Ангарский Сокол

Глава 15

В один из рассветных часов летнего утра, когда Албазин сумел связаться с Новоземельском, Соколов был там, гостя у полковника. Когда Вячеслав узнал о нападении казаков на Усть-Зейск, он поначалу впал в ступор. Внутри что-то оборвалось. Что это было? Инициатива сибирских воевод или действие по приказу из Москвы? Казалось бы, все проблемы мирного сосуществования были решены и факт сотрудничества с Енисейском это показывал. Обсудить с Беклемишевым это уже не получалось — его караван уходил к Москве вместе с ангарским посольством. Пока установить связь с ними никоим образом не удавалось. Посвящать же воеводу Измайлова в тайну радиосвязи было пока преждевременно, он совсем другой человек, нежели Василий Михайлович. Предложение Сазонова провести ответный рейд на Охотский острог Вячеслав отмёл сразу. Хотя сказанное на горячую голову албазинским воеводой, было по-своему логично — ведь ватага казаков была рассеяна, часть пленена, частью побита, а силы дальних казачьих острогов были не безграничны.

— Не торопи события, Алексей. С Москвой мы всегда успеем поссориться, пусть даже мы трижды правы будем, — говорил тогда Вячеслав.

— Но ведь это будет акция возмездия! — возразил Алексей.

— Не нужно! Алексей, пойми, ну сожжёшь ты Охотск, кому от этого хорошо будет?

— Думаешь, это самодеятельность воевод? — уже спокойным голосом проговорил Алексей. — В принципе, якутский атаман Копылов говорит именно об этом.

— Ну вот видишь, Алексей. Но теперь ты встречай гостей как можно жёстче, держи оборону. Мы пробуем связаться с ушедшим посольством, поговорить с Беклемишевым, чтобы царь узнал об этом происшествии.

— Ясно, Вячеслав Андреевич.

— Подкрепление к тебе придёт, Алексей, главное — держи то, что есть, — Соколов немного помедлил. — Как твоя жёнушка себя чувствует?

— Отлично, — хмыкнул Сазонов. — Через полгода жду прибавления.

— Ну и ладушки, рад за тебя, — улыбнулся Вячеслав. — Ладно, удачи тебе, конец связи.

Аккуратно положив потёртые наушники на стол, Соколов обернулся к сидящему у открытого окна полковнику:

— Ну что, Андрей, какие мысли?

— Укрепляться на Амуре, несмотря ни на что, — встал с кресла Смирнов. — Создавать в Удинске слаженные отряды из молодёжи, туземной в том числе. Все паровики — на Амур, пусть в убыток нам здесь, но пять-шесть машин там сейчас нужны. Пока не будет полноценной амурской флотилии, все усилия укрепиться там будут тщетны.

— Ну да, двумя корабликами многого не навоюешь. Андрей, у меня голова раскалывается! Столько всего: и Нерчинск, и Железногорск, и золото — всюду нужны люди, а их так мало!

— Компенсируем технологиями, Вячеслав. Паротурбину Радек нам вот наколдует, наконец, — рассмеялся полковник. — А вообще, нам бы ещё тысячи три народу.

— Все надежды на результаты работы нашего посольства, — буркнул Соколов.

Постучав пальцами по столу, он хлопнул себя по лбу: — Андрей! После обеда поедем к Сергиенко. Он сейчас с Дарьей и биологами в Белореченске. Если то, что они передавали — правда, то у нас большой праздник! Получена большая партия пенициллина, над которым они так долго трудились. Это прорыв!

Спустя год после того, как посольство отправилось в первый переход до Маковского острожка близ Енисея, ангарцы достигли, наконец, родного города албазинского воеводы Сазонова. В Коломне они пристали к причалу у местной таможни и в поле их зрения появились два десятка стрельцов и небольшая группа чиновников с приказным дьяком во главе. К ним они пока не проявляли повышенного интереса, лишь дьяк сошёл на лодьи — представиться и осмотреть груз ангарцев. Однако они ограничились визуальным осмотром, но ящики вскрывать не стали. Грауль, по совету Кузьмина, мягко отказал в просьбе дьяку, а тот более и не настаивал. Вместе с ангарцами был человек воеводы Бельского, что пытался обманом проникнуть в Ангарию — подьячий Фёдор, которому, по прибытию в Москву надлежало сразу же отправляться в Себеж, где воеводствовал Никита Самойлович. Связь договорились держать через купца Савелия Кузьмина, либо его дворню. Бельскому ангарцы везли дюжину ружей и боеприпасы.

Ну а Карпинский просто с великим любопытством обозревал окрестности. Всё вокруг — и кирпичный коломенский кремль и голоногие женщины, полоскавшие бельё и озорные ребятишки, сигавшие в воду с ветвей нависавших над водой деревьев — всё это было столь родным, близким, что кололо в груди, а сердце начинало учащённо биться. Сидишь вот так, на носу ладьи, привалившись к ящику, и окружающая тебя действительность кажется сном, обыкновенным сном. Задумываешься иногда о природе того явления, что занесло тебя в сей мир и думаешь — непостижимо это, невозможно понять того, что даже не способен вообразить. Все эти сказки про путешествия во времени казались эдакой шуткой, занятным чтивом, которое к реальной жизни никакого отношения не имеет и иметь не может по определению. Как и невозможны всякие путешествия во времени. Пётр уже читал, кажется, в книге одного из классиков фантастики, о том, что перемещения во времени возможны, но только вперёд, в будущее, но никак не в прошлое. А вот поди же ты, угораздило.

