Anamnesis vitae. (История жизни).

Глава 1

29 сентября 1987 года, 17.40,

поселок Ноябрьский, ЦРБ

— Нет, ребята, пулемет я вам не дам! — заявил нам главврач после недолгих раздумий.

— Какой пулемет? — ошалело переспросила Клавдия Петровна.

— Ручной, дисковый, — объяснил я ей. — Фильм такой есть: «Белое солнце пустыни». Это оттуда.

— Точно! — подтвердило начальство.

— Александр Иваныч, так за державу ж обидно! Нам в самом деле нужно это оборудование. Поверьте, я три недели уже в Кобельках, и за это время было восемнадцать — вы только вдумайтесь — восемнадцать случаев, требующих интенсивной терапии! Из них — одна клиническая смерть. И еще в шести случаях события могли развиваться по другому, печальному сценарию! — я перевел дух и грустно закончил: — А у нас нет даже банального дефибриллятора, не говоря уж об ИВЛ, интубационных наборах и мониторах.

— Да-да, Александр Иваныч, — встряла в разговор фельдшерица. — Пал Палычу даже пришлось дефибриллятор из ложек делать!

Я ткнул ее пальцем в бок, но было поздно.

— Из чего делать? — брови начальства недоуменно вздыбились, отчего гигантский колпак подпрыгнул почти до потолка.

— Из ложек! — пискнула Клавдия Петровна и спряталась за меня.

— Эт-то как? — поперхнулся главный.

Я вздохнул и объяснил. Повисла напряженная тишина. После долгой паузы начальство наконец отмерло и осведомилось:

— И помогло?

Я пожал плечами:

— Пациентка выжила.

Александр Иваныч выбрался из своего логова, подошел вплотную ко мне. И принялся таращиться на меня снизу вверх, отчего мне тут же захотелось присесть на корточки.

Налюбовавшись вдоволь, начальство изрекло:

— А знаете что, Пал Палыч? Пожалуй, я выпишу вам все, что вы просите. Иначе, неровен час, в следующий раз вы надумаете ИВЛ из какого-нибудь трактора соорудить. А в разгар уборочной страды нам этого не простят. В райком затаскают.

— Спасибо, Александр Иваныч! — я расплылся в улыбке.

— Не за что! — буркнул главный и вальяжно прошествовал за свой стол.

Уселся, подтянул к себе мою заявку и поставил на нее размашистую визу.

— Возьмите, отдадите главной сестре, она вам все выдаст. Удачи!

Мы с Клавдией Петровной попрощались и направились к выходу.

— Пал Палыч! — окликнул меня главный, когда я уже взялся за ручку двери.

Я обернулся.

— А вы молодец. Надо же — дефибриллятор из ложек! Это ж фантастика просто!

— Фантастика, конечно, — согласился я. — Вот только автора не помню. То ли Кларк, то ли Стругацкие.

И, не дожидаясь, пока озадаченное начальство придет в себя, выскочил за дверь. Мало ли, вдруг еще передумает.

Мы уже почти загрузили «уазик» отвоеванным оборудованием, когда в больничный двор въехал знакомый милицейский «воронок».

— Здравия желаю, лейтенант! — поприветствовал я выпрыгнувшего из машины Семена Михалыча.

— Здорово, Палыч! — он крепко пожал мне руку. — Клавдия Петровна, я вашего доктора заберу?

— А что он натворил? — из салона высунулась озабоченная фельдшерица.

Кешка тоже выкарабкался из кучи коробок и молча уставился на нас.

— Пока ничего. Я для профилактики, — рассмеялся лейтенант.

— Ну, тогда забирайте! — великодушно разрешила Клавдия Петровна.

Я вопросительно поглядел на Семена:

— Случилось что-то?

— Случилось. Новая покойница. Шестая.

— Седьмая, — поправил я его.

Лейтенант недоуменно посмотрел на меня. Я пояснил:

— Об одной ты не знаешь.

— А тебе-то откуда известно? — Семен озадачился еще больше.

— Известно. Аля сказала.

После недолгой паузы, в течение которой участковый беззвучно открывал и закрывал рот, он опомнился:

— Ладно, потом расскажешь в подробностях. А сейчас пошли: совет держать будем. С Абрамом Мееровичем.

— А это кто?

— Вот и познакомитесь. Мудрейший человек! Ты своих-то отпусти, я тебя потом сам отвезу.

Я раздал ценные указания персоналу и вслед за участковым направился к приземистому одноэтажному зданию, притаившемуся в самом дальнем углу больничного двора.

«Мудрейший человек» оказался старым патологоанатомом.

— Здравствуйте, Пал Палыч, рад вас видеть! Наслышан, наслышан уже о вас! Давно хотел повидаться, да все как-то оказии не было.

Старичок был необычайно бодр и свеж для своих лет, которых, по моим скромным прикидкам, ему набежало очень даже немало.

— Рад познакомиться, Абрам Меерович! — я осторожно пожал сухонькую ладонь и с немалым удивлением ощутил весьма крепкое ответное пожатие.

— Коньячку? — Абрам Меерович скорее констатировал, чем спрашивал.

— Я за рулем, — с заметным сожалением открестился лейтенант. — Это вы уж с Палычем как-нибудь.

— Можно и коньячку, — пожал я плечами.

— Тогда милости прошу за стол! — старик провел нас в свой кабинет, невесть откуда извлек бутылку и ловко разлил в две стопочки коричневую жидкость.

Терпеливо дождавшись, пока мы осушим стопки, Семен начал военный совет:

— Палыч, ты пока не в курсе. Сегодня утром в Антоновке обнаружили еще одно тело. Покойница тоже была беременна.

— Причина смерти? — поинтересовался я.

— В том-то и дело, что выбивается из прежнего сценария. Самоубийство. Если точнее, то — повешение…

— Позволю себе не согласиться, милейший Семен Михайлович! — перебил его патологоанатом, старательно разливая очередную порцию коньяка.

Мы вопросительно уставились на него.

— Это — не самоубийство! — торжественно заявил Абрам Меерович.

— А что? — в один голос спросили мы.

— Убийство, господа, убийство. Повесили несчастную уже после смерти.

— Уверены? — недоверчиво поинтересовался Семен.

— Голубчик, я в этом скорбном месте проработал тридцать лет. Уж поверьте, могу отличить смерть от повешения от таковой по другой причине! — невесело усмехнулся патологоанатом.

— «Другая причина» — это какая?

— Покойнице банально свернули шею, — как-то буднично поведал старик и опрокинул в рот свою стопку.

Лейтенант выругался, вскочил и принялся нервно расхаживать по кабинету. Я поймал его за штанину:

— Семен, и что? По-прежнему никаких следов?

— Абсолютно никаких! Осмотрели все — тщательнее некуда! Следственная бригада приезжала, как и положено на суициды. И вот ведь какая закавыка-то еще: окна и дверь были закрыты изнутри! Никаких следов взлома. Дверь нам уже пришлось вскрывать, когда сестра убитой милицию вызвала.

— Это что же получается, убийца каким-то образом возник внутри дома, свернул жертве шею, повесил ее и таким же таинственным образом улетучился?! — я не верил своим ушам. — Это же бред полный!

— Бред! — согласился Семен, высвободил из моих рук штанину и вновь принялся носиться по кабинету.

Патологоанатом вздохнул и налил себе еще коньяку.

— Ты думаешь, эта смерть — из того же ряда, что и предыдущие? Все-таки три недели прошло, как все затихло. Да и сама смерть не вписывается в прежнюю схему: раньше-то несчастные случаи были, а сейчас — явное убийство, пусть и замаскированное, — с сомнением нарушил я затянувшуюся паузу.

— Так-то оно так… Знаешь, Палыч, я почти уверен, что это — продолжение серии. Да, сценарий другой. Но смотри: как не было никаких следов убийцы, так их и нет. А это — само по себе характерно, знаешь ли… Опять же — основной объединяющий признак жертв — все они были беременны, — лейтенант прекратил метания по комнате и тяжело плюхнулся на свой стул. — Нет, док, это работа одного и того же парня.

— Почему же обязательно «парня»? — вскинулся патологоанатом. — Помните, Семен Михалыч, мы с вами уже когда-то обсуждали тему возможной половой принадлежности убийцы.

— Обсуждали, помню. Но, учитывая сегодняшний случай, — это мужчина.

— Да почему же?

— А вы можете представить себе женщину, которая легко сворачивает человеку голову? Уверяю вас, без соответствующей подготовки это не так-то просто!

— А если предположить, что есть такая подготовка? — не унимался старик.

— Баба-спецназовец? — усмехнулся участковый. — Вот это уж точно бред!

— Ну, почему же обязательно спецназовец? — пришел я на помощь Абраму Мееровичу. — Может, она просто самбо занималась. Или каратэ… Не знаю, правда, в какой борьбе есть такой прием, чтобы шею сломать?

— Нет, друзья мои, придумывать вы, конечно, горазды, но наш загадочный убийца — мужчина! Зуб даю, — безапелляционно заявил лейтенант.

— Ладно, сейчас это не принципиально. Делать-то что? Твое начальство так и открещивается от возбуждения уголовного дела? — поинтересовался я у него.

— Ну уж нет! Теперь-то мы имеем дело с очевидным убийством, если верить Абраму Мееровичу. А я ему верю.

Патологоанатом благосклонно кивнул Семену и маханул очередную стопку.

— Так что теперь не отвертятся: это дело будет раскручиваться по полной программе. Но сильно подозреваю, что только это. От серии в районе и области будут отбиваться руками и ногами, — грустно закончил лейтенант.

— А нам-то что сейчас делать? — спросил я.

— Думать. Думать, Палыч. Мне ваши с Абрамом Мееровичем мозги нужны.

Патологоанатом крякнул.

— Последняя фраза в этих стенах звучит несколько буквально, милейший Семен Михалыч! — пробурчал он и указал рукой на застекленный шкаф, в котором рядами выстроились банки с заспиртованными органами. В том числе и с мозгами.

Лейтенант передернул плечами:

— Шуточки у вас, доктор!

— Работа такая! — виновато развел руками старик.

— Так вот, товарищи, давайте думать! Потому что у меня уже весь мозг скособочился, а версий как не было, так и нет.

— От чего плясать будем? Классика жанра — искать кому это выгодно? — поинтересовался я.

Патологоанатом кашлянул. Мы уставились на него.

— Предлагаю подумать о том, как убийца выходит на беременных женщин. Мне кажется, так мы сможем вернее его вычислить. Да и быстрее.

— То есть? — заинтересовался Семен.

— Объясняю. Видите ли, отнюдь не во всех случаях жертвы были на поздних сроках беременности. То есть когда уже имеет место быть большой живот. Более того, таких, помнится, было подавляющее меньшинство, — начал рассуждать Абрам Меерович. — Отсюда вопрос: каким образом убийца вычислял беременных на ранних сроках?

Мы с лейтенантом ошалело переглянулись: а ведь прав старик!

— Точно! Значит, надо искать того врача, у которого все жертвы наблюдались и состояли на учете! — встрепенулся я.

— Или акушерку, — мрачно заметил Семен.

Клацнув зубами, я захлопнул рот. Акушерка!

— Насколько я понимаю, все погибшие женщины наблюдались в вашей больнице, Пал Палыч? — тихо спросил патологоанатом.

Я молча кивнул, пытаясь принять совершенно неожиданную версию. Она упорно не осознавалась.

Мария Глебовна?! При всем желании я не мог представить себе ее в роли убийцы. Или наводчицы.

— Палыч, ты сможешь поднять архивы и уточнить, все ли погибшие наблюдались у Марьи? У Марии Глебовны то есть? — поинтересовался Семен. Вид у него тоже был убитый.

Я кивнул.

— Смогу, конечно. Если список дашь. Но… не знаю, этого просто не может быть!

Лейтенант невесело усмехнулся:

— Поверь мне, может быть все! Хотя, если честно, я тоже не верю, что Машка замешана в этом. Просто в голове не укладывается!

— Вот и у меня тоже! — согласился я.

— Стоп! Смурякову помнишь? Ну, которую вы с Кешкой в озере нашли? — встрепенулся Семен.

— Помню, конечно.

— Она-то уж точно у Марьи не наблюдалась! Потому, как в городе жила. К родителям как раз приехала, когда ее утопили!

— Ну да, точно! Значит…

— Да ничего это не значит! — вклинился в наш диалог патологоанатом. — У этой… как вы сказали? Смуряковой? Не важно: у женщины, утонувшей в озере, был уже приличный срок беременности. Точно не помню, но восьмой-девятый месяц, не меньше. Она даже родила в агонии, если вы не забыли.

Я поежился. Такое не забудешь!

— Стало быть, живот у нее был большой и вполне очевидный. Убийца мог просто случайно увидеть ее, догнать и утопить, — продолжил мысль Абрам Меерович. — Так что, друзья мои, тот случай никак не исключает причастности вашей акушерки к убийствам. Как бы вам этого не хотелось.

Мы с лейтенантом понурились. Старик опять был прав.

— Ладно. Палыч, как договорились: список жертв я тебе дам, а ты проверишь архивы. Дальше — по обстоятельствам. С этим решили, — стукнул ладонью по столу участковый.

— Меня все-таки очень интересует мотив убийств. Или мотивы, — задумчиво протянул патологоанатом. — У кого-нибудь есть идеи по этому поводу?

Повисла тишина. Идей явно не было. Хотя…

— Ну, если уж у нас идет мозговой штурм, надо выдавать на-гора любые версии, даже самые невероятные. Верно? — спросил я.

— Разумеется. Тем более что в этом невероятном деле иных версий и быть не может. По определению, — согласился со мной Абрам Меерович, печально глядя на почти опустевшую бутылку.

— Тогда слушайте. Недавно мне рассказали о жутковатом поверье…

В нескольких словах я передал слушателям рассказ цыганки. Минут пять после его окончания в комнате было тихо.

— А что, чем не мотив: железное здоровье, бессмертие, да еще и одно желание в придачу?! — криво улыбнулся лейтенант.

— М-да… интересное поверье! Никогда не слышал ничего подобного, — задумчиво произнес патологоанатом. — По моим ощущениям, это даже на цыганский-то фольклор мало похоже. Скорее что-то из средневековой Европы…

— Чем богаты… — я развел руками.

Семен взъерошил пятерней волосы и заявил:

— Ладно, совсем уж мистические версии мы пока рассматривать не будем. А что касается мотива — то его ведь может и вовсе не быть… Вдруг мы имеем дело с каким-то параноиком-шизофреником, который просто вбил себе в голову, что надо истребить всех беременных в округе? Вот и истребляет. Нет, товарищи мои дорогие, давайте-ка двигаться по намеченному пути. Проверяем Марью, а там уж, в зависимости от результатов, будем думать дальше. Принимается?

— Угу! — нестройно промычали мы с Абрамом Мееровичем.

— Вот и отлично! Голосовать не будем, — лейтенант встал из-за стола и протянул руку патологоанатому. — Все, Абрам Меерович, позвольте откланяться. Темно уже, а нам еще до Кобельков надо доехать. Спасибо за ценные подсказки: за мной должок!

— Вы лучше маньяка поймайте, Семен Михайлович, — пробурчал старик, с трудом выкарабкиваясь из-за стола и пожимая руку участковому.

— Поймаем. Обязательно поймаем, — очень серьезно пообещал тот.

Не знаю, как Абрам Меерович, а я поверил. Этот — поймает.

29 сентября, 21.35,

Ноябрьский район

— Оксанка, езжай-ка ты все-таки к сестре в Челябинск! — с трудом перекрывая свист встречного ветра, прокричал Антон.

— Тошка, мы уже это обсудили, разве нет? — Оксана кричала в самое ухо мужу, крепко прижимаясь к его спине.

Мотоцикл мчался по грейдеру, нещадно трясясь и подскакивая. Луч света от фары плясал в месте с ним, время от времени выхватывая из темноты несущуюся навстречу дорогу. Женщине приходилось до боли в пальцах цепляться за скользкую кожанку сидящего впереди мужа.

— Обсудить-то обсудили, но… Ты езжай. Так будет лучше. Да и мне спокойнее! — не унимался тот.

— Антон, три недели прошло! Со мной все в порядке. Да и никто больше не погибал. Не паникуй!

— Я не паникую. Но ты все-таки поезжай. Месяц-другой погостишь там, а потом, когда все здесь утрясется, я тебя заберу.

— Сдурел?! Да я там свихнусь уже через неделю! Какие «месяц-другой»?! А ты тут как же без меня? А работа? — от возмущения Оксана едва не свалилась со своего сиденья.

— За меня не беспокойся, не пропаду. А что касается работы… так у тебя в твоей конторе отпусков за сколько лет накопилось? Вот и отгуляешь хотя бы половину.

— Да не хочу я отгуливать в Челябинске! Чего я там не видала? Лучше следующим летом на те же два месяца на море поехать. В Крым, к примеру!

— Ксюха, у меня душа не на месте, правда! Я ж тогда, когда твою шляпу в озере нашел — думал, помру тут же! Или свихнусь! Боюсь я за тебя, понимаешь? Боюсь! — в сердцах Антон добавил газу.

Мотоцикл рыкнул и прыгнул вперед. Оксана вцепилась в бока мужа:

— Ты чего?! Аккуратнее езжай! Нас тут трое, забыл?

— Извини! — опомнился он, сбрасывая скорость.

— Тошка, да ты не бойся, ничего со мной не случится! Я и так уже никуда почти из дому не выхожу. В лодке не плаваю, к озеру — ни ногой! Ну, пожалуйста, не отсылай меня в Челябинск! — умоляюще прокричала она и легко укусила мужа за ухо.

— Ай! Ксюха, ты чего кусаешься?!

— А ты чего меня в ссылку отправляешь? Холостым походить хочешь? Не выйдет!

— Да ну тебя! — Антон замолчал и сосредоточенно уставился на бегущую под переднее колесо дорогу.

— Обиделся? Ну и зря: я же любя!

Ответить Антон не успел. В световом пятне, бегущем впереди, внезапно возникла огромная человеческая фигура. Антон рванул руль, уводя мотоцикл влево, но переднее колесо уже встретилось с неожиданным препятствием.

Машина будто споткнулась. Невидимая рука с огромной силой швырнула Оксану сначала в спину мужа, оказавшуюся неожиданно больно-жесткой, а потом и вовсе вырвала из седла и метнула далеко вперед, в темноту. От удара о землю женщина на миг потеряла сознание.

