Андроиды срама не имут

Глава 13. Зачистка

Таких медуз я здесь ещё не видел. Она была настолько огромна, что даже не могла собраться в шар. Её форму можно было бы назвать сигарообразной, если бы эта гигантская капля вела себя поспокойнее, не сокращалась, как гусеница, и не пыталась разорваться пополам. Чем-то она мне напомнила аэростат заграждения — из тех, что поднимали перед бомбёжкой, перекрывая путь вражеским самолётам. И ещё, не знаю почему, «Предчувствие гражданской войны» Сальвадора Дали. Должно быть, ракурс похожий. Громада зависла под самым куполом, так что причиной её колыханий были, возможно, всё те же искажения перспективы.

Я замер, не в силах отвести взгляда от грозного знамения, и, даже когда вспыхнула и запищала спичка, продолжал стоять какое-то время неподвижно. Наконец заставил себя двинуться к месту службы. Шёл с оглядкой — и всё же главный момент пропустил. За спиной послышался оглушительный чмок. Обернувшись, увидел, что гигантская водяная амёба успела разделиться надвое, при этом рассеяв в высоте десятка полтора медузок помельче.

Что ж это, братцы вы мои, на нас надвигается, если такую пожарную машину вызвать пришлось?

В голливудские пророчества Лёхи я, повторяю, не очень-то верил, однако унять нервную дрожь мне так и не удалось: в том-то и беда, что, как свидетельствует опыт, особенно мой, реальность всегда превосходит самые мрачные ожидания.

С госпожой тоже явно было не всё в порядке: бессмысленно пошевеливала щупальцами, будто не знала, с какой команды начать, шла пятнами на манер осьминога, что, впрочем, выглядело со стороны весьма эффектно. Непонятно лишь, зачем вызывала.

— Ну что, Мымра? — сочувственно спросил я и вдруг осознал, что впервые обратился к ней вслух. Не под нос себе пробормотал, а именно обратился — в полный голос.

Реакция её меня удивила: Мымра исчезла. Раньше она перед отбытием бурлила хотя бы, а тут без прелюдии: бац — и нету!

Постоял подождал, собрался уже вернуться к футляру, когда она возникла вновь.

— Ну? — с вызовом сказал я. — Чего дуришь?.. Вот заберут сейчас твоего Володеньку Турухина — кого тогда гонять будешь?

Показалось, будто Мымра вздрогнула. Возможно, опять отлучилась, но лишь на долю секунды. Сзади послышалось знакомое неприятное кудахтанье, и я обернулся. В пяти шагах от меня стоял Лёха.

— Никак на правду перед увольнением пробило? — язвительно осведомился он. — Что ж, это по-нашенски! Терять нечего, режь всё как есть начальству! Пусть знает…

В другой раз я бы, может, и обиделся, однако тогда мне было не до того.

— Как-то странно она себя ведёт сегодня… — сказал я.

— Прикидывает, куда бежать, — уверенно объяснил Лёха. Как водится, всё знал заранее. — Выбирает, в которую муть прятаться…

Словно подтверждая его слова, Мымра пропала надолго.

— Ты думаешь, у неё не один дом?

— Думаю, да. Насколько я понимаю, жить они могут только в таких условиях. Вот и скачут из одного укрытия в другое.

— Так, может, я снова к ней попаду? В другой мути…

— М-м… Вряд ли. Хотя… — Он задумался.

— А чего ей тогда бояться? Укрытие есть и, ты говоришь, не одно… — Спросил — и сам пожалел. Сейчас ведь снова начнёт ужаски плести. А тут и без ужасок зябко.

Но Лёха лишь вздохнул:

— Скоро узнаем…

И это было хуже любого ужастика.

— Слушай, — сказал я. — Надо бы Леру предупредить…

— О чём?

— Ну… вообще… Предупреждён — значит, вооружён…

Лёха скорчил досадливую гримасу.

— Предупреждён и очень опасен, — с безобразной усмешкой вымолвил он. — Опоздал ты, Володенька… Лера-то наша — тю-тю! Вслед за Вадиком. Так что предупреждай, не предупреждай…

— Да брось ты!.. — И я, не обращая внимания на попытки Алексея удержать меня, устремился к Лериному футляру. Всё правильно. Та же самая картина: прямоугольник коротенького, словно подстриженного мха и копошащиеся на нём ёжики. Видимо, Валерия сразу после недавнего нашего разговора вызвала Обмылка и потребовала немедленной эвакуации. Вот, значит, какие у нас дела… Вот, значит, откуда ветер дует… Побежали крысы. Стало быть, скоро тонуть… То есть не тонуть — гореть… Пожар — к потопу, потоп — к пожару…

Несколько секунд я пребывал в остолбенении, потом подошёл приотставший Лёха. В отличие от меня, он никуда не спешил.

