Не римская Испания. Арбалетчики князя Всеслава

2. Милитаризация по-попаданчески

Наше утреннее пробуждение ознаменовалось синхронным урчанием пустых желудков. Почесав полученные за ночь ушибы и комариные укусы, напившись, умывшись и прогулявшись до ветра, мы уперлись в извечный вопрос о хлебе насущном. Собирательство даров леса в виде грибов, ягод и орехов возложили, естественно, на баб, для охраны которых с ними оставлялся Серега. Васкес, обучавшийся в юности на скаута и умевший мастерить силки, отправился вместе с Володей на промысел чего-нибудь посущественнее. На самый крайний случай они предполагали вернуться на морской берег, где Володя снова набраконьерил бы рыбы, но в идеале рассчитывали добыть кролика, а то и парочку. Мне стоило немалого труда уломать их обойтись малым количеством силков. Дело в том, что моток нейлоновой бечевы, который у Володи был в качестве запасного линя для гарпуна, сподвиг меня на наполеоновские планы по нашему вооружению.

Не будь у меня моего мультитула с его кучей прибамбасов, я бы и мечтать не смел об арбалете, и на повестке дня стояли бы простые деревянные луки. Наверняка гораздо худшие, чем у аборигенов, которые свои делают умеючи и всяко не второпях, да и стреляют из них всяко получше нас. Нам же нужно что-то эдакое, чего у аборигенов нет, дабы иметь перед ними хоть какое-то преимущество, а заодно и соответствующий имидж – ведь при неизбежной встрече с туземцами нам будет позарез необходимо выглядеть людьми, достойными дружбы, а не рабского ошейника. Пересчитав мысленно свои оставшиеся патроны к пистолету и не сумев ответить на мой заданный самым невинным тоном вопрос об адресе ближайшего оружейного магазина, наш испанский мент убрал с морды лица саркастическую ухмылку и призадумался. Володя же, сравнивший дальнобойность своего подводного ружья с известной ему дальнобойностью спортивного лука, в восторг от сравнения не пришел и согласился с моими доводами сразу же – правда, сомневаясь в осуществимости проекта.

Мне пришлось разжевать нашим крутым орлам, что делать полноценный классический средневековый арбалет – ага, Левшу лесковского нашли – я не собираюсь. Да и стал он таковым далеко не сразу, а эволюционировал постепенно из примитивной грубятины, изобретенной еще римлянами – правда, уже в позднеимперские времена.

Лук у него был простой деревянный, но тугой, поскольку натягивался обеими руками, а спусковой механизм – штырьковым. И штырь, отжимающий взведенную тетиву вверх до ее срыва с упора, и ось спускового рычага вполне могли быть и деревянными, так что самым сложным было пробуравить в деревяшках достаточно ровные отверстия. Ну-ка, кто там смеялся над моими отверточными насадками? В результате – по принципу «инициатива наказуема исполнением» – я был с ходу произведен в главные оружейники.

Бабы, впрочем, мое назначение попытались тут же оспорить – типа одного Сереги им для охраны мало. Ага, знаем мы эту «охрану»! Нас припашут всякую хрень собирать, а сами будут лясы точить «о своем, о женском»! А хрен им – не мясо? Пришлось напомнить прекрасному полу о слышанном ночью отдаленном рыке какого-то хищника, перепугавшем их так, что нас они – своим визгом – перепугали спросонья еще хлеще. Теперь, когда перспектива бабьей истерики была не столь катастрофична, я наконец озвучил свою гипотезу. Фотку микенских Львиных ворот все видели? Львы там изображены стилизованные, конечно, но видок характерный, ни с кем другим не спутаешь. Правда, известный ниспровергатель исторических мифов Скляров считает, что плита с львиным барельефом была привезена микенцами откуда-то с Ближнего Востока. Если он прав, то Львиные ворота – еще не доказательство. Поэтому – ладно, хрен с ними, с Микенами. Про двенадцать подвигов Геракла все слыхали? Подвигом нумер один за ним, если кто не в курсе, числилось удушение голыми руками Немейского льва. И происходило это не в Африке, не в Индии и не на Ближнем Востоке, а исключительно в Греции. То есть в Греции, если кто туго соображает, свои местные львы в то время водились, и большинство историков с этим согласно. Потомки плейстоценового пещерного или пришедших позднее южных или гибридные между ними – вопрос спорный, но нам, татарам, все равно. На нас, детей асфальта, любого из них за глаза хватит. Климат Испании ничуть не хуже греческого, так что и тут львам обитать никакая религия не запрещает. Кто-нибудь из нас Геракл? Лично я – ни разу, так что душить льва – хоть Немейского, хоть обыкновенного – голыми руками однозначно не возьмусь. Между тем, как считают многие историки, европейский лев окончательно исчез только в римские времена, поскольку беспощадно вылавливался для цирковых забав римской черни, обожавшей скармливать львам христиан, иудеев и всяких прочих государственных преступников. Нам же тут, судя по еще не романизированным иберам, до тех римских времен еще как раком до Луны. Ферштейн? Андестенд? Поняли, кошелки?

