Ар-Деко. Своя игра

4

В понедельник утром Сюзет отсыпалась после шоу, а я, как и подобает, к десяти утра поехал на работу. Там меня встретил Дэн, с гордостью передавший подписанный договор.

– Те ребята в пятницу взяли «Плимут», босс. Уговорил за двадцать минут. – Он ухмыльнулся.

– Наличные?

– Конечно. Я в сейф положил.

– Отличная работа, парень. – Я хлопнул его по плечу. Наличные еще и можно провести как продажу со скидкой. – Ты точно станешь в этом городе сэйлсменом года. Ксавье уже здесь?

– Он звонил, сказал, что опоздает на пятнадцать минут. Вон Пол приехал, – показал Дэн через окно на двухцветный «Плимут Бизнес Купе» модели прошлого года, въехавший в ворота на стоянку.

Пол – высокий и худой веснушчатый парень, увидел нас в окне, помахал рукой. Он как раз в субботу здесь дежурил, послушаем, что у него нового. С субботой тоже что-то надо делать, похоже, потому что мы открыты только до двух, а людей приходит много. Но тогда придется нанимать еще кого-то, кроме Мэри, а я пока не уверен, что еще одно жалованье окупится.

– Новости за субботу? – спросил я, едва британец вошел.

– Одна семья каталась на «Крайслере», обещали вернуться сегодня к вечеру. – Пол снял пиджак и повесил его на спинку своего стула. – Но сами понимаете, что могли просто покататься. И внесли депозит за зеленый пикап, должны забрать сегодня.

– Отлично.

У него лондонский акцент с сильной примесью кокни. Говорит быстро, как пулемет, и не всегда понятно для всех, кроме англичан. Но вот на них Пол действует благотворно, они рады встретить своего человека в американском «дилершипе». Дэн любит его передразнивать, а Пол любит передразнивать Дэна с его американской тягучей гнусавостью.

А вон и Мэри, ее кто-то подвез и высадил у самой двери. А Ксавье, кстати, каждый понедельник опаздывает, надо будет ему намекнуть на то, что лучше в воскресенье ложиться спать пораньше. И продает он меньше других, даже французам. Дэн уже раз намекал мне на то, что лучше найти кого-то другого на его место.

– Хорошо, я еду в банк, потом еще в одно место и вернусь, – объявил я, открывая сейф и выуживая оттуда конверт с наличными, там уже за две машины набралось. – Дэн, ты за главного. Продавайте. Мэри, когда заедет Уинстон, отдай ему все копии контрактов.

Уинстон – это наш бухгалтер, он навещает нас по понедельникам.

– Хорошо, босс. – Мэри, колыхая задом, бодро просеменила на звонких каблуках в свой загончик, заставив Дэна и Пола задумчиво посмотреть ей вслед, явно целясь взглядом ниже спины.

Банк банком, но сначала мне нужен Цви. Так что еду в еврейский район, это на окраину города, почти к самой Гизе.

Город за окном машины изменился. Вчера вечером он был разгульным, а теперь рабочий. Катят по улицам развозные фургончики с эмблемами оптовых торговцев на бортах, фырчат грузовики, дорогие машины, привычные вечерами, сменились обычными, принадлежащими конторскому люду. Неизменная толпа у входа в «Блумингдейл», большой универсальный магазин, рядок арабов – чистильщиков обуви со своими креслами у его стены, а в креслах сидят мужчины в шляпах, читающие газеты. За стеклами «дайнеров» еще толпы людей с чашками кофе только расходятся по тем офисам, что начинают работать в десять.

Жара в полную силу еще не навалилась, в открытое окно и через приподнятое лобовое стекло в салон задувает приятный ветерок. Ближе к полудню припечет всерьез. Кстати, единственный черный автомобиль из тех, что мы вынуждены были выставить в продажу, так и стоит почти год, хотя цену снизили уже вдвое. Иан сказал, что надо перекрашивать, пусть это и еще затраты. Не берут здесь черные машины, в них после нескольких часов стоянки на солнце, как в печи.

