Глава третья Прибрежные воды Норвегии

На переходе между Англией и норвежским побережьем я собрал оперативный штаб, в который вошли Петрович, Саныч, Триэс, Большаков и командир БЧ-4 кап-три Владимир Александрович Понамарев. Седьмым стал наш замполит Валентин Григорьевич Елезаров.

– Итак, мы подходим к родным берегам, каковы наши последующие действия, с чего начнем?

– Я бы ударил по Киркенесу, у немцев там передовая база снабжения, – предложил Триэс, – этот порт у наших как кость в горле, сколько сил и средств угробили, самолетов потеряли, а порт так и принимал суда до последнего, пока в сорок четвертом году его не взяли. Если мы его разрушим, немцам придется разгружаться за триста километров от линии фронта. Думаю, восьми ракет хватит, чтобы минимум полгода порт не работал. Там еще рядом аэродром. Во время войны был главной авиабазой, а в наше время стал аэропортом. По нему и вдарим. Точные координаты обеих целей в базе данных у нас есть, четыре штучки бросим, и им хватит.

– Ага, щаз! – возмутился Петрович. – Двенадцать штук коту под хвост выкинем. Половина боекомплекта.

– Так попросим товарища Большакова помочь, его команда натаскана на такие дела, они подсветят нам цели. Нам на это дело одной ядерной болванки хватит, – предложил Триэс.

– Триэс, не пори чушь, я тебе такую ядерную болванку вставлю, что месяц враскорячку ходить будешь, – ответил я за Петровича. – Андрей Витальевич, вы сможете помочь с подсветкой целей, чтоб нам хватило половины предложенного боекомплекта?

– Так точно.

– Ну вот и хорошо. Кто следующий с предложениями?

Слово взял Петрович:

– Сейчас мы приближаемся к Норвегии, давайте опустимся южнее и где-то с широты Тронхейма начнем медленно прочесывать коммуникации противника в сторону наших вод, поохотимся за тюленями, а может, кого и крупнее загарпуним. Сейчас где-то в районе Нарвика скрываются «Тирпиц» и «Хиппер», вот бы их пустить на дно, англы будут рвать волосенки на заднице, если кто-то, а не они угробят этот кошмар британского флота.

– Предложение принимается, начнем от Тронхейма, правда, насчет Нарвика пусть наш спец выскажется. Саныч, давай, проработай вариант того, сможем ли мы протиснуться в этот фьорд или нам глубины не позволят, короче, все просчитай. Так, какие еще предложения?

– А я настаиваю сразу идти если не в Мурманск, так в Архангельск, – предложил замполит, – и попросить встречи с кем-то из руководства страны. У нас на борту всевозможные устройства, приборы и, наконец, самое совершенное оружие, которого нет в сорок втором. Да с ним СССР выиграет войну за месяц.

– Не можем мы, дорогой Валентин Григорьич, сейчас войти ни в Мурманск, ни в Архангельск. Как вы представляете наше появление там? Нам надо громко заявить о себе, чтобы кто-то поверил.


Сегодня 18 июля, идем на север вдоль норвежских берегов, с каждой минутой все ближе и ближе к тем местам, откуда неведомая сила забросила нас из нашего времени в это, где идет война за выживание. Бойся нас, фашист, мы пришли тебя уничтожать.

После встречи с конвоем, закончившейся утоплением немецкой лодки, ничего не произошло. Прошли к северо-западу от Британских островов, техника работала исправно. Дважды обнаруживали подводные лодки – один раз уже знакомую «портрету» «семерку», наверное спешившую в Атлантику, второй раз что-то неведомое. Саныч предположил, что это или пока не встреченная нами «десятка», или англичанин. Нас не обнаружили, мы тоже не атаковали. Еще несколько раз попадались надводные корабли – явно английские. По одной из целей, опознанной Санычем как «крейсер типа Саутгемптон», мы даже, объявив учебную тревогу, имитировали торпедную атаку, чтобы экипаж не расхолаживался. Нас не обнаружили. По меркам этой войны мы были невероятно далеко, вне рубежа охраны эсминцев сопровождения.

– Курорт! – впоследствии прокомментировал Петрович. – Нас не трогай, мы не тронем. Между прочим, это тоже не есть гут, командир!

Петрович прав. Вам не приходило в голову – как считается срок автономности атомарин: девяносто, сто суток? Дозаправляться не нужно – заряда реактора хватит намного дольше. Вода – из опреснителя. Провизия – при размерах лодки можно взять и на полгода. Капитальное, на берегу, ТО механизмов и докование – вполне нормально и через год.

Самым слабым местом, как ни странно, являются люди. Три месяца быть запертыми, почти не видя солнца, наблюдая вокруг одни и те же рожи? Чтобы стало понятнее: это сродни тому, как если бы вас, мирного служащего, заперли с коллегами в вашей конторе, замуровав выход. И заставили бы работать в режиме «восемь часов работа, восемь – отдых», естественно, без выходных! Делайте вывод, почему порой иной какой-нибудь матросик на исходе третьего месяца без дневного света вдруг начинает истерить, пытаясь открыть входной люк на стометровой глубине! Положим, это редкость, хотя и типовой случай, хорошо известный в военно-морской медицине. Вот только при длительности похода свыше девяноста суток резко возрастает вероятность того, что какой-то член экипажа по команде повернет не тот клапан или включит не тот рубильник, – это объективная реальность. Факт установлен опытным, и весьма печальным, путем – и мне совершенно неохота его проверять!

