Атака Боло

Глава 16

Чувствую разрушение разума Элкена, растворение его в пустоте. Все. On мертв. Но можно ли было считать его живым, когда он существовал в этом машинном теле?

0,075 секунды обдумываю случай его саморазрушения. Очень непросто пред – сказать, как стресс воздействует на ту или иную человеческую личность. В данном случае, очевидно, шок от разоблачения обмана, от обнаружения своей сущности и положения был слишком силен. Милосерднее было бы не открывать ему правду.

Милосердие, доброта – над этими человеческими качествами я размышлял в общей сложности не один час. Что есть доброта и каковы ее цели?

Разумеется, я знаю определение. Сложнее с пониманием причин этой эмоции или реакции. Естественна доброта взрослого к ребенку как средство подтверждения и выражения основных родительских инстинктов. Понятны также проявления доброты либо в надежде на получение чего-то взамен, либо с целью изменения эмоционального климата.

Последний случай довольно сложен, но, полагаю, я понял его настолько, насколько может понять человека искусственный интеллект. Люди в высшей степени чувствительны к эмоциональной реакции других людей, находящихся поблизости. Они реагируют на проявления печали, страха, неуверенности, счастья другими людьми. Если один человек пребывает в состояний депрессии, другой старается ему помочь или сказать что-нибудь приятное, чтобы улучшить эмоциональную атмосферу, в которой он сам находится, чтобы ему самому стало удобнее.

Но чем объясняются проявления доброты к кому-то совершенно неизвестному? Почему прекращение функционирования этого человекомашинного гибрида так повлияло на эмоциональную стабильность моего командира?

Почему жизнь Элкена и способ ее прекращения кажутся ей столь важными?

Я вспоминаю того обожженного умирающего в руинах Гендая, вызываю случай из памяти.

ОБРАЩЕНИЕ К АРХИВУ 2827:83:9298

ПОИСК

Убей меня, пожалуйста!

Целых 0,02 секунды затрачиваю на рассмотрение его просьбы. С учетом полученной дозы радиации жить ему осталось несколько часов. Я не обязан соглашаться с его просьбой. Кроме того, он – гражданское лицо. Я должен избегать нанесения ущерба гражданскому населению, если это не противоречит выполнению боевой задачи.

Однако человек этот ощущает сильную боль. Рядом нет никаких медицинских учреждений, которые могли бы облегчить его страдания или спасти его жизнь. Я отменяю запрет на огонь батареи 32. Копоткая очередь противопехотной многостволки моментально превращает человека в алое месиво.

Выл ли это акт доброты?

Почему я выполнил это действие?

Что я при этом ощущал?

Как полностью автономный искусственный интеллект, я обладаю чувствами, эмоциями, кото-рые теоретически – максимально приближены к человеческим. Они, конечно, модифицированы и приведены в соответствие с моими техническими и тактическими параметрами, с оперативными потребностями. Например, я не ощущаю человеческого страха или паники, вместо них в моих реакциях используется чувство самосохранения. Желание вступить в бой умеряется и регулируется рассудительностью, чтобы не перерасти в ненужную браваду, присущую отдельным, человеческим индивидам, и вредную в бою.

Собственно говоря, человеческая храбрость, как таковая, у меня отсутствует, потому что храбрость – противоположность страха, его активное преодоление, Я должен овладевать ситуациями, к которым человек эмоционально не приспособлен. Но это следствие инженерного решения, а не результат моей успешной борьбы со страхом.

Каким же образом я могу проявлять доброту к врагу? Конструкторская недоработка? Заводской дефект?

Тема для дальнейшего размышления.

Страйкер тронул Тайлер за плечо:

– Он умер. Давай выбираться отсюда.

– Черт! – Келли выпустила плату. Свет теперь исходил лишь от фонаря в клешне техноробота.

– Что с ним?

– Очевидно, человеческий разум – он назвал себя Элкеном – решил обесточить все свои модули.

– Оживить можно? – спросил Страйкер. – Ну вроде как в первый раз.

– Нет. Это окончательный, необратимый процесс. Он умышленно отключил питание всех своих индивидуальных плат, в том числе и внутренние аварийные источники. Магнитный момент, спин, заряд рассеялись, перешли в случайные нейтральные состояния. Он это знал, он этого хотел.

