Атавист

Rашный HELP (Неполиткоректный детектив)

Говорят, девчонки умнеют раньше. Типа мол у нас гормональный бум и всё такое, а у них в этом плане тишь да гладь, вот мозги раньше и включаются. Эджен вон утверждает, что у них просто тормозит с этим делом, и гормоны уже потом мочой в башку бьют, в старости. Где-то после тридцати. Может, и прав он, не знаю. Училки вон — так все крезанутые напрочь. Да только по-моему возраст тут не роляет. Все женщины — дуры как есть, с рождения и до старости. А каждая вторая — дура ещё и с претензиями.

Вот и Катарина эта в свои неполные двенадцать полной дурой была. Даром что дочка профессора. Даже «HELP» — и тот правильно набрать не сумела.

Ну что бы ей стоило, дуре, вместо призыва о помощи выложить имя, просто имя, и всем бы сразу всё стало ясно, и я был бы совсем ни при чём, и не надо было бы мне стоять перед закрытой дверью этого трижды факанного атависта, чтоб его кривым обломком пониже спины припечатало! Там же столько буковок валялось — не то что на имя, на целый телефонный справочник хватило бы. Так нет же — помощи ей, дуре.

А мне теперь кто поможет?..

Она симпатичная была, хотя и сопля совсем, двенадцать местных — это по стандарту и десяти не наберется. Не должны с такими симпатичными соплюшками происходить такие жуткие вещи. Неправильно это.

Вообще-то я криминальные новости не люблю, тогда случайно нарвался. Словно предчувствовал. Да нет, конечно, ничего я не предчувствовал! Просто у репортёрши была кульная грудь. В смысле, обе. Груди, в смысле. А уж ложбинка между ними — вобще туши квазар! Какая там ложбинка — целое ущелье. Большой каньон. Да ещё оператор, чтоб ему, брал ракурс чуть сверху и наезд делал — стремительным падением прямо в глубины этого духзахватывающего каньона. Так, что крупногабаритные достоинства репортёрши оказывались у зрителя чуть ли не за ушами. Меня каждый раз пробирало аж до печёнок. Я и не слышал поначалу, о чём она там трепалась. Да и не цепляло меня, если честно.

Пока они панораму не дали.

Впрочем, то, что осталось от профессора и его жены, особого впечатления на меня тоже не произвело. Во-первых, там не слишком много осталось. А во-вторых, они же взрослые. А со взрослыми всякое может случиться. Это в порядке вещей.

Катарина — дело другое. К тому же она симпатичная была.

Даже с отрезанными ушами и выколотыми глазами.

Конечно, нам показали реконструкт, ведь ни её, ни её брата спасатели так и не обнаружили. Вот и дали в эфир детальную имитацию наиболее вероятной линии развития — сигнал с её чилд-браслетки мигал ярко-жёлтым, а значит, повреждения средней тяжести с возможной потерей сознания, но пока ещё ничего фатального.

Реконструкт — это вам не игровая страшилка с поддельными монстрами. Это почти реаль. А в реале не должно такого случаться с маленькими и симпатичными, пусть даже и дурами.

Вот тогда-то я и начал слушать.

Их обнаружил местный шериф.

В этом не было ничего странного — он оказался другом профа ещё с колледжа, оба работали в местном универе и виделись практически каждый день. Ругались по-чёрному, могли сцепиться из-за любого пустяка — у покойника при жизни характер, похоже, был тот ещё и темперамент бешеный. По словам соседей, он и с домашними ругался и мирился так, что весь район в курсе был.

Накануне убийства профессор вёл себя как обычно — то есть днём вдоволь наорал на безответных студентов и вусмерть разосрался с теми коллегами, кто спрятаться не успел. Вечером же пил пиво в местном кабачке с шерифом и самозабвенно скубался с ним же. Как следует наоравшись друг на друга, они разошлись. Ночной дежурный видел из окна сторожки, как профессор свернул к своему дому, а минут через десять услышал доносящиеся оттуда крики. Немного послушал, а потом отвлёкся и потому впоследствии больше уже ничего полезного сообщить не мог.