И с воображением, и с мнительностью у обеих все было в полном ажуре, так что за неимением знакомого Геракла они все и ферштейн, и андестенд, и просто поняли. Поэтому собирать за них грибы с ягодами пришлось одному Сереге, а я занялся поисками «стратегического сырья». Вопрос это не такой уж и простой. Североамериканские индейцы обычно делали свои луки из кедровой сосны, и я не сомневаюсь, что за неимением кедровой вполне сгодилась бы и обычная. Казахи – те, кто победнее – зачастую довольствовались березовым луком. Из орешника – лещины – я и сам в детстве делал. Вся эта растительность – ну, разве что окромя так и не попавшейся мне на глаза ни одной березы – тут имеется, но вот ведь засада – между детским игрушечным луком и луком профессиональным немалая разница. Для настоящего лука дерево должно быть хорошо просушено – случалось, что и годами его выдерживали. Нет у нас тех лет, нет и месяцев. Боюсь, что и недель нет. Нужна такая древесина, которая достаточно упруга и в сыром виде. Тис? Да, англичане вроде делали луки из него. И вроде в Испании его тоже до хренища. Да только много ли мне от того пользы, если я его живьем ни разу в жизни не видел? Может, он и рядом, может, в двух шагах, но кто покажет мне его пальцем? А посему – остается можжевельник, целый куст которого я наблюдал собственными глазами среди декоративных насаждений возле места работы. В лесу, признаюсь честно, не видел ни разу.

С можжевельником мне повезло – хвала богам, в Средиземноморье его куда больше, чем в нашей средней полосе. Найдя здоровенный куст, я спилил пилкой своего мультитула жердину в руку толщиной – пришлось попыхтеть. Это необразованные древние пращуры делали свои луки из кругляка, а мы механику с сопроматом изучали и свой лук будем делать плоским и широким. Затем, и тоже не без труда, срезал ножом ветки и отнес очищенную жердь к нашему лагерю. Проблему собственно лука для своей будущей «вундервафли» я таким образом решил. На ложу в идеале напрашивался вяз, но с ним у меня та же проблема, что и с тисом – кто бы мне его показал? А посему – из чего там ружейные ложа делают? Вообще-то классикой считается орех – грецкий, не лещина. Климат велит им тут произрастать в изобилии, но – опять же, та же история, что с тисом и вязом: ну не знаю я, как он выглядит. Вот яблоня – другое дело. Дичок, конечно, но яблоня – она и в Африке яблоня. Древесина у нее тоже крепкая и не колкая, а что кривая – так мне из нее не корабельные мачты вытесывать, а на арбалетную ложу подходящую деревяху всяко подыщу. Так и вышло. Подобранный кусок не блистал идеальной прямизной, но в дело вполне годился. Отпиливать его короткой пилкой мультитула я затрахался, топором вышло бы в разы быстрее и легче, но топор был у Володи, и приходилось довольствоваться подручными средствами. Самый толстый из сучьев от своего полена я отпиливать пока не стал – он явно напрашивался на спусковой рычаг. Запомнив место – надо будет потом направить сюда Серегу с бабами за яблоками, – я приступил к поискам орешника-лещины. А найдя его, нарезал побольше прутьев толщиной с большой палец – на спусковой штырь, на ось рычага и на стрелы. Запомнил и это место – орехи тоже не помешают. Теперь у меня было все, что требовалось для начала работы над деталями арбалета.

Вернувшись в лагерь, разгрузившись, попив воды из ручья и сходив в кусты до ветра, я спокойно и методично приступил к незаконному изготовлению оружия – благо в седой древности Уголовный кодекс РФ не действует, да и территория не та, так что «три гуся», то бишь статья 222, мне не грозили.

– Держим в банко миллионо и плеванто на законо! – напевал я себе под нос песенку гангстеров из детского мультсериала «Приключения капитана Врунгеля», размечая острием ножа заготовки будущих деталей. Обстругивать твердое дерево ножиком – удовольствие ниже среднего, и удаление основной массы лишней древесины я отложил до возвращения Володи с его топором. Прежде всего я обстругал середину будущего лука под квадрат с плавными переходами к оставшемуся кругляку. Получив таким образом размер выемки под лук в передней части ложи, я сподвигся наконец отпилить от яблоневого полена сук и повертел полено в руках. Его бывший нижний торец выглядел покрепче, да и был потолще. Бочины я позже обтешу топором, а пока я состругал обозначающие их два скоса к торцу и разметил ширину выемки и ее глубину. Запиливался, оставляя немножко «мяса» под дальнейшее остругивание, которое уплотнит и упрочнит поверхность древесины. Середину выемки, куда не доставала пила, пришлось выбирать стамеской и припиливать напильником, после которого снова уплотнять ножом. Подумав, заморочился и канавками в углах, дабы освободить их от нагрузки – концентраторы напряжений нам ни к чему. Примерив к выемке середину лука, я окончательно подогнал ее размеры и снял фаски по острым углам, не поленившись вообще скруглить их. После этого разметил отверстие, через которое будем привязывать лук к ложе. Шило мультитула, исходно не предназначенное для таких работ, было слишком коротким, и насквозь я им полено не пробуравил, но я и не задавался столь несбыточной целью. Мне просто требовалось направление, по которому пойдет другой инструмент…

