Последние потомки: Участь богов

Глава 6

Оправившись после десинхронизации, Дэвид рассказал Грейс о том, что их предок держал раба. Грейс это не удивило. Викинги имели рабов из числа других викингов. Грейс это знала, однако теперь не могла перестать думать о том, что их предок тоже оказался частью этой системы, и понимала, почему Дэвид был так зол.

– Я не знаю, как с этим синхронизироваться, – произнес он дрожащим голосом.

Виктория оторвалась от своего планшета.

– Что ты имеешь в виду?

– Для меня… – Дэвид выставил руки перед собой. – Скажем, когда я в «Анимусе», я должен найти какую-то общую почву со своим предком, чтобы ощутить связь с ним. Если я смотрю на какие-то вещи иначе, нежели предок, я не могу синхронизироваться.

– Интересно, – Виктория сложила руки на груди и дотронулась кончиком указательного пальца до губ. – Значит, тебе нужно согласие с твоим предком. И есть вещи, на которые ты смотришь совсем иначе, нежели викинг.

Дэвид кивнул.

Грейс ощущала синхронизацию иначе. Для нее это было что-то вроде позволения кому-то войти в ее дом. Ей не нужно было принимать все связанное с ее предком, с другой стороны, она никогда раньше не пыталась пригласить домой рабовладельца. Виктория обернулась к ней.

– Хочешь попробовать?

Грейс решила, что выбора у нее нет, если она хочет найти частицу Эдема раньше Исайи.

– Я попытаюсь, – сказала она.

Дэвид еще глубже забился в кресло и вздохнул. Грейс не могла понять, с облегчением или раздраженно. Наверное, и то, и другое понемногу. Он довольно четко дал понять, что не нуждается больше в ее защите или в том, чтобы она выручала его в случае неприятностей. Однако в Монголии частица Трезубца показала ей, что Дэвиду все еще требовалась помощь. Она должна была помогать ему независимо от того, как сам он к этому относился.

– Держись подальше от неприятностей, – сказала она брату.

Затем Грейс подошла к «Анимусу», и Виктория помогла ей залезть внутрь. Пристегнув девушку, Виктория достала шлем и надела Грейс на голову, тем самым погрузив ее в пустоту.

– Ты готова?

Грейс глубоко вдохнула, готовясь к сложной части погружения.

– Готова, насколько это возможно.

– Хорошо. На три, два, один…

Грейс ощутила болезненное действие париетального ограничителя, за которым последовал момент дезориентации в Коридоре памяти, который вскоре обернулся Скандинавией эпохи викингов. Грейс стояла в дверях своего дома и наблюдала за приближающимся человеком, который шел по ее земле, опираясь на кряжистый посох.

Она чувствовала, что предок ждет за стеной ее разума и вот-вот наполнит его своими воспоминаниями. Его присутствие не казалось ей агрессивным или воинственным, скорее – терпеливым и сильным. Она чувствовала в своем предке грубоватую доброту, которая, пожалуй, была очевидна для всех, кто его знал, и этим он напоминал ей отца. Но потом она подумала о его трэлле, о рабе. Внезапная злость укрепила стены, отгораживающие ее от него. Пред ликом этого зла разве имело значение, насколько он был добрым и терпеливым? Он не имел ничего общего с отцом.

– Грейс, как дела?

– Нормально.

– Ты еще не освоилась.

– Я знаю.

– Симуляция не стабилизируется, пока…

– Я знаю.

Грейс не нужны были объяснения Виктории. Ей нужно было осознать все самой, и быстро, потому что она делала это ради Дэвида. Она приняла этот вызов, чтобы ему не пришлось этого делать, потому что именно так она всегда и поступала. Как, например, в моменты, когда она уводила его из магазина, прежде чем он успевал заметить, что охранник всюду ходит за ними. Или когда она учила его не отвечать хулиганам, проходя мимо угла, где те все время собирались. Она всегда вставала между ним и неприятностями.

