Аргументы совести

III

— Кливер! Кливер! Проснись, лежебока. Куда вы запропастились?

Кливер застонал и попытался перевернуться. При первом же движении, все вокруг закачалось вызывая тошноту. Его рот горел огнем.

— Кливер, повернись. Это я, Агронский. Где Отец? Что произошло? Почему вы не не выходили на связь? Осторожно, сейчас ты — Предупреждение прозвучало слишком поздно и Кливер так или иначе был не в состоянии понять его — он глубоко спал и не имел ни малейшего представления о своем положении во времени и пространстве. Он резко рванулся подальше от сварливого голоса и выпал из задергавшегося от рывка гамака.

Он со всего размаха ударился об пол; основная сила удара пришлась на правое плечо, но он все еще едва ли что-нибудь чувствовал. Ноги, как-будто существуя отдельно от него, так и остались летать далеко вверху, запутавшись в переплетении веревок гамака.

— Господи! — Дробно, как град по крыше, застучали шаги, потом раздался неправдоподобно сильный грохот. — Кливер, ты болен? Давай успокойся на минуту, я освобожу твои ноги. Майк, Майк, ты можешь включить поярче газ в этом горшке? Здесь что-то случилось.

Через мгновение из отблескивающих стен полился желтый свет. Кливер неуклюже прикрыл глаза рукой, но рука быстро устала. Пухлое взволнованное лицо Агронского плавало прямо над ним, как спасательный воздушный шар. Он нигде не видел Мишеля и в этот момент был даже рад этому. Сначала нужно было объяснить себе присутствие Агронского.

— Как… черт побери… — сказал он. Слова отслаивались от губ причиняя боль в уголках рта. Теперь он понял, что пока спал, его губы каким-то образом склеились. Он и не представлял сколько времени пролежал в беспамятстве.

Агронский казалось понял оборванный вопрос. — Мы вернулись с озер на нашем вертолете, — сказал он. — Нам не понравилось ваше молчание и мы использовали собственные возможности, чтобы литиане, если они задумали что-нибудь дурное, не поняли наших намерений при регистрации для полета на рейсовом самолете.

— Прекращай болтать, — сказал Мишель, который неожиданно, как по волшебству, появился в дверном проеме. — Ты же видишь, он простудился. Мне бы не хотелось радоваться болезни, но это лучше козней литиан.

Мускулистый широкоскулый химик помог Агронскому поднять Кливера на ноги. Превозмогая боль, Кливер снова попробовал открыть рот. Но вместо слов прозвучал лишь хрип.

— Замолчи, — сердито сказал Мишель. — Давай уложим его назад в гамак. Где же Отец? Только он умеет лечить здешние болезни.

— Держу пари он мертв, — неожиданно взорвался Агронский и его лицо оживилось от тревоги. — Он был бы здесь, если бы мог. Мишель, это наверное заразно.

— Я не захватил своих перчаток, — сухо сказал Мишель. — Кливер лежи спокойно или мне придется успокоить тебя. Агронский, похоже ты осушил его графин; принеси-ка новой воды, ему надо пить. И посмотри, не оставил ли Отец в лаборатории чего-нибудь похожего на лекарства.

Агронский вышел, за ним из поля зрения Кливера исчез Мишель. Всеми силами преодолевая боль, Кливер еще раз попробовал разомкнуть губы.

— Майк.

В тот же миг Мишель был возле него. Смоченным в каком-то растворе ватным тампоном он осторожно протер Кливеру губы и подбородок.

— Не волнуйся. Агронский несет тебе попить. Поговоришь немного позже, Пол. Не спеши.

Кливер немного расслабился. Мишелю он верил. Тем не менее, он не смог спокойно перенести то, что за ним ходят как за младенцем — он почувствовал как по обеим сторонам носа стекают слезы бессильного гнева. Мишель вытер их двумя легкими необидными движениями.

Агронский вернулся напряженно протягивая руку ладонью вверх. — Вот что я нашел, — сказал он. — В лаборатории есть еще пилюли, и пресс для пилюль не убран. Там же ступка и пестик Отца, правда они чистые.

— Хорошо, давай лекарство, — сказал Мишель. — Есть еще что-нибудь?

— Нет. В стерилизаторе жарится шприц, если это тебя интересует.

