Авианосцы. Евразия против Америки

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. СТАЛЬНЫЕ АКУЛЫ

Берег был уже хорошо виден – не только горы, но и аккуратные домики Рейкьявика, и пирсы, возле которых швартовались русские субмарины. За год, прошедший со времени боя в заливе Факсафлоуи и высадки в Исландии, многое изменилось: северный город, живший размеренной жизнью, где самыми значимыми событиями были сельдевой лов и спортивные состязания, превратился в крупную военно-морскую базу. Над островом гудели патрульные гидросамолёты, а место пропахших рыбой траулеров заняли авианосцы и крейсера Германии и Народной России. Были здесь и корабли мёртвые – нос «Глориеса» так и торчал из воды, а у самого берега полузатонул «Наварин». Линейный крейсер залатал торпедную пробоину, полученную при захвате Рейкьявика, и готовился к переходу на ремонт в Кронштадт, но в сентябре 1940 года английская подводная лодка «Тетрарх», воспользовавшись прорехами в противолодочной обороне базы (оборону эту создавали с нуля) проникла в залив и атаковала «Наварин», попав в него двумя торпедами. От опрокидывания крейсер спасла малая глубина – «Наварин» сел на грунт, накренившись на продырявленный борт. Полное восстановление старого корабля было признано нецелесообразным, и после спрямления крена и осушения части отсеков он был превращён в стационарную крупнокалиберную береговую батарею – в искусственный стальной остров, плотно сидящий на грунте и защищенный не только бронёй, но и бетоном и камнем. Противоминные орудия с «Наварина» сняли и установили на берегу для защиты от нежелательных визитов – в конце сорокового года была высока вероятность американского контрудара по Исландии, а русские устраивались в Рейкьявике всерьёз и надолго. И уже в конце августа 1940 года подводные лодки Народной России, прибывшие с Балтики и с Севера, вышли отсюда к берегам Америки.

…Сергей Прокофьевич Лисин, командир «С-7», был опытным моряком-подводником – он начал свою боевую карьеру ещё в Испании, где кайзеррейх и Народная Россия были противниками. Однако острой ненависти к немцам Лисин не испытывал (в конце концов, он ведь не выпустил по ним ни одной торпеды), и теперь, когда они стали союзниками, капитан 3-го ранга относился к ним спокойно. Хорошие моряки, умелые бойцы, у которых есть чему поучиться, а кто враг – это решать не ему, офицеру-подводнику. В настоящее время врагом Народной России были Соединённые Штаты Америки, и командир «С-7» добросовестно ловил в перископ корабли под звёздно-полосатым флагом.

«С-7», в очередной раз покинувшая Рейкьявик в августе сорок первого, крейсировала у Малых Антильских островов. В этом районе водились жирные танкеры, возившие в США латиноамериканскую нефть – достойная цель для торпед, – но в этом походе лодке Лисина явно не везло. «С-7» трижды обнаруживала суда противника, однако два раза выйти в атаку не удалось, а на третий раз Лисин, раздосадованный неудачами, поторопился, сделал ошибку и в результате промахнулся. Конечно, можно было бы всплыть и расстрелять «полосатого» из стомиллиметрового палубного орудия, но тут в воздухе появился вражий гидросамолёт, и командир «С-7» смирил свой охотничий пыл: при таком раскладе легко самому стать дичью.

Кончалось топливо; истекал срок автономности, и капитан 3-го ранга мрачнел, думая о том, что он, опытный подводник, открывший свой боевой счёт потоплением английского эсминца ещё год назад, услышит на базе от командования, вернувшись из похода без единой победы и с десятью торпедами из двенадцати (и откуда – из самого «охотничьего» района, где пузатые транспорты сами лезут под выстрел!). Но всё-таки удача улыбнулась Лисину, и ещё как – до самых ушей!

Капитан 3-го ранга Сергей Лисин

Приблизившись к острову Мартиника, «С-7» направилась к заливу Фор-де-Франс, где были удобные гавани: топить корабли можно не только в открытом море. Однако врываться в порт и палить из орудия на манер старинных флибустьеров лодке не понадобилось: в устье залива был обнаружен авианосец, следовавший в охранении двух эсминцев. Порывшись в справочнике, штурман доложил, что это скорее всего французский «Беарн», то есть корабль державы, уже вышедшей из войны. Давя в себе разочарование, Лисин всё-таки начал атаку, и чутьё его не обмануло: в очередной раз взглянув в перископ, капитан 3-го ранга увидел на мачте авианосца американский флаг. Теперь всё встало на свои места, и русский подводник с лёгким сердцем дал по «Беарну» четрёхторпедный залп из носовых аппаратов.

Зрелище было фееричным. Три торпеды попали в цель, взметнув у борта авианосца огромные столбы вспененной воды, а когда они рассыпались, на смену белой пене пришёл чёрный дым и багровый огонь: торпедированный авианосец имеет обыкновение вспыхивать не хуже танкера, гружённого авиационным бензином.

Фейерверк продолжался недолго – «Беарн» затонул через двадцать минут после атаки, – но это не расстроило командира «С-7» (скорее наоборот, особенно если учесть, что эскорт не обнаружил советскую субмарину и занялся спасением экипажа французского корабля под американским флагом). А вечером того же дня Лисин двумя торпедами отправил на дно ещё и транспортное судно в грузу, шедшее без охранения, и со спокойной совестью повернул к дому, уже не опасаясь язвительных упрёков начальства.

…Теперь всё было позади: и поиск целей, и радость побед, и томительное ожидание взрывов глубинных бомб, и духота тесных отсеков, и опасные воды Северной Атлантики, где подводников кайзеррейха и Народной России караулили их американские коллеги. «Эски» походили силуэтом на немецкие лодки (они и строились по германскому проекту), и янки не боялись ошибиться и не особо разбирались, кто перед ними: в любом случае будет уничтожен противник.

Лисин покосился на штурмана, стоявшего рядом с ним на мостике. Хрусталёв жадно глядел на приближавшийся берег, и ноздри его раздувались как у гончей, взявшей след. И командир «С-7» знал, о чём думает его подчинённый.

Рейкьявик стал уже полурусским городом, и хотя политруки не уставали напоминать советским морякам о «враждебном окружении», эти предупреждения частенько оказывались «холостым выстрелом в пустыне», как говорил начальник минно-торпедного склада, хитрый, но добродушный хохол с усами как у Тараса Бульбы. Да и то сказать – если «враждебное окружение» оборачивается кольцом ласковых женских рук, да ещё после боевого похода, где любая минута может стать последней, какие тут могут быть колебания-сомнения? Домой мы пришли, и баста, – в Рейкьявике любой местный пацан свободно изъясняется на русском матерном! А местные дамы охотно падают в объятья русских подводников, и как выяснил командир «С-7» по опыту… э-э-э… «неформального общения» с пышнотелой Ингрид, владелицей маленького, но уютного бара на окраине, все рассказы об их холодности есть чистой воды дезинформация. По темпераменту (при правильном обращении) светловолосые скандинавки ничуть не уступают жгучим брюнеткам, с чьей пылкостью Сергей Прокофьевич имел возможность (и удовольствие) ознакомиться четыре года назад, под жарким солнцем и безоблачным небом Испании.

Европа щетинилась оружием.

Тевтонская бронированная лавина растекалась по всему континенту от Гибралтара до Нордкапа и от Ирландии до Румынии и замерла, уткнувшись в Атлантический океан. Там, за этим океаном, был враг, сильный и очень опасный, вот только добраться до него было не так просто. Океан – это не пролив Ла-Манш, его не преодолеть одним прыжком; война вступила в новую фазу, и Генеральный штаб кайзеррейха разрабатывал новые стратегические планы, которых к моменту начала войны в Европе ещё не существовало.

Всем было ясно, что решающая роль отныне принадлежит флоту: четырёхмоторные «зигфриды» и шестимоторные «во́роны Вотана», разработка которых шла полным ходом[62], могли пересечь океан, но только флот мог доставить на американский материк закалённые в боях германские дивизии и перенести войну на территорию Соединённых Штатов. Но даже примерные подсчёты масштабов подобной операции впечатляли: в ней должны были быть задействованы десятки крупных кораблей, сотни кораблей эскорта, тысячи транспортов и десантных судов, десятки тысяч самолётов, сотни тысяч единиц техники и миллионы людей, не говоря уже о том, что для начала надо было сокрушить американский флот и авиацию и обеспечить господство на море и в воздухе хотя бы в районе высадки.

Военная разведка кайзеррейха была осведомлена о развёрнутой в США грандиозной кораблестроительной программе, знали в Германии и о чудовищной экономической мощи США. Известно было кайзеру и о настроениях, воцарившихся среди американской деловой элиты после оккупации немцами Швейцарии, замораживании счётов и национализации ряда европейских концернов с долевым участием американского капитала. «Это будет не война до победного конца, – заявил Вильгельм III своим генералам и адмиралам, – это будет война на уничтожение. В ней будет применено любое оружие, которое только можно использовать, а все сентиментальные постановления мирных конференций прошлого будут окончательно отброшены. Или – или: или они, или мы, третьего не дано. И если мы хотим, чтобы Старый Свет взял верх над Новым Светом, то ради достижения этой цели нельзя пренебрегать ни одной мелочью, а кое-чем можно и поступиться».

Континенталы вооружались. На германских верфях были заложены четыре тяжёлых авианосца типа «Мольтке», которые должны были войти в строй в 1943 году, а также восемь лёгких авианосцев типа «Хаген». Опыт боёв показал, что авианосец даже с бронированной полётной палубой очень уязвим, и при равных экономических затратах и скорости постройки две менее мощные боевые единицы могут оказаться выгоднее одной более мощной. На этих кораблях была использована комбинированная силовая установка, опробованная на рейдерах типа «корсар», что делало «хагены» высокоавтономными боевыми единицами, пригодными для дальних океанских рейдов.

Загрузив свои верфи (кроме авианосцев, Германия строила десантные суда, эскортные корабли и подводные лодки), немцы использовали и верфи покорённых стран. Вильгельм III оказался незаурядным дипломатом, умело совмещавшим кнут и пряник: оккупация Англии и Франции была «мягкой» – ни о каких репрессиях (за исключением подавления вооружённого сопротивления) не было и речи, тевтоны соблюдали местные законы, а грабежи и насилия по отношению к мирному населению вассальных стран жестоко карались. Франция сохранила за собой Алжир и Мадагаскар; Британия – Кению и Занзибар, а также все свои доминионы. И демарш Рузвельта, объявившего Канаду, Австралию и Новую Зеландию «территориями, жизненно важными для США» и перешедшего от слов к делу (в Канаду вошли американские войска, а Новая Зеландия и Австралия разместили американские военные базы), крайне не понравился Черчиллю. Победитель-кайзеррейх, ворвавшийся на Британские острова с мечом в руке, всё-таки выказал побеждённым бриттам некоторое уважение, тогда как Соединённые Штаты – былой союзник! – беззастенчиво прибрали к рукам территории, по мирному договору с Германией оставшиеся под эгидой британской короны. И если с независимостью Ирландии и Южно-Африканского союза Англия смирилась, то Шотландию она не потеряла: кайзеррейх предпочёл независимости потомков Роб Роя лояльность Англии и откровенно дал это понять шотландским сепаратистам. И даже восстание Джавахарлала Неру не лишило Великобританию её колониальной жемчужины: русские и японские войска остановились на границах Индии. Кайзеррейх в жёсткой форме потребовал от своих союзников сохранения неприкосновенности Индии «пока она остаётся британским владением». И она им осталась: у индийского лидера хватило ума согласиться на статус доминиона, не претендуя на полную независимость, а Народная Россия (не особо расстраиваясь) и Япония (поворчав) выполнили германские требования – перед лицом США не стоило ссориться по пустякам.

В результате многоходовых дипломатических комбинаций Германия своего добилась: Франция взялась достраивать авианосец «Жоффр», а на британских верфях были заложены четыре авианосца типа «Илластриес» со сроком вступления в строй в 1943 году. Реальность этого срока вызывала сомнения, но кайзеру хватило бы и пары лишних авианосцев в составе Хохзеефлотте – в грядущей мировой драке каждый кулак дорог. Нельзя сказать, что бритты и французы испытывали пылкую любовь к Германии – недавние раны ещё кровоточили, – но и к США они не испытывали особой приязни, и кайзер умело этим воспользовался. Речь шла даже о формировании английских и французских добровольческих частей, готовых драться с «общим врагом», а кайзеррейх вернул бывшим противникам часть захваченных кораблей – в частности, Англии был возращён линкор «Кинг Джордж V» (символический жест, поскольку этот корабль носил имя отца нынешнего короля Британии). Ради этого Германия отклонила требование Народной России о передаче ей (в качестве компенсации потерь, понесённых русским флотом в Исландской операции) бывших английских линкора и авианосца. «Мы надеемся на ваше понимание, – ответил кайзер Молотову. – Лояльность Британии важнее: пусть эти корабли поплывут к берегам Америки не под русским, а под английским флагом».

Континентальный союз наращивал силы – оставалось только выбрать точку нанесения удара. Наибольший интерес у тевтонских стратегов вызывал район Карибского моря с его многочисленными островами. «Это же целая эскадра непотопляемых авианосцев, – сказал Редер, – надо только взять их на абордаж!». Однако Адмиральштаб прекрасно сознавал все трудности этой операции и нехватку времени: Хохзеефлотте имел подавляющий численный перевес над Атлантическим флотом США, но с каждой неделей это преимущество таяло – корпуса новых боевых кораблей росли на американских верфях не по дням, а по часам. Для успеха требовалась и согласованность действий союзников: пока японский императорский флот нависает над Тихим океаном и активно наступает, американцы не смогут перебросить в Карибское море значительные силы.

И шли невидимые глазу, но очень важные процессы в мировой экономике: захват Швейцарии с её банками, произведённый на основе рекомендаций ведущих экономистов (в том числе и русских – в обстановке глубочайшей секретности свои соображения по этому поводу высказали предсовнаркома Вознесенский и «патриарх русской революции» Красин), имел далеко идущие последствия. Тут работал уже не меч, а скальпель: перераспределялись глобальные денежные потоки, и голенастый имперский орёл на германской марке уверенно теснил белоголового американского орла на долларе, изгоняя его из Европы, Азии и Африки.

К концу 1941 года подготовка операции «Реконкиста» вошла в завершающую стадию, а тем временем сотни подводных лодок континенталов – «стальных акул с торпедными зубами», по выражению адмирала Деница, – атаковали американское побережье и особенно район Карибского моря: не только для того, чтобы отсечь США от поставок сырья из Южной Америки, но и для изоляции Антильских островов и затруднения переброски туда техники, подкреплений и снабжения – тевтоны взялись за дело с немецкой обстоятельностью. Лодкам союзников было где базироваться: всё атлантическое побережье Африки, Европа и все мало-мальски значимые острова в Атлантике (за исключением Гренландии и Бермуд) стали домом для военно-морского флота антиамериканской коалиции.

октябрь 1941 года

– «В ночи горят гаулы Карфагена…» – нараспев продекламировал Эрхард Клайзен, глядя на пылающий танкер. – Красиво, не правда ли, обер-лейтенант?

– Красиво что? Простите, не понял, господин цур зее капитан. И что такое «гаулы»?

– Гаулами, в отличие от военных, назывались торговые суда карфагенян, с которыми римляне воевали долго и упорно. Вы что-нибудь слышали о Пунических войнах?

– Я знаю об этих войнах, – в голосе обер-лейтенанта Отто Зееберга проскользнула еле заметная тень обиды. – Их было три, ещё до Рождества Христова. Рим победил, и Карфаген был разрушен.

– Всё верно, кроме одного: победа Рима не была окончательной – Карфаген восстал из пепла. Сейчас идёт Четвёртая Пуническая война, и это, – Клайзен кивнул в сторону горящего судна, – наш с вами вклад в победу в этой войне: в победу Рима.

«Да он же млеет, глядя на пламя, в котором плавится металл и сгорают люди! – понял вдруг молодой офицер, мельком взглянув на лицо командира, на котором плясали багровые блики. – Вот тебе и философ-гуманист…».

– Вечный спор стали и золота, – продолжал между тем командир «Штайнбринка», не отрывая глаз от зарева, разогнавшего темноту тропической ночи. – На первом аркане карт Таро изображён кубок с вином, клинок и монета – это означает, что наслаждение можно или купить, или отобрать силой: мечом. Вот мы и проверяем, какой способ перспективнее…

«А разве нельзя это удовольствие не покупать и не отбирать, а получить заслуженно? – подумал обер-лейтенант и тут же одёрнул сам себя: – Тьфу, нашёл о чём размышлять в боевой обстановке! Странный всё-таки человек наш командир, очень странный…».

Капитан цур зее Эрхард Клайзен, командир крейсера-«корсара» «Отто Штайнбринк», действительно был человеком странным, но его привычка изрекать философские сентенции в самое неподходящее время почему-то не раздражала офицеров рейдера – потому, наверное, что Эрхард Клайзен философствовал только тогда, когда реальной угрозы не было: командир «Штайнбринка» словно ощущал это неким таинственным шестым чувством и не на миг не забывал о том, что идёт война, и что вверенный ему корабль выполняет боевую задачу у берегов Венесуэлы. Вот и сейчас он вдруг резко сменил тон (и тему), возвращаясь к суровой реальности.

Горящий танкер

– Фейерверк красивый, но с этой красотой пора кончать. Этот факел виден не только из Каракаса, но даже из Нью-Йорка. Здешние ночи темны, но коротки, а мы находимся в радиусе действия американской авиации берегового базирования. Все помнят, что случилось с «Карлом Гальстером»?

Офицеры «Штайнбринка» помнили о судьбе собрата – две недели назад «Гальстер» был застигнут в Карибском море американскими самолётами-торпедоносцами и потоплен (к счастью, большая часть его экипажа была спасена четырьмя подводными лодками – русской, итальянской и двумя немецкими, – подоспевшими к месту гибели крейсера). «Гальстер» стал вторым «корсаром», потерянным кайзермарине (первым был «Эрих Гизе», потопленный ещё в сороковом в Атлантике, – его командир слишком увлёкся атакой конвоя, попал в клещи и получил восьмидюймовый снаряд в машинное отделение, после чего английские тяжёлые крейсера без труда расстреляли беспомощный рейдер), и никому на борту «Штайнбринка» не хотелось, чтобы их корабль стал третьим в списке потерь.

– Не тратьте зря снаряды, – приказал Клайзен, – танкеры очень живучи. Подарите ему лёгкую смерть: добейте его торпедой. А нам пора ложиться на курс, ведущий к дому.

«Домой – это хорошо, – подумал Отто Зееберг, когда танкер, переломленный пополам взрывом шестисотмиллиметровой торпеды, скрылся под водой, и погребальный огонь погас, – я наконец-то увижу своего маленького сына. И мы встанем на ремонт, а полгода без войны – это прекрасно».

Обер-лейтенант не знал, что смерть прошла мимо. Подводная лодка «С-13» капитан-лейтенанта Александра Маринеско, привлечённая пламенем пожара, приняла «Штайнбринк» за американский корабль, охранявший торпедированное судно, и уже собиралась выйти на него в атаку. К счастью, командир «С-13» вовремя заметил, что «американец» стреляет по горящему танкеру, то есть не спасает его, а совсем наоборот, и дал отбой.

Но капитан цур зее Эрхард Клайзен всё это время оставался спокойным. Догадывался ли он об опасности, угрожавшей его кораблю, и был ли уверен в том, что русский подводник разберётся и не сделает роковой ошибки? Кто знает…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. ЖЁЛТЫЙ ПРИЛИВ

1941 год

…Империя Ямато победоносно наступала, захватывая всё новые территории на Тихом океане. В январе пал Сингапур – главная крепость Великобритании на Дальнем Востоке, – а в начале февраля в бою в Яванском море была полностью уничтожена интернациональная эскадра, безуспешно пытавшаяся противостоять высадкам японских десантов: не понеся никаких потерь в кораблях, японцы потопили голландские крейсера «Де Рёйтер» и «Ява», британский «Эксетер», американский «Хаустон», австралийский «Пёрт» и восемь эсминцев.

Пленные англичане в Сингапуре

Американская авиация берегового базирования на Филиппинах, прореженная ещё в первые дни войны (только на авиабазе Кларк-Филд на острове Лусон было уничтожено свыше ста американских самолётов, в том числе около двух десятков «летающих крепостей» Б-17), и малочисленные сухопутные войска не могли остановить «жёлтый прилив». Японцы, высадившиеся на островах в ноябре 1940 года, уже в декабре вступили в Манилу. Дольше всех продержались полуостров Батаан, куда отступили американцы, и остров Коррехидор – американо-филиппинская армия на Батаане капитулировала в марте 1941 года, Коррехидор пал в апреле. Генерал Макартур, покидая Филиппины, оставил на песке фуражку, пообещав за ней вернуться, однако его патетический жест был воспринят скептически – сложившаяся обстановка не располагала к оптимизму.

И столь же быстро была захвачена японцами Голландская Ост-Индия. В январе 1941 года японцы начали вторжение, в феврале, вскоре после побоища в Яванском море, самолёты с авианосца «Рюдзё» потопили у Чилачапа американский авиатранспорт «Лэнгли» – первый авианесущий корабль флота США, в 1922 году переоборудованный из угольщика «Юпитер», – доставлявший на Яву истребители, а в первых числах марта остров был занят японскими войсками.

Американские линкоры отстаивались в Пёрл-Харборе – на Тихом океане США имели всего два авианосца («Лексингтон» и «Саратога») против шести авианосцев Нагумо (четырёх тяжёлых и двух лёгких), а опыт боёв в европейских водах уже показал, что делает авиация с линейными кораблями, не имеющими надёжного прикрытия с воздуха. Владея инициативой, японское авианосное соединение господствовало в западной части Тихого океана, нанося внезапные и мощные удары по уязвимым точкам от атолла Уэйк до австралийского порта Дарвин, – оно казалось какой-то несокрушимой армадой, которую очень трудно обнаружить и практически невозможно успешно атаковать.

Убедившись в пассивности американского флота, в марте японцы перебросили своё ударное соединение в Индийский океан, чтобы добить остатки Ройял Нэйви, укрывшиеся на Цейлоне. Удар по Тринкомали был сокрушительным: торпедоносцы «кейт» и пикирующие бомбардировщики «вэл» с авианосцев адмирала Нагумо потопили там английский авианосец «Гермес», тяжёлые крейсера «Дорсетшир» и «Корнуолл», два танкера и два эсминца эскорта. Линейный корабль «Рэмиллис», два лёгких крейсера и четыре эсминца сумели прорваться в Бомбей, где по приказу из Лондона они вошли в состав флота Индии, только что получившей статус британского доминиона. У Нагумо чесались руки отправить на дно и эти корабли, но под нажимом кайзеррейха и Народной России империя Ямато заключила с Англией мир и вынуждена была оставить в покое новорождённый английский доминион.

Япония, завладевшая огромными территориями, не собиралась останавливаться на достигнутом, и основным препятствием для дальнейшей экспансии считала американский флот. «Мы должны попытаться захватить что-то, что американцы не могут отдать, – сказал адмирал Ямамото. – Они будут вынуждены принять бой, в котором мы их и уничтожим».

Десант в Австралию сулил огромные трудности, а главное – и Австралия, и Новая Зеландия, находившиеся (в отличие от Канады) в относительной безопасности от угрозы американского вторжения, склонны были вернуться в материнское лоно британской империи и выйти из войны, предоставив Японии и Америке решать свои проблемы без их участия. На Алеутские острова нацеливалась Народная Россия, так что выбор «болевых точек» у Японии был невелик: или Гавайские острова, или Новая Гвинея с дальнейшим продвижением в Меланезию и Полинезию, на Фиджи и Самоа. Американцы, считая Гавайи своим основным оборонительным рубежом в центральной части Тихого океана, непрерывно подбрасывали туда авиационные подкрепления, ожидая японской атаки, тогда как насыщенность авиацией берегового базирования островов южных морей была на порядок ниже. Дипломатических нюансов в этом районе не ожидалось – Соединённые Штаты подгребли здесь под себя всё «наследие полудохлых европейцев», не особо разбираясь, где чья колония. Кроме того, захват Полинезии давал возможность подводным лодкам союзников активно действовать у берегов Чили, где шли в США караваны транспортов, гружёных медной рудой и селитрой. Выбор был сделан, и в апреле 1941 года японцы направились в Коралловое море, имея целью захват Порт-Морсби – столицы Папуа-Новой Гвинеи.

Американский флот боя не принял. Расколов японский код, американцы узнали о том, что японцы послали в Коралловое море соединение Нагумо в полном составе, и не пошли на риск. К этому времени в Тихом океане появился третий авианосец США – «Йорктаун», – но незадолго до его прибытия «Саратога» была повреждена торпедой с японской субмарины «И-26» капитана 3 ранга Йокота, так что боеспособных американских авианосцев осталось по-прежнему два. Соединение вторжения адмирала Сигейоши Иноуэ свою задачу выполнило – Порт-Морсби был захвачен без активного сопротивления американского флота, – однако главнокомандующий японским флотом испытал разочарование: Ямамото, участник Цусимы, жаждал генерального сражения и яркой победы. И его ожиданиям суждено было сбыться.

Японский флот

Комитет начальников штабов США пришёл к выводу, что дальнейшее отступление недопустимо. К концу мая 1941 года американцы перебросили на Тихий океан «Энтерпрайз» и «Уосп» (считалось, что защиту восточного побережья США сможет обеспечить береговая авиация), вернулась в строй «Саратога» и в скором времени ожидалось прибытие в Пирл-Харбор новых быстроходных линкоров «Вашингтон» и «Норт Каролина». Правда, японский флот также существенно усилился – его пополнили новые тяжёлые авианосцы «Дзуйкаку» и «Сёкаку», легкий авианосец «Сёхо» и суперлинкор «Ямато», о котором толком никто ничего не знал, – однако американское командование считало, что имеющихся у него сил (с учётом авиации берегового базирования) достаточно, чтобы остановить японское наступление в лабиринте Множества Островов.

Кайзеррейх, следивший за развитием событий на Тихом океане, предложил Японии дополнить мощь императорского флота парой-тройкой германских авианосцев с кораблями обеспечения, однако японцы отказались, мотивировав свой отказ тем, что самурайская честь требует от сынов богини Аматерасу самим победить врага, без чьей-либо помощи, – девяти японских авианосцев хватит, чтобы превратить в обломки весь американский флот. На самом деле мотивы гордых самураев были несколько более прозаичными – Япония опасалась, что Германия потребует свою долю в добыче, и уж во всяком случае не преминет вернуть себе немецкие колонии на Тихом океане, – но тевтоны не стали настаивать, сосредоточившись на Атлантическом театре военных действий.

Первого июня Объединённый флот империи Ямато начал боевое развёртывание.

– Господин адмирал, снова «дивэстейторы». А это значит… – капитан первого ранга Минору Гэнда, блестящий штабной офицер, всегда хранивший полную невозмутимость, присущую истинному самураю, сейчас выглядел растерянным.

– Это значит, что наша разведка ошиблась, – медленно произнёс вице-адмирал Тюити Нагумо, следя за падающим в волны горящим самолётом. – Американских авианосцев здесь не три, а четыре. А то и все пять, – добавил он, – судя по числу машин. Значит, «Саратога» уже отремонтирована, и «Энтерпрайз» тоже прибыл на Тихий океан. Но самое неприятное – они прилетели с востока: оттуда, откуда мы их не ждали. Нас взяли в клещи.

До этого момента всё шло по плану. Японский флот, вытеснив противника из района Соломоновых островов, всей своей мощь обрушился на Полинезию, продвигаясь к Фиджи и Самоа, на которых после поражения Британии обосновались американцы. Вектор японского наступления определился: отказавшись от крупномасштабной высадки в Австралии (как по чисто военным, так и по политическим соображениям), японцы сосредоточили внимание на островах Полинезии. Глубокий прорыв на этом направлении отсекал Гавайи от британских доминионов, при допустимом напряжении сил сулил ощутимые стратегические выгоды и должен был заставить американцев принять бой: потеря Полинезии резко ухудшала позиции США не только в южной, но и в центральной части Тихого океана и обнажала транспортные коммуникации у западного побережья Южной Америки.

Высадка на всех без исключения островах не планировалась – островов этих было слишком много, – для господства в южных морях достаточно было овладеть ключевыми пунктами. Тылы Объединённого флота надёжно прикрывала авиация с Гуадалканала и Сан-Кристобаля; самолёты с девяти японских авианосцев планомерно выжигали американские аэродромы на атоллах, подавляя вражескую авиацию берегового базирования, а меланхоличные аборигены задумчиво смотрели в небо, гадая, что за железные птицы там дерутся, и как это скажется на вылове рыбы и на урожае кокосовых орехов.

Сопротивление американцев было слабым. Спорадические и несогласованные налёты «балтиморских шлюх» без особого труда отражались японскими палубными истребителями: учтя германский опыт Исландской операции, японцы увеличили количество истребителей прикрытия (на лёгких авианосцах «Сёхо», «Дзуйхо» и «Рюдзё» базировались одни только «зеро»), и «фабрики вдов»[63], тщетно пытаясь прорваться к кораблям, падали в море, рассыпая по гребням волн горящие обломки.

Надводные корабли флота США не показывались, однако командующий авианосным ударным соединением не расслаблялся: он был уверен, что американский флот выйдет в море, и поэтому японские разведывательные гидросамолёты скрупулёзно прочесывали всё пространство к северу и северо-востоку от Соломоновых островов – появления вражеского флота ожидалось со стороны Гавайев. Так оно и вышло, хотя американские корабли были обнаружены не авиацией, а подводными лодками, завеса которых была заблаговременно развёрнута у островов Кирибати.

Подводная лодка «И-19» капитана второго ранга Кинаси обнаружила три авианосца противника и атаковала один из них – «Уосп», на котором держал флаг адмирал Тернер. Из шести выпущенных торпед в цель попали три; торпедированный авианосец окутало огненно-дымное облако. Мало того, добычу нашли и ещё две торпеды лихого самурая: пройдя не менее пятидесяти кабельтовых, они достигли кораблей прикрытия авианосцев Спрюэнса – «Энтерпрайза» и «Йорктауна». Одна из торпед оторвала нос эсминцу «О’Брайен», вторая ударила в борт нового линейного корабля «Норт Каролина», флагмана американского флота. Эсминец пытался добраться до Самоа, но разломился на зыби и пошёл на дно, а линкор вернулся в Пирл-Харбор, вынудив вице-адмирала Спрюэнса перенести флаг на тяжёлый крейсер «Астория». Капитан Кинаси мог гордиться своей атакой – пять из шести его торпед поразили три вражеских корабля, причём затонул не только «О’Брайен», но и «Уосп». В момент атаки авианосец заправлял бензином свои самолёты, готовя их к вылету, – взрывы торпед буквально разорвали заполненные трубопроводы, заполненные горючим, на корабле вспыхнул пожар, который очень быстро вышел из-под контроля. Через шесть часов после атаки экипаж покинул гибнущий авианосец, а затем эсминец «Лэнсдаун» отправил на дно его пылающий остов.

Японская подводная лодка «И-19»

Растерянность американцев помогла «И-19» благополучно уйти от преследования, а вторая японская субмарина – «И-15», не сумевшая атаковать, но наблюдавшая красочный спектакль из первого ряда, – сообщила адмиралу Нагумо о долгожданном обнаружении неприятельского флота.

Ударные авиагруппы с обеих сторон взлетели одновременно – американцам уже было известно, где находится японский флот, и с палуб «Энтерпрайза» и «Йорктауна» поднялись сорок пять торпедоносцев «девастэйтор» и сорок пять пикирующих бомбардировщиков «доунтлесс» в сопровождении сорока пяти истребителей «уайлдкэт». Спрюэнс бросил в бой все свои силы – игра шла ва-банк. А навстречу американским самолётам летели японские – адмирал Нагумо послал в атаку сто шестьдесят торпедоносцев «кэйт», бомбардировщиков «вэл» и истребителей «зеро» с четырёх тяжёлых авианосцев. Общее число боевых машин у японцев достигало шестисот, однако часть ударных самолётов с «Хирю», «Сорю», Акаги» и «Кага», а также авиагруппы с «Дзуйкаку» и «Сёкаку» продолжали утюжить островные аэродромы, добивая остатки американской авиации берегового базирования, и ждать их возвращения было нельзя. Конечно, подавляющий численный перевес – это залог победы, но Нагумо не сомневался, что для расправы с двумя американскими авианосцами ему хватит и тех сил, что он послал в атаку.

Две ударные волны встретились в небе, на полпути между враждебными флотами, на удалении около ста пятидесяти миль. Встретились – и сцепились, яростно рубя друг друга очередями «кольт-браунингов» и трассами двадцатимиллиметровых снарядов. Американцы, пренебрежительно относившиеся к «азиатам», были неприятно удивлены: оказывается, японцы сумели создать истребитель, не только не уступающий американским машинам, но кое в чём их превосходящий. Вёрткий «зеро» в маневренном бою уверенно брал верх над «диким котом», грациозно заходя ему в хвост, – американским пилотам оставалось только уповать на защиту и живучесть своих истребителей, а также на сосредоточенный сноп огня, который выбрасывали пулемёты «уайлдкэта». Бой шёл на равных, и сбитые машины с обеих сторон густо падали в море, поднимая высокие фонтаны воды.