— Ну что, убедился?

— А на Вадика бочки катила… что попрощаться не зашёл… — в недоумении начал я и осёкся.

Такое впечатление, словно кто-то взвихрил чайной ложечкой воду в стакане: муть вскипела, медузы крутнулись смерчем, как пузырьки. От неожиданности я чуть равновесия не потерял.

— Ого… — упавшим голосом произнёс Лёха.

Ёжики метнулись враскат, и на месте Лериной упаковки нарисовался Обмылок. Мне показалось, что на сей раз наладчик проделал это быстрее, чем обычно.

— Резко по футлярам, — скомандовал он. — Крышки закрыть, бестолковку не высовывать. Подкрался.

— Кто подкрался?

— Комбец подкрался!

С этими словами он и сгинул. Что ж, коротко и ясно. Мы с Лёхой переглянулись. Начинается. Медузы продолжали кружить, распавшись на стайки, но как-то более деловито, без прежней паники, словно выбирая особо пожароопасные объекты. На секунду полупрозрачный рой сгустился вокруг нас с Лёхой, но быстро рассеялся.

Было ли нам страшно? Да, пожалуй…

— Давай хоть провожу, что ли… — поколебавшись, предложил я.

— А стоит ли? — озираясь, спросил Алексей. — Кажется, в самом деле что-то серьёзное, раз за товар беспокоится…

Да, товар… Товар — это мы. Сам помирай, а товар выручай… Первое правило бизнеса…

И всё-таки я увязался за Лёхой до самого футляра. Чёрт его знает, вдруг действительно распихают по разным мутям — больше и не увидимся…

Идти было всего ничего, но мы и тут успели потрепать языками. Как всегда.

— Вот тебе версия напоследок, — сказал он. — Насчёт нашей здешней работы…

— Ну?

— Все эти ужимки и прыжки — комплекс упражнений для пробуждения совести. Как тебе такое?

— Знаешь, — искренне ответил я ему. — Я смотрю, у тебя каждый раз новая версия…

— Ну а как же! — невозмутимо откликнулся он. — Мысль-то на месте не стоит.

— Зачем им понадобилось пробуждать в нас совесть?

— Возможно, для них это высшая форма пыток…

— А для нас?

— Для нас — не уверен…

— Позволь, это что же получается? — Я хмыкнул. — Принял ты, скажем, коленно-локтевую позицию — и почувствовал угрызения совести?

— Ну не так сразу. Я сказал: комплекс упражнений. Почувствуешь, только чуть позже, когда всё это выполнишь… Но ведь было же, — нарочито-проникновенно произнёс Лёха. — Признайся, было?

— Н-ну, было… — вынужден был признаться я.

— Вот. Значит, и ты тоже. А я сперва думал, у меня у одного так…

Мы подошли к футляру. Лёха велел крышке открыться, потом обернулся, пожал мне руку. Мы бы, пожалуй, и обнялись на прощание, но, сами понимаете, не в голом же виде!

— Чеши к себе, — сказал он, укладываясь в выемку. — Удачи!

Крышка за ним закрылась.

Вы не поверите, но вместо того чтобы припуститься бегом к своей упаковке, я ещё с минуту, не меньше, стоял возле чужого футляра, придурок, и недоверчиво озирал взбаламученную нашу муть. Забрось меня судьба в горячую точку, роль первой жертвы была бы мне обеспечена. Наградит же Бог одного человека всеми достоинствами сразу! С одной стороны, не в меру пуглив, с другой — полное отсутствие инстинкта самосохранения.

Стоял и тупо размышлял над последними словами Обмылка. Комбец подкрался. Какого рода комбец, хотелось бы знать, а главное — кому? Ну хорошо, выпадают на нас, допустим, Лёхины терминаторы. Лохматые тут же брызнут кто куда, фальшивые андроиды либо эвакуированы, либо уложены в непробиваемую и непрожигаемую фабричную упаковку. И что остаётся десанту? Только уничтожить опустевшую муть, лишить среды обитания — примерно так солдаты Ермолова вырубали чеченские леса, чтобы абрекам негде было укрыться. Да, вполне возможно…

Э! А чего я тут стою-то? Ну-ка быстро в укрытие!

Здравая мысль. Жаль, запоздалая. В следующий миг я был ослеплён вспышкой справа. Оттенки исчезли. Остались сгусток злобно-золотого пламени и стремительно сгустившаяся мгла. А ещё оглушительный треск. Это, как выяснилось, горела страшилка. Полыхнула разом, пожар вскинулся до небес. До низких пухлых небес.

Вы не представляете, что это такое: прожить целый месяц (или сколько я тут прожил?) в полумраке — и вдруг увидеть свет. Яркий свет. Крайне болезненное ощущение.

