Аз воздам!

Эпилог

Канонада, чуть утихнув, разгоралась с новой силой яростно и неутолимо, перекрывая своим грохотом навязчивый треск разнокалиберной стрелкотни. Бандеровцы и остатки легиона «Свобода России», прижатые к стенам Киево-Печерской лавры, сопротивлялись отчаянно.

— Ваня! «Писарь»!

Дверь, ведущая в подвал, приоткрылась, хмурое бледное лицо выглянуло на божий свет, щурясь от недосыпа и постоянно висящей в воздухе пыли.

— Не ори — не дома!

Из подвальной темноты выскользнул вихрастый парень в камуфляже, настоящий цвет которого из-за штукатурки и грязи угадать было невозможно. Пристально оглядел штурмовика, держащего за шиворот какого-то связанного типа с шевроном в виде бело-сине-белого флага, кивнул в сторону Лавры, спросил:

— Ну как там?

— Тяжко… — покачал головой штурмовик. — По-хорошему, командир, передовые группы надо менять или отзывать. Мужики на пределе…

— А это что за гусь?

— На церквушке с пулемётом сидел. До последнего отстреливался, гад! Если бы не сосед с «Копьём», хрен бы его выцарапали…

Иван оглядел пленного, сорвал мерч с придуманным, несуществующим флагом, швырнул подальше, всмотрелся в бейджик.

— «Бес», стало быть? Ну и что, глупый бес, зачем ты в бутылку полез? — перефразировал он Пушкина.

— Тьфу на тебя, «вата»! — оскалился легионер, — пока радуйся, но будет и на нашей улице праздник.

— Матёрый! — сплюнул себе под ноги штурмовик, — как только меня не костерил, пока я тащил его сюда…

— Деньги предлагал, небось?

— Ага.

— А ты не взял.

— Не взял. И его сразу как понесло…

— Надо было брать. «Теплак» новый купили бы…

— Да брехать не люблю…

— Если ты врёшь в ответ на враньё, это считается не ложью, а попыткой найти общий язык.

— Ну ты и гад! — сорвался пленный, — рвань подзаборная! Рабы вы! Ничего своего нет! Форма — китайская, генераторы — корейские, рации — американские, а сами — все такие великодержавные, посконные, домотканые…. Факинг быдло…

— О! На хозяйский язык перешёл! — засмеялся штурмовик.

— День сурка какой-то, — потёр лоб «Писарь», — такое впечатление, что текст из них выдаёт встроенный магнитофон… Давай, грузи это туловище к чекистам, пусть они его рулады выслушивают. Так кто его с церквушки спустил, говоришь? Что за сосед с «Копьём»?

— Да откуда ж мне знать? Юркий, дерзкий такой. Передай, говорит, Ивану лично в руки, скажи — от Юрко…

«Писарь» застыл, словно на что-то наткнулся, схватил штурмовика за плечи.

— Когда это было? Где он?

— Да там… В жёлтой зоне… А что случилось?

— Мне надо его видеть! Срочно! Ты не представляешь, как это важно!

— Да где его искать-то сейчас? Он, вроде, сам прийти собирался…

— Уже пришёл… — знакомый, звонкий голос, раздавшийся за спиной, застал «Писаря» врасплох.

Иван, не отрываясь, смотрел в глаза воина. Тот, не двигаясь с места, стянул с головы балаклаву, улыбнувшись такой знакомой улыбкой.

— Ну здравствуй, Иван Изначальный!

«Писарь» провёл руками по воспалённым глазам, словно проверяя, не спит ли он, не исчезнет ли видение…

— Здоров будь, «сосед с копьём»…

Они сделали шаг навстречу друг другу, крепко обнялись, отстранились, держась за руки и не сводя друг с друга взгляд.

— Как же я тебя ждал, — взволнованно прошептал Иван. — Ты не представляешь, как нам здесь тяжко…

— Знаю. Спешил, как мог… Но ты же видишь, сколько нечисти из преисподней повылазило.

— А наши?…

— Все здесь…

— Это хорошо. Авгиевы конюшни очистить надо до донышка, чтобы потомкам дерьмо не глотать.

— Ты же знаешь, Иван, у каждого поколения конюшни свои. И пока дерьма не хлебнёшь, вкус воды колодезной не оценишь. Но ты прав, с этой бесовщиной пора кончать.

— Раз так, то Киевом и даже Берлином не обойдёмся. Придётся дальше идти, в самое логово.

— На всё воля Божья.

— Ну а наша ведь тоже что-то значит?

— Конечно! Особенно, когда она с Божьей — заодно.

— Да будет так!

— Ныне, присно и вовеки веков…

— Аминь!..