Прикрыв глаза, он поудобнее устроился и попытался задремать. Недавно ему снился засыпанный снегом Североморск, белые Хибины, его горные лыжи, даже отцовский чёрный «Судзуки». Хотелось большего и теперь он каждый вечер засыпал с надеждой увидеть во сне родителей. С чего бы это вдруг? Ведь прошедшие десять лет ему ничего такого не снилось. Или он просто не помнил? Вдруг рядом Пётр услышал шлёпанье босых ног и кто-то заслонил ему солнечный свет:

— Пётр, пойдём к Павлу, — подошедший Никита Микулич, голый по пояс, прикрывая глаза ладонью от стоящего в зените светила, позвал меня к начальнику нашей экспедиции — Павлу Граулю.

Очередное собрание, сколько их уже было — двадцать, тридцать? Карпинский уж и не припомнил сразу. Запомнилось по-хорошему только одно, на котором ангарцы обсуждали новость, заставшую их у Тобольска. На рассвете, то ли благодаря удаче, то ли благодаря ионизации атмосферы, неважно, но Владиангарску удалось связаться с ними и сообщить шокирующее известие о нападении казаков из Якутска и Охотска на амурский посёлок. Остальными были обычные рабочие собрания, на которых вырабатывалась тактика поведения в обществе семнадцатого века, обсуждались и общие вопросы и персональные, в том числе и легендирование каждого члена посольства. Бывший ангарский посол в Енисейске теперь стал удинским бароном Петром Алексеевичем Карпинским, выходцем из мещан Великого княжества Литовского, порвавшим все прежние связи и служащим теперь князю Вячеславу Соколу. Павел Лукич Грауль — бывший немецкий барон из Ливонии, с аналогичной моей биографией, теперь граф Усольский. Владимир Кабаржицкий превратился в потомка новгородских переселенцев, бежавших из Новгорода лет сто назад. Ну а сейчас он стал виконтом Белореченским. Брайан Белов также стал бароном-потомком новгородцев. Остальные — три морпеха и двое молодых переселенцев из Усолья, а также купец Тимофей Кузьмин и оба Микулича дворянских титулов так и не поимели. Подходящую одежду на будущее ангарцы прикупили, по совету Беклемишева, в Нижнем Новгороде. Правда, её пришлось перешивать, да делать внутренние потайные карманы. Нижний поразил до глубины души. До сих пор это был самый крупный населённый пункт на нашем веку в этом мире и сразу столько народу вокруг! У всех без исключения ангарцев, тогда возникло дикое желание похватать народ вокруг, сманить, пообещать золотых гор, да кисельных берегов, но увезти их к себе. Беклемишев нас тогда понял, посмеялся от души и погрозил пальцем, не плачено мол. Потом объяснил, что и государю немочно горожан переселять, а токмо крестьян своих, казённых. Тимофей Кузьмин в Нижнем, используя свои связи, нанял к нам в посольство, как и обещал ранее, две дюжины мужиков — таскать скрытое в ящиках схожих с крытыми носилками, золото. До сего дня Грауль отмалчивался по поводу этого золота, ведь для оплаты царю было оговорено вносить её после прибытия крестьян в Енисейск. Сегодня же…

— Копенгаген?! — вырвалось у Петра.

Карпинский ушам своим не верил. Грауль объявил, что он и Тимофей Кузьмин должны будут по прибытию в Москву, немедленно отправиться к отцу Тимофея — Савелию Игнатьевичу. Кузьмину нужно было поправить своё шаткое финансовое состояние, а Соколов хотел отблагодарить московского купца, за его помощь ангарцам в своё время.

— И при чём тут Копенгаген? — вырвалось у Петра. — Ничего себе! Где Москва и где Дания!

Павел продолжил, со смехом предложив ему прекратить истерику. В Москве следовало нанять транспорт до Архангельска, где предстояло арендовать немного места на датском корабле.

— Павел! — изумился Карпинский. — Ты вообще серьёзно говоришь-то? Нанять, арендовать! Как будто вот так запросто взять и доплыть до Копенгагена.

— А почему это должно быть трудно, Пётр? — улыбался Кузьмин.

— Ты вообще молчи! Ты же всё знал до этого, а мне ничего не сказал!

Весело ему, блин! Путешественник фигов, думал Карпинский. И осёкся. А так и есть. Сколько он уже намотал тысяч километров, не сосчитать. Что ему лишний крюк до Дании?

В Коломне посольство разгрузилось с лодий, щедро расплатившись с гребцами. С помощью дьяка Парамона, что остался при ангарцах после того, как в Нижнем Новгороде Беклемишев ушёл на Москву ямским трактом, быстро нашли лошадей и телеги. Небольшой отряд охранения, в пару десятков стрельцов, со стрелецким головой во главе, возглавил караван. Как и ранее, никакого досмотра ангарцы не проходили, Василий Иванович говорил о какой-то царской грамотке, что давала им право невозбранно проходить мимо чиновников и таможен. Всё имущество ангарцев разместилось на шести телегах и после небольшого отдыха в предместье Коломны, караван двинулся по Коломенской дороге к Москве. В крупном селе Троицком сделали первую остановку, накупив снеди, платили, как и ранее, медными монетками, что в достатке наменяли в Нижнем. Грауль говорил, что до Москвы сотня километров и лучше всего, посоветовавшись с Кузьминым, на ночь остановиться в Коломенском. Дьяк и стрелецкий голова против ничего не имели. Ночевали на постоялом дворе, но, несмотря на все попытки, никто из ангарцев ночевать в дом не пошёл.