Когда-то давно, еще в СССР, я смотрел фильм «Ответный ход». Там есть эпизод, на подлодке: герой Бориса Галкина видит на переборке красную крышечку с надписью «Открыть при пожаре». Естественно, он ее открывает, а под ней, другая, с надписью: «Дурак! Не сейчас, а при пожаре». И не дай бог, он попробовал бы и дальше, потому что это был пуск системы пожаротушения, ЛОХ – лодочная объемная химическая, при срабатывании которой весь отсек почти мгновенно заполняется огнегасящим газом. И кто не успел включиться в дыхательный аппарат, то простите, мужики, в раю передайте привет тем двадцати с «Нерпы» Тихоокеанского флота, где какой-то придурок на эту кнопку нажал!

В отличие от дизельных лодок нам не надо беспокоиться – кислород, полученный электролизом воды, поступает в отсеки, автоматически поддерживая его уровень в атмосфере на привычных двадцати процентах. Но атомная лодка «Комсомолец» в восемьдесят шестом погибла именно из-за того, что в кормовом отсеке кто-то отключил автоматику или сбил настройку. И вспомните школьный опыт из химии: железо горит в чистом кислороде – отсек, где кислорода не двадцать, а сорок, пятьдесят, шестьдесят – никто не знает точно, сколько было тогда на «Комсомольце» – это пороховой погреб и бензиновый склад в одном флаконе и от любого коротыша или малейшей искры превратится в мартеновскую печь.

И таких мелочей много. Перечислять их все у меня нет ни времени, ни желания. Учи матчасть, читай инструкцию – просто прошу поверить на слово, что один дурак, ротозей или псих, нажав одну маленькую кнопочку или открыв не тот кран, может устроить нам всем как минимум громадную кучу проблем с ремонтом, а как максимум – коллективную встречу с апостолом Петром. Если будет кому просить за погибших, как в том восемьдесят шестом. Тогда к религии еще относились с опаской, но пришел командующий Северным флотом к главному мурманскому попу, архиерею или митрополиту, не знаю их иерархии, и сказал: отслужи за ребят! Не знаю, есть тот свет или нету, но если есть, чтобы их всех в рай, по справедливости. Слышал это сам от нескольких человек – не знаю, байка или нет, но очень похоже на правду. А наш случай – и вовсе особый. Провалились черт-те куда, и что впереди – не ясно, про дом и родных забудь навсегда и вообще, война наверху, самая страшная война в истории, это без всякого пафоса, – ну, если только, не дай бог, третьей с едрён батонами не будет! Это бьет по психике, выносит мозг, и случиться может что угодно, вплоть до открытого неповиновения. Вот почему Петрович вместе с Григорьичем стараются отслеживать общее настроение, ведя душеспасительные (а то и вдушувлезающие) беседы. Командиры БЧ, проинструктированные надлежащим образом, тоже не дремлют.

Когда-нибудь потом в обновленном СССР мы будем говорить о том, что мир не черно-белый и сложнее, чем кажется на первый взгляд. И что немцы – тоже люди. Но это потом. Когда в Берлине воздвигнут памятник нашему Солдату-Победителю. А солдаты немецкой народной армии будут маршировать под команды наших генералов. Ну, сейчас мы, волею случая, воюем с нелюдьми, зверьми, толкиеновскими орками (слово «нечисть» в наш век атеизма как-то увяло).

Вчера показывали людям кино – «Обыкновенный фашизм». Старшее поколение хорошо помнит этот фильм.

Но полицейские меры как пластырь или валидол: незаменимы здесь и сейчас, но на долгосрочную перспективу не годятся. Намного более действенное лекарство мотивация. У фантаста Ефремова есть не менее важный, на мой взгляд, роман «Лезвие бритвы». Главная мысль – именно мотивация – это мне надо, в связи с чем у них, словно из ниоткуда, появляются силы совершить невозможное. Потому-то Григорьич пашет, как целый отдел агитации и пропаганды. Мы одни в этом мире, и ПОКА одни против целого мира! И ничего еще не решено, если это и впрямь мир параллельный. Как знать, вдруг в этой реальности какой-нибудь идиот в генеральских погонах угробит не Крымский, а Сталинградский фронт? Сейчас решается, жить ли нам – гражданам СССР – вообще, ибо для Адольфа мы – унтерменш, рабы, удобрение! Мы – или они. Победа – или смерть. Убей фашиста – или сдохни в рабстве. Никаких сложностей – все просто и понятно, на уровне агитки двадцатых.