Тут же очнувшись, она услышала жуткий клокочущий хрип. Хрипел Антон.

— Тошка! — позвала Оксана. — Тошка, ты живой?

Только хрип в ответ. Чувствуя, как в грудь заползает страх, женщина попыталась встать. К ее удивлению, получилось. Только сильно болел ушибленный бок и жутко кружилась голова. Пошатываясь, в кромешной темноте она побрела к мужу, ориентируясь на звук.

— Тошка, ты чего? Расшибся, да? — едва не споткнувшись о лежащего Антона, робко спросила Оксана.

Молчание. Только рвущий душу хрип.

— Тошка, миленький, не молчи! Ответь хоть что-нибудь, ну пожалуйста! — женщина присела на корточки, ощупывая тело мужа. Ее пальцы тут же стали мокрыми и липкими.

Из-за облака выглянула луна. Ее неживого света хватило на то, чтобы разглядеть лежащего.

— Тошка! — в отчаянии закричала Оксана.

Муж лежал в неловкой, невозможной позе. Обе руки оказались вывернуты под каким-то неправильным углом. А голова…

Антон лежал лицом вниз. Уткнувшись носом в центр большой темной лужи. Она на глазах становилась все больше и больше…

Оксана всхлипнула. Ужас придавил ее, отобрав дыхание.

— Тошка, миленький, потерпи, я сейчас! Сейчас…

Но что именно «сейчас», женщина не представляла. Она беспомощно огляделась: свет неполной луны вырывал из темноты лишь небольшой участок дороги, в центре которого лежал Антон. Что творится за обочиной — уже было не разглядеть.

Оксана осторожно тронула хрипящего мужа за плечо. Тот никак не отреагировал.

— Господи, что же делать-то?! — прошептала она.

Кажется, в таких случаях трогать пострадавшего ни в коем случае нельзя. До приезда врачей. Вот только где ж их тут взять-то, врачей?!

Оксана еще раз огляделась. В пылу спора с мужем она совершенно не следила за дорогой. И теперь решительно не могла понять, где находится. Если судить по времени, которое они затратили на дорогу, до Кобельков оставалось еще километров пять-шесть. Вряд ли больше.

Оставить Антона здесь, а самой бежать за помощью? Час, не меньше, ей придется добираться до поселка. Потом еще минут двадцать — обратно, на больничной машине. Выходит — почти полтора часа! И все это время Антону придется лежать тут, уткнувшись носом в лужу собственной крови.

А что еще делать? Одна она ничем мужу помочь не сможет. Сидеть тут в надежде, что мимо кто-нибудь проедет? Так ведь можно всю ночь просидеть — и не дождаться. Как же быть-то?

Сзади послышался шорох. Оксана обернулась — и оцепенела.

Из придорожного кювета медленно поднималась темная фигура. В неярком свете луны она казалась огромной. Поднявшись на ноги, незнакомец замер.

Господи, как же она забыла! Тот человек, на которого они наткнулись! Это же он сейчас стоял в каких-нибудь десяти шагах от нее.

— Вы… вы в порядке? — робко спросила Оксана незнакомца.

И тут же вспомнила, с какой силой мотоцикл врезался в него. Какое уж тут «в порядке»!

Но — вот ведь, что странно: незнакомец стоял теперь перед ней как ни в чем не бывало. Будто и не было удара, развалившего мотоцикл и почти убившего Антона!

— Вы целы? — изумилась вслух женщина. — Вы можете мне помочь?

Все так же молча темный силуэт сделал шаг вперед. К ней, к Оксане.

Внезапно она ощутила мощный прилив страха. Но не такого, который испытывала минуту назад, глядя на мужа. Новый страх был другим: Оксана испугалась за себя — до дрожи, до подгибающихся коленок.

— Кто вы?! Как вы тут оказались? Что вам нужно? — дрожащим голосом выкрикнула женщина.

Вместо ответа незнакомец сделал еще шаг вперед.

— Не надо, не подходите ко мне! — истерично заголосила Оксана. — Не подходите, а то… — и осеклась, поняв внезапно, что никакого такого «а то» не будет.

Ночь. Степь. Странный и страшный человек, выступивший из темноты. Антон, лежащий без сознания и истекающий кровью. И она сама — абсолютно беззащитная перед неожиданной угрозой. Что она может сделать?! Да ничего! Если только — бежать? Бежать сломя голову в лес, темнеющий на фоне светлого неба в сотне метров от дороги? Оставив Антона?

Будто услышав ее мысли, муж захрипел еще громче.

— Тошка! — всхлипнув, женщина потянулась было к нему, чтобы перевернуть, но тут же испуганно убрала руки. Вспомнила, что — нельзя.

— Теперь-то никуда не денешься! — темная фигура приблизилась еще на шаг.

Оксану затрясло. То, как это было сказано, не оставляло никаких сомнений в намерениях незнакомца. Она поднялась на ноги и, пятясь, стала медленно отходить в сторону темнеющего неподалеку леса.

Страшный пришелец двинулся за ней. Не торопясь, даже не пытаясь сократить расстояние до своей жертвы.

— Кто вы?! — еще раз спросила Оксана.

Молчание в ответ. Только эхо мячиком проскакало по дороге и умерло где-то в лесу.

— Никуда не денешься! — повторил незнакомец и засмеялся.

Странный это был смех. Утробный, гулкий: будто в бочку. И странно-знакомый. Вот только где она слышала его, Оксана припомнить не могла.

Она продолжала пятиться. А человек из темноты — наступать. Вот он уже подошел к хрипящему на земле Антону — и просто переступил через него, будто через бревно.

Оксана тоскливо взглянула на едва различимый в темноте, лежащий на дороге силуэт мужа, развернулась — и побежала в лес. Сзади тут же затопали тяжелые шаги.

Она мчалась сквозь темноту, не чуя под собой земли. Мчалась в никуда; что там, в лесу, куда бежать дальше — женщина не представляла. Да это и не важно было, главное: прочь, прочь от того, кто тяжело бежал сзади! Лишь бы не споткнуться, не упасть!

Оксана ворвалась в лес и запетляла между деревьями, тут же потеряв всякую ориентацию. Вокруг были совершенно одинаковые темные стволы сосен, между которыми — ни просвета, лишь вязкая чернота. Да еще и луна основательно забаррикадировалась облаками, явно не собираясь выглядывать из-за них в ближайшее время.

Несколько минут женщина просто бежала, куда глаза глядят. Вернее, куда ноги несут, потому что глаза в этой кромешной тьме никакой роли не играли.

Наконец задохнувшись от неистового бега, Оксана остановилась. И попыталась прислушаться. Не получалось: ее собственное громкое дыхание, казалось, слышно было по всей округе.

Опершись руками о смолистый сосновый ствол, Оксана с трудом перевела дух. Задышав наконец спокойно, она принялась слушать тишину.

Ничего. Лишь обычный для ночного леса набор: далекий крик какой-то ночной птицы, легкое шуршание ветра, запутавшегося в ветвях, едва различимый шум запоздалой машины…

Машины?! Оксана затаила дыхание и прислушалась: ну да, точно, ветер доносит натужный рокот двигателя. И этот звук — приближается!

— Тебе не уйти, дрянь! — глухо сообщила ночь за ее спиной.

Оксана резко обернулась — ее страшный преследователь стоял в каких-нибудь трех метрах от нее. Собственно, его самого женщина не видела — лишь сгусток темноты.

Взвизгнув, она сломя голову помчалась на звук приближающейся машины.

29 сентября, 21.47,

Ноябрьский район

— Кстати, Палыч, а что ты там говорил насчет того, что об одной жертве я не знаю? — вспомнил вдруг лейтенант.

Милицейский «воронок», старательно урча двигателем, неторопливо вез нас по грейдеру. Семен пристально вглядывался в темноту впереди: дорога, разумеется, не освещалась.

— Мне Аля говорила, что на самом деле жертв было не шесть, а семь. И что об одной из них — самой первой — ты не знаешь, — пояснил я.

— А она откуда знает?

Я пожал плечами. Откуда у Альки появляется знание некоторых вещей, я и сам хотел бы знать:

— Просто знает — и все. Это ее слова.

Лейтенант помолчал немного. А потом неожиданно изрек:

— Она у тебя — необыкновенная. Ты береги ее, Палыч!

— Берегу. И буду беречь! — серьезно пообещал я.

…Аля перебралась ко мне в тот же день. Вернее, в тот же вечер. Я даже не удивился, обнаружив ее, уютно свернувшейся калачиком в большом старом кресле под ожившими часами. Просто иначе и быть не могло.

С минуту я любовался дремлющим чудом. Потом присел рядом и шепнул ей на ухо:

— Привет, Котенок!

Она открыла глаза и улыбнулась:

— Привет, Кот! А я к тебе переехала.

— Умница! Если бы ты не переехала, я бы тебя переехал сам.

Аля засмеялась:

— А у тебя еще будет такая возможность… ночью!

— Ах, развратница! — я ткнулся лицом в ее ладони. — Алька, как хорошо, что ты здесь! Ты не сон?

— Нет. Я — мечта. Забыл?

Я поднял голову и встретился взглядом с зелеными смеющимися глазами.

— Я тебе рада, Кот! — просто сказала она.

Самым удивительным (после самой Альки, конечно!) во всем этом оказалась реакция моего персонала. Честно говоря, я немного побаивался неизбежных, как мне казалось, шушуканий за спиной, слухов, сплетен и прочих мелких «радостей». Так вот, не было ни-че-го!

Алю сразу же и безоговорочно приняли в качестве… моей жены, что ли?! Да, пожалуй, это самое верное определение. И, что характерно, мне это ее качество очень даже нравилось. Настолько, что я начал задумываться о том, как перевести статус фактический в официальный. Задача осложнялась отсутствием у Али каких бы то ни было документов. Но в этом непростом вопросе обещал помочь Семен.

И вот уже три недели я пребывал в блаженном состоянии, именуемом счастьем. Со мной рядом была Алька.

Мое чудо. Моя Кошка. Мое все.

Но в одном своем предчувствии Аля все-таки ошиблась: готовить она совершенно не умела!

Но училась.

— Что за…?! — выругался вдруг лейтенант, подавшись вперед.

— Ты чего?

— Бежит кто-то! Вон, справа, гляди! Из леса, — озадаченно сообщил Семен и ударил по тормозам.

«Уазик» проскрипел шинами по гравию и остановился. Мы выскочили из машины.

— Помогите! — донеслось от леса. Крик был женский.

С той стороны кто-то бежал.

Смутный силуэт, едва светлее деревьев, служащих фоном, определенно двигался в нашу сторону.

Участковый вытащил пистолет из кобуры и, помедлив немного, взвел курок:

— Палыч, ты тут постой, а я проверю, что там! — и принялся спускаться с дорожной насыпи.

— Я с тобой! — крикнул я вслед и тоже прыгнул вниз.

Мы помчались навстречу бегущей женщине.

— Помогите! — еще раз крикнула та.

— Мы идем! — гаркнул в ответ лейтенант и прибавил ходу.

Я с трудом поспевал за ним, путаясь ногами в полегшей осенней траве.

Наконец мы добежали.

— Оксана?! — ошеломленно воскликнул Семен.

Перед нами, тяжело дыша, и в самом деле стояла Оксана. Жена Антона Иваныча, которая чудесным образом в свое время спаслась от таинственного убийцы беременных женщин.

— Оксана, ты как здесь? Что случилось? Где Антон? — убрав пистолет и схватив женщину за плечи, допытывался лейтенант.

Вместо ответа та ткнулась лицом в его грудь и громко, навзрыд, заревела.

— Тошка… Мы ехали… Там человек был… Большой такой… Разбились… Антон умирает! — бессвязно бормотала Оксана.

— Как умирает?! Где?! — в один голос воскликнули мы с Семеном.

— Там, на дороге… я не знаю, где! Я заблудилась… за мной тот гонится!

— Кто гонится? Ксюха, говори толком! Кто за тобой гонится? Где Антон? Что с ним? — встряхнул ее лейтенант.

Женщина всхлипнула:

— Антон разбился! Он там, на дороге остался, без сознания…

— Живой? — уточнил я.

— Живой… только без сознания и хрипит. Страшно так! А я хотела за помощью бежать, когда тот появился…

— Кто «тот»? — это уже лейтенант.

— Человек… Мужчина, огромный такой. Он вдруг на дороге появился, прямо перед мотоциклом. Мы в него врезались! — выкрикнула Оксана и вновь уткнулась в грудь Семена.

— А он что? Не отвлекайся, продолжай! — прикрикнул он на рыдающую женщину.

— А он — цел, будто ни в чем не бывало! Мы на него прямо наехали, Тошка разбился, а он — цел! — Оксану била крупная дрожь.

— Дальше, дальше говори! — поторопил ее лейтенант.

— А что «дальше»? Дальше я только собралась в Кобельки за помощью бежать, как он вылез из канавы — и за мной погнался. «Теперь, — говорит, — от меня не уйдешь!»

— Он так и сказал — «теперь»? — переспросил Семен.

— Ага! Я от него в лес убежала, думала — оторвалась. А он — тут как тут! Я опять — бежать. Услышала вашу машину, побежала на звук. Вы меня встретили. Все! — закончила Оксана, размазывая по щекам слезы.

— Надо срочно ехать к Антону! — вклинился в разговор я. — Судя по рассказу, состояние у него тяжелое.

— Оксана, тот человек… Он до последнего гнался за тобой? — тихо спросил лейтенант.

— Да, — всхлипнула она и оглянулась. — Ой, вон, вон он стоит!

Мы посмотрели туда, куда показывала женщина. Метрах в двадцати от нас и в самом деле виднелся темный человеческий силуэт!

Семен вырвал пистолет из кобуры. Звонко щелкнул взводимый курок:

— Эй, там! Поднять руки и медленно идти ко мне!

Тень перед нами шевельнулась. Но рук не подняла и к нам не пошла.

— Повторяю: приказываю поднять руки и медленно идти ко мне, — голос лейтенанта звенел.

Незнакомец глухо засмеялся и пошел на нас. Рук не поднял.

— Руки вверх! — крикнул участковый.

Тень ускорила шаг.

— Руки вверх! Стоять! Стрелять буду! — предупреждение прозвучало серьезно.

Но странный ночной гость не внял. Теперь он почти бежал к нам, расстояние мигом сократилось вполовину.

Грохот выстрела распугал тишину. Лейтенант выстрелил в воздух и теперь опускал пистолет, выцеливая надвигающегося маньяка. В том, что это был именно он, лично я не сомневался.

Тень приблизилась к нам почти вплотную. Уже можно было понять, как огромен этот человек.

— Стреляю на поражение! — буднично предупредил участковый.

Наш визитер сделал еще шаг…

Опять выстрел. Второй. Третий.

Тень дернулась три раза. Раздался звериный рык, переходящий в протяжный вой, наполненный болью. Темный силуэт покачнулся и… исчез!

Совсем исчез! Только что стоял перед нами, завывая, качаясь и готовясь упасть — и в следующее мгновение растаял.

Мы с лейтенантом синхронно открыли рты и переглянулись.

— Ты видел? — на всякий случай спросил я.

— Видел! — подтвердил Семен. — Может, упал?

Я пожал плечами:

— Надеюсь. Пошли, посмотрим?

Не пряча оружие, лейтенант осторожно приблизился к тому месту, где только что стоял незнакомец. Мы с Оксаной остались на месте.

— Нет здесь никого! — констатировал участковый, посветив фонариком под ноги. — Но трава примята, стоял кто-то.

— Куда он делся? — прекратив всхлипывать, дрожащим голосом спросила Оксана.

— Понятия не имею! — мрачно ответил лейтенант.

Я почувствовал, как по моей спине прохаживается жуткий холод.

— Семен, мы ведь оба видели, как он исчез?

Участковый присел и потрогал руками траву.

— Видели, — пробурчал снизу.

Я подошел и присел рядом:

— Слушай, я никогда не верил во всякую чертовщину, но теперь, кажется, готов поверить…

— Ага. Особенно, если вспомнить то, что рассказывала Оксана о случае на озере. Как кто-то молотил снизу в днище лодки. Мы тогда решили, что это ей со страху показалось… Похоже, и не показалось вовсе, — задумчиво произнес участковый.

— Семен, надо ехать к Антону! — напомнил я.

— Да-да, конечно, поехали к Тошке скорее! — подхватила сзади Оксана.

Мы побежали к машине.

Антона Иваныча мы обнаружили совсем рядом, и километра не проехали. Бегло осмотрев его, я понял, что дело плохо: открытая черепно-мозговая травма, вероятно, поврежден позвоночник, сломаны обе руки и, кажется, левое бедро. Кроме того, очень беспокоило хрипящее дыхание Антона, что-то мешало воздуху свободно проходить в дыхательные пути.

— Что делать будем, Палыч? — нетерпеливо спросил лейтенант, подсвечивая мне фонарем.

— Он нетранспортабелен! — констатировал я. — По крайней мере, в твоей машине мы его не повезем. И в нашей, больничной — тоже. До ЦРБ не довезем — растрясет. Да и ничем ему там не помогут: тут нейрохирурги нужны, а они — только в области.

Оксана в сторонке тихонько завыла.

— Тихо! — прикрикнул на нее Семен и вновь повернулся ко мне. — Так что? Выход же должен быть какой-то?!

— Единственный вариант — вызвать санавиацию из области. Загрузим в вертолет и через час, максимум, Антон уже будет на операционном столе, — предложил я. — У тебя же есть рация в машине?

Лейтенант кивнул и потянул меня за собой:

— Пошли! Я свяжусь с Нероградом, а ты объяснишь ситуацию.

…Уже через несколько минут все было улажено. К нам из областной больницы вылетела реанимационная бригада. По моим прикидкам, здесь вертолет должен был быть минут через тридцать — сорок.

— Семен, надо бы костер разжечь. И побольше! — заявил я.

Участковый удивленно посмотрел на меня:

— Зачем это?

— Темно ведь, ни зги не видно! Как нас тут найдут-то? Ориентир нужен, — пояснил я.

— Точно! — хлопнул себя по лбу лейтенант. — Вот что, Палыч, ты тут с Антоном оставайся, а мы с Оксаной пойдем костер организуем.

— Погоди! — остановил я его. — Иваныч дышит плохо. Если вдруг перестанет, я ничего сделать не смогу. Надо бы его перевернуть.