Еврейский район отделен от основного тела города вклинивающимися промзонами. Если сам город новый и построен недавно, то эта часть Каира старого, просто отрезанного от него в целях «защиты еврейского населения». В Египте евреям и так никто не угрожал, но им оказалось выгодно вот так перебежать через границу со своей территорией и оказаться пусть и в филиале, но Европы и Америки сразу.

Район тут, как я уже сказал, старый, пыльный и выглядит скорей арабским. Все дома за высокими заборами, никуда не заглянешь, узкие проезды, только главные улицы заполнены лавками – от торговли зеленью до ювелирных, какими-то непонятными конторами с вывесками на иврите, кошерными закусочными и бог весть чем еще. Большинство обитателей этого района даже не выбираются никогда за его пределы, тут есть все, что им нужно. А еще тут бьется сердце всей системы подпольных денежных операций, потому что только еврейская диаспора способна переводить и прятать деньги по всему миру без всяких банковских переводов. У арабов есть «хавала», когда почти любые суммы могут быть переведены обычной кодированной телеграммой или телефонным звонком, а у евреев «хавила», то есть «посылка».

Власти стараются вообще не лезть во внутренние дела этого района, потому что разбираться во всех хитросплетениях тут черт ногу сломит, а безобразий здесь почти не случается. Даже еврейские банды в основном образовываются в «новых секторах» города, а в этом районе их нет. Поэтому тут вот так все и делается по принципу «шито-крыто».

Двухэтажный особнячок, в котором держит свою контору Цви, расположился сбоку от небольшой торговой площади, рядом с главной синагогой района. Скромное, но при этом капитально выстроенное здание с такими узкими окнами, что им и решетки не нужны, с массивной обшарпанной дверью с окошком-глазком. Никаких машин рядом нет, я так до сих пор и не знаю, водит ли Цви автомобиль вообще.

Пристроив «Додж» у самого входа, я выбрался из машины и, потягиваясь, направился к двери. Стукнул несколько раз бронзовым молоточком, окошко открылось, в нем показалось красноватое круглое лицо с толстым носом, почти до самых глаз заросшее бородой.

– Цви, – улыбнулся я. – Соскучился?

– Платить приехал? – сразу предположил он.

– Цви, это невежливо – начинать разговор с денег, – заявил я, проходя в дверь. – Нет чтобы расспросить о здоровье и семейных делах.

– Поль, если я не буду говорить сразу про деньги, то у меня никакого здоровья на вас не останется.

Я не стал его томить и вытащил из бумажника четыре пятифунтовые банкноты, которые тут же перекочевали в карман его жилета.

– Так лучше?

– Если бы так каждое утро начиналось. Что-то хочешь взять?

– Да, именно. И у меня есть один вопрос.

– Надо что-то перевести? Ты давно не переводил, – чуть подталкивая меня в спину толстой рукой, Цви провел меня в комнату. Не знаю, как ее называть, гостиной или кабинетом, потому что он здесь вел дела, но на офис комната никак не походила. – Хочешь чаю? Зеленый, только заварился.

– Не откажусь.

– Вон, садись, – указал он на диван.

– А где Шмуэль? – огляделся я.

– В лавку пошел, скоро будет. – Цви поставил на подносик две пиалки и налил в них прозрачного светлого чаю, от которого густо повалил пар.

В этих краях так чай не пьют, но Цви сам говорил, что его кто-то научил. И сам зеленый чай он покупал почтой, тут его и не найдешь в продаже.

– Так что ты хотел? – Он уселся на жалобно скрипнувший диван напротив.

Говорить? Немного страшно, но бизнес Цви заключается в хранении чужих тайн, и пока он вроде бы своих обязательств не нарушал. И у него точно могут быть нужные связи. Правда, эти самые связи внушают чуть меньше доверия, вот в чем проблема.

– Цви, нужно перегранить камень.

– Камень? – Он вскинул густые широкие брови. – Камень или… камень?

– Настоящий камень. С Силой.

– Тебе?

