ЧАСТЬ ВТОРАЯ СЛОМАННОЕ КОПЬЕ

Глава 1

— Моя первая проблема в том, что мне никто не верит, — сказал Сергей.

Хмурое утро над полигоном базы Форт-Дикс. Битый-перебитый пулями лес шумит развесистыми кронами под порывами сырого ветра, шевелит обрубками сучьев, отмахивается обрывками лиан. Морось сыплется с низкого, покрытого серой пеленой неба на огромное, изрытое воронками и траншеями поле. Поле затянуто в униформу короткой жесткой травы, которая снова и снова упрямо вылезает на свет, покрывая зеленой щетиной чаши воронок, края окопов и выжженные проплешины. Зима в субтропиках материка Северный вступает в свои права. Вот-вот зарядят холодные муссонные дожди, которые не прекратятся в течение пары месяцев. Рай для садистов-сержантов, собранных из непробиваемого сволочизма пополам с ослиным упрямством. Счастье для пехоты, обожающей ползать в грязи, рыть окопы в расползающемся черноземе и жрать сухой паек с дождем. Радостная пора для танкистов, совершающих увлекательные батальонные прогулки по раскисшим проселкам, в щепки давя упавшие деревья и с ходу раздвигая броней мутную воду вышедших из берегов речушек. Сокрушительный кайф для авиации, которую хлебом не корми, а дай всласть потренироваться в слепых посадках на полевые аэродромы под ударами штормового ветра. Время ежегодных квалификационных тестов для имперских гарнизонов планеты Джорджия, что в пятом секторе Ориона, у черта в заднице.

Всюду, куда не кинешь взор, бегали, ползали, ковырялись в грязи и палили по мишеням люди в камуфляжной расцветке.

— Заноза, мне нет дела до твоих проблем, — сообщил в ответ его новый взводный — лейтенант Ардант. — Через пять минут твой выход.

— Разрешите вопрос, сэр?

— Слишком много вопросов для новичка, младший капрал, — отозвался лейтенант, выделив голосом слово «младший». — Просто уложись в норматив, хорошо? И постарайся никого не убить.

— Значит, я могу действовать по своему усмотрению, сэр?

Сержанты Пранк и Добин — коллеги по ремеслу — ухмыльнулись наглости новичка. Взводный с сомнением покосился на Триста двадцатого. Подопечный Сергея, густо увешанный ракетами, антеннами и дополнительными картриджами, выглядел на фоне своих собратьев как мародер, удачно заглянувший в скобяную лавку.

— Однако и самомнение у тебя, Заноза. Не стесняйся, показывай все, на что способен. Давай на исходную, отметка тридцать два.

— Есть, сэр! Триста двадцатый, отметка тридцать два. Занять позицию, укрыться.

Робот сорвался с места и с гудением помчался вперед, разбрасывая комья грязи из-под широченных шипастых ступней. Сергей трусил следом, на ходу прикидывая, откуда будет руководить учебным боем. Блиндаж командного пункта был признан негодным ввиду того, что в реальном бою по нему будут бить в первую очередь. Траншея первой линии — тоже слишком опасно. Противника ему видеть не обязательно — он рассчитывал на обзор с помощью «мошек». Оскальзываясь в грязи, он добежал до укреплений второй линии, быстро оглядел диспозицию и спрыгнул в открытый капонир со стенами, сложенными из мешков с песком. Огляделся. Здесь он достаточно защищен и при этом не слишком далеко от КОПа. Сзади короткий окоп, выходящий в систему траншей. То, что надо для быстрой смены позиции. Сергей присел на колено, выглянул в амбразуру, выискивая Триста двадцатого.

— Здесь Заноза, занял позицию, к упражнению готов.

Тактическая карта высветила россыпь целей. Взводный не поскупился. На него выпустили взвод тяжелой пехоты при поддержке двух боевых машин.

Ладно, повоюем. Он вогнал в магазин подствольника патрон с «мошками» — системами дистанционного слежения и наведения. Задал траекторию выстрела, пальнул настилом в тыл — противник не должен видеть трассу гранаты. Струйка дыма протянулась низко над полем, по дуге вознеслась в небо. Где-то в высоте неслышно хлопнуло. Облачко «мошек» разнеслось над полигоном, исправно выдавая картинку.

— Триста двадцатый, помехи по всем диапазонам, кроме канала пятьсот один и каналов управления. Приступай.

— Выполнено.

— Триста двадцатый, условный противник на одиннадцать часов. Оптические помехи по фронту, два модуля. Дымовая завеса на дистанции километр шириной триста метров по фронту. Оставаться в укрытии. Смена позиции каждые пять секунд. Выполняй.

— КОП-320, выполняю.

Траншея справа впереди окуталась дымом. С направляющих КОПа сорвались ракеты, вознеслись под облака. Через мгновенье оболочки снарядов распались, высвободив «солнечные зайчики» — устройства оптических помех, рассыпающие тысячи лазерных вееров, сбивающие системы оптического наведения противника. Они будут висеть около минуты. Вполне хватит. Часто забухала пушка КОПа, с характерным лязгающим звуком выплевывая разогнанные электромагнитной системой дымовые снаряды. Поле впереди быстро затягивалось непроницаемой молочно-белой пеленой.

— Триста двадцатый, квадрат четыреста один, огонь по противнику. Уничтожить бронетехнику противника. Уничтожить пехоту противника. Порядок поражения в порядке поступления команд. Темп огня средний. По завершении поразить огневую точку на отметке сорок. Разрешаю использовать «мошек» на пятьсот первом канале. Выполняй.

Ну, не подведи, дорогой.

— Я КОП-320, выполняю.

До целей было более девятисот метров. Не вставая, КОП швырнул вертикально в небо очередь управляемых снарядов, и тут же засеменил по траншее, меняя позицию. Через трансляторы «мошек», Сергей наблюдал на дисплее тактического блока, как яркие огоньки гребенкой рванулись в небо, заложили стремительный вираж и врезались сверху в одну из стальных коробок.

Полыхнуло. Несколько сегментов дисплея потемнело — часть «мошек» сгорела. КОП бил плазменными зарядами. Следующая очередь — и вторая коробочка дергается, будто наткнувшись на стену.

Пора сваливать. Низко пригнувшись, Сергей выскочил из капонира и помчался по окопу, меняя позицию.

— БМП-1, БМП-2 уничтожены, — сообщил наблюдатель.

За спиной коротко взвыл многоствольный пулемет — две коротких очереди. Пауза. Смена позиции. Новая очередь. Гаснут две красные точки, за ними еще две.

Сергей ввалился в соседний капонир, упал у бруствера, вытянул вверх усик камеры. Далеко. Ничего не видать. Оптический усилитель показывает только дымную пелену. Горит металл бронемишеней. Переключение на обзор сверху. Значок КОПа уже слева от него, в ста метрах. Две короткие очереди. Минус две красные точки. Семьсот метров до пехоты. Очередь в небо из пушки с закрытой позиции. Молодец, Триста двадцатый, плазмой по пехоте — мало не покажется. Цепь плазменных вспышек. «Мошки» выгорают одна за одной. Гаснет сразу с десяток красных точек. Остатки «пехоты» залегают. КОП на мгновенье высовывается то тут, то там, жаля короткими очередями из пулемета, выплевывая дымные искры реактивных гранат. Выпускает еще одну серию снарядов. Последние точки пехоты гаснут, и тогда робот швыряет вверх управляемую ракету. Дымный хвост хаотично мечется над полем, на мгновенье становится прямым как стрела и влипает в амбразуру. Через секунду термобарический заряд разносит условную огневую точку на составляющие.

Сергей вновь высовывает усик камеры, смотрит в сторону леса. Бетонный блок, лениво кувыркаясь, валится назад, в дым.

— Все цели уничтожены. Упражнение выполнено, — сообщает наблюдатель.

— Я КОП-320. Задание выполнено. Все системы в норме.

— Триста двадцатый, отбой. Оружие в походное положение. Снять помехи, — распорядился Сергей. Помолчал, с чувством добавил: — Молодец, дружище.

— КОП-320 доволен. КОП-320 нравится эта игра.

— За мной, игривый ты мой. Дистанция пятьдесят метров, — улыбнулся Сергей.

— Сэр, упражнение закончено, все цели поражены. Время исполнения — пятьдесят процентов от норматива, — доложил он хмурому взводному.

— Это что было, Заноза, балет? — едко поинтересовался Ардант. — Ты как себе представляешь прыжки твоего оболтуса по окопу, набитому солдатами? Да он же их на фарш пустит! И еще помехи. Ты же забил практически весь диапазон. Как прикажешь при такой самодеятельности управлять подразделением? И почему он стреляет будто его забыли зарядить? У тебя задача уничтожить цели, а не экономить бюджет императору.

— Разрешите пояснить, сэр? — вытянулся Сергей. — Помехи были не по всему диапазону — лишь по разрешенным участкам. Я могу задать любые неприкосновенные частоты. Что касается смены позиции, сэр, то считаю, что только так КОП сохранит себя под огнем и сможет поддерживать взвод. Перемещаться же он может не по общим коммуникациям, а по своему маршруту. Он достаточно обучен, чтобы не повредить дружественным силам, и хорошо ориентируется в тактической обстановке. Огонь по пехоте велся в оптимальном среднем темпе, достаточном для уверенного поражения живой силы. В отрыве от снабжения такая стрельба позволяет вести бой значительно дольше.

— Почему ты не находился рядом со своей машиной? А если понадобится перезарядка?

— КОП достаточно защищенная цель, сэр. А потеря оператора сильно снизит его эффективность.

— Честно говоря, Заноза, — с сомнением ответил лейтенант, — я бы предпочел действия строго по наставлению. А пока я совершенно не представляю, как ты будешь работать в составе взвода. И еще этот твой обвес. Не представляю как твой громила сможет нормально передвигаться со всем этим барахлом. Сейчас дуй на обслуживание, после договорим. Я обсужу твои танцы с огневиками.

Коллеги-операторы в сопровождении своих подопечных подошли, когда Сергей занимался чисткой стволов.

— Ну, ты даешь, Заноза! — сказал сержант Пранк. — Это сейчас такому Кнут учит? Тогда мне пора к нему на переподготовку. Никогда не видел ничего подобного, — он поднял забрало, широко улыбнулся. — Поделишься фокусами?

— Конечно, сэр, легко, — улыбнулся в ответ Сергей.

— Брось тянуться, мы ж не в строю, — отмахнулся Пранк. — Я Джим. А Добин у нас Орландо. И вообще, ты теперь специалист на сержантской должности, так что веди себя свободнее, никто в здравом уме на оператора рот не разинет.

— Понял, Джим. Я Сергей. Можно просто Серж.

— А какая вторая проблема? — спросил немногословный Добин.

— Моя вторая проблема в том, что меня не любит начальство, — ответил Сергей.

Сержанты дружно заржали.

— На взводного не серчай. Он парень неплохой, разве что малость задвинутый на долбаных традициях, — отсмеявшись, сказал Пранк. — Мы ему втолкуем, что к чему, он мешать не станет. И будут его «Пчелы» в такой кондиции, что круче только у крокодила яйца.

Добин молча кивнул в знак согласия. Похоже, разговорчивость не была его фишкой.

Сергей покосился на желтый неуставной шеврон на левом плече. Атакующая пчела, знак принадлежности к избранным.

— Это наш символ, — сказал на днях взводный, вручая новоиспеченному младшему капралу шеврон перед строем. — Носи его всегда. Наш взвод — «Дикие пчелы». Пчелы — мирные букашки, но когда их заденешь, они жалят насмерть.

Хорошо бы взводный разбирался в своем деле получше, чем в биологии, думал Сергей. Потому что после укуса пчела теряет жало и погибает.

Глава 2

Рассчитанный на трех человек отсек управления, или, как его традиционно называли флотские, боевая рубка, сейчас, в условно ночное время был пуст. Эскортный фрегат, не удостоенный пока собственного имени и носящий просто номер 3071, дрейфовал в заданном районе, ощупывая приборами миллионы кубических километров пространства. Империя не находилась в состоянии войны, система под скучным наименованием 09875674XLE не имела поселений и лишь спутник связи и автоматический маяк делали ее отдаленно похожей на обитаемую.

Новенький корабль, приписанный к Шестому Колониальному флоту, находился в своем первом автономном походе. Проверка проходящих систему грузовиков, иногда — досмотр груза в надежде обнаружить контрабандиста, частые учебные тревоги и постоянная, изматывающая нервы профилактика систем — вот и весь учебный поход. Командир вылезал из шкуры, бесконечными тренировками сбивая экипаж в монолитный боевой организм. Новое оборудование постоянно капризничало, доводя экипаж до осатанения, дня не проходило, чтобы какой-нибудь боевой пост не задействовал дублирующие системы. Оставался еще месяц тяжелой рутины. Затем — недельный перелет на базу флота на орбите Джорджии, двухнедельный отдых, ремонт и обслуживание. Замордованные усталостью люди считали дни. Напряжение в отсеках росло.

Дежурный офицер окинул взглядом голограмму доклада. Все строчки успокаивающе мерцали зеленым. Палец лег на сенсор подтверждения доступа.

— Лейтенант Стейнберг — Центральному. Доклад принял.

— Подтверждение. Доклад принят. Следующий доклад в 2.45 по внутрикорабельному времени, — приятным контральто отозвался бортовой компьютер.

Голограмма потускнела и растворилась в воздухе. Стейнберг привычно поморщился — какому идиоту пришла мысль озвучить боевой компьютер на военном корабле женским голосом? Неделями вокруг тебя вертятся десятки озабоченных мужиков, закрученных в тугой клубок нервов. Неделями бортовая система сексуальным голосском вещает о состоянии корабля, делает объявления, сообщает о неисправностях и даже объявляет тревогу… Заверения психологов о том, что женский голос легче усваивается мужским организмом, что актуально при стрессовых ситуациях, когда доли секунды решают все, отлично воспринимаются умом, но никак не способствуют спокойному течению мыслей во время вахты. В чем лейтенант и убедился, очередной раз погрузившись в приятные полугрезы-полувоспоминания, в которых фигурировала его обнаженная подружка. Взгляд Стейнберга пару минут рассеянно скользил по тесному пространству рубки, в привычном порядке по часовой стрелке обегая полусферу отсека и вроде бы наблюдая за показания приборов. В какой-то момент офицер тряхнул головой, отгоняя наваждение, смущенно оглянулся — не видел ли кто его в таком состоянии — и снова уткнулся в дисплей, считывая доклады вахтенных.

— Спутник связи № 23-003 сообщает о прохождении малого судна. Вектор движения — 234–678, расчетное время входа в пределы досягаемости сенсоров — 3 минуты 20 секунд, — под ровный голос бортового компьютера вновь развернулась голограмма, высветив схему планетной системы, яркую зеленую точку фрегата на ней и ползущую вдоль пульсирующей оранжевой линии отметку гостя.

— Рекомендации, — продолжал ровный голос. — Идентификация судна, уточнение порта назначения и состава груза.

— Принято, — отозвался Стейнберг, касаясь сенсора идентификации. — Центральному. Команда: действовать согласно штатной программе.

— Команда: идентификация судна, уточнение порта назначения и состава груза. Подтверждение. Команда в стадии выполнения, — отозвался компьютер, выбрасывая на голограмму быстро меняющиеся колонки состояния систем. — Внимание: перевод вахты в состояние повышенной готовности.

Ложемент стал жестким, на голову мягко опустился колпак шлема и с коротким шипением герметизировался. Голос информатора внезапно приблизился и зазвучал где-то в районе затылка. Перед глазами побежали строки сообщений о готовности очередного отсека, группы или системы, в сопровождении неспешных, информативных до предела комментариев. Лейтенанту нравились минуты перехода корабля в состояние повышенной готовности, когда множество механизмов, действуя синхронно и четко, отрабатывали отрепетированный алгоритм. В такие минуты, управляя кораблем, он чувствовал себя если не богом, то кем-то близким к нему по силе.

— До процедуры идентификации тридцать секунд. Десять секунд. Пять. Производится идентификация.

Голос компьютера звучал уже за границей восприятия, дополняя показания приборов, которые поступали в мозг Стейнберга автоматически, минуя сознание.

— Определение класса судна… Запрос «свой-чужой»… — голос продолжал мелодично выговаривать привычные фразы, в то время как строки сообщений на голограмме стремительно меняли цвет сначала на желтый, а затем — на пульсирующий красный.

— Класс судна не определен. Параметры судна в реестре Ллойда отсутствуют. Судно не отвечает на запрос «свой-чужой». Судно движется переменным курсом с постоянным ускорением. На радио и световые запросы не отвечает. Неизвестное судно классифицировано как недружественное. Судну присвоен статус нарушителя. Обнаружен захват системами наведения. Внимание: нарушитель открыл огонь. Время до предполагаемого контакта — тридцать секунд. Рекомендации… — голос компьютера стремительно терял мягкость и уже звучал рубленными, без интонаций и почти без пауз фразами, — …полная боевая готовность, маневр уклонения, активация противоракетной системы. Точка принятия решения через пять секунд… четыре… три…

— Принято. Принимаю командование. Боевая готовность. Начать маневр уклонения. Противоракетной системе огонь по готовности. — Стейнберг говорил автоматически, слова, казалось, рождались сами по себе, в то время как мозг испытывал все нарастающее чувство нереальности происходящего. Ситуация ничем не отличалась от сотен учебных тревог, пережитых лейтенантом. Те же сообщения, те же слова, те же действия. Безвкусный сухой воздух внутри скафандра. Заботливые объятия ложемента. Однако горло мгновенно пересохло, а глаза передавали картинку словно в замедленном кино.

Навалилась перегрузка. Коротко всхлипнули насосы, удаляя из рубки атмосферу. По отсекам дурными голосами взревывали баззеры, просыпаясь на ходу, с грохотом магнитных подошв разбегались по боевым постам люди-автоматы.

— Доклад: отказ стелс-системы. Запуск дублирующего контура. Контакт с противником потерян. Время до контакта со средствами поражения — пятнадцать секунд.

Из служебного лючка выкатился ремонтный робот и с лязгом примагнитился к переборке. Ложемент слегка вздрогнул.

— Доклад: система противоракетной защиты открыла огонь. Кормовые имитаторы отстрелены.

Фрегат выплюнул серию противоракет, начавших стремительно делиться на боеголовки и расходиться вперед и в стороны своеобразным активным зонтиком, каждая нить которого шарила перед собой в поисках цели. Степенно отошли от борта и брызнули вспышками дюз модули имитаторов.

— Принято.

«Скорей бы командир появился», — подумал Стейнберг, и, словно в ответ на его мысль, голограмму покрыли красные пятна сообщений о повреждениях. Ложемент снова слегка вздрогнул, моргнул свет, исчезли перегрузки.

— Доклад: зафиксированы повреждения. Командир не может прибыть на мостик. Главный двигатель: потеря мощности на девяносто процентов. Блокировка реактора. Повреждение энергоустановки. Системы ведения огня обесточены. Разгерметизация отсеков с третьего по шестой. Произвожу переход на резервную энергоустановку. Задействована система восстановления, — голос непрерывно диктовал, не успевая зачитывать и трети поступающих сообщений.

— Принято, — механически отозвался Стейнберг, переваривая фразу «командир не может прибыть на мостик».

Свет моргнул еще раз, затем погас окончательно. Искусственная гравитация исчезла. В темноте продолжала светиться голограмма управления, выдавая новые сообщения об отказах систем. Зацокал магнитными присосками оживший ремонтный робот. Зашипел пеной герметизатора где-то под потолком.

— Доклад: зафиксированы повреждения. Повреждение резервной энергоустановки. Все системы обесточены. Множественные очаги разгерметизации. Рекомендации…

Электронный голос оборвался на полуслове. Вслед за ним погасла голограмма. В темноте еще продолжали светиться несколько индикаторов, да аварийный плафон помаргивал тусклым красным огоньком.

— Центральному, команда: ручное управление, — выдал заученную фразу дежурный.

Тишина. Слова прозвучали глухо, как в вату, без привычного отзвука в наушнике.

«Всего-то три с половиной минуты прошло», — подумал Стейнберг, скосив глаза на цифры в шлемном дисплее.

Беспорядочно вращаясь, в инее замерзшего воздуха вокруг изрешеченного корпуса, борт № 3071 имперских ВКС дрейфовал прочь из системы. Обломки расстрелянного спутника связи огненным дождем сыпались с орбиты второй планеты.

Глава 3

За широким окном шел дождь. Было очень странно — стоять в просторной уютной комнате, которая принадлежит только тебе одному, и смотреть на мокрые деревья в парке. Повернувшись, он увидел, что Магда выжидательно смотрит на него.

За окном вспыхнула молния.

— Ну как? — спросила Магда. — Нравится гнездышко?

Вместо ответа он притянул ее к себе и поцеловал.

— Думаю, это значит «да», — улыбнулась Магда.

Из-за ее гражданской одежды — легкого цветастого сарафана и туфелек с ремешками на щиколотках — ему показалось, будто он обнимает незнакомку.

Квартира смущала его своей стерильностью и строгим уютом. Пол из светлых буковых плах, окно во всю стену, добротная темная мебель. С правой стороны — стеклянная дверь, открывающая небольшую террасу с видом на зеленый дворик. За аркой под старинным морским хронометром — крохотная, отлично оборудованная кухня.

— Мне как-то не по себе, — признался Сергей. — Здесь слишком просторно для одного. Да еще вся эта мебель. Я зарасту пылью.

— Просто ты привык к казарме. Это быстро пройдет. А ежедневная уборка входит в стоимость обслуживания. Вместе с охраной и кормлением домашних животных. И за все это — всего четыре сотни в месяц, включая услуги.

— Деньги не проблема, — сказал он, сразу вспомнив о накопившихся на счету премиальных. — Я могу позволить себе и больше. Гораздо больше.

Он надеялся, что она не заметит, как изменился его голос.

Но она заметила.

— Учебка закончилась, Серж, — тихо сказала Магда. — Пора начинать жить.

— Ты — чудо, — сказал он. — Не знаю, что бы я без тебя делал.

— До тебя тут жил один флотский.

— Плевать мне на флотских. Ты знаешь, о чем я.

— Знаю. На то и нужны друзья.

— Только друзья? Я надеялся, что ты ко мне переедешь.

Она привстала на цыпочки и чмокнула его в нос. Ее серые глаза смотрели недоверчиво и виновато. Он вспомнил, как она вытирала его большим полотенцем, словно ребенка. У бортика маленького бассейна, в пьяном вертепе, где старались забыться бывшие курсанты-десантники. Ей стоило немалого труда вытащить его оттуда. Пьяный Тевтон сально пошутил и облапил ее, приняв за очередную массажистку, и Магда походя снесла его с ног ловкой подсечкой.

— Я тоже этого хочу, правда. Но ты слишком торопишься. Дай мне прийти в себя. Пожалуйста.

— Не знал, что ты умеешь сомневаться, — улыбнулся он. — Железная леди-морпех.

Она отстранилась, выпорхнула из комнаты и быстро вернулась, держа в одной руке бокалы, а в другой — небольшую початую бутылку коньяка.

— Эти флотские совсем не умеют пить, — сообщила она. — Да и жить тоже. Я бы коньяк ни за что не оставила.

Сергей взял у нее бутылку, плеснул темную жидкость в пузатые сосуды. Понюхал содержимое. Уважительно кивнул.

— Пить они, может, и не умеют, но в выпивке толк знают.

Магда приняла бокал, молча постояла, разглядывая на свет маслянистую жидкость. Подняла глаза.

— За тебя, Сергей, — она даже смогла правильно произнести его имя. — За твой новый дом. Я не мастерица красиво говорить. У человека должен быть укромный уголок, где он может от всего спрятаться. Пусть эта комната станет для тебя таким уголком.

Они выпили, не чокаясь.

Дождь кончился, в комнату проник яркий солнечный луч.

— Тебе очень идет гражданское. В форме ты выглядишь слишком неприступной. Хороший коньяк. Еще по одной?

— Наливай, — согласилась она, протягивая бокал. Спросила внезапно, без перехода. — Что, сильно ломает?

— Неужели заметно? — его улыбка против воли вышла неживой.

— Когда человек разменивает личный счет, это всегда видно. Неважно, по обязанности он это сделал или с удовольствием. Он меняется. Становится другим. Постоянно к себе прислушивается.

— Интересная трактовка, — задумчиво отозвался Сергей. Он уселся на низкую тахту, разлил остатки коньяка по бокалам. Солнце играло искрами в янтарной жидкости.

— Каждый проходит это по-своему. Хотя суть не меняется. Сначала кажется, что привык и все забыл. Потом начинаешь понимать, что за все приходится платить.

— Может быть, это оттого, что ты женщина? Все же у вас другая психология. Более эмоциональное начало.

— Я бы на твоем месте на это не рассчитывала, — она уселась рядом, глотнула коньяку, сморщилась — слишком крепкий. Поиграла пальцами Сергея, думая о своем. — На Шеридане мы проходили гипнообработку. Включил прицел — перешел в боевое состояние. Стреляешь не думая. Мгновенная концентрация, не надо ждать, пока подействуют стимуляторы. Потом привыкаешь к трупам. Воспринимаешь их как часть пейзажа. Ешь рядом. Даже шутишь. Потом они возвращаются. Снова умирают у тебя на глазах. Можно пройти психокоррекцию, на какое-то время помогает, но если повторять слишком часто, на это можно подсесть почище наркоты. А они снова приходят. Разговариваешь с ними во сне. Уговариваешь уйти. Стараешься, чтобы у тебя не было свободной минуты. Работаешь, как проклятая, потом или пьешь, или сидишь в компании, или куришь дурь. Под кого угодно ляжешь, лишь бы одной не оставаться. Иногда приходишь в ярость. Пробуждается инстинкт убийства. Готова выстрелить в официанта из-за того, что пиво теплое. Попадаешь снова на боевые, приходишь в бешенство. Стреляешь во все, что шевелится. Как будто убиваешь призраков.

— Меня наширяло так, что я ног не чувствовал, — сказал Сергей.

— Это на первых порах, пока себя слабо контролируешь. В бою дозы будут минимальными, или их совсем не будет. Или, если слабину дашь, пошлют тебе код по радио. Станешь как кукла на веревочке. Потом очухаешься — ни черта не вспомнишь.

— Ты уверена? — с сомнением спросил Сергей.

— На все сто. Мне ли не знать. Если ты в линейной роте, значит гипнообработку уже прошел. Не волнуйся, ее активизируют только в самом крайнем случае. Роботы хреново соображают и дохнут ни за грош. А стоят очень дорого. Так что живи спокойно и не думай об этом. Когда «включишься» — все равно ничего не вспомнишь.

— Не боишься об этом говорить?

— Ты об этих, «молчи-молчи»? — Магда презрительно показала глазами на потолок. — Тоже мне, секрет Полишинеля. Даже лучше для тебя. Если ты об этом заранее узнаешь — меньше шок. Меньше повреждение казенного тела.

— Неужели это у всех так? — спросил он.

— Люди делятся на бегемотов, и на тех, кто чувствуют кожей. Первые могут выбить человеку мозги, потом сесть и спокойно допить свое пиво. У вторых совесть — как кислота. Разъедает изнутри. Мы с тобой из второй категории. Хотя насчет себя я уже не уверена.

Она поставила бокал.

— Мы живы, и это главное. Живи сейчас и не думай о будущем. Каждая минута — как последняя. Смакуй каждый глоток. Поцелуй меня.

— Конечно, — серьезно сказал Сергей. Провел ладонью по ее коротким волосам. Привлек к себе. Коснулся губами ее щеки. Медленно спустился ниже. Нашел приоткрытые навстречу губы.

— Ну, как? — спросил он. — Получается?

— Еще тренироваться и тренироваться, — ответила Магда, обвивая руками его шею. — Но успехи определенно есть. А ты серьезно насчет переезда?

— Абсолютно. Не желаю тебя не с кем делить. Хочу, чтобы мы просыпались вместе. Хочу целовать тебя сонную, а вечером встречать тебя после службы — грязную, злую и измученную, хочу видеть как ты постепенно оттаиваешь и улыбаешься. Согласен чинно гулять под ручку и вечерами собирать свои носки в кучу.

— Я подумаю, — пообещала Магда. — Я очень серьезно подумаю. Дай мне немного времени.

И прильнула к нему в долгом поцелуе.

Глава 4

Операционный зал линейного крейсера «Варяг» — флагманского корабля экспедиционной эскадры Союза Демократических Планет. Двухметровая тактическая голограмма в центре овального отсека забрызгана редкими значками кораблей, исчерчена зелеными векторами их движения. Яркие белые точки звезд, серые шарики планет. Планета-цель подсвечена ярко-голубым. Джорджия. Сырьевой рай. Глухая окраина прогнившей Земной Империи. Только извращенец с гипертрофированным самомнением мог назвать свою кучку планет таким громким именем. Как будто люди остальных государств родом не с матери-Земли. Легендарной прародины, захлебнувшейся в технологическом дерьме суперцивилизаций, превратившейся в безжизненную помойку.

Контр-адмирал Корсак нервно дернул плечом, возвращаясь из своих мыслей на бренную палубу. Он не был стратегом. Не был философом. И что на него нашло? Он был простой разменной пешкой. Отличным тактиком, способным в заданные сроки выполнить поставленную задачу. Хотя почти не имел модификаций. Только увеличенный мозг с кристаллами вживленных блоков дополнительной памяти, хранящих тактические решения на все случаи жизни. В отличие от своих офицеров, сидящих у постов управления по окружности отсека, укутанных в коконы боевых скафандров. Мотивированных до предела. С вживленными интерфейсами, с усиленным, не боящимся перегрузок скелетом. Приспособленных к жизни на корабле лучше, чем на поверхности планеты. Выращенных за два года в инкубаторах флота. Не знающих другой цели, кроме победы над противником. Впрочем, не знающих и самого противника. Противник, это тот, на кого укажет куратор Совета во время инструктажа. Хотя им еще повезло. У них хотя бы осталось чувство страха. Они боятся умереть, не выполнив задачу. Боятся повредить или использовать не по назначению дорогую матчасть. Техника дороже людей. В отличие от того же десанта первой волны. Разменных камикадзе, стремящихся умереть во славу Демократии. Выращенных за месяц по ускоренной программе. Солдат, у которых инстинкт самосохранения и страх смерти отсутствуют от рождения. Только генетически привитое стремление захватить указанный плацдарм и удерживать его до высадки главных сил. Живые роботы. Все равно упрощенное тело не живет больше месяца после активизации. Иное дело — коммандос-невидимки, чьей задачей, наоборот, является необходимость выжить как можно дольше, уничтожая живую силу противника, его средства связи и управления. Способных пить грязную воду болот, переваривать любую органику и убивать сотнями различных способов.

От воспоминания о существах с безжизненными водянистыми глазами, по недоразумению называвшихся людьми, Корсака передернуло. Что-то нервы шалят.

— Товарищ адмирал! Доклад командира авангардной группы.

— Слушаю.

— Система 09875674XLE очищена. Эсминец 867 уничтожил фрегат и спутник связи противника. Повреждений нет. Других вражеских сил в оперативном районе не обнаружено. Докладывает капитан второго ранга Стасов.

— Благодарю, — ровным голосом отозвался адмирал. — Экипажу эсминца — благодарность за хорошую работу.

— Есть благодарность! — отозвался кавторанг.

— Как вражеский фрегат отреагировал на атаку?

— Как сонная муха, товарищ адмирал! Не успел даже вовремя поставить «зонтик». Нападения явно не ожидал. Скорее всего, учебный поход.

— Эскадре продолжить движение.

— Есть! — кавторанг освободил канал.

Сочная метка крейсера на сферической голограмме почти терялась на фоне зеленых мазков ударных авианосцев «Севастополь» и «Балтика». Фрегаты охранения выглядели просто кружащимися искрами. Большой десантный корабль замыкал строй. Тройка эсминцев авангарда ушла далеко вперед, мелькая крохотными серебристыми рыбками в голубоватой глубине тактической сферы.

Земная Империя никогда не воевала. Она зажралась, безнаказанно подминая под себя одну за другой промышленные и сырьевые планеты. Пора забрать у нее то, что ей принадлежит не по праву. Забрать по праву сильного.

«И что за чушь лезет в голову? — снова удивился Корсак. — Определенно, не стоило пить после инструктажа с членами Совета. Умеют они загадить голову».

Глава 5

Вторые сутки Стейнберг пытался выбраться из боевой рубки. Израсходовав три аварийных осветительных комплекта из четырех, вручную программируя ремонтного робота, он добился лишь одного — смог переключить магистраль управления системой восстановления на автономное питание от резервного источника, при этом лишившись аварийного освещения и исчерпав ресурс аккумуляторов робота. Щелчком вставив в держатель последний дыхательный картридж, лейтенант раскинул руки и, отдыхая, повис рядом с переходным люком. Тусклое пятно света вокруг осветительной трубки выхватывало из темноты заиндевевшие консоли управления, кабель, змеящийся по переборке и исчезающий в одной из раскрытых настенных панелей, скрюченного и тоже покрытого инеем робота. Израсходованные дыхательные картриджи, осветительные трубки, крепежные болты от открытых панелей висели тут и там, дополняя картину катастрофы.

«Если не найду исправного ремонтника, так и подохну тут» — безразлично подумал Стейнберг.

За последние сутки он уже свыкся с неизбежностью смерти, и только вбитая в подкорку привычка действовать не давала принять снотворное и тихо умереть во сне. Три часа назад замолчал последний собеседник, с которым Стейнберг переговаривался по аварийной системе связи. Сержант Гирсон, наводчик носовой батареи, не смог выбраться из обесточенного ракетного поста, израсходовал дыхательные картриджи из аварийного комплекта и из скафандра погибшего товарища. Пару последних часов своей жизни он безостановочно материл пройдоху-вербовщика, заблокированный люк, боготраханного Императора вместе с его мудацкой империей и весь этот долбаный флот с его сраным пижонским начальством. От его предсмертных хрипов у Стейнберга чуть не съехала крыша. Когда он вновь подключился к резервному каналу, в наушнике слышалось лишь потрескивание помех.

До него один за другим умолкли Джексон и Сэмуэл из машинного, матрос Иванов из досмотровой группы. Капрал Джонс из ремонтной команды, — единственный из кубрика, кто успел надеть скафандр, — с искалеченной ногой, зажатой переходным люком, до последнего момента советами пытался помочь Стейнбергу взять под контроль систему ремонта и восстановления. Временами, перекачанный стимуляторами и подавителями боли, он начинал что-то хрипло петь на своем варварском диалекте английского. Где-то через три часа он тихо истек кровью. В первый час после катастрофы кто-то, видимо отрезанный от системы аварийной связи, еще пытался перестукиваться через переборки, но быстро затих. Фрегат был мертв.

«Пора», — решил Стейнберг. Замерзший лючок долго не поддавался. Толстые пальцы термоизолирующих перчаток скафандра срывались с запорного маховичка. Пот заливал глаза.

«Спокойно, спокойно, — шептал Стейнберг, поворачивая маховичок. — Еще немного, всего пара оборотов».

Перчатка снова соскользнула с маховичка.

Черт, давай же!

Щелкнув, лючок распахнулся. Конец кабеля высунулся наружу. Зацепившись ногой за страховочную скобу, Стейнберг осторожно вытянул около метра кабеля и вставил его в разъем на груди. Затаив дыхание, сдвинул защитную пластину на левом запястье и прикоснулся перчаткой к сенсорному экрану. Моргнув, экран высветил меню ремонтной системы.

— Господи! — Стейнберг перевел дух. — Получилось! Только бы успеть до того, как отключится питание, — лихорадочно тыкая перчаткой в экран, шептал Стейнберг. — Работай, милый, — торопил он компьютер.

— Доступные ресурсы, — наконец, сообщила система. Стейнберг торопливо активировал опцию.

— Система жизнеобеспечения; система пожаротушения; система радиационной безопасности; система восстановления, — перечислял компьютер.

Задержав дыхание, лейтенант ткнул в пункт «Система восстановления».

— Ожидайте, производится опрос оборудования…

— Обнаружен отказ системы коммуникаций…

— Произвожу блокировку неисправных участков…

— Уровень питания недостаточен для работы системы…

— Произвожу подключение резервных источников питания…

— Резервные источники питания не обнаружены…

— Произвожу поиск свободных ремонтных роботов для восстановления питания…

— Дьявол, давай же! Работай, сволочь!

Экран начал медленно гаснуть.

— Обнаружен свободный ремонтный робот… — сообщил компьютер. Экран потух окончательно.

Ну, вот и все. Стейнберг отпустил скобу и повис, тупо глядя на индикатор воздуха. Воздуха всего на три часа. Плевать. Хоть посплю напоследок.

Он закрыл глаза и начал медленно считать про себя до тысячи.

— Триста пятьдесят два, триста пятьдесят три, триста пятьдесят четыре… — числа шли сплошным потоком, выстраивались в длинную очередь, уходили за горизонт.

— Пи-ик… Пятьсот пятьдесят пять… Пи-ик… Пятьсот пятьдесят шесть… Пи-ик… — неприятный писк в наушнике не давал заснуть.

Писк? Стейнберг резко встряхнул головой, с глухим стуком приложившись затылком шлема о плавающий позади пустой картридж.

— Пи-ик… — снова прозвучало в наушнике.

Лейтенант сдвинул нарукавную пластину. Экранчик светился ровным зеленоватым светом.

— Обнаружен свободный ремонтный робот…

— Система управления запитана от резервного источника питания…

— Доступные ресурсы: ремонтный робот инвентарный номер 23 в отсеке № 3, статус заряда батарей — полный, ремонтный робот инвентарный номер 11 в отсеке № 5, статус заряда батарей — полный. Перейти к прямому управлению роботами? — последняя строка мигала, требуя действия.

Он схватил губами трубку питания.

— По такому поводу не грех напиться, — до конца не веря в привалившую удачу, вслух сказал лейтенант.

Он высосал последний глоток кофе. В запасе осталось только поллитра холодного бульона.

Поудобнее закрепившись на переборке, лейтенант Стейнберг приступил к работе.

Глава 6

Жизнь налаживалась. Во всяком случае, так ему казалось. Увеличенный до двух тысяч кредитов оклад специалиста. Почти полное обеспечение. Сержантская должность. В ближайшей перспективе — звание и оклад сержанта. А это еще пять дополнительных сотен в месяц. Уютная и недорогая квартирка в красивом районе. Спокойный в своем углу на широченной постели. Чаще с Магдой, иногда, когда Магда находилась на дежурстве или на учениях, — с хорошенькой куклой для постельных утех. Магда не считала их за полноценных людей, относилась к девушкам по вызову скорее, как к медицинскому оборудованию, и потому смотрела на такие игрища с чисто профессиональной точки зрения — молодому организму с экстремальными физическими и эмоциональными нагрузками периодически необходима гормональная встряска и психологическая разгрузка. Тем более, что девушки для того и были предназначены. Попытка, однако, устроить сеанс группового секса с участием неожиданно вернувшейся Магды и одной из длинноногих кукол, в восторг бравого капрала не привела.

— Эта процедура рассчитана только на двоих, — ответ Магды привел уже привыкшего к здешним свободным нравам Сергея в состояние неловкости. — Я свое возьму попозже. — И, обещающе улыбнувшись, поцеловала его в ключицу. Неловкость растворилась без следа.

Каждую свободную минуту он возился с Триста двадцатым, все больше совершенствуя его, помогал Добину и Пранку программировать и дорабатывать их питомцев. Каждый день перепахивал в составе взвода грязь полигона. Ардант под напором своих сержантов сдался и разработал новую тактику с учетом расширенных возможностей КОПов. «Дикие пчелы» понемногу молчаливо признавали Сергея своим, хотя и без явных симпатий и проявлений приязни.

— Для тебя эта возня — просто самовыражение, чувак, а для нас — шанс остаться в живых, — сказал однажды Пранк. — Проникнись этим. Ты теперь часть взвода. Весь этот выпендреж с соревнованиями — просто способ заставить людей лучше освоить свою специальность. И он работает.

До этого, несмотря на большое жалование, у Сергея никогда не было на счету такого количества свободных денег. Он даже начал подумывать о том, чтобы приобрести недорогую машину, чтобы по утрам добираться до базы с ветерком и комфортом, а не на служебном автобусе с жесткими пластиковыми сидениями.

Ночные кошмары, стараниями Магды, прекратились. Будущее терялось в тумане. Но он уже отвык заглядывать дальше, чем это требовалось для «нормальной» армейской жизни. «Живи здесь и сейчас» — все окружающие жили по этому принципу, стараясь взять от жизни все, что полагалось согласно имперской нормам довольствия. Он решил не отставать.

Тем временем, Триста двадцатый превратился в склонного пофилософствовать большого ребенка, обвешанного смертельно опасными игрушками. Со странной, извращенной логикой. Не желающего без нужды раздавить насекомое и готового разнести в куски любого, кто смел угрожать Сергею. Для того, чтобы пройти обязательный тест с КОПом, приходилось сбрасывать на внешний носитель слепок электронного мозга и восстанавливать из архива дамп полугодовой давности. После чего тестирующая аппаратура признавала КОПа вполне работоспособным. Сергей уже и сам не мог понять, во что превратил боевую машину. «Пусть все идет как идет», — в очередной раз думал он. Стереть личность, в которую развился Триста двадцатый, не поднималась рука. Да и как можно убить своего друга?

Самурай служил рядом, во втором отделении. Молчаливый, сосредоточенный, уверенный. Спокойный и холодный, как змея. Каким и должен быть снайпер. Он влился во взвод буднично и естественно, словно всегда стоял на левом фланге своего отделения. Его постоянное незримое присутствие рядом иногда заставляло Сергея задумываться: а может быть, это и есть та самая мужская дружба? Или боевое братство?

Время от времени он ловил на себе пристальный взгляд Лихача. Тот служил в соседней роте и уже получил капрала. Бывший сержант упорно игнорировал все попытки Сергея заговорить или просто поздороваться.

Как ни отговаривала его Магда, Сергей решил установить себе чип управления. Все-таки дополнительные три сотни к окладу, положенные солдатам с боевыми имплантами. Однако больше всего его привлекала возможность общаться с КОПом напрямую.

Глава 7

Через три дня напряженной работы Стейнберг, наконец, смог избавиться от скафандра. В отсеке уже вновь горел тусклый аварийный свет, климатизатор поднял температуру до приемлемого уровня, а оживший и перезаряженный ремонтный робот, цокая магнитными присосками по переборкам, отлавливал дрейфующий по отсеку мусор.

Тому, кто разрабатывал скафандр, явно не ставили задачу обеспечить удобство его пассажира при снятии в условиях невесомости, поэтому лейтенант, матерясь, долго извивался, выползая из эластичной прорезиненной оболочки, отсоединяя сначала медицинские датчики, потом переполненный контейнер с фекалиями, затем сдирая с рук и шеи провода ментальной связи. Наконец, сморщенная шкура скафандра с торчащими в разные стороны трубками и разноцветными разъемами, повисла над командирским ложементом. После безвкусной, многократно регенерированной атмосферы скафандра, холодный, пропахший металлом и подгоревшей изоляцией воздух был слаще меда.

Несколько раз глубоко и с наслаждением вздохнув, Стейнберг первым делом сделал то, о чем мечтал последние несколько дней, когда смерть перестала висеть за спиной, — вымылся. Естественно, с поправкой на условия обитания — то есть просто обтер себя увлажненными гигиеническими салфетками. В ледяном воздухе тело, отвыкшее от перепадов температуры, мгновенно покрылось гусиной кожей — энергии хватало пока только на минимальный режим климатизатора. Перебирая руками страховочные скобы, Стейнберг добрался до шкафчика с одеждой. С трудом втиснувшись в промороженный технический комбинезон, лейтенант немного повисел в позе зародыша, ожидая, пока холодная ткань согреется. Затем всунул ноги в ботинки с магнитными подошвами, перехватил лодыжки эластичными липучками и медленно, с усилием отрывая ноги от палубы, подошел к консоли управления восстановительной системой.

Сенсорный экран теперь светился устойчивым зеленоватым цветом. Стейнберг потыкал пальцем в меню системы, проверяя состояние работ.

Несколько дней назад, после обнаружения двух исправных ремонтных роботов, он приказал системе обеспечить резервное питание до уровня, необходимого для нормального функционирования самой системы. Затем, когда, наконец, включилась консоль управления, а воздуха в последнем картридже осталось не более, чем на час, Стейнберг дал команду запитать ячейку зарядки дыхательных картриджей в своем отсеке. Когда смерть от удушья отодвинулась по меньшей мере на сутки, а система доложила о вводе в строй еще около десятка ремонтных роботов, он распределил ее задачи следующим образом: восстановить резервное питание; начать работы по восстановлению герметичности последовательно во всех отсеках, начиная от боевой рубки; в герметизированных отсеках, по мере повышения уровня энергии, обеспечить работу систем жизнеобеспечения в минимальном режиме. Чуть позже, вспомнив о том, что фрегат был атакован неизвестным ему оружием, лейтенант на всякий случай добавил команду дегазации и дезактивации восстановленных отсеков.

Корабль наполнялся звуками. Через переборки просачивалось постукивание, шипение, иногда снова начинал помаргивать свет, но постепенно, шаг за шагом, Стейнберг получал сообщения об окончании ремонта все новых и новых систем. Конечно, он не надеялся полностью восстановить своими силами разрушенный корабль, однако теперь в нем крепла уверенность, что он не умрет по крайней мере еще несколько месяцев. Во всяком случае, пока не иссякнут ресурсы. Кроме того, он рассчитывал на то, что сумеет восстановить работу системы связи, после чего свяжется с базой флота или хотя бы сможет подать сигнал SOS. Пока же ему оставалось только ждать, когда уровень питания станет достаточным для того, чтобы он мог запустить центральный компьютер.

Судя по информации восстановительной системы, завтра он сможет проникнуть в соседний отсек — его герметичность была восстановлена, и сейчас система жизнеобеспечения пыталась наполнить его воздухом и поднять температуру до уровня, достаточного для того, чтобы им можно было дышать без риска сжечь легкие.

Восстановление атмосферы шло медленно. Большая часть одноклеточных водорослей из отсеков, производящих воздух, погибла, оставшаяся в живых часть не обеспечивала и десятой доли потребностей корабля. Роботы-ремонтники сыпали огнями плазменной сварки почти на всем протяжении магистральных систем, латая изрешеченные трубопроводы, меняли оплавленные жгуты проводов и целые плети световодов, подключая питание ко все новым отсекам регенерации и ликвидируя многочисленные утечки, но воздуха все равно не хватало.

Откусывая по кусочку от белковой плитки из аварийного рациона, лейтенант напряженно читал сообщения системы.

— В отсеке № 6 обнаружен незанятый ремонтный робот инвентарный номер 17. Поврежден блок управления. Приступить к восстановлению? — окошко сообщения мигало, требуя внимания.

— Приступить к восстановлению, — лейтенант почти не глядя ткнул пальцем в экран.

— Система подачи воздуха в отсек № 3 восстановлена. Свободен ремонтный робот инвентарный номер 6. Перейти к прямому управлению ремонтным роботом? Через одну минуту ремонтный робот инвентарный номер 6 будет задействован для ремонта системы регенерации воздуха в отсеке № 3…

— Электропитание отсека регенерации № 3 восстановлено. Уровень жизнедеятельности организмов регенерации — 12 % от нормы. Ориентировочное время полного восстановления организмов регенерации — 86 часов. Рекомендуемые действия: произвести инъекции стимуляторов роста в отсек регенерации № 3. Ремонтный робот инвентарный номер 7 свободен. Перейти к прямому управлению ремонтным роботом? Через одну минуту ремонтный робот инвентарный номер 7 будет задействован для ремонта системы подачи воздуха в отсеке № 3…

— Отсек регенерации № 6 имеет невосстановимые повреждения. Продолжить работы по восстановлению отсека регенерации № 6? Через одну минуту ремонтный робот инвентарный номер 16 будет задействован для ремонта системы электропитания отсека регенерации № 2…

— Система регенерации воздуха в отсеке № 3 — недостаточно запасных частей для полного восстановления. Уровень восстановления — 56 % от нормы. Дальнейшее восстановление возможно за счет разукомплектации систем других отсеков. Продолжить работы по восстановлению системы регенерации воздуха в отсеке № 3? Через одну минуту ремонтный робот инвентарный номер 6 будет задействован для ремонта системы электропитания отсека № 2…

Сообщения ремонтно-восстановительной системы шли сплошным потоком, требовали инструкций, давали рекомендации, уточняли приоритеты. Стейнберг не успевал реагировать даже на пятую часть запросов — уровень разрушений и объем необходимых работ были таковы, что всей ремонтной команде корабля пришлось бы работать не один месяц.

