети, на удивление, чинно поклонились.

Нам захлопали.

— Оленька Дмитриевна, вы чудо, — сообщила мне первым делом Анна Мироновна. — А то Адочка задержалась, она должна была поиграть на рояле, но пока её искали, вы и подошли, и как же чудесно у вас всё вышло!

Дальше та самая Адочка — сестра Анастасии Фёдоровны, барышня лет шестнадцати, села за рояль, и запела — сюрприз — ту самую песенку о маленькой ёлочке. Я тут же подхватила за руки ближайших детей и велела остальным становиться в хоровод, взрослые сделали то же самое, и дальше мы водили этот самый хоровод, как на любой ёлке у меня дома. Никто не возражал и не куксился — даже старшие дети.

А после Афанасий Александрович скомандовал — теперь подарки! И каждому юному герою была вручена коробка, кому-то побольше, кому-то поменьше, но без подарка не остался никто. Сладости, куклы девочкам, какие-то механические игрушки мальчикам, книги и что-то ещё.

И мне стало так хорошо, будто мне самой подарили все эти подарки.

— А теперь, дорогие, у меня сюрприз, — сказал Пуговкин. — Подарок для нашей Ольги Дмитриевны, которая так славно с вами управилась.

И все хлопали — взрослые и дети, а он подал коробку мне. Я развязала бант, сняла полосатую упаковочную бумагу, и увидела… три толстых книги. «Общие основы некромантии», «Виды нежити и её уничтожение», «Некромантия в судебной практике».

У меня будут свои учебники, я правильно поняла? Почему-то это растрогало меня до слёз. Вдох, выдох, поблагодарить.

— Большое спасибо. Это… это замечательно.

Меня окружили, тормошили и поздравляли с Рождеством, и взрослые, и дети.

— Ольга Дмитриевна, вы бездна талантов, — улыбнулся мне Авенир Афанасьевич.

— Благодарю, но я этому училась, — пожала плечами. — Если бы не магическая сила, быть бы мне учительницей.

— Значит, пусть дальше судьба даст вам научиться много чему ещё, — поклонился мне он.

9. Сила, могучая и неодолимая

9. Сила, могучая и неодолимая

Наутро я пробудилась в самом прекрасном расположении духа. Накануне вечером Пуговкины принимали гостей, и я натанцевалась от души. Даже на балу у городского головы в Сибирске не было так хорошо, потому что там — под надзором ехидной Софьи, а здесь — просто так.

Нет, на меня смотрели, ещё как смотрели. Потому что новое лицо, как везде. И очень даже были готовы с этим новым лицом поближе познакомиться.

Меня приглашали и сыновья Афанасия Александровича — оба, и муж Алёны Афанасьевны, и ещё пяток некромантов — все они либо преподаватели факультета, либо на том факультете что-то делают, аспиранты и лаборанты. В основном светлой, даже белесой какой-то масти, это что, фирменная масть некромантов? Например, Алёна — очень светлая блондинка, её братья — тоже. И другие, от очень светлого золота до серо-пепельного через прямо серебристо-белый. Так, стоп, Соколовский тоже несомненный некромант, а он с чего брюнет? Или не все пепельные блондины — некроманты, и не все некроманты — блондины? Ладно, разберусь.

А пока музыканты играли вальсы и польки, кроме рояля принесли пару скрипок и флейту, и мы веселились ничуть не хуже, чем дети днём. Анна Мироновна оказалась тем ещё массовиком-затейником, и тоже умело рулила игрой в фанты и танцевальными забавами на базе тех же вальса и польки, которые танцевали решительно все. А ещё у стены стоял столик, куда складывали веера, сумочки и перчатки, там лежали карандаши и бумага, а молодой человек Лёвушка, аспирант Пуговкина, работал почтальоном, и носил всем записочки — гости поздравляли друг друга с Рождеством и наступающим Новым годом и желали друг другу всяческих благ. Даже мне три записки написали, а меня там, можно сказать, никто и не знает. Приятно.