– Убирай этого остолопа с дороги, «Виктор»! – Страйкер хлопнул робота по округлой верхушке. – Надо сматываться. Отключайтесь, лейтенант.

Келли разъединила кабели и выпустила разъемы из рук. С ними разберется техническая служба Боло. Робот зашустрил к выходу, освобождая дорогу людям. За ним пополз Страйкер, Келли замыкала, стараясь не торопиться, чтобы не стукнуть полковника каблуком по лбу – то есть по шлему.

– Прошу побыстрее, – сказал «Виктор». – Невдалеке вышли на поверхность вражеские машины.

– Дистанция? – спросил Страйкер.

– Дальность четыре и семь десятых километра, азимут ноль-девять-пять.

– В городе? – поинтересовалась Келли.

– На территории базы у северной городской границы. – В голосе «Виктора», спокойном как обычно, казалось, чувствовалось недоумение. – Местность расчищена три и пятнадцать сотых часа назад. Я прихожу к заключению, что боевые средства планеты невозможно уничтожить простым разрушением или захватом фиксированных позиций. У противника слишком много резервов вне моей досягаемости и эффективные средства развертывания в широкой оперативной зоне.

Внезапно в ушах Келли прогремел гром. Металл вокруг затрясся и задребезжал от близкого разрыва.

– Отставить выход! – приказал «Виктор». – Прошу оставаться внутри. Вы уже не успеваете добраться до меня, а в норе будете в относительной безопасности. Я уже в бою.

Келли замерла, съежившись от нестерпимого грохота и вибрации корпуса мертвого Боло. Она инстинктивно попыталась зажать ладонями уши, но натолкнулась на упругую оболочку шлема.

Страйкер что-то кричал, но она ничего не могла разобрать.

– Что? Я ничего не слышу!

Она не дождалась ответа. В борт Боло врезалось что-то громадное и мощное, в них и мимо них моментально посыпались металлические детали и куски проводки, наконец броня рухнула между ней и Страйкером. Левую ногу пронзила адская боль, что-то резко прижало шлем сверху, защемив его, как в тисках. Тьма, боль, неподвижность…

И безысходность.

Атака противника развивается с несвойственной ему ранее скоростью. Бронесилы врага, включающие четыре тяжелых антигравитационных ракетоносца и несколько самоходных кинетических пушек, вышли из туннеля в пределах базы и пытаются сломать мою оборону интенсивным огнем.

Они были бы ближе к успеху, если бы начали атаку, прежде чем мои пассажиры приступили к обследованию корпуса Марк XXXII. Предполагаю, что это часть сил, сосредоточенных у выхода из туннеля в 68,9 километрах отсюда к северо-востоку. Им понадобилось время, чтобы отреагировать на изменение моей позиции. Это позволяет мне надеяться, что стратегическая перспектива не такая уж мрачная. Силы врага все же могут со временем истощиться.

Остается открытым вопрос, доживу ли я до этого времени.

В меня выпущено восемь вражеских ракет, летящих низко над землей, прячась за выступами местности. Вспомогательным калибром сбиваю все восемь. Семь уничтожены полностью и достаточно далеко, но восьмая распадается на фрагменты, причем головная часть, кувыркаясь, врезается в заднюю часть разрушенного Боло.

Ее неядерная боеголовка взрывается, сила взрыва составляет примерно восемьсот килограммов тринитротолуола. Взрыв вырывает пласт брони из корпуса Марк XXXII. Я веду ответный огонь, запускаю сам-онаводящиеся ракеты по ракетоносцам.

Эту атаку легко отбить, мне мешает лишь то, что я в буквальном смысле привязан к месту. Силовой и информационный кабели связывают меня с разбитым Боло, задний инженерный люк, из которого спускаются кабели, открыт. Их легко втянуть или порвать, но я опасаюсь, что при движении могу нанести вред своим командирам.

Оставить позицию сейчас невозможно, не подвергая опасности пленения обоих офицеров.

Чтобы выиграть время, я вызываю «Драконов», хотя по силе они значительно уступают своим противникам. И действительно, один из них почти сразу же выведен из строя, попав под перекрестный огонь кинетической пушки и 80-сантиметрового «Хеллбо-ра» гусеничного охотника.

– «Виктор»! – Голос полковника Страйкера выдает волнение.

– Здесь «Виктор».

