Athanasy: История болезни

Глава 1 Новое имя

Лицо женщины скрывал чёрный мешок.

Я всё равно её узнал – по походке, по характерно согбенной фигуре. Соседка по этажу – удивительно старая женщина, лет сорока, не меньше. Наверняка в её возрасте нелегко спускаться по ступенькам подъезда. Особенно с мешком на голове.

К счастью, её поддерживали под руки два человека в масках. Два кланка.

Увидев, кто именно ведёт старушку, я мгновенно отвёл взгляд. У меня нет причин бояться кланков, у меня нет причин… Легко об этом говорить, когда у твоего дома стоит катафалк.

В конце концов, это зрелище должно успокаивать, а не пугать. Город защищает нас от страданий старости, позволяет людям уйти с достоинством. Если её уводят в Храм Нежной Смерти – значит, так решили Машины. Если на допрос – значит, так решили люди.

В обоих случаях это не моё дело.

Если уж на то пошло, сегодня ничто не является моим делом. И вчера. И, может быть, завтра. Тяжело быть безработным в Городе, где каждой детали отведено своё место, своя роль, своё предназначение. Возможно, именно сегодня Машины найдут место и мне. А пока что…

Может быть, рабочая смена Бригитты уже закончилась? Если я прав, то сейчас она сидит на крыше своего дома и пьёт пиво. Я могу пойти к ней – или я могу снова бесцельно шататься по улицам Города в бесплодной попытке убить время.

Выбор несложный.

Отличный день для прогулки, и погода неплохая. В лайтбоксах передают чистое голубое небо и яркое солнце. То самое Синее Небо из нашего прошлого. Пусть фальшивое или даже выдуманное; пусть этот жёлтый круг на экране – и не солнце вовсе, пусть этот театр нужен только для поддержания суточного ритма. Мне всё равно.

Настоящее небо, как обычно, бледно-зелёное и в ячейку из шестиугольников. Вероятность дождя низкая, если коллеги сестры добросовестно выполняют свою работу. Если же случится протечка – что ж, дополнительная порция водорослей мне не повредит.

Высоко над головой, под самым куполом неба, по нитке монорельса ползёт гусеничка министерского поезда. Но я им не завидую…

Нет, конечно же, я им завидую. Даже самый ничтожный из чиновников имеет пропуск туда, куда вход простым Гражданам запрещён. Элитные кварталы, отдельные магазины и спортзалы. Поезд. Последний оставшийся поезд нашего мира.

Но и тут, внизу, есть свои плюсы. У меня есть настоящее Небо в экранах, есть уютные бетонные стены домов: такие серые, шероховатые и уверенно монументальные. Есть свежий воздух из оксидизаторов.

Я на ходу расстегнул рукав и подставил голую руку под выдох вентиляции. Невидимый, но упругий поток оставил на коже след из мурашек. Это ощущение завораживает, почти гипнотизирует.

Немногочисленные прохожие игнорируют это маленькое чудо – прикосновение чего-то невидимого. Даже не догадываются о секрете, который находится прямо у них под носом. Тайное знание даровано только такому везунчику, как я.

Как же хочется, чтобы кто-нибудь дотронулся до меня. Кто угодно. Пожалуйста.

Вот эта служащая, бросившая на меня неодобрительный взгляд. Она возвращается с обеда, и проблемы с какой-то оскорбительно свободной деталью ей совсем не нужны.

Или эти мальчишки. Совсем мелкие, пока ещё беззаботные. Если я – деталь, пока что не нашедшая своего места на плате Города, то они – только чертежи, схемы будущих людей.

Смеются. Наверное, надо мной.

Я смутился и резко отступил в сторону от скрытого жерла оксидизатора. В спину толкнуло что-то мягкое и тёплое. Ох, Франк-Спаситель, это девушка. Я врезался прямо в неё, и теперь мне нужно извиняться.

Она поддержала меня под локоть, словно какого-то старца, – лёгкое, но уверенное прикосновение. Именно то, чего я так жаждал.

С ехидной готовностью всплыла перед глазами утренняя сцена: вежливый конвой, сопровождающий отжившую своё женщину на почётную утилизацию. Извинения застряли в горле, тщательно подобранные формулировки вылетели из головы – осталось только с ужасом взирать на девушку, ожидая ругани.