В процессе подали ужин, и мы поели, но есть в корсете — это, скажу я вам, та ещё печаль. Ешь, как птичка, потому что тебя зашнуровали, и у тебя фиксированный объём. И все остальные дамы едят ровно так же. Интересно, они потом догоняются, или до утра терпят? Или всё же наедаются?

Я-то наелась. Когда стол ломится от угощений, то достаточно попробовать всего по ложечке или по маленькому кусочку — и ты уже сыт. Меня опекал Авенир Афанасьевич — следил, не пустуют ли моя тарелка и бокал. Мне понравилось.

И в итоге утром я проснулась с некоторой мышечной болью во всём теле — после танцев, понятно, и совершенно довольная и собой, и миром. Редкое для меня состояние, когда нет ощущения, что тебя обидели, тобой пренебрегли, ты снова упустила возможность, ты потеряла что-то ценное, у тебя маленькая зарплата, на которую ни оденешься, ни отдохнёшь, и дальше по тексту, на эту тему ещё можно придумать многое, и дома мне то и дело случалось так делать. Так вот, сегодня утром мне ничего не хотелось придумывать. А просто подняться, одеться и выйти наружу.

В доме уже вовсю кипела жизнь, хозяева как раз собирались на завтрак. На мне повисли младшие дети, Ариша и Андрюша — в точности как дома, когда я проходила в школе преддипломную практику. Так с детьми мы и пришли в столовую, и там дети ещё поспорили, с кем будет сидеть Ольга Дмитриевна, вот так.

Детей усадили родители, меня тоже усадили — между Авениром и Алёной, и дальше уже за столом взрослые обсуждали походы в гости, возможный выход днём кататься с горки и ещё какие-то развлечения для всех. А ко мне после завтрака подошёл Афанасий Александрович и сказал быть у него в кабинете через полчаса.

Да, я помнила, что он обещал начать занятия прямо сегодня. Мне очень хотелось, но разом с тем было страшновато. Но что поделать, это ж моя будущая специальность, и моя будущая жизнь, так?

Поэтому я поднялась на второй этаж в назначенное время, постучалась, дождалась приглашения, и вошла.

— Располагайся, голубушка, в ногах правды нет, — говорил Афанасий Александрович. — В книги-то заглядывала? — и смотрит хитро.

— Разве только заглядывала, — улыбнулась я. — Много непонятного. И… вчера у меня было совсем немного времени.

— И то хорошо, что заглядывала. А теперь скажи: что ты вообще знаешь о некромантии?

Вопрос поставил меня в тупик. Наверное, здесь есть какой-то правильный ответ в определённой формулировке, который все знают с детства, а я — нет. Поэтому я просто сказала, что думала.

— Дома в сказках и фантастических книгах некроманты поднимают мёртвых и разных тварей, которые как бы мертвы, но на самом деле не очень. Здесь я так поняла, что некромантия — это не только и не столько про поднять, сколько про использовать некую силу.

— Верно поняла, — кивнул Пуговкин. — Сила эта могуча, велика и неодолима.

— Да, у нас тоже так говорят. Неизбежна, неодолима, всесильна, не делает различий между бедным и богатым, приходит ко всем в свой срок, — я уже просто говорила всё, что приходило на ум и что помнилось из разнообразного чтения и университетских лекций.

— И говорят тоже верно, — кивал Пуговкни. — Но раз мы с тобой начинаем с самого-самого начала, то важно вот что: это сила, перед которой мы с тобой, да и все прочие тоже, всегда такие, как есть. В своём истинном облике, и намерения наши тоже всегда видны и понятны, как бы мы не пытались обмануть себя или кого-то другого. Людей-то не следует обманывать, а силу так и вовсе, боком выйдет, да таким, что рада не будешь. И сила наша с тобой, голубушка Оленька, с силами других магов не стыкуется никак. Потому что они все про жизнь, даже если так и не называются. А мы, значит, наоборот.