Мишель чертыхнулся. Это значит, что где-то в аптечке есть необходимый антитоксин, — сказал он. Но Рамон не оставил записки, поэтому у нас нет шансов найти это лекарство.

С этими словами, он приподнял Кливеру голову и засунул пилюли ему в рот. Полившаяся затем вода показалась Кливеру прохладной, но через долю секунды обожгла огнем. Он поперхнулся, и именно в этот момент Мишель сжал его ноздри. Пилюли прошли в пищевод.

— Есть какие-нибудь следы Отца? — сказал Мишель.

— Ничего, Майк. Все в полном порядке, его вещи на месте. Оба комбинезона висят в шкафу.

— Может он ушел в гости, — задумчиво сказал Мишель. У него было уже довольно много знакомых литиан.

— С больным на руках? На него это не похоже, Майк. Если только в этом не было крайней необходимости. А может он вышел по обычному делу рассчитывая скоро вернуться, и — И потому, что он забыл трижды топнуть ногой, прежде чем идти через мост, его съели тролли.

— Конечно, ты можешь шутить.

— Поверь мне, я не шучу.

— Майк…

— Мишель сделал шаг назад и посмотрел на Кливера; его лицо было плохо видно сквозь пелену слез. Он сказал: — Все в порядке, Поль. Расскажи нам что случилось. Мы слушаем тебя.

Но было слишком поздно. Двойная доза барбитуратов уже принялась за Кливера. Он смог только покачать головой и вместе с Мишелем улетел в водоворот смутных видений.

Тем не менее, полностью он не забылся. Сегодня он проспал не меньше обычного и для него уже начинался длинный, полностью загруженный день сильного и здорового мужчины. Голоса землян и навязчивая мысль о необходимости поговорить с ними прежде, чем вернется Руиз-Санчес, поддерживали его в состоянии полубодрствования, похожего на легкий транс — а наличие в его организме тридцати гран ацетилсалициловой кислоты значительно увеличило потребление им кислорода, что, в свою очередь, вызвало не только головокружение, но и эмоциональное возбуждение. То, что такое состояние поддерживалось энергией от сгорания протеина его собственных клеток он не знал, а если бы даже и знал, то вряд ли смог бы встревожиться.

Голоса продолжали проникать в его сознание едва донося смысл слов. Слова переплетались с обрывками снов которые легко отслаивались от поверхности бодрствующей части рассудка и поэтому казались чрезвычайно реальными, угнетая, в то же время своей необычной бесмыссленностью. При выходе из периодических провалов сознания являлись планы, целые сочетания планов, все простые и грандиозные одновременно — о том, чтобы принять на себя командование экспедицией, связаться с властями Земли, передать секретные документы которые доказывают, невозможность заселения Литии, планы по прокладке туннеля под Мехико в Перу, о том, чтобы одним мощным термоядерным взрывом соединить легкие атомы Литии в один атом Кливериума, элемента чей основной номер составит алефноль…

Агронский: — Майк, иди сюда и посмотри на это, ты читаешь по-литиански. Там, на входной двери, на доске для сообщений что-то написано.

(Звук шагов.)

Мишель: — Тут написано «Здесь болезнь». Штрихи проведены недостаточно легко и уверенно чтобы подумать, что это дело рук аборигенов. Идеографические знаки трудно писать быстро. Эту надпись наверняка оставил Рамон.

Агронский: — Хотел бы я знать куда он потом пошел.

(Звук шагов. Негромко захлопывается дверь. Звук шагов. Трещит пуф.)

Агронский: Ладно, давай займемся отчетом. Нужно обдумать его, пока этот проклятый двадцатичетырехчасовой день окончательно не доконал меня. Ты все еще настаиваешь на открытии этой планеты?

Мишель: — Да. Я не увидел на Литии ничего угрожающего жизни человека. Болезнь Кливера меня беспокоит, но я уверен, что при серьезной опасности, Отец не оставил бы его одного. И я не вижу как земляне могут повредить этому обществу — оно чрезвычайно стабильно как эмоционально, так и экономически.

(Опасность, опасность, — говорил Кливеру во сне чей-то голос. Все лопнет. Это все поповские козни. Теперь он снова начал приходить в себя и снова почувствовал боль во рту.)