Один небольшой толчок, и его будет достаточно, чтобы отправить Дэвида по неверному пути. Зачем ему примирять себя с недостатками викинга, если она может сделать все вместо него?

Ее предка звали Эстен, и она пыталась выяснить о нем все, что могла, покуда он еще за стеной. Она чувствовала его любовь к жене и детям, чувствовала, как он гордится своей землей, урожаями и скотом, и благодаря этому она позволила себе наблюдать, как он работает рядом с Эрном Датчанином, и игнорировала свою злобу изо всех сил. Она смотрела, как двое мужчин, потея и смеясь, в летний день стригут овец. Шерсть налипла на руки и забилась им в нос, она даже попала в их обед, когда они вместе ели один и тот же сыр с ячменным хлебом. Рабство могло быть сколь угодно несправедливой и неправильной вещью, но, по крайней мере, Эстен не был жесток. Наверное, этого для Грейс было достаточно, чтобы позволить ему войти.

Хоть и с осторожностью, она все же открыла двери своего разума, и Эстен зашел и воцарился внутри словно скала, нагретая солнцем. Подпустив его ближе, Грейс поняла, что не может и не будет оправдывать его, но этого и не требовалось. Ей нужно было лишь принять тот факт, что таким был ее предок, а не бороться с этим осознанием, чтобы синхронизация состоялась.

– Так лучше, – сказала Виктория. – Отличная работа. Продолжай в том же духе, делай то, что делаешь.

Эта женщина никакого понятия не имела, о чем именно она просила Грейс и просила Дэвида. Может, Виктория теперь и знала о том, насколько это может быть трудно, но она не могла этого ощутить во всей полноте. И Монро не мог этого понять, когда отправил их переживать преступления нью-йоркских мятежников. И им не нужно было знать, зачем Грейс это все делала. Она делала это не ради них.

– Почти получилось.

Грейс позволила Эстену обосноваться в сознании, как будто оно было его фермой, и наконец ощутила полную синхронизацию с его воспоминаниями.

В мужчине с посохом, приближавшемся к дому, Эстен узнал соседа Олофа, чьи земли и пастбища граничили с его собственными владениями. С ним у Эстена никогда не бывало разногласий. Посох в руках соседа оказался Карающим Жезлом, при виде которого Эстен вздохнул, почувствовав тяжесть в руках. Его сын Торгильс выглянул из-за коровника.

– Отец? – позвал он.

– Иди в дом, скажи матери, что у нас гости.

Торгильс сделал, что ему велели, а Эстен остался ждать снаружи, пока Олоф не подошел достаточно близко для приветствия.

– Хотел бы я прийти к тебе с хорошими вестями.

– Ты пришел, чтобы позвать меня на тинг? – спросил Эстен, хотя сам уже все понял, взглянув на Карающий Жезл.

Олоф помотал головой.

– Собирают ледунг. Эрик зовет нас не на совет, а на войну.

– С кем?

– Со Стирбьорном.

Эстен кивнул, он не удивился. Много лет назад, после смерти отца Стирбьорна, тинг по совету лагмана решил, что дядя Стирбьорна, Эрик, будет править от лица племянника, пока тот не войдет в соответствующий возраст. Это решение разозлило молодого принца, и он, разъяренный, словно буря, покинул страну. Эстен жалел тех, кто мог оказаться на пути у этого урагана, где бы он ни обрушился на землю. Теперь, похоже, ревущий вихрь вернулся домой, значит, грядет расплата.

– Пойдем внутрь, – позвал Эстен, – поешь с нами.

Помотав головой, Олоф вручил Эстену посох.

– Для меня было бы честью принять твое приглашение, но время поджимает. Мне нужно самому собраться.

Эстен кивнул, приняв тяжелое известие. Посох был длинным узловатым дубовым суком, одна его сторона была обуглена, другая перевязана веревкой.

– Где? – спросил Эстен.

– В Уппсале, – ответил Олоф. – Собираемся у Полей Фюри.

