’s Creed. Origins. Клятва пустыни

1

Пустыня выглядела необитаемой, если не считать охотничьей хижины с плоской крышей, что торчала на горизонте, словно гнилой зуб. «Подходящее место», – подумал Эмсаф и направил свою лошадь к одинокому строению. Он оставил животное снаружи, в тени хижины, а сам вошел внутрь. В помещении было прохладно благодаря толстым глиняным стенам, отражавшим жар палящего солнца.

Эмсаф откинул капюшон и огляделся. Отнюдь не то место, где хочется задержаться. Внутри хижины было пусто и пахло сыростью. Но для задуманного мужчиной помещение подходило идеально.

А задумал он отнять чужую жизнь.

Эмсаф опустил на пол свой лук, рядом положил стрелу, вынутую из колчана, и лишь затем поднял свой взор к окошку, выходящему на пустынную равнину. Мужчина прищурился, выбирая лучший угол обзора, после чего опустился на колени, поднял с пола лук и прицелился, ища наиболее выгодную позицию для выстрела.

Удовлетворенный приготовлениями, Эмсаф вновь положил оружие на пол и съел последнюю дыню из купленных на базаре в Ипу. Осталось дождаться появления добычи.

Эмсаф ждал, думая о семье, оставленной в Хебену. Причиной разлуки стало сообщение из Джерти. Содержание послания настолько встревожило Эмсафа, что он тут же засобирался в путь.

– Появилось одно срочное дело, – сказал мужчина своим жене и сыну, – которое не терпит отлагательств. Я постараюсь вернуться домой как можно скорее, даю слово.

Своей жене Мерти Эмсаф посоветовал заняться посадкой овощей, не дожидаясь возвращения мужа, поскольку он может отсутствовать несколько недель, а то и месяцев. Своему семилетнему сыну Эбе Эмсаф поручил пасти гусей и уток и взял с мальчика обещание помогать матери управляться со скотом и свиньями. В том, что Эбе выполнит обещанное, отец не сомневался. Сын был славным мальчишкой, привыкшим повиноваться родителям и усердно выполнять поручаемую работу.

Близкие провожали его со слезами на глазах. Эмсаф и сам едва сдерживался. С тяжелым сердцем садился он в седло.

– Позаботься о матери, сынок, – сказал Эмсаф Эбе и быстро вытер слезу, сделав вид, что в глаз попала пыль.

– Я позабочусь, папа, – пообещал мальчишка, у которого дрожала нижняя губа.

Эмсаф и Мерти обменялись прощальными улыбками. Оба знали, что день прощания рано или поздно настанет, однако не предполагали, что это случится так скоро и так внезапно.

– Помолитесь за меня богам. Попросите, чтобы уберегли вас до моего возвращения.

С этими словами Эмсаф развернул лошадь и поскакал на юго-запад. Всего один раз оглянулся он на жену и сына, смотрящих ему вслед. Разлука с любимыми разрывала мужчине сердце.

По расчетам Эмсафа, путь от северной окраины Хебену до места назначения должен был занять дней двенадцать. С собой мужчина взял лишь самое необходимое. Передвигался Эмсаф в основном по ночам, сверяясь по луне и звездам, а днем спал, давая отдых себе и лошади. От жгучего солнца они укрывались в тени раскидистых терпентинных деревьев или в заброшенных хижинах.

Однажды Эмсаф проснулся раньше обычного. Солнце неторопливо ползло к горизонту, и света было еще достаточно. Опытным взглядом Эмсаф принялся обшаривать линию горизонта и вдруг заметил в илистом мареве нечто вроде крошечного, едва видимого разрыва. Он отметил про себя увиденное, но не стал тратить время на размышления. Вместо этого на следующий день Эмсаф проснулся в то же неурочное время. И снова на том же месте, что и вчера, он заметил крошечную черную точку. Сомнений не оставалось: его преследовали. Более того, преследователь свое дело знал и старался держаться на одинаковом расстоянии от цели.

Проверить догадку означало дать понять преследователю, что он раскрыт, но Эмсаф был вынужден рискнуть. Он поехал медленнее. Пятнышко на горизонте не увеличивалось. Тогда Эмсаф стал передвигаться днем, стойко выдерживая обжигающее солнце. Преследователь сделал то же самое. На следующую ночь Эмсаф пустил лошадь бешеным галопом, держа животное на пределе сил. Преследователь не отстал и на этот раз.

Оставалось только одно: временно забыть о миссии и вплотную заняться преследователем. Когда тот напал на его след? Будучи опытным разведчиком, Эмсаф действовал осторожно.

«Обдумай все как следует», – мысленно приказал он себе. Своего незваного «компаньона» Эмсаф заметил на пятый день пути. Уже хорошо. Значит, Мерти и Эбе не пострадали. Главное, что преследователь находился далеко от дома Эмсафа. Кто он такой, не так уж и важно. Следовало как можно быстрее избавиться от хвоста.

Неподалеку от Ипу Эмсафу на пути попалось селение с базаром, где торговали маслами, тканями, а также чечевицей и бобами в высоких сосудах. Многие проходили и проезжали через это селение. Эмсаф нашел человека, направлявшегося в Фивы, и попросил за определенную плату передать послание. Эмсаф заверил своего курьера, что тот не останется без дополнительного вознаграждения от адресата. На базаре Эмсаф купил провизии, но задерживаться не стал. Крестьяне и воловьи повозки навевали мысли о Мерти и Эбе, вызывая острую тоску по дому. Достигнув переправы, Эмсаф пересек Нил и оказался в Западной пустыне. Пусть-ка теперь его преследователь обдумывает следующий ход.

Еще через две ночи Эмсафу попалась охотничья хижина на пустынной равнине – идеальное место, чтобы устроить засаду.

И действительно, через какое-то время мужчина увидел своего преследователя. Одинокий всадник пересек завесу марева. Эмсаф поблагодарил богов за то, что солнце светит со спины, приладил стрелу и прицелился. Всадник был все в том же плаще, вид которого, как и масть лошади, успели стать для Эмсафа знакомыми.

Пора.

Не спуская глаз с противника, Эмсаф втянул в себя побольше воздуха. Мгновение, пока он держал всадника на прицеле, показалось ему вечностью. Долго напрягать мышцы было нельзя: рука могла дрогнуть – и стрела полетела бы мимо.

Эмсаф разжал пальцы, отпуская тетиву.

Стрела попала в цель. Всадник рухнул с лошади, подняв облако песка и пыли. Эмсаф вложил вторую стрелу, приготовившись, если понадобится, выстрелить снова. Он ждал, не подаст ли противник признаков жизни.

Но тот был мертв.

2

Убийца проснулся на рассвете, опередив солнце, пока оно не проникло сквозь ширму и не ударило в глаза белым огнем. Вскоре в доме станет жарко и душно. Пока же здесь было прохладно и, как всегда, тихо. Мужчина оделся и завернулся в сдернутое с постели покрывало.

В соседней комнате он приготовил себе завтрак из остатков хлеба и фруктов. Ел медленно, погруженный в свои мысли. Требовалось очистить ум для предстоящей работы. Он давно не занимался подобными делами, но разум и тело не утратили былых навыков, а оружие – остроты.

Позавтракав, убийца завершил приготовления, сверившись с картами. Бронзовое зеркало отражало его лицо, исчерченное шрамами. Уберегая кожу под глазами от встречи со жгучим солнцем, убийца наложил слой кайала [1].

Интересно, улыбнутся ли ему Исида, Гор и Анубис?

Время покажет.

Три дня спустя убийца достиг селения Хебену. Хижины среди песков, изгороди для скота, веревки с сушащимся бельем, которое на солнце казалось ослепительно-белым. Уверенный в том, что местный ландшафт надежно скроет его присутствие, убийца остановился в пальмовой рощице. Привязав лошадь в тени, он достал из мешка бурдюк с водой, затем взглянул на небо, проверив время по солнцу. Подставив спину светилу, убийца двинулся вперед, нашел подходящую ложбинку и затаился. Набросив покрывало, он стал ждать.

Ага! Из нужного ему дома кто-то вышел. Мужчина? Нет, женщина. С большим ведром в руках она направлялась к колодцу. Прищурившись, убийца принялся наблюдать за женщиной. Ничего лишнего, все движения четкие и точные. Пока он смотрел, женщина наполнила ведро, но затем, вместо того чтобы вернуться к дому, поднесла руки ко рту, сложив их чашей, и крикнула:

– Эбе!

Человека, которого ему приказали убить, звали Эмсафом. Тот сейчас мог находиться где угодно: в другой части селения, на поле или в другом городе. На пороге дома возник мальчишка. Тот самый Эбе, без сомнения. Убийца следил, как мать и сын принялись за работу. Они наполнили второе ведро и понесли воду к дому. Там, взяв ведерки поменьше, разлили воду по корытам для домашнего скота. Козы поспешили на водопой.

Убийца оставался в своем укрытии до тех пор, пока не удостоверился, что Эмсафа дома нет. Женщина с сыном скрылись внутри фермы. Убийца поднялся, размял затекшие ноги и быстро пересек отделявшее его от фермы расстояние. Тяжело дыша от бега по жаре, он прислонился к стене, сложенной из кирпича-сырца. Судя по звукам, доносившимся из заднего окошка, мать с сыном обедали. До ушей убийцы донеслось произнесенное мальчишкой слово «отец». Мать ответила, что тот «скоро вернется».

Убийца закрыл глаза и принялся рассуждать. Помеха. Пусть и незначительная, но все же помеха. Неужто Эмсафа предупредили?

Нет. Только не о его появлении. В таком случае Эмсаф непременно остался бы дома – защищать семью. Но ведь что-то погнало его в путь. Может, поспешил предупредить остальных? Или отправился выполнять задание? Убийца решил не ломать голову. Он выяснит все, когда выполнит задание.

Время. Только оно теперь имело значение. Время было его врагом.

Чтобы не шуметь, он сбросил сандалии и, крадучись, направился к двери, обжигая ноги о горячий песок. У входа убийца снова замер и по звукам изнутри попытался определить, где находятся женщина и мальчишка и каково расстояние между ними. Одновременно убийца снял с пояса нож и обмотал вокруг запястья кожаный ремешок, привязанный к рукоятке.

Он ждал. Вслушивался в шаги и считал их число.

Пора!

Откинув дверную занавеску, убийца быстро проник внутрь дома, схватил женщину сзади и приставил к горлу нож. Та почти не успела оказать сопротивление.

Эбе находился в другом конце комнаты. Он обернулся на странные звуки и заметил незнакомца с изуродованным лицом, чья рука, сжимающая нож, замерла возле горла матери. Глаза мальчика округлились от удивления и страха. В руке он держал тарелку, на которой тоже лежал нож.

– Я не причиню вам вреда, – солгал убийца.

Дыхание женщины участилось.

– Мальчик, поставь тарелку на пол.

– Эбе, не делай этого, – напряженным, но решительным голосом предостерегла сына женщина.

– Я пришел не игры играть, – предупредил убийца и плотнее прижал лезвие к горлу женщины. Показалась кровь. – Поставь тарелку на пол, – повторил он.

– Вспомни папины слова, – выдохнула женщина. – Эбе, беги. Выпрыгни из окна. Ему за тобой не угнаться. У него наверняка есть лошадь. Отвяжи ее и скачи прочь.

Женщина подняла руки, пытаясь схватить убийцу за руку, но тот лишь покачал головой:

– Один шаг, и я перережу ей горло. А теперь делай, что велят.

Последующие события разворачивались стремительно. Эбе качнул запястьем, тарелка упала на глиняный пол и разбилась. В другой руке мальчишки, между большим и указательным пальцем, застыл нож. Молниеносное движение – и нож полетел в сторону убийцы. Мать мальчишки дернулась и впилась зубами в руку пленителя.

Эбе был умелым метателем ножей, но убийце хватило времени увернуться. Нож пролетел мимо, едва оцарапав ему плечо. Тем временем мать Эбе дважды ударила убийцу под ребра. Удары были крепкими и точными. Она тоже умела защищаться. Что ж, придется отправить на тот свет обоих. Убийца выбирал недолго. Первой он убил женщину при попытке ударить его в третий раз. Затем, отведя руку, метнул нож в мальчишку, который бросился к матери на подмогу.

Рука убийцы не знала промаха. Эбе схватился за шею, пытаясь вытащить нож из раны. Кровь, лившаяся тонкой струйкой, хлынула потоком. Эбе сначала осел на пол, затем завалился на бок. Мать и сын умерли буквально в полуметре друг от друга.

Склонив голову, убийца смотрел на лужу крови, образовавшуюся между жертвами, которую уже впитывала в себя ненасытная земля. Убийца раздраженно скривил губы. Щадить их он не собирался, но и убивать сразу, не расспросив об Эмсафе, – тоже. Откуда ж он знал, что они окажут сопротивление? Их молчаливая гибель давала Эмсафу преимущество. Возможно, даже шанс спастись.

Бион вздохнул и слегка нахмурился. Надо же, какие упрямцы.

Чутье подсказывало, что Эмсаф отправился в сторону Ипу. Бион двинулся следом.

Его противник, без сомнения, был человеком опытным: если путь совпадал с движением купеческих караванов, он ехал вслед за ними; в пустыню сворачивал, только будучи уверенным, что там ему никто не встретится. И хотя Эмсаф достаточно рано заподозрил за собой погоню, однако подтверждение этих опасений заняло слишком много времени. А потому убийца смог разгадать план Эмсафа задолго до того, как последний приступил к его осуществлению.

Увидев вдали охотничью хижину, убийца понял: именно здесь Эмсаф приготовит ему ловушку. В схожих обстоятельствах Бион поступил бы так же. А это означало лишь одно: жизнь Эмсафа висела на волоске.

На некотором расстоянии от реки, вблизи полей, Биону повстречался путник на осле, груженном глиняными сосудами. Крестьян на окрестных полях Бион не опасался. Те далеко и вряд ли что-то заметят.

Догнав осла, убийца остановился и слез с лошади.

– Привет! – весело прокричал владелец осла, прикрывая глаза от солнца. – Не желаешь ли ку…

Блеснул спрятанный под плащом нож, и последняя в жизни несчастного торговца фраза осталась незаконченной.

Убийца отвел осла, взбудораженного запахом крови и все еще везущего на спине своего хозяина, в укрытие. Здесь Бион пересадил мертвого торговца на лошадь, закрепив труп хитроумными веревочными узлами. Когда понадобится, они развяжутся сами собой. Бион накинул на мертвеца свой плащ и отошел на пару шагов, чтобы оценить дело своих рук.

