Ас Третьего рейха

1

В последние дни наш северо-запад превратился в одно из наиболее активных направлений действия вражеской авиации. Казалось, что все самолеты противника шли на прорыв в рейх через зону ответственности нашего полка, и поэтому участились наши вылеты на боевые задания. Шасси истребителя только касалось асфальтобетона ВПП, а нас уже ожидал новый приказ и новый вылет на боевое задание. Инженеры-техники едва успевали обслужить истребитель, залить топливо, добавить масло и пополнить боезапас, как ты лез в пилотскую кабину и взлетно-посадочная полоса вновь стремительно неслась тебе навстречу. В иные дни напряжение, казалось, росло не по дням, а по часам, и я молил Бога, чтобы он дал сил не только мне, но и другим летчикам полка, которые сначала переставали улыбаться, затем смеяться, а потом наглухо замыкались в себе и уже на мир смотрели опустошенными глазами. Я понимал, что эта ситуация — временное явление и рано или поздно это пройдет и вернутся времена, когда парни оживут, интерес к жизни воскреснет и мы снова начнем шутить и улыбаться девушкам.

Наш полк начал терять летчиков-истребителей в этих боях, но отличная система подготовки летчиков, существующая в рейхе, в немалой степени способствовала тому, что эти потери сохранялись на очень низком уровне. Подполковник Арнольд Цигевартен всем сердцем переживал за каждого потерянного летчика и предпринимал всевозможные меры, чтобы эту тяжкую нагрузку боевых вылетов между летчиками полка перераспределить таким образом, чтобы они не сломались и не согнулись под этим бременем. Он стал громадное внимание уделять планированию боевых вылетов и особо не полагался на информацию, поступающую из вышестоящих инстанций, на организацию и осуществление разведывательных полетов.

К этому времени Арнольд редко когда садился в кабину своего истребителя и летал на боевые задания, как это делал ранее на Восточном фронте. Сегодня подполковник Цигевартен все время проводил в штабе, планируя операции и координируя боевые вылеты, а также решая вопросы технического обеспечения. Но его авторитет боевого пилота оставался по-прежнему весьма высоким и непоколебимым, офицеры и рядовые полка продолжали любить своего командира и доверять ему.

Двадцатипятилетним парнем Арнольд Цигевартен принял участие в гражданской войне в Испании и воевал в составе эскадры Кондор, где в боях сбил более десятка истребителей и бомбардировщиков республиканцев. В те времена он был молод, подвижен и, как говорили люди, знающие его, больше времени находился в небе, чем на земле. В то же время этот парень не хватал с неба звезд, здраво и рационально подходил к решению многих вопросов, но его сердце всецело принадлежало этим маленьким, быстрым и юрким самолетикам — истребителям.

В Оснаабрюкке подполковник Цигевартен очень редко бывал на свежем воздухе, он постоянно был занят штабной работой. При случайных встречах мы дружески кивали друг другу, и он как-то жалобно посматривал на меня. И в эти минуты я его хорошо понимал: при виде меня Цигевартен вспоминал небо и свой истребитель, который большую часть времени простаивал на стоянке. Несмотря на свою занятость, Арнольд продолжал всем сердцем рваться в небо и снова хотел сесть за штурвал истребителя, чтобы в бою с противником познать радость новой победы. Неоднократно он поговаривал, когда я в штабе из его рук получал приказ на новое боевое задание, что свою страсть к небу и полетам на истребителе он, как эстафетную палочку, передал мне. Поэтому мне приходилось не вылезать из кабины истребителя, постоянно участвовать в воздушных боях, водить в бой Динго и других летчиков своей и других эскадрилий.

Однажды, в один из обычных фронтовых дней, подполковник Цигевартен не выдержал напряжения штабной работы в закрытом помещении и попросил меня в качестве его ведомого слетать с ним на разведку, пройтись вдоль побережья Северного моря и посмотреть, что там происходит. Чтобы этим вылетом не сбить напряженный график других своих вылетов, я предложил подполковнику Цигевартену осуществить этот вылет очень рано утром до момента официальной побудки пилотов полка.

Солнце только проснулось, и край его диска едва показался из-за горизонта, когда пара наших истребителей, сделав короткий разбег по ВПП, начала набирать высоту, направляясь в сторону Северного моря. Перед вылетом Арнольд Цигевартен сильно нервничал, много курил, часто посматривал на часы, но, когда он сел в кабину своего BF109E, то магические флюиды донесли мне, что командир успокоился и пальцами рук прошелся по тумблерам и выключателям приборов, расположенных на передней панели истребителя. Двигатель истребителя негромко чихнул, из патрубков повалил черный дым, пару раз провернулся вал с тянущим винтом, и вскоре он равномерно загудел, набирая обороты. Черный дым из патрубков напомнил мне, что этот двигатель не проходил соответствующей обработки и модернизации нанотехнологией Норта. Что ж, мне опять пришлось прибегнуть к тещиному искусству вязать магические заклинания. Слава богу, что в этот ответственный момент никто не видел, как я дергаюсь телом и головой и руками делаю пассы. Через минуту магическая нанотехнология обработала основные узлы двигателя, сразу снизился шум от его работы, а его мощность, а значит, и скорость истребителя возросла на десять процентов.

Обер-ефрейтор Шульце, с которым мы недавно работали над созданием новых авиационных пушек, которые я после назвал «мотор-пушками», продолжал возиться со своим техническим барахлом в стороне и ни на что не обращал внимания. Двигатель же истребителя Арнольда Цигевартена набрал обороты и теперь тихо шелестел. Можно было идти на разбег и взлетать, но меня в эту минуту корежила эта мысль о мотор-пушках. Почему бы их не испытать в этом вылете на боевое задание, ведь по предварительным расчетам нам предстоял разведывательный полет, не обремененный встречами с врагом?!

Сказано — сделано: когда наши машины еще бежали по ВПП и готовились оторвать шасси от асфальтобетона, на них произошла смена оружия: мотор-пушки заменили обычные авиационные пушки.

Арнольд Цигевартен уверенно набрал высоту в четыре тысячи метров и направился к побережью Северного моря, а я по пятам следовал за ним. Когда вдали показалась синева моря, на нас свалилась пара североамериканских дальних истребителей Р-47 «Тандерболт». Эта атака североамериканцев не оказалась сюрпризом, мы ожидали ее с того момента, когда отметки двух истребителей появились на экранах наших бортовых радаров. А когда они появились в поле нашего зрения, мы опознали в них Р-47 «Тандерболт». Североамериканцы совершили красивый вираж и с шести тысяч метров начали неторопливо заходить на нас в атаку с задней полусферы. Причем парни пилотировали свои машины уверенно, выполняли сложные маневры, но пилотировали истребители так, словно работали на ринге с привычными спарринг партнерами. За одну только эту наглость североамериканцы заслуживали наказания поркой или парой очередей из мотор-пушки, но подполковник Цигевартен не захотел осложнять и так непростую международную обстановку. Он сделал вид, что не заметил этих выкаблучивающихся перед нами идиотов, и продолжал наш полет к побережью Северного моря, а я летел за ним в левом пеленге и чуть выше.

