Аристократы

Глава 3 ” Поиск-прятки”

POV Вильмонт

Шесть дней. Спокойных, мертвых дней. Что делать? Смотреть телевизор — не было желания, с кем-нибудь поговорить. С кем? Друзей близких никогда не было. О чем рассказать?

Есть не хотелось, спать опасалась. Боялась заснуть и проснуться от тех рук, которые всегда будили посреди ночи, владели мной, трогали везде и всюду, как будто стирали любые упоминания о прошлых ласках, полученных кем-то до него.

Одна мысль билась в голове, как мои девочки и всё ли с ними хорошо? Только это возвращало к жизни на несколько секунд, а потом опять темный туман.

Ела, когда совсем загибалась от скулящего живота, а так валялась трупом в комнате и смотрела вверх. Как покойник сложила руки под грудью и изучала омерзительный, тошный цвет потолка. Дурацкие лампочки, и даже по ночам повторялась эта картина. Пустые глаза в потолок, где отражались тени корявых ветвей дерева из окна.

Что-то нарушили внутри, целостность какой-то конструкции, надломили прочный стебель и его не склеить, не сшить, не сплавить, ничего не сделать. А осколки в сердце по-прежнему кровоточили внутри, как и шесть дней назад, у Ирины.

Не хотела находиться в этом доме, здесь всё напоминало о проклятом дне четыре месяца назад, когда бежала от Пб-ников. В этот каменный дворец не успела вернуться, прежде чем жизнь подставила подножку.

Через километр невидимая граница со Страдовцами, река — Гробница и дом некогда Анны Ананиной и Ивана. Я даже его фамилию не узнала.

Усмехнулась потолку отвратительно-белому, а я до не возможности грязно-черная. Во мне ничего хорошего, как прежде. Во мне — гниль.

Есть охота, но встать лень… После часа борьбы с голодом все-таки решила встать.

Прошла по прохладному темно-коричневому паркету по направлению к туалетному столику справа от кровати.

И вот она я. Нет татуировок, родинка маленькая под глазом, темные волосы, если не расчесать после ванной кудрявились. А в голубых глазах — истинный страх, водоворот презрения к самой себе. Блеклый какой-то взгляд.

И краситься не хотелось, и одеваться не для кого, ходила в старых потертых джинсах, и кофте с длинным рукавом. Присела на пуфик, справа на туалетном столике — три ящика. Отодвинула самый верхний и оглядела аккуратное содержимое. Видимо, после моей кончины, мама привела в порядок ящики.

Самый главный документ — прямоугольный в голубой обертке, который давал право жить Аристократкой. Раскрыла и изучила свое лицо на первой странице. Кажется на той фотографии совершенно другой человек, беззаботный, улыбчивый, там есть намек на улыбку. Хохотушка, заводила Анна Вильмонт. А я кто теперь? В отражении зеркала больше не тот человек.

Захлопнула документ, вернула в ящик и отправилась на выход. По коридору прошла, мимо дверей остальных членов семьи.

По ощущениям дома никого: лишних шагов нет, темнота везде. Включила свет в коридоре и направилась к лестнице.

Звонок внизу от входной двери заставил немного прибавить шаг. Поскольку охранники пропустили на территорию, значит кто-то из хороших знакомых, но без ключей.

Приоткрыла входную дверь, сердце обрадованно пропустило удар.

Это как радуга после обильного дождя, красивая, разноцветная, приковывающая взгляд своим великолепием.

Это как чудо-волшебник, что аккуратно вырвал шипцами осколки из моего сердца:

— Привет, Вильмонт, я захватил твоих любимых червячков-мармеладок и вишневый сок. Как насчет посидеть на улице и потрещать обо всем подряд? — Лёнька присвистнул для наглядности. — Вспомним молодость, начнем сексом заниматься. И дождемся твоего отца, может на этот раз он мне яйца отстрелит?

Шмонт держал на весу пакет, а в другой руке небольшой букет желтых цветов. И где раздобыл в январе месяце?

Я только — только научилась просыпаться и не плакать по утрам. Последние шаги, глядя в глаза этому человеку преодолела вслепую, сквозь плотную пленку слез. Дыхание приостановилось на некоторое время.

Мне не хватало этой без башенной улыбки, мальчишки — проказника. При виде которого всегда поднималось настроение, и я могла часами смеяться. И не чувствовать тишины этой. Как только его не стало рядом — постоянно плакала.

Пакетом Ленька чуть спину не проломил, когда обхватывал, принимая в теплые, любимые объятия, где было комфортно и уютно.

— Не знал, как и подойти к тебе, — мне на ухо в волосы прошептал, а я со всей силой вжалась в его грудь. Щекой почесалась о колючую бородку, даже ради меня не сбрил. Я всегда черпала в мужчине свои силы.

Любимый, знакомый одеколон, наверное, от его резкости в глазах стало мокро. Просила ведь сменить запах, очень настырный. А Лёня тем временем продолжал шептать на ухо:

— Мне начинать развешивать сопли, как я чуть без тебя не сдох?

Те же салатовые, покрашенные стены прихожей, та же дверь входная светло-коричневая, которую я яростно ненавидела отмывать от грязи сапог. Те же плечи и шея, в которую уткнулась с благодарностью. И знала, что Шмонт никогда не причинит вреда. Я никуда больше не хочу и никогда. Это мое место, здесь с ним. И если кому отдам в подчинение свою жизнь, то только ему.