Я припомнила, что о чём-то таком говорил Соколовский.

— Но и им нашу силу не одолеть, так? Не только нам?

— Отчего же, можно и одолеть, если знать — как. Но это нам с тобой пока не грозит, нам сначала надобно с азами разобраться. Рассказывай, что пробовала делать из самых простых действий?

— Свет зажечь. Шариком. Складки на юбке разгладить. Воду согреть немного. Да и всё, — пожала я плечами.

— Молодец. Вот давай и показывай, как ты зажигаешь свет да как складки разглаживаешь.

— Интуитивно, — вздохнула я.

— Это понятно, но теперь придётся разложить твою интуицию на составляющие, а потом собрать обратно. О простых действиях и впрямь не стоит задумываться, но для того сначала надобно хорошенько их освоить. Приступай.

10. Великая гармония

10. Великая гармония

Возражать было совершенно нечего, и я принялась упражняться в создании световых шариков. И что я вам скажу — вчера у детей на ёлке выходило лучше. Ярче, крупнее, увереннее. Мне же было сложно создать определённое количество шариков, чтобы они ещё и продержались какое-то приличное время, потому что — вспыхнут и тут же гаснут, и всё. А ещё вдруг начали мёрзнуть кончики пальцев, а все эти штуки, их же руками делают, иначе никак. Я же не могу ими пошевелить, а хочется растирать и греть ладони.

— Замёрзла? — заметил Пуговкин. — Рано, очень рано, но ничего, это у нас только начало. Грей. И слушай. Наша сила — она холодная, так есть. У всех прочих есть огонь и жизнь, а у нас — холод, хрустальный прозрачный холод. Очень красиво, если кто такое любит, и очень опасно. Нужно чувствовать, когда холод подбирается к тебе, и прерываться, уходить, греться, спасаться. Те, кто с силой с рождения, защищены лучше. Они научились жить с той силой, ещё будучи совсем несмышлёнышами, и им не опасно. А ты можешь увлечься и переступить грань. Не нужно, совсем не нужно. Во время обучения ты должна определить объём и предел своей силы, и понять, что ты сможешь делать, а что тебе не дано, пока или вовсе. И тогда мы вместе с тобой поймём, как твою силу лучше всего использовать на том поприще, что ждёт тебя. Согрелась? Выдохнула? Ещё раз. Десять одинаковых осветительных шаров.

Со второго раза у меня вышло лучше, шары получались ровнее и крупнее, и светились дольше. Пуговкин похвалил, потом велел нагревать воду в стакане.

— Для нас это действие, можно сказать, противоестественно, но мы все равно можем. И будет хорошо, если ты научишься.

С водой оказалось даже сложнее, чем со светом, видимо потому, что противоестественно. Я выбилась из сил ещё быстрее. Тут же меня спасали горячим чаем и пирожками.

— Поняла? Упражняйся сама, но потихоньку. Сила чутко реагирует на то, что мы её призываем. Она будет подчиняться легче и проще, и ты сможешь черпать больше. Постепенно, конечно же. А сейчас скажи — бывала ли ты в тенях?

— Да. Немного. И… не по своей воле. Я понимаю, что это должно быть как-то просто и естественно, но не могу сообразить, что для этого нужно сделать.

— Что есть тени? — спросил Пуговкин, и, не дождавшись моего ответа, продолжил сам. — Смертная изнанка мира, оборотная сторона. Другому магу туда хода нет, если только его проводит некромант, проводит в прямом смысле — держа за руку. И другому магу там будет невесело.

Он дождался, пока я съем пирожок с грибами, и подал мне руку.

— Поднимайся, пойдём. Смотри и запоминай.