Вот что ответить? Сказать, что «один друг просит»? А Цви не поверит, и разговора не получится. Цви не врет, это его принцип, здесь все на доверии. Если не хочет о чем-то разговаривать, то просто так и заявляет. Финтить самому будет не слишком хорошей идеей. Но камень стоит очень много. И его цена на черном рынке не ниже, а даже выше аукционной, потому что он еще и редкость. Камни не попадают в руки простых смертных. Если не считать камня у Антенуччи, который то ли есть, то ли его нет.

– Мне.

– Я не буду спрашивать, где ты его взял, – сразу сказал Цви, откровенно сгорая от любопытства. – Ты хочешь перегранить и продать или оставить себе?

– Я пока не решил. Поэтому просто перегранить. И так, чтобы весь город не начал это обсуждать.

– Ты меня знаешь давно. – Цви вроде как даже оскорбился.

– Но не ты же гранишь камни, верно?

– Один камень?

– Если ты про аукцион, то я его не грабил, – засмеялся я. – Один.

– Он здесь? – Цви показал толстым волосатым пальцем в пол, подразумевая свой подвал.

– Нет, – все же соврал я. – Не здесь. И я не за ним пришел.

– Я знаю пару людей, кто может это сделать и не украсть камень, и при этом не болтать лишнего. Но я не знаю, сколько это стоит.

– А если я решу оставить камень себе или кому-то подарить, что делать дальше?

– Я бы на твоем месте его просто продал. Большой камень?

– Четыре карата.

Не слишком большой. Недаром им пользовался один Шиллер. Силы, которая может в него уместиться, хватит ровно на одного человека.

– Такой камень сам по себе, если не годится для Силы, стоит не меньше двадцати сотен фунтов. – Цви поскреб бороду. – А если он может принять Силу, то умножай на десять. Двадцать тысяч полновесных фунтов. Сто тысяч бумажек с портретом президента Вашингтона. Много, а? Десять процентов я бы взял себе, огранщик из моей доли. Что думаешь? Это я сделать могу.

– А привязать ко мне?

– Ты иногда вообще не пользуешься головой. Если камень огранен, след Силы исчез. Ты сам приедешь к жрецам, и они все сделают. А потом поедешь в Луксор и привяжешь его к себе. Но что он тебе даст? Удачу? Ты же не Антенуччи, чтобы бояться, что тебя взорвут, верно?

– Так у него все же есть камень?

– Есть. – Цви уверенно кивнул. – Потому что за огранкой приходили к моему брату. Так зачем он тебе? На удачу? Двадцать тысяч фунтов уже большая удача, ты сможешь открыть на эти деньги что угодно. Защита от болезней? Если есть деньги, то можно пойти в клинику, где есть камни. А деньги тогда у тебя будут. Я не знаю, чем ты занимаешься, но не уверен, что твои дела стоят своего камня. Я мог иметь камень, я не шучу, – он перехватил мой сомневающийся взгляд, – но отказался. Камень сам станет приманкой, тебя за него убить могут. Или сделай его защитным, тогда не убьют, но зачем он тогда нужен? Тебя и так никто убивать не собирался, пока камня не было. Оставь это большим ребятам.

– Цви, я автоторговец, – засмеялся я. – Если камень поможет продавать машины…

– Ой, ой, вот только этого не надо! – Он даже руками замахал. – Только еврею об этом не рассказывай. У нашего народа этих камней куча запрятана, и что? Евреи уже правят миром? Перекупили бизнес у Рокфеллера? Разорили и ссужают ему деньги под большой процент? Если там и есть удача в делах, то точно не такая, какую можно разглядеть. А может, и вовсе нет. Никто ведь не знает.

– И кто купит?

– Я найду того, кто купит уже у меня. Про тебя даже не узнают.

– Цви, и тебе при этом не стыдно говорить про десять процентов? – Я усмехнулся. – Хочешь заработать дважды на одном товаре?

– Конечно, хочу. – Он даже удивился такому вопросу. – Дважды дает денег больше, чем один раз. Но ты можешь поторговаться. Пять, – он для верности показал пятерню, – пять процентов. Они пойдут не мне, а моему брату за огранку.

– Я подумаю, Цви.

– Долго?

– Не очень. Принесешь мне мой саквояж? Нужно забрать кое-что.