Почти сразу решили выйти на улицу. Спустились по крыльцу. Перед нами пустая земля, без травы, серое грозное небо, и на непокрытую голову падал небольшой снежок. Здесь гораздо холоднее, чем в Арзонте, правильно, там жарило солнце, а здесь его нет. Оно больше не обжигало. Нехотя отогнула рукава зимней, пуховой куртки, на запястьях больше не было ожегов, они почти сразу прошли после той ночи в Белесье, а в тот день казалось, что до костей сжег.

Хватит, Аня!

Я взяла под руку Леньку, тот ответно улыбнулся мне.

— В наше любимое место? — спросил и после молчаливого кивка с моей стороны мы отправились по тротуару из красной плитки, мимо «лысых» газонов и голых маминых любимых яблонь без единого листочка. Там в отдалении возле забора небольшая каменная беседка, для плохой погоды. А у нас почти каждый день то дождь летом, то снег зимой. Поэтому бывшая страна Гнета — это и есть вода. Если Страдовцы — это солнце, то мы, наверное, вода.

Вечер был прекрасным. Я давно не смеялась, сидя на нашем гамаке, валялись, как дети, и ни о чем старалась не думать. Ленька первый кому удалось это сделать — отвлечь от Хаски. Или по крайне мере затолкать поглубже мысли внутрь, может они там спрячутся и больше никогда не появятся?

Так приятно покачиваться. Ноги перекинула через колени Шмонта, а он сидел, как примерный мальчик, и поддерживал конечности, чтобы я не свалилась. Ну и раскачивал нас до кучи, а я курила — плохая девочка.

И пялилась на хмурое небо и плевать на холод. Многое Ленька рассказывал, а я молчала иногда смеялась над его историями. Вероятно, они были вымыслом, но пусть так. Пустая болтовня отвлекала.

— А ты ничего не хочешь рассказать, Ань? — позвал он.

Я отвлеклась от созерцания облаков над головой. Потеряла пушистую кучку в небе, которое рассматривала. Оно было похоже на треснувшее зеркало — на горсть осколков.

— Я хочу забыть, а не рассказать. Я сама мечтаю не знать. То, что было — это было не со мной, а с другим человеком. Не со мной, — как мантру повторяла я.

Заклинала себя этим, чтобы забыть. Забыть, как плохой сон. Мое больное воображение. Словно целый год прошел, а не неделя с момента, как я его больше не видела. Будто целая жизнь нас разделила.

— Если не хочешь — не рассказывай. Надеюсь, ты была хорошей девочкой? — с долей юмора спросил Ленька.

Я услышала подозрительную тишину между нами. Он спросил ведь о том, о чем я подумала? О моей верности????

— Молодежь, не помешал? — я вскочила с гамака с сетки, приподняв туловище.

— Вечно вы в пикантные моменты приходите, — попенял друг отца.

Я успела пока бычок затушить. Отец сопроводил мое действо очень долгим и внушительным взглядом. Да, я обещала бросить. Помню.

Второй раз видела отца с тех пор, как вернулась. Он привез от Ирины. Достал мое уставшее тело из машины и открыл дверь, больше ничего не сказал. Молчал пока мама плакала, пока Саша орала. А я стояла столбом не в силах поверить, что вновь дома и больше не увижу Хаски. Я спасена была.

Мама что-то кричала, ругалась, а я не слышала. Смотрела сквозь нее и сдерживала вновь слезы, как уже делала много раз. Сражалась с собой.

Значит мать отца выгнала!? А он не стал ничего ей объяснять, как впрочем и обычно. Слишком низко оправдываться для него.

— Пойдем в дом, — отец немного наклонил голову в бок. — Хочу с вами со всеми поговорить.

Сама серьезность. На лбу появились задумчивые морщинки. Мы с Леней озадаченно переглянулись, что не скрылось от отца.

— Ничего страшного, не пугайтесь. Пойдем, — папа приобнял за плечи и повел по тропинке.

Я не сопротивлялась, хотя раньше может быть почувствовала дискомфорт, когда отец ко мне прикасался и излишне проявлял любовь. А сейчас — с наслаждением пригрелась к его бочку. Он не такой высокий, как остальные Вильмонт. Коротышка. Конечно, со мной не сравнится, я совсем маленькая.

В зале сидела почти вся семья: Паша, Алиса, мама. Откуда взялись, ведь дома никого не было, как мы, надеялись со Шмонтом. Мама в черном, длинном платье, обтягивающем фигуру, стояла возле окна, видимо, смотрела за нашим приближением. Когда мы зашли, то обернулась, шалью закутав руки. Смотрела на меня, отца взглядом не удостоила. Пустое место.

Паша, сидя за столом, махнул рукой, улыбаясь как мальчик-одуванчик. Слащавая моська брата и особенно его аура обаяния сбивала с ног всех представительниц прекрасного пола от десяти лет до восьмидесяти. Таких людей не возможно не любить, он много болтал и всегда говорил то, что на уме. И ненавидел, когда рядом с ним кто-то грустил.