— Ага, там наверное клопы одни! — вставил Карпинский своё веское слово. — Уж лучше на шинельке ангарской, да на телеге.

Что естественно, каждый из ангарцев под рукой имел по «Песцу», а под другой — ещё по одному. Мало ли? Времена дикие, люди лихие. Дьяк рассказывал, как тут два крестьянско-воровских бунта прокатилось по округе. А про Болотникова он вообще шёпотом говорил, как о сущем дьяволе. Кровища, шептал он, тараща глаза, тут рекою лилась. Хотя в школьную бытность Карпинского, помнилось ему, товарищ Болотников характеризовался прогрессивным борцом против царизма. Всё одно с песцом оно спокойнее. Кстати, с ним вышла довольно занятная штука. На испытаниях этот револьвер, который проектировался и выпускался в мастерских по паре вариантов в год, показал себя настолько сильно, что выпущенные из него пули разметали в щепки не только мишень, но вырвали из земли и бревно, к которому она была приколочена. Поначалу планировавшееся название для револьвера — «Булава», было дружно заменено эпитетом, данным ему Радеком, принимавшим оружие. Конечно, профессор тогда имел в виду не полярную лисицу, а нечто более объёмное. Но вот решили назвать оружие именно так.

При подъезде к селу Коломенскому с Петром, с вящему его удовлетворению, наконец-то поговорил Павел Грауль. А то он уже потихоньку начинал задумываться о странного рода конспирации своего начальника.

— Пётр, слушай меня внимательно! — говорил Павел, устроившись рядом со мною на телеге. — Как ты знаешь, в ящиках у нас золото. Оно предназначено для нескольких задач. Большее количество сего презренного, но очень уважаемого в этом мире металла предназначено для твоей цели.

— С этого места поподробнее, пожалуйста, — уныло решил схохмить Карпинский.

Грауль, похоже, этого даже не заметил, продолжив свои наставления:

— В Дании сейчас правит король Кристиан четвёртый. Товарищ умный и расчётливый, напоминает, по буйству идей, вашего Петра Великого. Строитель и храбрый воин, в целом, неплохой мужик. Насколько я понял, главная его проблема по жизни — финансы. С ними у него очень туго, слишком туго, я бы сказал. Оттого и многие его неудачи на внешнеполитическом и торговом поприщах. Я думаю, встретиться с ним у вас проблемы не встанет, а вот мы в Москве можем застрять надолго. Ну так вот, вся эта золотая казна, что копил Соколов…

Далее Павел повёл рассказ о цели вояжа в датское королевство. Тимофей Кузьмин, единожды заикнувшись насчёт проблемы с выкупом Шетландских островов Данией у Британии, сразу же заразил шальной идеей Соколова. Несмотря на то, что его запал был охлаждён Радеком, позже, после долгих разговоров с профессором, тот согласился, что фактория в углу Европы может быть полезна. Острова, интересовавшие Соколова, находились в Северном море, именуемом сейчас Немецким, между Шотландией и Норвегией. Теоретически, это норвежская земля либо датская. Норвегия и Дания сейчас находятся в унии, у них одна королевская династия, стало быть, на Шетланды права имеют датские короли. В прошлом, вслед за Оркнейскими, эти острова были заложены шотландцам, как приданое для датской принцессы, что выходила замуж за шотландского короля. В тексте договора был пунктик о возможности их обратного выкупа датской короной за двести десять килограмм золота.

— Именно эту операцию тебе и надо провернуть, — выдохнул Грауль.

— А как шотландцы, не против их отдачи будут? — усмехнулся Пётр.

— Оркнеи, думаю, уже не отдадут, а насчёт Шетландов тебе нужно говорить с датским королём. Ему нужно золото.

Как говорил Павел, за взятку в несколько десятков килограммов золота Кристиана следовало заставить потребовать у британцев возврата хотя бы Шетландов и далее выкупить их у него за остальное золото. Можно было обещать и возможность дальнейших, скажем, годовых выплат, как нечто вроде арендной платы. — Мы ещё покумекаем над этим вопросом, — глядя перед собой, проговорил Павел.

Ангарцы продолжали свой неспешный путь к Москве и ближе к вечеру показалась высокая земляная стена, с немногими башенками и редкими кольями. Вот тебе на, подумал Пётр.

— А где же каменные стены? — спросил Карпинский Тимофея, с которым они ехали вместе, переговариваясь о предстоящем деле.

— Так то Земляной город, — кивнул на вал Кузьмин, — его совсем недавно насыпали. Вона и ров пред ним. До него деревянные стены были, но огонь пожрал всё.

— Погодь, а Кремль? — спросил Карпинский, пытаясь вспомнить, какой он сейчас — ещё белый или уже красный.

— До него ещё далёко, — прищурился Тимофей, улыбаясь. — Нешто ты хочешь сразу Кремль узреть?

Его собеседник лишь пожал плечами, до сего момента он считал себя знакомым с московской историей, хотя бы и поверхностно. Сейчас же и в этом сомневался.

