Арахна

Г. Уорнер Мунн ГОРОД ПАУКОВ

Человека с глазами-бусинками я встретил в поезде. 12:30 из Атола в Бостон. Я упоминаю о глазах, потому что они были его отличительной чертой. Как ни странно, внешность его мне совсем не запомнилась, за исключением глаз. Смутно припоминаю, что на нем, несмотря на нашу изменчивую ноябрьскую погоду, был довольно легкий серый костюм, но и в этом я точно не уверен.

В тот день (а было это в 192… году) билеты продавали по пониженным ценам, и вагон был почти полон. Он сел на поезд в Гарднере[20]. Небольшая человеческая волна пронесла его по проходу и оставила возле меня. С растерянным видом, даже не спрашивая, свободно ли место напротив, он опустился на сиденье и облегченно вздохнул.

«Сегодня довольно холодно», — подумал я. Наверное, я случайно произнес это вслух. Он радостно и быстро кивнул:

— Да, не правда ли?

Оплошность позабавила меня. Я решил завязать разговор с попутчиком, раз уж он оказался таким дружелюбным, и скоротать за беседой трехчасовую поездку. Кроме того, я писал тогда роман и надеялся выведать что-нибудь полезное. У каждого есть хотя бы одна хорошая история, просто копать иногда приходится очень глубоко.

Не припомню, с чего мы начали, но могу сказать, что мы быстро исчерпали тему погоды и перешли к приятному обсуждению других пассажиров. Вдруг я заметил, что на рукаве у него что-то зашевелилось.

Это был обыкновенный овинный паук из тех, что так часто украшают потолочные балки маленькими, резными и мягкими как бархат серо-голубоватыми портьерами. Как видно, паук нашел в теплом вагоне убежище от холода, отогрелся и вылез на разведку.

Я не могу без дрожи смотреть на пауков. Теперь-то я хорошо знаю, что к чему, но и тогда я ощутил приступ отвращения. Я смахнул паука с рукава соседа и раздавил насекомое ногой.

Подняв глаза, я увидел на лице моего попутчика странную улыбку.

— Почему вы это сделали? — спросил он.

— Потому что я их ненавижу! — ответил я. — Всегда ненавидел.

— Вам следовало бы сказать «недолюбливаю», — задумчиво произнес он. — Вот я их действительно ненавижу. Я знаю о них кое-что, чего не знает никто на земле. Хотите, расскажу?

— Будьте так добры! — ответил я, мысленно улыбаясь и так же мысленно раскрывая блокнот. Я наконец почувствовал, что и у него есть своя история.

— Меня зовут Джабез Пентрит, — начал он. — Моя мать — англичанка, отец — шахтер из Уэльса. Они перебрались в эту страну в 1887 году, за два года до моего рождения: работы в Старом Свете было мало и они с трудом сводили концы с концами. Здесь было немногим лучше, хотя они могли бы, будь у них побольше амбиций, сравнительно неплохо зарабатывать. Когда я был маленьким, мы жили в бедности. Отец работал от случая к случаю, мыть была вынуждена подрабатывать прачкой. Денег нам вечно не хватало.

До четырнадцати лет я ходил в школу. Потом пришлось бросить учебу ради нескольких долларов заработка. В промышленном городке, где я жил, образование не считалось достоинством. Отец любил повторять: «Книжки еще никого до добра не довели!» Сами видите, в какой обстановке я жил. Три года спустя я убежал из дома.

Я нашел работу в бостонской фирме, занимавшейся импортом фруктов. Немного познакомился с миром в лице портовых городишек Южной Америки.

В одном из этих прибрежных городков я встретился с человеком, изменившим мою жизнь. Вы, без сомнения, слышали о сэре Адлингтоне Кареве. Он поразил научные круги великолепной монографией «Возможности мира насекомых».

Ему я обязан всеми своими знаниями. Он помог мне получить аттестат и поступить в университет. По его настоянию я занялся ботаникой, энтомологией и другими родственными предметами. Сэр Карев надеялся, что со временем, после его кончины, я займу его место в рядах исследователей.

С гордостью могу сказать, что его усилия не пропали напрасны. К сожалению, он не успел увидеть, как изменился давешний необразованный бродяжка. Насколько я слышал, сэр Карев сейчас экспериментирует с высшими приматами на западном побережье Африки.

Южная Америка всегда привлекала меня: там открываются безграничные возможности для изучения жизни насекомых. Это настоящая ботаническая теплица. Кто знает, какие неведомые чудеса могут таиться на тысячах квадратных километров влажных горячих джунглей, куда не ступала нога белого человека? Я открыл некоторые из них, но только приподнял завесу. Не думаю, что узнаю больше, хотя весной я отправляюсь в новую экспедицию.

Вам не приходилось задумываться, какая жизнь бурлит день за днем прямо под вашими ногами? Обитатели этого мира так же заняты своими делами, как вы своими. В том мире любят и ненавидят, живут и умирают, осуществляют свои крошечные инженерные проекты, которые там не менее важны, чем для нас Бруклинский мост или Панамский канал, пусть один шаг вашей ноги и способен разрушить многодневный труд.

Там есть травоядные, есть хищники, что на них охотятся и в свою очередь становятся добычей. Там есть миниатюрные города, рабы и хозяева, рабочие, бездельники, шахтеры и авиаторы, и весь этот богатейший мир может находиться на вашем заднем дворе; но вы замечаете его только тогда, когда жена ваша жалуется, что муравьи постоянно находят дорогу к сахарнице, а мухи «пробираются в любую щель».

И помните, эта жизнь для нас чужда. В некоторых аспектах она очень похожа на нашу, но это мир в себе, далекий от людей. Один писатель в шутку заметил, что он даже может быть далеким и чужим для всей нашей планеты.

Подумайте о следующем. У всех насекомых есть пищевые предпочтения. Каждое питается определенным видом травоядных или растений и редко употребляет другую пищу (тем самым природа мудро ограничила эту кишащую повсюду жизнь, которая иначе смела бы человечество). Один лишь паук охотится на все без разбора!

Паук! Наводящий ужас злобный великан мира насекомых! Как же его боятся! И не одни возможные жертвы, но и люди, против которых он бессилен только и исключительно по причине своего размера.

Южная Америка — рай насекомых. Нигде больше не найти такие непроходимые трясины, такие влажные и жаркие джунгли, таких невероятных чудовищ животного и растительного мира.

Но я отвлекся. Перейду к рассказу, и попрошу вас держать свои мысли при себе. Постарайтесь не прерывать меня вопросами и замечаниями.

В поисках редкой бабочки с пятном в виде белого черепа на каждом крыле — экземпляр ее имеется только у одного коллекционера — я добрался до Сьюдад-Боливара в Венесуэле.

В этом городе я нанял восьмерых индейцев. Иногда их помощь была неоценима, иногда они доводили меня до белого каления. Мы прочесывали таинственную горную Гайану, начав с того места, где река Карони[21] впадает в Ориноко. Карони изобилует стремнинами и порогами, но хорошо изучена на протяжении пятидесяти миль. Дальше начинаются густые леса и кончаются наши познания. Полагаю, кроме меня ни один белый не исследовал эти леса.

Как я уже сказал, это один из таинственных районов Венесуэлы, волшебный край, где может случиться и обычно случается все что угодно. О белых здесь, как правило, заботятся: в смысле подарков живой белый куда полезней мертвого. Но в мрачных лесах бродят племена кочевых индейцев, охотников за головами. Для них голова белого, высушенная до размера апельсина — все равно, что для нас алмаз «Кохинур» или «Великий Могол»[22]. Неподалеку живут светлокожие, почти белые макитаре[23], а подальше дикие гуахарибо[24], из-за которых исследователям никогда не удавалось проникнуть в верховья Ориноко.

Мои индейцы по временам слышали, как в жаркой тропической ночи перекликались их барабаны. Но бой барабанов всегда доносился с севера и юга и никогда с запада, а мы шли от реки на запад. На шестой день мы услышали барабаны позади, но в большом отдалении. На привалах, за ужином в «тамбо» — грубом шалаше для защиты от ночной росы, какие строят охотники за каучуком дальше к югу — мы порой гадали, почему впереди нет индейцев, хотя их жилища окружают нас с трех сторон.

На девятый день мы уже не слышали ничего, кроме бесконечного «кап-кап-кап». Иногда на болотистую почву с гулом обрушивался какой-нибудь мертвый лесной гигант, весь увитый и задушенный паразитическими лианами. Охотники вернулись к вечеру с пустыми руками. Весь день мы не видели ни одного животного. Исчезли даже обычные стаи обезьян, которые раскачивались на ветках под лесным пологом, осыпая нас сверху ругательствами, фруктовой кожурой и орехами; их вопли предупреждали все живое о приближении чужаков.