Убей немца. Сколько раз встретишь его – столько раз и убей. Тем более, Григорьичу, в отличие от Геббельса, ничего не надо придумывать. Это все было: и план «Ост», и концлагеря, и тысячи Хатыней. Я хочу, чтобы вы все сдохли, сволочи, – хороший немец для нас – мертвый немец, эх, попался бы нам в море какой-нибудь «Густлов», с десятью тыщами их на борту! Или «Тирпиц» – надеюсь, до него мы все ж доберемся, как раз у нас боеприпас на крупную дичь. Или тот и другой вместе.

М-да, а агитация, оказывается, вещь очень заразная. Сам не заметил, как начал уже накручивать сам себя! Впрочем, это уже психология. Назначить виноватого – ответственного за все беды. В Средневековье это были ведьмы, которых на костер; при социализме – империалисты всех мастей; в двухтысячных – какой-то бен Ладен; ну а для нас – немецкие фашисты. Как прямо заявил Григорьичу главстаршина Сорочьев: «А кто же еще? Ведь до тех, кто нас сюда закинул, нам не достать! Значит, фашисты и ответят за все!»

Нет, сам-то я понимаю, что, по сути, Германия двадцатых хуже, чем Россия девяностых! Из второй державы мира – разом ниже плинтуса! Плюс война, плюс потеря почти трети территорий и в пользу кого – поляков. Ну и, конечно, чудовищная инфляция – «разменяйте десять миллионов» – и безработица. И запрет иметь армию в стране, где «кайзер, криг, каноне» исторически считались сутью мужчины. А на закуску, вместо привычной монархии, что-то запредельно подлое, продажное и вороватое. Кто помнит ельцинскую дерьмократию, тот меня поймет! Теперь представим, что году в двухтысячном в Россию вернулся Вождь и навел порядок. Восстановил промышленность, ВПК, армию. Инженеры и рабочие вновь стали вовремя получать хорошую зарплату, безработных не стало вообще. Резко прижал бы преступность и коррупцию. Восстановил Союз, присоединив «исторически наши земли». Скажем, в Австрии и Судетах процент желающих воссоединиться был не меньше, чем в современной Белоруссии или Украине. Иными словами, в конечном итоге заставил бы весь мир вновь уважать нашу силу.

Вы бы голосовали за такого Вождя в двухтысячном? Уверен – ДА!

Правда, у немцев было еще круче. Аналог наших пятнадцати суток – заключение в Дахау и другие подобные места, причем не на срок, а «до исправления». Ну, это уже особенность немецкого сознания и корень их законопослушности, вдолбленный в подкорку.

Такая вот дойче юбер аллес – идея, немногим уступающая коммунистической. Впрочем, именно такой враг и нужен.

Короче, нужна драка. Как заметил когда-то Ильич, массам нужен успех, пусть даже небольшой, но постоянный. Иначе разброд в умах появляется и всякие мысли.

Так что идем вдоль норвежского побережья. Кто попадется навстречу?

Лучше всего, конечно, – войсковой транспорт. Чтоб вез свежий полк. Вода ледяная, хоть и июль, за пять минут не выловят – считай, покойник, с вероятностью процентов восемьдесят, ну а четверть часа – девяносто девять! Сколько там с «Густлова» спаслось, едва и один из десяти? Слышал, конечно, байку, что там фрицы детские сады вывозили – как говорят в Одессе, не делайте мне смешно! Туева куча драпавших фашистских бонз, чинов СС и прочей сволочи. После трупы утопших аж на шведский берег выбрасывало. Но что характерно, тогда про женщин с детьми даже Геббельс не заикался, который про «русские зверства» глотку сорвал.

Вчера повстречали транспорт примерно в три тысячи тонн. Сидел высоко – порожняк! По дистанции вполне бы достали, и фрицев не спас бы даже Нептун. Но тратить самонаводящуюся торпеду конца века на груду, не исключено, солдатских ботинок задушила жаба!

– Дальше легче будет, – предположил я. – Неизвестно, вдруг он снабжение вез какому-нибудь гарнизону или батарее в местную тьмутаракань. Зато немного севернее – точно наш клиент! Возле Тронхейма какое-то оживление наметилось, похоже, кто-то к Петсамо идет. Догоним?

Один из «бонусов», которыми обеспечил нас Леня Ухов, – свободное чтение немецких радиосообщений. «Энигмы», которыми у фрицев пользовались все рода войск, включая кригсмарине, по меркам сороковых – очень круто, но против современных компов не тянут. Тем более у Лени нашлась готовая программа на Делфи, написанная как раз для расшифровки «Энигмы», правда другой модели. Не составило труда немного ее доработать, после чего любой немецкий текст «крякался», как выразился Леня, максимум за десять минут.

Проблема в том, что ловить эфир мы могли, естественно, лишь всплыв под перископ и выставив антенну, что было опасно: засечь на радаре наши выдвижные устройства проблематично, но увидеть лодку со случайно пролетавшего самолета – вполне! Сан Саныч вспомнил, что в сорок втором еще не умели работать на сантиметровых волнах – у союзников вроде что-то было. Но у немцев точно нет, они на этом горели, когда их корабли обнаруживали ночью английские самолеты с новыми локаторами. Прибор «Наксос» – пассивная РЛС, обнаруживающая и пеленгующая эти частоты, – появится у немцев лишь в конце сорок третьего.