Эстен снова кивнул, и Олоф попрощался, отправившись прочь тем же путем, что и пришел. Эстен несколько мгновений наблюдал за удаляющимся соседом, затем развернулся и пошел в дом. В главном зале он нашел Хилью, которая уже ставила на стол сыр, копченую рыбу, хлеб и эль. Когда Эстен зашел, она взглянула ему за спину, через плечо, в поисках гостя.

– Он не смог остаться, – сказал Эстен, положив тяжелый посох в центр стола.

Хилья и Торгильс молча уставились на него. Дочери Эстена, Агнес и Грета, подошли поближе, чтобы взглянуть, почему в зале все замолчали.

– Это кусок дуба, – сказала Грета, подняв глаза на отца.

Она была слишком маленькой и не помнила, когда последний раз таким образом происходил сбор ополчения.

– Это особый посох, – сказал Эстен. – Король призвал меня.

– Зачем? – спросила Агнес.

Хилья отвернулась от стола и ушла к ткацкому столу в углу, там она продолжила прерванное занятие. Эстен наблюдал за ней, но даже без помощи воспоминаний Грейс заметила, с какой злостью Хилья обходилась с нитками. И Эстен ничего не мог сказать или сделать, чтобы успокоить ее. Не взять посох было равносильно смерти, это означало, что их ферму сожгут. Но его жену злило не это. Она знала, что какая-то его часть желала пойти на войну – не ради крови и самой битвы, но из соображений чести.

– Отец? – позвала Агнес.

– Всех мужчин собирают на войну, – ответил Торгильс, которого мужчиной еще не считали.

Эстен положил руку сыну на плечо.

– Неси его к следующему хозяйству. Чем быстрее, тем лучше, чтобы ты успел обратно до ночи.

Торгильс взял посох.

– Да, отец, – сказал он и ушел.

Стук ткацкого станка раздавался в маленькой комнате все громче и взволнованнее.

Эстен повернулся к дочерям.

– Агнес, выйдите с Гретой ненадолго, – сказал он.

– Что нам делать?

– Позовите Эрна. Он, наверно, доит коров.

– Да, отец, – ответили девочки хором.

Мгновение спустя, оставшись наедине с Хильей, Эстен прошел через всю комнату в угол, где она яростно управлялась со станком. Сначала он ничего не говорил, просто наблюдал, как ее сильные руки управлялись с челноком и трепалом. Он улыбался, глядя на ее растрепанную косу, местами распустившуюся, какой она всегда и была. Сколько он знал свою жену, она никогда не пыталась осветлить волосы с помощью щелока, как другие женщины это делали. И за это он любил и уважал ее еще больше.

– Что ты хочешь, Эстен? – спросила она, не оборачиваясь.

Из уголка собственного сознания Грейс улыбалась затруднительному положению, в котором оказался ее предок. Интересно, осознавал ли он всю ненадежность ситуации? Как он ответит?

– Хочу немного пряжи, – ответил он.

Хилья оторвалась от ткачества и повернулась к нему лицом, нахмурившись.

– Тебе нужен кусок нитки? – уточнила она будничным тоном.

– Да, – ответил он.

Она подняла брови, а затем повернулась за мотком серой пряжи. Отмотав нить, она обрезала ее ножом и вручила Эстену. Он помотал головой и подставил запястье.

– Завяжи.

Все еще хмурая и опустившая голову от смущения, Хилья обернула нитку вокруг его запястья.

– Сделай потуже и завяжи крепко, – попросил Эстен.

– Для чего это? – спросила она.

Он кивнул на станок.

– Пока глядел, как ты ткешь, заново влюбился.

Она завязала нитку и уселась, упершись рукой в бедро.

– Что, сейчас?

– Да, – он осмотрел свое запястье. – И теперь этот момент в моей памяти пойдет в бой вместе со мной. Это нить моей жизни, и только ты сможешь ее разрезать. Когда я вернусь.