Взаимно проредив друг друга, самолёты противников разминулись, следуя каждый к своей цели. В результате скоротечного боя строй и порядок следования эскадрилий были нарушены: «дивэстейторы» с «Энтерпрайза» и «Йорктауна» опередили остальные машины и появились над японским флотом, обогнав не только пикирующие бомбардировщики, но и «диких котов» прикрытия. Пилоты торпедоносцев горели желанием «надрать задницу этим джапам» и сходу пошли в атаку, презирая плотный зенитный огонь.

Атака самолёта-торпедоносца

Лихая атака оказалась самоубийственной. «Девастэйторы» были встречены не менее чем пятидесятью японскими истребителями и стали для них лёгкой добычей. Под радостные крики с палуб японских кораблей «зеро» сбивали самолёт за самолётом, не давая им выйти в точку сброса торпед. Эскадрильи с «Энтерпрайза» – двадцать две машины – были выбиты начисто, авиагруппа «Йорктауна» потеряла четырнадцать торпедоносцев из шестнадцати. Двум «девастэйторам» удалось выйти на цель, но торпеда одного из них не отделилась от держателей, а торпеда второго самолёта то ли переломилась при ударе о воду, то ли прошла мимо, то ли попала в борт «Сорю», но не сработала. А в следующие несколько секунд оба торпедоносца разделили судьбу своих товарищей: один был подожженных истребителем, коршуном упавшим на него сверху, второй, изрешеченный зенитными автоматами, вспыхнул и развалился в воздухе.

Адмирал Нагумо был доволен, но через пару минут картина боя резко изменилась: над японскими кораблями появились пикирующие бомбардировщики «доунтлесс». «Зеро», учинившие бойню торпедоносцам, работали «в партере», гоняясь за жмущимися к воде «девастейторами», и не успели набрать высоту для перехвата атакующих пикировщиков.

Первым под удар попал «Рюдзё». Лёгкий авианосец почти полностью скрылся за стеной высоченных водяных всплесков и за чёрными султанами прямых попаданий. Бомбы рвали его палубу, и казалось, что корабль кричит от боли. Но мучения его были недолгими: через полчаса после начала атаки «Рюдзё» перевернулся, показав пробитое днище – красный сурик превратил пробоины в подобие окровавленных ран, – и затонул.

Успех американских пикирующих бомбардировщиков не ограничился потоплением «Рюдзё». Прежде чем «доунтлессы» были подавлены целой стаей японских истребителей, пикировщики добились трёх попаданий тысячефунтовыми бомбами в «Хирю» и одного – в «Сорю». На обоих авианосцах вспыхнули пожары; адмирал Нагумо при виде этого зрелища с такой силой прикусил губу, что по его подбородку потекла струйка крови.

Адмирал был в бешенстве, но тут, к счастью, пришло сообщение от ударной волны, атаковавшей американское соединение: «Оба авианосца противника горят». Счёт потерь сравнялся, и Нагумо со свистом выдохнул воздух сквозь стиснутые зубы. Конечно, победа обошлась недёшево, подумал адмирал, но истинный самурай готов платить цену победы. Он повернулся к своему начальнику штаба и вдруг услышал его прерывающийся голос:

– Господин адмирал, снова «дивэстейторы». А это значит…

Вице-адмиралу Тюити Нагумо впору было вознести благодарственную молитву богине Аматерасу Амиками за то, что она надоумила его разделить авианосное соединение подивизионно. Девять японских авианосцев образовали три оперативные группы, в состав каждой их которых входили два тяжёлых и одни лёгкий авианосец, быстроходный линкор, два тяжёлых крейсера и два дивизиона эсминцев во главе с лёгким крейсером-лидером. Все три дивизии держали между собой дистанцию около двадцати миль, и эта предосторожность оказалась спасительной: американские самолёты не накрыли разом все корабли Нагумо. Под удар авиагрупп с «Энтерпрайза» и «Йорктауна» попала 2-я дивизия авианосцев, а волна самолётов с «Лексингтона» и «Саратоги» атаковала 1-ю дивизию – «Сёкаку» и «Дзуйкаку» повезло остаться незамеченными.[64]

Корабли 1-й дивизии оказались менее везучими. Флагманский «Акаги» получил два попадания тысячефунтовыми бомбами в носовую часть, над которой тут же взметнулся полог гудящего пламени; Нагумо едва удержался на ногах, опёршись на руку Гэнды.

– Может быть, вам стоит перенести флаг на линкор «Харуна»? – тихо осведомился начальника штаба. – Находится далее на «Акаги» небезопасно…

– Нет, – адмирал решительно отвёл его руку. – Я останусь здесь: я верю, что мои матросы справятся с огнём. А если нет – что ж, тогда я погибну вместе со своим кораблём, как и подобает самураю!

Капитан первого ранга промолчал. У него был свой взгляд на самурайские принципы и на необходимость ритуального самопожертвования, но спорить с командующим он не стал. И как ни странно, команда «Акаги» сумела локализовать пожар – возможно, нахождение Нагумо на борту горящего авианосца воодушевило экипаж. Дымящийся «Акаги» увалился под ветер, ведя яростный огонь из всех зенитных стволов.

Положение «Кага» было куда серьёзнее: кроме трёх бомб, авианосец получил две торпеды и загорелся от носа до кормы. Защита топливных цистерн на японских авианосцах была слабой – цистерны и топливопроводы разрушались при взрывах бомб и торпед, рождая пожары, пожиравшие корабельные внутренности. Через четыре часа, когда дальнейшая борьба за живучесть была признана безнадёжной, команда покинула «Кага». Эскадренные миноносцы подбирали людей, осторожно двигаясь среди плавающих обломков и человечьих голов, и в это время гладкую поверхность океана разрезал пенистый след от торпеды.

Американская подводная лодка «Нотилэс» вышла в атаку и даже добилась попадания, однако её выстрел оказался холостым – торпеда ударила в борт «Кага», но не взорвалась. Зарядное отделение отломилось и утонуло, а корпус торпеды всплыл чудовищной рыбой. Находившиеся в воде японские моряки зло колотили по нему кулаками, мстя за пережитый испуг; эсминцы провели активный поиск, кончившийся ничем – субмарина вовремя унесла винты.

Пока 1-я и 2-я дивизии соединения Нагумо несли тяжёлые потери, контр-адмирал Ямагути, командующий 3-й дивизией, не терял зря времени. «Зеро» с «Дзуйкаку», «Сёкаку» и «Сёхо» подоспели к месту боя и рассеяли американские самолёты, спасая израненные японские корабли. А затем с палуб «журавлей» поднялась ударная волна – свыше ста машин – для атаки восточного соединения противника, наконец-то обнаруженного гидросамолётом с крейсера «Тонэ». Японцы жаждали реванша…

На палубе авианосца «Сёкаку»

Первыми на цель вышли пикировщики «вэл». Поддержанные истребителями «зеро», они прорвались сквозь воздушный патруль и зенитный огонь и всадили три 250-кг бомбы в «Саратогу» и четыре – в «Лексингтон». «Леди Сара» избежала фатальных повреждений, и спасительная темнота тропической ночи укрыла её от беспощадных глаз японской авиации, но судьба «Леди Лекс» была более суровой – вслед за пикирующими бомбардировщиками над мачтами кораблей адмирала Флетчера появились торпедоносцы «кейт», подарившие ей три торпеды. К вечеру «Лексингтон», измочаленный затяжными взрывами, был оставлен экипажем и уже в темноте добит кораблями охранения.

Северное соединение адмирала Спрюэнса к этому времени тоже было разгромлено. «Энтерпрайз» получил три бомбовых попадания, однако превосходно поставленная служба живучести спасла его от гибели – авианосец, зализывая раны, добрался до Пирл-Харбора.

«Йорктаун» был поражён четырьмя авиабомбами и потерял ход, а затем в него попали две торпеды, сброшенные «кейтами». Корабль долго горел, но упорно держался на плаву, хотя и был покинут экипажем. Затонул он только к утру, причём складывалось впечатление, что избитый авианосец, устав бороться за жизнь, нырнул в пучину по своему собственному желанию.

Попадание японской авиаторпеды в «Йорктаун»

…Бой восточнее Соломоновых островов был объявлен японцами победой имперского оружия. Строго говоря, результат столкновения двух флотов, которого так жаждал адмирал Ямамото, был ничейным. Потопив три американских авианосца – «Уосп», «Лексингтон» и «Йорктаун», – японцы потеряли два тяжёлых авианосца («Акаги» и «Сорю» удалось отстоять, но выгоревшие корпуса «Хирю» и Кага» были затоплены кораблями эскорта) и два лёгких (уже по окончании операции лёгкий авианосец «Сёхо» был торпедирован подводной лодкой «Силайон» и затонул у атолла Трук); примерно равными были и потери пилотов. Но соотношение сил на Тихом океане осталось в пользу империи Ямато, сохранившей на театре пять авианосцев против двух американских.

А прямым следствием этого боя стало начало затяжной «полинезийской мясорубки», в ходе которой среди Множества Островов сшибались отдельные корабли, соединения и целые эскадры противоборствующих сторон, отбиравших друг у друга жалкие кочки суши, затерянные в океанских просторах. Американские аналитики пришли к выводу, что такое противостояние Япония сможет выдержать не больше года, а потом неминуемо выдохнется. Их заключение, подтверждённое длинными колонками цифр и анализом экономических потенциалов сторон, было бы справедливым, если бы – если бы Страна Восходящего солнца сражалась с Америкой один на один, без помощи кайзеррейха и Народной России.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. НЕ ВАЛЯЙ ДУРАКА, АМЕРИКА!

…Волны, лохматые сизые волны, сердито шипя, лезли на борта, забирались на палубы, растекались-разбегались, распадясь мириадами солёных капель, тут же застывавших на холодном ветру матовым льдом на леерах, трапах, на броне орудийных башен. Жестокий шторм, прилетевший из высоких широт, трепал корабли флота Народной России, шедшие к Алеутским островам. Непогода свирепела, гривастые валы раскачивали крейсера и эсминцы. Тридцатипятитысячетонные громады линейного крейсера «Бородино» и авианосца «Рюрик», раз за разом стряхивавшего с полётной палубы каскады вспененной воды, казались утлыми рыбацкими карбасами, с которыми океан играл-забавлялся; лёгкие «воеводы» и «адмиралы» зарывались в волны по клюзы, отплёвываясь бурлящими потоками, а на эсминцы страшно было смотреть – а вдруг они уже не вынырнут из очередного провала между исполинскими водяными горами? И всё-таки корабли шли, с каждым часом приближаясь к Алеутской гряде.

Крейсер «Адмирал Эссен» в штормовом море

К началу сорок первого на Дальнем Востоке Россия располагала линейным крейсером «Бородино», лёгкими крейсерами «Адмирал Макаров» и «Адмирал Лазарев», двенадцатью эсминцами, шесть из которых были старыми «новиками», и полусотней подводных лодок, в том числе двумя десятками «эсок»; береговая авиация Тихоокеанского флота насчитывала до пятисот самолётов всех типов. Сил этих для ведения активных боевых действий против сильного противника было явно недостаточно, и после высадки тевтонов на Британские острова и завершения операций в европейских водах русское морское командование начало переброску боевых кораблей с Севера, Балтики и Чёрного моря на Дальневосточный театр через Суэцкий канал, по обоим берегам которого стояли советские танки.

В мае сорок первого во Владивосток прибыли авианосец «Рюрик» – его присутствие в Атлантике стало уже ненужным, – линкор «Леонид Красин» (бывший «Резолюшн»), лёгкие крейсера «Адмирал Эссен», «Емельян Пугачёв», «Степан Разин», четырнадцать эскадренных миноносцев типов «Б» и «Р» и около двадцати подводных лодок типов «С», «Л» и «К»; на заводе в Комсомольске строились крейсера «Александр Суворов» и «Михаил Кутузов», эсминцы и подлодки. Это было уже кое-что, и русский флот нацелился на Алеутские острова, откуда его лодки могли воздействовать на транспортную артерию между Гавайями и Соединёнными Штатами и на коммуникации у западного побережья Северной Америки. Вторжение на Аляску пока не планировалось – оно было сопряжено со слишком большими трудностями, – но рассматривалась и такая перспектива: несмотря на скверные погодные условия этого района, Алеутские острова являли собой плацдарм для наступления на североамериканский континент. И в июне сорок первого года, когда началось сражение в Полинезии, флот вышел в море.

…Корабли натужно скрипели на волнах. Жёлтый свет подволочных ламп плясал на измученных лицах людей – если большинство народофлотцев из экипажей достаточно уже «оморячились», то морским пехотинцам десантной бригады приходилось туго. Зелёные от морской болезни, они уже были согласны на всё: и на скользкие камни под ногами, и на кинжальный пулемётный огонь, и на минные поля, лишь бы прекратилась эта вынимающая душу болтанка.

Главстаршина Евсей Донатыч, боцман «Бородино», похожий сложением на матёрого моржа, ненароком затесавшегося в лабиринты корабельных коридоров, приподнимал дух вусмерть укачанного личного состава вдумчивой беседой, представлявшей собой странную смесь политинформации, проповеди и разговора «за жизнь», густо пересыпанную морскими байками-прибаутками и солёным словцом. Старый моряк знал, что вернейшее средство от морской болезни – это работа, а коли её нет, отвлечься от спазм в желудке хорошо помогает трёп, но не простой, а со смыслом. Мясистый красный нос боцмана, за который Донатыч получил прозвище «Фонарь флота», безошибочно чуял, где градус уныния «салаг» достигал критической отметки, и главстаршина тут же принимал меры – во избежание, как он сам говорил. Вот и сейчас он сидел в курилке подле обреза, в котором экзотическими рыбками плавали папиросные окурки, попыхивал короткой трубкой и зорко следил за выражением лиц благодарных слушателей.

– Самураи – оно, конечно, народ драчливый. Чуть что не так, тут же за ножики свои хватаются. И вояки они хорошие, этого у них не отнять – видел я пацаном, какими пришли во Владик в четвёртом годе наши крейсера после боя в Корейском проливе, живого места на них не было. И счёты у нас с японцами старые, не зря мы с ними то и дело цапались. Но вот только враг у нас сейчас другой – американцы.

– А что они, – спросил кто-то, – хуже японцев, или как?

– Да не то чтобы хуже, но... – боцман замолчал, подбирая слова, чтобы яснее выразить свою мысль. – Американцы – народ лихой, и работать умеют, и драться. И бандитствовать тоже – в двадцатых в Охотском да Беринговом море спасу не было от их браконьеров, мне на «Стерегущем» даже топить доводилось ихние промысловые шхуны: отстреливались, однако. Но главное – до денег они люто жадные, за копейку мать родную с потрохами продать могут. Когда открывались у нас американские лавочки, наблюдал я всё это очень даже натурально. И такой вот манер они в мировом масштабе учинить норовят, факт: чтоб, значит, всяк на их выгоду работал. Оплот капитала, йоптыть… Так что воевать с ними придётся до полной и окончательной победы, ежели мы хотим сами на своей земле хозяевами быть и жить своим укладом. А острова эти Алеутские – это наши земли, русские, открытые ещё двести лет назад мореплавателем Чириковым, так что мы, почитай, своё возвращать направляемся. Ясен вам теперь текущий момент?

Похожие разговоры велись и среди офицеров эскадры вторжения. Неизвестно, о чём думал вице-адмирал Ливитин, командующий соединением, державший флаг на «Бородино», или капитан первого ранга Николай Кузнецов, командир «Рюрика», но молодые лейтенанты живо обменивались мыслями о противнике, с которым предстояло иметь дело.

– Странно, – задумчиво проговорил командир зенитной батареи крейсера «Емельян Пугачёв» капитан-лейтенант Глеб Асафьев, грея озябшие руки над кружкой чая, истекавшей ароматным паром.

– Что именно? – поинтересовался каплей Анатолий Серов, минный офицер крейсера.

– Война странная. Мы с немцами дрались насмерть в Первую Мировую, и с японцами тоже воевали, а теперь они наши союзники. А вот с американцами воевать не приходилось. У них бы нам поучиться не грех, я так думаю, – деловой народ, хваткий. И помогали они нам во многом.

– Это точно, – минёр усмехнулся, – хваткости у них хоть отбавляй. С немцами всё просто – они те же псы-рыцари, только пересевшие с коней на танки, а самураи – эти петухи драчливые, на всю Азию замахнувшиеся. Это, Глеб, противник привычный и понятный, и, надо думать, доведётся нам ещё померяться силами с теми, и с этими. А что касается янки… Знаешь, я рос в детдоме, много было в России сирот после гражданской. И был у нас там такой случай, – Серов отхлебнул чая и продолжал: – Появился среди воспитанников этакий жучок-паучок, сладенький да гладенький. Хитёр был жук: давал голодным шкетам осьмушку хлеба, а вернуть требовал четвертинку. Такой вот мальчик-процентщик выискался…

– И что, соглашались?

– Соглашались – есть-то хотелось, голод не тётка. И очень скоро паучок этот опутал долгами всю нашу школу – все ему должны оказались. И неизвестно, чем бы дело кончилось, если б не бунт: набили ему морду от души, а потом он пропал куда-то.[65]

– И к чему ты мне это поведал?

– А к тому, что такую же политику проводят и Соединённые Штаты Америки. Они помогали нам не от широты душевной, а с дальним прицелом: они тихо, незаметно, вежливо, но настырно опутывают весь мир долгами, чтобы потом сидеть и попукивать безмятежно. Собирают деньги, и могут себе позволить и покупать на них лучшие учёные умы планеты, и строить армады кораблей и самолётов, и хорошо платить своим солдатам и рабочим, чтобы тебе трудились добросовестно и не чирикали не по существу. А все остальные – они для них данники, обречённые трудиться во имя дальнейшего процветания США, такая вот картина вырисовывается. И не нравится мне эта картина, хоть убей, и потому придётся нам бить морду американцам, по-другому никак.

– Ты, Анатолий-книгочей, – зенитчик покачал головой, – прямо философ. Тебе бы в Главпуре сидеть, идейно-воспитательной работой заниматься.

– Нет, брат, я уж лучше останусь здесь, при своих торпедных аппаратах. Тут от меня больше будет пользы – так мне кажется.

Острова Атту и Кыска встретили эскадру туманами. Сопротивления десанту не было: гарнизонов на островах не имелось, и морские пехотинцы высадились без помех. Разведка предупредила адмирала Нимица относительно намерений русских, однако командующий Тихоокеанским флотом США не смог выделить сил для эффективного противодействия – его флот ещё приходил в себя после побоища у Соломоновых островов, латал дыры в бортах и хоронил убитых. В июне 1941 года на Алеутских островах находились два американских тяжёлых и три легких крейсера, одиннадцать эсминцев, шесть старых подводных лодок, несколько катеров береговой охраны, вспомогательных корабли и двадцать гидросамолётов «каталина». Авиация в этом районе насчитывала около ста истребителей, дюжину тяжелых бомбардировщиков Б-17 и около тридцати средних бомбардировщиков Б-26, собранных на базах южной Аляски.

Высадка осуществлялась по исландскому сценарию – с боевых кораблей. «Бородино» обеспечил захват Атту, крейсера «Степан Разин» и «Адмирал Лазарев» – Кыска, «Адмирал Эссен» и «Емельян Пугачёв» – острова Адак. Линкор «Леонид Красин» и крейсер «Адмирал Макаров» составляли резерв на случай, если американские линейные корабли с Гавайев всё-таки выйдут в море, но эта вероятность так и осталась гипотетической: наличие в составе эскадры вторжения русского авианосца с семидесятью двумя боевыми самолётами удержало американцев от опрометчивых телодвижений.

Тринадцатого июня 1941 года «сапсаны» с «Рюрика» нанесли удар по Датч-Харбору. Патрульная «каталина» обнаружила русское соединение на подходе, но потеряла контакт и не вызвала бомбардировщики; вторая «каталина», появившаяся над кораблями адмирала Ливитина, была сбита «кречетами» прикрытия. Выйдя в заданную точку, «Рюрик» поднял в воздух шестнадцать бомбардировщиков-торпедоносцев и шестнадцать истребителей. Погода была плохой, но над целью – над островом Уналашка – она оказалась почти идеальной.

Русская атака была внезапной. В гавани находились плавучая база гидросамолётов, подводная лодка, четыре сторожевых катера и два войсковых транспорта. И сытыми гусями безмятежно качались на лёгкой волне восемь «каталин» – вкусная добыча для русских «хищных птиц».

Бомбы сыпались на гавань в течение двадцати минут. Были потоплены транспорт и катер, основательно разрушены береговые сооружения (сгорели четыре нефтяные цистерны). Пылающая авиаматка выбросилась на берег, на воде были сожжены шесть «каталин», а подводная лодка «Кашалот», уклоняясь от атаки, налетела на камни и распорола себе днище.

Атака Датч-Харбора

На отходе один из пилотов сообщил, что видит в соседней бухте несколько боевых кораблей, и последовала атака второй волны. На сей раз «сапсаны» несли торпеды – среди лётчиков «Рюрика» были ветераны «Варяга», топившие «Рейнджер» и знавшие своё дело. Торпедоносцы потопили лёгкий крейсер «Рэлей», прозванный «макаронной фабрикой» за свои четыре тонкие и высокие дымовые трубы, и эскадренный миноносец «Бэгли». Потери русских оказались ничтожными: один «сапсан» был сбит зенитным огнём, и два «кречета» разбились при посадке на авианосец – погода по-прежнему не баловала пилотов «Рюрика».

Пока русские самолёты второй волны летели к Датч-Харбору, американцы наконец-то обнаружили авианосец противника. Сначала русские корабли заметил одинокий Б-26 и сбросил торпеду так близко от «Рюрика», что она пролетела над авианосцем и упала в воду с другого борта. Пилот ушёл от зенитного огня, но его самолет разбился во время возвращения на аэродром. Затем на «Рюрик» наткнулись несколько В-17, однако их бомбы, сброшенные с горизонтального полёта, не причинили авианосцу никакого вреда. Один бомбардировщик был сбит, из десяти человек экипажа спасся только один, который попал в плен. Последнюю атаку провели несколько В-26, вооруженных торпедами, но попаданий они не добились. Над морем висела мглистая дымка, одинаковая мешавшая и лётчикам, и зенитчикам – действия авиации над Алеутскими островами очень сильно зависели от погоды, которая по большей части была практически нелётной.

Вице-адмирал Ливитин имел все основания быть довольным: операция шла по плану. Десанты овладели всеми намеченными пунктами высадки, оставалось только надёжно в них закрепиться. И в середине июня с Камчатки под прикрытием крейсера «Адмирал Макаров» и шести эскадренных миноносцев к Алеутским островам вышел конвой из десяти транспортов со вторым эшелоном вторжения, артиллерией, техникой и оборудованием для создания на захваченных островах взлётно-посадочных полос.

Приказ адмирала Нимица «воспрепятствовать доставке противником подкреплений на Алеутские острова, задействовав надводные корабли» не вызвало у вице-адмирала Кинкейда бурю положительных эмоций. Он понимал, что будь такая возможность, Нимиц передал бы командованию Северного района авианосец, пяток крейсеров, дюжину эсминцев и в придачу пару линкоров, и что русским нельзя дать закрепиться: выковырнуть их после этого с Атту, Кыски и Адака будет стоить большой крови. Однако попытка перехвата конвоя противника немногочисленными крейсерами напоминала недавний бой в Яванском море и предполагала такой же исход – с той только разницей, что вода в Яванском море теплее, чем в Беринговом: можно дольше пробарахтаться, если, конечно, тебя не сожрут акулы. Тем не менее, приказ есть приказ, и его надо выполнять.

Киикейд располагал всего двумя боеспособными крейсерами – лёгким «Ричмондом» и тяжёлым «Солт Лейк Сити» (в ходе последних налётов русской палубной авиации на рейде Кадьяка был повреждён старый лёгкий крейсер «Трентон», в Анкоридже – тяжёлый крейсер «Честер») и несколькими эсминцами. На первый взгляд, эти силы были ничтожными по сравнению с мощью русской эскадры, но кое-какие шансы на успех у американцев всё-таки имелись.

Русский линкор «Красин», по данным разведки, остался в базе: русское командование не видело для него достойного противника и не хотело рисковать таким ценным кораблём, подставляя его под удар подводных лодок и бомбардировщиков. Авианосное соединение в составе «Рюрика», «Бородино», трёх лёгких крейсеров и восьми эсминцев работало по базам на Аляске, пытаясь нейтрализовать американскую авиацию. Русские самолёты были очень заняты, и к тому же авиагруппа «Рюрика» несла ощутимые потери: аэродромы на материке прикрывались американскими истребителями, а сложные метеоусловия вызывали высокую аварийность. В итоге выходило, что для прикрытия конвоя русские смогут выделить от силы один-два лёгких крейсера и эсминцы, бой с которыми был бы для спешно сформированного оперативного соединения контр-адмирала Макморриса, поднявшего флаг на лёгком крейсере «Ричмонд», боем на равных (и даже с перевесом в пользу американцев). Над Алеутскими и Командорскими островами сновали «каталины», обеспечивая Кинкейда разведывательной информацией, а в артиллерийском бою адмирал рассчитывал на радары, которыми были оснащены все его корабли – по имевшимся данным, у русских радиолокаторы были только на «Рюрике» (подарок его величества кайзера) да на «Красине» (на бывшем английском линкоре «Резолюшн»).

Лёгкий крейсер «Ричмонд»

Тяжёлый крейсер «Солт Лейк Сити», «выросший» из английского «Хаукинса», являя собой воплощение «антирейдерской» концепции. Считалось, что на дальних дистанциях он сможет эффективно поражать лёгкие крейсера противника восьмидюймовой артиллерией, находясь в относительной безопасности от воздействия их шестидюймовых орудий. И теперь эту умозрительную концепцию предстояло проверить в бою.

...На рассвете 20 июня 1941 года оперативная группа контр-адмирала Макморриса в составе лёгкого крейсера «Ричмонд», тяжёлого крейсера «Солт Лейк Сити» и четырёх эсминцев находилась в ста восьмидесяти милях к западу от острова Атту и в ста милях к югу от ближайшего из Командорских островов, идя в кильватерном строю пятнадцатиузловым ходом. Вскоре после рассвета радары головного американского эсминца и флагманского крейсера «Ричмонд» обнаружили прямо по курсу на дистанции десяти миль несколько целей, а затем в оптике прорисовались силуэты русского лёгкого крейсера типа «адмирал» и трёх эсминцев, за которыми смутно различались несколько транспортов. Это был долгожданный конвой, и Макморрис, развернувшись, открыл по обнаруженному противнику огонь всем бортом. Ситуация благоприятствовал американцам: в воздухе не было ни одного самолета, а огневое превосходство «Ричмонда» и «Солт Лейк Сити» над «Адмиралом Макаровым» было подавляющим – десять восьмидюймовых и семь шестидюймовых орудий против восьми 152-мм орудий русского крейсера (хотя для пушек «Ричмонда» расстояние было великовато).

Американцы вели ураганный огонь и добились накрытия – несколько снарядов легли у самого борта «Макарова»; русские отвечали скупо, однако уже на пятой минуте боя снаряд с «адмирала» попал в правый верхний носовой каземат американского флагмана, пробил его тонкую противоосколочную броню и взорвался, искрошив в труху весь орудийный расчёт. «Ричмонд» задымил и отвернул, уходя из-под накрытия, но «Солт Лейк Сити» продолжал посылать залп за залпом, окатывая надстройки и палубу русского крейсера потоками воды. Было ясно, что «Адмиралу Макарову» долго не продержаться – первое же попадание могло стать для него роковым, – но в это время по северной части горизонта пробежала цепочка ярких вспышек, и в непосредственной близости от американского тяжелого крейсера упало не менее двух десятков шестидюймовых снарядов.

Случилось то, что и должно было случиться: адмирал Ливитин, считая, что мощных четырнадцатидюймовых орудий «Бородино» вполне достаточно для прикрытия «Рюрика» от любого надводного противника, отправил крейсера «Емельян Пугачёв» и «Степан Разин» навстречу конвою, оставив при авианосном соединении «Адмирала Эссена» с эсминцами. И подкрепление прибыло вовремя, резко изменив ход боя.

Теперь перевес был на стороне русских: двадцать четыре скорострельных орудия двух новейших крейсеров превосходили по огневой производительности десять восьмидюймовок «Солт Лейк Сити», а его броня была рассчитана только на противодействие пятидюймовым снарядам эсминцев. И выйти из боя Макморрис уже не мог: машины первого «вашингтонца» флота США выжимали от силы двадцать восемь узлов, тогда как «разбойники» легко давали тридцать два узла. И самое неприятное – артиллерийский огонь русских кораблей был очень точен, несмотря на плохую видимость, что наводило на мысль: у русских есть радары, и они умеют ими пользоваться.

Этот сюрприз был неожиданным: американцы имели весьма смутное представление о том, что творится в Народной России. В США бытовало мнение, что в России царит принцип «серого стада», выделяться из которого не рекомендуется, а раз так, о каких технических прорывах и достижениях может идти речь? Какой талант согласиться быть «таким, как все» и откажется от возможности стать богатым благодаря собственному уму? Это невозможно, значит, Народная Россия, провозгласившая «всеобщее равенство», обречена на техническое отставание во всех областях и вечно будет царством тупых пьяных мужиков с балалайками. Правда, ещё год назад эти «тупые русские мужики» быстро и умело потопили «Рейнджер», но сделали они это не благодаря своему воинскому умению или хорошей боевой технике – они подло, без объявления войны, атаковали мирный американский авианосец, не готовый к бою. Но теперь, встретившись у Командорских островов с русскими крейсерами, на которых стояли радары (и, похоже, русские, а не английские или германские), адмирал Макморрис вынужден был признаться (хотя бы самому себе), что русские мужики не такие уж и тупые.

Однако для рефлексий времени не было: «разбойники» пристрелялись, и вскоре «Солт Лейк Сити» получил одно за другим три прямых попадания. Первый снаряд попал в самолёт, стоявший на катапульте, превратив его в пылающий костёр и порубив осколками с десяток матросов; загоревшийся «кингфишер» пришлось сбросить в море. Второй снаряд угодил в корму, повредив рулевую машину; угол перекладки руля ограничился десятью градусами, что снизило маневренность корабля. Третий снаряд разорвался на палубе, разрушив 127-мм зенитное орудие и вызвав пожар, который был вскоре потушен аварийной партией.

Русские корабли быстро сокращали дистанцию, и «Солт Лейк Сити», энергично отстреливаясь из всех стволов, лёг на курс отхода, забыв о транспортах: продолжение боя не сулило американскому крейсеру ничего хорошего – тридцать два русских орудия засыпали его снарядами. Ответный огонь тяжёлого крейсера не приносил видимых результатов: американцам показалось, что на «Степане Разине» возник пожар, быстро погасший, но на самом деле за огонь пожара была принята вспышка залпа из кормовой башни русского крейсера.[66]

Через пятнадцать минут после начала боя с «разбойниками» «вашингтонец» получил четвёртое попадание, оказавшееся самым тяжёлым. Шестидюймовый снаряд с «Пугачёва» проломил борт и вызвал затопление отсека гирокомпаса и кормового машинного отделения (вода в нём поднялась на метр с лишним). Появился крен на левый борт, хотя крейсер ещё мог держать высокую скорость. Однако вскоре затопление распространилось и на кормовое котельное отделение, и скорость «Солт Лейк Сити» упала до восемнадцати узлов. А затем произошло самое худшее: забортная вода попала в топливную систему и все котельные форсунки вышли из строя. Упало давление пара, встали турбины и генераторы, корабль остался без хода и электроэнергии. На мачте крейсера взвился сигнал «Скорость – ноль», причём флаг «Ноль» тут же был сорван очередным русским снарядом.

«Солт Лейк Сити» в бою

Положение стало критическим, и Макморрис, видевший всё это с борта «Ричмонда», отдал приказ эсминцу «Дэйл» прикрыть инвалида дымовой завесой, а эсминцам «Хенли», «Магфорду» и «Монагхану» атаковать русских торпедами. Эскадренные миноносцы бодро выполнили приказ и попали под перекрёстный огонь – угол между пеленгами на два отряда русских кораблей составлял почти девяносто градусов. Эсминцы подставили борта под огонь «Адмирала Макарова», и уже через три минуты «Магфорд» получил два попадания. 152-мм снаряды вскрыли его палубу; эсминец окутался жирным чёрным дымом горящего мазута. А затем навстречу американским эсминцам устремились советские – «Страшный», «Стойкий», «Разъярённый», «Разумный», «Бдительный», «Безупречный», – и атака янки захлебнулась. Торпеды сумел выпустить только «Хенли», но ни одна из них в цель не попала.

