Тонко очерченные черные брови приподнялись к закрытым цилиндром волосам, демонстрируя излишнее удивление. И я могла понять почему. Мой случайный знакомый явно считал себя солью земли. Таким не хамят. Уж точно не замухрышки вроде меня. А вот своего поведения я точно не понимала. Не было оно мне свойственно. Однако здесь и сейчас из меня просто-таки рвались негодование, злость, раздражение, да что угодно, только не скромность или показное дружелюбие. И что самое интересное – я не могла сдерживать себя. Все препоны, так долго возводимые между мной и обществом, рухнули в один момент, здесь и сейчас.
– Вы, ринна, должно быть, неместная, – с каким-то злым весельем произнес всадник.
Голос был приятным и музыкальным, но будил во мне лишь желание прибить его владельца.
– Не нужно быть местной, чтобы помнить о правилах приличия, – отрезала я, храбро глядя в темно-зеленые глаза, больше напоминавшие своим цветом омут, покрытый тиной.
Тонкие губы искривились в чем-то среднем между ухмылкой и высокомерной улыбкой. Всадник хотел что-то сказать, явно обидное для меня, но в последний миг передумал, свистнул свою ужасную собаку и неспешно поехал дальше, как раз той же дорогой, которой шла я.
Ладно, я зашагала следом. Ну как следом. Всадник оторвался от меня прилично. Все же четыре ноги – не две. Особенно когда на двух куча одежды, а четыре изначально тренированы так, чтобы бегать быстро даже под седоком. Так что я шла далеко позади и тщетно пыталась разобраться в своих далеко не однозначных ощущениях. Меня почему-то задела эта ситуация.
Казалось бы, где я и где незнакомец? Он явно именит, богат, знатен. А я? Впрочем, последнее – риторический вопрос. По мне и так все отлично видно. Старая дева – вот кто я. Ею и умру. И тем не менее сейчас в моей душе бушевало странное негодование, как будто тот тип смертельно обидел, причем не меня, а какую-то важную леди.
«Очень важную, – насмешливо проворчала я про себя, – настолько, блин, важную, что пешком топает по грязи».
Это замечание немного охладило мой пыл. Но дальше я пошла, все же недовольная произошедшим.
Вокруг ровным слоем простиралась сплошная грязь. Нет, возможно, в хорошую погоду здесь и трава, и цветы, и кусты росли. Но прямо сейчас вокруг, насколько я могла видеть, была одна грязь. В невиданном количестве.
Шла я долго, так долго, что успела порядком утомиться и сто раз пожалеть о данном обещании. И так не особо легкая и приятная дорога сейчас была вообще отвратительной и совершенно непроходимой. Я шагала, похожая на чучело, вся измазанная в грязи – и обувь, и берет, и даже якобы водонепроницаемое пальто, – все было в грязи, – и с грустью думала, что Верелии предстоит очень много работы, когда я в кои-то веки вернусь домой.
Наконец, впереди показался нужный мне замок. С первого взгляда было понятно, что в нем живут люди при деньгах. Ну, понятно для тех, кто жил здесь не первый месяц, конечно, и был неплохо знаком с местными реалиями. В отличие от моего жилища, здесь имелись и забор из досок, и калитка, почти не скрипевшая, и даже относительно ухоженный сад. А внутри, в самом замке, работали сразу четверо слуг: повариха, она же посудомойка, горничная, дворецкий и лакей. Они обслуживали пятерых хозяев: супружескую пару, их двоих детей и пожилую мать жены.
Все это я прекрасно знала, потому что бывала здесь не первый раз. Сейчас же, открыв калитку и перешагнув порог, я встала как вкопанная. Отлично. Мое везение снова сработало против меня. У подъезда, в десяти-двенадцати шагах от меня, стоял привязанный к небольшому столбику знакомый конь. Рядом замер статуей пес. Как там его? Ветер? Так вот к кому в гости направлялся незнакомец.
Я, конечно же, вынуждена буду встретиться с ним, причем за обеденным столом. И эта будущая встреча не прибавляла мне воодушевления.
Незнакомец мне сразу не понравился, и снобизмом, и наглостью, и излишней самоуверенностью. И меньше всего я желала бы продолжать с ним какое-либо общение после сегодняшней встречи. Но мир, увы, велик и тесен, как любил говорить один мой знакомый на Земле. А потому я заставила себя дойти до дома, поднялась по ступенькам и постучала.
Ни конь, и пес не шелохнулись при моем появлении, впрочем, как и после открывшейся двери. Отличная дрессировка, что и говорить.
Я перешагнула порог, отдала дворецкому свою грязную верхнюю одежду, сняла такую же не особо чистую обувь и направилась в гостиную, за приоткрытой дверью которой то и дело слышались негромкие и часто эмоциональные голоса.
В светлой просторной комнате, обставленной старой пошарпанной мебелью, сидели шестеро: пятеро жильцов замка и их гость.
Супружеская пара, Мари и Генрих рорн Гортон, жила здесь уже лет двадцать, если не больше. Понятия не имею, каким образом они сюда попали, никогда не задавал этот вопрос. Но сейчас, проведя столько времени бок о бок, они, уже, считай, пенсионеры, неуловимо походили друг на друга.
Высокий седой Генрих рорн Гортон выглядел военным в отставке. Он всегда ходил с идеальной осанкой, чеканил шаг и едва ли не отдавал честь при разговоре с кем-либо из аристократов. В его серых глазах часто мелькала подозрительность. Он как будто уточнял, а не шпион ли перед ним. Высокий лоб, прямой нос, выдвинутый вперед подбородок – каждый, кто был знаком с Генрихом рорн Гортоном, понимал, что перед ним аристократ не в одном поколении.
Супруга, Мари, походила на мужа и статью, и лицом. Тот же высокий лоб, тот же прямой нос, тот же выдвинутый вперед подбородок, даже тонкие губы, и те похожи. Только цвет глаз отличался. У Мари он был темно-синим. Домохозяйка, Мари не чеканила шаг, но тоже с подозрением осматривала каждого незнакомца.
Их дети, Витор и Стернар, взяли все от отца, вплоть до цвета глаз. Разве что на прогулках не маршировали.
Мать Мари, Артисия ронр Ронгарнатар, смотрела на мир хмуро и явно была недовольна своей уже прошедшей жизнью. Небольшая пухлая брюнетка со вздернутым носом и ярко-красными губами, она рано потеряла мужа и растила дочь всю жизнь одна. В принципе, это было все, что я о ней знала, и то только потому, что она любила напоминать Мари о своей тяжелой жизни, не стесняясь гостей или слуг.