Кажется, она улыбнулась. Кажется, я смог улыбнуться в ответ.

Спортивная сумка ритмично и резко била её по бедру, когда она удалялась от меня. На поверхности моего горящего от стыда мозга клеймом отпечатался образ. Короткие вихры каштановых волос. Голубые глаза. Облегающий комбинезон.

Вторым клеймом загорелось её прикосновение на голой коже локтя. Простое совпадение, случайность – я не успел раскатать рукав обратно после того, как пообщался с оксидизатором. Но теперь эта случайность выглядела настоящим знаком судьбы.

Я почти удивился, не увидев на коже красного пятна. Как ощущение такой силы может не оставлять физических следов?

Интересно, чувствует ли она мой взгляд на спине? Будь я смелее, наверное, попробовал бы с ней заговорить. Будь я смелее…

Но я вечно опаздываю. Улыбаюсь, когда на меня уже не смотрят. Придумываю хорошую шутку, вернувшись с вечеринки домой. Осмеливаюсь дотронуться только в фантазиях.

Бригитта действительно отдыхала на крыше своего дома. Никто из соседей ещё не вызвал кланков – значит, сестра вернулась со смены недавно. Я как раз вовремя.

Ажурное кресло из биопластика прогнулось под весом Бридж, оттеняя её грузную фигуру своей белизной и хрупкостью. Темнокожая, плечистая, с тяжёлыми локонами медных волос, спадающих ниже плеч, – сестра словно впитала в себя всю жизнь поликулы, оставив мне всё самое ненужное: бледность, беспокойство, бесконечные сомнения.

Я не удержался и фыркнул от собственных мыслей.

– Что-то смешное увидел? – вместо приветствия спросила Бридж.

– Подумал, – я прошёл ко второму креслу и уселся; кресло даже не скрипнуло. – Подумал о том, что ты оставила мне только качества на букву б.

– Э-э… Блупость?

– И это тоже.

– Ха-ха. Лучше бери бпива… Бива?.. Бутылку, во!

Она хлопнула себя по лбу и рассмеялась, явно радуясь тому, что обнаружила ещё одно слово на нужную букву.

Я уставился на предложенную бутылку. В прозрачном пластике плескалась густая, зеленоватая жидкость. Водорослевое. Опять водорослевое. Но отказываться от бесплатного предложения глупо, особенно когда пособия в обрез.

– Спасибо.

Солёный, горьковатый вкус. Забавно – моря тут нет и не было никогда, а водоросли и морская вода есть.

Некоторое время мы посидели молча. Я снова обвёл взглядом привычную панораму Города – циклопические башни Министерств, почти прокалывающие своими вершинами шестиугольную сетку неба; нагромождение бетонных коробочек-домов под ними. Далеко за домами, в светло-зелёной дымке терялась противоположная стена Города – граница нашего мира.

Нитка монорельса приблизилась и превратилась в голый хребет какого-то возмутительно длинного животного. Наверное, отсюда можно помахать чиновникам рукой. Если они соизволят посмотреть вниз.

– Ну как, распределили тебя? – Бридж всё ещё не собиралась тратить усилия на приветствие, и напоминать об этом было уже поздно.

– Представь себе, всё ещё нет.

– Удивительно. Я бы обиделась за своего брата, но, к счастью, мне пофиг.

Она сделала паузу, явно ожидая моей реакции на подколку. Убедившись, что реакции не последует, она продолжила:

– Нет, на самом деле удивительно. Мне казалось, ты там что-то серьёзное ваяешь. Или просто склеил архивные файлы и выдал за свою работу, а?

Эта подколка уже заслуживала ответа. Хотя бы своей несправедливостью.

– Нет! Я без шуток сам написал каждое слово.

– Ну и зря. Меньше бы мучился. Работал бы сейчас уборщиком в одной из башен. А я бы знакомым говорила: у меня брат в министерстве.

– Да ну тебя.

– А чего? Все профессии важны. Старший менеджер по чистоте верхних этажей Джоз… Нет, стой. Тебе новое имя хотя бы выдали?

– В Лотерее Имён-то? Джосайя Кавиани.

Я произнёс взрослое имя вслух и передёрнулся. Всё ещё звучит как чужое.

– Как-как? Павиани?

– Ты прекрасно меня слышала.