Затем убийца направил лошадь с ее мертвым всадником к хижине, а сам дал крюк и обошел убежище Эмсафа сзади. Издали Бион наблюдал, как труп с застрявшей в его шее стрелой упал с лошади.

Ловушка захлопнулась.

Вскоре Эмсаф осторожно выбрался из хижины. Бион уже ждал его. Все тем же кинжалом он перерезал Эмсафу позвоночник у затылка, оставив жертве способность видеть и говорить. Сделав это, Бион присел возле Эмсафа на корточки и спросил:

– Где прячутся последние из вас?

Эмсаф смотрел на своего убийцу понимающими печальными глазами. Бион вновь испытал раздражение. Вся эта семья была сделана из одного теста, и он лишь напрасно терял время. Бион ударил Эмсафа кинжалом в глаз, после чего вытер лезвие об одежду жертвы. Грифы с равнины уже начали пир на трупе торговца глиняными сосудами. Бион лениво следил за ними. Прежде чем пуститься в обратный путь, он позволил себе передохнуть. Скоро хищные птицы найдут и тело Эмсафа. Смерть и новое рождение. Вечный круговорот.

Среди вещей Эмсафа Бион разыскал медальон и бросил к себе в мешок.

Задание было выполнено. Впереди ждала новая миссия.

Бион потянулся всем телом, глубоко вдохнув жаркий воздух. Он вернется домой, приведет в порядок оружие, немного отдохнет и доложит о своих успехах. А там получит новые приказы. Ему назовут имена новых жертв, которых надо найти и убить. И игра возобновится.

3

В тот день – который навсегда изменил жизни каждого из нас – мы сидели на нашем излюбленном месте, прислонившись спиной к теплым камням наружной стены сиванской крепости. Я почти сразу заметил на горизонте одинокого всадника, но, по правде говоря, не придал ему особого значения. Подумаешь, маленькое пятнышко вдали. Еще одна примета дня наряду с журчащей водой, что опоясывала лежащий внизу оазис, или фигурками людей среди зеленых плантаций.

И потом, я сидел с Айей и слушал ее рассказы об Александрии. Она часто говорила об этом городе, куда собиралась однажды вернуться. Слушая ее, я видел, как всадник достиг берегов оазиса, собираясь добраться до деревушки, расположенной чуть ниже, под стенами крепости.

– Байек, ты должен увидеть этот город, – говорила Айя, и я пытался мысленно представить себе Александрию. – Туда стекаются люди со всего мира. На улицах можно услышать все языки и наречия, какие только существуют под солнцем. Там прекрасно уживаются египтяне и греки. Даже у евреев в Александрии есть свои храмы. А ученые всех стран и народов стремятся за знаниями в обширный музей и еще более обширную Александрийскую библиотеку. Ты согласен хотя бы раз там побывать?

– Возможно, – пожал плечами я. – Но мое предназначение здесь.

Мы замолчали.

– Понимаю, – с грустью произнесла Айя.

– А ты знаешь о других деяниях Александра? – сказал я, стараясь поднять ей настроение. – Он ведь не только построил великий город. Он побывал и здесь, в Сиве. Он посетил наш храм Амона и беседовал с оракулом.

У нас в Сиве было два храма. Один стоял заброшенным, второй – храм Амона – представлял собой селение внутри селения.

– Что занесло Александра в эти места? – спросила Айя.

– Есть разные теории на этот счет. Мне нравится вот эта. Александр со спутниками оказались в пустыне. У них кончилась вода, и, когда они почти умирали от жажды, невесть откуда появились две змеи и проводили до окраин Сивы.

– А может, Александр просто совершил паломничество, – хмыкнула Айя.

– Я придерживаюсь своей версии.

– Неисправимый романтик. Хорошо, и что было с Александром в Сиве?

– Он посетил оракула. Конечно, никто не знает, какие именно слова он там услышал. Но встреча убедила Александра, что он – избранный и в Мемфисе его ждет корона фараона. А еще он узнал о своих грядущих завоеваниях множества стран.

– И ты считаешь, что все это произошло благодаря оракулу?

– Мне нравится так думать, – ответил я. – Ведь Сиванский оракул не делает ошибочных предсказаний, а наш храм Амона известен по всей стране.

– И что?

– А то, что его необходимо защищать.

Айя склонила голову, уронив на грудь черные косы, и улыбнулась:

– Мы возвращаемся к твоему предназначению. Скажи, Байек, ты уверен, что должен пойти по стопам отца? Ты знаешь это наверняка? Чувствуешь сердцем?

Хороший вопрос!

– Конечно, – ответил я.

Мы снова замолчали.

– Я хотела бы больше походить на тебя, – сказала она. – Быть более… удовлетворенной своей жизнью.

– А ты хочешь, чтобы было наоборот? – спросил я, испытывая Айю. – Чтобы характером я больше походил на тебя?

Вопрос повис в воздухе. Мы оба замолчали. Такими нас и застал подбежавший Хепзефа.

– Байек! Байек! – еще издали крикнул наш друг. – Прибыл гонец из Завти.

– И что в этом такого? – спросила Айя.

Наше время истекло.

– Он приехал к Сабу, – выпалил Хепзефа.

– А зачем? – услышал я собственный голос.

– Сабу готовится к отъезду, – ответил Хепзефа, все еще не отдышавшись после бега. – Твой отец покидает Сиву.

Мы тут же втроем спустились со стены крепости и побежали в деревню. Жители выходили из домов, заслоняя глаза от солнца и вытягивая шеи, чтобы видеть весь переулок.

Они смотрели в направлении моего дома.

Когда мы добежали до переулка, ведущего к нашему дому, одна женщина, увидев меня, что-то шепнула своей соседке. Та посмотрела в мою сторону, но быстро отвела глаза. Нас обогнала стайка местной ребятни. Им не терпелось узнать причину общей тревоги. Я собирался последовать за мальчишками и вдруг увидел всадника, ехавшего мне навстречу. Это был гонец из Завти – именно его я заметил там, на стене, въезжающим в деревню. На плече у мужчины висела кожаная сумка, в которую в данный момент он запихивал мешочек с деньгами. Я метнулся к нему, схватив поводья его лошади. От неожиданности гонец чуть не выпал из седла. Придя в себя, он выругался и поскреб подбородок.

– Оставь-ка мою лошадь в покое, – потребовал он, сердито буравя меня своими светло-серыми глазами.

– Ты привез послание моему отцу, защитнику Сивы. Что сказано в том послании?

– Если это твой отец, он тебе обязательно расскажет.

Я досадливо покачал головой и попробовал зайти с другого бока:

– Тогда ответь: кто отправил послание?

– И об этом спрашивай у отца, – сказал гонец, вырывая поводья из моих рук.

С этими словами он ускакал, а жители деревни все так же спешили к моему дому. Кто-то окликнул Рабию. Ничего удивительного: отец всегда советовался с ней. Дома я часто заставал эту женщину. Они с отцом разговаривали вполголоса, опасаясь посторонних ушей. На местных собраниях оба всегда говорили будто за одного.

– Не отставай, – бросил мне Хепзефа, устремляясь вверх по переулку.

Айя присоединилась к нему, но я мешкал, будто чувствуя: моя жизнь вот-вот изменится раз и навсегда.

Будто прочитав мои мысли, Айя подбежала ко мне.

– Байек, – тихо сказала она, касаясь моего плеча и глядя мне в глаза. – В чем дело?

– Я… – начал я и тут же замолчал. – Сам не знаю.

Она понимающе кивнула:

– Стоя здесь, ты никогда не узнаешь. Идем.

Губы Айи быстро коснулись моих.

– Будь сильным, – шепнула она.

Взяв за руку, она повела меня домой. Туда, где отец готовился к отъезду.

4

Наутро я проснулся от тоски, которая, казалось, пропитала даже воздух в моей комнате. Сон и явь еще оставались неразделимыми, и несколько минут я выкарабкивался из остатков сна. Я лежал, пытаясь понять, чтó не так и почему мой мир вдруг изменился, став настолько чужим. Пока…

Пока не вспомнил.

Тогда все встало на свои места.

Я вспомнил мать, стоявшую со скрещенными на груди руками и поджатыми губами. Материнские глаза пылали. Возле дома топталась на привязи отцовская лошадь. Отец успел ее навьючить. Я смотрел на седельные сумки, и перемена в нашей жизни становилась все ближе. Понимание этого было сродни удару ниже пояса.

Я посмотрел на Айю. В ее ответном взгляде мелькнула тревога. Потом из дома вышел отец. Увидев собравшихся односельчан, он ненадолго замер, покачал головой, а затем продолжил собираться в дорогу.

– Ахмоз, – произнес он, обратившись к моей матери, однако не встретил у нее понимания.

Подошла Рабия и что-то шепнула отцу. Судя по лицу женщины, ответ отца ей не понравился. Рабия и моя мать явно думали одинаково. Она мотала головой, пытаясь этим жестом урезонить отца. Бесполезно. Отец не обращал на Рабию никакого внимания. Он даже не позвал ее в дом, чтобы поговорить наедине. Ему надо было выезжать, и немедленно.

Сборы окончились. Отец поцеловал мать, потом обнял меня так крепко, что секунду я не мог дышать. Разжав руки, отец похлопал меня по плечу. Вот и все прощание.

Отец вскочил в седло. Толпа затихла.

– Ты приносил клятву, Сабу, – сказала Рабия.

Она вдруг успокоилась, словно приняла этот поворот событий.

– Рабия, я приносил много клятв, – ответил отец.

– Кто теперь защитит Сиву? – послышался голос из толпы.

– Когда меня здесь не будет, вам понадобится гораздо меньше защиты, – сказал отец.

Развернув лошадь, он проехал мимо расступившихся односельчан и направился к границам оазиса, прочь из Сивы.

Я помнил цокот копыт его лошади. Жители Сивы стояли по обеим сторонам дороги, глядя на покидавшего их отца и пытаясь разгадать смысл его прощальных слов. Я же пытался разобраться в своих чувствах, которые переполняли меня, пока я наблюдал за тем, как отец и лошадь превращаются в точку. Но так ничего и не понял. Сегодня, подняв голову с постели, я рассеянно оглядывал комнату и не узнавал ее. Ясности в чувствах тоже не прибавилось.

Мать уже встала. Взяв кувшин с водой, она прошла на задворки дома, где вдоль стен росли молодые фиговые деревца. Их верхние ветви смыкались, защищая дворик от лучей утреннего солнца. Мать сидела на крыльце, поджав колени, обтянутые полотном платья. Кувшин болтался в ее руке, рискуя выпасть. Я подошел и молча сел рядом. Мать вяло улыбнулась. Удалось ли ей ночью хоть немного поспать?

– Он вернется, – сказала мать. – Об этом можешь не волноваться.

– А что будет с нами?

– Жизнь продолжается, – ответила мать, сопроводив слова коротким сухим смешком. – Подожди, мы привыкнем жить без него, и даже удивимся, когда он вернется.

– Почему отец уехал?

– Не знаю, – вздохнула мать. – Он не захотел мне сказать. Но в его глазах я видела тревогу.

– Было ли это как-то связано с Менной?

Услышав это имя, мать сразу посуровела. Она погрузилась в свои думы. Я ей не мешал, также предавшись размышлениям. Наконец мать тряхнула головой.

– А что, если было? – наконец спросила она.

– По крайней мере, тогда в отъезде отца появился бы смысл, – сказал я.

– Может быть. – Мать поднесла кувшин к губам, потом опустила на ступеньку. – Думаю, в таком случае тебе стоит повидаться с Рабией.

5

Однажды отец обратил в бегство расхитителя могил Менну. Только богам известно, сколько раз я слышал эту историю. Ее пересказывал мне практически каждый житель нашей деревни. Постоянно.

Кто такой Менна? Хороший вопрос. Одни говорили, что такого человека не существует, а имя Менна объединяет нескольких людей или целую шайку разбойников, которые намеренно распускают слухи о своем кровожадном главаре.

Иные утверждали, что Менна – не выдумка, а живой человек из плоти и крови. Он богат и жирен и руководит набегами, не покидая своего роскошного, похожего на дворец дома в Александрии.

Я со сверстниками постоянно слышал о Менне. Мы выросли на этих рассказах. В них Менна правил своими разбойниками железной рукой, запугивая их и одновременно суля неслыханные богатства. Говорили, что зубы у него – это зубы его жертв, скрепленные между собой, выкрашенные в черный цвет и заостренные, чтобы наводить страх на каждого, кто их увидит. Еще говорили, что он жесток, безжалостен и не поклоняется никому и ничему, кроме денег. Менна убивал тех, кого не мог подкупить, и тех, кто пытался ему сопротивляться. Последних он убивал вместе с семьями, развешивая на деревьях их внутренности и выставляя в людных местах трупы с содранной кожей. Это служило предостережением всякому, кто отваживался встать у него на пути.

Были и те, кто считал Менну демоном, посланным богами для наказания грешников и мучений праведников.

Вот таким злодеем был Менна.

Сколько во всем этом правды, не знаю, но только Менна и его шайка на несколько шагов опережали правительственных солдат, которые постоянно за ними гонялись. Порой солдатам удавалось поймать кого-то из людей Менны. Пойманного пытали и потом заживо сжигали, закрывая разбойнику путь в загробную жизнь. Словом, с преступниками обходились так же, как они – с оскверненными могилами.

Но никакие пытки и казни не могли обуздать шайку Менны. Один неподкупный правительственный чиновник, пытавшийся это сделать, потерпел неудачу, а затем умер при загадочных обстоятельствах. Невзирая на любые противодействия, шайка продолжала исправно грабить могилы. Самые страшные пытки не могли заставить подручных Менны рассказать, как выглядит их главарь и где его искать, – до такой степени его боялись.

Вольготнее всего шайке Менны жилось несколько лет назад. Я тогда был десятилетним мальчишкой. Поначалу сведения о Менне казались мне просто страшной сказкой. Шайка существовала лишь в разговорах между отцом и матерью. Ночью, перед тем как уснуть, я вспоминал услышанное и оживлял в своем воображении.

Я узнал, что шайка кочует по северным провинциям. Разбойников, конечно же, влекли пирамиды, но их воровские сети были раскиданы шире. Кстати, из-за таких вот расхитителей могил, как Менна, архитекторы стали снабжать внутреннее пространство пирамид дополнительными ловушками и тупиками. Места захоронений, словно маяки, манили к себе воров, торопящихся завладеть добром, которое умершие собирали для загробной жизни. Опасаясь грабежей, богатых теперь хоронили в тайных склепах с крепкими стенами и гробницах, высеченных в скалах. Но даже такие места не были полностью защищены от воровских набегов. Между тем излюбленными местами Менны были могилы людей среднего достатка, которые начинали свой путь в новую жизнь в некрополях – местах погребений, что располагались вблизи городов и селений. Разграбление некрополей приносило Менне наибольший доход.