– Вот если ты автоторговец, – Цви встал с дивана, кряхтя, – то зачем тебе хранить всякое барахло у Цви?

– Жизнь по-всякому поворачивается.

– С этим соглашусь. – И он направился к двери в подвал.

Уехав от Цви, я добрался до первого уличного телефона и дозвонился Сингеру:

– Я взял, что нужно.

– Это хорошо, – ответил он. – Что делаем дальше?

– Найди адреса Монро по своим каналам. А мы сделаем все остальное.

– Постараюсь.

– Я позвоню.

Дальше все же поехал в банк, где положил наличные на счет фирмы. Возить килограмм героина с собой не хотелось, хотя бы потому что противно, поэтому я дозвонился до Иана и встретился с ним у «Гаража Хупера». И там мы упрятали пакет в подвеску разбитой машины, стоящей на заднем дворе, ждущей ремонта, который затянется надолго. Не забыли протереть пакет бензином, чтобы точно стереть с него все отпечатки, которые могли остаться.

– Что дальше делаем? – спросил он.

– «Олдс» уже взял?

– Вечером. Переделывать ничего не будем, просто номера сменим, все равно его бросать.

– Костюм купи, как у «умника», и шляпу. А то я тебя знаю, приедешь в комбинезоне.

– Дерьмо твой костюм, – вздохнул Иан. – Галстук ты мне завяжешь. Кстати, кто вообще придумал одеться в сраные костюмы?

– Ладно-ладно, не начинай. Ты придумал. Забыл? Завтра с утра с Раулем встретиться надо, обсудим все. Я сегодня домой пораньше, прикрой меня на работе, если что. Сюзет – выходная.

– Да, теперь у тебя все не как у людей, – махнул он рукой. – Сегодня и завтра?

– Верно. Я с утра заеду, а дальше ты один за всех. Мне еще в газету нужно успеть, текст объявлений сменить.

– Ну-ну, посмотрим.

Мне нужно даже в две газеты и на радио, но сегодня начну с «Вечернего курьера», благо до него отсюда недалеко, как раз по Четырнадцатой до центра и считай что на месте. На этом с Ианом и разъехались.

В редакции, в отделе объявлений провел почти час, общаясь с молодым парнем в конторском козырьке, нарукавниках и круглых очках, добившись того, что новое клише вытравят уже сегодня, а завтра объявление пойдет в номер, и выписал чек за внесение изменений. И уже потом, позвонив с улицы Сюзет, сообщил, что лечу домой.

Сюзет оказалась дома не одна. Там же я встретил огненно-рыжую белокожую девушку, с которой Сюзет пила кофе в гостиной. Гостья несколько смутилась при моем появлении.

– Поль, знакомься, это Нив, моя подруга по «Крейзи Хорс». – Сюзет обняла меня, словно попутно желая удержать, на случай, если я брошусь на эту самую Нив. – Нив, это Поль, мой молодой человек. Мы совершенно случайно встретились, представь? У нас закончился кофе, и я побежала в лавку через дорогу. И там ее увидела.

– Очень приятно, Нив, – поздоровался я, изобразив самую доброжелательную из своих улыбок. – Интересное имя, никогда раньше не слышал.

– Это старое ирландское, означает «сияющая» или «блистающая». – Нив поднялась навстречу. – Мне тоже очень приятно, рада за Сюзет.

Имя точно ирландское, потому что акцент у девушки почти эталонный для Зеленого Острова. А так приятное кругленькое лицо, курносая, большие зеленые глаза и очень белая кожа. Кстати, зря считают, что среди ирландцев много рыжих, это скорее британский тип. Бледная кожа там распространена, но при этом чаще всего сочетается с черными волосами, кто бы что ни думал.

– Имя подходит к цвету волос, – снова улыбнулся я.

– Я пока не встречала ни одного человека, который бы сначала не спросил, что это за имя, а потом не сказал ничего про мои волосы, – засмеялась она. – Боже, но я в шоке с тех пор, как узнала, где танцует Сюзет, – сменила она тему. – Все девчонки у нас теперь обзавидуются.