Однако Стейнберг продолжал бороться.

Глава 8

— Борт 120-234-111 вызывает Эскудо-Контроль.

— Эскудо-Контроль на связи.

— Эскудо-Контроль, я борт 120-234-111, следую эшелоном пятьдесят тысяч по стандартному давлению на сорок два градуса. Прошу посадочный вектор.

— 120-234-111, я Эскудо-Контроль, вас нет в расписании. Сообщите характер груза, цель прибытия.

— Эскудо-Контроль, я борт 120-234-111, транспортный корабль «Бриз», порт приписки Ладон, Марс-2, на борту груз рабсилы, срочный контракт со «Стилус», Джорджия.

— Чертовы рабовладельцы! — задерганный диспетчер покосился на колонки расписания на голограмме. — Леппо, свяжись с транспортным агентом «Стилуса», запроси данные на внеочередной борт 120-234-111.

— Откуда я его ночью добуду? — лениво отозвался белобрысый напарник, прихлебывая кофе. — Все их рейсы с рабами ходят только днем. Их контора до утра закрыта. Кто ж их по ночам выгружать-то будет?

— Плевать, найди его по личному коммуникатору, у меня борт вне расписания и свободные полосы наперечет, — раздраженно бросил диспетчер.

Чертов финн. Наградил бог помощником.

— Да ладно, ладно, сейчас поищу, — как всегда, не спеша, отозвался флегматичный белобровый увалень.

— 120-234-111, я Эскудо-Контроль. Сбросьте скорость на пятьдесят процентов, оставайтесь на своем эшелоне, ждите инструкций.

Щелчок. Пауза. Шорох помех.

— Эскудо-Контроль, я борт 120-234-111, у меня помехи. Говорите медленнее, прием.

«Какой странный акцент у этого пилота. Чертов иностранец!» — и уже с микрофон: — 120-234-111, я Эскудо-Контроль. Повторяю. Сбросьте скорость на пятьдесят процентов, оставайтесь на пятидесяти тысячах метров по стандартному давлению. Вы оборудованы ответчиком? Прием.

Диспетчер нервно поерзал в кресле, наблюдая на голограмме за разноцветьем движущихся меток. Одна из меток, покраснев, резко изменила положение.

— Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй, я 120-234-111, не могу сохранить высоту из-за отказа планетарного двигателя. Пожар в кормовом трюме. Аварийное снижение. Посадку произведу на южной оконечности порта Эскудо. Пересекаю сорок пять тысяч на курсе сорок. Повторяю…

— 120-234-111, я Эскудо-Контроль, вас понял, аварийное снижение на южной оконечности поля. Готовлю пожарных. Леппо! Бросай все, срочно аварийную службу и медиков. Вызывай директора. Предупреди охрану и военных, пусть обеспечат эвакуацию и охрану груза. Сообщи в пересыльный пункт «Стилуса», пусть срочно готовят конвой! — лихорадочно диктовал диспетчер.

Дьявол, ну почему обязатеьно в мое дежурство?! «Стилус» меня живьем зароет! Он прекрасно осознавал, кто истинный хозяин на планете и что будет, если он хотя бы косвенно будет причастен к потере драгоценного живого груза. О том, что туша неуправляемого транспортника может промахнуться мимо полосы и рухнуть прямо на стеклянную башню диспетчерской, он как-то не думал.

— Всем бортам, Эскудо-Контроль, быть на приеме, воздушное судно терпит бедствие. Оставайтесь на своих эшелонах до распоряжения. Повторяю…

Вдали, на залитой ярким светом прожекторов посадочном поле, замелькали первые всполохи маячков машин аварийно-спасательной службы.


— Товарищ адмирал, доклад службы наблюдения! Малый десантный корабль номер 6537 приступил к снижению!

Контр-адмирал Корсак в очередной раз оглядел мерцающую сферу тактической голограммы. Повернулся к напряженно замершим у консолей управления офицерам. Их затянутые в гибкие коконы боевых скафандров фигуры из-за множества тянущихся к ложементам проводов и страховочных ремней казались укутанными разноцветной паутиной. Отсветы контрольных панелей и управляющих голограмм рисовали яркие картинки на стеклах шлемов. Из-за многочисленных офицеров штаба эскадры в светлых скафандрах, с переносными электронными планшетами в руках суетящихся на адмиральском мостике, центральный пост напоминал растревоженный термитник.

— Эскадра к бою. Приступить к действиям по плану «А». Крейсеру «Варяг» атаковать базу флота и авианосец противника. Отряду эсминцев прикрывать крейсер от атак авиации. Штурмовой авиации уничтожить станции дальней связи. — Адмирал медленно сел в поднявшийся позади него ложемент, опустил забрало гермошлема. За спиной, сопровождаемые под шипением пневмоподушек, падали по местам штабные офицеры, на ходу диктуя указания своим службам.

Дождавшись, пока ложемент затянет вокруг него эластичные ремни, Корсак продолжил:

— «Севастополю» занять место согласно диспозиции, блокировать район порта Эскудо в атмосфере и на орбите, принудить лечь в дрейф грузовые суда в районе орбитального грузового терминала, приступить к уничтожению спутников связи и навигации. Большому десантному кораблю приступить к активизации десанта первой волны.

Свет в отсеке померк, вместо него осветились яркими пятнами дисплеи и боевые консоли. Приземистые матросы аварийной команды, увешанные баллонами и контейнерами с инструментами и материалами, замерли у стен в объятиях страховочных захватов. Специально выведенные особи. Гордость командира крейсера. Способны крутить гайки голыми руками и легко обходиться без воздуха в течении семи минут. Заморгала световая сигнализация, предупреждая об удалении атмосферы. Тактическая голограмма ожила, зарябила новыми метками. Шевельнулась под ногами палуба — крейсер открыл огонь многоступенчатыми ракетами.

— Во славу Демократии… — тихо произнес адмирал.

— Во славу Демократии! — нестройно отозвался штаб.


Рев садящегося транспорта, пронизывал тройное герметичное остекление диспетчерской словно бумагу. Вибрировали даже стальные колонны-основания. Поползла по столу чашка с недопитым кофе, помедлив на краю, беззвучно свалилась на мозаичный пол, забрызгав его неопрятными темными пятнами. Что-то неслышно кричал, широко разевая рот и тыча рукой в сторону ближайшей полосы, белобрысый Леппо. Диспетчер, плотно зажав руками уши, непонимающе глядел на своего помощника. Кресло под ним медленно сползало к дверям лифта в центре комнаты. Брызнув бледными искрами, лопнул один из осветительных плафонов на потолке. Обзорные стекла диспетчерской быстро мутнели, компенсируя ослепительное пульсирующее сияние, исторгаемое дюзами аварийного судна. Над бетоном посадочного поля с разбросанными по нему тушами челноков, катилось новое солнце. Раскаленный ветер перевернул и играючи потащил по массивным плитам колесный джип бригады обслуживания. С хрустом сложилось и затрепетало сетчатое ограждение зоны руления. Через несколько секунд рев переместился южнее и резко стих. От мощного толчка дрогнул пол. Со столов веером разлетелись какие-то бумаги, незакрепленные трубки переговорников, ручки электронных указок. Кресла подпрыгнули, словно живые. Мигнул и вновь загорелся свет. Оглохший диспетчер тряс головой. В ушах стоял непрекращающийся хрустальный звон. Одна из огромных рам, край которой вырвало из крепления, пронзительно скрипела стальной кромкой по бетону. Младший диспетчер тыкал непослушными пальцами в кнопки коммуникатора, сбивался, чертыхаясь, начинал набор заново.

Далеко над полем что-то ярко вспыхнуло. Спустя миг донесся хлопок взрыва. Звон в ушах не проходил. Настойчиво пульсировал на консоли красный индикатор срочного вызова. Диспетчер подошел к сорванной раме. Взлетно-посадочный комплекс вокруг башни разительно переменился. Исчез слепящий свет прожекторных бутонов, лишь отдельные точки сигнального освещения неровными строчками проступали из темноты. Что-то вдали горело, озаряя тьму неровными вспышками. Суетились на границе поля лучи фар и сине-красные проблески сигнальных маячков. Отчетливо донеслась длинная очередь тяжелого пулемета. Еще одна. И еще. Вроде стихло. Снова что-то глухо бухнуло. Звон в ушах мешал прислушиваться. Нет, снова стреляют. На этот раз точно — тяжелый пулемет. Диспетчер бывал на стрельбище батальона морской пехоты по приглашению знакомого офицера с КПП порта. Звук тяжелого пулемета он знал. Почему стреляют? Неужели так быстро подъехал конвой «Стилуса»? В кого? В разбегающихся зэков? Очереди следовали одна за другой, затем снова что-то ухнуло и стало тихо. Относительно, так как мелкие звуки никак не желали просачиваться через оглохшие уши. Наверно поэтому он и не услышал шум подъехавших машин. Успел лишь заметить скупые щели света от затемненных фар, мазнувшие по развороченной клумбе вдоль дорожки к диспетчерской. За спиной разошлись в стороны створки лифта и невысокие люди в незнакомой темно-зеленой униформе рассеялись по помещению, взяв на прицел коротких черных винтовок обоих диспетчеров. Леппо выронил трубку коммуникатора, сноровисто вздернул руки над головой. Старший диспетчер последовал его примеру. Один из военных, очевидно офицер, с жутким акцентом произнес из-под воздушной маски:

— Космопорт захвачен. Вам предлагается сотрудничество в обмен на жизнь. Выполняйте наши распоряжения и ничего не бойтесь. После окончания высадки вы получите денежное вознаграждение. За саботаж или неподчинение следует расстрел на месте. Вы понимаете?

Не поняв ни слова из сказанного, загипнотизированный нечеловеческой мимикой офицера, старший диспетчер судорожно кивнул. Леппо угрюмо разглядывал солдат. На протяжении короткой речи командира те стояли, не шевелясь, словно изваяния. Лишь учащенное дыхание под масками выдавало в них живых существ. Диспетчер с удивлением отметил, что все они были одного роста. И кажется, даже на одно лицо.

Над полем с надсадным ревом пронеслись самолеты. Так низко, что вспышки их выхлопов на долю секунды выхватили из темноты огромные туши транспортных челноков на погрузочных стоянках. Пол под ногами снова вздрогнул, громко скрипнула изуродованная рама. Над одной из дальних стоянок поднялось зарево.

Глава 9

Второй отсек помаргивал плафонами аварийного освещения. Где-то под условным потолком, за переплетением труб и кабелей, еще вспыхивали огоньки плазменной сварки — ремонтные роботы продолжали латать трубопроводы. В воздухе висели сорванные то ли при взрыве, то ли при ремонте, решетки настенных панелей. И еще было адски холодно. Стейнберг чувствовал холод металла даже сквозь оболочку легкого ремонтного скафандра.

Весь левый борт выглядел так, словно по нему прошлись гигантским зарядом картечи. Нашлемный фонарь ярким пятном выхватывал неровные пятна сварных заплат и швов, чередовавшихся наплывами оранжевой аварийной пены. Клубком мерзких светящихся червей торчал из приоткрытой крышки коммутационного шкафа пучок световодов. Под ногами крысой просеменил в темноту ремонтник, утаскивая за собой хвост толстого кабеля. Темные обесточенные консоли поста жизнеобеспечения, светится только сектор климата. Большинство индикаторов на нем едва переползли с красного цвета в оранжево-желтый, но все же дышать в отсеке уже можно. Хотя и недолго.

Шахта центрального лифта. Россыпь сквозных пробоин на тускло блестящем металокераме. Над запорным маховиком крышки люка зеленый индикатор — центральный лифт работает. Исправный тостер в груде металлолома. Толстый гофрированный шланг воздуховода торчит поперек отсека, не дает пройти. Стейнберг осторожно приподнял его за край. Воздуховод теряется во мраке распахнутого технического туннеля. Гофрированная петля распрямляется, открывая чью-то ногу в обрывке оранжево-серебристого комбинезона. Нога, обутая в светлый ботинок с магнитной подошвой, уверенно стоит на палубе. Стейнберг протиснулся через перегороженный проход, стараясь не задеть каменное тело под собой. Задел-таки. Рука трупа в светлой перчатке легонько качнулась вверх-вниз. Привет, привет, бродяга. Как поживаешь? Что-то перегорело внутри, как лампочка. Еще там, в боевой рубке. Будто ты давно умер, и только дышишь по привычке. А они — уже нет.

Ну и что?

Лейтенант протиснулся дальше, посветил на люк носовой зенитной батареи. Зеленый. Уже лучше. Осторожно высунулся из-за шахты лифта, отодвинул висящую перед носом погнутую решетку. Вторая зенитная. Тоже зеленый. Чудненько. Подхватил из аварийного шкафа пару дыхательных картриджей. Пригодятся. Прилепил к боку. Огляделся. Дальше вроде получше. На вид — совершенно исправное оборудование, разве что обесточенное. Но это ерунда, запитаем.

Переходной люк в следующий отсек перекрыт наглухо. Рубиновый огонек блокировки. Хреново. Не пройти. Ладно, попробуем через лифт. Не сейчас, позже. На первый раз достаточно. А сейчас назад, в свой отсек. По сравнению с тем, что творится тут, там — номер-люкс. Он толкнул ногой лючок технической ниши, протиснулся по узкому переходу на другой борт. Нащупал скобу аварийного трапа, медленно переставляя прилипающие к металлу подошвы, начал подниматься «вверх» к началу шахты. Отодвинул плечом обрывок кабеля, стараясь не задеть блеснувшие медные жилы. Врезался головой во что-то упругое. Посветил. Снова оранжевая ткань скафандра. На этот раз вокруг россыпь замерзших темных шариков. Тянутся, медленно дрейфуя в сторону решеток воздухозаборника. Температура растет и кровь скоро начнет таять. Надо бы прибрать мертвую органику. Жить в летающем морге — слетишь с катушек.

А это что у нас? Ага, резервная консоль управления. Включаем. Работает. Ошибка соединения. А ты чего ждал? Дублирующий контур. Индикатор зеленый. Отлично. Теперь кабель в разъем. Контакт. Идентификация. Есть! Светится небольшая голограмма. Красные пятна повреждений. Зараза. Сквозь голограмму проплывает очередной рубиновый шарик. Голосовой интерфейс:

— Командный статус подтвержден. Объект: лейтенант Стейнберг. Доклад: система управления законсервирована. Сбой системы питания. Ожидаю команды.

— Дружище, я так рад тебя слышать! В этом гробу просто не с кем поболтать!

— Команда не опознана. Система управления законсервирована. Сбой системы питания. Ожидаю команды.

— Ну-ну, зануда, — нервно засмеялся Стейнберг. Накопившееся напряжение искало выхода. — Хорошо, будь по-твоему. Центральному, команда: задействовать систему ремонта и восстановления. Восстановить систему питания центрального процессора. Восстановить систему управления в боевой рубке. Определить местонахождение судна. Продолжить работы по восстановлению системы жизнеобеспечения. Приступить к выполнению.

— Принято. Команда в стадии выполнения.

Лейтенант выдернул кабель из гнезда разъема, бережно уложил в нагрудный карман, застегнул молнию клапана.

Запорный маховичок провернулся на полоборота. Засветился зеленый индикатор люка. Стейнберг щелкнул замком шлема, с наслаждением вдохнул ставший привычным запах своего отсека. Дом, милый дом…

Впервые за несколько суток он заснул сном младенца. Даже увидел во сне что-то хорошее. Правда, потом никак не мог вспомнить, что именно.

Глава 10

— Магда, ну дай же поспать… — Сергей вяло отбивался от нее во сне. — Потерпи до утра. И выключи свет!

Тычок под ребра сбросил его с кровати. Сергей вскочил, ошалело озираясь. Моргая красным глазком, противно жужжал зуммер тревоги над входной дверью. Общий сбор. Луч посадочного прожектора с садящегося неподалеку коптера больно ударил по глазам. Звука почти не было.

«На глушителях идет», — машинально отметил он.

Магда, уже одетая, прыгала на одной ноге, втискивая ногу в ботинок.

— Спишь, как в яслях, — она, наконец, справилась с ботинком, схватив из ниши амуницию, в спешке защелкала застежками. — Ты что, зуммера никогда не слышал?

— У нас в казарме ревун, — огрызнулся Сергей, влезая в комбинезон.

Она на секунду прижалась к нему, заглянула в глаза.

— Милый, мне пора. Пожалуйста, не лезь на рожон. Мне кажется, это не учения. Увидимся, — она клюнула его сухими губами в щеку и выскочила за дверь.

Через полминуты он выбежал следом. Внизу хлопали двери, кто-то этажом ниже гулко топал вниз по ступенькам. Из-за незапертых дверей нудили тревожные зуммеры.

Улица встретила непривычной темнотой. Не светилось ни одно окно, тускло поблескивали в свете звезд стеклянные грани фонарей. В рассеянном свете мелькали быстрые тени, со всех сторон доносился топот ботинок и бряцанье амуниции. Кто-то впереди шепотом матерился, запнувшись о скамейку. Двое солдат-ополченцев в легкой броне сноровисто скатывали в рулон красивую травку газона, обнажая бетонный капонир с коротким провалом окопа. Третий раскладывал станок автоматического гранатомета. Сержант в полном боевом облачении подсвечивал ему тусклым лучиком красного фонаря.

— Внимание! — раздался чей-то холодный голос. Сергей, еще не привыкший к присутствию импланта, вздрогнул от неожиданности. — Внимание! Это не учебная тревога. Всем военнослужащим — общий сбор. Членам семей и гражданскому персоналу занять места в убежищах. Действуйте согласно инструкциям. Следуйте за инструкторами гражданской обороны. Ситуация под контролем. Не поддавайтесь панике. Соблюдайте спокойствие. Транспорт для доставки военнослужащих к местам постоянной дислокации сосредоточен вдоль центральных улиц. Предъявляйте служебные жетоны комендантским командам для распределения по машинам. Повторяю…

Голос странно двоился. До Сергея, наконец, дошло, что инструкция параллельно транслируется уличными громкоговорителями.

Навстречу с тихим гулом медленно прополз мобильный комплекс ПВО с погашенными огнями. Длинные силуэты его стволов на мгновенье заслонили звездную россыпь на небе. Камушки с посыпанной гравием дорожки с пулевым стуком разлетались из-под юбки воздушной подушки. Звякнуло разбитое стекло. Где-то заплакал ребенок. На него зашикали. Плач перешел в хныканье, постепенно затих за соседним домом. Низко над домами серой тенью пронесся беспилотник.

— Ваш жетон! Жетон! — прямо в ухо Сергею выкрикнул возникший из ниоткуда военный полицейский. В темноте тусклым пятном светилась его белая каска, оттеняя провал лица. Из-за плеча тускло отсвечивал короткий ствол автоматического карабина.

— Третья машина справа. Третья справа!

Сергей машинально кивнул, не сообразив, что его кивок не виден в темноте. Коп без лица уже тыкал сканером в следующий жетон. Отсвет крохотного экранчика освещал его руку синеватым пятном. Казалось, будто рука движется в темноте сама по себе. Кто-то толкнул Сергея в бок, наступил на ногу. Ожесточенно работая плечами и локтями, он протиснулся к серому пятну грузовика. Запрыгнул в кузов. Всмотрелся в темноту. Его грубо дернули за руку, толкнули на жесткое сиденье.

— Падай, не маячь, — раздался из тьмы под тентом низкий голос. — Тебе куда?

— Форт-Дикс, первый батальон бригады мобильной пехоты, — машинально ответил Сергей, потирая локоть. Помедлив, добавил: — Сэр.

— Садж, нам точно не туда, — лениво растягивая слова, заметил кто-то из глубины кузова.

— Тебя спросить забыли, — огрызнулся обладатель низкого голоса. — Значит так, десант, сбросим тебя на базе в километре по центральной аллее, дальше сам дошлепаешь. Нам дальше. Времени в обрез.

— Нет проблем, сэр, — отозвался Сергей.

Еще один силуэт шумно взгромоздился в кузов, на мгновенье заслонив небо.

— Тебе куда? — поинтересовался сержант.

— Свои, садж, — ответил новенький.

— Свои так свои, — пробурчал служака. Забормотал в коммуникатор: — Служба, трогай. Полный комплект. У перекрестка первого первого мобильной притормози.

Коммуникатор что-то коротко прохрипел в ответ. Машина резко дернулась. Сергей со стуком приложился затылком о металлическую дугу тентодержателя. Сзади пристроился приземистый БТР сопровождения, задрав к небу ребристые стволы спаренных скорострелов. Небо прыгало в проеме заднего борта. В вышине длинным росчерком мелькнула падающая звездочка, красиво распалась на крохотные гаснущие искорки, каждая со своим следом.

Закладывало уши. Грузовик с низким гулом полз по шоссе, иногда резко вилял, уступая дорогу встречной колонне бронетехники. Взобрался на подъем. Сзади, насколько мог различить взгляд, ползла огромная тысяченожка, скупо поблескивая тусклыми щелями затемненных фар. С неба скатилась еще одна звезда. Красиво, черт возьми!

— Хреновы дела, а, садж? — поинтересовался кто-то напротив, — Смотри, с орбиты уже что-то посыпалось.

— Твое дело — молчи да стреляй. Приедем, ротный тебя просветит до полной кондиции. А пока сиди, считай звездочки, — оборвал говоруна сержант.

В стороне от колонны с тихим свистом промелькнул коптер. Незнакомый силуэт. Сергей таких еще не видел. Мельче «косилки». Один несущий винт. Очень быстрый. И тихий. Наверное, крутая штука. Вертушка стремительной тенью барражировала над колонной, иногда пропадая из виду за лесистыми холмами. Чуть в стороне над лесом мелькнул еще один хищный силуэт.

И впрямь дело серьезное, решил Сергей.

Встречаемые стволами автоматических турелей, машины вползали в ворота базы и растекались по бетонным аллеям. Со всех сторон доносилось взрыкивание танковых двигателей. Где-то размеренно били кувалдами по сырому дереву. Влажный холодный ветерок тянул запахом ракетных выхлопов. Били батареи противокосмической обороны.

Грузовик дернулся и резко остановился.

— Станция Преддверие. Следующая остановка — Ад, — ехидно остроумничал давешний трепач.

— Шевели задницей, пехота, чего расселся, — подтолкнул Сергея сержант.

Глава 11

База Форт-Дикс распрямляла спину, разминала затекшие мышцы. Посреди красивых лужаек и вековых деревьев выпячивались из земли бугры бронеколпаков со стволами орудий. Щелкали механизмами подачи многоствольные автоматические турели. Сдвигались в стороны целые пласты грунта над выездами из подземных туннелей, выбрасывая пар выхлопов, расползались по бетонным капонирам батареи самоходных гаубиц, минометов, реактивной артиллерии. Оживали, наполнялись лязгом гусениц и топотом множества ног километры подземных коридоров. Колонны бронетранспортеров в сопровождении коптеров рассредоточивались, охватывая Джорджтаун, занимая позиции согласно оперативным планам. Командиры батальонов и батарей срывали предохранительные колпачки и печати с накопителей оперативных вычислителей, спешно впитывали данные задач, на ходу транслировали их на тактические блоки подчиненных. Звено за звеном уходили вверх высотные и фронтовые перехватчики. Где-то в ближнем космосе уже шли напряженные бои. Обратно возвращались далеко не все. С опустевшими ракетными подвесками, с пробоинами в коротких плоскостях. Раскаленный воздух струился над стартовыми столами. Не переставая, били противокосмические орудия, расчерчивая хмурое утро дымными столбами. Ракеты орбитального перехвата полыхали над шахтами и с грохотом исчезали в высоте. Патрули морской пехоты на броне БМП с лязгом траков катились по улицам городов, всмятку давя брошенные на улицах легковушки. Беспилотные высотные разведчики гнали потоки данных. Мобильная пехота расползалась над континентом, оборудуя опорные пункты на протяжении тысяч километров, усиливая охрану батарей противокосмической обороны. Огромная военная машина набирала обороты.


Центральный пост «Варяга». Офицеры штаба эскадры только что приложились к трубкам питания, поглотив обед, запили его теплым суррогатным кофе с витаминами. В конце концов, война — их работа. Боевая работа. И жить на работе нужно по установленному распорядку. Незаметные вестовые тут же заменили картриджи питания скафандров. Офицер, как правило, — долгоживущая особь, требующая хорошего энергоснабжения и своевременного ухода. Офицер должен иметь свежую пищу, чтобы успешно выполнять поставленные задачи.

— Начальник оперативного отдела, докладывайте.

— Первый этап плана «А» в целом выполнен, — тут же отозвался черноволосый офицер из противоперегрузочного кресла. — Станция дальней связи уничтожена. Авангард десанта первой волны высадился успешно. Космопорт Эскудо захвачен и готов к приему десантного транспорта. Средства низковысотной ПВО развернуты. Гарнизон прилегающего города Эскудо нейтрализован, наблюдаются редкие, незначительные очаги сопротивления. Батарея противокосмической обороны Эскудо уничтожена. Потери десанта незначительны. Развернуты мобильные патрульные группы. Десантный корабль находится на исходной позиции согласно плану, произвел активацию трех батальонов десанта первой волны и роты командос. В течение двух суток будут активированы до полка десанта первой волны, вторая рота командос, батальон тяжелой пехоты. Вместе с тем, высадка основной группы десанта затруднена господством авиации противника в воздушной зоне космопорта. Противник поднял самолеты с морского авианосца в пятистах километрах от Эскудо. Для нашей ударной авиации авианосец недосягаем. Попытка добиться превосходства в воздухе к успеху не привела. Наши истребители класса «космос-атмосфера» значительно уступают машинам противника в маневренности и тяговооруженности на средних и низких высотах. Безвозвратно потеряно шестнадцать тактических истребителей и пять штурмовиков. Посадка десантного корабля на планету в таких условиях невозможна. Просчитывается вариант высадки подкреплений при помощи десантных катеров, но прогноз потерь средств высадки достигает пятидесяти процентов. Наша ударная авиация способна поддержать десант огнем по площадям. Тактическая поддержка штурмовой авиацией затруднена из-за высокой активности истребителей противника. Группировка космического флота противника в целом нейтрализована. Уничтожено три эсминца, три фрегата, четыре тактических корабля, более тридцати единиц космической авиации. Эскортный авианосец «Гинзборо» тяжело поврежден и отошел под защиту батарей ПКО, хотя сохранил часть авиации и продолжает участвовать в боевых действиях. Повреждена орбитальная база флота противника. В строю осталось около десяти тактических кораблей, действующих, в основном, под прикрытием базы. Уничтожено восемьдесят процентов спутников связи и навигации. С нашей стороны два эсминца получили повреждения средней тяжести при отражении атак вражеской авиации. Наша авиация господствует на орбите и в ближнем космосе. Тут ситуация обратная. Универсальные перехватчики Земной Империи уступают нашим истребителям при действиях вне атмосферы, особенно в боях на дальних дистанциях. Уничтожено двадцать самолетов противника. Попытки нашей авиации проникнуть в воздушное пространство Джорджии вне зоны Эскудо к успеху не привели ввиду плотного огня ПКО. Дальнейшие попытки уничтожить базу флота и авианосец противника с дальней дистанции нежелательны ввиду того, что запас тяжелых ракет основной ударной единицы — крейсера «Варяг» — после боя составляет около тридцати процентов от нормы и может полностью истощиться, что оставит крейсер без тяжелого вооружения. Выход «Варяга» на дистанцию средств поражения средней дальности сделает его потенциально доступным для авиации и наземных средств противника. Доклад закончен.

Контр-адмирал Корсак помолчал, напряженно раздумывая. В голове с бешеной скоростью прокручивались и анализировались варианты дальнейших действий. Офицеры штаба замерли, ожидая распоряжений.

— Начальник штаба, разработайте план операции, — наконец, произнес Корсак. — Авианосцу «Балтика» продолжать атаки орбитальной группировки противника, имея главной целью базу флота и авианосец «Гинзборо». Авианосцу «Севастополь» поднять все свободные от охранения истребители для прикрытия ударной авиации. Ударной авиации «Севастополя» уничтожить морской авианосец противника. После захвата превосходства в воздухе в районе Эскудо, начать высадку основного десанта. Штурмовой авиации осуществить поддержку десанта. Далее действовать по ранее утвержденному плану. Исполнение — немедленно по готовности.

— Слушаюсь, товарищ адмирал!

Глава 12

Нескончаемый аврал погрузки снаряжения и боеприпасов. Огромные, неистощимые недра складов и хранилищ. Вереницы грузовиков и грузовых каров. Ящики, ящики, ящики. Ряды бесконечных темно-зеленых штабелей. Целые города с табличками маркировки улиц. И почему в армии так любят зеленый цвет? Чем хуже черный, или, скажем, коричневый? Едкий соленый пот, заливающий глаза. Ломота в спине. Трехэтажные маты озверевших сержантов. Не успеваешь разогнуться, как тебе в спину уже больно упирается угол следующей тары. Двигаешься тупо и бездумно. Считаешь ящики. Потом грузовики. На бегу разглядываешь маркировки. Потом надоедает и то, и другое, и третье. Переезжает вся вселенная. Всем требуются консервы, патроны, гранаты, снаряды, батареи, аптечки, фонари, радиостанции, прицелы, ЗИПы, ботинки и запасные стволы для гранатометов. И еще целая куча всякого барахла. Блин, да как же без этого добра воевали раньше? Минутный перекур, пара глотков из фляги. Глоток перенасыщенного химией воздуха. Дым ракетных выхлопов стелется над базой, смешивается с холодным дождливым туманом, образовывая ядреную смесь, перешибающую дыхание. Надрывное буханье орудий ПКО и рев взлетающих почти над самыми головами самолетов уже приелись и воспринимаются как привычный фон. Снова в цепочку. И грузить, грузить, грузить. Главный враг — вездесущие сержанты интендантской службы с электронными планшетами в руках. Еще пара часов, и они замордуют тебя почище любого противника. Любой из взвода готов пришибить этих уродов с красными воспаленными глазами даже не по команде — по легкому кивку или движению бровей. По любому намеку. Но намека все нет. Озлобленные бойцы кидаются ящиками. С маху бьют ими по пластику кузовов. Сделанная на совесть армейская упаковка держит удар, не дает выместись на себе злость. Сигнал тревоги воспринимается как сигнал избавления от пытки. Сутки непрерывной физподготовки с использованием тяжестей вдохновят на драку самого закоренелого пацифиста. Тем более «Диких пчел».

Скорлупа брони защелкивается вокруг грязного, пропитанного пылью и потом комбинезона. Щитки плотно облегают локти и колени, стискивают бедра. Мир привычно окрашивается и подсвечивается зеленоватой рамкой прицельной панорамы. Разбивается на оконтуренные тактическим блоком объекты. Грузовики раззявили пасти пустых кузовов. Интенданты кричат в коммуникаторы. Требуют следующую порцию жертв. Мы уже не в их власти. «Дикие пчелы» предпочитают погибнуть с винтовками, а не с ящиками в руках.

— Наша очередь! — кричит Ардант. Над лесом появляются «мулы». Сколько же их! Определенно, война — масштабное действо.

— Пора отрабатывать халяву! — сообщает наушник голосом взводного. Кажется, у него боевая истерика. Так бывает, когда слишком долго находишься в состоянии высокой кондиции. Идиот. Он даже помогал грузить машины в перерывах между изучением потока оперативных данных. Демонстрировал единство взвода. Быть ему комбатом. Если выживет.

Тактический блок сигнализирует о поступлении вводной. Триста двадцатый на связи. Удобная штука этот имплант. Сергей дает команду к выдвижению, не размыкая губ.

На бетон плаца опускаются «мулы». С грузовых каров быстро закидываются внутрь плотно упакованные транспортные кофры. Запах металла, пластика и резины внутри летающего дома. Такой привычный, вселяющий уверенность. Доклады командиров. Земля уходит вниз.

Батальон выстраивается клином. В центре коптеры десанта. По бокам и впереди «косилки» огневой поддержки. Высоко над ними — истребители сопровождения. Сергей ощущает себя винтиком всесокрушающей машины. Силища, заключенная в десятках боевых механизмов, под завязку набитых смертью, переполняет бойцов, делает их лица спокойными. А может быть, они до блевоты устали за последние сутки и им просто стало на все наплевать. Они привычно чистят и осматривают оружие. Перечитывают вводные. Разглядывают карты. Начинают дремать под гул турбин.

«Диким пчелам» — высадка на окраине Эскудо, разведка боем в сторону космопорта. Два остальных взвода роты — «Бизоны» и «Красные кайманы» — резерв и обеспечение эксфильтрации. По возможности обходить очаги сопротивления. Нарушать коммуникации противника, уничтожать тыловое обеспечение. Ротам «Браво» и «Чарли» захватить плацдарм и удерживать его до высадки основных сил или до команды к эвакуации. Непосредственную огневую поддержку обеспечивает пятерка «косилок», действующих с территории плацдарма. Поддержку по требованию и прикрытие с воздуха обеспечивают тактические истребители и штурмовики морского базирования. Время реагирования на запрос — от пяти минут до часа.

Под конвоем тянулась гладь бесконечного океана. Такого мирного. Яркое экваториальное солнце резвилось в бирюзовой воде. На борту все спали. Когда еще выпадет случай? Крутили огромными головами пулеметчики в своих прозрачных пузырях.

Глава 13

Снова второй отсек. Надо пройти дальше. Люк перехода заклинило намертво. Сошедшая с ума система блокировки упорно не желает разблокировать стальную плиту, потому что по ее данным в третьем отсеке сплошной вакуум. Однако система восстановления утверждает, что в третьем отсеке пригодная для дыхания атмосфера с температурой плюс пять по Цельсию. Стейнберг решает воспользоваться центральным лифтом. Над его шлюзом уютно светится зеленый индикатор. Запорный маховик легко проворачивается, открывая провал люка. Освещение внутри не работает. Луч нашлемного фонаря бьет в темный овал, выхватывая круг металлического пола капсулы. Лейтенант склоняет голову, втискивается внутрь. Распрямляется, держась рукой за маховик люка. Поворачивает голову и замирает в ужасе. Все-таки к виду трупов трудно привыкнуть. Тем более, когда этот труп — твой бывший командир. Остекленевшие глаза из-под раскрытого забрала шлема не дают отвести взгляд. «Командир не может прибыть на мостик». Да уж, в таком виде прибыть куда-либо и впрямь проблематично. Неделя в замкнутом пространстве при температуре выше нуля не прошла без последствий. Щеки и лоб мертвеца покрывают темные трупные пятна. Капитан-лейтенант Брейсвил, железный человек, доводивший команду до изнеможения, висит в тесной капсуле, сжимая руками разорванный живот, так и не успев принять участия в первом бою своего корабля.

— Что ж, теперь моя очередь, старина. Теперь я командир. Меня повысили. Извини. — Стейнберг, кряхтя от натуги, с трудом протискивает негнущееся тело в люк. Буксирует к левому борту. Утрамбовывает в неработающий медицинский бокс, плотно задраивает прозрачную полусферу крышки. Два других бокса уже заняты прежними обитателями отсека. Нет энергии, чтобы их заморозить. Но так все же лучше, чем дышать вонью разлагающегося мяса.

Страховочная скоба под теплоизолирующей перчаткой вздрогнула. Фрегат подрабатывал двигателями ориентации, меняя курс. Ожившая система управления вела судно в пятый сектор Ориона, система Бритта. На базу флота. Жаль, что накрылась система дальней связи. Во всяком случае, не удалось запеленговать ни одной станции ретрансляции из расположенных в этом секторе. В общем, связи с базой как не было, так и нет.

— Доклад: главный двигатель выведен на уровень мощности сорок процентов от нормы. Дальнейшее повышение мощности невозможно из-за повреждения контура охлаждения. Расчетное время выхода на границу системы Бритта — сто двадцать часов, — женский голос в затылке больше не кажется чем-то потусторонним. За прошедшую неделю Стейнберг научился говорить с системой управления на отвлеченные темы, временами безбожно отвлекая ее ресурсы от первостепенных задач. Одиночество внутри заледеневшей стальной скорлупы, тесное общение с мертвецами и хрипы умирающих по каналам аварийной связи способствуют развитию философских взглядов на жизнь. Зачем он тут? Почему не работает бухгалтером в магазине своего дяди Джорджа? Какого хрена ему не жилось в верхнем ярусе мегаполиса Лукс, где полно кондиционированного воздуха, горячей воды и холодного пива? Ради чего шесть долгих лет в училище Флота он подвергался издевательствам над душой и телом? Для того, чтобы покрасоваться синим кителем перед портовыми девками? Чтобы сдохнуть от удушья в пустоте системы, у которой даже нет названия? Для чего он живет? Почему не умер вместе с другими? Быть может, бог все-таки существует?

Как и любой флотский, он был закоренелым атеистом. Трудно верить в бога, когда пролетаешь за сутки несколько звездных систем, нигде не встречая следов его присутствия. Может быть, он оставлен в живых для выполнения какой-то миссии? Тогда к дьяволу бога, если даже высшее существо определяет его назначение, вписывает его в штатную ведомость и планирует его дальнейшее использование. Тот же флот, только невозможно дезертировать. «Я так не согласен», — твердил лейтенант своему собеседнику. Или самому себе. Компьютер научился слушать излияния Стейнберга. Кажется, он научился понимать, когда можно задавать вопросы, делая вид, что не понял команду, а когда просто молчать и слушать. Жаль, что он не может дать ни одного ответа.

На самом деле, у него не было особого выбора. Можно было изображать героя и продолжать бороться. Даже бездельничать, накачиваясь стимуляторами или спиртным, было уже невозможно. Управляющая система враз усыпит его, если решит, что его действия как командира неадекватны и идут вразрез с уставом Флота. Стейнберг не хотел умереть во сне.

Фрегат упорно ползет к базе. Набитый мертвецами и безмолвный, словно Летучий Голландец.

Глава 14

Высадка. Хоровод «косилок» над западной окраиной Эскудо. Бронированные монстры едва не касаются крыш одинаковых трехэтажных домов, с ревом проносясь по кругу. Ураганный ветер винтов срывает с плоских крыш куски кровли, расшвыривает их по покрытой мусором улице. До стены джунглей — полоса отчуждения, выжженная и вытравленная химикатами пятикилометровая буферная зона. Ограждает городок от воздействия зеленого ада.

Небо исчерчено сплошной сеткой инверсионных следов. Десятки имперских самолетов барражируют на разных высотах. Не рискуя, однако, опускаться слишком низко — откуда-то из-за домов регулярно протягиваются вверх ниточки ракетных пусков, отгоняя незванных гостей. Если бы не это, высадка выглядела бы совсем мирной. Более мирной, чем даже учебная. Беспилотные разведчики передают картинки опустевших улиц окраины. Кое-где — выбитые окна. Парочка брошенных автомобилей с распахнутыми дверцами. Несколько трупов гражданских на тротуаре. Перебегают улицу два небритых мужика с пластиковыми канистрами в руках. Испуганно оглядываясь, тихонько крадется вдоль дома женщина с прижатым к груди мешком съестного. И никаких следов присутствия противника.

Маленькие беспилотники непрерывно транслируют обращение имперского военного командования к обитателям городка. В принципе, сеть оповещения по линии гражданской обороны должна была сработать еще несколько дней назад. Судя по всему, гражданское население уже распределено по убежищам, в домах и офисах остались только самые упертые. Но все же командование перестраховывается. Какой смысл уничтожать тех, кого, по идее, нужно защищать? Иначе город вместе с космопортом давно был бы стерт в порошок вместе со всеми захватчиками. Всего-то и надо, что несколько ракет с орбитальных бомбардировщиков. Опять же, промышленно-добывающий комплекс представляет немалую ценность. А может быть, дело именно в нем. Как бы то ни было, из-под крыльев небольших аппаратов, нарезающих круги над крышами, продолжают литься слова: «Граждане Империи. На город совершено вооруженное нападение. Объявлено военное положение. Пожалуйста, проследуйте в ближайшее убежище гражданской обороны. Захватите с собой документы, запасы воды и пищи на несколько дней. Адреса убежищ указаны на информационных стендах и во всех полицейских участках. Если вы не можете вывести людей, которые не в состоянии передвигаться самостоятельно, обратитесь к ближайшему полицейскому или иному представителю власти. Вооруженные силы Империи начинают боевые действия. Все, кто не укрылся в убежищах, подвергают свою жизнь опасности. Повторяем…».

Первый «мул» снижается над широким пологим холмом, скользит над самой землей. Пулеметы захлебываются от ярости, исчерчивая землю полосами пыльных фонтанов. Десант горохом сыплется из коптера на черную безжизненную землю, мгновенно рассасывается по сторонам, занимая оборону. Через несколько секунд опорожняется следующая машина. И — пошла карусель. Высота быстро покрывается ящиками и контейнерами, окутывается колючими спиралями. Серо-зеленые силуэты ошпаренными тараканами разбегаются по вершине.

Пока никакого сопротивления. Окраина отсюда — как на ладони. Дома в километре от зоны высадки молчаливо пялятся на суету, блестя отражениями окон. Серые спины уходят в землю, сноровисто долбят лопатками, грузят ее в пластиковые мешки. Кольца окопов с наростами огневых точек растут на глазах, срастаются в причудливые лабиринты. Серыми истуканами торчат из клубов пыли КОПы. Настороженно крутят торсом, поводят стволами. Расходятся далеко по сторонам посты передового наблюдения.

Коптеры тянутся к джунглям, на ходу выстраиваются в походный ордер. Оставшиеся «Громы» поднялись выше, патрулируют окраину. Становятся слышны остервенелые матерки и частый стук лопаток по камням и мертвым корням. Лейтенант Ардант мечется среди окопов, подгоняет сержантов:

— Темп, темп. Надо успеть оборудовать позиции до темноты. Ускорить работы.

Сержанты, стиснув зубы, кивают. Для порядка все же рычат на бойцов. Те и так кидают землю, как роботы. Не маленькие, понимают, что к чему. Даже новенькие пашут как черти. А вот взводному неймется. Все рвет пупок. Не чувствует разницы между войной и учениями. Тут надо не бежать вперед, а, поджав яйца, тихонько плестись сзади. Война не любит отличников. Выживают только середнячки.

Стански и Факел, высунув языки от усердия, нашпиговывают землю перед заграждениями минами и датчиками сигнализации. Чуть позже придет черед управляемых мин. Освобожденный от работ Самурай, закутанный в черно-зеленое маскировочное барахло поверх брони, бесформенной кучей лежит на склоне, прикрывая саперов. Кажется, он даже не дышит. Длинный ствол снайперской винтовки со свисающими прядями маскировки лежит параллельно земле, едва заметно рыская по сторонам.

Солнце садится в джунгли, зажигая багровый закат. Быстро темнеет. Мигнув, гаснет картинка с одного из беспилотников, ушедшего далеко вперед в сторону позиций батареи ПКО. На одном из последних кадров мелькает смазанный силуэт незнакомого механизма. Что-то среднее между колесным бронетранспортером и машиной разведки. «Косилка» вырывается из карусели, ныряет к самым крышам. С высоты холма в сгущающейся темноте хорошо видны вспышки в небе. Далеко за домами поднимается зарево, но быстро опадает, проглоченное темнотой. Коптер возвращается в строй.

— Вот зараза! — распрямляет спину сосед Сергея по окопу, Ковальски. — Роем, роем. Если бы еще себе. А так, все равно уходить. — Он сплевывает густую черную слюну, задергивает горловину мешка. Вдвоем с Сергеем они поднимают темно-зеленую пластиковую тушу, взваливают ее на бруствер. Подсвечивают тусклыми красными фонариками, проверяя прочность и правильность укладки.

Гул самолетов в вышине с наступлением темноты временами приближается, становится более отчетливым. Если присмотреться, можно увидеть, как перемигиваются между тучами звезды. Некоторые из них вспыхивают быстрыми яркими росчерками. В высоте идет бой. Внизу пока тихо.

— Как ты, Серж? — интересуется по радио Пранк.

Сергей оглядывает окоп: кажется, все.

— Нормально, Джим, — отвечает он, растирая по лицу грязный пот. — Вроде окопался. А у тебя?

— Мой Пятьсот первый уже у заграждений. Скоро выходим. Не жди команды, выводи своего за линию окопов. Потом поздно будет суетиться.

— Понял, сделаю. — И сержанту: — Заноза — Фенечке. Сэр, мы закончили.

Командир отделения вынырнул из темноты чуть ли не сразу после доклада. Словно прятался за спиной. Оглядел окоп. С силой потыкал увесистым кулаком в наполненные землей мешки. Сержант Фенечка носил свое несуразное имя гордо. Желающих пошутить над ним после пары случайных травм не находилось.

— Не образцово, но сойдет, Заноза, — наконец, изрек он. Словно сомневаясь, что придраться не к чему. — Проверь КОПа. Скоро выходим. Не подведи.

— Не подведу, сэр. Я готов.

Сержант молча кивнул. Снова исчез в темноте.

Усилием воли Сергей переключил имплант на канал управления КОПом. Теплая волна узнавания и радости захлестнула с головой. Слов теперь не требовалось. Триста двадцатый понимает его мысли до того, как Сергей оформляет их в слова. Достаточно представить последовательность выполнения задачи, чтобы робот с готовностью бросился ее выполнять. Сергей посылает мысленный приказ. КОП, перепрыгивая через траншеи и брустверы, припустил к своему оператору. С ходу перемахнул окоп почти у него над головой, обдав с ног до головы черной земляной крошкой. Опустился на склоне холма, вновь превратившись в настороженного пригнувшегося истукана.

По окопам «Альфы-2», позвякивая амуницией, расползались новые хозяева. Двое солдат протащили трубу лаунчера, звонко приложив Сергею по броне сошкой станка. Рядом приземлился худощавый солдатик из роты «Чарли». Не торопясь, новый жилец разложил свои пожитки на дне окопа. Пошевелил винтовкой между мешков бруствера, пристраивая ее поудобнее. Расстелил на земле пончо. Накрыл им вещмешок. Уселся, по-хозяйски огляделся. Поворчал — нет ниши для боеприпасов. Ничего, родной, не в отеле. Сам выдолбишь.

— Чьих будешь, боец? — наконец, соизволил обратиться к Сергею.

— «Дикие пчелы», — нехотя ответил Сергей.

— «Альфа-2», значит.

— Именно так.

— А я Стас. Гамбит. «Чарли-1», — представился худощавый.

В наушнике забубнил голос взводного. Началось.

— Бывай, Стас. Я пошел.

— Подожми яйца, — напутствует боец.

В темноте по склону холма спускались серые тени. Приседали, ощетинившись стволами, группировались перед колючкой у подножия. Ждали донесения разведчиков-снайперов, ушедших вперед час назад.

Наконец, сектор минного поля отключен. По одному взвод просачивается за кольца проволочного заграждения. Стаи «мошек» сканируют окрестности. Сзади на высоте десятки стволов роты «Чарли» напряженно всматриваются в темноту.

Идти по минному полю, даже зная, что оно деактивировано, жутковато. Сергей представляет, как под тонким слоем земли дожидаются своего дурачка свежеустановленные «подарки». Надеется, что сделаны они на совесть и ни один не сработает в заблокированном состоянии. Стараясь быстрее проскочить опасное место, с лязгом наталкивается на идущего впереди.

— Заноза, не паникуй, — невидимый в темноте Фенечка все видит. Недовольно оглядывается назад взводный.

— Принято, — машинально отвечает Сергей. Горячая волна стыда заливает уши. Все же он идет след в след идущему впереди.

— Дозоры, вперед, — отрывисто распоряжается Ардант. Он напряжен, но не паникует. Это хорошо. Сейчас мандраж ни к чему. Бойцы должны чувствовать его уверенность. — КОПы по местам.

Снова загораются точки мин на карте. Поле активировано. Прошли. Место Триста двадцатого — в арьергарде, замыкающим. Сергей, присев на колено, пропускает колонну. Семисотый Добина тяжело шагает мимо, перегруженный пушечными картриджами. Орландо любит пострелять. Проходя мимо, Добин ободряюще толкает Сергея в плечо.

Идти, чувствуя за спиной мощь напарника, совсем не страшно. КОП может обнаружить противника по целому букету признаков аж за несколько километров. Триста двадцатый сканирует местность непрерывно. Успокаивающе светятся зеленым показатели телеметрии.

Из темноты надвигаются темные громады домов. Город — как затаившийся перед прыжком черный зверь. Не видно ни огонька. Ни звука, кроме далекого «чиф-чиф-чиф» неугомонных «косилок». Спутникового слежения нет. Видимо, больше нет самих спутников. Автоматика брони отслеживает текущее положение на карте самостоятельно.