— Привет, сестренция! Почему ко мне не зашла? А с этим отщепенцем успела пообщаться? — показал Паша пальцем на Шмонта.

— А я не виновата. Он сам пришел… — направилась ко столу медленным, неспешным шагом. К брату поближе, там стулья пустовали возле стола.

— Прочь бездомный! — демонстративно Паша замахал рукой, будто прогоняя. — Ходит по чужим домам, будто своего нет.

— А как же проходите — чувствуйте себя, как дома, — Леня дышал в затылок, перемещался вслед за мной, по той же траектории.

— Ни капли не скучал по тебе, бездомный, — попенял Паша. Он у меня ревнивый братец. — Вновь пропишешься у нас в доме? — брат схватил мандарин со стола перед собой и принялся его очищать чересчур старательно. Наверное, представлял чью-то голову и волосы или череп и кожу. Какие у меня кровожадные мысли.

— Как получится, — улыбнулся Шмонт и выхватил из ладони Паши увесистый кусок мандарина.

Папа неожиданно грубо прервал обоих:

— Любезностями обменяемся чуть позже. Аня? — посмотрел пристально в глаза. Я только собиралась присесть за стул рядом с братом, но остановилась. — Как твоя жизнь?

Затем отец поплотнее прикрыл двери из гостиной, давал время подготовиться к ответу. Потом присел за стул напротив Паши и меня, рядом с молчаливой Алисой.

И все взгляды, как прочные нити, растянулись от меня к ним, а я готовилась к выступлению великая актриса.

— А..аа, — это все, что могла сказать. О чем сказать? Рассказать о том во, что я превратилась? Явить это чудовище перед своими самыми близкими людьми? Никогда, я не желала, чтобы они узнали о моем страшном прошлом. — Всё отлично…как на каникулах, — подмигнула первому, кто попался — Паше. — Никакой ответственности, сплошные гулянки.

— Ну вот…это другое дело, — брат поймал мою ладонь и по-дружески помассировал пальчики, а потом положил к себе на плечо.

— Это хорошо, — принял отчет отец, обвел сидящих людей внимательным взглядом. — Как вы поняли, на Аню было совершенно три покушения.

Мама что-то пыталась сообразить: морщила лоб, хмурила брови, но не могла понять сути. Карие глаза мелькали беспокойством слева-направо, рассматривая гостиную. Папа садист не мог ей объяснить?

Я наблюдала за материнской реакцией, пока она безотрывно смотрела и изучала мужа.

— Нападения? Три? Я думала одно, — мать подала, наконец, голос. Не выдержала. — Ничего не хочешь объяснить?

Теперь мы все переглянулись. Поиграли в гляделки. Только эти двое вели себя, как дети. Женаты лет…сколько там двадцать пять, а порой их отношения выбивали из колеи.

— Алла, с тобой мы потом поговорим, если разрешишь в комнате и без свидетелей.

Мы потупились в пол, словно предметы декора. Я ожидала бурного протеста, все-таки мой характер взят от мамы. Но к моему удивлению, она промолчала, беспомощно рухнула на стул, так что ножки заскрипели по полу. Скрип резанул по ушам, из-за чего обитатели комнаты вздрогнули.

Я до сих пор не понимала любит папа маму или нет. Иногда думала, что да, а теперь… боялась размышлять об этом чувстве. Местами да, местами нет. Мое понятие любви не совпадало с их чувствами. Хотя, кто я такая чтобы судить? Пересмотрела романтические фильмы, а на деле?

Вот она любовь, Аня. Ты любила Шмонта давно, а изменяла ему с Хаски. Хвостом крутила в Белесье перед ним. Флиртовала, вела себя, как зазнавшаяся Вильмонт, которой ножки целовали поклонники. Ведь я действительно засматривалась на Хаски до той ночи в Белесье, и мне невероятно льстило внимание мужчины. И на кухне дала себя поцеловать не сопротивлялась, и если бы не его замечание по поводу груди не смогла бы отказать. И, наверное, на том кухонном столе я бы…

Всевышние силы, о чем я думаю!?

Вернемся к теме любви

Шмонт вроде как любил меня, но своих фотомоделей — коллег по работе тоже любил часто и по ночам. Таковы Аристократы. Это мои проблемы, что не видела смысла в этом лживом чувстве.

— Мне нужно узнать о дальнейших планах Ани, прежде чем улечу в Арзонт по делам, — отец оторвал взгляд от лица мамы и обратился ко мне, вернув вновь сюда на землю от раздумий. — Какие планы? Что дальше? Анна Ананина? — будто ножом пырнули в грудную клетку.

Задохнулась от наплыва воспоминаний, потерялась в них. Они ослепили и оглушили на мгновение, пока я собиралась с силами, чтобы ответить.

— Планирую поступить в Академию Права, — решение моментально сформировалось в голове, хоть и не успела поразмыслить на досуге о дальнейшей судьбе. На первом месте пока стоял вопрос выжить, а не загнуться от жалости к себе. Как и предполагалось ответ взбудоражил каждого.

— В смысле? — Паша демонстративно засмеялся. Наигранно. — Права!? На другом конце Гнетовцев? Ань, ты там была? Скука смертная…

Мне все равно: лишь бы подальше отсюда, подальше от границы со Страдовцами. Чтобы не видеть той границы. Не помнить. Забыть. Все забыть. Каждый кустик, по которому бежала, наивная дурочка, в тот день — четыре месяца назад.