— А разве можно? — с сомнением протянул Семен.

— Вообще-то, нет. Но в данном случае — можно и нужно. Переворачивать будем все вместе: так, чтобы части тела не смещались относительно друг друга. Понятно?

— Примерно. Будешь руководить процессом! — принялся распоряжаться Семен. — Ксюха, хватит рыдать, этим не поможешь! Иди сюда, Антона надо перевернуть.

Она робко подошла, всхлипывая.

— Оксана, вы беритесь за ноги. Семен, на тебе — туловище. Я буду фиксировать голову и плечи. Сначала поворачиваем его на правый бок. По команде, все вместе. Потом — на спину. Опять же, все вместе. Это главное: чтобы все вместе! Ясно? — попытался объяснить я.

Они покивали и что-то промычали.

— Отлично. Беритесь. На счет «три» поворачиваем его на правый бок. Вот на этот, — на всякий случай я показал.

Мои помощники ухватились за вверенные им части тела.

— Раз! Два! Три! — скомандовал я.

Мгновение — и пострадавший лежит на боку. Заботливо придерживая голову и плечи, я оценил результат: отлично, смещений вроде не было.

— Продолжаем! Перехватитесь удобнее — и на спину. Тоже на счет «три»!

Перевернули наконец. Теперь Антон Иваныч лежал лицом вверх. Все его лицо было залито кровью.

— Тошка! Господи, да за что же!.. — тихонько заскулила Оксана.

Я осторожно потрогал шею Антона. Кажется, мои наихудшие подозрения оправдались: перелом хрящей гортани!

— Вот черт! — не сдержался я.

— Ты чего? — прошипел на ухо лейтенант.

— Семен, ты можешь связаться с нашей больницей? В приемном есть рация.

— Могу, конечно! А зачем?

— Мне нужны инструменты. Причем срочно. Антону трахеостомию делать надо.

— Чего?!

— Дырку в трахее. А в нее — трубку поставить. Чтобы дышал свободно, — как мог, объяснил я. — Свяжись с моими и скажи, чтобы с машиной передали «дежурный чемоданчик». Там набор есть. Все понял?

— Есть! — отрапортовал Семен и метнулся к «уазику».

Но через пару минут вернулся удрученный.

— Ну?

— Не получится. Кешку найти не могут, а кроме него никто машину не водит. Да и ключи у него, — пояснил лейтенант.

— Хреново… — констатировал я.

Будто соглашаясь со мной, Антон захрипел громче и чаще. Тональность хрипа изменилась, он все больше и больше походил на свист. А это могло означать лишь одно: просвет поврежденной гортани неумолимо сужался из-за ее нарастающего отека. И вот-вот закроется совсем, полностью прекратив доступ воздуха в легкие. Времени почти не оставалось!

— Семен, срочно нужен нож! Очень острый. И трубка, с полсантиметра в диаметре и длиной пять — десять сантиметров! — озадачил я лейтенанта.

Он понял все с полуслова, кивнул и опять побежал к машине. Почти сразу же вернулся:

— Этот подойдет?

На раскрытой ладони лежал большой сапожный нож: просто заточенная с одной стороны под острым углом металлическая полоса. Рукоять импровизированного ножа была весьма небрежно обмотана изолентой. Выглядела вся конструкция необычайно острой.

— Подойдет! А трубка?

Семен развел руками:

— Трубку не нашел.

Я на секунду задумался. И меня осенило:

— У тебя ручка есть? Обычная, шариковая? Пластмассовая?

— Есть.

— Развинти на половинки, от длинной отрежь кончик. Ну, тот, из которого стержень выглядывает! Получится трубка.

— Точно! — в считанные секунды лейтенант справился с задачей и протянул мне искомую трубку.

— Подержи пока. Подашь, когда скажу, — пробормотал я, нащупывая пальцами на шее Антона нужную точку.

Ага, вот тут! Я нацелился ножом…

— Он же грязный! Нож! — прошипел под руку Семен.

— Не до жиру! Времени нет! — огрызнулся я и сделал разрез.

Где-то сзади заскулила Оксана. Уже не обращая внимания на посторонние шумы, я углубил разрез, рассекая теперь хрящевые кольца трахеи. В глубине раны кровь запузырилась: Антон как раз выдохнул.

— Трубку! — не глядя, я протянул свободную руку.

— Есть, — прошептал лейтенант и ткнул мне в ладонь бывшую ручку.

Я аккуратно вставил трубку в разрез. С очередным выдохом Антона из нее фонтанчиком вылетели кровавые брызги. И тут же надсадный хрип прекратился.

Антон Иваныч теперь дышал спокойно и почти неслышно. С облегчением выдохнул и я. До сего времени трахеостомию я делал только на несчастных собачках в студенческом хирургическом обществе.

— Тошка, ты живой?! Доктор, почему он не дышит?! — сзади на меня навалилась Оксана.

— Да дышит он, дышит! Просто не хрипит больше. Все в порядке! — успокоил ее я.

— Ну, Палыч, ты даешь! Сапожным ножом — по горлу! Да про тебя у нас легенды слагать будут! — восторженно шепнул мне на ухо Семен.

— Да ладно тебе! — смутился я. — Иди лучше костер разжигай. Только теперь тебе одному придется: Оксану я здесь задействую. Трубку-то зафиксировать нечем. Будет держать.

— Буду, буду! — улыбнувшись сквозь слезы, всхлипнула женщина.

29 сентября, 21.58, Кобельки

На несколько мгновений Он даже потерял сознание: такая боль пронзила его тело. Трижды: два раза в груди и один раз в животе. Как раз там, куда попали пули проклятого милиционера.

Пули поразили его временное тело, вылепленное на этот раз из воздуха. Странно, до этого времени Он считал, что его фантомы неуязвимы. Собственно, так оно и было — его новое тело не получило никаких повреждений. И не почувствовало ничего.

Вся боль досталась телу постоянному. Застонав, Он приподнял майку и внимательно осмотрел живот и грудь. Ничего. Никаких следов от пуль. Только боль, невероятная, затмевающая сознание, чудовищная боль!

Это было очень неприятным открытием: оказывается, его тело чувствует боль, причиняемую фантому. И не просто чувствует, а еще и реагирует на нее так, как реагировало бы на реальные ранения. Это надо учесть и впредь быть осторожнее!

Но какова дрянь! Второй раз Он пытается добраться до нее — и второй раз она ускользает из-под самого носа!

— Что, опять не вышло? — Она вошла в комнату и строго посмотрела на него сквозь очки.

Он сжался, не от боли, нет. Слишком хорошо Он знал этот взгляд. И то, что за ним обычно следует.

— Меня ранили! Этот лейтенант в меня стрелял! — попробовал Он пожаловаться.

Она нехорошо усмехнулась:

— Да ну? Стрелял, говоришь? И что, попал?

— Попал. Больно мне! Очень больно! — заныл Он.

Она подошла ближе:

— Покажи!

Он послушно задрал майку:

— Вот сюда и сюда. Только… он попал в другое тело. А я — почувствовал!

— Семен тебя видел? Да что я спрашиваю, конечно видел, раз стрелял и попал! Он тебя узнал? — Она склонилась к самому его лицу и говорила теперь почти шепотом.

Он прямо перед глазами видел шевелящиеся тонкие губы, время от времени приоткрывающие зубы. В глаза брызнула слюна. Он зажмурился:

— Не знаю. Нет, кажется. Там темно было. Очень темно!

— Как же он в тебя попал, если было темно, а? Ты хоть представляешь, что будет, если участковый тебя узнал? Он один там был? — Она была в бешенстве.

Он втянул голову в плечи:

— Не один. Там еще доктор был. И эта дрянь.

— И все они тебя видели?!

— Да… — прошептал Он.

— Где они сейчас? Ты можешь дотянуться?

— Не знаю… попробую.

Он закрыл глаза и другим своим взглядом потянулся сквозь ночь.

Вот они! Все здесь.

— Вижу! — доложил Он, не открывая глаз.

— Что они делают? — ее голос прозвучал где-то далеко.

— Доктор и эта… дрянь рядом с Антоном. Лейтенант костер разжигает.

— Так там еще и Антон был?! Он тоже тебя видел? — изумился голос.

— Нет. Он разбился. Сразу сознание потерял.

— Тебе придется их убить. Всех. Прямо сейчас. Начни с Семена — у него оружие. Потом — остальных. Никто не должен знать, кто ты. Мы не можем рисковать. Особенно — сейчас, когда осталось совсем немного, — ее голос бросал отрывистые команды прямо в сознание.

— Я постараюсь, — прошептал Он.

— Не постараешься, а сделаешь! — прикрикнула Она.

— Да… сделаю!

Он затаил дыхание и принялся лепить новое тело. Прямо за спиной сидящего на корточках у разгорающегося костра лейтенанта.

Торопясь, пока тот не разогнулся, Он собирал воздух. Сгущая, уплотняя его до состояния видимости. Вот уже готов полупрозрачный, мягкий пока фантом. Теперь — насытить, утрамбовать воздух внутри него до плотности тела. Его тела. И свернуть новыми, сильными руками шею врагу. Тому, кто в него стрелял.

Новое тело уже почти готово. Он приготовился перебросить в него сознание. Пора…

29 сентября, 22.20,

Ноябрьский район

Я поднялся на ноги и с наслаждением потянулся, от долгого стояния на коленях ноги затекли совершенно. Кровь, возвращаясь в освобожденные конечности, принялась колоть их сотнями маленьких иголок. Я поморщился и посмотрел на часы.

Когда же прилетит вертолет? Пока мне удалось худо-бедно стабилизировать состояние Антона Иваныча, по крайней мере, асфиксия ему не угрожает. Но что случится через пять минут, через десять — неведомо. И что я смогу сделать тут, посреди степи, да с голыми руками? Пусть даже вооруженными сапожным ножом.

Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, я посмотрел на лейтенанта. Тот сидел поодаль от дороги на корточках над разгоревшимся костром. Огонь весело плясал, озаряя оранжевыми сполохами Семена и кусок ночи вокруг него.

Темнота позади участкового вдруг зашевелилась и стала меняться. Я протер глаза и всмотрелся: за спиной лейтенанта прямо из воздуха проявлялся невнятный, полупрозрачный силуэт. Будто изображение на фотобумаге, помещенной в ванночку с проявителем. И с каждой секундой фантом приобретал все более четкие очертания!

Прозрачные руки потянулись к голове лейтенанта…

— Семен! Семен, сзади! — не помня себя от ужаса, заорал я. И рванул к нему.

Надо отдать должное реакции участкового: не оглядываясь, прямо с места он головой вперед прыгнул через костер, перекатился в кувырке с другой его стороны и вскочил на ноги уже с пистолетом в руке. И оказался лицом к лицу с призраком.

— Стреляй! — Мне до них оставалось бежать еще метров десять.

Но лейтенант замер. Он смотрел в прозрачное лицо фантома и медлил. Какую-то секунду…

Неведомой твари этого хватило. Глухо хохотнув, она пинком длинной ноги выбила пистолет из руки оцепеневшего Семена. Оружие улетело далеко в темноту.

Существо медленно пошло вокруг костра. Лейтенант — тоже, но в другую сторону. Они закружили вокруг высокого пламени.

Я подлетел к твари как раз в тот момент, когда широкая полупрозрачная спина оказалась прямо передо мной, искажая, преломляя багровый свет костра. Недолго думая, я с размаху всадил в нее сапожный нож. Тот самый.

Рука вошла в странную упругую субстанцию почти по локоть. Существо взвыло басом на всю степь. И, молниеносно обернувшись, с разворота ударило меня прозрачной ручищей в грудь.

Ощущение было таким, будто в меня на полном ходу въехал облепленный подушками танк. Моментально забыв, как дышать, я улетел далеко назад, во мрак. И весьма болезненно там приземлился. К счастью, не потеряв сознания от чудовищного удара. От дороги донесся истошный визг Оксаны.

Лейтенант, молодчина, не растерялся. Воспользовавшись тем, что внимание твари отвлеклось на мою скромную персону, он пнул ногой костер. Горящий хворост, разбрасывая тучи искр, взметнулся в воздух и обрушился на голову фантома. Тварь тут же охватило пламя.

Жуткий, непередаваемый вой огласил степь. Прозрачное нечто кружилось в центре новообразованного костра, завывая и пытаясь стряхнуть с себя пламя, которое упорно не сбивалось.

И вдруг все стихло. В какое-то мгновение тварь просто растворилась в воздухе. Головешки, прилипшие к ее голове и плечам, потеряв опору, упали на землю. Разоренный костер неторопливо принялся затухать.

Наступившая тишина была осязаемой: будто ваты в уши натолкали. Первым ее нарушил Семен:

— … … … …ь! Док, ты живой? Что это было?

— А я знаю? — кряхтя, я с трудом поднялся с земли.

— Это он же? Ну которого я подстрелил?

— Похоже на то! По крайней мере, по размерам подходит. И по повадкам. Только этот прозрачный был, а тот — нет.

— Палыч, а ты знаешь, эта тварь мне кого-то напомнила… я потому и замешкался с выстрелом, — задумчиво сообщил лейтенант.

— Да?! И кого же?

— Да не понял я. Лицо, понимаешь, прозрачное, черты расплываются. Но что-то знакомое, точно!

— Может, что-то из фильмов ужасов? — хмыкнул я.

Постепенно ко мне возвращалось чувство реальности.

— Да ну тебя! Я серьезно говорю: что-то знакомое, — обиделся Семен и, подхватив с земли горящую ветку, пошел в темноту. — Надо пистолет найти.

— Ладно, не злись. Все равно мы с тобой сейчас ничего путного не придумаем. Давай лучше костер обратно соберем, пока совсем не угас, — предложил я и, обернувшись к дороге, крикнул: — Оксана!

— Что?

— Как там Антон?

— Так же. Дышит спокойно, я трубочку держу!

— Молодец. Держите. Скоро уже вертолет должен прилететь!

Подтверждая мои слова, в небе послышался нарастающий рокот мотора.

Глава 2

30 сентября, 00.18,

Кобельки, участковая больница

Лейтенант допил свой чай и вздохнул:

— Веселый нынче денек вышел, верно, Палыч?

— Да уж! — согласился я мрачно. — День удался. А особенно — ночь.

Мы сидели в моем рабочем кабинете уже почти час. И чаевничали, обсуждая случившееся. Наша миссис Хадсон, она же Клавдия Петровна, едва успевала пополнять запасы кипятка и заварки. Деликатно не задавала вопросов, за что мы были премного ей благодарны.

— Знаешь, что меня интересует больше всего, Семен? — поинтересовался я.

Он уставился на меня:

— Теряюсь в догадках. Лично меня в этой истории интересует все!

— Если эта прозрачная тварь и есть наш маньяк, то почему он набросился на тебя? Почему не на Оксану? Нелогично получается как-то.

Лейтенант задумался.

— Да, нестыковочка. Хотя… допустим, он здраво рассудил, что из всех нас я представляю для него наибольшую опасность. Ну, хотя бы потому, что вооружен. Вот и решил сначала устранить меня, как досадную помеху, а уж потом спокойно, не торопясь, добраться до Оксаны. Резонно?

— Не совсем. Что ему мешало дождаться удобного момента, когда Оксана останется одна и завершить начатое? Почему он так спешил, вот что мне непонятно, — не согласился я. — Смотри, что получается: он преследует женщину, почти настигает. Тут, к счастью, появляемся мы с тобой. Ты стреляешь в маньяка и, похоже, ранишь его. По крайней мере, пули причинили ему сильную боль: вспомни, как он ревел тогда!

Семен кивнул.

— По идее, впервые получив такой отпор, он должен был затаиться на какое-то время, зализать раны. А вместо этого, буквально через несколько минут после ранения, тварь вновь нападает. И не на Оксану, а на тебя! К чему такая спешка? Почему он полез на рожон? Непонятно. Мне кажется, мы с тобой что-то упускаем из виду. Что-то важное, — закончил я свои дедуктивные выкладки.

Лейтенант пожал плечами.

— Возможно, упускаем. Даже наверняка. Мы ничего не знаем об убийце. Вернее — даже больше, чем ничего. То, что мы с тобой сегодня увидели и узнали, ничего не объясняет. Кроме отсутствия следов на месте преступления: если убивали эти фантомы, которые потом бесследно растворялись — понятно, почему мы не находили следов. Зато появляется один большой вопрос: убийца — он кто? Человек? Или нечто иное?

Теперь пришла моя очередь плечами пожимать.

— Семен, я не знаю. Как и ты. Могу лишь предположить: он — человек. Обладающий некими удивительными, необъяснимыми с научной точки зрения способностями. Человек, который может создавать себе двойников. Дублей. Ты Стругацких читал?

— Было дело, — кивнул лейтенант.

— «Понедельник начинается в субботу», помнишь? Там сотрудники НИИЧАВО себе дублей создавали. Только в книге — с мирными целями, а наш маньяк — с преступными.

— Так то ж фантастика!

— А то, что мы сегодня видели — это что?! Обычное дело для Кобельков? Пустяки, дело житейское, с кем не бывает?! — взвился я.

— Ладно, Палыч, не заводись. Может, ты и прав. Сейчас мы все равно этого не поймем: мало вводных. Давай лучше подумаем, что дальше делать будем? — примирительным тоном спросил Семен.

— А что делать? Оксану мы с мужем в Нероград отправили: туда, надеюсь, убийца не дотянется. Наверняка не дотянется, иначе убийства не ограничивались бы только здешними местами. Значит, у маньяка есть какое-то ограничение по расстоянию до цели. Уже хорошо.

— Угу, — лейтенант приканчивал очередную чашку чая.

— Далее, я, как и планировали, проверю архивы. Если выяснится, что все убитые наблюдались у Марии Глебовны, придется установить за ней наблюдение. Возможно, она нас выведет на убийцу. Кстати, теперь-то мы знаем точно, что она не убивала. По крайней мере, лично.

— Точно! — опять согласился Семен.

— Идем дальше. Надо будет срочно поднять списки всех беременных в окрестных селах… ну, в радиусе поражения нашего маньяка. И взять их под охрану.

— Сдурел?! — лейтенант поперхнулся чаем. — Где я тебе столько народу возьму? Ты хоть представляешь, сколько в округе может быть беременных?!

— С трудом, — честно признался я. — Но другого способа обезопасить их, пока ты не поймаешь убийцу, я не вижу.