Обычно Менна действовал испытанным способом. Под видом торговцев шайка разбивала лагерь неподалеку от места будущего грабежа. Часть людей Менны создавала видимость торговли, наведываясь в город или селение. Заодно узнавали, кого из местных властей можно подкупить. Другая часть обследовала места захоронений, изучала расположение туннелей и изыскивала способы не попасться в расставленные ловушки.

Способ менялся сообразно особенностям того или иного захоронения, но завершающая часть оставалась прежней: взломать гробницы и унести все, что под руку попадется. Это позволяло ворам быстро исчезать и потом уже спокойно у себя в логове рассмотреть добытое, выбрав наиболее ценные вещи и отбросив безделушки.

Разумеется, «подвиги» Менны привлекали внимание моего отца. Будучи мекети – защитником Сивы, – отец вменил себе в обязанность следить за Менной и знать, когда шайка окажется вблизи нашего оазиса.

И в одну из ночей грабители нагрянули в Сиву.

6

Рабии дома не оказалось. Я уселся напротив ее двери и стал ждать, ненавидя каждый миг промедления. Наконец я увидел ее, неспешно бредущую вверх по тропке. Рабия возвращалась с базара, неся корзину, нагруженную фруктами.

– То-то мне подумалось, что увижу тебя сегодня, – сказала она, проходя мимо.

В ее голосе не было ни теплоты, ни дружелюбия. Рабия не пригласила меня в дом. Я дождался, пока она поставит корзину и снимет плащ, и вошел сам. Рабия, скрестив руки на груди, разглядывала меня, словно видела впервые. Ее пристальный взгляд заставил меня поежиться.

Рабия была чуть старше моей матери, но обладала таким же характером. Обе тут же выкладывали то, что думают. («Я говорю прямо, и в этом нет ничего плохого», – любила повторять мать, когда отец отчитывал ее за излишнюю прямоту.) Обе умели смотреть так, словно видели тебя насквозь.

– Я вижу в тебе решимость, – объявила Рабия, закончив буравить меня глазами. – Это хорошо. Таким мы и хотели видеть сына защитника Сивы. Ты унаследовал отцовскую кровь. Может, ты надеешься, что теперь, когда отец уехал, его должность перейдет к тебе?

– Возможно, – осторожно ответил я, не понимая, куда она клонит.

– И как по-твоему, годишься ли ты на должность защитника? – задала новый вопрос Рабия.

Ее лицо было непроницаемым, а глаза – чуть прикрытыми.

– Я многому научился у отца. Узнал, как сражаться и при этом выжить самому.

– Выжить самому, – повторила Рабия. – Не у нубийки ли ты этому учился?

Несколько лет назад возле нашего селения стояли лагерем нубийцы. Я подружился с девочкой по имени Хенса. Она была младше меня, однако от нее я научился многим охотничьим премудростям, включая и умение делать ловушки. Позже я узнал: Хенса учила меня по просьбе моей матери, считавшей нубийцев очень искусными в подобных делах.

– Да, – ответил я. – Но потом нубийцы покинули оазис, и моим обучением занялся отец. От него я узнал о разных способах ведения поединка и приемах обороны.

– Конечно, – согласилась Рабия. – И сильно ли ты преуспел в учебе?

Женщина пристально посмотрела на меня. Я почувствовал, что она способна залезть ко мне в голову и прочитать мои мысли. А думал я сейчас о том, что учеба моя почему-то продвигалась медленно. Казалось, отец делал все, только бы не учить меня дальше. Мать с Рабией давили на него, требуя ускориться, однако на каждом шагу я слышал отцовскую отговорку: «Байек еще не готов».

Да, я сознавал, что моя учеба займет годы. «Целую жизнь, Байек». Эту фразу я тоже часто слышал от отца. Я не возражал, хотя мне не нравилось такое положение дел. Моя учеба началась, когда мне исполнилось шесть лет. Сейчас мне было уже пятнадцать, а я почти не продвинулся вперед.

Наверное, так думала и Рабия.

– Что ты сам думаешь об этом? – спросила она. – Считаешь ли ты, что к этому дню должен был бы знать и уметь намного больше, чем знаешь и умеешь?

– Да, – опустив голову, признался я.

– Так, – улыбнулась Рабия. – А как по-твоему, почему отец все эти годы учил тебя спустя рукава? Почему до конца твоей учебы еще очень далеко?

– Я бы сам хотел знать причину. Может, это из-за моей дружбы с Айей?

– Дружбы… – усмехнулась Рабия. – Какое хорошее слово ты выбрал. Дружба. Я видела вас вдвоем. Вцепились друг в друга, словно ракушки, прилипшие к днищу лодки. Не растащишь. Так какой смысл делать из тебя защитника, если ты охвачен юношеской любовью?

У меня вспыхнули щеки. Рабия улыбнулась, и это лишь усилило неловкость моего положения.

– Если отец заставил тебя думать, что все дело в твоей дружбе с Айей, значит он пытался скрыть от тебя истинную причину. Можешь мне верить. Здесь наверняка есть что-то еще. Что-то очень серьезное. Скажи, чтó ты помнишь о ночи, когда головорезы Менны вторглись в Сиву?

– Значит, отцовское нежелание учить меня действительно связано с Менной?

– Сначала ответь на мой вопрос. Что ты помнишь о той ночи?

Я взглянул на Рабию. Мне тогда не было и шести, но я до сих пор помнил каждое мгновение.

Ночь, когда разбойники устроили набег, выдалась тихой и безветренной. Я лежал в постели и жадно ловил каждое слово из разговора родителей. Отцу сообщили о незнакомцах, появившихся в селении. Они назвались торговцами, но почти ничего не продавали. Отец посчитал этих людей лазутчиками расхитителей могил. Знал он и о том, что в пустыне, неподалеку от нашего оазиса, появился лагерь. Менна действовал своим обычным способом.

Для меня подобные сведения были бесценными. На волне слухов о грядущей атаке Менны я, знавший чуть больше остальных, заметно вырос в глазах сверстников. Мои друзья Хепзефа и Сеннефер (Айя появилась в моей жизни позже) ежедневно приставали ко мне с вопросами. Это правда, что Менна задумал вторгнуться в Сиву с целой армией расхитителей могил? Это правда, что кончики его заостренных зубов смазаны ядом? Я наслаждался вниманием друзей. Положение сына защитника явно имело свои преимущества.

Я уснул, однако сон мой не был крепким. Мне снилось, что я стою перед нагромождением скал и заглядываю внутрь пещеры. Там темно, и вдруг в этой кромешной темноте мелькают чьи-то белые зубы. Крыса. Потом еще одна. И еще. Пока я смотрел, пещера заполнилась множеством копошащихся, извивающихся осклизлых тел. Они ползали друг у друга по головам, норовя добраться до самой вершины. Ком из них распирало во все стороны. В темноте вспыхивали огоньки их глаз. Шум, производимый этими тварями, постоянно нарастал. Скребущие, царапающие звуки становились все громче, пока…

Пока я не проснулся.

Однако странные скребущие и царапающие звуки продолжали раздаваться, наполняя пространство комнаты.

Я сел на постели. Поначалу я решил, что это настоящая крыса, копошащаяся под моим окном… Но нет, ни одна крыса таких громких звуков производить не может. Значит, кто-то побольше. Я было подумал про собак, но они издают совсем другие звуки…

Снаружи дома явно кто-то был. Я перевел взгляд на ширму, закрывавшую окно. Она слегка дрожала. Сначала я подумал, что от ветра, но потом увидел костяшки пальцев. Чья-то рука осторожно пыталась отодвинуть ширму.

Вскоре я увидел лицо и грудь взрослого мужчины. Отодвинув ширму, он полез через окно ко мне в комнату. Его глаза злобно сверкали, а в зубах был зажат кривой кинжал.

Я вскочил с кровати, когда незнакомец уже целиком проник в мою комнату. И хотя инстинкт подсказывал бежать, ноги меня не слушались. Я не мог поделать ровным счетом ничего – ни пошевелиться, ни закричать или даже завопить во все горло. И причиной тому был страх.

У незваного гостя один глаз косил, а сам он был одет в темную грязную тунику и полосатый плащ почти до пят, который слегка развевался на ветерке, проникающем в комнату через распахнутое окно. Улыбаясь, разбойник разжал зубы. Они были не такими, какими я ожидал их увидеть, – черными, деревянными и остро заточенными. У незнакомца были обычные человеческие зубы, только нечищеные и кое-где сломанные. Они ничем не напоминали смертоносное оружие, о котором ходили слухи на улицах Сивы. Из разжатой челюсти кинжал упал прямо в руку разбойника.

Заметив меня, незнакомец приложил палец к губам, требуя молчать. Я же будто врос в пол и молча наблюдал за тем, как разбойник шагнул ко мне. Лунный свет играл на кривом лезвии. Движения незваного гостя завораживали, словно я был пустынным зверьком, а разбойник – неторопливо покачивающейся коброй.

Я открыл рот. Точнее, почувствовал, как рот открылся. Я сделал первый важный шаг. Разум подсказывал: если я сумел сделать этот шаг, то наверняка сумею и закричать.

Только бы преодолеть сковавший меня по рукам и ногам страх.

Разбойник еще немного приблизился ко мне. Снаружи слышались осторожные шаги и тихое перешептывание. Значит, он явился не один. А в соседней комнате спали мои родители, не догадываясь, какая опасность нависла над ними.

Наконец-то крик, зародившийся в недрах моего горла, достиг рта и был готов сорваться с губ. Но его опередил ворвавшийся в комнату отец.

– Ага! – на весь дом закричал он. – Значит, твой хозяин решил заткнуть мне рот.

Разбойник попятился. Улыбка сползла с его лица.

– Нападайте! – крикнул он своим сообщникам и бросился вперед.

У отца за спиной я увидел второго разбойника.

– Папа! – завопил я.

Отец мгновенно повернулся и ударил разбойника мечом, пролив первую кровь. Стремительный отцовский удар оказался роковым для противника. Припав на колено, отец повернулся обратно. Меч описал сверкающую дугу. Отец отразил удар первого разбойника. За это время я так никуда и не сдвинулся. Теплые капли чужой крови забрызгали мне лицо.

Движения отца были слишком быстрыми для кривоглазого разбойника. Попытка застать моих родителей врасплох провалилась, и он торопливо отступал. По сравнению с отцовским мечом его кривой кинжал был жалкой игрушкой. Отец кинулся ко мне, схватил за плечо и поволок к двери. Там я споткнулся о тело второго разбойника и упал.

– Сабу! – крикнула мать.

Отец повернулся, рывком поднял меня на ноги и потащил в соседнюю комнату.

Там я увидел мать. Она стояла среди табуреток и подушек, держа в руке хлебный нож, с которого капала кровь. Взгляд у нее был свирепый и негодующий. Возле ног валялось тело убитого разбойника.

В комнате находился еще один разбойник, а в дверь проталкивался другой. Оскалив зубы, он готовился напасть. Мать позвала меня. Я побежал к ней. Отец устремился навстречу обоим разбойникам.

– Ахмоз, уведи Байека в безопасное место! – крикнул он, размахивая мечом.

Через мгновение один из нападавших с криком рухнул на пол. Из располосованного живота вывалились окровавленные кишки. Второй громко выругался. Он тоже был вооружен мечом, и вскоре два лезвия схлестнулись. Мать потащила меня в спальню. Я успел увидеть, как отец пригнулся, а затем бросился навстречу еще двум разбойникам, вломившимся в наш дом. Меч он держал обеими руками, нанося косые удары и взметая в воздух струйки крови. Его лицо было спокойным, сосредоточенным и даже каким-то безмятежным. Нас окружали убийцы, однако я еще никогда не чувствовал себя настолько защищенным и огражденным от всех опасностей, как в ту ночь.

Правда, это ощущение тут же исчезло, едва мы с матерью оказались в спальне, куда из окна влезал очередной разбойник.

– Легкая добыча, – ухмыляясь, произнес он, перехватывая свой кинжал поудобнее.

Это были последние его слова. Мать подскочила к нему и вонзила в грудь хлебный нож, не дав опомниться.

– Он был прав, – сказала она, когда тело разбойника грохнулось на пол. – А ты оставайся здесь, – велела мне мать, указав на подстилку для сна.

Подняв нож, она прислонилась к стене и осторожно выглянула в окно. К счастью, других разбойников снаружи не оказалось. Тогда мать быстро пошла к двери. Окровавленный нож никак не вязался с ее красивым платьем.

Возле двери послышался шорох, мелькнула тень. Мать снова вскинула нож, приготовившись защищаться, но тут же облегченно вздохнула. Это был отец. Его плечи тяжело вздымались. Лицо и туника были забрызганы кровью. Он явно устал. Но главное, он был жив. В тусклом свете, льющемся из передней, я разглядел застывшие тела разбойников. Сейчас они напоминали бесформенные мешки. Всех их сразил отцовский меч.

– Как ты? – спросила мать.

Подойдя к отцу, она ощупала его тело сквозь тунику, пытаясь понять, не ранен ли он.

– Я в порядке, – ответил отец. – А как вы с Байеком?

Он выразительно посмотрел туда, где за ее спиной валялись трупы убитых матерью разбойников.

– Мы не пострадали.

Отец кивнул и тут же сказал:

– Сюда они больше не сунутся, но мне надо спешить в другое место. Эти твари обязательно полезут в храм, рассчитывая найти золото, драгоценные камни, богатые приношения. Все, к чему обычно тянутся их грязные руки. Богов они не боятся и почтения к оракулу не питают. Я должен помешать грабежам.

– Как ты думаешь, их там много? – спросила мать.

– Не знаю. Но это, скорее всего, будут простые ремесленники. Своих бойцов он отправил сюда, для того чтобы разделаться со мной. Они наверняка уверены в моей смерти.

Отец ушел, велев нам быть начеку. В наступившей вдруг тишине дома – заваленного телами убитых разбойников – мать села на пол, привалилась к стене и опустила голову. Она терла руки, словно мыла их в невидимой воде. Ее трясло. (Потом я узнал, что так часто бывает после сражения.) Но нападение могло повториться, и потому она держалась, готовая, если понадобится, вновь принять бой.