Его ответ обезоружил ее, и поза, в которой она сидела, утратила жесткость.

– Ты воюешь за себя, Эстен. Для собственной славы и…

– Стирбьорн вернулся, – прервал он, и хмурое выражение покинуло ее лицо. – Между Эриком и Великим вождем совсем не мелкая ссора. Стирбьорн не должен стать королем, иначе все мы будем страдать.

Она наклонилась и дотронулась до нитки на его запястье.

– Понятно.

– Не хочу думать о том, как оставлю тебя…

– Я знаю, – она положила другую руку ему на грудь. – Не волнуйся за нас. У меня есть Торгильс и Эрн. Все будет хорошо до твоего возвращения.

– Хилья, ты…

– Ты же вернешься, – она посмотрела прямо ему в глаза. – Правда?

– Да, – это было единственное обещание, которое Эстен когда-либо давал, зная, что может его не сдержать. – Только к тебе.

Он произнес это, держась за запястье.

В этот момент их коснулась тень фигуры, ступившей на порог и загородившей свет. Это был Эрн Датчанин, напомнивший Грейс о том, что не важно, каким хорошим отцом и мужем был Эстен, не важно, насколько порядочным он был в других сферах жизни, всегда есть то, что его порочит. Однако она напомнила себе, что не должна осуждать его. И хотя она почувствовала, как злоба возвращается, воспоминание продолжилось.

– Ты меня звал? – спросил Эрн.

– Да, – сказал Эстен. – Сейчас принесли посох. Стирбьорн вернулся.

– Понятно, – Эрн прошел дальше в зал. – Когда выходим?

– Я ухожу завтра. А ты останешься.

– Ладно, Эстен, – Датчанин склонил голову. – Стало быть, я воевать не пойду?

– Надо следить за фермой, Хильей и Торгильсом.

– Хорошо, – Эрн кивнул Хилье. – Мы справимся.

– Я рассчитываю на тебя, – сказал Эстен.

Затем они с Хильей переглянулись, и она дала согласие на то, чтобы он высказал то, что собирался озвучить. Они обсуждали это уже несколько недель.

– Когда вернусь, посмотрим: если ты хорошо будешь служить моей семье, пока меня не будет, тогда поговорим о твоем освобождении.

Эрн склонил голову еще ниже.

– Спасибо, Эстен.

– Если заслужишь, – добавила Хилья.

На этом Эрн покинул дом и вернулся к своей работе, а Эстен стал собирать все, что понадобится ему в дороге до Уппсалы. Пока он этим занимался, Грейс пыталась осознать, что только что произошло. Она искала понимание случившегося в сознании своего предка. Судя по всему, трэллы могли получить свободу, но, хотя обещание Эстена, казалось, вызвало у Эрна чувство благодарности, Грейс не могла отказаться от мысли, что прежде всего Датчанин вообще не должен был стать рабом.

Хилья помогла Эстену собрать запас сушеной рыбы, сыра, сухарей и копченой баранины. Он взял свои ножи и другие инструменты, смену одежды, и упаковал это все в узел из собственного плаща.

После ужина в окружении семьи он наточил копье, меч и топор в свете солнца, которое в это время года почти не заходило. Он работал точильным камнем, рассказывая истории – из своей жизни, из жизни других людей и богов. Когда Агнес и Грета уснули, он дал указания Торгильсу, как управляться с хозяйством. И хотя рядом оставались Хилья и Эрн, пришло время сыну взять на себя новые обязанности. Когда и Торгильс лег, Хилья осталась с Эстеном возле очага, и они сидели, пока не пришло время спать.

На следующее утро Эстен попрощался с семьей и двинулся в путь, пока в небе еще висел призрак луны. Пеший поход до Уппсалы займет несколько дней, и он твердым шагом направился по старинным дорогам к древнему храму. Грейс, по большей части пассажир в этом путешествии, смотрела на сельскую местность, на озера, реки, холмы и леса, пока ее предок шел на войну.