«Солт Лейк Сити», превратившийся в «сидячую утку», продолжал вести яростный огонь, одновременно пытаясь запустить машины и дать ход. Попадания в него следовали одно за другим, носовые башни замолчали, на верхней палубе свирепствовал сильный пожар, но доблестный «вашингтонец» сражался до конца. И конец не заставил себя ждать: с дистанции в тридцать кабельтовых «Пугачёв» дал по неподвижной мишени пятиторпедный залп. Три торпеды попали в цель, «Солт Лейк Сити» перевернулся и ушёл на дно – минный офицер «Емельяна Пугачёва» капитан-лейтенант Анатолий Серов на деле доказал, что он находится именно там, где от него больше пользы: при своих торпедных аппаратах.

«Ричмонду» повезло – густой дым горящего тяжёлого крейсера помог ему оторваться от погони; удалось уйти и трём эсминцам (повреждённый «Магфорд» был добит орудийным огнём «Разъярённого» и «Безупречного»). Повреждения и потери на русских кораблях были невелики: в «Степан Разин» попали два пятидюймовых снаряда с «Хенли» (один порвал антенну на грот-мачте, а другой взорвался в носовой надстройке, убив и ранив несколько человек), на «Пугачёве» снаряд с «Монагхана» взорвался на броне орудийной башни номер два, на «Макарове» осколки от близких падений снарядов «Солт Лейк Сити» посекли борта и надстройки, убив троих и ранив шестерых моряков. Скорострельные шестидюймовки взяли верх над более мощными восьмидюймовыми орудиями.

Весь бой продолжался меньше часа, и ничьи самолёты так и не появились в небе над мачтами кораблей – небывалое событие для середины сорок первого года.

«Это заноза в мёрзлой заднице Америки, – сказал адмирал Нимиц, узнав о том, что русские закрепились на Алеутских островах. – Жаль, что у нас нет хорошего пинцета, чтобы её выдрать: придётся подождать, пока наша промышленность его нам не сделает».

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. ДВОЙНОЙ УДАР

…Средняя часть Панамского канала – озеро Гатун – красива и живописна. Озеро, причудливо изрезанное, усыпано множеством островков, покрытых шапками тропической зелени, сползающей к самой воде. Эти места помнят древних обитателей Мезоамерики и конкистадоров Васко де Бальбоа, первым из европейцев ступившего на тихоокеанский берег Панамского перешейка. Озеро и его острова безмятежно дремлют под шелест пролетающих над ними веков, равнодушно пропуская корабли, идущие из Атлантического океана в Тихий и обратно, и даже мировая война, накатывающаяся на американский континент и с востока, и с запада, не нарушила сонного покоя этих мест.

Но Педро Лопесу, капитану задрипанного старого трампа «Мария де Картахена», древняя паровая машина которого астматическими своими вздохами наводила на грустные мысли о бренности бытия, было не до восхищения красотами природы. Во-первых, он уже проходил канал несчётное число раз, и вид его берегов давно ему приелся, а во-вторых (и это главное) – «Картахена» направлялась в Карибское море, что категорически не нравилось её капитану. Нет, против моря как такового он ничего не имел, и в другое время порадовался бы, что узкость канала скоро останется позади, но это в другое время – в мирное. А сегодня, когда это море кишит подводными лодками континенталов, капитан предпочёл бы стоять на приколе, а не направляться к берегам Флориды, дойти до которых не так-то просто. На мачте «Марии» развевается флаг нейтрального государства, но раджеры не особо обращают на это внимание. Любой германский или русский подводник, увидев в перископ тяжело гружёное судно (а что оно загружено под завязку, опытный морской глаз сразу определит – по осадке), идущее к берегам США, тут же его атакует. Одна торпеда – и всё, капитан Лопес со всей своей командой отправится на корм вечно голодным карибским акулам. Конечно, можно войти в состав конвоя, который формируется в Лимонской бухте, да только стальные акулы кайзеррейха и России опустошают и конвои, и ещё неизвестно, где больше шансов доплыть до порта назначения – в конвое или в одиночном плавании, уповая на то, что тебя не заметят.

Впереди уже ясно различался шлюз Гатун – выход в Атлантику. В последнее время на стенках шлюзов полно солдат-гринго, которые в каждом латиноамериканце видят шпиона и диверсанта, и прохождение шлюза зачастую оборачивается полным досмотром и допросами, а то и арестами «подозрительных». Впрочем, капитан Педро Лопес даже хотел бы, чтобы его временно арестовали (без последствий, ясное дело) – пусть дальше эту старую лоханку ведёт первый помощник, большой любитель американского виски и американских шлюх, коих он надеется найти во Флориде, а капитан Лопес пересидит где-нибудь в безопасном помещении, пусть даже и с решётками на окнах. Хорошо бы, вот только вряд ли Господь всемогущий ниспошлёт этакую благодать на седую капитанскую голову…

Но «Мария де Картахена» не направилась прямиком к тяжёлым воротам, запиравшим вход в шлюзовую камеру. Капитан Лопес получил строгий приказ подождать и отойти от фарватера – над шлюзом горой возвышалась серая громада американского линкора, грозно щетинившегося стволами орудий. Можно расслабиться, подумал старый моряк – пока этакая махина минует все три камеры, пройдёт немало времени.

…Новейший линкор флота Соединённых Штатов «Вашингтон» под командованием кэптена Ховарда Бенсона спешил пройти канал. На Тихом океане становилось всё горячее, и командир линкора был согласен с адмиралом Нимицем, сказавшим «Любой американский военный корабль, находящийся не на Тихом океане, находится не там, где нужно».

Линейный корабль «Вашингтон» в шлюзе Панамского канала

Кэптен Бенсон наблюдал с мостика за суетой на стенках шлюза, за швартовными локомотивами, трудолюбивыми муравьями тянущими по камере грузную тушу линкора, и прикидывал, через сколько часов форштевень «Вашингтона» вспорет воду Панамской бухты по ту сторону перешейка, и что ему там прикажут: ждать прибытия авианосца «Хорнет» или следовать в Пирл-Харбор в одиночку. Занятый своими мыслями, Бенсон не сразу обратил внимание на еле слышный ноющий звук, доносящийся откуда-то с неба.

Капитан Педро Лопес увидел самолёт – чёрный крестик на сияющем фоне неба – и следил за ним с интересом. Самолёт шёл на большой высоте, постепенно снижаясь, и был ещё далеко (милях в десяти, не меньше), но за ним появились и другие, и тогда Педро Лопес ощутил смутное беспокойство: во время войны прилетают не самые приятные гости.

Похоже, на «Вашингтоне» решили точно так же. Истошно взвыла сирена – казалось, корабль закричал, то ли испугавшись, то ли испуская боевой клич, – зашевелились стволы пятидюймовых универсальных орудий, поспешно задираясь вверх. Но было уже поздно: от переднего самолёта, укрупнившегося и уже хорошо различимого, отделилась тёмная точка с искрящимся хвостом – привязанный к ней крошечный язычок пламени был виден даже при ярком свете дня. Тёмная точка быстро снижалась, нацеливаясь прямо на шлюз, и капитан «Марии» затаил дыхание, чуя нутром – сейчас что-то будет, тем более что точка эта была уже не одна – другие самолёты, следовавшие за первым, выплюнули точно такие же.

Судорожно закашляли зенитные автоматы линкора, раскрашивая синее небо дымками разрывов, а потом перед воротами шлюза спокойная вода озера Гатун рванулась вверх белым столбом, и по ушам капитана Лопеса ударило грохотом мощного взрыва.

Секунды почему-то стали очень длинными. Капитан «Марии» заворожено наблюдал, как разворачиваются в небе чёрные самолёты (их было уже не меньше десятка), как густеет рой тёмных точек, падающих на шлюз, и как разлетелся в буром вихре взрыва аккуратный служебный домик на разделительной бровке шлюза.

А затем стальная гора линейного корабля обернулась вдруг клокочущим вулканом – рвануло так, что под ногами Лопеса вздрогнула видавшая виды палуба мостика. Над шлюзом до небес взметнулась чудовищная туча дыма, проглотившая всё: и огромный корабль, и все шесть камер шлюза Гатун, и окрестные берега. И падали с неба какие-то бесформенные обломки, с шипением плюхаясь в воду…

– Veinte cuatro cajones de doce apostoles y cula de puta Maria![67] – потрясённо выдохнул Лопес, искренне радуясь, что его ветхое судно находится на достаточном удалении от этого огненно-дымного ада.

«Василиск» атакует планирующей бомбой «Блиц»

…Планирующая бомба «Блиц»[68], разогнанная реактивным двигателем и ускорением свободного падения, пробила броневую палубу «Вашингтона» и взорвалась в снарядном погребе второй башни главного калибра, вызвав детонацию сотен тонн боезапаса.

Шлюз Гатун был разрушен полностью, и через выломанные ворота бурным потоком хлынула вода, обтекая разодранный корпус линкора, – уровень озера Гатун был на двадцать шесть метров выше уровня океана.

Капитан Педро Лопес успел приткнуть свою «Марию де Картахену» к мелеющему берегу. Утерев пот, он возблагодарил Господа и кротко попросил у него прощения за свою невоздержанность на язык. Капитан Педро Лопес был доволен: вместо того, чтобы идти в Карибское море и ловить там бортом торпеды, он мог теперь этим же вечером направить стопы в ближайший посёлок и напиться там по-человечески, то есть до скотского состояния – carajo, пусть эти гринго сами решают свои проблемы!

…Удар по шлюзам Панамского канала готовился в строжайшей тайне. Перебрав все варианты, германское командование решило использовать бомбардировщики «василиск» и планирующие бомбы «Блиц», предназначенные для разрушения крупных гидротехнических сооружений – дамб, мостов и плотин, – а доставить их должен был авианосец «Зейдлиц»: расчёты показали, что облегчённые двухмоторные «василиски» могут взлетать с его палубы. Правда, сесть обратно они уже не могли, но это и не планировалось – бомбардировщики должны были взлететь на расстоянии тысячи двухсот миль от Панамского канала, вне зоны патрулирования американских разведывательных самолётов с Антильских островов, нанести удар, а потом садиться на воду у берегов Суринама и Гайяны, где пилотов ждали подводные лодки, заранее развёрнутые в заданных квадратах. Операция попахивала авантюрой, но цель оправдывала средства – разрушение шлюзов делало невозможным переброску американских кораблей в Тихий океан.

В конце июля 1941 года авианосец «Зейдлиц» вышел в Атлантику, неся на палубе шестнадцать «василисков». Его сопровождали линейный крейсер «Адмирал Шеер», четыре лёгких крейсера и шесть эсминцев; прикрытие с воздуха обеспечивали «беовульфы» «Графа Цеппелина». Соединение пересекло Южную Атлантику, у южноамериканского континента повернуло на север-запад и в ночь с первого на второе августа подняло ударную группу, тут же начав отход на восток и так и оставшись необнаруженным. Большую часть пути самолёты прошли над территорией Венесуэлы (её вооружённые силы почему-то не обратили внимания на факт нарушения самолётами воюющей державы воздушного пространства нейтральной страны – или сделали вид, что ничего не заметили) и появились над каналом внезапно.

Успех превзошёл все ожидания. «С нами Бог! – проникновенно заявил кайзер, узнав, что взрыв линкора «Вашингтон», случайно оказавшегося в камере шлюза Гатун в момент атаки, на порядок увеличил масштаб разрушений (хотя военные эксперты утверждали, что шлюз был бы разрушен и без этого, на такое невероятное совпадение никто не рассчитывал). – Его десница направила бомбу – это воля рока!». И мнение Его Величество о «божьем промысле» только упрочилось, когда он узнал, что повреждены также шлюзы Мирафлорес и Педро Мигуэль (шлюз Гатун – основную цель – атаковали двенадцать машин, и ещё две пары «василисков» были посланы против двух других шлюзов), и что все лётчики спасены. Командование кайзермарине почтительно согласилось с монархом – зачем спорить, если все участники операции получили заслуженные награды?

Лейтенанта ВВС США Уильяма Картрайта разбудил не свет раннего утра, не лёгкий ветерок, налетавший из бухты Святого Георгия и путавшийся кустарнике, и не волосы лейтенанта медицинской службы Нэнси Логан, мягко щекотавшие ему щёку, – его разбудило смутное чувство тревоги, непонятно откуда взявшееся.

Он открыл глаза, несколько секунд лежал неподвижно, глядя вверх, на шевелящуюся под ветром листву, и прислушиваясь к своим ощущениям, потом осторожно высвободил руку, на которой спала Нэнси (она сонно вздохнула, но не проснулась), приподнялся и сел на смятом плаще, заменявшем им постель.

Вокруг было тихо. Солнце, оторвавшееся от горизонта, окрасило золотом вершину Маячного холма и уже потихоньку оттесняло утреннюю прохладу; по воде бежала мелкая рябь, загоняемая ветром в узкую щель пролива Ферри Рич, разделявшего острова Святого Георгия и Святого Давида, на котором размещались взлётно-посадочная полоса и строения авиабазы. Райский уголок, именуемый Бермудские острова, дышал миром и покоем, и в эту безмятежность лезвием ножа врезался сигнал тревоги.

Картрайт вскочил на ноги и раздвинул кусты, чтобы видеть лётное поле, по которому уже мурашами бежали люди.

– Билли? Что случилось? – проснувшаяся Нэнси, стоя на коленках, смотрела на него с беспокойством, придерживая на груди расстёгнутую блузку.

– А, ничего особенного. Патрульный «либерейтор» засёк всплывшую субмарину или что-нибудь в этом роде, – преувеличенно бодро отозвался Уильям, прекрасно понимая, что из-за одиночной германской подводной лодки и даже крейсера общую тревогу поднимать не станут. – Жаль, но мне надо бежать.

– Билли…

В глазах девушки был страх – она ведь тоже всё понимала, – и Картрайт, неловко ткнувшись губами в её щёку, пробормотал «Не бойся, малышка, увидимся вечером», провёл ладонью по волосам лейтенанта Логан, выбрался из кустов и побежал к казармам лётного состава, искренне радуясь, что его эскадрилья не была дежурной, и что вчера они с Нэнси не ушли слишком далеко, благо треть острова Сент-Дэвид покрыта густым кустарником, самой природой предназначенным для того, чтобы укрывать от посторонних глаз влюблённые пары.

Над аэродромом пронёсся двухмоторный «дрэгон» и ушёл в небо, с рёвом набирая высоту; за ним последовали два П-40, и лейтенант ощутил нарастающее беспокойство – для атаки подводной лодки истребители, как правило, не поднимают. «Что происходит, чёрт бы их побрал? – подумал он на бегу. – Только бы не напороться на кого-нибудь из начальства».

Картрайту не повезло – первым, кого он увидел, подбежав к казармам, был полковник Мэтьюс, командир смешанного авиакрыла, базировавшегося на Бермуды. Полковник отдавал приказы и выглядел очень занятым, однако лейтенанта он заметил.

– Ты где был, сукин сын? – рявкнул он. Не дожидаясь ответа (по встрёпанному виду молодого офицера и по следу страстного поцелуя на его шее старый вояка сразу определил, где был его подчиненный, и чем он занимался), он втянул ноздрями воздух, принюхиваясь, и бросил коротко: – Трезвый? Запихивай свою тощую блудливую задницу в самолёт, и если ты не собьёшь сегодня хотя бы пару немцев, лучше не попадайся мне на глаза – отдам под суд!

– Есть, сэр!

Уильям хотел было спросить, из-за чего такой тарарам, но поостерёгся: полковнику Мэтьюсу, когда он в таком состоянии, вопросов лучше не задавать.

Что произошло, лейтенанту объяснил механик, переминавшийся с ноги на ногу возле его «лайтнинга». По его словам, минут двадцать назад локатор обнаружил множественные воздушные цели, приближавшиеся к островам с востока, и все самолёты получили приказ на взлёт: истребители – чтобы встретить врага, бомбардировщики – чтобы не сгореть на земле. Не дослушав, Картрайт кивнул и полез в кабину – механик знал свои обязанности, и самолёт был готов к вылету.

Машины взлетали одна за другой, и лейтенант, набрав высоту и оставив позади бухту Касл-Харбор, не сразу отыскал в небе свою эскадрилью.

– Девятый к бою готов! – доложил он, настроив рацию.

– Понял, – услышал он ответ командира эскадрильи. – Держитесь, парни, сегодня нам будет весело.

– Вот они! – раздалось в наушниках (Уильям узнал голос Зануды Эдди, долговязого пилота из Виргинии). – Господи, да их миллионы! Надо начинать бой!

На остров шли самолёты, и их было много (не миллионы, конечно, но больше ста). И самолёты эти были германскими – лейтенант Картрайт узнал хищные силуэты истребителей «беовульф», изломанные крылья пикирующих бомбардировщиков «берсерк» и брюхастые очертания торпедоносцев «нибелунг». «Значит, к нам пожаловали авианосцы, – подумал он. – Впрочем, кто бы сомневался – немецким самолётам здесь неоткуда больше взяться».

Американский истребитель «лайтнинг»

А потом все посторонние мысли ушли, и лейтенант Уильям Картрайт, уже привычно ощущая «лайтнинг» продолжением своего тела, начал боевой разворот.

В августе 1941 германское морское командование, воодушевлённое успехом рейда на Панамский канал, решило нанести Америке ещё один удар – вопрос был только в том, где его наносить. Очень соблазнительной выглядела перспектива налёта на верфи Ньюпорт-Ньюса и Норфолк – на главную базу Атлантического флота США, – и Редер, командующий кайзермарине, склонен был осуществить эту операцию. Однако Лютьенс, командующий Хохзеефлотте, несмотря на присущий ему авантюризм, неожиданно выступил против. Да, говорил он, на моих шести тяжёлых авианосцах (повреждённый «Блюхер» закончил ремонт, а трофейные британские «Формидебл», «Индомитебл» и «Викториес», переименованные в «Дерфлингер», «Гинденбург» и «Фон дер Танн», укомплектовали германскими командами и авиагруппами) четыреста самолётов, но на американских базах атлантического побережья этих самолётов тысячи. Да, цель важная, но она и защищена соответственно – ударную волну встретят истребители и огонь множества зенитных батарей. Да, американский флот, имея всего три авианосца («Хорнет» и только что законченные постройкой «Эссекс» и «Индепенденс»), не сможет оказать серьёзное сопротивление, но германское авианосное соединение даже на отходе долгие часы будет находиться в пределах досягаемости тяжёлых и средних бомбардировщиков, не говоря уже о том, что на рубеже атаки оно наверняка будет атаковано торпедоносцами и пикировщиками – шансов на то, что целая армада сможет приблизиться к берегам Соединённых Штатов хотя бы на триста миль и останется при этом необнаруженной, практически нет. Успешный удар по шлюзам Панамского канала ещё ни о чём не говорит, доказывал Лютьенс, этот успех во многом стал следствием счастливого стечения обстоятельств – нет никаких оснований делать выводы об общей слабости и неорганизованности американцев и надеяться, что везение повторится ещё раз. Чрезмерным оптимистам, закончил он ядовито, невредно вспомнить, чем закончился в сороковом году рейд англичан на Вильгельмсхафен.

Поначалу Редер воспринял возражения Лютьенса в штыки (дошло даже до упрёков в трусости), но затем, взвесив все «за» и «против», гросс-адмирал вынужден был согласиться с его мнением – прямая атака восточного побережья США была чревата для Хозхзеефлотте очень серьёзными потерями ценнейших кораблей и обученных пилотов, и это при заведомо скромных её результатах: вряд ли двести палубных бомбардировщиков за один налёт смогут до основания разрушить крупнейший центр американского судостроения. Окончательно же Редера, горевшего желанием доказать кайзеру, что флот стоит затраченных на него средств, успокоило предложение Лютьенса атаковать Бермудские острова – последний бастион США в Северной Атлантике.

Эта идея была куда более разумной и реально осуществимой. На Бермудских островах базировалось не более ста американских самолётов, включая патрульные бомбардировщики «либерейтор» и «хадсон» и летающие лодки «каталина»: мощной палубной авиации немцев американцы могли противопоставить эскадрилью торпедоносцев «авенджер», три десятка истребителей и пару дюжин «мародёров», «дрэгонов» и «митчеллов». Острова обороняла бригада морской пехоты, береговая артиллерия насчитывала около трёх десятков орудий среднего калибра и до сорока зениток; в бухте Грейт Саунд стояли два эсминца, несколько сторожевых катеров и два транспорта последнего конвоя, прорвавшегося к островам, – силы явно несоизмеримые. Вмешательство американского флота считалось маловероятным, но на всякий случай у побережья США были развёрнуты двенадцать германских и четыре русские подводные лодки: тактика, применённая ещё Шеером против Гранд Флита. Противодействие высадке могла оказать дальняя авиация с материка, однако с приемлемой степенью риска считалось, что палубные истребители смогут прикрыть надводные корабли, тем более что авианосцы не должны были приближаться к островам – им следовало находиться примерно в ста двадцати-ста пятидесяти милях к востоку.

Захват Бермуд был стратегически выгоден – патрульные самолёты, базирующиеся на острова, попортили немало крови подводникам континенталов, – и девятого августа 1941 года Хохзеефлотте вышел в океан. К островам шли шесть авианосцев, шесть линкоров, два десятка крейсеров и около сорока эсминцев; на боевые корабли погрузили шесть тысяч солдат с лёгким вооружением, и ещё восемь тысяч солдат с артиллерией – второй эшелон десанта – находились на быстроходных транспортах, следовавших за ударным соединением. Подавляющий численный перевес – это самый надёжный способ одержать победу.

На рассвете тринадцатого августа авианосцы Хохзеефлотте приблизились к Бермудам на двести миль и подняли ударную волну в составе сорока восьми «берсерков», сорока семи «нибелунгов» и ста десяти истребителей, имевшую целью уничтожить авиацию противника и разрушить узлы обороны. Всё шло по плану, и даже одинокий «хадсон», оказавшийся на пути Хохзеефлотте, был сбит заранее поднятым в воздух «беовульфами» ещё до того, как он заметил германские авианосцы.

Бой над Бермудскими островами был яростным, но недолгим. Немногочисленные американские истребители частью были сбиты, частью, расстреляв боезапас, вернулись на свой аэродром – только для того, чтобы сгореть на лётном поле под бомбами германских пикировщиков. Возвращавшийся с патрулирования «либерейтор» неожиданно обнаружил к востоку от островов германские авианосцы и успел сообщить об этом по радио, прежде чем пылающим костром рухнуть в Атлантику. Однако атаковать немецкие корабли американцам было практически нечем – значительная часть ударных самолётов смешанного авиакрыла взлетела с пустыми оружейными подвесками, лишь бы не сидеть беспомощно на земле. Тем не менее, боеспособные «мародёры» и «авенджеры» ринулись в отчаянную (и безнадёжную) атаку на Хохзеефлотте и даже добились успеха: подбитый торпедоносец врезался в корму авианосца «Блюхер», разрушив оконечность и вызвав пожар. Повреждённый «Блюхер» под эскортом эсминцев покинул поле боя, но на следующий день американская подводная лодка «Трешер» добилась в него торпедного попадания, и невезучий авианосец, совсем недавно зализавший рану от торпеды с английской субмарины, с трудом доковылял до Скапа-Флоу.

Подавив сопротивление береговой авиации, немцы прошлись по островам железным гребнем, добив на земле американские самолёты, не успевшие взлететь или вынужденные сесть – смешанное авиакрыло было разгромлено полностью; корабли, не успевшие покинуть рейд Гамильтона, отправились на дно. А после полудня к Бермудам подошли германские крейсера и старательно проутюжили берег тяжёлыми снарядами. После этого высадка уже не представляла никакой сложности – десантники кайзера проворно расползались по островам, гася последние очаги сопротивления.

Лейтенант Уильям Картрайт не выполнил своего обещания, данного Нэнси, – он не смог с ней встретиться вечером. Истребитель Картрайта был сбит, и лётчик не выпрыгнул с парашютом – он был убит в кабине своего самолёта. Но и девушка не смогла бы придти на свидание – лейтенант медицинской службы Нэнси Логан погибла под развалинами здания госпиталя, разрушенного прямым попаданием пятнадцатидюймового снаряда с линейного крейсера «Адмирал Хиппер». Да и уединиться влюблёнными было уже негде – тевтонские гренадёры прочёсывали кусты, вылавливая последних защитников Бермудских островов.

Неожиданно быстрой была реакция американской авиации берегового базирования с материка – первые Б-25 появились над Бермудами в этот же день, а уже на следующий день налёты двухмоторных бомбардировщиков, сопровождаемых дальними истребителями, стали массированными. Немцам пришлось бросить в бой все резервы – до двухсот «беовульфов», – чтобы прикрыть высадку второй волны и дать возможность войскам закрепиться на берегу. Несмотря на это, американскими самолётами в течение двух дней были потоплены эсминец и два транспорта, ряд кораблей и судов получили повреждения от близких разрывов; было потеряно свыше сорока «беовульфов». Авианосцам Хохзеефлотте пришлось задержаться у Бермуд на неделю – без поддержки с воздуха успех высадки оказался бы под угрозой. Немцы зарывались в землю – первые же налёты показали, что ждёт тевтонов в ближайшем будущем.

Американский флот в море так и не вышел, но на пятый день высадки германский крейсер «Ариадне» (бывший британский «Сассекс») получил попадание пятисотфунтовой бомбой, сброшенной бомбардировщиком Б-17. На корабле возник сильный пожар, который удалось взять под контроль только с большим трудом. Повреждённый крейсер направился в базу, но не дошёл: в двадцати милях от Бермудских островов «Ариадне» и эсминцы эскорта попали в полосу очень плотного серого тумана, непонятно откуда взявшегося. Избегая риска столкновения, эсминцы увеличили дистанцию до двух миль, а затем «Ариадне» вдруг исчез с экранов локаторов. Когда же туман рассеялся (так же внезапно, как и сгустился), на волнах не удалось найти ни членов экипажа крейсера, ни даже его обломков.

Крейсер «Ариадне»

Вся эта история попахивала мистикой, однако прагматичные адмиралы кайзермарине предпочли более правдоподобные версии случившегося. Скорее всего, крейсер наткнулся на плавучую мину или был атакован подводной лодкой; не исключалась и возможность взрыва погребов. Правда, оставалось неясным, как лодка сумела атаковать крейсер в густом тумане, и почему не было слышно грохота взрыва, но Адмиральштаб не собирался вдаваться в такие подробности. Война продолжалась и набирала обороты – что значила по сравнению с этим судьба одного крейсера (пусть даже странная), если нет оснований подозревать применение противником какого-то нового вида оружия?

Невозможность использования Бермуд, находящихся под воздействием американской авиации, в качестве полноценной базы стала очевидной, но и это не слишком обеспокоило германское командование – на фоне его далеко идущих планов Бермудская операция была лишь эпизодом, пусть даже имеющим некоторое значение.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. НОВЫЕ КОНКИСТАДОРЫ

ноябрь 1941 года

Третья планета Солнечной системы ещё не вошла в космическую эру – на орбите Земли ещё не было искусственных спутников. Но если бы они были, то хитрые приборы и наблюдатели на борту космических аппаратов наверняка засекли бы некое упорядоченное движение у берегов Старого Света.

Европейский континент – в тех точках, где береговую линию материка оседлали узлы крупных океанских портов, – сочился-истекал струйками чёрных капель, уходивших в море. При укрупнении капли эти, обретая очертания, обрастали трубами, мачтами и надстройками и превращались в эскадры боевых кораблей и в караваны транспортных судов. Старый Свет бросал вызов Свету Новому – флот континенталов вышел в Атлантический океан, к берегам Америки.

Линкоры, огромные и могучие как доисторические динозавры, давили волны тяжкими телами, выглаживая гребни и оставляя за кормой длинные белые шрамы вспененной воды. Ударные авианосцы Хохзеефлотте, загребая влажный морской воздух ладонями радарных решёток, мерно и безостановочно шли вперёд, неся на своих ангарных палубах самолёты, дремлющие в ожидании приказа взлететь и обрушить на врага огонь и смерть, упакованные в обтекаемых телах бомб и авиаторпед. Большие танкодесантные корабли (этих было немного, но они были) раскачивались на океанской зыби, и чуть подрагивали траки бронированных машин в ожидании того часа, когда можно будет вцепиться гусеницами в коралловый песок карибских пляжей. За боевыми кораблями шли десятки и сотни транспортов, загрузивших в трюмы технику, боеприпасы и всё то, без чего невозможна современная война, особенно на большом расстоянии от баз снабжения, и танкеры, под завязку залитые мазутом, соляром и авиационным бензином: топливо – это живая кровь войны. И шустро сновали вокруг конвоев эсминцы, вынюхивая подводного врага: для американских лодок, пусть немногочисленных, медлительные транспорты, битком набитые войсками, добыча лакомая.

Армада вторжения, выйдя из европейских портов Германии, Франции, Испании и Англии, продвигалась на юг, спускаясь по меридиану до траверза Дакара. Над морем висели десятки патрульных «арадо» и «валькирий», поднявшихся с Канарских и Азорских островов, – воздушные патруль прикрывал фланг флота. Атака американских надводных кораблей не ожидалась, но крейсера эскорта всё равно ощупывали горизонт восьмидюймовыми стволами, готовые разорвать его на части залпами башенных орудий.

В тесных десантных кубриках боевых кораблей витал запах амуниции и оружейной смазки – запах солдат, идущих убивать и умирать. Лица морских гренадеров кайзера были спокойными: они высаживались на скалах Исландии и Норвегии, они покорили Англию – они привыкли побеждать. Да, первому эшелону высадки придётся труднее всего, но когда за твоей спиной стальная мощь, созданная и подпитываемая промышленностью всей Европы, покорённой тевтонами, стоит ли сомневаться в победе? И вода там, на Антилах, теплее, чем на севере – не замёрзнешь, когда придётся брести к берегу, окунувшись по пояс. А если кто схватит пулю – что ж, тут уж как повезёт. И гремел по трансляции голос «железного принца» Августа, обращавшегося к своим верным воинам.

– Зольдатен! Час пробил – мы бросаем вызов заокеанским плутократам, опутавшим весь мир своими ростовщическими сетями! Они высасывали все соки этого мира, но теперь этому конец – мы разрубим эту мерзкую паутину нашим славным мечом! Рыцарская честь превыше подленького расчёта торговца, думающего только о том, чтобы сколотить лишний пфеннинг – мы победим. Наш смелый удар по Панамскому каналу – этот был выпад стилета, пронзившего кольчугу, а теперь пора пустить в ход наш тевтонский топор, чтобы сокрушить в честном бою и щит, и шлем, и панцирь врага. Наша цель – острова Карибского моря: пора перебить яйца, на которые уселась тёплым брюхом американская наседка. И мы переколотим эти яйца, и сделаем из них яичницу, а потом – потом мы перенесём войну на американский материк, и мы победим! С нами Бог и кайзер! Хох, хох, хох!

Принц Август Вильгельм, человек, застрявший в тёмных веках, испытывал искреннее наслаждение, глядя с мостика своего флагманского дредноута «Кайзер» на длинные колонны кораблей и судов, шедших на юг. Рождённый для войны, «железный принц» не мыслил себе иного занятия, и очень бы удивился, если бы кто-то сказал ему, что есть у людей и другие дела. Впрочем, в ближайшем окружении командующего трёхсоттысячной армией вторжения таких людей не было: сподвижники принца Августа, офицеры до мозга костей, разделяли его страсть к кровавым игрищам. А кроме того, кое-кому из них были известны тайные замыслы «железного принца», лелеявшего мечту стать кайзером Вильгельмом Четвёртым – любым способом, вплоть до военного переворота, – и эти «кое-кто» были его единомышленниками, готовыми идти за ним куда угодно.

Армада вторжения шла на юг, чтобы затем у Дакара повернуть на запад и пересечь Атлантику, следуя к берегам Венесуэлы.

Для аналитиков американской разведки не составило труда установить, как появились над Панамским каналом «василиски», нанёсшие по нему такой болезненный удар. Для этого было достаточно взглянуть на карту, прикинуть радиус действия германских самолётов и сопоставить показания очевидцев атаки. Вывод был ясен – бомбардировщики прошли над территорией Венесуэлы, что позволило им достичь тактической внезапности. Да, можно было предположить, что венесуэльские вооружённые силы просто не заметили в небе своей страны чужие самолёты, но такое предположение выглядело крайне маловероятным. Дважды два будет четыре, а не пять: американцы не сомневались, что немцы действовали с ведома и согласия венесуэльских властей, и эта наглость «бананового диктатора» генерала Контрераса требовала возмездия.

Когда президент Рузвельт ознакомился с заключением военных экспертов, первым его желанием было немедленно послать на Каракас пару эскадрилий «летающих крепостей». Но Рузвельт был дальновидным и вдумчивым политиком, не привыкшим действовать сгоряча. Котёл Латинской Америки бурлил, расплёскивая горячие брызги, и запашок от этого котла шёл явно антиамериканский. И причина этого аромата была не простой, а очень простой.