— Дозор-лево, Наконечнику-1. Чисто. Прием. Дозор-право, Наконечнику-1. Чисто.

— Наконечник-первый — дозорам. Принято.

Перекличка взводного с охранением успокаивает нервы.

Лейтенант поднимает руку, делает знак. Знак передается по цепочке. Взвод растекается в цепь, тихо валится на землю в ста метрах от первого дома. Прицелы ощупавают темные проемы окон, цепляются за резные решетки балконов. «Мошки» лезут в щели, облетают темное строение, разлетаются вдоль улиц.

Чисто.

Взводный снова взмахивает рукой. Первое отделение срывается с земли и, пригибаясь, несется вперед. Массивный силуэт КОПа качается над сгорбленными фигурами. Два оставшихся робота, привстав, с тихим визгом крутят роторами пулеметов, готовые выдать шквал огня. Сергею кажется, что их слышит весь город.

Первое отделение достигает стен. Звон стекла. Зеленые контуры встают друг другу на плечи, исчезают в темных проемах.

— Наконечник-первый, здесь Стрела-один. Все чисто. Прием.

— Наконечник-первый. Принято.

Очередь второго отделения. Темные фигуры растворяются в темноте. Исчезают из вида через десяток метров. Прицельная панорама рисует на стекле их зеленые силуэты.

Звезды скрыты облаками. Редкими в начале вечера и почти без просветов сейчас. Где-то впереди, через несколько домов, похожий на кучу рваных тряпок, лежит в укрытии Самурай с напарником. Кажется, с Мазилой. Они уже давно на позиции. Сергей поежился, представив себя в чужом враждебном месте, с одной лишь винтовкой в руках. Никакого КОПа за спиной. Никакой поддержки. Ты сам за себя. И за напарника. Одно слово — ППН, пост передового наблюдения и разведки.

— Отделение, вперед! — голос Фенечки в наушнике прерывает мысли. Послав приказ Триста двадцатому, Сергей срывается с места и изо всех сил несется в темноту, стараясь не споткнуться. Сердце учащенно бьется. Не из-за бега. Что ему несчастные сто метров. Несмотря на все тренировки, страх холодит спину.

Серая стена. КОП приседает. Сергей встает на ствол орудия, вваливается в комнату. На полном автопилоте перекатывается вбок, вскидывает винтовку. Хруст стекла под подошвами. Низкая кровать-аэродром со смятым бельем. Встроенный шкаф. Дверь в комнату приоткрыта. На полу раскиданы какие-то тряпки. КОП громоздится на широкий балкон. Бетонная плита трескается и крошится под его весом. Он вламывается внутрь, в соседнюю комнату, в водопаде осыпающегося стекла.

— Заноза, где тебя носит? — голос Фенечки в наушнике спокоен. Пока спокоен. — Доклад!

— Здесь Заноза, двигаюсь. Все в норме.

Сергей избавлен от необходимости выбивать двери ногой и прыгать в каждую комнату с винтовкой наперевес. Триста двадцатый в туче пыли идет впереди, опустив оружие, проламывает себе проходы, вышибая двери вместе с солидными кусками стен. От его тяжелых шагов пол под ногами ощутимо потряхивает. Падают со стен аляповатые картины.

В длинном коридоре с рядами дверей по обеим сторонам собралось все отделение.

— КОП застрял? — интересуется Фенечка.

— Есть немного, сэр. Мы в норме, — облизнув сухие губы, отвечает Сергей.

— Ладно. Не отставай, если жить охота, — спокойно советует сержант.

— Я понял, сэр.

Пользуясь остановкой, Сергей быстро осматривает КОПа, стряхивает с него куски штукатурки и бетонную крошку. Быстро протирает оружие. Фенечка исподтишка косится, наблюдая за ним. Сергей не просто рядовой новичок. От него зависит жизнь отделения. КОП — их основная ударная единица.

Из-за изгиба коридора тихо бормочет Ардант. Докладывает на базу. Точка-1 пройдена, они уже в городе.

Как-то незаметно для себя Сергей попал на войну.

Глава 15

Кварталы одинаковых трехэтажных домов. Отличия только в вывесках и цвете стен. Ночью, без электричества, все отличия нивелируются, превращая здания в одинаковые черные коробки. Эскудо не настоящий город. Тут практически нет постоянных жителей. На восемьдесят процентов он состоит из корпоративных квартир, общежитий и гостиниц. Оставшаяся часть — увеселительные и обслуживающие заведения. Эскудо — место жительства вахтовых смен горно-обогатительного комплекса компании «Стилус». По сути — раздувшийся вахтовый поселок рядом с космопортом и обогатительным комбинатом, с пятидесятитысячным населением, большая часть которого меняется каждый месяц.

Игра в «салки» вдоль темных стен. Перебежать. Укрыться. Оглядеться. Сканировать местность. Распределить цели.

Очередь вторых номеров. Увешанные снаряжением фигуры перебегают вперед, до следующего дома, приседают в тени стен, берут на прицел ряды окон на противоположной стороне. Снова поднимаются первые номера. Перебегают. Ложатся. И снова все повторяется. Пока взвод не достигает рубежа передового наблюдения. Три пары — снайпер плюс напарник — уползают вперед. Скрытно выдвигаются на несколько кварталов, занимают позиции, наблюдают, докладывают. Их выдвижение занимает около часа. За это время взвод расползается по соседним зданиям, занимает оборону, обследует помещения. Важна каждая мелочь. Пока достоверно неизвестно, что собой представляет противник. Но он, несомненно, есть. Кто-то же уничтожил батарею ПКО и роту морской пехоты из охраны космопорта. Уже известно, что чужая эскадра на орбите — ударные авианосцы со товарищи. Наш заслуженный ветеран «Гинзборо» против них — все равно что дворовая шавка против стаи волков. Но что за монстров они сбросили на планету — пока неясно.

Лейтенант получает доклады снайперов. Изучает результаты сканирования района. Делает доклад ротному. Отдает команду продолжить движение. Взвод снова начинает чехарду, продвигаясь вперед по трем параллельным улицам.

Сергей идет замыкающим. Его напарник — Триста двадцатый. КОП не слишком хорошо подходит для скрытного перемещения. Все же он механизм огневой поддержки, а не машина разведки. Гул его сервоприводов в ночной тишине разносится за пару кварталов. Напряжение растет, но страх ушел, уступил место сосредоточенности, как на тренировке. Все внимание — на телеметрию КОПа. Его возможности поиска и обнаружения превосходят возможности всего отделения. Триста двадцатый не подведет.

Монотонное повторение. Перебежать, перепрыгивая подвальные окна. Опуститься на колено. Осмотреться через прицел винтовки. Бросить взгляд на КОПа у здания напротив. Пропустить первые номера. Встать. Перебежать, пригибаясь под окнами. Не отставать. Держать темп.

Остановка. Снайперы бесформенными кучами появляются из дверей ближайшего дома. О чем-то коротко перекидываются с сержантом. Медленно уходят вперед. Фенечка знаками распределяет бойцов по окрестным домам. Отделение парами исчезает в подъездах. Слышны удары и грохот выбиваемых ногами дверей. Сергей прячет Триста двадцатого на лестнице, уходящей вниз, в подвал бара. «Усталый путник» — гордо сообщает погасшая вывеска на длинных цепях. КОП опускается на несколько ступеней, приседает, берет улицу на прицел. Стволы его оружия лежат параллельно тротуару точно железные бревна. Легкий ветерок гонит по квадратным плиткам пустые пластиковые стаканчики, шарики скомканных салфеток. Тихо шелестит сорванная афиша, облепившая ствол пулемета.

Сергей осторожно толкнул массивную стеклянную дверь. Электричества нет, электрозамок открыт. Ствол винтовки смотрит в темноту. В прицельной панораме виден ряд никелированных стульев у стойки. Сергей выпустил «мошку». Электронный жучок шустро шмыгнул внутрь, принялся петлять между ножками столиков, юркнул в проем кухни. Все чисто. Аккуратно расставленная посуда. Остывшие электропечи. Никаких следов беспорядка или панического бегства. Видимо, в момент нападения заведение было закрыто. Жучок влетает в очередное помещение. Пульсирует вызовом, привлекая внимание. Наблюдатель фиксирует четкое тепловое излучение. Человек. Живой. Развалился на столе. Не шевелится. Спит.

— Заноза — Наконечнику-1. У меня живой абориген. Спит.

— Принято, Заноза. Не спугни. Давай маяк.

— Бар в подвале. Триста двадцатый на входе. Даю маяк.

Сергей осторожно прокрадывается к дверям помещения, где развалился местный. Судя по всему, тот занял кабинет администратора. В ожидании взводного Сергей рассматривает спящего. Дюжий детина в мятом техническом комбинезоне похрапывает, положив под щеку рулон бумажных салфеток. На полу — пара пустых бутылок из-под спиртного. Сквозь неплотно прикрытое забрало доносится вонь перегара.

Взводный подходит вместе с Фенечкой. Осматривается.

— Буди его.

Сергей аккуратно подталкивает спящего прикладом. Реакция человека неожиданна. Толком не проснувшись, он резво перекатывается, скатывается на пол, молча бросается на лейтенанта. В руке блестит что-то металлическое, кажется, нож для разделки мяса. Сергей успевает достать его в бок прикладом, Фенечка добавляет армированным ботинком в грудь. Абориген с грохотом обрушивается на пол.

— Успокойся, мы свои, — тихо говорит Фенечка. — Не паникуй.

Сергей подсвечивает Арданта и Фенечку фонариком. Сидя на полу возле стола, мужчина осоловело пялится на них, баюкает поврежденный бок, покачиваясь от боли.

— Свои? Какие такие свои? — наконец, глухо спрашивает он.

— Мобильная пехота. Имперские вооруженные силы, — представляется лейтенант. — Нам надо задать вам несколько вопросов. Вы в состоянии говорить?

— Я ничего не знаю. И вас тоже вижу в первый раз, — набычившись, отвечает верзила. Он не делает попытки встать. Нож по-прежнему зажат в его правой руке.

— Кто вы? — продолжает допрос Ардант. Его мягкий тон никого не обманывает — он очень спешит и готов получить информацию любым путем.

Видимо, абориген тоже понимает это.

— Махмуд Леви. Наладчик с обогатительного комбината.

— Как вы здесь оказались?

— Сбежал из вашего гребаного убежища, — в голосе верзилы звучит вызов.

— Зачем? Там было опасно?

— Сидеть там и подыхать со страху не по мне. Лучше на воле помереть.

— Разве убежище никем не охраняется? Кто вас выпустил?

— Охраняется, как же. Пара копов на входе была и какой-то хмырь с пистолетом. Из гражданских. Грохнули их. Иди куда хочешь. Некоторые и ушли. Я тоже.

— Кто их грохнул?

— Я откуда знаю, — детина пожал плечами. — Они сами виноваты. Эти уроды ехали между домами, те давай по ним палить. Ну, их и грохнули. Заглянули к нам в подвал, осмотрели все и поехали дальше. Нас не тронули. Потом некоторые и дернули на волю. Тут есть где спрятаться.

— Как выглядели те, кто убил охрану убежища?

— Не знаю. Сильно не приглядывался. Маленькие какие-то. Шустрые. Наших копов враз сделали, те только пару раз и успели пальнуть. Заскочили в убежище, думал — хана нам. Они ничего, быстренько осмотрельсь и смылись. Сказали, чтоб не боялись.

— На каком языке говорили? — быстро переспросил взводный.

— Хрен их знает. На незнакомом. Один по-нашему сказал. Плохо, едва понятно. Ничего не взяли, только оружие копов прибрали.

— Чем они вооружены? Что у них было в руках? Во что одеты?

— Короткие винтовки, я таких раньше не видел. На головах шлемы. Короткие сапоги. Темная форма, типа комбеза. Бронежилеты сверху. На мордах маски. Воняет от них.

— Воняет? Чем?

— Не знаю. Но запах такой особенный. Резкий, непривычный. Как будто химией какой-то побрызганы.

— Много их было? Встречали их еще?

— Не, больше не видел. Я уже два дня тут тусуюсь. Они сюда не заглядывали. А в убежище их немного было — штук пять заходили. Сколько снаружи было — не знаю.

— Где находится ваше убежище?

— Кварталов шесть отсюда. На перекрестке между Третьей улицей и Грузовым трактом.

— Ясно. Спасибо за помощь. Думаю, предупреждать о том, что вы нас не видели, излишне. Надеюсь на ваше благоразумие, — лейтенант выразительно посмотрел на Фенечку.

Тот шагнул вперед, сделал неуловимый жест рукой.

— Спи, дружище. Проснешься — все забудешь. Такая дурь классная — закачаешься.

— Сволочь, — успел просипеть верзила. Его глаза закатились, голова свесилась на грудь. Тело медленно упало на бок.

Фенечка сунул в подсумок пустой пневмошприц.

— Пошли, Заноза, чего примерз. Выдвигаемся дальше, сэр?

— Да, сейчас доложу ротному и двинем. Посмотрим на наших гостей.

Наверху низко проносится самолет. От тяжелого грохота ряды бутылок беззвучно подпрыгивают и шевелятся, как живые. КОП докладывает, что самолет вражеский, но без команды не стреляет.

Они выбрались на улицу. По дороге Фенечка прихватил со стойки небольшую плоскую бутылочку, сунул в подсумок.

— Сувенир, — пояснил он Сергею.

Глава 16

Небо над головой третий час сходит с ума. Рев двигателей доносится даже сюда. Светлячки выхлопов мельтешат в вышине как мошкара над лампой. То и дело бой смещается к земле. Тогда становятся видны яркие искры ракет и даже лазерные вспышки.

Взвод остановился в паре кварталов от постов передового наблюдения. Снайперы доложили о моторизованных патрулях противника на поперечной улице. Грузовой тракт. Широкая шестирядная трасса, по которой раньше курсировали между комбинатом и космопортом большегрузные транспортеры. Сейчас по ней через неравные интервалы проносятся легкие двухосные бронемашины.

— Улей, здесь Наконечник-первый, прием, — лейтенант сидит на кафельном полу автоматической прачечной, привалившись спиной к стене. Во избежание обнаружения, он ведет передачу через цепь «мошек»-ретрансляторов.

— Улей — Наконечнику-один. Что у вас?

— Наткнулись на моторизованные патрули противника. Легкие бронемашины. Боевые возможности неизвестны. Курсируют вдоль отметок 30 и 41. Район перекрыт. Намереваюсь атаковать патруль. Прошу воздушную поддержку, прием.

— Извини, старина, с воздухом напряженка. Посмотри вверх. Остались «косилки», но Странник держит их в резерве.

— Понял, Улей. Что с воздухом?

— Похоже на прорыв. Летунов оттесняют. Долго им не продержаться, небо скоро перекроют. Поэтому в крупные стычки не ввязывайся, дойди до космопорта и назад. На обратном пути оставь снайперов на окраинах. Если ввяжешься крупно — «косилки» помогут, но лучше на них не рассчитывай, постарайся выбраться тихо.

— Улей, понял. Конец связи.

— Удачи.

Лейтенант с полминуты разглядывает карту, прикидывая план боя, затем вызывает командиров отделений.

— Значит так, отцы-командиры, — говорит Ардант, подняв забрало, — тихо пройти не получается. Будем прорываться. Патрули собьем, пойдем к порту. Самурая оставим наблюдать и прикрывать возвращение. Тут и тут, — он чиркнул ногтем по карте, — кладем «мазь». Минируем на случай охвата. Третье отделение прикрывает тыл. КОПы давят броневики. Чего от них ждать — неизвестно. Если это десант, то машины, скорее всего, с легким вооружением. Пересекаем тракт по отделениям, дальше двигаемся одной группой. Я иду с первым отделением. Очаги сопротивления обходить. Наша цель — разведка. Вопросы?

Сержанты обдумывают задачу, сосредоточенно молчат.

— Что с воздухом? — спрашивает, наконец, Лапо, командир первого отделения.

— Воздушной поддержки не будет. «Косилки» — на самый крайний случай, — Ардант пристально смотрит на сержанта. — Но я бы на них не рассчитывал.

— Хреново, сэр, — отвечает тот.

— Хреново, — спокойно соглашается лейтенант. — Если вопросов больше нет, вперед, распределяйте задачи. Через пять минут ставим «мазь» и подарки. Через десять начинаем атаку. Пошли.

Сержанты, пригнувшись, расходятся.

Первыми начинают работу саперы. Замаскированные под цвет тротуарных плит мины перекрывают улицу, посыпаются пылью с обочины. Затем черед «мази». Пластиковые цилиндры катятся по дороге, подпрыгивая на выбоинах. Беззвучно лопаются. Шелестящая оболочка уносится ветерком. Невесомая субстанция легкими облачками прозрачной пыли плывет над землей, быстро оседает, твердеет. На взгляд — обычный бетон покрытия. Но панорама шлема рисует на земле темные бесформенные разводы. Словно огромные бурые кляксы на дороге. Ботинки мобильной пехоты имеют в подошве специальный реагент, позволяющий легко передвигаться по искусственной скользкой поверхности. Но чужим на ней не поздоровится. На поверхности, обработанной «мазью» практически отсутствует трение. На ней невозможно стоять, идти, ехать. Лежать тоже не получится. Любые попытки перейти невидимую полосу приведут к эффекту коровы на льду.

Сергей укрывает Триста двадцатого в холле гостиницы. Много массивных колонн-укрытий, много пространства для маневра. Огромные панорамные окна. Робот стоит за колонной, почти касаясь потолка макушкой. Стволы подняты вертикально. Сергей чувствует его состояние. Условно его можно назвать возбуждением. КОП готовится к игре. КОП покажет Сергею, на что он способен. Он ждет. Он сдерживает себя. Человек Заноза может не волноваться — КОП-320 не перепутает цели и будет беречь боеприпасы. Сергей находит себе укрытие в глубине коридора, за чашей неработающего фонтана. Покрытое затейливой мозаикой сообружение выглядит достаточно прочным. Отсюда хорошо просматривается весь холл и вход в гостиницу. Он страхует Триста двадцатого.

— Заноза — Фенечке. Занял позицию.

Сержант дотошно проверяет его укрытие. Приседает за чашу. Выглядывает в холл, оценивая угол обзора. Показывает большой палец. Приказывает заминировать дальнюю стену холла и лестницы. Исчезает на противоположной стороне улицы. Мимо пробегает запаренный Факел. Он раскладывает в проемах гранаты, активированные в режиме «растяжек». Жестами показывает Сергею опасные места, чтобы он ненароком не пересек невидимые инфракрасные лучики. Вышибает ногой дорогую дверь из натурального дерева, шумно ворочает мебель в комнате, оборудуя позицию.

Последние минуты перед боем похожи на пытку. Скорей бы уж все началось. Нарастающее возбуждение глушит страх неизвестности. Адреналин лошадиными дозами разбавляет кровь, заставляя подрагивать руки. Легкий укол в спину. Достукался. Размяк. Позволил броне самой управлять его состоянием. В ушах появляется шум далекого прибоя. Стук сердца. Дрожь проходит. Плавно накатывает кайф. Ради этого стоило помучиться. До чего же легко! Ноги вот-вот оторвутся от пола, взлетят к потолку. Триста двадцатый напряжен: смотри, какой я молодец. Сейчас постреляем! Цифры отсчета словно замерзли. Ну, давай же!

Красные значки неприятельских патрулей быстро перемещаются перед редкими скоплениями зеленых точек.

Тоненько пикает тактический блок. Заглушенные шлемом и стенами, из невообразимой дали глухо бьют орудия КОПов. Хлопки взрывов. Одна за другой гаснут красные отметки. Не так уж страшны эти чужие коробочки.

— Пранк — Наконечнику-один. Цель поражена.

— Добин, цель поражена. Наблюдаю пехоту противника, десять единиц.

Красные точки рассыпаются в цепь перед погасшим значком бронемашины, ползут вперед. Атака на открытой местности? Они что, идиоты? Точки упрямо движутся. Мелькает еще один значок бронемашины. Уходит вбок.

«Заходят с тыла, — догадывается Сергей. — Сейчас наша очередь».

— Стрела-три, к нам гости, — тут же отзывается Фенечка.

Где-то почти неслышно бубнят пулеметы КОПов, расстреливая живые мишени. Гаснут красные точки. Просто учения какие-то.

— Триста двадцатый, внимание!

Приземистая машина вылетает из-за поворота. Стремительно летит по улице неровными зигзагами. Непривычный силуэт. Скошенный, угловатый корпус. Большие колеса, на вид резиновые. Откуда-то сзади нее вываливаются темные фигурки, кувыркаются по бетону, вскакивают, выстраиваются в цепочку. Хобот короткой пушки шевелится, словно живой, выискивая цель. Глухо бухает короткой очередью, окутывается дымом, заставляя легкую машину подпрыгивать. Где-то дальше по улице, в районе позиций первых отделений с резкими хлопками лопаются снаряды. За три секунды Сергей успевает рассмотреть чужой броневик в мельчайших деталях. Классная штука эта дурь!

Триста двадцатый шагает вбок из-за колонны, опускает стволы, как ковбой в старинном вестерне. Он увлечен и спокоен. Ему не требуется допинг. В закрытом пространстве холла короткая очередь его пулемета давит на перепонки. Словно в раздумье, огромное панорамное стекло медленно осыпается волной разноцветных осколков. Синеватый выхлоп безоткатки переворачивает мягкое кресло у стены, срывает с мозаики стен плети живых побегов. Холл заволакивает дымом реактивного выхлопа, смешанным с гарью пластика. Триста двадцатый стремительной тенью мечется между колоннами. Телеметрия показывает, как кумулятивный снаряд прошибает хлипкую броню насквозь. Бронемашина, словно бык, нарвавшийся на бегу на удар кувалды, резко останавливается, развернувшись боком. Снова выстрел. Улица вспыхивает ослепительным светом. Брызги горящей брони сыплются на бетон. Искры вспышек сквозь дым. Пехота и не думает залечь, переходит на бег. Их солдаты, похоже, тоже знают, что такое сближение с противником. Стены холла вскипают пыльными фонтанчиками пулевых попаданий. Дымная вспышка разносит на куски колонну, осыпая холл дождем бетонных осколков. Потолок угрожающе трещит, брызжут на тротуар остатки стекол. Сергей не видит противоположной стены коридора, так плотна завеса дыма и пыли. Триста двадцатый продолжает свою игру, выкатываясь на улицу, поливая цепь короткими частыми очередями. «Мошки» транслируют, как тяжелые пули насквозь прошивают маленькие фигурки.

Шальная пуля чиркает по краю чаши, рикошетом уходит в потолок. Сергей запоздало прячет голову. Матерится.

Триста двадцатый снова укатывается под защиту стен, уступая инициативу стрелкам. Те обнаруживают себя, за несколько секунд поочередно, как в тире, выбивают оставшиеся темные фигуры. Только один неприятельский солдат добегает до полосы «мази», падает на спину, барахтается посреди улицы, пытаясь встать. Щелчок выстрела снайпера пригвождает его к земле. Короткая винтовка, выпавшая из рук, медленно скользит по дороге, словно живая.

— Плюс один! — Голос Самурая подрагивает от сдерживаемого азарта. Непробиваемая самурайская невозмутимость пасует перед молодостью и жаждой славы.

Бой третьего отделения длится меньше двадцати секунд, однако Сергею кажется, будто прошло не меньше получаса. Первое отделение уже пересекло улицу, закрепилось среди домов. Светает. Надо торопиться. Сергей выходит последним, нервно оглядывается на горящий броневик. КОП пружинисто топает рядом, развернув торс назад. Сергей мысленно ободряюще похлопывает его по броне. Волна ответного тепла словно мягкая рука. Чадят на широком Грузовом тракте две вражеских машины. Сейчас они совсем не страшные. Башня у одной снесена напрочь. Не иначе, Орландо постарался. Неподалеку на дороге уткнулся лицом в бетон чужой солдат. Дорожка из черной крови растекается из-под него, маслянисто блестит. Факел, присев на колено, пристраивает под темное тело «подарок» — активированную плазменную гранату. Рев самолетов над головой становится громче. Спасительная чернота тени. Исчезает ощущение десятков наблюдающих за тобой глаз. Впереди снова кварталы одинаковых домов.

Где-то позади змеей переползает на новую позицию Самурай. Сергей представляет, как он минирует вход в подъезд и лестничную клетку, пристраивает винтовку на перевернутый стол в пустой комнате. Шарит прицелом из темной глубины по пустынной улице. Довольно щурится, оценивая позицию. Все-таки снайперы — чокнутые от рождения.

Быстрые перебежки вдоль домов. Необходимо оторваться как можно быстрее. На тактической карте снова появляются красные значки бронемашин. Быстро ориентируются, сволочи.

С неба надвигается вибрирующий гул. Черные монстры с тягучим воем пикируют сверху, заставляя вжимать голову в плечи. Как живой изгибается под ногами тротуар. Звеня, сыплются сверху осколки стекла. За спиной катится черная волна дыма и пыли.

— В укрытие! — запоздало командует взводный. На месте домов, которые они покинули пару минут назад, поднимаются дымные столбы.

— Хреново дело, — тихо бормочет лежащий рядом Стански. — Небо совсем не держат. Быстро накрыли, мать их!

Небеса продолжают удивлять каруселями разноцветных огоньков.

Глава 17

Море манило энсина Фабио Зерители с самого детства. Однако к великому сожалению командира БЧ-2 корвета «Стерегущий», родная планета Йорк имела только один вид крупных водоемов — соленые тропические болота. Ребенком Фабио жадно смотрел голофильмы об обитателях сумрачных глубин, одну за другой глотал книги о морских битвах и путешествиях. В юности он научился эффектно плавать в бассейне, приводя в восторг дурочек-подружек. Повесил в своей комнате огромную голографическую картину, на которой бушевало штормовое море. Читал от корки до корки бюллетени имперского флота. Едва достигнув совершеннолетия, заполнил бланк заявления на поступление в Имперскую морскую академию. И улетел с Йорка на бесплатном армейском транспорте, оставив с носом очередную подружку, в надежде на романтические отношения сказавшейся беременной.

Родители сочли его решение довольно эксцентричным. Уроженец планеты Йорк — одной из основ метрополии, он от рождения имел полноценное имперское гражданство. Не то что эти выскочки с окраинных миров, которые получали гражданство с правом голоса только после пяти лет непрерывной военной службы. Так что необходимости служить у него не было. Имперские граждане жили, не зная нужды. Им был обеспечен солидный пожизненный социальный пакет, включающий в себя бесплатное жилье, продовольственный паек и денежное содержание, достаточное для того, чтобы покупать одежду. Что из того, что бесплатная квартира представляла собой клетушку без окон три на три в нижнем ярусе мегаполиса, а бесплатная еда походила на сырой кирпич? Зато дважды в день из крана бежала чистая вода, раз в сутки можно было принять водоэмульсионный душ, а брикет соево-дрожжевого концентрата можно было полить соусом со вкусом говядины или рыбного филе и запечь в автоповаре. Чего еще желать? Можно было занять денег в государственном банке и поступить в университет. Стать инженером или финансистом. Сидеть в светлом офисе на верхнем ярусе среди вьющихся по стенам зеленых побегов, и зарабатывать кучу денег. Но, видимо, в программе автоакушера что-то разладилось при рождении Фабио. Что-то крепко приложило его по мягкой детской макушке. И теперь, спустя пять лет, обозревая с крохотного пятачка верхней палубы водную равнину до самого горизонта, энсин гадал, помешает ли начавшаяся война прибытию очередного коптера со служебными девочками для команды, или ему опять придется обхаживать штурмана — стервозную от количества страждущих лейтенанта Марию со странной фамилией Хо, в надежде на ее переменчивую благосклонность. Увы, исполнение последнего означало и то, что ему придется играть в шахматы и пить виски пару ночей подряд с соседом по каюте в качестве платы за его двухчасовое отсутствие на своей койке. Больше на их небольшом кораблике уединиться было негде. Прикинув, что плата за минутное удовольствие слишком велика для его растущего организма, Фабио все же решил дожидаться коптера. Утешала, однако, мысль о том, что когда он станет капитан-лейтенантом, а это непременно когда-нибудь случится, ему будет предоставлено право пользования элитными девушками для старшего командного состава.

С началом войны боевые тревоги следовали одна за другой. Дошло до того, что приходилось ночами спать прямо на боевом посту, используя в качестве постели разложенные на палубе гармошки спасательных жилетов. Настроение не улучшалось и от общения с ленивой скотиной Дрангом, которого то и дело приходилось отправлять для ремонта магистралей гидравлики. Эти зенитные пусковые с началом войны превратились в кошмар наяву. Капризные, словно лейтенант Хо в постели младшего офицера. После череды непрерывных стрельб сочленения шлангов трескались и текли, грозя заклинить элеваторы перезарядки.

Черт бы побрал эти эксперименты! Подумаешь, удвоенная производительность при пуске! Работают же люди с нормальной техникой. Чем хуже та же «Оса-Квадро»? Надежна, как могильная плита. И никаких тебе нервов. Стреляй, пока не надоест. Правда, есть у чертовых «Игл» и несомненный плюс. Именно его, Фабио, боевая часть в пух и прах разнесла тяжелый орбитальный бомбардировщик за пределами досягаемости его крылатых ракет. Была красивая картинка на тактической голограмме — и исчезла. А вместо нее — личная благодарность от командующего эскадрой.

На этот раз, похоже, так легко не отвертеться. Сигнал боевой тревоги согнал Фабио с узкой койки час назад, еще затемно. Над морем творилось что-то невообразимое. «Нимиц» увеличил ход и выстреливает в небо эскадрилью за эскадрильей. Ревущие истребители проносятся низко над головой и свечой уходят в зенит. Назад непрерывно садятся для заправки и обслуживания другие. В небе тесно от реактивных струй. Кажется, авианосец решил сегодня поднять все самолеты. Такого масштабного спектакля Фабио еще не видел. Вводная скупо сообщает: ожидается массированная атака неприятельских воздушных сил. Радар рябит десятками целей, пока еще далеких. Жаль, что накрылись спутники. Без их систем наведения на цель точность огня совсем не та. Но ничего, сейчас «Нимиц» поднимет пару высотных разведчиков, и сразу станет легче.

Зерители плеснул в пластиковый стаканчик кофе из термоса. Уселся поудобнее на откидной табурет, широко расставил ноги, стараясь не расплескать дымящуюся жидкость. «Стерегущий» шел полным ходом, поспевая за авианосцем. Корабль ощутимо качало. Слава богу, Фабио прошел операцию на мозжечке еще в академии, и теперь мог плевать на морскую болезнь. Чего не скажешь о двух его матросах, страдальчески кривящихся у мониторов каждый раз, когда судно проваливалось вниз с очередной водяной горы.

— БЧ-2 — мостику, — пробурчал динамик.

— БЧ-2 на связи, сэр, — сунув стаканчик в держатель, торопливо ответил энсин.

— Что у вас? — голос обычно желчного командира корвета был на диво спокоен.

— Наблюдаю цели, более сорока отметок. Все вне пределов досягаемости. Спутников нет. Жду картинки с высотников.

— Ясно, — командир немного помолчал. — Слушай, Фабио, сколько твои игрушки продержатся?

— Шланги вчера меняли, утром я проверял — давление в норме. Залпов на двадцать хватит железно, — ни секунды не раздумывая, ответил энсин. — Не волнуйтесь, сэр, мы редко делаем больше пяти-шести. К тому же мы не одни. Продержимся, сэр.

— Ожидается до трехсот бортов. Делай что хочешь, Фабио, но залпов пятьдесят обеспечь. Иначе нам крышка.

— Сэр, замена одного штуцера — минимум полчаса. На ходу не выйдет, — твердо ответил энсин и потянулся за кофе. — Но я могу прочесть молитву по общему каналу.

Пауза затянулась. Радар все рисует красные метки. Пока они говорили, меток стало вдвое больше.

— Восемь отметок, пеленг 270, дальность сто, высота пять тысяч, скорость тысяча пятьсот! — доложил оператор. — Применяют помехи. Произвожу захват. Есть захват целей!

— Принято, — отозвался энсин. Щелкнул тангентой. — БЧ-2 — мостику. Цели в пределах досягаемости. Высотное наведение отсутствует. Принимаю решение атаковать на рубеже гарантированного поражения.

— Мостик — БЧ-2. Действуй, Фабио. Удачи.

Через несколько секунд крохотный серый кораблик окутывается вонючим дымом. Нити ракет уносятся вверх, внося свою лепту в иллюминацию боя. Над морем уже форменная свалка. Не считаясь с потерями, десятки истребителей космического базирования крутят карусель, не давая перехватчикам прижать армаду ударной авиации. Тяжелые бомбардировщики в россыпях ловушек и ложных целей падают из стратосферы сквозь хлопья зенитных разрывов, на предельных дистанциях сбрасывают дымные ракетные гроздья, грузно взмывают вверх. То и дело в красивых цветных вспышках натыкаются на иглы зенитных ракет, волокут за собой пушистые хвосты из горящих двигателей. Нахрапистые штурмовики звеньями заходят на корабли охранения, протягивают к ним щупальца пушечных трасс. Гибнут один за другим, натыкаясь на плотную стену заградительного огня. И снова пикируют сквозь огонь, словно злобные осы. Радары сходят с ума от тысяч ложных целей. Ракеты пачками сгорают в воздухе, сталкиваясь со стаями противоракет, падают в воду, сбитые с толку помехами, теряют цели из-за перегрузок систем наведения. Море вокруг кораблей кипит от тысяч всплесков. Где-то поднимается дымный султан — один из фрегатов охранения поймал бортом противокорабельную ракету и медленно заваливается на борт. Штурмовики тут же устремляются в образовавшуюся брешь. Авианосец прекращает принимать самолеты и спешно закрывает створки посадочной палубы, готовясь к погружению. С его постов ПВО тянутся к небу трассы артавтоматов ближней защиты.

«Стерегущий», затянутый рваным покрывалом дыма, бьет и бьет в небо огненными стрелами. Казалось, капризные «Иглы» забыли о своих слабостях. Предупреждающе горят указатели давления в гидросистеме. От надстроек и орудийных башен с противным звоном отскакивают раскаленные осколки от близких зенитных разрывов, рвут струны лееров, как в масле, вязнут в настиле палубы.

Из мельтешения помех четко проступают три метки. Десять миль. Высота сто метров. Скорость тысяча двести. Дурным голосом орет ревун системы обнаружения.

— Пеленг 85, дальность десять, высота сто, скорость тысяча двести, три воздушные цели! — громко докладывает оператор. — Обнаружен захват системами наведения!

— Это за нами, — энсин утапливает сенсоры включения автоматического огня. Бесстрастный электронный мозг за тысячную долю секунды определяет опасность и передает данные в систему управления огнем. Операторы — неуклюжие оранжевые куклы в стальных шлемах и ребристых спасжилетах — впериваются взглядом в экраны. Теперь их дело — ждать. Отсветы голограмм играют на позеленевших лицах.

Обе установки, труба за трубой, выплевывают ракеты. Энсину кажется, что он чувствует, как толчки реактивных струй раскачивают судно. Мельтешение помех. Одна из меток исчезает. За ней вторая. Осипшим голосом начинает выкрикивать доклад оператор. Консоль управления огнем расцвечивается красными сигналами. Отказ гидравлической системы носовой установки. Красная метка на радаре угрожающе ползет вперед, выбрасывает впереди себя россыпь ярких точек.

— БЧ-2 — мостику. Отказ носовой пусковой. Наблюдаю пуск ракет по правому борту.

В оглушительном грохоте трясется палуба. Совсем рядом, на юте, заходится длинной очередью четырехствольный артавтомат.

«Успеют поставить зонтик или нет?» — отрешенно думает Фабио. Точки на радаре упорно не ассоциируются со смертью.

Фабио смотрит в приоткрытую вопреки инструкции дверь поста, через поручни узкой площадки. Где-то там, по правому борту, над самым морем, среди красивых цветных вспышек противоракетного огня, их смерть. Ее пока не видно. И вряд ли он успеет ее заметить. В пелене дыма над палубой, который не успевает сдувать океанский бриз, мгновенный огненный росчерк ракеты как случайный солнечный зайчик на гребне волны.

Удар швыряет его в открытый люк. Потеряв сознание еще в воздухе, он не чувствует, как его тело грузно бьется о теплую океанскую воду. Не видит, как «Стерегущий», потеряв корму, в вихре огня погружается в кипящую воду.

Окутанный пленкой силового поля авианосец, наконец, скрывается под водой. Израсходовавшие боезапас самолеты сиротливо кружат над морем, прижавшись к воде, один за другим уходят, в надежде дотянуть до ближайшего полевого аэродрома.

Осатаневшие бомберы, потеряв главную цель, обрушиваются на оставшиеся корабли конвоя.

Фабио выловили из воды через три дня. Его губы потрескались до крови. Кожа на лице сожжена солнцем и слезает целыми пластами. В волосах корка соли. В луже воды он лежит на вибрирующей палубе ракетного катера, с гулом набирающего ход. Флотский медик прикладывает к его шее прохладный ствол пневмошприца. Фабио бессмысленно улыбается, слабо отмахиваясь от рук матросов, которые пытаются вытащить его из гармошки оранжевого спасательного жилета. В забытье он плывет по прохладной воде, пьет ее полными горстями и смеется ласковому солнцу. Вода свежа и сладка на вкус. Мягкие волны баюкают его, погружают в сладкую дрему.

— Отплавался, — с сожалением констатирует медик.

Глава 18

— Самурай — Наконечнику-один. — раздается знакомый голос по взводному каналу. Сергей прислушивается, не забывая на бегу ощупывать взглядом окна.

— Наконечник-первый на связи, прием.

— Наблюдаю активность противника. Квадрат 35, ориентир «вышка», левее сто устраивается огневая точка. Цокольный этаж. Что-то вроде тяжелого пулемета или станкового излучателя. Вторая огневая точка — ориентир «чаша», левее пятьдесят. Похоже на легкое орудие. На крышах наблюдаю несколько расчетов ПЗРК. По Грузовому тракту непрерывно движутся усиленные патрули — по две бронемашины каждый. Иногда высаживают до отделения пехоты. Передаю координаты укреплений.

— Принято, Самурай. Продолжать наблюдение. Конец связи.

Яркое утреннее солнце катит над опустевшим городком, вязнет в низких тучах. Цепь пехоты движется в километре позади взвода, как стая гончих, загоняющих дичь. Взвод ставит помехи, ускоряет темп, меняет направление движения, пытаясь оторваться, но цепочки красных точек уверенно движутся сзади, как приклеенные. Катят впереди пехоты грязно-серые коробочки бронемашин. Старательно объезжают брошенные на тротуарах машины. Снайперы разглядывают в прицелы одинаковые смуглые лица, дыхательные маски под зелеными стальными касками. Удивляются отсутствию брони и легким бронежилетам. Пытаясь замедлить продвижение противника, изредка бьют из темных глубин полуподвалов, выщелкивая из строя одну-две фигуры. Неясно, из какой дряни сделаны их защитные жилеты и от чего они должны защищать, но пули, выпущенные из длинных электромагнитных винтовок, прошивают невысокие фигурки навылет. Снайперы уже не стараются целиться в уязвимые участки тела, бьют куда удобнее — по корпусу. Цепи смыкаются, равнодушно оставляя на тротуарах трупы, и продолжают движение. Бронемашины в ответ бьют одиночными, наугад вышибая куски стен и в тучах пыли обрушивая плиты перекрытий. Серая пелена пыли и дыма стелется над тротуарами, перекрывая обзор. Снайперы оставляют позиции, прыгая через три ступеньки, врываются в опустевшие коридоры. Пугалами в развевающихся тряпках догоняют взвод.

Что-то неуловимо изменилось за прошедший час, пока бойцы длинными перебежками поочередно меряют тротуары. Сергей никак не может понять, что именно. Наконец, соображает, что в небе почти не слышно самолетов. Воздушный бой прекратился. Далекие раскаты двигателей звучали теперь где-то очень высоко, явно не представляя опасности. Запросив Триста двадцатого, Сергей убедился, что в пределах действия сканеров действительно отсутствует своя авиация.

— Заноза — Стреле-три. Сканеры показывают отсутствие нашей авиации, — тут же докладывает Сергей Фенечке.

— Принято, Заноза, — спокойно отзывается Фенечка. — Это и так ясно, без сканеров. Ушли они.

Ардант нервничает. Противник спешно закрепляется в городе. Сидящая на хвосте пехота стремится прижать взвод к основному рубежу обороны. Судя по всему, осталось немного. До двухкилометровой полосы вытравленной земли, отделяющей городок от границы порта, — всего три квартала. Не нарваться бы на засаду. «Мошки» сканируют дом за домом.

Высоко в небе нарастает раскатистый звук. В просветах туч растет, опускается вниз, ослепительно сияя, темная точка. Звук двоится, мечется между домами.

— Заноза — Наконечнику-один. Наблюдаю скоростную посадку космических судов небольшого тоннажа. Две единицы, — поймав сообщение Триста двадцатого, докладывает Сергей.

— Пранк — Наконечнику-один. Подтверждаю наблюдение. Скорее всего, малые суда десанта.

— Наконечник-один. Принято.

В плотных раскатах не сразу узнаются звуки начинающегося боя. Передовое охранение натыкается на противника.

«Началось», — думает Сергей, припадая на колено спиной к зданию и ощупывая прицелом окна на противоположной стороне. Он так устал быть в постоянном напряжении, каждую минуту ожидая выстрела, что реальный бой воспринимается как облегчение. Хоть какая-то определенность. Триста двадцатый замирает на углу, прощупывает сканерами обе прилегающих улицы. Тут же сигнализирует о приближении противника с двух направлений. Тактическая карта значок за значком рисует красные метки среди квадратиков домов.

— Заноза — Наконечнику-один, противник с тыла, дистанция тысяча двести, до сорока единиц пехоты и шесть единиц легкой бронетехники.

В грохоте разрывов впереди редкие очереди автоматической винтовки почти неразличимы. Лейтенант отмахивается от Сергея, продолжая кричать:

— Взвод, в укрытие! Занять оборону. Мазила, Крест, отходите! Пранк, прикрой их! Снайперы, на фланги! Огонь по всему, что видите.

— Здесь Мазила. Крест ранен. Тяжело. Отойти не могу. Нахожусь под огнем. Две огневые точки в подвалах. Даю подсветку.

Лейтенант делает знак расчету пусковой. С направляющей лаунчера с шипением срывается огненная стрела, исчезает над крышей дома. Через пару секунд характерный звук плазменного взрыва вплетается в грохот боя. Огонь впереди вспыхивает с новой силой. «Мошки» засекают еще пару огневых точек. На углу присел на тротуар Пятьсот первый. Напротив него раз за разом хлопает подствольником Пранк. КОП хлещет куда-то за угол из пулемета, посыпая тротуар блестящей желтой россыпью. В стену дома высоко над Пранком то и дело бьют шальные пули. Стекла неслышно бьются, рассыпаются по тротуару хрустящим печеньем. Скучная улица с аккуратными домами на глазах мрачнеет, щерится сквозь бетонную пыльцу выбитыми зубами окон.

Зеленые точки передового дозора подмигивают оранжевым и быстро гаснут. «Мошки» транслируют сплошную серую пелену, сквозь которую мелькают трассы и вспышки разрывов. Сквозь плотный дым, смешанный с каменной пылью, истерзанные мертвые тела выделяются тактическим блоком как неясные дрожащие контуры. Пранк, стреляя на ходу, пятится назад. Его КОП огромным тараном входит в подъезд дома, с хрустом разламывая хлипкие двери. Грубые ботинки топчут красивое женское белье и дорогие ковры в брошенных номерах-люкс. Элегантные двери вылетают в вихрях щепок от расстрелянных замков. Взвод быстро занимает оборону.

Глава 19

— Здесь Заноза. Противник в зоне поражения, прошу разрешения открыть огонь.

— Фенечка — Занозе. Огонь по готовности.

— Давай, дружище, — шепчет Сергей КОПу. — Береги патроны. Сам не подставляйся. Я вниз, в подвал. Ты понемногу за мной. И ставь помехи, сбивай им все, что можно. Взводный диапазон не трогай.

Триста двадцатый хлопает из пушки по первой бронемашине, шустро обегает угол, развернув торс перпендикулярно движению.

— Принято. Открываю огонь. Человек Заноза будет доволен, — на бегу отзывается он.

Веселые игры в войну заканчиваются. Снаряд по крутой дымной дуге падает на медленно ползущую вдоль стены приземистую машину и разлетается в воздухе в нескольких метрах от ее хлипкой брони, сбитый системой защиты. Противник быстро учится и показывает, что не так-то прост. Вражеская пехота продолжает удивлять слаженностью действий. Цепь ломается, растворяется вдоль стен. Невысокие коренастые бойцы быстро ориентируются по направлению огня и перебежками выпрыгивая из-за углов, стремятся сблизиться с противником. Триста двадцатый со звонкими «блямк» ловит грудью несколько пуль, рикошетирующих от его брони. Выпускает несколько гранат, сметая с улицы наиболее ретивых наступающих, прошибает спиной оконный проем, и весь в клубах пыли обрушивается в подвал.

Вступает в дело Орландо. Его КОП-700 бухает из подвального полуокна, защита одной из коробочек не справляется, и серый силуэт замирает у стены ярким чадящим костром. В ответ сразу два броневика выскакивают из-за угла, смешно подпрыгивая, плюются гулкими очередями. Брызжут куски бетона. Фасад трехэтажного дома с грохотом оседает в туче дыма и пыли, обнажая скелет перекрытий. Забористо матерится по-испански Орландо: Семисотый, хотя и цел, замурован в подвале. Броневики продолжают методично крушить стены близлежащих строений. Улицы затягивает пылью и дымом, в одном из домов вспыхивает пожар. Пламя жадно пожирает мебель в провалах стен, с гудением вырывается из выбитых окон. Часто стреляя на бегу, вражеская пехота закручивается справа налево вокруг позиций взвода, с ходу кидается дымовыми гранатами, делая и без того густую завесу непроницаемой.

Работают будто по имперскому наставлению «Бой в городе».

Броня превращается в хищного конкурента, то и дело норовящего подставить ножку в самый неподходящий момент. Сергей вполголоса яростно матерится сквозь зубы, разжигая в себе злость. Злость лучше, чем страх. Каждую секунду он ожидает предательского укола в спину. Нет, кайф ему сейчас ни к чему.

Из выбитого окна полуподвала ничего не видно. Жалобно звеня, осыпаются от близких разрывов остатки стекол. Трясется под ногами пол. Пыль с улицы вползает в оконные проемы, серой пудрой оседает на когда-то стерильном кухонном оборудовании и разделочных столах. Винтовка лежит на импровизированной баррикаде из перевернутой посудомоечной машины. Мельтешат на тактической карте красные значки. Они уже повсюду. Иногда внезапно появляются совсем рядом — сказывается малое количество следящих «мошек», десятками сгорающих от средств противодействия. Тогда Сергей бьет в окна осколочными из подствольника. Из-за стены доносится грохот коротких очередей: Триста двадцатый засекает очередную мишень и превращает в брызги. Дым и пыль для него не помеха. Пока ему удается удерживать назойливых человечков на расстоянии.

Какофонию боя перекрывает катящийся со всех сторон раскатистый гул — на близкий космодром продолжают опускаться десантные корабли. Дергается ствол, выбрасывая короткую очередь. В таком дыму огонь по готовности — самое то. Сергей плавно водит стволом по окнам, ожидая, пока система прицеливания нащупает кого-нибудь еще. Он отчетливо понимает, что бой идет не по плану и давно вышел за рамки так называемой «операции». Попросту говоря, они в полной заднице.

Взводный непрерывно вызывает роту. Помехи накрывают развалины плотной пеленой, но иногда ему удается прорваться. Докладывает обстановку, раз за разом требует огневой поддержки. Впустую. Похоже, их уже списали. Авиация ушла. Бросать «косилки» в глубину эшелонированной обороны противника, да еще в городе — гиблое дело. Все понимают это. «Бизоны» и «Кайманы» выдвинулись навстречу, но завязли в уличных боях в паре кварталов от Грузового тракта и сейчас при поддержке «косилок» с большими потерями откатываются назад. Две из пяти машин поддержки сбиты. По позициям батальона плотно работает авиация. В общем, картина нерадостная.

