Аристо без смерти (СИ)

Глава девятнадцатая. Воспоминания о большом холме

Вернувшись в Академию я не пошёл в комнату, а сразу ввалился в библиотеку. Благо именно на такой случай вместе с одеялами я заначил там запасной комплект формы, в который и начал переодеваться.

— Одежда на тебе так и горит, — съязвила кукла. — И где же ключ, ради которого мы устроили эту авантюру?

— Хотел бы я сказать, что кое-где спрятал его, чтобы тебя позлить, но как видишь, — я приосанился и развёл руками в стороны, — его нет. Придётся добывать у Огородничего.

— Я понимаю, что ругать тебя бесполезно. Но не мог бы ты для начала одеться? Или хотя бы прикрыть свой отросток. Я не привыкла к подобным зрелищам и, к величайшему моему сожалению, не могу отвернуться или прикрыть глаза руками.

Я улыбнулся, манера общения Рашимилы даже как-то добавляла этому месту уюта, и натянул штаны.

— Между прочим, многим девушкам подобные зрелища очень даже нравятся. Надо только немного привыкнуть.

— Нравятся настолько, что исполнитель главной роли прячется от поклонниц по подвалам? — ожидаемо съязвила Раша. — Хотя понимаю, должно быть это связано с человеческим телами. Возможно будь у меня такое, это зрелище доставило бы удовольствие и мне…

Натянув рубашку я замер, очень уж тоскливо прозвучала последняя фраза.

— Раша… Ты ведь не всегда была куклой? Твоя память ведь возвращается. Ты помнишь что-то до встречи с Рашимилом?

— Нет. Рашимил был всегда. Он меня создал. Я ведь его тайное оружие, его сокровище, не забывай. Но в чём-то он был лучше имперских архимагов. При нём я не сидела по подвалам. Я могла свободно передвигаться по всему поместью. Даже выходить в лес.

— А ты бы хотела… Хотела снова выйти наружу? Я мог бы взять тебя с собой, хотя бы в тот же лес. Тем более там без рассада стало безопасней.

Кукла молчала. Слишком долго для эффектной паузы.

— Ты делаешь ошибку, Сталин. Относишься к проклятому артефакту как к человеку. Это обязательно тебя погубит. Я не человек. Я не одна из вас.

— Знаешь, меня тоже не считали человеком. И я тоже был оружием… Проклятым оружием. Ты предупреждаешь меня об опасности, а это человеческий поступок, Раша. И можешь не называть меня Сталиным. В конце-концов это не моё настоящее имя…

— Хорошо, буду называть тебя Бессмертным Дураком. А теперь мне нужно работать над твоей проблемой. Спи или читай. Мне всё равно. Главное не мешай.

Несмотря на тон, который больше напоминал холодный душ, голос в голове уже не казался таким уверенным, он становился всё более… человечным? Однако давить на Рашимилу и правда не стоило, так что я просто вытянулся в уже ставшей родной нише и провалился в болезненный сон, который всегда приходит после очередного ранения.

Эта ночь светлее, чем иной день. Небо ясное, и лунный свет проникает в каждую ложбину. Предметы в серебряном сиянии выглядят иначе. Таинственно, даже чужеродно. Сейчас бы просто лечь на травку и уставиться на небо — сегодня можно разглядеть даже рукав Млечного Пути. И мечтать о том, чтобы оказаться там, среди звёзд, где нет грязи, шума, нервной тряски. Где нет людей.

Не в этот раз. Сегодня я охочусь на крупного зверя с железной шкурой. Боевая машина неуклюже переваливается по холмистой местности. Обычно эти гробы на колесах выдают приличную скорость, но ночной сумрак и неровности на пути заставляют водителя быть осторожным. Наверняка набит людьми (удобнее конечно считать их не людьми, а просто врагами). Это их ругань заставляет водителя ехать медленно и аккуратно. Они не видят меня. Точнее нас. Айван весь дрожит от предвкушения. На само деле его зовут Ваней, но все новички придумывают звучные прозвища, и некоторые к ним прилипают до самой смерти. Толку от напарника ноль, так волнуется, что и в упор промажет. Но должен же кто-то обстреливать новичков. Толкаю его в плечо чтобы не суетился, и паренёк замирает.