— Я помню, Паша. У меня нет амнезии, — спокойно ответила я. — Хочу заняться законодательными правами. Вы же в курсе, какой я борец за справедливость?

— А Военка? — отец удивил. Раньше был против, а теперь пошел на попятную.

— Меня не пускали в том году. Думаешь в этом году глаза стали лучше видеть? — теперь я вовсе мечтала ослепнуть. Отец неопределенно пожал плечами.

— Я могу помочь… — будто в том году, не мог помочь. Догадывалась, что это он был против поступления в институт для военных.

— Нет, спасибо, — твердо ответила. — Я не хочу никаких войн. Никаких проблем.

Рукой не заметно стала отсекать воздух вовремя произнесения речи. Эмоции взяли вверх:

— Никаких забот, никаких разборок, драк… ничего. Спокойствие и умиротворение… — голос дрогнул.

Гребаный Бастард! Только бы не разрыдаться. Как на меня не похоже.

Внимание семьи безумно напрягало, как на ярмарочного урода смотрели.

— Достаточно… приключений, — пояснила спокойно, собравшись с мыслями и собственным сердцем.

— Как пожелаешь, — не охотно отец смирился.

Даже речи не может быть, чтобы я вернулась в Арзонт. Туда, где есть он. Где могла его встретить нечаянно.

Он узнал, кто я или не узнал? В любом случае лучше перестраховаться — Анна Ананина должна умереть и об этом стоило поговорить с отцом.

POV Хаски

Они должны быть благодарны, что я сам пришел сюда, а не вытащил на улицу — стадо уродов.

Четыре ряда Бастардов выстроены ровно в линию. Сонные в воскресное утро, не умытые, кто в халате, кто в трусах — мужчины. Потирая глаза, молчаливо вопрошали друг у друга о причине пробуждения.

На меня, только что поднявшегося по лестнице смотрели с подозрением и опаской. Это их зал — комнатушка с телевизором два на два, вот здесь стадо и стояло. Я подпирал стену, смотря за действом.

— Чего зеваешь! — подзатыльник отрезвил одного из парней и Бастард в момент застыл, от вида разъяренного Глена.

Это имя у каждого на устах, его безжалостного, скользкого взгляда, боялись все. И Бастард не был исключением.

Утро давно светило в окна общежития, но в выходной день многие позволяли себе поспать немного подольше. Бастарды спят в разы больше нашего. Нам достаточно и четырех часов, а Ананина всегда так мило отрубалась в кровати после секса, когда устраивал ей ночные марафоны. Совершенно беззащитная, обнаженная и податливая.

Где мой Бастард? Даже стадо уродов не испортят настроение сегодня с утра.

Я до усрачки рад, что малышка сбежала от Трески. Моя девочка.

А Макс пусть поживет, меня с такой легкостью нагнуть, это достойно похвалы. Этот урод вероятно еще пригодится.

Самые позорные две сделки, которые заключил за время работы. Если отец узнает о трех процентах акций Колчака, нотаций будет много. Дело в том, что Колчак — это медицинский институт, где как раз-таки производили наших «зверят» КМД-ников. Руки пришивали мне там же.

Акции Колчака разбросаны по огромному количеству людей. У нас в общей сложности сорок девять, раньше было пятьдесят два до продажи за Ананину, но я сомневаюсь, что это станет большой проблемой.

Глен выровнял взгляд по всем рядам, окинул внимательным взором Бастардов. Я стоял сбоку, не привлекал внимания. Подчиненный, видимо, вошел в роль, отчего не заметил моего появления.

— Где Ананина? Кто последним ее видел? — Глен ходил, пока никого не выделял из толпы, тем более подруг. Минута тишины раздражала. — Я со стенкой общаюсь. Я спросил, кто видел Ананину?! — голос разрезал молчание скальпелем. В момент все вздрогнули, как от рассечения плоти.

— Эмм… я видела примерно воскресенье, она была с подругами на занятиях… — Глен подошел к девушке, вымолвившей фразу. Улыбнулся, что было несвойственно ему.

— Гениально. А полгода назад ты ее не видела? — спросил мягким тоном, а потом резко поднял голос. — Я спрашиваю, в последние несколько дней ее кто-нибудь видел?

Подчиненный прошел сквозь стройные ряды микробов по направлению к известным трем девушкам.

— Вот вы? — обратился Глен к Кристине — первой стоявшей в ряду. — Когда последний раз видели?

— Давно, — потупив взгляд в пол, ответила та.

— Когда?

— Шесть дней назад на занятиях…

— А телефон. Созванивались?

— Нет, — ответила Кристина.

Какой телефон? Глупышка оставила его в клубе.

Внезапная пощечина и дальнейший захват челюсти мужскими пальцами вывел Кристину из состояния спокойствия. Та испуганно вцепилась рукой в захват Аристократа.

— Точно? — сжимая Кристине щеки по максимуму, спросил Глен. — А если врешь? — даже не сопротивлялась, моргала голубыми глазенками.

— Т…то. чно, — промямлила девушка.