— Гля, Пётр! Вона и царь нас дожидается! — купец указывал на проездные ворота между склонами вала.

Пётр изумлённо силился разглядеть между несколькими стрельцами и мужиками, бывшими у ворот, московского царя, как невольно оглянулся на странные звуки, доносившиеся до меня со спины. Никита Микулич и пара мужиков-нижегородцев, похрюкивая, смеялись, держась друг за дружку.

— Тебе, Тимоша, весело смотрю? — похлопал покрасневший Карпинский веселящегося купца по плечу и ощерился. — Может, ещё над Пашей пошутишь?

Таможню прошли без проблем — Парамон постарался, ангарцев даже пропустили вперёд десятка других тележных караванов. К ночи они, наконец, устроились в одном из постоялых дворов. По дороге их было немалое количество. Примыкая друг к другу, они составляли целую улицу, раскрытые ворота шли одни за другими, со всех сторон доносился шум, гам, выкрики, кто-то спорил, а кто-то уже и махал кулаками. Попадались и лавки, до изумления схожие с ларьками, что расплодились по всей стране в девяностые. Чуть дальше пошли дворы побогаче, с резными фигурками на воротах, да и сами ворота были украшены цветным орнаментом, кое-где на ограду использовался и белый камень. В один из таких дворов ангарцы и завернули своих лошадей. Дьяк Парамон, быстренько поговорив с резво выскочившим из, как показалось, мини-дворца, хозяином, тут же раскланялся, оставив ангарцев на попечение стрелецкого головы. Сам он, по его словам, должен был встретиться с Василием Михайловичем Беклемишевым, головой ангарского приказа, что уже давно обретался в Москве.

Ящики с золотом и всю остальную поклажу нижегородцы снесли в светлицы. Оба Микулича, остались там же, сторожить добро. Ангарцы же собрались в небольшом зальчике, куда через коридор выходили двери их, так сказать, номеров. Теперь можно было попробовать местной стряпни. Служки появились незаметно и тихо, принявшись всячески нахваливать свою кухню. В результате долгой дискуссии ангарцы всё же заставили служек принять заказ в духе ресторанной практики более поздних веков. Они-то, по бытовавшим обычаям, хотели выставлять на стол полные смены блюд, такие как холодное, горячее, жаркое, тельное и прочее. Ангарцы же, не захотев превращать обычный ужин в вульгарный банкет, хотели заказать порционно. Служки долго силились понять, что именно нам надо и были весьма удивлены нашим скромным заказом. Кстати, Микуличей насчёт кухонных обычаев и не спрашивали, а Кузьмин неожиданно встал на сторону ангарцев, объяснив удивлённым юношам их пожелания. А пожелали они щей с осетриной, рассольнику с говядиной, фаршированной репы каждому, печёных куриц и множество пирогов с самыми разнообразными начинками, начиная от грибов и творога, заканчивая ливером и зайчатиной. Никакого алкоголя ангарцы не взяли, к ещё большему изумлению служек. Разве может считаться алкоголем ковш вишнёвого мёду и самая малость боярской романеи? Ну а для нижегородцев, что пребывали на первом этаже этого дворца-гостиницы, был заказан тот самый банкет, что пытались эти молодцы навязать нам. Пускай мужики порадуются, заслужили.

Карпинский, честно говоря, с некоторой долей предвзятой осторожности отнёсся к местной стряпне, представляя себе царившую там антисанитарию. Это не ангарские столовые, устроенные на взыскательный вкус и взгляд среднего человека двадцать первого века. А в это тёмное время вряд ли были санитарные службы, что проверяли бы состояние кухни. Однако, едва попробовав своей, ещё с БДК утащенной ложкой рассольника, Карпинский забыл обо всех своих страхах и чуть не проглотил язык, настолько этот суп был вкусен. А фаршированная репа! Это просто песня — нежная мякоть, смешанная с мясным фаршем, травками, луком, сверху покрытая золотой корочкой запечённого сыра. Да всё это было щедро промаслено и так возбуждающе пахло! В общем, московской кухни никто более не опасался — кушать можно было смело. А вот вино не понравилось — кислое какое-то, а вишнёвая медовуха же, напротив, оказалась весьма недурна. Хмельная бражка с добавлением мёда крепостью была не более шести оборотов и пилась легко, как пиво.

— Ты особо не налегай, — ухмыльнулся Грауль, подсев к Петру поближе. — Микулич говорит, нас ещё в оборот не взяли, только стрельцы, что с нами от Коломны шли, стерегут подворье. Сегодня же надо вам с Тимофеем уматывать к его отцу.

— А завтра будет поздно? — ответил Пётр, томимый съеденным и выпитым. — Местная кровавая гэбня постарается?

— Поздно, — кивнул он. — Стеречь нас будут до самого визита к царю, чтобы не шатались по городу, умов не смущали.

— Чьих умов? — удивился Карпинский.

— Мало ли чьих, боярских, дворянских, — пожал плечами Павел. — Ничего странного тут нет, обычная практика пресечения ненужных встреч.