— Пока мы не поймаем! — уточнил участковый.

— Мы так мы, — не стал возражать я.

Чего уж греха таить, заинтересованность лейтенанта во мне, как в носителе интеллектуального начала, мне льстила.

— Палыч, пошли спать! — неожиданно прервал мои разглагольствования Семен. — Утро вечера мудренее. У меня мозги уже отключились.

Я прислушался к себе — и понял, как смертельно устал.

— Пошли. Я тоже уже в кому впадаю.

Проводив лейтенанта до машины, я побрел в свою «квартиру». Улыбаясь в предвкушении встречи с Алей.

Но ее дома не оказалось. В растерянности я стоял над заправленной кроватью и чувствовал, как в душу проворно вползает пустота.

Не позволяя ей заползти целиком, я выскочил в коридор и устремился в приемное отделение.

Клавдия Петровна усердно и неторопливо крутила из нарезанных бинтов марлевые шарики. На столе перед ней накопилась уже изрядная куча.

— Клавдия Петровна, вы Алю не видели? — спросил я, стараясь быть спокойным. Получалось с трудом и неубедительно.

— Аленьку-то? Видела, как же! Она минут пять как вышла…

— Куда вышла?! С кем?! — мое показное спокойствие как рукой сняло.

— Одна, конечно. На крыльцо. Наверное, просто воздухом подышать…

Не дослушав фельдшерицу, я выскочил на крыльцо. Снаружи никого не было. Вряд ли Аля вышла подышать воздухом: было довольно холодно, да еще и ливень зарядил. Почти летний, с крупными, увесистыми каплями. Вот только холодный.

— Аля! — негромко позвал я и огляделся.

Никто не отозвался. Глаза уже привыкли к темноте, и я увидел вдалеке светлое пятно, удаляющееся в сторону леса.

— Аля! — позвал я уже громче и устремился за ней.

Далекий силуэт не приближался, несмотря на то, что я почти бежал. Правда, бежать по скользкой старой траве было весьма затруднительно: ноги разъезжались, я то и дело поскальзывался, а несколько раз — и вовсе падал. Но упрямо поднимался на ноги и продолжал погоню за светлым пятном в ночи.

Девушка вошла в лес. По моей спине опять пробежался холодок страха — куда же она одна, да в такое время! Я еще ускорился.

В лесу темень стояла несусветная. Сердце мое упало. Я вертел головой во все стороны, но не видел в темноте ни малейшего просвета. Аля исчезла!

— Аля! — уже во все горло крикнул я.

Бесполезно! Шум дождя перекрывал все остальные звуки. По какому-то наитию, я помчался вперед. Уклоняясь от бегущих навстречу деревьев и прислушиваясь к ночи.

Несколько минут я несся по спящему лесу. Куда — я не знал. Зато знал, зачем. Вернее — за кем. Где-то там, в большом темном лесу, была моя Алька. Одна.

Деревья вдруг расступились, выпуская меня на большую поляну. И я увидел.

…Она кружилась в самом центре поляны. Раскинув руки, запрокинув голову и подставив лицо дождю, Аля танцевала под ним. В ритме капель, покидающих небо. Под музыку осени.

Я тоже услышал ее. Любуясь тонкой танцующей фигуркой, я вдруг понял, что шум капель давно уже слился в странную, чарующую музыку. Она заполнила собой все: темный уснувший лес, плачущее небо, умирающую траву под ногами… И мое сознание.

Я стоял, слушал и смотрел. Аля кружилась в своем странном танце и временами мне казалось, что она взлетает, отрывается от земли, перепархивает с места на место, словно огромная бабочка.

Я смотрел — и боялся, что музыка стихнет, и танец закончится. Будто восьмиклассник, впервые набравшийся смелости пригласить на танец предмет своих мечтаний и теперь с трепетом ожидающий окончания песни.

Боялся — и в то же время желал этого.

Потому что Аля сейчас была не со мной. И не здесь. Она танцевала в своем, неведомом и недоступном мне мире. Далеком и совершенно чужом. Понимание этого настигло меня сразу же, едва я увидел кружащуюся в дожде фигурку.

Да — не со мной. Да — не здесь. Да — чужая…

Но, Господи, как же это было красиво!

Я стоял и смотрел. Понимая, что ничего более прекрасного я никогда не видел и не увижу…

Спустя вечность дождь кончился. И вместе с ним стихла волшебная музыка.

Аля подошла ко мне и обняла за шею:

— Спасибо, что не остановил меня, Кот!

— Ты видела меня?

— Я танцевала для тебя.

— Это было красиво. Очень красиво.

— Да. Я знаю.

— Ты замерзла, наверное? — я стащил с себя куртку и укутал Алю.

— Не замерзла. Но все равно спасибо. Ты ее согрел. Я люблю твое тепло, — улыбнулась она.

— Не уходи больше так, Кошка! — попросил я ее.

— Как?

— Так… внезапно.

— Не буду, — серьезно пообещала она. — Пошли домой?

— Пошли.

Не торопясь, обнявшись, мы побрели по мокрому ночному лесу. Домой.

30 сентября, 03.25,

Кобельки, участковая больница

Аля уснула, уютно устроившись головкой на моем плече. Я слушал ее спокойное, немного посапывающее дыхание, перебирал рыжие волосы и смотрел в потолок. Не спалось.

Слишком уж много событий навалилось на меня за прошедшие сутки. После трехнедельного затишья вновь появился загадочный маньяк. Еще больше запутав и без того запутанную историю с этими убийствами. Теперь приходилось поневоле ломать голову, с кем (или с чем!) мы имеем дело. Ответы на этот непростой вопрос упорно не находились.

Аля что-то тихо пробормотала во сне и перевернулась на другой бок, выскользнув из-под одеяла. Я старательно укрыл ее, поцеловал в макушку и встал. Сон, кажется, напрочь забыл о моем существовании.

Подойдя к окну, я уткнулся лбом в приятно-холодное стекло и принялся вглядываться в темноту. Туда, где в ночи должно было быть озеро.

Там оно и было, наверное. А где-то на озере горел огонек. Судя по мерцанию, это был костер. Или факел. Во всяком случае, открытое пламя. Рыбаки?

Непонятным образом факт наличия огня в глубине озера меня встревожил. До боли в глазах я всматривался в ночь, пытаясь разглядеть что-нибудь еще, кроме мерцающего оранжевого пятна. Бесполезно.

— Кот, ты что? — сонный голос Али за спиной заставил меня вздрогнуть.

Я обернулся:

— Ничего, Алюшка. Просто не спится.

Она села в постели:

— Тебе неспокойно?

— Да.

Врать ей я не умел.

— Иди ко мне.

Я подошел и присел рядом.

— Я тебя разбудил. Извини, Котенок.

— Не разбудил. Я сама проснулась, — она притянула меня к себе. — Что тебе сказать, чтобы ты не тревожился?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Просто скажи, что ты со мной.

— Я с тобой, Кот. Вся — с тобой.

— Как это — вся?

— Телом. Мыслями. Чувствами. Душой.

Я покрепче обнял ее.

— Кажется, я понял, чего боюсь. Боюсь, что ты вдруг исчезнешь так же внезапно, как появилась. И придет пустота.

— Не исчезну. Не хочу исчезать. Я хочу быть с тобой, Кот, — она отстранилась слегка, улыбнулась и провела ладошкой по моей щеке. — Ты же не против?

— Я — за. Мне не жить без тебя, Алька.

— Не говори так, пожалуйста! — она вдруг стала серьезной.

— Почему?

— Живут не для кого-то и не ради кого-то. Жить стоит ради самой жизни.

— Я не понимаю…

— Поймешь. Когда-то поймешь обязательно. Но это так.

— Иногда мне кажется, что ты старше меня раз в сто! — улыбнулся я.

— Кто знает, может и в самом деле так? У меня же паспорта нет! — ее глаза опять смеялись.

— Должен сказать, что для старушки ты очень даже ничего… во всех смыслах!

— Нахал! — она щелкнула меня по носу. — Но чертовски привлекательный!

— Ага… и сексуальный! — скромно добавил я.

— Да ну? Докажи!

Я и доказал…

Отдышавшись, она легонько царапнула меня ноготками по животу:

— Зверь!

— Сама такая! — выдохнул я.

Аля тихо засмеялась.

— Мы, наверное, забавно смотримся со стороны: лежим, пыхтим и обзываемся! — она положила голову мне на грудь. — Мне хорошо с тобой, Кот! Очень-очень хорошо! И не только телом.

— А мне — с тобой. Вот ведь совпадение какое! — счастливо улыбаясь, я глядел в потолок. Тревога прошла напрочь.

Она приподнялась и заглянула мне в лицо. Ее волосы щекотались.

— Кот, я тебе хочу сказать… — и запнулась.

— Что, Кошка?

— Нет, не сейчас. Завтра. Сначала мне кое-что надо будет уточнить, — передумала она.

— Ну вот, заинтриговала — и в кусты? Я же теперь мучаться буду. Не засну до утра.

Она улыбнулась:

— А ты и так не заснешь!

— Это почему же?

— А вот почему…

До утра я и в самом деле не заснул.

30 сентября, 12.40,

Кобельки, участковая больница

— Следующий! — крикнула в коридор Клавдия Петровна.

Поправила очки и с неимоверно деловым видом принялась проворно что-то писать в гигантском журнале приема.

Сначала в дверь вошел палец. Средний палец правой руки, нагло устремленный вверх. Я скрипнул зубами и начал было приподниматься…

Но следом за пальцем вошло все остальное. Выражение лица у хозяина перста было таким жалким, что мой гнев тут же улетучился. К тому же, присмотревшись, я понял, что привело ко мне страдальца:

— И давно это у вас? — поинтересовался я.

— Дня два назад началось, — шмыгнул тот носом.

— А сегодня всю ночь дергало, верно?

— Точно! А вы откуда…

— А панариции себя иначе и не ведут! — пресек я ненужные вопросы.

— Кто не ведет? — не понял болезный.

— Панариции. Так ваш гнойник на пальце по-научному зовется! — блеснул я эрудицией. — Резать надо!

— Да вы что?! — мужичок проворно спрятал руку за спину. И тут же взвыл от боли, видимо, зацепившись больным пальцем за штаны.

— Сегодня всю ночь не спали, верно? — уточнил я.

И усмехнулся про себя: мне тоже нынче спать не довелось, но чувствовал я себя несравненно лучше моего пациента. Диалектика!

— Не спал! — угрюмо подтвердил тот.

— От боли метались, не так ли? — с садистским удовольствием продолжал я.

— Метался, — согласился обладатель забинтованного пальца.

— Хотите продолжения?

— Не-ет! — с явным ужасом на лице взвизгнул пациент.

— Тогда резать! Новокаин переносите?

Мужик молча покивал головой. Отлично, клиент был деморализован и сломлен.

— Вот и замечательно. Сейчас быстренько обезболим и вскроем. Глазом моргнуть не успеете. Клавдия Петровна, проводите товарища в перевязочную.

Поглядев вслед удаляющемуся носителю пальца, я совершенно некстати вспомнил историю, происшедшую во время моей практики после четвертого курса в одной из городских больниц Нерограда.

А начиналось все примерно так же. В одно прекрасное утро в приемное отделение пришел страдальческого вида мужчина и предъявил дежурному врачу палец. С панарицием.

Врач, недолго думая, вызвал в приемное хирурга. Тот вскоре явился, осмотрел палец и, разумеется, предложил гнойник вскрыть. Со стороны пациента особых возражений не последовало, поскольку он всю ночь развлекался тем, что бегал по стенам и потолку от невыносимой, дергающей боли.

Дальше события развивались стремительно. Даже слишком.

Хирург завел беднягу в пустующую гнойную операционную, наложил на больной палец жгутик и принялся исправно обкалывать его новокаином. Обколов, взялся было за скальпель, но… с удивлением обнаружил, что бодренький доселе пациент бодрость свою как-то порастерял… Да и вообще, пришел в совершенно нетоварный вид: побелел, посинел и свалился без сознания на пол. А потом и вовсе дышать перестал.

Случилась у него аллергия на новокаин. Да не какая-нибудь крапивница, а полноценный анафилактический шок со всеми вытекающими…

Благо поблизости оказались реаниматоры. Прибежав на рев разочарованного хирурга, бригада быстренько закинула бездыханное тело на операционный стол (напомню, происходило все в операционной, это важно!) и принялась возвращать его к жизни.

Через какое-то время это им удалось. Пациент задышал, пришел в сознание и даже открыл глаза. Но лишь для того, чтобы тут же зажмуриться от ужаса.

Потому что огромная, весом в центнер, операционная лампа, висящая аккурат над столом, вдруг выкорчевалась со своего места и, вместе с изрядным куском потолка, обрушилась на грудь несчастного. Благо хоть реаниматологи успели затылки вовремя убрать…

Короче, наступило следующее утро. Клиент приходит в себя в реанимации. И начинает медленно, но верно сходить с ума. Всего лишь от осознания того, во что он превратился:

— изо рта торчит трубка, подсоединенная к ритмично пыхтящему аппарату;

— под правой ключицей образовалась дырка, из которой тоже торчит трубка (но поменьше первой!), куда что-то там капается. Грудь и правая рука почему-то в гипсе;

— все тело жутко болит, будто по нему прошло на водопой стадо слонов;

— и наконец, над всем этим торчит распухший палец свободной руки. Все с тем же гнойником. Что характерно — невскрытым.

Вот это называется — зайти пальчик полечить…

В этот раз, к счастью, все обошлось. Я быстренько вскрыл панариций, поставил дренаж и отпустил осчастливленного туземца домой. А сам пошел рыться в архивах.

Уже через час я понял, что наши подозрения в отношении Марии Глебовны были отнюдь не беспочвенны. Все женщины из печального списка наблюдались у нее. За исключением Смуряковой — но это исключение мы уже обсудили.

Закрыв последнюю карту, я откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Действительность с каждым днем становилась все мрачнее и мрачнее. Вот, теперь еще и агент врага обнаружился в наших рядах!

Мария Глебовна… вот уж никогда не подумал бы, что она может как-то быть связана с убийцей. Милейшая женщина, одинокая и немного взбалмошная. Никакого зла в ее поступках, как ни пытался, я найти не мог. Но факты — упрямая вещь.

Вот они, факты, передо мной. Шесть тонких книжек с фамилиями погибших женщин на обложках. И, соответственно, шесть (как минимум!) детей, так и не увидевших солнца. Целое кладбище раскинулось на моем столе. Страшное зрелище.

— Можно, Пал Палыч? — в дверь заглянула Клавдия Петровна.

— Да, конечно! — я опомнился. — Что случилось?

— Там Семен приехал. Участковый наш. Вас просит выйти, — доложила она.

— А чего сам не зашел? — удивился я.

— А я его не пустила: Аленька только что полы в коридоре вымыла, а он в сапогах. Натопчет ведь!

— Ну, раз в сапогах, тогда конечно… В сапогах никак нельзя! — пробормотал я, собирая в стопку разбросанные по столу амбулаторные карты. — Скажите ему, что я выйду сейчас. Порядок только наведу.

— Хорошо, — фельдшерица взяла с угла стола лежащий там скорбный список, мельком взглянула на него и передала мне. — Вот еще заберите, это ваше, кажется.

— Мое, — кивнул я и торопливо спрятал листок в карман.

Лейтенанта я обнаружил в обществе Али и Данилы. Втроем они сидели на скамеечке перед больницей и любовались восхитительным видом озера, о чем-то негромко переговариваясь. Собственно, переговаривались Семен с Алей. Данила в разговоре принимал весьма избирательное участие, изредка вставляя в их диалог наполненные эмоциями звуки. Преимущественно гласные.

— Привет! — я присел рядом. — Не помешаю?

— Не-е-а-а! — замотал головой Данила.

— Ну, вот тебе и ответили! — засмеялся лейтенант, пожимая мне руку. — Здорово, док! Как ты после вчерашнего? Выспался?

В моем сознании вопрос прозвучал несколько двусмысленно. Я покосился на Алю. Она украдкой показала мне язык и засмеялась. Я тоже:

— Да, дрых без задних ног. Как убитый!

— А чего это вы хохочете? — подозрительно поинтересовался Семен, переводя взгляд с девушки на меня и обратно.

— Да так, вспомнилось кое-что, — успокоил я его. — Чего звал?

— Наш вчерашний разговор помнишь? У Абрама Мееровича?

— Конечно.

— Проверил?

— Проверил, — я стал серьезным.

— И что?

— Мы были правы: все наблюдались у нее.

— Блин! — резюмировал лейтенант и умолк.

Аля внимательно посмотрела на нас.

— У вас деловой разговор? Тогда я побежала: у меня тоже дел куча! — она быстро чмокнула меня в щеку и умчалась.

Семен с улыбкой посмотрел ей вслед.

— Счастливый ты, Палыч! — сообщил он мне.

— Ага! — согласился я.

— А-а-ля хоро-о-ошая! — протянул Данила.

— Очень! — и с этим я был полностью согласен.

— Что потом думаете делать? Ну, когда тебе уезжать время придет? — вдруг поинтересовался лейтенант.

Я пожал плечами.

— Ко мне переберемся, в Нероград. Поженимся, детей нарожаем. И будем жить долго и счастливо. Это, если тезисно о планах.

— Точно поженитесь?

— Я, по крайней мере, Альке предложение хочу сделать. Очень надеюсь, что она его примет.

— А чего до сих пор не сделал?

Я опять пожал плечами. На этот вопрос у меня ответа не было. И в самом деле, почему? Я ведь уже давно поймал себя на том, что безумно хочу, чтобы Алька стала моей женой. Так чего тяну?!

— Палыч, я тебе одну вещь скажу: такая женщина может встретиться только раз в жизни. А может и не встретиться. Не упусти шанс, — веско сообщил лейтенант.

— Я знаю, Семен. Знаю. И Альку не отпущу ни за что. Если только она сама не захочет уйти. А я все сделаю для того, чтобы не захотела, — тихо ответил я.

Помолчали. Потом лейтенант спохватился:

— Так что с Марьей делать будем?

— А что мы с ней можем сделать? Надо как-то попытаться понаблюдать за ней: вдруг и в самом деле выведет нас на маньяка?

— Возможно. Вот только вопрос — когда? Весь день, как я понимаю, она в больнице?