Пришлось ложиться спать на голодный желудок — мы путешествовали налегке, без припасов. Мои люди ворчали: мы оказались в неизведанных местах и никто не знал, что ждет нас впереди.

Я почти оставил надежду найти черную бабочку, но набрал уже достаточно образцов, чтобы оправдать экспедицию и потому решил через три дня, если ничего не изменится, повернуть назад.

Перед тем, как улечься, я потряс гамак, освобождая его от насекомых. Из складок гамака выпал большой паук размером с мою ладонь. Я раздавил его ногой и тут же заметил второго. Раздавил и его. В это время мои индейцы закричали и кинулись к огню. Один был буквально покрыт пауками и упал, не добежав до костра. Через минуту мы подбросили хвороста и вверх взметнулись шестифутовые языки пламени.

Мы увидели невообразимую картину! Пауки кишели на земле и деревьях вокруг. Движущийся серый ковер, шурша, отступал от огня. В свете костра мы видели, как древесные ветви и листья провисали под грузом пауков. То один, то другой, уклоняясь от света, срывался вниз и торопливо бежал по спинам собратьев, пока не находил укрытие. Мой гамак напоминал миску с живыми ягодами — так много скопилось в нем этих тошнотворных ползучих существ с черными как смоль и голодно поблескивавшими глазками.

Пауки внимательно наблюдали за нами. Мы слышали негромкое пощелкивание и потрескивание их челюстей. Казалось, они сознательно переговаривались в ожидании удобного момента для нападения, а в их внимательных глазках горела отвратительная надежда.

Тело умершего индейца лежало на краю круга света. Всю ночь тысячи пауков копошились и возились на трупе и вокруг. Мои индейцы подбрасывали ветки в огонь, страшась за свою жизнь; мы сгрудились у костра, позабыв о всех различиях в положении и цвете кожи, а ужасный жар выжимал из нас пот.

Наконец настало утро, небо посветлело и ряды серых чудовищ поредели. Лишь несколько отбившихся от стаи пауков еще суетились вокруг обглоданного скелета. Когда взошло солнце, и они уползли в свои логова. Только белые кости на поляне говорили о ночных ужасах.

Пауки уползли, и индейцы стали просить меня повернуть обратно. Я отказался, хотя все подсказывало мне, что идти дальше не стоит. Но я с храбрым видом заявил, что мы, двинувшись на запад, избежим встречи с дикими племенами и оставим пауков позади. Староста мрачно глянул на меня, но ничего не сказал. Снова вперед! И мы углубились в джунгли, продираясь сквозь спутанный кустарник и не видя ничего, кроме зарослей и преследующих нас туч москитов и мошкары.

К полудню, когда солнце скрылось за густым пологом листвы, мы набрели на ручеек. В прозрачной воде плавало множество рыбок.

Мы роскошно пообедали рыбой и фруктами. В лесу стояла гробовая тишина: ни один листок не шуршал, птицы молчали, и за весь день мы не увидели ни единой обезьяны или другого животного. Вечером, посреди этого безмолвия, мы разбили наш десятый и последний лагерь, пройдя за день около пятнадцати миль.

Мы хорошо запомнили прошлую ночь и поэтому выбрали широкую травянистую лужайку и запаслись огромным количеством хвороста. Мы сидели у огня, как равные, не знающие различий — так чудесно объединяет людей грозящая им общая опасность.

Вскоре, когда на востоке тихо зарокотали барабаны, из леса выбежало черно-красное существо, торопливо спустилось к воде и стало утолять жажду. Я узнал одного из самых ядовитых арахнидов. Такие пауки обычно не превышают по величине серебряный доллар, но усеянное багряными полосками тело этого экземпляра имело в диаметре не меньше пяти дюймов. Я решил поймать его и осторожно откинул противомоскитную сетку. Я знал, что пауки этого вида, хоть и могут похвалиться смертельным укусом, очень робки, и подкрадывался к насекомому как можно бесшумней.

Паук заметил меня, когда я был футах в пяти, но убегать не стал, а прыгнул в мою сторону. От испуга я раздавил его. Сцены минувшей ночи мгновенно повторились, только сейчас к наступающим серым демонам присоединились многие новые виды. Казалось, различные виды пауков разбегались концентрическими кругами от единого центра, и чем ближе к этому центру, тем больше и ужасней становились пауки в каждом из поясов. Я невольно задумывался, что же находилось там, в центре!

Мы снова, дрожа и переговариваясь тихим шепотом, сгрудились у пляшущего огня. Туземцы считали пауков лесными дьяволами, разгневанными нашим вторжением в их владения.

В ту ночь моя жизнь несколько раз висела на волоске. Индейцы бросали на меня полные ненависти взгляды. Некоторые настаивали, что меня следует принести в жертву и бросить на съедение мерзким тварям. Но на это они не отважились: они знали, что без борьбы я не сдамся, а запах крови мог привести к лобовой атаке пауков и гибели всех выживших.

Бессонная ночь! Ночь ужаса в окружении непередаваемо зловещих, дьявольских глаз! Ночь, что казалась вечностью!

Часа за два до рассвета я задремал и почти мгновенно проснулся от криков ужаса. Передо мной, на краю светового пятна, стояло гигантское волосатое чудовище невероятных размеров. Его раздутое брюхо украшали черные и серебряные полосы, голова тонула в желтой копне меха, откуда выдавались черные вибрирующие клыки.

Монстр злобно смотрел на нас красными глазками. В его взгляде светился характер и острый ум. Я с ужасом ждал, что чудовище вот-вот заговорит. Можете мне не верить, но я видел его и говорю правду. В тот миг я понял, что он наделен таким же разумом, как и мы с вами, пусть и несколько более ограниченным, и что остальные ужасные твари признавали в нем вождя!

Ростом он был по меньшей мере в полтора фута и, по моей оценке, весил около двадцати фунтов. Он отошел на безопасное расстояние от огня и дважды с разных сторон внимательно рассмотрел нас. Затем он направился на запад. Остальные уважительно разошлись, открыв для него широкий проход, а после снова сомкнули ряды.

Утром произошло то же, что и днем ранее. На рассвете пауки исчезли. Лишь отдельные особи продолжали ползать вокруг, словно сожалея о том, что им придется нас покинуть.

Никаких сомнений больше не оставалось. Мы скорее предпочли бы сразиться с тысячью дикарей, чем провести еще одну подобную ночь. Часов в десять утра мы двинулись назад, но далеко не ушли. Примерно через милю мы услышали в кустах шорох и звук, похожий на капель. Но дождя не было — время от времени мы замечали в кустах серые тельца пауков.

Мы продолжали идти. Наш шаг ускорился и мало-помалу перешел в дикое беспорядочное бегство. Мы срывали с себя одежду в надежде убежать куда угодно, лишь бы подальше оттуда! На пригорке мы оглянулись. Вокруг было море, ходившее серыми, черными и красными волнами. Пригорок казался островком в пасти бушующей стихии. Пауки медленно ползли со всех сторон, вздымаясь все выше, как ледяные торосы смерти. Мы отломали несколько веток, вооружились этими дубинками и приготовились умереть.

Через некоторое время откуда-то с запада явился ночной ужас в сопровождении пяти таких же громадных спутников. Неодолимый поток, захлестывавший пригорок, откатился назад. Те шестеро приблизились, оглядели нас и стали удаляться вдоль берега ручья. Футах в десяти они остановились, словно ожидая, что мы последуем за ними.

Мы так и сделали! Всем нам одновременно пришла в голову мысль, что перед смертью можно хотя бы убить самых ужасных врагов. Мы помчались вниз по склону. Индеец, бежавший передо мной, обрушил свою дубинку на самого крупного из пауков.

В мгновение ока мы были с головы до ног покрыты волосатыми насекомыми. Мы катались по земле, вопя и завывая от страха, и слышали, как под нами с чавканьем, точно спелые сливы, лопались пауки. В воздухе стояла едкая тошнотворная вонь.

Мы лежали, полумертвые от ужаса. Орды пауков вдруг отступили. Одно из громадных насекомых подползло к самому моему лицу. На его эбеновых клыках поблескивали капли яда. Возможно, это был наш первый гость, но все они казались мне одинаковыми.

Я вскочил. Индейцы, все в слизи, лежали на омерзительном красном ковре из раздавленных пауков. Один за другим они начали вставать. Как оказалось, ни один из нас не был укушен. Паучья армия вновь любезно расступилась, открывая тропу на запад, и мы пошли по ней, как пленники.