Поздно вечером приказный голова вернулся из-за кремлёвских стен совершенно разбитым. Но и этой ночью Василию Михайловичу не пришлось спать до самого рассвета, пришлось ему встречаться с людишками нужными, для дела важного гожими. Проведши полдня на нервах, он рассказывал царю всё то, что было ему известно о державе ангарской и её обитателях. Говорил обо всём им прежде слышанным, да виденным. Казалось, ничего не ускользнуло от его уха или глаза. Ведь такова служба его — примечать всё то, что для отечества родного да государя, Богом даденного, цену имеет. А вышел он из палат царских, что мышь мокрая. Тяжко оно, с государем всероссийским речи вести, да вопросы его колкие, в самую суть бьющие, выслушивать. Пришлось для душевной и телесной поддержки после оного в баньке на славу попариться, да медку всласть напиться, ибо парилка отменная и разум просветляет и членам роздых и успокоенье даёт.

Вот и сидит Василий за столиком резным при свечном свете, гостей ждёт. А первый уж и на порог явился, проскользнув в приоткрытую ему холопом дверь рядом с воротами. Тихо в доме, дети да бабы спят давно, а мужики, кто на дворе, кто в доме, бдят — им спать не велено. Тишина такая, что таракан прошуршит под половицей — и то слышно. А тем временем, фигура в тёмных одеждах бесшумно скользила по лестнице, к кабинету боярскому. Там его уже дожидались. Василий Михайлович, выслушивая отчёт Парамона Хватова, дьяка своего же приказа, находился в немалом замешательстве. Как и предполагал приказной голова, в сундуках ангарцев было золото либо серебро. Дьяк, следуя его указаниям, все дни вился вокруг оных сундуков, тяжелы они были. Мужички вдвоём подымали их с усилием. А было тех ящиков у ангарцев девять штук, да два из них длиннее остальных.

— Узнал чего? — бросил Беклемишев вошедшему дьяку.

— Да, батюшка, Василий Михайлович. Ящики те снесли они в терем, стало быть, съезжать нынче не будут.

— Сейчас они чревоугодничают без памяти, тако же и холопья ихнеи, — сообщил Парамон.

— Стало быть, к обеду не подымутся. А утречком мои людишки будут там и ящики эти осмотрят, — подал голос боярин из посольского приказа, пришедший к Беклешимеву ранее, да ожидавший его в доме, покуда хозяин терема не вышел из бани.

— Я бы уже их отправил, — проговорил приказный голова.

— Пусть покудова стрельцы за ними погляд держат, — отвечал боярин и, обернувшись на дьяка, спросил того:

— Пьют ли вина али медку, да много ли?

— Пьют, батюшка, — кивнул дьяк. — И вина и медку пьют, песни уж пели, когда я уходил со двора.

— Хорошо, коли так. Завтречка проще работа будет, — боярин решительно поднялся с жалобно скрипнувшего резного стульчика. — Ну да пойду я. И ты, Василий Михайлович, ляг, отдохни, намаялся сегодня.

Грауль, подняв Карпинского из-за стола вместе с теми, кто должен был ночью покинуть постоялый двор, отвёл их в свою светлицу. Незадолго до этого Пётр заметил, что он продолжительное время переговаривался со старшим Микуличем. Точнее, больше слушал старого новгородца, кивая в такт его словам. Разместившись на лавках в углу комнаты ангарцы разного происхождения: и россияне-морпехи и беломорцы-переселенцы — два брата из Усолья, Божедар и Ладимир, ожидали напутственного слова от начальника ангарского посольства.

— Сначала я отдаю бумаги, — начал Павел, достав из своего рюкзака кожаный свёрток, хлопнув по нему ладонью, он продолжил:

— Там бумаги, удостоверяющие ваши полномочия, обозначающие ваши личности и дворянское происхождение некоторых из вас, а также письмо князя нашего датскому королю Кристиану. Ознакомьтесь, если есть желание. Позже Микулич вам всё подробно расскажет.

Карпинский протянул руку и, получив свёрток, принялся изучать бумаги. Вскоре ему удалось найти его собственное удостоверение личности. Там было написано: Petrus Karpinski, baron von Udinsk. Чёрт возьми, а ведь приятно почувствовать себя дворянином, подумал тогда Пётр.

— Надеюсь, звание наследственное? — спросил Карпинский Грауля, уже думая о потомках.

— Как справишься с заданием, Пётр, — слишком серьёзно ответил Павел.

Так, а из этого можно сделать вывод. Что-то у нас в Ангарии затевается. Никак создание элиты, о чём Петру несколько раз пытался сказать Кабаржицкий. Он намекал, что в постепенно растущем государстве, выходцев из будущего обязательно отметят дворянством. Наши трио управителей, Соколов, Радек и Смирнов, говорят, уже об этом договорились. Так сказать, поддержать на будущее потомков тех, кто появился одним весенним днём на берегу Байкала.

— Такой вот твой аусвайс, Пётр, — посмеивался Грауль, пока тот рассматривал лист плотной бумаги, с написанным на старонемецком языке текстом. Среди бумаг было и письмо к датскому королю, выполненное в готическом шрифте с узорной вязью по краям листа. Письма сваял, с некоторой помощью ангарцев, Иван Микулич, знавший этот язык.

— Что в нём написано? — посмотрел Капинский на Павла.

— Обычный для этого случая текст, — пожал плечами Грауль. — Податель сего является подданным князя Сокола, князя Ангарского, род свой ведущего от великих князей Киевских и так далее. Пыль в глаза.

— Может и прокатит, — хмыкнул новоявленный барон.