— Не только день, но и вечер. Она до ночи здесь задерживается, как и все остальные, — уточнил я.

— Значит, если она время от времени встречается с убийцей, то только ночью?

— Выходит.

— Ладно. Давай так: я тебе оставлю рацию, а ты вечером, когда она соберется уходить, сообщишь мне. Я прослежу, — предложил участковый.

— Принимается, но с одной поправочкой: проследим оба! — внес я свои коррективы.

Семен пристально посмотрел на меня:

— Палыч, это может быть опасно.

— Да ну? А я и не догадывался! — съязвил я. — Тем более пойдем вместе. В общении с нашим прозрачным приятелем нужно, чтобы кто-то прикрывал спину.

Лейтенант встрепенулся:

— Слушай, я ведь тебя даже не поблагодарил за вчерашнее! Ты же мне жизнь спас тогда, у костра!

— Да ладно тебе! — смутился я. — В следующий раз ты меня прикроешь. Так что, мы договорились? Идем вместе?

— Ладно, все равно ведь не отстанешь! Пошли вместе… Ватсон хренов!

Я не успел достойно ответить. Из открытого окна больницы донесся истошный визг. Мы с лейтенантом бросились внутрь.

Визжали Инка с Нинкой. Наши поварихи сгрудились над огромной открытой флягой с молоком и в унисон трубили тонкими голосами, будто кастрированные слоны. Слов было не разобрать.

— Тихо! — рявкнул я и пожалел, что не могу стрельнуть в потолок из маузера. Ввиду отсутствия оного.

От наступившей тишины тут же заложило уши. Санитарки-поварихи с изумлением глядели на меня, одинаково открыв рты. Я смутился:

— Э-э-э… Что случилось? Почему крик?

— Так молоко! — исчерпывающе ответила Инка (или Нинка?).

— Что — молоко?

— Скисло! — хором ответили обе и демонстративно указали на флягу.

Я подошел поближе: из горловины в самом деле несло кислятиной.

— Скисло, скисло! Вот, попробуйте! — полная рука сунула мне под нос стакан с забродившим молоком.

Я неосторожно сделал вдох, и глаза мои тут же заслезились.

— Спасибо, не надо, верю! — скороговоркой отбился я от угощения и обвел взглядом источники недавнего шума.

Поварихи стояли со скорбными лицами, опустив руки.

— Ну, скисло молоко. Такое бывает? Чего голосить-то? — поинтересовался я.

— Доктор, да как же?! Нам же молоко теперь в следующий раз только через три дня подвезут. Чем больных кормить-поить будем?

— Простоквашей, — усмехнулся я. Но тут же по вытянувшимся лицам поварих понял, что шутка не прокатывает.

— А каши? Каши на чем варить? — опять запричитала Нинка (или Инка?).

— Тихо! — вновь прикрикнул я на поварих. — Надо подумать!

— А чего тут думать-то? — зазвенел удивленный голос.

Рядом со злосчастной флягой невесть откуда появилась Аля. Она рассеянно водила пальчиком по пузатому боку сосуда и вопросительно смотрела на меня. А в зеленых глазах скакали бесенята.

— То есть? — переспросил я.

— Я говорю, и думать тут нечего! Молоко свежее, парное. Пахнет потрясающе, наверное, вкусное! — Аля мечтательно закатила глаза и облизала губки.

Случилась немая сцена. Четыре пары глаз уставились на девушку. А она медленно, почти демонстративно, взяла из рук опешившей поварихи стакан, от которого я только что едва отбился, поднесла его к губам… И в несколько глотков выпила до дна!

— Очень вкусное! — подтвердила Аля. И облизнулась.

Кошка!

Поварихи отмерли. Они разом ринулись к фляге и с размаху треснулись лбами над горловиной, пытаясь одновременно в нее заглянуть. И обе синхронно сели на пол, потирая лбы.

Я подошел к освободившейся фляге, наклонился над ней и осторожно втянул носом воздух.

Аля была совершенно права: из горловины вкусно пахло парным молоком! И ничем больше.

— И в самом деле: чего тут думать-то? Молоко свежее. Вопрос исчерпан! — внезапно охрипшим голосом заявил я.

Подхватил под локоток Алю и вместе с ней вышел в коридор. Ощущая затылком недоуменные взгляды свидетелей чудесного воскрешения молока.

— Это ты? — вполголоса спросил я Алю, когда мы вышли.

— Что? — она вскинула на меня невинные глаза.

— Это ты молоко э-э… освежила? — с трудом я подыскал формулировку.

— Ага! — просто ответила она.

— Как?!!

Аля пожала плечами:

— Не знаю… Само собой как-то получилось. Как с часами.

Я прижал ее к себе:

— Алька, чудо ты мое! Может, ты колдунья?

— Не знаю. Может быть, — она улыбнулась.

— Ты представляешь, какие слухи теперь поползут по округе?! Да что там слухи — легенды! К тебе же паломники потянутся! Не зарастет народная тропа… — вздохнул я.

— Кот, прости, — она потупилась. — Я как-то об этом не подумала. Я этого не хочу!

— Да ладно, чего уж теперь. Ты только в следующий раз постарайся не демонстрировать свои чудесные способности широкой публике. Хорошо?

— А тебе?

— А мне — можно. И даже нужно! — я засмеялся и легонько подтолкнул Алю в сторону нашей «квартиры». — Иди, Кошка, посиди дома и подумай о своем поведении. Можешь даже встать в угол!

— Вот еще! — фыркнула она и удалилась, гордо вскинув голову.

А я вернулся к месту явления чуда. Мизансцена не изменилась: поварихи по-прежнему сидели на полу и терли лбы, а Семен в полной задумчивости подпирал плечом дверной косяк.

— Так, уважаемые товарищи, вношу ясность: все, что вы видели только что, является лишь плодом вашего воспаленного воображения! Потому как передовая материалистическая наука чудеса отвергает. Ясно? — заявил я и грозно уставился на ушибленных поварих.

— Ясно! — нестройным хором ответили они.

Лейтенант хмыкнул. Я свирепо посмотрел на него и продолжил:

— А если серьезно, то чтобы — ни-ко-му! И ни-ни! Узнаю, что проболтались — уволю к лешему! Не глядя на регалии и заслуги! Понятно?

— Нет! — пискнула Нинка (или Инка?).

— Что именно непонятно? — нахмурился я.

— Кто не глядя нарыгали?

Лейтенант заржал и вывалился за дверь. Из коридора донесся мощный хохот. Будто там веселился целый табун лошадиных призраков бывшей конюшни.

Я скорбно вздохнул: с кем приходится работать!

— Короче, никому ничего не болтать! А регалии — это награды такие. Вроде ордена.

И с достоинством вышел из пищеблока.

Глава 3

30 сентября, 23.20,

Кобельки, участковая больница

Я смотрел в сторону затерянного в кромешной тьме озера и испытывал легкое чувство дежавю. Где-то там, довольно далеко от берега, опять горел огонь. Как и прошлой ночью. И опять при виде мерцающего оранжевого пятнышка навалилась неясная тревога.

В дверь кабинета постучали. Я оторвался от окна и обернулся:

— Войдите!

Вошла Мария Глебовна.

— Пал Палыч, я закончила, можно домой? — Вид у акушерки был усталый. Да и немудрено.

— Да, конечно! Давно пора, — через силу улыбнулся я.

Все-таки как просто навесить на человека ярлык — и тут же изменить к нему отношение! Пока у нас нет никаких доказательств причастности Марии Глебовны к убийствам, а я уже смотрю на нее как на врага народа. И цежу сквозь зубы. А вдруг мы ошиблись?

— Мария Глебовна! — окликнул я ее.

Она обернулась уже в дверях:

— Да, доктор?

— Вы бы не задерживались так допоздна, а? Устаете ведь!

Акушерка невесело улыбнулась.

— Да я бы рада. Но только не получается как-то. А теперь, с ранением Антона, и вовсе невмоготу стало. Люди-то меньше не болеют, — она пристально взглянула на меня и добавила: — А вот вам, Пал Палыч, и в самом деле отдохнуть бы! Глаза у вас совсем ввалились. Да и Аленьку поберечь надо… особенно теперь!

— Я ее всегда берегу, независимо от времени суток! — улыбнулся я.

Алька умудрилась влюбить в себя не только меня, но и всю больницу!

Мария Глебовна как-то странно посмотрела на меня и покачала головой. Потом открыла было рот, собираясь что-то сказать, но передумала.

— Ладно, вы идите, а то я вас еще больше задерживаю, уговаривая не задерживаться! — рассмеялся я.

— Спокойной ночи, Пал Палыч!

— Спокойной ночи!

Едва акушерка вышла за порог, я вытащил из кармана портативную рацию, выданную мне лейтенантом, и забубнил в нее:

— Первый, первый, я второй! Лед тронулся! — и мысленно заржал. Кодовую фразу предложил я, беззастенчиво сдув ее у Ильфа с Петровым.

— Второй, понял тебя. Наблюдаю ледоход. Присоединяйся! — прохрипела рация.

— Есть присоединяться! — отрапортовал я и, сорвав с себя халат, рванул было к выходу из больницы.

Но вдруг остановился. И открыл дверь своей казенной «квартиры».

Аля с ногами забралась в любимое кресло и с упоением читала «Мастера и Маргариту». Если мне не изменяет память, уже в пятый или шестой раз.

— Котенок, мне нужно уйти. Правда нужно. Семен просил ему помочь кое в чем. Ты меня не дожидайся, ложись спать, хорошо? — я наклонился и с наслаждением зарылся лицом в ее волосы.

Она тихо засмеялась:

— Обожаю, когда ты так делаешь! Конечно, иди, если нужно. Только будь осторожен, ладно?

— Обещаю! — я приник к ее губам и на какое-то время выпал из реальности. Вернулся, когда кончилось дыхание.

— Кот, ты обязательно разбуди меня, когда вернешься! Ну, так, как ты умеешь! — Аля лукаво посмотрела на меня.

— Слово джентльмена! — я еще раз поцеловал ее и выскочил за дверь.

В кармане уже вовсю хрипела рация:

— Второй, ледоход на озере! Повторяю, ледоход на озере! Встречаемся у моей пристани. Как понял?

— Первый, понял тебя хорошо! Встречаемся у твоей пристани. Три минуты!

Через заявленное время я действительно был у знакомого милицейского катерка.

— Ты куда? — лейтенант поймал меня за штаны, когда я уже перебросил ногу через борт катера.

— Как куда? Сюда! — удивился я.

— Нет, Палыч, катер нам сейчас не нужен. На веслах пойдем, — и он указал на надувную лодку, скромно притулившуюся рядом со своим большим братом.

— Это почему?!

— Мозги включи! Ночью, в тишине, мотор слышно за десять верст. А наша задача — проследить за Марьей. Она только что отплыла: гребет прямо в озеро. Если услышит погоню — вернется. И накрылась тогда наша операция медным тазом.

— Давно отплыла?! — встрепенулся я.

— Минут пять назад.

— Так чего ж мы стоим? Поплыли, потеряем ведь! — я прыгнул в лодку.

— Не дрейфь, не потеряем! — лейтенант залез следом и натянул на голову какой-то странный прибор.

Приглядевшись, я догадался, что это.

— Прибор ночного видения? Ну ты даешь, Семен! Где взял?

— Где взял — там уж нет! — гордо заявил лейтенант, всматриваясь в темноту. — Ты греби давай. А я буду впередсмотрящим.

— Хорошо устроился! — пробурчал я, принимаясь за дело.

— Греби-греби! Я, между прочим, тебя сюда на аркане не тащил. Сам напросился. Вот и отрабатывай! — цинично заявил участковый, поудобнее устраиваясь на корме.

— Слушай, Семен, я уже вторую ночь наблюдаю на озере странный огонек будто костер жгут на одном из островков. Как думаешь, кто это может быть? Рыбаки?

Лейтенант явно озадачился:

— Костер на острове, говоришь? Да нет, рыбаки — вряд ли, в это время года у нас тут не рыбачат. Да и рыбаков-то раз-два и обчелся. В Белом рыбы немного.

— Тогда кто же?

— Понятия не имею. А знаешь что? Что-то мне подсказывает, что Марья направляется именно к этому острову. С костерком который.

— Думаешь?

— Зуб даю! Поспорим?

Спорить я не стал. Лишь еще усерднее заработал веслами.

— Тише, не плещи так! — шикнул на меня Семен. — Вон она, вижу!

— Где? — я обернулся.

— Да ты не вертись, все равно не увидишь. Впереди и правее по курсу, метрах в ста. Теперь греби спокойнее, так и будем держаться на этой дистанции, — лейтенант помолчал несколько секунд и добавил: — А вон и костер. И наша любезная Мария Глебовна держит курс прямехонько на него!

Минут десять мы плыли в полной тишине. Лишь весла с еле слышным плеском ритмично уходили в воду. Наконец лейтенант нарушил молчание.

— Причалила. Высаживается на остров… Оп-па! — вдруг шепотом воскликнул он.

— Что там?

— Ее встречают. Мужчина!

— Тот?! Вчерашний? — от волнения я даже перестал грести.

— Да откуда я знаю?! — возмутился Семен. — Далеко же. У меня не телескоп, а всего лишь ПНВ.

— Ну, хоть похож на нашего клиента? — не унимался я.

— Ага, похож: голова, две руки, две ноги. Вылитый он! — огрызнулся лейтенант. — Ты грести-то не забывай. Только правее возьми: высадимся на другой стороне острова, чтобы глаза не мозолить.

— Да, белый хозяин! — я опять взялся за весла.

Еще несколько минут в тишине — и лодка с легким шорохом ткнулась носом в берег.

— Палыч, давай договоримся: я впереди, ты прикрываешь. И никогда, слышишь, ни при каких обстоятельствах вперед не суйся! — лейтенант шипел мне в самое ухо. — Договорились?

— Договорились! — прошипел я в ответ и послушно занял место в арьергарде.

Таким боевым порядком мы и начали карабкаться вверх по склону холма: впереди Семен с пистолетом, позади я — с боевым духом и уверенностью в завтрашнем дне.

— Интересно! — задумчиво прошептал лейтенант, когда мы добрались до вершины. Отсюда весь островок просматривался бы как на ладони. Днем.

— Что интересно?

— Костра-то не видно!

И верно! Темноту, царящую здесь, не нарушало ничего. А куда же делся костер, на свет которого, будто на маяк, плыла акушерка?

— Погасили, может? — неуверенно предположил я.

— Может быть. Или костер разведен в таком месте, откуда виден лишь в одном направлении. В пещере какой-нибудь. Или в расщелине, — пробормотал Семен, озадаченно вертя головой с надетым на нее прибором ночного видения.

— Куда идти-то?

— Давай за мной! Только тихо, — скомандовал он и осторожно начал спускаться по другому склону холма.

Я — за ним. У огромного валуна, каким-то чудом удерживающегося на довольно крутом склоне, лейтенант опять замер и предостерегающе поднял руку.

— Что? — прошипел я ему на ухо.

— Тс-с! Слышишь?

Я прислушался. Поначалу ничего, кроме шума ветра, не услышал:

— Не слышу. А что там?

— Голоса. Двое: мужской и женский. Где-то тут, за камнем.

Я послушал еще. Точно, голоса! И, кажется, совсем рядом:

— Что делать будем?

— Для начала посмотрим, что там. Пошли! — Семен крадучись пошел вокруг валуна.

В соответствии с боевым расписанием, я прикрывал его тылы.

Обойдя камень, лейтенант осторожно выглянул за его край. И тут же отпрянул обратно:

— Тут они. Метров десять.

Я тоже посмотрел. У костра, разожженного у самого входа в небольшой грот (или пещеру?), сидели двое. Лицом ко мне — Мария Глебовна. Вид у нее был совершенно счастливый: радостно улыбаясь, она что-то говорила своему собеседнику.

А тот сидел ко мне спиной и загораживал собой пламя. Отчего вся его сгорбленная фигура казалась невероятно большой и зловещей. А может, и была такой на самом деле.

Я отполз обратно за камень и уселся рядом с лейтенантом:

— И что дальше?

Тот пожал плечами:

— А… его знает! Брать надо!

— Извиняюсь за нескромный вопрос: а за что? Сидят двое, беседуют, законов не нарушают. За что их брать-то?

— «За что, за что»! — передразнил меня Семен. — За …опу! Если это не наш клиент — извинимся и отпустим. А если наш — то другого такого шанса может и не представиться.

— А как ты поймешь, наш он или не наш? — не отставал я.

— Того я узнаю. Я же его лицо видел, забыл? Хоть и прозрачное, но, думаю, не ошибусь.

— Ну, тебе виднее. Я что должен делать?

— Не высовываться! — лаконично обрисовал круг моих обязанностей лейтенант и, вытащив пистолет, щелкнул предохранителем. — Я пошел.

Не успел я ничего ответить, как Семен одним прыжком выскочил из-за камня и рявкнул:

— Руки вверх! Оставаться на месте!

Мария Глебовна взвизгнула и вздернула руки. Даже в полумраке было видно, как побелело ее лицо. А вот ее спутник повел себя неправильно: он втянул голову в плечи, сжался в комок, но рук не поднял.

— Повторяю: руки вверх! Всех касается! — спокойно произнес лейтенант, держа на мушке сгорбленную спину мужчины.

Тот наконец внял разумному совету и неохотно поднял руки.

— Молодцы. А теперь очень медленно повернуться ко мне. Без глупостей и резких движений!

Акушерка молча открывала рот, переводя изумленный взгляд с Семена на меня, но не могла произнести ни слова. А ее загадочный приятель медленно начал поворачиваться. Рука с пистолетом у лейтенанта заметно напряглась.

— Михалыч, ты чего? Док, и ты здесь? — знакомым голосом поинтересовался задержанный. Поскольку он стоял спиной к огню, лица его видно не было.

— Кешка?! — хором изумились мы с Семеном.

— Ну да, — пожал плечами мой водитель. — А вы-то здесь откуда?

Семен смущенно кашлянул, но пистолет не убрал:

— Давай-ка сначала вы объясните нам, что тут делаете в это время!

Мария Глебовна из мертвенно-бледной мгновенно стала пунцовой. Кешкино лицо по-прежнему пряталось в тени, но, судя по тому, как он потупился, можно было догадаться о его окраске.

— Михалыч, ты, конечно, извини, но тебе-то какое дело? — тихо поинтересовался он.