Пленники насекомых!

Однако один из нас не сумел уйти. Индеец, уничтоживший большого паука. Пока нас гнали по тропе, пауки, как по сигналу, сомкнулись и отрезали его. Он попробовал было кинуться к нам, но мгновенно превратился в мычащую, копошащуюся массу тварей, прошел несколько шагов, шатаясь, и упал на землю. Мы еще не успели отойти далеко, как его крики перешли в стоны. Мы поняли, что конец близок.

Один из гигантских желтоголовых вожаков полз впереди, двое маршировали по бокам и еще двое замыкали наш строй. Так мы дошли до ручья, окруженные со всех сторон пауками — они покрывали все вокруг, как осенние листья.

Где-то в миле от этого места ручей впадал в небольшую речку. Нас повели по правому берегу. К полудню мы дошли до хорошо утоптанной паучьими лапами дороги.

Здесь скопление серых пауков начало рассеиваться, как видно, дойдя до границ своей территории. С нами оставались пятеро черно-серебряных стражей и множество красно-черных пауков. Вскоре дорогу преградило громадное скопище жутких монстров, похожих на наших конвоиров, и красночерные пауки также повернули назад.

В сумерках мы вышли из джунглей на открытое пространство. Сотни серебристых тварей заставили нас спуститься по склону в долину — голую и лишенную всякой растительности. В центре ее стояли несколько каменных строений, окружавших более высокое и вычурное здание. Окон у этих построек не было, входом служил люк на крыше. Они напомнили мне гнезда земляных пауков.

Когда мы поравнялись с этими зданиями, мимо внезапно пробежал ягуар, или tigre, как его называют местные. За ним спешили ужасающие полчища пауков. Вся земля, покрытая их живым ковром, будто содрогалась и ходила ходуном.

Меня замутило. Ягуар подскочил ближе, словно ища защиты человека; он устал до предела и тяжело дышал, свесив язык. На спине зверя сидел большой паук и гнал бедное животное к смерти. У ближайшего здания паук впрыснул яд в загривок хищника, и El Tigre упал, как подкошенный.

Мы воочию видели, что уготовила нам судьба. Было ясно, что нас пригнали сюда, чтобы убить. Ходячее мясо куда удобней мертвого — его не приходится перетаскивать!

Волна испуганных животных хлынула вслед за ягуаром. Верещавшая обезьяна или две, много агути… Пауки волокли змей, оглушенных укусами и извивавшихся в агонии. Ящерицы шипели, разевая пасть — только они пытались отбиваться.

Пауки-загонщики гнали добычу и по западному склону. Я заметил кольца огромной анаконды и стадо пекари, которые сбились вместе и визжали от ужаса. Вслед за ними хлынул рой охотников.

Я никогда раньше не видел пауков стольких видов, живших в полном согласии. Они вновь показались мне разумными, рассудительными существами. Они охотились вместе ради общего блага и стояли неизмеримо выше обычных пауков, как англосакс в сравнении с австралийским бушменом.

Теперь мы все собрались у каменных хижин, охотники и дичь — разношерстая толпа животных, согнанных со всех уголков джунглей в радиусе двадцати миль. Пауки щелкали челюстями и издавали негромкие голодные крики.

В ответ на низких крышах раздались глухие удары лап. Люки распахнулись, и из зданий выползли существа, рядом с которыми наши стражи выглядели карликами. Это было отвратное, леденящее кровь зрелище. Нас выворачивало наизнанку при виде восьми колоссальных пауков. Каждый был величиной с лошадь. Но нас ужаснули не столько их гигантские размеры и отталкивающие, раздутые и непредставимо древние тела. Нет, не это, но невероятное, сверхчеловеческое знание, светившееся в их глазах — знание, не имевшее ничего общего с нашей землей, с нашей эрой. Так мог бы взирать на нас Люцифер, помнивший о завоеванном, покоренном и утраченном царстве или мире. Я понял, что они видят в нас младшую расу, прирожденных рабов, которые по нелепой прихоти судьбы сумели подчинить себе хозяев.

Все это я прочитал в их глазах. Но мои воспоминания, конечно, могут быть окрашены тем, что я позднее узнал.

Чудовища ринулись вниз, выбирая добычу повкуснее. Одно схватило оленя и унесло на крышу. Там оно стало высасывать из туши соки, чтобы вскоре оставить от нее иссушенный кожаный мешок с костями. Другое выбрало большого пекари или дикую свинью, третье — яростно сопротивлявшуюся ящерицу, которая успела убить трех черно-серебристых стражников, прежде чем пасть под укусами.

Один из монстров потащил на крышу вопящего человека, стоявшего рядом со мной. Крик оборвался, когда за ним захлопнулся люк.

Что-то с силой вцепилось мне в бок. Я понял, что сейчас буду мертв. Я читал о людях, спасенных из пасти львов и испытавших на себе когти и зубы хищников — они еще долгое время не чувствовали боли от ран. Так случилось и со мной. Я не чувствовал ни боли, ни страха, пока паук волочил меня на крышу, как кот мышь. Я лишь сожалел, что умру слишком рано и не успею осуществить все задуманное.

Существо сбросило меня на каменную крышу и с недоумением обследовало мою одежду. Затем оно потрогало когтем мою кожу — без сомнения, белые ему раньше не попадались — осторожно и с бесконечным тщанием погрузило полые клыки в руку и стало пить мою кровь. Боли не было. Мои глаза затуманились, голова закружилась и я лишился чувств.

Я вынырнул из бездонной пропасти сна, изо всех сил устремляясь к ясности сознания. Открыл глаза. Я был жив.

Я лежал на крыше. Вокруг толпились восемь ужасных тварей. Солнце, как драгоценный камень, сверкало на вершине горы — день клонился к вечеру. В затененной долине продолжалось жуткое пиршество пауков.

Одно из существ, как мне показалось, неслышно заговорило с другими. Этот властный паук был крупнее остальных, и я позднее окрестил его царем. Он-то и выбрал меня и, как ни странно, не довел до конца свою трапезу.

Один за другим они выступали вперед, погружали клыки в мою руку и пробовали на вкус мою кровь. Когда все это было проделано, последовало еще одно безмолвное совещание. После по какому-то таинственному сигналу несколько серебристых стражников стащили меня с крыши и поволокли в другое здание. Там меня сбросили вниз. Люк над головой закрылся.

Воздух внутри был свежим и чистым: трещины в грубо сооруженных стенах обеспечивали вентиляцию. В тусклом свете я разглядел, что комната была пуста, за исключением низкой лежанки, явно предназначенной для одного из громадных пауков, и наклонного помоста, шедшего от пола до люка в крыше. Повсюду висела паутина, местами так густо, что казалась ковром. Я сорвал несколько сетей, надеясь впустить немного света, но солнце уже успело сесть.

Я растянулся на лежанке, утешая себя мыслью, что завтра наступит новый день и что мне, бесспорно, выпало увидеть удивительные вещи.

Спал я без сновидений и проснулся внезапно, рывком. Сквозь открытый люк лился солнечный свет. Я стал было раздумывать, не подняться ли наверх, но свет вдруг заслонило громадное тело и стало пятиться вниз, как делает кот, слезая с дерева. На полпути царь пауков развернулся головой вперед и скользнул вниз по гладкому скату, отполированному прикосновениями огромных тел.

Я вскочил и пошатнулся — голова закружилась от боли. Рука за ночь нагноилась.

Монстр приблизился, взял мою руку в челюсти и, как видно, заметил, что она страшно распухла. Он перехватил руку поудобнее, очистил рану когтем и затем впрыснул в нее что-то из полого клыка. Боль утихла. Забегая вперед, скажу, что через три дня опухоль спала и я начал выздоравливать. Когда этот природный антисептик подействовал, паук извлек из своего прядильного органа некоторое количество сырого материала для паутины и наложил на мою руку клейкую массу, которая быстро высохла и отвердела.

Не мигая, он несколько минут смотрел мне в глаза. У меня вновь возникло впечатление, что в его уродливом теле скрывается могучий разум, ищущий контакта с моим. Не дождавшись ответа, царь подтолкнул меня к пандусу и помог мне выбраться на крышу.

Я огляделся. Долина купалась в ясном свете. Ничто не двигалось, лишь несколько стражников тащили куда-то скелет ленивца. Моих индейцев нигде не было видно, но я догадывался, какая судьба их постигла. Все они ночью погибли. Я был единственным выжившим.

Царь, впившись клыками в одежду, отнес меня к воде. Я жадно напился, после чего был отнесен обратно в здание и сброшен на пол, как мешок с провизией. Спустя примерно час люк открылся, вниз упал живой агути и люк снова закрылся.