В конце девятнадцатого века, сразу после окончания испано-американской войны, США навязали многим странам Латинской Америки неравноправные торговые договоры, используя их для распространения своей экономической экспансии и для сбрасывания в эти страны инфляции, душившей американскую экономику. Кроме того, подконтрольные США страны были обременены рекламациями, которые якобы должны были покрыть ущерб американских граждан и компаний, чье имущество пострадало в ходе революционных беспорядков в этих странах. Эти заведомо преувеличенные рекламационные иски местное население называло «счетами великого капитана» – как правило, они превышали сумму ущерба, установленную местными судебными органами, в сотни раз. Куба в 1900-х годах несла бремя американских рекламаций в четыреста миллионов долларов, Мексика – в девятьсот миллионов, Венесуэла – в сто шестьдесят миллионов.

За счет экспорта инфляции доллара в колонии «великий капитан» менее чем за десять лет смог если не восстановить экономику США, то хотя бы создать видимость процветания и благополучия. И это позволило американским финансистам реализовать идею о частном центральном банке – родилась Федеральная резервная система, получившая законное право эмитировать бумажные деньги в тех количествах, в каких её хозяева сочтут нужным. А Южная Америка – ей осталось только расхлёбывать последствия этого хитрого маневра, что, само собой разумеется, не добавляло латиноамериканцам любви к бледнолицым гринго. И сейчас, когда бряцавший оружием кайзеррейх вплотную подобрался к границам США, а на Тихом океане шли тяжелые бои, было бы крайне неосмотрительно одним резким движением вызвать всеобщий латиноамериканский взрыв, способный вышибить почву из-под ног США.

Ко всему прочему, осуществление «операции возмездия» против Венесуэлы было связано с серьёзными трудностями. Наступать по суше, через Панамский перешеек, – дело долгое и маятное (с дорогами в Центральной Америке было не очень), а морской десант не представлялся возможным ввиду превосходства сил кайзермарине над US Navy в Атлантике. Американцами была сделана попытка организовать «пронунсиаменто» – военный переворот, благо в южноамериканских джунглях можно набрать горячих парней, готовых пострелять, особенно если за это хорошо платят, – однако вышла осечка. Ведомство адмирала Канариса, державшее руку на пульсе событий, сработало на опережение, и с блеском: мятеж потух, так толком и не начавшись, а его основные участники были быстро и деловито расстреляны.[69]

Но генерал всё же несколько струхнул (кайзеррейх далеко, а США – они рядом) и потребовал от Германии помощи: я весь ваш, душой и телом, так извольте меня защитить! И кайзер внял его мольбам: на дуэт Венесуэла-Германия смотрела вся Латинская Америка, и от успеха их совместного выступления зависела позиция многих южноамериканских стран – от этого зависело, на чьей стороне они выступят. И поэтому операция «Реконкиста» имела целью не только захват плацдармов на Антильских островах, но и демонстрацию тевтонской мощи. Отторжение Южной Америки от США, не говоря уже о её участии в войне на стороне кайзеррейха, было одним из условий победы континенталов, и ради этого «железный принц» готов был оставить на дне Карибского моря половину своего флота, а в боях на островах – половину армии вторжения.

Американское командование это хорошо понимало и усиливало оборону Антильских островов, невзирая на тяжёлое положение на других фронтах. В район Карибского моря перебрасывались корабли, самолёты и части морской пехоты. Обе стороны нацелились на один участок, намереваясь драться до конца, и это предвещало упорные бои.

…Ночное небо над Порт-оф-Спейном, главным портом острова Тринидад, – чёрное тропическое небо, усыпанное яркими блёстками звёзд, – озарил холодный мертвенно-белый свет. Осветительная бомба, раскачиваясь на парашютных стропах, медленно снижалась над заливом Пария, высвечивая с фотографической резкостью дома, причалы и кроны деревьев на холмах, окружавших город. А потом это подсвеченное небо лопнуло, посыпая притихшую землю пятисоткилограммовыми бомбами.

В городе вспыхнуло сразу несколько пожаров, и багровой кляксой на тёмной воде обозначился стоявший на рейде американский лёгкий крейсер «Милуоки», получивший прямое попадание.

«Зигфриды», четырёхмоторные германские бомбардировщики, обрушились на Порт-оф-Спейн карой небесной, ниспосланной разноцветным обитателям этих мест непонятно за какие прегрешения. В городе размещался американский гарнизон – бригада морской пехоты с частями усиления, – имелись береговая и зенитные батареи, в заливе стояло несколько боевых кораблей флота США, а на аэродроме базировалось до полусотни самолётов всех типов, но бомбы падали бессистемно, сокрушая хрупкие домики мирных жителей со всем их содержимым. Приближение небесных ночных хищников не осталось незамеченным – радары отметили их появление, – но тревога была объявлена с опозданием, и отразить налёт было практически нечем: американцы располагали всего несколькими ночными истребителями, а на беспорядочный зенитный огонь «зигфриды» даже не обратили внимания. Ущерб, причинённый бомбёжкой, был невелик (если не считать попадания в «Милуоки», ставшее для крейсера роковым), однако по всему острову со скоростью лесного пожара расползалась паника: мировая война добралась и до этих мест.

В эту же ночь дальние бомбардировщики кайзеррейха атаковали также Бриджтаун на Барбадосе, Скарборо на Тобаго, Сен-Джордж на Гренаде и Фор-де-Франс на Мартинике. Все эти авианалёты имели скорее психологический эффект, но это было только началом: уже на следующий день тревожные донесения посыпались одно за другим.

Ранним утром 17 ноября в пятистах милях к востоку от Тринидада американская подводная лодка «Тэмбор» обнаружила два германских линейных корабля, следовавших на запад в охранении эскадренных миноносцев, и даже попыталась выйти на них в атаку. Затем патрульный «либерейтор» засёк два авианосца типа «Зейдлиц» и только чудом сумел уйти от преследования атаковавших его «беовульфов». Теперь американцам всё стало ясно: тевтоны явились «в силах тяжких», и скорее всего, с очень серьёзными намерениями.

Сил для обороны Малых Антил у США было явно недостаточно – война не несколько фронтов пожирала все резервы. К ноябрю на всех островах, от Арубы до Пуэрто-Рико, американское командование сумело сосредоточить около восьмисот самолётов, в том числе до двухсот истребителей П-38 и П-40, около сотни пикирующих бомбардировщиков, до ста торпедоносцев и свыше двухсот бомбардировщиков Б-25 и Б-26, пригодных для атаки кораблей. Общая численность островных гарнизонов достигала двухсот тысяч человек, но эти силы были рассредоточены по десяткам больших и малых островов, и перебрасывать их с одного участка на другой было затруднительно. Наиболее сильной – около двадцати тысяч человек – была тринидадская группировка: американские генералы понимали, что Тринидад, если немцы намерены высадить десант, наверняка станет одной из первых целей вторжения. Американское командование исходило из того, что полностью отразить нашествие тевтонов на Малые Антильские острова вряд ли удастся, однако надеялось измотать немцев упорной обороной, остановить их натиск, а затем нанести удар силами флота, сосредоточенного в Норфолке и в Гуантанамо на Кубе. И как только авианосцы Хохзеефлотте были обнаружены, со всех островных аэродромов Малых Антил начали подниматься ударные эскадрильи, неся под крыльями торпеды и бомбы.

Яростное сражение продолжалось целый день, и к вечеру исход его определился: атаки американских самолётов берегового базирования не принесли желаемого успеха. Авиагруппы атаковали разрозненно (что было неизбежно при имевшемся распылении сил), а над немецкими кораблями непрерывно висело не меньше сотни «беовульфов», занимавших позиции на разных высотах. Радиолокаторы засекали атакующих за шестьдесят миль, и к моменту выхода в атаку «авенджеры» и «митчеллы» уже несли тяжёлые потери. К кораблям прорывались единицы из десятков атаковавших машин: американцам удалось добиться лишь одного бомбового попадания в линкор «Курфюрст» и повреждения авианосца «Лютцов» несколькими близкими разрывами.

Германский авианосец «Лютцов» под атакой

Хохзеефлотте, двигаясь вдоль Малой Антильской гряды на удалении трехсот миль, наносил ответные удары, выжигая на аэродромах самолёты противника, вернувшиеся из боя. Где расположены эти аэродромы, немцам было известно: подводные лодки континенталов месяцами вели разведку, рыская среди островов Карибского моря. Мобильность авианосцев стал козырем: немцы выбирали время и место очередного удара и создавали необходимый локальный численный перевес, владея инициативой и вынуждая защитников Малых Антил отражать удары, следовавшие один за другим.

После трёх дней ожесточённых боёв американская авиация была обескровлена: было потеряно свыше пятидесяти процентов самолётов первой линии обороны, и американское командование для компенсации потерь начало переброску подкреплений с Кубы и Ямайки. Потери немцев, сражавшихся как правило в большинстве и превосходивших противника выучкой и боевым опытом, были в несколько раз меньше, но американские пилоты дрались отчаянно, и немало «берсерков» и «беовульфов» рухнули в ласковые воды Карибского моря и упокоились на чистеньком донном песке.

Надводный флот США бездействовал – слишком неравным было соотношение сил, – но подводная лодка «Гроулер» добилась успеха: проскользнув через охранение, она всадила торпеду в германский авианосец «Блюхер», только что поднявший свои самолёты для атаки острова Сен-Люсия. Одно попадание – это вроде бы немного, однако «Блюхер» подтвердил свою репутацию невезучего корабля. Взрывом было повреждена топливная цистерна и пары бензина из-за ошибки офицера дивизиона живучести, включившего вытяжную вентиляцию, распространились по всему кораблю: авианосец превратился в огромный ящик, наполненный гремучей смесью. И случилось неизбежное: через четыре часа произошёл объёмный взрыв, вздыбивший полётную палубу и вырвавший днище. «Блюхер» затонул в двухстах сорока милях к востоку от Мартиники, не пережив третью по счёту атаку подводной лодки.

Однако успех американских подводников не переломил ход битвы за Малые Антилы. 21 ноября германские войска высадились на Барбадосе, захватив остров одним броском, а 22 ноября первые немецкие части десантировались на Тринидаде. Крупнокалиберные снаряды линейных кораблей сломали оборону, и гренадёры кайзера, смяв сопротивление морских пехотинцев США, двинулись вглубь острова, гася последние очаги сопротивления и занимая один посёлок за другим.

Генерал Контрерас облегчённо вздохнул: войска могущественного континентального союзника обосновались у самых границ Венесуэлы – на Тринидаде, отделённом от материка узкой полоской пролива Бока-де-да-Сьерпе.

Высадка рейхсвера на Тринидад

…Тевтоны наступали, занимая остров за остров, но их наступление замедлялось. Американцы непрерывно подбрасывали на Малые Антилы авиационные подкрепления с Кубы и Ямайки, куда ещё пахнущие свежей краской самолёты перелетали с материка. В упорных боях с береговой авиацией противника Хохзеефлотте потерял уже до трети своей палубной авиации, и к тому же Лютьенсу пришлось выделить авианосец «Граф Цеппелин» с его истребительной авиагруппой для прикрытия Тринидада: тяжёлые бомбардировщики США нещадно бомбили Порт-оф-Спейн, куда потоком шли военные грузы, а переброска на Тринидад и в Венесуэлу германских истребителей берегового базирования только началась, и транспортам, доставлявшим самолёты, требовалось немало времени, чтобы пересечь океан.

Ослабление «воздушного зонтика» над авианосцами Хохзеефлотте должно было сказаться, и оно сказалось: 26 ноября в ходе боёв за Гренадины «Фон дер Танн» получил попадания трёх крупных авиабомб. Одна из них разворотила полётную палубу, сделав невозможным взлёт и посадку боевых машин, другая разрушила самолётоподъёмник, третья угодила в «остров», вызвав пожар и причинив большие потери в личном составе (среди погибших оказался командир авианосца). Лютьенс вынужден был вывести «Фон дер Танн» из сферы боёв и направить его на ремонт в метрополию, благо для уцелевших самолётов «Фон дер Танна» хватало места на других авианосцах.

29 ноября флот кайзера получил ещё один тяжёлый удар: при высадке на Мартинику американские самолёты прорвались к «Зейдлицу».

Авианосец был поражён двумя бомбами; на борту возник сильный пожар. А через полчаса успеха добился одинокий «авенджер»: самолёт исчез в туче зенитных разрывов, но сброшенная им торпеда попала в носовую часть «Зейдлица», вызвав обширное затопление отсеков. Экипаж авианосца оказался достойным славных традиций своего предка – крейсера «Зейдлиц», проявившего чудеса живучести в Ютландском бою, – возникший крен удалось спрямить, и пожар был взят под контроль. Корабль отошёл двадцатиузловым ходом, однако его повреждения были слишком тяжелы для продолжения участия в операции: Хохзеефлотте остался с четырьмя авианосцами, имевшими на борту около двухсот сорока боевых машин, пилоты которых были измотаны многодневными тяжёлыми боями.

Тем не менее, наступление продолжалось. Развивая успех, немецкий флот нацелился на Гваделупу и Антигуа, хотя и Лютьенсу, и «железному принцу» было уже ясно, что его наступательный порыв вот-вот иссякнет, и Доминика – это последний остров, который ещё можно взять. Вероятно, так бы оно и случилось, но в это время в игру вступила новая сила, давно ждавшая своего часа.

Адмирал Кинг, командующий Атлантическим флотом США, державший авианосное соединение в Гуантанамо и внимательно следивший за ходом боёв на Малых Антилах, счёл, что время пришло. 30 ноября он вышел в море с тремя авианосцами, двумя быстроходными линкорами, восемью крейсерами и двадцатью эсминцами, рассчитывая нанести германскому флоту решающий удар.

Американское соединение скрытно выдвинулось к Виргинским островам, оставаясь необнаруженным немецкими разведывательными самолётами, но на рассвете 1 декабря у острова Сен-Мартен его курс пересёкся с курсом подводной лодки «К-21» капитана третьего ранга Лунина. Американские авианосцы уже разворачивались под ветер, готовясь поднять самолёты, когда «К-21» прошла завесу охранения и разрядила носовые торпедные аппараты по лёгкому авианосцу «Индепенденс». Корабль затонул через одиннадцать минут после атаки – для бывшего лёгкого крейсера типа «Кливленд» с лихвой хватило трёх попавших в него торпед.

Оторвавшись от преследования эсминцев, Лунин подвсплыл и дал радио союзникам, предупреждая о появлении противника. Его радиограмма оказалась спасительной для ничего не подозревавшего Лютьенса: командующий Хохзеефлотте немедленно перенацелил свою ударную авиацию, готовившуюся к очередной атаке американских аэродромов, на флот адмирала Кинга, поднял в небо все боеспособные истребители и приготовился принять вражеский удар с пустыми ангарными и полётными палубами.

Две ударные волны встретились над островом Монсеррат, встретились – и разошлись, следуя каждая к своей цели. На корабли Хохзеефлотте обрушилось сто двадцать самолётов противника, и около сорока из восьмидесяти «авенджеров» и «доунтлессов» прорвались к немецким авианосцам: способность любой обороны выдерживать непрекращающиеся атаки имеет свой предел. Американцы, разделившись, атаковали все германские авианосцы, и в трёх случаях из четырех добились успеха.

«Лютцов» получил три бомбовых попадания, «Дерфлингер» – два; на обоих кораблях вспыхнули сильные пожары. «Гинденбургу» досталось четыре бомбы, причём одна их них, влетев в дымовую трубу, разорвалась в котельном отделение, разрушив два котла и снизив ход повреждённого авианосца. «Гинденбург» окутался густым дымом, и под его завесой «авенджеры» всадили в изувеченный корабль две торпеды. Потерь и повреждений избежал только «счастливчик» «Мольтке»: точно так же, как его предшественник во время Великой битвы Северного моря.

Пожар на авианосце «Гинденбург»

«Лютцов» и «Дерфлингер» удалось отстоять («Дерфлингер» даже сумел принять на палубу возвращавшиеся самолёты), но повреждения «Гинденбурга» стали смертельными для бывшего «Индомитебла». Авианосец отчаянно боролся за жизнь в течение восьми часов, и только к вечеру команда покинула обреченный авианосец, и его медленно погружавшийся выгоревший корпус был потоплен эсминцами охранения.

Но Хохзеефлотте сумел дать сдачи: пока его корабли отбивались от американских самолётов, соединение адмирала Кинга было атаковано девятью десятками «берсерков» и, «нибелунгов», прикрытых полусотней «беовульфов». Четыре дюжины «диких котов» не смогли отбить эту атаку: «берсерки» с пронзительным воем пикировали на цель, опережая торпедоносцы, стелившиеся над самой водой. Зенитный огонь американских кораблей оказался неожиданно эффективным[70]; «Эссекс» отделался всего одним попаданием бомбы, не причинившей ему существенного вреда, зато «Хорнет» получил по полной программе. Сначала в него угодили четыре 250-кг бомбы, затем две торпеды, и на десерт в пылающий авианосец врезался самолёт, пилотируемый командиром бомбардировочной эскадрильи. «Хорнет» разделил судьбу «Гинденбурга»: он долго горел, упорно не желая тонуть, и уже в сумерках был потоплен «торпедами милосердия» с эскортных кораблей. Кроме того, прямое попадание получил флагманский линкор Кинга «Индиана» (бомба начисто снесла среднюю 127-мм орудийную башню левого борта), был торпедирован тяжёлый крейсер «Тускалуза» (торпеда разрушила румпельное отделение), а эскадренный миноносец «Портер», спасавший лётчиков, совершивших вынужденную посадку на воду, был потоплен торпедой германской подводной лодки.

Враждебные флоты, не доводя дело до артиллерийской дуэли, разошлись в разные стороны: бой авианосцев у Виргинских островов стал заключительным аккордом операции «Реконкиста». Хохзеефлотте отходил к своим базам зализывать раны и восполнять потери, потрепанное соединение Кинга вернулось в Норфолк.

Германское наступление выдохлось. На песчаном дне Карибского моря остались десятки кораблей, сотни самолётов и тысячи трупов, но «железный герцог» был доволен: основные цели «Реконкисты» достигнуты. Хохзеефлотте надолго утратил свою грозную наступательную мощь, но большая часть Малых Антильских островов завоёвана, Латинская Америка с восторгом взирает на победителей-тевтонов, и потери американцев тоже очень велики. И неожиданным призом для немцев стало захват без боя (перед высадкой германские линейные корабли несколько часов месили снарядами берег, и были несколько удивлены тем, что оттуда по ним не было сделано ни единого выстрела) голландских островов Аруба, Кюрасао и Бонайре. Американцы сочли, что удержать эти острова, находящиеся у самых берегов теперь уже официально враждебной Венесуэлы, ставшей союзницей континенталов, не удастся, и под покровом ночи эвакуировали на боевых кораблях их гарнизоны, подорвав на прощанье нефтеперегонный завод на Арубе и разрушив бульдозерами взлётные полосы.

«Мы переколотили карибские яйца, – заявил принц Август, подводя итоги операции, – пусть даже изрядно поцарапав себе руки. Великогермания выиграла очередной раунд, война продолжается, и будет продолжаться до нашей полной победы!».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ЖЁСТКИЙ КЛИНЧ

1942 год, январь

…Белые плети пурги хлестали каменные спины Алеутских островов. Седые волны остервенело врезались в береговые скалы, осыпая валуны тучами брызг, тут же застывавших на холодном ветру льдистыми матовыми горошинами. Всё живое прячется, спасаясь от холода и мрака, – в такую погоду не хочется не то что воевать, но даже покидать крышу над головой, где чадный огонь, пляшущий в пустой железной бочке, создаёт подобие покоя.

Зимой сорок второго года погода и природа этих суровых мест остановили русское наступление на Аляску надёжней, чем скромные военно-морские и военно-воздушные силы США, расположенные в этом районе. До наступления зимы, воспользовавшись тем, что всё внимание янки было сосредоточенно на карибских островах, атакованных Хохзеефлотте, и на Полинезии, где японцы продолжали вгрызаться в американскую оборону, русская эскадра в составе линкоров «Леонид Красин» и «Бородино», авианосца «Рюрик», четырёх крейсеров и двенадцати эсминцев атаковала Датч-Харбор и высадила десант на острова Уналашка и Умнак. До этого русские закрепились на островах Атту, Кыска, Амчитка и Адак: «Рюрик» за несколько рейсов перебросил с Камчатки на Алеутские острова до двухсот истребителей «беркут»[71], а около двух сотен двухмоторных торпедоносцев Ил-6 «орлан»[72] и пикирующих бомбардировщиков Ту-2 «феникс»[73] перелетели туда своим ходом по воздушному мосту Сибирь-Камчатка-Командоры-Алеуты.

Сопротивление высадке было слабым – Соединённым Штатам попросту не хватало сил для перекрытия всех угрожаемых направлений. Датч-Харбор пал, но в декабре 1941 года русский флот понёс ощутимые потери: у Командорских островов американской субмариной был потоплен лёгкий крейсер «Адмирал Лазарев», сопровождавший очередной конвой, а при налёте американской авиации на Датч-Харбор серьёзные повреждения получил линейный крейсер «Бородино». Памятуя исландский опыт, русское командование решило оставить подбитый крейсер в Датч-Харборе как мощную береговую батарею: буксировка «Бородино» на ремонт во Владивосток или Совгавань была признана нецелесообразной. Потеряны были также два эсминца и несколько транспортов, а затем зима положила конец активным боевым действиям сторон.

Но война продолжалась: с Алеутских островов выходили к берегам США и Канады русские подводные лодки, а под Новый год на аэродроме Датч-Харбора появилась первая эскадрилья дальних тяжёлых четырёхмоторных бомбардировщиков «витязь»[74] – эти машины, созданные на основе собственных наработок и германских достижений, предназначались для нанесения бомбовых ударов по Сиэтлу и Такоме: по центрам американского судостроения, где росли на верфях Генри Кайзера десятки корпусов новых боевых кораблей US Navy.

Тяжёлый бомбардировщик «Змей Горыныч»

Укомплектованные опытными лётчиками полярной авиации, налетавшими многие тысячи километров над арктическими льдами на трассе Северного Морского пути, «витязи», находя «окна» в круговерти плохой погоды, взлетали и шли над океаном на высоте девять тысяч метров, неся две тонны бомб. Полёт был долгим: около восьми часов машины шли туда, где их ждали радары, зенитные батареи и ночные истребители противника. А потом – восемь часов назад, и если в плоскостях и фюзеляже зияли дыры, и моторы захлёбывались, уповать оставалось только на утлые резиновые шлюпки да на подводные лодки, заранее развёрнутые вдоль «трассы отважных». Многие экипажи до весны сорок второго прошли эту трассу только в один конец: ненасытное чудище по имени «война» не уставало глотать всё новые и новые жертвы. Но самолёты взлетали, и пилоты желали друг другу вернуться назад живыми и невредимыми, и в сухих штанах.

Этимология пожелания «сухих штанов» была оригинальной и прочно вошла в устный фольклор алеутских гарнизонов. Долгими зимними вечерами, когда острова тонули в белых снежных вихрях, политработники усердно занимались поднятием духа личного состава и разъяснением текущего момента. И вот однажды политрук заметил, что некий старшина Иван Трофимов из батальона аэродромного обслуживания без должного рвения внемлет его речи, клеймящей американский капитал и призывающей к бескомпромиссной с ним борьбе.

«Товарищ нардноармеец, – строго произнёс политрук, глядя на Ивана, – повторите, что я сейчас говорил!».

Надо сказать, что Иван Трофимов был личностью колоритной: добрый молодец, косая сажень в плечах, русые кудри и румянец во всю щёку – хоть сейчас на плакат «Трудовой народ, строй воздушный флот!», а то и на роль Добрыни Никитича в киноэпопее «Славный богатырь Илья Муромец». И силушкой он был не обижен: нашлись свидетели, видевшие, как он в одиночку перетаскивал спаренный тридцатисемимиллиметровый зенитный автомат, и при этом даже не сильно вспотел.

«Вы говорили о борьбе с проклятым американским капиталом, товарищ комиссар третьего ранга!» – браво ответствовал старшина, преданно глядя на политработника своими синими глазами образца «смерть красным де́вицам». «О какой именно борьбе?» – вкрадчиво поинтересовался тот, надеясь, что старшина непременно свернёт себе язык на умном слове «бескомпромиссная».

«О безмокрописной борьбе! – гаркнул Иван. – А это значит, что у нас штаны должны быть сухими, а у них – мокрыми!».

Так оно и повелось: людям, ежечасно ощущавшим дыхание смерти, шутка, даже самая немудрящая, нужна как воздух.

Русское командование допускало, что к лету сорок второго года американцы, накопив силы, могут начать контрнаступление на Алеутские острова, и усиливало свою аляскинскую группировку. Но до лета надо было ещё дожить, а покамест «Змеи Горынычи» взлетали с аэродрома на Уналашке и летели на Сиэтл, чтобы обрушить на него свой бомбовый груз.

1942 год, февраль

В Полинезии зима, практически ничем не отличающаяся от лета, ничуть не охладила воинственный пыл враждующих сторон. Японская империя раздулась от приобретений как сытый удав, которому впору свернуться кольцами и переваривать добычу, но вошедшие в раж самураи продолжали хапать всё новые территории, уподобившись хорьку, забравшемуся в курятник и опьяневшему от пролитой крови.

Авианосцы обеих сторон в боях не участвовали: японцы пополняли свои потрепанные авиагруппы, а что касается американцев, то они могли выдвинуть в этот район одну только «Саратогу», поскольку значительная часть Тихоокеанского флота США – ударный авианосец «Энтерпрайз», линейные корабли «Мэриленд», «Теннеси», «Калифорния», тяжёлые крейсера «Индианаполис» и «Миннеаполис» и лёгкие крейсера «Бойз», «Сент-Луис» и «Ричмонд», – была оттянута к западному побережью Америки, в район Лос-Анджелес – Сан-Франциско для парирования нараставшей «русской угрозы». В Пёрл-Харборе оставались ещё шесть линкоров, одиннадцать крейсеров и около сорока эсминцев – это был всё, что американцы могли противопоставить мощному императорскому японскому флоту, имевшему тройное численное превосходство.

Тем не менее, американское командование не собиралась уступать Полинезию без боя – захват этого района японцами резко ухудшал стратегическую обстановку на Тихом океане. Острова Полинезии, по выражению адмирала Нимица, являли собой армаду «непотопляемых авианосцев», а Соединённые Штаты к началу 1942 года имели на Тихом океане не менее двух тысяч боевых самолётов. «Японцы выдохнутся здесь так же, как немцы на Антилах, – заявил генерал Макартур, возглавивший оборону Множества Островов, – я сделаю для этого всё возможное!».

Японское наступление на Фиджи и Восточное Самоа началось ещё поздней осенью 1941 года, а к январю 1942 японцы заняли острова Тувалу, вели бои за Токелау и Уоллес-и-Футуна и вышли на подступы к архипелагу Фиджи. Бои отличались ожесточением и ростом потерь обеих сторон: японские и американские самолёты взлетали с островных аэродромов, сшибались в небе Полинезии и падали в океан, зарастая на дне водорослями и кораллами.

Японцы к своим потерям относились с восточным стоицизмом, чего нельзя сказать об американцах: когда четырёхзначные цифры killed in action[75] сменились на пятизначные, американское командование заметно занервничало, тем более что конца-краю затяжной полинезийской мясорубке как-то не просматривалось.

А японские войска упрямо шли вперёд, топча коралловый песок живописных атоллов и проламываясь сквозь джунгли, и не останавливались даже тогда, когда ощутимо получали по зубам.

Первая попытка японцев высадить десант на Вануа-Леву захлебнулась под ураганным огнём оборонявшихся морских пехотинцев, неудачей кончилась и вторая попытка: японский отряд танкодесантных судов у острова Ясава был полностью разгромлен ударами с воздуха (в ходе этой атаки американцы впервые применили здесь метод топмачтового бомбометания, оказавшийся исключительно эффективным).

Зацепиться за берег острова Вити-Леву самураям удалось только с третьей попытки, предпринятой в феврале 1942 года, – после того, как линейные корабли «Нагато», «Муцу», «Хиэй» и «Кирисима» выпустили по острову больше двух тысяч 406-мм и 356-мм снарядов. Успех высадки омрачился гибелью линкора «Муцу»: корабль взорвался в проливе Блай-Уотер по неизвестной причине (вероятнее всего, сам по себе детонировал погреб боезапаса – такое случалось, – поскольку ни подводники, ни лётчики США не претендовали на эту победу, а мины, выставленные в проливе, были тщательно вытралены).

После этого в треугольнике Фиджи-Токелау-Самоа появился американский флот, что привело к целой серии боёв, происходивших преимущественно в ночное время. 9 марта 1942 года японской авиацией был потоплен американский тяжёлый крейсер «Честер», а через три дня американские самолёты сровняли счёт, отправив на дно японский тяжёлый крейсер «Кинугаса». В середине марта у островов Тонга в ночном бою, пользуясь радиолокаторным целеуказанием, американцы потопили японский крейсер «Фурутака», но в конце месяца американский флот потерпел жестокое поражение: соединение в составе тяжёлых крейсеров «Астория», «Куинси», «Винсеннес» и лёгкого крейсера «Марблхэд», прикрывавшее высадку подкреплений на Самоа, было полностью уничтожено пятью крейсерами адмирала Танака, не понёсшими при этом никаких потерь. Американские крейсера был потоплены торпедами: если в США считали крейсера артиллерийскими кораблями, то японцы придерживались мнения, что для победы следует применять любое оружие с любого корабля, способного его применить. Их «длинные пики» – 610-мм кислородные торпеды типа «93» с дальностью хода 40.000 метров, снабжённые пятисоткилограммовой боевой частью, – ещё раз доказали, каким грозными оружием они являются.

Американские крейсера у берегов Восточного Самоа (1942 год)

В апреле у Самоа в ходе суматошного ночного боя, в котором американцы вели огонь по своим, погибли американские лёгкие крейсера «Хелена» и «Трентон» и японский лёгкий крейсер «Сэндай»; у Фиджи американской субмариной был потоплен крейсер «Дзинтцу». А в мае наконец-то встретились в бою линейные корабли, давно ждавшие своего часа.

Японский линкор «Хиэй», направленный для обстрела Апиа, был перехвачен тремя американскими линкорами («Норт Каролина», «Пенсильвания» и «Аризона») и расстрелян – его тонкая броня не устояла под ударами четырнадцати– и шестнадцатидюймовых снарядов. Но торжество победителей было недолгим: уже на следующий день в бою с подошедшими к Самоа пятью японскими линкорами («Нагато», «Исэ», «Хьюга», «Фусо» и «Ямасиро») была потоплена «Аризона», а «Пенсильвания» взлетела на воздух после попадания шести торпед с крейсера «Китаками», вооружённого десятью четырёхтрубными торпедными аппаратами. «Норт Каролине» удалось уйти, воспользовавшись своим преимущество в скорости хода, но после этого боя американский флот отошёл от Восточного Самоа к островам Рождества.

Японский торпедный крейсер «Китаками»

Японцы высадились на Самоа (потеряв при этом крейсер «Како», повреждённый береговой артиллерией и добитый самолётами корпуса морской пехоты) и через неделю боёв взяли Апиа – административный центр архипелага.

Американцев, несмотря на заверения Макартура, выдавливали из Полинезии: у США не хватало сил на все направления – кроме «полинезийской» мясорубки работала ещё и «карибская», а русские готовились к высадке на Аляскинский полуостров. Однако кое в чём генерал оказался прав: умывшись кровью в Полинезии, японцы отказались от плана высадки десанта на Гавайи – даже самые горячие головы в японском генеральном штабе поняли, что для подобной операции у Японии попросту не хватит сил.

К лету сорок второго года в Полинезию подтянулись японские авианосцы, и боевая активность американского флота свелась к ночным рейсам эсминцев, доставлявших грузы и подкрепления гарнизонам осаждённых атоллов[76], да к атакам торпедных катеров, в темноте подбиравшихся к японским транспортам и боевым кораблям.

В июне 1942 у островов Кука во время одной из таких атак японский эскадренный миноносец «Амагири» протаранил и разрезал пополам американский торпедный катер «ПТ-109». Японцы подняли из воды шестерых полуживых моряков, сочтя остальных погибшими. А через трое суток туземцы острова Аитутаки обнаружили на берегу белолицего человека в обрывках одежды. Он не знал, как здесь очутился, и даже не помнил своё имя. Аборигены хотели было вернуть его туда, откуда он пришёл, то есть в море, но тут в дело вмешалась некая молодая вдова по имени Дже-Ки-Бу-Ве. Её мужа на днях съела акула, и убитая горем островитянка сочла Выброшенного Водой компенсацией, ниспосланной ей морским духом.

Она энергично воспротивилась намерению соплеменников вышвырнуть несчастного обратно в море и забрала его в свою хижину. И не прогадала – Выброшенный Водой хоть и не помнил о себе ровным счётом ничего, но в целом оказался полезным приобретением: сильным, смышлёным и главное – неукротимым на семейном ложе из пальмовых листьев.

Шли годы. Выброшенный Водой мало-помалу продвигался по местной иерархической лестнице, сделался старейшиной Аитутаки, а в пятидесятых стал членом парламента Самоа от островов Кука. И в шестидесятом году он одержал уверенную победу на выборах «вождя правительства» («О-ле-Ао-о-ле-Мало» по-самоански). К этому времени лицо его было густо покрыто ритуальной татуировкой, так что узнать в нём того, кем он был в прошлой жизни, было уже практически невозможно.