Несколько раз в этот момент я пытался связаться с Арнольдом по рации, поделиться мнением о североамериканцах и их наглом поведении, но в наушниках шлемофона можно было услышать только одни эфирные помехи. Но в какой-то момент эти помехи исчезли, и в наушниках послышались два голоса, переговаривающихся между собой на знакомом, но не родном для меня языке. Один из голосов предлагал другому не обращать внимания на эти два «мессера», так как они ничем не могут угрожать британцам, а им пора возвращаться домой на ланч. Второй голос отвечал, что с эти двумя ублюдками надо как следует разобраться, когда начнется война. Таким образом, получалось, что эти североамериканские пилоты не горели особым желанием лезть в драку с нами и посмотреть, кто из нас окажется более сильным и умелым. Драке они предпочитали возвращение домой, где их ждал завтрак. Затем сквозь эфирные помехи прорезался голос подполковника Цигевартена, который говорил:

— Зигфрид, эти двое североамериканцев подозрительны мне, они не просто так крутятся в этом районе. Похоже на то, что их сюда послали, затем чтобы из этой зоны были перекрыты подступы к Северному морю. Затеять с ними драку — это, по-моему, зря потерять время и потратить боеприпасы. Поэтому предлагаю не обращать на них внимания и не лететь вдоль морского побережья, а немного углубиться в него и посмотреть, что там происходит. Мое сердце чует беду, ведь не зря эти североамериканские братки в такую рань и без особого дела решили покрутиться в этом районе.

Чтобы наверняка оторваться от североамериканских олухов, истребитель Цигевартена пересек линию побережья и начал быстро снижаться, чтобы скрыться в пелене прибрежного тумана, который по утрам всегда покрывал побережье Северного моря. Я следовал за истребителем Цигевартена, но, когда мы вошли в туман, немного оттянулся назад, чтобы между нами увеличить дистанцию и случайно не столкнуться с истребителем ведущего. А североамериканцы не полезли в прибрежный туман, сохраняя высоту они все дальше и дальше углублялись в Северное море, короткими импульсами своих бортовых радаров прощупывая воздушное пространство.

Когда мы на пару километров углубились в Северное море, то находились в сплошной пелене тумана, за которой ничего не было видно, и, честно говоря, я чувствовал себя не очень уютно в этой белой пелене, где даже не было видно винта своего истребителя. Подполковник Цигевартен, по всей очевидности, в этом проклятом тумане чувствовал себя аналогично, поэтому начал понемногу набирать высоту, чтобы с птичьего полета осмотреться кругом. Удивительное дело, но на высоте в пятьсот метров оканчивалась верхняя кромка тумана и, прорезав эту кромку, мы вырвались под лучи сверкающего солнца.

На этой высоте стояла чудесная солнечная погода, видимость во все четыре стороны света была прекрасная, за исключением пелены тумана, расстилавшегося под крыльями наших истребителей. Я нутром почувствовал, что и командиру понравилась эта чудесная погода, хотел было поделиться с ним своими впечатлениями по этому поводу, но радиосвязи с его истребителем не было, в наушниках слышались одни только завывания космических монстров и звук, похожий на шум работающего трактора. Поэтому приходилось поддерживать с ним один только зрительный контакт. Продолжая лететь вслед за истребителем командира, я немного расслабился и отдался чувству внутренней неги и истомы. Правда, голова продолжала работать, поворачиваться то в одну сторону, то в другую, чтобы вовремя засечь появление в небе истребителей противника.

Наступало время возвращения домой, но из-за отсутствия радиосвязи мне ничего не оставалось делать, как только ожидать, когда подполковник Цигевартен примет решение о развороте на сто восемьдесят градусов. Но командир не спешил возвращаться, он чуть повернул свой истребитель вправо, и теперь мы летели на высоте пятьсот метров вдоль морского побережья. Повернув голову влево, я вдруг мельком уловил какую-то странную игру света у горизонта: на поверхности моря то появлялись, то исчезали яркие пятна.

Никогда прежде мне не доводилось видеть подобной картины, да и над морем я летал только последние два месяца. Но в этот момент память Зигфрида Ругге выдала один небольшой фрагмент из его воспоминаний. Лет семь назад в Балтийском море проводились учения флота с участием крупных надводных кораблей и авиации, во время одной из летных разведок он случайно стал свидетелем учебных стрельб надводных кораблей. Когда эти корабли стреляли из орудий главного калибра, то те, кто находился вдали от зоны стрельб и наблюдал за ними невооруженным глазом, видели аналогичные вспышки света над поверхностью моря, правда, окаймленные черным муаром.

Мне нужно было срочно донести эту информацию до сведения подполковника Цигевартена, но радиопомехи по-прежнему заполняли эфир и прорваться сквозь них не было никакой возможности. К тому же мне очень не хотелось демонстрировать подполковнику и свои магические способности, мысленно передавая ему эту информацию. Подполковник Цигевартен — это вам не обер-лейтенант Динго, этот офицер обязательно обратит внимание на такой неординарный способ обмена информацией, обязательно задумается над этой проблемой и когда-нибудь позже обязательно поинтересуется, что я за человек, способный передавать мысли на расстоянии. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как зрительно привлечь внимание командира: я покачал крыльями истребителя и решительно выдвинулся вперед, всеми этими действиями предлагая ему следовать за собой. Подполковник спокойно уступил мне место ведущего, а сам оттянулся в правый пеленг и занял место ведомого.

Особо не высовываясь из пелены тумана и лавируя между белыми облачными горами и возвышенностями, мы полетели в сторону странных световых вспышек. Когда мы приблизились к этому месту, то увидели, как несколько крейсеров пытались окружить и зажать в клещи один большой корабль, на палубе которого были видны четыре четырехорудийные башни главного калибра. Корабль, вернее сказать, линкор пытался оторваться от своих преследователей, он ловко маневрировал на воде, уходя от вражеского обстрела. На наших глазах орудия двух его башен главного калибра выплюнули по четыре снаряда в сторону своих преследователей, два из которых взорвались на палубе одного из крейсеров, а остальные шесть упали в море, подняв высокие водяные столбы по бортам остальных крейсеров. На крейсере, в который попали два снаряда, занялся и очень медленно начал разгораться пожар, но, к чести его капитана, крейсер не выкатился из строя и не покинул ордер преследования. С нашей высоты хорошо было видно, что преследователи после этого залпа линкора стали более осторожно выбирать позиции для его обстрела и старались держаться подальше от него. По всей очевидности, орудия главного калибра линкора стреляли на большую дистанцию, чем могла себе это позволить артиллерия крейсеров.

Моя нога до этого момента ни разу не ступала на палубу боевого корабля, мне никогда не приходилось участвовать в морских сражениях, но сейчас мне, как полному дилетанту в этом вопросе, становилось ясно, что, несмотря на это преимущество в артиллерии, часы линкора сочтены, в одиночку он долго не сможет сопротивляться такому количеству крейсеров. Наступит момент, когда крейсера сумеют лишить его свободы маневра, дорвутся до его тела и быстрыми наскоками начнут рвать на части, пока он не пойдет ко дну. К тому же по поведению крейсеров можно было прийти к выводу, что они не спешат покончить с линкором, а это означало лишь одно: они ждали появления поддержки.