А значит, мы могли пользоваться РЛС дальнего обнаружения без ограничений, что противоречило всему нашему опыту того времени, но было вполне оправданно здесь. 23 августа немцы будут бомбить Сталинград несколькими тысячами самолетов. Возникнет «огненный шторм», когда горит все, сливаясь в один мегакостер высотой два-три километра и такой же ширины. После чего в закрытых убежищах будут находить лишь расплавившуюся посуду из металла и прах. Как в Хиросиме и Дрездене в сорок пятом.

Так что попадись мне сейчас любое корыто с десятью тысячами немцев, без разницы, военные или гражданские, любого возраста и пола, – плевать. Поплавают.

– Звереешь, командир! – заметил подошедший Петрович. – В бою это нормально поначалу. Татьяна Петровна моя, эх, говорила: «Главное, быть не против, а за, и воевать с тем, что этому за угрожает. А если одно лишь против, рано или поздно озвереешь. А так нельзя».

– А что у нас за? Откуда мы знаем, как там в сорок втором. Хорошо, если Сталин – нормальный мужик. А если все же зверь и самодур? Себя успокаивать «вожди приходят и уходят, а Россия остается» с кайлом в ГУЛАГе? Воевать все ж проще – как в песне «где враг в прицеле, сзади свои – и никого кроме них».

– И это тоже, – соглашается Петрович, – нужна до зарезу еще парочка побед. Как ты сказал «разница будет большая, придут к нашим неизвестно кто и откуда или те, кто оказал хорошую помощь»! И если еще отпускать будем, команда не поймет. Ясно, ничего не скажут, но верить уже так не будут.

Это он про транспорт, что встретили вчера.

* * *

– Товарищ командир, мы расшифровали радиограмму из штаба адмирала Норвегии.

– И что там интересного, Леня?

– Из Тронхейма движется конвой в составе четырех транспортов и шести кораблей охраны, в том числе минный заградитель «Ульм» с минами на борту. Конвой направляется в Киркенес с заходом в Нарвик.

– Идем на перехват конвоя, – объявил я. – Надо перехватить до подхода к Нарвику, а то зайдут во фьорд, и карауль, когда они соизволят оттуда вылезти. Вот видишь, Петрович, вместо упущенного судна немцы нам на выбор еще четыре подбросили. А я почему-то думаю, что, если бы тот транспорт утопили, этот конвой пришлось бы ждать очень долго.

Мы патрулируем у Вест-фьорда на траверзе Буде в двухстах километрах от Нарвика. Рванув в темпе открытым морем, рассудив, что обнаруженная синица важнее эфемерного журавля. Пока никого не видели, кроме древнего угольного пароходика, пыхтящего, как самовар, и около пяти рыболовных баркасов. Зато самолеты барражировали часто, причем последние два – с интервалом всего в полчаса! Проверяют, чист ли путь?

– Появилась цель. Сорок пять на юг, расстояние до цели сорок миль, – поступил доклад с ГАС.

«Что это может быть? А где конвой? Почему только одно судно? – проносилось в моей голове. – Проскочить он не мог, значит, куда-то еще зашел, скоро должен быть, будем ждать».

– Еще цели! Одна, два, три… – стал считать оператор. – Тринадцать, четырнадцать!!

– Ждали десять, а их тут четырнадцать. Значит, к конвою присоединился кто-то, выбор будет больше.

Ну, это еще не показатель. Среди островков во фьордах эхо отражается многократно. Миновать нас они не смогут НИКАК. Все ж норвежские фьорды – не финские шхеры, нельзя пройти в глубине, совсем не выходя на открытую воду! Где-нибудь да покажется, например здесь!

– Идем на выбранную позицию. Глубина двести, скорость пятнадцать. Время есть.

Проходит час с четвертью.

Вот они! Дистанция – шесть миль. Впереди – тральщик, тип М, восьмисоттонный, согласно данным Саныча. Врага надо знать «в лицо». Эти корабли использовались у немцев и как тральщики, и как противолодочные, и для артподдержки, и даже как миноносцы. Имели пару стопятимиллиметровых орудий и два торпедных аппарата. Строились огромной серией, тремя подвидами, тип 35–39, тип 40, тип 43 – по году проекта, всего свыше двухсот штук. Корабли крепкие, мореходные, правда, скорость всего шестнадцать, у них паровые машины! Акустика? Был у них сонар или нет? Хотя не важно, ничего сделать нам они не успеют! На дистанции примерно мили ползли еще два таких же противолодочных тральщика, держа фланг. Вот и летающая лодка маячит впереди по курсу. А эти следом выползают! Торопятся скорее уйти за острова – шесть купцов, вокруг них свора мелочи, кажется, траулеры или китобойцы переделанные и еще два тральщика замыкают строй.

Один купец, самый «жирный», тысяч на десять – даже отсюда видно – почти по палубу сидит. Шестой корабль – самый мутный, на торговца не совсем похож, орудие на баке, окрашен по-военному, но по надстройкам и мачтам – торговец. Плавбаза? Штабной?

И что у них в трюмах? Не дай бог, сено или бревна. Впрочем, строевой лес везли бы на палубе.