Правление Выброшенного Водой ознаменовалось едва не разразившейся (в 1962 году) войной с Фиджи, что неминуемо привело бы к массовому поеданию пленных с обеих сторон – несмотря на известную цивилизованность, и самоанцы, и фиджийцы сохранили склонность к каннибализму. Но войну удалось предотвратить: самоанский «вождь правительства» сумел договориться с правителем Фиджи, носившем прозвище «Лысый Хру», что подняло рейтинг Выброшенного Водой на небывалую высоту. Но это же послужило и причиной его гибели: в ноябре 1963 года на одном из периферийных островов он был убит отравленной стрелой, пущенной, по версии следствия, с верхушки одиноко стоявшей пальмы. Кто стоял за этим убийством, так и осталось тайной. Организаторами покушения могли быть члены самых влиятельных семей Самоа – Малиетоа и Тупуа, привыкшие поочерёдно занимать пост «О-ле-Ао-о-ле-Мало» и неприязненно относившиеся к непонятно откуда взявшемуся чужеземцу, а может, роковую стрелу выпустил какой-нибудь ревнивец – Выброшенный Водой славился своей любвеобильностью и имел немало «двоюродных жён», а также внебрачных детей.

В прошлой жизни – в той, где он был командиром торпедного катера, – этого человека звали Джон Кеннеди. От судьбы не уйдёшь даже в альтернативной Реальности.

1942 год, июнь

Жёсткий клинч, в который вошли тевтоны и американцы на Антильских островах, начался ещё в ноябре сорок первого, и в сорок втором он продолжался, несмотря на то, что германское наступление на Карибах (равно как японское в Полинезии) было остановлено.

Кровавая мясорубка, запущенная на Антилах, равнодушно пережёвывала корабли и самолёты, боевую технику и людей. Потери сторон неумолимо росли, причём гибли ценные военные кадры – лётчики и моряки, на подготовку которых затрачивалось немало времени и сил. Немцы перебрасывали через океан всё новые воинские контингенты и авиационные соединения: в джунглях Венесуэлы и на Тринидаде появились многочисленные германские истребители, грозные бомбардировщики «василиск», прозванные «убийцами линкоров», двухмоторные истребители «крестоносец»[77] и торпедоносцы «морской орёл», охотившиеся за вражескими кораблями.

Американцы совершали на Тринидад и другие Малые Антильские острова, занятые немцами, налёт за налётом, и налёты эти оборачивались масштабными воздушными боями, в которых с обеих сторон участвовали сотни самолётов. А через Атлантический океан шли и шли германские вспомогательные авианосцы, наскоро переоборудованные из быстроходных торговых и пассажирских судов, неся на палубах десятки «беовульфов» и «викингов».[78]

Германское командование рассматривало «карибскую мясорубку» как полигон для «испытания огнём» лётчиков палубной авиации: личный состав антильских эскадрилий сменялся каждый месяц (за исключением тех, кто не сдал экзамен и навеки остался на Карибах), и обстрелянные пилоты направлялись на авианосцы Хохзеефлотте – и на старые, и на новые.

Испытывая недостаток опытных лётчиков, немцы согласились на присутствие на Карибах русских пилотов, воевавших на русских машинах, – Народная Россия не меньше кайзеррейха заботилась о комплектации авиагрупп своих новых авианосцев.

Торговое судоходство в Карибском море, насквозь перекрытом авиацией берегового базирования, замерло, и германские «корсары» и подводные лодки в поисках новых целей начали перебираться в Тихий океан, используя Фольклендские острова как промежуточную базу и огибая мыс Горн. Их появление у берегов Чили и Перу и у Галапагосских островов стало для американцев очень неприятным сюрпризом: тевтонский топор был занесён над последней жизненно важной коммуникацией, питавшей сырьём промышленность США. И бурлила Южная Америка, всё больше склоняясь к тому, чтобы встать под победоносные знамёна Старого Света, явившегося свести счёты с Новым Светом, – летом 1942 Аргентина и Бразилия стали союзниками раджеров и объявили войну Соединённым Штатам.

Война стучалась в двери американского дома – и в атлантические, и в тихоокеанские, – а Европа оживала, забывая о затемнении и прочих прелестях военного времени. Война ушла за океан, и в кинотеатрах кайзеррейха и всей Европы с большим успехом шёл фильм «Карибская битва», в котором континенталы крушили авиацию и флот США, а прекрасные (и не очень одетые) смуглокожие туземки самоотверженно выхаживали раненых тевтонских воинов.[79] И война в этом красочном кинофильме казалась красивой и совсем не страшной.

Афиша фильма «Карибская битва»

1942 год, ноябрь

Бетонный пол толкнулся в подошвы. Затряслись проволочные сетки потолочных ламп, по стенам прошуршала цементная пыль, выбитая из стыков плит содроганием земли; среди людей, набившихся в длинный пенал бомбоубежища, пронёсся тихий вздох, похожий на приглушённый стон.

«Война пришла к нам, – рассеянно подумал старый Джейкоб, – раньше такого не было никогда… Мы всегда считали, что убивать и умирать будут где-то далеко, за океанами, и в Первую Мировую так оно и было. А теперь – теперь шестимоторные германские летающие чудовища каждую ночь взлетают с аэродромов Гренландии и бросают на наши города бомбы с чёрного неба. Война пришла к нам…».

Земля снова вздрогнула, послышался отдалённый гул.

«Тяжёлая фугаска, – отметил старик. – Эти твари обычно сбрасывают планирующие бомбы на доки Ньюпорт-Ньюса и причалы Норфолка, целясь в корабли, но иногда они дарят и такие подарки. И если такая штука попадёт сюда, этот чёртов каменный ящик станет одним общим гробом для всех, кто ищет здесь спасения: и для домохозяек, и для сезонных рабочих, и для клерков, и для уличных торговцев. Я-то ладно, я прожил долгую жизнь, а вот малыш Джо и его сверстники, которым всего одиннадцать лет, – их-то за что?».

Он посмотрел на внука, сидевшего рядом с ним обхватив колени и уткнувшись в них подбородком. В глаза мальчика отражался свет ламп, и было видно, что ему страшно, очень страшно, но Джо старается не подавать виду: он ведь настоящий американец и настоящий мужчина.

– Ничего, малыш, – негромко произнёс старик, касаясь ладонью волос внука, – наши парни на «чёрный вдовах»[80] поджарят задницы этим поганцам-тевтонам и прогонят их прочь. Скоро всё это кончится, и мы пойдём домой: наш домик цел, а что взрывной волной выбило оконные стёкла, так это пустяки, верно? А потом со смены на заводе придёт мама…

Джо промолчал, сосредоточенно глядя прямо перед собой.

«Он ещё не знает, – с горечью подумал Джейкоб, – что мой зять, его отец, месяц назад не вернулся из боевого вылёта на Карибах. Мы ему об этом не говорили… Конечно, Сэмми мог не погибнуть, а попасть в плен, но… Эх-хе-хех…».

– Кончится налёт, – очень тихо сказал вдруг мальчик, – а война? Мистер Аарон Смит, наш школьный учитель, говорил, что против нас воюет весь мир. Континенталы завидуют нашему богатству, нашей свободе и демократии, и хотят нас уничтожить. Значит, они все плохие, а мы – мы хорошие, да?

– Наверное, Джо. Твой мистер Смит образованный человек: он знает, что говорит.

– Я недавно прочёл книжку «Lord of the Rings». Её написал один англичанин, Толкин его имя.[81] И в этой книге рассказано, как силы Тьмы поднялись, чтобы сокрушит силы Света, и как злые орки…

– Кто?

– Орки – так зовут воинов Тьмы. Они очень похожи на раджеров, дед. И я думаю, что эта книга пророческая: она об этой нашей войне, а вовсе не о сказочной битве. Силы Тьмы наступают – сможем ли мы, американцы, их остановить?

– Не знаю, – ответил старый Джейкоб. – Во всяком случае, мы очень постараемся это сделать, и эти твои орки поломают о нас все свои зубы. И я тебе так скажу: нас, американцев, ещё никто и никогда не побеждал!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. ХУДОЙ МИР ХУЖЕ ТОЛСТОЙ ДРАКИ

1943 год

Мир корчило в судорогах затяжной общепланетной войны.

Вооружённые силы Евразии подступили к берегам Америки и с восхода, и с заката, заняли предполье, выбив врага из всех точек, которые ему трудно было удержать, и замерли, прикидывая: а что же дальше? Североамериканский континент превратился в осаждённую крепость, взять которую не так просто: стены крепки, башни высоки, и защитники твердыни многочисленны. А за стенами день и ночь горели огни кузнечных горнов и звенели молоты, выковывая оружие и доспехи; и соглядатаи доносили, что крепостные ворота могут вскоре распахнуться, выпуская на битву плотные ряды хорошо вооружённых ратников. Война шла уже три с половиной года, но и в сорок третьем континенталы, несмотря на все успехи, были немногим ближе к полной победе над США, чем в сороковом. Наступило зыбкое равновесие, и обе стороны прилагали все усилия, чтобы качнуть чашу весов в свою пользу.

Кайзермарине достиг пика своего могущества – он пополнился новыми кораблями, строившимися на верфях всей Европы. К четырём германским эскадренным авианосцам типа «Остфрисланд» и восьми лёгким авианосцам типа «Хаген», вошедшим в строй в 1942-1943 годах, добавились два новых авианосца британской постройки – «Рейнланд» и «Вестфален» – и два французских корабля: «Ганновер» (бывший «Жоффр») и его систершип «Гессен». Хохзеефлотте имел теперь двадцать два авианосца (не считая вспомогательных), несущих на борту более тысячи трёхсот самолётов: грозная сила. Вошли в строй и все боеспособные корабли английского и французского флотов, причём в их экипажах были бритты и франки – добровольцы, не питавшие особой любви к Америке и вставшие под знамёна победителей-тевтонов.[82]

Количественный рост сопровождался непрерывным совершенствованием качества – так уж повелось, что люди наиболее изобретательны по части уничтожения себе подобных, а во время войн эта их склонность многократно усиливается. Германские субмарины, в 1942 году понёсшие тяжёлые потери от американских сил ПЛО, в 1943 получили устройства для работы дизелей под водой – «шнорхели» – и самонаводящиеся акустические торпеды «Лют» и «Цаункёниг». Теперь они могли наносить эскортным кораблям ответные удары и атаковать с предельной дистанции – головки новых торпед сами захватывали цели при сближении.

Усиление американской ПВО (с появлением ночных истребителей с радарами потери «зигфридов» и «воронов Вотана» возросли до двенадцати-пятнадцати процентов) заставило немцев задуматься над новым стратегическим оружием, и таким оружием оказались ракеты «химмельдрахе»[83] Вернера фон Брауна, создававшиеся для обстрела Англии. Их невозможно было остановить истребителями и зенитками, но дальность полёта этих баллистических монстров была недостаточной для стрельбы через Атлантику. Решение напрашивалось: значит, ракеты надо запускать с кораблей, благо кайзермарине владел водами Атлантики. Первым ракетным кораблём стал линейный крейсер «Гнейзенау», башня «А» которого была разрушена в марте 1940 года во время рейда англичан на Вильгельмсхафен. С крейсера сняли и вторую носовую башню и на освободившемся месте смонтировали пусковые шахты для реактивных «драконов» фон Брауна. Результаты опытных стрельб настолько впечатлили германское командование, что в сорок втором году под ракетоносцы (с демонтажем кормовых башен главного калибра) были переделаны все дредноуты-ветераны – «Бисмарк», «Баден», «Байерн» и «Шарнхорст». Старые линкоры, низкая скорость которых не позволяла сопровождать авианосцы, получили новое оружие, и в сорок третьем они, находясь вне пределов радиуса действия американских самолётов берегового базирования, нанесли ракетный удар по Вашингтону, вогнав в трепет и президента Рузвельта, и всё его окружение.

Особо пристальное внимание немецких адмиралов привлекли и зенитные снаряды с радиолокационными взрывателями. Именно эти снаряды спасли флот адмирала Кинга в бою у Виргинских островов, где зенитным огнём было сбито не меньше двадцати «нибелунгов» и «берсерков». Лютьенс полагал, что удар почти сотни бомбардировщиков и торпедоносцев уничтожит всё американское соединение, тогда как потоплен был один только «Хорнет» – германская атака была встречена очень эффективным зенитным огнём. Все без исключения немецкие адмиралы были флотоводцами «линкорной школы» – они помнили победный рёв германских пушек при Ютланде, сокрушивший морское могущество Британии, и не могли свыкнуться с мыслью, что эра дредноутов ушла в прошлое. Новые зенитные снаряды давали линкорам возможность самим постоять за себя, не уповая только на помощь истребителей, и в известной степени реабилитировали прежних властителей морей (а заодно и позволяли реализовать численное превосходство континенталов в крупных артиллерийских кораблях). Неудивительно, что разработкам немецких учёных в этой области дали «зелёную улицу», и уже в сорок третьем кайзермарине получил пятидюймовые снаряды с радиолокационными взрывателями. Германия готовилась к новым боям, нацеливаясь всё туда же – на Карибы.

Наступление японцев в Полинезии выдохлось: империя Ямато напоминала спринтера, решившего пробежать марафонскую дистанцию. Коммуникации Японии на Тихом океане растянулись на тысячи миль, и острая нехватка грузового тоннажа усугубилась усилившимся подводным натиском американцев, получивших большое число новых лодок типа «Гэтоу» и «Балао» и справившихся с неполадками торпедных взрывателей. Противолодочная оборона японцев была никакой[84]: американские субмарины чувствовали себя волками, ворвавшимися в овечье стадо. Однако Япония, располагавшая в 1943 году одиннадцатью авианосцами[85], не оставляла надежд на полное вытеснение американцев из Полинезии и даже на успешный штурм Гавайских островов, благо Австралия и Новая Зеландия, по-прежнему считавшие себя частями Британской империи, вышли из войны. Японские подводные лодки, вооружённые гидросамолётами «сейран», блокировали Гавайи, затрудняя снабжение этого оплота США на Тихом океане.

Русское командование непрерывно усиливало свою Алеутскую группировку, готовясь к высадке на Аляскинский полуостров. Военный флот Народной России пополнялся новыми кораблями, и к началу 1943 года на Дальний Восток были переброшены новейший авианосец «Гангут», линкор «Победа», линейный крейсер «Кронштадт», лёгкие крейсера «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах» и до тридцати эскадренных миноносцев. Тихоокеанский флот России получил также крейсер «Александр Суворов» с восьмидюймовыми орудиями[86], построенный в Комсомольске, и больше сорока подводных лодок (частично прибывших с Балтики и Чёрного моря, частью построенных на Дальнем Востоке). На Алеутских островах усиливалась авиация, и ждали отправки в «Русскую Америку» полнокровные и превосходно вооружённые и оснащённые сибирские дивизии.

Тяжёлый авианосец «Гангут» (носитель двухмоторных палубных самолётов)

Русские подводные лодки охотились за транспортными судами и ставили мины вдоль всего западного побережья Северной Америки, от Калифорнии до Аляски, «змеи горынычи» бомбили Сиэтл, и к лету 1943 года русское командование сочло, что у него хватает сил для дальнейшего наступления.

Экономика Соединённых Штатов Америки работала на войну.

Гремел исполинский конвейер, штампуя корабли и самолёты, танки и артиллерийские орудия, винтовки и пулемёты, снаряды и патроны.

В 1942-1943 годах американский флот получил двенадцать тяжёлых и восемь лёгких авианосцев, пять линкоров, двадцать крейсеров, четыреста эсминцев и эскортных кораблей, около ста подводных лодок и сравнялся по своим боевым возможностям с самым сильным из неприятельских флотов – с кайзермарине, – превосходя по численности флот императорской Японии. Время неравных боёв, когда континенталы давили американцев числом, прошло.

Почуяв нешуточную угрозу самому своему существованию, Америка пустила в ход все резервы: богатства, накопленные США за последние сто лет, превращались в оружие. И отходили в тень привычные понятия, записанные в Конституции: вся страна превратилась в единый военный лагерь, где приказы не обсуждаются, а выполняются.

«Если мы хотим спасти нашу свободу и демократию, – заявил президент Рузвельт, – мы должны забыть о демократии. Мы воюем с тоталитарными империями, в которых слово вождя имеет силу закона, и если мы хотим победить, мы должны бить врага его же оружием. Свобода – это потом, сейчас для нас главное – целесообразность и необходимость».

Его слышали и слушали. И выполняли: на место мужчин, ушедших воевать, к станкам становились женщины, и мускулистая клепальщица Рози вытеснила с рекламных плакатов томных и соблазнительных голливудских красоток с их аппетитными округлыми формами – всё для фронта, всё для победы.

И взлетали в небо тысячи самолётов, атакуя и защищая; и морские пехотинцы США цеплялись за каждую пядь земли, обильно орошая своей кровью атоллы Океании и острова Карибского моря; и субмарины под звёздно-полосатым флагом уходили к берегам Европы и Африки, к Филиппинам, Индонезии и Малайи, высматривая добычу немигающими глазами перископов. И создавалось новое оружие – ракеты и реактивные самолёты, – а под сенью сверхсекретного «Манхэттенского проекта» рождалось нечто, о чудовищной мощи которого имели смутное представление даже физики-ядерщики, работавшие над этим проектом.

Американские войска, используя право сильного, вошли в Канаду. Русский медведь занёс мохнатую лапу над Аляской – сухопутный Северный фронт становился реальностью, а перебрасывать и снабжать многотысячные армии морем, где ни один корабль не мог отойти от берега на пару миль без риска поймать торпеду, не представлялось возможным. Слабые возражения канадского правительства не принимались во внимание, а с Черчиллем Рузвельт, потрясённый «предательством» былого союзника, вообще не желал вести переговоры. США с большим удовольствием заняли бы и Австралию с Новой Зеландией, но на это у них пока не хватало сил: большинство американских верфей располагалось на восточном побережье, а частично восстановленный Панамский канал находился теперь в радиусе действия немецких «зигфридов» и «василисков» с аэродромов Венесуэлы и Тринидада.

Военная машина Соединённых Штатов Америки работала, но её операторы (те самые «капитаны большого бизнеса») видели, что режим её работы опасно близок к критическому. Оказалось, что война – это не только очень выгодное дельце, это ещё и кровь, смерть и разрушения, причём не где-то за океанами, а здесь, на территории самих США. Потери уже превысили потери Америки в гражданской войне, считавшейся самой кровавой войной за всю историю Штатов, и это при том, что не было ещё масштабные боёв на суше, подобных сражениям Первой Мировой или тевтонскому вторжению во Францию или Англию. К таким потерям Америка не привыкла…

Но самое главное – монотонный гул размеренно работающего механизма экономики то и дело сменялся покашливанием, характерным для перебоев. Огромной американской машине не хватало того, что служило для неё и топливом, и смазкой – денег. За первую треть ХХ века американский спрут распустил по всему миру свои щупальца, усеянные присосками транснациональных банков и корпораций, и деловито вытягивал соки отовсюду, куда смог дотянуться. А теперь германская секира, русский меч и японская катана обкорнали чудищу его щупальца, оставляя спрута без пищи.

Доллар был изгнан из покорённой тевтонами Европы и Африки, с Ближнего Востока, где набирала силу держава «красного фараона» Иосифа Сталина, причудливо совместившего марксистскую идеологию и обычаи средневековья и подчинявшего себе арабский мир, из Юго-Восточной Азии, где хозяйничали самураи, и из Латинской Америки, страны которой одна за другой присоединялись к антиамериканскому союзу. Бумажка, выкрашенная зелёной типографской краской, хороша тогда, когда её без звука (и даже с радостью) принимают в обмен на реальные ценности, созданные людьми, а внутри одной отдельно взятой страны денежная масса должна быть уравновешена товарным объёмом – бесконтрольное включение денежного печатного станка чревато финансовой катастрофой, по сравнению с которой Великая депрессия тридцатых годов – не более чем лёгкий ветерок по сравнению с торнадо. И первые признаки этой катастрофы уже просматривались: в США росла инфляция, и кое-где уже вводилось нормированное распределение продуктов первой необходимости.

«Капитаны большого бизнеса» всё это видели, но они не в силах были изменить ни суть искусственной страны, спроектированной и созданной с одной-единственной целью – для достижения власти над миром, – ни свою собственную суть. Им оставалось надеяться, что войну удастся закончить (если не победой, то хотя бы почётным миром) раньше, чем эта машина развалится, похоронив их под своими обломками.

Общая стратегическая обстановка складывалась в пользу континенталов, и весной 1943 года главы трёх государств – кайзер Вильгельм III и «теневой кайзер» Август, премьер-министр Японии Хидэки Тодзио и «русская тройка» (Вознесенский, Киров, Молотов – некий симбиоз экономики, идеологии и политики) – собрались в Ялте для согласования планов дальнейших действий. Муссолини на конференцию пригласили из вежливости – как-никак, Италия располагала солидным флотом, который мог пригодиться.

И на этой конференции Николай Вознесенский, достойный ученик Красина, отлично знавший, что экономика не поддаётся заклинаниям, и что (по выражению Наполеона) «для успешного ведения войны нужны три вещи: деньги, деньги и ещё раз деньги», основываясь на сравнительном анализе военно-промышленных потенциалов США и союзников, сделал оптимистический прогноз: континенталы войну выиграют. «Мы воюем с ростовщическим государством, порождённым и вскормленным деньгами, – сказал он, – и мы одолеем этого монстра его же оружием». «Тогда, быть может, – язвительно спросил принц Август, – нам, военным, стоит отойти в сторонку и подождать, пока Америка не рухнет сама по себе, без нашей помощи?». «Отнюдь, – спокойно возразил Вознесенский. – Войну выиграют военные, хотя победа будет подготовлена экономической мощью наших стран – вам останется только сделать так, чтобы победа не обошлась нам слишком дорого: тяжёлые раны, полученные победителем, до срока сведут его в могилу». И позиция стран Латинской Америки имела к «вопросу цены» победы самое прямое отношение.

После успешного вторжения тевтонов на Малые Антильские острова и перехода на сторону кайзеррейха Венесуэлы, Бразилии и Аргентины прогерманские настроения латинос заметно возросли. Германия получила ощутимую пользу от вступления в войну крупнейших стран восточного побережья Южной Америки, приобретя аэродромы и морские порты по эту сторону Атлантики. Особо ценным приобретением были Мальвинские острова, отошедшие к Аргентине и ставшие опорной базой германского флота, добравшегося до Тихого океана. И уже в конец сорок второго подводные лодки кайзера встретились у берегов Эквадора, Чили и Перу с охотившимися там японскими «кайдай» и «джюнсен».

Германская и японская подводные лодки у Галапагосских островов

А весной 1943 года Чили объявило войну США. Для этой страны, ещё в 1932 году провозгласившей Социалистическую Чилийскую республику, решающим фактором стали не успехи тевтонского оружия, а то, что на стороне континенталов сражалась Народная Россия, строившая новое общество, о котором в Латинской Америке мечтали многие. В Чили очень хорошо помнили, что СЧР просуществовала недолго, что причиной её гибели были пушки американских линейных кораблей, подошедших к берегам Чили, и поэтому для большинства чилийцев ответ на вопрос «Кто враг?» был однозначен. Переворот был почти бескровным, и новым президентом страны стал Мармадуке Грове, «крёстный отец» чилийской республики тридцать второго года, встреченный с ликованием.

Реакция Соединённых Штатов была быстрой и резкой. Американское соединение во главе с авианосцем «Энтерпрайз» полным ходом ринулось к берегам Чили, и 19 апреля 1943 года палубные самолёты «Энтерпрайза» потопили в порту Вальпараисо чилийский линкор «Альмиранте Латорре» – тот самый, который американцы тщетно хотели купить ещё перед войной. Линкор, получивший до десяти бомбовых и торпедных попаданий, затонул на рейде, однако на высадку адмирал Кинкейд не решился и поспешно отошёл из опасного района.

«Акция устрашения» имела результат прямо противоположный: вслед за Чили войну Америке объявило Перу, а Хохзеефлотте отправил в Тихий океан дополнительные силы для зашиты своих новых союзников. В ответ американцы под прикрытием нескольких эскортных авианосцев одним броском захватили Галапагосские острова, распугивая морских черепах и наплевав на нейтралитет Эквадора, а заодно и вторглись в Мексику, создавая «санитарный кордон» от разгоравшегося огня «латиноамериканского пожара» и спасая Панамский канал от возможных «необдуманных действий» стран Центральной Америки.

Но дело было сделано: вся нижняя половина американского материка отпала от США. И взрослел в Аргентине пятнадцатилетний Эрнесто Че Гевара, а на Кубе – семнадцатилетний Фидель Кастро Рус, и оба уже задумывались о будущем…

Флоты и армии союзников обладали существенным численным перевесом над флотом и армией США, но коалиция есть коалиция: между её участниками всегда будут трения, и зачастую серьёзные. И Соединённые Штаты Америки возлагали немалые надежды на раскол континентального блока, и готовы были заключить сепаратный мир с любым из трёх своих основных противников.

Действуя исподволь и осторожно, через новорождённое ведомство генерала Уильяма Донована[87], военный министр Генри Стимсон, госсекретарь Халл и сам президент Рузвельт зондировали почву для переговоров.

Более других к заключению мира была склонна Япония, захватившая богатую добычу – бывшие тихоокеанские колонии Англии, Франции и Нидерландов – и нуждавшаяся в передышке для неспешного переваривания обильной трапезы и наращивания мускулов. Но даже она, опьянённая успехами, желала большего: всей Полинезии и Гавайских островов для завершения создания мощного оборонительного периметра, удалённого от берегов Америки и отделённого от неё тысячами миль океана без островов-плацдармов.

Запросы России была куда скромнее: она претендовала только на Алеутские острова и Аляску – на бывшие русские территории, проданные Америке. Это было ещё терпимо, но Россия хотела также и аннулирования всех долгов по американским кредитам, что вызывало бурное негодование «капитанов большого бизнеса».

Самыми категоричными оказались требования кайзеррейха (в США не без основания считали, что тут не обошлось без подсказок со стороны русских, ни в коем разе не хотевших сохранения недобитого – то есть потенциально опасного – американского монстра). Тевтоны требовали многого: передачи Германии всех островов Карибского моря, вывода войск США из Мексики и Канады и признания Латинской Америки сферой немецких интересов. А кроме того – выдачи Америкой всего военного флота (за исключением сторожевых судов береговой охраны) и выплаты ею контрибуции, равной расходам, понесённым Германией в ходе войны.

Германские требования были явно неприемлемыми, но с Японией американцы могли бы поторговаться: выход Страны Восходящего солнца из войны развязывал Америке руки на Тихом океане, давая возможность нейтрализовать русский Тихоокеанский флот, остановить русское наступление на Аляску, вернуть Алеутские острова и сосредоточить все силы против Германии. Но Япония колебалась: к желанию получить сиюминутную выгоду примешивался страх перед последствиями заключения сепаратного мира с США, причем страх не только перед более чем возможным американским возмездием в будущем.

Народная Россия держала на Дальнем Востоке десятки кадровых дивизий, полностью укомплектованных и развёрнутых по штатам военного времени. На запросы Японии Россия вежливо отвечала, что эти части готовятся к вторжению на Аляску, но рёв моторов русских танков у границ Манчжоу-Го будил у японских генералов не самые приятные воспоминания о боях с русскими в Монголии и ограничивал аппетиты самураев в отношении Китая. В японском генеральном штабе нисколько не сомневались, что в случае чего эти танки будут топтать гусеницами не аляскинскую тундру, а маньчжурские сопки. И эти опасения были недалеки от истины: Рихард Зорге исправно информировал Москву о намерениях японцев.

Американские попытки заключения сепаратного мира продолжались в течение всего 1943 года, и закончились совместным меморандумом континенталов, предъявленным США. И смысл этого меморандума был предельно ясным: Германия, Народная Россия и Япония готовы заключить мир с Америкой, если та примет условия, выдвинутые всеми союзниками, а о сепаратном мире США с одной из упомянутых стран не может быть и речи.

– Их условия похожи на те, на которых Рим заключил мир с Карфагеном по итогам Первой Пунической войны, – сумрачно заметил Корделл Халл. – Они лишают нас всего, чего мы добились за полтораста лет, и низводят Америку до статуса второстепенной державы, не имеющей веса на мировой арене.

– Избавьте меня от исторических аллюзий, – нервно произнёс Рузвельт, вцепившись пальцами в край стола, как будто боясь упасть вместе с креслом, – и так ясно, что раджеры хотя слишком многого. Они уже считают нас побеждёнными – что ж, придётся показать, что они ошибаются. Пусть попробуют взять Антильские острова, Гавайи и Аляску – посмотрим, как это у них получится. Худой мир хуже толстой драки – есть такая русская пословица. О’кей, пусть будет толстая драка!

декабрь 1943 года

На Москву падал снег, белый и пушистый, навевавший мысли не о войне, гремевшей за океанами, а о мирном домашнем уюте и о Новом годе с праздничным столом, подарками и морозным запахом хвои. Но далёкая война продолжалась…

– Я хотел бы кое-что уяснить, – Лев Галлер, державшийся с выправкой офицера российского императорского флота, одернул безукоризненно сидевший китель. – Как нарком ВМФ, я отвечаю не только за боеспособность и состояние флота, но и за умонастроения его личного состава.

– А что, разве что-то не так? – Киров недоуменно поднял брови.

– Всё так, но… – адмирал флота сделал паузу. – Имеет место некоторое, я бы сказал, недопонимание, причём среди старшего комсостава, командиров кораблей и соединений.

– И в чём это выражается?

– Мы воюем за интересы кайзеррейха, – с солдатской прямотой заявил нарком ВМФ. – Совместный меморандум, предъявленный нами США, выгоден прежде всего Германии – он фактически выводит её в мировые гегемоны. Наши моряки и лётчики гибнут на Аляске за то, чтобы кайзер Вильгельм стал властелином мира, и наш Атлантический флот пойдёт в бой тоже ради тевтонской победы? Мы, русские, веками оплачивали победы своей кровью, а их плодами пользовались другие, есть у нас такая национальная традиция. И я не считаю это правильным.

Глаза Кирова гневно вспыхнули, но Вознесенский успокаивающе поднял руку.

– Давайте разберёмся, – спокойно произнёс предсовнаркома. – Вопрос важный. Мы, как и любая другая держава, воюем за свои собственные интересы. Предельное ослабление США – упомянутые в меморандуме территориальные уступки, выдача флота, контрибуция, – совпадает с интересами России. Касательно же того, что львиная доля трофеев достанется кайзеррейху – так эти трофеи надо ещё захватить и, как вы совершенно правильно заметили, товарищ Галлер, оплатить их кровью: большой кровью. Вот пусть Германия и платит «цену победы», а мы поможем ей… в меру сил. Помнится мне, в сороковом году ваши морские пехотинцы подняли красный флаг над Рейкьявиком, почему бы этому флагу не взвиться над Багамскими островами в сорок четвёртом? Думаю, кайзер возражать не будет: в Карибском наступлении задействованы интернациональные силы – англичане, французы, итальянцы и даже испанский легион, воюющий в джунглях Колумбии, – и все они рассчитывают на свою долю добычи. Цинично? Увы, таковы реалии нашего мира. А насчёт делёжки американского флота – хотя говорить об этом несколько преждевременно – тут я надеюсь на ваш опытный морской глаз, Лев Михайлович: полагаю, вы сможете отобрать для нас хорошие корабли.

– А что до Южной Америки, – Вознесенский посмотрел на собеседников и слегка прищурился, – будущее покажет, кто станет там хозяином. В латиноамериканских странах весьма сильны пророссийские симпатии, и Чили тому пример. Тевтоны для них всего лишь новые завоеватели, пришедшие сменить завоевателей старых, тогда как мы, русские, несём нечто иное, отличное от. И это иное становится для латиноамериканцев всё более и более привлекательным. Мы работаем в этом направлении: правильно я говорю, Сергей Мироныч?

Киров молча кивнул.

– Наш конфликт с кайзеррейхом в будущем неизбежен, – добавил Молотов, – и не только в силу амбиций Германии, но и из-за коренной разницы в общественном устройстве наших двух государств. Мы это понимаем, и принимаем соответствующие меры. Например, на летних общевойсковых учениях западных округов глава германской делегации генерал Гудериан был впечатлён зрелищем наших танковых корпусов, прорывавших линию обороны условного противника. «И вы собираетесь использовать эти армады в заснеженной Аляске?» – спросил он генерала Жукова. «В Америке, – ответил тот, не моргнув глазом, – есть ещё и степи Оклахомы и Техаса, вот где простор для танков!». И оба ведь понимали, – усмехнулся глава Верховного совета, – что наши «зверобои» и «стрельцы» гораздо быстрее доедут до полей Европы, чем до прерий Канзаса, но делали вид, что я не я, и лошадь не моя. Вот и верь после этого тому, что солдаты – плохие дипломаты...