Я решил нарушить бесполезный треп, Глен их только бездумно пугал, а по сути ничего не делал:

— Как дела?

Вышел на середину зала, Глен вздрогнул, а я остановился напротив любопытной троицы.

— Не отвечают, — поведал скромно подчиненный, почти трусливо, убирая руку от щеки Кристины. — Подруги молчат.

— Кристина? — вопросительно озвучил. — Давай без насилия решим вопросы. Меня интересует местонахождение Ананиной? Хоть какие-то варианты.

При этом я не забывал включать режим обаятельного, улыбчивого человека.

— Клянусь всевышними силами, не видела ее шесть дней.

Кристина не смотрела в глаза при общении. Трусость это называется, а моя Ананина сейчас сожгла бы взглядом за «плохое» поведение.

— Хорошо, — улыбнулся Кристине. — Успокойся.

Придержал за подбородок, пальцами поглаживая, как бы в успокаивающем жесте, но Бастард испугалась, нервно вздрогнула. Жила на шее заметно подрагивала.

— Волчица? — скосил взгляд чуть в бок, где за спиной Кристины стояла светловолосая высокая девушка. — Мы не любим друг друга, но предлагаю рассказать, где твоя сбежавшая подруга. Мне ее жутко не хватает, — с сарказмом поведал.

Тишина забавно окунула в водовороте, не давала вдохнуть полной грудью, никто не мог сделать шаг или излишне громко сказать.

— Не видела. На телефон не отвечает, — почти смело ответила шавка. Я приподнял бровь, вышагивая сквозь ряды. Кто-то же должен знать, где скрывался мой личный Бастард?

— Верю, — с сарказмом так же озвучил. — Глен, всех из группы Ананиной запереть в спортзале, пока совместными усилиями не выведаем местоположение необходимого объекта. Ведь общественными умами должны вычислить? Правда?

Представил очевидцам обманчиво-добрую улыбку и хлопнул ладонями друг об друга.

— Вперед, Глен! — после затишья поторопил.

И в миг рабочая сила — Бастарды были препровождены в необходимое место, по лестнице вниз. А я смотрел и наблюдал, внутри начинал закипать, как котел, от жара который буйствовал в груди.

Ее нет почти неделю. Но она в мозгу жила, дышала, мучила мелкий Бастард. Почему не вернулась под мою защиту? Найду ведь, весь Арзонт поставлю на ноги, если понадобится. Всех Бастардов проверю!

Следующий шаг — наведаться в медицинский центр, там должна быть ее кровь, из-под земли достану, всех проверю без исключения. Никуда не денется.

Она — моя!

Два. Два дня Глен не мог выведать информацию из двадцати мелких, испуганных Бастардов?

Пока каникулы в университете посетителей почти не бывало, и спортивный зал представлен в наше исключительное пользование.

У меня недотрах, у меня очень много времени нет секса, а когда я не удовлетворен, то срывался на других. Я привык к регулярному сексу, мне необходима, мать вашу, ласка, ее прикосновения к телу. От них чувствовал удовлетворение, когда ласковые, маленькие пальчики не охотно дотрагивались до меня.

Я хочу, чтобы ее мысли сейчас были заняты мной, чтобы ни о чем другом не могла думать. Только обо мне.

Она зла? Обиделась?

Это спонтанное решение, я был зол на ее безотказность, она могла сказать, что Макс предлагал ей связь. Я давал ей шанс в машине, спрашивал. Если сбежала от него из клуба — значит не хотела ведь этой связи? Это правильно, малышка, это правильно. Владеть… тобою… должен…только…я

Дверь противно скрипнула, когда вошел в спортзал, когда-нибудь эту дверь смажут?

Глен с Глистой и парочкой парней вытащили одну из лавочек и поставили по центру. Вот там и сидели затюканные Бастарды. Некоторые девушки сидели очень близко, инстинктивно прижавшись друг к другу, возможно в приступе страха или от изнуряющей усталости, наверное, не давал спать.

Глен может несколько дней бодрствовать, та еще выносливая тварь, он как и Виталик — обертыши. Примерно пять процентов населения Немийцев имели склонность к обертыванию, в любое необходимое создание, хоть живое, хоть неодушевленное. Этим очень полезен Глен, как подчиненный — пролезет в любую щель, мышью, тараканом, или будет стоять бокалом с водой и выведывать необходимую информацию.

Правда, такие вещи не срабатывали, если владелец здания устанавливал «0 энергию» в помещении, там где законы силы не применимы. У меня в машине и в пианино 0 энергия, никто не проберется.

Глиста смеялся, у него очень громкий, надрывной смех, как будто шавка выла на луну.

При моем появлении отвлеклись от занятий, но я кивнул, чтобы продолжали. Сам в стороне ожидал дальнейших действий.

— Глянь, вены как надулись! Не переборщи, — озвучил Глиста. О, понятно.

Вяло, не охотно двинулся поближе к событиям. На стуле по центру со связанными руками Колдун или, как его малышка называла. Этакий боров для Бастарда. За спинкой стула перевязаны запястья прочным ремнем, кожа сгорбилась от натуги, будут ссадины после зажима. Эх, не жалел, он их видно. Не жалел.