Судя по всему, дома профессор сначала поругался с горничной — опрокинутая у порога корзинка для белья и валяющийся тут же разбитый пульт кухонного универса это подтверждают. Потом поскандалил с сыном — кримпы установили, что в дверях гостиной профессор топтался не менее пятнадцати минут. Затем настал черед жены — обрывки счёта из косметического салона были обнаружены уже на столе в центре комнаты. Судя по осколкам вазы у стены, то ли счётом дело не ограничилось, то ли жена в долгу не осталась.

Катарина до возвращения отца домой сидела на диване тут же, за маленьким угловым столиком, складывая на нём мозаику из слов. Судя по всему, с нею поругаться профессор так и не успел — иначе столик оказался бы опрокинут, и на полу валялись бы все фишки, а не те жалкие восемь штук, которые в итоге были там обнаружены. Если учесть темперамент профессора, это даёт достаточно чёткий временной интервал — раз с дочерью проф поругаться так и не успел, значит, прогрессоры появились в доме меньше чем через час после его возвращения.

Репортёрша не сомневалась, что это были именно прогрессоры. Шериф оказался куда более осторожен и называл их просто «преступники». Оно и понятно — лицо официальное и всё такое. Ему категоричным быть нельзя по должности. Но вряд ли даже он сомневается.

Считалось, что последние из них были уничтожены десять лет назад, вместе с базой. И вот — снова…

Всех, находящихся в доме, парализовали почти мгновенно, они всегда так делали. Человек остаётся в полном сознании и даже может шевелиться и разговаривать шёпотом — а вот убежать или громко крикнуть уже не может. Впрочем, даже если жертвы и смогли бы кричать — крики из этого дома не удивили бы никого.

Скорее всего, нападавших было не больше троих — и не только потому, что эти твари свои зачистки всегда проводили именно тройками. Просто профа и его жену накрыло сразу, горничная схватилась за метёлку для пыли, а Катарина успела вскочить, уронив восемь фишек. Их сняли вторым залпом. Сын профа вообще добежал до лестницы на второй этаж и даже за перила схватился. Судя по тому, что его отключили на третьей ступеньке, времени у него было куда больше, чем у прочих. Узнаваемый стиль — двое стреляют, синхронно и не делая промахов, один наблюдает.

А потом они начали убивать. Методично, с долгими лекциями.

Они не торопились — через полтора часа после начала зачистки кто-то из жертв пытался по домашнему комму связаться с шерифом. Номер шерифа был забит в быстрый набор, достаточно просто нажать одну кнопку, это вполне можно было сделать незаметно, ведь смогла же Катарина подвесить целых четыре фишки к магнитному донышку столика так, что никто не обратил внимания.

Шериф увидит пропущенный звонок только утром — перед сном он отключил у комма звуковое оповещение. А без звука сигнал он принять не мог — он же тоже был атавистом. Как и все они там.

Поскольку это была планета из белого списка…

Я вообще, если знать хотите, против был. Ну, когда кэп решил, что водой заправляться мы будем именно на этой самой факанной Новожмеринке, три шальные кометы ей под ось вращения! Мне уже одно название её — и то сразу поперек сопла встало, тогда я ещё ничего другого, кроме названия, о ней и не знал вовсе. Просто не понравилось — и всё тут. Называйте это предчувствием, если хотите. И я уже даже пасть раззявил было, чтобы мнение это своё озвучить, но в атлас глянул — он как раз у кэпа на полке стоял, включённый даже, чего не глянуть-то? Ну, вот я и глянул.

И захлопнул пасть, так ничего и не сказав.

Потому что пометочку эту углядел. Беленькую.

И вот чего мне сейчас как раз-таки только и не хватало для полного счастья и четвёртой галочки в личное дело — так это громко вякнуть что-нибудь негативное про планету из белого списка.