Шаг вперёд — и я снова оказалась в том удивительном месте, где уже была, и в котором, как мне показалось тогда, мне обрадовались. Мир вроде бы остался тем же самым, но — разом с тем и нет. Там не было красок, только оттенки серого, и вокруг что-то непрерывно двигалось, при том оставаясь неподвижным, и пело, но разом с тем оглушало тишиной. Это было… невероятно. Я припомнила — песня оказалась мне знакома, я слышала её в своё прошлое посещение… этого измерения. Но тогда я оказалась тут не по своей воле, а сейчас поняла, что могу и сама. И если я захочу, то следующим шагом могу выйти в кабинет Пуговкина, могу — в залу с ёлкой, а могу — в свой флигель.

А куда ещё могу? Я потянулась во все стороны, и где-то там, неимоверно далеко, мне почудился дом Софьи Людвиговны. Я была совершенно уверена, что он там есть, но мне показалось, что до него вовсе не шаг, а… неизвестно, сколько шагов. Очень много. Где-то там, вдалеке, ощущались все мои знакомцы — Агафья, Марфуша, Степан, Антип Валерьяныч… Нет, это слишком далеко.

А есть ли у меня ещё знакомцы, которых я вот так смогу ощутить, неожиданно и приятно? Я прикрыла глаза и прислушалась… ну конечно же, где-то там, далеко, ещё и Соколовский. Его я ощущала сильнее и мощнее, чем прочих стоило только вспомнить о нём. Потому, что он маг? Или потому, что я в него немножечко влюбилась? Или потому, что он мне помог? Ладно, не важно, дело прошлое.

Я стояла посреди серого нигде, и слушала пение, будто камерного хора, или же игру симфонического оркестра. И так это звучало красиво и гармонично, что хотелось никуда не уходить, но слушать вечно. В живом мире я не слышала ничего подобного.

— Идём-ка, голубушка, — Пуговкин потянул меня за собой, и я пошла, хоть ещё мгновением раньше и не собиралась.

— Спасибо вам, я бы сама не вышла, наверное, — вздохнула, оказавшись снова в его кабинете.

И опустилась в кресло, потому что ноги всё равно что подогнулись. И могла только сидеть и дышать. Дышать, вспоминать, ощущать.

— Поняла теперь, что значит — быть некромантом? — спросил Пуговкин.

— Немного, — улыбнулась я. — Это… это здорово, — неожиданно для самой себя сказала я. — Это очень красиво и вдохновляюще.

Он помолчал.

— Хорошо, что ты это поняла, — улыбнулся и пожал мне руку.

Подхватил вторую, подержал в своих, и я ощутила, как делится силой.

— Я слышала… тех, кто далеко.

— Ты можешь слышать так всех своих знакомых живых. Но не пытайся дойти — это очень, очень долго и непросто. Ты поймёшь, куда можно дойти тенями, а куда не стоит. Пока не смей ходить далеко, потеряешься, поняла?

— Поняла, — кивнула.

Потому что не хочу теряться. Хочу владеть тем, что мне, оказывается, на роду написано.

— Вот и славно. Продолжим завтра. Сегодня же не колдуй больше ничего — нужно восстановиться. Дальше будет проще, а пока — вот так.

Тут очень кстати позвали к обеду, он помог мне подняться, и под руку привёл в столовую. Там усадил и велел есть, как следует, чтоб восстановиться поскорее.

Конечно же, я хочу восстановиться поскорее. Поэтому буду делать всё, что для того положено.

11. Привлекательная девица на выданье

11. Привлекательная девица на выданье

Праздничные дни пролетели, как один. Давно, ой как давно не случалось у меня таких душевных праздников — чтобы в большой семье, и не занудно, и без мозгоедства, а очень и очень тепло и хорошо. И даже если кто-то кого-то и подкалывал потихоньку, то — беззлобно.

