Барабан бьет атаку

Глава 6. Уна Клейменова-Рудова. Из тюрьмы в министры. 2700 г

В коридоре не ко времени застучали сапоги и лязгнуло, открываясь «окошко». Знакомая усатая морда осмотрела камеру, будто надеясь обнаружить в ней множество дополнительного народа. Форточка захлопнулась и заскрежетал замок.

Уна поднялась в некотором недоумении, не дожидаясь стандартного окрика. Происходило нечто странное – нарушение обычного порядка. Подобные вещи всегда заканчивались нерадостными известиями. В прошлый раз ее перевели в одиночку. Кто четвертый месяц не сидел так, не представляет насколько приятно увидеть даже собственного недоброжелателя.

В дверь ввалилось сразу четверо. Один – прекрасно знакомый охранник. Трое остальных в общевойсковой форме. Капитан и трое рядовых.

– Собирайтесь, Клейменова, – объявил офицер. – Одеяло, матрац и прочее барахло не брать! Только личные вещи.

Куда переводят, она переспрашивать не стала. Все равно не ответят. Проверено неоднократно. В соседнюю камеру переводили и то изображали ужасную тайну. Да и, если честно, любые перемены ей по душе. Сколько можно сидеть без малейшего понятия о происходящем в одиночке. Даже на прогулку выводят отдельно. Ничего не поделаешь, заботятся. С ребенком в общую камеру запрещено, выпустить – это нарушение инструкции, да и не позволила бы она забирать маленького. Подумала и в очередной раз горько усмехнулась. Будто кто спросил бы ее мнения. Расстреливать без суда запросто, а здесь вдруг заинтересуются материнскими желаниями.

Почему нельзя хотя бы отцу вручить (не Лайсу, а ее папаше), она так и не выяснила, а задавать лишние вопросы остерегалась. Лишний раз о себе напомнишь – где-то в канцелярии откроют дело и заинтересуются. Засунули ее в тюремную больницу и намертво забыли. Наверняка к лучшему. И на допросы всего пару раз в самом начале таскали и жизнь здесь не особо тяжкая.

– Это как-ж, господин капитан? – в недоумении спросил военный. В руках он вертел полный набор наручников. Ручные и ножные. – У нее дите, да еще и вещи, как нести станет в цепях?

– Или ты вещи сам потащишь, – со смешком сказал охранник, – или заодно и бабу понесешь.

– На руки не крепить, – вынес вердикт офицер, – с ножными не побежит. – А ребенка и сумку сама. Еще не хватает носить за подследственной.

Уне очень хотелось поинтересоваться, с каких пор она стала подследственной, а не административно задержанной по указу военного командования, но это не имело смысла. Ругаться без особых причин ей не хотелось. А, кроме того, натурально наденут цепь и будешь мучиться, будто дура. Спасибо надо говорить доброму человеку, а не устраивать скандалы. Мальчишка у нее здоровенький с хорошим аппетитом, нормальным стулом и не крикун. Тем не менее, доверять неизвестно кому нести совсем не хочется.

В запряженной двойкой лошадей закрытой полицейской карете она обнаружила Гору Виноградову, с которой вместе налаживали общество «Юных разведчиков» и Киву Сорокину, загремевшую в тюрьму из-за родственных связей. Угораздило ее иметь в родных братьях пропагандиста Зудова. За женское равноправие выступала, но в Лиге никогда не состояла. Зато муж у нее выбран мэром Фармина и после «Дна» ушел с лигистами в горы.

Что-то там ей тоже при аресте предъявляли, вроде собирания помощи нуждающимся и совместные мероприятия, но сама Кива искренне обиделась за арест. За равенство полов она боролась и не скрывала этого. Независимость ей не требовалась. Раньше. Теперь у нее вырос не зуб, а огромный бивень, как у мамонтов на севере на королевство и его несправедливость. А женщин ее уровня раздражать не рекомендуется. Они злопамятные и имеют неплохие связи.

– Куда нас все-таки везут? – пытаясь хоть что-то рассмотреть в зарешеченное окошко под потолком, пробурчала Гора. Все обнаруженное сводилось к верхушкам деревьев и куску сумрачного неба. С утра опять зарядил мелкий противный дождик.