– Келли зажало! Туннель обрушился сразу за мной. Взрывной волной, очевидно, сдвинуло внутренние конструкции и обломки. Напрасно я не убрал кабели, опасаясь повредить людям.

Пытаюсь установить контакт с моим командиром, но это не удается.

– Можете узнать, жива ли она?

– Кажется, жива. Концы кабеля остались там, с ней. Я подергал за кабель, и, похоже, она потянула обратно.

Жить моего командира в серьезной опасности. Еще одно попадание, и ее может раздавить сдвинувшимися или рухнувшими конструкциями.

– Придержите кабели, – говорю я полковнику. – Я отключу их с моего конца.

– Держу!

Осторожно освобождаю кабели. Концы с разъемами выпадают из моего люка на поверхность планеты. Закрываю люк и разворачиваюсь. Я должен использовать свою большую мобильность для отражения атаки, одновременно не покидая Марк XXXII.

Враг продолжает попытки прорвать мою оборону, ведя массированный огонь. Сбиваю еще двенадцать ракет, одновременно поливая ракетоносцы огнем. Один из них уже полыхает. Другие лавируют, пытаясь избежать поражения.

Им это не вполне удается. Один из ракетоносцев исчез из поля зрения всех моих сенсоров. Очень сильно поврежденный, он, очевидно, ушел под землю, в тоннель. Калечу оставшиеся многократными попаданиями разных систем оружия.

Один из моих «Драконов» сшиб башню «Хеллбора» охотника, вывел его из строя. Обнаруживаю на подходе небольшие антигравитационные летательные аппараты, возможно несущие пехоту.

Нельзя допустить их приближения к обломкам, в которых находятся двое моих командиров.

Страйкер уперся спиной и попытался сдвинуть дюралоевую плиту, отделявшую его от лейтенанта Тайлер. Плита, однако, весила не меньше 200 килограммов, и, лежа в туннеле на боку, он не располагал ни приличной точкой опоры, ни достаточным рычажным плечом. Он пыхтел, напрягаясь, пока не отказали мышцы. Тогда он рухнул, тяжело дыша, обливаясь потом.

– Келли! – заорал Страйкер, хотя понимал, что крик вовсе не способствует лучшей проходимости радиоволн. – Келли, ты меня слышишь?

Ответа могло не быть из-за экранирующего воздействия массы разделяющего их металла, но, может быть, она и не в состоянии была говорить. Он снова дернул за кабель данных и попытался убедить себя, что почувствовал ответный рывок.

Отстегнув от бедра свой личный Марк XL, он настроил его на ближний, самый интенсивный луч. Выбрал точку повыше, в месте, где барьер казался более тонким.

Луч осветил полумрак туннеля ослепительной сине-белой вспышкой, острая игла вонзилась в черную поверхность дюралоя. Свет был таким ярким, что иллюминатор биокостюма стал почти полностью непрозрачным. Страйкер твердо держал оружие, не сдвигая луч… но, когда почти через минуту прекратил процедуру, на тугой поверхности металла не смог обнаружить и следа. Провел по дюралою рукой и не почувствовал никакого нагрева сквозь перчатку. Он отстегнул перчатку от рукава и голыми пальцами потрогал поверхность. Да, она нагрелась, но не больше, чем кофе в чашке. И быстро остывала. Указатель заряда его ручного оружия показывал 41 процент. Бесполезно.

Черт! Что же делать? Обернувшись, он посмотрел на робота, терпеливо торчавшего рядом.

– Чего уставился? – прорычал полковник. – Сделай что-нибудь!

Машина качнулась на своих телескопических ногах влево, вправо, как будто в нерешительности. Искусственный интеллект роботов особым блеском не отличался. Они служили глазами, ушами, руками Боло, который мог управлять ими на расстоянии, выполняя, например, тонкий наружный или внутренний ремонт в полевых условиях. Конечно же, робот не был достаточно силен, чтобы сдвинуть сотни килограммов металла, не мог он и прожечь этот искореженный барьер.

Да если бы у него и хватило силы… А что, если Келли придавлена как раз той плитой, которую они попытаются сдвинуть? Они просто раздробят ей кости или вызовут новый обвал, который убьет ее.