– Саныч, глянь, – уступаю место у перископа. – Кто у нас спец по кригсмарине?

– Минный заградитель, «Ульм», – решительно сказал Саныч. – Двести девяносто мин вместимости. В нашем времени был потоплен в Баренцевом море британцами 25 августа. Еще до или уже после того, как выставил мины, – не помню. Торговцы «жирные». Особенно второй – самый крупный. Нет, не сено у него в трюме, явно железо: палуба пустая совсем, а на такой переход в шхерах погода тихая, обязательно взяли бы наверх добавочный груз! У четвертого какие-то ящики видны, пятый что-то легкое объемное везет, если не порожняк, – ватерлиния совсем высоко! Надо бить, командир!

– Сергей Константинович, только пятьдесят третьи, второй транспорт, который самый крупный, минзаг, и первый и третий в колонне, тоже!

– Нет смысла тратить шестьдесят пятые на такие цели. Чай, не «Тирпиц» и не «Мидуэй».

И вот все параметры целей загружены в БИУС, пошел обратный отсчет, до пуска торпед остались мгновения. Первая пошла, вторая пошла, ушла четвертая, побежала секундная стрелка, отсчитывая последние мгновения чьих-то жизней в этом мире. Одна торпеда – одна цель, противник не противодействует, страховаться парным залпом нет нужды. Время!

Первым рванул минный заградитель, рванул так, что мы услышали, стало понятно: на его борту не консервы, его обломки разлетелись на огромное расстояние, не гарантирую, что они кого-то не задели. Сначала, конечно, увидели, так как, обнаглев, вторично подняли перископ еще чуть до расчетного времени. Взрыв и разлет обломков был впечатляющим. У борта большого транспорта взметнулся столб воды – небольшой, торпеда с неконтактным взрывателем рванула не у борта, а под днищем, что гораздо опаснее, вся сила пошла не на столб выше мачт, эффектный, но бесполезный, а непосредственно на разрушение конструкции. Когда такие торпеды появились, их называли «ломать хребет линкорам» одним попаданием. И это реально, потому что противоминная защита линкоров и тяжелых авианосцев прикрывает лишь борт, но даже киль «Айовы» не выдержит взрыва мощной боеголовки в непосредственной близости, тем более что в воде большая часть взрывной волны идет вверх. Куда уж там выдержать транспорту!

Я волновался, как курсант. Потому что, несмотря на свое звание и опыт, впервые стрелял торпедами по реальной и видимой цели. Как легендарные Маринеско, Колышкин, Щедрин и Матиясевич, чьи мемуары я прочел еще в училище.

Большой транспорт разорвало пополам. Его половинки накренились в разные стороны и синхронно исчезли. Второй просто нырнул в волны, как подлодка. Точно железом был загружен – техника, авиамоторы, орудия, оборудование для никелевых рудников или ремонта битого «Тирпица». Явно что-то ценное, раз так охраняли! Куда исчез третий, я даже не заметил, очевидно, опрокинулся мгновенно, и днище уже не видно из-за горизонта.

Затем пришел звук. Затухающий гром, от которого двадцать тысяч тонн лодки слегка встряхнулись, впрочем, возможно, это мне лишь показалось. Зато это точно слышал весь экипаж. Где-то в отсеках кричали «ура!», или это тоже мне показалось?

– Товарищи подводники, поздравляю с отлично проделанной работой! Нами потоплен немецкий минный заградитель с запасом мин, а также три транспорта общим водоизмещением до двадцати тысяч тонн, что наблюдал лично.

– Дистанция две тысячи метров. Пеленг десять, взрывы глубинных бомб! – доложил акустик.

Рыбу глушат. Давайте – меньше бомб у вас останется!

– Все, уходим отсюда. Перископ убрать, ныряем на двести, курс вест, двести семьдесят. Делаем ноги, пока коршуны не налетели.

– Командир, а кого нам бояться, нас же из этого антиквариата никто не догонит, – вставил Петрович.

– Так, Петрович, уходим, чтобы лишний раз не светиться, а не из-за страха, что догонят и по шеям надают. Пусть и фрицы, и кто-то другой поломают голову, кто это все сотворил. Слышишь, уже резвиться начали, бомбами кидаются, рыбу глушат на ужин, они нас не видят и не слышат, мы от них далеко. Нас не видели – пусть и не знают. И думают, что наши лодки везде! А мы отойдем мористее и будем слушать. Саныч, проложи курс!

Мы ждали три дня. Слушая эфир, узнали много интересного, причем как от немцев, так и от англичан. Немцы объявили, что при отражении нападения на конвой потопили две английские подлодки. Англичане – об утоплении шести немецких кораблей при отсутствии своих потерь. Как ни странно, английские данные были ближе к истине. В расшифрованных нами немецких сообщениях говорилось, что еще один транспорт получил при взрыве «Ульма» такие повреждения, что его едва дотянули до порта, а три противолодочника (бывшие траулеры) приложило взрывной волной – причем один так, что почти половина команды убитых или раненых, а саму лоханку проще списать.