А я ведь обещал своему Бастарду, что никто не пострадает, но она сама виновата, надо было вернуться, а не убегать. Придется заново наш договор подписывать и на этот раз очень долго, и вырубиться ей не позволю…залюблю до смерти, пока не взмолится о пощаде, но и тогда не остановлюсь. Хочу быть в ней, ощущать свою власть.

Я не мог раньше, а сейчас тем более не в состоянии контролировать эту жажду. Моя холодная вода. Еще сильнее хочу её.

Отвлекся на смех подчиненных.

— Дыши, дыши парень, — Глиста хлопнул по плечу Колдуна, на моих глазах снял с головы парня простой полиэтиленовый пакет и со смешком продолжил: — Ну как? Глюки, да? — улыбался своими кривыми зубами.

— Уйди! — коротко приказал Глен. — Колдун, как не вспомнил?

Тот кажется отрицательно покачал головой, лицо покраснело, вены надулись на шее, висках, глаза налились красными прожилками. Дышал грубо и очень глубоко, словно с силой пропихивая воздух внутрь глотки.

— И что же они такие упертые! — надсадно выпалил и вскинул рукой Глиста. — Что дальше? — обратился, видимо к Глену.

— Не знаю, у меня фантазия закончилась. Какие-то новые приемчики не знаешь?

Шушукались, как я уже говорил, подобно двум гомосексуалистам. Есть у нас такие в университете.

— Твои приемчики, стары, как Немия, такие давно на убийцах не применяют. Можно было и поэкспериментировать с чем-нибудь поинтереснее. Учись пока я жив — обматываешь тело полностью чем-нибудь не дышащим, тем же пакетом к примеру, голову оставляешь свободным. Это лучший вид пытки. Рот при этом свободен, а вот без дышащей кожи все равно задохнется, если не ответит на вопросы.

Подчиненные замолкли, внимательно слушали. Достал из закромок одно из личных воспоминаний.

Стадо испуганных животных и проку от них мало.

— Я приступлю с вашего разрешения! — ответил Глен.

— Оставь, — грубо оборвал. — Если за два дня эти жалкие трусы ничего не сказали, то и дальше не скажут. Сомневаюсь, что у них хватило бы смелости скрывать правду. Я расширил поиски по всей стране, скоро найду итак.

Толку от этих Бастардов никакого, нет до них дела, как и до остальных. Никто не нужен.

Развернулся на выход. Только одно существо хотел иметь в своей власти. Моего маленького Бастарда.

Pov Вильмонт

Отец всегда держал обещания, этого не отнять. Мужик сказал — мужик сделал. И если обещал заблокировать карточки — он это сделает, прямо перед самым выпускным, когда надо купить платье и украшения к вечеру. И оказываешься ты в результате с носом.

Ну ничего, я нашла выход из положения, выклянчила у Саши деньги на покупку платья, правда она тоже рисковала быть лишенной временно своих акций, если бы папаня узнал. Поэтому пришлось пригрозить ей немного — мол, расскажу, кто сломал отцовскую любимую розу. Он ее голыми руками сажал, заботливо ухаживал за прекрасным цветком, хвалился гостям, что это он — великий садовник вырастил прекрасную бело-желто-оранжевую розу. Цвет был действительно потрясающий. А Саша возвращалась и спьяну наступила на цветок, а мы с Ленькой в беседке сидели в ту ночь — целовались.

Так вот пришлось, Саше одолжить мне денежку под угрозой казни от отца, и я была прекрасна на выпускной вечер.

К чему я вспомнила? Точно. Отец позвонил куда надо, и мою тушку ожидали в Академии Права, пока каникулы я могла перевестись на второй семестр. Туда, надеюсь не потребуются документы из Вышки!? Всевышние силы, у меня даже такой мысли не возникало, а если действительно?

Интересно, мой маскарад раскрыли? ОН теперь знает, кто я?

Я должна поступить в это академическое право. В конце концов, это не столь престижное место для поступления и проходной бал, судя по прошлым результатам достаточно низок. Я должна пройти.

По моему возвращению отец запустил в СМИ раздутую, единогласную мысль, что лечилась в медицинском центре. О том, что была на территории Арзонта молила промолчать. Так облегчила бы свои поиски.

Как и говорил Паша. Это место — маленький город с десятью тысячами жителей. Одна большая дорога пролегла от начала до конца, несколько светофоров, редкие прохожие в утренние часы.

Спокойствие и тишина, правда дорога покрыта тонким слоем льда, и мы путешествовали пол ночи, пока добрались до сюда.

Это место подойдет вполне.

В машине пока заняться было нечем, решила наконец-то кое-что сделать. Мой телефон белого цвета со стразами по корпусу, как по-девчачьи.

Нашла в себе силы включить его, как будто тем самым связывала себя настоящую с прошлой. Пыталась вновь вернуться в то тело. Сердце подрагивало от беспокойства, пока загружала агрегат. Как будто воришка пришла на дело в ювелирный магазин, готовилась украсть кольцо и понимала, что поймают в любом случае.

Чего я боялась? Это же я. Это мой телефон. Я Анна. Анна Вильмонт — Аристократка по происхождению.

«Добрый день, Анна!» — нарисовалась волнистая надпись на экране. Телефон загружался после ответного приветствия. Реагировал на мой голос. И как посыпались, запиликали сообщения о звонках. Да. Это моя жизнь, и пора возвращаться.