Всё же люди тут не настолько искушены в политической географии, а разных самозванцев там хоть пруд пруди. Бывало, они и на трон садились. Как тот хмырь, выдававший себя в Черногории за русского царя Петра Третьего, взял да и получил престол на Балканах. Так и правил шесть лет, причём недурно правил, реформы проводил. Народ в Далмации потянулся к нему, этим он навлёк на себя гнев Венеции и подписал себе смертный приговор.

— Как стрельцов пройдём, Павел? — спросил Карпинский, оторвавшись от бумаг.

То, что стрельцы ангарцев откровенно пасли, было видно, как Божий день. Вряд ли эти неразговорчивые бородачи рядом с ними только для того, чтобы сопровождать Петра и его товарищей своими угрюмыми взглядами из-под густых бровей, если бы нам вдруг вздумалось прогуляться по Москве. Устроились они в небольшой пристройке сбоку терема, сменяясь на отдых по шесть человек каждые несколько часов.

— Правильный вопрос задал, Пётр, — заметил Грауль и послал Божедара за Кабаржицким, что был у себя, в боковой светлице.

— А ящики, как мы их спустим? — кивнул Карпинский на сложенные у слюдяного оконца верёвки. — Как потащим?

— И снова ты правильные вопросы задаёшь, — кивнул Павел.

Тем временем, появился Владимир и Грауль тут же вопросительно взглянул на него, ожидая, видимо, какой-то информации.

— Интервал восемь-девять минут в сторону постепенного увеличения, — ответил он.

— Так, отлично. Успеем в два, максимум три захода, — проговорил Павел. — Значится так, сейчас стрельцы стоят у ворот, там их трое. Трое же других краснокафтанников протоптали себе тропу наряда вокруг нашего мотеля. Мотают круги вокруг него, интервал, как уже сказал Владимир — восемь минут, ориентировочно. Остальные стрельцы, вместе со своим начальником, сейчас пируют за наш счёт на первом этаже.

— Павел, может ты объяснишь всё-таки насчёт ящиков? — Пётр решил узнать, как он собирается их спускать. Ведь в два-три захода их никак не успеть спустить и оттащить в сторону.

— Дались тебе эти ящики, — усмехнулся спецназовец.

— А как же оно? — не в силах назвать золото его собственным именем, спросил Карпинский.

— Нет в них никакого золота, там железо. Заодно покажем в Кремле наши возможности в выплавке металлов, — рассмеялся Грауль. — А золото там было, совсем недавно.

— А где оно сейчас? — подался вперёд Белов. — Загадками говоришь, Павел! Давай уже начистоту.

— А вот оно, — кивнул Грауль на купленную в Нижнем Новгороде верхнюю одежду.

Сейчас одежда эта лежала наваленной грудой на огромной, рассчитанной по европейской моде, на несколько персон, кровати. И тут до Петра дошло. Неспроста ушивали одежду по пути из Нижнего — делали на ней карманы тайные. Вот оно что! А он то, по дури своей, думал, что придётся переться с ящиками, полными золота, до самого Архангельска. Всё правильно, рассовал по карманам плоские слитки и вперёд. Хотя…

— А сколько же нас будет? — спросил Карпинский, с сомнением посмотрев на восьмерых товарищей, держа в голове девятого — Микулича. Золота гораздо больше, чем мы сможем незаметно унести.

— Те нижегородцы, что привёл нам Кузьмин, это наши люди. Занимался этим отец Тимофея и его товарищи. С вами пойдёт пятнадцать человек. Кстати, вам уже пора переодеваться. Не будете же вы привлекать внимание московского люда ангарскими кафтанами?

Как оказалось, на каждого из группы полагалось таскать на себе восемь-девять золотых пластин. Не слишком тяжкий вариант, броники они потяжелее будут, например.

— Пётр, теперь об оружии, — встал с лежака Грауль.

Он подошёл к сложенным у расписной стены ящикам, с треском отодрав крышку с верхнего. Оказавшиеся там карабины сюрпризом для Каринского не стали, дюжина из них предназначалась воеводе Бельскому, в качестве затравки, другая дюжина — посольству в Данию. А то мало ли чего случится, датчане в те времена были не теми толерантными европейскими тихонями, что знали мы. Лихих людей промеж них сейчас немало.

— Посидим на дорожку, — предложил Грауль, когда все переоделись и разобрали укрытые в кожаных чехлах карабины, повесив их на плечи. Пришло и пятнадцать мужичков-нижегородцев, ангарская же одёжка вскоре исчезла.

— В ангарские кафтаны оденутся остальные мужички, — пояснил Павел, — чтобы не сразу заметно была ваша пропажа.

— Ну, пошли! — Павел направился к выходу из светлицы, пройдя по тёмному коридору этажа, ангарцы вышли к небольшому переходу между половинами терема, крытому доской. Одна сторона выходила на внутренний дворик нашего заведения, другая же на проездную межрядную дорогу, с бревенчатой мостовой. По переходу изредка, но шумно гулял ночной ветер, на улице же было тихо, лишь с первого этажа, где была трапезная, доносились пьяные голоса, в стойлах изредка всхрапывали лошади, да трещали сверчки.

— Уходить будете за следующий дом, — Кабаржицкий указал на тёмную громадину впереди.