Вообще она довольно неплохо одета для девчонки из кордебалета. Хороший браслет с изумрудами на руке, подходящий кулон, бледно-зеленое платье из дорогого крепдешина, стянутое пояском из крокодиловой кожи. Шляпки нет, но даже заколка в волосах не из дешевых. Кольца на пальце не вижу, так что можно заключить, что Нив как-то в жизни пристроилась, если у нее, конечно, не богатые родители. Но богатые родители точно позаботились бы о том, чтобы дочь не танцевала в кордебалете.

– Сделать тебе кофе? – спросила Сюзет.

– Я сам сделаю, болтайте спокойно. Могу еще и вам предложить.

– Нам достаточно, Поль, – сказала Нив. – Мы уже по три чашки, наверное, выпили, у меня сердце стучит. – Она положила ладонь на то самое место, где, по ее мнению, располагается сердце.

– Тогда я себе сделаю, не буду мешать.

– Ты нам не мешаешь. – Сюзет чуть возмутилась. – Я Нив столько о тебе рассказывала.

– Она не врет. – Нив показала на Сюзет пальцем. – Если бы ты все слышал, что она говорила, то ужасно возгордился.

– Спасибо, дорогая. Ладно, я делаю кофе.

Девушки болтали в гостиной, а я варил себе кофе по арабскому рецепту, неторопливо и с чувством. И думал о том, что сказал Цви. В чем-то он прав. В чем именно? Хотя бы в том, что камень придется прятать. Его захотят украсть, а может, даже и снять с мертвого тела. Антенуччи носит камень, который его защищает. Камень, что я снял с Шиллера, показывал тому то, что угрожает хозяину. И насколько Шиллеру это помогло? Я разрядил в него магазин из «кольта», а камень теперь у меня.

Я – торговец. Больше не взломщик, а просто торговец. Сюзет выступает в шоу. Для чего камень ей? Приносить успех? Тогда ей придется его не снимать, и тогда все о нем узнают, и рано или поздно просто украдут. Или случится что-то еще хуже. Стоит ли сценический успех такого риска? Как-то не уверен.

Двадцать тысяч фунтов, сто тысяч долларов. Это если Цви не врет, я бы еще и проверил, может, там больше. Что можно сделать за эти деньги? Можно купить хороший отель, например. Или клуб. И тогда да, камень уже принес удачу, можно сказать.

Нет, я еще ничего не решил, но в словах Цви есть определенный смысл и даже мудрость. Камень – приманка. Зачем носить на шее приманку? А если держать его в сейфе, то он не работает. А если надевать только изредка, то окупится ли это? Я не играю в казино, к тому же в казино есть свои камни и способы находить их у клиентов.

Как проверить настоящую цену? Кто еще может подсказать? Надо подумать. Искать контакты через Сингера не хочется на самом деле.

За окном послышался звук автомобильного клаксона.

– Может, все же кто-то будет кофе? – предложил я еще раз на всякий случай.

– Нет, нет, я точно не буду. – Нив встала с кресла. – Это за мной, я все равно уже собиралась уходить.

Она схватила сумочку, расцеловалась с Сюзет, помахала мне рукой и выскочила за дверь. Я посмотрел в окно. У тротуара стоял белый «Обёрн Спидстер» с откинутым верхом, за рулем которого, свесив локоть, сидел средних лет мужчина в дорогом светлом костюме и панаме, больше всего похожий на не самого рядового мобстера. Резаный шрам на лице и сломанный нос только подтверждали первое впечатление. Нив подбежала к машине, распахнула пассажирскую дверь и уселась рядом. Они поцеловались. Ну вот, собственно, и раскрыт секрет ее процветания.

– Нив – самая лучшая из всех, с кем я работала. – Сюзет подошла сзади и обняла меня. – Самая добрая из всех девчонок. Золотое сердце, даже не верится в то, что она могла там существовать.

– Кто-то уже оценил ее доброту, – усмехнулся я, показав за окно.

– Да, она рассказала, что встречается с одним парнем, который крутит всякие темные дела.

– Ирландец?