Не ожидал ли паук, что я стану высасывать кровь из похожего на кролика животного? Для этого я был недостаточно голоден. Я устроился на лежанке, баюкая раненую руку, а мой товарищ по заключению спрятался под помостом.

Около полудня вновь появился паучий царь и осмотрел мою рану. Воспаление начало спадать, и он с серьезной миной уставился на меня. Он выглядел совсем как мудрый врач, задумавшийся над больным, и очень походил на одного моего знакомого, маленького доктора-немца. Я так и ожидал, что он скажет: «Йа, это есть гут!»

Паук снова помог мне выбраться по полированной плоскости на крышу. Там собрались и другие чудовища. Мой тюремщик усадил меня, будто демонстрируя восхищенным зрителям какую-то диковинку, и сел напротив, глядя мне в глаза.

Я отметил, что все восемь колоссальных пауков были самцами. Интересно, подумал я, есть ли в их городе самки. Если так, они должны быть совершенно жуткими: самки у пауков, как правило, больше и свирепей самцов. Последние часто идут в пищу, если самка не может найти иные деликатесы.

Погруженный в эти мысли, я поначалу не заметил, что предметы вокруг начали утрачивать четкость и расплываться. Между мной и пауками словно опускались тюлевые завесы. Они становились все более густыми. Я напрягал зрение, силясь разглядеть пауков — но вот опустился еще один занавес, и мир потемнел.

Мозг будто зачесался в черепе — не могу подобрать лучшего сравнения — как если бы на него набросили легкую паутину. Невесомое щупальце шарило по закоулкам моего мозга и щекотало, как невидимый палец. По коже у меня забегали мурашки, волосы встали дыбом. Время от времени щупальце останавливалось и резко куда-то нажимало; при этом я видел в темноте яркие вспышки и слышал треск, какой издает электрическая искра. И вдруг связь установилась, мой мозг и мозг паука слились воедино. Паучий царь читал мои воспоминания, как открытую книгу. Я чувствовал, как из меня, точно жизненная сила, вытекает энергия.

Мне мало известно о том, что узнал от меня царь пауков. В свете последующих открытий я могу предположить, что он получил очень сжатую и точную информацию о внешнем мире. Сквозь серый туман, окутывавший сознание, до меня долетали лишь обрывочные картины.

Я сидел над книжкой и учил буквы. Со мной была девочка постарше. Я с детства не видел ее и годами не вспоминал о ней, но сейчас передо мной ясно, как цветные рисунки в книге, возникло ее лицо со всеми веснушками. Затем видение исчезло и снова сгустился серый туман. Потом я шел по оживленной городской площади. Я узнал Таймс-сквер в Нью-Йорке. Я остановился и заговорил с другом, шедшим навстречу. Эта встреча произошла много, много лет назад, понимаете? Пока мы разговаривали, во мне бродили мысли настоящего каннибала. Я страшно жалел, что не могу вцепиться ему в горло и сожрать его, а между тем, этот человек был лучшим из друзей, какого только можно пожелать. Я не мог понять, как не воспользовался такой чудесной возможностью. Бродить целыми днями по городу, среди толп замечательной пищи, и ни разу не угоститься, хотя добыча — вот она, рядом!

Туман сгустился. Я понял, что то были мысли царя пауков.

Я сидел в библиотеке и читал — читал о людях. Другие люди проходили мимо, садились рядом, приносили мне книги. Во внешнем мире столько еды! Скорее туда! Никогда больше не стану коситься на соседа: он такой аппетитный, такой питательный, вкус у такой него особенный, и никакое животное с ним не сравнится! Вперед, в охотничьи угодья, где мяса хватит на всех!

Но о чем это я? Все это ложь. Нет ни людей, ни библиотек, ни книг. Ничего, кроме необъятного моря облаков, водоворотов испарений, и я несусь в нем, я, существо меньше атома! Слышен хор многих голосов — тихая и печальная песнь. Если я пойму слова, я стану свободен. Тише! Нужно прислушаться. Безумное потустороннее пение нарастает, звучит ближе, громче, я различаю слова! И теперь я вижу громадное стечение людей с кожей всех оттенков меди; они выплывают из тумана, простирая молящие руки — мускулистые руки мужчин, пухлые детские ручки, ухоженные руки молодых и красивых женщин, морщинистые узловатые руки стариков. Руки указывают на меня, летящего в вихрях облаков, они сжимаются в гневе, они молят и упрашивают на собственном языке, и вся вселенная словно превращается в спутанный узел переплетающихся, свивающихся рук… О Господи! Люди поют скорбными и горестными голосами:

Спутанные руки и пальцы, извиваясь и переплетаясь, взывают сонмом голосов: «Отомсти за нас! Отомсти! Месть!» И я клянусь отомстить, я разрываю липкую завесу тумана и оказываюсь на каменной крыше в городе пауков!

Я с содроганием понял, что последнее видение было даровано мне одному. Царь пауков не посылал его, не делился им. Как я это понял? Не могу сказать. Я лишь осознал, что по крайней мере одно видение сохранил в тайне от своих тюремщиков.

Снова начало смеркаться. На западном склоне показались охотники, гоня добычу на бойню. Царь отнес меня в хижину и сбросил вниз. Люк захлопнулся.

Я провел в трансе около шести часов. Я гадал, что удалось узнать этим существам помимо тех вспышек воспоминаний, что мне запомнились. Я чувствовал себя опустошенным не только физически, но и духовно, словно все мои драгоценные познания были жестоко похищены, оставив по себе одну пустоту. Я попытался припомнить то, другое… воспоминания не исчезли, все было на месте. Странный, потусторонний опыт!

Снаружи поднялась адская свистопляска стонов и воя. Поблизости взревело какое-то гигантское животное, и стены строения затряслись. Маленький агути выбрался из-под помоста и положил голову мне на колени. Животное дрожало в агонии ужаса. Я погладил его. Судорога прошла по телу агути, но он только крепче прижался ко мне.

Резкое стрекотание и щелканье, точно снаружи бесновалась стая саранчи — и снова жуткий, наполненный жалобным удивлением вой ягуара, точно хищник не мог поверить в то, что с ним происходит. Бей крепкими лапами, El Tigre, сражайся, могучий зверь! Увы! Властелин джунглей повстречался со своим властелином, и больше El Tigre не бегать по вольным лесам!

Послышалось яростное шипение, и я понял, что еще одна храбрая ящерица навела опустошение в рядах мясников. Затем шипение оборвалось: исход битвы был очевиден.

Глухой рокот сражения постепенно стих, лишь где-то в долине взвизгивало гонимое пауками стадо диких свиней. И после тишина — пауки любят обедать спокойно, в молчании.

Через несколько минут сверху упал большой кусок мяса. Я не стал раздумывать и сразу набросился на него. Мясо было сырым, конечно, но я пожирал его с жадностью: человек, голодавший три дня, с аппетитом набросится на любую пищу. Верно, агути я не убил, но тогда мне не хотелось есть, я страдал от боли в ране и был потрясен неожиданным пленением.

Я лег на лежанку и заснул. Проснулся, когда лунный луч осветил лицо сквозь открытый люк. Я стал раздумывать о побеге. Спать уже не хотелось. Я поднялся к люку и выглянул. Была тихая лунная ночь, и все в долине спало, насколько я мог видеть. У меня сложился план действий, и я стал срывать клейкие сети, пока не обнажились нижние камни стен. Как я и ожидал, промежутки между большими валунами были заполнены мелкими камнями. Я стал отгребать их в сторону и наконец проделал проход, достаточно широкий для худощавого человека. Когда я наклонился, чтобы убрать последний камень, маленький агути заметил путь к свободе, бросился в лаз и выскочил на лужайку. Не успел он отойти и на десять футов от здания, как за ним погнался черно-серебряный призрак; агути метнулся было обратно, но еще несколько пауков навалились на него.

Я как можно бесшумней вернул камни на место и крепко утрамбовал их. Значит, ночной побег исключается. Что ж, ночью всегда можно спать, если нервы железные.

Каждое утро царь пауков носил меня на водопой, и каждый вечер меня кормили. Как же я возненавидел сырое мясо и как тосковал по овощам, молоку и соли! Иногда по ночам мне снилась соль, белые горы, по которым я ходил на снегоступах и скатывался на санях и лыжах, время от времени наклоняясь и зачерпывая огромные пригоршни соли. Я с наслаждением глотал их. Я часто просыпался, слизывая с ладоней соленый пот и мечтая о настоящей соли. Даже сейчас я кладу в пищу столько соли, что никто другой не может ее есть. Я похудел, но моя рана быстро заживала, и я более не испытывал таких безумных видений, как вначале.