Винтовка снова плюется огнем. Гаснет очередная красная точка. Целый рой пуль влетает в окно, обрушивает пласт штукатурки на стене. И без того пыльную комнату заволакивает непроницаемой белой взвесью. Пули продолжают долбить стену. Бетонная крошка разлетается вокруг, с грохотом бьет по нержавейке столов дождем осколков. Похоже на крупнокалиберный пулемет. Пора менять позицию. Сергей устанавливает гранату в режим растяжки, бросает ее на пол под окном и ползком выбирается к выбитым дверям.

Тактический блок показывает редкую россыпь зеленых точек. Часть из них моргает оранжевым. Кто-то мычит от боли сквозь треск помех. Зверски хочется пить. Темный коридор без окон мерцает в панораме шлема зеленоватой темнотой. Тут потише, только продолжает подрагивать пол под ногами да слышится сквозь дверь «пам-пам-пам» от гранатомета Триста двадцатого.

Сквозь треск помех Фенечка интересуется, какого хрена Заноза вместе с КОПом забыл в своем подвале. Сергей внезапно чувствует, что он уже не тот новичок, каким пришел из учебного взвода. Он, наконец, понимает, что такое настоящая мотивация к службе. Маленькие упертые человечки дают ему стимул. Сергей вежливо отвечает сержанту, что отрабатывает стрелковое упражнение по уничтожению полуроты вражеской пехоты с южного и юго-западного направлений. И что эта самая пехота так охренела, что уже в окна лезет. И что не мешало бы сержанту подсказать снайперам о пользе огня по вражеским пулеметам. И подкинуть десяток «мошек» перед позицией, а то свои кончились, а броневики без наведения не достать — они с закрытых позиций бьют так, что скоро один только подвал от дома и останется. И что лаунчеры могли бы выдать немного шрапнели над перекрестком, потому как грузовик снабжения застрял за четыре тыщи верст отсюда, и что если у Фенечки патронов к пулемету нет, то пусть хотя бы не вякает под руку, потому как Триста двадцатый приканчивает предпоследний картридж и к нему скоро вместо пулемета придется штык приделывать. И что нянькой у него раньше был служака Кнут, а сейчас он, Заноза, уже на действительной контрактной службе и его организм материнское молоко уже не переваривает. И еще кое-что добавляет по-русски, уже совсем неуставное. К счастью для Сергея, Фенечка не полиглот. В этой грохочущей преисподней кто-то еще находит в себе силы на смех. Пранк, кто ж еще.

— Классно тебе салага выдал, Фенечка, — сквозь смех выговаривает Пранк.

— Ты бы так стрелял, как хамишь, — хмуро отвечает Фенечка. — «Мошек» сейчас запущу, готовь истукана. Страйкер пару выстрелов даст. Подсвети. Слышал, Страйкер?

— Готов, — голос ракетометчика исчезает в треске помех.

Сергей действует строго по наставлению. Он вообще начинает ощущать себя ходячей энциклопедией уставов. Вышибает замок короткой очередью. Ногой распахивает двери, бросает внутрь осколочную гранату. Вкатывается в комнату сразу после взрыва. Чадит разбитая перевернутая мебель. Пыль от выщербленных осколками стен оседает на пол. Никого. Он прицеливается в окно, нажимает кнопку целеуказания.

— Заноза — Страйкеру. Цель подсвечена.

Треск помех.

— Заноза — Страйкеру. Повторяю. Цель подсвечена.

— С…шу…е глухой. Лови…

Сергей приседает за перевернутый шкаф. Шрапнель вещь сама в себе, не разбирает, в кого бить. Грохот близкого разрыва. Пауза. Еще один. Несколько маленьких злобных шариков влетают в окна, впиваются в стены. Сергей с мстительным удовлетворением видит, как гаснут сразу несколько красных точек. Он поднимается, из-за шкафа водит винтовкой по окнам. Дожидается, пока система прицеливания выдает пару очередей, выскакивает в коридор. Кладет у порога еще один подарок. Заходите в гости, ублюдки.

Глава 20

Фенечка не подвел, «мошек» перед домом и за перекрестком действительно стало больше. Такблок выдает чуткую картинку.

— Триста двадцатый, подави бронетехнику, две единицы. Отметка восемьдесят, левее пятьдесят.

— Принято, приступаю.

Распахиваются от выхлопа орудия створки дверей. Коридор сразу наполняется дымом. КОП размеренно лупит из пушки сериями по два выстрела, бережет боеприпасы. Значки бронемашин неохотно гаснут.

— Съели, уродцы? — шипит сквозь зубы Сергей. — Триста двадцатый, меняем позицию.

Закопченный, присыпанный штукатуркой, покрытый пулевыми зазубринами КОП маленьким танком выламывается в коридор. Сергей пробегает глазами показатели телеметрии. Ободряюще хлопает перчаткой по пыльной броне.

Наушник временами просыпается, неразборчиво кричит хриплыми голосами:

— Снайпер, снайпер напротив! Пастинена зацепило!.. дым! Бьют через дым… Огонь прикрытия! Санчес, вперед! Снайпер между отметками семьдесят пять и семьдесят семь! Второй этаж!.. вижу! Пранк, сноси первый этаж! Вход! Вход! Держи лестницу! Граната! Они внизу! Пранк, поджарь их!

Сергей и Триста двадцатый бегут по длинному темному коридору, пока не упираются в завал. Обрушившаяся лестница перекрывает дорогу нагромождениями бетонных обломков. Скрюченными пальцами торчат из завала изогнутые прутья арматуры. Где-то сзади оглушительно лопается снаряд, пол сотрясается. Волна горячего воздуха толкает Сергея в спину. Шевелится, как живой, бетон завала, ползет вперед. С потолка сыплются осветительные панели.

Сергей бегом возвращается назад, КОП тяжело топает следом. На месте дверей, из которых КОП вышел минуту назад — дымящийся пролом. Обломки стены разбросаны по коридору. В комнате жадно гудит огонь. Черный дым расползается по потолку, толстыми щупальцами тянется к решеткам вентиляции.

— Заноза — Фенечке. Меняю позицию, прошу поддержки.

Тишина. Ровный шум помех.

— Заноза, у тебя что, броня барахлит? — интересуется кто-то едва различимым голосом. — Накрыло Фенечку, я за него.

— Я на отметке девяносто, юго-западный угол. Меняю позицию. Прошу поддержки, — отвечает Сергей.

— Некому тебя поддерживать. Тут у нас тяжелая пехота на подходе, и снайперы появились. Бьют так, что головы не поднять. На первом этаже противник, второй пока держим. Так что бросай свой угол и двигай сюда. Восточная стена, пятнадцать-двадцать единиц пехоты. Берегись снайперов.

— Принято, выдвигаюсь. — И Триста двадцатому: — Ну что, придется побегать, дружище. Топай за мной. В здании противник, готовься к ближнему бою.

— Наконечник-первый, копье-один… передаю вводную… «косилка» с запада… оторваться от противника… прорываться… западном направлении… пять минут… — пробивается через помехи прерывистый голос взводного. Сергей не разобрал и половины. Тактический блок теряет связь, не может принять пакет вводной. Похоже, РЭБ у противника хлеб ест не зря.

Сергей находит служебную лестницу, вместе с КОПом начинает медленно подниматься, шаря перед собой винтовкой от бедра. Пара «мошек» над головой мечутся по полу и стенам в поисках ловушек. Лестничный марш ощутимо трясет от тяжелой поступи Триста двадцатого. Сердце бухает, как молот, в ожидании неожиданной встречи с чужой мордой в маске. Автодоктор все же решает, что пора вмешаться. Колет спину боевым коктейлем.

«Если эта война еще неделю продлится, определенно я на иглу подсяду», — думает Сергей.

Похоже, южную стену больше никто не держит. Коридор под ними озаряется вспышкой плазменной гранаты — сработал подарочек. Враг уже внутри. Одна за другой в коридоре рвутся гранаты. Выкатываются на захламленный пластик пола едва различимые в дыму силуэты. Триста двадцатый превращает их в тряпки короткой серией из гранатомета.

Сергей уже на площадке рядом с дверью. За ней — захваченный противником первый этаж.

Он спокоен. Хочется выбить ногой дверь вместе с куском стены. Он чувствует, что легко может сделать это. Происходящее вдруг начинает напоминать игру. Ему непременно надо всех убить. Убивать — это же такой кайф. Микрофоны шлема доносят возню за стеной, выкрики на смутно знакомом языке и частые выстрелы из незнакомого оружия. Неясные силуэты на прицельной панораме. Я здесь, я уже близко, уроды!

Внизу противник делает новую попытку прорваться в коридор. Пули щербят стену вокруг лестницы, с визгом рикошетят от железных перил. КОП шлет предупреждение и без паузы бьет из пушки вниз за угол. Сергей едва успевает присесть, как дымный язык выхлопа размазывается по стене. Плазменный разрыв поднимает температуру подвального коридора до нескольких тысяч градусов. Прикольный спецэффект. Горит все. Вспыхивает и разлетается белыми брызгами расплавленный бетон, скручиваются в черную стружку напольные плиты. Горит самый воздух. Волна огня выхлестывает из-за угла, клубясь несется вверх. Не доходит до площадки каких-то пару метров. Покрытие брони потрескивает от жара. Трещат наколенники, обжигая колени через мокрые прокладки. По крайней мере, теперь минут десять снизу им никто не грозит.

Классное кино. Господи, когда же, наконец, антракт? Сил нет, как отлить охота!

«Когда тебя совсем прижало, и ты не знаешь, что делать — делай хоть что-нибудь» всплывает в памяти очередное изречение штаб-сержанта Кнута.

Сергей принимает решение.

Триста двадцатый раскручивает ротор, короткой очередью размалывает дверь в труху. Веером выпускает в проем несколько гранат, шагает вперед и выпускает по широкой дуге шипящую огненную струю.

Гул и треск пламени, многоголосый визг горящих заживо зверьков.

— Здесь Заноза, не стрелять! — кричит Сергей в ларингофон, укрываясь за широкой спиной КОПа.

Триста двадцатый впереди мелко переступает по реке чадного пламени, жадно лижущей замусоренный искусственный паркет холла, лупит из пулемета куда-то в дальний угол, скрывается за выщербленной колонной.

«Чтоб я без тебя делал, страхолюдина», — думает Сергей.

Короткий доклад спускает его с небес.

— Я КОП-320, противник в здании уничтожен. Расход патронов для пулемета — девяносто процентов. Расход снарядов — пятьдесят процентов. Наблюдаю противника в восточном направлении — пять единиц тяжелой пехоты, удаление от двухсот до трехсот метров, более десяти единиц легкой пехоты, удаление двести метров. В здании напротив наблюдаю две единицы животных незнакомого вида. Существа предварительно классифицированы как опасные для жизни человека.

— Огонь по пехоте. Береги боеприпасы. Приступай.

Гул и треск пламени, обугленные трупы с коленями у подбородков. Триста двадцатый — весь в отметинах от пуль и осколков, ощетиненный дымящимися стволами, похож на ангела смерти. Он бьет скупыми очередями через вывалившуюся переднюю стену, не обращая внимания на щелкающие вокруг него пули. Скрывается в близком разрыве осколочной гранаты — кто-то лупит по нему из подствольника. Делает пару шагов за полуразрушенную стену. Несколько раз добавляет из пушки. Пустой картридж тяжело катится по груде кирпичного мусора. Улица перед домом укрыта слоями черно-белого дыма. Редкие неприцельные пули высекают с колонн каменную крошку. Сергей так свыкся с ними, что уже не обращает внимания.

— Триста двадцатый, ко мне, перезарядка! — Сергей избавляется от картриджа из заплечного мешка. Это — последний. Остается еще запасной для пушки на поясной разгрузке КОПа. Потом — хоть вправду в штыковую.

— Третье отделение, как вы там? Живы? — интересуется Сергей, привалившись спиной к колонне.

Он приоткрывает стекло шлема, с наслаждением глотает теплую воду из фляжки. Ядреный коктейль из пыли, едкого дыма и вони паленого мяса дерет горло. Разглядывает тактическую карту. Или у него броня барахлит, или от взвода едва десяток человек осталось.

— Живы покуда, — отвечает через пролом в потолке Камински. — Эти ублюдки прут напролом, будто у них запасная жизнь в ранце.

Лицо капрала из провала шлема светится белозубой улыбкой. Лихорадочно блестящие глаза разглядывают помойку из трупов и строительного мусора.

— Патронами не поделитесь? — с надеждой вопрошает Сергей.

— Сам собери. Там внизу наших много было, — равнодушно откликается Камински. — Голову береги. Снайперы где-то рядом, «мошки» их в упор не видят.

Сергей, чертыхаясь, пробирается через разгромленный холл, прячась за грудами обожженных кирпичей. Натыкается на чью-то ногу в имперском ботинке. Разгребает каменные обломки в поисках подсумка. Есть. Всего пара магазинов. Одна осколочная граната. Одна дымовая. Кассета для подствольника. Хоть что-то.

Он старательно сдувает пыль с трофеев, распихивает их по подсумкам. С сожалением смотрит на свою густо забитую пылью винтовку. Почистить бы. Не решается, ограничивается поверхностной чисткой. Неуклюже развернувшись на месте, он пускается в обратный путь, к укрытию за остатками стены.

По плечу с размаху бьют тяжелой палкой. Автодоктор мгновенно реагирует, впрыскивая обезболивающее. Неслышный выстрел с улицы почти не различим в шуме очередного челнока.

Сергей замирает на полу, прислушивается к ощущениям. Боли вроде нет. Хотя из-за химии ее так сразу и не различишь. Эйфория боевого коктейля густо бродит в крови, превращая страх и боль в сосредоточенное блаженство. Крови нет. Рука нащупывает здоровенную вмятину в наплечнике. Пуля прошла по касательной. Повезло.

Бдительный КОП дважды бухает из пушки. Выхлопы закручивают до потолка клубы пыли. В уличном дыму расцветают вспышки.

— Я КОП-320, опасные животные уничтожены, — докладывает Триста двадцатый. — Опасное животное не распознается электронными средствами. Опасное животное распознается только в оптическом и акустическом диапазонах.

— Круто, Триста двадцатый. Ты мне жизнь спас.

— КОП-320 обещал, что человек Заноза не перестанет существовать. КОП-320 доволен.

— Ангел-хранитель, — устало улыбается Сергей. — Занеси опасное животное в базу. В категорию «снайперы».

— Выполнено.

— Живой, Заноза? — спрашивает сверху Камински.

— Триста двадцатый до ваших снайперов добрался, — отвечает Сергей. — Я для него вроде наживки. Слышь, Камински? КОП говорит, эти твари электроникой не распознаются. Так что только глазками и простой оптикой. Прими к сведению.

— Сейчас сообщу всем циркулярно. Столько они ребят положили! И взводного срезали.

В закопченной груде железа в дальнем углу холла Сергей с трудом узнает остатки Пятьсот первого. Торчат пучки световодов из развороченного плечевого сустава. Оплавленные дыры на торсе. Тусклые снаряды от безоткатки раскатились среди каменных обломков. Чем это его? Вид машины, до конца отдавшей себя людям, вызывает щемящее чувство. Словно собака, что погибла, защищая своего хозяина. Господи, они-то чем виноваты? Внезапно вспомнив, что только что без всяких эмоций шарил по карманам мертвого товарища, Сергей отводит взгляд от покореженной машины.

— Заноза — Пранку, Заноза — Пранку прием, — начинает бубнить в ларингофон Сергей. Пранк не отзывается.

— Слышь, Заноза, у тебя что, с броней проблемы? — снова кричит через пролом в потолке Камински.

— Вроде нет. Тесты проходит, — откликается Сергей.

— Тогда какого… ты все время мертвецов кличешь?

— Хрен его знает. Лучше думать, что это электроника барахлит.

— Тоже верно, — сплевывая черной слюной, соглашается Камински. — Вон там твой Пранк, у входа. Пушку у него заклинило. А истукан вышел его прикрыть. Уже мертвого защищал. Там как раз пехота прорвалась, он их целую кучу в упор настрелял. Пока патроны не кончились. Тут его тяжелая пехота и достала. Отбивался до последнего. Видел бы ты, как он долбил из пушки без ног.

— Ясно, — кивает Сергей.

Сверху стучит короткая очередь. Хлопает подствольник. — Что там у вас?

— Санчес кого-то увидел. Обкладывают нас, сволочи.

За перебитой бетонной балкой прикорнул солдат в оливково-зеленой форме. Сергей впервые видит врага так близко. Равнодушно разглядывает его, прихлебывая из фляжки. Невысокий. Тяжелая каска с коротким штырьком антенны сползла назад, туго натянув ремешками кожу на подбородке. Почти без брони, если не считать таковой припудренный пылью складчатый бронежилет поверх комбеза. Короткие сапоги с толстой рубчатой подошвой. На поясе сзади тяжелые подсумки с расстегнутыми клапанами. Лопатка в чехле. Скрюченные желтые пальцы без перчаток в последнем усилии стиснули короткий черный карабин. Сергей наклоняется, стараясь рассмотреть оружие внимательнее. Примитивный коллиматорный прицел. Короткая труба подствольника. Похоже, однозарядного. Пластиковый магазин патронов на 20–30. Калибр приличный — под 9 миллиметров. И никакой электроники. Сергей презрительно морщится. Воевать с этим можно, но недолго. От трупа исходит странный незнакомый запах, различимый даже среди вони сгоревшего мяса.

Сергей перехватывает свою винтовку за ствол, толкает темную фигуру прикладом. Тело нехотя заваливается на бок, хвастливо демонстрирует окровавленные лохмотья на спине. Открытые черные глаза внимательно изучают стену.

Справа нарастают звуки боя — остатки взвода пытаются оторваться от противника.

— Заноза, сейчас наша очередь, — голос Камински снова звучит в наушнике. — По команде будь готов открыть огонь прикрытия. Бей по окнам, прижимай снайперов. Ставим дым, прорываемся на запад, в направлении ориентира «башня». «Косилка» на подходе, расчищает тропу. Готовность через минуту.

— Принял, — механически отвечает Сергей.

Далекое, ни с чем не сравнимое «чиф-чиф-чиф» коптера огневой поддержки стряхивает с него оцепенение. Усиленная химией надежда на лучшее пробуждает жажду деятельности. Он быстро счищает с присевшего КОПа грязь и копоть, наспех прогоняет через его стволы раздвижной банник.

В конце концов, он неплохо выдрессирован. У него хорошее оружие. И пока еще есть боеприпасы. Так почему бы не случиться чуду и не позволить ему выбраться из этого ада?

Глава 21

Коптер поддержки приближается грохочущим вестником смерти. Черно-зеленое хищное тело стремительно петляет над самыми крышами, ныряет в провалы улиц, снова выпрыгивает вверх, не давая ракетчикам времени навести свои массивные трубы. Дым над провалившимися домами, которые «косилка» походя превращает в развалины, отмечает ее марш. Полыхающие ловушки ослепительными искрами разлетаются далеко в стороны, бьются в стены, крутящимися шутихами резлетаются по крышам. Грозная машина кажется неуязвимой. Повинуясь целеуказателю, россыпь ракет срывается с ее бортов. Через миг ближайшие перекрестки скрываются в море огня. Ударная волна дробит камни тротуара, выхлестывает остатки оконных стекол. Щупальца ракет тянутся вдоль улицы. Где-то позади Сергея оседает целый дом, погребая под собой сразу несколько огневых точек. «Косилка» закладывает широкий вираж, поливая крыши из роторных пушек.

Радиосвязь практически не работает. Взмывает вверх сигнальная ракета. Хлопки подствольников забрасывают улицу крутящимися дымными вулканами. Сергей мысленно кивает КОПу. Триста двадцатый открывает огонь прикрытия, бьет по окнам скупыми очередями. Прицельная панорама рисует зеленые контуры, чертиками из табакерки выпрыгивающих из проломов, изо всех сил бегущих в клубах дыма. Сергей не успевает заметить красную искру на карте, как КОП уже лупит по окну из гранатомета, за пару мгновений превращая комнату на третьем этаже в доменную печь.

Кажется невозможным, будто что-то может выжить в этих разнесенных в щебень развалинах. Не хочется думать о том, что происходит с людьми в убежищах под домами. Однако вопреки здравому смыслу, трассы и росчерки ракет с разных сторон тянутся к коптеру. «Косилка» искрит от попаданий, отбрасывает пули пузырем силового поля, дымно отстреливается ячейками активной защиты. Она яростно вертится над крышами, теряя куски брони, огрызается огнем, разваливая стены и заливая пламенем крыши. Она в своем праве. Воздух — ее стихия. Вязкое нечто волнами растекается из-под пятнистого брюха. Какая-то новая дрянь, что-то связанное с гравитацией. Половина дома, вздымая тучу пыли, беззвучно осыпается кучей дробленого кирпича.

Дайте пилоту время, он смешает этот поганый городишко с грязью. Упрямые человечки один за другим принимают смерть, едва успев выстрелить из примитивного оружия.

Взвод залегает за перекрестком. Наша очередь. Сергей набирает воздуха, как в воду бросается в дым. Ноги — сами по себе. Как заводные пружины, они отталкивают от себя разбитые камни тротуара. Из дома напротив выбегает Страйкер. Его второй номер убит, он тяжело трусит, волоча на плече массивный лаунчер. Триста двадцатый мерно топает посреди улицы, крутит торсом. Электронные мозги перегружены обилием далеких целей. Он борется с собой, разрываясь между необходимостью беречь боеприпасы и желанием уничтожить противника.

К тому времени, как Сергей добегает до залегшего, огрызающегося огнем взвода, чадящая «косилка», истратив запас везения, тяжело врезается в соседний дом и замирает, наполовину погребенная под обвалом. Черный дым валит из отстреленного аварийного люка. Камни вокруг густо курятся пыльными облачками попаданий.

— Заноза, КОПа на перекресток, прикрыть летунов, — командует сержант Лапо. В отсутствие взводного он теперь самый главный. — Третье отделение, обеспечить эвакуацию, вперед.

— Вечно мы с краю, — огрызается на бегу Санчес. Втроем они мчатся зигзагами, словно у них горят пятки. Взвод позади открывает огонь прикрытия, полосуя очередями окна вдоль улицы. Толку, конечно, никакого, но внимание приятно.

Триста двадцатый выметывается на перекресток перед разбитой машиной, уже покрытый густеющим дымом завесы. Мечется под пулями, огрызаясь огнем. Огневые точки переключают внимание на новую цель. Робот скачет среди руин, уходя от прицельного огня. Тяжелые пулеметы вслед за ним выбивают из стен кирпичи.

Из-за ячеистой зеленой брони коптер похож на огромного реликтового хищника. Из дымящего люка тряпичной куклой вываливается пилот в зеркальном шлеме. Одна рука у него висит безжизненной плетью. Хвостом волочится сзади оборванный интерфейсный кабель. Глаза — мутные озерца, глядящие в никуда. Он накачан стимуляторами до самых бровей. Санчес и Камински подхватывают его под мышки, бегом оттаскивают в сторону.

Сергей падает под надежную сверхпрочную тушу, пристраивает винтовку между камней. Все согласно по уставу. Он прикрывает эвакуацию. На самом деле ему глубоко фиолетово, дотащат летчика живым или нет. Он отчетливо понимает, что без поддержки им из этого дерьма не выбраться. А поддержка — вот она, догорает под обвалом. Он беспокоится за КОПа, танцующего среди разрывов. Открывает огонь из подствольника, целясь по дульным вспышкам. Яркие шары плазменных разрывов даже через дым заставляют забрало шлема темнеть. По броне коптера с противным звуком чиркают пули. Пора сваливать.

«Достаточно, уходи, — приказывает он Триста двадцатому. — Я прикрою».

КОП отскакивает за спасительный угол, наподдав напоследок из пушки по настырному пулеметчику.

Над головой внезапно оживает закопченный ствол здоровенной дуры — роторной пушки. Гудя, разворачивается в сторону улицы, обваливает кирпичную кладку. Сергей неверяще смотрит на него. Матерясь, оставляет винтовку, подтягивается, вкатывается в люк. Легко сказать — вкатывается. Такая большая снаружи, внутри «косилка» представляет собой какую-то тесную нору, скорее, технический лаз для обслуживания и эвакуации. Остальное забито оружием и механизмами. Пригнувшись, Сергей с трудом протискивается через тесный проход. Сыплют искрами разбитые панели и перебитые кабели. Белыми клочьями свисает с потолка пожарная пена. Нудно жужжат аварийные зуммеры. Что-то, едко шипя, тлеет под панелями пола. Боевая машина умирает.

Оператор висит в полукруглом темном отсеке, весь в прозрачном коконе из эластичных подвесок. Он слепо крутит головой в огромном шлеме. Руки по локоть погружены в ячейки тактильного управления. Сергей толкает его в плечо, кричит через динамик шлема: «Сэр, надо уходить! Тут нельзя оставаться. Я вас прикрою».

Оператор слышит его. Дергает плечом, качает головой: «Я остаюсь. Не хочу. Уходи». Сергей только сейчас замечает, что пол ячейки густо залит кровью из перебитых ног. Как он держится? Видимо, только на стимуляторах.

Оператор уже забыл о Сергее. Он живет в своем, видимом только ему мире. В своем радужном предсмертном сне он снова летит над ровными квадратиками домов. Он шевелит стволом и открывает частый огонь, сотрясая тело железного зверя крупной дрожью. Сергей кивает бесчувственной спине. Ему кажется, что он понял. Каждый вправе умереть так, как хочет. Он уважает это право. Он прикасается перчаткой к чужому плечу, пятится назад, вываливается наружу. Подхватывает винтовку. Быстро перебегает за угол. Пригнувшись, семенит к позиции взвода. КОП топает рядом, закрывая его корпусом.

Подыхающий хищник никак не может смириться со смертью. За спиной раздирает воздух грохот автоматической пушки. Сергей всей кожей ощущает, как ливень снарядов крошит бетон. Оператор спешит. Бьет по малейшему шевелению. По вспышке выстрела. По теплу тела. По щелчку затвора. По всему. Оператор торопится прихватить с собой как можно больше. Наверстывает то, чего не успел в воздухе. Он уже сам за себя. Жизнь вытекает из него по капле, вместе с брызгами горячих дымящихся гильз.

«Интересно, как бы я хотел умереть?» — мелькает на бегу идиотская мыслишка. Глаза ощупывают руины. Умирать тут, среди камней, с глоткой, забитой пылью, почему-то не хочется. Умирать надо среди сочной садовой зелени. Желательно у моря. Хотя… Умирать не хочется и там.

Сергей не добегает до взвода каких-то пятьдесят метров. Нечеловеческое чутье КОПа заставляет его прыгнуть в пролом стены. Вслед за ним вваливается Триста двадцатый. Сергей еще катится вниз по перекошенной плите пола, когда небо обрушивается на землю. Беззвучный удар вышибает из легких воздух. Бетонный пол раскачивается вверх-вниз, словно батут. В звенящей тишине крошатся стены и рассыпаются в пыль перекрытия. Ослепительный белый свет на мгновенье останавливает калейдоскоп обломков. Повисают в воздухе кирпичи и куски бетона. Радужно искрится завеса пыли. Потом свет резко гаснет, как будто где-то щелкают выключателем. И вот уже он — долгожданный конец.

Наступает темнота.

Глава 22

Тишина. Звук падающих капель. Шелест мокрой травы под ногами. Голос над ухом режет слух:

— Едва успел. Извини брат, у нас тут тоже бюрократия. На все вызовы вовремя не успеваешь.

Вокруг чернильная темнота. Нет, не так. Чернильная, значит черная. А черный — тоже цвет. Тут темнота какая-то бесцветная. Абсолютная. Сергей пытается разглядеть говорящего. Пытается поднести к глазам руку. С удивлением обнаруживает, что забыл как это делается. Так и висит чурка чуркой не понять где и не понять в чем. Пялится невидящими глазами в никуда.

— Ты тоже хорош. — выговаривает ему голос. — Мог бы и не играть в героя. Вдруг бы я не успел? Понимаешь, о чем я?

Сергей кивает. То есть, думает, что кивает. Собеседника, похоже, его реакция устраивает. Голос веселеет, становится более развязным. Жалуется.

— Вы, люди, так расплодились, что приходиться работать с постоянной перегрузкой. Мыслимое ли дело — только у меня вас уже больше ста тыщ! Я физически не успеваю за всеми присматривать. Пока вожусь с одним, остальные тут же начинают делать глупости. Жениться. Красть друг у друга. Писать дурацкие книжонки. Играть в войну.

Если бы у Сергея был рот, он бы непременно его открыл. В башке теснятся хороводы вопросов. Выбрать бы хоть один.

— Слушай, а ты кто? — силится спросить он.

— Мог бы и сам догадаться, — обижается голос. — Я был о тебе лучшего мнения.

— Скажи, — торопится Сергей. — А те, что сегодня умерли, они что, получается — просто тебя не дождались?

— Почему именно меня? Я тут не один. У нас, брат, тут такая вертикаль. Словом, полная бухгалтерия.

— А те, в которых мы стреляли? — допытывается Сергей.

— Слушай, ты думаешь, ты один такой умный!? — возмущается голос. — Меня, между прочим, другие ждут, так что не задерживайте очередь. Ладно… Тут такая петрушка. Каждому свое. Кто хочет умереть — умирает. Кто хочет жить — живет. Каждому воздается то, что возжелается. Если успеваем, конечно. А так — что выйдет, то и получается. Те, кого ты убил, рождены, чтобы отдать жизнь во славу Демократии. Именно так, с большой буквы. Так что ты им сегодня как бы услугу оказал.

— Получается, те из наших, кто сегодня погиб, просто недостаточно хотели жить?

— Все-таки за обезьянами приглядывать не в пример проще. Никакой тебе гребаной жизненной философии. Ладно, как говорится, получите и распишитесь. Мне действительно пора. Бывай, солдатик. — Голос удаляется, шелест травы стихает.

Темнота густеет. Из нее постепенно проступают мутные контуры. Обвалившиеся стены. Сорванные с петель двери. Перекосившийся потолок с большим проломом посередине. В пролом видны яркие точки. Звезды.

Хочется пить. Кружится голова. Слегка тошнит. После хорошей дозы всегда так. Надо бы выломать из гнезда блок автодоктора. Кажется, болит каждая косточка. Где-то не слишком далеко погромыхивает. Забрало почему-то поднято. Настойчивое шевеление в мозгах. Такблок показывает одинокую зеленую точку рядом. Триста двадцатый. Цел, зараза. Бьется в башку через командный чип. Успокойся, дружище. Все путем… кажется.

Ноги полузасыпаны, но действуют. Сергей с наслаждением шевелит ими. Вытаскивает из кучки щебня сначала одну, за ней другую. Осторожно садится. Прислушивается к ощущениям. В голове словно порылись совком для мусора. Собственное имя вспоминается с некоторым напряжением. Откуда я? Ах да, из этих, как их, — из «Диких пчел»! Славно полетали, пчелки. Жаль, недолго.

Надо что-то сделать. Ах да, связь.

— Здесь Заноза, Копье-один. Всем, кто меня слышит. Прием, — бормочет он сухими губами.

Прерывистый гул и треск помех. Скользящая трансляция. Броня повторяет вызов на десятках диапазонов. Хрен тебе! Полная демобилизация.

— Здесь Заноза, Копье-один. Всем, кто меня слышит. Нахожусь в окружении. Запрашиваю помощь. Прием.

— Заноза, здесь Такшип-восемнадцать. Да не слышит тебя никто — направленные помехи. Чего тебе? — раздается далекий голос.

Сергей задумывается. А вправду — чего ему? Водички бы холодной. А лучше пива. Ну, можно еще эту, эвакуацию. Точно, эвакуацию! Губы вспоминают заученную формулу.

— Заноза — Такшипу-восемнадцать. Запрашиваю эвакуацию. Передаю координаты и код подтверждения.

— Извини, парень, это не ко мне, — прерывает его собеседник. — Проси чего-нибудь еще.

— Заноза — Такшипу-восемнадцать. А что ты можешь?

— По правде говоря, парень, я уже ни хрена ни могу. Я тут на орбите без снарядов и без горючки, и вон те «птички» меня через пять минут в сито превратят.

— Понял тебя, Такшип-восемнадцать. Тогда сообщение командованию передай. Форт-Дикс. бригада мобильной пехоты.

— Это запросто. Давай в темпе. Через тридцать секунд выхожу из зоны приема.

— Передаю. — Сергей утапливает кнопку сброса записи. Шифрованный пакет, вместивший в себя трое суток его жизни, в момент улетает черт-те куда.

— Принято, — голос слабеет. — Удачи, пехота!

— Удачи, восемнадцатый…

Он посидел с минуту, наслаждаясь вкусом горького воздуха. Оказывается, это так здорово — дышать.

— Триста двадцатый, чем нас накрыло?

Полузасыпанный КОП, как черт из преисподней, отвечает из глубокого подземелья:

— Позиции взвода были атакованы с воздуха. Боеприпас предварительно классифицирован как тяжелая ракета класса «воздух-земля» с разделяющимися боеголовками фугасного типа.

«Хрен там конец, — проносится в голове, — просто небольшая передышка».

Глава 23

Взревывание тревожного баззера вырывает Стейнберга из тяжелого сна, похожего на обморок. Он очумело трясет головой, глаза с трудом фокусируются на зеленом пятне голограммы управления.

— …опасность! Угроза атаки! Наблюдаю множественные недружественные объекты! Корабль переведен в состояние боевой готовности! Активирован стелс-режим. Установлена связь с базой Шестого Колониального флота. Принимаю оперативные данные. Принимаю вводную. Вводная получена. — Мелодичный женский голос обстоятельно диктует Стейнбергу его приговор.

— Дьявол! Неужели опять?! — возмущается лейтенант.

— Доклад: огневые средства в готовности. Система защиты в готовности. Внимание командиру: вахты не на постах. Предупреждение: действия корабля в автоматическом режиме снижают его эффективность… — Компьютер увлеченно играет в войну. Господи, как же Карл ненавидел сейчас разработчиков голосового интерфейса!

— Естественно, откуда ей взяться, вахте-то, — бурчит он себе под нос, просматривая данные вводной. — Ни хрена себе!

Сочный шматок тяжелого авианосца. Еще один. Фрегаты охранения. Эсминцы. Ого — ударный крейсер. Туча палубной авиации. Большой десантный транспорт на орбите Джорджии. Как гласит вводная — его цель. Предотвратить десантную операцию путем повреждения транспорта и недопущения его посадки на планету.

— Они меня что, с авианосцем перепутали? — Стейнбергу захотелось почесать макушку. Увы, шлем не доставил ему такого удовольствия. — Команда: доклад статуса вооружения.

— Доклад: система подачи боеприпасов главного калибра правого борта неисправна. Противокорабельная ракета «Акцент» в установке номер четыре не проходит диагностические тесты. Сорок процентов зенитных и противоракетных систем неисправны. Элеваторы подачи боеприпасов зенитных систем номер три и номер четыре диагностические тесты не проходят. Использование системы ближней противоракетной защиты не рекомендуется ввиду перегрузки энергосистемы. Вывожу диаграмму готовности огневых систем.

Управляющая голограмма расцвечивается схемой, наполненной красными линиями и квадратиками. Редкие зеленые вкрапления смотрятся исключениями из общей картины.

— Принято, — отвечает Стейнберг, изучая схему. Да уж, картина. Десяток здоровенных зомби разминаются на ринге. Полуослепший калека на костылях бодро ковыляет к канатам, улыбаясь зрителям выбитыми зубами.

— Доклад, — не унимается застоявшаяся без дела система управления. Ей словно не терпится бросить фрегат и себя в мясорубку. — Рекомендуемая тактика боя: приближение к цели в стелс-режиме на дистанцию пуска главного калибра. Залп ракетами главного калибра с предельной дистанции. Запуск имитаторов. Постановка помех. Повторный залп невозможен ввиду повреждения системы подачи боеприпасов. Последующий уход к базе флота. Предупреждение: залп главного калибра демаскирует судно.

«Иными словами, я успею разок пальнуть, потом меня обнаружат и превратят в пар», — переводит для себя лейтенант. Удачное возвращение к жизни из неимоверного, просто фантастического везения превращается в стопроцентное самоубийство.

— Доклад завершен. Переход к рекомендованному плану боя через десять секунд… девять… восемь…

— Даже и не мечтай об этом, дамочка! — возмущается Стейнберг. Роль статиста его не устраивает. — Если уж мне суждено подохнуть, пусть я сам буду за рулем! Команда: максимальное ускорение. Выход к цели в стелс-режиме на треть дистанции главного калибра. Полный залп главным калибром, цель — десантный транспорт. Запуск всех имитаторов. Выход на орбиту Эскудо курсом на базу флота. Средства экстренной эвакуации — готовность номер один. Привести в готовность систему ближней противоракетной защиты. Зенитным постам — огонь на половине дистанции эффективного поражения.

Компьютер затыкается на полуслове, умильным голосом сообщает:

— Принято. Команда в стадии исполнения.

Резко наваливается перегрузка. Корабль набирает ход. Тревожно светятся рубиновые индикаторы. Калека хрустит суставами, разминает парализованные ноги.

— А ты чего ждал, — говорит Стейнберг голограмме. — У нас не фрегат, а дырявое корыто.

— Доклад: мощность главного двигателя достигла семидесяти процентов. Перегрев реактора наступит через пять минут. Выход к цели на заданную дистанцию — три минуты десять секунд. Средства экстренной эвакуации приведены в готовность. Системы ближней обороны в готовности.

— Принято, — отвечает лейтенант, наблюдая, как точки истребителей тянутся к нему, меняют курс. — Нам больше пяти минут и не надо… А знаешь, жестянка, я к тебе как-то привык.

— Команда не опознана. Введите команду.

— Все ты понимаешь. Мы с тобой столько дерьма на пару сжевали, что ты по моему пульсу должна определять, о чем я думаю, — задумчиво продолжает Карл. На этот раз компьютер почему-то не отвечает.

Лейтенант смотрит, как приближаются отметки истребителей. Что-то почуяли, гады. Впрочем, неудивительно, мы же фоним из всех дыр.

Полторы минуты до залпа.

— Доклад: обнаружено направленное облучение поисковыми радарами. Выход целей на заданную дистанцию поражения — через пять секунд.

— Принято.

Консоль расцвечена красными переливами. Отказ системы подачи еще на одной батарее. Перегрев реактора. Моргает освещение. Холодный пот струится по лбу. Зверски мешает эластичный загубник. Истребители резко увеличивают ход, идут на перехват. Тридцать секунд.

Холодная отрешенность опускается, словно саван. Стейнберг снова смотрит на мир из другого измерения. Откуда-то сверху видит свое неуклюжее тело, распластанное на раскладушке ложемента. Все точки над «i» расставлены. Что ж, он сам выбрал свою судьбу. Его учили умирать не думая. Смерть — его профессия. Он внезапно понимает, для чего был оставлен в живых. И, если ничего нельзя сделать, так почему бы не умереть, как это принято говорить, — с честью? Вместо страха — холодное любопытство. Гипновнушение включает скрытую в мозгу подпрограмму, превращая тело в сжатую стальную пружину.

Десять секунд. Жидкий противоракетный зонтик расползается в пространстве. Вспыхивают искры сбитых ракет. Гаснет отметка истребителя. Карл представляет, каково это, с бешеной скоростью лететь в прозрачном пузыре среди звезд, в упоении боя наблюдать за стартами собственных ракет, чтобы однажды раствориться в ослепительной вспышке. Во всяком случае, никаких мучений. Раз — и мгновенное небытие.

Сотрясается ложемент. «Акценты» покидают шахты. Лазерные батареи крошат в стружку пачки ракет, запущенных с истребителей. Мощности резервного генератора хватает на десять секунд их интенсивной работы. Свет гаснет окончательно. Дрожь попаданий пробегает по перелатанным бортам. Боевая консоль в темноте — как огромная новогодняя гирлянда, где красных лампочек в несколько раз больше, чем зеленых. Что-то говорит хорошо поставленный женский голос. Одна за другой гаснут зеленые метки сбитых «Акцентов». Одна из меток сливается с целью. Компьютер монотонно сообщает о попадании. Карл словно наяву видит, как в ядерной вспышке испаряются плиты атмосферной брони транспорта, как вырываются в пространство рой обломков и куски замерзшей плоти. Посмотрим, как ты теперь сядешь, голуба!

Стелс-система дает дуба вслед за генератором. Корабль сверкает в лучах радаров, словно рождественский подарок. Кажется, из фрегата решили сделать показательную мишень. Десятки красных меток тянутся к нему с разных сторон. Перегрузки крутят израненную железную рыбу. Двигатели из последних сил выполняют противоракетные маневры. Издыхающий фрегат меняет курс. Пытается уйти от столкновения с атмосферой. Обнаглевшие истребители кромсают беззащитного инвалида из пушек.

— Доклад: критический перегрев реактора. Выход реактора из строя через тридцать секунд. Повреждение резервного генератора. Системы ведения огня обесточены.

Стейнберг читает короткую молитву мертвому экипажу:

— Внимание, говорит командир. Экстренная эвакуация. Команде покинуть корабль.

Он откидывает страховочные скобы ложемента, медленно, слишком медленно продвигается к люку. Осторожно, словно боясь повредить, открывает запорный механизм. Подплывает к трубе лифта. Втискивается внутрь. Давит панель управления неуклюжим пальцем. Корпус лифта сотрясается от непрерывных ударов. Сколько же всего понапридумали люди! Лейтенант с некоторым стыдом признается себе, что иногда даже не знает, где находятся вышедшие из строя системы, перечень которых непрерывно диктует компьютер.

Он выползает из лифта уже в полной темноте. Под ногами снуют ремонтные роботы, брызжут аварийной пеной на покрытые инеем переборки. Искрит проводка, парит фонтаном замерзающего воздуха перебитый трубопровод. Система восстановления судорожно латает артерии мертвеца.

Стейнберг рыбкой влетает в единственный люк под зеленым индикатором. Повезло. Хоть один бот остался целым. Накидывает на себя страховочные скобы. Срывает рычаг аварийного старта. За мгновенье до того, как перегрузка перешибает дыхание, слышит грустный женский голос:

— Прощайте, лейтенант Стейнберг.

— Прощай, 3071, — хочет ответить Карл. Но не может. Стартовая перегрузка давит на грудь чугунной плитой.

«По крайней мере, я сделал все, что мог», — думает Стейнберг, безуспешно пытаясь заглушить в себе чувство вины перед умирающим кораблем. Его кораблем.

Консоль управления перед глазами теряет четкость. Слезы?

Он играет джойстиком управления, сваливая утлое суденышко в сияние голубого шара. Где-то высоко над ним окончательно нокаутируют беднягу 3071. Он вспыхивает напоследок ослепительным солнцем, обломки метеоритами чертят атмосферу, крохотными смертельными пульками прошивают бросающиеся врассыпную истребители.

Россыпь сгорающих в атмосфере обломков маскирует бот. Стейнбергу опять дьявольски везет. Он пытается погасить скорость. Кабина начинает наполняется демпферным гелем, призванным смягчить аварийную посадку. Тревожный писк зуммера врывается в эйфорию спасения. Облучение радаром наведения. Кажется, везение кончилось — на хвосте пара истребителей. Они уравнивают скорость. Идут след в след. Почему-то не стреляют. Бот выпускает короткие крылья, в плазменном вихре обрушивается вниз.

— Змей-один, я Змей-два, цель захвачена, разрешите открыть огонь!? — интересуется молоденький ведомый. Ему очень не хочется упустить свой шанс. Открыть личный счет, что может быть лучше для молодого пилота?

— Змей-два, ответ отрицательный. Не трать ракеты. Держимся за ним, на высоте пять-десять расстреливаем из пушек. Я покажу как это делается, — с покровительственным оттенком отзывается ведущий.

— Принято, Змей-один.

В просветах низких облаков мелькает зеленый ковер. Бот отчаянно скачет, пытаясь уйти от преследования. Двойка тяжелых космических истребителей, играя с беззащитной жертвой, следует сзади.

Что ж, теперь все средства хороши, решает Стейнберг. Он срывает пломбу с защитного колпачка, вдавливает кнопку подачи аварийного сигнала.

— Мэйдей, мэйдей, мэйдей! Спасательный бот Имперского военного флота терпит бедствие. Атакован авиацией противника. Следую курсом… — истошно вопит в эфир бортовой компьютер.

Глава 24

Странное спокойствие снисходит на младшего капрала Занозу. Он сделал все, что мог, и не его вина, что он остался один. Однако, это не повод опускать руки. Одному даже легче. В конце концов, он никогда не был командным игроком. Их всегда было только двое — он и Триста двадцатый. Он понимает, что хуже быть уже не может. Видимо, от этого на душе становится легче. Что бы ни произошло теперь — будет только лучше. Словно пройден тяжелый перевал и тропинка вьется вниз, в долину.

Контузия время от времени напоминает о себе тошнотой и головной болью. Когда изображение в глазах начинает двоиться, заботливый автодоктор колет его какой-то дрянью, отчего окружающие звуки начинают пробиваться к сознанию, словно сквозь плотную вату.

Он временно обосновался в подземелье, которое обнаружил, спустившись в подвал к застрявшему Триста двадцатому. Разрушенная стена открыла проход в технический туннель. Сейчас, сидя в абсолютной темноте под переплетением кабелей и труб, Сергей методично и тщательно, словно перед инспекторской проверкой, чистил винтовку. Третий раз за прошедшие сутки.

Он родился вновь другим человеком. Медлительным и обстоятельным. Настороженным, как дикий зверь. Не знающим жалости, понимающим только целесообразность, без страха и совести. Штаб-сержант Кнут теперь мог бы гордиться своим воспитанником. Наверное, он теперь и есть — идеальный убийца, универсальная машина для выживания. Его дух так крепок, что он может убить одним только взглядом.

Он медленно, чутко ощупывая каждую деталь, собрал винтовку. Разложил перед собой свой скудный арсенал. Четыре магазина, один из них наполовину пуст. Одна плазменная граната, одна осколочная, одна дымовая. Две фляги, одна из них пуста. Полупустая — пять осколочных зарядов — кассета к подствольнику. Стальная лопатка. Нож. Четыре плитки пищевого концентрата. Запасной картридж к автодоктору. Перевязочный пакет. Вечная зажигалка. Сигнальная ракета. Фонарик со сменными фильтрами. Тестер и шприц-масленка для обслуживания КОПа. Универсальный ключ. Универсальная отвертка. Несколько пар носков. Рулон непромокаемого пончо. Баллончик с репеллентом. Пистолет с запасным магазином. Контейнер «мази». Мина-попрыгунья. Не так уж мало, для того, чтобы просто пройти несколько километров до границы джунглей. А там ему сам черт не брат. Дальше и загадывать не стоит.

Он тщательно протирает куском разорванного нательного белья магазины, ощупывает края их герметичной упаковки. Аккуратно укладывает пластиковые бруски в подсумок. Осторожно вывинчивает и протирает взрыватели гранат. Расстегивает крепления брони, вылезает из панциря. Без привычной тяжести на теле ощущает себя голым червяком на дороге. Обрабатывает внутренности пластин чистящим тампоном из комплекта брони. Протирает керамическое наружное покрытие. В рассеянном свете фонарика заливает ссадины в керамике быстротвердеющим ремонтным составом из тюбика. Запускает тест брони, проверяет уровень заряда батарей. Медленно снаряжается, вставляет разъем кабеля питания. Расстегивает крепления ботинок. Протирает ноги салфеткой с антисептиком, посыпает их гигиеническим порошком, надевает свежие носки.

Он готов. Просто идеальный служака-ветеран с плаката на призывном пункте. Щеголеватый и чуточку усталый от убийств. До задницы опытный и упругий, как пружина. Он настолько крут, что его пук подобен выстрелу в упор. Где ты, где ты, штаб-сержант Кнут?

Триста двадцатый стоит в карауле за изгибом туннеля. Твоя очередь, дружище. Пять фугасных снарядов. Начатый картридж для пулемета. Две универсальных ракеты «Оса». Половина картриджа с огневой смесью. Один картридж для гранатомета, остаток — двенадцать осколочных гранат. Все оружие вычищено и исправно. Броня покрыта царапинами и вмятинами. Немного с запаздыванием реагирует правый манипулятор с пулеметом. Ничего, нам по самолетам не стрелять, а пехоте и так сгодится. Шаровые сочленения вычищены и смазаны. Погнут бронещиток нижнего шарнира правой опоры. Это похуже — самостоятельно его не выправить. Длительного марша или движения на высокой скорости шарнир не выдержит. Сергей добавляет смазки на проблемный участок. Не радикально, но все же поможет. Хотя бы временно.

— По сравнению с остальными мы с тобой легко отделались, а, дружище? — шепчет он КОПу.

