Анна в тридевятом царстве

Пролог

Все имеет свое начало и свой конец. Все проходит, и печальнее всего для человека, что проходит его жизнь. Некоторым везет, и нет у них сожалений о завершении пути земного, но большинство, увы, подводит итоги и ужасается быстротечности времени и несбывшимся мечтам и неисправимым ошибкам, остающимся в памяти перед неизбежностью конца. И терзает тогда душу человека тоска о прожитых недостойно годах и принятых решениях. И даже если принимает думающий себя на склоне лет, остается горечь разочарования - мало кому удается избавиться от нее полностью.

Вот и Анна Николаевна Воронцова после смерти мужа впала в непреходящую депрессию. И если бы любила его безумно или бы жили душа в душу, или хотя бы уважали друг друга – так нет. А, поди ж ты, накрыла женщину потеря однофамильца и отца ее детей не по-детски. Причину она видела в собственной вине перед покойным, что связала с ним судьбу и не разорвала эти узы раньше. Прожили они рядом, а не вместе, как соседи, не сумев найти точки соприкосновения настолько, чтобы не чувствовать себя чужими. И ни дети, ни квартира не сделали их настоящими супругами.

Аня старалась вроде, угождала ему и родителям, зарабатывала деньги на воспитание дочери и сына и дом, вела хозяйство, не настаивала на достойной должности для мужа, не считала его доход. А отчуждение все равно не исчезало, наоборот, ширилось с годами, притупляя и без того прохладные чувства. Были ли у мужа отношения на стороне, Аня не знала, но иногда мелькала мысль – нашел бы кого, да и оставил ее. Она пару раз пыталась пуститься в романтик, но то ли мужчины ей попадались не те, то ли она сама была неправильной, но удовольствия женщина не получала и бросала эти встречи почти сразу.

Правда, последняя связь растянулась на годы, но и она стала в итоге обузой для впавшей в депрессию женщины. Вот и сейчас, возвращаясь от любовного друга (или личного туроператора, показавшего за долгие годы полстраны, вот сейчас, например, Байкал), Анна Николаевна четко поняла, что эта встреча станет концом их отношений. Нет, мужчина был по-прежнему щедр, внимателен и нежен. Да только ей все перестало быть нужным.

Размышляя об этой странности, Анна вновь подумала, что не создана для парных отношений, ей более комфортно одной. И в молодости так было, а сейчас и подавно. Любовь? Была влюбленность в студенческие годы, оборванная по живому реалиями социальных разногласий, и после того не тянуло Анну на подобные приключения. «Не для меня вся эта романтика и трепет», - сказала себе молодая женщина и вышла замуж по причине «мама желает тебе счастья с этим парнем».

Всяко было в жизни: и переезды, и нехватка денег, скандалы и болезни, друзья, обретения и утраты. Все как у большинства людей. Единственное, что не менялось во все периоды ее жизни – это работа. Даже так – РАБОТА. Анна Николаевна всегда много работала. Причины были обычные: первая – жить на что? вторая – она это умела лучше всего.

Именно умела: упорная, дотошная, бескомпромиссная и честная, Анна в любом деле добиралась до сути, тащила на себе возы производственных проблем и никогда не жаловалась на трудности, а старательно их преодолевала.

Пожалуй, работа и была ее настоящей жизнью. Вне её Аня делала все как-то машинально, по обязанности, что ли. Дети, муж – они просто были, но ... Это пресловутое НО! Почему-то не так складывались их отношения, хотя Аня делала все для них, что могла: заботилась, одевала-обувала, вытаскивала из неприятностей, любила, как умела, разговаривала, предостерегала, переживала, но полного контакта и взаимопонимания не получалось. Это сильно расстраивало женщину, однако изменить ничего она не могла. И опять винила себя и свою прямоту и честность. Аня не умела врать и притворяться, говорила, что думала всем и всегда, и считала такое поведение единственно правильным и возможным. Для себя.

Такие мысли были тяжелы, давили на сердце, изводили. Сидя в салоне самолета, женщина отрешилась от окружающих и пропустила взлёт, питание пассажиров, постепенно задремала и увидела сон. Ей снилась она сама накануне свадьбы: серебристо-серое платье, туфли светлые на каблуке-шпильке, удлинённое каре на тогдашних рыжевато-русых волосах.

Рядом грустно улыбающаяся мама, как всегда элегантная, суровый молчаливый дед сидит на диване и у кухонной двери –встревоженная бабушка в неизменном переднике поверх длинной юбки и с гладким пучком на затылке. Они ждали прибытия жениха. В комнате царила торжественная, но невеселая атмосфера, и сердце Ани сжалось от дурного предчувствия: ей внезапно захотелось отменить церемонию и сбежать куда глаза глядят!

«Не хочу! – с чувством воскликнула она про себя. – Я не хочу за него замуж! Я вообще не хочу замуж!» Девушка глянула на родных и шагнула к матери, чтобы попросить прощения и отменить свадьбу, но тут картинка поплыла, и Аня очнулась.

Глава 1

- Офигеть, – пробормотала рыжеволосая женщина, осматривая то, что было вокруг: голубое небо, высоченные горы с заснеженными вершинами, быструю неширокую речку в паре метров от неё, мощные деревья, росшие на противоположном берегу, и саму себя, лежащую на прибрежной гальке, больно впившейся в спину.

-Господи, где я? – Аня села, почувствовав легкое головокружение. – Что за чертовщина творится?

Посидев немного, она потихоньку встала, выпрямилась и осмотрела свои руки, ноги, тело. Все – привычное, только – молодое? Ощупав лицо, женщина не нашла следов сухости кожи, морщин на ладонях тоже не было, живот был плоским, а грудь – упругой. Одежда же была той, в которой она села в самолет: джинсы-скини, вязаный свитер с широким воротом, полусапожки без каблука. И еще сумка обнаружилась – её большая кожаная сумка с телефоном, кошельком, паспортом, влажными салфетками, расческой, мешочком с купленными в подарок подруге серебряными украшениями, пакетом с нижним бельем (и прокладками) на смену, упаковкой кексов из булочной, прихваченных на всякий случай в дорогу, кашемировым палантином и детективом в мягкой обложке.

Вокруг было тепло, пели невидимые птички, журчала вода и шелестели листья деревьев, а Анну продрал мороз.

- Что за фигня, а? Где я? – опять вопросила вслух женщина. – Это сон или какая мистификация?

Объяснение не находилось, несмотря на крутящиеся в голове мысли и бредовые догадки, а вот страх стал заполнять сознание стоящей на берегу неизвестной реки женщины. Реальность, данная ей в ощущениях, подтверждала, что во сне такие вещи вряд ли возможны – слишком уж окружающая действительность походила на настоящую: солнце пригревало, вода была ледяной – опущенная в поток рука онемела, ветерок обдувал лицо и фигуру, принося запахи природы и освежая.

-Ничего не понимаю, я же в салоне самолета задремала...Куда все делось? И откуда появилось?

Анна снова села на гальку, поморщилась – неудобно и прохладно. И стала соображать. Единственный вывод, пришедший на ум, поражал своей нелепостью и невозможностью (?): случилось то, о чем её подруга, новоявленная писательница, незадолго до отъезда Анны в отпуск говорила с ней по телефону.

- Да, творю тут помаленьку от нечего делать. Нравится мне жанр «бытовое фэнтези», сейчас многие дамочки пенсионного возраста им увлекаются. Перед смертью, наверное, мечтают пережить то, что не удалось в земной жизни. Любовь-морковь, приключения, прогрессорство всякое. Кто-то читает, кто-то пишет…Вот и я подвизалась на этой ниве… А почему бы нет? Хоть не так страшно, если придумать для себя возможность перерождения. Хорошую религию придумали индусы, помнишь,у Высоцкого? Ну не верю я, что душа уходит в небытие без остатка. Это же энергия, а она не появляется из ниоткуда и не исчезает в никуда. Ты – матёрая материалистка, закон физики отрицать же не будешь?

Анна тогда высказала подруге, что лучше бы она писала детективы, а Лариса рассмеялась и ответила, что ей на такой сюжет ума не хватит.

Сама Анна Николаевна ничего подобного не читала, как и вообще ничего из чтива, содержащего романтику. И в интернете она не сидела, и сериалы про житье-бытье отечественное и заграничное не смотрела, только старые советские фильмы и про войну иногда. Времени не было и желания.

Она включала на кухне телевизор, выбирала канал, где говорили, и делала домашние дела, не вникая в суть транслируемых программ. Фон есть и – слава богу. Уставая на работе, погружаясь в печаль по поводу участившихся сообщений об очередном ушедшем в небытие знакомом и переживая за неудачи дочери в личной жизни, Анна Николаевна старалась не думать, если была возможность. Просто проживала день за днем, от работы до работы. Какие тут фантазии и романы!