– Да ладно тебе, смешно же. Павианы, ну, помнишь? Уроки о животных.

– Такого у нас на уроках точно не было.

Лицо Бригитты внезапно помрачнело. Она уставилась отсутствующим взглядом на бутылку в своих руках, словно увидела в её глубинах что-то неаппетитное.

– Как эти павиани выглядели? – спросил я. Может быть, проявленный интерес вернёт сестре хорошее расположение духа.

– Я не знаю… У нас уже не было картинок.

– Вот видишь. Животного нет. Даже картинки для него нет. Значит, и слово уже не нужно. Машины Любви и Благодати заботятся, чтобы на Священном Сервере не копился лишний мусор.

Слова утешения как будто испортили настроение Бридж ещё больше.

– Джосайя Кавиани, – сердито буркнула она. – Отвратительное имя. Для меня ты всегда будешь Джоз.

– Не сомневаюсь.

– Неправильный ответ. Давай, соберись, прояви немного человеческих эмоций!

Опять она пытается вытрясти из меня какие-то признаки человечности, известные только ей. Ничего не меняется. Неважно, какое взрослое имя я получу, какую должность мне выдадут Машины, каких высот я достигну, принося пользу Городу, – для неё я всегда буду младшим братом. Странным, слабым, слишком заумным, требующим защиты и наставлений.

– Для меня ты всегда будешь Бридж, – неохотно проговорил я. Как будто эти слова нужно произносить вслух.

– Во-о-от.

Явно довольная собой, она прикончила бутылку одним глотком и потянулась за следующей. Нужно увлечь её разговором, иначе так напьётся, что мне придётся тащить её до дома.

– Как дела на работе?

– Забавно, что ты спросил.

Бридж поставила бутылку на столик и заговорщически склонилась ко мне из глубин несчастного кресла. Отлично, сейчас пойдут строительные байки.

– Мы в поте лица печатали партию балок, во славу Машин, ради хлеба насущного, ну, ты понял.

– Угу.

– Завтра всех на купол переводят, поэтому печатали на полную. Шум, дым, экструдер нагрелся так, что термальной головки касаться страшно. И тут…

Она понизила голос и склонилась ещё ближе.

– И тут запахло.

– Запахло?..

– Жареным. Вкусно так. Сначала вкусно, потом гарью.

По спине пробежали мурашки. Мы словно вернулись в детство, когда Бридж рассказывала мне страшные истории про Главкона Поверженного, подвывая вполголоса и размахивая фонариком. Не хватает только палатки из одеяла.

– И что произошло дальше? – задал я обязательный, почти ритуальный вопрос.

– Экструдер забился. Ну, мы остановили, стали смотреть. Отвинчиваю насадку, а из шланга прёт что-то… как будто мясное.

Пиво во рту словно прокисло. Почему именно эта тема? Что за дурацкое совпадение.

– Авария? – предположил я. – Кого-то затянуло в… этот ваш экструдер?

– Не может такого быть. Там и затягиваться-то некуда, до экструдера податчик, а до него только контейнер с материалом. Контейнер запечатанным приходит.

– Значит…

– …да, значит, это чья-то глупая шутка. Знают ведь, засранцы, что у нашего сектора в этом месяце вегетарианское меню.

Я хотел предположить совсем другое, но теперь высказываться было уже поздно. Ничего нового, ещё одна упущенная возможность. Остаётся только привычно поддаться чужой воле:

– Чувство юмора у вас, работяг, там хромает.

– Когда я узнаю, кто это сделал, хромать будет он. Надеюсь, на новом месте такого не будет.

– На новом месте?

Бридж явно закончила со страшилками на сегодня – она откинулась обратно в кресло, которое тут же заскрипело, но в очередной раз выдержало удар судьбы.

– Сидеть в полимерной достало, нос уже запахов не чувствует, – она многозначительно постучала по своему широкому носу, после чего потянулась за отставленной бутылкой. – У нас просчитали новый регенерирующий состав. Наконец купол герметизируем раз и навсегда, не надо будет каждый год подновлять.

Я посмотрел на небо.

Сотни и сотни ячеек, медленно переливающихся каустикой солнечного света, прошедшего сквозь невероятную толщу воды. Моря у нас нет, потому что оно над нами. Для нас реальное Солнце навсегда светло-зелёное.