Я вспоминал, как на моих глазах мать бросилась к разбойнику и ударила его ножом. Решительно, без малейших колебаний. В ту ночь я впервые увидел, как мои родители проливают вражескую кровь. Мне думалось, что это и есть дело защитника и отец хорошо справляется со своей работой. И другое чувство – чувство собственной безопасности – тоже осталось со мной. Однако мне показалось, что ночное сражение изменило мою мать. Она и раньше знала, до каких пределов может дойти, защищая себя и свою семью. Сражение с разбойниками лишь укрепило ее в этом знании. Потом я часто заставал мать за странным занятием: она разглядывала свои руки. Лицо ее было задумчивым и на удивление спокойным. Быть может, она вспоминала ту ночь?

А тогда я подошел и опустился рядом с ней. Мы сидели на полу, молча успокаивая друг друга. Это продолжалось всего несколько минут. Затем мать встала, чтобы известить односельчан о случившемся.

Я окончил рассказ и только тогда ощутил всю тяжесть от навалившихся воспоминаний.

– Твой отец спас тогда много жизней и наш храм. – Рабия очистила финик, выдавила косточку, после чего отправила плод в рот. – Меня тогда там не было, и о случившемся я узнала от Сабу. Шайка ворвалась в храм. К тому времени, когда там появился твой отец, многие работники пали жертвами разбойников. Не вмешайся он, они бы разграбили ценности и, быть может, даже убили бы оракула.

– Менна был там?

– А отец ничего тебе не рассказывал?

– Нет. Никогда.

– Менна, конечно же, явился туда вместе со своими негодяями, но сумел улизнуть.

Взгляд Рабии сделался задумчивым.

– Та ночь кардинально изменила жизнь твоего отца, – после долгой паузы сказала она. – Он увидел жуткие события глазами тех, кого любил, и усомнился не только в собственном пути, но и в том, который уготован тебе как его сыну. Сабу испугался за тебя. Отсюда и его нежелание готовить тебя к роли защитника. Он стал говорить о желании уберечь тебя от жестокостей. Отец твердил, что ты не готов. Это стало его главным доводом. Мы с Ахмоз говорили, что он цепляется за любую причину, только бы не заниматься твоим обучением. Но Сабу упорно повторял, что ты не готов.

– Я всегда был готов. Я хотел идти по отцовским стопам. Это было главным моим желанием.

Рабия не улыбнулась, а снова наградила меня пристальным, всезнающим взглядом. Умела же она так смотреть!

– Говоришь, всегда был готов? А чем подкреплялось твое желание? Какие действия ты намеревался предпринять, чтобы совместить две стороны своей жизни: «дружбу» с Айей и «работу» защитника Сивы? Как насчет желания твоей подруги вернуться в Александрию? Перечисли шаги, которые убедили бы твоего отца, что ты – достойный продолжатель его миссии? Что при любых обстоятельствах ты останешься в Сиве?

– Я надеялся…

– Ты надеялся! – громко расхохоталась Рабия. – Одних надежд недостаточно. Что еще?

Я переминался с ноги на ногу. Рабия вовлекла меня в сражение, где требовалось иное оружие, нежели меч или собственные кулаки.

– Я всегда был преданным сыном.

Рабия закатила глаза и фыркнула. И этот ответ ее не удовлетворил.

– Не густо. Что еще?

Я покачал головой:

– Но ведь и я могу спросить: а что сделал отец, дабы убедиться в моей пригодности защищать Сиву?

– Твоего отца, Байек, обуревают сомнения, – суровым, отрешенным голосом ответила Рабия. – Сомнения насчет тебя, себя самого, насчет жизни, вроде бы тебе предначертанной, где ты будешь вынужден не расставаться с оружием. Отца нужно убедить. Я еще раз тебя спрашиваю: ты уверен, что действительно хочешь идти по его стопам?

Я удивленно посмотрел на целительницу.

– Чему ты удивляешься? – сердито спросила Рабия.

– Ты повторила вопрос, который недавно задавала мне Айя.

В глазах Рабии что-то мелькнуло. Кажется, одобрение. Интересно бы знать, чтó она думает о наших с Айей мечтах и противоречивых устремлениях.

– И какой ответ ты дал своей подруге?

– Сказал, что уверен.

– Но тогда твой отец находился в Сиве. А если бы она вновь задала свой вопрос сейчас?

«А если Айя уедет в Александрию?» – намекали глаза Рабии.

– Ответ бы не изменился.

Мой голос звучал уверенно. Я стоял, выпрямив спину, и спокойно смотрел на Рабию. Сказанное больше не было детскими мечтаниями. Иной жизни я себе не представлял.

– Твоему отцу нужно было это увидеть. Возможно, тогда он бы отнесся к тебе по-другому.

Рабия досадливо покачала головой и произнесла фразу, которую я уже слышал от матери:

– Вас нужно просто столкнуть лбами.

– В таком случае отец просто не увидел того, что у меня здесь! – воскликнул я, ударив себя кулаком в грудь.

– А может, увидел слишком много, – простодушно ответила Рабия.

Я ожидал совсем другого ответа, и слова целительницы выбили меня из колеи. Происходи между нами поединок, она бы одержала несомненную победу. Но я привык к спорам с Айей. Мы нередко дискутировали об истории и философии, когда она пыталась обучить меня этим наукам.

– Поясни свои слова, – потребовал я.

– Сомнения, сомнения, – повторила Рабия, уклоняясь от прямого ответа. – Быть может, то, что увидел в тебе отец, оказалось для него слишком важным. И оно помешало разглядеть твое львиное сердце.

– А ты его видишь? – резко спросил я.

– Вижу, – кивнула Рабия. – Я вижу в тебе задатки защитника.

– Тогда почему их не увидел отец?

– Возможно, он видел лишь своего сына и это мешало ему увидеть остальное.

– Почему тогда он уехал? – спросил я, сменив тему и надеясь, что теперь моя уловка сработает. – Был ли его отъезд как-то связан с Менной?

Рабия задумалась. Ее рот двигался, словно она пыталась выковырять кусочки финика, застрявшие между зубов.

– Честно говоря, сама не знаю.

– Но ведь он говорил с тобой. Что-то шептал тебе на ухо. Разве это не было пересказом того злополучного сообщения?

Рабия досадливо покачала головой. Ее досада была вполне искренней.

– Представь себе, нет. Он лишь сказал, что для меня слишком опасно знать содержание послания.

Я схватился за голову:

– Тогда зачем я теряю время? Нужно спешно пускаться вслед за гонцом!

– За гонцом?

– Конечно. Только он может рассказать о послании.

Рабия подняла руку и вдруг широко улыбнулась, но тревога в ее глазах не исчезла.

– Подожди. Эту реку не так-то легко перейти вброд. Сам подумай: ты уедешь, а мне – объясняться с твоей матерью?

Они с матерью часто были союзницами, но уж если расходились во мнениях… Об их бурных словесных поединках рассказывали шепотом, опасаясь навлечь на себя гнев соперниц.

– И потом, ты знаешь не все. В ту ночь…

– Нет, Рабия, довольно рассказов. Я должен собираться в путь. Ты сумеешь объяснить матери, почему я уезжаю?

Рабия посмотрела на меня, удивленно вскинув бровь. На лице появилась странная улыбка, почти ухмылка.

– Будем надеяться.

7

– Никуда он не поедет!

Мать стояла, уперев руки в бока. Она смотрела то на меня, то на Рабию, и лицо матери с каждой минутой становилось все краснее. Они с Рабией были давними подругами, но сейчас это обстоятельство не значило почти ничего.

– Сабу обучал твоего сына. У нубийцев он научился искусству выживания, – утверждала Рабия.

Она держала руки за спиной, пытаясь не поддаться раздражению.

– Обучать-то обучал, но начатого не закончил. Не об этом ли говорил Сабу?

– Ахмоз, для Байека это хороший повод повзрослеть.

– Никак ты что-то задумала? – накинулась на нее мать.

– Нет, – отперлась Рабия, хотя я видел, как она смущенно моргнула. – Я лишь хочу, чтобы все совершилось во благо твоей семьи и во благо Сивы.

– Только в обратном порядке, – нахмурилась мать.

В словах матери не прозвучало упрека. Я уловил в них признание. Кажется, она понимала мое решение и соглашалась с ним.

– Что ты ему сказала? Ты ведь передала Байеку то, что вчера услышала от Сабу. Теперь эти слова хочу услышать я.

– Я передала Байеку вчерашние слова его отца. Причина, заставившая Сабу спешно отправиться в путь, настолько опасна, что нам о ней лучше не знать. Вот что сказал мне твой муж.

– Это не все. Он наверняка сказал тебе еще что-то.

Рабия распрямила плечи. Ее руки за спиной сжались в кулаки.

– Ахмоз, мне незачем тебе врать, – напряженно произнесла целительница.

Чувствовалось, мать поняла, что перегибает палку. Я решил вмешаться, давая им обеим возможность отступить:

– Мама и ты, Рабия. Хватит спорить. Не столь важно, почему отец вчера спешно уехал. Главное, что я принял решение.

Женщины повернулись ко мне. Взгляд Рабии оставался спокойным. Мать грустно качала головой. Обе знали, чем это кончится.

– Я еду, – сказал я.

– Погоди, – тут же осадила меня мать. – Не торопись. Сомневаюсь, что отец одобрил бы твое решение.

– Быть может, Сабу в таких делах – не лучший судья, – сказала Рабия, лукаво улыбнувшись.

Мать хотела сказать что-то еще, но вместо этого лишь молча кивнула. Я не очень понял слова Рабии, зато для матери они явно что-то значили.

– Рабия, ступай-ка ты домой. Я сама поговорю с Байеком.

Целительница не стала возражать. Она знала: моя мать тоже приняла решение. Женщины переглянулись, глазами передавая свои противоречивые чувства, затем Рабия многозначительно посмотрела на меня и ушла.

– Ты не готов, – не слишком уверенно произнесла мать.

Мне было странно слышать от нее слова, которые обычно произносил отец. Они с Рабией всегда поддерживали мое желание обучаться так, как надлежит будущему мекети, даже если у отца это и вызывало гнев.

– Если двигаться черепашьими шагами, я никогда не буду готов, – ответил я, захлестнутый знакомым чувством досады. – Я хочу отправиться вслед за гонцом.

– Когда я помогала тебе в учебе, то думала совсем о другом, – вздохнула мать, качая головой.

– Все думали о другом, – сердито бросил я.

Я сердился не на мать и не на Рабию, а на отца, по чьей прихоти оставался недоучкой. На судьбу, принесшую перемены в жизнь каждого из нас.

– Я всего лишь прошу тебя немного подумать, – сказала мать, напряженно улыбнувшись. – Одна ночь погоды не сделает. Если к утру твое решение не изменится, я не буду препятствовать.

Ночью я ворочался на подстилке, слушая ночные звуки и безуспешно пытаясь заснуть. Мать заглянула в мою комнату.

– Твои вздохи слышны до самого храма, – тихо сказала она. – Ты ведь не передумал.

Она не спрашивала, а утверждала.

Я кивнул.

– Тогда отправляйся в путь, – сказала мать и тоже вздохнула. – Выезжай не мешкая, пока Сива спит и пока не передумала я.

Она подала мне дорожный мешок. Я догадывался о его содержимом: бурдюк с водой, еда на первое время, пока не начну добывать пропитание охотой.

– Даже если бы ты и передумала, меня бы это не удержало.

– Знаю, знаю. Упрямством ты весь в отца.

Мать закатила глаза. Я удержался от возникшего желания напомнить ей, что отец не единственный, кому я обязан упрямством.

– Сказать Айе про твой отъезд? – спросила мать.

– Думаешь, она поймет?

– Знаю, что поймет.

На губах матери мелькнула легкая улыбка. Хотя ее мысли были поглощены моим отъездом, я почувствовал ее доброе отношение к Айе.

– А разве тебе трудно самому проститься с Айей?

– Это невозможно.

– Что ж, это твое решение, – сказала мать.

Она вышла, оставив меня собираться. Сборы не заняли у меня много времени. Я приладил к ремню поясную сумку. К вещам, положенным матерью, я добавил мешочек с монетами, что я копил с самого детства, получая в подарок и в качестве платы за разные поручения. До сих пор я не потратил ни одной и надеялся, что всей суммы мне с лихвой хватит на дорожные расходы.

Наше прощание было недолгим. Мать крепко обняла меня, затем вывела за порог и отвернулась. Ее глаза были полны слез. Я остался один на пустой и тихой улице. Над оазисом висела полная луна. Она безучастно смотрела, как я взгромоздил на спину мешок и прошел в примыкавшую к дому конюшню. Там меня ждала оседланная лошадь.

Мой путь за пределы оазиса пролегал мимо дома, где Айя жила со своей теткой Херит. Как часто вечерами я вставал под их окнами и шепотом вызывал свою подругу. Айя появлялась на мой зов, а я взволнованно следил за ее движениями. Потом мы разговаривали, взявшись за руки, и целовались под звездами. На мгновение подумалось: неужели я смогу покинуть Айю, которую полюбил с первого взгляда? Малолетний сиванский мальчишка, гордый тем, что он – сын местного защитника. И она – девочка из Александрии, умевшая поставить меня на место.

Она поймет. У каждого из нас было свое предназначение, и мы ждали момента, когда наши судьбы изменятся: я пойду по отцовским стопам, а она вернется к родителям в Александрию и будет учиться. Айя поймет: я покинул оазис, ибо пришло мое время. Конечно, она станет недоумевать: почему я уехал, не простившись? Потому что прощание было бы для меня невыносимым. Я решил, что так будет лучше.

– Прости, – прошептал я, и это слово показалось мне камнем, упавшим в холодную ночь.

8

Путь в Завти пролегал через Красную пустыню. Когда темнело, я останавливался на ночлег. Чтобы не замерзнуть, старался набрать камней и загородиться ими от ветра. Я впервые узнал, что нет более одинокого места, чем ночные пустынные равнины. Единственными моими спутниками были грифы, крики которых доносились из темноты. Я скучал по Айе и мысленно повторял: «Я докажу тебе, отцу с матерью, Рабии, что способен принимать решения». Эта упрямая мысль заставляла меня двигаться дальше, как я понимаю теперь, оглядываясь назад.