***

-Материалистка – от слов «мать её ети», да уж...И что теперь делать? Если Лариска была права, то я попала. Целиком и полностью – женщина снова оглядела себя. – А бонусом, выходит, стала молодость?

Воронцова подняла глаза к небу, вздохнула и решила пока не рефлексировать, а двигаться вперед, вдоль реки: она не была специалистом по выживанию в дикой природе, но присущая ей практичность намекала, что сидеть на месте, пусть не у моря, определенно не стоит, а река куда-нибудь да выведет…

-Ну, подружка, ну, погоди! Вот послала, так послала…

Анна встала и решительно зашагала вдоль берега речки по направлению ее течения. Известно, что все реки куда-то текут и впадают, чаще – в море. А по берегам водных артерий селятся люди – это как-то всплыло в памяти из уроков истории. О возможности существования в реальности иных гуманоидов Анна не верила категорически. Вот просто не представляла такое.

Воронцова шла несколько часов, благо, сапожки были удобные, погода благоприятствовала, вода имелась, а дикие животные не попадались. Впрочем, домашние – тоже.

Окружающая природа была фантастически красива, воздух кристально чист, что почему-то наводило на мысль, что техногенной цивилизации в данной местности нет, опасности не ощущалось, как, впрочем, и энтузиазма… Несмотря на это, привычно заставив себя не суетиться, Анна встретила закономерно наступивший вечер спокойно. В сумке, не пойми, как, обнаружилась зажигалка, хотя женщина бросила курить сразу после смерти мужа.

Берега речки, ставшей для неё ориентиром в новой реальности, перемежались галечно-песочными поверхностями, попадались также травянистые участки и заросли разной густоты кустарников. У одного такого зеленого островка Анна и решила провести ночь. Собрала по краю леса, росшего на протяжении всего её пути, сухие ветки и хвою, разорвала детектив и сумела развести костер. Съела кекс, запив ледяной водой, замоталась в палантин, благо, он был довольно широкий и длинный, подложила под голову сумку, свернулась калачиком под раскидистым кустом на лежанке из наломанных веток и уснула, даже не заметив, как…

Глава 2

Следующие дни повторяли первый – попаданка, как стала себя именовать Воронцова, шла не торопясь, но и не ползя улиткой, осматривала местность, ела подсыхающие кексы, запивая речной водой. Спала на берегу под все чаще попадающимися кустами и фиксировала изменения: речка замедлялась и становилась шире, горы удалялись, сменяясь пологими холмами, а долина, внутри которой текла путеводная журчащая нить, увеличивалась в размерах и зеленела. Анна, уставшая от столь долгого марафона и ослабевшая немного из-за скудного рациона, замедлилась, часто останавливалась и прислушивалась – вдруг людьми «запахнет»? Но нет, все оставалось до противного стабильным: незнакомый мир и одна попаданка.

Густой хвойный лес, сопровождавший её некоторое время поодаль от «федеральной трассы» – берега, по которому она упорно двигалсь куда-то, перешел в смешанный, привычный, и Анна рискнула немного углубиться в него в поисках ягод – за время ходьбы она уверилась, что перенеслась в лето на излете, что подтвердили лесные находки: знакомая черника, пара сыроежек и молочный еще орешник.

-А жизнь-то налаживается, – пробормотала женщина, ощутив на языке вкус ягод вместо надоевших кексов.

От реки особо не удаляясь, но предпочитая край леса (вдруг еще чего съестное попадется?), Аня топала и топала, пока на пятый день, выйдя из сени деревьев, не увидела на берегу ставшей прямо-таки родной реки группу вооруженных людей. Испугавшись до безумия, она, тем не менее, умудрилась без шума присесть под ближайший густой куст и принялась рассматривать разворачивающуюся перед ней картину.

Трое высоких мужчин в плащах и шлемах, держа в руках обнаженные мечи, оглядывались вокруг и переговаривались между собой, скорее, спорили – об этом говорили их позы, в которых сквозило напряжение и…нетерпение? Рядом, можно сказать, у них под ногами, на земле навзничь лежал четвертый.

Лошади стояли поодаль, удерживаемые за поводья еще одним членом группы, заметно мельче остальных и без оружия. Анна затаила дыхание – увиденное ей не нравилось. Голоса мужчин были слышны плохо, но женщина поняла – язык незнакомый, но по резкости и грубости доносящихся до неё звуков напоминал немецкий.

«Это не разбойники – больше похожи на воинов, а лежащий – на серьезно раненого. Скорее всего, решают – бросить или забрать» – оценила происходящее на берегу попаданка.

Сцена тем временем поменялась. Один из тройки снял с крупа одной из лошадей переметную суму, положил рядом с лежащим (или валяющимся?), махнул рукой, типа «уходим!», после чего компания запрыгнула на коней и покинула берег, не оглядываясь и явно торопясь. Исключенный (?) из группы было дернулся всем телом им вслед, но тут же обессиленно упал обратно и перестал двигаться.

***

Анна Николаевна не была чрезмерно человеколюбива. Она вообще придерживалась принципа: «Чем больше я узнаю людей, тем больше люблю собак». И сейчас в который раз убедилась в неприглядной истине – люди остаются людьми везде и всюду, и это не комплимент собратьям по разуму, к сожалению.

Подождав примерно час, она решилась подойти к брошенному мужчине. Просто уйти не смогла: хоть и не Мать Тереза, но видеть, как возможно, умирает человек, ей претило. Ну, а если он уже умер – в том нет её вины, так ведь? А вот вещи его могут пригодиться в её путешествии в неизвестность. Цинично? Да, а кому сейчас легко?

Лежащий на земле воин действительно был ранен в грудь и в ногу: кровь залила кожаный (так показалось женщине) доспех и узкие, похожие на лосины, штаны. Анна подошла и присела перед ним: парень «за двадцать» был бледен, дышал с трудом, но все еще находился в сознании, увы – для неё, разумеется.

-Да, не повело тебе, парниша – проговорила Воронцова, осматривая брошенного товарищами.– Жить хочешь? А кто ж не хочет, да? Эх, мать, не было заботы, так купила порося.

Анна вздохнула, подхватила будущего пациента под мышки и потащила по земле к лесу. Там кое-как пристроила на собранные наскоро ветки у корней могучего дуба, кое-как, опять же, размундирила находку, обнаружив завязки на боках похожей на кирасу защите. Стянула с жертвы предательства (а что же еще это было?) и штаны, после чего попыталась оценить масштабы бедствия: рана на бедре была резаной (полоснули?), но неглубокой, на груди походила на укол мечом, и производила впечатление более серьезной, но кровь уже свернулась, хотя, судя по площади пятна, вылилось её достаточно. А еще на теле имелись синяки…Странно –сначала били или потом добивали? Не суть, вобщем-то…

Анна вытащила из сумки последние влажные салфетки, потом подумала и сходила за оставленной всадниками котомкой. В ней обнаружились пара рубах, штанов, небольшой кусок полотна (полотенце?), немного сухарей и вяленого мяса в отдельных мешочках, приличных размеров кожаный кошель с монетами (вроде, серебро) и металлический стакан-не стакан, но что-то похожее.

Из оружия при парне был кинжал в изукрашенных ножнах, а на шнурке на шее висел деревянный крест, пахнущий можжевельником.

-Ха, да тут единоверцы имеются! Не было печали... Ладно, пойду, воды наберу, попробую вскипятить и промыть раны. Чем бы еще обеззаразить? Дуб, кора крушины? Эх, ничему-то ты, Аня, не научилась за шесть десятков лет – бормотала под нос женщина, воплощая в жизнь намеченное.

Костерок занялся быстро (поднаторела, надо же!), а вот кипятить воду в кружкостакане пришлось осторожно: меньшее по диаметру дно норовило перевернуть наполненный водой сосуд. Но Аня справилась, а парень, к счастью, потерял сознание, так что все манипуляции горе-лекарки пережил, не дергаясь: раздевание, обмывание и протирание салфетками, прикладывание найденного подорожника и перевязку разорванным на лоскуты полотном. Воронцова набрала горсть черники, вскипятила с ней воду и напоила находку, сама поела «трофейного» мяса и прилегла рядом с пациентом – и теплее, и почувствует, если что не так будет с ним.

2.1

Пение птиц разбудило женщину и напомнило о насущном. «Сопляжник» спал, тело его было прохладным, а раны не выглядели чрезмерно воспаленными.