На следующий день после неудачной попытки побега пауки снова проникли в мой разум. В редкие минуты просветления я видел только людей. Города, подобные роящимся ульям, деревни, стоящие на отшибе дома и коттеджи. Как легко было бы проникнуть в один из этих изолированных коттеджей! С какой легкостью эта орда захватила бы деревню и, воодушевленная первой победой, двинулась дальше, к городу, а под наши знамена стекались бы все пауки в окрестности… Покинуть эту долину и, возможно, очистить от Человека целый континент, создав новое царство!

В ночь после этого бессознательного откровения у меня зародились первые подозрения. Я только что вернулся после «беседы» с царем. Утолив голод, я стал раздумывать о причинах, побудивших царя заняться исследованием внешнего мира и поделиться со мной картинами прошлого. Я узнал немало странного, о чем позднее расскажу. Для чего он пробовал мою кровь? Быть может, на вкус она настолько отличалась от крови туземцев, что казалась паукам деликатесом, и они берегли меня для какого-то особого пиршества? Или же считали проводником в мир, где еще много подобных мне?

Здесь я вынужден попросить вас запастись доверием, ибо сейчас я расскажу вам вещи, сделавшие меня изгоем в научном мире. Я стал предметом самых идиотских и тупых шуток, хотя поведал только о том, что видел и узнал — голую правду, без приукрашиваний, который могли бы сделать мой рассказ более приемлемым.

Это история возвышения и падения Человека. История о первых разумных существах на Земле, их бесславном рабстве и чудесном событии, спасшем нас от печального удела — рубить дрова и таскать воду для насекомых!

Я буду излагать отдельные видения в виде кратких фрагментов, то есть так, как они мне были дарованы. В каждом видении содержится факт, как ядро в скорлупе ореха, и если бы я объединил их в последовательное повествование, оно стало бы менее понятным. Имеются и пробелы — заполните их, используя воображение. Не исключено, что я что-то забыл, но в целом мои видения согласуются с уже известными нам фактами.

На третий день моего заточения царь проник в мой разум один. Видимо, он узнал от меня все, что хотел или что я мог рассказать ему — и теперь открыл передо мной дверь в прошлое.

Нижеследующие сцены требуют небольшого объяснения. Действительно, мне было позволено заглянуть в прошлое, но существовали некие границы, которые я не мог нарушить. Часто серый туман отсекал от меня какую-либо захватывающую картину, которую я отчаянно силился рассмотреть. Посредством разума паука я участвовал в сражениях и бывал ранен, но не ощущал боли. Я видел сцены ужасающей бойни, когда крики и стоны умирающих и завывания победителей, должно быть, производили оглушительный шум, но не слышал звуков.

Полагаю, разум не может удержать память о боли. Вспомните, например, как вы подвернули ногу, сломали руку или мучились от зубной боли. Вы помните, что страдали, но не можете восстановить все оттенки боли и сказать: «В такой- то момент я испытывал такие-то ощущения».

Что же касается звуков, то я считаю, что чувство слуха у пауков притуплено, и даже сомневаюсь, обладали ли они когда-либо слухом.

Казалось, я был заперт в небольшом помещении. Я наблюдал действие, которое разворачивалось перед моими глазами, как киномеханик смотрит на экран из своей проекционной будки. Потом катушка заканчивалась, огни гасли и весь мой мир превращался в кружащийся туман.

Итак, вот открытия, которые я сделал, вот факты, что я из них почерпнул, созерцая самую невероятную драму, какую выпадало видеть человеку.

Я стоял на берегу заболоченного озера, покрытого густым слоем слизи и подернутого маслянистой рябью. Ветра не было, и могло показаться, что под поверхностью двигалось какое-то большое животное. Справа простирались заросли примитивной растительности, над которыми танцевал рой насекомых. Стрекозы, чьи прозрачные крылья достигали в размахе нескольких футов, кружились в безмолвной битве. Процессия гигантских муравьев на ощупь пробивалась своей извилистой тропой среди скоплений грибов, испещрявших папоротниковый лес, как разноцветные драгоценные камни, вделанные в темно-зеленый плюш.

Надо мной раскинулся купол облаков. Тучи двигались слева направо, сея мелкую морось. Ни солнца, ни луны не было видно, но сквозь облака сиял в тумане мерцающий свет, и весь пейзаж был хорошо освещен.

В небесах летало множество живых существ, но я нигде не замечал знакомых нам млекопитающих. Какое-то создание, которое я принял за парящего в вышине стервятника, спустилось ниже и оказалось при ближайшем рассмотрении громадной осой. Она метнулась вниз, поднялась с извивающимся насекомым в лапах и быстро полетела через озеро.

Кто-то будто позвал меня, хотя я не слышал ни звука. Я повернулся. Вид был похожим, но с той стороны в слизистое озеро выдавался каменный мол. От него в кусты уходила тропинка. Я рассматривал ее в ожидании того, кто подал сигнал. Папоротники раздвинулись и огромная масса неуклюже спустилась к озеру.

Это был исполинский паук, по величине не уступавший царю, но тускло-коричневый и безволосый. Его шкура сочилась влагой и была толстой и жесткой, как подошва ботинка. Зрелище не удивило меня: я ожидал чего-то подобного и — спокойно принимая самые дивные явления, как бывает только во сне — знал, что я тоже паук или, по крайней мере, временно смотрю на мир глазами паука.

Я (вернее, этот древний паук) понимал, что должен последовать за пауком из зарослей. Вдвоем мы тронулись в путь. В одном месте мы остановились, пропуская армию муравьев. Они не видели нас и шли, пожирая все встречное; за ними тянулась опустошенная земля, где не оставалось ничего живого. Вскоре мы вышли на широкую равнину, кишевшую живностью. Пауки всех видов суетились туда и сюда, загоняя небольшие стада каких-то зверей за высокую каменную изгородь. Одно из стад остановилось, поднялась какая-то суматоха. Когда мы приблизились, я разглядел, что некоторые из зверей стояли прямо, другие опустились на четвереньки. Мы подошли еще ближе, и я увидел, что звери были белокожими. Это были люди!

Люди, как я сказал, но не такие, как сейчас. Тупые, невыразительные лица, невообразимо жирные тела… Как овцы, они сгрудились вместе, ища друг у друга защиты. Некоторые, очень немногие, были худыми и жилистыми и более энергичными и смелыми, чем другие. Эти немногие отделились от стада и собрались вокруг; охранники, похожие на черно-серебристых пауков, о которых я рассказывал, отталкивали их назад. Стражники были почти безволосы, и только желтый меховой гребень служил знаком их положения. За ними толпились правители. Они разошлись, когда мы вошли в круг, и я понял, что центром беспорядка был человек.

Мне быстро объяснили, что случилось. Раб убил паука. По моему приказу он был схвачен, и мы вернулись к озеру. За нами следовало большинство пауков и все люди.

Раба заставили идти по каменному молу. Когда он прошел некоторое расстояние, поверхность озера яростно заволновалась. Он сделал еще несколько шагов, и слизь поднялась и залила мол. Раб повернулся и хотел было бежать, но его ноги плотно увязли в слизи.

Слизистая грязь медленно поднималась к коленям, бедрам, груди. Раб не то судорожно хватал воздух раскрытым ртом, не то издавал неслышный мне крик. Затем липкая слизь отступила в озеро, унося с собой раба.

Так пауки, в назидание остальным, наказали ослушника, нарушителя своего закона!

Вся толпа побежала обратно в лес. Я шел, размышляя о своем окружении. Мир этот был явно моложе, чем мой.

Внутренний голос подсказывал, что я находился в немыслимо далеком прошлом, во временах, когда экватор и температурные зоны еще не устоялись и экватор представлял собой сплошной пояс ревущих вулканов. Они изрыгали лаву и пепел в шипящие моря, и поднимавшийся пар скрывал полмира в облаках. Продут бесчисленные зоны, прежде чем из океанов восстанет Атлантида и ее континент-близнец Му, породив человеческие цивилизации, а после снова погрузятся в волны — Му в синие воды Тихого океана, а Атлантида в океан, носящий ее имя!

Но пока остальной мир был непригоден для жизни, в тропических полярных районах земля была достаточно прохладна, чтобы на ней процветали растения; а где есть растительность, найдутся и населяющие ее существа.

Различные виды этого мира вступили в борьбу за верховенство, и вперед вырвались насекомые. Пауки, будучи самыми умными и свирепыми, если не брать в расчет человека, стали доминирующими разумными существами земного шара. Люди появились позже; их выращивали на убой, они шли в пищу, и дух их был сломлен. Но время от времени кто-либо из них восставал и, как я видел, наносил ответный удар.