Я как раз раздумывал, какой именно, когда вернулись наши бабы, погонявшие навьюченного дарами леса Серегу. Завидев весьма малый объем снятой мной стружки, они дружно пришли к выводу, что я просто-напросто отлыниваю от работы, и остались контролировать и надзирать – как за работой, в которой ни хрена не понимали, так и за тем, чтобы я не сожрал принесенных припасов, которые они «собирали в поте лица». Поэтому в следующую ходку за съедобной растительностью Сереге пришлось отправляться одному, что его, скажем прямо, как-то не опечалило. Особенно, когда я подсказал ему, где найти яблоки и орехи. Он понимающе ухмыльнулся, а я тут же схлопотал от баб обвинение в том, что не только бездельничал, но еще и жрал втихаря от пуза, пока они самоотверженно заботились обо всем коллективе. Ага, у кого что болит, судя по пятнам ягодного сока на ихних губах и щеках!

Наиболее подходящей в качестве сверла по дереву мне показалась имевшаяся в наборе сменных насадок большая крестообразная отвертка, которой я и воспользовался. Засверлился, насколько смог – после обтесывания бочин заход отверстия останется, и я углублю его дальше без особого труда, да и навстречу ему шилом пробуравлюсь. Приостановив на этом сверлильные работы, я снова вооружился ножом и обстругал верхнюю плоскость ложи. Подровняв напильником, снова уплотнил ее поверхность ножом и разметил на ней желобок для стрелы. Стамеска у меня имелась только плоская, так что полукруглым профилем я не заморачивался, а прорезал трапециедальный. Но выступающие углы я скруглил и заправил напильником старательно – об них будет тереться тетива из дефицитной нейлоновой бечевы, которую следует поберечь. Дальше, если делать все по уму, требовались топор и бечева, и я отложил ложу, взявшись за будущий спусковой рычаг. Естественно, тут же схлопотал от баб обвинение в том, что мы, мужики, никогда не в состоянии доделать начатое дело до конца. К счастью, рычаг топора не требовал, так что его почти полностью выстругал ножом. Почти – оттого, что требовалось еще отверстие под ось, которое должно быть согласовано с ложей.

Дальше без топора и бечевы делать было нечего, и меня ожидал нешуточный бабий разнос за очередное отлынивание от работы, когда они тут в поте лица… ага, лясы точат! Пока они отыскивали аргументы, вернулся Серега – один он управился раза в три быстрее, чем с ними – с грузом яблок и орехов, и праведный женский гнев обратился на него – мало принес, наверняка сожрал половину по дороге. Отбрыкивался он довольно вяло, поскольку и в самом деле немного подегустировал – тоже ведь нежрамши с самого утра. Пока шла эта разборка, я объявил перекур – и тут же был обвинен в бездумном транжирстве невозобновимых запасов табака. Это Юлька таки вспомнила, что табак завезен из Америки, до открытия которой еще много столетий, а смолили обе похлеще иных мужиков. То, что мои сигариллы «Монте-Кристо» один хрен слишком крепки для них, на их логику никак не повлияло. Впрочем, я давно заметил, что при полном отсутствии цивильного курева с фильтром большинство курящих баб не отказывается и от «Примы». Пока они вставляли в зубы свои тоненькие «Море» с ментолом и щелкали зажигалками, я достал из намотника линзу и сфокусировал солнечные лучи на кончике своей сигариллы. Мне и под слабеньким подмосковным солнцем удавалось прикуривать таким манером, так что добротным средиземноморским грех было не воспользоваться.

Привычка к такому прикуриванию у меня еще армейская, приобретенная в период острого дефицита спичек. Прикурив, я затем поджег от бычка тоненькую стружку, от нее тонкие ветки, а там и развел настоящий костер. А вылупившим круглые глаза бабам пояснил, что сжиженный газ в наших зажигалках – еще более невозобновимый ресурс. Пока они хватали ртом воздух, я понаслаждался крепким сигарным табаком, дал дернуть пару тяг Сереге – ему этого хватило, – понаслаждался еще примерно до половины сигариллы и не без сожаления забычковал остаток – курево в самом деле следовало беречь. Бросать курить после его исчерпания я не собирался, поскольку кое-какие соображения на сей счет у меня имелись, но они не для баб. Сухой рябиновый лист – горлодер еще хуже деревенского самосада…