Так что я заткнулся и пошёл варить кофе. Наш кэп не любит кофе из автомата, говорит, вкус не тот. Он прав, вкус действительно другой получается, когда варишь сам. По мне так автоматный куда вкуснее, с кислинкой и без противной горечи. Но кто сидит в рубке — тот всех и танцует. А я что, я ничего, кофе вот варю.

Я уже неплохо умею это делать, там вся хитрость в нужной жёсткости воды и скорости программирования потоков. Голова занята, руки тоже, нет лишних мыслей и лишних жестов — и прекрасно.

Я сварил кофе капитану — только капитану. Одному. И пусть кто попробует усмотреть в этом что неполиткорректное! Я ведь и Эджену не сварил, и себе, кстати, тоже. Так что никакой это не дискрим, а просто субординация, ну, можно за излишний прогиб посчитать, но за это галками не награждают.

А тут ещё кримформашка эта… думал отвлечься, а вышло только хуже.

Короче, когда я кэпу кофе отнёс, то уже всё для себя продумал. И решил, что буду самым умным. На фиг мне не сдалась эта Новожмеринка с её разборками. Буду держаться подальше — и все дела. Не хватало мне ещё оказаться впутанным в историю с прогрессорами, то-то политкору радости будет!

Нет уж.

Если я вообще не выйду с корабля — то и не смогу никому из местных нанести случайную моральную травму, правда ведь?

Нет, не то чтобы в моих привычках сразу же по спуску на какую новую планету взять и крупно нагадить на шляпу первого же встреченного аборигена, но… мало ли что они тут за обиду почитают? А мне рисковать нельзя, у меня уже три галочки за полгода. Ещё одна — и звездец, о полётах можно забыть, не умеющий себя вести член экипажа не нужен ни одному капитану.

Буду умнее.

Вообще не высунусь! Конечно, даже белосписочники в космодромную обслугу скорее всего набирают всё-таки модификантов, но у бережёного карма чище и корма целее. Если я правильно разглядел кодировку, то модификация тут у одного из сотни-двух. Совершенно отсталая планета. Нет¸ так даже думать неполиткорректно, надо иначе — планета, избравшая альтернативный путь развития. А то ляпнешь ещё не вовремя…

Лучше не рисковать.

И я не буду говорить, что я думаю о людях, отказавшихся от исправления врождённых дефектов у своих детей. Даже думать не буду! Хотят оставаться слепыми и глухими калеками — имеют право. И я — заметьте! — это их право уважаю. Настолько, что даже готов отказать себе в удовольствии прогулки, лишь бы случайно не доставить своей персоной им какого неудовольствия.

Ха!

Так вот я тогда решил, и собою доволен был — ну просто жуть. Вот, мол, умный какой. Ловко как все придумал. Не выйду — и ни на какие неприятности не нарвусь…

Да только они сами к нам пришли. Неприятности эти.

Вдвоём.

И у одного из них руки были по локоть в крови…

Конечно, они были атавистами. Оба. И поначалу показались мне совершенно одинаковыми. Это потом я заметил, что один высокий и толстый, а другой чернявый такой и с антикварной бляхой на пузе. И что у одного из них руки… но лучше я всё по порядку.

Вообще-то мне нечего было делать в тамбуре, раз уж так хитро всё решил. Но я всё равно там торчал. Потому что хотел узнать, пойдёт ли Эджен в бар. И если пойдёт — то не согласится ли притащить пару-другую лишних бутылок и для, скажем так, других членов экипажа, ежели ему этак ненавязчиво и между делом об этом намекнуть… в отсутствии капитана, конечно же. А капитана там точно не будет, у него ночной режим, я проверил.

Да только обломался я — Эджен вообще не вышел.

Так что потоптался я в тамбуре, делая вид, что просто так прогуливаюсь и переборки подпираю, поглазел на плотно сомкнутые створки шлюза, пнул с досады подвернувшегося под ноги киберуборщика и совсем уж было собрался возвращаться к себе в каюту, когда по внешнему динамику пришёл запрос на вход.

Причём по коду «Экстрим-3»!