Дождавшись очередного прохода стрельцов, товарищи Карпинского один за другим стали спускаться по верёвкам в темноту улицы. Подтянув верёвки и пропустив очередной проход караульных стрельцов с факелом, манёвр повторили. Странно, но никакой боязни, по сути, потерять всякую связь со своими друзьями у Петра не было. В крови шумел адреналин, а в голове — чистый восторг и чувство неотвратимого подвига. Наверное, то же самое испытывают перед первым прыжком с парашютом. Спустили последний ящик. Ну всё, сейчас очередь Петра. Он обнялся с Володей, Никитой, да махнул мужикам. Павел подошёл сам, крепко обнял и тихонько проговорил:

— Больше слушай Микулича, он мужик матёрый, понимает, что к чему. И, случись что, не опасайся применять оружие. Даже не раздумывай, доверься эмоциям, оперативно решай вопросы, жёстко. Ну давай, с Богом!

Коснувшись сапогами брёвен настильной мостовой, Карпинский тут же ощутил нахлынувшее чувство оторванности и впервые с момента попадания в этот мир ощутил себя песчинкой в море, глядя, как уходят вверх верёвки. Ну вот, Петя, теперь ты рассчитываешь только на себя и своих немногих товарищей, что находятся рядом с тобой.

— Ну всё, теперь только на себя им надеяться, — Павел эхом повторил мысли Петра, глядя в темноту ночи.

— Думаю, он справится, — сказал Кабаржицкий, подойдя к перилам. — По крайней мере, у меня хорошее предчувствие.

Грауль только развёл руками, оглядев своих товарищей, и произнёс:

— Мужики, давайте все спать, завтра с утра буду с вами проводить инструктаж. Володя, а ты погоди, нам с тобой ещё покумекать надо.

— Стрельцов должны были бы сменить. Странно, что они вообще с нами до сих пор, — говорил Грауль. — Они не охранники, службу они фактически завалили. Я, честно говоря, думал, что тут должны бы появиться местные спецслужбы.

— Кстати да, что там у них сейчас? Тайный приказ или приказ тайных дел? — наморщил лоб Кабаржицкий.

— Не знаю, по-моему, это только у Фёдора Первого появится Тайная канцелярия, но это уже позже.

— Погоди-погоди, — воскликнул Владимир. — А ведь получается, что это мы Бельского на трон посадим? Он же с нами сотрудничать хочет!

— Он сам к власти придёт, — пожал плечами Павел. — Мне неизвестна информация о каких-либо заговорах. В Москве по смерти Михаила Фёдоровича вспыхнет мятеж боярский, последний их выверт в сторону поляков. В первую Смуту у них почти получилось пригласить ляха на трон, Владислав даже титул Московского царя тогда принял. А на этот раз Бельские им даже такого сделать не дали.

— А Алексея Михайловича умертвили всё-таки бояре или Бельский, сам как думаешь?

— По официальным данным исторической науки и по логике событий — да, они, клятые. Но, как я тебе уже говорил, есть теория, подтверждённая лишь косвенно, что к этому причастен и Фёдор Самойлович. Да и вопрос с отравлением Никиты Бельского довольно тёмный.

— После успешной обороны Себежа и сбора разбитых полков он ушёл к Москве, где бушевал боярский бунт. Вырезал всех изменников к чёртовой матери и вскоре умер, будучи отравлен на пиру по случаю усмирения бунта.

— А на трон взошёл опекун Ивана, младшего сына Михаила — Никита Романов, двоюродный брат первого царя из рода Романовых.

— Дай угадать, — перебил собеседника Кабаржицкий. — Иван Михайлович тоже был отравлен?

Грауль кивнул.

— А после чего, решением Земского Собора, въехал в Кремль, когда были вычищены практически все, кто смог бы ему помешать. Обвинил злопыхателей, убрав князей Милославских, да и всех прочих, кто мог ему помешать, в смерти Алексея Михайловича и вуаля, — новый царь!

— А как же Бельские пролезли на трон? — удивился Владимир. — Ведь худородные князья, а чин боярский Фёдор Бельский получил от Никиты Романова только спустя год после его воцарения!

— Знал бы Никита, кого пригрел на груди, — усмехнулся Павел. — Все эти отравления, воцарения — чем они отличались от вашего восемнадцатого века? Ведь тоже сплошная уголовщина и предательства. С самими Романовыми-то оно также было. В начале семнадцатого века была истреблена ветвь Рюриковичей, идущая от Ивана Калиты, причём руками Гедиминовичей. Потом все претенденты из рода Годуновых. И князь Голицын умирает в том же году, в котором из польского плена прибывает Филарет. А Бельские чем хуже? Тем более, ему покровительствовал и клан Долгоруких.

— Как сейчас всё повернётся — вот вопрос! Я бы хотел пообщаться с Никитой Бельским, — заключил Павел, глядя немигающим взглядом на Владимира.

— Получится ли? — пожал плечами Кабаржицкий. — Мы же под присмотром.

Под утро, когда солнце только-только показалось, а Кабаржицкий видел уже десятый сон, его растолкали самым бесцеремонным способом.

— Володя, у нас гости, одевайся!

— Да я, собственно, одет, — недоуменно проговорил он. — Какие гости?

— Стрельцов меняют таки на спецуру местную.

— Ты не спал? — удивился Кабаржицкий. — Оставил бы кого-нибудь из мужичков.

Однако, посмотрев на выражение лица Павла, он понимающе кивнул, вспомнив сытые и довольные лица нижегородцев.

— Ступай в светлицу Никиты, крайняя от лестницы, там все собрались.