Экипаж машины войны не видит меня. Луна и Ночь, верные подруги, скрывают нежным покрывалом. А тепловизоров у врагов либо нет, либо они не умеют ими пользоваться. Поднимаю трубу гранатомёта, краем глаза следя, чтобы Айван не оказался возле выхлопа, с него станется. Разум высчитывает идеальную траекторию снаряда. Идеальное место я приметил ещё давно, и железный зверь послушно движется к ловушке. Небольшой пригорок, из-за которого видно только башенку, чтобы перевалить через него машина ещё больше замедляет ход, а на подъёме на миг показывает почти беззащитное брюхо.

Гранатомётный выстрел попадает в цель. Айван с воодушевлением целится в дымящийся корпус, готовый срезать каждого, кто попытается вырваться их горящей братской могилы. Его ждёт разочарование, выбираться некому. Мы ждём почти минуту, чтобы убедиться в отсутствии движения, и наконец опускаем стволы.

— Моё почтение. Одним выстрелом всех накрыл! — Айван едва не подпрыгивает от восторга. Слышна в голосе и зависть. Должно быть мечтает сам кого-нибудь подстрелить. Глупый мальчишка. Все мы здесь дураки, были бы умнее, наблюдали бы со стороны.

— Не суетись. Отходим, пока шумно не стало.

Мы возвращаемся на базу, но недостаточно быстро. Ночную тишину нарушает свист, которым Смерть подзывает глупых смертных.

— Ложись!

Сгребаю ошалевшего парня в охапку и сбрасываю с дороги, навалившись сверху. Всё равно я не могу умереть, может и он выживет….

Обстрел накрывает на удивление точно, удар, темнота, миг блаженного покоя с робкой надеждой на вечность, и снова боль. Шум в ушах. Тошнота. Я не могу умереть.

— Айван, жив? Айван?

Мёртв. Осколок в черепушке, как ни пытался я перехватить своим телом смертельный подарок. Вопреки логике, вопреки здравому смыслу, вопреки собственному желанию, я всё ещё не могу умереть. Это давно не дар, это проклятие. Нужно вставать.

С трудом поднимаюсь и смотрю в ту сторону, откуда прилетела смерть, Рука сжимается в кулак.

— Суки! Все суки!

Я проснулся от собственного крика и сделал несколько вдохов. Так, наивно рассчитывать, что кукла ничего не услышала. Она то уж точно не спит.

Я приподнялся и сел на своей импровизированной кровати.

— И часто тебе снятся кошмары?

Голос Рашимилы равнодушный, но это уже другое равнодушие, слишком показное чтобы быть настоящим.

— Постоянно. Обычно я просто не подаю вида. Хотя в этот раз был не кошмар. Скорее воспоминание.

— Переживаешь провальную битву с этой ведьмой?

— Нет. В конце-концов я жив, а ведьма сгорела в огне. Это воспоминания из моего мира.

— Что, в том мире ты тоже был героем который побеждал только благодаря везению?

— Что-то вроде того…

Я задумался, может стоит лечь и попытаться снова уснуть или лучше вернуться в комнату, а то я подозрительно редко там бываю.

— Расскажи мне. Об этом своём мире. И о своей жизни.

Неужели ей стало интересно?

— Не хочешь рассказывать?

— Просто думаю что сказать. Так просто и не объяснишь.

— А ты попробуй. В твоём мире не было магии, но боярские кланы то существовали?

Я кивнул:

— Да. Назывались по-разному, но от местных особо не отличались.

— И чем славился твой клан?

— Мною. Потому что больше в нём никого и не было. Я всегда был один. Не было семьи, не было связей. И я не очень хорошо ладил с людьми. Чаще дрался, чем разговаривал. В драке хотя бы всё понятно. Иногда правда появлялись попутчики, но они либо уходили, либо умирали.

— Было трудно?