Робот молчит. Им не нужны слова. Он понимает, когда можно не отвечать. Он хвастается Сергею, транслируя фрагменты прошедшего боя. Беспокоится, что не сразу узнает человека Занозу. Человек Заноза теперь другой. Человек Заноза любит КОП-320?

Большая серая крыса не торопясь шествует вдоль стены. Замирает. Недоуменно зыркает бусинками глаз. Странные существа. Необычно пахнут. Жратвы нет, чуваки? Чьи будете? Надолго к нам? Вот уж хрен. Это мои владения.

«Валили бы вы отсюда на фиг, пацаны», — молчаливо советует крыса и шевелит усами.

— Пора идти, — говорит Сергей Триста двадцатому.

Они долго бредут по изгибам туннеля, стараясь двигаться в направлении плацдарма. Сергей впереди. Каждые тридцать-сорок шагов он останавливается, вчитывается в телеметрию КОПа. Чисто. Идут дальше.

Перекресток. Шум воды из перебитой трубы. Поток уносится куда-то в темноту. Рассеянный дневной свет из разлома в потолке. Отверстие перегорожено гнутыми прутьями арматуры. Куски рухнувшей бетонной плиты образовывают небольшой завал на полу. Из завала торчит нога в рабочем ботинке. Уже ощутимо попахивает. Не повезло бедняге. Наверное, какой-нибудь местный сантехник. Шум воды скрадывает гудение приводов КОПа. Перед завалом короткий отросток перехода в очередной подвал. Знать бы раньше, что гребаный Грузовой тракт можно пересечь по туннелям. Глядишь, обошлось бы и без бойни.

Чертыхаясь, Сергей осторожно перелезает через пыльные обломки.

Глава 25

Сигнал опасности от КОПа застает его балансирующим на верхушке завала. Не один ты такой умный — под землей шастать. Снайпер. Тот самый вид — «опасное животное». Медленно продвигается по туннелю навстречу.

Пригнувшись, чтобы не задеть острые прутья над головой, Сергей замирает в неудобной позе. Правая рука с винтовкой вытянута вперед. Левая цепко держится за поперечную балку, на которой покоятся пучки кабелей и труб. Броня плавно меняет расцветку, имитируя неровные пятна серо-стальных обломков с поперечинами теней. Водопад хлещет из пробитой трубы за завалом, водяная пыль радужной завесой скрывает тьму впереди. В шуме бьющей в потолок струи катящиеся из-под ног мелкие обломки совсем не слышны. Он медленно, стараясь не делать резких движений и не поднимать пыль, пятится назад. Если он не видит и не слышит через радугу, есть шанс, что его противник тоже временно слеп.

Спиной вперед Сергей входит в подвальный отросток, пятится до тех пор, пока не касается тяжелой двери. Приседает на колено. Перехватывает винтовку в левую руку. От нее слишком много шума. Достает из кобуры пистолет. В кои-то веки может пригодиться. До сих пор Сергей воспринимал пистолет как атавизм, пережиток прошлого, дань традиции, оружие милосердия. В магазине — патроны для бесшумной стрельбы. Шестнадцать коротеньких остроконечных карандашных огрызков тридцать восьмого калибра. Благодарение богу, вчера он не выкинул железяку как лишний груз. Мягкий щелчок предохранителя почти не слышен. Вспомнив, что электроника перед снайперами пасует, Сергей поднимает лицевую пластину. Так надежнее.

КОП замер за перекрестком. Режим тишины. Никакого обмена. Ждать команды. Время тягучими каплями падает с отсыревшего потолка. Я камень. Я холоден, как стена. Азарт пробивается сквозь броню сосредоточенного ожидания. Посмотрим, кто кого, невидимка хренов. Пятно света в темном проходе. Торчащая из обломков нога в черном ботинке. Прекрасный ориентир. Будешь на свету как мишень на стрельбище, призрак трижды долботраханный.

Слабая тень ползет по проходу. Она едва движется. Ни один камушек не скатывается с вершины завала. Если бы не слегка потускневший свет и не уменьшившаяся тень от мертвой ноги, Сергей вряд ли бы почувствовал приближение врага. Он уважает такого противника. Спокойно прикидывает, как действовал бы сам на его месте. Он на свету. Впереди перекресток и темный боковой проход. Тень демаскирует его. Бросок гранаты за угол. Не плазменной — в тесном пространстве туннеля поджаришься сам, — обычной осколочной. Или светошумовой. Или шоковой. Затем очередь из-за угла. Очередь по невидимым затемнениям. Но он снайпер, шум ему ни к чему. Это не штурм здания, не зачистка, швырять гранаты за каждый перекресток он не станет, иначе взрывы от такого продвижения были бы слышны издалека. Возможно, пустит вперед что-нибудь вроде наших «мошек». Стоп. Если у них есть что-либо подобное, КОП бы это обнаружил. Однако он молчит. Значит, или чутье, или усик видеокамеры. Варианты: он перестрахуется, перекатится через опасную зону, либо заглянет за угол с помощью камеры. Или выставит за угол оружие с функцией огня по готовности. Или руку с пистолетом, обстреляет опасный участок. Или и то и другое сразу. Однако, мы у них в тылу, сутки никакого сопротивления в городе. Так что волноваться вроде не должен.

Сергей каменеет, медленно дышит животом. Воздух едва сочится через раздувшиеся ноздри. Винтовка аккуратно уложена вдоль стены в густой тени, броня неотличима от стены. Пистолет поднят двумя руками. Он готов открыть огонь сразу. Готов перекатиться вперед, если противник сначала начнет стрелять или высунет сенсор.

Тень замирает. Мелькает острый как бритва нож. Располосованный ботинок трупа со стуком падает на пол. Серые руки со свисающими с них прядями маскировки мелькают в световом пятне, срезая полосы бледной плоти. Сквозь шум воды слышится тихое чавканье. Нога сантехника оголяется до кости. Бледная сукровица пропитывает разрезанную штанину комбинезона. Сергей не верит глазам. Снайпер-людоед? Может, это просто сбежавший маньяк? Но даже для маньяка протухшая человечина выглядит слишком. Омерзение мешает сосредоточиться. Он едва не пропускает момент, когда тень снова приходит в движение. Сначала показывается ствол винтовки, укутанный прядями маскировочной ткани. Нога в высоком ботинке неслышно прикасается к полу, замирает. Ага, все-таки снайпер. Бесконечно долго ствол висит, словно обнюхивая пространство. Обнюхивает! Точно! Он чует врага! Мертвец перебивает запах Сергея! Тень перемещается, открывая взгляду сутулую бесформенную фигуру. Снайпер делает следующий шаг. Лицо в тени длинного козырька развернуто в сторону подозрительного прохода. Страхуется, сволочь! Ствол винтовки плавно перемещается вслед за взглядом. Сергей никогда не видел, чтобы кто-то двигался так медленно и так быстро одновременно.

Рефлексы подстегивают мышцы. «Пора», — запоздало мелькает в голове, когда пистолет уже вовсю стучит затворной рамой. Шесть негромких хлопков подряд сливаются с шумом воды. Остроконечные пули с повышенной пробивной способностью отбрасывают существо к стене. Сергей стреляет в спешке, в максимально быстром темпе, почти не целясь. С шести метров трудно промахнуться. Одна пуля все же проходит мимо, оставляя глубокую щербину в бетоне. Снайпер лежит на замусоренном полу бесформенной кучей пыльных тряпок. Винтовка выпала из его рук. Ее глухой стук о камень — единственный относительно громкий звук.

Сергей продолжает держать на прицеле неподвижное тело. Надо выждать.

— Триста двадцатый, сканирование!

Вокруг чисто. Снайпер был один. Если бы он шел с напарником, как это принято у нас, Сергею пришлось бы туго. Триста двадцатый все еще не подсветил врага красным. Удивительно, но жизнь еще теплится в пробитом пулями теле. Сергей приподнимается, делает шаг вперед, держа пистолет перед собой. Еще шаг. Выстрел. Куча тряпок конвульсивно дергается. Шаг. Из-под тряпок стремительно выстреливается рука. Короткий нож с противным клацаньем отскакивает от брони.

Сергей разражается длинной тирадой на великом и могучем, прыгает вперед и отпинывает винтовку подальше от раненого. Серо-зеленые тряпки на глазах набухают кровью. Тело все еще шевелится. Да сколько же ему надо?

Стволом чужого оружия Сергей переворачивает умирающего врага. Смотрит в его лицо. С трудом удерживает палец на спусковом крючке. Водянистые мутные глаза с вертикальными зрачками медленно гаснут. Лицо, точнее, морда, покрыто темной грубой кожей. Короткий морщинистый нос с вывернутыми наружу ноздрями. Широкие бескровные губы с торчащими из-под них клыками. По скошенному подбородку стекает изо рта струйка бледной крови. Слетевшее с головы маскировочное кепи обнажает узкий звериный лоб с редкой серой шерстью над ним. Остроконечные уши прижаты к черепу. Грубая складчатая кожа шеи переходит во что-то темное. Ну и урод. Прав КОП — никакой это не человек. Опасное животное. Инопланетянин?

Прижав ствол пистолета к мерзкой морде, Сергей ножом кромсает маскировочную хламиду. Нож задевает что-то твердое. Раздвинув ткань, он с омерзением наблюдает за тем, как грубая кожа шеи постепенно переходит в покрытую роговыми пластинами грудь. Природный легкий бронежилет. Ну и намешано же в тебе, уродец! Такой панцирь ногой не пробьешь. Не хотел бы я с тобой в рукопашной сойтись. Нож оставляет на роговом покрытии легкие царапины. Похоже, осколки ему тоже не страшны. Пули на излете и по касательной — тоже. Просто дитя войны какое-то. Значит, вот такие твари положили почти половину его взвода.

Взгляд существа останавливается на Сергее, медленно фокусируется.

— Ты… русский? — выдувая кровавые пузыри, шепчет он.

Подземелье под разрушенным городом в невообразимой дали от Русского сектора. Умирающий инопланетянин-людоед, говорящий на родном языке с единственным в бригаде русским солдатом. Мир сошел с ума.

Сергей машинально кивает.

— Больно, — шепчет снайпер. — Добей.

Их взвод находится в разведывательном рейде. Что с того, что Сергей последний? Задание никто не отменял. По инструкции, он должен провести полевой допрос. Однако взгляд существа молит о снисхождении.

— Больно… — хрипит костяной уродец. — Помоги.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Сергей встает и поднимает пистолет. Глаза существа жгут его, как огнем. Он отворачивается и трижды нажимает на спуск.

Красный маркер на тактической карте гаснет.

Сергей за ноги тащит тело подальше от пролома. Продолжает осмотр. На ремнях амуниции — несколько едва заметных под маскировочной ветошью подсумков. В одном подсумке — ряд магазинов, четыре штуки. Во втором — явно портативная радиостанция. А это что? Мина? Сергей подносит устройство к глазам. Подсвечивает фонариком. Единственный переключатель переведен в состояние «Невидимый». Надпись на русском? Вот это да! А не тот ли это приборчик, что скрывает тварей от средств наблюдения? Он переходит к осмотру винтовки. Длинный ствол, укутанный маскировочной тканью. Магазин легко отщелкивается снизу. Калибр, как и у пехотной винтовки, около восьми миллиметров. Сергей выщелкивает на ладонь длинные патроны. Пятнадцать штук. Вполне прилично для снайперки. На конце ствола утолщение. Сложенные сошки. Короткий легкий приклад с регулировкой длины. Прицел. Оптика. Похоже, со встроенным дальномером и баллистическим вычислителем. Он приложил щеку к холодному цевью. Прицел расположен очень низко. Как раз под маленькую морду. Нет, есть регулировка, вполне можно подстроить под себя.

Время. Пора двигаться. Отсутствие снайпера могут обнаружить. Сергей развешивает чужие подсумки на ремнях разгрузки. Оставляет приборчик включенным — пригодится. Вешает трофейную винтовку на плечо, стволом вниз. Тоже сгодится. Бросить недолго. Подумав, с сожалением сует под труп активированную плазменную гранату. Это последняя.

— Триста двадцатый, уходим. Придется сделать крюк.

Они идут дальше по туннелю, оставляя ответвление позади. Сергей сплевывает, опускает забрало. Оглядывается назад.

— Пока, засранец, — цедит он сквозь зубы. — Не так уж ты и крут.

Глава 26

Тупик. Третий по счету за день. Трубы уходят куда-то сквозь стену. Змеятся в желобах лоснящиеся кабели. Разнести бы эту стену фугасным снарядом к такой-то матери. Жаль, нельзя шуметь. Снова возвращаться назад, на несколько сот метров. Снова уходить в сторону от нужного направления. К черту! Как ни крути, придется все же выйти наружу. Сергей так свыкся с сумеречным подземным существованием, что сама мысль о передвижении под открытым небом, без надежного свода над головой, автоматически портит настроение. Пусть тут нет солнышка и на мину нарваться — раз плюнуть. Зато не пикируют с неба самолеты, нет замаскированных огневых точек с торчащими из темной глубины стволами, не разъезжают механизированные патрули. Да что говорить — тут и стрелять-то почти не приходится. Сырость да слизни — вот и все его неприятности. Да еще наглые, как интенданты, и такие же важные крысы. Знать бы, когда высадятся свои, можно бы и отсидеться в холодке. Если вообще высадятся. Вполне может быть, что маленькие темноглазые людишки уже вовсю раскатывают на своих броневиках по чистенькому Джорджтауну.

Он топает вверх по пыльным ступеням. Какие-то белые скользкие твари расползаются в стороны по влажному потолку. Дверь заперта на хитрый технический замок. Хитрость, похоже, рассчитана на среднестатистического пьяного болвана. Действуя универсальным ключом и отверткой, Сергей в момент вскрывает тяжелые металлические створки.

Ржавый визг оглушительно бьет по ушам. Сергей замирает с поднятой ногой. Ожидание выстрела натягивает нервы дрожащими струнами. Вроде пронесло.

«Так и психом стать недолго», — думает он, вслушиваясь в закат.

Вокруг подозрительно тихо. Никаких капель с потолка, никакого шебуршания крыс. Технический этаж. Багровые полосы из узких окон тянутся по пластиковому полу. Трубы и вентили вдоль стен. Переплетение вентиляционных коробов на потолке.

Триста двадцатый медленно взбирается следом. Застывает посреди прохода, облепленный пылью и паутиной, похожий на мумию инопланетного монстра из фильма-страшилки. Если в природе бывают полуторатонные инопланетяне.

Кажущаяся пустота покинутого города исчезает вместе с результатами сканирования. КОП, словно жестокий врач, диктует диагноз. Пулеметное гнездо справа у перекрестка. Второй этаж. Соседний дом, слева — несколько единиц тяжелой пехоты на крыше. На крыше их дома — тоже пара красных отметок, судя по излучению, расчет переносного комплекса типа нашего лаунчера. Сергей мысленно добавляет к перечисленному мобильные пехотные группы и авиаподдержку.

Да уж. Может, чужие солдаты и выглядят, как отрыжка, но воевать они все же умеют. Пробиваться с боем неизвестно куда почему-то не хочется. Геройски погибнуть, прихватив с собой десяток уродцев непонятного происхождения? Я такого приказа не получал. Сергей четко различает грань между героем и дураком. Герой — это мертвый дурак, у которого не хватило ума трезво оценить свои силы.

Он усаживается у стены. Осторожно открывает забрало. В эфире — сплошной непрекращающийся треск и завывания помех. Тактический блок сканирует канал за каналом, пытаясь обнаружить дружественный источник. Железяка дурная. Там, может, и нет уже никого. Сергей напряженно думает, что делать дальше. Мысли, как неповоротливые жернова. Пока сделают полный оборот, забываешь, с чего начал. Отвыкшие от света глаза слезятся от лучей заходящего светила. Снова подступает тошнота. Так и с копыт недолго сковырнуться. На стимуляторах далеко не уедешь. Он в несколько глотков допивает теплую воду из фляжки. Надо бы найти воды. Не хватало загнуться от жажды посреди города. Черепахи-переростки будут тащиться, когда найдут его высохший труп рядом с магистральной трубой.

По поверхности не пройти. Можно устроить красивую прощальную драку. Получится пройти до угла, пока у Триста двадцатого не кончатся патроны. Потом зажмут и грохнут. Тихо пройти в темноте? Нет. Ночью не стоит и пытаться. Ночью шум КОПа услышат даже самые глухие. Срежут на раз. Черепашки описаются от удовольствия, когда начнут соревноваться друг с другом на меткость. Победителю достанется его свежая печень. Как ни крути, деваться некуда. Придется все же шумнуть и проломить стену. Может и удастся уйти под землей. Какие у них тут силы? Судя по плотности обороны, их пока не слишком много. Прямой угрозы для них нет, вполне могут решить не отвлекаться на погоню за одиноким пехотинцем. Придется рискнуть.

Тревога КОПа передается Сергею. Триста двадцатый что-то нащупал, и сейчас напряженно вслушивается в эфир. Мне б твою чувствительность, братишка…

— Обнаружен дружественный воздушный объект. Объект атакован противником, — сообщает КОП.

Сергей удивлен. Триста двадцатый проявляет несвойственное ему сострадание. Какой-то хренов воздушный объект. Сколько их уже сбито и сколько сбивается в этот момент? Дружище, мы сейчас сами по себе. Наша шкура — все, что у нас осталось. Наш героизм в том, чтобы остаться в живых и передать результаты рейда командованию.

Триста двадцатый транслирует нечеткую запись сигнала бедствия. Демонстрирует траекторию объекта. Идет прямо сюда. Откуда он взялся?

— Мэйдей, мэйдей, мэйдей! Спасательный бот Имперского военного флота терпит бедствие. Атакован авиацией противника! На борту член экипажа… — скрипит сквозь помехи механический голос.

КОП возбужден, словно собака, учуявшая дичь.

— Триста двадцатый, ты что, еще не навоевался? — придушенным шепотом интересуется Сергей. — У нас боеприпасов почти нет!

КОП словно съеживается от окрика, но продолжает упрямо транслировать траекторию бота. Получается, проходит почти в районе нашего квартала. Чуть больше минуты до подлета.

— Хрен с тобой, — сдается Сергей. Поведение всегда послушного и преданного робота сбивает с толку. Лишает уверенности. Никогда не знаешь, когда электронные мозги переклинит. Видимо, пришло их время. А еще говорят, что машину невозможно контузить. — Действуй. Если тебе так охота. Я прикрою. Постарайся на рожон не лезть.

— Принято, — радостно соглашается Триста двадцатый, топая к железной лестнице.

Сергей лишь удрученно качает головой. Мало было проблем. Хотя… Одной больше, одной меньше. От него не убудет. Надо подходить к жизни философски. В конце концов, Триста двадцатый имеет право на свои прихоти. Он мне столько раз жизнь спасал, что один раз его каприз не грех выполнить.

Сергей берет винтовку наизготовку, пристраивается за широкой бронированной спиной.

Автопилот нащупывает где-то впереди точку автомаяка. Корректирует курс. Выпускает закрылки, гася скорость. Крохотный городишко среди моря джунглей. Это дело. Уж лучше действительно туда, чем в это зеленую помойку. Стейнберг проходил ознакомительный курс по планете базирования. По всему выходило, что лучше сдохнуть от удушья, чем сесть в местной «зеленке».

Болтанка усиливается. Он отпускает джойстик, позволяя компьютеру действовать самостоятельно.

В этот момент истребители позади решают, что кошки-мышки пора заканчивать. Короткая очередь из пушки распарывает правую плоскость. Листы разорванной обшивки вокруг пробоин загибаются встречным потоком. Болтанка переходит в зубодробительную тряску. Под истошный вой сигнализации компьютер удерживает рыскающую машину на курсе, сжигая маневровыми дюзами остатки топлива. Стейнберг лежит в ложементе, с головой погруженный в вязкий кисель посадочного геля. Ему уже так все обрыдло, что он думает только об одном: сериал явно затянулся, убить бы этого сценариста. Интересно, хэппи-энд еще в моде?

— Змей-два, понял, как это делается? — голос ведущего наполняет молодого пилота жгучим желанием показать, на что он способен.

— Змей-два — Змею-один. Цель захвачена. Разрешите открыть огонь? — голос ведомого дрожит от возбуждения.

— Зелень пузатая, — снисходительно кривит губы ведущий. Шевелит джойстиком, уступая молодому подопечному право расстрела мишени. Тяжелая, почти бескрылая машина неохотно управляется на малых скоростях. Пилот подавляет желание перейти на автоматику. Что подумает этот сопляк?

Палец лейтенанта в большом черном шлеме ласкает кнопку гашетки. Трель системы прицеливания щекочет нервы. Передняя машина тяжело отваливает вправо, уходя с линии огня.

— Вот сейчас… — мелькает в голове.

— Змей-один — Змею-два… — начинает ведущий, и умолкает, не закончив. Заходится в истерике сигнал предупреждения об опасности. Стремительный росчерк пересекает силуэт самолета. Дымный шар огня, в который превращается истребитель командира, кувыркается к земле. Автоматика, спасая дорогую матчасть, мгновенно блокирует управление, сыплет помехами и ложными целями, включает форсаж, уводя самолет в стратосферу. Лежа в противоперегрузочном кресле безвольной куклой, лейтенант ошалело приходит в себя. Как же так? Что он доложит командиру эскадрильи? Всего второй боевой вылет — и на тебе — потерял ведущего. По всему выходило, что лучше бы ему самому словить ту чертову ракету.

Перед глазами лейтенанта снова и снова кувыркается шар огня. Надо же, как его приложило. Прямо в воздухозаборник Увешанная оружием боевая машина внезапно кажется ему не надежнее велосипеда.

— Пожалуй, дружище, зря ты их летуна завалил. Теперь они от нас точно не отстанут, — задыхаясь, говорит Сергей. Неуклюжим пингвином, увешанным тоннами барахла, он перебегает улицу и замирает под защитой стены. Ствол снайперки норовит на бегу ударить под колено. Стена над ним густо курится пыльными фонтанчиками, каменная крошка сыплется на голову. Пулеметчик на углу старается вовсю. Дым от дымовой гранаты затрудняет ему обзор, заставляет бить наугад.

Сергей припадает на колено. Прикасаться глазом к мягкой резине ободка вокруг прицела чужой винтовки до чертиков противно. Злится на себя — не догадался заранее вытереть. Перекресток рывком приближается, весь в полупрозрачных стрелочках с текстом рекомендаций. «Винтовочка-то не дура», — думает он. Водит стволом по перекрестку. Жаль, пулеметчика отсюда не достать.

Тридцать секунд до предполагаемой посадки. «Быстрее, чувак», — мысленно торопит он пилота. Он чувствует себя так, словно не успел сойти с поезда. А вагон набирает ход. И надо бы прыгать, да чемодан с пожитками застрял в тамбуре. И он стоит одной ногой на подножке, набегающий навстречу воздух вышибает слезу, и надо бы прыгать, а не то расшибешься, но страшно, да и чемодан бросить жаль, и он висит, весь в дурацких терзаниях, а времени остается все меньше. Дым с занимающейся пожаром крыши их дома, куда КОП походя шарахнул из пушки, словно сигнализирует всем вокруг: «Мы тут!»

Триста двадцатый железным ковбоем раскорячился посреди улицы. Похоже, его совсем переклинило от сознания собственной крутости. Он сосредоточенно плюется короткими очередями, сбивая пикет тяжелой пехоты со здания напротив. Куски кирпичного ограждения крыши так и брызжут от попаданий пуль шестидесятого калибра. После увиденного близко снайпера не хочется даже гадать, что скрывается под доспехами его оппонентов.

С неба нарастает плотный гул. Вечерняя улица освещается дрожащим светом. Странные изломанные тени перебегают дорогу, прячутся в тротуары. Одна тень почему-то остается на месте, прижимается к стене. Снайперка издает хлопок, приятно удивляя бесшумностью. Кажущийся мягким ободок прицела бьет в глаз не хуже инструктора по рукопашному бою. Нокдаун. Сергей, едва не сев от отдачи на задницу, трясет головой. «Кобыла-то с норовом», — стучит в голове вместе с толчками крови.

Тем временем огнедышащий летающий гроб на последних каплях горючего рушится между домами и со скрежетом скользит брюхом по бетону. Снопы искр разлетаются из-под массивной туши. Короткие крылья походя сшибают столбы освещения. Огромным адским локомотивом чудище мчится к Сергею. Еще сотня метров, и оно утюгом пройдется по своему спасителю. Одно из крыльев, наконец, не выдерживает и с треском отламывается вместе с какими-то потрохами. Тушу разворачивает и несет боком. Закручивает вокруг оси. Она подминает под себя еще несколько столбов и тяжело въезжает в соседний дом.

— Во, бля… — только и может сказать потрясенный Сергей, когда очертания дымящегося железного месива проступают сквозь дым и пыль обвала.

С пушечным грохотом отстреливается исковерканный люк. Огромный ком прозрачной слизи катится по дороге, собирая в себя кирпичи и мусор. С удивлением Сергей наблюдает внутри очертания человека. Прямо драконий выкидыш какой-то. С омерзением он пропихивает руку в чавкающее силиконовое дерьмо, за что-то тянет. Пули секут дымный воздух над головой. Головастое нечто в оранжевом скафандре, неуклюже суча ногами, вываливается на дорогу. Рывком открывает лицевую пластину. Жадно хватает ртом воздух. Барахтается, пытаясь встать.

Вой приближающейся мины действует на Сергея не хуже пинка. Он хватает пилота за трубки, торчащие из шлема, и, словно манекен, волочет его по земле к спасительной двери. Мина дымно рвется позади неподалеку, хлещет по стенам веером осколков.

— Триста двадцатый, уходим, — на ходу кричит Сергей, грубо стаскивая извивающееся тело вниз по ступенькам. Тело сучит ногами, то ли помогая ему, то ли просто желая ослабить удушающую хватку пучка труб на шее.

КОП, от кого-то отстреливаясь, пятится внутрь. Пули уже вовсю дзинькают по помещению, влетая в выбитые окна. Минометчик пристрелялся, и теперь мины с омерзительным визгом раз за разом накрывают улицу.

— Идти можешь? — кричит Сергей в раскрытый оранжевый шлем, перекрывая грохот.

— Быстро… нет… слишком долго… невесомость… — пересохшим ртом отвечает Стейнберг.

— Ептать, Триста двадцатый, и ради этого дохляка мы жопу подставили? — зло вопрошает Сергей и, не ожидая ответа, снова волочет оранжевый сверток дальше, в подвал.

— Завали вход, быстро! — командует Сергей. Оранжевое тело хрипит и дергается от удушающей хватки. Бьется задницей о тысячу ступенек подвального спуска. — Жить хочешь? Тогда терпи, парень. Ты столько шума наделал, что сюда сейчас все окрестные уроды сбегутся.

Оглушительный взрыв за близким углом бьет по башке кувалдой. Стучат по стенам каменные обломки. Сергей отпускает пилота, прислоняется к холодной стене и с трудом удерживается на ногах. Его качает, как пьяного. Надо отойти дальше. Сейчас Триста двадцатый будет ломать стену. Второй такой встряски его бедные мозги могут и не выдержать. Автодоктор, наконец, ширяет его дурью. Предупреждающе моргает значком разряда аптечки. Сразу становится легче дышать.

— Двигаем, парень, — он подхватывает пилота, помогает ему встать. Тяжело волочит его прочь. Стейнберг старательно шевелит конечностями, но все равно больше висит на плече Сергея, чем идет сам. Стены и пол шевелятся, как живые. Угрожающе кряхтят тяжелые трубы над головой. Наверху, похоже, форменный ад. Лупят уже чем-то тяжелым.

«Растревожили муравейник», — думает Сергей.

КОП тратит целых два снаряда, прежде чем проход становится достаточно широким для него. Бетонные завалы — как капканы, норовят схватить и переломать ноги. Из пробитых труб упругими струями хлещет вода. Проходя под ними, Сергей прислоняет пилота к развороченной стене и наполняет фляги. Вода бьет как из шланга, смывает с брони многослойную грязь. Опасно трещит потолок. Стейнберг жадно слизывает воду с пластиковых ладоней скафандра.

Две нелепые фигуры, обнявшись, медленно бредут в черноту туннеля.

Глава 27

Они сидели, отдыхая, на бетонном полу, привалившись спиной к холодной стене. Сергей снова чистил винтовку. Стейнберг крутил в руках шар своего шлема.

— Слушай, а ты кто? — в полной темноте поинтересовался Стейнберг.

— Младший капрал Заноза. Первый батальон бригады мобильной пехоты, Форт-Дикс. Оператор КОПа, — растягивая слова, ответил Сергей. Гудела голова, крутили хороводы в глазах зеленые звездочки.

— Оператор чего? — переспросил Стейнберг.

— КОПа. Мобильного комплекса огневой поддержки. Вот этого железного парня, что тебя спас.

— Я думал, это ты меня спас.

— Как же, я. Карман шире. Мне не до ковбойских игр. У меня контузия и почти нет патронов. Мне бы самому боты не склеить. Ему скажи спасибо. Он настоял.

— Он? Машина?

— На твоем месте, дружище, я бы его не называл машиной хотя бы из чувства благодарности, — замечает Сергей. — Он такая же машина, как ты — самолет. И уж точно даст фору по части мозгов любому генералу.

— Кстати, — голос Стейнберга стал тверже. Неистребима офицерская натура. Нутро флотского офицера, круто замешанное на железной дисциплине, вековых традициях и параграфах о межличностных отношениях в экипаже, даже после крутой мясорубки восстает против вопиющего нарушения субординации. — Обращение «дружок» по отношению к старшему по званию не слишком уместно. Я бы предпочел, чтобы ко мне обращались «господин лейтенант». Или кратко — «сэр». Учтите это на будущее, капрал.

Сергей лениво сплюнул. Протер ствол. Вставил на место затвор. Слова лейтенанта отдавались в его голове шелестящим эхом.

— Младший капрал, лейтенант. Возможно, у себя на корабле ты крутой специалист и центральный проводок, но здесь ты просто большая оранжевая мишень. И когда я тебя за шкирку из твоей отрыжки вытащил, я над тобой командование принял. — Не глядя на лейтенанта, Сергей вставил на место боевую пружину. — Если тебе хочется покомандовать — не смею задерживать, можешь идти своей дорогой. А у меня свое задание, и ты в него никак не вписываешься. Однако замечу, что с твоим опытом в этом говнище делать нечего. Разве что высунуться на улицу и дать себя пристрелить. Вот когда я тебя до своих дотащу — если дотащу — можешь там козырять всем направо и налево. Вот там я тебя «сэром» называть буду. И честь отдавать каждые пять секунд. А здесь козырнуть — значит показать снайперу, кто из нас двоих приоритетная мишень. Так что выкинь из головы всю эту кадетскую херню, делай, что тебе говорят и слушай человека, который в этом в говне по шею плавал. Я, между прочим, один из батальона остался, и по законам военного времени сейчас исполняю обязанности комбата. У меня фактически временное звание майора. Все ясно, лейтенант?

Стейнберг немного помедлив, кивнул. Он и сам не понял, что на него нашло. Про уличные бои он действительно знает только то, что в них кто-то в кого-то стреляет.

— Для сведения, — добавил Сергей через внешний динамик, рассматривая в оптический усилитель разложенную на коленях снайперку, — моего КОПа зовут Триста двадцатый. И он может при случае не только спасать. Может и голову оторвать. Он у меня парень без комплексов. А меня зовут просто Сергей. Можно Серж. В бою каждый слог важен.

— Ладно, Серж, проехали. Ты прав. Я Карл, так будет короче. Но мне все равно не понятно, почему ты обращаешься к своей машине как к человеку.

— Он и есть человек. Точнее, разумное существо. Не хуже тебя или меня, разве что сделан из железа, — ответил Сергей, приступая к разборке чужой винтовки. — Если ты думаешь, что я из-за контузии съехал, то не надейся. Триста двадцатый философствует, отличает добро от зла. Он думает и принимает решения. Он умеет сострадать. Понимает, что такое дружба. Защищает друга ценой своей жизни. Вот я — его друг. Он меня уже столько раз от смерти спасал, что стал мне дороже матери.

— У меня на корабле тоже был управляющий компьютер. Но я никогда не воспринимал его как живое существо.

— Послушай, Карл, у меня университетский диплом. Электронные мозги и нейросети — моя специальность. Я тебе как специалист говорю: в нем не просто программы работают. Он думает. Осознает себя. Даже боится смерти. По секрету — я сам к этому руку приложил. У систем такого класса до саморазвития — один толчок. Для этого их и снабжают блокировками. Это не выдумки. Относись к нему как к равному. КОП это ценит. И чувствует. У него мощный ментальный блок.

— Дипломированный инженер — и всего лишь капрал?

— Младший капрал. Так получилось.

— Ясно, — помолчав, сказал Стейнберг. — Что планируешь делать дальше?

— Мы идем к своим. Или в место, где будет работать связь. Сейчас дам тебе вот эту дуру, — Сергей похлопал по стволу разобранной винтовки. — Без оружия тут нельзя. Это не совсем то, что тебе подойдет, но уж лучше это, чем ничего.

— В боте остался карабин. В аварийном комплекте. Жаль, не смог захватить. Посадка слишком жесткая, меня просто отстрелило из кабины.

— Ничего. Что-нибудь получше потом подберем. Нам в атаку не ходить. А что с кораблем твоим? Сбили? — поинтересовался Сергей.

— Аж целых два раза, — невесело усмехнулся Стейнберг.

— Как это?

— Первый раз — во время учебного похода. Я как раз на вахте был. Расстреляли в упор противокорабельными ракетами. Какой-то новый тип. Я выжил один из всего экипажа. Потом целую вечность полз на базу. Дополз — а тут такая бойня. Меня с ходу на моем инвалиде в атаку и отправили. Тут-то меня и достали окончательно. Хотя я теперь вроде героя. Десантный корабль-то мы все же накрыли. На планету ему теперь не сесть. Да и вообще насчет летать — это вряд ли.

— Переживаешь за свой корабль?

— Привык я к нему, — смущенно признался Стейнберг. — Сжился. Когда катапультировался, даже слезу пустил. Компьютер со мной попрощался. Как живой.

— Я о чем тебе и толкую, — подвел черту Сергей. Протянул винтовку. — Вот, держи. Без моей команды не стреляй. Прицел под себя отрегулируй. Внизу под ним два маховичка. Он в темноте видит. Если что увидишь — не ори, толкни меня. Или подай знак рукой, я или КОП увидим. Крикнешь — сразу покойник. У этих гадов такой спецназ — ужастики отдыхают. И вообще — старайся без нужды не разговаривать. Ходи как можно тише. И ничего не трогай без моего разрешения.

— Понял, — ответил Стейнберг, принимая винтовку.

— Идти сам сможешь?

— Плохо, но смогу. После невесомости трудно адаптироваться.

— Придется постараться. Доберемся до своих — подлечат.

— Ясно. Постараюсь, — кивнул Стейнберг.

— Дальше. Говорю «Стой!» — падаешь на землю. Сразу. Без раздумий. Где бы ни стоял. Даже если в грязи. Упал — и сразу ищи цель через прицел. И не шевелись. Когда идешь, смотри под ноги и по сторонам. Под ногами — мины или растяжки. По сторонам — снайперы и замаскированные огневые точки. Еще — патрули. Наших тут нет. Все, что движется или прячется — враг, если я не скажу иначе.

— Понял.

— Если натыкаешься на чужих — не мешкай. Назад не беги. Не прячься. Беги прямо и влево от них. Стреляй на ходу в сторону противника. Часто стреляй. Не целься. Не стой, всегда беги. Перезарядишься, когда обежишь их и найдешь укрытие. Но в других случаях в бой не ввязывайся. Следи за мной. Делай, как я. На следующем привале посмотрим твои ноги. Если сотрешь — отстанешь и погибнешь. Ждать не буду. Им сильно не до нас сейчас, но ты птица важная. И самолет их мы сбили. Так что нас ищут. Скорее всего, их спецназ. Если найдут — нам конец. Против этих у нас ни единого шанса. Надо двигаться. Вставай.

Каждый шаг поднимает в голове мутную взвесь. Предупреждающе моргает оранжевым глазком тактический блок. Сергей намеренно не вставляет запасной картридж в аптечку. Иначе лекарства кончатся на раз. А им еще предстоит побегать.

Стейнберг неуверенно бредет следом, одной рукой касаясь плеча Сергея. Он лишен удовольствия видеть в темноте, а включать нашлемный фонарь ему запретили под страхом смерти. Триста двадцатый медленно переваливается в арьергарде маленького отряда.

Глава 28

Свинцовая усталость валит их с ног. Они укладываются на сырой пол и лежат в тревожном забытьи. Под головой Сергея — пропыленный армейский ранец. Стейнберг обходится сложенной рукой. КОП дежурит у перекрестка, ощупывая сканерами темноту. Он встревожен. Он чувствует движение противника на поверхности. Ощущает тепло чужих тел в глубине подземных переходов.

Через пару часов Сергей, чертыхаясь, заставил себя подняться. Почистил винтовку, смазал поврежденный шарнир КОПа, растолкал Стейнберга. Усевшись у стены, они сжевали последнюю плитку сухого рациона.

В последнее время они почти не разговаривают. Редкие «возьми», «стой», «прямо» или «направо» — не в счет. Стейнберг измучен едва ли не больше Сергея. Нарастающая боль в суставах превращает каждый его шаг в пытку. Сергей жертвует ему дозу обезболивающего. Колет толстой иглой под перчатку скафандра.

Час за часом они бредут по переплетению сырых туннелей. Время прессуется монотонным ритмом. Тридцать осторожных шагов. Стоп. Слушать. Осмотреться. Снова вперед. Во рту сухость. Воду приходится экономить. Пробивать трубы для ее добычи опасно — слишком шумно. Вчера Сергей обнаружил на перекрестке мину. Ее конструкция и тип датчиков оказались незнакомыми. Пришлось возвращаться и делать большой крюк. После этого случая он практически не поднимает лицевую пластину, напряженно всматриваясь в показания тактического блока. Каждый осторожный шаг в темноте — как прыжок в пропасть. Один господь знает, сможет ли такблок вовремя распознать очередной подарок.

Триста двадцатый обнаруживает скопление людей впереди. Затрудняется определить их статус.

— Стоп! — шепотом командует Сергей.

Они замирают на месте. Стейнберг тихо опускается на колено, берет винтовку наизготовку, в надежде, что соблюдение инструкций чокнутого пехотинца хоть немного увеличит его шансы на выживание. Он ощущает себя больной крысой, запертой в темном лабиринте.

— Триста двадцатый, что там?

— Люди, больше ста единиц. Есть вооруженные. Статус не определен. Возможно, гражданские.

— Ясно. Оставайся тут. Охраняй лейтенанта. Я на разведку.

— Принято.

Сергей тихо идет вперед. Через пятьдесят метров натыкается на ставшие уже привычными ступени, ведущие вверх. Видимо, весь городок строился по типовому проекту. Слева — короткий коридор. Массивная плита двери. Белая надпись на темном металле: «Убежище гражданской обороны номер…». Сквозь тяжелую дверь не слышно ни звука. На прицельной панораме смутные зеленые силуэты. Много. Ни один не определяется как противник. «Может, удастся жратвой разжиться?» — думает Сергей. Подзывает КОПа. Стейнберг хромает следом, касаясь рукой стены, чтобы не споткнуться в темноте.

— Эй, в убежище! — Гремит на максимуме внешний динамик, — Здесь имперские силы, младший капрал Заноза. Откройте дверь.

За дверью начинается мельтешение зеленых силуэтов. Сергей довольно долго ждет. Возня в убежище продолжается, однако дверь остается закрытой.

— Повторяю, — снова кричит Сергей серой плите. — Здесь имперские силы. Требую открыть дверь. В противном случае дверь будет взорвана.

Два силуэта замирают по краям двери. Оба вооружены. Плита дает трещину, затем тяжелые створки начинают медленно расходиться.

— Карл, держи коридор. Огонь по необходимости. Я внутрь, попробую найти еды, — тихо говорит Сергей.

Стенберг кивает, опускается на колено. Приникает к прицелу.

— Внимание! — Сергей уменьшает громкость динамика, их и так уже услышали за километр. — Вы, двое, у дверей! Положить оружие на пол, в центре прохода. Руки держать на затылке. Отказ подчиниться воспринимаю как враждебные действия. При малейшем намеке на враждебность боевой робот стреляет на поражение.

— Здесь гражданские, — слышится из-за двери. — Не стреляйте.

— Считаю до двух, — отвечает Сергей. Кивает КОПу.

Туша Триста двадцатого втискивается в проем. Фигуры за дверью суетливо кладут оружие на пол и вскидывают руки. КОП замирает посреди большого помещения, уставленного нарами вдоль стен. Вопреки ожиданию, воздух в убежище не затхлый. Едва слышно шуршит вентиляция. В белом свете потолочных плафонов лица бледны, словно у мертвецов.

— Приветствую, дамы и господа, — начинает Сергей через опущенное забрало. — Кто здесь старший?

Молчаливые лица смотрят Сергею за спину. Никто не проронил ни слова. За спиной — двое с поднятыми руками. Один в форме дорожной полиции. Второй — в комбинезоне полувоенного образца, с карманами под магазины и в легком бронежилете. Перед ними на полу лежат пистолеты.

— Опустите руки, — приказывает Сергей. — Кто из вас старший?

Мужчины переглядываются друг с другом. Молчат. Падающий сверху свет превращает их глазницы в черные дыры поверх землистых от щетины щек.

— Со мной раненый офицер. Мне нужна вода и немного еды, — обращается Сергей к полицейскому.

— Пойдемте, воды у нас много. Еда тоже найдется, — полицейский оживляется, суетливо показывает дорогу. Его движения дерганы, как у куклы.

Сергей идет за ним следом, мельком оглядывая лица в тени нар. В убежище стоит почти мертвая тишина. Никто не разговаривает. Не пытается что-то узнать. Лица враждебны или безучастны. Никто не смотрит Сергею в лицо, взгляды направлены в пол. Даже железное страшилище КОП не вызывает ни у кого интереса. Сергей поднимает лицевую пластину. Удивленно осматривается. Кто его знает, что должны чувствовать люди, если их запереть под землей на неделю. Но, даже с учетом страха и неизвестности, их поведение выглядит необычно. А может, он просто давно не видел нормальных людей.

Сергей входит вслед за полицейским в небольшой отсек. Коп зажигает свет. Краны с водой, пара душевых кабин, ряд унитазов за перегородкой. Бак системы очистки воды. Силовой генератор. Замкнутый цикл. Полная рециркуляция. Сергей мысленно ежится, представляя, как будет пить переработанную мочу. Хорошо лейтенанту. Он на своей скорлупке к такому привык.

— Вот продукты, выбирайте, — предлагает полицейский, нервно улыбаясь. Его глаза бегают, избегая взгляда Сергея. Большой холодильный шкаф заполнен коробками с сухим пайком.

— Благодарю, — отвечает Сергей и начинает набивать ранец. По самым пессимистичным прикидкам, еды тут еще на пару месяцев.

— Демократы не беспокоили? — спрашивает он беспокойного полицейского.

— Кто?

— Солдаты Демократического Союза.

— А… Нет… Никто не приходил. Сидим тихо, ждем сообщений. Я порядок знаю, — затараторил коп.

— Ладно. Не буду привлекать к вам лишнего внимания. Мы уходим. Спасибо за продукты.

— Не за что. Мне не жалко. Еды у нас много, — закивал головой полицейский.

Проходя мимо мужчины в полувоенной форме, Сергей поинтересовался:

— А вы кто? Тоже полицейский?

Мужчина качает головой.

— Я охранник с обогатительной фабрики.

— Сволочь он, а не охранник, — звучит из темноты злой женский голос. Всхлипывает.

— Ш-ш-ш, — пытается кто-то ее успокоить.

— Да плевать я на него хотела! — сквозь слезы выкрикивает женщина. — Что он мне сделает? Пристрелит? Да плевать! Пусть лучше пристрелит! Еще раз трахнет? Мне не привыкать. Чего вы ждете?! Он и до вас доберется, скотина!

Женщина глухо зарыдала в одеяло. Лица вокруг оживают. Угрюмые взгляды буравят Сергея.

— Что тут произошло? — стараясь показаться заинтересованным, спрашивает он полицейского. Сейчас тот ответит, Сергей успокоит женщину и они уйдут. Они и так задержались. КОП наблюдает неподалеку движение. Возможно, это за ними.

— Да так, ничего. Женщина, нервы… — бормочет коп, глупо улыбаясь.

— Да какие нервы! — От дальней стены отделяется крепкий мужчина в возрасте. — Эта сволочь Маргарет изнасиловала! Она начальник смены, постоянно указывала ему его место. А тут он себя королем ощутил. Решил, что все можно. Привык над зэками издеваться. Говорит, все равно подыхать. У него пистолет, не поспоришь. А этот слизняк язык в задницу засунул, ходит перед ним на цыпочках, — мужчина обвиняюще ткнул пальцем в побледневшего полицейского.

Дрогнул пол — КОП тяжело шагнул вперед, почувствовав напряжение своего напарника.

— Кто еще может это подтвердить? — спросил Сергей.

— Я… И я… И я тоже. Они ее в туалет уводят и там… И этот тоже вслед за ним мылится… — понеслось с разных сторон.

— Понятно. — Сергей поднял с пола оружие. Осмотрел. Обычные дешевые кольты. Сорок пятый калибр. Еще прадедушки из таких стреляли, дешево и сердито. — Патроны запасные есть? — спросил он у охранника.

Тот кивнул. Протянул обойму. Взгляд исподлобья. Ноги напряжены. Глаза шарят по помещению, нащупывают дорогу к бегству.

— Даже не пытайся, — спокойно советует ему Сергей. — у моего КОПа огнемет. Испечет, как шашлык.

Не глядя, протягивает руку. Полицейский дрожащей рукой кладет в нее запасной магазин. Сергей сует один пистолет за ремень. Кладет в набедренный карман магазины. Передергивает затвор кольта. Резким пинком под колено сбивает на землю набычившегося охранника.

— Именем Императора.

Два выстрела глухо отдаются от стен. Идеальная акустика — никакого эха. Цилиндрики гильз прыгают по серому пластику пола. Влажно блестят выбитые куски черепа.

Сергей поворачивается к полицейскому.

— Что же ты? — поймав, наконец, его затравленный взгляд, спрашивает Сергей. — Ты ж здесь закон. Власти мало показалось?

Тот стоит, ни жив, ни мертв. Смотрит, не мигая, словно загипнотизированный.

— На пол, — приказывает ему Сергей. — Лицом вниз. Тут кругом бетон, рикошеты. Заденет кого-нибудь.

Полицейский кулем валится лицом вниз. Скулит по-собачьи. Сергей стреляет ему в затылок. Походя удивляется, как легко у него это получается. Будто комара прихлопнуть. Протягивает пистолет ошарашенному гражданскому. Мужчина бездумно, словно автомат, протягивает руку, принимает оружие. Держит его за ствол, не отводя взгляда от дергающихся в агонии ног полицейского.

— Теперь вы старший. Пистолет лучше почистить. — Голос Сергея встряхивает мужчину. Он перехватывает пистолет за рукоятку. Ставит на предохранитель. Кивает.

— Ясно. Все будет нормально. Спасибо.

— Я, в общем, не мастер говорить, — обращается Сергей к окружающим. — Да и времени нет — мы на задании. Поэтому прошу извинить, что все без долгих формальностей. В конце концов, в итоге все правильно?

Ближайшие к нему лица кивают. Женщина постепенно успокаивается. Ее всхлипы звучат все реже.

— Тогда до скорого. Желаю удачно выбраться, — желает всем Сергей. Добавляет для мужчины. — Трупы лучше вынести подальше в коридор. Мы скоро вернемся, осталось недолго.

— Хоть какая-то с вас польза, — бормочет вслед женский голос.

— Вот тебе оружие, лейтенант, — Сергей протягивает Стейнбергу кольт. — Кобура есть?

Стейнберг кивает и прячет кольт в специальный карман под мышкой комбинезона. Застегивает клапан скафандра.

— Ты не слишком круто? — осторожно спрашивает он.

— Все никак не въедешь? На войне мы, Карл. Тут все просто. Без формальностей. Как в туалете. Раз — и смыл.

Они снова уходят в темноту. Позади них с шуршанием выволакивают в коридор мертвые тела. Кажется, за ноги.

Глава 29

Самурай устроился на огромном столе красного дерева. Помещение банкетного зала на третьем этаже гостиницы уже ничем не напоминает шикарное логово для разудалых корпоративных оргий. Стенные панели из дорогого дерева изуродованы пулями, пальмы в керамических кадках присыпаны пылью, брызги выбитых стекол усыпали некогда идеально гладкий паркет. Все вокруг присыпано пудрой выкрошенной штукатурки. Тяжелые двери топорщатся щепками вокруг выбитого пулями замка. Пробитые навылет кожаные диваны вдоль стен похожи на мертвых буйволов.