— Я тебе потом объясню, какое мне дело. Поверь, есть причины спрашивать, — ледяным тоном заявил лейтенант.

— Ты бы хоть пушку-то убрал.

— Иннокентий, хватит болтать не по существу. Отвечай на вопрос! — прикрикнул на него участковый.

Ответить Кешка не успел. Мария Глебовна решительно подошла к нему сзади, обняла за плечи и громко, вызывающе заявила:

— Сами-то не поняли? Любовь у нас!

— Ага. Любовь, — тихо подтвердил Кешка.

Семен крякнул и опустил пистолет. Я устало опустился на холодный камень. Вот уж воистину — самые сложные вопросы имеют самые простые ответы!

— Михалыч, ты это… ты только никому не треплись, ладно? Док, и ты тоже. Я вас очень прошу! — голос у Кешки был потерянный.

— Мы просим! — поправила его акушерка. — Сами понимаете, деревня у нас маленькая, чуть что — слухи побегут, не остановишь. А нам этого не надо.

— Да не бойтесь вы. Ничего и никому мы не расскажем! — смущенно пообещал лейтенант, засовывая пистолет в кобуру. — Верно, Палыч?

— Конечно! — подтвердил я и неожиданно для самого себя ляпнул: — А лопата вам зачем?

— Чего? — оторопело переспросил Семен.

Я молча показал рукой на вход в пещеру. Там, аккуратно прислоненная к каменному «косяку», стояла лопата. Обыкновенная, штыковая. Совершенно обычная вещь на любом огороде — и вовсе неуместная здесь, на пустынном островке посреди большого озера.

Любовники-отшельники в замешательстве переглянулись.

— И в самом деле! Зачем вам лопата? — заинтересовался лейтенант.

Первой пришла в себя Мария Глебовна.

— Кешик клад ищет. А я ему помогаю, — как-то буднично сообщила она.

Я заерзал на своем камне. Вечер удался на все сто! Ловили маньяка-убийцу со сверхъестественными способностями, а поймали влюбленную парочку кладоискателей.

— Кла-ад?! — протянул Семен. — А он здесь есть?

— Должен быть! Мне дед еще рассказывал, когда живой был. И карту рисовал! — уверенно заявил Кешка.

— А кто у нас дед? — вяло поинтересовался я.

— А дед у меня героический был. Он в этих местах в гражданскую воевал. Атамана Тутова по степям гонял. Клад-то как раз его. Тутовский.

— И что, атаман здесь его и зарыл? На острове? — недоверчиво спросил лейтенант.

— Семен, ты чего, с елки упал?! Какой остров? — возмутился Кешка. — Тогда еще озера и в помине не было! А острова — это холмы бывшие. Вот на этом-то холме, в пещере, Тутов клад и зарыл, когда его красные прижали.

— Да, как-то я про озеро забыл… — смутился участковый.

— И как успехи? Нашел что-нибудь? — спросил я кладоискателя.

Тот понурился:

— Не успел…

— То есть?

— Да вот, облом вышел: неделю целую копал, ямища получилась — будь здоров! А сегодня приплыл, в пещеру захожу: а в яме — вода до краев. Затопило! — скорбно поведал нам Кешка.

— А откуда вода-то?

— Как это — «откуда»? Из озера, само собой. Видно, я под самый берег подкопался, вот и прорвало.

Лейтенант решительно направился ко входу в пещеру:

— Ладно, авантюрист, показывай, чего нарыл. Раз уж мы тут. Да и поплывем обратно, пожалуй.

— Да чего там показывать! — скорбно махнул рукой Кеша. — Залило все.

Однако взял лопату, включил фонарь и первым вошел в темноту.

— Палыч, ты идешь? — Семен выжидательно посмотрел на меня.

Я колебался. С детства я почему-то недолюбливал всякого рода дырки в земле, начиная от погребов и подвалов и заканчивая пещерами. Причем, что характерно, никакой почвы для этой нелюбви не было. Просто не любил, и все.

А кроме того, меня сильно смущал огромный валун, нависший над самым входом в пещеру. По всем законам физики он давно должен был упасть. И, если не упал до сих пор, то вероятность того, что он грохнется в любой последующий момент времени, повышалась на глазах.

— Семен, а может — ну его, этот клад?! Наверх погляди!

Лейтенант задрал голову, едва не потеряв фуражку:

— Ну?

— Что «ну»? Камень видишь?

— Вижу.

— Он же на честном слове держится! Мы сейчас войдем, а он грохнется, не дай бог! И получится славная такая братская могилка…

— Типун тебе на язык! Палыч, если эта махина до сих пор не свалилась, то и сейчас не свалится. Не дрейфь! Хотя, если не хочешь идти, погоди здесь. Я быстро.

Я помялся еще с полминуты и шагнул вперед:

— Ладно, уговорил. Пошли, посмотрим, чего там Кеша накопал.

Легок на помине! Из черной утробы пещеры донесся приглушенный крик:

— Ну, где вы там?

— Идем, идем! — отозвался лейтенант и нырнул под низкий свод.

Я вздохнул и полез следом.

Пещера оказалась совсем небольшой. Через несколько метров от входа узкий туннельчик вдруг расширялся и превращался в маленький подземный зал почти правильной сферической формы. Пола в пещерке не было. Вернее — почти не было, вместо него в пещере стояла вода. Темная, почти черная поверхность ее была абсолютно спокойной и выглядела чрезвычайно плотной. Казалось, по ней можно идти.

И лишь у самого входа в туннель оставалась небольшая полоска суши. На ней, собственно, мы и стояли.

— Сколько живу здесь, а не знал, что на островах пещеры есть! — удивился Семен, вертя во все стороны головой.

— Да я и сам не знал! Это мне покойный дед рассказал: найдешь, говорил, холм с пещерой — там Тутов клад и зарыл. А казачков своих, которые сундуки схоронили, сам же и расстрелял. Чтоб не сболтнули кому, — сказал Кешка и печально добавил: — Только что толку теперь: всю воду ни в жизнь не вычерпать!

— Это тебе придется все озеро вычерпывать! — мудро заметил я. — Про сообщающиеся сосуды слышал? Пока дырку к озеру не закроешь, черпать бесполезно.

— Да где ж ее найти-то, эту дырку? Тут аквалангист нужен… или другой какой водолаз!

— Кешенька, не расстраивайся! Мы что-нибудь придумаем, — попыталась успокоить его Мария Глебовна, но особо не преуспела.

Кешка понурился. Он скорбно смотрел на черную спокойную воду и вздыхал. Словно безнадежно влюбленный пятиклассник.

Лейтенант хлопнул его по плечу:

— Марья права, Иннокентий! Не расстраивайся. Поехали-ка лучше по домам: тут делать пока больше нечего, а по окрестностям бродит маньяк…

Я пнул его по ноге и, кажется, довольно больно. Семен прикусил язык, но поздно.

— Маньяк?! — в один голос воскликнули кладоискатели.

— Какой маньяк? — отдельно уточнила Мария Глебовна.

Семен, запунцовев, открыл было рот, но сказать ничего не успел…

Пол пещеры вдруг приподнялся, едва не сбросив всех нас в неприятную черную воду. И тут же вернулся на место. Из туннеля, ведущего наружу, вырвалась тугая волна воздуха, принеся с собой короткий и гулкий звук удара. И опять воцарилась звенящая тишина.

— Что это было? — шепотом спросила акушерка.

Вместо ответа я ринулся в туннель: кажется, я понял, что!

Выхода не стало. Узкий лаз теперь упирался в монолитную каменную стену и ни единой щели не оставалось по бокам. Огромный камень, веками висевший над входом, наконец сорвался. Очень удачно выбрав для этого время.

Мы оказались плотно запечатанными в пещере. Не приходилось и думать о том, чтобы попытаться отодвинуть упавший валун, весил он, пожалуй, тонн десять. Если не больше.

— Что там, Палыч? — за спиной возник лейтенант.

— Неслышно подкрался маленький пушной зверек под названием песец, — констатировал я. — Завалило нас.

— Твою мать! — выдохнул Семен, ощупывая камень.

— Ну, что там у вас?! — нетерпеливо крикнул из пещеры Кешка.

Они с Марьей при всем желании не смогли бы протиснуться к нам: через туннель с большим трудом можно было пройти лишь одному человеку.

— Хреново у нас! — откликнулся участковый, закончив осмотр. — Камнем вход завалило.

Продравшись обратно в пещеру, мы застигли немую сцену: любовники, абсолютно бледные, стояли на узком берегу и вид имели неважный.

— Совсем-совсем завалило? — робко уточнила Мария Глебовна.

— Вернее не бывает! — подтвердил я.

Кеша грязно и длинно выругался. Отведя душу, опасливо покосился на подругу. Той, впрочем, явно было не до контроля лексики.

— Как же… А что делать-то теперь? — растерянно спросила она.

Мы с лейтенантом дружно пожали плечами.

— Не знаю. Пока — думать, — сказал Семен. — Другого выхода, как я понимаю, из пещеры нет?

Кешка молча покачал головой.

— Ясно. Тогда думаем. Предложения есть?

— Может, попробовать камень отодвинуть? — это акушерка.

Я невесело усмехнулся:

— Вы его видели? Камень-то? Его несколькими бульдозерами не сдвинуть, не то что нашими руками.

— У нас же лопата есть! — воскликнул Кешка. — Прокопаемся наружу, и дело с концом.

— Гений! — констатировал лейтенант. — Камень вокруг. Где копать-то?

— Не везде! — обиженно заявил горе-кладоискатель. — Туннель — да, он каменный. А вон там кусок стены — земляной.

Мы синхронно повернули головы: в двух шагах от нас и в самом деле каменный массив рассекала широкая трещина, заполненная землей.

— А ведь верно! — я подошел и потыкал пальцем. — Земля.

— Так, заканчиваем нытье и начинаем работу! — лейтенант снял фуражку, бережно положил ее на скальный выступ и взял лопату. — Рыть будем по очереди: я начинаю, потом Кешка, потом док. И так по кругу, пока не прокопаемся куда-нибудь.

— Семен, а как ты думаешь, эта стена куда выходит? — озвучил я мучавший меня вопрос.

Уже замахнувшийся было лопатой Семен замер:

— А какая разница? Все равно больше рыть негде. Будем пробиваться под углом вверх.

— Так мы несколько дней копать будем! — горестно воскликнула Мария Глебовна.

— А есть другие варианты? — резонно осведомился лейтенант.

Других вариантов не было. Семен крякнул и вонзил лопату в землю.

— Боюсь, нет у нас нескольких дней. Несколько часов, не больше, — поправил я акушерку.

— Это почему? — вопрос прозвучал хором.

Лейтенант опять остановился.

— Камень запечатал вход очень плотно. Воздух сюда не поступает. Пещера маленькая, а нас — четверо взрослых. Через какое-то время мы израсходуем весь кислород, — как мог, спокойно объяснил я.

Повисла тишина. Судя по изменившимся лицам сокамерников, опасность осознали все.

— Может, щель какая-нибудь есть? — пискнула Мария Глебовна.

Я пожал плечами:

— Может быть… Семен, дай зажигалку!

Лейтенант порылся в кармане и протянул мне спички:

— Вот, только это, — виновато развел руками.

— Сойдет.

Я чиркнул спичкой о коробок и поднял огонек повыше. Четыре пары глаз уставились на него. Пламя не шевелилось: в пещере не было ни малейшего движения воздуха. Выждав, пока спичка догорит, я швырнул ее в воду и констатировал:

— Сквозняков нет. Притока воздуха — тоже.

Опять наступила тишина. Первым опомнился Семен:

— Значит, надо поторапливаться! — и принялся за работу.

Мы пока присели на камни. Делать все равно было нечего.

— Пал Палыч, кто-нибудь знает, что вы здесь? — шепотом спросила меня акушерка.

— Увы! Только мы с Семеном, — я развел руками.

— А о каком маньяке он говорил? Вы что-нибудь знаете об этом? И как вы здесь оказались? — засыпала она меня вопросами.

Я вздохнул. Да чего уж там: скрывать далее, видимо, не имело никакого смысла:

— Видите ли, дело в том, что с некоторых пор в окрестностях Кобельков стали странно погибать женщины. Беременные… — не торопясь, под мерный стук лопаты я поведал Марии Глебовне всю эту историю.

Закончил уже тогда, когда лейтенант передал лопату Кешке. Тот принял эстафету и принялся работать лопатой с проворством хорошего экскаватора.

— Круче, круче вверх забирай! — дал ему напоследок ценные указания Семен и уселся рядом с нами.

Акушерка выглядела потрясенной.

— И все погибшие наблюдались у меня? Поэтому вы решили, что я причастна к этим убийствам, да? — дрожащим голосом спросила она.

Я тут же почувствовал себя подонком.

— Мы обязаны были проверить…

Мария Глебовна тихо заплакала.

— Марья, ты это… не обижайся! Мы вовсе не считали тебя убийцей… — на последнем слове Семен поперхнулся и закашлялся.

Женщина зарыдала навзрыд, уткнувшись лицом в собственные колени. Я смотрел на ее содрогающуюся спину и чувствовал в горле противный холодный ком.

— Мария Глебовна, мы и в самом деле даже мысли не допускали о том, что вы напрямую причастны к этой истории. Но информация о ваших пациентках каким-то образом попадала к маньяку. Вот мы и решили проследить. Поймите, семь женщин погибло: мы обязаны проверить все версии, — попытался я ее успокоить.

— Я понимаю… — всхлипнула акушерка, не поднимая лица.

— Марья, может, у тебя есть какие-то предположения о том, как убийца узнавал о беременных? — лейтенант осторожно тронул ее за плечо.

Женщина наконец разогнулась и покачала головой:

— Понятия не имею. Правда. Я вообще никому о своих пациентках не рассказывала. Да никто и не интересовался.

— Но как-то же этот тип узнавал о своих жертвах! — устав сидеть на жестком и холодном камне, я вскочил и принялся мерить шагами маленький участок суши.

— Но не от меня, это уж точно! — почти полностью успокоившись, заявила акушерка.

— Марья… скажи, а к твоей картотеке кто имеет доступ? — тихо поинтересовался Семен.

От неожиданности я споткнулся и чуть не свалился в залитую водой яму. Как я сам-то не сообразил?!

— Да все, вообще-то… — пожала Мария Глебовна плечами. — Карты просто на полках стоят в моем кабинете. Любой может посмотреть.

— Любой посторонний? — уточнил Семен.

— Ну нет, посторонний — вряд ли. Заметили бы сразу и выгнали. А вот из больницы кто-нибудь — это без проблем, — она осеклась и испуганно взглянула на лейтенанта. — Ты думаешь, это кто-то из наших?

— Похоже на то, — угрюмо подтвердил участковый.

Я опять уселся на свой камень и принялся загибать пальцы:

— Я, Клавдия Петровна, Инка, Нинка. Антона Иваныча исключаем, у него алиби. Пока он без сознания на дороге лежал, маньяк там же Семена вокруг костра гонял. Все. Круг подозреваемых сузился до четырех человек.

— До трех, — поправил меня лейтенант, — у тебя тоже алиби: ты убийцу у того же костра ножиком тыкал. Да и в Кобельках ты, Палыч, появился намного позже, чем начались убийства. Так что остаются трое…

Он помолчал немного и тихо добавил:

— И еще Аля…

Меня как током ударило. Аля?! Эта девочка, которая так внезапно появилась в моей жизни и как-то сразу стала ее смыслом? Аля, которая за короткое время влюбила в себя всех окружающих? Моя Кошка — в числе подозреваемых?! Я нехорошо посмотрел на Семена.

Тот выглядел виноватым.

— Палыч, извини. Но она ведь живет в больнице, верно? Раз уж мы считаем, так давай считать всех.

— Семен, Аля появилась в Кобельках еще позже меня! — я старался говорить спокойно, но получалось это с трудом.

— Верно, — как-то подозрительно легко согласился он и, наклонившись к самому моему уху, прошептал, — но у Али есть нечто такое, что есть и у нашего маньяка…

— Это что же?

— Сверхъестественные способности. И некоторые необъяснимые странности.

— Ты о чем?!

— Палыч, я видел вчера чудо. Ты видел. Инка с Нинкой — тоже. И его сотворила Аля. Еще у нее нет отпечатков пальцев, что несколько необычно, как ты понимаешь. Еще — ее странное появление на острове посреди озера… Мы ведь до сих пор не знаем, кто она и откуда, — пояснил шепотом лейтенант.

— Но Аля… — начал было я, но он меня перебил:

— Она — необыкновенная, согласен. И ты ее любишь — это я тоже знаю. Она, кажется, тебя тоже. Но пойми, Палыч, ситуация складывается так, что мы никого не можем исключить из числа подозреваемых! Даже Алю.

Я вздохнул. С формальной точки зрения Семен, возможно, прав. Даже наверняка — прав. Да и ладно, черт с ним: пусть сам убедится, что моя Кошка тут ни при чем…

Мои размышления были прерваны длинным затейливым матом, донесшимся из ниши в стене, куда уже полностью углубился Кеша.

1 октября, 01.40, Кобельки

Он легко спрыгнул вниз и полюбовался на дело рук своих: камень лег прочно, надежно закупорив вход в пещеру. Людям, оставшимся внутри, ни за что оттуда не выбраться. Вот и чудесно!

Ухмыльнувшись, Он попытался посмотреть своим другим взглядом, что делают пленники пещеры. И с неприятным удивлением обнаружил, что не может до них дотянуться. Видимо, его взгляд не в состоянии пробиться через толщу монолитного камня. Ну что же, Он примет это к сведению!

Она, наверняка, будет довольна. Одним махом удалось избавиться и от настырного участкового, и от этого доктора, который решил влезть не в свое дело. С участковым надо было особенно торопиться: пока тот Его еще не узнал, но это могло произойти в любой момент!

Но теперь Он в безопасности, ведь участковый заживо похоронен в этой пещере. Правда, еще двое оказались запертыми здесь, но это не имеет никакого значения. Лес рубят — щепки летят!

Он перенесся сознанием из временного тела в постоянное. И открыл глаза уже дома.

— Ну? — спросила Она. — Теперь-то удалось?

Все еще обессиленный после перемещения между телами, Он молча кивнул.

— Вот и славно. Теперь можно будет спокойно завершить то, что начали. Осталось всего две. И одну я уже тебе нашла. Пока отдыхай и набирайся сил. А завтра — продолжим, — Она скупо улыбнулась тонкими губами и вышла из комнаты.