Это успокаивает – как успокаивает тяжёлое одеяло, низкий потолок, плотно застёгнутая куртка. А теперь мне спокойно вдвойне, ведь следить за состоянием купола будет моя сестра.

Я спросил:

– Значит, не будет больше дождей?

– Каких дождей? Солёных и воняющих водорослями? Ах да, других-то и нет…

Уже изрядно захмелевшая, она пролила немного пива на крышу. Вязкие капли мгновенно впитались в пористый бетон.

Я покатал свою бутылку в руках; она уже успела нагреться, и теперь пиво казалось отвратительно телесным. Словно солёный пот.

История Бридж слишком глупа и надумана, чтобы быть ложью. И от этого становилось только нервознее.

– Слушай… – неуверенно начал я.

– Поняла, поняла, больше пить сегодня не буду. Сама до дома дойду.

– Нет, я не об этом…

Руки покрылись липкой влагой; то ли испарина когда-то прохладной бутылки, то ли бурлящие на душе сомнения наконец прорвались в виде пота на коже. Оставаться спокойным помогало незримое пятно, оставшееся на локте, – тёплый след другого человека.

Если я заслуживаю прикосновения, то я не так уж и плох. Я нормален, я могу говорить о том, что думаю на самом деле.

– Говори уже, – не выдержала Бригитта.

– Мне снятся странные сны. Сны… про мясное.

– Жрать хочешь, что ли?

– Нет, не такие. В них я вижу бесформенную плоть, беспорядочную мешанину мышц и органов.

– Просто кошмары.

– Да, но… Эта плоть говорит со мною. Зовёт меня к себе сотней голосов, тянет ко мне сотни рук. Искушает. Говорит всякую ересь.

Бридж выпрямилась, раздула щёки и провозгласила:

– Прощаются тебе твои греховные помыслы, Павиани! Иди с чистой душой во имя Машин Любви и Благодати, святого Триединства и… этого… Главкон его дери…

– Да что ты такое говоришь!.. – я возмутился больше для вида, чем всерьёз. Моя сестра никогда не отличалась крепкой верой.

– Если не нравится, иди к настоящему исповеднику.

– Я… я боюсь, – неожиданно признался я. И тут же понял, что говорю правду. Увиденное утром на выходе из подъезда только укрепило тайный страх: я вполне могу быть еретиком, сам этого не понимая.

– У-у, маленький Джоз боится!.. – сказала Бридж, сопроводив слова увесистым ударом в предплечье. – Сходить с тобой, как в детстве?

– Сходи.

– Серьёзно? Ну ладно. Не сегодня, конечно… Зайди за мной в Управление Горных Дел как-нибудь на днях.

– Тебе бы тоже не помешало сходить к исповеднику.

– Пф-ф… Знаешь, как выглядит мой исповедник?

Она достала из сумки ещё одну бутылку. Внутри медленно перекатывалась серебристо-чёрная смола; она нехотя толкалась в стенки, словно иногда забывая, как быть жидкостью.

Я рефлекторно оглянулся на дверь, ведущую к лестнице. Как будто кланки только и ждут этого момента, чтобы ворваться на крышу и повязать нас обоих. Только поддерживать под руки в этот раз никого не будут.

– Бридж… Это же сома, – я понизил голос, сам не зная, зачем.

– И что? Отшлёпаешь меня? Или вызовешь кланков?

– Выглядит, как ферромагнитная жидкость. Как это вообще можно пить?

– Ну, мы ж не роботы, чтобы ферромагнит пить. Просто коллоидный раствор, суспензия… Чего-то.

– Например, колонии микроорганизмов, – сказал я, покашляв. – Эта дрянь даже выглядит живой.

– Пиво – тоже колония микроорганизмов. Там спиртовые бродильщики… бродят.

Бридж протянула мне две бутылки – одну светло-зелёную, другую неприятно и неестественно черную.

– На, держи. Смешиваешь и пьёшь. Только не переборщи, могут мозги заискрить. Особенно твои, ха-ха.

– Да не буду я.

– Бери-бери! Это подарок на день Финальной Сборки. Новое имя, новая жизнь. Ты взрослый, теперь тебе некого и нечего бояться.

Если я чему-то и научился у сестры, так это тому, что не стоит спорить с пьяным человеком, который собрался тебе что-то подарить. Обида будет смертельной.