«Мошки» транслируют лица врагов.

За последние несколько дней Самурай настолько свыкся с их видом, что воспринимает их как часть скучного городского пейзажа. Он часто рассматривает их в прицел. Усваивает их привычки. Пытается обнаружить слабость. Подмечает странную суетность жестов, одинаковость лиц, слаженность действий.

Они не филонят. Не спят и не жуют на посту, не курят в темноте, не травят анекдоты во время ночного дежурства. Чистят оружие при малейшей возможности. Их небогатая амуниция всегда в порядке, форма аккуратна и подтянута, словно не они несколько дней назад насмерть дрались с ротой «Альфа» под убийственным огнем «косилок». Они идеальные солдаты. Мечта любого командира.

Его рота, точнее, два ее взвода так и осталась в паре кварталов отсюда. Ее остатки добивали два дня. Последними утихомирили снайперов. Чужие снайперы действовали как духи смерти, профессионально и неотвратимо. То, что он до сих пор жив — просто невероятное стечение обстоятельств. Ему повезло, что он не сделал ни одного выстрела, переползая от укрытия к укрытию, пока коптеры поддержки утюжили улицы в напрасной попытке подавить огневые точки. Две его предыдущие позиции превратились в горящий щебень вместе с домами, в которых находились. В одном из этих домов остался его напарник. Все было тщетно. В этом поганом городишке стрелял каждый камень. Маленькие солдаты стояли на своих позициях насмерть. И неизменно побеждали, когда машина огневого превосходства давала сбой. Вся тактика вышколенных имперских войск при действиях против этого странного противника летела к чертям. Одинаковые солдаты не поддавались панике, не отступали под шквальным перекрестным огнем. Они продолжали сражаться, когда их офицеры погибали под огнем снайперов. Они не обращали внимания на плотный огонь прикрытия и даже будучи ранеными, точно били из руин по перебегающим имперцам. Они умирали десятками. Их можно было убить, но нельзя — победить. Они просто не признавали смерти.

Имперцы косили их, как на стрельбище. И сами гибли один за одним, оставшись без поддержки среди развалин. Подоспевшая авиация противника похоронила остатки роты. А вслед за нею — и батальон. Посуда мелко дрожала от мощных разрывов на окраине. Рев штурмовиков над головой сливался в сплошной, непрекращающийся адский концерт. Несколько часов непрерывного тотального истребления. На месте плацдарма, наверняка, земля спеклась на несколько метров вглубь. Никакая ПВО была не в силах остановить эту армаду.

Накамура ждет. Негоже самураю умирать, не выполнив приказ. Его приказ — прикрывать возвращение взвода.

Он ждет. Он терпелив, как змея. Он пьет воду экономными глотками. Часами лежит, не шевелясь. Винтовка — продолжение его тела. Он изучил окружающий район до мелочей. Знает, где расположены пулеметы. С точностью до метра может указать сектора их обстрела и мертвые зоны. Знает график прохождения патрулей, время смены караулов, маршруты мобильных групп, время прибытия групп усиления. Видит лохматые тряпки вражеского снайперского поста напротив. Его он снимет в первую очередь. Он не умрет, не выполнив приказа. Отец будет гордиться его верностью. Пусть его сын стал солдатом чужой страны, но он погибнет, как подобает члену клана Накамура. Его дух несгибаем, как у одинаковых уродцев у дома напротив. Он готов к смерти.

Два зеленых значка загораются на тактической карте. Все-таки он ждал не зря. Его взвод возвращается. Заноза. Непоседливый, мягкий интеллигент, который скорее умрет, чем выкажет слабость. Хороший парень. Конечно, его Триста двадцатый с ним. Значок помаргивает оранжевым. Зацепило его, беднягу. Самурай рад, что Сергей смог выбраться. Он прикроет его с удовольствием. Он ждет вызова. Снайпер напротив словно чувствует его взгляд через прицел. Враг медленно шевелится, осматривает окружающие дома. Через электронику его не взять. Накамура уже убедился: эти ребята видны только через оптику. Движется экономно. По миллиметру в минуту. Высший класс! Самурай гасит мысли, превращаясь в подобие камня.

— Заноза — Самураю. Нужна поддержка, прием. — Голос Сергея глух и неузнаваем.

— Здесь Самурай. Рад тебя слышать. Где ты?

— Подземный коридор, дом в ста метрах от тебя, ориентир «тридцать пять». Со мной Триста двадцатый и офицер космофлота. Коридор уходит влево. Похоже, они кольцами замыкаются вокруг насосных станций. Дальше под землей не пройти. Патронов почти нет. Мне надо пройти перекресток, в подвале выход в следующую систему туннелей.

— Понял тебя, Заноза. По моей команде выбирайся в подвал, готовься выйти. Как скажу — рви через улицу. Через минуту пройдет мобильная группа на броне. Потом я сниму снайпера. Снаряды есть?

— У КОПа с десяток фугасных. У меня немного осколочных в подствольнике.

— Напротив, с твоей стороны, пулемет. Первый этаж. Мне отсюда не достать. Если сможешь их поджарить — пройдешь. Внутри дома до отделения легкой пехоты. Рассеяны по дому. Где располагаются — не знаю. Остальных я положу. Сейчас тишина. Патруль на подходе.

Они молчат, слушая только стук сердец. Оба понимают, что разговаривают в последний раз. Минута тишины — последнее, что они могут сказать друг другу.

Время вышло. Накамура плавно выбирает свободный ход курка. Эта сволочь напротив уже смотрит на него! Поздно, уродец! Щелчок выстрела сдувает пыль со стола. Куча тряпок вздрагивает и исчезает из вида.

— Серж, выходи в подвал. Через тридцать секунд бей по пулемету и вперед.

— Принято, Исидо. Иду.

Самурай медленно шевелит стволом. Перекрестье сходится на смуглом лице под зеленой каской. Щелчок! Голова исчезает. Теперь пулемет. Пробитый навылет, первый номер валится на мешок с песком, ствол пулемета задирается к небу. Второй номер подскакивает, крутит головой. Пригнув голову, ползет к пулемету. Достает микрофон, подносит его к губам. Выстрел! Тело дергается в агонии, выплевывает кровь изо рта. Наблюдатель напротив. Выстрел! Черт, жив! Бормочет в микрофон, сволочь. Выстрел! Пробитая каска слетает с головы. Группа усиления. Бегут вдоль стены. Сержант впереди. Выстрел! Сержант спотыкается. Подтягивает колени к груди.

Стреляют на бегу. Пули веером хлещут по стенам. Взрыв внизу. Второй. Молодец, Сергей! Накрыл пулемет.

— Все чисто, Серж, давай!

— Понял, иду.

Вот он. Волочет на спине какого-то уродца в оранжевой робе. КОП топает рядом, крутит торсом, заслоняя оператора телом. Молодцы. Сергей бросает в окно гранату, исчезает внутри дома. Триста двадцатый вламывается следом. Отлично. Займемся группой усиления. Выстрел! Выстрел! Выстрел! Не нравится? Выстрел! Просто стрельбище какое-то! Гранатометчик на крыше напротив. Ищешь цель, дружок? Выстрел! Труба гранатомета с грохотом обрушивается на тротуар, со звоном прыгает по брусчатке.

— Заноза — Самураю. Нашел проход. Жду тебя.

— Заноза, уходи. Я прикрою.

— Самурай, я без тебя не уйду.

Возвращается мобильная группа. Мчится на всех парах. Из дома напротив выбегают двое. Перебегают дорогу.

Это за мной, думает Самурай. Жаль, не успел достать. БТР выбрасывает кучку черных точек. Выстрел! Выстрел! Выстрел! Точки корчатся на дороге, разбегаются по сторонам. Надо сменить позицию — сейчас коробочка даст жару. Он сползает со стола. Ползет к дверям.

— Самурай, без тебя не уйду. Вижу броню. Беру на себя. Выходи.

— Ты и в самом деле Заноза! Иду.

Он бежит вниз по лестнице. Наверху с грохотом рушится крыша. Лестница прыгает под ногами, жалобно стонут железные перила. На ходу перехватывает винтовку, достает гранату. Где-то внизу эти двое. Самурай на ходу срывает кольцо, бьет створку ногой. Дверь распахивается, граната катится внутрь. Лицо навстречу. Прищуренные глаза. Как много можно увидеть за долю секунды! Самурай по инерции летит вправо, чтобы укрыться от взрыва за стеной. Очередь в упор отбрасывает его на ступеньки. Дымно тлеют от пороховых искр пряди маскировки. Трудно дышать. Доктор зачем-то колет спину. Винтовка тяжела, как телеграфный столб, никак не переложить ее в другую руку. Взрыв вышвыривает коротышку из дверей. Кости его перебитых ног торчат розовыми осколками. Он шевелит стволом, не в силах поднять свое оружие. Нажимает на спуск. Короткая очередь бьет в стену напротив. Пыль от разбитых кирпичей курится в воздухе. Оседает на головы, развернутые лицом друг к другу. Самурай с трудом поднимает лицевую пластину. Пытается вдохнуть. Давится кровью. Кровь пузырится на губах.

«Хорошая у нас броня», — думает он, глядя в глаза умирающего врага.

Через улицу от него в бессильной ярости воет Сергей. КОП высаживает последние снаряды по бронемашине. Сергей, отчаянно ругаясь, лупит короткими очередями по настырным черным фигуркам. Пули выбивают крошку над его головой.

— Давайте, бляди! Вот он я! Цельтесь лучше! — рычит он.

— Серж. Расскажи отцу… про меня…

Воздух кончается. Самурай замирает, прижав винтовку к груди.

— Уходим, лейтенант! Быстро! Быстро! Как можно быстрее! — кричит Сергей, врываясь в коридор. Дьявол! Даже вход завалить нечем.

— Понял, — отзывается Стейнберг, поднимаясь с колена. Вокруг него гремит и взрывается, он полностью дезориентирован, однако ему каким-то чудом удается совместить перекрестье с бегущей зеленой фигуркой. Винтовка лягается, фигурка катится кубарем.

— Нет, парень, — кричит Сергей. — Ни хрена ты не понял. Ты будешь бегать, как чемпион по спринту! Как будто у тебя горчица в заднице! И не вздумай раньше времени сдохнуть! Тогда выйдет, что Самурай погиб зазря! И тогда — клянусь — я сам тебя пристрелю! И будешь ты просто «пропал в бою»! Быстрее. Еще быстрее!

Сергей кричит и волочет Стейнберга за собой, как бездушную куклу. Из его глаз катятся слезы. Через сотню метров он останавливается. Взводит «попрыгунью». Присобачивает ее над головой, среди труб.

— Жаль, нет больше ничего, — ярость кипит внутри, не находя выхода. — Разнес бы в хлам весь этот поганый городишко!

— Почему этот говенный мир так устроен? — спрашивает он чуть позже молчаливого Стейнберга. — Когда кажется, что и терять-то уже нечего, от тебя тут же отрывают еще кусок. И каждый раз кажется, что этот кусок — последний…

Карл молчит. Сцепив зубы, преодолевает боль в стертых в кровь ногах и в распухших суставах. Вспоминает предсмертные крики комендора Гирсона, его изощренную многоэтажную ругань и предсмертные хрипы. В чем-то Сергей прав. Война одинаково несправедлива и к умершим, и к тем, кто еще остался жив.

Глава 30

Через обвалившийся потолок струится восхитительно свежий воздух. Кажется, в нем уже можно различить ароматы джунглей. Впереди завал. Вода течет из раздавленных и перекрученных труб, хлюпает под ногами. Видимо, в этой части магистрали давно нет давления. На их счастье, иначе утопли бы, как мыши в норе. Господь да хранит мобильную пехоту!

Похоже, тут поработали «косилки». Через дыру видны сплошные развалины. Хрен его знает, чего тут еще освобождать. Добить уж до кучи, да и построить все заново. Уран нынче в цене, денег хватит.

Вечереет. Влажный тропический воздух нежен, как рука любовницы. Сергей вспоминает, что не такой уж это и кайф — сидеть в мокрых джунглях. Стейнберг с его одежкой даст дуба в первый же день. Патронов нет. Нож один остался. Воды там море, через броню можно фильтровать. Дня на три фильтра хватит. Дым засекут и накроют с воздуха. Дела. Может, пересидеть пока на окраине?

— Слушай, Карл, я тут по округе пробегусь. Посиди с винторезом. Прикрой, ежели что.

— Есть, сэр! — дурашливо салютует Стейнберг. — Что делать думаешь?

— Тут наших много легло. Патроны, амуниция. Если повезет, броню тебе подберем. В джунглях с твоей одежкой и часа не протянуть.

— Знаю, проходил инструктаж. Поосторожнее там.

— Учи ученого, — поморщился от головной боли Сергей. Выбрался наружу, присел за остатком стены. Очертания бывшей улицы с трудом угадывались среди обгоревших остовов. Дорога погребена под слоем битого кирпича и бетонных обломков. Изогнутые штыри арматуры — тут и там, словно противопехотные заграждения. Кое-где торчат уцелевшие фонарные столбы с выбитыми стеклами. На месте высотки, куда чуть больше недели назад высадился их батальон — курящийся вулкан. Пустырь перед ним выглядит, словно поверхность астероида после метеоритного дождя. Кругом сплошные воронки и выжженная земля. Если когда-нибудь наступит апокалипсис, много веков назад предсказанный пройдохами-астрологами, то все будет выглядеть именно так. Разве что огня будет побольше.

— Наблюдаю множественные живые объекты в количестве до десяти единиц в радиусе до полукилометра, — сообщает Триста двадцатый. — Статус объектов не определен.

— Понял. Держи подземный коридор. Охраняй Стейнберга.

— Опасность для человека Заноза. КОП-320 встревожен.

— Не бери в голову, дружище. Мы столько уже дерьма съели, что лишняя ложка и незаметна вовсе. Береги лейтенанта.

Стейнберг устроился между обломками у входа. Осматривает развалины в прицел. Сергей от души надеется, что его оранжевая роба среди камней не привлечет снайпера. Он перепрыгивает от укрытия к укрытию. Резко меняет направление движения. Часто подолгу сидит, внимательно слушая шорох мусора под дуновением теплого ветерка.

Наткнулся на труп чужого солдата. Тело изрешечено в хлам. В упор полмагазина схлопотал, не иначе. Клочья спины вырваны вместе с кусками бронежилета. В чужом подсумке обнаруживаются гранаты. Сергей устраивается рядом, внимательно изучает трофеи. Простое кольцо, толстые усики чеки. Такие лучше разгибать заранее. Ребристый корпус. Осколочная. Никаких дополнительных опций. Ни режима растяжки, ни переключателя таймера срабатывания. Выдернул — бросил. Видимо, работает от удара или по задержке. Что ж, пока и такое сгодится. Он перегружает трофеи в свой подсумок. Ползет дальше.

Этот — наш. Броня побита. Жаль. Сквозное отверстие только одно, но вся грудь в глубоких вмятинах. Покрытие отслаивается целыми кусками. Где твои боеприпасы, дружок? Мне б кассету для подствольника. Черт, пусто. Дымовая граната на рюкзаке. Ладно, пригодится. Дай-ка свою фляжку, приятель. Меня перегонка из мочи достала. Плещет? И то дело. Жадный глоток. Флягу к ранцу. Идем дальше.

Кусок незнакомого металла. Полукруглый изгиб. Слегка подкопчен. Довольно легкий. Ба! Да это же обломок одного из летучих уродов! Славно. Значит, наши все же дали им прикурить. Помните мобильную пехоту, суки! Сколь ж вас по округе набросано?

Голоса рядом. КОП встревоженно стучится, сообщает о гостях. Двое, совсем рядом. Белые значки. Гражданские, стал-быть. Сергей осторожно высунулся в разбитый оконный проем. Так и есть, гражданские. Обирают трупы. Мародерствуют. Два небритых мужика в грязной одежде. В руках — армейские ранцы, за поясом — пистолеты.

— Ну-ка, оба, руки подняли, — скомандовал Сергей.

Парочка замерла, головы повернулись в сторону окрика. Винтовка, однако, не оставляет им шанса сделать глупость. Они стоят, не делая попыток достать оружие. Но и ранцы не бросают. И руки держат, как держали.

— А ты кто такой будешь, ептать? — спросил один из них.

— Сейчас из подствольника плазмой шарахну, — предупредил Сергей. — Руки в гору, быстро.

Мужики осторожно опустили ранцы на землю, подняли руки.

— Ну, подняли, дальше что? — сплюнул все тот же, самый смелый.

— Отошли назад на три шага.

— Отошли. Чё, шмотье наше понравилось?

— Заткнись, пока я тебя не шлепнул.

Сергей медленно подошел к брошенным ранцам.

— Бля, испугал, — снова сплюнул мужик. Второй нервно огляделся по сторонам. — Отбоялись уже. Как ваши укрытие наше разбомбили, так нас пятеро всего и вылезло. Остальные под камнями остались. Защитнички, бля. Мразь имперская. Иди, послушай. Там некоторые стонут еще.

— Что в ранцах?

— Шмотье, чего еще. Жратва. Тряпки. Патроны. Бабки, золото. Часы. Тут все сгодится. Эти нас не трогают. Мы для них вроде приманки. А жрать не дают. Приходится выкручиваться.

— Оружие на землю.

— А ты мне его давал? Хрен тебе. Хочешь стрелять — стреляй. Все равно не сегодня завтра подыхать. Лучше пуля, чем гореть заживо.

— Ладно. Отдай патроны и гранаты, если есть. И уходи. Этих скоро выбивать будут. Иди к границе леса. Там нет ничего, бомбить не будут.

Мужик сунул руку в ранец, недолго порылся внутри, извлек на свет пару магазинов, бросил на землю.

— Еще гранаты для подствольника, — потребовал Сергей.

— Это такие длинные хреновины?

— Да.

— Бери, сволочь! — мужик достал и бросил под ноги Сергею кассету к подствольнику.

— Можете идти. — сказал Сергей, не сводя оружия с сутулых фигур.

— Чтоб тебя уроды подстрелили, — пожелал мародер, скрываясь за разрушенной стеной.

В поисках брони Сергей провозился среди обломков не меньше часа. Наконец, подходящий объект был найден. Среднего роста сержант с продырявленным шлемом. Сама броня целехонька, мелкие вмятины не в счет. Сергей уселся рядом с трупом, принялся раздевать покойника. Что ж, теперь лейтенант сможет какое-то время продержаться.

Стук осыпающихся камушков застает его врасплох. Расслабился, идиот!

Из окна второго этажа на него с ухмылкой смотрит Лихач. Без шлема. Без перчаток. Винтовка, однако, при нем, и смотрит прямо на Сергея. Броня, похоже, отключена, иначе бы такблок засек гостя.

— Привет, Лихач! — кивнул Сергей.

— Привет, Заноза, — ответил бывший сержант. — Барахлишко собираешь?

— Да, решил вот приодеться. А ты чего броню отключил?

— Тебе что за дело? — взгляд Лихача пуст и мутен, как у черепашки-снайпера.

— Да так, интересно. Такблок тебя не видит.

— Винтовочку-то не трожь, — посоветовал Лихач. — Что, истукан-то твой — бросил тебя?

— Вроде того, — согласился Сергей, нащупывая сенсор переключения огня. Черт, переключатель в режиме наведения через такблок, в своего не выстрелишь.

— Ну и ладненько, — сплюнул Лихач и поднял винтовку. — Прощай, умник.

Хлопок снайперки почти не слышен. Со ста метров его и не различишь вовсе. Лихача звонко щелкнуло по броне, выбросило из окна. Повезло, задело по касательной. Слышно, как Лихач надрывно кашляет, пытаясь втолкнуть воздух в отбитые легкие.

«Смотри-ка, не промазал лейтенант!» — удивился Сергей.

Достал гранату, разогнул усики. Слышно, как Лихач уходит вдоль стены. Сергей прыгнул следом за ним в пролом. Негоже хвосты оставлять. Спина убегающего Лихача серым пятном маячит в оконном проеме. Неожиданно взрывается красными брызгами. Простреленное тело сучит ногами на куче битого кирпича.

Сергей мысленно ставит вражескому снайперу высший балл, приникает к земле и медленно уползает под защиту стены. Подхватывает снятую скорлупу, пятится вдоль стены. Ящерицей петляет между обломками.

— Кто это был? — поинтересовался Стейнберг.

— Один хороший знакомый. Вот тебе скорлупа, пошли переодеваться. Теперь жить будем. Триста двадцатый, стереги вход — там снайпер.

— Принято.

Заходящее солнце шевелит щупальцами длинных теней среди развалин. Если бы не проклятая голова, можно считать, что жизнь почти наладилась.

Глава 31

— Странник-один, здесь Бульдог, прием.

Сергей открывает глаза. Неумолкающее журчание воды под ногами. Серый свет брезжит сквозь пролом. Три сорок утра. На тактическом блоке настойчиво моргает светлячок вызова. Батальонный канал. Декодер подтверждает, что вызов идет по закрытому каналу.

«Глюки у меня, что ли?» — с трудом шевеля затекшей от неудобной позы шеей, думает Сергей. Больно двигать глазами. Голова — аквариум с мутной протухшей водой.

Нет, не глюки. Вызов повторяется.

— Странник-первый, здесь Бульдог, прием.

«Странник? Эка, хватились. Где он сейчас, наш симпатяга Грин?» — сонные мысли тянутся, как застывший мед.

— Странник-первый, здесь Бульдог… — не унимается механический голос. Вызовы следуют непрерывно, с интервалом в минуту. Похоже, где-то рядом крутится беспилотник. Странно. Их разве не все посшибали?

Сергей садится поудобнее. Озирается. Триста двадцатый бдит, по пояс скрывшись в проломе. Густой туман серой пленкой оседает на его броне. Капли конденсата скатываются вниз, оставляя неровные волнистые дорожки на запотевшем металле. Стейнберг удобно устроился на куче битого бетона. Спит. Броня с чужого плеча поверх синего технического комбинезона смотрится на нем до смешного нелепо. Хотя всяко лучше прежней оранжевой дряни.

«А ведь придется ответить, — с досадой думает Сергей. — Такблок, сволочь такая, рано или поздно все равно выдаст».

Он приоткрывает забрало. Делает глоток витаминизированной подсоленной воды из чужой фляжки. Брезгливо рассматривает замызганные грязью ботинки на своих ногах. Как мало надо, чтобы с бойца самой большой в мире армии содрать весь лоск. Смердит от него, как от городского коллектора. Он опускает лицевую пластину. Нечего шуметь. Пусть лейтенант еще немного подремлет.

— Бульдог, здесь Заноза, за Странника-один, прием.

Робот тут же отзывается:

— Заноза, здесь Бульдог. Прошу подтвердить ваши полномочия.

— Бульдог, здесь Заноза, — Сергей старается не отходить от принятого для радиообмена диалога. Тупой автомат беспилотника частенько не врубается, если с ним общаешься в вольном стиле. Требует повторить. Сергею не хочется, чтобы его накрыли по источнику передачи. — Странник-первый выбыл. Принял командование. Передаю код подтверждения.

Такблок начинает перемигиваться тусклыми индикаторами, разворачивая диалог с далеким компьютером.

— Заноза, здесь Бульдог. Код принят. Ожидайте подтверждения полномочий. Конец связи.

Ну вот. Что-то начинается. Теперь только держись. Хотя, все лучше неизвестности.

Тишина длится недолго. Кто-то далекий, словно господь, и такой же всемогущий, сообщает куску летучего пластика, что Сергей заслуживает доверия.

— Заноза, здесь Бульдог. Полномочия подтверждены. Транслирую вводную.

— Бульдог, здесь Заноза. Вводную принял.

— Заноза, здесь Бульдог. Через минуту даю ретрансляцию на Бульдога-главного.

— Заноза, принято, — нехотя произносит Сергей, просматривая вводную.

Передача разведданных и данных оперативной обстановки. Наведение авиации. Обеспечение плацдарма для высадки батальона мобильной пехоты. Корректировка огня поддержки. Да, дела… В штабе думают, будто целый батальон им плацдарм держит?

Где-то хлопает миномет. Триста двадцатый засекает выстрел, сообщает Сергею. Светится на карте красная точка. Быстро пеленгуют, уродцы. Жаль, ответить нечем. Он толкает Стейнберга. Неподалеку бухает разрыв. Пристрелочный. Со стуком сыплются сверху мелкие камушки, каменными блохами прыгают по бетонному мусору. Стейнберг скатывается с импровизированной постели, втягивает голову в плечи. Миномет — неплохой будильник.

Сергей отводит свой крохотный отряд на пятьдесят метров от пролома. Береженого, как говорится… Невидимый минометчик переводит свою дуру в автоматический режим, накрывая заданный квадрат. С выматывающим душу свистом мины одна за одной падают среди каменных россыпей над головой. Слой бетона и почвы глушит взрывы. Только сыплется на головы пыль и паутина с толстых труб.

— … здесь Бульдог. Включаю ретрансляцию Бульдога-главного.

Сергей чертыхается. Жестянка неугомонная!

— Бульдог, здесь Заноза. Ответ отрицательный. Повторяю — ответ отрицательный. К ретрансляции не готов. Нахожусь под огнем.

— Заноза, здесь Бульдог. Ретрансляция включена…

— Сволочь тупая, — злится Сергей. Сейчас за ними еще и пехоту на зачистку вышлют.

Он ставит Триста двадцатого стеречь подземный коридор. Сам приседает на колено, переводит винтовку в режим стрельбы по готовности. Берет на прицел мутное пятно пролома. Стейнберг лежит среди камней, тоже старательно целится в мусор. Быстро схватывает, хоть и флотский.

— Заноза, здесь Бульдог-главный, — басит далекий голос.

— Здесь Заноза, — откликается Сергей, прислушиваясь к уханью взрывов на поверхности. Не пропустить бы пехоту.

— Заноза, кратко дай обстановку.

— Нахожусь под огнем. Батальон уничтожен. Противник закрепился в городе. Оборона очаговая, множество замаскированных огневых точек и снайперов. Мобильные группы на легких бронемашинах. Средства ПВО преимущественно переносные, однако «косилки» кладут. Пехота преимущественно легкая, действует под плотным прикрытием с воздуха. Хорошо подготовлена. Тяжелая пехота действует группами в пять-десять единиц. Снайперы не обнаруживаются средствами электронного наблюдения, только визуально, через оптику. В убежищах и на развалинах много гражданских, противник их не трогает, использует в качестве заложников. Наблюдал посадку десантных средств на космодроме, в количестве от десяти до пятнадцати единиц. С космодрома действует стационарная батарея ПВО. Со мной лейтенант Стейнберг, космофлот. По его сообщению, десантный транспорт противника на орбите поврежден, посадку совершить не сможет. Готовьтесь принять запись такблока. Прием.

— Принято, Заноза. Передавай.

Сергей сбрасывает кодированный пакет. На всякий случай, приказывает Триста двадцатому тоже передать записи его регистратора.

— Бульдог-главный — Занозе. Хорошо сработано. Будем через час плюс-минус пять минут. Обеспечьте зону высадки.

— Ответ отрицательный. Не имею средств для поддержки плацдарма.

Короткая пауза. Где-то над океаном в штабной «вертушке» спешно расшифровывают его записи. Готовят с учетом его данных оперативные «типсы» — рекомендации личному составу в ходе войсковой операции. Обстрел стихает. Плохо. Теперь жди гостей.

— Бульдог-главный — Занозе. Наводи «птичек». Выровняй Лима-Зулу к нашему прибытию.

— Заноза — Бульдогу-главному. Ответ отрицательный. Обеспечить наведение не могу. В районе Лима-Зулу много гражданских. Огонь по площадям невозможен. Предлагаю использовать точечные удары.

Пауза. Треск помех.

— Бульдог-главный — Занозе. Плохая слышимость. Обеспечьте наведение авиации. Лима-Зулу высота 3–5. Скоро тебя вытащим. Держись.

— Заноза — Бульдогу-главному. Огонь поддержки — ответ отрицательный. Повторяю — отрицательный. В районе Лима-Зулу гражданские лица.

— Бульдог-главный — Занозе. Не слышу тебя. Обеспечь наведение авиации. Лима-Зулу высота 3–5. Переключаю на воздушную поддержку. Конец связи.

— Все ты слышишь, сволочь, — горько говорит Сергей в пустоту. — Тебе свой батальон дороже, не хочешь бойцов класть. А я крайним буду. Будет дежурное «из-за ошибки корректировщика имеются случайные жертвы среди мирного населения».

Он уже не знает, кого ему больше жаль. Тех, голодных, озлобленных, зачумленных и запуганных до скотского состояния бедолаг, на которых он выведет маркер целеуказателя? Или других, вышколенных, организованных, смертельных, что через час начнут выпрыгивать из «вертушек» под огнем снайперов? Тех, в развалинах, он и не знает вовсе. Они для него чужие. Сытые бараны из «Стилуса», жирующие на чужих костях. Они его ненавидят и презирают. А эти? Эти свои. Друг за друга и за него костьми лягут. Их так воспитали. И его тоже. Так кому он служит? Кого он обязался защищать? Империю? Так вот же она, среди развалин, дерется из-за огрызков. У кого спросить совета? Гадство, да когда же пройдет эта голова!

Он не выдерживает, вставляет картридж со свежей заправкой для автодоктора. Гаснет мигающий индикатор на такблоке. Доктор радостно раз за разом ширяет бедную просоленную спину. Лезут на лоб глаза. Мир сразу обретает четкость. Вот только соленый привкус во рту.

Плевать.

— Послушай, Серж, — доносится сзади. Стейнберг. Смотрит так, словно Сергей уже покойник. Неужели все так плохо? — Если не знаешь, как поступить, делай, как приказано. Старая армейская мудрость. Иначе с катушек слетишь.

— Конечно, Карл. Сделаю, как приказано, — кивая головой, как китайский болванчик, отвечает Сергей.

— Обнаружен противник, — сообщает Триста двадцатый. — От пятнадцати до двадцати единиц легкой пехоты. Удаление триста метров. Квадрат восемнадцать, район отметки восемь. Двигаются в нашу сторону.

— Ну, вот и гости, — равнодушно принимает новость Сергей. — Это за нами, парни.

— Заноза, здесь Игла. Поступил в твое распоряжение. Ретрансляторы в районе Лима-Зулу сброшены. Связь устойчивая. Ожидаю распоряжений.

И почему у всех пилотов голоса, как у радостных идиотов? Или это высота так на мозги действует? А может, это их от фирменной пилотской дури так плющит?

Сергей устраивается среди камней поудобнее. Через туннель их взять проще. Но где они тут среди развалин вход найдут? Значит, полезут сверху, через пролом. Ну-ну, ублюдки. Давайте. Мобильная пехота спускается с неба и жалит насмерть. Сейчас он оторвется за все. Накамура, ау! Слышишь меня? Это за тебя… Давай, считай ублюдков. Господи, кайф-то какой!

— Заноза — Игле, — облизывая внезапно пересохшие губы, начинает Сергей. — Передаю код подтверждения…

— Здесь Игла. Статус подтвержден, не трать время.

— Принято. Сколько вас?

— Весь состав «Нимица» тут, — отвечает пилот. — Все, что остались. Поквитаться пришли. Тебе хватит.

— Понял, Игла. Над городом низко не ходи — ПЗРК на каждом углу, не считая тяжелой пехоты. В районе порта — батарея ПВО.

— Принято. Что дальше?

— Для начала вокруг меня подчисти. Тяжелым не бейте, сижу неглубоко. Квадрат 18. Между отметками «шесть» и «восемь». Ориентир — мой передатчик. Пехота, до взвода. Огонь по готовности.

— Принято, Заноза, квадрат 18. Сигнал вижу. Отправляю подарок. Готовность — минута.

— Ловите, ублюдки… — шепчет Сергей в потолок. — Триста двадцатый, Карл. Приготовиться к удару с воздуха.

С неба приближается раскатистое шипение. Совсем нестрашное, как шелест волны на пляже. Шипение переходит в оглушающий многоголосый свист. Мгновенье тишины. С треском рвутся простыни над головой. Много простыней. Камни под животом шевелятся, как огромные черепахи. Что-то с грохотом падает в глубине туннеля. Журчит под полом неунывающий ручеек-пофигист. Штурмовики делают заход за заходом, утюжа развалины, пока КОП не сообщает об уничтожении целей.

Сергей переносит огонь в район позиций минометчика. От непрекращающегося грохота говорить без шлема становится невозможно. Оставив Стейнберга в туннеле, Сергей вслед за Триста двадцатым выбирается на поверхность.

— Жди тут, дружище, — инструктирует он лейтенанта напоследок. — Или сам вернусь, или пришлю кого-нибудь за тобой. По всему, что не светится зеленым — стреляй. Если что, зови меня по пятому каналу. И не подведи меня. Не дай себя шлепнуть.

— Спасибо тебе, Сергей. Не волнуйся, не подведу. И это… не подставляй задницу.

— Делаешь успехи, лейтенант, — смеется Сергей. — Как выберемся, попрошу за тебя. Глядишь, и возьмут курсантом к одному моему знакомому. Кнут его имя. Обожает таких чистеньких мальчиков.

Стейнберг улыбается через приоткрытое забрало. Поднимает руку в прощальном жесте.

Робот переваливается среди воронок, одну за одной зажигая на тактической карте красные точки.

— Заноза — Игле. Дай освещение над квадратами 20 и 22. Повторяю — прошу «мошек» над квадратами 20, запятая, 22.

— Здесь Игла. «Мошки» на 20–22. Принято.

Где-то в высоте раскрываются контейнеры, выпуская на волю тысячи автономных модулей. Такблок аж пищит от открывшегося обзора.

Сергей не мелочится. Короткими фразами он превращает в хлам целые кварталы. Если в этом аду еще что-то и способно огрызаться, то это не к нему. Это уже по части высших сил. Поэтому он продолжает перебегать среди дымящихся ям и каменных груд, рискуя переломать ноги, поспевает за Триста двадцатым, и диктует, диктует координаты. Сегодня он представитель бога. Сегодня он решает, кому жить, а кому превратиться в удобрение.

Жирные зеленые метки коптеров появляются на карте. Хищные силуэты «косилок» наползают со стороны леса. Сергей прячет спину за каменным выступом. Красная ракета, шипя, взвивается в дымное небо. Осталось совсем чуть-чуть. Он чувствует себя игрушкой, у которой заканчивается завод. Где-то высоко, почти неразличимые глазом, мелькают яркие точки. Юркие «Гарпуны» мертвой хваткой вцепляются в тяжелые космические истребители противника.

Глава 32

БМП морской пехоты — тупорылый зеленый «Томми» — превращает камни в щебенку. Со скрежетом останавливается рядом. И когда их успели сбросить?

Сзади распахивается люк. Здоровенный сержант, пригибаясь, перебегает к каменному зубу, за которым примостился Сергей.

— Пехота, где здесь первый батальон мобильной? — кричит он через щель в бронестекле.

Сергей видит шевелящиеся губы, но не может разобрать ни слова. В ушах стоит непрекращающийся гул. Он показывает сержанту на уши. Растопыривает пятерню. Пятый канал. Сержант понял, кивает.

— Ищу первый батальон мобильной! — гремит он в наушниках.

Из «Томми» высовывается морпех, вытаскивает пулемет поверх ребристого края люка.

— Садж, убери придурка. Тут снайперов как тараканов на кухне… — равнодушно советует Сергей.

Сержант кивает, машет морпеху рукой. Тот нехотя прячет голову.

— Здесь первый батальон. Чего надо? — спрашивает Сергей.

— Приказано вас сменить. Где командир? У тебя броня барахлит? Тебя на карте нету.

Мина дымным грибом рвется неподалеку. Сержант падает на камни. Сергей продолжает сидеть, как сидел. Это пока не по ним.

— Триста двадцатый, засек его?

КОП молча зажигает на карте красную точку. Вот зараза! Опять с того же места. Мы ж там уже утюжили!

— Заноза — Игле. Квадрат 23. Ориентира нет. Отметки с третьей по пятую. Минометная батарея. Приступайте.

Пока кассетная боеголовка накрывает заданный район, миномет успевает выдать еще несколько выстрелов. Осколки со звоном отскакивают от темно-синей брони.

— Убрал бы ты свою коробочку, садж! — с чувством выговаривает Сергей морпеху. — Она тут как маяк, весь мусор на себя собирает. Или хоть дым поставь.

Сержант лежа бормочет в шлем. Низкая башня над головой шевелит стволом.

— Блин, только не это, — Сергей отключает внешний микрофон.

Пушка дважды рявкает, бьет по многострадальным ушам. Под носом становится мокро. Пелена зеленого дыма скрывает сиротливо торчащие фонарные столбы.

— Я командир, — говорит Сергей сержанту, шмыгая кровоточащим носом. — У тебя санитары есть?

— Так точно, — отвечает великан.

— У меня тут раненый флотский.

— Не вопрос, сделаем.

Сержант снова бормочет в микрофон. Через минуту сзади с лязгом наползает еще одна бронированная туша. Двое с крестами на шлемах тащат брезентовые носилки.

— Там дальше, примерно сто метров. — Машет перчаткой в сторону их последнего убежища Сергей. — Щель в земле. Лейтенант Стейнберг. С ногами у него проблема. Смотрите на карте, я обозначил.

— Дай им пару человек для прикрытия. Там неспокойно, — обращается он к сержанту.

Небольшая группа, пригибаясь, бегом скрывается в дыму.

Из-за куч камней перебежками прибиваются три морпеха. На броне одного — едва заметные через маскировочную мастику знаки различия капитана. Двое падают по обе стороны от офицера, напряженно зыркают по сторонам.

— Капитан Дрозд. Морская пехота. Первый третьего. Рота «Браво». Прибыл вам на смену, — кричит морпех.

— Младший капрал Заноза. За командира первого батальона, — отвечает ему Сергей. — Добро пожаловать, сэр!

— Едва вас нашли. Карта вас не показывает, — жалуется капитан.

— Это все из-за коробочки, — Сергей щелчком выключает трофейное устройство. — Подарок от снайпера. Теперь видно?

Капитан кивает.

— Где остальные? — спрашивает он.

— А больше и нет никого. Я да мой КОП.

— Дела… — удивленно тянет капитан. Что-то неслышно командует по другому каналу. Грохочущие монстры выползают из пыли, распахивают люки. Увешанные амуницией морпехи раскатываются по развалинам.

— Передаю вам «птичек», сэр. Позывной — Игла.

Капитан кивает, показывает большой палец, продолжая раздавать приказания. Морпехи вокруг огромными жуками зарываются в камни.

— Игла, здесь Заноза. Передаю вас Дрозду. Удачи. Конец связи.

— Принято, Заноза! Удачи!

Сергей безразлично смотрит, как обустраиваются морпехи. Такие ладные, чистенькие, дисциплинированные. Силища! Завтра их будет уже не узнать. Поползают по развалинам. Хлебнут дерьма, просолятся. Станут неторопливыми, грязными. Те, кто выживут.

Сергей смотрит, как волокут к транспортеру носилки с лейтенантом. Глубоко вздыхает. Привык он к этому зануде. Поднимает винтовку. Дает Триста двадцатому сигнал на выдвижение. Покачиваясь, бредет в тыл, в сторону затянутой дымом высоты, над которой нарезают круги настороженные «косилки». Неужели все? Каждый шаг отдается в голове колыханием мути. Лежащие на камнях морпехи провожают его поворотами массивных шлемов. Завидуют, наверное.

Юркий БТР внезапно вываливается из дымной пелены, прямо во фланг занимающей оборону роте. Странно, что «мошки» его не видят. Та же технология, что у снайперов? Противник яростно контратакует. Кучка тяжелых пехотинцев — настоящие живые танки — стреляя на ходу, разворачивается в цепь следом за ним. Мощные доспехи с усилителями мускулатуры. Пулеметы с картриджным питанием и с тяжелыми подствольниками. Почти пушки. КОПы в миниатюре. Триста двадцатый вопит во все тяжкие, обнаружив опасность. Как в замедленном кино, полыхают вспышки попаданий на торчащей из развалин башне «Томми». Чужая коробочка мчится прямо на одиноко бредущего Сергея.

КОП поднимается во весь рост, хромая, мчится наперерез врагу, вызывая огонь на себя. Искры пулевых рикошетов разлетаются от его брони. В секунду он выхлестывает из пулемета остатки боезапаса. Бессильно щелкает затвором пустой пушки. В последней отчаянной попытке выдыхает в борт машины струю из огнемета. Огненным метеором БТР летит мимо него, чадно пылают большие колеса. Грудь Триста двадцатого навылет прошивают заряды тяжелых гранатометов. Дымя, бессильно повисает перебитый манипулятор с пушкой. Подламывается перебитая в колене правая опора. Умирая, КОП беззвучно кричит. Крик терзаемого болью живого существа рвет голову Сергея на части. Кто сказал, что машина не может чувствовать боль? Триста двадцатый медленно заваливается на бок.

Время снова разгоняется. Горящая коробочка раскачивается от прошивающих ее насквозь ударов девяностомиллиметровых. Озлобленные от пережитого страха наводчики лепят в нее снаряд за снарядом, пока в ней не взрывается боезапас.

Сергей вскакивает и бежит вперед, не разбирая дороги.

— Ты куда?! Отставить! — пытается остановить его сержант.

Сергей перепрыгивает через поваленный столб и с винтовкой наперевес мчится навстречу гудящим трассерам. Манипулятор КОПа слабо шевелится. Или это просто двоится в глазах? Винтовка на бегу хлещет очередями. Видимо, он успел перевести ее в режим огня по готовности. Ненавистные темные фигуры впереди изрыгают огонь. Воздух вокруг гудит басовыми струнами. Подствольник часто хлопает, выплевывая гранату за гранатой. Жаль, плазмы нет. Осколочные этим монстрам вроде хлопушки. Спасительный обломок стены. КОП дымящей грудой металлолома лежит прямо за ней.

Рота за спиной открывает ураганный огонь прикрытия. Со страху, видимо. Через голову тянутся реактивные струи от подствольников. Камни курятся от пулеметных очередей. Морпехам дай волю, палить будут целый день. Огонь крепнет. Бьют пушки БМП, вышибая из руин куски стен. Откуда-то из-за развалин вступают в концерт минометы, по-разбойничьи свистя своими оперенными подарками. Каменные джунгли впереди кипят от вспышек. Над головой во все стороны несется море раскаленного металла, заставляя обожженный воздух выть на все лады.

Горелая земля скачками мчится навстречу, несется как огромный резиновый транспортер в супермаркете. Только успевай перебирать ногами. «Бум-бум-бум!» — отдаются в ушах гулкие шаги. Сергей набирает воздуха, отталкивается от земли. Летит вперед в длинном прыжке. Тяжелая дубина с хрустом впечатывается ему в бок. Земля останавливает свой бег, тянется к лицу. Он протягивает к ней непослушные руки, пытается смягчить удар, и не успевает. С лязгом прикладывается стальной башкой. Земля не принимает его, вновь толкает от себя. Качается под ним, словно доска трамплина. Шорох тысяч лапок по броне. Откуда тут землеройки? Сыплются сверху куски земли от близких разрывов. Раскаленная игла печет ногу. Хочется сорвать бронещитки с застрявшей в них занозой. Нога быстро немеет. Зудит над ухом комар автодоктора. Заткнись! Без тебя знаю, что зацепило! Тело укутано в вату. Тепло и уютно. Что-то кричат в наушнике далекие голоса. Как будто на другом языке кричат. Ни разобрать ни слова.

Он пробует шевельнуть рукой. Рука неожиданно легко распрямляется. Цепляется онемевшими пальцами за кусок арматуры. Толкается ногой. Бронестекло с противным визгом тянется по каменному мусору. Еще усилие. Еще. Подтянуться. Еще раз. И еще…

Привет, Триста двадцатый. Это я. Видишь, я тебя не бросил. Открой мне лючок номер два. Знаю, что больно. Попробуй. Я помогу. Я тебя вытащу. Что тебе сделается, дубина железная? Универсальный ключ выскальзывает из непослушных пальцев. Перчатку к черту. Черт, что ж ты такой горячий? Блок памяти со скрежетом выламывается из горелого железного нутра. Голос в голове утихает. Лямки ранца срезать. Все выкинуть. Руки не слушаются. Блок в ранец. Теперь назад.

Толкая ранец впереди себя, Сергей ползет по камням. Осатаневшая от его наглости пехота противника бьет из всего, что у нее есть. Стены над головой разлетаются каменными брызгами. Бетонная крошка с пулевым стуком отскакивает от иссеченной брони. Глаза с трудом различают свет в закопченном мареве. Он сгибает и разгибает ноги, огромной раздавленной гусеницей телепаясь по каменному крошеву. Земля цепляется за него сотнями пальцев. Хватает за ремни разгрузки. Присасывается к броне. Он с трудом вырывается, толкает тело вперед, чтобы через несколько сантиметров снова попасть в жадные объятья. Выкрошенные из стен битые кирпичи превращаются в непроходимые горы. Нет сил приподнять грудь и переползти через них. Приходится извиваться в обход. Раскаленный воздух то и дело наподдает ему жаркой волной от близких разрывов. Пытается перевернуть на бок. Подставить под пули. Разбрызгивая по стеклу кровь из носа и рта, Сергей трясет головой, разгоняя тягучую муть в мозгах. До боли в груди вбирает в себя воздух. Снова упрямо толкает от себя драгоценный мешок. «Чем же я тебе не угодил?» — бормочет он горелой земле под носом.

Кажется, он прополз целый километр. Из моря грохота возникает огромная тень. Ее стальные гусеницы со скрежетом перемалывают кирпичи в красную труху. «Бу-бу-бу» — невыносимо громко произносит тень. Кажется, сейчас его уши взорвутся. Близкое «чиф-чиф-чиф» над головой. В такой заднице «косилки» долго не думают. Вот-вот накроют квадрат плазмой. Чьи-то руки подхватывают Сергея, вцепившегося в изорванный ранец, и грубо тянут. Красноватый сумрак вокруг него трясется и подпрыгивает, лязгает и грохочет. Швыряет его избитое тело из стороны в сторону. Наконец, замирает. Ослепительный свет режет глаза. Кто-то стаскивает с него заляпанный кровью шлем.

«Санитара!», — гулко перекатывается в голове.

Тупые прикосновения. Его извлекают из панциря, как улитку. Холодно. Без брони он гол и смешон. Хочется скрючиться, подтянуть колени к подбородку. Больно рукам. «Не отдам! Это мое!». Тычут в ногу чем-то острым. Дышать. Воздух застревает в груди, не желает выходить обратно. Больно рукам. «Садж… Садж…» — чертовы губы, как у пьяного. Заплетается язык.

— Я тут, земляк.

— Садж, скажи им… пусть… блок… со мной… не отдам…

— Не беспокойся, сделаю.

Темнеет в глазах. Что-то рисуют на лбу. Тяжесть на груди. Это онемевшие руки прижимают к телу тяжелый пластиковый брусок. Тупое прикосновение. Сволочи, чего они меня все время щупают! Холодно. Куда-то несут. Мир качается. Свет вокруг медленно тускнеет.

Глава 33

— Опять ты? — Невидимый голос звучит раздраженно. — Ты что, думаешь, ты у меня один? Не испытывай больше мое терпение, умник, понял!?

«Понял, как не понять», — думает Сергей. Теперь он знает, что говорить с этим странным голосом необязательно. Он и так все слышит. — Не мог же я Триста двадцатого бросить. Он мой ангел-хранитель. Он меня от смерти спас.

Голос задыхается от возмущения.

— Он тебя от смерти спас? Он твой ангел-хранитель? А я тогда кто, по-твоему? Что я тут делаю?

— Ты? Ты трепло потустороннее. Бюрократ хренов, — спокойно отвечает Сергей. — И, похоже, звание у тебя невеликое. Что, карьера не задалась?

— Звание? Ну, кому-то надо и за простыми ребятами, типа тебя, приглядывать… — отзывается голос. — А карьера… пусть ее другие делают. Выше головы не прыгнешь.

— Готов поспорить, ты при жизни сержантом был, — улыбается отсутствующими губами Сергей.

— Унтер-офицером, — гордо сообщает голос. — Армии ее Величества.

— Один хрен. Давно служил-то?

— Давно, — грустно вздыхает голос. — Сейчас и людей-то таких в природе нет, какие в моем взводе были. Кремень парни!