Снова заговорили орудия главного калибра линкора, залпами которых он снова отгонял от себя крейсера, которые пытались приблизиться или остановить его, на флагштоках эти крейсера несли флаги «Юнион Джека». Снаряды одной из серий накрыли второй крейсер, они пронзили его верхнюю палубу и разорвались в двигательном отсеке. Крейсер потерял ход, накренился на правый борт и сильно запарил, а затем последовал мощный взрыв котлов, который разорвал крейсер надвое. Носовая часть быстро затонула, а корма некоторое время покачалась на морской волне, а затем ее затянуло в гигантскую воронку водоворота, и она навсегда исчезла с поверхности моря. На долю секунды я прибегнул к магическому зрению, чтобы прочитать название преследуемого линкора, сражавшегося с британской флотилией не на жизнь, а на смерть, им оказался линкор «Бисмарк».[2]

Но сейчас линкор «Бисмарк» находился в полном одиночестве, рядом с ним не было эсминцев сопровождения и каких-либо других вспомогательных судов флота рейха. Со всех сторон его окружала свора цепных псов из шести британских крейсеров и нескольких эсминцев и миноносцев! По всей очевидности, это сражение продолжалось уже несколько часов, и к этому моменту линкор получил несколько прямых попаданий в борт, имел повреждения настроек на верхней палубе, но продолжал упорно сопротивляться. Британцы же не сидели сложа руки, то один, то другой крейсер выходил вперед, обстреливал линкор из всех орудий и тут же возвращался на свое место в ордер, они всячески препятствовали линкору оторваться от них и скрыться в прибрежном тумане. При этом британские крейсера совершали наскоки таким образом, чтобы увести линкор еще дальше на север в глубь Северного моря и, дождавшись своих линкоров, его потопить.

2

Обе стороны, участвовавшие в морском сражении, были настолько увлечены борьбой друг с другом, что прозевали наше появление. Мы по-прежнему придерживались высоты в пятьсот метров, но хорошо маскировались пеленой тумана, то появляясь, то проваливаясь в его облака, особо не лезли в центр сражения и наблюдали за сражением со стороны.

В этот момент вблизи бортов «Бисмарка» поднялись четыре водяных столба взрывов, линкор серьезно встряхнуло и качнуло с борта на борт. Но линкор выправился и продолжил свой зигзагообразный бег на северо-восток, всеми силами стараясь оторваться от противника и уйти под защиту береговых батарей. В этот момент орудия крейсеров британской флотилии хранили молчание, поэтому у меня, естественно, возник вопрос: а кто же тогда стреляет по линкору? Совершенно случайно я задрал голову к небу и чуть не заорал от обиды и горечи, охвативших меня. В этот момент прямо над нашими головами медленно проплывали два стареньких самолета-разведчика «ББ», способные нести четыре бомбы по двести пятьдесят килограмм каждая. Это вот старье времен Первой мировой войны спокойно разгрузилось над нашим линкором, а мы их вовремя не увидели и не шелохнулись, чтобы воспрепятствовать этой бомбардировке.

В районе морского сражения появились новые действующие лица — четыре бомбардировщика «Ланкастер» в сопровождении шести «Спитфайеров» и еще пара торпедоносцев неизвестной национальности, на их крыльях не было никаких опознавательных знаков. Но магия — это наука непознанных возможностей, мое магическое зрение подсказало, что эти торпедоносцы пилотируют североамериканские летчики и что оснащены они самыми новыми, только что принятыми на вооружение флотом ССШа самонаводящимися торпедами. Я даже протер глаза: неужели североамериканцы настолько обнаглели, что решились принять участие в боевых действиях на стороне британцев? Ведь до настоящего момента война рейху была еще не объявлена, и до этой поры эти друзья старались не лезть с нами в открытую драку, а исподтишка обстрелять одинокий истребитель или бомбардировщик или под шумок завалить зазевавшегося немецкого летчика. А чаще североамериканцы вели пассивное наблюдение со стороны, как мы надирали задницы этим гордым и свободолюбивым британцам.

«Спитфайеры» встали в оборонительный круг над крейсерами флотилии, видимо, решив таким образом на всякий случай прикрыть ее от атак сверху. Североамериканские торпедоносцы скромненько отошли в сторону и стали наблюдать издали за изменениями, происходящими на море. А британские бомбардировщики, нагло покачивая крыльями, словно разминаясь перед кулачной дракой, начали готовить заход на бомбометание на линкор «Бисмарк». Но тут заговорила зенитная артиллерия линкора и все крупнокалиберные пулеметы, небо над кораблем покрылось сплошным зонтиком черных разрывов зенитных снарядов и разноцветными трассами крупнокалиберных пулеметов.

Внезапно в наушниках исчезли завывания космических монстров, прорезался приятный мужской баритон, который сказал, что линкор «Бисмарк» вызывает пару истребителей BF109E на связь. Это означало, что радиотелеграфная служба линкора наконец-то обнаружила нашу пару и сейчас пытается установить связь с нами. Наше пребывание инкогнито в этом районе закончилось, вскоре и британцы обратят внимание на наши истребители. В этот момент эфир снова проснулся и новый голос обратился к нам со следующей просьбой:

— Пара BF109E, назовитесь, и просим вас срочно помочь нам связаться со штабом флота рейха. Вот уже в течение четырех часов британцы пытаются нас потопить в этом дрянном канале. А мы не можем по радио связаться со штабом Шпеера и попросить поддержки. Сами мы не можем это сделать, очень похоже на то, что наши британские друзья не только загнали нас в ловушку, но и блокируют радиоэфир. В этой связи, ребята, просим вас не лезть в эту драчку, у нас еще достаточно сил, чтобы оказать достойное сопротивление противнику. Да они особо и не горят желанием лезть под наш главный калибр, а ждут появления своих линкоров. Но пока эти монстры доберутся до нас, а им для этого потребуется пара или тройка часов, мы успеем скрыться в прибрежном тумане. Но для этого и нам нужна помощь, поэтому помогите нам установить связь с главным морским штабом рейха. Наши радиотелеграфисты рекомендуют вам подняться на высоту и через ретрансляционные вышки связать нас со штабом гросс-адмирала Шпеера. Этот мужик прекрасно знает, что нужно делать в подобных случаях. Установите нам связь с ним, а мы уж сумеем с ним договориться, как нам помочь, да и позднее найдем чем отблагодарить и вас за услугу.

Беседа с капитаном «Бисмарка» продолжалась не более десяти секунд, но этого времени хватило, чтобы британцы засекли наши переговоры в радиоэфире и в результате обнаружили нашу пару. Два «Спитфайера» отделились от группы прикрытия и направилась в нашу сторону. В этот момент у меня и Цигевартена даже мысли не возникло бросить все и скрыться из этого района, своими авиационными пулеметами и пушками мы ничем не могли помочь линкору, попавшему в беду. Истребитель подполковника Цигевартена поднялся на высоту в тысячу метров и сделал двадцатисекундную площадку, а затем вновь полез на высоту. Связи с ним у меня в данную минуту не было, Цигевартен был очень занят общением с «Бисмарком», а я методом исключения понял, что Арнольд взвалил на свои плечи бремя восстановления связи линкора с главным штабом флота. Но это также означало, что я должен был защищать его ото всего на свете, и в частности, от британских истребителей, пара которых, снижаясь, выходила на нас.

А истребитель Арнольда Цигевартена приступил к выполнению взятой на себя работы. Происходило это следующим образом: поднявшись на высоту в полторы тысячи метров, истребитель Арнольда Цигевартена двадцать секунд барражировал на этой высоте, а подполковник в течение этих двадцати секунд вызывал штаб флота. Если попытка связи оказывалась неудачной, то его истребитель снова поднимался на очередную высотную площадку, где следовала очередная попытка связаться со штабом… и так до бесконечности, пока на наши вызовы не ответил дежурный офицер по главному штабу флота. Британцы оказались технически подкованными людьми и сумели создать вокруг линкора «Бисмарк» достаточно плотную зону радиомолчания, где блокировался любой радиосигнал. Но как бы ни были предусмотрительны британские радиоинженеры, я все же полагал, что они не могли предусмотреть появления в этой зоне пары BF109E, которой, чтобы прорвать эту радиоблокаду, требовалась высота. Поэтому подполковник Цигевартен методично и рутинно шел на очередную высотную площадку, где вновь и вновь вызывал главный штаб флота.