1 октября,02.35, озеро Белое

— Иннокентий, ты чего? — строго прикрикнул на Кешу лейтенант.

— Все, Семен, приплыли! — скорбно ответил из своей ниши копатель. — Дальше только камень. Везде — камень!

И в качестве иллюстрации к своему заявлению ударил несколько раз лопатой. Послышался противный скрежет металла по камню.

Семен сорвался с места и подбежал к Кешке. Я тоже.

— Что, нигде не пробиться? — лейтенант отобрал лопату и принялся с размаху бить ею по стенам выкопанной ниши.

Лопата скребла по камню и высекала искры. Копать было больше негде.

— Да… здесь не пройти! — констатировал наконец лейтенант и отшвырнул ненужный теперь инструмент.

— А больше — негде! — выкрикнул Кешка и заметался по пещерке.

— Значит, нужен другой план! — философски заметил я.

— Гениально! А он у тебя есть? — поинтересовался Семен.

Я покачал головой. Плана у меня не было.

— Ладно, давайте опять думать, — подытожил лейтенант.

Мария Глебовна кашлянула. Все взоры обратились к ней.

— Мне кажется или и в самом деле дышать стало труднее?

Повисла тягостная пауза. Все, видимо, прислушивались к своим ощущениям.

— Марья, ты давай без паники! Пока дышится нормально, — неуверенно заявил Семен.

Я молча кивнул головой в знак согласия. Хотя на самом деле мне тоже стало казаться, что кислорода в воздухе маловато. Я несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь понять, так ли это. Будто собираясь нырнуть…

Нырнуть?! А что, почему бы и нет?

— Кажется, придумал! — воскликнул я.

Все трое с надеждой уставились на меня.

— Кеша, ты говорил, что подкопался под берег и поэтому яму залило, так?

— Ну да, — неуверенно подтвердил он.

— Значит, нам надо нырять: искать отверстие, сообщающееся с озером. И попытаться выбраться через него.

Тишина. Шесть глаз с немым удивлением в них.

— Вода ледяная! — обрел наконец дар речи Кешка.

— Знаю. Придется сначала нырять по очереди, пока дыру не найдем. Так, чтобы в воде зараз не больше двух минут проводить. Пока один ныряет — остальные греются, — парировал я.

Лейтенант задумчиво смотрел на черную воду:

— Палыч, а ты прав. Должна быть дыра. Не факт, правда, что она достаточно большая, чтобы в нее пролезть… но пробовать надо. Это наш единственный шанс.

Кешка торопливо принялся раздеваться.

— Оставь! — остановил я его, когда он принялся стаскивать с себя водолазку.

Иннокентий замер и непонимающе посмотрел на меня.

— Свитер и брюки лучше оставить: движений они почти не стесняют, а тепло в воде сберечь помогут, — пояснил я, — снимаем только обувь и верхнюю одежду.

Кешка кивнул и, разувшись, подошел к воде.

— Фонарь возьми. Он водонепроницаемый, — лейтенант сунул ему в руки свой фонарик.

— Спасибо. Ну, я пошел?

— Давай. С Богом!

Кеша сделал глубокий вдох и прямо с берега солдатиком прыгнул в заполненную водой яму, сразу же скрывшись с головой. Сгрудившись на берегу, мы во все глаза следили за тусклым пятном света, медленно перемещающимся в глубине. А я еще и посматривал за секундной стрелкой на часах.

Двадцать секунд… Тридцать… Сорок пять…

Кешка вынырнул на пятидесятой секунде. Ухватившись за камень, он повис в воде, шумно и жадно дыша.

— Ну что? Не нашел? — с надеждой спросила его Мария Глебовна.

— Н-нет п-пока! — его зубы стучали.

Отдышавшись, Кешка отпустил камень и вновь ушел под воду. А лейтенант принялся разуваться.

Сорок секунд… Пятьдесят… Минута…

— Почему он не выныривает? Так долго… — прошептала акушерка.

Свет под водой замер на одном месте. Минута и десять секунд…

— Я пошел! — заявил Семен и шагнул к воде.

Навстречу ему вздымая фонтаны брызг, выметнулся Кешка. Будто ошалевший кит, он всем телом выбросился на берег, да так и остался лежать, с хрипом и свистом хватая ртом воздух. Мария бросилась к нему:

— Кешенька, ты как? Почему так долго? Господи, замерз-то как, синий весь! — причитала она над ним, укутывая двумя куртками — Кешкиной и своей.

— Дыру нашел? — деловито осведомился лейтенант.

Кешка молча покачал головой: не нашел.

— Док, ты следующий! — предупредил меня Семен. Подхватил фонарик и шагнул в воду.

А я начал разуваться.

Лейтенанта не было почти минуту. Потом все повторилось: Семен вынырнул и повис в воде, уцепившись за камень и отдуваясь.

— Не нашел! — сообщил он, не дожидаясь моего вопроса. И вновь нырнул.

В этот раз он вернулся быстрее:

— Есть дыра! Довольно большая. Надо проверить, куда ведет! — и собрался было опять нырнуть.

— Стой! — заорал я во все горло.

Присутствующие вздрогнули и уставились на меня.

— Т-ты ч-чего, П-палыч? — стуча зубами поинтересовался Семен.

— Не вздумай лезть в дыру один! Застрянешь еще неровен час! Надо, чтобы страховал кто-то, — объяснил я. — И вообще, давай вылезай, пока не заколдобился окончательно. Место запомнил?

— З-запомнил! — прохрипел лейтенант и выбрался на сушу.

— Грейся давай! — я набросил на его плечи свою куртку. — Согреешься — полезем в воду вместе. Покажешь дыру и будешь меня страховать. А я попробую пролезть.

— А п-п-почему т-ты? — простучал зубами Семен.

— Потому что я еще не нырял. И пока не замерз. Поэтому я полезу, а ты меня за ноги будешь страховать. Если застряну — вытащишь. Идет?

— Пусть Семен отдыхает пока, — встрял в разговор оживший Кеша. — После тебя, Палыч, ведь моя очередь нырять была!

— Ты сиди пока в резерве! Семен мне место покажет, — объяснил я.

Минут пять прошло в молчании.

— Ну что, док, пошли? Я готов! — наконец бодренько заявил участковый.

— Точно готов? — я с сомнением его оглядел.

Губы еще синеватые, но дрожать перестал. И то ладно!

— Готов, готов. Пошли, чего тянуть! — Семен сбросил куртку и направился к воде.

— Ну, давай. На счет три. Раз! Два! Три!

И мы нырнули. Сказать, что вода была холодной — значило бы не сказать ничего. Она была обжигающе-ледяной. Все тело тут же свело в один тугой ком холодной боли. Сердце моментально подпрыгнуло куда-то в голову и безумно там заколотилось.

Под водой я открыл глаза. Сначала не увидел ничего, кроме зеленоватой мути. А потом в поле зрения вплыло тусклое световое пятно, шарящее по подводной стене прямо перед моим носом.

Лейтенант дернул меня за руку. Я повернулся к нему — Семен свободной рукой с фонариком показывал куда-то правее и ниже. Туда, где в стене чернотой зияла дыра.

Поначалу она показалась мне огромной. Но, подплыв ближе, я понял, что это впечатление было обманчивым, поскольку вода искажает истинные размеры.

На самом деле отверстие оказалось небольшим. По моим прикидкам, едва достаточным для того, чтобы туда пролезли плечи взрослого человека. Не позволяя себе тратить время (и кислород!) на пустые сомнения, я перехватил у лейтенанта фонарик и головой вперед втиснулся в подводный лаз. Ощутив, как мою правую лодыжку крепко ухватила рука: Семен честно меня страховал.

Вытянув руки как можно дальше вперед, я ужом протискивался сквозь каменный туннель, подсвечивая путь фонариком. И моля Бога о том, чтобы не застрять. В ушах гулко стучал пульс, а в голове в том же ритме колотилась подленькая мыслишка о том, что воздух вот-вот закончится, а выбраться назад я не успею.

И без того узкий лаз вдруг сузился еще больше. Я задергался всем телом, ввинчиваясь в туннель. С трудом, но помогло: обдирая бока об острые камни, я продвинулся еще на метр. И с немым восторгом обнаружил впереди, совсем недалеко, выход.

Забыв обо всем, я рванулся к нему. Туннель после пройденного мной сужения, теперь плавно расширялся. И никаких препятствий до самого его устья больше не было!

Кроме одного. С ужасом я осознал, что, несмотря на все мои старания, я больше не могу продвинуться ни на сантиметр, ведь Семен крепко держал меня за ногу!

Да что ж ты делаешь-то! Забыв, что нахожусь под водой, я чуть не заорал. Ситуация усугублялась тем, что мой ресурс «автономного плавания» подходил к концу: я начал задыхаться. И времени на то, чтобы протиснуться назад, через подлое сужение, уже не оставалось. Единственный шанс выбраться на поверхность заключался в том, чтобы продраться к выходу и вынырнуть уже в озере.

Перед глазами поплыли разноцветные пятна. Чертовски хотелось вдохнуть: плевать, что воду, главное — вдохнуть! Я в отчаянии забил ногами, попав свободной левой по чему-то мягкому. И с ликованием ощутил, как разжались пальцы, вцепившиеся в мою лодыжку!

На жалких остатках кислорода я рванул вперед, уже почти ничего не видя из-за разноцветных пятен, пляшущих в глазах. Будто торпеда из пускового аппарата, я вылетел из каменной трубы и устремился наверх. К воздуху!

…Пришел в себя уже на берегу. От холода. Здесь, снаружи, шел дождь и вовсю резвился пронизывающий ветер. Теперь казалось даже, что в воде было теплее! Вскочив, я обхватил себя руками и запрыгал на месте, пытаясь согреться. Выходило как-то не очень…

«Да чего ж я здесь прохлаждаюсь? — резанула сознание мысль. — Меня же там, в пещере, ждут!»

И в самом деле! Я ведь на разведку поплыл. Пройду — не пройду. Вот, прошел. Теперь придется вернуться и сообщить бывшим «сокамерникам», что путь свободен. Ну или почти свободен. А то ведь меня, наверное, похоронили уже…

Я вздохнул и опять полез в ледяную воду.

Обратный путь показался проще. Без особых затруднений миновав коварное сужение, я выбрался из дырки в подводной стене пещеры и всплыл.

— Палыч! Живой?! — с берега ко мне потянулись руки.

Уцепившись за них, я выкарабкался из воды. В пещере определенно было теплее, чем снаружи. Едва я поднялся на ноги, как на мне с двух сторон повисли Семен и Мария Глебовна (объятия последней почему-то показались мне более приятными!). Кешке места не досталось, поэтому он просто с восторженным гиканьем бегал вокруг.

— Мы уж решили, что ты утонул! — радостно хлопнул меня по спине лейтенант.

— Ага. Утонул. Почти, — хмыкнул я. — Особенно когда ты мне в ногу вцепился и вынырнуть не давал.

Он смутился:

— Сам же просил страховать…

— Ладно, не тушуйся! — на радостях я был великодушен. — Главное мы выяснили: этим путем можно выбраться. В одном месте, правда, проход сужается, но продраться можно.

— Ну так пошли, чего ждем? — дернулся было к воде Кеша.

Я удержал его за руку:

— Погоди. Есть одна… э-э-э… проблема!

— Какая еще? — нетерпеливым хором спросили затворники.

Я выразительно посмотрел на знатный бюст Марии Глебовны.

— Видите ли, в силу некоторых анатомических особенностей даме будет сложнее проползти через туннель!

Дама, несмотря на холод, густо покраснела.

— Во, точно! — озадачился Кеша. — Палыч-то прошел без проблем — он плоский. А тут как быть?

— В том-то и дело, что были проблемы. Некритичные… для меня, но были. А вот для Марии Глебовны они могут оказаться серьезнее, — вздохнул я.

— Что же мне делать? — женщина выглядела растерянной. И испуганной.

— Для начала, вам придется раздеться полностью… До пояса, по крайней мере! — поспешил я поправиться, увидев, как округлились глаза акушерки. — Чтобы ничем не зацепиться.

Сбоку засопел Кеша:

— Палыч, а нельзя как-нибудь по-другому, а?

— Можно! — пожал я плечами. — Например, мы выбираемся и отправляемся за помощью, а Мария Глебовна остается здесь. Пока кислорода хватит.

— Одна я тут не останусь! Да ни за что! — со страхом в голосе воскликнула она и лихорадочно принялась раздеваться.

Мы деликатно отвернулись. Через минуту сзади послышался робкий голос:

— Я готова. Можно нырять!

— Значит, так пойдем строго по порядку. Сначала я, сразу же за мной — Мария Глебовна, далее — Семен с Кешей. Я выбираюсь на другую сторону туннеля и помогаю вылезти Марье. Вы вдвоем, — я ткнул пальцами в лейтенанта с Иннокентием, — страхуете ее сзади. Если задержится на одном месте больше, чем на пятнадцать секунд — выдергиваете обратно.

— Ну, допустим, выдернем. А дальше что? — поинтересовался Семен.

— Дальше, наверное, придется Марии Глебовне все-таки здесь остаться. А мы рванем за помощью. Поднимем мужиков, вернемся сюда и всем скопом камень отвалим.

— Я не хочу здесь оставаться! — заблажила акушерка.

Кешка обнял ее и принялся гладить по голове.

— Не бойся, если что — я с тобой останусь…

Я хотел было возразить, что на двоих им понадобится вдвое больше кислорода, но передумал. И вместо этого сказал совсем другое:

— Но я все-таки надеюсь, что мы прорвемся. И домой поплывем все вместе.

— Прорвемся. Точно, — коротко и веско подтвердил лейтенант. Заткнул за пояс пистолет и добавил: — Ладно, хватит время терять. Выстраиваемся боевым порядком — и вперед. Марья, да будет тебе краснеть, никто на твои прелести не смотрит, у нас задача сейчас — выбраться. И выжить.

Мы построились у воды.

— На счет «три», — предупредил я, испытывая легкое дежавю. — Раз! Два! Три!

С громким всплеском четыре тела вошли в воду. Не оглядываясь на Марию Глебовну, я вплыл в туннель и уже знакомым путем продавился сквозь него. На другом его конце развернулся и принялся ждать, светя фонариком в глубь подземно-подводного хода.

Вот она! В луче света показались руки, потом голова с плечами. Последние уже миновали неприятное сужение туннеля и я вздохнул с облегчением. И тут же понял, что зря.

Потому что в следующий момент Мария Глебовна застряла. И запаниковала, молотя кулаками по стенам туннеля и пуская пузыри.

Я поймал ее мечущиеся руки и принялся тянуть. А в голове сам собой запустился отсчет секунд: три… пять… восемь…

Интересно, это мне кажется, или на самом деле женщина понемногу продвигается? Я удвоил усилия: десять секунд… двенадцать… В висках застучало молотом, запас кислорода заканчивался. Да и Мария Глебовна вдруг стала вялой — судя по всему, она начала терять сознание.

Я рванул изо всех сил, до помутнения в глазах. И почувствовал, как ногами вперед вываливаюсь из проклятого туннеля. А за мной, едва шевелясь, из дыры выплыла акушерка.

Не церемонясь, я обхватил ее за талию и устремился наверх. Едва наши головы показались над водой, как по ним ледяной плетью хлестнул ветер пополам с дождем. Раскрытыми ртами мы жадно хватали и то и другое.

Только мы успели выбраться на берег, как из воды показалась еще одна голова — Кешкина. Через секунду вынырнул и лейтенант.

— Х-х-холодно! — клацая зубами, пробормотала Мария Глебовна.

Плюнув на приличия, я обнял ее, что ни говори, из нас всех на ней было меньше всего одежды.

Дождавшись, пока пошатывающийся Кеша подойдет ближе, передал ему даму с рук на руки:

— Вот, держи и грей!

— Некогда стоять, да и не согреемся мы так! — возмутился подоспевший Семен. — Рассаживаемся по лодкам и гребем домой. Иначе замерзнем все к такой-то матери!

Лейтенант был прав: единственный способ согреться в нашей ситуации — движение. Причем чем интенсивнее, тем лучше.

— Бежим к лодкам! Как на уроке физкультуры в школе, с высоким подниманием бедра. Чтобы тепла больше выделялось! — скомандовал я и первым побежал по берегу. Вынырнули мы, как выяснилось, с другой стороны острова!

Оглянулся: за мной, вытянувшись цепочкой и высоко вскидывая ноги, бежала вся команда. Зрелище было бы комичным, если бы не лютый холод, вполне способный убить нас за пару часов. А может, и раньше.

Бег все-таки помог. Несмотря на проливной, отнюдь не летний дождь и зверствующий ветер, стало ощутимо теплее. По крайней мере, больше не била противная крупная дрожь.

Вот и лодки! Подбежав к плавсредствам, мы сгрудились на берегу, переводя дух.

— На какой поплывем? — деловито поинтересовалась Мария Глебовна. Судя по всему, она тоже согрелась на бегу.

— На обеих! — ответил я, запрыгивая в ближайшую лодку. — По двое на лодку. Один интенсивно гребет, другой в это время мерзнет. Потом — меняемся.

— Палыч, у нас ведь еще наша лодка есть! Мы ее с другой стороны острова оставили, — напомнил лейтенант.

— Потом заберешь! — отмахнулся я. — Разделяться по одному на лодку не стоит. Мало ли…

Ох, как же я оказался прав!

1 октября, 03.15, Кобельки

Он проснулся будто от толчка. Что-то было не так. Что именно — пока непонятно, но определенно — не так. Он умел это чувствовать.

Отгоняя остатки сна, вспомнил последние события. И первым делом решил проверить, что там с пленниками пещеры. Совсем забыв, что не может заглянуть сквозь монолитный камень.

Он закрыл глаза и посмотрел. Сначала не поверил тому, что увидел. А когда понял, что это не сон, — пришел в ярость.

Пленники уже не были пленниками. Да и не в пещере они были теперь: плыли, лихорадочно гребя, по озеру на двух лодках. Почему-то босиком и без верхней одежды.

Выбрались-таки! Как, каким образом — Его это не интересовало. Главное — добраться наконец-то до проклятого милиционера и покончить с ним окончательно! А заодно и с доктором. Придется, правда, и остальных прикончить, но это — мелочи.