Голос затих, и я подумал, что человек, в конце концов, все же отказывался покорно идти на смерть. Люди не были покорены до конца — такой урок я извлек из этого эпизода. Туманные облака, опустившись, окутали меня серой пеленой, в ушах оглушительно загудело, и я покинул первобытный мир.

Я стоял на горе, обрывавшейся в жуткую пропасть. Бешено завывал ветер, на небе — ни облачка. Вокруг меня дрожали на ветру несколько правителей: их шкуры не могли защитить от холода. Воздух уже не был теплым и липким, как раньше, и мы искали место с более подходящим климатом.

Слева от меня, у подножия горы, простиралось ущелье. Там кишели зверолюди, теснимые ордами пауков.

До сих пор мы беспрепятственно продвигались от полюса, который становился все более холодным, но здесь путь нам преградил горный хребет. Мы нашли проход. По ту сторону хребта жила нация людей, никогда не знавших власти пауков, людей высоких, стройных и благородных. Зарождающаяся цивилизация, которую мы стерли с лица земли. В их земле было множество небольших городов, выстроенных из камня и дерева и окруженных стенами для защиты от зверей и других людей — дикарей, не менее лютых, чем современные хищники. Эти города, вероятно, торговали друг с другом, обменивались ремесленными изделиями, порой объединялись для защиты от общего врага. Но мы, пауки, мало что узнали о жизни тех людей — мы раздавили их цивилизацию, а людей сожрали. Я, однако, забегаю вперед.

Внизу шел бой. Небольшой отряд меднокожих людей, вооруженных копьями и пращами, отчаянно пытался сдержать наступление наших армий. В ущелье громоздились тела, а сзади наступали все новые отряды, подгоняемые пауками. Наши рабы были трусливы и слабы, но сама численность заставляла с ними считаться. И хотя они боялись защитников ущелья, еще больше они страшились пауков.

Постепенно они одерживали верх. С высоты мы видели, что удары меднокожих защитников падали все реже. Они еще разили голову колонны, но вместо каждого упавшего в ряды становились двое новых рабов. Мертвые, убитые в начале схватки, стояли сдавленной массой, тупо покачивая головами — им было негде упасть!

Мы двинулись по склону горы, оставив горловину ущелья позади. Дальше оно расширялось. Отступившим врагам пришлось защищать более широкий фронт, и наши зверолюди быстро воспользовались этим преимуществом.

Голодная орда пауков скатилась с горы и ринулась на усталых защитников ущелья. Обезумевшие зверолюди топтали их тела, спасаясь от своих чудовищных погонщиков.

Мой отряд спустился по скальной стене. Мы наконец очутились в новой обетованной земле. За ущельем высился город. Ворота были заперты, воины осыпали нашу армию со стен камнями и тучами стрел.

Неуклюжие рабы рассыпались по равнине. Мы, пауки, с мрачной решимостью стали карабкаться по стенам, цепляясь за камень когтистыми лапами. Меднокожие воины сражались храбро, но мы победили их и захватили город.

Примерно в миле оттуда мы осадили еще один город. Когда пауки начали взбираться на стены, из домов и хижин повалил дым: люди в отчаянии подожгли свои жилища, предпочитая смерть в огне ожидавшей их худшей судьбе. Соломенные крыши, загораясь, превратили город в пылающий ад, и пауки были отброшены назад.

Вдалеке на равнине поднялся еще один столб дыма, за ним второй и третий, пока все города не последовали примеру отважных соотечественников. Меднокожая раса погибла под развалинами своих домов.

Так горе пришло из-за гор, и стоны и рыдания заполнили ту землю.

Я очнулся. Я снова стоял перед царем пауков. Его память позволила мне заглянуть в прошлое, как моя ему — увидеть настоящее. Кровь растекалась по моим онемевшим конечностям, покалывая тысячью иголок. Мне казалось, что я совершил долгое путешествие.

Охранники отнесли меня в темницу, сбросили вниз оленью ногу и оставили меня в покое. Я впился в сырое мясо, отрывая зубами большие куски. Насытившись, я задумался о причинах, побудивших царя пауков вторгнуться в мой разум, чтобы узнать о внешнем мире, и в свою очередь даровать мне видения прошлого.

Было ясно, что таким образом он рассказывал историю своего народа, но зачем ему было утруждать себя? Почему он не убил меня, как убил туземцев? Ответ мог быть только один: меня назначили проводником во внешний мир! Паукам понравился вкус моей крови, и они жаждали большего!

Размышляя над видениями, я распознал в песнопениях меднокожих людей цитату из стихотворения Бодлера[25]. Но с той эпохи, когда они сражались с пауками, миновали неисчислимые века, прежде чем люди задумались о рифме! Я заключил, что это видение (если я его действительно испытал), моя клятва, умоляющие голоса вызвали в моем подсознании образы, близкие к строкам жуткого стихотворения, а затуманенное сознание заставило поверить, что погибшие люди распевали слова французского поэта. Я все еще считаю, что моя теория верна, но часто думаю — а что же они на самом деле пели? Видение казалось таким реальным!

Я также рассудил, что каждый из эпизодов был связан с жизнью какого-то отдельного паука. Их живость и ясность, похоже, свидетельствовала, что царь пауков воплощался в различных инкарнациях. Возможно и другое: раса пауков, не имея письменности, выработала способность хранить историю в клетках своего мозга, и исторические факты передавались из поколения в поколение, как иногда у людей — физические характеристики.

Во время этих видений я мыслил, как паук, думал, как паук. В людях я видел вьючных животных, созданных для благоденствия расы пауков, нечистый и жалкий народец, но необходимый в качестве рабов.

Пауки взошли на опасную вершину: гора их покоилась на фундаменте из песка, ибо их существование зависело от низшей расы. История полна таких ошибок. Подумайте! Ваш раб умирает или восстает, ему нечего терять, но получить можно все, и в случае успеха — где окажутся тогда правители? Раб может потерпеть неудачу, прогресс остановится или замедлится, но пострадают от этого не рабы, а властелины. Раб может только умереть, однако мертвый или изувеченный раб не имеет никакой ценности!

После разгрома полярного народа человеческая раса неуклонно деградировала, цивилизация остановилась на века и начала отступать. То воистину был темный век человечества… Слабые и смутные воспоминания о прошлом сохранились в виде мифа об Эдеме и об изгнании Адама и Евы, воплощавших первобытных людей, в пустыню. Современный мир был спасен от власти пауков неведомым катаклизмом, вызвавшим первый ледниковый период. Мир сделался холодным, с севера наползали ледники. Пауки, будучи тропической расой, вымерли от холода. Уцелели только те из них, что отрастили теплую шерсть и стали меньше и энергичнее.

Вы поймете, как давно произошел этот период изменений, если вспомните, что все окаменевшие или найденные в янтаре ископаемые пауки по величине соответствуют сегодняшним.

Пауки становились меньше, но были и исключения, великаны, остававшиеся правителями, но постепенно терявшие свою власть над человеком.

Далее следует история Великого Переселения.

Мне позволили отдыхать целый день. На следующее утро я предстал перед царем и испытал последнюю серию видений.

Первая сцена, как видно, имела место спустя много веков после взятия города.

Красноватый свет рассекал дымку. Она расступалась, как отходит в стороны театральный занавес, открывая декорации. Я находился на крыше центральной башни города. Было холодно, несмотря на яркое солнце. Солнечный диск потерял треть прежнего размера и блеска.

Паук, чьими глазами я смотрел, приблизился к краю и стоял, глядя на город. Крыши были покрыты снегом, слева от башни нависали тяжелые тучи, и весь пейзаж казался до крайности гнетущим и угрюмым. Пальмы, которые я заметил при взятии города, теперь исчезли, вместо них появились корявые, низкорослые ивы. Их голые ветви стучали на ветру, как руки скелета.

Внизу строились пауки. Возникла новая порода: они были вдвое меньше первоначальных завоевателей и покрыты густой шерстью. Их головы были подняты ко мне, словно в ожидании, черты отражали дьявольскую свирепость. Кое-где в толпе можно было видеть и больших пауков древнего типа — уцелевших старинных властителей или их потомков.

Тут и там виднелись и люди, низколобые, звероподобные и волосатые. Вот до чего дошел регресс человеческой расы! Некоторые вьючные животные (такие же люди) шатались под вязанками грубой травы, предназначенной для их пропитания на марше. Мы намеревались мигрировать в поисках более теплого климата, и наш город опустел.