Я ничего не имел против такой рутины, но британская пара «Спитфайеров» уже кружила рядом с нами, высматривая, как бы атаковать нас. Чтобы отогнать эту пару прочь, мне требовалось на некоторое время оторваться от сопровождения и охраны истребителя подполковника. Но я не мог оставить без охраны истребитель командира в эту минуту, так как это означало бы реальную угрозу не только его жизни, но и угрозу жизни всем членам экипажа линкора.

Пара «Спитфайеров» наконец-то ожила и решила атаковать нашу пару. «Спитфайеры» приблизились к нам на расстояние до трехсот метров, но не спешили пересекать границы этой дистанции. Так как на ней было очень трудно, практически невозможно поразить быстро передвигающуюся цель, и повреждения, полученные от пулеметно-пушечного огня с этой дистанции были не столь тяжелыми, как, скажем, при стрельбе по цели с расстояния в двести и сто пятьдесят метров.

Продолжая следовать левым пеленгом за истребителем Цигевартена, я, не покидая строй, слегка повернул свою машину в сторону истребителей противника и наудачу выпустил две пушечные очереди. В жизни иногда происходят удивительные вещи, как это случилось и сейчас. Я стрелял не на поражение истребителей противника, а чтобы напугать их и подальше отогнать от истребителя моего командира. А получилось так, что прозвучали две короткие пушечные очереди и были сбиты два «Спитфайера», которые сами наткнулись на снаряды и, переваливаясь с крыла на крыло, рухнули в морскую пучину.

А Арнольд Цигевартен продолжал трудиться над решением своей задачи и, по всей очевидности, даже не обратил внимания на мою случайную победу, в результате которой мы получили дополнительные пять-десять минут спокойного времени, когда могли свободно вздохнуть. В конце концов провидение вознаградило труд и терпение подполковника Арнольда Цигевартена: на высоте в пять тысяч метров подполковник смог связаться и установить радиоконтакт с дежурным офицером по штабу флота рейха. Как только связь со штабом флота стала устойчивой, Арнольд Цигевартен передал радиотелеграфной службе линкора «Бисмарк» коммуникационный канал.

О том, что командир наконец-то установил связь со штабом флота и самолет его превратился в радиотрансляционную антенну, я догадался потому, что его машина в течение продолжительного времени оставалась на одной и той же высоте. В этот момент крейсера британской флотилии открыли огонь из своих зенитных батарей по BF109E, в мгновение ока небо под нашими машинами покрылось разрывами малокалиберных зенитных снарядов. А истребитель Арнольда Цигевартена продолжал кружить на высоте, время от времени выполняя противозенитный маневр, морякам требовалось время, чтобы передать в штаб информацию и получить ответ из штаба. В этот момент истребитель Цигевартена был особо беззащитен для зенитной артиллерии противника, так как не мог покинуть своей высоты и уйти из этой зоны, пока не получит подтверждения от моряков, что сеанс связи завершен.

Прошло пятнадцать минут, как истребитель Цигевартена вертелся на высоте в пять тысяч метров, а его организм начал ощущать нехватку кислорода на этой высоте, и из-за этого командир начал засыпать. Пришлось мне коленями придерживать штурвал истребителя, дико махать руками и трясти кистями рук, пока герметизировалась кабина его истребителя и восстанавливалось нормальное давление в кабине пилота.

После установления связи со штабом флота радиообстановка в районе морского сражения нормализировалась, восстановился и наш радиоконтакт между истребителями. Проснувшийся подполковник Цигевартен почувствовал прилив сил и, вызвав меня на связь, поинтересовался, что это с ним происходило, когда он очень хотел спать, и сейчас происходит с его машиной, так как исчезли все посторонние звуки — рев мотора, свист ветра, а в ушах появился противный писк. Я начал было говорить о высоте, о разреженном воздухе, нехватке кислорода, но командир перебил меня и сообщил:

— Зигфрид, дело сделано. Еще минута, и мы будем свободны, моряки получили из штаба всю необходимую информацию. Правда, командир линкора попросил нас до прибытия помощи не позволить британским бомбардировщикам повторить заход на линкор. А пока, друг мой, — тут он заметил приближающуюся к нам новую пару «Спитфайеров», — прикрывай мой тощий зад от атак этих самоуверенных британцев. Штаб флота с пониманием отнесся к просьбе «Бисмарка» и «Юнкерсы» уже вылетели с аэродромов. Скоро они будут здесь, и тогда мы можем отправляться домой.

В этот момент в морском сражении линкор «Бисмарк» прекратил огонь главным калибром, и в основном огонь вела его малокалиберная зенитная артиллерия, которая помешала британским «Ланкастерам» прицельно отбомбиться. Но британские бомбардировщики не отказались от идеи нового наскока на линкор, они тяжело плыли среди разрывов малокалиберных зенитных снарядов, и черные зевы их бомболюков вновь были открыты.

Эту картину я был вынужден наблюдать со стороны, а в то время истребитель Цигевартена продолжал функционировать в качестве ретрансляционной антенны. Но у меня чесались руки рвануть к этим хваленым «Ланкастерам» и показать им где раки зимуют, но Цигевартен пока еще был занят, я не мог рисковать его безопасностью и бросить на произвол судьбы.

Но вот наконец-то долго ожидаемое событие свершилось!

Сеанс связи штаба флота с линкором закончился, моряки подтвердили, что информация передана и указания из штаба флота получены, а значит, и мы можем быть свободными. Истребитель Цигевартена вздрогнул и, словно йоркширский кот, встряхнулся, чтобы в один момент с высоты в пять тысяч метров над уровнем моря скатиться на высоту в четыре тысячи метров и атаковать британские «Ланкастеры», которые уже были готовы к новому бомбометанию. Вниз пошли первые бомбы, которые разорвались вдали от бортов линкора «Бисмарк». В этот раз британцам было не суждено повторить атаку в спокойной обстановке, как это было в первый заход. Арнольд Цигевартен с полуразворота, на вираже, обстрелял задний бомбардировщик из мотор-пушки. Кабина башенного стрелка, расположенная под хвостовым оперением бомбардировщика, перестала вращаться, остекление окрасилось кровью убитого стрелка, а стволы спаренных пулеметов поникли к земле. Но «Ланкастер» продолжал полет, чудом удерживаясь в воздухе, следуя за своими собратьями. Я выкатился в сторону от курса следования истребителя Цигевартена и бортовым оружием расстрелял этот прихрамывающий британский бомбардировщик. Целился я по кабине пилотов «Ланкастера», и пушечная очередь разнесла ее вдребезги, бомбардировщик клюнул и вошел в крутое пике. Северное море радушно встретило небесный подарок и тут же постаралось запрятать его в своих глубинах подальше от человеческих глаз.

Во второй раз Арнольд Цигевартен стрелял более удачно, я собственными глазами увидел, как снаряды, выпущенные из мотор-пушки его истребителя, разрезали ведущий «Ланкастер» ровно пополам, и в воды Северного моря посыпались бомбовая загрузка вперемешку с членами экипажа с раскрытыми парашютами. Мужикам здорово не повезло, купола парашютов скользили к воде медленнее, чем туда падали бомбы, поэтому им приводняться пришлось на водную поверхность, закипевшую от взрывов бомб.