Желательно не в Оллил, подумала Уна, не делясь своими опасениями с остальными. Бывшие казармы шестнадцатого пехотного полка под Синендом передали в распоряжение Специальной Полицейской Стражи. Слухи о происходящем там ходили жуткие. Достоверно было известно о пытках и бессудных расстрелах. Переводили туда либо особо опасных членов сопротивления, либо схваченных на горячем уже после начала мятежа и по каким-то причинам не приконченных на месте. В любом случае ничего хорошего их не ждало.

Когда карета остановилась и под команды и крики: «Быстрее» и «Двигайтесь» она обнаружила серый[3] железнодорожный вагон, даже почувствовала облегчение. В Оллил наверняка бы отправили морем. После нападения на поезд в тридцати лигах от города и освобождения людьми из «Движения воли» почти пол сотни схваченных, железную дорогу для перевозки заключенных использовали редко. Только к армейским эшелонам иногда цепляли зарешеченный вагон. Сейчас ничего такого не наблюдалось. Обычный пассажирский и два дополнительных. Один, без сомнений, для охранников. У него двери нормальные.

– Наши продолжают прибывать. Четырнадцать! – радостно закричали при их виде, уже сидевшие внутри.

Практически всех она знала. С кем-то успела посидеть вместе в Крепости, пока не перевели в больницу, с кем-то работала. Все имели отношение к Лиге так или иначе.

– С ребенком пятнадцать, – возразила смутно знакомая девица, помогая устроиться Уне на нарах.

– Тогда почему двух Садовских не считаем? – азартно воскликнула Хонка Морева.

Вопреки своей фамилии она постоянно утверждала, что в жизни не ступала на палубу корабля. Лодки с веслами на реке не в счет. Все кто ездил на восток от Утнока непременно видели огромную гору сланца, расположенную у берегов озера. С незапамятных времен люди откалывали от нее куски и глыбы, а она внешне будто и не уменьшается.

Местный сланец по глубокому убеждению жителей острова самый лучший в мире. Из него делают покрытие крыш. Все в курсе – черепица из сланца переживет здание. Это единственный камень, раскалывающийся по длине на гладкие слои, не нарушая твердости блока.

Ко всему еще на горе чередуются пласты разного цвета. Серые, синий, зеленый, красный разных оттенков позволяет разнообразить внешний вид строений. А обработка сланца давнее наследственное занятие местных жителей. Ведь только на первый беглый взгляд представляется, что это так просто. Попробуй расколоть каменную глыбу на ровные пластины и убедишься в собственной несостоятельности. Работать со сланцем приходится долго учиться.

Пару лет назад Уна бы с недоумением пожала плечами, предположи кто, что она будет считать хозяйку этой каменой горы своей подругой. Что общего у учительницы с гор и единственной наследницы серьезнейшего состояния. При любом катаклизме семейство Моревых только выиграет. Черепица всегда нужна, особенно при новом строительстве. Да и обычная напольная плитка или для дорожек в солидных домах уже не первый век используется. Без заработка не останутся.

Хонка сама пришла в Лигу, услышав о попытках наладить занятия в школах на периферии и в горах. Дело в том, что компания производила и сланцевые карандаши. Она предложила поставлять их по себестоимости, в любом количестве, при условии раздачи их школьникам. Даже готова была поставить часть бесплатно, но под твердые гарантии.

Это ведь кажется, сантимы. Когда речь идет о десятках тысяч штук, влетает в серьезные деньги. Она и потом всегда подозрительно изучала столы и карманы своих соратников на предмет не прихватили ли они совершенно «случайно» предназначенное детям.

Уна всегда охотно брала достающееся в виде подарков и готова была произносить множество благодарственных слов, забывая об очередном благодетеле, стоило ему выйти за дверь. Хонка не ушла. Она покрутилась, суя свой страшно любопытный нос в самые разные места и посещая собрания. Умудрялась даже пролезть куда совсем не звали. Выгнать ее было слишком сложно, проще не замечать. Тем более никаких особых тайн в Униной работе не имелось.