— Вроде того. Одиночки в нашем мире либо не выживали, либо оставались на дне. Чтобы хоть как-то устроиться надо было прибиваться к чужим, и надеяться, что может быть с годами признают почти своим. А до того быть хуже, чем просто никем, пресмыкаться перед каждым куском дерьма, кому повезло родиться где надо. И мне никогда не хватало для этого терпения. Никак не мог смириться с тем местом, что мне подготовил мир, а всякие ублюдки пытались мне о нём напомнить. Поэтому я и дрался.

— Но ты сильный и хорошо дерёшься.

В голосе куклы проскальзывало сочувствие. Ха-ха, она меня жалеет. И всё же я уже не мог остановить поток жалоб на несправедливый мир.

— Да, драться получалось неплохо. Хоть мне и не досталось сильного клана за плечами, зато я был выше и сильнее обычного человека. Один на один меня никто не мог одолеть. С толпой тоже научился справляться. Сколько бы их не было, одновременно нападать могут только двое-трое. И толпу легко напугать, нужно просто выбивать первых пожёстче.

— Если ты сильный, то клан должен сам предложить тебе присоединиться. Сразу как равному.

— Это вряд ли. Побитые почему то не спешили брататься и приглашать в себе. Каждая новая стычка закрывала всё больше вариантов к кому бы прибиться. По всему выходило, что мне суждено закончить дни в тюрьме или психушке. Но и правда, появилась одна маленькая банда, которая сама захотела меня принять. Они были слабы, их было мало, им нужен был кто-то, кто умеет сильно бить. Я сразу стал городским бригадиром, потом стал старшим по провинции. И банда вдруг стала расти, наращивать силы. Из горстки хулиганов и психопатов мы выросли в целую сеть, опутали всю тогдашнюю Федерацию и большую часть отколовшихся провинций. Казалось ещё чуть-чуть, и можно побороться за реальную власть…

Вышло по другому. Федерация наконец обратила внимание на мелкие кланы. Кого-то убили на улицах, кого-то забрали в тюрьму и убили уже там. Самый умный сбежал с общей кассой, и к сожалению это был не я. Многих перевербовали. И тут началась заварушка на приграничных территориях. Под пулями многим из нас казалось безопаснее, чем на мирных территориях. Там мы хотя бы могли стрелять в ответ. Одно время казалось, что эта войнушка дана нам как шанс всё исправить. Ввязаться в бой, добиться успехов, получить признание и свою землю. Всегда мечтал о своей земле, чтобы жить по своим правилам, без царей и бояр.

Естественно, ничего не получилось. Федерация отправила регулярные войска, которые постепенно вытесняли наших. Формально нас не объявили врагами, а называли ополченцами или добровольцами. По факту нас убивали одного за другим. Насылали сарматов, этих дикарей, которых заваливали деньгами и оружием, только чтобы они нападали на нас. После стычки с ними я и оказался здесь. Такая вот история.

— И что ты собираешься дальше делать? Снова соберёшь клан и будешь захватывать для себя землю?

— В этом мире, холм огромный, мне бы сначала собственное тело захватить. Без големов и чужих воспоминаний. Мне и свои то порядком надоели. Кстати, когда ты вытащишь из меня голема, может сможешь и лишнюю память удалить? Хоть высплюсь.

— Это вряд ли. Воспоминания тесно связаны с душой, нельзя удалить одно не повредив другое. И… Эта твоя странная фраза про «огромный холм», почему ты всё время её произносишь?

Рашимила сменила тему разговора. А мне и правда полегчало. Хорошо когда есть возможность выговориться. Я снова улыбнулся.

— Это что-то вроде метафоры. Метафоры члена само собой.

— Я уже жалею что спросила…

Ничуть она не жалела, слишком для этого игривый голос. Я продолжал:

— В том мире жизнь меня никогда не баловала. Вечная несправедливость, отчаяние, сжимающее горло ледяной рукой. Но в самые тяжёлые моменты одна вещь всегда становилась для меня утешением. Я просто вспоминал, что у меня огромный…

— Хорошо, я всё поняла.

— Нет, он был реально огромный. Настоящая опора, я мог даже отжиматься без рук, а если ногу ломал, то вместо костыля использовать! Если тебе интересно, могу рассказать побольше про него.

— Не утруждайся, мне это совсем не интересно. Не надо.

— Надо! Так вот…