Он начал прокручивать планы и возможности: приспособить кабели, действительно довольно прочные, для создания какого-нибудь такелажного устройства… снять одну из телескопических ног «паука» и использовать в качестве домкрата…

Ничего толкового он придумать не мог. Нет времени. Нет средств. Нет рабочей силы.

Он знал, что не оставит ее. Он оставил штаб несколькими часами раньше, и теперь члены его группы убиты или в плену. А он разъезжал на «Викторе», развлекался. И теперь он не хотел потерять еще и Келли Тайлер.

Чего бы это ни стоило.

Келли жила и боролась, не зная, правда, против чего она борется. Головой пошевелить она не могла, источник-питания скафандра, должно быть, пришел в негодность. Индикаторы в шлеме погасли, радио тоже, по всей видимости, не работало. Левую ногу терзала сильная пульсирующая боль, но хуже всего, что была зажата голова. Шлем прижало к полу туннеля что-то большое, тяжелое.

Что-то было слышно… как будто далекий гром над океаном. Потом она поняла, что это выстрелы «Хеллборов» вызывают сотрясение почвы и массы металла вокруг нее.

Келли чувствовала, как нарастает ее страх, превращаясь в панику, в безумие. Она никогда не думала, что склонна к клаустрофобии. В конце концов, свои лучшие часы она провела в крохотном помещении боевого пункта управления Боло. Но сейчас слезы готовы были хлынуть из глаз. Сжавшись в полной темноте таким жалким, ужасным образом, никто, не только она, не выдержит дольше нескольких минут.

А минуты тянулись и тянулись.

Надо освободиться. Гром означал, что «Виктор» начал бой, отражает атаку врага. Ушел ли с ним полковник? Вероятно. Мысль о том, что ее оставили одну, приводила в отчаяние.

И все же она умудрилась вывернуть свое тело так, что смогла руками дотянуться до фиксаторов шлема.

Обычно, чтобы снять шлем, просто поворачивают впево до освобождения фиксаторов, но сейчас он был зажат невидимым весом, какой-нибудь неподъемной бронеплитой, которая раньше служила потолком туннеля. Поэтому приходилось поворачиваться всем телом вправо, и боль в ноге чуть не лишила ее сознания.

С третьей попытки она все-таки добилась успеха. Теперь пришлось выползать из зажатого шлема, и вызванная движением резкая боль в икре означала по меньшей мере перелом.

Очень медленно она вывела голову из шлема, который, казалось, был несколько сплюснут. Еще полтора-два сантиметра, и ее череп раскололся бы, как яичная скорлупа.

Наконец голова на свободе, она лежит, переводя дыхание, улыбаясь сквозь слезы.

– Келли! – донесся до нее едва слышный хриплый голос полковника. – Келли, ответь!

– Полковник! Привет! Я здесь!

– Слава Раду, ты жива! Как ты?..

– Нога повреждена, и куча синяков. Ничего слишком серьезного. Что там происходит?

– «Виктор» играет в пятнашки с нашими «друзьями». Я здесь с роботом, торчим перед здоровенным куском брони и не знаем, как тебе помочь. Может, у тебя есть идея?

Она попыталась оценить положение. Дотянувшись до правого бедра, она вытащила из кармана пальчиковый фонарик, включила его и обвела лучом света свою темницу. Боло во всех направлениях пронизаны узкими эксплуатационными ходами примерно одинакового сечения, которые используются роботами и персоналом для доступа к узлам и механизмам. Их нора была просверлена «Виктором», и Келли не вполне представляла, где именно она находилась. Конечно, к модулю искусственного интеллекта вели проходы, но они не сообщались с ее темницей. Кроме того, проходы эти хорошо изолированы, окружены броней. Ручным Марк XL можно за час прорезать лист титана, но дюралой разве что нагреется…

Надо придумать что-то другое. Но что? Снаружи снова загрохотало. Ей показалось, что скрипнул металл, просаживаясь глубже, сжимая вокруг нее свою мертвую хватку. Может быть, только показалось, утешила она себя.

– Ты в норме? – беспокоился Страйкер.

– В норме! Ничего не могу придумать.

– Я тоже. Придется подождать, пока вернется «Виктор». Он сможет осторожно вырезать кусок и освободить проход.

– Вы тоже в ловушке?

– Нет, метрах в десяти вижу свет. Ты тоже его скоро увидишь.