– Вот так, кто-то топит, кто-то записывает себе на счет и получает награды, – возмутился Бурый.

– А тебе что, тоже хочется висюльку? – подколол Князь.

– Да, хочу! Я бы от Красного не отказался, он мне нравится. У моего отца такой был, и что плохого в боевых наградах, заработанных честным путем, а не как некоторые – приписками.

– Ладно, молчу, молчу, еще на дуэль вызовешь, а здесь – в замкнутом пространстве, может и невиновный пострадать.

– Так мы попросим командира всплыть и на свежем воздухе сразимся, не надо будет покойничка переть по крутому трапу, волной смоет, когда погружаться обратно будем, – ответил шуткой на шутку Бурый.

– Так, шутники, сейчас вы у меня пойдете в торпедный, и наш дорогой доктор будет делать искусственное дыхание торпеде рот в рот.

– Так у нее ротового отверстия нет.

– Захочешь – найдешь. А после этого оба берете ее, переворачиваете, загружаете в торпедный аппарат. Чтобы мы могли стрелять на отходе назад, когда нас будут преследовать корабли противника.

– Как это назад? – не врубился доктор.

В центральном грохнул хохот.

– Как, как, у нас же кормовых аппаратов нет, а мы на отходе такой перевернутой стреляем, вот она и пойдет не вперед, а назад, на преследователя.

Тут Князь понял, что его разводят, поскольку хохот стоял такой, что, наверное, немецкие акустики за сто километров засекли, и решил продолжить игру дальше сам. Состроил невинно-удивленные глазки.

– Командир, нам там места не хватит, чтобы ее развернуть, не пилить же ее пополам.

– Так мы сейчас всплываем. Вы вытаскиваете ее на палубу. Там переворачиваете и затаскиваете назад в торпедный, и всего делов.

– А если с немецкого самолета нас заметят, пока мы наверху танцевать будем?

– Да ничего страшного, как только самолет засечем, нырнем, а вы сверху поплаваете. Будете торпеду поддерживать, чтобы не утонула, она нам еще пригодится, их так мало осталось, а брать негде. Интересно будет посмотреть на того немца и узнать, что он будет докладывать, видя двух идиотов, плавающих в море в обнимку с торпедой и дожидающихся каравана, который должен выйти из фьорда.

– Так она же тяжелая, вдвоем не справимся, надо еще с десяток помощников.

В центральном уже не смеялись, а стонали, кто-то сидел на корточках и всхлипывал, кто-то сполз на палубу, держась за живот и утирая слезы. Кто-то включил внутреннюю связь, так что половину разговора слышала вся подлодка, а кое-кто заглянул сюда, чтобы воочию взглянуть на этот дурдом и пересказать другим. Насмеявшись и слегка расслабившись, все потихоньку приходили в себя.


Если бы не мой день рождения. Пустяк, оказавшийся решающим. Отчего-то взбрело отметить, после чего – ходу. Попросил кока испечь торт или пирог и придумать чего-нибудь на закусь. Собирался через неделю после начала похода праздновать в нашем времени, а с этим переходом все сдвинулось, пришлось подстраиваться. Как там дома? Жена испекла свой фирменный пирог с голубикой, приготовила утку с клюквой – такая вкуснятина, даже в желудке заурчало. Блин, о чем я думаю! Они, наверное, сейчас места себе не находят, мы же пропали три недели назад. Нас наверняка всем флотом ищут, не знают, куда исчезли. Не иначе мерещится им второй «Курск» или С-80. Ладно, не будем о плохом. Может, вернемся к себе в тот же день и час и никто не заметит нашего исчезновения.

Кок не подвел, приготовил недурственный тортик, да не один, а несколько, чтобы по маленькому кусочку досталось всем. Остальные блюда тоже были хороши. Поздравляли, желали и даже дарили. Как без подарков. Обед был прерван сообщением о двух воздушных целях, кружащих на выходе из фьорда. Не зря тут эти вороны разлетались: раз уж появились – жди корабли.

И почти сразу – множественные шумы винтов. Причем не транспортов – боевых кораблей.

– Товарищи подводники, наш маленький сабантуй прикрывается по не зависящим от вас причинам, прошу всех по своим местам.

– Боевая тревога!

Сначала подумал: по нашу душу. Взялись обозленные немцы за нас всерьез, сформировав корабельную поисковую группу. Как поступил бы я сам на месте любого немецкого адмирала. Четыре-пять эсминцев с гидролокаторами и полным запасом глубинных бомб, при поддержке базовой авиации. Мы бы, конечно, уклонились, ушли. А там, глядишь, и сделали бы одного-двух. Вот где было бы настоящее дело, когда добыча пытается показывать зубы охотнику.

– Цели! Первая, вторая…

Глянем – уйти успеем всегда!

Показались. В перископ было видно, как какой-то вооруженный транспорт шел под охраной двух эсминцев.

– Петрович, погляди, что это за фрукт такой, что его охраняют два эсминца. Это больше всего напоминает какую-то плавбазу или опять минзаг.

– Да точно, военный корабль, хорошо вооруженный, глянь, как рванули, торопятся проскочить открытый участок и скрыться в проходе между островами, – подтвердил старпом, глядя в перископ. – Похоже, в Нарвик побежали.