Вернувшиеся охотники принесли двух кроликов. Одного испанец поймал в силки, второй в последний момент заподозрил неладное и в петлю не вступил, но пока он изображал собственное скульптурное изваяние, Володя шмальнул в него наудачу гарпуном – и попал. Для первой охоты это был редкостный успех, но прекрасный пол возмутила мизерность добычи. По их мнению, два здоровых мужика должны были завалить как минимум оленя. Поэтому рассказывать им обо всех обстоятельствах охоты Хренио с Володей не стали, сообразив, что их едва ли поймут правильно. На меня это опасение не распространялось, и мне Володя тихонько поведал о неудачной попытке добыть третьего кролика, ограбив опередившую их в этом деле рысь. Но грозных окриков большая кошка не испугалась, а тратить без крайней необходимости драгоценный пистолетный патрон Васкес посчитал неприемлемым. Поэтому рысь беспрепятственно удалилась со своей законной добычей, а люди удовольствовались своей.

Испанский мент занялся разделкой добытых кроликов, едва не прихватив в качестве вертелов мои заготовки стрел – я лишь в последний момент пресек эту попытку и послал Серегу за подходящими прутьями в кусты. Володя же присоединился ко мне. Мужик он рукастый, и грубую работенку – там, где тяп-ляп вполне годится, лишь бы держалось – делает быстрее и ловчее меня. Поколебавшись, я доверил ему обтесывание бочин на заготовке ложи, с чем он справился в считанные минуты. Но обтесывать лук я ему не доверил, отобрав топор, а ему, показав на мультитуле шило и отвертку, поручил углублять и доводить до конца начатое отверстие.

– Слушай, а прожечь разве не проще? – предложил он, прикинув предстоящий секс.

– И чем ты собрался прожигать?

– Ну, шило вот это на огне раскалю…

– Я тебе раскалю! – взвился я от такого неслыханного святотатства. – Я тебе в жопу его тогда раскаленным воткну!

– Да ладно тебе кипятиться-то! Жаба давит – так и скажи, я тогда свой нож раскалю.

– Нож твой, и этого я тебе запретить не могу, но тоже дружески не советую. Если мы все не съехали дружно и синхронно с катушек и нас в натуре зашвырнуло в лохматые времена, то такой инструмент, как наш, тут не купить ни за какие деньги. Так нахрена ж его портить, спрашивается?

– А чо портить-то? Чего с ним сделается?

– Ты как калить собрался, докрасна? Так хорошей закаленной стали и этого не надо. Чуть только цвета побежалости появились – ну, потемнела, если по-простому – уже, считай, отпустилась. Звиздец ее закалке, если совсем просто. Станет мягче, будет быстро тупиться – оно тебе надо?

– Понял! На хрен, на хрен! А как насчет трофейных ножиков? Ты вроде сам говорил, что у них сталь сырая…

– Этого я не говорил. Хреново закалена по сравнению с нашей современной – это да, но все-таки хоть слегка, но подкалена – уж всяко потверже гвоздя или там китайского шурупа, у которого шлицы отверткой сворачиваются на хрен… Их, конечно, не так жалко, как наши, но тоже ведь не лишние. Ты уверен, что мы скоро разживемся новыми? Если разживемся – можешь при всех назвать меня долботрахом, и я с тобой охотно соглашусь. А пока – считай меня долботрахом молча, гы-гы!

– Понял. Ну, раз так – будем заниматься бурным и продолжительным сексом…

Пока я аккуратно – орднунг юбер аллес – стесывал кругляк на концах лука и еще более аккуратно достругивал его плечики до толщины в полтора пальца с плавным переходом от квадрата с трехпальцевой стороной, он провертел в ложе дыру насквозь и сам додумался аналогичным манером расширить ее стамеской. К тому моменту, как я доделал утолщенные кончики с канавками для тетивы, отверстие у Володи тоже было готово. Когда мы прикинули длину его мотка бечевы и поняли необходимость экономии, он придумал вколотить в отверстие толстый ореховый прут с надрезами на концах, к которым и вязать лук. Так и в самом деле получилось экономнее и не в ущерб качеству. Для тетивы пришлось свивать бечевку в несколько слоев, но и после этого ее толщина не впечатляла. Впрочем, это ведь нейлон.