По отвесной стене ко мне забрался большой паук, такой же большой, как и я. Мы стояли, слившись в безмолвном единении умов. У меня возникло впечатление, что все уже готовы и ждут только меня. Я спустился вслед за своим другом на площадь, дрожа от холода. Мы заняли место во главе колонны и подали сигнал к началу похода.

У городских ворот мы остановились и оглянулись в последний раз. Облака закрыли все небо, город лежал в тиши, унылый и пустынный. Мы были, должно быть, последней или одной из последних экспедиций. Перед глазами мелькали белые хлопья и тускло, как свинец, отсвечивали верхушки башен. Я ровным шагом пошел вперед, строй рабов устремился следом.

Человек и его Хозяин двинулись в путь!

Была ночь. Над моей головой раскинулось блистающее великолепие звезд. Прошли бесчисленные зоны — на небе я видел знакомые созвездия. Знакома была и Полярная звезда, хотя в прежнем видении то был не Поларис!

Как видно, я был часовым. Вместе с другими воинами я расхаживал взад и вперед, охраняя природную долину. Повсюду спали громадные пауки, которые все еще удерживали бразды власти.

В долине жило дикое племя невысоких, волосатых и кривоногих людей, чей язык в основном состоял из жестов и жутких гримас.

Я понимал, что мы начинаем терять контроль над ними. Именно от них я охранял сон моих товарищей. За день до этого некоторые рабы восстали и бежали в леса. Многим удалось спастись от преследовавшей их орды мелких пауков. В бою погибли несколько правителей, и мы решили перебраться на новое место.

Шли последние часы ночи. Вскоре небо на горизонте порозовело, взошло солнце, и для нас начались дневные заботы.

Из зарослей вышли все уцелевшие гигантские пауки. Стражник приказал рабам подняться. Они собрали свои пожитки, и мы двинулись вдоль песчаного берега. Пауки держались позади. Во главе отряда ковыляли рабы. Они поворачивали головы из стороны в сторону и всматривались в песок, ища следы добычи. По волнам носились льдины, порой со скрежетом врезаясь в прибрежные скалы.

Вдруг люди принюхались, как собаки, уловив запах, и мы увидели на песке огромные следы. Они описывали широкий полукруг и вскоре привели нас к подножию громадного ледника. Дичь повернулась к нам. Это был колоссальный мамонт с круто изогнутыми бивнями; их острия приходились чуть ниже глаз.

Люди принялись метать в него копья и камни. Тысячи маленьких пауков набросились на зверя, превратив его в живую шевелящуюся груду. Кровь текла из его боков. Мамонт рухнул на землю, как гора. Пауки соскочили и разбежались, не желая быть раздавленными, а мы, правители — осторожные, как всегда — приблизились к еде.

Мы насыщались, наблюдая издали за пиршеством малых пауков. Рабы отдыхали у ледяной скалы на тонкой полоске пляжа, отделявшей их от моря. Внезапно сверху, раскалываясь, упала глыба льда. За ней быстро последовали другие. Ледяная лавина отрезала нас от рабов и воздвигла между нами непреодолимую стену.

Мы рассыпались и побежали прочь от моря. Берег за нами почернел от пауков; как могучая река, они спасались от надвигавшегося ледника. А ледник все полз фронтом шириной в милю, перемалывая под собой камни в порошок!

Мы оглянулись и увидели, что весь прежде спокойный язык льда пришел в движение. Возгласа или выстрела достаточно, чтобы дать начало грозной лавине, и люди обрывают тех, кто поет или свистит под снежными склонами Альп. Титаническое падение мамонта, этот грохот внезапной смерти, разбередило ледник подобно землетрясению. И теперь, отделившись от материнского тела льда, могучая скала накренилась и заскользила к морю, покачиваясь, как пьяная, а рабы толпились на все уменьшавшейся полоске песка.

Мы уже были далеко, а они задыхались позади, они были отрезаны. Они отчаянно метались по сужающейся прибрежной полосе; некоторые ныряли в ледяную воду, другие бросались на собственные копья в суеверном ужасе перед дьяволами моря, чьи плавники разрезали волны, а алчные зубы впивались в тела наших рабов. Затем ледник неостановимо двинулся дальше и рухнул в море, подняв волну, которая докатилась до наших ног.

В бушующем море плавали титанические айсберги, как надгробные памятники нашим последним рабам, отмечавшие место упокоения меднокожей расы.

Больше у нас не было рабов! Цивилизации пауков пришел конец! С того дня мы сами охотились, сражались в битвах, строили жилища и с годами дичали и становились все меньше, пока не превратились в жалких паразитов во дворцах людей! Мы избавляли дома этих выскочек, этой мелкой, низшей расы от грязи и вредных насекомых, но всему этому предстояло случиться в далеком будущем.

После я увидел еще много картин прошлого, следовавших быстрыми вспышками, и смог проследить судьбу бродячего и вырождающегося народа пауков, чьи предки некогда завоевали мир.

Под натиском холода они двинулись на юг, оставляя позади отдельные группы. Отставали всегда самые маленькие, самые свирепые и уродливые, наименее умные! Сегодня их потомство плетет паутину в лесу, на ферме и в поле и наследует самые гордые строения человечества.

Шли годы, и наши ряды редели. Миллионы превратились в тысячи, правителей насчитывалось несколько сотен. Время от времени мы встречали другие группы. Некоторые были с рабами, но большинство без них. Часто мы вступали с ними в бой: со временем между нашими видами возникли такие различия, что мы больше не могли найти общий язык с собратьями-захватчиками. Мы видели жестокие племена людей, вооруженных каменными топорами и дубинками. Они не были потомками полярной расы, но развивались самостоятельно. Другие еще не эволюционировали: это были большие полудревесные обезьяны, которые только начинали постигать преимущества человеческой кисти и прямо отстоящего большого пальца.

Мы шли дальше, и нас становилось все меньше. Мы огибали вулканы, изрыгавшие на нас лаву и убивавшие многих, гибли в страшных бурях, умирали под безжалостным градом и лавинами. Выжившие наконец обрели покой в первобытных джунглях, куда не могли добраться никакие ледники. Джунгли стали нашим миром. Мы выстроили дома с помощью кочевавших здесь дикарей, а затем сожрали их тела. Кольца различных видов пауков опоясывали наш город, где жили около сотни правителей — все, что осталось для продолжения рода.

Мы жили здесь, в самом сердце жарких лесов. Мы были стары, и у нас больше не рождалось потомство. Мы страдали от естественной смертности и с годами выработали в себе адскую хитрость. Мы почти решились на новую миграцию — но что лежало там, за пределами нашего дома? На этот вопрос у нас не было ответа. Придется ли нам вновь преодолевать заснеженные ледники и кипящие вулканы?

Но если ледники были уничтожены в битве с вулканами, возможно, вновь появились люди. Не те примитивные и неразумные дикари, которых иногда приводили наши охотники, а большие, жирные и зубастые светлокожие звери. О, мы смогли бы вновь согнать их в стада рабов!

В иных краях, быть может, мы найдем и других представителей нашей расы. Объединив их силу и нашу хитрость, плоды многовекового развития, мы сумеем подняться на небывалые высоты, и под нашим мудрым руководством мелкие пауки завоюют для нас весь мир!

Следующая вспышка показала, что правителей осталось всего шестьдесят или семьдесят, в основном самцов; с годами и эта небольшая группа становилась все меньше. В последнем видении я открыл люк на крыше хижины и увидел на соседних крышах семерых своих товарищей. Мы смотрели на животных, приведенных для вечернего пиршества. Среди них были коричневые голые люди и еще один белолицый человек в странной, невиданной шкуре. Я собирался им пообедать!

Я, Джабез Пентрит, глядел на себя глазами царя пауков. Я видел себя — да, я помнил, как стоял несколько дней назад на городской площади, а гигантские пауки смотрели на меня в предвкушении пиршества со своих крыш! Опустилась туманная завеса, и я понял, что достиг конца пути. Это единственное доказательство того, что моя история правдива.

Три дня спустя, когда я полностью излечился, меня снова вытащили их тюрьмы. Пауки ждали. Вся долина кишела пауками. Над толпой, как шепот, поднимался сухой шелест. Желтоголовые стражники окружали дома. Серые дьяволы смешались с насекомыми в красную полоску, много было и огромных, черных, прыгучих птицеедов; в толпе пауков я не видел ни одного, чей укус не был бы смертелен для человека.

Царь пауков молча дал мне понять, что мне будет сохранена жизнь, если я приведу их в ближайшее поселение белых. Я с готовностью согласился. Кто поступил бы иначе? Я мало верил обещаниям царя и собирался привести их к реке, а там попробовать бежать, поскольку пауки, как кошки, не любили воду.