-Вот что значит хорошая экология, – отметила Анна и доела последний кекс. Надо бы поискать что-то посущественнее вяленого мяса и сухарей. Но Воронцова не представляла, что искать в незнакомом мире. Грибы? Птичьи яйца? Где, помилуйте? Отойти далеко от потерпевшего женщина не решалась, рыбу ловить руками не умела. Ну, до чего довела цивилизация отдельных своих представителей! Ничего без магазина и рынка добыть не может. А ведь едят некоторые и корешки, и травку всякую, и улиток, и лягушек, силки ставят как-то.

Анна напрягалась, пытаясь вспомнить хоть что-то полезное в данный момент, однако мозг ей отказал в нужной информации, что навело на мысль, а была ли она вообще? Удрученная Воронцова продолжала бродить вокруг стоянки, тщетно надеясь на озарение. И оно, родимое, таки снизошло и до неё, и на неё!

Меряя шагами в задумчивости берег реки, Аня увидела мелких рыбешек, стайками плавающих на мелководье, подхватила опустошенную вечером сумку и, погрузив ее в воду, стала медленно подводить к рыбкам. Через –дцать попыток попаданка резко дернула сумку и внутри оказались несколько глупых водоплавающих, не успевших сбежать.

-Ха! – гордо воскликнула женщина и, побросав улов на берег, отправилась за ножом, на роль которого назначила кинжал, и кружкой. – Будем варить уху!

Как она потрошила и чистила от чешуи речную мелочь, потом варила её в кружке без соли, зато с отборными матюками в качестве приправы, природа молчала, стыдливо притихнув, а вот раненый, как оказалось, слушал и смотрел. Хорошо, не понимал, но и его внимательный взгляд Аня заметила не сразу.

-О, находка очнулась! Как самочувствие, иномирный незнакомец? – Анна, вначале испугавшаяся внезапно обнаруженного наблюдателя, решила налаживать контакт. Подошла к лежавшему и лупившему на неё глаза парню, опустилась на колени и дотронулась до его лба губами.

– Температура спала, слава Богу! Вроде нормально выглядишь, учитывая обстоятельства. Попробуем варево? Сесть сможешь?

Воронцова несла чушь, понимала это, но что было делать? Они вдвоем на пустынном брегу, она – нездешняя, он – брошенный своими. Чем не пара, созданная небесами? За последние дни Аня много чего передумала, даже плакала от неизвестности и страха. Но не-сон продолжался, и ей следовало выживать. А тут абориген – потенциальный помощник… Ты – мне, я – тебе. Может, сработает принцип?

Парень, однако, только смотрел, не отрываясь, и молчал, как рыба. Ане пришлось приложить усилия, чтобы усадить его спиной к стволу дерева. Свои голые ноги мужчина увидел не сразу, что-то прошипел неразборчивое и попытался прикрыться руками, зло щурясь на Аню.

-Ой-ой-ой, какие мы нежные! Да чего я там не видела,мальчик? Как бы я тебя перебинтовала? Поверх штанов? – Анна выразительно дотронулась до своих скини, пытаясь их оттянуть. – Дошло? Подживет немного, наденешь, они там – показала пальцем на чужую котомку.

Парень вроде понял. Аня меж тем сняла кружку с костра и, обернув шарфом, подала мужчине.

-Осторожно, горячо. Медленно пей.

Как могла, сопроводила мимикой сказанное, пациент хлебнул бульона и шумно выдохнул.

– Несолено, знаю. Дай попробовать, – Аня забрала кружку и отпила горячий экспромт из рыбы. – Ничего, сойдет. Сухарик?

Попеременно отпивая отвар вприкуску с сухарями, товарищи по несчастью поели, и Аня палочкой вытащила рыбку из кружки. Мясо было сладким, но костлявым, поэтому большую часть пришлось выбросить – не хватало только подавиться.

Раненый взирал на попаданку пристально, ни слова не произнося, Аня тоже молча разглядывала его из-под падающих на лицо волос. Ничем от привычного человека он не отличался, внешность тоже не особо примечательная: не красавец и не урод, глаза карие, волосы рыжеватые, по плечи, нос с легкой горбинкой, губы полные, фигура поджарая, мускулистая. Обычный такой молодой мужчинка, воин, а возраст больше, чем показалось вначале. Глаза выдавали: серьезные, умные, взгляд прямой. Интересный экземпляр.

Аня взяла кружку, сходила к реке за водой и поставила кипятить – уже с черникой, собранной неподалеку.

-Давай посмотрим, как там твои раны поживают – наклонилась она к мужчине и потянулась к повязке. Тот дернулся и отодвинулся. – Эй, хватит дурить! – Анна Николаевна разозлилась. – Поменять надо подорожник – показала на вымытые листочки – и приложить заново, понял?

Пациент взял траву в руки, осмотрел со всех сторон, кивнул одобрительно и предоставил женщине доступ к телу. Воронцова рассмеялась:

-Ишь ты, какой осторожный! Не резон мне тебя гробить, ты мне должен будешь! Нет, здесь определенно животворящий воздух и вода, сутки – и уже затянулось почти! Или это ты такой здоровый? Не дракон, часом? Шутка!

Мужчина продолжал молчать, и Аня мысленно плюнула: не хочет говорить, да и не надо! Все равно ничего не поймет!

Глава 3

На счет последнего Воронцова жестоко ошибалась.

Хенрик Вайс, лейтенант королевского сыска Пруссии, по долгу службы знал несколько языков, и наречие московитов понимал достаточно, чтобы определить –спасшая его рыжая девушка не из них. Хоть и говорит почти как тамошние жители, но поведение, одежда, словечки непонятные и предметы в сумке свидетельствовали о крайне редком, но известном его ведомству явлении – попаданстве.

Таких субъектов находили, хоть и нечасто, а объяснение фактам – нет. В архивах ведомства велись многолетние записи о появлении странных людей из ниоткуда. Последний случай произошел в правление прапрадеда нынешнего короля, Фридриха Первого, более полутораста лет назад, и стал источником роста влияния на Северном континенте прусского королевства, обогнавшего соседей по развитию экономики и военного дела: сумел правитель подняться над предрассудками стародавних времен и использовать пришельца на пользу короне. И повелел отныне тайно следить за новостями в стране и за её пределами, чтобы выявлять аналогичные случаи и привозить, если получится, попаданцев в Пруссию, желая приумножить с их помощью славу нации.

Нынешний глава государства, Фридрих Пятый, пожинал плоды подарка предков, но превзойти их не мог, и неуклонно терял прежнее влияние Пруссии на международной арене. Повелителя такое положение дел не устраивало, вот и носились ищейки по странам и континенту в надежде обнаружить очередного пришельца, чтобы использовать его знания (которые он обязан иметь!) для обновления статуса великого королевства среди прочих государственных объединений.

Это те случаи, про которые Вайс знал. Но ведь могли быть и неучтённые попаданцы, сумевшие раствориться в массе местных и не дать себя обнаружить? Хенрик считал, что на такую «дикарку» он и нарвался, и только от него зависит ее дальнейшая судьба. Решит исполнить долг и сообщить о ней – и женщину, если не сочтут полезной, запрут в монастыре или подземелье, дабы не тревожила понапрасну толпу, а признают нужной – запытают, вытягивая новшества и прочее, особенно, если не захочет делиться знаниями добровольно.

Впрочем, эта странная рыжая вряд ли станет ценной добычей: не знает ни трав, ни лечебного дела, рыбу ловить и то не умеет. Хотя, что там у нее в голове?

Но не в этом дело, а в том, что она не дала ему умереть, тогда как коллеги оставили без помощи, фактически бросили на произвол судьбы. Вайс ожидал подставу от командира, только вот предполагать и получить наяву – вещи разные.

За несколько лет службы парень подрастерял патриотический пыл и карьерное рвение, приведшие его когда-то в ряды сыскарей, всё более разочаровываясь в методах ведения дел королевскими ищейками: те ловили призрачных пришельцев, тратили огромные деньги на их якобы поиски, а настоящих преступников – убийц, воров, мошенников – преследовать не считали нужным, оставляя «бытовуху» простым стражникам.

А таких происшествий становилось год от года все больше. Хенрику претило подобное отношение к служебным обязанностям, и он не раз высказывался перед командиром о необходимости переключиться на реальные преступления, а не гоняться за неизвестным попаданцем. Однако руководство, следуя приказу одержимого поимкой «панацеи» короля, не обращало внимания на предложения лейтенанта, и в последний раз прямо заявило, что лучше бы герру Вайсу прекратить крамольные речи и покинуть ряды королевской сыскной службы. Тем более, что срок его контракта подходил к концу.

Хенрик тогда решил – этот вояж станет последним. Отец, отставной вояка, был изначально против решения сына пойти в ищейки: не любил он ни их занятия, ни их начальство.