Воду я добывал так: рыл в песке яму, накрывал куском ткани и оставлял на ночь. Утром взошедшее солнце нагревало ткань, и на внутренней стороне образовывалась влага. Я высасывал воду из стеблей всех растений, какие попадались на пути. Предохраняя тело от обезвоживания, я старался двигаться размеренно и дышать через нос. Всему этому я научился у Хенсы, а затем и у отца. Когда мы с Айей стали постарше, то часто бродили по окрестной пустыне, строили шалаши, охотились и добывали пищу. Я старался научить ее тому, чему в свое время учили меня. «На охоте держись так, чтобы ветер дул тебе в лицо или вбок. Лучшее время для охоты – когда только начало светать и звери еще сонные…»

Благодаря своим учителям я умел читать по следам. Увидев помет, я знал, какой зверь его оставил. Я умел быстро снять шкуру с убитой добычи, пока тело еще не успело остыть, и выпотрошить внутренности, чтобы их запах не испортил мясо. Я знал, где и как делать надрез, не повреждая желудка и пищевода.

Если удавалось набрать хвороста, я разводил огонь и жарил мясо кроликов, грызунов, диких овец, коз и свиней. («С дикими свиньями, Байек, поступай иначе: выпотроши их, а потом опали шкуру на огне, чтобы обгорела щетина».) Я помнил, что печенку можно есть и полусырой, а почки способны хорошо утолить голод, но требуют варки. Сердце нужно жарить, потроха – варить. У копытных нужно удалять студенистые прослойки на ногах. Из языка и костей получается наваристая похлебка, а мозгами хорошо смазывать потрескавшиеся и воспаленные места на собственной коже. Нередко потроха одной добычи служили приманкой, чтобы поймать в силок другую. Кровь животных была одновременно питьем и едой. Я высасывал даже их глаза, поскольку и там содержалась влага.

Моим первым оружием была рогатка, но особую гордость у меня вызывал лук. Его я сделал, когда самая тяжелая и утомительная часть пути осталась позади. Почва в этих местах была плодороднее – сказывалась близость реки. Увидев росший тис, я срезал гибкую ветку для рукояти лука. Естественно, мне вспомнились отцовские уроки.

– Плечо лука надо держать вот так. Это позволит тебе определить нужную длину.

Отец показывал, как правильно очищать рукоять будущего лука от коры, состругивать ее концы и делать щели для тетивы. Затем нужно было сгладить поверхность рукояти и только потом натереть ее нутряным жиром. Тетиву я делал из сыромятной кожи. Закрепив ее на концах рукояти лука, я стягивал узлы стеблями крапивы. Это не давало тетиве ослабнуть.

Для стрел я выбирал ровные ветки белого клена. Их оперением служили птичьи перья. Я собирал их везде, где видел, и складывал в сумку.

Трудясь в одиночестве над луком, я вспоминал их всех: Хенсу, отца, мать, Рабию, Хепзефу… Айю. Знать бы, когда я снова их увижу… если увижу вообще.

9

Постепенно я добрался до зеленого великолепия нильских берегов. Еще недавно меня со всех сторон окружала пустыня. Теперь же куда ни глянь – крестьянские дома, рощи, поля, обилие птиц и животных. Мое одинокое странствие кончилось. Вокруг шли и ехали другие путники, торговцы, крестьяне и ремесленники. В одном месте мне даже встретилась процессия жрецов.

Проехав еще немного, я увидел великий Нил, от чьих разливов и перемен русла зависели судьбы живущих на его берегах людей. Когда в срединные месяцы года на горных вершинах таяли снега и потоки воды бешено неслись вниз по склонам, Нила они достигали уже мутными от обилия почвы. Начинался акхет – разлив. Люди благодарили бога Хапи за плодородие окрестных земель, позволяющее прокормиться и сделать запасы. Нил был источником их жизни. Нильскую воду пили и поливали ею растения. По реке плавали на больших и маленьких лодках. Ил, приносимый разливами, служил удобрением для полей.

Все это я уже знал от Айи. В сиванских храмах было полно фресок с изображением Нила. Я знал, что увижу величественную реку, но никакие рассказы и картины не могли приготовить меня к встрече с Нилом. Его водная громада изгибалась, поворачивалась, медленно и неспешно катя свои воды. Казалось, томная неторопливость Нила была единственным ответом на влажную духоту.

Я едва мог отвести взгляд от священной реки. Теперь мой путь пролегал среди зеленых полей, щедро питаемых водой и илом. Посреди глади Нила встречались островки, поросшие тростником, и острова с пальмами. И куда ни глянь – великое множество лодок. Под белыми парусами плыли большие роскошные барки. Ветер ударял в их паруса, как в барабаны. Встречались утлые лодчонки, где места едва хватало для одного человека. Эти были не деревянными, а сплетенными из тростника. Рыбацкие лодки управлялись длинными шестами. Над зеркальной поверхностью мелькали и тут же погружались в воду сети рыбаков. В воздухе с криками носились речные птицы. Здесь я впервые в жизни увидел ибисов – крупных птиц, шествующих по воде на длинных ногах. Шеи у них тоже были длинными, а клювы – загнутыми вниз. Ибисы держались на мелководье. Казалось, они просто терпят и эти лодки, и детей, шумно плещущихся на берегу, и волов на полях.

И еще одно живое чудо, которое я увидел впервые, – бегемот. Могучий зверь, вызывающий изрядный страх и не меньшее уважение. Мне вспомнились изображения богини Таурт [2]. Бегемот лежал, высунув морду из воды, и тоже следил за лениво тянущимся днем.

Так я добрался до предместий Завти – цели своего путешествия. Странствуя один по пустынным просторам, я ощущал себя маленьким, беззащитным и временами испытывал страх. Городская суета и толчея наполнили меня силой, дав ощущение безопасности, но не такой, как в Сиве, где все знали, кто я. Здесь я не был известен никому, и это придавало мне храбрости.

Я отыскал конюшню, где оставил лошадь, заплатив конюху (и начав тратить свои накопления), а сам отправился впитывать краски города. Я брел мимо лотков, проталкивался сквозь толпу горожан, идущих навстречу, и постоянно останавливался, чтобы взглянуть на разные товары.

Улицы здесь были не такими широкими, как в Сиве. Куда ни посмотришь – везде лавки торговцев со ставнями на окнах и разноцветными навесами. Улицы постоянно раздваивались, давая ответвления то вправо, то влево. Нередко эти ответвления изгибались и шли в обратном направлении… Помнится, Айя рассказывала, что такой лабиринт улиц затруднял продвижение захватчиков.

Боги!

Я остановился, вертя головой. В этом лабиринте было легко заблудиться. Я же беспечно оставил лошадь и отправился бродить по городу. И как теперь найти обратный путь к конюшне?

Пока я искал то, что могло бы послужить мне ориентиром, сзади послышался подозрительный шорох. Кажется, я даже заметил юркую мальчишескую фигурку. Мальчишка был младше меня и изо всех сил старался, чтобы я не увидел его лица.

Получив некоторое представление, где нахожусь, я двинулся дальше и вскоре остановился возле лотка торговца ножами. Все они лучше подходили для сражения, чем нож, взятый мной из дома.

Присмотрев себе новое оружие, я решил его купить и полез за деньгами. Но прежде чем расплатиться и засунуть нож за пояс, я сделал вид, что хочу еще раз хорошенько его рассмотреть. Вертя нож в руках, я ненароком обернулся через плечо и вновь увидел фигурку, снующую между прохожими. Может, это малолетний уличный воришка, решивший поживиться моими денежками?

Я купил нож и прошел к соседнему лотку, где продавались украшения. Выбрав отполированный до зеркального блеска шейный обруч, я взял его в руки. Притворившись, будто рассматриваю товар, я старался увидеть происходящее за спиной. Разумеется, на поверхности обруча отражалось мое лицо, поросшее колючей щетиной и пыльное от странствий по пустыне. Но за моей спиной…

Вот он!

Я сумел разглядеть мальчишку получше – он был младше меня и ниже ростом. Туника на нем напоминала мою, только без ремней, крест-накрест перепоясывающих грудь.

Зачем же он шел за мной по пятам? Что ему от меня нужно?

Пора это выяснить.

10

Я шел дальше. Мальчишка не отставал. Очередная улица вывела меня на площадь. Вдоль стен домов стояли каменные скамейки. Естественными навесами над ними служили раскидистые ветви миндальных деревьев, дарившие спасение от солнца. На площади торговали едой и алебастровыми сосудами. Я купил медовую лепешку, посыпанную семечками, уселся за мозаичный стол и застыл в ожидании.

«Давай, крысенок, покажись», – думал я.

Мое ожидание не затянулось. Мальчишка появился на площади. Хотя здесь было не так людно, как на других улицах, воришка старался прятаться за спины взрослых. Я наблюдал за ним, стараясь себя не выдать. Мальчишка смотрел не на меня, а на лепешку. Похоже, он давно не ел.

Я прекратил слежку и жестом поманил его к столу. Лицо мальчишки, почти такое же грязное и обветренное, как мое, выражало нерешительность. Он повернулся, собравшись уйти.

– Эй! – окликнул я его. – Ты голоден? Лепешка большая, и я охотно с тобой поделюсь.

Мои слова заставили его остановиться. Мальчишка повернулся и с прежней настороженностью пошел ко мне. Выражение его глаз было совсем не детским, словно он уже успел устать от жизни.

– Считаешь себя большим и сильным? – спросил мальчишка, протягивая руку к лепешке.

– Ну, если ты вздумал грубить…

Я быстро убрал лепешку.

– Ладно, будет тебе, – пробубнил мальчишка. – Не привык я, когда кто-то чуть постарше меня говорит со мной так, словно он мой командир.

– И сколько же лет тебе? А звать как? – спросил я, хмурясь от его дерзкого ответа.

– Звать меня Тутой. Десять мне. Самому-то сколько? И как тебя зовут? И когда я получу свой кусок лепешки? Или ты рассчитываешь, что я начну тебя упрашивать? «Ох, господин, пожалуйста, господин, пожертвуй мне кусочек твоей медовой лепешки. А может, господин, ты желаешь, чтобы за это я сплясал перед тобой или спел песенку?»

И действительно, пока мы припирались, моя рука вместе с лепешкой застыла в воздухе. Придя в себя, я опустил руку с лакомством и протянул ее мальчишке.

– Ешь. – Я кивнул Туте, приглашая подсесть ко мне. – Зовут меня Байеком. Лет мне пятнадцать. А теперь я хочу знать, почему ты, как тень, шел за мной по пятам?

Тута фыркнул:

– Потому что есть хотел. Я живу на улицах и всегда ищу, чем бы поживиться.

– Я бы тебе поверил, да вот только, когда ты увязался за мной, никакой еды у меня не было. И почему мне кажется, что тебя не столько лепешка притягивает, сколько вот это?

С этими словами я выложил на мозаичный стол мешочек с монетами.

Губы Туты были густо облеплены семечками. Щеки раздулись от приличного куска лепешки, который он успел запихнуть себе в рот.

– Хорошо, я скажу тебе, – произнес он, плюясь крошками. – Есть у меня дружок в конюшне. От него я узнаю про тех, кто только-только в городе появился и у кого лишняя драхма найдется…

– Чтобы украсть?

Тута отчаянно замотал головой:

– Попадаются щедрые люди, готовые помочь простому мальчишке.

Он умолк. Я тоже молчал.

– Может, и ты из таких? – с надеждой в голосе спросил Тута. – Готовых помочь мне не сдохнуть с голоду? Маленькое вспомоществование. Или подарок, если я покажу тебе здешние интересные места.

– Пожалуй, я бы дал тебе драхму…

– Ты серьезно?

– Вполне. Но сначала я хочу побольше узнать про того, кому помогаю. Расскажи про себя, Тута, – попросил я, кивком позволяя мальчишке отломить еще кусок лепешки.

Он ел и говорил одновременно:

– В Завти меня привезли из Фив, когда я был совсем маленьким. Меня и сестру. Она только-только родилась. Поначалу все было хорошо. А потом там, где мы жили, вспыхнул пожар. Страшный пожар, господин. Мать и сестра сгорели в нем.

– Печально слышать.

– Спасибо за добрые слова, господин. С тех пор прошло уже года два. В моем положении – большой срок.

– А что с твоим отцом?

– С ним… история почти такая же тяжелая. Лишившись матери и сестры, я потерял и отца. Он запил с горя. Я сбежал от него и старался не попадаться на глаза. Думаю, он спился и умер.

– Печально слышать, – повторил я. – И где же ты живешь?

– Иногда на этой площади. – Тута улыбнулся. – А вообще в Завти вряд ли сыщется улица, на которой бы я не жил. По ночам тут бывает холодновато, но уж я изворачиваюсь, как могу. Я не единственный бездомный в городе.

– А это у тебя откуда? – спросил я, указывая на его шею, где красовался кровоподтек.

– Я же сказал: изворачиваюсь, как могу. – Тута перестал улыбаться. – Но не всегда получается.

– Ясно, – подытожил я. – Сдается мне, что мы сможем помочь друг другу, но только если… учти, это большое «если»… ты действительно мне поможешь. В Завти я – человек новый, а ты хорошо знаешь город. А приехал я сюда в поисках гонца. Он недавно приезжал к нам в Сиву. У него были яркие голубые глаза, а на груди висела коричневая кожаная сумка. Пояс у него был вроде моего. – Я коснулся плеч. – А сумка висела в этом месте…

– Под такое описание подпадают многие, – с сомнением сказал Тута.

Я задумался.

– Когда я видел этого гонца в последний раз, он засовывал в сумку мешочек. Очень похоже, что набитый монетами. Вот я и подумал: если ему вздумается потратить заработанные деньги, он почти наверняка привлечет к себе внимание.

– Беру свои слова назад, господин, – сказал Тута. – Вполне может быть, что я сумею тебе помочь. Я знаю, у кого спросить. Есть у меня знакомый торговец. Торгует всем подряд. Если хочешь, я сейчас же пойду к нему и спрошу.

– Ты считаешь, что сможешь разыскать этого гонца?

Тута мне подмигнул. Чувствовалось, съеденная лепешка придала ему сил.

– По правде говоря, в Завти я могу разыскать кого угодно. Ты знал, кого нанимать для такой работы. Жди здесь.

Я остался ждать, пребывая в блаженном неведении об ужасной ошибке, которую только что совершил.

11

Путь до места назначения занял у Сабу более трех недель. Можно было бы добраться и раньше, но он проявлял крайнюю осторожность. Требовалось убедиться, что за ним нет хвоста. В послании прозвучало название безопасного места – Матерь. Это убеждало Сабу в подлинности сообщения. И тем не менее… предосторожность не помешала бы.

Матерью назывался небольшой оазис в Восточной пустыне. Приехав туда, Сабу прождал день, пока вдали не показались знакомые очертания повозки. Она медленно катилась в его сторону. На дощатой скамейке сидел слуга старейшины – парень лет пятнадцати. Сверкающая белизна глаз говорила о слепоте.