Внимательно изучила всю механику происходящего и сделала неожиданный вывод. Требуется контролировать расход средств. После чего в Женском Корпусе занялась финансами, сняв с шеи начальницы тяжелейший жернов. Уж тырить мелочь Хонка точно не собиралась. Согласно наведенным Лайсом справкам отец пару миллионов в приданное приготовил и страшно страдал от нежелания дочери выходить замуж и рожать внуков. Девке двадцать первый год (на тот момент) пошел, а она ударилась в общественную деятельность.

Правда в глубине души он своей наследницей гордился и попробовал бы кто ему что сказать неприятное! Весомый авторитет в Национальной Лиге (патриот, естественно) она заработала самостоятельно и не деньгами. Наверное знал бы, что двадцать третий день рождения Хонка встретит в тюрьме, связал бы и увез домой.

– Нам бы пайки правильно считали, – угрюмо сказала мадам Гейдра Акатова.

Вот ее Уна недолюбливала и особой радости от встречи не испытала. Медичка слишком много о себе понимала, будучи старше и давно известной на Патре. Делала одолжение, помогая иногда. Да и ее образ жизни всерьез раздражал. Вечный эпатаж. С чего ее сунули в общую компанию неизвестно. Напрямую она в Лиге никогда не состояла и держалась всегда особняком.

Садова что-то пробурчала невнятно очень похожее на ругань и отвернулась. Чего окрысилась непонятно. Уж ее точно Уна не задевала и встречала всего пару раз.

– Нейда на мужа злая, ужасть, – тихонько поведала Хонка, присев рядом.

– Он-то в чем виноват? – удивилась Уна.

– На самом деле нет, – согласилась та, – в газетах не напишут. А фактически погиб по дурости. Не героически отстреливался от врагов, а влип по недомыслию. Принес домой какие-то бумаги. Тысячу раз предупреждали его не держать дома всякое секретное барахло. Вот пока Садов отстреливался, а Нейда их жгла в печке. Так что дурь натуральная. Она потому жива осталась, что в угол потом забилась и он ее столом прикрыл. Кинули гранату в окно. А мог бы и сдаться. Не захотел. Правда, – добавила, подумав, – троих все-таки завалил. Насмерть. И бумаги не достались. Все одно подвиг получается.

Под окнами раздалась смачная ругань. Несколько мужских голосов посылали друг друга в самые разнообразные места. Потом дверь откатили и обнаружился стоящий под моросящим дождем уже знакомый капитан. Вид у него был не радостный.

– Госпожа Виррих – на выход, крикнул внутрь.

Женщина поднялась и оглянулась на остальных.

– Иди, – сказала Уна. – Может, передумали и отпустят. Сама понимала, насколько глупо звучит.

Тоже пострадала неизвестно за что. Брать сразу мастистого архитектора для проектирования Академии, предложенного адвокатом, Уна отказалась. И денег жалко, и хотелось чего-то оригинального. Поэтому и объявила конкурс. И проект мадам Виррих оказался лучшим. Не потому что женщина. Они всей компанией обсуждали. И адвокаты, и Шаманов.

Участок для строительства находился вне города в окружении поросших лесом холмов. Проект очень удачно включал в себя участки естественной природы. Здания группировались вокруг лужаек. Красиво задумано. Кроме учебы необходимо и отдыхать. Ей лично всегда не хватало возможности в перерывах между занятиями просто посидеть на травке.

Институтский городок, состоял из учебных, жилых и хозяйственных зданий, образующих внутренние дворы и проезды. Парки, общежития, магазины, больница и отдельная библиотека. Архитекторша сама многое придумала без подсказки. Многие здания на вырост и про деревья остальные как-то не задумались. Очень любопытный контраст строгих прямоугольных объемов и растянутыми в длину многочисленными галереями. Еще были предусмотрены живописные и скульптурные изображения на стенах, придающие уникальный колорит всему комплексу. Правда до них дело так и не дошло.

Естественно на строительстве трудилась масса людей из Национальной Лиги. А кого брать на работу? Не чужих же. Из Шиола желающих подработать, выкапывая котлованы и замешивая раствор, как-то не прислали. Вот это потом Виррих и поставили в вину, даже забыв о ее отнюдь не патранском происхождении.

Крайне глупо. На подобном основании можно посадить любого жителя острова. У всех либо в семье, либо на службе обнаружатся знакомые, сочувствующие Лиге. Армейское командование, будто специально восстанавливало против себя все без исключения слои общества на острове.