Пока я челюсть от груди отклеивал и с натугой соображал, кто же по табелю из нас с Эдженом является старшим офицером в отсутствии капитана — экстрим-коды, это вам не шутка! Что там было в третьем-то параграфе? Что-то про форсмажор и принятие ответственности… вот же зараза, учил же вроде!.. Так вот, пока я соображалку напрягал и сомневался, имею ли право пальцем в кнопку ткнуть, надобность в этом отпала — динамик ожил. Я ведь и забыл, что код «экстрим» пробивает любой режим напрямую, спишь ты или там на толчке сидишь — ему ультрафиолетово.

Обычно капитан, разбуженный не вовремя, покруче любого слабительного насчёт дать всем… ну, того-этого и всё такое. Но в этот раз код сразу просёк. Не стал орать, буркнул только, что принял и гостей впускает личным допуском, только шлюз у нас старый, и потому давление выравнивать будет минут десять, и что он очень извиняется за эту задержку.

Это он врал, конечно. Всё у нас нормально со шлюзом, да и какое выравнивание давления, смех один! Атмосфера у них стандартная, плюс-минус ерунда, я это даже через три переборки вижу. А десять минут кэпу понадобились, чтобы успеть глаза продрать и ссыпаться со своей третьей палубы сюда, в тамбур, и гостей встретить при полном параде. Интересно, хватит ли ему на «при параде»? Мне бы, например, на только добежать и хватило, лифт-то у нас давно уже отключён по причине экономии.

Но кэп — молоток, он появился в тамбуре через девять минут с мелочью. Неторопливым таким шагом, словно и не бежал всю дорогу. В парадном мундире, свежевыбритый, бодростью пышет на полгалактики. Посмотрел на меня этак задумчиво и говорит:

— А принеси-ка ты нам, братец, кофе. В кают-компанию, — и со значением так, будто я не понимаю. — На всех.

Тут как раз зуммер пискнул и створки открываться начали. А я что? Я уже на полпути к кофеварке. Это когда кэп орёт на всех диапазонах почище взбесившегося радиопульсара и поминает родословную вашей матушки до самого Большого взрыва — можно наплевать и забыть, мимо ушей пропуская. А когда этак вот со значением что-то очень ласково просит — тут уж в горсть то, на чём сидят, и крупными скачками.

Так что мне повезло — гостей тогда я так и не увидел.

Потому что одно дело — кают-компания, большая она. А столкнись мы с ним в тесном тамбуре, лицом к лицу — меня бы точно вывернуло…

Двое их было.

Все из себя важные такие и представительные. И мрачные, как манулы, которых не погладили вовремя. На меня даже не глянули, как на пустое место.

Шерифа я уже видел в новостях, да и второго тоже — он врал грудастой репортёрше, что всё под контролем. Был он каким-то университетским начальством, то ли декан, то ли ректор. И местный мэр — по совместительству. Патриархальная планета, что вы хотите, никакой специализации, любой профессор может стать мэром.

Шмонило от него так, что глаза слезились. Плотный вертящийся клубок из страха и облегчения, вовек одно от другого не распутаешь. Прогрессоров он боялся до судорог — а кто из атавистов их не боится? Но и облегчение при этом испытывал немалое. Похоже, профессор при жизни был той ещё занозой для начальственной задницы.

А вот шериф ничего не боялся. И разило от него хотя и не менее сильно, но совсем иначе, уверенностью такой разило, напряжением, усталой неприязнью и виноватостью. А ещё от него искры сыпались — острые такие, агрессивные. Скрытая вина всегда так выглядит. У меня даже в висках заломило. И потому, поставив им кофе на столик, я со своей чашечкой отошёл в самый дальний угол.

В этом мне опять повезло.

Мне вообще феноменально везло в тот день. Вот, например, кофе этот. Я ведь его разлил не в стандартные стаканы из небьющегося пласта, а в тончайшие фарфоровые чашечки — за что, кстати, удостоился одобрительного шевеления бровью от кэпа. Кэп сервизом очень дорожил и юзать разрешал только в особых случаях. Вот и нёс я этот факанный фарфор осторожно, всецело его сохранностью поглощённый и ни на что стороннее не отвлекаясь.