Юношу звали Сабестетом. Многие считали, что он наделен сверхъестественными способностями. Однако его тайным оружием был исключительно острый слух. Да и слепота не была для него тяжким бременем, как думалось многим. Сабестет их в этом не разубеждал. Он следовал совету старейшины: «Найди свое преимущество и пользуйся им. Пусть твои друзья строят домыслы наравне с врагами, ибо никогда не знаешь, в какой момент их преданность тебе сменится предательством».

Старейшина Хемон обычно сидел рядом с Сабестетом. Но сегодня слуга приехал один.

Они поздоровались. Сабу подошел к повозке, но помогать Сабестету спрыгнуть на землю не стал. Не хотел обижать парня. Вскоре оба уселись под деревом, допивая содержимое кожаной фляжки Сабу.

– Хемон благодарит тебя за столь быстрый ответ на наше послание. Мы были уверены, что ты откликнешься, – сказал Сабестет, смывая пыль с губ.

– Как он? – спросил Сабу, прихлопнув назойливую муху.

– Наш учитель пребывает в добром здравии, и разум его по-прежнему крепок, хотя теперь он передвигается, опираясь на палку. Учитель бы поехал вместе со мной, но в последнее время он много странствовал. Мы сочли, что будет лучше, если на сей раз учитель останется в нашем доме в Джерти. Хемон благодарит тебя за приезд и надеется, что его отсутствие не оскорбит твоих чувств.

– А эти странствия, о которых ты упомянул…

– Да. Эти странствия явились причиной твоего вызова сюда. Учитель благодарит тебя за приезд, – повторил Сабестет.

Сабу вздохнул, подумав об оставшихся в Сиве Ахмоз и Байеке.

– Сабестет, я понимаю, что учитель благодарит меня за приезд. Но почему он меня вызвал? И его странствия? С чем все это связано?

– Наш учитель послал весть Эмсафу. Попросил приехать и обсудить одно серьезное дело. Эмсаф на место встречи не прибыл. Вместо этого он отправил послание из Ипу и попросил, чтобы мы встретились в другом месте. Как по-твоему, почему Эмсаф так поступил?

Сабу встал, заложил руки за спину, расправил плечи и попытался поставить себя на место Эмсафа. Он вспоминал дни и ночи, проведенные в пустыне.

– Получается, Эмсаф достиг Ипу, – сказал Сабу, глядя на сидящего Сабестета. – Он проделал этот отрезок пути, выехав из своего дома в Хебену. А потом… Должно быть, он почувствовал за собой погоню.

Сабестет кивнул. У парня была привычка закрывать глаза, и потому, когда он кивнул, могло показаться, что он над чем-то размышляет.

– Наш учитель пришел к такому же заключению. Он просит тебя расследовать случившееся, чтобы судьба нашего друга и товарища Эмсафа была установлена со всей ясностью. Хемон будет рад принять тебя в Джерти и узнать о результатах твоего расследования.

«Задание не из приятных», – с горечью подумал Сабу.

– Наш учитель считает, что за этим стоят старые враги?

Сабестет снова кивнул:

– Именно так считает наш учитель. И именно этого и боится.

12

Тута вернулся, когда уже смеркалось. Торговцы на площади сворачивали лотки и расходились по домам. Мальчишка вынырнул из какой-то улочки, прошел к столу, сел и посмотрел на меня из-под гривы темных нечесаных волос.

– Господин, кажется, я нашел нужного тебе человека, – сказал он, протягивая мне ладонь.

Я посмотрел на его грязную ладошку, улыбнулся такой наглости и тем не менее почувствовал симпатию к бездомному мальчишке.

– Никаких монет, пока я не буду уверен в исходе нашей сделки. Где мне искать гонца?

– Ты все соки выжмешь за свою монету, – надул губы Тута, но без возражений убрал руку. – Тебе нужно удостовериться, что я нашел твоего гонца. Лучше меня этого не поймет никто. Идем.

Тута повел меня по узким, извилистым улочкам. Я старался отыскивать места, знакомые мне по утренней прогулке, в надежде, что смогу узнать место, где оставил свою лошадь. Но меня ждала встреча с гонцом, и я приказал себе думать о ней. Внутри появилось и стало усиливаться волнение, а с ним возросла и уверенность в себе. «Мне это по силам», – думал я.

Мы дошли почти до конца улочки, когда Тута потянул меня вбок.

– Осторожно, – прошипел он. – Тот, кого ты ищешь, совсем рядом.

В переулке под навесами сидели люди, коротая время за угощением, выпивкой и дружеской беседой. Редкие прохожие не мешали разглядеть человека, на которого указывал Тута. Даже сумерки не могли скрыть голубизну его глаз. Казалось бы, да, это и есть мой гонец, и тем не менее…

– Что-то я не уверен в том, что это тот, кто мне нужен, – сказал я Туте, разглядывая «гонца». – И где же сумка?

– При нем, господин. Можешь не сомневаться, – ответил мальчишка. – Наверное, под столом, возле ног. Потом вот еще что. Мне мой торговец сказывал… а у него знакомства повсюду… этот твой человек, у которого вдруг деньги завелись, в город вернулся совсем недавно. Почти месяц был в отъезде.

Я обдумал слова Туты.

– Скорее всего, ты получишь заработанную монету, но… вначале мне нужно услышать его голос.

– Хочешь, подойдем ближе? Решайся, господин, не то ты вконец перепугаешься, а я потеряю обещанную награду.

Тута шагнул было вперед, но я схватил мальчишку за плечо:

– Он может меня узнать.

Тута придирчиво осмотрел меня с ног до головы:

– Когда он видел тебя в последний раз, ты был одет как сейчас?

– Нет. Возможно, ты прав.

– Тогда идем. Нечего тут стоять. Даже если он тебя и заметит, решит, что ты – мой старший брат. Идем, я не собираюсь всю ночь торчать в этом месте.

Мы крадучись прошли мимо того места, где сидел голубоглазый незнакомец. Мое сердце гулко колотилось. Но мужчина вряд ли заметил мое присутствие. Он внимательно слушал застольную беседу. Теперь я уже не сомневался: это он. И все же хотел удостовериться окончательно, услышав его речь.

Тута и здесь пришел мне на выручку. Не успел я ему подмигнуть, как мальчишка оказался возле взрослых.

– Не найдется ли у тебя драхмы, добрый господин? – заискивающе спросил он у гонца.

– Пошел прочь, уличный крысеныш, – ответил мужчина, и в то же мгновение я понял, что это тот самый гонец, которого я разыскивал.

– Ну что? – спросил Тута, когда мы отошли.

– Это он.

– В таком случае, господин, наши дела окончились? Я возьму монету и отправлюсь своей дорогой, если не возражаешь.

Серебряная монета перекочевала к Туте. Он крепко зажал ее в кулаке.

– И что ты намерен делать теперь? – спросил меня Тута. – Ты уже обдумал?

Своевременный вопрос. И по дороге, и в самом Завти я думал о чем угодно, только не о том, чтó скажу гонцу, если вдруг снова его увижу.

– Чую, тебе необходим посредник, – заявил Тута, словно прочитав мои мысли. – Я бы мог устроить вам встречу.

Здравое предложение. Если гонец меня узнает и скроется в лабиринте здешних улочек, я могу навсегда потерять его след. А вот такого мальчишку, как Тута, он не испугается и убегать не станет.

– Продолжай, – велел я Туте.

– Я ему скажу, что у меня есть друг, нуждающийся в его услугах. Дожидайся нас в театре. Я его туда приведу, а остальное уже зависит от тебя. Как тебе мое предложение?

Мне оно понравилось. Я обдумал его и согласился. Тута мигом исчез, а я побрел к местному театру, обеднев еще на одну монету. Что, если мой новый друг не вернется? Эту мысль я старательно гнал от себя.

Театр встретил меня почти сверхъестественной тишиной. Я кашлянул, и эхо многократно отразило звук от пустых ярусов. Зрители не так давно разошлись. Сегодня здесь давали «Мирмидонян» [3]. Я представил заполненные ярусы и зрителей, что сидели на каменных скамьях, подстелив гиматии [4]. Они переговаривались, угощались орехами, финиками и лепешками, а потом замолкали, смотря и слушая представление. Айе это бы понравилось. Она часто рассказывала мне про пьесу «Эвмениды» [5], сопровождавшуюся огненными фокусами. Айя знала о том, как на сцене разыгрывают сражения, как создают видимость дождя. Помнится, она даже говорила про особую лебедку, которая поднимала в воздух актеров, игравших богов.

Не верилось, что еще час назад амфитеатр гудел от разговоров и смеха зрителей и в его пространстве звенели голоса актеров. Факелы и жаровни были погашены. Сумерки быстро сменялись темнотой. Над головой проносились птицы. Где-то рядом шуршали крысы. Я вдруг почувствовал острый приступ страха. Что, если я не справлюсь?

«Не трусь, Байек, – мысленно сказал я себе. – Ты должен это сделать». Я спустился ниже сцены и сел на каменную скамью. Ожидание было томительным. Я чувствовал свою уязвимость. Пальцы сами собой нащупали рукоятку недавно купленного ножа. У меня не было времени наточить его, водя слева направо куском кварцевого песчаника, как учил отец. На лезвии имелись зазубрины, но, если понадобится, нож сослужит мне хорошую службу.

«Какую службу?» – подумал я и тут же прогнал эту мысль. У меня не было поводов подозревать, что со мной случится беда.

Или были?

Со стороны входа (я сидел почти рядом с ним) послышался шум. Птицы, устроившиеся на балках, сорвались со своих насиженных мест. Из сумрака вышел гонец. Он с любопытством огляделся по сторонам, затем увидел меня. Я встал и поздоровался. Глаза гонца сощурились.

– Это не с тобой ли я должен был встретиться? – спросил он.

К счастью, гонец меня не узнал. Многодневные странствия по пустыне изменили мой облик.

– Мы с тобой уже виделись, – сказал я.

– Ты уверен?

– Да.

Я хотел продолжить расспросы, но в этот момент с верхних ярусов донесся непонятный звук. Я вскинул голову. Мне показалось, что я увидел движущиеся тени. Впрочем, откуда им там быть? Это просто луна восходит, и ее отблески создают видимость движения.

– И где же мы виделись? – спросил гонец.

– В Сиве.

Наконец-то он меня узнал, и его лицо изменилось.

– Да, я тебя помню. Ты приставал ко мне на улице. Точно, это ты. А теперь выкладывай, что за дурацкую игру ты затеял, заманив меня сюда? Мне предложили подзаработать денег. Только я очень сомневаюсь, что у такого, как ты, они водятся.

– А ты не сомневайся, – осмелев, сказал я. – Денег у меня хватает, да и работа куда легче, чем та, за которую тебе обычно платят. Я хочу знать о послании, переданном тобой защитнику Сивы. Кто отправил это сообщение и что в нем говорилось?

– Разве отец тебе не сказал? – удивился гонец.

– Не все так просто.

– Он ведь сразу отправился в путь, не так ли?

– Тебя это не удивляет?

– Ничуть, – покачал головой гонец. – Услышав слова, которые мне поручили ему передать, он сказал, что без промедления отправится в путь.

– Что это были за слова?

– Не гони лошадей, сын защитника. Покажи свои деньги, и тогда продолжим разговор… быть может.

Я полез внутрь туники за монетами, и в это мгновение по каменному полу заскрипели чьи-то сандалии. Я порывисто обернулся ко входу. Оттуда к сцене вышел человек с обветренным и довольно наглым лицом. Одет он был в поношенную тунику, а у пояса висел короткий ржавый меч. Во всем его облике и движениях было что-то знакомое, но что именно – понять я не мог. «Наверное, это друг гонца», – решил я и тут же понял, что жестоко ошибаюсь. Гонец хмуро взглянул на незнакомца и снова повернулся ко мне.

– Это что такое? – рявкнул он, вцепляясь в свою сумку. – Что здесь происходит. Это ловушка? – сердито сверкая на меня глазами, спросил он.

– Нет, нет, – забормотал я.

Меня пугало не появление незнакомца, а упущенная возможность узнать слова, заставившие моего отца уехать. Я вдруг почувствовал себя очень одиноким.

– А я бы так не сказал, – ухмыльнулся незнакомец. – По-моему, это превосходная ловушка.

13

Человек с коротким мечом задрал голову, пошарив глазами по верхним ярусам. Слова, произнесенные им, были словно пощечина для меня.

– Тута! – крикнул он. – Хватит прятаться. Покажись, малец.

Мое сердце ушло в пятки. Из темноты вышел Тута и стал медленно спускаться, пробираясь между сиденьями. Робкий, с понурыми плечами и свежим синяком под глазом, боясь встретиться со мной взглядом, он сошел вниз и встал рядом с отцом. Я почувствовал себя опустошенным. Это было заслуженное наказание за мою глупость и высокомерие. «Так мне и надо».

– Ты отлично потрудился, сынок, – похвалил Туту отец. – Свел обоих в одном месте, как и обещал. А теперь, наивные души, мы заберем ваши денежки. Вы ведь не возражаете?

Он угрожающе поднял меч.

– Тута, зачем? – вырвалось у меня. – Зачем ты это сделал? Я бы тебе заплатил. Ты же знаешь. Я-то думал, что мы…

– Друзья? – ехидно усмехнулся его отец, изрыгая зловоние перегара. – Нет, старина. Вы с ним не друзья. Он делает то, чтó я ему велю и когда велю. И дружит, с кем я скажу. Вы оба не того поля ягоды.

Его меч качнулся, указав на нас с гонцом.

– Выкладывайте деньги.

– Так ты с ними знаком! – зло бросил мне гонец. – Ты все это подстроил.

– Ничего я не подстраивал. Клянусь тебе, я здесь ни при чем. Мне хотелось узнать то, о чем я тебя спрашивал.

Я повернулся к Туте:

– Неужели твоя мать хотела бы видеть тебя таким? Жалкой тварью, не гнушающейся грабить тех, кто не сделал тебе ничего плохого?

– Хотела бы видеть? – переспросил отец Туты и снова ухмыльнулся. – Что мой малец тебе наплел?

– Значит, ты и в этом мне соврал? – накинулся я на малолетнего воришку. – Решил меня одурачить с ног до головы?

Тута громко сглотнул и отвернулся. Нижняя губа у него тряслась.

– Ну-ка, говори, чего еще он тебе наболтал, – потребовал отец Туты. – Я прямо умираю от желания узнать про сыновнее вранье.

– Он сказал, что твои жена и дочка сгорели во время пожара. А ты с горя запил.