Обе бутылки отправились под куртку. Зелёную я смогу выбросить в рециркулятор по пути домой. Чёрную… С чёрной разберусь как-нибудь потом.

– Вот видишь! – сказала Бридж, торжествующе подняв палец. – Сами Машины Любви и Благодати ниспослали…

Снизу раздался резкий стук.

– Сколько можно бубнить! Я сейчас наряд вызову!

Всего лишь сосед.

Пока я успокаивал затрепетавшее сердце, Бридж успела сгрести пустые бутылки в сумку. Кажется, сегодня до своей квартиры она сможет добраться сама.

Внизу, на улицах, Город уже готовился ко сну. Чистое Небо на огромных экранах сменилось на успокаивающую тёмно-синюю тьму; небо реальное помутнело, словно протухло – прозрачная зелень наполнилась коричневым ядом, чтобы к утру очиститься снова.

Прошёл ещё один день – успешно пройден; бездарно потрачен. Стыдно от того, что снова не хватило времени, снова я опоздал, чтобы начать жить. Легко и приятно потому, что можно перестать волноваться, – жизнь со всеми проблемами переносится на завтрашний день. На сегодня время для тревог закончилось.

Ажурные столбы фонарей, когда-то давно отпечатанные коллегами моей сестры, отбрасывали причудливые тени. Между ними скользили тени редких прохожих. Отличное время для ещё одной прогулки; чем больше я пройду, тем легче будет заснуть. Кто-то по вечерам считает бутылки, а кто-то – шаги.

Я поёжился, вспомнив о мерзкой чёрной бутылке, спрятанной под курткой. Чем больше шагов, тем больше шансов нарваться на скучающий патруль.

В чём-то одном Бридж ошибается. Либо во взрослой жизни гораздо больше причин для страха, чем ей кажется, либо я не такой уж и взрослый.

В обоих случаях это не так уж и важно. Люди выдали мне новое имя. Машины дадут новое место в Городе. Может быть, уже сегодня. Может быть, завтра.

Петер Эстергази

27 февраля

Сегодня мне исполняется тридцать семь, и я, как обычно, выпью три стакана палинки перед сном.

Весь день заходили, поздравляли… Под конец рабочего дня зашёл Франк. «Ваши разработки важнее всего, Петер, – сказал он. – AmHun работает по всем направлениям, но наше представляется мне самым перспективным. Не только из-за моего непосредственного управления, но и благодаря Вам, профессор».

«Его непосредственного управления»… Трусливая наглость этого человека невыносима.

Странно, что Леонард зашёл сам. Вполне мог бы обойтись корпоративным письмом, написанным секретаршей.

Пошёл второй стакан. Уже тепло, но ещё не так спокойно. Голос, наверное, дрожит, – сложно сказать. Распознаватель речи наверняка не справляется. Надо будет перечитать с утра.

Сижу в некотором отдалении, чтобы она не заметила моего взгляда. Боковое зрение женщин лучше развито, но… Нет, я уверен. Если только она не отрастила глаза на затылке.

28 февраля

Плечи и спина, как всегда. Природа не создала нас для постоянной работы за столом. Болят ромбовидные мышцы, но это, конечно, иррадиация от ременной мышцы головы.

И что мне дают эти знания? Я не могу вскрыть и подрезать собственную шею. Это бессилие мучительно, но это всего лишь тень настоящего, мучающего меня бессилия.

Снова приходил Франк.

Был, конечно, совсем не такой приветливый, как вчера. Включил обратно свой режим спешки и недовольства. Спасибо, что сдерживался хотя бы в мой день рождения.

Рефрен всех его речей: уже доставили кошек, хорошо бы уже закончить первые программные образцы и распечатать их, чтобы начать тесты. «Распечатать», как же. Он думает, что это так же просто, как напечатать изомальтовый каркас для искусственного сердца или чёрт возьми, кружку!

Сердце нашей лаборатории – вычислительный комплекс для молекулярного моделирования. Результат многолетних разработок в областях супрамолекулярной химии, фотополимеризации наночастиц, биоинформатики.

Но любая достаточно развитая технология становится в глазах обывателя простым инструментом. Щёлкнул выключателем, напечатал партию молекулярных машин и пошёл собирать звонкую монету.