Помню, идя к облюбованному диванчику в дальнем углу, я очень неполиткоректно подумал, что иногда и прогрессоры бывают правы и без убитого ими профа мир станет только лучше. Он успел достать всех. Мэр вон, хоть и пытается держать скорбную мину, уже на всю каюткомпанию нафонтанировал вонючей радостью. И никаких у него сожалений, а страх — это понятно. Да и шериф, друг детства… не всё с ним так просто. Слишком уж сильно он угрызается… И надо совсем без извилин быть, чтобы не понять причины. Слышал он тот ночной звонок, к аналитикам не ходить! Слышал, но не захотел отвечать. А кто бы на его месте захотел, спрашивается? Иногда я понимаю прогрессоров, не при политкоре будь сказано.

Возможно, я понимал бы их ещё лучше, если бы не Катарина…

На том реконструкте её руки так и остались лежать на столике — и казались неправильно короткими. Из-за отрезанных пальцев. Прогрессоры всегда так делают — поочередно удаляют у отказавшегося от модификации человека все органы чувств, которыми он не желает пользоваться в полной мере. После чего взрослых просто убивают. Они считают, что взрослые уже затвердели и неспособны к изменениям. А вот дети ещё могут измениться — если постараются. Только нужно их заставить очень постараться. Правильно замотивировать. И удалить ненужное.

И потому детей они оставляют в живых — на некоторое время, давая им шанс отрастить новые — лучшие — органы и тем самым доказать своё право на дальнейшую жизнь.

Бред, конечно.

Вот только они действительно в это верят.

Они ведь очень дотошные, как все фанатики. И если их внимание почему-то привлекла эта захолустная планетка — то единичной зачисткой дело не ограничится. Основное население Эври вообще пришлось эвакуировать — ну, во всяком случае, то, что от него осталось. Это ещё до моего рождения было. Эври — она тоже из белого списка…

Я осторожно угнездился на угловом диванчике. Убедился, что с последней (моей) кофейной чашечкой всё в порядке. И перевёл взгляд на гостей. Считай, что впервые на них действительно посмотрел.

И увидел…

Кофе я выпил залпом, чтобы не заорать.

Не почувствовал ни вкуса, ни температуры — а, между прочим, девяносто девять и восемь, старался же.

Кэп сидел с ним рядом. Разговаривал. Улыбался даже. Жал руку, с которой ещё капает… он что — не видит? Не чувствует? Вот так — сидит рядом, и не видит? Жмёт руку — и не чувствует?

Да не может такого быть, не слепой же он!

Я старался смотреть мимо, но всё равно краем глаза отчётливо видел — да и как тут не увидеть-то, это совсем атавистом быть надо, не при политкоре будь сказано, чтобы не увидеть… кровь, она яркая такая, просто надо чуть по особому глаза скосить, и сразу видно, она светится. И никогда не смешивается, надо просто расплести по разным уровням. Вот и тут…

Пять разноцветных, мерцающих, не смешивающихся…

Меня замутило. Хотел глотнуть кофе, но только всухую лязгнул зубами по остывающему фарфору — чашка была пуста. Несколько раз глубоко вдохнул, стараясь не слишком сопеть. Отпустило.

Это хорошо, что наши гости слепые и не видят, что я весь взмок и сердце колотится как оглашенное. Капитан не слепой, он видит. И делает знак — свободен, мол. Уходи, пока можешь. Это он правильно — ещё не хватало мне при гостях-атавистах в обморок грохнуться. Стыдобища.

За мной такое уже наблюдалось — переходные гормоны, чтоб их! То живот ни с того ни с сего скрутит, то давление падает, как у обкурка, то водоворотики перед глазами, и — хряп! — уже лежишь.

Короче, ушёл я. Тут как раз Эджен пришёл, а я под шумок и слился, как левая горючка у пройдошистого суперкарго. Не мог я смотреть, как ещё и Эджен пожимает руку этому…

* окончание следует