– Да, конфликт неизбежен, – согласился Вознесенский. – Но пока мы с немцами в одной упряжке: США никогда не простят Германии «банкирской резни» в Европе, а России – долгов по кредитам. Вспомните Маркса, товарищи: «нет такого преступления, на которое не пойдёт капитал ради прибыли». А мы осмелились покуситься на эту прибыль, и стали для хозяев Америки смертельными врагами и адскими исчадиями. Так что или – или, третьего не дано. И постарайтесь объяснить суть этой дилеммы вашим морякам, товарищ наркомфлота, а Главное Политуправление вам поможет.

– Поможет, – веско обронил Киров. – Пойдёмте-ка со мной, товарищ Галлер, уточним кое-что.

Они вышли из кабинета, а Вознесенский встал, подошёл к окну и посмотрел на огни Москвы, подёрнутой снегопадом.

– Как думаешь, Николай Алексеевич, – негромко спросил Молотов, – закончим войну в сорок четвёртом?

– Не знаю, Вячеслав Михайлович. Хотелось бы…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ВСКИПЕВШИЙ ТИХИЙ ОКЕАН

май 1943 года

Адмирал Честер Нимиц, командующий Тихоокеанским флотом США, не имел никаких оснований сомневаться в достоверности полученных данных. Во-первых, сведения слишком серьёзные – такими вещами не шутят, да и люди, обосновавшиеся в только что возведённой пентаграмме здания Министерства обороны, к шуткам как-то не склонны. А во-вторых – новорождённое ведомство генерала Донована, несмотря на свой младенческий возраст, структура основательная, к делу подходит со всей ответственностью и не станет поднимать панику без многократной проверки информации – тем более такой информации.

«Значит, – подумал адмирал, – русские действительно намерены осуществить высадку на Аляске и открыть сухопутный фронт, пусть даже удалённый от жизненно важных центров Соединённых Штатов Америки. И мне – именно мне! – надлежит пресечь эту угрозу всеми средствами, имеющимися в моём распоряжении. А вот как раз с этим-то – со средствами – и проблема…».

Если бы Нимиц бросил все имеющиеся силы против русских, он, пожалуй, смог бы остановить русское наступление, повернуть его вспять и даже, вероятно, отбить Алеутские острова. Однако кроме русских, на Тихом океане есть ещё и японцы, давящие на Полинезию, а по данным разведки флота, возглавляемой кэптеном Элиасом Захариасом[88], которому адмирал привык доверять, нацелившиеся и на Гавайи, которые сдавать нельзя ни в коем случае. И на парирование обеих этих угроз сил флота не хватит, это ясно как божий день.

Конечно, можно попытаться убедить комитет начальников штабов в невозможности выполнения полученного приказа, но... Нимиц отлично понимал, что положение отчаянное: у Соединенных Штатов просто-напросто не хватает сил для перекрытия всех угрожаемых направлений. Нет возможности насытить береговые аэродромы на Аляске тысячами боевых самолётов: «Верден над Антилами», как его называют, вот уже полтора года безостановочно перемалывает и технику, и людей – людей! Потери пилотов, на обучение которых затрачена уйма времени и денег, растут в геометрической прогрессии, а в последнее время эти потери в основном фатальные. То ли акулы в Карибском море стали прожорливее, то ли самолёты, севшие на воду, стали тонуть куда быстрее, и лётчики не успевают из них вылезти, то ли… Впрочем, Нимиц догадывался, что дело не в этом – ожесточённость с обеих сторон нарастает, и американских пилотов, сбитых над Тринидадом, не берут в плен: им позволяют утонуть (или даже помогают это сделать). И началось это после того, как три сотни «Б-17» произвели налёт на Каракас, в ходе которого погибли тысячи мирных жителей (а лётчиков, сбитых у побережья Венесуэлы, вылавливают из воды венесуэльские сторожевые катера). Собственно, и пленных немцев со сбитых над Норфолком или Нью-Джерси «воронов» стало меньше: чего церемониться с «орками», тем более что всегда можно эти расправы списать на суд Линча, учинённый обезумевшими жертвами тевтонских бомбардировок? Да, чем дольше длится эта война, тем дальше противники скатываются в тёмное средневековье (глядишь, так и до первобытных времён недалеко с их каннибализмом и принесением пленников в жертву богу войны). А в результате – в результате пилотов не хватает: одно дело лететь, надеясь всё-таки выжить, если твой самолёт будет сбит, и совсем другое дело – знать, что в этом случае тебя ждёт верная смерть…

Адмирал отогнал ненужные мысли. Перед ним, командующим флотом США на Тихом океане, поставлена конкретная задача, и он должен решить её наилучшим образом. Эх, если бы только была возможность запросить подкрепление – скажем, пяток авианосцев, укомплектованных обученными авиагруппами. Но это фантастика: Панамский канал теперь не только бомбят – к нему то и дело подбираются вооружённые группы непонятно кого: то ли германских диверсантов, то эквадорских «герильерос», вооружённых немецким оружием. Так что придётся обходиться тем, что есть: соединением Спрюэнса в Пёрл-Харборе и соединением Кинкейда во Фриско – общим счётом два тяжёлых авианосца, шесть линкоров, девять крейсеров и полсотни эсминцев. Не густо, совсем не густо, особенно если учесть, что в Тихом океане появились ещё не только субмарины и «корсары» кайзера, но и немецкие авианосцы, заставившее Кинкейда поспешно отойти от Галапагосских островов к западному побережью Северной Америки. Вся надежда только на подводные лодки (которых слишком мало для просторов Тихого океана), да на «каноэ» – вспомогательные авианосцы, которые Генри Кайзер печёт как гамбургеры (правда, подготовка пилотов для них оставляет желать лучшего, да и сами эти корабли не идут ни в какое сравнение с настоящими авианосцами). А что делать?

Американский эскортный авианосец

Приказ, рожденный в штабе Тихоокеанского флота, предписывал адмиралу Кинкейду начать подготовку противодесантной операции в районе Аляскинского полуострова (там, куда нацелилось остриё русского удара). Хорошо ещё, что армия выделит необходимые силы – американские войска заняли Канаду, они погрузятся на транспорты в западных канадских портах, сокращая плечо перевозок и уменьшая риск быть торпедированными на переходе. С авиацией сложнее: лучшие береговые эскадрильи переброшены на Антилы. Но шестнадцать «каноэ» – это пятьсот истребителей и бомбардировщиков, да плюс самолёты «Энтерпрайза», да на аэродромах Канады и Аляски кое-что всё-таки найдётся.

На островах Рождества – на последнем рубеже обороны Полинезии – самолётов пока хватает, но надолго ли их хватит? И поэтому на соединение адмирала Спрюэнса возлагалась поддержка обороны этого последнего рубежа, а для усиления ему придавались двенадцать «каноэ», прибывших в Пёрл-Харбор из Сан-Франциско. Нимиц считал, что этого хватит, а там, глядишь, дойдёт и до подкреплений – не могут же раджеры (не говоря уже о японцах) всё время наступать: они тоже смертны, и их резервы тоже не бесконечны. Хотя, конечно, до стабилизации положения в Карибском море о подкреплениях можно только мечтать…

«Одной ладонью не заткнуть две дыры сразу, – с горечью подумал командующий Тихоокеанским флотом. – Что ж, будем затыкать эти дыры растопыренными пальцами».

В 14.00 девятого мая 1943 года исходящие распоряжения Кинкейду и Спрюэнсу ушли, а через два часа поступило тревожное известие: флот империи Ямато начал атаку островов Северной Полинезии.

Выражения «начали» или «возобновили» наступление в Полинезии применительно к японским вооружённым силам были неточными. Империя Ямато и не прекращала натиск на Полинезию с середины 1942 года, со времени захвата Самоа, но тугая пружина этого напора была уравновешена не менее тугой пружиной американской обороны. Продвижение японцев было приостановлено, и в Полинезии началось то, что можно назвать позиционной войной в островном варианте: переходили из рук в руки атоллы, в проливах сталкивались в яростных схватках отряды кораблей, а с неба с завидным постоянством падали горящие самолёты; обе стороны подбрасывали подкрепления, которые таяли в боях вешним снегом. Американцы довольствовались тем, что остановили наступление противника, не имея сил его отбросить, – всё их внимание было приковано к району Карибского моря, где бронированный тевтонский кулак упорно долбил солнечное сплетение Мексиканского залива, прикрытое одиноким клыком Флориды. Там, у берегов Америки, решалась судьба войны, а Полинезия, при всей её важности, рассматривалась как второстепенный театр военных действий.

Японский авианосец «Тайхо»

Ситуация изменилась, когда японский императорский флот пополнился несколькими новыми авианосцами, не принимавшими участие в боях в течение полугода. За это время японцы сумели подготовить достаточное количество пилотов палубной авиации взамен тех, что погибли в сорок первом, перебросили в район боевых действий значительные армейские резервы и сосредоточили большие запасы военного снаряжения. Обновился и парк японской палубной авиации: на вооружение были приняты пикирующие бомбардировщики «суйсей» («джуди») и торпедоносцы «тензан» («джилл»), сменившие ветеранов «вэлов» и «кейтов». К весне 1943 года японский флот располагал одиннадцатью авианосцами, включая хорошо бронированный «Тайхо», ставший новым флагманским кораблём вице-адмирала Нагумо, и японцы сочли, что время сидения кончилось: пора идти вперёд. В целом боевая подготовка японских лётчиков была ниже, чем у американцев (соотношение потерь в боях в Полинезии составляло один к двум не в пользу сынов Страны Восходящего солнца), однако японцы надеялись сломать оборону противника шестью с половиной сотнями авианосных самолётов, укомплектованных отборными пилотами.

Адмирал Нимиц оценил обстановку спокойно и правильно – японское наступление ожидалось. План американского командования был простым и походил на план сражения за Малые Антильские острова: предполагалось измотать и обескровить противника активной обороной, выбить его палубную авиацию, а затем нанести ему решающий удар соединением, состоявшим из тяжёлого авианосца «Саратога» и двенадцати «каноэ», базировавшихся на Пёрл-Харбор. Японцы имели большой перевес в тяжёлых надводных кораблях – линкорах и крейсерах, – но на четвёртом году войны все уже привыкли, что исход морских сражений решает авиация, а не крупнокалиберная артиллерия. И поначалу всё шло именно так, как и прикидывали американские стратеги.

Японцы наступали на острова Лайн, стремясь захватить атолл Киритимати (остров Рождества) – самый большой атолл в мире площадью более трёхсот квадратных километров и громадный природный аэродром – и не считаясь с потерями. За три недели непрерывных боёв они потеряли не менее пятидесяти процентов своей авиации берегового базирования и были вынуждены бросить в бой драгоценные авианосцы, надеясь переломить ход сражения в свою пользу. Американская авиация также понесла большие потери, однако Нимиц считал их допустимыми: адмирал ожидал прибытия в Пёрл-Харбор четырёх эскортных авианосцев с истребителями, а по сообщениям пилотов, атаковавших флот вторжения, к началу июня были достоверно потоплены два японских авианосца, два предположительно, три или четыре повреждены; в ходе воздушных боёв сбито не менее трёхсот японских палубных самолётов.

На самом деле всё обстояло далеко не столь радужно. Фактически в боях за острова Лайн бомбардировщиками были потоплены только авианосец «Хиё» и тяжёлый крейсер «Аоба» и повреждён авианосец «Акаги», вынужденный отойти на Трук вместе с «Сорю», потерявшим две трети своей авиагруппы. Лёгкий авианосец «Рюхо» также был повреждён (авиаторпедой) и покинул поле боя, и несомненного успеха добилась подводная лодка «Тредфин»: ей удалось поразить двумя торпедами гигантский «Мусаси» (один из двух таинственных линейных кораблей, о которых американцам было известно чуть больше чем ничего) и нанести ему повреждения. «Тайхо» сохранил полную боеспособность, а облако дыма, окутавшее корабль после налёта «хеллдайверов» и убедившее американских лётчиков в том, что с ним покончено, оказалось всего лишь густой дымовой завесой, имитировавшей смертельные повреждения японского флагмана. Тем не менее Нимиц решил, что противник измотан, и что пора его добить: по данным воздушной разведки в районе архипелага Лайн осталось только два-три японских авианосца. Но японцы всё-таки начали высадку на атолл Киритимати, перепахав его тяжёлыми снарядами, – медлить было нельзя ещё и поэтому.

11 июня 1943 года американское соединение вышло из Пёрл-Харбора, направляясь к острову Рождества. Первыми гавань покинули линкор «Норт Каролина» под флагом вице-адмирала Спрюэнса и авианосец «Саратога» в сопровождении лёгких крейсеров «Гонолулу», «Сент-Луис» и десяти эскадренных миноносцев. Через час за ними последовали корабли контр-адмирала Флетчера: одиннадцать «каноэ» (эскортный авианосец «Кроатан» вынужден был остаться в базе из-за неисправности в машине), линейные корабли «Уэст Вирджиния» (флагман), «Невада», «Оклахома», тяжёлые крейсера «Нортхэмптон» и «Пенсакола», лёгкий крейсер «Детройт» и шестнадцать эсминцев охранения. Флот шёл в бой, и глядя на эту силу, трудно было поверить, что её можно уничтожить. Но там, за горизонтом, ждала другая сила, не менее (если не более) грозная, и никто не мог сказать, насколько она ослаблена. И люди на мостиках американских кораблей молчали: неумолимо приближалась та грань, которая должна была поделить их всех на живых и павших.

Адмирал Честер Нимиц остался в Пёрл-Харборе. Он уже привык командовать флотом с берега – с «каменного фрегата», – и вечером того же дня он первым получил неприятные известия, нарушившие ход противодесантной операции.

Всё началось с сигнала бедствия, переданного с борта эскортного авианосца «Сэнти», прибытия которого ожидали. Сигнал пришёл из района разлома Молокаи, находившегося в тысяче трёхстах милях к востоку от Оаху, на полпути между Гавайями и материком, и был коротким. «Атакован самолётами» – и тишина, означавшая только одно: корабль потоплен. Никаких самолётов там не могло быть по определению: японцы оперировали в Полинезии, а германское авианосное соединение к этому времени уже покинуло Тихий океан и вернулось в Атлантику. Можно было предположить, что «Сэнти» был атакован «сейраном» с одной из японских субмарин, однако в сообщении речь шла о самолётах во множественном числе, и оставалось неясным, как одинокий тихоходный гидроплан мог успешно атаковать эскортный авианосец, имевший на борту тридцать истребителей «корсар». А затем случилось худшее: авианосец «Сэнгамон», также следовавший в Пёрл-Харбор с истребителями, донёс, что он атакован японскими крейсерами, и наступившее вслед за этим тишина в эфире красноречиво свидетельствовала о его судьбе.

Штаб Тихоокеанского флота США встал на уши (и было отчего). Проверка донесений показала, что неделю назад у Маркизских островов были замечены «один или два корабля, вероятно авианосцы, следовавшие на север». Контакт вскоре был потерян, и о нём забыли: японцы энергично наступали, и у американцев хватало более насущных забот. Но теперь, сопоставив данные, штаб флота пришёл к выводу, что между Лос-Анджелесом и Гавайями действует японское соединение, имеющее в своём составе авианосец (или даже не один).[89]

Японцы применили ту же тактику, которой пользовались немцы, блокируя Англию: они вывели в океан надводные рейдеры с авианосцами, причём соединение Озавы могло с успехом выдержать бой как с кораблями Кинкейда, так и с кораблями Спрюэнса. Над Пёрл-Харбором нависла угроза блокады, и третье трагическое сообщение – о гибели неподалёку от Гавайских островов эскортного авианосца «Шенанго», торпедированного подводной лодкой, – подтвердило этот мрачный прогноз. Четвёртый авианосец – «Суини» – вынужден был вернуться в Лос-Анджелес, избегая встречи с японскими рейдерами: у янки не было сил для немедленного разгрома соединения Озавы. На авиационное подкрепление рассчитывать уже не приходилось, но японцы высаживались на Киритимати, воды вокруг атолла кишели их кораблями, и Нимиц не счёл возможным прервать начатую операцию. И уже утром 13 июня у рифа Кингман и атолла Пальмира «Саратога» была атакована японскими пикировщиками «джуди» с авианосцев «Тайхо» и «Дзунъё».

В течение четырёх часов японцы трижды атаковали соединение Спрюэнса, в атаках приняли участие около пятидесяти бомбардировщиков «джуди» и торпедоносцев «джилл», прикрытых четырьмя десятками истребителей «зеро». Японцы продемонстрировали очень неплохой уровень лётной подготовки и тактического мастерства, но всех их усилия были сведены на нет умелыми действиями американских «хеллкэтов» и зенитным огнём линкора «Норт Каролина». 127-мм снаряды с радиолокационными взрывателями оказались весьма эффективными: ими было сбито не менее десяти японских самолётов. Авиагруппа с «Тайхо» была выбита почти полностью, добившись всего двух попаданий в «Норт Каролину» – в бак и в пятидюймовую орудийную башню номер два левого борта, расколовшуюся от взрыва как яйцо под молотком. В свою очередь «Дзунъё» получил два бомбовых попадания, загорелся и вышел из боя, отчаянно борясь с огнём. Спрюэнс уже считал, что бой выигран, когда у борта «Норт Каролины» взлетел к небу громадный водяной столб.

Флот империи Ямато не имел самонаводящихся торпед, подобных немецким, зато у него были люди, готовые бестрепетно умереть за обожаемого Тенно – императора, – и были превосходные кислородные торпеды с огромной дальностью хода. И в результате родилась «кайтен» – человекоуправляемая торпеда калибром 1000 мм, снабжённая полуторатонной боевой частью и способная проходить со скоростью 36 узлов не менее двенадцати миль, а со скоростью 30 узлов – и до двадцати миль. По сути, это была уже не торпеда, а миниатюрная подводная лодка, запускаемая не из торпедного аппарата, а с палубы субмарины-носителя. Водитель торпеды с помощью перископа корректировал курс, наводя «кайтен» на цель, а при сближении с атакованным судном давал форсаж и устремлялся на свидание с духами синто. Именно «кайтенами» была вооружена японская подводная лодка «И-58» капитана 3-го ранга Мотицуро Хасимото, оказавшаяся в этот день у атолла Пальмира.

Японская субмарина с «кайтенами» на палубе

Хасимото стрелял с предельной дистанции, выпустив по американским кораблям четыре «кайтена». В цель попала только одна человекоторпеда, но хватило и одной: взрыв чудовищной силы разорвал борт и днище «Норт Каролины», и бурлящий водяной поток, ворвавшийся в машинные и котельные отделения, быстро завладел своей добычей. Линкор затонул в течение тринадцати минут. Адмирал Спрюэнс погиб вместе со своим кораблём.

«Норт Каролина» ещё тонула, когда началась четвёртая атака японцев по «Саратоге». И эта атака увенчалась успехом: воспользовавшись растерянностью американцев, самолёты с лёгких авианосцев «Титосэ» и «Тийода» за считанные минуты всадили в «Леди Сару» две торпеды и две бомбы, и корабль-ветеран вспыхнул от носа до кормы.

Горящая «Саратога» отползала к Пёрл-Харбору, а с «каноэ» адмирала Флетчера один за другим взлетали «авенджеры»: японские линкоры вели огонь по атоллу Киритимати, и требовалось немедленно заткнуть их четырнадцатидюймовые огнедышащие пасти.

Имея всего три линейных корабля, Флетчер не мог не считаться с наличием в районе высадки японского десанта линкоров противника. По данным авиаразведки, их было то ли три, то ли четыре: «Нагато» и два-три корабля типа «Фусо» – ровесники и одноклассники американских «невад», первых кораблей флота США с бронированием «всего или ничего», построенных в соответствии с концепцией боя на дальних дистанциях. Опасение у Флетчера вызвала вероятность встречи с японским суперлинкором «Ямато», о мощи которого ходили смутные слухи, но предполагалось, что этот монстр торпедирован «Тредфином» и выведен из строя.[90] Таким образом, по линейным кораблям был примерный паритет, и это вселяло надежду на успешный исход противодесантной операции, сильно напоминавшей авантюру.

Основной ударной силой соединения адмирала Флетчера были эскортные авианосцы – одиннадцать «каноэ» несли на своих палубах свыше трёхсот самолётов, из них более ста пятидесяти ударных. Флетчер рассчитывал вымести линкоры противника ударами с воздуха, а после этого учинить резню японским транспортам, битком набитым войсками. Разгром флота вторжения позволял остановить японское наступление и удержать остров Рождества: японцы выдохлись (в этом американская разведка не ошибалась) и уже не имели сил для повторного удара. Игра стоила свеч…

Налёты американской авиации на японский флот у Киритимати начались утром 14 июня. Они следовали один за другим: пилоты «авенджеров» и «доунтлессов», впавшие в азарт, вывали на линкоры противника смертоносный груз, возвращались, снова подвешивали бомбы и торпеды и опять взлетали, выскребая из хранилищ любой боезапас, пригодный для поражения тяжёлых надводных кораблей. Японских истребителей в воздухе было очень мало – почти вся японская авиация была выбита в ходе многодневных боёв, – «хеллкэты» почти не встречали сопротивления, добившись локального господства в небе над атоллом. Прежде всего американцами была атакованы линкоры «Нагато» и «Хьюга», державшиеся у северной оконечности острова, у мыса Мэннинг. Японцы били по самолётам из всех стволов, включая главный калибр (эти снаряды выбрасывали мотки стальной проволоки, режущей фюзеляжи); разрывов было так много, что они образовали подобие кучевого облака, висящего над морем.

Около полудня «Нагато» получил два прямых бомбовых попадания. Одно пришлось в котельное отделение номер один левого борта, снизив скорость, выведя из строя четвёртую башню главного калибра и уничтожив четыре средних орудия; второе попадание пришлось в кубрики. Для ремонта потребовался почти час, и все это время скорость хода «Нагато» была снижена до 21 узла. Близкие разрывы совершенно закрыли всплесками «Хьюга» – казалось, корабль обречён, хотя на самом деле взрывной волной на нём были повреждены надстройки да изрешечены осколками противоминные наделки (були).

Японские линкоры под бомбёжкой у атолла Киритимати

Очередная атака завершилась попаданием торпеды в «Нагато» и трёх бомб в «Хьюга», и японские корабли начали отход, продолжая яростно огрызаться. Флетчер списал со счётов эту пару и перенёс удары на южную группу – на «Фусо» и «Ямасиро», находившиеся в бухте Кораблекрушений. Американские линкоры и крейсера полным ходом подтягивались к месту боя, спеша разделаться с беззащитными десантными кораблями. И тут в небе над «каноэ» Флетчера появились японские дальние бомбардировщики «бетти».

За два с половиной года войны на Тихом океане японцы потеряли много опытных пилотов и не сумели обучить достаточное количество новых: нормы подготовки лётчиков в японских ВВС были очень жёсткими. По наблюдениям американцев, «теперешние японцы выглядят в воздухе как стреноженные», неумело маневрируя и неумело выходя в атаку. И это обстоятельство, помноженное на специфическую самурайскую психологию, привело к появлению лётчиков-смертников – воздушного аналога человекоторпед «кайтен».

К этому времени на вооружение японских ВВС поступили реактивные бомбы «Ока»[91]: управляемые самолёты-снаряды, начиненные тысячью двумястами килограммами аммонала и подвешивавшиеся к бомбардировщику-носителю. И в отличие от немецких планирующих бомб «Блиц», «оки» управлялись не по радио и не по проводам: в кабине самолёта-снаряда сидел человек. От него требовалось очень немногое (или очень многое, это как посмотреть): навести «оку» на цель, врезаться в палубу вражеского корабля и исчезнуть в огненном веере взрыва. Минимальная лётная подготовка и максимум самопожертвования: только на Востоке мог родиться такой вид оружия…

Силясь переломить ход битвы за Киритимати, японское командование бросило в бой последний резерв: специальный воздушный корпус «кукусуйтай»[92], вооружённый «цветками сакуры» и укомплектованный лётчиками-смертниками. Нет, японцы отнюдь не отказывались от традиционных способов ведения войны, но для отражения американской контратаки у них сейчас уже не осталось ничего, кроме этой крайней меры.

Реактивные бомбы «Ока» – лёгкие хрупкие планеры, фугасы, не предназначенные для пробития бронированных палуб, – были бессильны против тяжёлых кораблей, но картонные «каноэ» оказались очень уязвимыми для «цветков сакуры» (на это и рассчитывало японское командование). Атака нескольких десятков «бетти» стала неожиданной для американцев – почти все их истребители работали над Киритимати, засыпая мелкими бомбами десантные катера и плашкоуты, – и удар пилотов корпуса «кукусуйтай» увенчался успехом.

Первой жертвой стал эскортный авианосец «Сент Ло». Атака застала американских моряков врасплох и в самый неподходящий момент. Противовоздушная оборона корабля не сразу среагировала на появление противника, зенитки открыли огонь с опозданием и били беспорядочно. В итоге управляемая бомба оказался прямо над головами палубной команды, подвешивающей бомбы и заправляющей топливом самолёты, только что вернувшиеся со штурмовки.

«Цветок» шёл так низко, что можно было почувствовать запах гари от выхлопа его двигателя; за остеклением кабины «оки» кое-кто успел увидеть улыбающееся лицо молодого пилота. А в следующую секунду бомба врезалась в шеренгу стоявших на палубе «хеллкэтов» и взорвалась.

Во все стороны полетели тысячи обломков, огнемётными струями брызнуло горящее топливо из взорвавшихся самолётных баков. Моряки из палубной команды, обслуживавшей самолёты, за секунды вспыхивали и сгорали как спички; сразу в нескольких местах начался сильный пожар.

Гибель авианосца «Сент Ло»

Взрывы следовали один за другим, разнося злополучный корабль на части. А вслед за ним попадания получили «Уайт Плейнз», «Лиском Бэй» и «Боуг». Когда же загорелся пятый авианосец – «Олтамаха», – контр-адмирал Каллагэн, оставшийся старшим, по собственной инициативе начал отход, сообщив Флетчеру, что «джапсы сошли с ума, держаться нету сил».

Адмирал Флетчер, узнав, в чём дело, одобрил решение своего подчиненного. Тем не менее, он был далёк от того, чтобы впасть в отчаяние – Флетчер считал, что дело сделано. Он уже подходил к атоллу со своими тремя линкорами, тяжёлым крейсером «Нортхэмптон» и десятью эсминцами и полагал, что справится с двумя японскими линейными кораблями и несколькими крейсерами, державшимися у берегов Киритимати: в конце концов, у него были для этого основания.

…Стволы орудий выплюнули багровое пламя и бурый дым. Тугая воздушная волна неприятно резанула лицо. Адмирал Флетчер поморщился, не отрывая от глаз бинокля. Вот оно, то, о чём он мечтал, ещё будучи кадетом. Громовые залпы главного калибра, тяжёлый гул снарядов, уносящихся туда, где видны силуэты кораблей противника, высокие белые всплески, издали кажущиеся такими изящными и красивыми. Апофеоз морского боя, гнев воинственных богов, рвущийся на волю из конических цилиндров бронебойных снарядов. Такой бой должен венчаться победой – разве может быть по-другому?

«Ямасиро» и «Фусо» зажаты в бухте Кораблекрушений – три американских линкора бьют по ним из двадцати восьми стволов, каждые двадцать секунд выбрасывая одиннадцать тонн железа, начинённого взрывчаткой. Японские корабли быстроходнее американских, но сейчас они попались: за из спинами берег, и броня у них потоньше – 305 мм против 343, – а «Вест Вирджиния» лупит шестнадцатидюймовыми, которые с девяноста пяти кабельтовых прошивают такую броню как бумагу. Крейсера, конечно, улепетнут, – вон они, маячат у юго-восточной оконечности острова, – но линкорам самураев деваться некуда. Огрызаются, да, но американцы уже пристрелялись и перешли на поражение, так что…

Японцы, застигнутые у побережья Киритимати, сопротивлялись яростно. Их тяжёлые крейсера дали по линкорам Флетчера торпедный залп, но дистанция была слишком велика, и американцы отманеврировали все торпеды, пенные следы которых отчётливо различались в прозрачной воде. «Ямасиро» добился двух попаданий в «Оклахому», «Фусо» влепил снаряд в «Неваду», однако счёт был явно в пользу американцев: на «Ямасиро» разгорался пожар, а «Фусо» всё заметнее кренился на левый борт. «Ещё полчаса, – подумал Флетчер, бросив взгляд на свои эсминцы, ожидавшие приказа к атаке, – и можно снимать скальпы. Да, это вам не сорок первый год…».

В кормовую надстройку «Вест Вирджинии» ударил четырнадцатидюймовый снаряд, вспыхнуло пламя, полетели дымящиеся обломки. Адмирал едва устоял на ногах, но тут он услышал радостный вопль кого-то из офицеров:

– Сэр, головной японец повернул к берегу!

Разматывая гривастый шлейф дыма, «Фусо» направился к берегу атолла, заваливаясь на борт, и намерения его были ясны – горящий (и, похоже, тонущий) вражеский корабль собирался выброситься на мель.

– Причешите его напоследок! – приказал Флетчер артиллерийскому офицеру. – И бейте второго, он ещё дышит! Эсминцам…

Командующий соединением, уже предвкушавший триумф, не договорил. Он увидел…

Линейный корабль «Ямато», флагман японского Объединённого флота

…из-за мыса Саут-Ист клинком, выходящим из ножен, выдвигался ещё один корабль, огромный и грозный, разворачивая стволы башенных орудий. Дымовая труба корабля была скошена назад, словно линкор подобрался перед прыжком, у форштевня кипел белый бурун – японец давал не меньше двадцати пяти узлов. И адмирал Флетчер сразу узнал этот корабль, хотя никогда его раньше не видел. «Как же так, – растерянно подумал он. – «Ямато»… Но его же торпедировали…».

Дрогнуло небо, выгнутое рёвом, и застонало, терзаемое полуторатонными снарядами, вылетевшими из орудий флагманского корабля адмирала Исороку Ямамото. Десять миль – смешная дистанция для такого калибра, и первые же исполинские всплески взметнулись у самых бортов «Вест Вирджинии»: японские артиллеристы почти сразу же дали накрытие.

– К повороту! – выкрикнул Флетчер, ощутив под ложечкой холодный комок. – Завесу! Дымовую завесу, я сказал! Эсминцы…

А затем дымовая труба американского флагмана была смята взрывом. Второй снаряд снёс верхушку носовой надстройки, и медленно и величественно рухнула вниз срезанная и покорёженная радарная решётка. А потом – потом упала темнота, в которой ни звука, ни шевеления…

Военное счастье, увы, переменчиво. Против «Ямато» старые американские линкоры не имели никаких шансов: броня этого мастодонта была им не по зубам, а их собственная броня не рассчитывалась на восемнадцатидюймовые снаряды.[93] Не могли старики и спастись бегством: двадцать один узёл полного хода «невад» – это всяко меньше двадцати семи узлов «Ямато». Не принесла успеха и отчаянная атака американских эсминцев: японские крейсера, заняв выгодную позицию, быстро и деловито расстреляли два из них, заставив остальных отступить.

Через двадцать две минуты после того, как японский флагман появился на поле боя, «Вест Вирджиния» горела факелом, хлебая воду громадными пробоинами. «Длинные пики» положили конец её мучениям, а японцы, выбрав следующую жертву, взялись за «Оклахому».

До наступления спасительной темноты было слишком далеко. Все три американских линкора погибли один за другим – их не спасли и спорадические атаки самолётов с «каноэ», пытавшиеся сделать хоть что-нибудь. Не ушёл от судьбы и «Нортхэмптон»: уже под вечер его после долгой погони настигли японские «такао», имевшие преимущество в скорости хода, и расстреляли крейсер в сорок восьмидюймовых стволов, добив умирающий корабль торпедами.

Противодесантная операция обернулась тяжелейшим поражением Тихоокеанского флота США и почти полным уничтожением его пёрл-харборского оперативного соединения. Семь «каноэ» с переполовиненными авиагруппами дошли до базы (три из пяти эскортных авианосцев, получивших попадания «лепестков сакуры», затонули, ещё один был перехвачен у Гавайских островов авианосцами Озавы, спешившими принять участие в побоище, и тоже потоплен). Не добралась до спасительной гавани и «Саратога», несмотря на все усилия, – изувеченный авианосец полз инвалидным тринадцатиузловым ходом, японские крейсера гнались за ним по пятам, и экипаж ветерана был снят эсминцами эскорта. В авианосец были выпущены две торпеды, однако «Саратога» никак не желала тонуть – уже в темноте к её всё ещё горящему корпусу подошли японские корабли и отправили его на дно, поставив точку в долгой битве за острова Лайн.