3

Я откинул фонарь кабины, медленно выполз на крыло истребителя, полной грудью вдохнул свежего воздуха и несколькими ударами ладони расстегнул замки крепления ремней и строп парашюта. Ко мне подскочил инженер-техник Шульце и поинтересовался качеством подготовки машины к полету. Я взглянул на обер-ефрейтора, и, видимо, мой взгляд был весьма красноречивым, потому что Шульце понял меня без слов, он мгновенно отскочил в сторону и занялся своими делами. А я, стоя на крыле истребителя, смотрел, как подполковник Арнольд Цигевартен выползал из кабины своего истребителя. Даже издали было понятно, что командир устал, но держит себя в руках. Но он не удержался на поверхности крыла машины, поскользнулся и упал на ранец с парашютом и покатился к земле, где инженер-техник успел его подхватить и затем освободить от строп парашюта. Я спустился на землю, присел на крыло и закурил папиросу, хотя никогда до этого не курил, тем более что курить вблизи истребителя было категорически запрещено. Но в этот момент душа потребовала, а у меня не было сил сопротивляться этому зову.

А в это время в глазах всплывали картины последних минут нашего пребывания в зоне над «Бисмарком». К тому времени прибыла обещанная штабом флота помощь в виде двух эскадрилий BF109E-1, эскадрильи пикирующих бомбардировщиков Ju-87[3] и эскадрилья Ju-88. «Штуки» шли на высоте трех тысяч метров и, не обращая внимания на зенитный зонтик, повисший над вражеской флотилией, поочередно парами стали пикировать на крейсеры противника — Courageous, Furious, Glorious.[4] Скоростные бомбардировщики Ju-88 отошли немного в сторону и занялись британскими эсминцами и миноносцами. Линкор «Бисмарк» сумел воспользоваться возникшим замешательством и предпринял попытку вырваться из вражеской ловушки. Британцы замешкались именно в тот момент, когда перед ними встал один вопрос: что делать в этой кардинально изменившейся обстановке — спасать себя или добивать противника? Разумеется, когда ситуация потребовала, они занялись спасением самих себя: открыли огонь по атакующим их бомбардировщикам противника. А линкор главным калибром дал очередной залп по крейсеру Furious и устремился на него в лобовую атаку. Командир крейсера Furious оказался настоящим джентльменом и поступил так, как и должен был поступить истинный британский джентльмен: вежливо уступил дорогу нахалу. В результате линкор покинул британскую флотилию и через некоторое время скрылся в тумане прибрежной полосы.

С высоты птичьего полета мне было хорошо видно, как два североамериканских торпедоносца, до этого момента индифферентно кружившие в стороне от центра сражения, тенью скользнули в туман вслед за линкором. Издали эти торпедоносцы выглядели смирными овечками, но под их крыльями висело по две самонаводящихся торпеды, которые сами находили и поражали цель. Эту информацию я успел донести до ушей подполковника Цигевартена, и он тут же свалил свой истребитель с трехтысячной высоты до пятисот метров и с ходу ввинтился в прибрежный туман вслед за противником. Я коротко бросил ему, чтобы возвращался — в тумане, где ничего не было видно, делать нечего, — а сам включил бортовой радар и начал импульсами прощупывать прибрежную полосу тумана.

Вскоре на маленьком мониторе бортовой РЛС появилась крупная точка, это был линкор «Бисмарк», следовавший параллельно берегу. Тут из тумана вынырнул истребитель Цигевартена и пристроился в хвост моего истребителя, а я продолжать работать с бортовым радаром. Вскоре на мониторе засверкала и вторая точка, которая все быстрее приближалась к первой точке, которой маркировался линкор «Бисмарк». Североамериканцы пока еще не вступили в войну, но, по всей очевидности, эти хитрованы не хотели упустить такой возможности, как помочь будущим союзникам потопить такой крупный боевой корабль, как линкор потенциального противника. В данный момент «Бисмарк», случайно оказавшийся в одиночестве и без прикрытия других надводных кораблей, представлял собой удобную цель, которую можно было под шумок атаковать самонаводящимися торпедами.

Мы проинформировали командира «Бисмарка» о надвигающейся угрозе с воздуха, а сами, ориентируясь на показания бортового радара, попытались атаковать североамериканцев. Радар сообщал, что расстояние между линкором и североамериканскими торпедоносцами сократилось до четырех километров. Я выждал еще пару минут и выпустил две длинные очереди из мотор-пушки в то место, где предположительно должны были находиться североамериканские торпедоносцы. Пелена охотно приняла в себя мои снаряды, не подтвердив и не опровергнув при этом, поразил я цель или нет. Могу сказать только, что после выстрелов в пелене ничего кардинальным образом не изменилось. Она как была, так и осталась сплошным белым маревом, в котором ничего не было видно, даже ярких вспышек света или клубов черного дыма от попаданий в торпедоносцы. По нашему запросу акустики и радиотелеграфисты линкора «Бисмарк» просканировали РЛС окружающее воздушное пространство и ничего не обнаружили. Они также докладывали, что их звукоулавливающая аппаратура улавливает звук работающих моторов двух небольших самолетов, находившихся на расстоянии в пять километров от линкора, по их предположению это были наши истребители BF109E. Никаких других звуков аппаратура линкора больше не улавливала. А североамериканские торпедоносцы также исчезли и с экранов наших бортовых РЛС.

Я продолжал вспоминать эпизоды только что завершившегося сражения на море, когда мои спокойные размышления были прерваны бесцеремонной тряской за плечи. Я открыл глаза и увидел перед собой майора Киммеля, который руками больно вцепился в мои плечи и пытался вытрясти из меня душу. Мне потребовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и понять, что происходит и чего он от меня хочет.

Первая мысль была, что меня хотят отправить в очередной боевой вылет. Но сейчас как летчик-истребитель я был конченым человеком, я был настолько психологически опустошен, что не был способен на какие-либо самостоятельные действия. Я чувствовал себя полностью разбитым, мне казалось, что я даже не могу просто встать на ноги и добраться до своей комнаты в офицерском общежитии. Но увидев, что я открыл глаза, майор Киммель прекратил зверскую экзекуцию над моим несчастным и разбитым телом и начал что-то мне втолковывать. Из его слов я понял, что подполковника Арнольда Цигевартена и капитана Зигфрида Ругге срочно желает видеть и требует к себе гросс-адмирал Шпеер. Он прислал в штаб Люфтваффе официальное приглашение на встречу, и запланирована она была на сегодняшнюю ночь.

Майор Киммель продолжал что-то говорить, а я в это время думал о том, что необходимо привести себя в порядок и к вечеру быть свежим как огурчик. Для этого нужно было осуществить некоторое экстремальное действие, которое позволило бы мне быстро восстановить силы и встать на ноги. Вот я и вспомнил, как однажды на Восточном фронте очень холодной зимой я попал в баню одной пехотной части. Парилка была так протоплена, что от жары в ней только очень немногие солдаты и офицеры могли долго пролежать на полках, а большинство, видимо, сойдя от жары с ума, каждые пятнадцать минут лезло купаться в ледяные проруби, чтобы немного охладиться. Сами солдаты говорили, что таким образом они получали отличную встряску. Такой способ восстановления сил показался мне приемлемым и довольно быстрым. Я спросил у майора Киммеля, имеется ли у нас на авиабазе баня с парилкой и бассейном. Майор сначала не понял моего вопроса, потом долго смеялся и утвердительно закивал головой. При мне Киммель связался с кем-то по телефону, кратко переговорил, а затем попросил меня направиться в медсанблок и спросить там майора Штрассе, в подчинении которого находилась административно-хозяйственная служба полка, ему уже сообщили о моем приходе, и он поможет мне с помывкой в бане.