Поставив полуфабрикат арбалета вертикально, я встал ногами на плечики лука у ложи и обеими руками растянул его – настолько, насколько у меня получалось, не рискуя надорвать пупок. Володя царапнул кончиком ножа отметку, я плавно вернул тетиву на место, стараясь не тереть ее об ложу, и аккуратно надпилил нацарапанную отметку. Это будет упор, за который мы будем цеплять взведенную тетиву. Состругав ножом часть древесины сразу за надпилом, я разметил наконец окончательный контур ложи и отдал Володе стесывать лишнее. Сам тем временем занялся отверстием под ось в спусковом рычаге. Когда мы закончили, поджаривающиеся на костре кроличьи тушки уже доводили нас своим дразнящим ароматом до исступления…

Сытный обед на тощий желудок – что может быть прекраснее? Впрочем, насладиться крольчатиной без помех сеньор Васькин нам не дал, начав наше обучение языку басков. Показывая на какой-то предмет или показывая жестом какое-то действие, он сперва называл его по-русски, а затем по-баскски, после чего заставлял нас повторять по нескольку раз. И надо сказать, что наш баскский веселил его куда больше, чем нас – его русский. Бабы вскоре взбунтовались, и с этим галантный испанец ничего поделать не сумел, но на нас он оторвался по полной программе. А когда – при всем нашем понимании его правоты – на грани бунта оказались уже мы, он, проявив недюжинный дипломатический талант, тут же научил нас самым грязным баскским ругательствам и весело хохотал, когда мы его же ими и облаяли. Отсмеявшись, Хренио констатировал, что хотя гибралтарские макаки гораздо смышленее нас, мы все-таки не безнадежны, и научить нас в конце концов говорить по-человечески он, пожалуй, сумеет. Типа похвалил.

Перекурив, мы с Володей вернулись к арбалету. Теперь, когда его контуры уже вырисовывались, нам не требовалось сушить мозги над последовательностью работ. Я прорезал стамеской паз под рычаг внизу ложи – с упором, не позволяющим рычагу свисать вниз – и провертел в образовавшихся «ушах» отверстие под ось, которую Володя тут же подогнал по месту. Сменяя друг друга, разметили и пробуравили в ложе отверстие под спусковой штырь, который тут же вырезали и подогнали, после чего вчерне арбалет был готов. Чтобы драгоценная тетива не перетиралась об ложу, мы конфисковали из Юлькиной аптечки кусок лейкопластыря и туго обмотали им середину тетивы, заодно и утолстив ее для лучшего взаимодействия со спусковым штырем.

На приготовление нормальных арбалетных болтов терпения нам уже не хватило. Взяв один из нарезанных ранее более-менее прямых ореховых прутьев, я обрезал его до примерно полуметровой длины, вырезал пазик под тетиву на тонком конце и наскоро заострил толстый, после чего взвел арбалет, осторожно уложил в желобок ложи свою эрзац-стрелу и прицелился в ствол стоящего в двадцати шагах от нас толстенного дерева. Попал я примерно на пол-ладони ниже и на ладонь левее, чем метил, но от древесной коры полетели ошметки, а от несчастной стрелы – щепки. Представив себе, что будет с угодившим под такой выстрел человеком, народец присвистнул и впечатлился. А что до точности боя – главное стрелы сделать по возможности одинаковыми, дабы обеспечить хорошую кучность стрельбы, а уж целиться однообразно и брать поправки при прицеливании как-нибудь научимся.

– Слушай, Макс, а ты уверен, что у местных дикарей ничего подобного нет? – спросил Володя, когда мы наслаждались заслуженным отдыхом.

– Почти, – ответил я ему. – Точного времени мы не знаем, но иберы не романизированы, так что до имперских времен явно далеко. А арбалет вроде нашего появился у римлян уже только в позднеимперские времена, где-то третий или даже четвертый век – нашей эры, естественно. До него была только ручная катапульта вроде стационарных осадных – громоздкая и тяжелая. И кажется, тоже уже в имперские времена.

– А греческий гастрафет? – вмешалась Юлька. – Он же чуть ли не в пятом веке до нашей эры изобретен!

– Да, я в курсе. Но это очень сложный и дорогой агрегат. Сам лук композитный вроде скифского – склеенные вместе дерево и рог, длинный продольный затвор в пазу типа «ласточкин хвост», фиксация по металлическим зубчатым рейкам – ножом и топором его точно не сделать, уж поверь мне как технарю-производственнику.

– Но ведь делали же как-то!

– Да, греки с их достаточно развитой цивилизацией. Но вот ты, Юля, у нас самый главный эксперт по древности. Так скажи нам, где и у кого упомянуты отряды гастрафетчиков из сотен или хотя бы десятков стрелков?

– Ну, я так с ходу не помню, – Юлька наморщила лоб.

– Да не напрягайся – и не вспомнишь. Я ведь тоже интересовался в свое время – не было у греков никаких «гастрафетных рот». Были только отдельные стрелки, скорее всего единичные.

– А чего так? – не понял Володя. – Ведь классная же вещь!