Едва открыв дверь, Кабаржицкий тут же отпрянул назад, в полном изумлении. Все остававшиеся с ними нижегородцы, переодетые в ангарские кафтаны, сидели на лавках, сундуках, стояли у кровати и в весьма бодром состоянии.

— Проходи, Владимир, присаживайся. Мужики, ну что, выбор учинили? — заулыбался Грауль.

— Да, Павел Лукич, о попе Саве.

— Ну и отлично, всё ждём, — Павел оставил дверь чуточку приоткрытой и прошёл в середину комнаты.

— Думаешь, они к нам наверх пойдут? — Владимир вопросительно посмотрел на Грауля.

— Уже, наверное, пошли. А ты бы, будучи государевым человеком при исполнении, не захотел бы пошарить у нас в сундуках? — отвечал Грауль.

И после некоторой паузы, подмигнув, продолжил:

— Мне Есенька, холоп хозяйский, докладывает, если кто на горизонте появляется. Тихо!

Павел неслышно подошёл к двери, да послушал скучающую тишину спящего терема.

— Идут, начинайте, — одними губами сказал глава посольства.

Мужики, подобравшись, с совершенно серьёзными лицами начали выводить:

Грауль неспешно подымал ладонь — нижегородцы пели громче и громче:

Спустя несколько минут в отворившуюся дверь светлицы заглянуло конопатое лицо информатора главы посольства:

— Ушли, Павел Лукич! Во дворе у конюшен они!

— Молодец, Есений! Заходи к нам.

Грауль покопался в своём рюкзаке и вскоре извлёк оттуда двух стеклянных дельфинчиков голубоватого и розового оттенков и вручил оных мальчишке:

— И сестрёнке своей подаришь!

Глаза Есеньки расширились от удивления, схватив подарок, он помчался к боковой лестнице терема, что вела на задний двор. В каморке под нею и жил мальчишка-сирота со своей сестрой и дед Фома, печник хозяйский, бывший брату с сестрой вместо отца и матери. Граулю Есений понравился, бойкий и пронырливый мальчуган сразу же пошёл на контакт и теперь с успехом шпионил на ангарцев. Павел уже подумывал забрать его вместе с сестрой с собой на Ангару. Интересно, думал он, есть ли тут практика усыновления?

Вопреки обыкновению, царь и самодержец всероссийский пожелал видеть прибывших в столицу ангарцев уже на четвёртый день их пребывания в Москве. Послы Ангарского княжества, остановившиеся по наказу Михаила Фёдоровича, подальше от любопытных глаз, на постоялом дворе в Замоскворечье, не ждали такой оперативности. Поэтому внезапно влетевшая в спешно открываемые служками ворота постоялого двора кавалькада всадников и два крытых возка, стали для них полной неожиданностью. Один из всадников спешился и подошёл к крыльцу терема, на котором стояло, как ему показалось, несколько холопов ангарского посольства. Один из них был с выскобленными волосами на лице, на немецкий манер. Более ничем они не выделялись, посему царский гонец не стал искушать судьбу и поговорил сначала с Матвеем, вмиг появившимся перед ним хозяином постоялого двора. Затем гонец спросил ангарского посла Павла Лукича Грауля, графа Усольского. Павел подался вперёд, выйдя к удивлённому царскому гонцу. Представившись подьячим Посольского приказа Афанасием Жаровым, он слегка cклонил голову и объявил о воле государя всероссийского. А изволил тот потребовать немедленного прибытия ангарцев в его палаты.

— Товарищ воевода! Разрешите доложить! — молоденький ефрейтор, паренёк лет четырнадцати, оправляя ремень висящего на плече карабина, появился на пороге комнаты совещаний.

— Докладывай, — позволил Петренко, оторвавшись от карты.

Офицеры крепости, сидящие за длинным столом разом обернулись к вошедшему юному воину. А тот, нисколько не смущаясь, принялся зачитывать радиограмму, пришедшую с заставы:

— Мимо заставы Нижней проследовало судно малой осадки. На борту оружные люди, числом до двух десятков. Не енисейцы, одеты богато. Идут уверенно.

— Так! — хлопнул кулаком по столу Ярослав. — Прощёлкал гостей посол наш в Енисейске! Карпинский ни разу не подвёл. Ладно, ступай, Александр, свободен.

А через пару часов у крепостного причала Владиангарска под присмотром канониров и снайпера пришвартовался дощаник. К сходившим на берег людям подошла команда пограничного контроля — пять воинов в красных кафтанах с белыми обшлагами. Четверо солдат в стального цвета полушлемах со знаком сокола, с винтовками и примкнутыми ножевидными штыками остались немного позади офицера в блестящей кирасе с золотым ангарским гербом по центру, который, придерживая рукою палаш, обратился к гостям:

— Приветствую вас на ангарской земле! Я капитан пограничной стражи Ангарского княжества Аркадий Ярошенко. Назовите себя и цель вашего визита к нам.

Вперёд вышел молодой человек в дорогой одежде и с аккуратно подстриженной небольшой бородкой. Аркадий с удивлением для себя отметил, что этот интеллигентного вида человек до изумления напоминает ему персонажа Андрея Миронова их кинофильма «Три плюс два».

— Имя моё Афанасий Бойков, а прибыл я с вестью и добрым словом от Строганова Дмитрия Андреевича для разговора с князем Вячеславом Соколом или с его доверенным лицом.