Агронский: — Как ты думаешь, почему пока мы были на севере, ребята ни разу не связались с нами?

Мишель: — Не знаю. Я ничего не могу даже предположить пока не поговорю с Рамоном. Или пока не придет в себя Пол.

Агронский: — Не нравится мне все это, Майк. Я чувствую здесь подвох. Этот город находится в сердце коммуникационной системы планеты. И вот — ни одного сообщения, Кливер болен, Отец исчез… Мы еще чертовски многого не знаем о Литии.

Мишель: — Мы чертовски многого не знаем о Центральной Бразилии.

Агронский: — Ничего существенного, Майк. То что мы знаем обо всем в общем, позволяет разобраться в частностях — даже в тех рыбах, которые едят людей — как их там — в пираньях. На Литии не так. Мы не можем наверняка утверждать, что последует из тех или иных общих знаний. Мы можем не заметить совсем рядом что-нибудь громадное.

Мишель: — Агронский, прекрати рассуждать как приложение к воскресной газете. Ты недооцениваешь наши собственные умственные способности. О какой огромной тайне ты говоришь? О том, что Литиане едят людей? Что ими управляют неведомые нам, живущие в джунглях боги? Что на самом деле под их личиной скрываются бездушные, жестокие шпионы? Ты сам легко опровергнешь любое подобное предположение. Такие вещи бессмысленно даже предполагать не говоря уже об обсуждении возможной на них реакции.

Агронский: — Ладно, ладно. Я, тем не менее, остаюсь пока при своем мнении. Но если окажется, что здесь все в порядке, я говорю об Отце и о Кливере, тогда, возможно, я поддержу тебя. У меня действительно нет особых причин голосовать против.

Мишель: — Как знаешь. Я уверен, что Рамон проголосует за открытие планеты, так что решение будет принято единогласно. Я не вижу, почему может быть против Кливер.

(Кливер давал свидетельские показания перед набитым битком залом суда созванного на Генеральной ассамблее ООН в Нью-Йорке. Он театрально, но скорее с сожалением, чем торжествуя указывал пальцем на Его Преподобие Рамона Руиза-Санчеса. При звуке его имени, сон прервался и Кливер понял, что в комнате стало немного светлее. Приближалась заря, вернее мокрая серая литианская пародия на зарю. Он попытался вспомнить о чем только что говорил на суде. Это была заключительная обвинительная речь, достаточно убедительная, чтобы повторить ее наяву — но не смог восстановить оттуда и слова. Запомнилось только физическое ощущение от сказанного, но ничего из содержания речи.)

Агронский: — Светает. Ну что ж, закончим на этом.

Мишель: — Ты закрепил вертолет? Насколько я помню, ветры здесь посильнее, чем на Севере.

Агронский: — Да. И прикрыл брезентом. Остается лишь растянуть гамаки.

Мишель: — Ш-ш-ш. Что это?

(Звук шагов.)

Тихие шаги, но Кливер узнал их. Собравшись с силами он немного приоткрыл глаза, но смог увидеть лишь потолок. Его спокойный цвет и гладкий, постоянный наклон к своду своей ирреальностью снова затуманили его сознание.

Агронский: — Кто-то идет. Это Отец, Майк, встреть его. С ним кажется все в порядке. Немного шаркает ногами, но с кем не бывает после бессонной ночи?

Мишель: — Лучше встреть его у входа. Это наверняка лучше, чем если мы появимся перед ним после того, как он войдет. В конце концов, он не ждет нас.

Агронский: — Правильно, Майк.

(Шаги удалились от Кливера. Послышался скрежет камня о камень — на двери повернулось колесо.)

Агронский: — Добро пожаловать, Отец! Мы прибыли совсем недавно и — что такое? Ты болен? Здесь есть что-нибудь — Майк! Майк!

(Кто-то убегал. Кливер напряг мышцы шеи чтобы приподнять голову, но они не подчинились ему. Вместо этого, затылок, казалось, еще сильнее вжался в жесткую подушку гамака. После мгновенной и бесконечной сильной боли он вскрикнул.

Кливер: — Майк!

Агронский: — Майк!

(Тяжело вздохнув, Кливер наконец сдался. Он заснул.)