Инструментом или, того хуже, – магией. Вера в науку, только вслушайтесь в само слово: вера. Мне не нужна вера, мне нужно время, финансирование и лаборанты, у которых найдётся хотя бы по одному нейрону на двоих.

Я говорил, говорил Франку об этом. Говорил о том, что его давление совсем не помогает. О том, что после его «мотивирующих речей» мне приходится по десять минут сидеть и молча массировать виски.

Леонард тогда криво усмехнулся и ответил в духе, что да, дескать, он прекрасно понимает, как это всё действует. И даже то, как это действует конкретно на меня. Зато он точно уверен – если усердно напоминать о следующих этапах, то я не отвлекусь на сторонние задачи, не имеющие никакой ценности для AnHum.

Имел наглость намекнуть, что я гоняюсь за Нобелем. Как будто мне нужна какая-то медаль! Он не понимает… Да и как ему понять?

Сказал бы Франк это ребятам из отдела вычислительной биологии. Я слышал, что один из них адаптировал алгоритм Дуба-Гиллеспи для генерации джазовых партитур.

Органические нейрокомпьютеры напевают импровизированные мелодии сами себе под нос в тёмных лабораториях… Вот уж у кого времени навалом. Как это приближает нас к прототипу замкнутой экосистемы?

28 февраля (вечер)

Сходил посмотреть на привезённых кошек. Самые разные: полосатые, словно из дворов моего детства, пушистые, вислоухие. Большинство нервничает. Она, как оказывается, как раз их принимала и обустраивала. Я зашёл, когда она их кормила. Так же деловито, как делала всё остальное.

Так же серьёзно и спокойно, словно мы были знакомы не меньше десяти лет, она обратилась ко мне.

И когда этот дневник превратился в записи глупого подростка…

Конечно же, она прочитала моё имя с бейджа. Петер Эстергази, главный конструктор молекулярных машин. Напыщенно и неточно. Мы тут все… конструкторы красного цвета.

«Петер…» – обратилась она ко мне, – это какая-то новая фишка, проводить опыты на кошках, а не на крысах?»

Я объяснил ей, что кошки дешевле обезьян, выносливее крыс и приятнее свиней. Как вам такая научная категория: «приятнее»? Биология свиней настолько близка к человеческой, что выглядит божьей насмешкой. Но начальству свиньи кажутся омерзительными.

Кажется, свиньям нужна хорошая пиар-кампания.

Она спросила, не жалко ли мне котов. Конечно, жаль. Мне всех существ жаль. Начиная с тех, кого я вдыхаю каждую секунду. Или давлю каждым своим шагом.

Но ответить так смело я ей не смог. Трус, просто трус.

«Это вынужденно, – ответил я. – AmHun, как и все остальные, заполняет кучу бумаг, оправдывая каждый проведённый эксперимент. Там обычно указывается потенциальная польза для людей… для всего человечества, но и для животных тоже, кстати. Которую можно получить, зарезав небольшое количество кошек. К тому же, эти конкретные кошки, скорее всего, даже останутся жить».

«И хорошая у них будет жизнь?» – спросила она.

Ответил: «Какая уж есть. Нормальная кошачья, я полагаю».

Так же спокойно, словно речь шла о цвете волос, она спросила о моём лице. Если это не секрет, конечно.

Привычные ответы, хоть визитку печатай: «Нет, не секрет. Да, с детства. Это называется нейрофиброматоз».

«Не задалось Вам, док», – просто сказала она.

Так же просто, как всё остальное.

Без опостылевшего сострадания, без всей этой осторожности, проступающей в голосе, во взгляде – словно ты весь одна сплошная мозоль, вокруг которой надо ходить как можно аккуратней. Действительно, куда лучше так – не задалось.

Разглядел её бэйдж. Ким. Так и не решился спросить: Кимберли, Кимвэл или что-то более экзотическое. Или даже просто, как взмах рукой, – Ким. Ничего лишнего.

1 марта

Снова Франк. Снова торопит. На этот раз в более аккуратных выражениях. Добрый и злой начальник проекта в одном лице. Качает на качелях, расшатывает мою уверенность, как зуб в лунке. Наверняка и тренинги такие существуют.

Тоже постарался отвечать максимально корректно. Будет. Скоро. Работаем.