– Ну и мы пойдем за ними и в удобном месте перехватим.

Уже целый час мы не можем выйти на удобную позицию для удара, эти гады все время прячутся за островами.

– Товарищ командир, на экране появились отметки еще от трех надводных и одной воздушной цели.

– Вот сволочи, наверняка почувствовали, что их здесь кто-то пасет. Потому и выпустили этих пораньше – отвлечь, а самим какой-то более ценный корабль провести на юг. Они, как я помню, должны «Лютцов» в Германию на ремонт отправить, вот, наверное, подобную комбинацию и придумали. Чтобы рыба, которая, по их предположениям, выжидает в засаде, клюнула на их наживку, хотя наживка стоящая.

– Так, может, сначала этих атакуем, а потом тех догоним? – предложил Саныч.

– Нельзя. Как только мы этих атакуем, те сразу в какой-то дыре укроются, из которой их не выкурить.

– А вдруг, наоборот, это на юге приманка, – мы бросим этих, помчимся за теми, а в итоге – пшик. Как говорят, за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь.

– Ладно, подождем чуть-чуть, посмотрим, как будут развиваться события дальше, пока двигаем за этими.

Прошел еще час в ожидании.

– Пал Василич, как ведет себя противник, нет ли изменений в их продвижении?

– Да нет, все без изменений, идут противолодочным зигзагом, ход десять узлов.

– А что с южной группой? Где она сейчас?

– Двигается на запад, уже в течение двух часов со скоростью пятнадцать узлов, – доложил оператор ГАКа.

– Кто это может быть? Может, фрицы снова послали в Атлантику рейдер, хотя, не помню, по-моему, в сорок втором все рейдеры уже переловили. Так кто же это? И куда попер? Понаблюдаем с полчаса, если ничего не поменяется, атакуем сначала этих, а потом перехватим южных, скрыться не успеют, далеко отошли от берега.

– Командир, южная группа изменила свой курс с восточного на северный и увеличила ход до восемнадцати узлов.

– Значит, это не рейдер, – заметил Петрович, – рейдеров с такой скоростью нет. Но однозначно, это боевые корабли. Они решили проскочить подальше от берега, где меньшая вероятность встречи с подлодкой, так как лодки охотятся все же ближе к берегу.

– Видимо, так и есть, Петрович. Через четыре часа мы это узнаем, а пока атакуем, пусть только выйдут в открытое пространство, – ответил я.

Такой случай представился через два часа, когда корабли вышли из-за острова. Мы всадили одну торпеду в борт военному судну, с идентификацией которого так и не определились, а другую – между труб – в эсминец. Судно стало заваливаться на левый борт, на палубе бушевал пожар, что-то взрывалось и огромными петардами взмывало вверх. Матросы прыгали с горящего корабля в воду, она тоже горела. Эсминец раскололся пополам, так как детонировали торпеды в торпедном аппарате. Он погружался двумя половинками, вокруг которых плавали в горящей нефти немногие выжившие моряки. Преследования не было, поскольку третий эсминец бросился спасать экипажи торпедированных кораблей.

– Сан Саныч, курс на южную группу, отрезаем ее от берега, чтобы не скрылась. Операторы, как ведет себя цель? Об изменении курса докладывать сразу.

– Курс цели без изменения.

Вот это да! Крейсер и два эсминца – ничего себе улов! Ни в коем случае нельзя упустить этот крейсер. Это, должно быть, «Кельн», однако почему он вышел сейчас, в то время как должен в начале августа перебазироваться в Нарвик. Очевидно, этот мир понемногу начал меняться ввиду нашего вторжения. Или мы в параллельном мире, слишком уж все пошло не так. Почти не так.

– Нам сегодня крупно повезло, товарищи подводники, – сообщил я, отрываясь от оптики перископа, прерывая свои мысли. – Там наверху фашистский крейсер, угрожающий нашим коммуникациям, и два эсминца. Они очень спешат, наверное, уже знают о потоплении предыдущего конвоя и надеются проскочить в стороне от основных транспортных путей. Этого мы не допустим и пустим их на дно. О, складно звучит! Сережа, по крейсеру отработаешь шестьдесят пятой, чтобы наверняка, и сколько у нас осталось пятьдесят третьих.

– Мало для такой войны, всего десять штук.

– Михал Петрович, что это мы все торпедами да торпедами, а ракеты у нас для чего? Мы узнали, кто перед нами, пропустим вперед миль на двадцать – и ракетами, – предложил Триэс. – До берега далеко, никто и не узнает, куда исчезли корабли. Две по крейсеру, по од ной в эсминцы, всего и делов-то. Вряд ли кто спасется.

– Сергей Степаныч, твои ракеты нам еще понадобятся. Если мы их сейчас используем, хотя и с пользой, их негде будет взять. Так что сейчас используем торпеды. В первую очередь крейсер, затем эсминцы или эсминец, который будет самой выгодной целью.

– Товарищ командир, цель увеличивает ход, – поступил доклад.