К счастью, местность я к тому времени выучил наизусть. Побежал вслепую, но, оказывается, прямой путь был уже перекрыт. Навстречу мне, опадая с каждым мгновением, неслись вприпрыжку огромные полыхающие шары. Этакое огненное цунами… Ёжики! Я охнул. И хотя знал, что на самом деле каждый из бедолаг не больше футбольного мяча, нервы мои не выдержали — свернул, решил уклониться. Голую спину лизнуло теплом. Споткнулся, упал. Обо что же это я? Ровный пятачок, ни бугорка, ни вдавлины… Вскочил и обмер. Оказывается, споткнулся я о нашего наладчика. С виду совершенно невредимый, Обмылок лежал ничком и признаков жизни не подавал. Розово-золотистые отсветы ощупывали его облегающий скафандр. Словно обыскивали.

Я попятился, но ужаснуться по-настоящему так и не успел, потому что секунду спустя раздался оглушительный взрыв, перешедший в не менее оглушительное шипение. Меня обдало паром и пеплом. Последний день Помпеи. Не иначе одна из огромных медуз обрушилась прямиком в полыхающее пламя.

И тут наконец я увидел одного из них. Боже, как мы были наивны, пытаясь копировать лицензионных андроидов! Какие, к чёрту, шатунные тычки локтями и коленями? Ни единого лишнего движения: он застывал на миг — и вдруг оказывался в нескольких шагах поодаль. Хищник, убийца, спецназовец. У меня даже мысли не возникло, что это кто-то из наших (вылезший из футляра Лёха или каким-то чудом вернувшийся Вадим) — совершенно иная пластика.

На моих глазах он вскинул ту металлическую штуковину, что являлась мне в Мымриных кошмарах, и точно поймал миг, когда лохматый (кажется, это был прежний владелец Леры) возникнет из ниоткуда. Негуманоид вспыхнул, как хворост. И закричал. Страшно. Воюще. Только потом, день или даже несколько дней спустя, я сообразил, что принял за крик рёв пламени. Не могут они кричать. Нечем.

Упал и пополз. Неважно куда, лишь бы подальше. Потом заставил себя подняться — и побежал. Добраться до футляра. Лишь бы добраться живым до футляра, а там гори оно всё огнём!

Промахнулся на каких-нибудь тридцать метров — выскочил на свой рабочий пятачок. И в этот момент появилась Мымра.

— Ты что, дура?! — завопил я. — Тебе что, жить надоело?!

Она исчезла. Тут же возникла вновь. Исчезла. Возникла. Опять исчезла.

И я понял, что не зря она мечется — ей просто некуда бежать. Это облава. Везде одно и то же. В каждой мути. Надо полагать, братья-гуманоиды решили выжечь нечисть повсюду.

Опасность я почувствовал спиной. Хребтом. Обернулся — и очутились мы на одной линии: Мымра, я и он. Лицензионный.

Оказывается, у меня хорошая реакция: он ещё только поднимал руку с этой металлической хренью, а я уже зажмурился. Прощай, Володенька Турухин… Секунду ждал вспышки, жара, боли. Не дождался — и осторожно разъял голые веки.

Лицензионный андроид по-прежнему стоял неподвижно. Во вскинутой руке — смертоносная железяка, в глазах — пустота.

И я шагнул вперёд.

Храбрый поступок, говорите? Да, наверное… Собственно, что есть храбрость? Это страх, сошедший с ума.

— Пошёл вон! — срывающимся на визг голосом выкрикнул я. — Это моя Мымра!..

Сжал кулаки и осмелился ещё на один шаг. Думал, попятится. Ничего подобного. Я не знал, что мне делать дальше. Ну не было в моей жизни подобных случаев! В памяти скользнул тот давний январский вечер, когда мне разбили морду во имя справедливости, — и дальнейшее стало неизбежным. Я тебе покажу справедливость! Ты у меня узнаешь справедливость!..

Я подступил к механической твари вплотную и, сам себе ужаснувшись, нанёс удар. Старательно и неумело. Справа в челюсть.

С тем же успехом можно было бы ударить телеграфный столб, например. Кроме того, я ухитрился промахнуться — кулак чиркнул по стальному подбородку, и мой мизинец оказался сломан. В таких случаях обычно пишут: руку пронзило болью. Нет, не пронзило. Боль оказалась тупая, ломящая. Поначалу мне и в голову не пришло, что это перелом. Думал, сильный ушиб.

Лицензионный наконец-то попятился, затем, не поворачиваясь, отступил — и словно растворился в общем хаосе. За спиной моей металась, безумствовала Мымра. Такое чувство, что Володенька Турухин внушал ей больший страх, нежели все лицензионные разом.