Отец Туты запрокинул голову и расхохотался:

– А ты и уши развесил? Да ты, парень, еще глупее, чем я думал.

Меня окутало новой волной пивного перегара.

– Вижу, что про твое пьянство Тута не соврал. А его синяки подсказывают, какую еще правду он утаил.

– Ишь герой выискался! – глумливо воскликнул отец Туты. – Мой малец тебя сразу раскусил. Мелюзга, пытающаяся плавать наравне с крупной рыбой. Он сказал, что поймать тебя – раз плюнуть.

Я взглянул на Туту, стыдливо опустившего глаза. Его отец шагнул ко мне, уперев острие меча в мой подбородок. Слезящиеся глаза пьяницы застыли на моем лице. Он приоткрыл рот, показывая сломанные зубы. Их вид и вонь перегара пробудили в памяти лицо другого злодея, влезшего ко мне в окно, когда люди Менны напали на наш дом.

Нет, теперь я не задохнусь от страха. Я уже не ребенок, и меня не так-то легко испугать.

Другой рукой отец Туты вытащил у меня из-за пояса нож и швырнул на каменный пол. Нож упал с глухим стуком. Краешком глаза я заметил, как блеснули глаза гонца. Только бы он не вздумал потянуться за ножом. «Не рискуй! – хотелось крикнуть мне. – Не сейчас, когда я зашел уже так далеко». Меч пьяницы был острым, без зазубрин на лезвии. По моему горлу потекла теплая струйка. Кровь! Отец Туты теребил мою сумку.

Одной рукой ему не справиться.

– Тута, забери у него деньги, – раздраженно потребовал пьяница.

Не осмеливаясь взглянуть на меня, Тута отцепил сумку, вытащил мешочек с монетами и подал отцу. Из сумки выпало и запорхало по воздуху перо.

Гонец шагнул к валявшемуся на полу ножу.

«Не делай этого», – мысленно взмолился я.

– Тута, – обратился я к мальчишке, и сейчас же по горлу потекла новая струйка крови. – Хотя бы скажи гонцу, что я к этому непричастен.

– Господин, он совсем к этому непричастен, – твердо произнес Тута, глядя гонцу в глаза. – Это мы с отцом задумали, как обворовать вас двоих. А он, – Тута указал на меня, – своего отца разыскивает, и ему нужно услышать твои ответы. Он – хороший человек. За это я могу поручиться, если мое слово хоть что-то значит. Скажи ему то, что он хочет знать. Пусть успокоится.

– Пасть закрой, – огрызнулся на Туту отец. – Надоело твою трепотню слушать.

Он с размаху ударил сына. Тута отлетел в сторону и растянулся на камнях.

Гонец усмотрел в этом свой шанс. Пока отец срывал злость на сыне, гонец шагнул в сторону, подхватил мой нож и ринулся на пьяного мерзавца.

Удар достиг цели. Отец Туты взвыл от боли, а мой нож, оказавшись в чужой руке, впервые обагрился кровью.

Но удар гонца оказался торопливым и непродуманным. Он не сумел по-настоящему использовать свое преимущество и все смазал. Я никак и ничем не мог ему помочь. Гонец ранил отца Туты в бедро, пропоров тунику. Хлынула кровь. И тем не менее отец Туты, пьяный, а теперь еще и раненый, был более опытным бойцом и лучше владел оружием. Превозмогая боль, он взмахнул мечом и двинулся на гонца.

Нанести второй удар гонец уже не сумел. Сопя от напряжения, отец Туты нанес первый удар – прямо в живот своему противнику. Движение и звук меча напомнили мне прачек, колотящих белье на берегу Нила. За первым ударом последовал второй. Гонец скрючился, кашляя и морщась от боли. Жить ему оставалось считаные минуты, однако отец Туты ударил его в третий раз, уже просто со злости.

Затем раненый пьяница повернулся ко мне. Нога у него была мокрой от собственной крови, а лезвие меча потемнело от крови гонца.

– Ты, глупый маленький подлец, – проверещал он.

Я не понимал, обращены ли эти слова ко мне или к Туте. Я инстинктивно попятился назад, споткнулся о лежащего Туту и растянулся рядом с ним на камнях.

Я смотрел на короткий меч, а отец Туты неумолимо приближался ко мне, волоча раненую ногу.

«Вот и все, – подумалось мне. – Вот оно, приближение неминуемой смерти». Мои мысли понеслись к Айе. Я вспомнил о матери и Сиве. Я уже не увижу ни дорогих мне людей, ни родного оазиса.

– Отец, не делай этого! – закричал Тута и заслонил меня собой, бросившись под меч, готовый вот-вот опуститься.

Хвала богам! Его отец успел отвести руку с мечом и пробормотал ругательство – предвестник сурового наказания, ожидавшего сына. Затем он оттащил Туту прочь, и мальчишка снова оказался на камнях. Его отец не отказался от намерения меня убить, однако Тута подарил мне драгоценные мгновения. Я успел вскочить на ноги, намереваясь защищаться.

– Эй, что тут происходит? – прокричал кто-то со стороны входа.

Отец Туты обернулся на крик, а я потянулся за своим ножом. Сюда шел один из театральных служителей, привлеченный шумом. Это вынудило отца Туты оставить мысль о расправе со мной. Досадливо бормоча проклятия, он поспешил к лежавшему гонцу, торопливо залез в его сумку и вытащил деньги, после чего схватил Туту и поволок к выходу. В этот момент оттуда показался служитель.

– Что за… – начал было он, но вид окровавленного меча заставил служителя вжаться в стену возле скамеек и беспрепятственно пропустить грабителя вместе с малолетним сообщником.

Я подобрался к гонцу. Присев на корточки, я дотронулся до его виска. На мокрой от крови тунике гонца зияли три дыры. Три колотые раны. Мне вспомнились эти удары – все три были нанесены гонцу по моей вине. Каким же дураком я оказался!

Гонец кашлял кровью. Глаза его стекленели. Я пощупал сердце. Оно еще билось, но совсем слабо. Трепыхалось, как раненая птица.

Он умрет здесь, в пустом театре. Я ненавидел то, что делаю, ставя свои потребности выше его последних мгновений. Я наклонился к гонцу:

– Прошу, скажи мне слова, что ты передал моему отцу.

Гонец умер у меня на глазах, но все же успел прошептать то злополучное послание.

Смысл его был мне непонятен.

14

Я сидел на каменном полу, переполненный гневом, досадой и ненавистью.

– Сейчас солдат приведу, а ты оставайся здесь, – крикнул мне театральный служитель.

Держи карман шире! Не обращая внимания на его крики, я бросился к проходу между ярусами и добрался до потолочных балок. Там, заметив выступ, я выбрался на крышу. Отсюда был виден весь Завти. Устроившись, как птица на насесте, я начал вглядываться в темные городские улицы.

Они были не такими людными, как днем. Во многих частях города царила тьма; факельщики еще только начали свою ежевечернюю работу. Я напряг зрение и, кажется, разглядел Туту и его отца. Они находились в двух улицах от театра. Тута вихлял, как собачонка, а его отец сильно хромал.

Я встал, прикидывая расстояние от выступа до крыши соседнего здания: то ли жилого, то ли чьей-то лавки. Оно показалось мне приличным. И никаких тебе навесов, ничего мягкого на случай, если промахнусь или застряну.

Я успокоил дыхание, присел, чувствуя напряжение в мышцах ног, и прыгнул.

Ноги меня не подвели. Пробежав по крыше, я перемахнул на соседнюю. Судя по подстилкам, некоторые из местных жителей предпочитали спать именно здесь, но, к счастью, пока еще никто из них не устроился на ночлег. Я перепрыгивал с крыши на крышу, не спуская глаз с Туты и его отца.

Сердце гулко колотилось. Я и понятия не имел, как поведу себя, когда их настигну. Случившееся казалось мне несправедливым. Я нарушил естественный ход событий, все испортил и теперь обязан был это исправить.

Погоня продолжалась. Кажется, мы приближались к окраине Завти. Дома здесь стояли уже не так плотно, как в центре. Наконец я очутился на крыше, откуда мне было уже не перепрыгнуть на соседнюю: не позволяло расстояние между домами. Я счел это подсказкой, что пора спускаться. Так и сделал, а затем притаился за повозкой.

Я огляделся по сторонам и выругался. Тута с отцом словно испарились, однако…

Выбравшись из-за укрытия, я внимательно осмотрел землю и заметил на ней капли крови. Кровавая тропка тянулась почти до самого конца улицы, потом обрывалась.

Вероятно, ближайшее жилище было их домом. Оно ничем не отличалось от других строений на этой тихой улочке. Пятна крови вели прямо к двери. Я подошел почти вплотную к ближайшему окну и весь обратился в слух.

Тута и отец ожесточенно спорили. Отец ругал сына, потом, видимо, пустил в ход кулаки. Звук удара заглушил крик Туты. Мальчишке явно было больно. Я гневно стиснул зубы.

Что теперь делать? Отцу Туты требовалось лечь и заняться раненым бедром. А в остальном его грабеж удался. Он обворовал двоих и беспрепятственно добрался до дома. (Во всяком случае, он так думал.)

Эх, если бы я сумел забрать у него деньги.

Я ползком пробрался к задней части жилища Туты. Хорошо, что их дом стоял последним на улице, а значит, вероятность того, что кто-то из соседей поднимет тревогу, была невелика. Судя по звукам, долетавшим изнутри, Тута укладывал отца в постель, а тот ворчал, требуя пива для утоления боли и меда, чтобы смазать рану.

«Отлично, – подумал я. – Напейся до отключки».

Я перебрался в самую темную часть двора, полную бесхозных кирпичей из необожженной глины. Там я сел и стал ждать, пока не настанет время войти в дом.

Долго ли я ждал? Я не пытался определять время по звездам, хотя когда-то меня этому учили. В доме стало тихо. Тогда я снова вернулся к двери и достал из-за пояса нож. Слабое утешение, но уж лучше такое оружие, чем ничего. Дрожащими руками я отодвинул дверную занавеску и прошел внутрь.

15

Передняя комната дома была почти пустой. Никаких табуреток, подушек и ковров, привычных для меня в сиванских домах. Видно, отца Туты не заботили жизненные удобства. Единственной мебелью был стол, где валялась опрокинутая глиняная фляжка. Рядом с ней я увидел ржавый короткий меч. Помаргивающая свеча, стоявшая там же, выхватывала из темноты два мешочка с деньгами.

В этой же комнате был и Тута. Он сидел на полу у дальней стены, в сумраке. При моем появлении мальчишка вскочил на ноги и удивленно вскрикнул, не сразу узнав меня.

Я вздрогнул, решив, что Тута заорет во все горло и разбудит отца. После случившегося я уже не знал, можно ли хоть в чем-то верить этому мальцу. Однако больше он не кричал. Мы оба замерли, глядя друг на друга и стараясь понять, не разбудил ли этот сдавленный крик его отца. Лицо Туты украсилось новыми ссадинами. Темные борозды говорили об обильных слезах. Самоуверенный мальчишка, каким он мне встретился днем, исчез. Его место занял избитый и испуганный малыш.

В задней комнате было тихо. Я подошел к столу, взял мешочки с деньгами и засунул к себе в сумку. Быть может, у гонца есть родные. Тогда я передам деньги им. Пойду на ту улицу, где он сидел с друзьями, расспрошу их.

Но вначале нужно покинуть этот дом.

Тута лишь молча смотрел, как я забираю деньги. Нижняя губа мальчишки тряслась, а на лице было написано все, о чем он думал. О новом избиении, которое устроит ему проснувшийся отец. О том, где еще на его теле появятся ссадины и синяки.

– Собирайся. Ты пойдешь со мной, – прошептал я.

Тута покачал головой и вновь вжался в дальнюю стену.

– Ты хочешь остаться здесь и снова испробовать отцовских кулаков? – удивился я. – Да он тебя попросту убьет, когда узнает, что я забрал деньги.

– Так не забирай их, господин, – взмолился Тута.

Я покачал головой:

– Ты уж прости, Тута. Пойдешь ты со мной или нет, но половина денег – моя, а вторая половина принадлежит убитому гонцу и его семье. Идем со мной. Днем ты мне говорил, что живешь на улице. Любая уличная жизнь лучше жизни с таким отцом.

– Он меня найдет.

– Тогда уедем из этого города вместе.

Я не представлял, куда теперь отправлюсь, но что еще могло держать меня в Завти?

Тута молча обдумывал мои слова.

– Господин, откуда мне знать, что это не ловушка? – наконец спросил он, глядя куда-то вбок. – Вдруг ты решил отплатить мне за обман?

– В театре ты спас мою жизнь. И за это я действительно хочу тебе отплатить.

Наконец приняв решение, Тута сделал шаг в мою сторону.

И в этот момент из задней комнаты появился его отец.

Волосы на его голове торчали в разные стороны. Нога покрылась коркой засохшей крови. Взревев от досады, убийца рванулся вперед, упираясь в пол здоровой ногой. Он смотрел на Туту и, казалось, не видел ножа в моей руке.

– Ты что же, гаденыш, деньги мои прикарманить решил? – заорал протрезвевший родитель.

Он схватил Туту за загривок, будто шкодливого щенка, и потащил к себе:

– Как ты смел, паскуда? Воровать у отца!

– Отец, это не так. Честное слово, – заканючил Тута, но отец ударил его здоровой ногой.

Потом спохватился, словно вспомнив обо мне и, что важнее, о деньгах. Глаза отца Туты скользнули по столу, заметили исчезновение денег и метнулись ко мне. Я не успел что-либо предпринять, как он направился в мою сторону.

Попытки отбиться ножом оказались безуспешными: он был куда тяжелее меня. Отец Туты толкнул меня в грудь. Я потерял способность дышать и почувствовал, что падаю. Голова ударилась о твердый каменный пол. В ушах отчаянно зазвенело. Злость сделала отца Туты сильнее. Он прижал меня к полу, одновременно сдавив шею и упираясь коленями в мою грудь. Потом пьяница плюнул мне в лицо. На его тунике выступила кровь. Где-то на задворках моего мозга мелькнула мысль: а вдруг он просто свалится от потери крови, не успев расправиться со мной?

Я попытался сделать вдох и не смог. Пальцы раненого пьяницы не отпускали мое горло. Повернув голову, я увидел неподвижно лежащего Туту. Глаза мальчишки были закрыты. То ли он замер, боясь шевельнуться, то ли потерял сознание. Я безуспешно старался высвободить горло из хватки крупной, мозолистой руки. Другой рукой отец Туты шарил по столу, силясь дотянуться до меча.