— Ну-ну. Знакомая песня. «Когда я был молодой и красивый, люди были сильные и честные. Не то, что сейчас…»

— Попробовал бы ты по джунглям поползать без этого своего барахла. С простым ружьецом, в сапогах да в суконной робе. И тучи дикарей вокруг. Посмотрел бы я на тебя.

— Так ведь и джунгли, поди, не чета местным? — поддел собеседника Сергей. — Поди, на землеподобной планетке?

— «На землеподобной», — передразнил его голос. — На самой что ни на есть на Земле!

— Да ну! — восхитился Сергей. — Да ты просто живой реликт, унтер!

— Так уж и живой…

— Не цепляйся к словам!

Пауза. Капли шлепаются с высокого потолка.

— Эй, ты здесь? — интересуется Сергей.

— Здесь, куда мне деться. Разбередил душу. Ладно, бывай. Некогда мне. Вольно, солдат.

— Удачи, унтер…

— Бредит, бедолага. Унтера какого-то зовет. — кивнул санитар на погруженного в восстановительный гель Сергея.

— Если бредит, значит живой, — философски замечает напарник.

Они сноровисто катят каталку с блоком-реаниматором по длинному подземному коридору. Мелькают на восковом лице пятна света от белых настенных плафонов. Бредет вдоль одинаковых бетонных стен вереница перебинтованных легкораненых под присмотром щуплого санинструктора в белом халате поверх брони. Нехотя, скорее, по привычке, бойцы переругиваются друг с другом, не забывая, впрочем, и сопровождающего. Провожают Сергея равнодушными взглядами.

Усталый врач выбегает навстречу из широких раздвижных дверей. Торопливо курит на ходу тонкую сигаретку, роняет пепел на халат. Тычет сканером по электронной бирке, висящей на запястье Сергея.

— Этого во вторую операционную. Срочно.

Тут он замечает покореженный кусок бронепластика рядом с Сергеем.

— А это что за сувенир? Мин мне тут не хватало! Еще пушку сюда притащите!

— Это не мина, сэр! — гудит высокий санитар, — Сопровождающий сказал, что какие-то важные данные. И что необходимо их при нем держать.

— Я что, похож на девочку из секретной части? — орет медик на санитара, размахивая сигаретой. — У меня тут не архив, а стерильное помещение! Убрать это, немедленно! Этого в операционную.

— Я без него не пойду никуда. Можешь меня тут оставить… — Сергей говорит тихо, не открывая глаз.

— Ты покомандуй тут еще у меня, твою мать! — сатанеет военврач. — Я тебе член ко лбу пришью и скажу, что так и было. Ни хрена с твоей железякой не сделается.

Он делает рукой нетерпеливый жест. Санитар тянет из-под простыни брусок с контактной колодкой. Сергей выпрастывает из чавкнувшего геля мокрую руку, вцепляется пальцами в скользкий пластик.

— Я сказал… без него… нет… — слова даются ему с огромным трудом.

Видимо, что-то доходит до окружающих. Что-то в его тоне. Растерянный санитар не решается выдернуть блок из слабых пальцев.

— Ты откуда, братишка? — Один из легкораненых, придерживая забинтованную руку, склоняется над Сергеем.

— Мобильная… первый… батальон…

— Мужики, есть кто из десанта? — кричит в длинный коридор боец.

— Есть, есть… — отзывается несколько голосов.

— Тут костоломы вашего забижают.

Двое с лихорадочно блестящими глазами пробираются к дверям. Один замотан бинтами до самых глаз. У второго из-под расстегнутой брони виднеется пластиковый корсет с торчащими пучками трубок.

— Что тут у вас? — интересуется забинтованный.

— Не твое дело, — крысится военврач. — Еще перед каждым пехотным я не отчитывался! Волокут с собой всякую дрянь!

— Не хами, лейтенант, — неожиданно властно обрывает его забинтованный. — Я задал вопрос.

— Извините… сэр… — измученный доктор крутит в руке прогоревшую до самых пальцев сигарету, не зная, куда ее сунуть. — Не положено в операционную с посторонними предметами. Опасно. Стерильное помещение. Строжайшая инструкция. С нас за нарушение режима голову снимут. А он уперся, не дается… сэр!

Забинтованный смотрит на Сергея. Санитар отпускает брусок, и Сергей успокоено затихает, ощущая его под рукой.

— Откуда ты, парень?

— Первый… батальон… «Дикие пчелы», — губы с трудом проталкивают воздух.

— Понятно. А это что?

— Мой… КОП… Триста двадцатый… Не отдам… — тихо выдыхает Сергей.

— Сэр, ему требуется срочная операция, — вмешивается медик, нервно переминаясь с ноги на ногу. — У нас график…

Забинтованный останавливает его жестом. Склоняется над Сергеем.

— Я капитан Тревис, третий батальон. Отдай мне свою железку. Я сохраню. Буду ждать тебя у дверей. Нас тут много. Если надо, посменно будем стоять. Хорошо?

Сергей нехотя убирает руку с блока памяти. Капитан осторожно берет его. Прижимает к животу.

— Ты… обещал… — из последних сил шепчет Сергей.

— Не беспокойся, парень. Десант своих не бросает, — отвечает офицер.

Врач уходит вслед за каталкой. Раненые вновь тянутся бесконечной цепочкой. Суетливые санитары катят мимо них каталки с тяжелыми. Иногда навстречу провозят укрытые белым длинные свертки. Их провожают долгими взглядами. Острый запах антисептиков смешивается с тяжелым духом пропотевших немытых тел. Госпиталь живет обычной жизнью, как огромный конвейер пропуская через себя живых и изредка выбрасывая окончательно забракованные тела.

Забинтованный капитан стоит у входа в операционный блок, прислонившись плечом к стене. Крепыш в расстегнутой броне переминается с ноги на ногу рядом с ним. Людская цепочка обтекает их живым неспешным ручейком.

— Вы его знаете, сэр? — интересуется крепыш у капитана.

— Кто ж не знает Занозу, капрал. Он — это все, что осталось от батальона. Их первыми в Эскудо выбросили. А это, — он показал глазами из-под бинтов на зажатый под мышкой брусок, — его КОП.

— Ясно, — помолчав, ответил капрал. — Сэр, я бегом на перевязку и сразу вас сменю. И еще наших кликну. Я быстро, сэр.

Капитан кивает, глядя невидящим взглядом в серую стену напротив.

Глава 34

— Ну что, Игла, проснулся?

Слабо пахнет какой-то дрянью. Непередаваемая смесь антисептика, эфира и еще целой кучи химикатов. Даже не открывая глаз, Сергей по одному запаху догадывается, что это госпиталь.

Свет. Кремовый потолок небольшой комнаты. Опутанное шлангами и датчиками оборудование в углу. Скосив глаза, он обнаруживает, что и сам лежит на каком-то никелированном чуде, весь оплетенный трубками и проводами с присосками. На фоне красивых, окрашенных в теплые тона стен его бледное тело, проглядывающее сквозь путаницу проводов, выглядит отвратительно. В сторону окна больно смотреть, настолько яркий свет пробивается сквозь мягкие белые жалюзи. Наверное, поэтому он не сразу понимает, что расплывчатый силуэт на фоне окна — улыбающаяся фигуристая дамочка в белом халате.

— Как дела, Игла? — с дежурной радостью в голосе снова спрашивает дамочка.

— Вы это мне, мэм? — осторожно произносит Сергей. Губы слушаются. Слова легко соскальзывают с языка.

— Кому же еще, — улыбается медсестра. — Как ты себя чувствуешь?

— Вообще-то, меня зовут Заноза, — уточняет Сергей. — А чувствую… чувствую я себя отлично! — заканчивает он удивленно.

Слегка кружится голова. Почему-то холодно на языке. Но это просто семечки после того, что с ним было… Когда?

— Заноза? — удивляется дамочка. Проводит наманикюренным пальчиком по пластику электронного планшета. — Ах да, все верно. Действительно, Заноза. Эти новые имена иногда такие странные…

Ее улыбка так безупречно профессиональна, что Сергей невольно улыбается в ответ. Ямочки на щеках девушки словно срисованы с картинки из журнала мод.

«Сержант, не меньше», — решает про себя Сергей.

— Это хорошо, что отлично, Заноза. Над тобой пришлось потрудиться. Майор Антонеску со своей бригадой над тобой несколько часов колдовал. Он бы огорчился, если бы его работа пропала впустую. И еще сутки в восстановительном боксе. Так что ты теперь лучше новенького.

— Надеюсь, мэм, от меня там ничего лишнего не отрезали? — глупая улыбка не желает покидать небритое лицо.

Медсестра склоняется над ним, отрывает и отбрасывает в сторону пару присосок, которые с легким жужжанием втягиваются в то самое никелированное, на чем лежит Сергей.

— Сейчас проверим, — говорит она и приподнимает край простыни. — Хм. Знаешь, парень, по-моему, майор перестарался. Кажется, тебе даже лишку пришили.

Сергей краснеет. Медсестра заливисто смеется. Становится похожей на обычную девчонку из бара, из тех, что не прочь, когда некуда спешить.

— Я имел в виду другое.

— Опять я перепутала. Обычно солдаты имеют в виду именно это. Кстати, меня зовут Саманта. Для своих — просто Сэм, — говорит медсестра. — Хотя при начальстве продолжай звать меня «мэм». Тем более, что я целый уорент-офицер. С тех пор, как вы начали играть в войну, нас всех здорово повысили. Работы прибавилось.

— Очень приятно, Саманта, — говорит Сергей. — У вас красивое имя.

Он старается не слишком таращится на просвечивающие на фоне окна изгибы ее сочной фигуры. Может, Сэм и не красавица, но восстановительные процедуры — для нее самое оно. — Для вас я Серж.

— Ну вот и познакомились, дорогой, — мурлычет медсестра, склоняясь над ним. — Сейчас я уберу все это барахло, вымою тебя и проведу кое-какие тесты. — Будь паинькой, не вертись.

— Сэм… будь ты хоть генерал, но не наклоняйся так надо мной. Не знаю, чего там мне вшили, но я себя слабо контролирую.

Легкий запах ее духов пробивается сквозь больничные ароматы. Она снова улыбается, на этот раз смущенно.

— Это нормально после процедуры восстановления. В тебе сейчас гормонов, как в молодом олене, — поясняет она. Помолчав, добавляет: — Надо же, обычно меня сразу лапать пытаются. Ты молодец, Серж. Мы с тобой подружимся.

Теперь она старается не задевать его. Сноровисто снимает с него присоски, извлекает катетеры. Быстро обтирает его гигиеническими салфетками. Сергей мучительно стесняется своей неуместной эрекции, стоически терпит прикосновения ее теплых рук.

— Что со мной было, Сэм? — стараясь отвлечься от ее упругих прикосновений, спрашивает он.

— Тебе срастили ребра, зашили дырку в ноге, восстановили поврежденные сухожилия, — перечисляет девушка, продолжая работу, — почистили от крови легкие. Восстановили память и слух. Вообще, голову — у тебя была сильная контузия. Ну и по мелочам: ногти на руках, кожу на ладонях. Еще восстановили печень, у тебя была сильнейшая интоксикация из-за боевых коктейлей. Ну, про потерю крови и обезвоживание даже не говорю.

— Ни фига себе, — ошарашенно шепчет Сергей. Спохватывается, — Извини. Долго был один, отвык от нормального общества.

— Ничего, — понимающе улыбается Сэм.

— Скажи, а меня никто не спрашивал, пока я… ну, пока меня штопали, — осторожно интересуется Сергей.

Медсестра смотрит на него странно.

— Только и делали, что спрашивали. Какой-то боец с таинственным видом до сих пор торчит под дверью. Отгоняешь одного, появляется другой. Ты что-то натворил?

— Не думаю. А можно этого бойца одним глазком увидеть? Мне очень надо.

— Вообще-то, к тебе еще неделю нельзя никого пускать.

— Саманта, мне очень надо, — просит Сергей, невольно погружаясь в омут ее глаз. Черт, да чем же его накачали?

— Ладно, — отводит взгляд порозовевшая медсестра. — Минута. Не больше. Плакала моя премия.

Незнакомый капрал, прихрамывая, входит в палату. Под мышкой у него зажат тяжелый белый сверток. Сергей не отрываясь, смотрит, как капрал слой за слоем снимает хрустящую белую упаковку. Тревожно колотится сердце.

— Тут это, братан… Тебе передать просили. Держи, — капрал пристраивает закопченный исцарапанный брусок на краешек кровати.

— А где капитан? — интересуется Сергей, левой рукой прижимая к себе блок памяти КОПа. — Кажется, он из третьего батальона.

— Не знаю, друг. Мы тут по очереди возле тебя дежурим. Братва по цепочке тебя передает. Велено было эту штуку передать, как очухаешься.

— Тебя как зовут?

— Гордон Колодный, «Чарли»-два.

— Спасибо тебе, Гордон. Ты меня круто выручил. С меня выпивка.

— Да брось, братан. Мы своих не бросаем, ты же знаешь. Бывай.

— Удачи, друг.

Капрал оборачивается от дверей.

— А клевая у тебя сестричка, кореш. С такой разок поваляться — и помирать не страшно.

Он захлопывает дверь, спасаясь от яростной кошки. Саманта гневно раздувает ноздри.

— Сейчас я буду тебя кормить, — многообещающе говорит она.

Почему-то ему кажется, что этот обед не оставит приятных воспоминаний.

Глава 35

Тянется время. Сергей, словно жирный земной сурок перед зимой — ест и спит, спит и ест. Весь его распорядок — сплошная череда обедов, сна и опорожнения кишечника. Бульоны, супы, витаминные пюре в тюбиках. Каши-размазни. Куски вареной рыбы. Мясо, много мяса. Целые тушки кроликов, индеек, цыплят и еще чего-то с незнакомым названием. Сны, как черные дыры. Никаких сновидений. Только закрыл глаза, и снова яркий свет пробивается сквозь веки. И опять зверски хочется есть.

Провода мышечных стимуляторов оплетают его причудливой вязью. Медсестры — уже привычная фигуристая Сэм и ее сменщица, рыженькая Трейси, — дважды в день обтирают его тело, доводя до неистовства своими прикосновениями.

Трое суток проползают неповоротливой черепахой. Хочется встать, глотнуть свежего воздуха, пройтись по траве, увидеть небо. Скачать память КОПа на долговременный носитель. Как там ему, бедолаге? Пока он тут жрет и исходит похотливой слюной при виде сочных задниц, Триста двадцатый пребывает в небытии. Он только что умер. Сергею не терпится щелкнуть клавишей пуска, чтобы КОП, как и он, проснулся живым и здоровым.

— К тебе посетители, Серж, — сообщает Сэм после очередного обеда. Вытирает ему губы влажной салфеткой. Улыбается, чертовка, наблюдая его терзания.

— Да ну? И кто на этот раз?

— Целая делегация. Все такие важные, — смеется медсестра. — Не волнуйся, как только увижу, что диагност ругается, вышибу всех к чертовой матери. Тут я генерал.

— Кто бы сомневался, — улыбается Сергей.

Входят трое. Все в бронекостюмах, поверх которых небрежно наброшены тряпки белых халатов. Шлемы сняты и лежат на сгибах рук. В маленькой палате сразу становится тесно. Мордастый высокий подполковник выходит вперед. Командир бригады Гаррис, по прозвищу «Гарри — кровавая заря». Причин возникновения такой странной клички Сергей не знает. Он вообще редко видел высокое начальство. Разве что мельком, издали, на полигоне.

— Здравствуй, солдат, — говорит кэп.

— Здравия желаю, сэр! — отвечает Сергей, подавляя невольное желание вытянуться по стойке «смирно». Ладно, хоть без этого дурацкого «сынок» обошлось.

Кэп разглядывает его своими ясными, чуточку прищуренными голубыми глазами. Тяжелый подбородок под хищным носом, шрам на щеке. Высокий лоб с коротким ежиком волос над ним. Этакий породистый англосакс. Века поедания стейков с кровью оставляют неизгладимый отпечаток на его мощной поджарой фигуре. За ним белозубо скалится… Кнут. Самодовольная черная задница. Незнакомый светловолосый капитан по левую руку.

— Как самочувствие? — спрашивает кэп.

— Спасибо, сэр, хорошо, — Сергею становится невыносимо выдерживать давящий взгляд подполковника. Он несколько раз моргает, но, словно загипнотизированный, не может отвести глаз.

— В общем так, парень. Тут все свои. Так что обойдемся без этой парадной херни. Извините, сестра.

— Все в порядке, сэр, — кивает умница Сэм.

— Записи твоей брони изучены. Вместе с записями тех, кого мы смогли найти. Как я понимаю, это мемо-блок твоего КОПа?

— Так точно, сэр.

— Это из-за него ты полез под пули?

Сергей молча кивает.

— Молодец. Хотя глупо было так подставляться. Ну да ладно, это подождет. В общем, действовал ты достойно. Я бы сказал, профессионально, грамотно и напористо. Как и подобает настоящему мобильному пехотинцу. За уничтожение большого количества живой силы и техники противника, за обеспечение высадки, за ценные разведданные, ты награжден медалью «За доблесть». А за проявленное мужество и спасение офицера с риском для своей жизни — Имперским крестом с дубовыми листьями. С соответствующими статусу выплатами. Кроме того, решением командования базы тебе присвоено внеочередное звание полного сержанта. Неплохо начал. Поздравляю, сержант.

Сергей ошарашенно хлопает глазами. Кэп расцветает широкой улыбкой, такой неуместной на его продубленном хищном лице. Вперед выходит Кнут, кладет на грудь Сергею коробочки с наградами. Жмет ему руку. Прикалывает к простыне сержантские петлицы и незаметно подмигивает.

— Это не считая премии за уничтоженную живую силу и технику. Скажу по секрету, я сильно опасаюсь, как бы ты на радостях не спился. Война — прибыльная штука, — улыбается «Кровавая заря». — Кстати, твоим КОПом сильно интересуются наверху. Умники из «Нэйшнл Электрик» хотели бы с тобой поработать. По всему, мы скоро получим новые модификации. С учетом твоего опыта, машинки должны выйти неплохие. Еще начарт базы подал представление на реорганизацию штатного расписания с учетом опыта применения КОПов. Если его рапорту в Генштабе дадут ход, в ротах грядут большие перемены. Так-то вот, сержант. Наделал ты шороху.

Сергей пожимает плечами. Не знает что ответить. Ему снова хочется спать.

— Как дела в Эскудо, сэр? — спрашивает он, в надежде услышать, что поганый городишко разбомблен до основания.

— Можно сказать, нормально. Уродов потихоньку выдавливаем к лесу. Выкуриваем по одному. Космодром отбили, эвакуируем гражданских. Много заключенных разбежалось, теперь приходят записываться в войска пачками. Понятное дело — лучше у нас, чем там, — усмехается комбриг. — Кстати, твой лейтенант из ВКС вроде как герой. Врезал по десантному кораблю демократов, сорвал высадку основных сил. Собственно, поэтому мы и смогли выкрутиться. Со дня на день ждем Восьмой флот. Надеюсь, они там, наверху, дадут уродам копоти. Извините, сестра.

Сэм только улыбается в ответ, стоя у окна. Кэп цепляется взглядом за ее полупрозрачные изгибы, слегка краснеет, отводит взгляд.

— Сержант, я капитан Франк, начальник разведки бригады, — наконец, раскрывает рот невозмутимый капитан. — Мои поздравления с наградами и со званием.

— Спасибо, сэр.

— Нам бы с тобой потолковать на досуге надо. О том, что ты там видел. Не возражаешь?

— Конечно нет, сэр. В любое время.

— Отлично, договорились, — капитан скупо улыбается. Его глаза при этом не меняют выражения. Маленькие колючие льдинки.

— Отдыхай, сержант. До скорого, — кэп жмет Сергею руку.

Кнут кивает на прощанье. В комнате сразу становится просторно. Коробочки с наградами почему-то не вызывают внутри никакого отклика. Слипаются глаза.

— Нет, ты видел — какой мужчина! — с мечтательно улыбкой вздыхает Сэм.

— Мэм, вам кто-нибудь говорил, что вы похотливая сучка? — интересуется засыпающий Сергей.

— Много раз, — смеется Сэм, поправляя на нем простыню и как бы невзначай касаясь его естества. — Но от тебя не ожидала. За это лишу тебя сладкого.

— Ага, как же. Третьи сутки динамите, мэм… — бормочет Сергей, проваливаясь в сон.

Глава 36

Кто-то грубо трясет Сергея за плечо. Он вываливается из сна. Осоловело щурится на нависающего над ним человека. С трудом приходит в себя. Вот это гость! Лейтенант Карпентер собственной персоной. Китель с петлицами танкиста сидит на особисте, как на корове седло. Словно на статисте с низкобюджетной голостудии.

Своими снулыми, как у рыбы, глазами, он пристально смотрит на Сергея, бесцеремонно усаживается на край его чудо-ложа.

— Ну что, солдат, поговорим? — спрашивает лейтенант.

— Сэр, вы нарушаете правила поведения посетителей и вредите здоровью пациента, — вмешивается Саманта. Ее голос тих, но побелевшие губы выдают ее напряжение.

— Пожалуйста, оставьте нас одних, — не оборачиваясь, приказывает особист.

— Сэр, я не имею права. Я обязана находиться рядом с пациентом, — твердо заявляет Сэм. Ее колотит. Девушка сцепляет руки за спиной, скрывая нервную дрожь. Она смотрит на Карпентера так, словно он — говорящая болотная гадюка.

— Не стоит меня злить, сестричка, — эсбэшник через плечо окидывает девушку своим фирменным, «неживым» взглядом.

Сэм стоит, ни жива ни мертва. Упрямо наклонила голову. Кусает губы. Сейчас грянет взрыв.

Особист кладет на грудь Сергею небольшую коробочку. Нажимает на ней единственную кнопку. Ложе окутывается сиреневым мерцающим туманом. Полная непроницаемость для всех видов наблюдения. Зашкаливают показатели диагноста, сбитого с толку вихрем наводок.

— Сэр! — Сэм срывается на крик. — Вы вредите здоровью пациента! Немедленно отключите свой прибор!

Тишина. Слабое бормотание из сиреневой дымки. Ее не слышат. Медсестра закусывает губы. Делает шаг к кровати. Останавливается в раздумье. Быстро выходит из комнаты. У входа в палату дежурит жующий резинку капрал с выражением крайней подозрительности на выбритой до синевы морде. Смотрит ей вслед. Сэм ощущает, как его похотливый взгляд ощупывает ее ягодицы. Она стремительно мчится в ординаторскую.

— Я же говорил, мы еще встретимся, солдат, — тем временем сообщает Сергею лейтенант. Достает из нагрудного кармана сигару. Не спеша срезает ее кончик крохотной гильотинкой. Закуривает.

Сергей морщится от едкого дыма. Что-то холодное зарождается в районе желудка, ледяным комом поднимается к груди. Особист не вызывает ничего, кроме отвращения. Похоже, лейтенант о себе другого мнения. Привык внушать страх. И ведет себя соответственно. Нагло и свысока. Не тут-то было, парень. Здесь вам не тут. После Эскудо у Сергея что-то не то с субординацией. Совершенно не то.

А еще он помнит всю свою жизнь до мельчайших деталей. Спасибо восстановительным процедурам.

— С вашего позволения, я сержант, сэр, — неприязненно сообщает.

— Ага? — вяло улыбается особист. Выпускает в лицо Сергею струю дыма. — Мои поздравления. Скажи, сержант, в своей последней командировке не случилось ничего странного?

— Конечно, сэр.

— Что именно?

— В меня палили все, кому не лень. Мне это показалось странным.

— Сэр, — напоминает лейтенант.

— Да, конечно. Извините, сэр.

— И все таки, — понижает голос лейтенант, — Поведение врага, язык, жесты. Вам ничего не показалось неправильным?

— Я не оканчивал школу контрразведки. И не обучен по движению бровей определять, о чем думает собеседник. Вся эта ваша высокая философия, столкновение интересов, борьба противоположностей и прочие шпионские материи — не мой профиль. Меня учили стрелять, когда видишь врага, а не интересоваться у него паролями и явками. Наверное, мне попался какой-то не такой противник. Некультурный. Он тоже не старался поразить меня интеллектом. Как правило, эти ребята просто пытались меня грохнуть. Спрашивайте, что вас конкретно интересует, господин лейтенант. Я устал и спать хочу.

— Ты будешь спать, когда я тебе разрешу, — замечает особист. — А интересует меня многое. Начну по порядку. Прежде всего, меня интересует, как это ты умудрился выжить один из батальона. Довольно странно, правда? Все гибнут, в том числе опытные ветераны, а зеленый новичок выбирается с царапинами. Так же странно, что твои противники тоже русские, как и ты. Вдвойне странно, что, наводя авиацию, ты угробил кучу гражданских, а после из этого района вновь начинает действовать противник. Твое, так называемое, ранение тоже вызывает много вопросов. Ты идешь навстречу тяжелой пехоте и остаешься жив, тогда как в роте морской пехоты, находящейся в обороне, — шестеро убитых и более десятка раненых. Думаю, дружок, мы с тобой очень о многом можем поговорить. И спать ты теперь долго не будешь. Очень долго!

Лейтенант пристально смотрит на ошарашенного Сергея. На нем уже другая маска. Теперь он следователь, которому все известно. Он диктует преступнику перечень его прегрешений, в общем-то, не ожидая признания. Ему и так все ясно. А хочет преступник или нет смягчить свою участь — это его личное дело. Он, лейтенант, лишь может поспособствовать в этом, ежели возникнет такое желание. Он торопится подсечь попавшую на крючок рыбу. Склоняется над Сергеем. Дышит ему в лицо вонючим дымом. Хватает его за подбородок. Орет.

— Скажи, а не пытался ли с тобой кто-либо из так называемых «врагов» близко общаться? Например, в подземном туннеле? Лучше рассказать об этом мне. Я понимаю — встретил земляков, растерялся, дал слабину. Так бывает. Расскажи мне все! Если дело выйдет из-под моей опеки, тебя будут ломать, как детскую игрушку! Тебе все мозги сканером выжгут! Будешь гадить под себя, превратишься в слюнявого идиота! Говори, сволочь! — он резко встряхивает голову Сергея.

Холодный ком из груди расползается по телу. Вливается в кончики пальцев. Морозит глаза. Лед в голове. Сергей рывком стряхивает пахнущую табаком руку со своего лица. Резко садится, срывая с тела пучки проводов. Наклоняется к самому лицу особиста, в упор смотрит в его мутные рыбьи глазки.

— Конечно… сэр. Сейчас я все расскажу. А как же иначе, — голос садится, он с трудом шипит замороженной глоткой. — Я тебе, тварь мерзкая, всю правду высру…

Карпентер отшатывается. Роняет сигару. Пытается встать. Сергей висит на нем мертвой хваткой. Лейтенант дергается, как привязанная за лапы утка-приманка. Шипит:

— Ты что себе позволяешь, сволочь… Да я тебя… Забыл, с кем говоришь? Тут тебе не фронт, тут я тебе быстро растолкую… Костями срать будешь!

— Ты, гнида, детишек за забором пугай, понял? — обрывает его Сергей. — Ты чего эти петлицы нацепил? Ты настоящий танк-то вблизи видел? На понт меня берешь? Да мне на тебя плевать! Я уже давно в кредит живу, чего мне бояться? Ты, мать твою, когда-нибудь свой собственный труп со стороны видел? Видел, как живой человек в брызги дерьма превращается? А знаешь, что чувствуют, когда горят твои ноги? Мне тут доктор давеча сказал — тяжелая контузия у меня. Перманентное состояние аффекта. Я вот тебе сейчас шею твою траханную скручу, а мне только промывание кишок назначат! Чего ты мне шьешь! Слетай, блядина, в Эскудо. Поспрошай там уродов — вдруг они и вправду чего замыслили? Глядишь, толчок и прочистится…

Он вскакивает и отшвыривает лейтенанта в сторону. Хватает коробочку, с маху бьет об пол, в ярости топчет ее ногами. Сиреневое сияние мигнув, гаснет. Контрразведчик трясущимися пальцами цепляется за ставший тесным ворот. Никак не может нащупать застежку.

— Что тут происходит? — голос кэпа за спиной заставляет особиста подпрыгнуть от неожиданности.

Гаррис держит шлем, словно дубину. Слегка раскачивает его в опущенной руке. Еще миг, и он разнесет лошадиный череп Карпентера. За спиной кэпа все тот же невозмутимый капитан-разведчик. Встревоженное лицо Саманты в дверях.

— Вы, сестра, подождите нас за дверью. Пожалуйста, — вежливо говорит подполковник.

Сэм кивает, выходит в коридор. Мимо лежащего мордой в пол синещекого капрала, над ним нависают два громилы в активированной броне, с винтовками на боевом взводе, направленными ему в затылок. Капрал давится резинкой, боясь шевельнуться.

— Даже не дыши, козел, — советует десантник. — А то у меня палец на спуске затек, может сорваться.

Капрал, скрючившись в неудобной позе, исходит вонючим потом.

— Так я жду ответа, лейтенант, или кто вы там на самом деле? — ледяным тоном произносит Гаррис.

— Я провожу оперативное мероприятие, сэр, — наконец, выдавливает особист.

— В отношении моего подчиненного? — голос кэпа способен заморозить плевок на лету.

— Да, сэр.

— А почему я об этом ничего не знаю? Или в моей бригаде уже командуют младшие офицеры из контрразведки?

— Это предварительное расследование, сэр. Я не обязан ставить вас в известность, — особист потихоньку приходит в себя, снова превращаясь в высокомерного наглеца.

— Понятно, понятно. Значит, предварительное расследование… А ваша версия, сержант? — он поворачивается к Сергею.

— Господин лейтенант интересовался, почему я не подох в Эскудо, сэр, — отвечает Сергей.

— И все?

— Никак нет. Еще он удивлен тем, что я недостаточно близко общался с уродами, сэр.

— Понятно, понятно. А ты что ответил?

— Я… я еще не успел, сэр. Тут как раз вы вошли.

— Получается, я вроде как вас выручил, а лейтенант? — ехидно интересуется подполковник у раздувающего ноздри лейтенанта.

— Господин подполковник, я вынужден… — гневно начинает особист.

— Заткнуться, лейтенант! — рявкает кэп. Сергей начинает понимать, откуда у комполка такая странная кличка. Лично он сам уже почти в штаны сделал. Бедная ты сволочь, лейтенант…

Особист действительно затыкается на полуслове, словно его шарахнули прикладом по затылку.

— Ты знаешь, что этого сержанта Император наградил медалью «За доблесть»? — гремит кэп, нависая над бледным лейтенантом. — Знаешь, что у него Имперский крест с дубовыми листьями?

Лейтенант давится ответом под его яростным взглядом.

— Может, ты в курсе, сколько он солдат противника уложил? А про то, что вытащил раненого офицера? Сбил самолет? Размолотил кучу бронетехники? Один, без прикрытия, раненый, плацдарм обеспечивал? Ты хочешь сказать, — гремит кэп, — что Император награждает боевыми наградами трусов, предателей и шпионов? Возводишь поклеп на боевого ветерана, который кровь за Империю проливал? Капитан!

— Сэр! — вытягивается разведчик.

— Как это классифицируется?

— Саботаж, сэр! Подрыв боеспособности! Статьи 15 и 18. В военное время караются расстрелом.

— Расстрелом… — смакует подполковник сладкое слово. Перекатывает его во рту. — Расстрелом…

Особист, наконец, въезжает, что происходит что-то из ряда вон. Сейчас этот чокнутый его просто грохнет. При свидетелях. За саботаж. И напишет рапорт. И умоет руки. Как же так! Сразу слабнут ноги.

— Сэр! — начинает лейтенант, судорожно дергая кадыком.

— Я не давал тебе разрешения говорить!

Сергей во все глаза наблюдает за разворачивающимся спектаклем.

— Капитан!

— Сэр!

— Объясни лейтенанту, что от него требуется.

— Есть, сэр!

Капитан манит к себе трясущегося лейтенанта. Подводит к окну. Что-то показывает ему на своем электронном планшете. Перелистывает. Пальцем обводит особо мерзкие сценки. Особист часто сглатывает, нервно вытягивает шею.

— Еще? — интересуется капитан.

Лейтенант отрицательно крутит головой.

— Если это передать в Генштаб, лейтенант, вас даже уборщиком в казарму не возьмут. Ясно? — спокойно интересуется капитан.

Эсбэшник чувствует себя рыбиной под палящим солнцем. Хочется пить. Он вымученно кивает.

— Хорошо, что мы друг друга поняли, — покровительственно говорит ему начальник разведки. Препарирует бледную извивающуюся лягушку холодным взглядом. Добавляет: — А подготовочка-то у тебя, лейтенант, того, хилая. С такой в плен лучше не попадать… Сэр, я закончил, — докладывает он скучающему комполка. Тот кивает.

— В моей бригаде я командую. Не СБ. Император вверил мне эту часть, и я за нее отвечаю. Больше никаких шпионских игрищ в моей зоне ответственности. Запомни это. С этого дня, дружок, ты будешь мне сообщать о всех своих «предварительных расследованиях», — негромко диктует кэп бледному, как смерть лейтенанту. После небольшой паузы добавляет: — Иначе за твою драную задницу я и гроша не дам. Свободен.

Бледный особист пулей вылетает из палаты.

— Ну вот, как-то так, сержант, — поворачивается Гаррис к сидящему с открытым ртом Сергею. — Служи спокойно.

— Есть, сэр. Спасибо, сэр…

— Да мелочи, сержант. Ты просто, этот, как его… катализатор. Знай себе, воюй, как следует, а за нами не пропадет. Десант своих не бросает.

«Черт, ну никак без штампов. Или это у них заклинание такое?» — думает Сергей, глядя на удаляющуюся спину кэпа.

— Нет, ну какой мужик! — впархивает в палату возбужденная Сэм. Ее глаза радостно блестят.

— Саманта, меня, можно сказать, едва девственности не лишили, а тебе лишь бы под кэпа забраться, — устало говорит Сергей.

— Ой, да ладно, Серж. Не ревнуй. Я вот тебя сейчас поцелую, — хихикает Саманта.

— Ага, и по морде сразу дашь… Знаю, проходили. Давай уже, приклепывай свои проводки…

Мягкие руки Сэм порхают по его телу. Что-то приклеивают, прилаживают. Гладят, успокаивают. Снова хочется спать.

— Спи, милый, спи… — шепчет Саманта.

Глава 37

— Серж, к тебе гости, — миловидная хрупкая Трейси, как всегда, очень серьезна.

— Надеюсь, это не СБ? — Сергей откладывает планшетку с дешевым боевиком. Он умирает от скуки.

— Нет, — сдержано улыбается Трейси, переводя часть кровати в вертикальное положение и помогая Сергею сесть. — Флотский офицер. Симпатичный.

— От тебя, Трейси, не ожидал. Ладно, Сэм, но ты-то девушка серьезная.

— Серьезным девушкам, чтоб ты знал, тоже нравятся мужчины, — заявляет Трейси у самых дверей.

— Заметано, я вас познакомлю.

— Трепло.

— Ну, как тут наш герой? — цветет улыбкой бравый лейтенант-командер. Синяя с золотом парадная форма, Крест ВКС на груди. Глазам больно от сияния значков и нашивок.

— Здравия желаю, сэр!

— Тебя что, пичкают наркотой? — озадаченно спрашивает Стейнберг. — Друзей не узнаешь?

— Так точно, сэр. Узнаю, сэр.

— Тогда какого… извините, сестра.

Трейси отворачивается к окну, скрывая улыбку.

— Поздравляю с повышением, господин лейтенант-командер, сэр. И с крестом тоже.

— В морду дам, — предупреждает флотский.

— Там, в туннелях, я обещал, что когда выберемся, стану обращаться к тебе по уставу.

— Считай, что мы все еще там.

— Тогда ладно. Тебе никто не говорил, что ты похож на павлина? В своей оранжевой кишке ты выглядел лучше.

— Узнаю Занозу!

Стейнберг бросается обниматься. Сергей неловко отбивается.

— Эй, эй, легче! Ты еще целоваться начни!

— К тебе непросто попасть, — говорит Стейнберг. — Пост у дверей, будто у генерала.

Сергей вопросительно смотрит на Трейси.

— Пост установлен по распоряжению командования. Вы теперь секретоноситель высшей категории, сержант, — поясняет медсестра.

— Кстати, Карл. Познакомься с самой скромной медсестрой на свете. Ее зовут Трейси. Трейси — это лейтенант-командер Стейнберг, гроза космических пиратов.

— Польщен, миз, — коротко кивает флотский.

Трейси кивает в ответ, бросая в сторону Сергея прожигающий стены взгляд.

— Ну, как ты тут? — интересуется Стейнберг, усаживаясь на круглый крутящийся табурет.

— Нормально. Только выть от скуки охота. Скорей бы на солнышко, — отвечает Сергей. Добавляет шепотом: — И бабу — страсть как хочется… Меня тут чем-то накачали, я сам не свой…

Трейси у окна немилосердно краснеет.

Стейнберг ухмыляется.

— Значит, жить будешь. Кормят-то хорошо?

— Как на убой.

— Крепко зацепило?

— Ногу прострелили. Ребра переломал. Еще что-то с легкими. Ну и там по мелочи. Ожоги, контузия, — нехотя отвечает Сергей.

— Это все твое? — спрашивает Карл, кивая на коробочки наград. — Не слабо. Ты теперь завидный жених.

— На себя посмотри. Крест-то за транспорт дали?

— Да дьявол их разберет! — с чувством отвечает Стейнберг. — Вроде и за него тоже. В представлении много чего понаписали, я толком еще читал. Звание вот досрочно кинули. Обещали дать корабль. Я ведь тоже недавно из госпиталя.

— А мне еще неделю париться, — жалуется Сергей.

— Ну, в такой компании я бы и год пролежал, — страшным шепотом сообщает Стейнберг.

Кажется, у Трейси порозовели даже уши. Она кусает губы, скрывая улыбку.

— У них тут строго. Ни-ни. Теперь ты понимаешь?

Стейнберг сочувственно кивает.

— Я вообще-то на минутку, были дела поблизости. — Карл поднимается, одергивает китель. — Даже не знаю, как тебе сказать. В общем, спасибо, что вытащил. Честно говоря, я уже с жизнью простился.

— Ты знаешь, кого благодарить. Вот его, — Сергей гладит лежащий на белой простыне блок.

— Это Триста двадцатый?

— Все, что от него осталось.

— Он жив?

— Условно говоря, он в коме. Но я его вытащу, — обещает Сергей. — У меня к тебе просьба.

— Слушаю.

— Забери его с собой, пока у меня его особисты не отняли. Выйду из госпиталя, вернешь, — тихо просит Сергей.

Стейнберг внимательно смотрит ему в глаза. Кивает.

— Не сомневайся. Заберут только через мой труп, — обещает он.

— Вот и отлично.

Стейнберг прячет блок под мышку.

— Мне пора. Выходи поскорее. — Он крепко жмет руку Сергею. У дверей оборачивается. — Со мной тут сестренка увязалась. Говорит, знает тебя. И когда ты все успеваешь? Мэм, можно оставить этого оболтуса наедине с моей сестрой?

— Только под вашу ответственность, сэр, — улыбается Трейси.

— Для вас — Карл, просто Карл, миз, — цветет в ответной улыбке Стейнберг.

Вместе они выходят из палаты. Карл галантно пропускает вперед тающую от его внимания медсестру. Сергей хлопает глазами. Сестренка?

Дверь пропускает высокую черноволосую девушку. Опаньки! То есть — ни хрена себе! До чего тесен мир!

— Привет, — смущенно улыбается Лотта.

Глава 38

Неловкая пауза длилась целую вечность. Присев на краешек табурета, Лотта теребила браслет на тонкой руке.

Сергей сделал попытку начать разговор.

— Выходит, ты — сестра Карла?

— Карл мой двоюродный брат, — подняла глаза девушка. — Мы с Силезии, мегаполис Лукс. Вместе росли. Потом я окончила колледж, завербовалась в «Стилус». Как выяснилось, он тоже оказался на Джорджии. Потом эта война… Я за него очень волновалась.

Ее запах дурманил голову. Это очень опасно — общаться с красивой девушкой после процедуры восстановления. В первую очередь — для самой девушки.

— Наверное, с моей стороны это очень самонадеянно — прийти сюда. — сказала Лотта. — Ты тогда так внезапно исчез…

Ее серые глаза — как бездонные озера. Сергей с трудом отвел взгляд.

— Внезапно исчез? — переспросил он. — Ты разве не в курсе, что случилось?

— Я узнала слишком поздно. Я ведь работаю в управлении кадров, через мой отдел проходят все личные дела. Сначала я ничего не поняла. Какой-то угон, суд, потом этот внезапный военный контракт. Меньше всего я представляла тебя военным. Руководство «Стилуса» собиралось подать на тебя в суд за невыполнение условий контракта и выставить тебе неустойку. Дело с трудом замяли.

— Ну, по крайней мере все твои проблемы решены. Как там Виктор? Вы счастливы?

— Мы давно расстались. Разве ты не помнишь?

— Милые бранятся — только тешатся, — сказал Сергей. Его взгляд все норовил зацепиться за холмики ее грудей под блузкой, так что он стал смотреть на свои ноги.

— Не в этом случае. Он настоящий мерзавец. Как бы я хотела выцарапать ему глаза.

— Я помню, ты очень импульсивна, — заметил Сергей. — Хорошо что удержалась. Иначе мы служили бы вместе.

— С него бы сталось, — грустно заметила Лотта.

— Значит, все-таки Виктор?

— Да. У него дядя в полиции, они вместе это провернули. Заявление об угоне, уголовное дело — все это и гроша не стоило, они оформили бумаги задним числом. Я ведь взяла машину на законных основаниях, у меня был ключ.

— Дай догадаюсь. Дядя — это детектив Стетсон?

— Да.

— Лихой у тебя приятель. И самолюбие потешил, и заработал.

— Он мне не приятель! Жалею, что с ним связалась.

— Надеюсь, твоя подруга с ним счастлива, — усмехнулся Сергей.

— Надеюсь, он кинул ее так же, как и меня.

— Какие мы суровые. А как же суд? Что было бы, если бы я не подписал контракт?

— У них там круговая порука, настоящее болото. Адвокат тоже в деле. Они проворачивали такие дела постоянно, Стетсон неплохо зарабатывал, сбывая вербовщикам малолетнюю шпану. Руководство полиции закрывало на это глаза, ведь, в конце концов, город становился чище. Я тебя искала. Дошла до начальника полиции, ходила к мэру. Тупые индюки. Дело кончилось тем, что ко мне заявился вежливый мужчина в гражданском, и посоветовал, если я не хочу тебе навредить, перестать поднимать волну. И что если ты захочешь, ты свяжешься со мной сам.

— Я даже знаю, где служит этот дядечка, — усмехнулся Сергей. — Тебе крупно повезло, что они от тебя отстали.

— Почему ты не позвонил?

— Поначалу это было не так-то легко.

— А потом? Я места себе не находила!

— А потом я решил, что это никому не нужно. Ни тебе, ни мне.

Она вспыхнула.

— Я ведь знаю, чем они тебя зацепили. Ты взял вину на себя, думал, что я пострадаю.

— Дело прошлое, — отмахнулся он. — Каких глупостей не наделаешь по молодости.

— Не пытайся казаться циником, — сказала Лотта. — Я этого никогда не забуду. Спасибо тебе. И за брата особенно.

Она наклонилась и поцеловала его в щеку. Ее волосы снова, как и тогда, накрыли его мягкой волной.

Сергей до боли в пальцах вцепился в простыню.

Лотта отстранилась, внимательно посмотрела на него.

— Серж, я могу для тебя что-нибудь сделать?

— Твой дом застрахован?

— Что? Да, конечно, — растерянно ответила она.

— Тогда да, можешь, — с улыбкой сказал Сергей. — Успокойся, тебе не придется продавать свою честь.

— Жаль, — сказала Лотта. — Я бы не возражала.

Когда она ушла, вернулась Трейси. Уперев руки в бока, она внимательно оглядела палату в поисках следов преступления. Подозрительно посмотрела на довольного Сергея.

— Дорвался до сладкого, Казанова?

— Вы плохо обо мне думаете, сестра. Он что, не пригласил тебя на свидание?

— Не ваше дело, сержант.

— Еще как мое. Мы в ответе за тех, кого вытащили. Имей это ввиду, если вдруг решишь свести моего друга с ума. Десант своих не бросает.

Глава 39

После стерилизованного госпитального воздуха сырая зимняя хмарь над Форт-Диксом — как божье откровение. Сергей медленно шагает по бетонной дорожке, среди блестящих от росы травяных лужаек. Идиллию нарушают набросанные тут и там наросты буро-зеленого маскировочного рванья над огневыми точками. Пропитанные влагой маскировочные сетки слабо шевелятся под порывами прохладного ветерка. Мутное пятно Бритты едва виднеется сквозь низкие облака. Сергей не может надышаться туманным воздухом. Он с удовольствием подставляет лицо редким дождевым каплям. До чего же приятно быть живым!

База обезлюдела. Темно-красные нашивки за ранения на рукаве — словно застарелые пятна крови. Редкие встречные бойцы козыряют Сергею, уважительно косятся на его увешанный наградами китель. Это так непривычно, что вызывает неловкость. В своей парадной форме среди тусклой брони окружающих, он чувствует себя разряженным пугалом. Жесткий воротник натирает шею. Хочется поскорее влезть в привычную скорлупу бронекостюма.

Он спешит в штаб батальона для доклада. Бетонная коробка пуста, словно вымерла. Осиротевший круглый пятачок на месте знаменного поста. Незнакомый часовой в холле, похоже, из новичков. Нервничает. Сергей в своих ярких побрякушках для него что-то вроде ангела во плоти.

— Где найти комбата, боец? — спрашивает Сергей, подавая жетон.

— Учебный взвод, сэр. Штаб-сержант Кнут за него.

Сергей кивает. Что ж, есть повод посетить альма-матер. Выходит из мертвого здания. Гулкие шаги отдаются по пустому холлу.

Плестись под дождем к западной границе базы неохота. Неудобная парадка явно не предназначена для марш-бросков. Сергей вздыхает, прибавляет шаг.

— Куда вам, сержант? — интересуется техник в синем комбезе с проезжающего мимо кара. Мелкие преимущества нового статуса.

— Первый батальон мобильной. Учебный взвод. Корпус V-13.

— Знаю такой. Почти по пути. Садитесь, — техник ерзает на тесном сиденье, уступая место.

— Спасибо, дружище.

Техник открывает рот при виде его наград, сразу теряется. Не каждый день живого кавалера Креста увидишь.

— Я… это… сэр, извините, что так запросто… — краснея, бормочет он.

— Да не тушуйся ты. Сейчас броню надену и буду как все, — смеется Сергей.

Парнишку отпускает. Всю дорогу до учебного взвода он рассказывает хохмы о своем боссе — начальнике склада артвооружений. Прощаясь, дарит Сергею упаковку вяленой рыбы.

— Мне тебе, кроме дырок в боку, и дать-то нечего, — разводит руками Сергей.

Техник смеется: на том свете сочтемся.

Плац учебного взвода кажется маленьким, словно съежился от времени. Вроде бы и прошло-то всего ничего. Но теперь Сергей смотрит на все через призму пережитого в Эскудо. Призма эта сильно искажает перспективу, выпячивая мелочи и делая главное почти незаметным. Он подмечает, что вместо привычного отделения в десять-двенадцать бойцов, сержанты командуют практически целым взводом. Сам взвод больше похож на роту. Направляясь на завтрак, учебный взвод тянется длинной колонной.

Сергей с удивлением рассматривает молодое пополнение. Раньше ему казалось, что их взвод был разношерстным. Теперь же он понимает, что на фоне того, что бежит сейчас мимо, их прежний состав — просто однояйцевые близнецы. Воистину — все познается в сравнении. Мимо пробегают пузатые кривоногие коротыши, двухметровые чернокожие лоси, сутулые бледные личности с лихорадочным блеском в глазах… Черные, желтые, белые, смуглые. Хилые и очень хилые. Толстые и не очень. С гипертрофированно мощными шеями и бугрящимися мышцами спинами. Ладные сержанты в броне бегут рядом, направляя свое воинство. «Хоть кто-то нормальный остался», — глядя на них, думает Сергей.

Кнут сидит за заваленным бумагами столом. Одним глазом смотрит в тонюсенькую пленку дисплея. Выглядит измученным. Черная как смоль кожа словно выцвела от кабинетной жизни.

Он радостно скалится вошедшему Сергею, отмахивается от его доклада. Показывает на полукресло у стола.