-Дурью маются да карманы втихую набивают и чины себе выторговывают. Хорошо отчеты пишет этот герр Бенкендорф! Лучше бы учили своих инженеров да оружейников, а не надеялись на пришлых! Вон, московиты сами, сами и пушки льют, и булат куют! Франки с бриттами мануфактуры открывают, по морям земли новые ищут, а наш – старший Вайс сплюнул – из других миров подарков ждет!

Хенрик тогда разругался с отцом, уехал в столицу, поступил на службу, стал ищейкой. По мере знакомства с обязанностями и коллегами шоры на глазах спадали, разочарование росло, а правота отца подтверждалась. Хенрик готов был вернуться в родовое поместье и жениться, чтобы заниматься хозяйством и растить наследников. Так бы и сделал, если бы не конфликт с командиром четверки, вылившийся в поединок чести.

Ха, поединок чести! Трое на одного, велика доблесть. И вдобавок бросили! Просто кинули раненного, как котенка в воду, мол, выплывешь – молодец , нет – туда и дорога, значит.

Хорошо, не добили – видишь ли, невместно!

-Ты сам виноват, лейтенант! Нечего было против начальства выступать и умничать! А мы люди подневольные, что приказали, то и делаем. Так что, не обессудь. Приказ о твоей отставке по истечении контракта уже подписан и отправлен твоему отцу. Не знал? Теперь знаешь…Прощай, Вайс. Для всех ты подвергся нападению неизвестных при исполнении важного задания и… пропал. Очень жаль... А выживешь, помни, молчание – лучший способ продлить себе жизнь, – сказал бывший уже для него командир и увел отряд, а Хенрик остался на берегу незнакомой реки, где очнулся от голоса худенькой пришлой, певшей ему протяжные чужие песни после того, как спасла его жизнь.

Хенрик вдруг осознал, что произошло невероятное: стоило «уйти» со службы, как судьба послала ему встречу с вожделенной многими ищейками целью – попаданкой! Они оставили его, раненного и преданного, и помчались искать ту, что находилась в двух шагах от них! Воистину, промысел Божий… Так что никому и никогда не узнать, кто эта разыскиваемая королевской службой попаданка, уж он постарается. И это станет его местью бывшим друзьям, сладкой местью!

3.1

Раненый поправлялся, потихоньку ползал в кустики, хотя Анна выговаривала ему:

-И что ты за стесняшка такой! Что естественно, то небезобразно. Вон, сухари и мясо кончились, чем кормиться-то будем? Интересно, селение какое-нить рядом есть? Откуда-то вы сюда попали? Да только как я туда пойду – языка не знаю, одета – она оглядела себя – не по-местному. Заметут, как есть заметут!

Парень непонимающе смотрел на пантомиму Анны Ивановны и снова молчал. Она уже и не ждала от него ответа, поэтому посокрушалась своим мыслям и отправилась к реке. Может, опять повезет рыбки наловить неводом-сумкой?

Воронцова прошлась по берегу до зарослей осоки или камыша, кто их разберет? И когда от шума ее шагов оттуда выпорхнула птица, с перепугу метнула в нее сумку.

-Попала!! – огласил берег крик попаданки. – Я ее сбила, ну надо же!

Оглушенная утка не успела прийти в себя, как Воронцова, проявив неожиданную прыть, кинулась на неё животом, придавила и, схватив трепыхающуюся живность за лапы, бегом побежала к найденышу.

-Смотри, немтырь, ужин! Только сверни ей шею – женщина протянула утку, – я не смогу. Запечь постараюсь, должна на берегу глина быть, а вот убить...

Хенрик принял птицу, одним движением сломал ей шею и положил рядом. Анна вздрогнула, передернула плечами и пошла искать глину – речка ведь в наличии... Пока она отсутствовала, Хенрик выпотрошил утку, закопал внутренности, а обрадованная женщина обмазала найденной желтоватой грязью неощипанную птичью тушку, завернула в лопухи, положила в выкопанную кинжалом ямку и развела над ней костер. О нецелевом использовании холодного оружия она старалась не думать…Как и о реакции на свои действия владельца этого самого смертоносного предмета…

-Живем, немтырь! Часа два надо, наверное. Спасибо – сказала и поклонилась парню.– Хорошо, что ты выздоравливаешь. Поможешь мне выбраться куда-нибудь.Надеюсь…

Потом села на кучку веток и заговорила вслух, потому как захотелось хоть немного облегчить душу…Собеседник есть, а что молчит и вряд ли понимает сказанное – так даже лучше!

-Я тут уже неделю шлепаю. Никого, кроме вас, не встретила. Что за мир, что за место? И почему я помолодела? А краска с волос не сошла. Я ведь не вернусь, да? – она посмотрела на наблюдавшего за ней молодого человека. – Отсюда не возвращаются. Наверное. Лариска бы сказала: начинай новую жизнь, Анюта! Делай то, что не смогла в прежней.

Женщина помолчала и продолжила исповедь:

-А к чему возвращаться? Дети выросли, живут сами. Дочь устала от меня, да и все равно… Сколько мне там осталось? Друзья и ровесники мрут, как мухи, телефон брать боишься. – Она тяжело вздохнула. – Дар это или наказание? Так внезапно: уснула в самолете – очнулась на берегу речки. Нонсенс, а поди ж ты – факт. Я вроде скучаю, а вроде – так и надо. Сама себе уже мозг выела ложечкой.

Парень слушал, следил за выражением лица женщины и старался ничем себя не выдать. Воронцова же смотрела на огонь и говорила:

-Правда, незнакомцу высказать тайное легче, чем близким. Вот ты меня не понимаешь, а мне полегчало. И спеть хочу. Я так давно не пела – связки от табака сели, а тут получается.

Анна Николаевна подняла глаза к небу и запела: "Ой, да не вечер, да не вечер, Мне малым мало спалооось..."

Горел, потрескивая костер, садилось над лесом солнце, а по берегу разливалось пение женщины: мелодичное и светло-грустное, как её настроение.

Хенрик слушал, закрыв глаза. За этой песней последовала другая, такая же степенная и красивая, что-то про степь и умирающего, потом – про одинокую рябину…

Женщина пела, по её лицу катились слезы, а лейтенант Вайс представлял, как удивится отец, когда он приедет домой, да еще и с очаровательной иностранкой, спасшей его сына. Правду говорить отцу он не станет – зачем волновать старика? А пришлая женщина ему нравилась все больше и больше. Необычная внешность, глаза – особенно: зеленоватые, немного колдовские… Белая кожа, стройная, женственная фигура…

К тому же, дама оказалась языкастая и деловая: все ж далеко не каждая может и рыбу поймать, и утку добыть, про обработку ран и разведение костра на природе можно и не упоминать…

А что до возраста…Примерно его лет, хотя, судя по ее словам, была много старше. Про поведенческие и умственные особенности попаданцев он знал, а вот менялась ли их внешность при переносе, в архивах службы данных не было. По крайней мере, ему такие записи не встречались…

***

Через какое-то время и несколько песен Анна Николаевна разгребла кострище и вытащила утку. Глина схватилась, пришлось приложить усилия, чтобы добраться до мяса. Опять без соли, но аромат, источаемый «запеканкой», наполнил рот слюной.

-Кто молодец? Я молодец! Налетай – подешевело, было рубль – стало два. Держи ножку, болезный! – поигрывая бровями, возвестила гордая иномирянка.

Утка ушла в мгновение ока. Анна вскипятила листья черники, благо, кустики росли недалеко, и приготовилась сменить повязку нежданному пациенту.

Тот не возражал. То ли воздух лесной и тренированный молодой организм, то ли заботы незнакомки так действовали, но раны мужчины заживали не по дням, а по часам. Анну Николаевну это и удивляло, и радовало.

А Хенрик Вайс решал, когда ему дать знать спасительнице, что он ее понимает: до прибытия в поместье или раньше. После продолжительных размышлений парень решил молчать до последнего. Так и безопаснее, и интереснее, что скрывать: не ведающая о его секрете, она будет откровенной, а у него появится возможность узнать Анну (он понял, что это имя женщины) получше, чтобы выработать правдивую легенду, объясняющую её появление в их мире, и ввести попаданку в родной дом с минимальными проблемами. Для всех.

Глава 4

Анна Николаевна еще один день продержалась на воде и ягодах, пыталась ловить рыбу сумкой, искала грибы. Все без толку, поэтому постаралась объясниться с окрепшим парнем:

- Надо идти, – изобразила она пальцами ходьбу. – Деньги у тебя в суме есть, добредем куда-нибудь, понимаешь? Господи, почему я забыла немецкий? Ферштейн, майн кампф? Черт! Думкопф. Нет, это вообще не в тему, битте плиз. Ну что там еще было? Гуттен морге, гуттен так. Так вас раз так, едрёна вошь! Данке шён, битте! Их бин пленный! Их бин Анна, что б меня! Вас из даст? Шпрехен зи дойч?