– Не надо меня успокаивать. Этот хлам вокруг еле держится, при каждом взрыве осыпается, собака. Страйкер, вам надо убираться отсюда.

– Нет, Келли.

– Какого черта, кому будет лучше, если мы оба погибнем? «Виктору» нужен будет человек, когда он попадет в подземные ходы Трикси.

– Келли, не вешай мне лапшу на уши. Боло в нас не нуждается. Мы только мешаем ему, по правде говоря. И вообще, я от тебя никуда не уйду.

Как ни глупо это было, но ей стало легче на душе. Казалось, даже боль немного отступила.

– Спасибо, Джон, – сказала она, но так тихо, что Страйкер почти наверняка не услышал.

Залп из двенадцати зарядов «Хеллборов» направляю к линии горизонта, где затаился враг. Ракетоносцы уничтожены или повреждены и отступили, но несколько самоходок еще маячат неподалеку, выискивая слабину в моей обороне. Еще два «Дракона» выведены из строя, остался лишь один, последний. Еще хуже, что зенитной ракетой сбита последняя «Виверна», что резко ограничивает мои возможности внешнего обзора.

В этой атаке враг применил против меня легкие бронесилы. Не означает ли это, что его резервы Боло исчерпаны? Если это так, то можно считать, что переломный момент кампании достигнут. Остальные виды оружия против меня неэффективны, если не считать ядерных средств, которые они применили в самом, начале.

Кажется, враг отходит. Даю еще залп из «Хеллборов» и возвращаюсь к Альфа. Один.

Слышу позывные полковника.

Она лежала в полной темноте и пыталась отвлечься от пульсирующей боли в ноге.

– Кто такой Рад? – спросила она.

– Извини, ты о чем?

– Вы где, полковник?

– Я как раз говорил с «Виктором». Он возвращается. Ты о чем-то меня спросила?

– Рад. Слава Раду, сказали вы. Это бог?

– А-а… Можно сказать, что бог. Понятие высшего наслаждения в нашем аристотелевском эвдемонизме. Иногда хочется поблагодарить высшие силы.

Из сердца рвется благодарность. За радость. Для чего еще мы живем? Ради этого, в конце концов.

– А как насчет отрицательных эмоций?

– Ты хочешь знать, как эвдемонизм трактует отрицательные эмоции?

– Я хочу узнать, что думает по этому поводу Джон Страйкер.

Он ответил не сразу:

– В жизни бывает всякое. Люди умирают. Близкие тебе люди. Ты совершаешь идиотские поступки, хочешь исправить – а уже никак! Радость приходит, когда научишься преодолевать отрицательные эмоции.

– И вы сейчас на это способны?

– Что значит «сейчас»?

– Вы с Аристотеля. Все знают, что это значит.

– Может быть, ты мне однажды это объяснишь. Я не думаю, что способен.

– Как приверженец эвдемонизма с Аристотеля преодолевает негативные эмоции?

– Пошаговый метод. Ставишь перед собою досягаемые цели, выполнимые задачи и радуешься, получаешь удовлетворение от своих достижений. Пожалуй, при этом надо избегать слишком пристального взгляда на проблему, не ставить перед собой неудобных вопросов. Идея в том, что добро перевешивает зло… хотя моя жизнь доказывает как раз обратное.

– Думаю, что жизненный опыт любого человека подтверждает обратное. Вселенная о нас не заботится.

– Да, вселенной до нас дела нет.

– Ну тогда зачем же за нее держаться?

– За что? За жизнь?

– За эвдемонику. Односторонняя это философия, если она не учитывает недобрую часть жизни. Да еще и большую часть к тому же.

– Сам удивляюсь, – не сразу ответил Страйкер. – Может, так удобнее. Держишься за что-то, потеряв все остальное.

Металл, окружавший Келли, снова донес до нее вибрацию. Дрожь усилилась, послышался сопровождавший ее гул.

– Полковник Страйкер! – позвала она. Ответа не было, и она закричала: – Джон!

– Извини. Говорил с «Виктором». – Страйкер был явно озабочен.

– Что стряслось?

– Его сейсмосенсоры зафиксировали еще несколько боевых машин. Идут сюда.

– Что за машины? Далеко?

– Боло. Прямо под нами, в туннеле.

Грохот нарастал, вселенная заполнилась громом. Келли зажала руками уши и закричала.