– Все упирается в производство. Один экземпляр с индивидуальной подгонкой деталей – как мы с тобой корячились – можно сделать и на коленке. Несколько экземпляров – сквозь зубовный скрежет и трехэтажный мат, которые нас еще ожидают – тоже можно. Но наладить массовое поточное производство с полной взаимозаменяемостью деталей от разных комплектов – забудь и думать. Это шаблоны, лекала, прочий мерительный инструмент, которого в этих временах нет и долго еще не предвидится. Поставить массовое производство – это и в наши-то времена секс еще тот, а уж в античные…

Остаток дня мы посвятили заготовке полноценных арбалетных болтов – практически одинаковых, ровных, оперенных и с обожженным на огне для твердости острием – и уже настоящей пристрелке нашей зверь-машины. Как я и ожидал, нормальными одинаковыми боеприпасами она стала мазать однообразно, на малой дистанции практически в одну и ту же точку, так что приноровиться брать поправку мне удалось без особого труда. На состоявшемся в тот же вечер импровизированном военном совете образец был – за неимением лучшего – одобрен и рекомендован к принятию на вооружение.

Поужинали мы остатками крольчатины, которая иначе протухла бы безо всякой пользы, оставив яблоки с орехами на завтрак. Потом Васкес немного поистязал нас еще одним уроком баскской тарабарщины, которую сам он почему-то считал нормальным человеческим языком. Поскольку точно таким же заблуждением наверняка страдали и местные иберы, с учетом их многолюдья – а попробуй только их не учти, – мы, русские, оказывались в явном меньшинстве. А меньшинство всегда и во все времена вынуждено приспосабливаться к большинству. Кто не приспосабливался – наживал себе нехилые проблемы. Оно нам надо?

Что меня зачастую поражает в разумных, казалось бы, человекообразных, так это неспособность многих въехать в раз и навсегда изменившиеся условия жизни. Такая же хрень и у нас – все видели и слыхали одно и то же, даже поучаствовали в одном и том же приключении, вещдоки, опять же, при нас остались – ясно должно бы быть и ежу, что вляпались мы добротно и капитально, и никто нас из этой задницы не вызволит. И тут вдруг оказывается, что не до всех это еще дошло.

– Глянь на мою, – шепнул мне Володя, ухмыляясь.

Гляжу – и сам едва сдерживаю смех. Наташка евонная, прямо как классическая блондинка из анекдотов, телефон свой терзает. Наберет номер, вызовет, пробормочет себе чего-то под нос явно не из куртуазного лексикона, другой номер набирает – ага, с тем же самым результатом «абонент временно не доступен». Жалуется на жизненные трудности Юльке, та тоже телефон достает и тоже пробует – естественно, с аналогичным успехом. Мы с Володей переглядываемся, а они уже Серегу настропаляют, и тому то ли деваться некуда, то ли тоже заразился от них, но гляжу, тоже свой аппарат достает и тоже чего-то пытается. Сперва по всем знакомым, потом, похоже, даже GPS-навигацией озадачился, судя по риторическому вопросу, где ж все эти гребаные спутники. Где, где – в звизде!

Но рухнули мы со смеху не в этот момент, а несколько опосля – когда Юлька, убедившись в бесплодности всех его потуг, обвинила своего в полной бестолковости и беспомощности, а его аппарат – в хронической неисправности, встала, подошла к нашему испанскому менту и – ага, на полном серьезе – спросила у него телефонный номер его полицейского участка, явно намереваясь попробовать звякнуть и туда! Мы давимся от хохота, бабы визжат и кроют нас если и не в три этажа, то в два уж точно, Серега – и тот вымученно прыскает в кулак, а Хренио морщит лоб, подбирая русские слова.

– Связь нет, сеньорита, – сообщил он ей наконец, наивно полагая, что на этом инцидент будет исчерпан…

Если кто не читал Дольника с Протопоповым, то рекомендую – сугубо для лучшего понимания причин всех несуразиц поведения двуногих приматов вида хомо сапиенс. Новоселова с ходу не предлагаю – он уже не для слабонервных и без подготовки чреват для неокрепших умов. Суть же у всех их в том, что вся наша хваленая разумность – лишь тонкий налет, а в глубине каждого из нас как был, так и остался лохматый обезьян, который и рвется наружу когда надо и когда не надо, и хрен бы с ним, если бы он просто рвался, так этот четверорукий деятель же еще и порулить нами норовит. Некоторыми, к сожалению, гораздо успешнее, чем следовало бы. А рулит он, если уж дорвется до руля, исключительно по-обезьяньи, потому как иначе не умеет и даже не представляет себе, что такое вообще возможно. Начальство на работе, например, редко когда удается убедить словами в том, что его запросы нереальны и на попытку их исполнения только напрасно потратится время, нервы и ресурсы. Любые пререкания высокопоставленная обезьяна воспринимает либо как твое нежелание работать – это в лучшем случае, либо как меряние с ней хренами – и тут уже со всеми вытекающими, как говорится. И приходится, скрипя сердцем и прочими потрохами, жертвовать какой-то частью означенных времени, нервов и ресурсов – по возможности меньшей – для наглядной демонстрации непреодолимости законов физики и прочих наук. Неспособность особей с повышенной примативностью – если по протопоповской терминологии – осмыслить и осознать то, что неприятно чисто эмоционально, тоже как раз из этой обезьяньей инстинктивной серии.