– Значит, засекли нас и пытаются оторваться, думают, тут обычная подлодка с подводным ходом максимум десять узлов. Сережа, как только БИУС выдаст данные по целям, сразу стреляешь.

Торпеда оторвала крейсеру корму вместе с обеими башнями, но он оставался на плаву, погрузившись кормой по палубу. Эсминец также получил торпеду, только под мостик, и теперь погружался носом, кренясь на правый борт. Оба корабля горели, не так интенсивно, как первые, потопленные нами за сегодняшний день. Третий эсминец шел на нас. Очевидно, решил поквитаться с обидчиком своих товарищей, не догадываясь, на что нарывается.

– Ныряем на двести, курс на уклонение, мощность семьдесят процентов, отрываемся от него, делаем петлю и добиваем этот крейсер.

Эсминец не хотел отставать и гнался за нами уже минут десять.

– Вот подлюка, гад упертый попался, – возмущался Саныч.

– Сейчас скинем! Приготовить ловушки, – скомандовал я, – выпустить ловушки, руль направо.

Мы отрывались от эсминца, позади на месте имитаторов слышались разрывы глубинных бомб, которые усердно обрабатывал наш преследователь.

– Сан Саныч, курс на крейсер, сделаем Нептуну подарочек.

Живучий, черт! Умеют немцы строить качественно. Покалеченный крейсер все еще держался на воде, когда мы подошли через полчаса, после того как сбросили эсминец с хвоста. Крейсер еще глубже осел в воду, его уже не спасти, рядом с ним плавало несколько шлюпок и спасательных плотов. Мы решили не тратить на него торпеду, и так утонет, и ушли из этого района в сторону Нарвика.


«Уже месяц, как я на этой лодке в заточении. И что им от меня нужно? – рассуждал Херман, сидя под замком в своей временной тюрьме. – Теперь я многое о них знаю. Они действительно из будущего, а Советы в 1945 году победили в этой войне. С огромными потерями, но победили. А мы проиграли. Они вошли в Берлин, от которого мало что осталось, а не мы в Москву. Да и вообще, от половины Германии тоже мало что осталось. А ее еще поделили между союзниками. Гитлер покончил с собой, Геббельс – с собой и своим семейством. Иных казнили или посадили. А эти пришли из будущего, чтобы помочь повторно выиграть войну, с наименьшими потерями. У них очень мощное оружие, которым можно за считаные секунды стереть любой город. Что за оружие они придумали в своем будущем? Да одна такая лодка может заменить сотню наших. Месяцами не всплывать, погружаться на полкилометра и передвигаться со скоростью эсминца. Ей ли бояться наших кораблей. Один из них сказал, что за этот месяц, как они появились здесь, отправили на дно восемь боевых и три транспортных судна. Потом показали несколько документальных кинохроник об этой войне и всех ее ужасах, о концлагерях, миллионах замученных и сожженных в печах. Страшное кино. Прав был тот старый матрос, как его там? Уже стал забывать, все же прошло три года. Ах да, Вернер Майкснер, его потом гестапо арестовало. А он предупреждал еще тогда, после Польской кампании, что эта победа ничего хорошего нам не принесет. Тогда все опьянели, боготворили Гитлера. Зато потом он, неуемный в своих амбициях, привел страну к краху. Но это произойдет через два с половиной года, возможно, и раньше. Я узнал, что такое война и во что обошлась нам, мне показали мой родной город Гамбург и что с ним сотворили англичане с американцами в сорок третьем году, я не знаю, выживут ли мои родители в этом аду. Я понял, что эйфория после первых побед скоро пройдет и наступит страшная расплата за все содеянное моей страной. В сорок четвертом году произойдет неудавшееся покушение на Гитлера, в котором будут участвовать высшие чины вермахта, впоследствии казненные. Может, и война раньше закончилась бы. Они рассказали, что после победы англичане не захотели единой Германии и разделили ее на четыре оккупационные зоны. Франция тоже противилась объединению. СССР в своей зоне создает новое государство – ГДР (Германская Демократическая Республика), ему нужны рабочие руки, восстанавливать разрушенное хозяйство. Хотелось, чтобы государство осталось единым. Этим объединением они тоже хотели бы заняться. Я не знаю, как теперь поступить, но надо как-то предотвратить столь страшную для Германии развязку, вот только как. Как помочь своей родине – перейти на сторону врага или попытаться сбежать, предупредив своих. Только как отсюда сбежать, если они даже не всплывают и не выпускают меня из конуры, в которой закрыли. А даже если сбежишь, надо добраться до своих. Что я могу рассказать и кто мне поверит? Чего доброго, признают сумасшедшим или дезертиром, хуже того – решат, что меня завербовали русские, и, не разобравшись, расстреляют. Я что, ярый нацист? Я простой моряк торгового флота. Я что, хотел этой войны? Нет, конечно. Я не хочу, чтобы мои родные погибли. Как их предупредить, чтобы они уезжали из города, не знаю. Думай, Эдгар, думай; черт, скоро мозги закипят, а в голову ничего не приходит. Я все-таки склоняюсь к тому, что надо помочь русским скорее закончить эту войну».

Загрузка...