На восьмой день моего пленения мы отправились покорять ничего не подозревавший континент. Я шел в центре группы исполинских правителей. Вокруг шелестела внушительная армия охранников, и на многие мили с каждой стороны тянулись отряды нашей пехоты.

Как я пировал фруктами в тот день! Когда мы достигли небольшого ручья у бывшей десятой стоянки, я поймал руками несколько рыбешек и съел их сырыми. Никакие яства в жизни не казались мне такими вкусными, как эта рыба! В ту ночь снова зарычали барабаны. Я слышал их, лежа в окружении чутко спящей орды; пауки злобно шевелились при малейшем моем движении.

На рассвете армия продолжила свой поход. Подгоняемый пауками, я шел быстро. Дорога, занявшая десять дней, теперь отняла у меня неделю.

Ближе к вечеру мы услышали рев Карони: река преодолевала порог на пути к Ориноко.

Неожиданно впереди раздались ужасные крики — то были человеческие голоса, но звучал в них нечеловеческий ужас. Гигантские пауки ускорили шаг, и я с трудом поспевал за ними. Вдалеке поднималось пламя лагерного костра. Мы выскочили из леса и увидели сам лагерь. Племя уродливых туземцев устроило стоянку на открытом месте у берега реки и разложило на песке костер. Здесь они оказались в ловушке. Высокие, похожие на тростник травы, доходившие рослому человеку до плеча, гнулись до земли и шуршали под натиском паучьей армии.

Дикари были окружены. Пауки ждали прибытия царя. По маскам и племенной раскраске я узнал в туземцах свирепых индейцев гуахарибо, убивающих из любви к убийству. Они покинули свои селения в верховьях Ориноко в поисках голов и прочей добычи.

Над костром коптилось в дыму немало голов — и некоторые из них были головами белых! При виде этого я внутренне окаменел. Если бы спасение индейцев зависело от меня, я не тронулся бы с места.

— Это первые, — сказал я царю.

Он понял меня и подал сигнал к началу атаки.

Огромная волна пауков ринулась сквозь дым на дикарей, выщелкивая свой боевой клич. Охваченные безумием резни, царь пауков и его товарищи также бросились в бой, вспоминая давно забытую радость сражения.

Через секунду я был забыт и остался совершенно один! Я был ошеломлен этим чудом и на миг застыл. Затем я быстро, но с большой осторожностью прокрался на берег, где лежали вытащенные из воды длинные каноэ, и столкнул в реку все лодки, кроме одной.

Битва продолжалась. Я уже ступил в каноэ, но что-то заставило меня остановиться и задуматься. Я снова услышал отчаянные, умоляющие крики бронзоволицых людей, увидел их извивающиеся руки, взывающие к мести. Я тихонько подполз к костру, набрал охапку легких смолистых веток и кинулся к каноэ, поджигая позади себя траву.

Я стал грести вверх по течению — туда, где прибрежная полоса переходила в густой лес. Сильный ветер дул вниз по течению. Я поджигал своим факелом ветку за веткой и швырял их далеко на берег. Затем я вывел лодку на середину реки и стал ждать.

Битва близилась к концу, исход ее был почти предопределен. Но огонь, зажженный мной, постепенно распространялся. Яростная стена пламени взметнулась на пятнадцать футов и ветер с ревом погнал ее на поле боя.

Сражение прервалось. И люди, и пауки были обречены. Огонь, наступавший с двух сторон, сомкнулся. Я кричал от радости, и ветер нес на берег клочья моих безумных проклятий. А берег странно походил на громадный, охваченный пламенем город. Полотнища огня плескались в воздухе и взбирались по его призрачным стенам. Водоворот искр шипел, как в очаге. Что-то громко лопалось, будто гигантские кукурузные зерна на громадной сковороде. Волна густого дыма, отдававшая горелой плотью, покатилась к реке и заставила меня закашляться. Из глаз полились слезы. Я вытер слезящиеся глаза и увидел, как из огня, спотыкаясь, показалось ужасное горящее нечто. Языки пламени окружали жирное раздутое тело. Шерсть сгорела, челюсти исчезли, но я узнал царя пауков. Он подбежал ближе, и я понял, что он ослеп — огонь сжег его глаза. Обугленные ноги подкосились под его весом, и он рухнул в реку.

Вода с шипением вскипела. Он приподнялся, слабо подергиваясь. Я увидел, что в него со всех сторон вцепились мелкие рыбешки, отрывая зубами куски мяса. Это были свирепые маленькие пираньи, миниатюрные пресноводные акулы — горе тому, кто угодит в их стаю! Паук снова всплыл на поверхность, вздымая кровавую пену — и затем останки последнего из монстров погрузились в воды Карони!

Немногим паукам удалось спастись. Когда пламя отступило в лес, берег оказался покрыт их обугленными телами. Они громоздились кучами между обгорелых скелетов гуахарибо. Не торопясь, я добрался до цивилизации. Я нес друзьям известие колоссальной важности.

Я поведал им свою историю и сказал:

— Вы трудитесь на протяжении сотен лет в поисках канувших в вечность эпох; с кирками и лопатами вы копаетесь в пыли забытых империй; вы тщательно просеиваете мифы и легенды, чтобы обнаружить мельчайшие факты; вы прилагаете титанические усилия, проводите геологические, биологические и филологические исследования, чтобы проникнуть в прошлое. А тем временем живые звенья, связующие с прошлым, ловят мух на чердаках ваших домов! Постарайтесь вырвать у них этот секрет — и вы узнаете о прошлом нашего мира больше, чем принесут все ваши старания.

Как я и ожидал, они подняли меня на смех.

Он закончил рассказ, когда мы подъезжали к Уолтему. Мы стали собирать свой багаж — до Бостона оставалось всего несколько миль. У самого Бостона он вернулся к обсуждению понятия «ненависти», с которого начался наш разговор.

— Если при виде паука вы ощущаете брезгливость или тошнотворное отвращение, то это потому, что ваша наследственная, подсознательная память знает: эти существа некогда, в ином существовании, были вашими властелинами. Она приказывает вам уничтожить эту гнусную, чужеродную жизнь, остаток иного мира. И когда вы давите ногой овинного паука, вы подсознательно мстите за бесчисленные века угнетения, оставившие такой след в человеческом сознании, что большинство людей всегда будут содрогаться, глядя на этих существ.

Вас охватывает отвращение, но вы не понимаете причин такой неприязни. Но я — я ненавижу пауков, ибо в отличие от всех остальных людей знаю, что они собой представляют.

Всех пауков теперь тянет ко мне. К примеру, я вхожу в комнату; нигде нет ни следа паутины, хозяйка поклялась бы, что дом вылизан сверху донизу. Но пауки каким-то образом чувствуют мое присутствие, и перед уходом я вижу одного из них: он сидит на моем ботинке или где-то рядом и пристально смотрит на меня своими черными глазками-бусинками.

Я ненавижу пауков, но не испытываю того страха, что вы ошибочно называете ненавистью. Я собираюсь разыскать Карева, и мы вместе отправимся на поиски полярной страны, где жили меднокожие люди. Возможно, мы даже найдем останки вмерзшего в лед или окаменевшего древнего паука — и я докажу, что не лгал своим коллегам по науке. Но я не желаю больше слышать насмешки и потому решил держать при себе свою историю. Я не должен был рассказывать ее и вам, но мне захотелось увидеть, как обычный человек воспримет теорию, отвергнутую всеми современными учеными.

— Как, разве уже Бостон? Так скоро? — воскликнул он, когда поезд подошел к Северному вокзалу. — Надеюсь, я вас не утомил.

— Ничуть, мистер Пентрит, — с улыбкой ответил я и протянул руку. — Желаю вам удачи в ваших начинаниях.

— Спасибо. Она мне понадобится, — отрывисто произнес он, пожал мою руку и смешался с толпой. Больше я не видел человека с глазами-бусинками.

Я не буду включать его историю в свой роман, но не стану ее изменять. Это по меньшей мере поразительная теория, которая, будучи доказана, перевернет все общепринятый воззрения. Но если он намерен искать на севере свой затерянный город, ему придется отправиться одному — в газетах писали, что сэр Адлингтон Карев исчез в джунглях западного берега Африки, и поскольку его эксперименты касались высших приматов, я не думаю, что он будет когда-либо найден.

Теперь, когда вы прочитали эту историю, я должен честно предупредить, что сам в нее не верю. Глаза моего собеседника, пожалуй, сверкали чересчур ярко!

Марсель Янко. Паутина.