Решив, что слабовато владеющий великим и могучим испанец просто-напросто не въехал, чего от него требуется, не владевшая испанским Юлька принялась разжевывать ему на аглицком, которым, тут надо отдать ей должное, владеет недурно – я-то по большей части «читаю и перевожу со словарем». Главным буржуинским языком в Европе владеют практически все, и дело явно идет на лад – ага, в плане понимания. Васькин чего-то на том же аглицком ей втолковывает, а эта оторва – умора, млять – начинает улыбаться и строить глазки. Серега заметно нервничает, мы с Володей прыскаем в кулаки, а бедолага Хренио страдальчески глядит на нас. Я пожал плечами и похлопал пальцем по своему поясному чехлу с телефоном – типа, деваться некуда и лучше уж отделаться малой кровью. Васкес въехал, обреченно смирился с неизбежным, достал свой аппарат и принялся старательно демонстрировать, что и у него тоже «абонент временно не доступен». Если кто думает, что на этом все и кончилось, то напрасно. Она его еще и по его служебной ментовской рации попробовать связаться с участком и с сослуживцами заставила, гы-гы!

– У меня – тоже абсолютно все точно так же! – уведомил я Юльку, сделав морду кирпичом, когда она, оставив в покое испанца, вознамерилась выносить мозги уже мне.

– Ты же еще не пробовал!

– Разве? А чем я занимался вчера вместе со всеми, когда мы только-только вляпались и все пытались прозвониться хоть куда-то?

– Макс, это вчера было, а сегодня?

– А сегодня вы уже попробовали, и результат абсолютно тот же. Ты считаешь, что выборка мала, и предлагаешь повторить этот эксперимент несколько сотен раз для получения статистически достоверного результата? – Серега сложился пополам от хохота, тоже ведь в институте был предмет по основам научных исследований, прикололся и спецназер, догадавшись о сути моей хохмы, хоть и ПТУ только за плечами, и даже до Хренио дошла ее саркастическая составляющая, но Юлька ведь – чистая гуманитарша, да еще и с незаконченным высшим, и не просто так у нас, технарей, слово «гуманитарий» относится к числу весьма обидных ругательств…

– Макс, ну телефоны же могли испортиться! Ну попробуй, вдруг твой исправен! – И ведь хрен куда денешься, поскольку убивать ее на месте в мои планы не входит.

Достаю из чехла, включаю. У меня точно такая же «Нокия Е7», как и у Сереги, и грузится операционка – ну, неторопливо, скажем так.

– Ты что, выключенным его носишь? – поразилась гуманитарнейшая наша.

– Ага, – подтвердил я. – Какой смысл сажать аккумулятор? – я и в прежней жизни обычно выключенным аппарат держал, хоть и не по этим соображениям, а чтоб беспокоили поменьше, а то по закону подлости именно тогда, когда тебе катастрофически недосуг, всем вдруг резко становится от тебя чего-то надо. Понадобится мне – включу и сам звякну, а терпеть лишнее беспокойство за свои же деньги – увольте.

Наконец система загрузилась, но в «Контакты» я, конечно, не полез, а полез в «Файлы», «Диск Е», «Аудиофайлы», «Мелодии звонка», выбираю, нажимаю.

– Але, кто это? Директор? Да пошел ты в жопу, директор, не до тебя сейчас! – отозвался аппарат голосом старушки-вахтерши, отчего даже Васькин рассмеялся, не говоря уже об остальных.

Пока Юлька подробно и обстоятельно, с кучей слов-паразитов, а главное – громко и визгливо – рассказывала мне, кто я сам и каковы мои шутки, я успел вернуться в «Файлы» и как раз добрался в них до папки «Срачи», в которой у меня в натуре срачи – в смысле, подборка крупиц ценной информации, выуженной из куч говна интернетовских форумных срачей.

– Макс, ты звонить собираешься?!

– Конечно нет! Раз уж ты заставила меня включить мою шарманку, так я лучше попробую выяснить вопрос поважнее.

– Какой еще вопрос?

– Иде я.

– Какая идея?

– Иде я нахожуся, – разжевал я этой непонятливой.

– Так у тебя, значит, работает навигация? – Тут уж мы все – мужики, в смысле – заржали. – Это чего у тебя там такое? – ага, наконец-то соизволила заглянуть.

– Фалькаты, – я как раз нашел статью с рисунками этих испано-иберийских ятаганов и кое-какими обобщающими сведениями по ним.

– А, эти сабли? И чем они тебе помогут, милитарист фигов?

– Отступи-ка немножко и – это, аккуратнее, – я вынул из ножен и положил на траву перед собой свою фалькату. – Серега! Клади вот тут рядом свою, буду сравнивать с рисунками и въезжать, иде мы, а точнее – когда, – раз никто другой в спецы по фалькатам не вызвался, придется мне за них отдуваться.