Анна злилась, а Хенрик с трудом удерживал смех. Некоторые слова, произносимые спутницей, лишь отдаленно походили на привычные ему, но общий смысл сказанного он улавливал, потому и веселился. Подождав, пока женщина не прекратит выстреливать презабавными фразами, он привлек ее внимание и начал свою пантомиму. Показал на штаны, изобразил, как одевается, идет с ней под руку, показал направление движения и несколько настойчиво, жестами показывая закрытый рот, внедрял в её сознание необходимость молчать, потому что говорить будет он.

Анна вроде поняла, потому что разом засуетилась, подбирая вещи, засыпая костер, сопровождая свои действия скороговоркой:

-Да, я поняла, что мне лучше держать язык за зубами. Слушай, я твою рубашку одену? – Хенрик кивнул. – Голову покрыть? – она накинула шарф. – Нет? Думаешь, за парня сойду?

Хенрик удивлялся её сообразительности: переодевшись в его рубаху, с короткими волосами, загоревшая, она действительно могла сойти за паренька-слугу. Рубаха его была женщине велика, но прикрывала бедра, доходя почти до коленей, её собственные узкие брюки и сапожки не сильно отличались от местных фасонов, поэтому одевшийся Вайс не ожидал в появлении Анны в деревне за 300 рут (чуть больше километра) от реки больших проблем. Одно расстраивало: в его состоянии идти придется долго, но к вечеру они дойти должны.

Прежде чем начать движение, Анна силком усадила его на землю и сказала:

-Присядем на дорожку – помолчала секунду и со словами «Ну, с Богом», положила его руку на свое плечо, дав опору, и они побрели по берегу реки в обратную от его прежнего маршрута сторону, постепенно забирая в лес.

***

Через пару часов ходьбы под сенью деревьев вышли на проселочную дорогу, по которой и дотелепались до деревни Альтендорф, вступив на единственную её улочку почти в темноте. Хенрик поймал чудом проходившего мимо сельчанина и попросился переночевать, показав монетку в половину серебрянного гроша.

Анна, наблюдавшая за проводником и аборигеном, отметила, как загорелись глаза мужика при виде монеты, и сделала для себя пометку о номинале металлического кругляшка.

Дом, в который привел их местный самаритянин, был деревянный, приземистый, покрыт соломой и разделен внутри на кухню и большую комнату, относительно чистую, в которой толпилось нескольких человек разного возраста. «Семья мужика» – решила Анна, оглядела более чем скромный интерьер и компанию, и выразительно – своего спутника.

-Не волнуйся, это на одну ночь – Хенрик как мог, изобразил спокойствие.– Завтра наймем повозку и доедем до Куфштайна. Нас накормят и освободят кровать – он кивнул на угол, где за занавеской суетилась хозяйка. – Не волнуйся, спать будем с комфортом.

Аня поняла не все сказанное, но ровный голос парня вселял некоторую уверенность. «Ну хоть не на улице ночевать, и то хлеб…Надоел этот природный квест» – подумала она и улыбнулась присутствующим.

После негромких, с повелительными нотками фраз, брошенных хозяином сгрудившимся около него обитателям, те быстренько и дружненько вымелись из комнаты, и постояльцы остались вдвоем. Анна не смущалась (в ее-то годы!), а её сопровождающий устало опустился, даже – рухнул, на единственное, довольно широкое ложе. Пахло в жилище не очень приятно, вид спального места тоже не внушал доверия, но выбирать не приходилось... Воронцова вдруг вспомнила про клопов и вшей.

-Господи, только не это! – застонала она, бросившись осматривать и перетряхивать соломенный тюфяк и подушки. Хенрик догадался, чего она боится: большого ума на это не потребовалось. Поймав попаданку за руку, привлекая внимание, и покачал отрицательно головой:

-Нет постельной живности, я предупредил. Они траву положили против насекомых. Помыться хочешь? – изобразил на себе соответствующие движения руками,

Анна мотнула головой, отказываясь: на реке она кое-как обмывалась и даже простирнула-прополоскала белье, так что только голова …Но в таких условиях? Потерпит.

Судя по поведению найденыша, он был человеком из «благородных» – это понятие как-то само всплыло в памяти. Не простой ей попался спутник, судя по тому, как вел себя сейчас и приказы отдавал – уверенно, спокойно, властно. Обыденно, короче.

«И кто же ты такой, северный олень?» – задалась вопросом Воронцова. За эти несколько дней она привыкла к парню, его молчанию и сдержанности, а теперь открывала товарища заново. Странно, но опасений он не вызывал, женщина даже прониклась к нему малой симпатией. «Стокгольмский синдром наоборот. Дожила ты, Анюта».

Еду им принесла миловидная женщина лет сорока в темной длинной юбке, прикрытой спереди фартуком, светлой блузе с немалым таким вырезом и корсете, поддерживающим немалую же грудь.

«Что-то немецкое есть в ейной одежке... Ишь, сиськи выставила. Напоминает рекламу пивного праздника…Как его там? Октобер… ферст? Не помню точно… Так, и чем тут кормять?» - отмахнулась попаданка от прошлого и воззрилась на настоящее: на принесенное хозяйкой дома.

Глава 5

Сосед по кровати разбудил Анну на рассвете, дал ломоть хлеба и воды, отвел к отхожему месту (фу-у-у-у, вонища!), после чего вывел на улицу, где обнаружился вчерашний мужичок и телега. Лошадь, худая и утомлённая уже с утра, обреченно ждала, когда её (телегу, конечно) нагрузят корзинами с овощами, клеткой с курами и двумя седоками. Махнув рукой, «неизвестный солдат» дал сигнал к движению. Анна села на край телеги, потом прилегла, как смогла, между поклажей, и задремала под тихие переговоры мужчин.

Целью их поездки был (как позже узнала попаданка) Куфштайн, который оказался макси-деревней у подножия гор с пристанью на реке Инне: небольшой, довольно чистый, он тянулся вдоль реки и состоял из нескольких десятков близкорасположенных друг к другу каменных домов с черепичными или, если деревянные, то с соломенными крышами. В центре поселка располагалась торговая площадь, мощёная крупными булыжниками, и церковь в готическом стиле: вся такая вытянутая к небу, остро-шпильная, со стрельчатыми арками и витражными окнами, мрачно-красивая и очень высокая. Улица в Куфштайне была одна – главная, что тянулась вдоль реки и не претендовала на ровность – обычная грунтовая дорога, с колдобинами и лужами.

Хенрик (он все-таки представился) потянул Воронцову за собой в таверну – единственную в городе, где взял номер на двоих и заказал ванну и еду через пару часов. Кстати, на церкви имелись башенные часы с одной стрелкой и боем – по ним и определяли время.

Распорядившись в таверне, путешественники отправились на торг, где в одной из лавок приобрели новую одежду на смену, кусок простого (по мнению Анны) мыла и отрез льняного полотна (на бинты пойдет, решила попаданка). Заодно Хенрик, долго разговаривавший с хозяином лавки, выяснил, как и где нанять лодку для путешествия до Розенхайма.

-Да на пристани спросите, там много лодочников и купцов. На флейт попроситесь, а нет – так лодку наймите, только дороже будет. Грузовой корабль будет останавливаться реже, до нужного вам порта дойдете за пару дней при условии достаточного ветра. Можно и короткими «перебежками» - на малых лодках, но беспокойства больше – поделился информацией словоохотливый лавочник.

Хенрик Вайс прикинул имеющееся в кошеле количество монет и решил прислушаться к совету торговца. Анна же старалась меньше глазеть по сторонам, но любопытство победило опасения, и она плюнула и завертела головой во все стороны: так было интересно и необычно все вокруг. Другой мир, надо же!

Город смотрелся декорацией к костюмированному историческому фильму: серые дома, неброские цвета длиннополой одежды пешеходов, мечи на поясах некоторых пассажиров, входивших на борт парусников, пришвартованных на пристани, гомон грузчиков, крики разносчиков снеди, ржание лошадей и бой курантов, говор местных и суета детей, бегающих тут и там, невзирая на толчею и подзатыльники, раздариваемые раздраженными их мельтешением взрослыми.

Пока спутники бродили по городу и толкались на пристани, Хенрик постоянно оглядывался – боялся, что компаньонка потеряется. Но Воронцова бдила и от мужчины не отставала, временами машинально хватаясь за полы его рубахи,чем вызывала у Вайса покровительственную улыбку .