Майора Штрассе на месте не оказалось. Как доложила мне санитарка, ожидавшая моего прихода, майор убежал решать какую-то срочную проблему, но для бани все было уже готово: вода подогрета, парилка раскочегарена, и все уже давно пышет жаром. Больше двух часов я нежился на полке в парилке, изгоняя из тела усталость, хорошо прогрелся, но экстремального пекла, о котором я мечтал, в парилке не было. Санитарка постоянно крутилась поблизости (ей, наверное, нравилось смотреть на голых мужиков), но едва температура в парилке переваливала за сто градусов, тут же убегала в техническое помещение и подкручивала там вентили, в результате чего температура опускалась до нормы — до ста градусов по Цельсию. В любом случае, все вышло замечательно, я остался доволен: в парилке мне удалось расслабиться, потом я пару раз поплавал в бассейне с подогревом и в предбанник вышел уже действительно свежим как огурчик и обнаружил там дожидавшуюся меня отлично вычищенную и выглаженную форму.

Главный штаб флота рейха располагался в большом сером здании с красивым фасадом, колоннадой центрального подъезда и прекрасными дорожками для автомобилей.

Целый час до этого мы с подполковником Цигевартеном провели в лимузине, который моряки прислали за нами и скорость которого в среднем составляла сто пятьдесят километров в час. Большую часть пути мы проехали по отличному немецкому автобану, затем водитель лимузина притормозил, и мы свернули на тихую городскую улицу. Проскочив насквозь небольшой провинциальный городок по его центральной улице, лимузин снова свернул на широкую магистраль, которая и привела нас к этому зданию. В тот момент, когда наш автомобиль свернул на магистраль и мчался по ней, в голове у меня впервые мелькнула мысль о том, что такие немецкие скоростные магистрали могли бы использоваться в качестве запасных аэродромов или аэродромов подскока для истребительной авиации. Перекрыл движение автомобилей в обе стороны — и сажай себе на эту магистраль истребители и штурмовики. Но в тот момент зашевелился наш сопровождающий, капитан-лейтенант флота, он что-то сказал водителю, тот снизил скорость автомобиля. Вскоре лимузин стоял у центрального входа в здание, нам открыли дверь в салон и широким жестом руки пригласили проходить в здание главного штаба флота. Поэтому, собираясь покинуть лимузин, я решил отложить мысль о дорогах и аэродромах в архив и пометить ее как очень ценную, чтобы вернуться к ней попозже и продумать ее до конца.

Всю дорогу до штаба флота подполковник Арнольд Цигевартен просидел молча, в этот момент его лицо напоминало лицо сфинкса, вечного охранника древних пирамид египетских фараонов. Мы ни разу не обмолвились ни единым словом, хотя я сильно волновался по поводу предстоящего награждения и мне так хотелось поговорить с другом на эту тему. Получилось так, что награда моряков становилась моей первой боевой наградой на Западном фронте. Три наградных листа на меня были утеряны в штабе армии по неведомой причине. Еще с одним моим наградным листом подполковник Цигевартен специально выезжал в вышестоящую инстанцию, встречался там с высшим офицерским чином, который, положа руку на сердце, клятвенно обещал лично проследить за прохождением наградного листа по инстанциям… но и это обещание так и осталось обещанием. На моем кителе как были, так и остались знак пилота Люфтваффе, испанский крест, медаль «За взятие Киева» и медаль за зимнюю кампанию в Русинии — награды, которые я привез с Восточного фронта, хотя на Западном фронте мне удалось значительно увеличить счет сбитых мною самолетов противника.

Некоторое время меня и Арнольда Цигевартена продержали в огромной приемной гросс-адмирала Шпеера. Несмотря на то что время двигалось к полночи, вокруг кипела странная, на мой взгляд, работа. За двумя столами удобно расположились два молодых лейтенанта флота, которые то и дело отвечали на поступающие телефонные звонки или сами звонили абонентам, к ним приходили и уходили офицеры различных рангов. За все время нашего ожидания аудиенции в приемной эти лейтенанты ни разу не переключили телефон на соседний кабинет и ни разу не просили офицеров проходить к гросс-адмиралу, а все дела, проблемы или вопросы они решали самостоятельно. Создавалось впечатление, что именно они, эти лейтенантики, и являлись реальными командующими флотами рейха, а не те адмиралы флотов, которые наглухо закрылись от мира и от поступающей информации в своих кабинетах. Когда я эту мысль начал доводить до ума своего подполковника-сфинкса, тот мягко улыбнулся мне в ответ уголками губ и указательный палец приложил к губам. Любому дураку было понятно, что мой старший товарищ и командир этим жестом советовал мне держать язык за зубами и особо не трепаться по этому поводу в этом месте.

Когда истекли первые десять минут ожидания аудиенции у большого флотского начальства, я уж было решил, что о нас просто забыли и это ожидание продлится незнамо сколько времени, поэтому в глубине души решил набраться терпения. Но словно по волшебству в приемной снова объявился капитан-лейтенант флота, который приезжал за нами в полк и доставил нас в приемную. Сейчас он снова стоял перед нами и своим тщательно ухоженным видом приглашал проходить в кабинет начальства. Едва мы перешагнули порог, как навстречу к нам устремился высокий толстый и симпатичный гросс-адмирал, на ходу протягивая руку для пожатия. Некоторое время он продержал нас в начале ковровой дорожки и говоря о том, что очень рад видеть спасителей линкора «Бисмарк». В обычной жизни я очень осторожно относился к такому высокому начальству, как этот толстяк, но гросс-адмирал мне понравился как человек, по его глазам было понятно, что он всегда говорил то, что думал, а это было приятной неожиданностью.

В ходе знакомства выяснилось, что этот толстяк и был гросс-адмиралом Шпеером, командующим флотом рейха. Я внимательно присмотрелся к этому человеку и был поражен тем, что гросс-адмирал представлял собой точную копию Зигфрида Ругге, только старше, копию лет на сорок старше. Шпеер своей внешностью и телосложением мало чем отличался от меня: он был такого же высокого роста, как я, у нас были широкие плечи, узкая талия и сильные руки. Только живот гросс-адмирала угрожающе нависал над брючным ремнем, а у меня с этим пока было все в порядке, живота не наблюдалось. Гросс-адмирал тоже обратил внимание на наше сходство, он внимательно осмотрел меня с головы до ног, почему-то потрогал свой живот, недовольно посмотрел на то, что у меня было выше ремня, а затем отошел к открытому окну, чтобы раскуривать гаванскую сигару. Приятный аромат «Кэпстена» поплыл по адмиральскому кабинету. Гросс-адмирал, отрываясь от сигары, кивнул нам головой в сторону чайного столика, спрятавшегося в дальнем углу кабинета. На столике уже стояла бутылка виски и несколько идеально чистых бокалов с утяжеленным дном, а также вазочка со льдом. Дураку было понятно, что нам предложили усаживаться за столик и угощаться. Но не успели мы с Цигевартеном сделать и шага к этому столику, как внезапно распахнулась дверь адмиральского кабинета и в него стремительно, словно вихрь, ворвался молодой контр-адмирал флота.

Этот новый адмирал был не старше тридцати лет, очень энергичен и подвижен. Быстрыми шагами он пересек гросс-адмиральский кабинет, за руку поздоровался со Шпеером, долго тряс руку Арнольду Цигевартену, а затем и мою. Когда этот вихрь-молодец жал наши руки, то не отрывал своих глаз от наших лиц, одновременно произнося слова благодарности в связи с нашим своевременным появлением в зоне, куда британцы загоняли линкор «Бисмарк», чтобы его потопить. Затем он вежливо взял меня и Цигевартена под локоть и потащил к чайному столику, где быстро и умело разлил янтарный виски по бокалам. Шпеер, не выпуская сигары из рук, присоединился к нашей компании.