И вдруг за спиной моего противника мелькнула тень. Нет, это был не Тута, а кто-то другой. Рука незнакомца отшвырнула меч. Оружие с лязгом упало на пол. Отец Туты едва успел сообразить, что меч теперь недосягаем. В следующее мгновение ему на голову обрушился кирпич. Глаза убийцы закатились, пальцы разжались, и он повалился на бок.

В тусклом мерцании огарка свечи я разглядел своего спасителя. Точнее, спасительницу.

Это была Айя.

16

– Боги! – воскликнула Айя.

Она опустилась на колени, обхватив обеими руками мое лицо. Мы смотрели друг на друга. По ней было видно, что и она проделала долгий путь по пустыне, добираясь из Сивы в Завти. Волосы, заплетенные в косу, были грязными и тусклыми, а лицо покрыто песчаной пылью.

Мы поцеловались, но сейчас было не время для ласк. Объяснения тоже могли подождать. Отец Туты стонал на полу, стараясь приподняться и встать на четвереньки. Айя рывком поставила меня на ноги и потащила к двери.

– Подожди, – остановил ее я. – Тута, идем с нами. Это твой последний шанс.

Дополнительных уговоров не понадобилось. Мальчишка выскочил из отцовского дома. Мы бросились прочь, громко стуча сандалиями по камням.

– Как ты здесь очутилась? – спросил я на бегу.

– Так же как и ты. Приехала верхом. Сейчас наши лошади стоят в одной конюшне. Тамошний конюх запомнил тебя. С ним он тоже знаком, – добавила Айя, указав на Туту. – А за небольшое вознаграждение конюх мне рассказал, где вас найти.

– Мерзавец! – выпалил Тута, но тут же сник, когда мы с Айей сердито посмотрели на него.

– Никак не ожидала застать там и тебя, – начала было Айя.

Но Тута перебил ее:

– Сейчас нужно поскорее добраться до конюшни, взять лошадей и покинуть город. Господин, отец знает, где ты оставлял лошадь. Если не уедешь, он обязательно с тобой разделается.

Пока мы забирали лошадей, конюх и Тута молча выясняли отношения. Туте явно хотелось высказать все, что он думает, но он благоразумно сдержался.

В конюшне мы не задержались. Убедившись, что отец Туты не устроил за нами погоню, мы тронулись в путь, торопясь покинуть Завти.

Мы безостановочно ехали не менее двух часов. Тута сидел позади Айи, крепко держась за нее. Уже светало. Наконец мы решили сделать привал, развести костер и пожарить рыбу, которую Айя не то купила, не то выпросила у рыбака на берегу Нила.

Пока Тута возился с костром, мы с Айей отошли, чтобы поговорить. Мы напоминали солдат, возвращавшихся с поля боя и настолько утомленных, что они помогали друг другу идти. Найдя удобное местечко, мы уселись на песок. Айя, как всегда, положила голову мне на плечо. У нас за спиной всходило солнце. Мы смотрели на Туту, ломавшего хворост для костра. Единственным звуком был скрип его кресала. Необычная тишина царила в пустыне, словно, кроме нас троих, в мире не было никого.

– Почему ты уехал? – спросила Айя.

– Мне нужно разыскать отца. Нужно доказать ему, что…

– Я не об этом. Почему ты уехал тайком?

Я умолк. Чувство вины перед Айей, утихшее за время странствий, разгорелось с новой силой.

– Я сомневался, что смогу уехать по-другому, – наконец выдавил я.

– Больше так не делай. Никогда. Не уезжай под покровом ночи, не попрощавшись.

– Прости меня, – только и мог промямлить я.

– А теперь рассказывай, – потребовала Айя.

И я описал ей все события, начиная с прихода в дом Рабии и кончая появлением Айи в доме отца Туты. Я не утаил ни одной мелочи.

– Значит, ты все-таки услышал послание, – сказала она, когда я закончил рассказ. – «Приезжай немедленно в оазис Матери. Мы опасаемся, что орден вновь набирает силу».

– Да. Ты все точно запомнила.

– Оазис Матери… Вероятно, это какое-то тайное место встречи. Тебе оно что-то говорит?

– Нет.

– А есть догадки насчет ордена?

Я покачал головой.

– Но ведь ты подслушивал разговоры взрослых, пока рос. Неужели там никогда не звучали эти слова?

– Никогда.

Я вдруг потерял дар речи. Что я собирался предъявить своему отцу? Жалкие крохи, достигнутые ценой неимоверных усилий? Мало того что я дважды сам был на волосок от смерти, моя неопытность и неумение разбираться в людях погубили невиновного человека.

– А теперь я вообще не знаю, что делать, – сказал я. – Не знаю, с чего начинать, куда двигаться.

Руки Айи обняли меня, отгоняя уныние.

– Ты бы знал, если бы задержался еще ненадолго и дослушал Рабию. Она упомянула Хенсу и начала рассказывать о случившемся в храме после нападения разбойников Менны.

– Ну и что?

– Про жреца, убитого во время нападения, ты помнишь?

– Смутно.

– Жрец был убит не во время нападения… То есть он действительно был убит, но не тогда. Нубийцы расправились с ним на следующий день по просьбе твоего отца, потому что этот жрец вошел в сговор с Менной и передавал ему сведения.

Я вспомнил, как пошел к лагерю нубийцев и обнаружил, что они снялись с места.

– Хенсу я больше не видел, – сказал я Айе. – Значит, уход племени из Сивы тоже был связан с нападением на храм?

– Нубийцы отправились выполнять задание, данное им твоим отцом: выследить Менну и его прихвостней и перебить всех разбойников. По словам Рабии, Хенса, когда подросла, возглавила миссию. Шайке расхитителей гробниц здорово доставалось от нубийки, однако поручение Сабу до сих пор остается невыполненным. Менна и его ближайшее окружение по-прежнему живы.

– Рабия считает, что послание было связано с этим?

Мы сидели спина к спине, и я почувствовал, как Айя пожала плечами.

– Так она мне сказала.

– А ты ей не больно-то поверила?

– Я ей совсем не поверила. Возможно, Рабии было выгодно, чтобы мы оказались в Завти.

– Зачем? Чтобы подобрать вороватого мальца и сидеть в пустыне без каких-либо планов на будущее?

– Здесь ты не совсем прав. Я-то как раз знаю, чтó делать дальше. Ты так торопился сбежать от меня, что пропустил мимо ушей важные сведения. Рабия посоветовала нам отправиться в Фивы, разыскать Хенсу и заручиться ее помощью.

– Не обижайся, но в предложении Рабии я не вижу ничего толкового. Ее советы мне еще ничем не помогли.

– Ты так думаешь? – спросила Айя.

Я замялся:

– Уже нет. Возможно, в ее предложении что-то есть. Ведь это Рабия надоумила тебя отправиться вслед за мной.

– В таком случае мы поедим, выспимся, а завтра двинемся в Фивы, – объявила Айя.

– Что ж, неплохой план, – согласился я. – Вот только мы ничего не знаем о Фивах. Схожим образом я попытался действовать в Завти. Результаты тебе известны.

– Здесь, господин, вам обоим пригодится моя помощь, – послышался голос Туты.

Мы не слышали, как мальчишка подошел и встал перед нами. У него за спиной трещал разгоревшийся костер. Языки оранжевого пламени были почти одного цвета с восходящим солнцем.

– Ты бывал в Фивах? – спросила Айя.

Чувствовалось, после моего рассказа она изменила свое мнение о Туте.

– У меня там живут мать и сестра, – ответил Тута.

Произнося эти слова, у него хватило мужества виновато посмотреть на меня.

– Значит, у тебя действительно есть мать и сестра? – усмехнулся я.

– Мой рассказ не был сплошным враньем, – сказал Тута. – Мы действительно жили в Фивах. Там я родился и провел первые шесть лет жизни. Мне там нравилось. Но мой отец ухитрился нажить себе могущественных и опасных врагов, и мы были вынуждены перебраться в Завти. Должен сказать, отец бил не только нас с сестрой. Матери тоже постоянно от него доставалось, и еще сильнее, чем нам. Думаю, господин, ты мне охотно поверишь, если я скажу, что он всегда много пил.

– Меня это ничуть не удивляет, – признался я.

– И про сгоревший дом я тоже не соврал. Однажды отец напился и опрокинул светильник. Для матери это стало последней каплей. Она взяла мою сестру и вернулась в Фивы.

– А ты?

Тута печально улыбнулся:

– Называй это сыновней преданностью, господин.

– Но теперь ты можешь отправиться в Фивы вместе с нами, – сказала Айя. – Втроем ехать веселее. А в Фивах нам пригодится твоя помощь.

– Госпожа, я обязательно помогу вам с Байеком.

Мы закусили жареной рыбой и улеглись спать прямо на песке: мы с Айей – обнявшись и свернувшись калачиком, Тута примостился неподалеку. Солнце поднималось все выше, и его жар разбудил нас. Плохо выспавшиеся, едва отдохнувшие, мы начали путешествие в Фивы. Я ехал, раздумывая над последними словами гонца.

В чем же смысл послания, которое он передал моему отцу? И что за таинственный орден упомянут в нем?

17

– Видимо, орден считает нас пережитками прошлого, не представляющими существенной угрозы, – гневно проговорил Сабу. – Хемон, что случилось?

Старик поджал губы. Он был рассержен не меньше Сабу. Раньше он бы просто накричал на защитника Сивы, да и тот не посмел бы с ним так говорить. Внешне Хемон и сейчас сохранял былую величественность, однако тело его усохло и не так хорошо слушалось своего хозяина, как прежде. Старость приглушила все чувства, и громогласные разносы, устраиваемые собратьям, уже не доставляли учителю прежнего удовлетворения.

– Вот это нам и необходимо выяснить, – ответил он Сабу.

– Учитель благодарит тебя за усилия, потраченные на выполнение нашей просьбы, – сказал Сабестет, поставив перед Сабу чашку, до краев наполненную горячим напитком из плодов рожкового дерева.

Сабу захлестнуло волной раздражения, и он был вынужден держать себя в руках.

Он выполнил просьбу Хемона, переданную Сабестетом, и предпринял путешествие в Хебену. Оказалось, домом Эмсафа теперь владели другие люди. Они встретили Сабу настороженно, и неспроста. Мало того что он явился туда грязным после долгой дороги, уставшим, с воспаленными глазами. По пути Сабу узнал, что жена и сын Эмсафа были найдены убитыми, отчего в доме и появились другие хозяева.

Он плохо знал Эмсафа, но они были собратьями. Пусть в настоящем их пути лежали далеко, обоих связывало прошлое и надежды на будущее. Сабу верил: наступит такой день, когда они снова окажутся вместе, сражающимися за возвращение Египта на старый, истинный путь развития.

Удивительно, с какой легкостью ржавчина реальности уничтожила эту железную уверенность.

– Как их убили? – спросил Сабу у новых хозяев.

– Говорят, кинжалом.

Тел новые хозяева, разумеется, не видели.

– Пойми, мы непричастны к гибели женщины и мальчика.

– Я понимаю, – ответил Сабу.

Новый владелец дома и его жена держались настороженно и не скрывали беспокойства. Обычные люди, похожие на жителей Сивы, его подзащитных. Сабу отнюдь не хотелось их пугать. Он ненавидел себя за эту невольную миссию. Сабу улыбался, пытаясь держаться дружелюбно, однако его улыбки не успокаивали новых владельцев. Единственное, что ему оставалось, – это разузнать необходимое и поскорее уехать.

– А может, был и третий убитый? Мужчина? – на всякий случай спросил Сабу.

Муж и жена дружно покачали головами. Им говорили только про женщину и ребенка.

– А что насчет личных вещей бывших хозяев дома?

Как велела традиция, бóльшую часть вещей похоронили вместе с телами. Кое-что оставили. Толку от оставленных вещей было мало, но выбрасывать их не стали. Мало ли, объявится друг или родственник? Супруги с радостью отдали Сабу мешок, где лежали пожитки семьи Эмсафа. Пусть сам смотрит, что к чему.

Сабу так и сделал.

Медальона в мешке не обнаружилось. Осторожно, с помощью наводящих вопросов Сабу узнал, что и среди вещей, положенных в могилу матери и сына, медальона тоже не было.

Сабу покинул дом Эмсафа и направился к Хемону. Тот жил в окрестностях Джерти. Сабу ехал почти без остановок, пока вдали не показались очертания города. В центре высилась гранитная колонна фараона Усеркафа. Неподалеку стоял храм Монту – бога войны, изображавшегося с головой сокола. Если верить легендам, когда Монту гневался, он представал в облике белого быка с черной мордой.

Весьма впечатляющий облик.

Вскоре Сабу переступил порог дома Хемона.

– Ты считаешь, что орден затеял охоту на нас? – спросил Сабу.

Старейшина кивнул:

– Это единственное объяснение.

– Тогда мы будем сражаться.

– Мы… сражаться? – удивился Хемон, поворачиваясь к Сабестету.

Сабестет устремил свои молочно-белые незрячие глаза на Сабу:

– У нашего учителя есть вопросы. Он желает знать имена воинов, которые составят армию для упомянутого тобой сражения.

Сабу закатил глаза. Он ждал этого вопроса.

– Я начал обучать Байека, но мой сын еще не готов.

– Твой долг – подготовить его, – сказал Хемон.

– Я непременно это сделаю. Но не забывай: Эмсаф тоже обучал своего сына, однако мальчишку все равно убили. Наши ряды уменьшились, отчего мы стали уязвимы.

– Совершенно верно, – ворчливо подхватил Хемон. – А потому нам нужно увеличивать число бойцов, и единственный способ это сделать…

– Да-да, я знаю. Я завершу обучение Байека.

– Когда оно завершится?

– Когда я скажу.

– А вдруг окажется слишком поздно? – спросил Хемон. – К тому времени, когда ты сочтешь обучение Байека законченным, орден сотрет нас с лица земли.

– Оставь Байека мне. Нам сейчас куда важнее узнать, кто это вдруг взялся нас убивать, и расправиться со всеми ими раньше, чем они завершат свое гнусное дело. Мы нанесем по ним упреждающий удар. Согласен?

Хемон кивнул, потом спросил:

– И как ты предполагаешь это сделать?

– Есть у меня кое-какие соображения на этот счет. Мне не дает покоя вопрос: почему именно сейчас? Почему орден вдруг настолько заинтересовался нашими делами, что хочет нас истребить?

– Уместный вопрос, – снова кивнул Хемон. – Похоже, к этому орден подтолкнули какие-то события, произошедшие в Александрии.