Флейт, выбранный бывшим лейтенантом, оказался парусником с сужающимся к верху корпусом, высокими мачтами и узкими реями (именно на этих кораблях впервые был использован штурвал, что значительно облегчало управление судном). Договорившись с капитаном об их присутствии на корабле и оплатив поездку, Хенрик нанял ослиную повозку, на которой они вернулись в таверну-гостиницу. Причиной такого способа транспортировки их уставших тушек стала боль в недавно затянувшихся ранах Вайса, о чем он не сказал, но о чём Воронцова догадалась по замедленности его движений и бледности лица.

***

В маленькой комнате на втором этаже временного пристанища, куда они с трудом поднялись, попаданка развела бурную деятельность: знаками велела Хенрику раздеться, аккуратно обмыла его горячей (чудо!) водой, принесённой служками, объяснив как смогла, велела пригласить лекаря, и уложила вояку на единственную кровать, от которой пахло полынью. Осмотр кожи вокруг ран успокоил женщину: воспаления не было, небольшое покраснение на ноге, скорее, результат потертости от узких штанов.

Когда принесли ужин, среди прочих мисок она обнаружила плошку с медом и радостно намазала очищенные порезы этим природным антисептиком, чем сильно удивила пострадавшего.

-Чего удивляешься? – правильно определила она взгляд парня. – Мед на многое способен, заживление пойдет лучше. Давай есть! Может, здесь повкуснее будет.

Анна Николаевна поставила поднос с двумя горшочками, тарелкой с темным хлебом и миской с медом на постель перед мужчиной и растерялась:

-А ложки-то где? Руками, что ли, лезть и есть?

Хенрик улыбнулся, потянулся к суме и достал оттуда две деревянные ложки, отдал одну женщине, а второй начал есть сам.

Аня поблагодарила и, перекрестившись мысленно, тоже попробовала варево. Вкуснее, чем в деревне, увы, не было: нечто с овощами и мясом было горячим, сильно сдобрено перцем (!) и солью и еще чем-то неопознанным ею.

«Совсем не умеют тут готовить, столько продуктов испорчено!» – посокрушалась попаданка, но поела – куда деваться? Ложка меда примирила ее с невкусным ужином, а похожий на чай напиток заставил окончательно успокоиться.

Вайс отметил недовольство пришелицы готовкой, но виду не подал – ему и самому угошение не понравилось. Однако для путешествия нужны силы, поэтому не до гурманства.

5.1

Такие занятия они продолжили и в пути по Инне, продлившемся, с короткими остановками, больше трех недель. К приезду в поместье Вайсов Анна Николаевна могла поздороваться, поблагодарить, попросить о помощи и уловить общий смысл разговора на местном наречии, но самостоятельно вести беседу смущалась. Теперь в присутствии Хенрика она болтала меньше, боясь раскрыться, чем очень его огорчила, но по проскальзывающим в её речи инфомелочам бывший сыскарь постепенно все же собирал подлинный образ иномирянки, и она ему все больше нравилась.

Путешествие в родные пенаты утомляло и раздражало мужчину: он привык преодолевать расстояния верхом и в малой компании, а тут пришлось тесниться в узких каютах или вообще в открытых лодках – если вдруг торговый корабль останавливался в порту надолго, питаться сухомяткой (на флайте не было камбуза) или терпеть до длительной стоянки, находиться в замкнутом пространстве или на ветру без особого движения. Когда они, наконец, дошли до Крайбурга, откуда до замка отца оставалось около 3000 рут (примерно 12 км), он разве что не дрыгал ногами от нетерпения завершить уже этот надоевший до чертиков вояж.

А вот Воронцова была терпелива и сдержанна, хотя Хенрик видел и недовольство, и брезгливость, и печаль, тщательно скрываемую женщиной. Основное время она, конечно, молча, пристально рассматривала других пассажиров, случайных спутников, строения на берегах или в местах временных остановок, проплывающие мимо пейзажи, вслушивалась в звучащую повсюду незнакомую для неё речь, следила за ним (иногда останавливая от вспыхивающих из-за его нервозности конфликтов) и не жаловалась – совсем, восхищая Хенрика терпеливостью и сдержанностью. Несмотря на то, что они все время находились рядом, даже ночью, женщина не давала ни малейшего повода к иным мыслям в отношении него, кроме как спутника, подопечного или, вообще, большого ребенка. Хенрика-мужчину это задевало, но сделать он ничего не мог. Пока.

***

Анна Николаевна хорошо держала лицо, но в душе до последнего надеялась однажды проснуться и оказаться в своем, привычном, земном мире. Нет, если отвлечься от тоски по дому, познавать окружающее пространство и людей, его населяющих, было интересно и увлекательно.

В целом, даже не побывав в той жизни в Европе, она по видеоклипам, фильмам, документальным сериалам имела кое-какое представление о тамошних городах, сельской местности, нациях и народностях, особенностях их быта и нравов. Ну не совсем уж она была дремучая!

Однако, увиденное во время этого путешествия было лишь похоже на те картинки, но копией не являлось.

«Все-таки это не реконструкция, это что-то иное. Эпоха похожа на Средневековье, или что там следующее было? Новое время, а! Одежда разнообразная, шерсть, шелк вон, на богатеньких, простолюдины во льне, но не совсем уж худые-тощие-голодающие... И чтоб грязью заросли… Нет, моются точно. Женщины не производят впечатление тварей дрожащих… Или это прислуга, которая от моральных принципов была посвободнее? Разбоя не случилось, слава богу! Кстати, верят-то во Христа, вернее, Спасителя, Мать его и Отца, крестятся по-нашему, а икон нет. Стекло знают и варят, видела у капитана стакан в подстаканнике, вроде, в последней гостинице одна дама в зеркало смотрелась, маленькое такое. Картошки нет, огурцы солить не умеют, сладкие какие-то подавали. Ни чая, ни кофе...Пиво слабое, фу! Водки нет тоже, херес или портвейн был – крепленое нечто с пряностями. Ну, хоть хлеб есть и черный, и белый, и эта их каша-малаша…Что ж так плохо готовят-то? Надо взять на заметку – чем мне тут на жизнь зарабатывать? В поварихи можно податься, на крайняк! Всяко получше некоторых кашеварить умею»

Последняя мысль выбивала Анну Николаевну из мнимого равновесия только так. Привыкшая работать и содержать себя, попаданка поняла, что в этой реальности применить свои трудовые навыки она не сможет, потому как нет в них нужды. Ну, кому в эпоху лошадей и парусного кораблестроения нужен таможенный брокер? Да даже строительный сметчик или экономист по ВЭД (внешне-экономическая деятельность)! Бухгалтер – и то сомнительно: как ведется учет, какие системы измерений применяются, какие деньги ходят? Непривычные специалисту XXI века!

Анализируя увиденное, Анна Николаевна Воронцова почувствовала свою полную, абсолютную бесполезность как профессиональную, так и социальную. Идти уборщицей, подавальщицей, прачкой? Нет, прижмет – так и пойдет, конечно! Да только обидно, черт побери! Это насмешка мироздания или партийное задание: выжить в квесте «пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что»?

Впервые в жизни Аня пожалела, что не имела нормального женского хобби типа вышивания, вязания (ну, немного-то она на спицах ковыряла, но не так уж удачно), плетения из лозы или газетной бумаги или бутылочного пластика (слышала о таком), мыловарения, не закончила химико-технологический, геологоразведочный или ветеринарный, пищевой, на худой конец, институт?

Она даже на даче только сорняки полола да дом красила, не лезла на грядки и не носилась с рассадой, как соседка Сонечка Ивановна. И спортом, кроме лыж в школе, тоже не занималась. И научно-популярную литературу не уважала – скучно и сложно.

Как ни напрягалась, никаких сведений о севообороте, особенностях кузнечного или столярного дела, астрономии и животноводстве, лекарственных травах или о составе асфальта и цемента вспомнить попаданка не могла и бесилась от этого еще больше. В такие моменты она напоминала себе ученого кота из «Понедельник начинается в субботу» Стругацких, который приходил в неистовство от того, что не мог закончить ни одну заведенную от чувств-с песню или сказку, поэтому начинал орать дурниной, как в марте, и сбегал с дуба: у нее в голове прям звучало отчаянное кошачье «Мряяаааууу!».