– Конечно. Полли его зовут. У него какой-то клуб в американском секторе, на Тридцать Шестой. Она нас туда приглашала.

Что-то знакомое, где-то уже проскакивало. Точно, Полли Боксер O’Хара, рулит бригадой ирландского аутфита и держит клуб «Грин Корк» как раз на Тридцать Шестой, я про него от Рауля слышал. Рауль им тоже свои железяки продает, а тот еще и с фениями дела ведет. Когда-то O’Хара претендовал чуть ли не на чемпионский пояс в легком весе, но потом перевел стрелки и покатил по другим рельсам. А про сам клуб я и раньше слышал, там ирландских бандитов полным-полно, чуть не половина посетителей.

– Ну, если ты любишь темное пиво, много пьяных вокруг и хоровое пение, то можем сходить.

– Ты там был?

– Просто слышал, Рауль был. Совсем ирландское место. Я там никого не знаю. Кстати, я на сегодня все дела закончил. Какие у тебя планы?

– Никаких, я тебя ждала. Предлагай.

– Вечером можно поехать в «Ритм-энд-Басс» потанцевать, если ты не натанцевалась еще.

– Ты меня знаешь, я не натанцуюсь никогда. И я люблю свинг. Пока отдохнешь? Я тебя накормлю.

– Даже так?

– Даже так. Я купила форель и хорошее белое вино. Отдыхай пока.

Я повернулся и поцеловал Сюзет в губы.

– У нас еще много времени, хватит и на форель.

Светлая идея пригласить еще и Рауля пришла в голову Сюзет. Обаятельный и бесшабашный испанец нравился всем, в том числе и ей, ну а мне только лучше. Встретились мы возле клуба, подъехали одновременно, и я поставил свою машину возле его бежевого «Ситроена». Рауль как раз открывал пассажирскую дверцу, выпуская из машины уже знакомую высокую худую блондинку.

– Знакомьтесь, это Керри, она из Филадельфии, но долго жила в Париже, – представил он ее. – Мои друзья, Сюзет и Поль.

– Вы художница? – спросил я. – Рауль о вас рассказывал.

– Если можно так сказать, – заулыбалась она. – Я недавно закончила академию искусств Пенсильвании и, скорее, пытаюсь быть художницей.

У нее было очень худое и узкое лицо с тонкогубым ртом и чуть вздернутым тонким же носом, которое вроде бы и не должно быть красивым, но все равно оставлявшее на удивление приятное впечатление. То ли улыбка очень хорошая, то ли глаза очень уж восторженные, но я понял, почему художница понравилась Раулю. Подробности их личной жизни лучше опустить. Светло-голубое платье туникой, массивный золотой браслет на руке, чуть завитые короткие волосы, никакой шляпки. Складная, хоть и совсем худая.

– Как вам жизнь в Париже?

– Я там всего год провела, после чего меня заманили сюда.

– Жалеете?

– Ни капельки. Мне здесь нравится. И это первое место, где я совсем не мерзну. Я жуткая мерзлячка.

Сюзет взяла меня под руку, и мы направились в клуб. Я блеснул предусмотрительностью, заказал столик заранее, в хорошем месте, откуда и музыкантов хорошо видно, и куда танцующие не дотягиваются. Если сидеть близко к дансингу, то есть риск подавиться напитком или вылить все на себя, когда в тебя в очередной раз кто-то врежется.

Сегодня играл какой-то новый квинтет, а если верить афише, то приехавший из Чикаго. Явно джазовый, но джаз, как я уже говорил, много денег не приносит, так что играли все больше свинг, переходя на импровизации лишь во время пауз для танцующих. В зале было шумно, накурено, но, в общем, весело. Я даже похвалил себя за то, что догадался надеть самый легкий костюм, потому что наплясался сам. Хочешь не хочешь, но если пришел с Сюзет, то танцевать будешь.

Керри была вся в Рауле, смотрела на него влюбленными глазами. Надо будет как-нибудь уточнить, кем он представился романтичной художнице из Филадельфии. Не то чтобы это важно, но все же интересно.

– Вы здесь пишете? Выставляетесь? – Я активно поддерживал светскую беседу.