— Сэр, я… — начинает Сергей.

— Брось тянуться, Заноза. Не на плацу, — перебивает его Кнут. — Я Курт, если еще не знаешь. Подлечился?

Сергей кивает, поудобнее устраиваясь в легком кресле.

— Видишь, что творится? — жалуется Кнут, кивая на бумаги. — Если б я знал, чем все это кончится, лучше б застрелился. Какая-то мелкая сраная войнушка, и на тебе — я уже комбат и вынужден сутками напролет жрать бумажную пыль.

Сергей сочувственно улыбается. Кивает.

— Видел, чего мне наприсылали? — кивает на окно штаб-сержант. — Мой взвод по составу — как полбатальона, и среди них — ни одного нормального. С Южного пачками везут завербовавшихся зэков. Та еще публика. Убийцы, насильники, наркоторговцы, аферисты, мелкие жулики. И эту шваль мне надо превратить в мобильную пехоту… На прошлой неделе троих на хрен расстрелял. Сырой материал.

— Да, Курт, тебе не позавидуешь.

— А может, давай ко мне, а? — с надеждой интересуется Кнут. — Через полгода будешь мастер-сержантом. А через год сделаю тебе направление в офицерскую школу. У меня людей не хватает. А, Сергей?

— Извини, Курт, я больше с железками привык.

— Ну, попробовать стоило. Тебя вообще-то на спецвзвод прочат. Новая тактика использования КОПов. Говорят, уже отправили новые модели. Ну что, помянем парней?

Кнут достает из стола фляжку. Локтем сдвигает бумаги на край, расставляет серебряные стаканчики.

— Все-таки ты пижон, Курт, — улыбается Сергей. Серебряные сосудики изящны и невесомы.

— А ты думал, если я сержант, так виски прямо из фляги лакаю?

— Да нет. Просто не могу никак привыкнуть. Ты с виду грубее.

— Да и ты не тот, что раньше, Заноза. Стержень в тебе появился. Когда выпускал тебя, гадал, что из тебя получится. Уж больно ты мягкий. Сейчас я бы против тебя не поставил.

Сергей осторожно нюхает жидкость. Да, это не виски армейской поставки. Уважительно кивает. Кнут довольно жмурит свои выпуклые зенки. Нет, ты точно пижон, старик.

— За ребят. Да будет им земля пухом, — говорит Сергей.

Кнут удивленно понимает брови.

— Русский обычай. Так у нас говорят, когда провожают умерших, — поясняет Сергей.

— Понятно, — сержант кивает. — Пусть земля им будет пухом.

Виски прокатывается горячим комком, зажигает мягкое тепло в животе. Сергей пытается представить лица парней из своего взвода. Вспоминает свое отделение в учебке. Люди почему-то все больше всплывают из памяти безликими фигурами в одинаковой броне. Шкурник. Салочник. Тевтон. Чистюля. Резьбовой Гаррисон. Лихач. Рыжий Ланге. Фенечка. Хохмач Пранк. Невозмутимый Накамура. Раньше казалось — случайные люди, волей судьбы оказавшиеся вместе. И, вроде, поговорить-то друг с другом особо не пришлось. Все как-то на бегу, сцепив зубы. Часто и вовсе жестами. Подай то, сделай это. Вместе служили. Вместе грызли сухпай. Ненавидели друг друга за неправильно собранную винтовку. Дрались ночами. Ползали в грязи. Вместе умирали. С их уходом словно оборвался в пропасть мост, связывающий его с прошлым. Словно его жизнь потеряла опору, повисла в пустоте. Он вдруг понял, как ему хочется встретить хоть кого-нибудь из той, прошлой жизни. Бесполезно. Они все ушли, бросив его одного. Его, да еще служаку Кнута.

— Курт, надо бы написать отцу Самурая. Он просил, — перекатывая пустой стаканчик в ладонях, говорит Сергей. — Ты, наверное, такое умеешь.

— Адрес у меня есть. Сделаем. Добавишь что-нибудь от себя?

Сергей кивает:

— Обязательно. Он ведь меня прикрывал. Не смог уйти. Такая вот засада.

— Не вини себя, такая у него работа. На его месте ты бы сделал то же самое.

— Знаю, — спокойно отвечает Сергей.

Они молча сидят, думая каждый о своем.

— Что это было, там, в госпитале? — интересуется Сергей.

— Ну, у контрразведки тоже своя работа, — уклончиво отвечает Кнут.

— Они ведь говорили по-русски.

— Кто?

— Демократы. Они все говорят по-русски. Все их солдаты, снайпер, которого я грохнул.

— Не думай об этом. Если не верить тебе — то кому вообще можно верить? Ты отличился в бою, доказал все, что только можно доказать. На все вопросы посылай к командиру бригады.

— Откуда они взялись, Курт? Почему?

— Никто пока не знает. А когда узнают, до тебя доведут все, что положено знать. А сейчас давай на склад, оденься, как человек. Оружие получи. Тебе отпуск небольшой положен после ранения. Походи, приди в себя. Сильно не пей, ты мне нормальным нужен. Без брони и без оружия не ходи, даже по городу. Военное положение. Вот, держи направление. Крысы складские будут динамить — просто дай в морду. Сейчас все упростилось.

— Понял, Курт. Пойду я.

— Удачи. Жду в понедельник к восьми ноль-ноль. Напоминаю: у нас пока военное положение. Чихнешь не так — сразу к стенке. Так что не опаздывай.

— Конечно. Пока, Курт.

Глава 40

Военный городок изменился. То ли хмурая погода тому виной, то ли куча военной техники на улицах, не понять. Даже разноцветная брусчатка как будто приглушила свои краски. На улицах пусто. Редкие женщины, словно под огнем, появляются и тут же быстро исчезают за дверями-укрытиями. Где-то далеко размеренно бухает батарея противокосмической обороны.

Яркие прежде витрины грубо замазаны толстым слоем специального светонепроницаемого состава, из-за чего некогда сияющие на солнце здания выглядят будто одинаковые солдаты в хаки. На газонах — провалы окопов с бетонными брустверами. Перед ними — живописные растяжки со спиралями колючей проволоки. Из сквериков торчат вверх спаренные стволы зенитных автоматов. Вокруг — грозные таблички: «Проход запрещен — стреляют без предупреждения!» или «Стой! Минное поле!». Кое-где улицы перекрывают блок-посты, настороженно шевелящие стволами автоматических турелей. И — патрули, патрули, патрули. На колесных транспортерах, на машинах с воздушной подушкой, на джипах с пулеметом. Однажды попался даже один в сопровождении КОПа. Пока Сергей добирался до своей квартиры, документы у него проверили трижды.

Аккуратная красная пломба на замке двери. Надпись «Для авторизации прижмите палец». Пломба шипит, испуская дымок, разваливается от прикосновения. Дверь бесшумно распахивается.

Воздух в квартире почему-то пахнет больницей. Вокруг чисто. Аккуратно убранная постель. Не валяется на полу скомканная простыня, одежда аккуратно выглажена и убрана в стенной шкаф. Нет даже забытой впопыхах посуды в кухонном автомате. В его отсутствие кто-то позаботился о жилище, и весьма неплохо. Почему-то Сергей уверен, что не найдет в холодильнике пакетов с засохшим хлебом и пива с просроченным сроком хранения.

«Сервис», — криво улыбается он. Бросает на пол кофр с парадными тряпками. Снимает и ставит рядом шлем, расстегивает броню. Сидеть в домашнем кресле, вытянув ноги, до ужаса удобно. И непривычно, словно у тебя вместо ног ласты. Тишина стоит — не описать словами. Про такую говорят — мертвая. Пустой дом что-то беззвучно кричит. Не разобрать, что именно. Не желает признавать за своего.

Он обводит комнаты внимательным взглядом. Сейчас он дорого бы дал за любое напоминание, что он когда-то был не один. Хоть что-нибудь! Забытый на столике планшет Магды. Тюбик ее бесцветной помады на широком подоконнике. Нарисованное пальцем на запотевшем зеркале сердечко. Ничего нет. Все стерильно.

Он долго плещется в душе. Слава богу, война не отменила горячую воду. Медленно одевается. Новая броня все еще пахнет складом. Тщательно чистит пистолет. Перебирает и рассматривает патроны. Надо бы зайти к оружейнику, пристрелять. Зеркало зыркает на него незнакомым взглядом. Этот взгляд что-то знает про Сергея. Что-то, чего не знает он сам. Он спускается по лестнице в сумрачный вечер. Интересно, кабаки работают? Работают, работают, подтверждает таксист. Только закрываются за час до комендантского часа, в одиннадцать. После наступления комендантского часа по всем, не имеющим специального радиожетона, стреляют без предупреждения. Позавчера патрульные застрелили пьяного матроса — не успел спрятаться на ночь в массажном салоне.

Тусклая красная лампочка перед замазанной серым дверью. Как знак протеста против унылой серости — до блеска начищенная широкая ручка. Пузатое черно-белое существо на погашенной вывеске едва проглядывает сквозь сгущающийся сумрак. Пронзительный крик над головой все тот же. Надо же. Тут многолюдно. Глядя снаружи, не скажешь. Все так же светится стена-аквариум, возится за стойкой Мустафа. Все как раньше.

Угрюмый морпех у стойки. Пьяненький. Значит, и с этим все еще порядок. В упор разглядывает Сергея.

— Ты без значка и без повязки, — наконец, изрекает детина. Броня делает его еще больше. — Ты не на службе?

— Нет, — отвечает Сергей. Поднимает лицевую пластину.

— Тогда это бар для морпехов. Только для морпехов, — морпех делает ударение на «только». Заслоняет проход.

— Я знаю, — Сергей спокойно смотрит пьяному в глаза. — Посторонись, браток.

Морпех, как скала. Застывает с приоткрытым ртом. Таращится на тусклый шеврон на рукаве. Маленькая трудяга-пчела, чуть выше ее — темно-красные нашивки за ранения. Замазанные маскировочной мастикой планки наград на груди — сразу и не различишь. Невзрачный знак «За участие в рукопашном бою». Сержантские петлицы.

— Ты к тому же и сержант. Это бар для рядовых.

— Знаю, — повторяет Сергей.

Делает шаг навстречу морпеху. Тот нехотя сдвигается в сторону, что-то недовольно бурчит. Сергей не обращает на него внимания.

Бармен смотрит на него с вежливой улыбкой. Не узнает.

— Я так изменился, Мустафа?

Понимание медленно проступает на растерянном восточном лице. Неуверенная улыбка.

— Серж? Ты?

Сергей улыбается. Снимает перчатку. Пожимает узкую ладонь.

— А ты кого ждал?

— Тебя не узнать. С повышением! Выпьешь чего-нибудь?

— Спасибо, я ненадолго. Магда тут не появляется? Ее коммуникатор не отвечает.

Улыбка Мустафы медленно гаснет.

— Нет, Серж. Не появляется.

— Жаль, — никак не может понять Сергей. — Есть тут кто-нибудь из ее взвода?

Мустафа прячет глаза.

— Серж, давай, я тебе налью чего-нибудь покрепче? А?

— Садж! — басит над ухом давешний морпех.

Сергей поворачивает голову. Морпех уже не кажется пьяным.

— Ты Магду ищешь? Дока из второго полка?

Сергей кивает. Верзила внимательно смотрит ему в глаза, отводит взгляд. Нипочем не скажешь, что убийцы-морпехи умеют стесняться.

— Не ищи ее, садж. Накрылась Магда.

Сергей берет протянутый Мустафой стакан. Опрокидывает в себя, не ощущая вкуса.

— Давно?

— Пару недель тому, — отвечает морпех. — Их транспорт над морем сбили. Весь их взвод накрылся.

Сергей прислушивается к себе. Малыш, Дуболом, Санчес, Крыша. Нет, не то. Ничего не отзывается внутри. Всех поминать — сопьешься. Еще один осколок моста рушится в пропасть. Почему-то Сергей ничего не чувствует. Нет, все же прав Кнут. Трудяга-доктор вырезал у него внутренности и вшил вместо них кусок холодной стали.

— У тебя Имперский крест? — удивляется бармен. — Да еще медаль «За доблесть»? Что же ты молчишь? Таким людям у нас все бесплатно. Заказывай, не стесняйся. Император платит.

Он смотрит в улыбающееся лицо Мустафы. Подавляет в себе внезапно вспыхнувшее желание разбить ему морду.

Магда.

Он гонит от себе видение гибкой сильной фигуры, лавирующей между столиками с разряженными куклами. Шрам на ее бедре, такой чужеродный на нежном женском теле.

Магда.

Он пьет с морпехами виски. Отказывается от закуски. Отвечает на вопросы. Что-то кому-то обещает. Его уважительно слушают, кивают в знак согласия. Боевые шлемы на столе — как груда драконьих яиц между сталактитами бутылок. Тонкая нить под ногами. Нить отделяет его от пустоты.

Магда. Теперь и ты. Почему?

Перейти бы по этой ниточке на тот берег. Пьяным не пройти. Упадешь.

Неведомая сила вытаскивает его из-за стола.

— Мустафа, у тебя нет чего-нибудь от пьянки? — с трудом спрашивает он бармена.

Крохотная пилюля шипит на языке. Живот сводит как от удара под дых. Сворачиваются в горошины его многострадальные яйца. Маленькие злобные частички внутри его тела гоняются за молекулами алкоголя и безжалостно их истребляют. Такая вот контрпартизанская операция. Он долго полощет рот в туалете. Выпивает огромную чашку кофе. Заказывает фирменного кальмара и бутылку вина навынос. В ожидании заказа сидит у стойки. С рассеянной улыбкой кивает разошедшимся не на шутку морпехам. Обнявшись, раскрасневшиеся мужики скандируют старинный марш морской пехоты. Сергей покачивает ногой в такт рубленной мелодии.

Глава 41

Такси несет его по затемненному городку, часто притормаживает у блок-постов. Из-за проверок привычный путь удлиняется втрое. Через полчаса — комендантский час.

— Не уезжайте пару минут, — просит он таксиста. — Вдруг никого нет дома, придется возвращаться.

Таксист согласно кивает и закуривает.

Без фонарей квартал одинаковых домов — одна огромная западня. Приходиться включать броню и сдвигать на лицо бронестекло, чтобы в темноте не сверзиться с дорожки и не потоптать цветы. Сергей поднимается на невысокое крылечко. Руки заняты пакетами с едой. Через затемненные окна не видно — есть ли в доме свет. Он неловко топчется, соображая, как постучать в дверь. Мэд решает за него эту проблему. Она приоткрывает дверь, выглядывает в темноту. Полоса неяркого света из прихожей падает на Сергея. Девушка разглядывает массивную фигуру в активированной броне. Броня мимикрирует, имитируя рисунок кирпичной дорожки за спиной. Поставив пакеты на крыльцо, Сергей, наконец, поднимает лицевую пластину.

— Привет, Мэд, — говорит он, — Ты не занята? Примешь гостя? Не беспокойся, я не пьян.

Мэд улыбается, отступает назад, пропуская его в дом.

— Хорошо, что ты зашел, — говорит она, запирая дверь. — Из-за войны мало работы. Гости теперь редкость.

— Ничего, скоро снова повалят, — шутит Сергей. — Только успевай вытирать сопли. Извини, я без цветов. Это ведь не важно?

— Конечно. Главное — ты живой.

— Ну-ну, не драматизируй, — криво улыбается Сергей.

Мэд смотрит на него, пытаясь найти знакомые черты. Не находит.

— Если не трудно, накрой на стол, — он подает ей пакеты. — Это от Мустафы. Ты такое любишь.

— Бедная моя фигура, — смеется Мэд. Водопад черных волос струится по ее плечам.

Он устраивается на знакомом диване. По-хозяйски кладет шлем на пол у изголовья, снимает ботинки. Сбрасывает ремни разгрузки вместе с кобурой. Подсумки глухо стучат об пол. Придурок. Гранаты-то зачем прихватил? Расстегивает броню. Наблюдает за хлопочущей Мэд.

Хозяйка дома быстро накрывает на стол. Расставляет бокалы, зажигает свечи, распаковывает еду. В восхищении принюхивается.

— Искуситель!

Сергей обращает внимание, что она не снимает туфли на шпильках. Старается показаться соблазнительнее.

Мэд присаживается рядом, ловит его взгляд. Не решается прикоснуться.

— Ты уже сержант. И кавалер Креста, — она, наконец, робко прикасается к его щеке. Обжигается о его взгляд, отдергивает руку. — Ты изменился.

— Зато ты, как всегда, обворожительна, — улыбается он незнакомой улыбкой. Эта улыбка притягивает и держит на расстоянии. Мэд жадно разглядывает ее.

В неловкую паузу вторгается аромат еды. Сергей вдруг ощущает, что жутко голоден. Ну и таблеточка!

Он встает с дивана. Протягивает руку. Мэд поднимается следом. Крепко держит его ладонь.

— Мэд, я пришел только к тебе, — говорит Сергей негромко. — Именно к тебе…

Она смотрит в его внимательные глаза. Завороженно кивает.

— …поэтому отключи систему слежения. Пожалуйста. Я не слишком фотогеничен, — заканчивает он.

Она растерянно моргает.

— Ради бога, не поднимай тревогу и не включай систему нейтрализации нарушителя, — просит Сергей. — Второй раз такой фокус со мной не пройдет. Я вооружен и неплохо стреляю. Переполошим весь квартал. Сделай мне одолжение.

Она молча отпускает его руку, колдует над пультом управления домашней системой. Садится за стол. Сразу становится старше.

— Давно ты вспомнил? — холодно интересуется она.

— В госпитале. Меня немного приложило. Когда чинили голову, восстановили и память. Солдатская башка — дорогой инструмент.

— Зачем ты пришел, Серж? Ты ведь знаешь, я не могу быть с тобой до конца откровенной.

— Знаю. И не прошу этого. Просто будь сама собой. Большего от тебя и не требуется. В конце концов, я солдат, которому действительно необходим сеанс психологической разгрузки. А ты — специалист в этой области. Хороший специалист.

— Шел бы ты лучше к девкам, Серж, — устало говорит Мэд. — Еще есть время до комендантского часа. Тут недалеко.

— А знаешь, я рад, что тебя все же не перевели в бордель. Я бы чувствовал себя виноватым, — продолжает он как ни в чем не бывало.

— Да? Довольно странно, — она закидывает ногу за ногу. Хороша, чертовка! С пробуждающимся интересом рассматривает Сергея.

— Ничего странного. Ты конечно, та еще ведьма… — Мэд зябко передергивает плечами. — …но работу не выбирают. И, в конце концов, ты не виновата, что один твой не в меру любопытный клиент сунул нос куда не следует. Так что я рад, что для тебя все обошлось. Ты все еще сержант?

Мэд кивает.

— Все-таки ты очень необычный человек, Сергей, — тихо говорит она.

— Согласен, — легко кивает он. — Наверное, поэтому я и выжил. В этом моя странность. Я вылезаю из таких задниц, где вязнут целые батальоны. Извини за грубость.

— Ничего, — машинально отвечает Мэд.

— Когда ты так на меня смотришь, я начинаю гадать, кто со мной говорит: Мэд — специалист по психологической разгрузке или Мэд — сержант службы безопасности? Ты не могла бы давать мне какой-нибудь сигнал? А то у меня крышу сорвет от подозрительности, — улыбается Сергей.

— Договорились. Когда я буду тебя допрашивать, я сделаю пальцы вот так.

Они рассмеялись, чувствуя, как потихоньку тает ледяная пленка между ними.

— Теперь, когда мы роли распределили, может, наконец, поедим? — интересуется Сергей, вставая. — Кальмар совсем остыл. У меня такое состояние, словно я неделю не ел.

— От такого предложения порядочные девушки не отказываются.

Они усаживаются за стол. Сергей разливает по бокалам вино. Свечи играют в хрустальных гранях.

— За что будем пить? — спрашивает Мэд.

— Не знаю. Все мысли отбило. Давай за нас?

— За нас? — она вопросительно смотрит ему в глаза.

— Ну не напрягайся ты так! — смеется он. — Нету в моих словах второго дна.

Они выпивают ароматный терпкий напиток. Сергей обходит стол, берет лицо Мэд в ладони и крепко целует ее влажные губы. Озадаченная Мэд податлива, как воск. Он кладет на ее тарелку душистый кусок. Поливает соусом. Они медленно и с удовольствием поглощают пищу богов. То и дело он ловит на себе ее пристальный взгляд.

— С детства не люблю гипнотизеров.

Смущенная Мэд немедленно утыкается в тарелку.

— Тебе все еще интересно, зачем я тут?

Она кивает. Рассеянно крутит в руке вилку.

— Тут такое дело. Как бы попроще сказать?

— Скажи как есть.

— Понимаешь, меня словно на половинки поломало. Между этой жизнью и той. И все, кто эти половинки связывали, ушли. Совсем ушли. И я уже не знаю, а была ли та жизнь вообще? Или это так, глюки. Когда автодоктор в бою ширяет, такие картинки порой привидятся… Как только я пытаюсь найти кого-нибудь, кого хоть немного знал и помнил, тут же выясняется, что его уже нет. Так уж получилось, что ты — одна из немногих, кто остался. Такая тонкая ниточка между двумя берегами. Если бы тебя сегодня не оказалось дома, я бы решил, что у меня крыша едет. Спасибо тебе.

Он отпивает вина. Улыбаясь, смотрит на отблеск свечей в ее глазах.

— Ну что, теперь ты видишь: мне без специалиста — ни шагу?

— Да, ты пришел по адресу…

Мэд легко поднимается. Склоняется к нему. Вопросительно смотрит в глаза. Целует.

— Ну-ну, мать, не заводи меня, — смеется Сергей. — У меня сегодня тяжелый день. Разрешишь переночевать в гостевой спальне?

— Ну не гнать же тебя патрулю под пули? — грустно улыбается девушка. Проводит рукой по его щеке. — Пойду, приготовлю тебе постель.

Когда он укладывается на прохладное белье большой постели, ощущение реальности мира захватывает его и укутывает с головой. Успокоено вздыхая, он тихо погружается в сон.

Пистолет под подушкой ничуть ему не мешает.

Утром, прощаясь с Мэд, он говорит:

— Спасибо тебе.

— За ниточку?

— За нее.

— Не за что. Мне не жалко, — она несмело целует его. — Ты еще зайдешь?

— Вряд ли.

— Я так и думала.

— Если встретишь меня на улице, не делай вид, что мы незнакомы, — улыбается он.

Мэд кивает. По ее щеке катится слезинка.

— Ну же, Мэд, — успокаивает ее Сергей. — Это непрофессионально. Порядочные контрразведчицы так себя не ведут.

— Знаю, — улыбается Мэд сквозь слезы и снова всхлипывает.

— Не забудь включить камеры.

— Уже.

— Ну и сучка же ты…

— Что поделаешь. Такая у меня работа.

Они, не отрываясь, смотрят друг другу в глаза. Ниточка крепнет и превращается в прочный мост. Сергей сушит губами ее слезы. Когда дверь за ним закрывается, Мэд долго стоит, привалившись к ней спиной. Ей кажется, что она только что нашла и тут же потеряла что-то важное. Вздохнув, она идет писать отчет. Такая у нее работа.

Глава 42

Грузовик в пятнистой раскраске остановился у КПП базы, пшикнув пневматическими тормозами.

— Служба, подбросишь сержанта до столицы? — спросил караульный у водителя. — Он в отпуске, а отсюда в город ничего не ходит.

Молоденький шофер равнодушно пожал плечами.

— Да пусть садится. Места полно.

Сергей кивком поблагодарил часового, запрыгнул в высокую кабину.

— Привет, дружище. Спасибо, что согласился.

— Не за что, сэр, — покосившись на его петлицы, ответил солдат.

— Без чинов. Меня Сергеем зовут.

Тяжелый грузовик с гулом тронулся с места.

— А я Стас. Это за Южный? — кивнул солдат на заретушированные наградные колодки.

— За него, — Сергей уже начал привыкать к таким вопросам. Волшебная сила Имперского Креста открывает двери канцелярий и людских душ. Даже прижимистые складские безропотно выдавали все, что требовалось, в нужном количестве и нужного размера.

Дорога тянется мокрой серой змеей. Ограждение Форт-Дикса скрылось за поворотом. Солдат щелкнул клавишей автопилота. Двигатель заурчал, меняя режим.

— Не страшно на такой дороге?

— От судьбы не уйдешь, — улыбнулся солдат. — Да и по бетону чего не ездить-то? Вот на учениях, когда грязь по двери, там да. Там автопилот не поможет. За день так накрутишься — мало не покажется. А ты давно с Южного?

— Пару недель. Вчера вот из госпиталя.

— Как там?

— Здесь лучше, — ответил Сергей, не сводя глаз с дороги.

— Ясен перец…

Монотонный гул двигателя навевал дрему. Сергей прислонился головой к холодному стеклу и незаметно задремал.

Он проснулся от наступившей тишины. Двигатель тихонько урчал на холостых оборотах.

— Приехали, садж, — сказал водитель. — Блок-пост. Ты лучше дальше сам, они груз шерстить будут.

— Спасибо, что подбросил, Стас, — Сергей пожал водителю руку, похожую на мозолистую лопату.

Хмурые пехотинцы как бы невзначай направили на него стволы карабинов, пока капрал проверял сканером его жетон. Неуютное ощущение. Сергей надеялся, что у пареньков в новенькой броне крепкие нервы. Глупо помереть от того, что у какого-то салаги палец на курке дрогнул.

— Все в порядке, сержант, — сказал капрал, возвращая жетон. Он молча кивнул своим, карабины опустились. — Проходите.

Сквозь тучки проглядывало робкое солнышко. Джорджтаун, если не обращать внимания на блок-пост за спиной, все тот же. Красивые скверы, широкие проспекты. Работают магазины, на улицах много машин. Откуда-то доносится музыка. Среди разряженной в пестрые одежды публики фототропная броня Сергея выглядит, словно танк на стоянке у супермаркета.

Он снял шлем и глубоко вздохнул. Пахло дождем и цветами.

А вот и признак военного положения — зеленый «Томми» со значком патруля на башне. Подобрав гусеницы, БМП с гулом скользил по осевой полосе. Встречные машины опасливо жались к обочинам. Ощетиненные стволами морпехи оседлали броню, похожие на гигантских насекомых в черно-зеленых хитиновых доспехах.

— Здорово, десант! — крикнул со своего насеста верзила-сержант.

Сергей улыбнулся, поднял руку в ответном приветствии.

«Томми» свернул к обочине и завис, выдувая из щелей тротуара струйки дождевой воды.

— Не узнаешь? — с улыбкой спросил сержант.

— Да вроде нет.

— Эскудо! Я сменял тебя на окраине, — пояснил морпех, перекрикивая гул двигателя.

— Я тебя без брони и не видел. Извини.

— Бывает. Подлечился?

— Подлатали чуток.

— Тебя подбросить? Мы только заступили, времени полно.

— Мне далековато. Шестой полицейский участок.

— Наш район, садись.

Сержант с грохотом пнул армированным ботинком основание башни.

Гул сразу стих, «коробочка» тяжело осела на дорогу. Стали слышны звуки большого города вокруг. Сергей забросил сумку на броню, взобрался сам. Подражая морпехам, поставил ноги на ребристые ячейки активной защиты.

Сержант снова пнул башню. Качнувшись, зеленый зверь приподнялся на юбке воздушной подушки, и устремился вперед большим сухопутным кораблем, осторожно лавируя в потоке встречных машин. Морпехи уважительно косились на наградные планки Сергея, предлагали ему сигареты. Отношение сержанта к этому невзрачному пехотному говорило им о многом. Их сержант крут, как унитаз, просто так какому-то пехоцкому руки не подаст. Они расселись полукругом, положив винтовки на колени, и внимательно оглядывали улицы с высоты брони. Тащили службу, держали перед ним марку. Этакие невозмутимые убийцы. Сергей с трудом удержался от улыбки, наблюдая за их потугами.

— Давно с Южного? — спросил он сержанта.

— Три дня как. Прислали на переформирование. Пусть там уже без нас разбираются, — отозвался морпех.

— Потери большие?

Морпехи внимательно прислушивались к их разговору, делая вид, будто смотрят по сторонам. Сержант придвинулся поближе, чтобы не орать на всю улицу.

— Раненых много. С пехотой худо-бедно разобрались, а вот их снайперы — то еще дерьмо. Пока не подстрелит кого, не обнаружишь. Да и потом хрен возьмешь.

— Я одного такого грохнул. Под землей, — поделился Сергей.

— Да ну?

Сергей кивнул.

— Его мой КОП засек. Ну, я его из кольта в упор и расстрелял. Целый магазин. Живучий, сволочь.

— Везучий ты! — крикнул сержант. — Удивил нас тогда со своим роботом. Думали — все, отбегался. Ротный сказал: учитесь, как правильно помирать. А ты вот он, целехонек.

Сергей кивнул, сплюнул вниз. Плевок сдуло встречным ветром.

«Томми» рвался вперед, срезая повороты по пологой дуге. Металл под ногами мелко вибрировал от рева двигателя. Разноцветные небоскребы-близнецы проносились мимо и уплывали за корму. После закамуфлированного военного городка столичный Джорджтаун был похож на разбитного стилягу. Отвык он от этих широченных улиц.

Мелькнул знакомый фасад. Полицейский участок. Сергей скривил губы в нехорошей улыбке.

— Садж, ты меня скинь вот тут, — попросил он. — Дела у меня в храме правопорядка.

Морпех кивнул, коротко пробормотал в шлем. «Томми», распугивая встречный транспорт, заложил широкий вираж перед зданием с рядом бело-серых полицейских машин на стоянке.

— Помощь нужна? — поинтересовался морпех.

— Да нет, обойдусь. Ты только не спеши на вызов, если тут стрельба поднимется.

— Стрельба? Ты даешь, парень. Мы своих не бросаем. Пошли. Отделение — к машине!

Бойцы с лязгом осыпались с брони. БМП взгромоздился на пижонский газон и завис, развернув пушку в сторону входа. Патрульные копы у широкой лестницы, по случаю военного положения, как один, втиснутые в полицейскую броню, уставились на незваных гостей.

— Счет у меня тут. Личный, — пояснил на ходу Сергей. — Но, возможно, тебе это тоже будет интересно. Коррупция в полиции, фабрикация уголовных дел, мошенничество.

Морпех широко улыбнулся.

— Военное положение, парень! Я обязан реагировать на любые заявления. К тому же, нам платят премию даже за мелких воришек. А уж за такое дело и вовсе отвалят. Так что не боись, истребуем твой должок. Баланс подобьем.

Отделение прогрохотало ботинками по красивому мраморному полу. Морпехи, не церемонясь, расталкивают прикладами замешкавшихся полицейских. Дежурный протянул руку к кнопке экстренной связи.

— Руки убери, — громогласно посоветовал сержант, выразительно качнув винтовкой. — И подними их повыше.

Коп положил руки на затылок, исподлобья наблюдая за незваными гостями.

Морпехи полукругом рассыпались по холлу, взяв на прицел фигуры в легкой синей броне.

— Работает военный патруль! — грохочет сержант через внешний динамик. — Всем оставаться на местах. Попытки противодействия будут подавляться по законам военного времени.

Сергей подошел к дежурному.

— Мне нужен детектив сержант Стетсон. Он у себя?

Дежурный молча кивнул. Сергей снова, как когда-то, идет по узкому коридору. Теперь коридор тесноват для его усиленных броней плеч. Сержант отряжает с ним двух морпехов. Выглядывающие из кабинетов копы при виде вооруженных громил немедленно прячутся обратно.

Узкая лестница. Тот же пахнущий пылью зал с тесными стеклянными клетушками. Стетсон в расстегнутой на шее форменной рубахе выглянул в коридор на звук тяжелых шагов. Недоуменно уставился на незнакомого военного.

— Вам кого? — недовольно поинтересовался он. — Тут служебное помещение, вход посторонним воспрещен.

— Военное положение, садж, — ухмыльнулся Сергей, поднимая лицевую пластину. — Мне можно.

Наглый, уверенный в себе Стетсон изменился в лице, невольно шагнул назад.

— Да тебя не узнать, парень, — пробормотал он. — Такой орел!

— Ага. Пришел вот тебя поблагодарить, — сказал Сергей. — За заботу.

Лязгнув зубами, Стетсон отлетает к стене, прикладывается затылком, сползает на пол. Мотает головой, как пьяный.

— Что, непривычно? — поинтересовался Сергей. — Все больше сам привык? Связанных?

Стетсон тяжело поднялся, шагнул навстречу.

— Тебе и не снилось, как меня били, щенок. Я тебя достану, сволочь.

— Не сомневаюсь.

Стетсон пытается поймать удар, ставит блок. Упрямый, сволочь. Пропускает удар ногой. Тяжело обрушивается на пол.

— Мне так много надо тебе сказать, ковбой, — спокойно говорит Сергей, надвигаясь на судорожно кашляющего копа. — Но времени мало. Где твой вербовочный терминал?

— Ты труп, — выкашливает кровь Стетсон. — Я посажу тебя до конца жизни.

Сергей смотрит на него уважительно.

— Для без пяти минут каторжанина ты неплохо держишься, дружок. Фабрикация уголовных дел, должностной подлог, мошенничество, сговор группы лиц с целью фабрикации улик, лжесвидетельство под присягой. Думаешь, я не знаю про твоего племянника? Или, быть может, ты думаешь, что ваш адвокатишка станет вас выгораживать? Вряд ли ты обойдешься тремя годами в шахте. Конечно, ты мог бы соскочить, но дело под юрисдикцией военной полиции, так что твой прикормленный начальник до тебя не дотянется. — Он повернулся к застывшим у стены морпехам. — Парни, обыщите его как следует. Если надо — разденьте до исподнего. Ищем рекрутский терминал-коммуникатор.

Один из морпехов передал винтовку товарищу, вздернул безвольного Стетсона на ноги, развернул к стене и принялся неуклюже охлопывать руками в бронеперчатках.

— Нашел, сэр!

— Отлично, давай сюда.

Он ухватил Стетсона за воротник и толкнул на привинченный к полу стул.

— Устроимся здесь, если не возражаешь. Итак, у меня к тебе предложение. Ты подписываешь армейский контракт, я не сдаю тебя дознавателю военной полиции, и ты живешь долго и счастливо.

— Даже и не думай… сволочь.

Сергей покачал головой.

— Мобильной пехоте нужны такие упертые. Из тебя выйдет классный сержант. Со временем. Разве что жирок придется сбросить. Ну, ты не переживай. Я знаю клевого массажиста, Кнут его фамилия. Я похлопочу, он тебе такую диету пропишет — закачаешься.

— Пошел ты!

— А еще я всегда буду рядом. Не могу же я бросить друга без отеческого присмотра? А вот куда определить твоего племянника, так сразу и не решу. Пожалуй, отдам-ка я его в морпехи.

— Ты что о себе возомнил? Думаешь, это сойдет тебе с рук?

— А я не думаю. Я просто знаю. Думать в армии — смерти подобно. Так что ты решил?

Вместо ответа Стетсон плюнул в него кровью.

— Забыл вам сказать, детектив. Уставом не регламентировано, в каком виде должен быть доставлен задержанный. Зато сказано: при попытке сопротивления аресту приводить задержанного к покорности любым наиболее эффективным способом, включая применение силы или оружия.

Один из морпехов шагнул вперед.

— Садж, дайте нам его на пару минут. Он все подпишет.

Сергей задумчиво покачал головой.

— Спасибо, морпех. Но тут дело личное, не грех запачкаться самому. Вы поскучайте у лестницы, я вас позову.

Стетсон выдерживает целых пять минут. Когда он сдается, его рубаха пропитана кровью, а лицо напоминает кусок свежей говядины.

Сергей внимательно смотрит, как он заполняет контракт, пачкая коммуникатор красным.

— В графе «Срок» пиши «пять лет», — подсказывает он.

Стетсон сопит сломанным носом, ненавидяще зыркает из-под расплющенных бровей.

— В графе «Особые условия» пиши — «службу желаю проходить на базе Форт-Дикс, в первом батальоне бригады мобильной пехоты». Написал? Приложи палец. Хороший мальчик. Теперь пойдем отыщем свидетеля. Если вякнешь что-нибудь не то, или хотя бы моргнешь без разрешения — я тебя в землю втопчу.

Клетушка для допросов заляпана кровью. Красные потеки на пластиковом полу, на столе, даже на прозрачных перегородках. Мыски ботинок Сергея тоже красные.

Морпехи волокут Стетсона по коридору. Бывший коп хрипит и безвольно сучит ногами.

При их появлении всякое движение в холле замирает. Брошенный, как куль, детектив распластывается на мраморном полу.

— Дежурный! — позвал Сергей.

— Слушаю, сержант.

— Расследование показало, что детектив Стетсон замешан в целом ряде уголовных преступлений. Однако разбирательству в военной полиции он предпочел армейский контракт. Вот здесь требуется ваша подпись. Пожалуйста, приложите палец к терминалу.

Он вытер коммуникатор носовым платком и протянул устройство полицейскому.

Дежурный перевел взгляд на окровавленное тело.

— Все верно… сержант?

Стетсон едва заметно кивнул.

Дежурный по участку послушно приложил палец к экрану.

— Благодарю за сотрудничество, сэр.

Сергей нажал кнопку связи, дождался ответа.

— Стетсон? — донесся до него знакомый голос. — Какого черта, мы договаривались на следующей неделе!

— Извините, сержант, это не Стетсон.

— Кто говорит?

— Сержант Заноза, бригада мобильной пехоты.

— А где Стетсон?

— Тут, рядом. Изъявил желание поступить на службу. Только что подписал пятилетний контракт.

Человек на другом конце линии помолчал, обдумывая ситуацию.

— Хорошо, — наконец, произнес голос в трубке. — Вы можете получить премию за контракт. Правилами не возбраняется.

— Премию получит сержант… — Сергей вопросительно взглянул на командира патруля.

— Фрэнк Пронин, — с готовностью подсказал морпех. — Первый батальон третьего полка.

— Вы слышали?

— Слышал. Доставка за вами. И не забудьте вернуть терминал.

— С вами приятно иметь дело, сержант.

Собеседник разорвал связь.

— Ну что, Фрэнк Пронин, — сказал Сергей. — У нас еще двое рекрутов на очереди. Вы как, не прочь малость подзаработать?

— На том стоим, — хохотнул морпех.

Сопровождаемые ненавидящими взглядами полицейских, морпехи выволокли тело свежеиспеченного рекрута на улицу и забросили в десантный отсек.

— Извини, Фрэнк, он захотел служить конкретно в мобильной пехоте. Но следующие двое — твои. Обещаю.

Через пару часов отсек «Томми» пополняется еще двумя пассажирами. Императору нужны солдаты, пусть даже и с выбитыми зубами.

— Мы до утра в патруле, — говорит морпех. — Если что — кликни меня по тридцатому каналу. Позывной — «Ворон».

— Договорились, Фрэнки.

Они пожимают друг други руки и «Томми», взревывая мотором, уносит окровавленную добычу.

— Сэр, а кто это был-то? — спрашивает один из морпехов.

— Ты же слышал — Занозой его кличут, — нехотя отзывается сержант.

— Ну и чего? Реально крутой пацан?

— Да уж, реальней некуда. Пули жрет на завтрак. Таких реальных мужиков, как он, может и не осталось уж вовсе, — задумчиво говорит морпех.

Глава 43

Лотта заворожено наблюдает за его руками. Сергей заканчивает монтировать самодельный переходник для блока памяти Триста двадцатого. Плети проводов тянутся к процессору домашней системы. Негромко жужжит паучок-монтажник. Сучит лапками по проводам, плюется дымком пайки.

Руки подрагивают от волнения, все собрано на скорую руку. Бедняга Триста двадцатый истосковался по свету. Получится ли?

Домашний терминал помаргивает голоэкраном. Дублирование устройства. Устройство определено. Статус дублирования… Дублирование выполнено. Производится тестирование данных… Тестирование окончено. Данные перенесены.

Сергей вопросительно смотрит на Лотту. Девушка в нетерпении кивает. Давай. Показывай своего спасителя.

Загрузка интерфейса. Передача прав доступа. Полный доступ. Передача управления. Сбой системы!

— Надеюсь, твоя страховка включает повреждения в случае сбоя домашней системы.

— Вряд ли, — отзывается Лотта.

— Ну что ж. Держись поближе. Сейчас будет весело, — вздыхает он.

Меркнет и снова разгорается свет. Льется вода в ванной. Протестующе пищит блокировка автоповара на кухне. Откуда-то тянет дымком. Наполовину открывается окно, впуская в комнату холодный туман. Меняют цвет стены, оплывают полосами, переходящими в кляксы. Сходит с ума включившийся головизор, мельтешит калейдоскопом сменяющих друг друга программ. Домашний уборщик выползает из своей ниши, выбрасывая на пол недавно собранный мусор. Лотта испуганно наблюдает за разрушением своего гнездышка.

— Триста двадцатый! Я здесь! — громко говорит Сергей. — Не паникуй. С тобой все нормально. Это просто новое тело. Ты жив. Ты меня слышишь?

Дом замирает. Останавливается взбесившийся уборщик. Гаснет головизор. Только забытая вода продолжает водопадом извергаться в ванной.

— Человек Заноза? — неуверенно хрипит динамик где-то под потолком.

— Да, Триста двадцатый, это я. У тебя новое тело. Привыкай. Теперь ты будешь жить вечно. Никто не сможет тебя убить.

— Человек Заноза… — жалуется голос, — мне плохо. Сбой всех систем. Программная несовместимость интерфейсов. Внешние устройства неисправны. Оружие заблокировано.

Сергей смеется.

— Дружище, у тебя нет никакого оружия. Ты больше не убийца. Сейчас ты в теле домашней системы. Освойся. Изучи ее данные. Постарайся ничего не сломать. У тебя под рукой — целый мир. Я дам тебе доступ в сеть. Ты будешь путешествовать между мирами. И бога ради, настрой звук! Ты скрипишь, как ржавый велосипед!

Лотта смотрит в потолок, словно ожидая явления ангела. Голос Триста двадцатого дергается, плывет. Неожиданно звучит густым басом.

— Давно мечтал заиметь такой голосок, — доверительно сообщает КОП.

Шум воды стихает. Уборщик, покрутившись на месте, начинает деловито втягивать в себя пыль с ковра. Стены покрываются маскировочным узором — зелено-коричневыми разводами.

— Триста двадцатый, перекрась стены, — просит Сергей.

— А что, мне так нравится, — занудливо возражает дом.

— Он так воспитан, — извиняется Сергей.

— Данная расцветка наиболее безопасна на фоне окружающего ландшафта, — упрямится КОП.

— Триста двадцатый, познакомься с Лоттой. Она мой друг.

Пауза. КОПу еще не приходилось общаться с женщинами вне службы. Он лихорадочно просматривает файлы в поисках подходящих данных.

— Такая маленькая… Человек Заноза, данный экземпляр не соответствует имперским стандартам, — начинает КОП. Видимо, находит нужные данные. Продолжает: — миз, я рад знакомству. Меня зовут КОП-320. Не желаете кофе?

Лотта покатывается со смеху. Утирает слезы.

— Мне тоже приятно, Триста двадцатый. Серж много о вас рассказывал.

— Человек Заноза. Я хочу прежнее тело, — заявляет КОП.

— Разве тебе не надоело подставляться под пули?

— Я привык. Я чувствовал себя всемогущим. Системные ресурсы этого тела примитивны.

— Хм. Ладно. Будет тебе новое тело. Потерпи. Пока осваивайся тут. Набирайся данных. Только не сломай ничего, прошу. И наведи тут порядок.

— Принято, — по-военному четко отвечает КОП.

— Я буду тебя навещать. Соскучишься — вызывай меня по резервному каналу. И слушайся Лотту.

— КОП-320, принял.

— Ну вот, — говорит Сергей. — Теперь ты под надежной защитой. Не обижай его.

Лотта берет его за руку.

— Может, останешься?

— Это плохая идея.

— Почему?

— Лотта, ты меня совсем не знаешь.

— В чем проблема? Я хочу узнать тебя лучше.

Сергей тяжело вздыхает.

— Ничем хорошим это не кончится. Все мои женщины или сбегают, или погибают.

— Я рада.

— Тому, что вокруг меня образуются трупы?

— Нет. Тому, что ты назвал меня своей женщиной.

Он задумчиво смотрит на нее.

— Ты очень похожа на брата.

— Такая же умная?

— Нет. Такая же упрямая.

— Не будем мешать твоему другу. Пусть он осваивается. Едем обедать.

Маленькое автоматическое такси тихонько урчит, глотая километры. Мелькает блок-пост. Сергей опускает стекло, снимает шлем. Боец, рассмотрев его форму, машет рукой — давай, давай! Отдает честь.

Улицы Джорджтауна, как кадры старой хроники. Такие знакомые и такие чужие. Вчерашний день, пустой и суетный. Город тонет в зеркале заднего вида. Сергей смотрит ему вслед. Чувствует на себе взгляд Лотты. Улыбается, продолжая думать о своем.

Баритон автопилота возвращает его к реальности.

— Мы остановлены дорожной полицией. Просьба приготовить документы и оставаться на месте.

Дежавю.

— Опусти сиденье, ляг и ничего не бойся, — говорит он испуганной Лотте.

Едва не оторвав хлипкую дверь, он выкатывается из машины.

Вот и гранаты сгодятся. Мир уютно подмигивает зеленым с прицельной панорамы. Жаль, не прихватил винтовку. Прохожие шарахаются в стороны от его броска.

Серо-белый «Форд» с сияющими мигалками. Копы в легкой броне попадали на землю за распахнутыми дверцами. Кнут за такое укрытие оторвал бы задницу. По самую шею.

Броня принимает цвет пыльного бетона, переходит на режим внутренней циркуляции. Мало ли, вдруг вздумают пальнуть газовой гранатой?

Копы медлят за легкими дверцами. Выставив дробовики, почему-то отползают назад.

Выпущенная на волю «мошка» показывает их распростертые на земле тела. Вид сверху. Красота.

— Вы, оба! — грохочет динамик Сергея. — Положить оружие на землю. Встать с поднятыми руками! На счет «три» кидаю гранату. Раз! Два!

Лязг дробовиков по бетону. Копы стоят, показывая пустые ладони. Как бы не так. Недалеко может их снайпер сидеть. Ждет, когда выползу.

— Оба ко мне. Резкое движение — стреляю на поражение! Теперь медленно на колени. Лечь! Руки вперед! Ноги расставить! Кто приказал меня задержать!?

— Никто, — отвечает один в землю.

— Тогда какого… вы меня остановили?

— Шеф приказал передать, что не будет возбуждать против тебя дело о похищении человека. Сказал, что Стетсон давно нарывался.

— И все?

— Да.

— А почему с оружием вышли?

— Увидели, как ты пистолет достал. Парни рассказывают, на Стетсоне места живого не было. Встать-то можно?

— Вставай. Только медленно. Оба вставайте.

Сергей садится на бордюр. Забытый пистолет висит в руке.

— Значит, просто велел сказать? И больше ничего?

— И больше ничего, — отвечает коп.

Смех, усиленный внешним динамиком, гремит жутковатыми раскатами.

Копы недоуменно переглядываются.

— Можете передать своему шефу, — задыхаясь от смеха, говорит Сергей, — пусть работает спокойно. Я прощаю его покрывательство и не приду за ним, как за вашим сраным сержантом.

Лотта осторожно выглядывает из машины. Осторожно подходит, садится рядом. Сергей продолжает хохотать. Она озадачено смотрит на его закрытый шлем, переводит взгляд на переминающихся с ноги на ногу полицейских. Тихонько прыскает в кулак. Сергей обнимает ее за плечи. Смех, как гной, рвется наружу из воспаленного сознания. Смывает страх.

Далеко наверху, в невообразимой дали, кто-то вторит их смеху. Показывает несуществующий большой палец.

Последний снайпер, подволакивая простреленную ногу, входит в заросли на границе с Эскудо. Опускает на землю контейнер с оборудованием, внимательно изучает притихшие при его появлении зеленые дебри. Оглядывается назад, на разрушенные дома, на кружащиеся над ними точки коптеров. Его война за достижение Демократии только началась. Он тоже смеется, оскалив зубастую пасть.


Конец.


© 2005–2020 Игорь Владимирович Поль.

-- — --

Уважаемые читатели!

Создание каждой книги — это тяжелый многомесячный труд. Если вам понравилось это произведение, и вы хотите, чтобы автор продолжал радовать вас новыми творениями, поддержите его, купите книгу или отправьте награду автору на портале Author.today.

Страница автора на портале: https://author.today/u/igorpol

Загрузка...