Скажем, над Авениром прямо с ходу принялись подшучивать по моему поводу — мол, Оленька-то ещё подумает, нужен ли ты ей, а ты смотри, не упусти умницу да красавицу. Оказалось, я умница и красавица, кто бы мог подумать, да? Дома я была кандидатура весьма так себе. Внешность обычная, образование без изысков, перспектив денежной работы нет, в приданом половина хрущёвки в отдалённом районе. В Сибирске я была девица без родных и в услужении, без какого бы то ни было приданого. Тут у меня пока ещё не было ни образования, ни работы, ни приданого, но все встреченные некроманты делали на меня характерную стойку. Вели носом, словно принюхивались, смотрели, будто хотели вобрать весь мой облик куда-то глубоко в себя, и не то, чтобы приглядывались и оценивали, но — готовы были сгрести без остатка по малейшему моему сигналу. Я же впервые в жизни оказалась под таким перекрёстным огнём, моя домашняя личная жизнь вовсе не отличалась разнообразием. И потому принимала все знаки внимания очень осторожно, вежливо и спокойно. И никого не выделяла, никакого флирта ни в коем случае, а то подумают, что решила, выбрала или что-то там ещё. А я не хотела никого выбирать, я хотела освоиться и выучиться.

Алёна рассказала мне, в чём дело — магу, знаете ли, лучше вить гнездо с магом, нежели с обычным человеком, потому что — больше шанс на рождение детей с магическими способностями. И совсем хорошо — с магом той же силы. А некромантов вообще мало, это здесь, у них, много, потому что факультет, и потому что их семья. Некромантов женского полу ещё меньше, и так всегда было. А вообще некромантам в жизни ой как непросто — их не любят, потому что боятся, и мало какой маг способен вытерпеть некроманта в семейной жизни, не говоря уже о тех, кто не маг, и защититься не может.

Я недоумевала — от чего защищаться, некроманты же всю жизнь в амулетах? Она пожала плечами, сказала, что бывает всякое, и что, например, любовь супружеская — она лучше, когда без амулета, потому что слияние не только душ и тел, но и магических сил. А кто тебя вынесет без амулета, кроме такого же некроманта?

Я тут же вспомнила, что она-то как раз замужем за некромантом, и её матушка — тоже. И вероятно, её дочке Арише уже присмотрели жениха-некроманта, даром, что там до свадьбы ещё лет пятнадцать. Видимо, она знает, о чём говорит, и знает, как тут люди живут.

В общем, вышло так, что всего лишь в силу магических способностей определённой направленности я оказалась привлекательной девицей на выданье. Интересно, что все они скажут, когда узнают, что я здесь ненадолго, а как только завершу минимально возможное обучение — отправлюсь обратно к месту службы? Явно же не захотят ехать в Сибирь. Поэтому — улыбаемся, шутим, поддерживаем всяческие забавы и развлечения, да и только.

Кататься с горки или на коньках? Да запросто. Танцевать до утра на балу в новогоднюю ночь? Со всем нашим удовольствием. Играть в загадки, в фанты, в карты-флирт — пожалуйста. А вот уединяться с кем бы то ни было и провоцировать на признания или поцелуи — о нет, увольте. Если бы хоть кто-нибудь из здешних достойных кавалеров хоть как-то мне откликнулся — ну, разговор был бы другой. Но нет.

Зато сама атмосфера праздников мне очень зашла. С утра мы с Афанасием Александровичем занимались азами магических искусств, это было тяжело и утомительно. Я же как дома привыкла — учиться значит прочитать и выучить, или ещё работу потом написать. Здесь же нужно было до посинения отрабатывать движения тела, практические умения, чтобы выходили сами собой.

И для того — поддерживать тело в форме. Уже на третий день занятий я с удивлением обнаружила себя делающей зарядку. Вот прямо как по писаному — поднялась, и сразу же разминка. Потянуться, размять все части тела и вспомнить несколько общеукрепительных упражнений. Интересно, есть ли у них тут в курсе обучения физкультура? Или так обойдёмся?