Изучила список звонок за прошедшее время, сообщения от кого. Многие неизвестные номера, наверное, от каких-нибудь «мнимых» поклонников, которым нужна не я, а естественно власть.

Меня этим не проймешь, никогда не велась на сопливых идиотов, предполагавших, что скажут комплимент, и я растекусь перед ними податливой, резиновой куклой для сексуальных утех. А одно сообщние чем-то привлекло внимание, возможно тем, что отсутствовала тема в нем. Развернула — чистый белый цвет на экране. Сообщения не было.

Номер неизвестный.

Я совсем забыла, об этом досадном недоразумении, вылетело из памяти.

Как уже говорила, периодически поклонники звонили, дышали в трубки, какую-то ахинею несли, но вот этот человек, никогда не говорил. В основном присылал пустые сообщения с разных номеров, после того, как прочитывала, сообщение исчезало их списка неведомым образом. Два раза он звонил, в трубке на мои «Алло» была слышна только тишина, человек был явно в помещении, дышал очень хрипло, в горле у него словно кровь бурлила или воздух. И дышал он очень громко, нервно, после этого я сразу сбрасывала звонок.

Я тогда помню очень перепугалась, хотела отцу сказать, но Саша уверила, что ей не только хрипло дышат в трубку, но еще и стонут иногда. Я и успокоилась.

Он меня помнил этот человек. Вышла из сообщения и конвертик удалился. Адресат получит ответное сообщение, что я прочитала. Невидимые, ледяные пальцы прикоснулись к затылку, хотелось скинуть с тела это неприятное чувство. Точно также чувствовала себя в ловушке, когда встретилась с Пб-ками.

Незаметно подъехали к университету, который оказался на центральной площади. Сопровождал меня в путешествии Шмонт, а куда без него?

Я с растянутыми губами во все лицо выходила из кабинета. Обычное тестирование по основным вопросам заняло не более часа. Шмонт сидел одиноко на стульчике в черных очках — что поделать знаменитый мальчик. Читал телефон, очередное, наверное, признание в любви. Улыбнулся, сняв очки с переносицы.

— Сдала, — прошептала одними губами, ноо он понял, кивнул на замечание. Женщина вышла за мной:

— Анна Сергеевна, пройдем-те я вас провожу, — вышла заведующая на лидирующую позицию и направилась налево, показывая, куда следовало пойти.

Сквозь бело-голубой пустой коридор. Почти по пустому университету изредка проходили студенты. Мы поднялись на второй этаж и остановились возле белой двери. Постучала преподавательница и вошла, а я за ней.

— Вадим Викторович, потенциальная студентка. Проверьте ее по всем параметрам.

Что это? Зашла в стерильно-белый кабинет и поняла, что в медпункте. Остановилась при входе. Замерла, как перед прыжком хищника в мою сторону. Женщина улыбнулась, поправила свою длинную до колен строгую юбку и закрыла дверь, оставив нас с мужчиной наедине.

Что это за осмотр? На каком основании? Анализы я должна буду сдать до начала второго семестра, какая, собственно разница, где сдам, здесь или у знакомого семейного врача. Я же не совсем Аристократка, показатели хуже.

— А что это? — настороженно спросила. — И зачем? Меня от чего-то прививают? А можно я лучше у лечащего врача?

У мужчины на столе аккуратно стояли различные флакончики, упаковки таблеток, шприцы. Вот один из них и взял, разорвал упковку и на моих глазах стал устанавливать иглу. Я боязливо схватилась за ручку двери, готовая рвануть на край света.

Знаете, когда ты Бастард, который притворяется Аристократкой всегда настороженно относишься к любому вмешательству в организм. Любой анализ крови выдаст с потрохами принадлежность к другому виду.

— Вы не переживайте, Анна Сергеевна, это обычная проверка. В последнее время участились случаи незарегистрированных Бастардов. Обычная формальность подойдите, мне велено. Немийцы ведут точный подсчет Бастардов по стране.

Мужчина поманил пальцем, шприц с иглой сверкнул на свету, даже сквозь такое расстояние.

— Простите, но я жутко боюсь крови, — на ходу солгала. — А без него никак? Папа передаст результаты крови. Пожалуйста, я очень боюсь.

Когда я жалостливо молила, все сдавались. Кроме Хаски. Опять о нем вспомнила, чтоб его.

И сегодня понадеялась, на свой талант, но видимо программа дала сбой. Врачу меня тоже не жаль.

— Извините, Анна Сергеевна, это в инструкции написано — строго соблюдать. Мне место еще дорого. Вы не волнуйтесь, отвернитесь и я быстро сделаю укольчик, — мужчина встал с кресла, а я ни минуты не сомневаясь, распахнула дверь и побежала обратно, вниз на первый этаж.

Перепись Бастардов с чего бы вдруг? И отец забыл упомянуть.

— Уходим, — махнула Шмонту и плевать на документы, которые подавала выскользнула на солнечный свет. Как некстати солнце вылезло из-за серых грозовых туч, пока шли по парковке.

— Что случилось? — Шмонт догнал возле машины. Я бежала, словно чувствовала на спине дыхание Хаски.