5.2

Усталость и вино сделали свое дело – Аня опьянела, даже при наличии сытного ужина, а неудача с кофе подвела к точке невозврата: в номере Воронцова расстроенно плюхнулась на высокую постель, обреченно вздохнула и… отпустила словесные тормоза:

-Господи, ну за что? Даже кофе испортили! Вот что я буду тут делать, а? Как мне жить? – она повернулась к сидящему в кресле у окна молодому мужчине и продолжила. – Тебе хорошо, ты в своем мире, знаешь, что почем! А я? Ну, приедем мы в твой дом, а дальше? Что дальше? И отец… Что подумает и скажет твой отец? Господи, а инквизиция здесь тоже есть? Меня отправят на костер? Нет, это если узнают, а я буду молчать как партизан! Тсс! И ты молчи, друг Вайс! Мне бы освоиться чуток! Ну, подруга, чтоб тебе икалось! – погрозила попаданка кулачком невидимой персоне.

Потом Воронцова озвучила и сожаления об отсутствии навыков, знаний, профессии, – короче все, о чем думала по дороге. Анна говорила, то быстро, то медленно, порой всхлипывала, досадовала, снова жаловалась на свою бесполезность, злилась на какую-то Ларису, снова грозила кулаком кому-то.

Немного погодя замолчала, легла на спину, уставившись в потолок, и возобновила безрадостный монолог:

- Ну вот что я могу, реально? Кофе варить? Так из-за нескольких чашек в день разве на работу возьмут? Да и стать у меня не та, чтоб клиентов привлекать, ха! Доска стиральная, а не мисс Вселенная…А капуста тут отвратная, я тебе скажу! Испорченный продукт! Надо учить язык, грамоту. Мать твою, на седьмом десятке за парту.. ОООО! Еще шить умею, Лариска всегда предлагала индпошивом заняться! Эх, бабуля моя дорогая, и что я тебя не слушала?! Пироги печь умею, но где дрожжи, где духовка? У них тут только камины огроменные, небось... Ну, не дурь ли – небо греть! Как алкаши говорят: «Водка без пива – деньги на ветер!» Так и эти камины…Красиво, но жрут же дрова – только в путь! Да печку нормальную сварганьте – и тепло, и польза! Нет, точно, что русскому хорошо, то немцу – смерть! Вчера пил с русскими – чуть не умер, сегодня опохмелялся с русскими – лучше бы я умер вчера! – выдала женщина сентенцию, пьяно расхихикалась, закашлялась и серьезным шепотом поделилась с Вайсом страшной тайной:

-А вообще-то, парень, я боюсь, очень боюсь… И тебя, и отца твоего, и мира этого вашего…Чужая я, и мир – чужой ... Я никогда ни на кого не рассчитывала, ни на мужа, ни на другого мужика. Все сама,сама… А теперь вот к тебе прицепилась, не хочу, а куда деваться? Ладно, я немного освоюсь и отплачу тебе…как-нибудь. Я смогу! Не стоит прогибаться под изменчивый мир, однажды он прогнется под нас! Врешь, не возьмешь! В перестройку выжила, дефолт пережила, и здесь справлюсь! Я Анка-пулеметчица! Получи, фашист, гранату от советского бойца – и, выставив руки перед собой, изобразила автоматную очередь – тра-та-та-та-та! Но пасаран! – выкрикнула еще одну непонятную для слушателя фразу, закрыла глаза и отрубилась, упав ничком на кровать.

Хенрик слушал пьяную Анну и удивлялся, и жалел, и смеялся. Она была такой забавной! Этот последний звук, он что-то обозначал, угрожающее, как понял мужчина. И про смерть немцев ему понравилось. Она вроде его немцем называла. Шутка – он понял!

То, что ей страшно – нормально, а вот то, что она думает о работе как источнике средств для своего существования, при чем, единственном, если он правильно понял её слова – странно. Хенрик никогда не задумывался, чего может хотеть женщина, кроме нарядов, подарков, украшений. Ну, замуж, да, детей там. Но чтобы сожалеть о невозможности работать? Бред какой-то! А ведь именно это сильно беспокоит Анну – невозможность работать!

Не столько одиночество, вроде совсем и не внешность, а потеря самостоятельности доводит её до истерики! Она переживает, что ничего не умеет из того, что, по ее мнению, могло бы помочь ей устроиться в его мире. Это никак не укладывалось в голове Вайса. По крайне мере, пока.

Анна тихонько похрапывала, Хенрик сидел в кресле и улыбался, глядя на спящую попаданку. Все же забавная какая находка!

Потом лег, не раздеваясь, рядом, обнял женщину со спины и спокойно уснул.

***

Когда бывший лейтенант королевского сыска проснулся, Анна еще сладко посапывала, подложив руки под щеку, как маленькая девочка.

Хенрик посмотрел на спутницу, умилился, встал, умылся и тихо выскользнул из номера. Обговорив с официантом поздний завтрак, отправился за покупками.

Он не хотел, чтобы отец принял приехавшую с сыном незнакомку за легкомысленную, если не сказать больше, дамочку, поэтому купил скромное закрытое платье неяркого зелёного цвета, нижнюю сорочку и панталончики, туфельки, пару серебряных сережек (проколотые мочки Анны он разглядел), кусок ароматного италийского мыла и вернулся в гостиницу. Там нашел ресторатора и уговорил продать немного кофэ и кувшин вчерашнего вина для отца. Потратив последние деньги, лейтенант Вайс решил: пора будить находку и отправляться в отчее поместье.

Относительно трат Хенрик не переживал: по правилам организации, жалование ищеек хранилось в кассе заведения и выдавалось по запросу, в остальном они находились на полном обеспечении короны. За пять лет службы у него скопилась приличная сумма, которая должна была быть отправлена отцу вместе с приказом об его отставке. В этом Вайс не сомневался: вряд ли начальство решилось бы нарушить традицию. И дело не в обстоятельствах «ухода» лейтенанта. Просто герр Бенкендорф знал нрав старшего Вайса, а тот знал законы, поэтому мог поднять ненужный шум. Не стоили те талеры возможного скандала вокруг и так не жалуемой в народе сыскной конторы.

5.3

Анна Николаевна, как уже говорилось раньше, ни разу не была в Европе: она вообще дальше Прибалтики с мамой не ездила. Командировки с мужем не в счет: там не до осмотров достопримечательностей было, да и Ближний Восток с Африкой – не райское место.

О замках закордонных феодалов только по школьным учебникам и паре фильмов и могла судить. Помнила, что сплошь – камень, холод и сырость, камины и солома на полу, узкие окна и гобелены на стенах – от сквозняков больше, чем для красоты.

Представшее пред её взором помещение походило на каменный мешок, но не совсем. Анна никогда не могла описать четко то, что видит, как-то не получалось. Вот видит, а словами передать картинку не удается.

Но если коротко, то вслед за хозяином они вошли в большой темноватый зал, сразу окунувшись в прохладу – неприятную, промозглую, даром что на улице явно лето. Высоченный, метров десять, потолок, с которого свисала (на цепях) здоровенная круглая люстра, сам потолок – из рядов темных, до черноты, перекрещенных квадратами, деревянных брусьев.

По одной стене шла галерея с балюстрадой, на которую вела неширокая лестница от входа, на другой стене, почти во всю её длину – камин как на старинных гравюрах или картинах. Около него расставлены несколько кресел и жаровен на металлических треногах.

Стена третья завешана огромным гобеленом с батальной сценой (рыцари, лошади, копья…), здесь же установлен внушительных размеров прямоугольный стол, под ним по обе стороны – скамьи (лавки). Полы главного зала выложены гранитными плитами, по которым глухо печатались шаги гостей. Освещали помещение толстые восковые свечи в канделябрах по бокам камина, в котором тлели немалые такие бревна. «Атмосферненько…Привидения есть, интересно? Замок же, старинный…» – подумала Анна, привыкнув к полутьме и оглядевшись.

Генерал присел на одно из кресел и жестом указал им на остальные. Анна не стала ломаться, уселась и, более не особо озираясь, приготовилась слушать. Пусть и не понимала пока почти ничего, но наблюдение за выражением лиц собеседников, да и тон разговора тоже давал пищу для размышлений.

Хенрик присел рядом с отцом.

-Хорошо, что цел и вернулся, бросив недостойное фамилии занятие. Я старею, хозяйство требует большого внимания, а ты знаешь, я не силен в таких делах. За последние годы доходы заметно упали, арендаторы неохотно платят за пользование землей и стремятся сбежать в город. Многие поля заброшены. Так что, сын, начинай хозяйничать – с места в карьер заявил хозяин замка.

Бывший лейтенант смотрел на постаревшего отца и ругал себя за небрежение к делам семьи. Еще в дороге он обратил внимание на заросшие сорняками поля, опустевшие дома в деревне и плохое состояние призамковой территории. Слава Спасителю, никаких стычек с соседями у них уже лет сто как не было, но вид некогда величественного родового гнезда удручал.