К счастью, принцип тут понятен – слева в каждой подборке самые старые, а чем правее в ряду, тем новее. В смысле – новее по датировке, конечно, а не по физическому состоянию конкретной выкопанной из земли железяки. А по расположению образцов в хронологическом порядке понятна и эволюция стиля – самые старые почти прямые, а чем новее, тем кривее клинок. На самых старых либо совсем нет долов, либо один у самого обушка и относительно широкий, потом добавляются еще и становятся гораздо уже, чисто декоративными, а на самых поздних могут быть и дополнительные, хоть и не обязательно. Наконец, все старые без защищающей пальцы гарды, у средних она появляется, но только на элитных экземплярах, а поздние имеют ее уже все. И судя по стилю наших с Серегой фалькат, обе – средние. Кривизна клинков явная, но небольшая, долы чисто декоративные и выделяют внутренний контур, моя без гарды и без малейших признаков ее наличия в прошлом, Серегина – с гардой, но она и исполнена поэлитнее, и физически новее – не так сильно сточена. В общем, эдакая золотая середина, что называется.

– Короче, дамы и господа, кончайте страдать хренью и терзать ваши ни в чем не повинные аппараты, – посоветовал я им, возвращаясь в меню и выключая свой. – Все они у вас нормальные и исправные, но связи нет и не будет – не с кем. Нет ни сотовых вышек, ни спутников, а есть только вот эти вооруженные дикари вокруг нас. Это не сон и не глюк, и вляпались мы с вами совершенно реально – судя по стилю наших трофеев, где-то в районе третьего века до нашей эры. Добро пожаловать в гадюшник, дамы и господа…

– Нет! Не может быть! Я не хочу! Ну сделайте же что-нибудь! – завизжала вдруг Наташка. – Ыыыыыы! – кажется, до нее только теперь окончательно и дошло.

– Макс, ну, может, это все-таки реконструкторы были, а? – занудила Юлька. – Ну не может же такого быть! Ну не бывает же так!

– Юля, ну тебе же уже объясняли. Фалькаты заточены, видок у покойничков бомжеватый, место курортное, но вспомни, как на Черном море все побережье заселено, а тут Европа, народу местного должно быть как сельдей в бочке, и где этот народ? И еще момент заметь – их было трое, а фалькаты – крутая и обычная – только у двоих, у третьего – просто большой нож. То есть один крутой, второй нормальный середняк, но третий – вообще чмурло. А ведь это не обязаловка, это хобби, да еще и стоящее немалых денег. Ты много видела таких реконструкторов, которые добровольно приняли бы для себя роль нищего чмурла? Все хотят играть в крутых или хотя бы уж в нормальных, если крутизна не по карману, но кому слишком дорого и это, тот не играет вообще. Не игра это у них…

А потом Наташка, въехав во все и осознав, закатила истерику:

– Я же человека убила! Представляете?! Живого человека!

– Во-первых, не убила, а ранила, а сдох он уже самостоятельно, – поправил ее Володя. – А во-вторых, радуйся, что это ты его, а не он тебя. А перед этим – не пустил тебя со своими приятелями по кругу во все дыхательные и пихательные с высокими шансами наградить тебя при этом если и не триппером, то мандовошками.

– Бррррр! Не надо этих подробностей!

– Ну так и успокойся тогда, ты сделала правильный выбор.

– Я его колю, а он – мяаагкий! – схохмил Серега, и мы расхохотались.

Так как никаких признаков близкого человеческого жилья мы так и не обнаружили, а все трое напавших на нас местных хулиганов были нами благополучно помножены на ноль и прикопаны в песке, вероятность нашего обнаружения аборигенами мы оценили как малую. С учетом нашей столь же малой боеготовности, утомляться несением ночного караула смысла не было. Поэтому ограничились тем, что соорудили для нашего испанского мента удобное гнездо на дереве, где тот уже в сумерках и расположился втихаря на ночлег со своей пушкой. В качестве эдакого «засадного полка». Если на нас все-таки нападут ночью, то ради захвата живыми в качестве рабов, а значит, резать нас молча спящими никто не будет, будут вязать, и шумная возня при этом гарантирована. А дальше любителей дармового рабского труда ожидает весьма неприятный сюрприз в виде многозарядного автоматического пистолета и человека, умеющего с ним обращаться.

Хотя бабы и в этот раз подтвердили, что полностью им угодить едва ли возможно в принципе – и подстилка жесткая, и одеял нет, и от насекомых никакой защиты, и вообще мужики ни на что путное неспособны, – переночевать более-менее спокойно нам все же удалось. Впрочем, не сразу. Судя по доносившимся из шалаша довольно долгим шорохам, ахам и вздохам, эти стервы явно решили попрессовать нам психику – типа это мы без женского расположения долго не протянем, а они без мужского обойдутся запросто…