— Прозит, друзья! — сказал контр-адмирал и глотком перелил содержимое бокала в свое горло, не закусив и не поморщившись при этом. Рукавом контр-адмиральского мундира небрежно вытер выступившие на глазах слезы, дружески улыбнулся и терпеливо стал ожидать, когда гросс-адмирал, я и Арнольд повторим его манипуляцию с бокалом виски, а затем начал говорить:

— Здравствуйте, парни! Позвольте мне на время забыть и отставить в сторону офицерский и джентльменский набор любезностей или паркетный протокол. Сейчас здесь встречаются друзья, товарищи и братья по оружию. Я попросил гросс-адмирала Шпеера пригласить вас, чтобы встретиться и познакомиться с теми, кто спас меня и мой экипаж от гибели, а также чтобы вручить вам высшие награды рейха за смелость и мужество, проявленные в бою против превосходящих сил противника. От имени офицеров и матросов линкора «Бисмарк» позвольте мне поблагодарить вас, подполковник Арнольд Цигевартен, и вас, капитан Зигфрид Ругге, за то, что вы спасли от неминуемой гибели более восьмисот немецких моряков, готовых сражаться до конца, но не спустить свой флаг перед врагом. Я, контр-адмирал флота Герман Менцель и одновременно командир линкора «Бисмарк», имел удовольствие лично наблюдать за тем, как эти два офицера Люфтваффе геройски сражались с превосходящими силами британцев и вывели «Бисмарк» из окружения вражеской флотилией. Британцы сумели обмануть нас и лукавством заманить линкор в заранее заготовленную ловушку, где лишили нас связи со штабом флота. В таких условиях и без связи с командованием флота не было даже надежды вырваться из окружения и вернуться домой, оставалось только сражаться до последней капли крови. Но тут в небе появились две маленькие стальные птички, которые на своих крыльях несли кресты древних тевтонов, и тогда надежда снова вернулась в наши сердца, а время словно повернуло вспять. — Тут он прервался и обратился к гросс-адмиралу Шпееру, который к этому моменту вернулся к окну, чтобы докурить свою сигару: — Слушайте, господин гросс-адмирал, а почему бы вам не присоединиться к нашей компании, чтобы вместе выпить по бокалу этого отменного виски, затем вешайте на грудь этим парнем кресты, которые они заслужили, а по окончании церемонии предлагаю рвануть в какой-либо ресторан, чтобы хорошенько там оттянуться сегодня вечерком и чтобы вместе с парнями отметить это событие. Ведь это так замечательно — жить, наслаждаться каждой минутой этой жизни и полной грудью вдыхать свежий воздух! Война рано или поздно окончится, мы победим, и весь мир будет жить по нашим законам! Да, ребята, вы можете обращаться ко мне просто по имени. Меня зовут Герман, между прочим, а как вас зовут?

4

Наступил второй осенний месяц 1943 года, который ничем не отличался от других месяцев военных лет, правда, день ото дня воевать становилось сложнее, постоянно росла нагрузка, возлагаемая на плечи пилотов Люфтваффе. Все чаще и чаще летчики-истребители поднимались на перехват британских бомбардировщиков в ночное время. До настоящего момента мы имели дело с одной только королевской бомбардировочной и истребительной авиацией Великобритании. Североамериканские ВВС взяли на себя воздушное прикрытие трансатлантических конвоев и поставок по ленд-лизу в Британию и Русинию, и до официального объявления войны[5] рейху особо не лезли в прямые столкновения с нами. Правда, время от времени североамериканские бомбардировщики вторгались в воздушное пространство рейха, осуществляя разведывательные полеты, или небольшими группами и с британскими опознавательными знаками подключались к группам британских бомбардировщиков, направляющихся на бомбометание по гражданским и военным объектам рейха. Силуэты североамериканских бомбардировщиков А26 «Либерейтор» или А20 «Бостон» многими деталями своего внешнего вида отличались от силуэтов британских бомбардировщиков «Галифакс» и «Ланкастер», поэтому любой, даже самый молодой и неопытный немецкий летчик-истребитель, по этим силуэтам легко распознавал их. Среди наших летчиков считалось за высокую честь найти в ночном небе, повредить или сбить североамериканский бомбардировщик, сделавшие подобное дело летчики пользовались уважением своих товарищей.

За время своего пребывания на Западном фронте и участия в боевых вылетах мне пока еще не встречались эти хваленые североамериканские бомбардировщики, поэтому на моем счету не было их сбитых самолетов. Что касается североамериканских истребителей, то я уже несколько раз встречался с ними в боях, и на моем счету насчитывалось около восьми истребителей Р-47. Следует также заметить, что их истребители вступали с нами в бой только в том случае, когда оказывались в безвыходном положении или чувствовали свою безнаказанность, имея численное превосходство или считая, что легко разберутся со своим противником.

Народ и фюрер рейха отлично знали, что Североамериканские Соединенные Штаты рано или поздно объявят нам войну и что воевать они будут на стороне Британии и Русинии, но не знали времени, когда именно это случится. На стол высшему руководству рейха регулярно ложилась секретная разведывательная информация, в которой прямо говорилось, что первые североамериканские полки и эскадрильи уже передислоцированы на Остров, где их пилоты и экипажи осваивали новую авиационную технику и знакомились с новым для них театром военных действий.

В 1939–1940 годах британцам с большим трудом удалось отстоять свой Остров, не позволить немецким войскам высадиться на побережье и оккупировать его. В то время военная инициатива всецело принадлежала немецкой стороне, и с того времени британцы неоднократно предпринимали различные шаги на Западном фронте, чтобы перехватить эту инициативу, начать диктовать другой стороне свои условия. Но это им плохо удавалось, сначала не хватало силенок, но к концу 1943 года они оживились и своей бомбардировочной авиацией стали наносить по рейху сильные удары. При явной поддержке североамериканской стороны британцы все чаще и чаще стали осуществлять массированные налеты авиацией и бомбардировку гражданских, промышленных и военных объектов рейха. Следует особо отметить, что как в то время, так и сейчас, когда упоминается Западный фронт, то и речи не идет о боях на сухопутном фронте, а разговор ведется только о воздушных боях.

Но и в этот раз истребительная авиация рейха — Люфтваффе — сумела найти достойный ответ своему противнику. С Восточного на Западный фронт Люфтваффе перебросила несколько эскадрилий истребителей, чтобы в летние месяцы 1943 года эти эскадрильи своей активностью свели на нет наметившийся было весенний успех британцев. Они вынудили противника перенести акцент боевых действий в воздухе на ночное время суток, чтобы в дальнейшем избегать больших потерь, которые британская авиация начала нести днем.

Но принимая во внимание то обстоятельство, что рано или поздно ССШа объявят войну рейху, в ранние осенние месяцы британская авиация начала осуществлять новую эскалацию своих действий в форме организации и осуществления массированных налетов на города, промышленные и военные объекты рейха. Сначала небольшие группы британских бомбардировщиков, количеством от десяти до двадцати машин, атаковали и прорывали воздушные границы рейха в сотне различных мест, тем самым распыляя силы Люфтваффе. Затем британцы занялись количественным увеличением этих бомбардировочных групп, они планировали к концу 1944 года количество бомбардировщиков в таких группах увеличить до ста — ста пятидесяти.