– Мои картины висят в паре частных галерей во французском секторе, но популярной я пока не стала, живу на деньги папы с мамой.

– Влились уже в местную богему?

– Надеюсь, что да, – она в очередной раз улыбнулась, открыв чуть неровные белые зубы. – Я, можно сказать, примкнула к кругу учеников Фернана Леже. Знаете такого? Его скульптура «Восход»[4] стоит прямо перед Дворцом собраний.

– Я знаю, кто такой Леже, – проявил я эрудицию. – Две странные обнаженные женщины с веточкой под названием «Танец» – это его работа, верно?

– Прекрасно, да? – Керри восхищенно всплеснула руками. – Настоящий шедевр, сколько экспрессии.

Я что-то хрюкнул в ответ, пытаясь найти экспрессию и шедевральность в двух расплывчатых, словно срисованных с пластилиновой детской поделки фигурах. Потом все же не удержался и спросил:

– Скажите, я всегда хотел спросить у художника-авангардиста, но никогда не получалось: а просто кошечку или лошадку вы написать можете? Чтобы как настоящая?

Сюзет чуть толкнула меня локтем, но Керри не обиделась:

– Конечно! – Она широко открыла светло-голубые глаза. – А как бы я еще закончила академию? Но классическое искусство отстало от жизни, люди, живущие в современном темпе, мыслят совсем другими образами. Бешеный темп жизни меняет мировоззрение, именно так возникли импрессионисты, то есть те, кто вместо предметов дает видеть впечатление, impression. Фернан Леже с другими кубистами пошел дальше, он словно встраивает весь окружающий мир в новые формы… – тут я понял, почему Рауль предпочитает ее молчащей, и даже пропустил мимо ушей изрядный кусок лекции, – …цвета, настроение – все позволяет видеть мир не таким, какой он есть предметно, а в виде… ну, как бы тех ощущений, которые он нам дает.

Рауль подавил зевок и приложился к джину-и-тонику, но Сюзет вроде бы даже поощрительно улыбалась.

– Вы застали здесь большую выставку под покровительством Леже? – перебил я ее, потому что речь грозила сильно затянуться.

– Да, я как раз приехала с ней. Нет, не выставлялась, – сразу пояснила она, предупреждая возможный вопрос, который я на самом деле задавать не собирался. – Но выставлялись мои друзья.

– Я как-то встречал организатора выставки, гм… Роже… Роже Шаплен, кажется. Мельком.

– Очень приятный человек, но он трагически погиб в последний день. Слышали?

– Нет, а что случилось?

– Автомобильная катастрофа, насколько я знаю. Погиб он и еще один рабочий с выставки.

Все верно, власти предпочли реальность не афишировать и даже в прессу ничего не просочилось о том, что произошло на вилле вице-губернатора. «Оазис» все же умеет скрывать свои секреты, и даже полиция не проболталась репортерам.

– Ужасная трагедия, – кивнул я, вызвав кривоватую усмешку у Рауля. – Мне он показался очень приятным человеком.

Вот очень подмывает расспросить ее о Жанин, но делать этого не стоит, тогда и до самой богатой наследницы из Франции может дойти информация обо мне. Надо бы Рауля попросить, пусть разок повернет Керри лицом к себе и поговорит, а дальше как хочет. Не знаю, зачем это мне сейчас, но есть некое ощущение того, что за спиной осталось… нечто. Может, опасность, а может, просто незавершенное дело. Все же я сам застрелил и Крауса, и Шаплена-Шиллера, так что это все может как-то аукнуться, боюсь. Пусть даже то, что произошло в доме Аллистера Бриггса и хранится в тайне.

– Сюзет! – Керри явно осенило какой-то идеей, так резко она вскинулась. – Я хочу написать вас. В сценическом наряде.

– Меня? – Сюзет удивилась. – Зачем? А можно сначала посмотреть ваши картины?

Умница моя. Это было первой моей мыслью предварительно показать ей шедевры Керри. Если они именно такие, как их описал Рауль, то не думаю, что Сюзет придет в восторг от подобной идеи.