— У них перепись Бастардов. Отец почему-то не упомянул….

— Он в Арзонте. Должно быть не предал значения, — Леня галантно открыл дверцу на пассажирском сидении, дожидался пока плюхнусь в кресло. А я едва не с головой спряталась в кресле, вжала плечи вниз, оглянулась по парковке. Пусто почти, редкие машины. Мания преследования опасна для здоровья.

Зачем я Хаски? Я же ему наскучила? Разве что Макс решил поймать добычу, которая убежала, еще и молнией в ответ стукнула?

Шмонт тем временем обогнул машину и уселся с лучезарной обращенной ко мне улыбкой:

— Твоя глупая идея провалилась? Слава всевышним! Я об этом молился вчера и сегодня, когда узнал что мы сюда едим. Ну ты выдумала. Поступать в эту клоаку. Ты здесь была бы похоронена живьем от скуки, — поведал с усмешкой и начал движение по парковке.

Меня cгрызло ощущение, что это перепись Бастардов не с проста. Если память не изменяла — перепись никогда не устраивалась. Им присваивали номера на этих карточках-документах, но не перепроверяли. По крайней мере, не слышала.

Не нравились выводы, которые приходили на ум. Нет. Не может быть. Мне везде мерещилась слежка. Да. Хаски постоянно следил за мной, как за псинкой, которая могла сбежать от хозяина. После университета обязательное условие домой с его шофером. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. О! А как-то раз нас задержали на десять минут, долго доказывала, что я не верблюд и не виновата.

Хватит, Аня. Ты теперь свободна, вдохни полной грудью.

Леня иногда бросал на меня взгляды, отрываясь от руля. Солнце слепило глаза. Мы прятали их за очками. От кондиционера волосы метались по всей машине, едва Лене в глаза не лезли, я пыталась их скрутить в узел, чтобы не летали. Отрежу к Бастардам!

Помнится Хаски нравились накладные волосы. Ставил на колени — на четвереньки, брал сзади, грубо наматывал на кулак волосы и притягивал назад мою голову к себе. Даже ухитрялся целовать каким-то неведомым образом, настолько прогибал в спине. А если бы Хаски увидел настоящие волосы? Накладные доходили едва до поясницы, а эти спускались до ляшек. Понравилась бы ему брюнетка? Он вроде фанат блондинок.

Ооооо…нет… ни за что я не должна его встречать в этом образе. Никогда не желаю видеть!

Сразу позвонила отцу. Без лишних приветствий, едва услышала его голос озвучила:

— Пап, что это за перепись бастардов. Меня пытались просканировать только что.

— И в чем проблема? — тон отца был досадлив, будто отвлекла от важных дел. — Ты боялась сдать кровь?

— А как же моя принадлежность к Бастардам? — не поняла я. — Ты что предусмотрел это?

— Что предусмотрел? Ты проходишь, как Бастард, в летописи перечисления. Я никогда не скрывал твоей природы.

— А в Аристократах? — с подозрением спросила. Не понравился отцовский ответ, неприятно зажгло в горле.

— Счет Аристократов ведется более безалаберно. Их гораздо больше и не возможно сказать точной суммы. В Аристократах ты тоже числишься по последним данным, потому что у тебя есть паспорт, — я вела двойную жизнь отлично. Хотя, давно этим промышляла. — Почему кровь не хочешь сдать?

Промолчала на вопрос, вместо этого разглядывала машины в боковое зеркало. Солнце слепило немного.

— Пап, я хочу чтоб ты убил Ананину. Так на всякий случай… — он тоже замолчал.

— Это важно? — отец никогда лишнего не спрашивал, с ним легко иметь дело.

— Да. Важно. Иначе бы не просила.

— Хорошо, маме привет, — не дождавшись ответа, папа положил трубку.

А я некоторое время постукивала телефоном по ладони, нервно, но не замечала, пока Шмонт не отвлек:

— Я сейчас что-то не то услышал? Может поподробнее? — Леня отвернулся от руля на очень долго, что даже забеспокоилась.

— Слушай, смотри за рулем. А то я сяду! — показала рукой на дорогу, перед нами множество машин и мы как раз одну из них обходили, опасно маневрируя по серпантину. — О чем ты, вообще? — раздраженно закончила.

— Ну я… по поводу твоего разговора с отцом. Зачем убить? — Шмонт говорил очень настороженно, неверующе, как будто боялся своих слов или веры в них.

— Лёёёёёнь, — усмехнулась я. — Ты что? — махнула рукой.

Он действительно подумал, что я кого-то убрать хотела и так спокойно об этом отца попросила при нем?

— Я Ананину имела ввиду убить. Себя, — показала пальцем на грудь. — Хочу чтобы все в Арзонте, кто меня знал — думали, что я умерла.

— Зачем?

— Затем, что я умерла. И Ананиной больше никогда не буду. А соединить две жизни в одну у меня не получится никогда…

— Почему же? — перебил Леня со смешком. — Восемнадцать лет удавалось совмещать, причем неплохо, — я поймала его улыбку, почувствовала руку, которой он накрыл мою ладонь и твердо пожал, как бы поддерживая.

Дорога длинная до дома, зря Леньку вытащила. Не по мне это административное право, я правда там окочурюсь от скуки.