Не знаю, сколько ещё времени я обходил её, дурёху, дозором, подвывая, пристанывая, нянча повреждённый кулак и боясь, что откуда-нибудь снова подкрадётся очередной комбец. Очередной лицензионный с железякой. Но нет, никто не подкрался. Кажется, андроиды просто удрали. То ли не осмелились поднять руку на живого человека, то ли время, данное им на зачистку, истекло.

Уверившись в этом, я обессилел и прилёг.

Кто-то пытался приподнять меня под мышки, усадить. В воздухе стояла лесная гарь. Мизинец дёргало болью. Сперва я решил, что любопытный Лёха всё-таки не улежал в своём футляре и вылез. Ничуть не бывало. Вокруг меня хлопотал Обмылок. Товар выручал.

— Ты же… — не веря, сказал я ему. — Тебя же…

— Где болит? — спросил он, почти не гнусавя.

Я привскинулся, осмотрелся. Надо мной колыхались лианы. Разумеется, не прямо надо мной, но рядом. На такое расстояние мне к Мымре подходить категорически запрещалось. Нигде ничего не горело, но отовсюду тянуло дымком — не палёной плотью, а именно дымком, как от костерка или от сжигаемой прошлогодней листвы. Похоже, лохматые и впрямь относились не к животному, а к растительному царству.

— Где эти… лицензионные?..

Обмылок оставил вопрос без внимания.

— Где болит? — повторил он.

— Куда делись?

— Под штанишки пододелись!.. Где болит?

— Вот… — Я выставил руку. Сустав уже начинал распухать. Наладчик склонился и надолго замер над моей повреждённой конечностью. Да, такое фиг наладишь…

— И куда мне теперь? — скривясь, осведомился я.

Округлое рыло, естественно, никаких чувств не выразило. Обмылок молчал, и молчание его показалось мне угрюмым.

— Пошли, — сказал он, выпрямляясь.

Кое-как я поднялся на ноги. Лианы всколыхнулись. Мымра будто попыталась шарахнуться от меня подальше.

— Сейчас вернусь… — хрипло пообещал я, хотя сам в этом был нисколько не уверен.

Мы двинулись к моему футляру. Под босыми ногами хлюпал мокрый мох, но ни одной медузы мне высмотреть нигде не удалось. Видимо, вся влага потрачена. Потоп — к пожару, пожар — к потопу. Справа должна была взметнуться страшилка — не взметнулась. Сгорела дотла. Под ноги подвернулся чёрный шар пепла, распался в прах. А на соседнем бугорке… Я остановился, не веря глазам.

На соседнем бугорке ничком лежал некто в облегающем сером скафандре и с волдырём шлема взамен головы. Вот оно что! А я-то гадал, каким образом он повсюду успевает… Обмылков несколько, просто программа у всех одна… Обмылок бессмертен.

Я обернулся к моему безликому конвоиру.

— Как там Лёха? Уцелел?

— А что ему в коробке сделается?

Да, действительно. Крышку не открывать, бестолковку не высовывать…

— Мы насовсем или ещё вернёмся?

— С концами, — буркнул он.

Мне снова стало страшно.

— На свалку? — сипло спросил я.

Ответом было угрюмое молчание. Я собрался с духом и отважился на главный вопрос:

— Свалка — это Земля?..

Ни слова не говоря, Обмылок поднёс к моему лицу нечто, напоминающее чёрную полиэтиленовую стельку, и залепил мне глаза. Как смертнику перед расстрелом. Я попробовал отлепить, но краешков не нашёл.

— Зачем?! — крикнул я в кромешную тьму.

— Чо, ослепнуть хочешь? — ворчливо отозвалась тьма.

Я слегка успокоился.

— А отключить меня не проще?

— Некогда, — буркнул наладчик и куда-то подтолкнул.

Шаг — и ощущение жёсткого пружинящего мха под босыми подошвами исчезло. Я стоял на чём-то гладком, твёрдом, прохладном. Наладчик возился неподалёку с какой-то допотопной механикой: что-то долго лязгало, скрипело, иногда гулко ухало — подобно листу кровельного железа. Наконец чёрную стельку с моих глаз сняли, и я… Нет, конечно же, не ослеп — ржавые ставни дачного домика, равно как и дверь, были закрыты, но солнечное сияние в щелях и впрямь заставило меня поначалу плотно зажмуриться.

Ничего не изменилось. Под одним окном — голый стол, под другим — газовая плитка с баллоном. У противоположной стены — железная койка, в дальнем правом углу — старый платяной шкаф. Разве что паутины поприбавилось и пыли.

Снаружи раздалась игривая причудливая трель иволги. И тут же вопль драной кошки в том же исполнении.