Генерал меж тем продолжил докладывать о невеселой обстановке в поместье:

-Приказ о твоей отставке привез курьер, вместе с деньгами. Что ж, хоть одно за пять лет ты сделал хорошо – скопил деньги. На кое-какие потребности хватит, но не на все. – Карл Вайс вздохнул. – Ладно, это позже. Комната твоя готова, а девицу поселим в материной, ее слуги подготовят после обеда. Пусть она отдохнет, а мы поговорим без нее. Скажи одно – она проститутка? Рабыня сбежавшая? Как к ней относится?

Хенрик бросил взгляд на сосредоточенную попаданку и решительно ответил:

-Нет, отец, Анна – ни то, ни другое. Все гораздо интереснее и…серьезнее, если не опаснее. И ей нужна легенда, способная защитить. И пусть пока побудет парнем.

Генерал вздернул бровь, бросил взглянул на загадочную гостью и согласно кивнул сыну: откладывать разговор не стоило.

-Тогда я велю Ванде разместить ее наверху и …Помыть, наверное?

Генерал громко позвал главу замковых служанок и, как помнил Хенрик, бессменную экономку, и в зал степенно вошла высокая крепкая седая женщина в чепце и переднике поверх темного длинного платья.

-Приветствую Вас, герр Хенрик – поклонившись, она с ласковой улыбкой обратилась к молодому хозяину. – Мы все рады видеть Вас дома! Обед будет готов через пару часов. Мыльня уже топиться. Вы с дороги, наверное, желаете освежиться?

Генерал рукой подозвал экономку ближе и тихо, но строго, проговорил:

-Ванда, эта – он кивнул на Анну, напряженно прислушивающуюся к разговору – важная гостья, займись ею лично. – Экономка метнула острый оценивающий взгляд на худую женскую фигурку в соседнем, с генеральским, кресле, сдержала удивление и понятливо кивнула. – Сама своди в мыльню, не сочти за труд, найди приличную одежду и размести девушку в комнате Летиции. Пока никому не слова. Ступайте.

Экономка снова поклонилась, подошла к Анне и жестом пригласила следовать за собой. Воронцовой пришлось подчиниться, тем более, что оба хозяина, молодой и старший, дома одобрительно покачивали головами, мол, все в порядке, иди, не бойся. «Как-будто у меня есть выбор…Вот попадос-то!» - Анна подумала и…пошла, куда повел её жалкий жребий в лице высокой служанки.

Когда женщины скрылись наверху, Хенрик пододвинул кресло вплотную к отцу и заговорил тому прямо в ухо:

-Отец, это невероятно, но Анна – пришелица из другого мира и времени! Она не московитка, но говорит на их языке и не догадывается, что я ее в большинстве случаев понимаю! Представь, искать пять лет подобных ей по всему Северу и найти рядом с собой, раненым и брошенным коллегами, после ухода со службы! – Хенрик, победоносно сияя, смотрел на оторопевшего отца и ждал ответа.

5.4

Анна Николаевна впервые с момента попадания лежала в постели чистая. Непередаваемое ощущение! Легкость в теле и голове, грубое, но пахнущее свежестью белье на, пусть и неудобной, но отдельной кровати настроило женщину на лирическую волну.

Аня вспоминала вчерашний день и вяло размышляла о том, что ей, надо признать хотя бы навскидку, повезло в этой попаданской авантюре.

Ванда (экономка, решила Анна) привела ее в покои на втором этаже и знаками дала понять, что это место для неё. Иномирянка стояла в комнате квадратов двадцати с узким, высоко расположенным окном, небольшим камином, жаровней в углу, кроватью под балдахином и двумя сундуками вдоль стены. Кресло, нечто, напоминающее бюро из фильмов про помещиков, высокий стул с медным тазом и кувшином, шкура (медвежья?) на полу – вот и вся обстановка. Почему-то подумалось, что комната женская.

Аня поклонилась сопровождающей и поставила свою сумку на сундук. Света в помещении было мало, но что поделаешь?

Пока она осматривалась, главная служанка достала из второго сундука полотно, длинный халат и кусок мыла темного цвета, и потянула Анну за собой на выход.

-Мыться, фрау – сказала она и приветливо улыбнулась. – Пойдемте.

Они шли по галерее к противоположной от входа стене, где Ванда открыла узкую дверцу, и Воронцова, распахнув от шока глаза, увидела местный туалет: дыра в каменном возвышении вроде консоли выходила за пределы стены и сквозь нее была видна улица, а ветерок, тянущий в дыру, это подтверждал.

«Боже мой, это…всё го…летит вниз, что ли? Обалдеть! Так и застудиться легко, уж не говоря про зловонные залежи где-то внизу… Уж лучше бы в горшок!» – подумала попаданка, но понятливо кивнула, а сопровождающая вышла, оставив ее одну. Отказываться от использования сомнительных удобств Аня не стала – не требовать же особого обслуживания вот так, сходу?

Далее женщины спустились по другой лестнице и вышли на улицу, вернее, во внутренний (или задний?) двор, где Аня снова принялась вертеть головой, то есть, осматриваться.

Территорию приличных размеров окружала каменная (кирпичная?) стена метров шесть высотой. Хозяйственные постройки располагались по одной стороне и давали представление о себе характерными запахами и звуками: конюшня, свинарник, коровник, птичник. Здесь же был колодец с воротным подъемом воды, огород за плетеным заборчиком и несколько деревьев и кустарников.

Ванда провела гостью по пыльной дорожке к неприметному деревянному сараю, оказавшемуся местной мыльней: баня для этой постройки – слишком громкое название.

Деревянные стены, пол щелястый (чтобы вода стекала?), кирпичная плита, на которой грелась на треножнике в большом котле вода, а холодная стояла рядом, и две скамьи с деревянными бадьями – вот и все оборудование. Дневной свет с трудом продирался сквозь окошко, затянутое какой-то пленкой. «Бычий пузырь» - блеснула про себя эрудицией Анна Николаевна.

Экономка показала, как черпаком набрать воду, куда сложить вещи и вышла, оставив приоткрытой дверь в наподобие предбанника. Аня глянула: на низкой полке стопкой лежала одежда и деревянные сабо.

Подумав здраво, что не стоит долго размышлять и канителиться, иномирянка ополоснула бадью кипятком, смешала в ней воду и, раздевшись, сначала вымыла странным мылом голову несколько раз, потом вымылась сама, поливая себя водой из бадьи и воспользовавшись обнаруженной тут же лыковой мочалкой, которую узнала – у бабушки в детстве была такая. Мыло, хоть не пахло розами и немного щипало кожу, все-таки хорошо отмывало давнюю грязь (а то месяц, почитай, нормально не мылась!).

Как ни поспешала Воронцова, омовение затянулось – она это чувствовала. Однако, когда вышла-таки из сараюшки-ванной, прибравшись за собой, как смогла, Ванда ждала ее у двери на двор, сидя на низеньком стульчике. Доставшийся гостье костюм (брюки и туника изо льна, халат и сабо) был великоват, рукава пришлось подвернуть, но все равно Анна была счастлива и довольна.

-Спасибо! – искренне поблагодарила она Ванду на местном. – Это было хорошо!

Служанка улыбнулась и направилась обратно, в дом, захватив Анины вещи. Чистая Воронцова послушно шлепала следом.

Пока пересекали двор, немногочисленные работники, копошащиеся в его разных уголках , поглядывали на незнакомца (одет как мужчина, волосы короткие – кто ж еще?) с любопытством, но без настойчивости, так что особого неудобства от внимания к своей персоне Воронцова не испытывала. Она же понимала, что вызывает интерес, поэтому, что толку негодовать или фыркать?

Идти в тяжелых сабо было неудобно – давно Аня не ходила в такой обуви, но хоть не по земле босиком, и то хлеб. Волосы, тщательно вытертые льняным полотном, сохли на ветру, и к столу Анна Николаевна садилась уже с просохшей гривой, пышной и непослушной.

- Надо озадачиться чем-то, чтобы прибрать это безобразие – пробормотала она, когда увидела реакцию мужчин на ее вид.

***

Оба Вайса рассматривали рыжеволосое чудо тоже с не меньшим, чем слуги во дворе, интересом: вымытые волосы гостьи отливали медью, делая светло-карие глаза более яркими, а чистую кожу – бледнее. Сейчас ее никто не назвал бы парнем, если бы присмотрелся повнимательнее.

-Надо Ванде сказать, чтобы нашла шнурок – собрать это богатство. Иначе мы ее не замаскируем надолго, – заговори хозяин дома. – Не красавица, но манкая, а глаза и вовсе необычные. Такие не забудешь. Она точно московитка, юдишей у нее в роду не было, часом?