…Над бесчисленными мелкими лагунами и среди кокосовых пальм и колючих кустов атолла Киритимати ещё несколько дней звучали выстрелы. Победители-самураи добивали побеждённых, и судьба пленных американских морских пехотинцев была незавидной...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. КОГДА ПЛАВЯТСЯ КАМНИ

июнь 1943 года

…Над берегом клубилась туча бурого дыма, которую то и дело прошивали быстрые огненные взблески. Мористее, в пяти милях от береговых скал, затянутых дымом, отчётливо видна была серая громада линейного корабля «Леонид Красин», властно давившего грузной тушей сизую воду, взлохмаченную белыми гребнями волн. Чудовище, созданное на верфях Британии и сменившее имя и флаг, попеременно выдыхало молнии из носовой и кормовой групп башен, разрушая и убивая – делая то, для чего оно и было построено. Над проливом Шелихова с рёвом пронеслась тройка «сапсанов», ощупывая Кадьяк пунктирными пальцами пушечно-пулемётных трасс – морские пехотинцы, штурмовавшие остров, снова наткнулись на очередной узел сопротивления и вызвали поддержку с воздуха. В промежутках между грохотом пятнадцатидюймовок «Красина» с берега доносился треск пулемётных очередей – американцы, оборонявшие остров, дрались за каждый камень.

Линейный корабль «Леонид Красин» обстреливает Кадьяк

Контр-адмирал Николай Кузнецов, стоявший на мостике линкора, опустил бинокль. Высадка шла по плану (захват острова Кадьяк – всего лишь вопрос времени, причём времени небольшого), потери десанта невелики, американская береговая авиация действует не слишком энергично. Войска Народной России зацепились за Аляскинский полуостров, и в Бристольский залив уже пошли косяками транспорты второго эшелона, гружёные техникой и военным снаряжением. Всё так, но беспокоило отсутствие активного противодействия янки – не могут же они безучастно наблюдать, как непрошенные гости вламываются в двери американского дома. Адмирал был далёк от недооценки противника – враг силён, и несмотря на «карибскую мясорубку» и на Полинезию, где идёт большая драка, у него есть что бросить и на Аляску: как-никак, это ведь американская земля! На Сан-Франциско базируется мощное корабельное соединение противника – тяжёлый авианосец «Энтерпрайз», два-три линкора, три или четыре крейсера, эсминцы, подводные лодки. Да ещё эскортные авианосцы: корабли вспомогательные, но грозные своими палубными самолётами. Их насчитывается чуть ли не два десятка, и крылатых боевых машин на них как минимум вдвое больше, чем на «Рюрике» и «Гангуте» вместе взятых, а это уже серьёзно. И ничто не мешает этой армаде появиться на рейде Джюно и в Аляскинском заливе: пара суток хода – и они тут как тут. «Почему же их до сих пор нет? – подумал адмирал. – Они что, будут ждать, пока мы доберёмся до Анкориджа? Странно, очень странно…».

…Через полчаса радиометристы доложили о появлении большой группы воздушных целей, идущих с востока, и Кузнецов испытал чувство облегчения: ожидание кончилось.

Американская воздушная разведка своевременно засекла появление кораблей России у Аляскинского полуострова, однако вице-адмирал Кинкейд медлил с развёртыванием своих сил. Он ждал приказа Нимица следовать в Пёрл-Харбор, на помощь флоту, изнемогавшему в боях за Полинезию, или приказа атаковать соединение Озавы, пиратствовавшее в океане, – Кинкейд считал, что его корабли нужнее против японского флота, а для прикрытия Аляски хватит и береговой авиации. Даже если русские и высадят десант, далеко ли они уйдут по северному бездорожью? А на границе Канады их встретит американская армия и навсегда отобьёт у этих злостных неплательщиков охоту посягать на территориальную целостность Соединённых Штатов Америки. Однако командующий Тихоокеанским флотом подтвердил прежнюю задачу – остановить русское вторжение на Аляску, – и адмирал Кинкейд скрепя сердце приступил к выполнению операции «Зимняя жара», запланированной месяц назад.

План этой операции не претендовал на оригинальность. Предполагалось, что русский флот вторжения, поддерживая десантный корпус, втянется в Аляскинский залив, где будет атакован всеми силами американской береговой и палубной авиации и разгромлен, будучи прижат к Аляскинскому полуострову, после чего надводные корабли Кинкейда должны были зачистить залив и уничтожить все уцелевшие вражеские боевые единицы. Оставшись без поддержки флота, русский десант на полуострове вынужден будет капитулировать – другого выхода у него нет. Всё очень просто…

Для решения этой задачи Кинкейд располагал линейными кораблями «Калифорния» и «Теннеси», тяжёлыми крейсерами «Индианаполис» и «Миннеаполис», лёгкими крейсерами «Бойз» и «Ричмонд» и тремя десятками эсминцев; в заливе были развёрнуты одиннадцать подводных лодок. Тихоокеанский флот Народной России не уступал американцам по числу боевых кораблей: вице-адмирал Ливитин имел два линкора (в том числе новейший линкор «Победа», вошедший в строй в сорок втором и прибывший на Дальний Восток в начале сорок третьего года), восемь крейсеров с восьми– и шестидюймовой артиллерией, около пятидесяти эсминцев и свыше сорока подводных лодок, нацеленных на коммуникации вдоль западного побережья Северной Америки. По крейсерам русские имели ощутимый перевес, но американцы надеялись, что с ними справится «большой крейсер» «Аляска», вооружённый двенадцатидюймовыми орудиями и только что построенный на старейшей военной верфи США Маре-Айленд в городке Вальехо, в сорока километрах от Сан-Франциско. Правда, у русских появился достойный противник «Аляски» – крейсер «Кронштадт», не уступавший американке по боевой мощи, но тут уже Кинкейд уповал на свою палубную авиацию.

На двух русских авианосцах было всего около ста шестидесяти самолётов, тогда как на «Энтерпрайзе» и шестнадцати эскортных «каноэ», имевшихся в распоряжении Кинкейда, насчитывалось более пятисот боевых машин. Береговая авиация противников была равной: русские на Алеутских островах и американцы на аэродромах Аляски имели по шесть сотен самолётов всех типов, от гидропланов до тяжёлых бомбардировщиков, и вся эта авиация уже неделю вела тяжёлые бои, исправно сокращая число вражеских машин.

Начав действовать, адмирал Кинкейд более не медлил и вышел в море со всем своим флотом. Число его эскортных авианосцев уменьшилось до пятнадцати – в тридцати милях от Золотых Ворот Сан-Франциско «Копахи» налетел на мину (фарватер был недавно протрален, но какая-то русская лодка уже успела нагадить) и повернул обратно с развороченной кормой, – но это не остановило Кинкейда. Не поколебала его решимости и гибель лёгкого крейсера «Ричмонд»: на траверзе Сиэтла ветеран северных вод, шедший во главе боевого охранения, был торпедирован русской (других здесь не было) подводной лодкой, сумевшей подкрасться незамеченной. Эти потери ничего не меняли: ранним утром 22 июня 1943 года соединение Кинкейда находилось в четырёхстах милях от Кадьяка и готовилось поднять самолёты.

…Бомба упала у самого борта напротив первой башни и взорвалась, вздыбив поток взбесившейся воды. По корпусу ударил гигантский молот – адмирал физически ощутил, как линкор застонал и вздрогнул, словно живое существо. Следующая бомба ударила в крышу четвёртой башни главного калибра – 12,7-мм пулемёт, стоявший на башне, исчез, как будто его там и не было. Третья тысячефунтовая бомба взорвалась в воде рядом с кораблем, окатив палубу «Красина» шипящим водопадом. Лай зенитный автоматов оборвался – воздушная атака завершилась так стремительно, как и началась. «Третья, – подумал Кузнецов, принимая доклады о потерях и повреждениях. – И не последняя…».

«Красину» в этой атаке досталось. С левого борта близким разрывом листы обшивки буля повредило на протяжении двадцати метров, буль заполнила вода. С правого борта – там, где упала третья бомба, – нижняя часть буля была повреждена и изогнута, образовалась пробоина размерами пять на шесть метров, и хлынувшая в неё вода вызвала крен в полтора градуса, который пришлось выравнивать перекачкой топлива. В крыше орудийной башни появилось отверстие диаметром до полуметра, 108-мм броневая плита была слегка согнута и приподнята. От осколков бомбы воспламенились заряды, и пожар (через двадцать минут потушенный) повредил электрический кабель. «Могло быть хуже» – мысленно подытожил адмирал.

Могло – подтверждением тому служили мачты эсминца «Настырный», торчавшие из воды у берега. Во время второй атаки эсминец зазевался и поймал авиаторпеду, перебившую ему хребет, – корабль, захлёбываясь, еле успел дотянуть до мелководья. Однако «Красин», флагман отряда огневой поддержки десанта, пережил вторую атаку без единой царапины благодаря предусмотрительности Кузнецова. Первая атака, в которой принимали участие до сорока «авенджеров», была отбита «кречетами» с «Рюрика», прикрывшими корабли, однако Кузнецов, не теряя времени, завел линкор в пролив Шелихова, подойдя так близко к берегу, что по броне боевой рубки прозвенела пулемётная очередь, прилетевшая из-за береговых валунов. На эту мелочь адмирал не обратил внимания: занятая позиция обеспечивала защиту от атак торпедоносцев. Заходить на линкор со стороны острова они не могли – мешали горы, – а с носовых или кормовых курсовых углов «Красин» представлял собой очень узкую цель, поразить которую торпедой практически невозможно. Так оно и вышло – свыше тридцати «авенджеров», участвовавших во второй атаке, улетели не солоно хлебавши (если не считать потопления «Настырного»).

Но в третьей атаке американцы изменили тактику. Вместо торпедоносцев появились «доунтлессы», отбиться от которых было не так просто – убавившиеся в числе истребители с «Рюрика» (кроме «авенджеров», в налётах участвовали и «дикие коты») не могли надёжно прикрыть и линкор, и авианосец, державшийся между островами Троицы и Чирикова, и все остальные русские корабли. И Кузнецов не без основания подозревал, что дальше будет хуже.

Так оно и вышло. Четвёртая атака американских самолётов была комбинированной: на русские корабли обрушились и торпедоносцы, и пикирующие бомбардировщики, которых в общей сложности насчитывалось не меньше семидесяти. И последствия этой атаки были тяжёлыми для русского флота.

Линкор получил прямое попадание 1000-фунтовой бронебойной бомбы в палубу бака справа от дымовой трубы – бомба взорвалась на верхней палубе в батарее 152-мм орудий. Палуба бака была повреждена на площади в добрых сорок метров, а верхняя – на площади до пятидесяти метров. В верхней палубе образовалась пробоина в два с половиной на два метра, за взрывом последовал пожар. Два 152-мм орудия были серьезно повреждены, а спаренная 102-мм пушка взрывом выброшена за борт. Пожар удалось ликвидировать, но дым и газы заполнили котельное отделение номер три, которое пришлось покинуть. Погибло тридцать восемь моряков, тридцать два человека были ранены. К счастью, палубная броня «Красина» над погребами ещё в бытность им «Резолюшном» была усилена до 127 мм, и только поэтому это попадание не привело к катастрофе.

Тем не менее, положение «Леонида Красина» вскоре стало безнадёжным. В кормовую надстройку линкора врезался сбитый самолёт, залив всё вокруг горящим бензином, а затем в течение нескольких минут корабль получил три или четыре бомбовых попадания и начал тонуть – медленно, но верно. Повреждения получили крейсера «Емельян Пугачёв» и «Степан Разин», работавшие по берегу Аляскинского полуострова, и очень не повезло «Рюрику». Авианосец удачно отбил все атаки американской палубной авиации, но подкравшийся под шумок одинокий «мародёр» влепил в него тысячефунтовую бомбу с горизонтального полёта. На корабле вспыхнул пожар, разгоравшийся всё сильнее, и «Рюрик» в сопровождении лёгкого крейсера «Адмирал Эссен» направился к Датч-Харбору, выходя из сферы боя.

«Умыли они нас, – мрачно размышлял адмирал Кузнецов, глядя с палубы катера на полузатонувший «Красин» и морщась от боли в раненой голове. – Ничего, ещё не вечер».

Вице-адмирал Кинкейд, вступив в бой с русским флотом вторжения, вынужден был решать уравнение с несколькими неизвестными (как, впрочем, почти всегда бывает в любом бою). Решение атаковать русские корабли у Кадьяка (линкор, авианосец, четыре крейсера, до десятка эсминцев) максимально возможным числом самолётов было правильным: защитники острова держались из последних сил, а на Аляскинском полуострове русские войска быстро продвигались вперёд, захватив Диллингхэм и обозначив угрозу Анкориджу. Однако адмирал не мог не считаться и с мощным русским соединением, крейсировавшим в районе Датч-Харбора – воздушная разведка обнаружила там сильнейшие боевые единицы противника: большой авианосец, опознанный как «Гангут», линейные корабли «Победа» и «Кронштадт», четыре крейсера типа «воевода»[94] и около двадцати эскадренных миноносцев. Такую угрозу нельзя было не принимать во внимание, и Кинкейд нацелил на это соединение авиагруппу с «Энтерпрайза» – восемнадцать «авенджеров» и восемнадцать «хеллдайверов», прикрытых тридцатью истребителями «хеллкэт». Американские эскортные авианосцы, сопровождаемые «Аляской», тяжёлым крейсером «Индианаполис» и лёгким крейсером «Бойз», находились в двухстах пятидесяти милях к востоку от Кадьяка, выпуская и принимая самолёты, а группа «Энтерпрайза» – авианосец, два линкора и тяжёлый крейсер с эсминцами – держалась в тридцати милях к юго-западу, прикрывая «каноэ» от возможной атаки русских палубных самолётов. Покамест такой атаки не последовало (ударные самолёты «Рюрика» штурмовали аэродромы на Аляске), хотя несколько раз соединение атаковали самолёты берегового базирования – торпедоносцы «орлан» и пикировщики «феникс».[95] Эти налёты оказались безрезультатными: на палубах «каноэ» и в воздухе над ними хватало истребителей.[96]

Кинкейду удалось отвлечь внимание русского авианосца – обнаружив «Энтерпрайз», «Гангут» атаковал его своими самолётами. Русский налет закончился тем, что «Энтерпрайз» получил два бомбовых попадания, разворотивших полётную палубу и вызвавших сильный пожар, оба американских линкора были повреждены близкими разрывами бомб, а в борт «Миннеаполиса» врезался горящий русский бомбардировщик – двухмоторные многоцелевые «единороги»[97] и новые палубные истребители «беркут», сильно потрепавшие авиагруппу «Энтерпрайза», оказались опасными противниками.

Американцы не знали, насколько серьёзные повреждения получили корабли адмирала Ливитина в ходе атаки на его соединение. Было зафиксировано торпедное попадание в корму линкора «Победа», «Гангут» загорелся, а «Кронштадт» полностью скрылся в дыму разрывов. По донесению самолёта-разведчика, русская эскадра изменила курс и направилась к острову Унимак, словно собираясь уйти в Берингово море через Унимакский пролив. Основываясь на этих данных, Кинкейд пришёл к выводу, что оба русских линкора сильно повреждены, и уже зная о потоплении «Красина», сбросил со счётов все три сильнейших русских корабля. В бою над кораблями Кинкейда было сбито около тридцати русских палубных самолётов, а пожар на борту «Гангута» скорее всего сделал русский авианосец небоеспособным. Исходя из этого, Кинкейд счёл, что дальнейшее противодействие операции «Зимняя жара» смогут оказать только русские крейсера, с которыми без особого труда справится «Аляска». «Энтерпрайз» вышел из строя, его авиагруппа потеряла больше половины своего состава, но в строю оставались все «каноэ» с их четырьмя сотнями самолётов. Чаша весов клонилась в сторону американцев, и Кинкейд отдал приказ всем эскортным авианосцам следовать к полуострову Кенай, чтобы на следующий день оказать более эффективную поддержку войскам на берегу. В порту Джюно началась погрузка на транспорты бригады морской пехоты и частей армейской дивизии – американцы спешили развить наметившийся успех.

…Тем временем вице-адмирал Ливитин, оценив обстановку, перенёс флаг на крейсер «Кронштадт» (в отличие от «Победы», получившей авиаторпеду в корму, крейсер остался практически неповреждённым) и к вечеру взял курс на Кадьяк, сопровождаемый четырьмя «воеводами» и двенадцатью эсминцами; четыре крейсера и четыре эсминца соединения адмирала Кузнецова получили приказ присоединиться к эскадре. Командующий флотом шёл ва-банк: синоптики обещали ухудшение погоды, и Ливитин надеялся навязать противнику артиллерийский бой и переломить ход сражения за Аляску.

…Синоптики не ошибись: в ночь с 22-го на 23-е июня в Аляскинский залив ворвался свирепый шторм, хлёсткий, как пощёчина. Взрыхлив воду между Кадьяком и архипелагом Александра, он стиснул в своих воющих объятьях десятки боевых кораблей, резавших волны согласно полученным приказам, и прижал к взлётным полосам аэродромов и к полётным палубам авианосцев сотни самолётов, томившихся неутолённой жаждой бой.

Непогода разорвала строй эскадры адмирала Ливитина: «Кронштадт» ломился вперёд разъярённым медведем, а лёгкие крейсера и эсминцы отстали, по надстройки зарываясь в беснующийся океан. В довершение ко всему, радиолокационные условия были скверными: на радарных экранах плясали «призраки»[98], сбивая с толку радиометристов.

Линкоры Кинкейда шторм зацепил самым краем, зато эскортные авианосцы потрепал от души. Во время ночного маневрирования авианосец «Блок Айленд» столкнулся с лёгким крейсером «Бойз»; оба корабля, скрипя помятыми корпусами и по-утиному переваливаясь на тяжёлой зыби, сменившей с рассветом ярость штормовых валов, ушли в базы – зализывать раны. С палуб было сдуто и смыто несколько десятков самолётов, но «каноэ», выполняя приказ, продолжали следовать к полуострову Кенай.

К утру шторм сменился низкой облачностью и полосами тумана, затянувшими залив от берегов Юкона до выхода на просторы Тихого океана. В 05.15 к «воеводам» Ливитина, шедшим в двенадцати милях за «Кронштадтом», присоединились корабли Кузнецова, а в 05.22 соединение, ещё не закончившее перестроение и не замкнувшее противолодочный ордер, напоролось на завесу американских субмарин, развёрнутую в Аляскинском заливе.

В 05.29 подводная лодка «Дэйс» выпустила шесть торпед по крейсеру «Степан Разин» и добилась трёх попаданий; в 05.36 крейсер взорвался и затонул. В 05.32 другая подводная лодка – «Дартер» – дала четырёхторпедный залп по «Емельяну Пугачеву». На этот раз в цель попала только одна торпеда – подорванный крейсер, сильно осев носом, направился к Датч-Харбору. Удар из-под воды был неожиданным и тяжёлым, однако вице-адмирал Ливитин не изменил своих намерений: плохая погода, нейтрализовавшая авиацию обеих сторон, давала возможность предоставить слово корабельной артиллерии. И это слово прозвучало: в 07.25 «Кронштадт», достигший расчётной точки между полуостровом Кенай и островом Кадьяк, обнаружил американский «большой крейсер» «Аляска», получивший от подводных лодок донесение о появлении русских крейсеров и искавший с ними встречи.

«Большой» (линейный) крейсер «Аляска»

Бой между линейными крейсерами, открывшими огонь в 07.30, продолжался более пяти часов и шёл на дистанциях от шестидесяти до тридцати пяти кабельтовых, прерываясь, когда противники теряли друг друга из виду.

Первую кровь пролила «Аляска», в 07.33 – через три минуты после открытия огня – добившись попадания в «Кронштадт» с дистанции 11.000 ярдов. Её двенадцатидюймовый снаряд попал в надстройку русского крейсера перед носовой трубой и взорвался, разрушив ряд помещений. В 07.35 последовало второе попадание – бронебойный снаряд весом 517 кг ударил в бронепояс «Кронштадта». Попадание пришлось под углом, и 230-мм броня пробита не была, хотя несколько плит расшатались и сдвинулись.

«Кронштадт» открыл счёт только в 07.43, с 9.700 ярдов попав 305-мм снарядом в надстройку «Аляски» над левой носовой 127-мм спаренной универсальной установкой. В ходе боя американцы пользовались локаторным целеуказанием, тогда как русские, несмотря на наличие на «Кронштадте» радара, больше полагались на оптические дальномеры, что в условиях плохой видимости вряд ли было наилучшим решением. К восьми часам утра «Кронштадт» получил восемь попаданий, ответив «Аляске» всего двумя. На русском крейсере полыхал пожар, в кормовой части имелась полуподводная пробоина. Два попадания в башни главного калибра 127-мм снарядами не причинили вреда, однако третье – 305-мм бронебоем – вывело из строя кормовую двенадцатидюймовую башню: сильнейшее сотрясение привело к повреждению электроцепей и башенных механизмов. Тем не менее «Кронштадт», демонстрируя завидную живучесть, продолжал энергично вести огонь, и в 08.06 вывел из строя носовую башню «Аляски», заклинив её в траверсном положении. Кроме того, одно из двух предыдущих попаданий «Кронштадта» оказалось весьма результативным: 305-мм снаряд пробил броню «американки» и повредил паропроводы и вспомогательные механизмы; скорость хода «Аляски» снизилась до двадцати семи узлов.

Бой прервался, но через несколько минут возобновился: дистанция сократилась до трёх миль, и противники быстро пристрелялись. Сокращение дистанции позволило обеим сторонам использовать артиллерию среднего калибра: за следующий час боя, с 08.00 дл 09.00, «Кронштадт» добился девяти попаданий в «Аляску» – пяти 305-мм и четырёх 152-мм снарядами, получив в ответ четыре двенадцатидюймовых и два пятидюймовых снаряда. Этот раунд остался за «Кронштадтом»: несмотря на прогрессирующее затопление, вызванное попаданиями в корпус и близкими разрывами, а также на проникновение 305-мм снаряда в машинное отделение, русский крейсер, введя в действие (в 08.21) повреждённую кормовую башню главного калибра, нанёс «Аляске» серьёзный ущерб – в носовой части 305-мм снаряд проделал внушительную дыру, другой прошил навылет её надстройку, повредив средства управления и связи. Шестидюймовый снаряд попал в катапульту правого борта, разнеся в щепки стоявший на ней самолёт, а в 08.53, когда противники, отвернув в разные стороны, увеличили дистанцию до девяти тысяч ярдов, на «Аляске» была разрушена кормовая башня главного калибра: 305-мм русский снаряд ударил в амбразуру среднего орудия и взорвался, опустошив башенные внутренности.

Бой вновь прервался, однако ненадолго. «Аляска», так искавшая встречи с русскими крейсерами, оказалась в положении героя известной притчи: «Я поймал медведя!» – «Тащи его сюда!» – «Не могу, он не пускает…». Русский медведь оказался не только жилистым, но и прытким: не имея преимущества в скорости хода, «Аляска» не могла выйти из боя.

В течение следующего часа американский крейсер, оставшийся с одной действующей башней главного калибра, отстреливался из пятидюймовок, снаряды которых не причинили «Кронштадту» особого вреда – «медведь» получил несколько надводных пробоин и была повреждена одна из двухорудийных 152-мм башен, на полчаса прекратившая вести огонь. «Аляска» пострадала гораздо серьёзнее: один из двух 305-мм русских снарядов, попавших в главный броневой пояс, пробил броню ниже ватерлинии, а два близких разрыва пробили осколками небронированный борт ниже бронепояса, открывая лазейки воде.

В начале одиннадцатого благодаря усилиям команды заклиненная башня «Аляски» ожила и тут же проявила себя, выведя из строя носовую башню противника. Второй 305-мм снаряд «американки» попал в заднюю дымовую трубу «Кронштадта» и, пройдя дымоходы, взорвался в машинном отделении; скорость хода русского крейсера упала до двадцати пяти узлов. Но в 10.10 русский двенадцатидюймовый снаряд взорвался в надстройке «Аляски», приведя в негодность артиллерийский радар.

Дальнейший бой свёлся к яростному обмену выстрелами, когда противники находили друг друга в туманной мгле, сменявшемуся периодами затишья, когда они теряли контакт. В 10.48 «Кронштадт» восстановил боеспособность повреждённой носовой 305-мм башни и мог действовать всеми девятью стволами против шести стволов «американки». Это нисколько не радовало кэптена Ноубла, командира «Аляски», и он попытался выйти из боя. Тщетно – «Кронштадт» намертво вцепился в американский крейсер и не собирался разжимать зубы, следя за противником по экрану радара.

Крейсера увечили друг друга в течение ещё трёх часов, напоминая тяжело дышавших боксёров, сплёвывающих на брезент ринга выбитые зубы и вытирающих кровь с разбитых физиономий, но продолжающих высматривать соперника глазами, заплывшими от синяков. За это время «Кронштадт» всадил в «Аляску» шесть двенадцатидюймовых снарядов, одни из которых разорвался на лобовой броне возвышенной носовой башни главного калибра, второй снёс кормовую спаренную 127-мм установку левого борта. Остальные попадания пришлись в корпус, добавляя пробоин и увеличивая распространявшиеся затопления.

Несмотря на меньшее число активных стволов, «Аляска» добилась в «Кронштадт» семи попаданий. Русский крейсер получил две пробоины в оконечностях, на второй палубе возник пожар, потушенный с большим трудом. Двенадцатидюймовый снаряд уничтожил две спаренные 100-мм зенитки, другой пробил главный броневой пояс по миделю; надстройка была разворочена и охвачена огнём. Но самый тяжёлый удар «Кронштадт» получил около часу дня, когда силы у обоих противников уже почти иссякли.

305-мм снаряд пробил броню многострадальной носовой башни главного калибра. В башне вспыхнули заряды, взметнулось ревущее пламя. Взрыва погребов удалось избежать благодаря их быстрому затоплению, но башня выгорела и полностью вышла из строя.

Бой оборвался – противники окончательно разошлись в разные стороны. Исход его был ничейным: «американка» уже не имела возможности воспользоваться своим финальным успехом, а Ливитин, трезво оценивая повреждения своего корабля, считал, что главная его цель – нейтрализовать самого грозного из противников – достигнута. Большего он сделать не мог – оба корабля измолоты до малобоеспособного состояния, погреба боезапаса опустели, скорость упала до восемнадцати-девятнадцати узлов, насосы не справляются с поступлением воды в повреждённые отсеки. Да и зачем что-то делать, если шесть русских крейсеров, по приказу адмирала не принимавших участие в «битве титанов», но не терявших зря времени, уже подходят к полуострову Кенай, где их ждёт богатая добыча?

Кузнецов, державший флаг на «Адмирале Макарове», жаждал боя. Он ещё ощущал под ногами палубу тонущего «Красина», и ноющая боль в скуле, рассечённой осколком американской бомбы, напоминала о том, что случилось. Приказ командующего флотом, предписывавший не путаться под ногами у «больших дядей», а искать эскортные авианосцы, контр-адмирал воспринял с удовлетворением – руки у него были развязаны. И около часа дня, когда «Аляска» и «Кронштадт» ещё обменивались последними ударами, его эскадра, состоявшая из шести крейсеров и шестнадцати эсминцев, обнаружила одну из трёх групп американского соединения – пять «каноэ» и четыре эсминца охранения.

Адмирал Спрэгью, командовавший вспомогательными авианосцами, никак не ожидал встречи с крупными надводными кораблями русских. Из отрывочных донесений ему было известно об атаке подводными лодками русских крейсеров, но в них говорилось о четырёх крейсерах, два из которых были потоплены, а в радиограммах «Аляски» сообщалось о бое «с кораблями противника» – во множественном числе, – из чего Спрэгью сделал вывод, что два уцелевших русских крейсера перехвачены «белым слоном» и доживают последние минуты под залпами его двенадцатидюймовых орудий.

«Каноэ», лишённые брони, вооружённые одним пятидюймовым орудием и зенитными автоматами и не имеющие последней надежды слабого – высокой скорости хода, – меньше всего предназначались для артиллерийского боя с крейсерами. Однако Спрэгью не впал в панику и сделал всё от него зависящее, чтобы атака русских кораблей не обернулась полным уничтожением всего его соединения.

Тяжёлый крейсер «Индианаполис» – единственный крупный корабль, имевшийся в распоряжении адмирала, – вступил в бой, не обращая внимания на явное неравенство сил. Эсминцы эскорта поставили дымовые завесы и устремились в отчаянную торпедную атаку, а командиры авианосцев получили приказ «поднять в воздух всё, что может летать, даже если ни черта не видно, и утопить всех этих нахалов».

Самолёты взлетали вслепую, шли над самой водой, пытаясь разглядеть противника, сбрасывали бомбы и торпеды, почти не видя цели, и возвращались за новым боезапасом. Они промахивались при посадке и падали в море, разбивались на полётных палубах, но снова и снова шли в бой, и даже «уайлдкэты» брали на подвески двухсотпятидесятифунтовые бомбы и атаковали русские крейсера.

Авария истребителя на палубе авианосца

Погода была нелётной по всем статьям (в нормальных условиях никто бы не разрешил поднять в небо ни один самолёт, тем более палубный), аварийные потери машин на порядок превышали потери от зенитного огня, однако пилоты сумели добиться успеха. В два часа дня тяжёлый крейсер «Михаил Кутузов», ведущий дуэль с «Индианаполисом», получил в борт авиаторпеду, а через пятнадцать минут – три бомбовых попадания, проломивших палубу. Два близких разрыва нанесли дополнительные повреждения по корпусу, появился крен, ход снизился. Крейсер боролся за жизнь до вечера, и в итоге был оставлен и добит торпедами эсминца «Бесшабашный». Но дело своё он сделал, спев дуэтом с «Александром Суворовым» прощальную песню «Индианаполису» под аккомпанемент шестнадцати башенных орудий – получив девятнадцать попаданий восьмидюймовыми снарядами, горящий американский крейсер вывалился из боя, закрываясь дымовой завесой.

Положение соединения адмирала Спрэгью стало критическим. Избитая «Аляска», напрягавшая турбины в ста милях от места боя, уже не могла повлиять на его ход и исход, а тихоходные линкоры Кинкейда, находившиеся в пятистах милях от Кеная и направлявшиеся к острову Унимак, были слишком далеко.

Атака американских эсминцев (их в охранении каждой из трёх групп было четыре-пять) была отбита сосредоточенным огнём русских кораблей, при этом эсминец «Коул» был потоплен 152– и 130-мм снарядами, а эсминец «Джонстон» переломлен пополам торпедой с «Решительного». По сути, нападение русских крейсеров на эскортные авианосцы походило на групповую атаку охраняемого конвоя (с той лишь разницей, что транспорты использовали для самозащиты боевые самолёты) – именно к таким атакам русское морское командование, тщательно изучавшее опыт германских рейдерских операций в Атлантике, и готовило свои крейсера: их офицеры знали, что и как надо делать.

Первым из авианосцев погиб «Гэмбиер Бэй», расстрелянный «Дмитрием Донским» и «Владимиром Мономахом» с пятнадцати кабельтовых, – «каноэ» перевернулся и затонул. Затем фугасные снаряды шестидюймовых скорострельных орудий превратили «Калинин Бэй» и «Киткун Бэй» в сплошные костры, из которых пылающими каплями выкатывались и падали в море горящие самолёты. А потом русские эсминцы, развернувшись веером, дали залп тридцатью шестью торпедами по площадям, и через три минуты авианосец «Фэншо Бэй» взлетел на воздух в ослепительной вспышке взрыва, разваливаясь на куски.

Расстрел эскортного авианосца «Гэмбиер Бэй»

Третья оперативная группа «каноэ» была уничтожена полностью, и разгорячённые боем крейсера Кузнецова атаковали следующую. Но погода улучшалась, и сопротивление американцев постепенно нарастало, несмотря на потери в кораблях и самолётах.

В 15.20, при контратаке кораблей охранения второй оперативной группы в носовую часть тяжёлого крейсера «Александр Суворов» попала торпеда, выпущенная эскадренным миноносцем «Хирман» с дистанции 7500 метров. Попадание повредило водонепроницаемые отсеки, якорную систему и отливные насосы; из-за бьющих в нос волн скорость пришлось уменьшить до 12 узлов. Около 16.00 крейсер был атакован «хеллкэтами» с подвешенными бомбами и повреждён близкими разрывами: с левого борта через разорванные швы обшивки началось поступление воды в котельное отделение номер один. А в 16.20 час судьбы пробил для лёгкого крейсера «Адмирал Эссен»: пользуясь окном сносной видимости, на него со всех сторон налетели самолёты с трёх «каноэ». И заклевали – в 16.35 крейсер пошёл на дно под градом бомб и торпед.

Разгромив вторую группу эскортных авианосцев (были потоплены «Натома Бэй» и «Манила Бэй», повреждения получили «Сарджент Бэй» и «Стимер Бэй») Кузнецов понял, что лихие атаки пора прекращать. Погиб эсминец «Размашистый» (раскололся надвое после попадания бомбы в заряженный торпедный аппарат), все крейсера получили те или иные повреждения. На «Макарове» иссяк боезапас, негусто осталось его и на двух более-менее боеспособных «воеводах», а эскадренные миноносцы расстреляли почти все торпеды. Тем временем погода улучшалась, и контр-адмиралу очень не хотелось иметь дело с палубными самолётами уцелевших «каноэ» – он уже видел, на что они способны даже в экстремальных условиях.

В 17.15 русские корабли повернули «все вдруг» и быстро исчезли в туманной дымке. На мостиках эскортных авианосцев облегчённо вздохнули, ещё не веря, что бой закончен, и что они остались в живых – из четырнадцати «каноэ» семь было потоплено, три повреждены; в распоряжении адмирала Спрэгью осталось меньше ста исправных самолётов.