Таким образом, в полку именно на мои плечи свалилась основная работа по организации переобучения летчиков летать и воевать в темное время суток. Немецкая система обучения и профессиональной подготовки летчиков этими двумя годами войны убедительно доказала, что она является одной из лучших в мире. Молодые немецкие летчики за штурвалы истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков садились подготовленными пилотами, имея за плечами до тысячи часов учебных и тренировочных полетов. Они хорошо и уверенно пилотировали, отлично стреляли и в трудных ситуациях воздушных боев проявляли характер выдержанных бойцов, могли на равных сразиться с британскими, североамериканскими и русскими летчиками.

Основная трудность переучивания летчиков на полеты в новых для них условиях лежала не в получении ими новых технических навыков пилотирования боевых машин, а в преодолении психологического барьера. Пилот должен был за короткое время осознать необходимость и привыкнуть к полетам темной ночью, когда ничего не видно. Ночью все кошки серы, и ни один человек не может невооруженным глазом ориентироваться в абсолютно черном пространстве, в котором невозможно определить, где низ или верх, где право или лево, так же как невозможно без ориентира отыскать противника в черном небе. Вначале такая учеба продвигалось с большими трудностями, пилоты плохо ориентировались ночью, слабо взаимодействовали друг с другом или в групповых полетах. Мне пришлось освоить истребитель-двойку, чтобы на нем по одному поднимать парней в черное небо, давать им штурвал в руки, а затем наблюдать, как они с каждым полетом все больше полагаются на показания приборов, и давать советы по управлению машиной. И когда наступал момент преодоления психологического барьера, пилотирование истребителя ночью для этих ребят становилось столь же привычным, как пилотирование в светлое время суток, я передавал ученику штурвал боевой машины и благословлял его на полеты в любое время дня и ночи.

Мне приходилось работать с разными по своему характеру пилотами. Одни спокойно воспринимали мои советы и быстро преодолевали психологический барьер, другие много нервничали и с большими трудностями решали свои психологические проблемы. Но в конце концов и эта работа была успешно завершена, вскоре полк был готов во всеоружии встречать противника и ночью и днем, и я снова перешел в распоряжение подполковника Арнольда Цигевартена.

Командир полка не раз говорил окружающим его людям, что капитаны Ругге и Динго, мой ведомый, — сегодня лучшая пара истребителей на всем северо-западном направлении, общий счет сбитых нами самолетов противника перевалил за цифру в двести вражеских самолетов. Британская разведка, неизвестно каким образом узнавшая имена немецких пилотов, которые наиболее эффективно прореживали ряды их летчиков-истребительной и бомбардировочной авиации, поставила нас на первое место в своем списке лучших немецких пилотов Западного фронта. Из открытых источников британцы собрали на нас подробные досье и своим «маки» приказали найти и уничтожить этих офицеров Люфтваффе. Между тем однажды служба безопасности полка случайно обмолвилась на людях, что плененная нами во время рыбалки группа «оборванцев» была одной из таких групп вражеских диверсантов, которая охотилась за мной и Динго.

Таким образом, сами не желая этого, мы с Динго превратились в нечто вроде «чудо-оружия» рейха, вылетали на выполнение специальных или секретных заданий только по специальному разрешению службы безопасности полка. Ночами, когда мы никуда не летали и проводили время дома в офицерском общежитии, меня охранять взялась обер-ефрейтор службы безопасности полка Смугляночка.

С некоторых пор она постоянно находилась в моей комнате, прибиралась в ней, кое-что из имеющейся мебели переставила по-своему и, укладываясь спать в мою постель, стыдливо говорила мне, что вынуждена так поступать по приказу своего командования, которое требовало, чтобы служба безопасности рейха ни на мгновение не спускала с меня глаз. Иногда мне трудно было поверить в то, что эта стальная женщина и настоящий боец службы безопасности имела слабое женское начало. Когда наступало время отхода ко сну, девушка исполняла вечерний танец с раздеванием, во время его исполнения она демонстрировала свою беззащитность и готовность беззаветно служить мне.

Предметы военного туалета обер-ефрейтор службы безопасности снимала с таким изяществом и одновременно с такой наивностью, что это меня сильно волновало. Когда на Смугляночке оставались только стандартные армейские трусики цвета хаки, то я уже находился в состоянии полной боевой готовности и готов был бороться с ней в любом положении. Она же предпочитала бороться лицом к лицу со мной, крепко прижимая меня к себе ногами, и громко кричать, что хочет ребенка от меня. Вначале из-за этих ее криков ко мне в комнату сбегались все офицеры-соседи по этажу. Парни думали, что у меня включен радиоприемник, транслировавший очередную речь фюрера перед союзом немецких женщин, и бежали ко мне, чтобы вместе послушать радиотрансляцию, но со временем привыкли и перестали обращать на эти крики внимание. Однажды обер-ефрейтор Смугляночка во время своего коронного переворота на спину умудрилась сорвать с моего боевого коня резиновый намордник, а я не ощутил этого действия и с обер-ефрейтором поступил так, как мужья каждый день поступают со своими женами.

Обер-ефрейтору Смугляночке очень нравилось охранять меня и участвовать в наших ночных и утренних играх. Без предварительного согласования со мной и своим начальством она взяла и переехала ко мне на постоянное жительство. Забросила работу и все время проводила со мной, готовя завтраки, обеды и ужины, при первой же возможности затаскивая меня в семейную постель. Командование полка попыталось воздействовать на обер-ефрейтора и вернуть ее на службу, но Смугляночка продемонстрировала свой железный характер и свою служебную винтовку МП.44 Шмайсер, после чего проблема отпала сама собой, а девушка, как я это почувствовал нутром, навсегда осталась жить у меня. Что касается моего отношения к Смугляночке, то, в принципе, я был не против такого альянса, после полетов было приятно возвращаться домой, где тебя с нетерпением ожидали горячий ужин и девушка-красавица в чине обер-ефрейтора службы безопасности полка, которая всегда была готова принять участие в паре постельных сцен. Причем, следует признаться, что Смугляночке и мне эта семейная жизнь нравилась, и я почувствовал себя нужным и востребованным мужчиной.

Но, к сожалению, безответственное манкирование обер-ефрейтором Смугляночкой своими служебными обязанностями было замечено руководством всей службы безопасности рейха. Ведь оно перестало получать важнейшую, по их мнению, информацию о положении дел в десятом истребительном полку: о чем говорит и думает командование и рядовые летчики полка, как воюет секретное «чудо-оружие» рейха. К тому же руководство службы безопасности рейха не было уверено в том, как в дальнейшем поведет себя этот стальной обер-ефрейтор в юбке, который неожиданно для всех оказался «слабой женщиной». К тому же обер-ефрейтор не была «стукачом» в истинном смысле понимания этого слова.

До переезда ко мне на постоянное жительство обер-ефрейтор Смугляночка пунктуально исполняла свои служебные обязанности, вовремя заполняя и отправляя обратно поступавшие по линии службы безопасности в штаб полка документы. Когда документы перестали поступать и руководство службы безопасности рейха убедилось, что время невозможно повернуть назад и что «жену» «чудо-оружия» нельзя превратить в простую шпионку, то оно попыталось завербовать в агенты моего лучшего друга. Но капитан Динго проявил характер боевого офицера, набил морду вербовщику, выбил ему пару зубов и переломал ему ноги, спуская того по лестнице со второго этажа офицерского общежития. После этих попыток была сделана пауза, а в нашем штабе полка внезапно объявился белобрысый лейтенантик, который сразу же стал проявлять необычайно высокий интерес к моей личности и к капитану Динго.