…Американский флот отходил от берегов Аляски: ни о каком продолжении операции «Зимняя жара» не могло быть и речи. Адмирал Кинкейд, удручённый потерями, отходил со своими линкорами к Ванкуверу: после внезапного появления на поле боя «Кронштадта» он отнюдь не был уверен в том, что так же внезапно не заявят о себе и «Победа» с «Гангутом», а покалеченный «Энтерпрайз» не мог обеспечить «Калифорнии» и «Теннеси» истребительного прикрытия. И они был прав: русский авианосец справился с боевыми повреждениями и к середине дня 23 июня возобновил взлёт и посадку самолётов.

Потрёпанный «Индианаполис» избежал встречи с торпедоносцами «Гангута» и дошёл до Джюно вместе с транспортами войскового конвоя, возвращённого с полпути, но «Аляске» не повезло: около шести часов вечера она была обнаружена и атакована «единорогами» с их большим радиусом действия. В атаке участвовало всего двенадцать самолётов, и добились они всего одного торпедного попадания, но это попадание было очень удачным.

«Большие крейсера» типа «Аляска» имели слабую подводную защиту – фактически у них не было никаких средств противодействия подводным взрывам, кроме конструктивного разделения продольными переборками узкого пространства вдоль бортов. А наиболее слабая часть подводной защиты находилась в районе кормовой башни главного калибра. Неудачное разделение на отсеки в этой зоне приводило к тому, что единственное торпедное попадание могло вызвать потерю остойчивости и опрокидывание корабля, хотя общий запас плавучести оставался неисчерпанным.

Критики проекта (те, кто прозвали «большие крейсера» «белыми слонами») оказались правы. Одна-единственная авиаторпеда стала для «Аляски» роковой: «белый слон» затонул в двухстах пятидесяти милях от Кадьяка. «Кронштадт», построенный с учётом германского опыта и данных, полученных русскими специалистами при осмотре трофейных французских «дюнкерков» с их рациональной системой зашиты, оказался куда более живучим: несмотря на все повреждения, изувеченный крейсер своим ходом добрался до Петропавловска, где к нему присоединились «Рюрик» с выгоревшей ангарной палубой и покалеченный «Суворов».

…Русское наступление на Аляске продолжалось, и было остановлено американскими войсками только в первых числах августа у Анкориджа, за который начались упорные бои с применением тяжёлой артиллерии и танков.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. В ФЛИБУСТЬЕРСКОМ ДАЛЬНЕМ СИНЕМ МОРЕ…

Операцию «Рагнарек», имевшую целью полный разгром военно-морского флота США и захват всех островов Карибского моря, высшее командование кайзеррейха планировало начать ещё осенью 1943 года, когда не все ещё новые американские авианосцы были готовы к бою. Однако уже на стадии предварительного планирования выяснилось, что всесторонняя подготовка операции сопряжена с объективными трудностями и требует гораздо большего времени, чем изначально предполагалось. Чтобы радикально свернуть шею американскому орлу, не ограничиваясь косметическим выщипыванием перьев из его хвоста, нужно было задействовать по единому стандарту многочисленные коалиционные силы, разнородные, разномастные и неравноценные по боевым качествам. И разноязыкие – простое непонимание могло стоить очень дорого, если дело касалось связи и координации действий.

Были и субъективные причины: тевтоны ничего не имели против того, чтобы их союзники, покусывая Америку, сами при этом подрастратились и понесли ощутимые потери, отважно атакуя обледеневшие скалы Аляски и коралловые атоллы Полинезии с их голыми туземцами-рыбоедами, а заодно и лишний раз уяснили, что одним, без мощи германского оружия, им не справиться с монстром по имени США. И поэтому Хохзеефлотте и германская авиация в Карибском море ничуть не усиливали своё давление на противника в июне сорок третьего, когда на Тихом океане шли бои в Полинезии и в Аляскинском заливе.

Латинская Америка заботила немцев куда больше, чем Тихий океан. Несмотря на все усилия, предпринимаемые кайзеррейхом, формирование южноамериканской армии, которую можно было бы бросить в атаку на Панамский канал, шло ни шатко, ни валко. С энтузиазмом (и то с относительным) это идею воспринял только Эквадор, «обиженный» американским захватом Галапагосских островов, а страны перешейка притихли, не желая повторить судьбу Мексики, оккупированной американскими войсками. Кроме того, подобраться к Панамскому каналу по суше можно было только через территорию Колумбии, а эта страна, несмотря на свой антиамериканизм, не видела особой разницы между Pax Americana и Pax Germanica и не спешила упасть в мужественные тевтонские объятия.

При тайной и явной поддержке США, очень обрадованных колумбийской любовью к свободе, Колумбия не только отказала кайзеррейху в предоставлении баз и в размещении германских войск на своей территории, но и в пролёте над страной немецких самолётов. Это было уже чересчур, и тевтонский варвар, нахмурившись, потянулся к секире.

Однако прямая военная акция Германии против Колумбии могла иметь в Латинской Америке негативный эффект (хм, а новые гринго ничем не лучше старых…), и кайзер решил доверить «укрощение строптивой» испанцам, возжелавшим вернуть хотя бы осколок былого колониального величия. По тайному соглашению с Франко, Германия признавала Колумбию «неотъемлемой частью Испании» с одним-единственным условием: Испания должна навести порядок в своём «новом старом доме» и решить колумбийскую проблему без проволочек.

В Южную Америку германскими транспортами был переброшен испанский легион, который вторгся в Колумбию вместе с отрядами венесуэльских, бразильских, перуанских и эквадорских «добровольцев», жаждавших урвать кусок соседской земли; с моря легионеров поддерживала эскадра в составе линкора «Эспанья» и крейсеров «Альмиранте Сервера» и «Мендес Нуньес». После бомбардировки Боготы германскими самолётами (предпринятой по просьбе «законных властей») умиротворители продвинулись в глубь страны и вынудили капитулировать колумбийскую армию, однако вскоре они столкнулись с «гостеприимством» колумбийских партизан, выражавшимся в развешивании по деревьям пленных легионеров, причём предварительно оскоплённых и ослеплённых. Такой приём несколько шокировал испанцев, но кастильские идальго припомнили повадки конкистадоров, некогда резвившихся в этих краях, и начали платить сопротивленцам примерно теми же купюрами (и в той же непринуждённой манере), не особо разбираясь, кто попал под раздачу. Кайзер морщился, но не вмешивался «во внутренние дела Испании»: ему нужна была тропа к Панамскому каналу, прокладка которой явно затягивалась – под ударами американской авиации испанский флот отошёл к берегам Венесуэлы, а по ночам транспортные «дугласы» сбрасывали на парашютах оружие и боеприпасы, ориентируясь на костры в колумбийских горах и джунглях.

Между тем подготовка операции «Рагнарек», начало которой было перенесено на весну 1944 года, шла полным ходом. Основная роль в ней отводилась германскому флоту, к началу 1944 года насчитывавшем в своём составе 14 эскадренных, 8 лёгких и 22 эскортных авианосца, 17 линкоров, 52 крейсера, до 700 эсминцев и эскортных кораблей, 310 подводных лодок. Активное участие в операции должен был принять военный флот Италии (авианосец, 8 линкоров, 30 крейсеров, 120 эсминцев, 105 подводных лодок), а также английская эскадра (линкор, авианосец, 3-4 крейсера). И, конечно, предполагалось содействие Атлантического флота Народной России (3 авианосца, 2 линкора, 8 крейсеров, 60 эсминцев, 95 подводных лодок), к которому адмиралы кайзера относились с куда большим уважением, чем к более многочисленному итальянскому. Решалась судьба мира, и континенталы собирались бросить в Карибское море для удара по «уязвимому подбрюшью» Америки всё, что у них имелось – всё, чтобы создано промышленностью Старого Света, денно и нощно ковавшей оружие.

Атлантический флот США также являл собой грозную силу. 13 тяжёлых, 8 лёгких и 18 эскортных авианосцев, 12 линкоров, 39 крейсеров, до 400 эсминцев и кораблей эскорта, более 100 подводных лодок – вся эта армада готовилась встретить врага у своих берегов (где, как известно, и рифы помогают). Все поражения US Navy в 1941-1943 годах были частными и не поколебали уверенности янки в грядущей победе над «силами зла». «Мы им покажем, кто в доме хозяин!» – примерно такие настроения владели умами американских моряков, от матроса до адмирала.

Час «Х» близился…

март 1944 года

– Драка предстоит страшная, – произнёс адмирал Галлер, глядя на корабли, стоявшие в заливе Факсафлоуи. – Всё уже вроде обговорено, и прилетел я сюда, Вадим Степанович, – он повернулся к Макарову, – только для того, чтобы ещё раз тебе напомнить: не горячись, и не повтори той ошибки, которую ты допустил в этих местах в сороковом. Не подставляйся: четыре года назад твой авианосец сыграл роль приманки, притянул на себя все английские самолёты и дал возможность тевтонам разнести британский флот на кусочки. Германская победа была оплачена русской кровью, и я не хочу, чтобы новый «Варяг», – он посмотрел на коробчатообразный силуэт авианосца, из трубы которого сочился лёгкий дымок, – постигла судьба «Варяга» старого.

– Понял, – командующий Атлантическим флотом кивнул. – Редер, конечно, хитёр – предложил нам высаживаться на Багамах: берите, мол, нам для союзников ничего не жалко. И оно соблазнительно – и плацдарм удобный, и гавани, и аэродромы. И вообще: багамский остров Сан-Сальвадор – первая земля, открытая Христофором Колумбом. С него началось открытие Америки, и закрытие её тоже начнётся с него – символично.

– Мальчишество, – нарком неодобрительно покачал головой. – Багамы взять можно, и даже нужно, но только тогда, когда за них не придётся платить слишком дорого. Прежде чем играть в Колумба, нужно сначала разгромить американский флот, повыбить авиацию, а уже потом… Лезть на рожон большого ума не надо, и ты мне это брось!

– Так точно, Лев Михайлович. Ошибок сорокового года не повторю.

– Я надеюсь. Победа нам нужна, но не победа любой ценой, ясно?

Адмиралы, служившие ещё под Андреевским флагом, хорошо понимали друг друга. Оба – и Галлер, и Макаров, – очень много сделали для того, чтобы избавить русский флот от неустройства и неудач, преследовавших его с Крымской войны, и вернуть ему славу и мощь времён Синопа и Чесмы.

Победа была нужна и стране, и флоту, и лично вице-адмиралу Вадиму Степановичу Макарову. Прирождённый моряк, он не стеснялся энергично и безжалостно устранять всё, что, по его мнению, мешало развитию флота. В тридцать третьем году много шума наделал поступок Макарова, тогда ещё капитана первого ранга и командира авианосца «Варяг», по приговору суда офицерской чести повесившего на мачте своего корабля проворовавшегося интенданта, продававшего налево авиационный бензин. Макаров разделял мнение своего отца, считавшего, что поощрять стяжательство значит подкапывать принцип, на котором зиждется доблесть русского солдата, и очень хорошо знал, какой урон (и материальный, и нравственный) наносили армии и флоту воры в погонах.

Недолюбливал адмирал Макаров и политработников, считая, что их некомпетентное вмешательство в боевую подготовку и оценка офицеров не по уровню профессионализма, а по степени преданности (зачастую показной) идеям «мировой революции» приносит только вред. «Если мой артиллерийский офицер умеет грамотно организовать стрельбу и может добиться накрытия и перейти на поражение раньше, чем это сделает противник, я не буду считать грехом смертным его незнание того, что Энгельс написал «Диалектику природы», а не «Диалектику при родах», и что эта книга вовсе не является пособием для гинекологов» – это высказывание Макарова дошло до верхов и вызвало гнев Главного Политуправления.

Над головой командующего Атлантическим флотом сгустились тучи, и только прямое заступничество Вознесенского, отстаивавшего примат экономики над идеологией, спасло Макарова от нежелательных последствий. Киров распорядился оставить строптивца в покое, ограничившись кратким «Ты в следующий раз думай, что говоришь, адмирал», сказанным Макарову с глазу на глаз, но «идеологи» проявляли теперь к нему повышенный интерес, и Галлер знал, что любая ошибка адмирала может стать поводом для его отставки. Ошибкой же можно объявить всё – Ливитину, например, поставили в вину тяжёлые потери флота во время сражения в Аляскинском заливе, – и если в Карибском море русский флот потерпит поражение, Макарова не спасёт даже слава «героя Исландии»: припомнят ему и идеологию, и гинекологию. И Лев Галлер, хорошо зная горячий нрав своего подчинённого, тревожился за него не меньше, чем за жизни тысяч моряков Атлантического флота Народной России.

…Одиннадцатого марта 1944 года русские корабли – авианосцы «Чесма», Синоп», «Варяг», линкор «Слава», линейный крейсер «Севастополь», крейсера «Ослябя», «Пересвет», «Александр Невский», «Ярослав Мудрый», «Аскольд» и двадцать четыре эсминца эскорта – покинули Рейкьявик, направляясь в Карибское море.

Уничтожение американского флота и захват Больших Антильских островов было для Хохзеефлотте двуединой задачей, одно без другого не мыслилось. Овладение «эскадрой непотопляемых авианосцев» давало германцам возможность воздействовать по территории США авиацией с островных аэродромов и прикрывать корабли, но для удержания островов требовалось господство на море. Успех операции «Рагнарек» давал надежду принудить США к миру на условиях «Меморандума-43», а в случае нежелания янки капитулировать позволял перенести войну на материк: флот и береговая авиация обеспечивали высадку десанта на побережье Мексиканского залива и захват плацдармов, ограждённых «огневым забором» корабельной артиллерии. По теории, оборонявшиеся выдавливались с плацдармов, которые затем накачивались войсками наступавших, хотя германское командование, хорошо понимая все трудности грандиозной высадки войск на североамериканский континент (начиная с многомиллионной численности армии вторжения и кончая проблемами её бесперебойного снабжения), предпочло бы до этого не доводить: одно дело сражаться за предполье, и совсем другое – ворваться на улицы города, защитники которого будут отчаянно драться за каждый дом. Но сам «карибский вопрос» требовалось решить безотлагательно: ведомство адмирала Канариса располагало смутной информацией о некоем «сверхоружии», создаваемом в США, а работы физиков-ядерщиков кайзеррейха и Народной России позволяли догадаться, что это за сверхоружие. «Ахейцы, – говорил кайзер, – могли десять лет осаждать Трою, не опасаясь, что олимпийцы вручат Приаму огненный меч богов. Мы такого позволить себе не можем: время работает против нас». И Германия готовила атаку на Карибы, готовило основательно и с размахом.

Воздушное наступление на Антильские острова не прекращалось ни в сорок втором, ни в сорок третьем. Шли и шли через Атлантику авиатранспорты, и падали в море десятки, сотни и тысячи сбитых самолётов. Пилоты кайзеррейха (и Народной России) приобретали в этих боях бесценный опыт: они видели врага в прицелы, видели чужую дымную смерть, ощущали на себе её мертвящее дыхание, превращались в закалённых воздушных бойцов, готовых ко всему, и пополняли авиагруппы строившихся германских (и русских) авианосцев. А по обе стороны океана сходили с конвейерных лент новые крылатые боевые машины, и садились в их кабины молодые лётчики, многим из которых суждено было навсегда остаться двадцатилетними.

Если континенталы могли готовить пилотов палубной авиации в безопасных морях, то у американцев такой возможности не было – не было для них безопасных морей. Зато у них были Великие озёра, где под учебные авианосцы переделали колёсные пассажирские пароходы, до войны возившие праздную публику на водные прогулки и пикники. Всё для фронта, всё для победы – Америка не собиралась сдаваться.

Американский флот, спасаясь от непрерывных бомбёжек, базировался на Норфолк (Хохзеефлотте использовал порты Бразилии и Аргентины) – скорость хода позволяла новым линкорам и авианосцам оказаться в Карибском море менее чем за сутки. На Кубе (в Гаване и Гуантанамо) стояли только старые линейные корабли «Техас» и «Нью-Йорк»: командование US Navy намеревалось использовать их так же, как русское командование использовало «Наварин» в Рейкьявике и «Бородино» в Датч-Харборе – в качестве стационарных батарей береговой обороны (другого применения этим дредноутам всё равно не было).

Обе стороны накопили серьёзный боевой опыт, и техническая оснащённость флотов была на одном уровне. И немцы, и русские, и американцы располагали новыми кораблями, имели эффективные радары, радиолокационные взрыватели и системы управления огнём, а «хеллдайверы», «авенджеры», «корсары» и «хеллкэты» стоили «нибелунгов», «берсерков» новых моделей, модифицированных «беовульфов», «беркутов» и «единорогов». Но кое в чём континенталы превосходили противника: у янки не было ничего похожего на управляемые бомбы «блиц», как не было и акустических торпед, которыми были вооружены германские субмарины. И если по численности главных сил американцы почти не уступали раджерам, то по крейсерам, подводным лодкам и эскортным кораблям превосходство континенталов было очень ощутимым – в несколько раз. Зато американцы имели некоторый численный перевес в авиации берегового базирования и гораздо меньшую протяжённость коммуникаций – им требовалось куда меньше времени для перебрасывания подкреплений и доставки военных грузов в район боевых действий, а численность американской армии к 1944 году достигла семи миллионов. На руку США играла и национальная пестрота союзников: коалиция всегда слабее монодержавного противника, равного ей по численности и качеству вооружённых сил.

План американского командования был прямо противоположным плану союзников – он предусматривал изматывание противника активной обороной и последующий его полный разгром. Разгромив и уничтожив неприятельский флот, США получали возможность отбить Малые Антильские острова, восстановить контроль над Панамским каналом, приструнить латиноамериканцев, совсем забывших страх перед «Дядей Сэмом», и переломить ход войны в свою пользу. «Сорок четвёртый год должен стать решающим» – заявил президент Рузвельт на заседании комитета начальников штабов.

Авианосец «Эссекс»

…Сирены воздушной тревоги взвыли надсадно, раздирая ночь истошными воплями. Очередной налёт германской авиации на Норфолк был массированным: в нём принимали участие до двухсот «зигфридов» и «воронов Вотана», несущих под крыльями управляемые бомбы «Блиц». К бомбёжкам, которые начались ещё в сорок втором, давно привыкли, и вой уже не вызывал того трепета, как два года назад.

Самолёты скользили в чёрном небе ночными хищниками, но несмотря на несколько сотен сброшенных ими «блицев» (каждый «птенчик», как иронично называли американские пилоты шестимоторные «вороны», нёс по четыре ракеты или по четыре бомбы весом по 1800 килограммов), результат был нулевым. Немцы не добились ни одного попадания в корабли: визуальное наведение в темноте по неподсвеченным целям невозможно, а парашютные осветительные бомбы, медленно опускавшиеся с небес, расстреливались «чёрными вдовами» и зенитками и разлетались красивыми и яркими, но быстро гаснущими брызгами. Тевтоны дорого заплатили за этот фейерверк: над главной базой US Navy восточного побережья было сбито семнадцать германских тяжёлых бомбардировщиков, и ещё несколько повреждённых машин не дотянули до своих гренландских аэродромов.

На следующую ночь сирены молчали, но тревожная тишина была вспорота грохотом мощных взрывов: на Норфолк посыпались баллистические ракеты «химмельдрахе». Обычно они не причиняли особого вреда – точность попадания этих творений Вернера фон Брауна была никакой, – однако на этот раз одна из ракет угодила в надстройку авианосца «Банкер Хилл», стоявшего у пирса. Ракета пробила палубу и взорвалась внутри, вызвал сильнейший пожар; корабельные помещения заполнил удушливый дым. Борьба с огнём осложнялась тем, что удар был совершенно внезапным: тревога не объявлялась – её сигналом стал сам взрыв. Среди экипажа было большое число жертв – люди задыхались, не успев толком проснуться, – а сам авианосец требовал основательного ремонта.

Причиной попадания «химмельдрахе» в корабль сочли статистическую случайность – даже ничтожная вероятность какого-либо события всё-таки отлична от нуля. Ходили слухи, что ракета наводилась с подводной лодки, и даже по радиомаяку, установленному агентами кайзера чуть ли не на борту злополучного авианосца, однако официального подтверждения этим слухам не было: если германские диверсанты и были причастны к этому попаданию, адмирал Канарис не собирался информировать противника о своём успехе.

Зато достоверно известно, что за выход из строя «Банкер Хилла» немцы заплатили потерей линкора-ракетоносца «Бисмарк» – одного из пяти кораблей, с которых стартовали «химмельдрахе». «Бисмарк» не успел выпустить все восемь ракет: третья ракета взорвалась в пусковой шахте. При взрыве сдетонировали и остальные ракеты; корма линкора была почти оторвана серией взрывов, и через шесть часов «Бисмарк» был оставлен экипажем и добит торпедами. Ракетное оружие кайзеррейха было ещё слишком несовершенным и опасным в обращении, что и подтвердила гибель «Бисмарка».

На третью ночь Норфолку не угрожали ни бомбардировщики, ни ракеты. Но если бы немцы произвели очередную атаку, он были бы сильно разочарованы: главная база US Navy опустела – американский флот вышел в море.

март 1944 года

…Немецкое наступление на Большие Антильские острова началось с массированных авианалётов германской авиации на Кубу, Пуэрто-Рико, Гаити и Ямайку – примерно так же на суше обрабатывается тяжёлой артиллерией передний край обороны противника. Тевтоны имели на Карибском театре военных действий до трёх тысяч боевых самолётов всех типов – «василисков» и «валькирий», «крестоносцев» и «морских орлов», «берсерков» и «викингов», – не считая дальних бомбардировщиков, палубной авиации Хохзеефлотте и гидропланов, прикрывавших Атлантику, и вся эта армада ринулась в бой, чтобы добыть кайзеррейху победу.

Американцы огрызались свирепо. На аэродромах карибских островов самолётов у них было не меньше, а с материка непрерывно перебрасывались подкрепления, пополняя быстро редеющие эскадрильи. «Лайтнинги» и «киттихоки» встречали в небе тевтонские бомбовозы, «мародёры» и «митчеллы» атаковали Малые Антилы, а «летающие крепости» добирались до Тринидада и Венесуэлы, вываливая смертельный груз на города и порты, на корабли и базы.

Потери с обеих сторон росли снежным комом, и вопрос был уже не в том, кто сможет эффективнее восполнить потери, перегоняя на фронт новые самолёты, а в том, кто первый сломается, не выдержав нарастающего нервного напряжения: трудно идти в бой, из которого не возвращается половина бойцов.

Американцы охотились за войсковыми транспортами континенталов, и добивались успеха: на рейде Порт-оф-Спейна получил попадание и взорвался транспорт с боеприпасами – зрелище было впечатляющим. Клубящаяся дымная туча взлетела вверх на сотни метров, выплёвывая раскалённые обломки, оставлявшие в небе извилистые трассы и с шипением падавшие в море; взрывом были повреждены ещё несколько кораблей, стоявших на рейде.

Но вскоре у немцев появились реактивные истребители, резко осложнившие жизнь пилотам американских бомбардировщиков: стремительные «швальбе», дававшие восемьсот пятьдесят километров в час, легко настигали «летающие крепости» и рвали их в клочья снарядами тридцатимиллиметровых пушек. Рейды «Б-17» на Малые Антилы стали слишком опасными…

«Если так пойдёт и дальше, – мрачно резюмировал генерал Лимей, командовавший авиацией США на Карибах, – нам придётся собирать манатки и убираться с Кубы к чёртовой матери. А если у тевтонов появятся ещё и реактивные бомбардировщики…».

Адмирал Кинг, памятуя бои в Полинезии, понял, что пора вводить в дело авианосцы, иначе береговая авиация будет выбита начисто. Адмирала беспокоило и целенаправленное прореживание немцами авиации ПЛО: «крестоносцы» рьяно охотились за «каталинами» и «либерейторами», а Карибское море кишело лодками континенталов. Совпадение этих двух факторов грозило большими проблемами, и это очень не нравилось командующему US Navy.

…Море содрогалось от взрывов. Юркие эсминцы, прыгая на волнах, засеивали океан глубинными бомбами из бортовых бомбомётов, надеясь, что подводный противник окажется в их шестиметровом радиусе поражения. Моряки эскортных кораблей испытывали ярость: враг сумел нанести тяжёлый удар.

Учитывая численность подводных лодок, имевшихся в распоряжении континенталов, и высокий уровень подготовки подводников (особенно германских), американское морское командование озаботилось противолодочной обороной авианосных групп – каждая из них прикрывалась не менее чем двадцатью эсминцами, со всех сторон замыкавшими походный ордер; в воздухе постоянно висели, сменяя друга, две-три пары патрульных самолётов. А на подступах к базам восточного побережья США – там, где немцы могли развёрнуть лодочные завесы, – воздушные противолодочные патрули летали круглосуточно, отслеживая радарами не только всплывшие субмарины, но и находящиеся в позиционном положении, и даже под «шнорхелем». И эти меры имели успех: в начале марта 1944 года у побережья Америки было потоплено несколько лодок континенталов.

И тогда немцы изменили тактику. Перед началом операции «Рагнарек» они стянули в Карибское море до ста пятидесяти подводных лодок, в том числе около сорока субмарин IX серии, предназначенных для атак крупных надводных кораблей и имевших шесть носовых торпедных аппаратов вместо четырёх. Адмирал Дениц отнюдь не отказался от метода завес – он развернул эти завесы, но не у американских баз, а непосредственно в Карибском море, на вероятных путях подхода американских авианосных групп, в проливах между островами: там, откуда они должны были поднимать самолёты для удара по авианосцам Хохзеефлотте, обеспечивавшим высадку десанта на Пуэрто-Рико, Ямайку и Гаити. При известном радиусе действия американских палубных самолётов вычислить эти районы было совсем несложно, а количество субмарин, имевшихся в распоряжении союзников, позволяло насытить ими воды всего Карибского бассейна. И 2 апреля 1944 года третья оперативная группа Атлантического флота США в составе тяжёлых авианосцев «Интрепид», «Франклин», «Тикондерога», лёгких авианосцев «Монтерей» и «Белло Вуд», линкоров «Массачусетс» и «Алабама», крейсеров «Чикаго», «Бостон», «Мобайл», «Денвер», «Майами», «Сан-Диего», «Сан-Хуан», «Феникс» и тридцати двух эсминцев охранения в Наветренном проливе встретилась с «волчьей стаей» из двадцати двух немецких подводных лодок, развёрнутых между Гаити и островами Инагуа.

Американское соединение было атаковано с фланга. Видимость была превосходной, и немецкие лодки, развёрнутые двенадцатимильной линией, выпустили пятьдесят две торпеды с предельной дистанции[99] по силуэтам американских кораблей.

Программные механизмы торпед отработали исправно. Выйдя из аппаратов, торпеды разошлись, чтобы не создавать взаимных помех системам самонаведения, а затем легли на параллельные курсы, перекрывая «лепестками»[100] зон захвата всю полосу атаки.

Вице-адмирал Марк Митчер, стоявший на мостике «Интрепида», замер, поражённый невиданным зрелищем. Вся поверхность моря, насколько достигал взгляд, была исчерчена длинными белыми полосами, как будто невидимый титан исхлестал воду гигантским кнутом, оставив на её ослепительной голубизне вспухшие пенные шрамы. И эти полосы тянулись к кораблям голодными змеями, приближаясь с каждой секундой. А затем раздались взрывы, следовавшие один за другим.

Шеренга эсминцев, прикрывавшая авианосцы с левого борта, была буквально сметена – торпеды поразили семь кораблей из девяти; попадания получили крейсера «Чикаго» и «Мобайл». И ещё не осели водяные столбы, и не затих гулкий рокот взрывов, как на воде появились новые зловещие линии: германские лодки, в носовых аппаратах которых жаждали крови сто тридцать торпед, дали второй залп.

На палубах эскортных кораблей матросы торопливо вывали за борт буксируемые генераторы шумов, предназначенные сбить с толку немецкие торпеды, авианосцы и крейсера разворачивались, пряча уязвимые борта, но было уже слишком поздно. Противолодочная оборона соединения была взломана, и бесстрастная электроника «цаункёнигов» реагировала теперь на шум винтов более соблазнительных целей.

Пожар на торпедированном авианосце «Франклин»

Третья оперативная группа была разгромлена в считанные минуты. Торпеды нашли «Франклин», «Тикондерогу» и «Монтерей», были торпедированы «Массачусетс», «Бостон», «Сан-Диего» и «Феникс».[101] Марк Митчер в ярости сорвал с головы и бросил на палубу свою фуражку, а корабли охранения пошли в контратаку, страстно желая отомстить тевтонам за погибших товарищей.

Дни и ночи смешались в огненной круговерти.

Море и небо корчились в грохоте плавучего и летучего боевого железа, брошенного в бой обеими сторонами.

Атака американским пикировщиком германского авианосца «Остфрисланд»

В конце марта Хохзеефлотте ввёл в дело свои авианосцы, прикрывая высадку десанта на Виргинские острова и нацеливаясь на Пуэрто-Рико. Американская авиация берегового базирования, несмотря на тяжёлые потери и гибель лучших пилотов, интенсивно атаковала германские корабли. Компактные группы американских самолётов загодя обнаруживались немецкими радарами и рассеивались «беовульфами» и «викингами», но одиночные машины то и дело прорывались: никакое охранение не может быть абсолютным. Авианосец очень уязвим – для его серьёзного повреждения или даже потопления достаточно иногда одного попадания. У острова Саба был тяжело повреждён и вышел из строя авианосец «Ганновер», у Сент-Круа получил попадание тысячефунтовой бомбы авианосец «Остфрисланд». Как это часто бывает, попадание стало причиной затяжных взрывов горючего и боеприпасов, и через восемь часов горящий корабль затонул. Повреждения получили около двадцати германских кораблей; авиагруппы, штурмовавшие аэродромы на Тортоле и Анегаде, понесли ощутимые потери.

Тем не менее, континенталы вытесняли американцев с Виргинских островов, а затем началось и высадка на Пуэрто-Рико, причём в первой волне шли «морские берсальеры дуче» – Муссолини очень хотелось урвать свою «законную» долю добычи.

В первых числах апреля в бой вступили авианосцы US Navy, и несмотря на потери, понесённые 3-й оперативной группой Атлантического флота США в Наветренном проливе, чаша весов заколебалась. Решался вопрос «Кто кого?» – ключевой вопрос любого сражения и любой войны.

Дни и ночи смешались в огненной круговерти…

Пилоты дежурной эскадрильи лёгкого авианосца «Сан-Джасинто» из состава второй оперативной группы ждали команды «На взлёт!». Германские аваиносцы были обнаружены, ударная волна вылетела для их атаки, и никто не сомневался: истребители «Сан-Джасинто», оставшиеся прикрывавшие авианосцы 2-й оперативной группы, тоже хлебнут свою порцию войны – смертного зелья у неё на всех хватит.

– Что-то холодно, – поежился один из лётчиков, обхватив руками плечи, обтянутые комбинезоном. – Эти чёртовы механики никак не могут отрегулировать кондиционер…

– Ничего, – меланхолично заметил другой, не переставая сосредоточенно двигать челюстями, перетиравшими жевательную резинку, – скоро будет жарко. А если тебя прошьёт очередью «беовульф», то вообще поджаришься: будет готовый бифштекс с кровью. Против нас весь мир: кому как, а мне это не очень нравится…

– Не каркай! Мы ещё посмотрим, кто кого поджарит. Верно, Стив?

Стив, светловолосый и голубоглазый парень, улыбнулся.

– У меня у Минесотте осталась девушка. Её зовут Джинджер. Когда война кончится, мы с ней поженимся, а пока я смотрю на её фотографию, и мне становится теплее, несмотря на скверный кондиционер и на мандраж перед боем. В конце концов…

– Мой отец, – перебил его третий пилот, парень лет двадцати, сухощавый (за худобу его прозвали «Кожа»), с глубоко посаженными глазами и резкими чертами лица, – сказал мне так: «Тебе платят за то, чтобы ты летал на истребителе и стрелял в японцев, а не за то, чтобы ты лил слёзы над фотографией своей девушки».[102]

– В немцев…

– Какая разница? Меня должны были послать на Тихий океан, поэтому мой старик и помянул джапсов.

– Интересно… – протянул лётчик постарше (шрам на щеке и следы ожогов на руках говорили о том, что этот парень уже побывал в крутых переделках). – Платят, говоришь? Это, конечно, хорошо, и это правильно. Но если тебе не будут платить, ты что же, не будешь летать на истребителе и стрелять в раджеров, а?

Глаза Кожи сердито блеснули. Он хотел что-то сказать, но в это время ожил динамик и прохрипел-пробулькал:

– Дежурная эскадрилья, взлёт! По машинам, парни!

– Я тебе потом отвечу, – бросил Кожа пилоту со шрамом. – Когда вернёмся, о’кей?

…Но ему не удалось выполнить своё обещание: через сорок минут его «хеллкэт» был сбит «викингом» и упал в море; раненый пилот не смог выбраться из кабины и утонул вместе со своим самолётом. Погибшего лётчика, долговязого и сухопарого, звали Джордж Буш.[103]