Кипя от гнева, Он нырнул взглядом под лодку, на корме которой сидел доктор. И принялся лепить себя из холодной воды.

1 октября, 03.20, озеро Белое

Была моя очередь мерзнуть на корме. Я сидел съежившись и обняв себя за плечи. Разгоряченное после бешеной гребли тело моментально начало избавляться от тепла. Вместе с паром меня покидали драгоценные градусы, и перспектива замерзнуть опять замаячила совсем рядом.

Я покосился на лейтенанта: тот греб будто заправский чемпион-байдарочник. И ему сейчас было тепло. Как и мне — еще три минуты назад, до того как мы с Семеном поменялись местами.

Справа и чуть позади, вздымая носом буруны, неслась лодка с Кешкой и Марией. На веслах сейчас была как раз она. И, надо сказать, в скорости акушерка ничем не уступала лейтенанту. Холод не тетка!

— Палыч, ты как? Не совсем замерз еще? — отрывисто поинтересовался Семен.

— Греби, греби! Я же только что сменился.

— Да просто ты синий весь, будто утопленник! — сделал мне комплимент лейтенант.

— На себя посмотри! Тоже румянцем не играешь! — огрызнулся я, пытаясь свернуться в комок потуже.

— Мне-то хо… — начал фразу Семен, но закончить ее не успел.

Вода по левому борту вдруг вздыбилась, выпуская из себя что-то большое и темное. И это «что-то», обхватив лейтенанта руками (только руки я и успел разглядеть!), вместе с ним плюхнулось обратно в озеро. И — все! Только круги по воде…

— Семен! — я перегнулся через борт, едва не перевернув лодку. — Семе-е-ен!!!

Вода не отвечала. В темноте невозможно было разглядеть, что происходит в глубине. А там определенно что-то происходило: всего в метре от борта лодки вода заволновалась, образовала вдруг пологий бугор, из центра которого по пояс вырвался лейтенант:

— Стреляй! — хрипло крикнул он и вновь скрылся под водой.

Стрелять? От удивления я едва не упал в воду. Куда стрелять, в кого? И главное — чем?! Пистолет, помнится, был у Семена: точно помню, как он засунул его за пояс перед нашим историческим подводным заплывом. А вот куда оружие делось потом — я как-то не уследил. Да и нужды такой не было.

— Стреляй, Палыч! — крикнула мне голова лейтенанта, на миг показавшись из воды.

В растерянности я огляделся, подсвечивая себе фонариком. И тут же нашел то, что искал: пистолет лежал под скамейкой, на которой только что сидел Семен. Видимо, он выпал у лейтенанта из-за пояса в момент рывка.

Схватив оружие и вспомнив, чему нас учили на военной кафедре, я отщелкнул вниз предохранитель и передернул затвор. Так, пистолет к бою готов. Теперь осталось выяснить, в кого (или во что) стрелять.

Перехватив поудобнее обеими руками лейтенантов ПМ, я навел ствол на то место, откуда несколько секунд назад выныривал Семен. И стал ждать появления цели.

А вместо нее опять всплыл участковый. Отплевываясь, прохрипел:

— Стреляй прямо в воду, под меня! Он там! Скорее!

Я взял на мушку воду перед лейтенантом и нажал на спуск, моля Бога о том, чтобы не зацепить Семена.

Выстрел! Я чуть переместил ствол ближе к себе и вновь выстрелил. Потом еще. И еще… до тех пор, пока не расстрелял всю обойму.

Когда вместо выстрела раздалось металлическое клацанье, я отшвырнул бесполезный пистолет и протянул лейтенанту весло:

— Живой?! Хватайся!

Он молча вцепился в весло. Я рывком подтянул Семена к борту и схватил за руки:

— Ты цел? Я в тебя не попал?! Чего молчишь, отвечай! — и затащил его в лодку.

— Да цел вроде, — неуверенно ответил участковый, валяясь на дне нашего плавсредства.

— А этот? Куда он делся?

Лейтенант пожал плечами:

— Не знаю, Палыч. Он меня за ноги держал, когда ты палить начал. А потом дернулся пару раз, я это почувствовал, — и все!

— Что «все»?

— Что, что… Отпустил он меня. А куда сам делся — не знаю. Наверное, исчез просто, как и раньше, — сварливо объяснил Семен.

— Вот черт… Да кто же он такой-то? — растерянно спросил я незнамо кого и уселся на свое место на корме. — Ладно, греби давай, пока не замерз. Тебе теперь двойная доза положена за непредвиденное купание.

Он кивнул, устроился на веслах, и мы продолжили путь.

— Что там у вас?! — раздался крик по правому борту.

От неожиданности мы вздрогнули. В пылу короткого сражения вовсе забыли о наших товарищах по несчастью.

— Все в порядке уже! Гребите, не останавливайтесь, потом объясним! — крикнул им лейтенант, не прекращая работать веслами.

А меня отчаянно свербила мысль… Не удержавшись, я спросил:

— Михалыч, а чего он на тебя-то набросился? Ты ж вроде не беременный…

— Да вроде нет… — как-то без уверенности в голосе ответил Семен.

— Тогда почему — ты?!

— Палыч, откуда я знаю?! Может, решил отомстить за то, что я в прошлый раз ему бо-бо сделал. Или хотел нас всех перебить, а с меня просто начал. Откуда мне знать, что на уме у этой твари? — возмутился участковый.

Задумавшись, я даже забыл дрожать и стучать зубами.

— Семен, а мне кажется, что он от тебя, как от свидетеля хочет избавиться. Вот хоть ты тресни! Боится, что ты его узнаешь… Вернее, вспомнишь, где видел прежде. А ты ведь его видел раньше, верно?

— Видел. Точно видел. Но где — убей не помню! — подтвердил он.

— А в Кобельках никого похожего не встречал после нашей памятной встречи у костра?

— Док, я же толком не рассмотрел его тогда. Прозрачный он был, если помнишь. Видел я у нас нескольких мужиков, вроде чем-то похожих. Но сказать наверняка — не могу. Хотя, мне кажется, если его увижу — узнаю точно, — лейтенант помолчал немного и добавил: — Знаешь, тут еще одна странная вещь случилась…

— Какая?

— Понимаешь, пока мы с этим гадом под водой барахтались, у меня в голове голос звучал… Будто он мне на ухо шипел!

— Под водой?! — усомнился я.

— То-то и оно… Я знаю, что невозможно, но четко, совершенно четко слышал!

— И что же он говорил?

— Вот, почти дословно: «Дрянь! Две… всего две остались… Не дам помешать… Не дам!»

Я совсем забыл о холоде:

— Две остались? Что это значит?!

— Палыч, прекрати! Я что, похож на телепата? Понятия не имею!

— Да вот, выходит, что похож! — усмехнулся я. — В минуту крайнего напряжения душевных сил ты читал мысли супостата. Не мог же он под водой тебе на ухо шептать. Так что — телепат вы, батенька, как ни крути. Вольф Мессинг, блин!

— Да ну тебя! — скривился лейтенант и еще пуще заработал веслами.

А я опять стал замерзать на своей корме. Пардон, на корме лодки.

Глава 4

1 октября, 03.55, Кобельки

До берега мы добрались без приключений. Обе лодки одновременно ткнулись носом в песок и выбросили из себя изрядно подмерзший десант.

— По домам, бегом марш! — скомандовал Семен. — Горячую ванну, коньячку для сугреву и под одеяла. Всё — завтра!

Экипаж второй лодки дружно закивал головами, развернулся и скрылся в ночи. А мы с лейтенантом рванули в другую сторону. Через сотню метров Семен свернул направо.

— Все, Палыч, я домой. Завтра всё обсудим. Пока!

И тут меня накрыло озарение:

— Семен, сколько женщин погибло?

Он остановился, будто на стену налетел:

— Семь. Если верить Але. Ты чего?

— А этот… маньяк тебе говорил, что еще две осталось?!

— Ну… да, мне так показалось.

— Не показалось тебе, лейтенант. Ох не показалось! Все складывается!

— Что складывается?! Ты о чем, Палыч?

— Семь женщин убито. Две осталось. Итого — девять! Девять, понимаешь?! — мой ор эхом разносился над спящими Кобельками.

— Не понимаю! — помотал головой Семен.

— Поверье! Вспомни! Цыганское поверье, я о нем рассказывал тогда, у Абрама Мееровича! Девять беременных. Трижды по три! Этот гад набирает девять нерожденных душ! И ему осталось добрать еще две, чтобы обрести бессмертие, исцелиться от всех болезней и исполнить одно свое желание!

— Бред! — подытожил мою пламенную речь лейтенант. — Поспать бы тебе, Палыч!

— Бред?!! — возмутился я. — А зачем тогда ему именно девять жертв? Ты можешь это объяснить еще как-то?

— Не могу.

— Тогда какого… ты отмахиваешься от очевидного? Это — мотив, Семен, понимаешь?

— Не верю я в мистику, — угрюмо заявил лейтенант.

Я аж задохнулся от негодования:

— После всего, что случилось в последние дни, ты все еще не веришь в мистику?! Мы в восхищении! Да леший с ней, с мистикой, можешь не верить! Главное — он верит! Эта сволочь верит в то, что сбудется цыганское пророчество! И целенаправленно идет к этому. Мы нашли мотив, Семен! — во мне кончился воздух, и я умолк.

Лейтенант выглядел озадаченным.

— Черт его знает… Наверное, ты прав. Это мотив. Поскольку других версий, связанных с числом девять у нас нет, примем эту за основную.

— И еще, Михалыч… — меня вновь осенило. Наверное, переохлаждение благотворно повлияло на мою умственную деятельность. — Если наш маньяк верит в исполнение этого пророчества, то, скорее всего, он неизлечимо болен.

— Это почему?! — изумился Семен.

— Потому что одним из пунктов в списке ожидаемых благ числится исцеление от всех недугов, — пояснил я и зевнул. — А теперь — по домам. Очень спать хочется!

Я разбудил Алю, как обещал. Так, как она хотела.

— Привет, Кот! — улыбнулась она, когда к ней вернулось дыхание. И потянулась.

— Привет, Кошка! — шепнул я в ответ, любуясь ею.

— Ты поздно, — констатировала она.

— Скорее рано, — улыбнулся я. — Утро уже.

— Тебе несладко пришлось, да?

— Да. Но все обошлось, — я поцеловал ее ладошку. — Все уже хорошо.

— Я знала, что ты выберешься. Поэтому и не волновалась, — сообщила Аля.

Я даже не удивился. Конечно, знала.

— Я очень спешил к тебе. Наверное, поэтому и выбрался.

— Наверное, — она села в постели и наклонилась ко мне. Ее волосы приятно защекотали лицо. — Кот, я тебе обещала сказать кое-что, помнишь?

— Еще бы! Весь день томился в ожидании, — улыбнулся я и притянул ее к себе. — Будешь и дальше томить?

— Не буду! — она быстро поцеловала меня горячими губами и отстранилась.

— Ты чего, Котенок? — я опять попытался было ее обнять, но она не позволила:

— Подожди. Я хочу видеть твое лицо. И глаза.

— Хорошо. Ты очень серьезная сегодня. Даже торжественная.

— Наверное, — она взяла мои руки в свои. — Кот, ты правда меня любишь?

— Я правда тебя люблю, Кошка, — подтвердил я. — Разве ты не чувствуешь?

Аля кивнула:

— Чувствую. Просто хотела, чтобы ты еще раз это сказал.

— Алька, что-то случилось? Ты какая-то необычная сегодня.

Она улыбнулась:

— А я и чувствую себя необычно. У меня будет ребенок, Кот.

Я закрыл глаза. Сердце забухало в голове, будто просясь наружу. Алины ладошки в моих руках были обжигающе-горячими. И через них в меня опять вливалось тепло, как и тогда, давным-давно, когда я в первый раз коснулся ее.

— У нас будет ребенок. И это лучшее из всего, что я когда-либо слышал, — тихо, не открывая глаз, сказал я.

По интонациям тишины я понял, что она улыбается. И открыл глаза.

— Как ты думаешь, я буду хорошей мамой? — Алька и впрямь улыбалась.

— Ты будешь чудесной, восхитительной, умопомрачительной мамой! Самой лучшей мамой на свете! И женой, — добавил я, отчего-то внутренне сжавшись.

Она вопросительно посмотрела на меня. Молча.

— Алька, ты выйдешь за меня замуж? — не замечая того, я стиснул ее руки.

— Конечно, — просто ответила она. И добавила, смеясь: — Иначе ты сломаешь мне пальцы…

1 октября, 11.46, Кобельки,

участковая больница

— Пал Палыч, у нас вызов! В Антоновку. Больной тяжелый! — Клавдия Петровна ворвалась в мой кабинет как раз в тот момент, когда я собирался испить чаю.

— Что там? — я с сожалением отодвинул чашку и встал.

— Точно неизвестно. Говорят, высокая температура, судороги и теряет сознание.

— Поехали. Сколько времени уйдет на дорогу?

— Минут тридцать-сорок. Дождь с вечера хлещет, дороги размыло, — виновато развела руками фельдшерица.

Я кивнул. Уж кто-кто, а я слишком хорошо знал, что дождь не переставал всю ночь!

Кешка спал в машине, обняв руль. Я влез в «уазик» и ткнул драйвера пальцем в бок. Он встрепенулся и непонимающе уставился на меня.

— Не спи, замерзнешь… кладоискатель хренов. Поехали, нас ждут великие дела.

— Палыч, как ты высыпаться ухитряешься? У меня после вчерашнего голова будто утюгами набита! — пожаловался Кеша.

— Очень образное сравнение! Открою тебе тайну — я не высыпаюсь, а делаю вид. И еще у меня жена — волшебница! — вдруг ни с того ни с сего брякнул я.

— Везет тебе! — завистливо протянул Кешка, даже не удивившись. И завел мотор.

Да, езда по размытым сельским дорогам — занятие не для слабонервных. Даже на «уазике». Машину постоянно заносило, колеса пробуксовывали в глине, какую-то часть пути она вообще умудрилась проехать боком. Несколько раз мы чуть не оказались в придорожной канаве (заполненной, кстати, почти до краев мутной водой).

Кешка все-таки оказался водителем от бога: машину порой вытаскивал из таких ситуаций, из которых по всем законам физики и здравого смысла выхода просто не было.

В итоге до Антоновки мы добрались не за тридцать-сорок минут, как прогнозировала Клавдия Петровна, а почти за полтора часа. И если бы меня спросили, быстро это или нет, я бы с абсолютно чистой совестью ответил, что невероятно быстро! Вот она, теория относительности старика Эйнштейна! В действии.

У калитки нужного дома нас встречали. Перепуганная женщина средних лет, насквозь промокшая под нескончаемым проливным дождем. Почему-то в тапочках.

— Здравствуйте. Где больной? — я выпрыгнул из машины, помог выбраться Клавдии Петровне и подошел к калитке.

— Здравствуйте, доктор! В доме он, где ж еще-то? Худо ему совсем, — слабым, дрожащим голосом ответила женщина. — Пойдемте, я провожу.

В доме было душно и пахло болезнью. Любой врач, наверное, знает этот запах: кисло-сладковатый, вкрадчивый и неотвязный.

— А что ж вы не проветриваете-то? Тут ведь дышать нечем! — возмутилась Клавдия Петровна, видимо, услыхав мои мысли.

— Так ведь больной в доме! Жар у него! — удивленно обернулась наша провожатая.

— Тем более! Больному свежий воздух нужен, кислород! А у вас тут — прямо миазмы какие-то! — ввернула красное словцо фельдшерица. — Микробы в воздухе так и роятся.

— Где?! — принялась испуганно озираться хозяйка дома.

Я осторожно тронул ее за плечо.

— Не трудитесь, микробы очень маленькие, вы их так просто не увидите. Пожалуйста, покажите нам, где можно вымыть руки и проводите к пациенту. А потом — откройте окна и хорошенько проветрите помещение. Клавдия Петровна совершенно права: больному нужен свежий воздух. Впрочем, как и здоровому.

…На кровати метался в неспокойном сне крупный мужчина — ровесник хозяйки.

— Муж? — поинтересовался я, присаживаясь на стул рядом с кроватью.

— Муж! — всхлипнув, подтвердила женщина.

Я взял пациента за руку: горячая. Мужчина никак не отреагировал на мое касание, он продолжал метаться в кровати, шепча что-то сухими, потрескавшимися губами.

— Как зовут?

— Надя! — ответила хозяйка.

— Да не вас, мужа!

— Сергей… Андреевич!

— Сергей Андреевич! — позвал я и похлопал его по руке.

Безрезультатно: больной по-прежнему что-то шептал в беспамятстве. Между неприкрытыми веками неприятно поблескивали белки глаз.

— Сергей Андреевич! — крикнул я ему почти в самое ухо и весьма ощутимо хлопнул пару раз по щекам. Ноль реакции.

Надя за моей спиной тихо заскулила.

— Не реветь! — строго прикрикнула на нее Клавдия Петровна. — Доктору мешаешь!

Скулеж оборвался.

— Давно это у него? И вообще, расскажите-ка по порядку: когда все началось, с чего… и так далее, — обернулся я к заплаканной женщине.

— Третий день уже как захворал. Ни с того ни с сего: вдруг озноб начался, забило всего. Температуру померили — сорок почти! Ну, Сережа аспирину напился — вроде полегчало. Голова только болела и глаза — от света. Вот, стало быть, два дня он так и провел: чуть температура вверх — аспирин и лежать. Отпустит немного — Сережка по хозяйству чего-нибудь…

— На работу не ходил?

— Так в отпуске он. Как раз — третий день! — Надя невесело улыбнулась. — Повезло уж так.

— Да уж… Дальше рассказывайте.

— А что дальше? Два дня худо-бедно как-то перебивался… А сегодня утром я проснулась, а он — уже такой! Не отзывается, не говорит ничего, только бредит. И температура за сорок. Да, сегодня еще судороги были, два раза! — женщина опять принялась плакать.

— Успокойтесь, Надя. Что за судороги, где? Руки, ноги? — не отставал я.

— Всего скрючило. Как при эпилепсии. У меня отец эпилепсией болел, насмотрелась, знаю!

— Долго продолжались приступы?

— Минуты по три каждый. Доктор, что с ним? Он в себя придет?

— Надеюсь, — пробормотал я.

Что случилось с Сергеем Андреевичем, я решительно не знал. Более того, даже предположений внятных не было. Ладно, начнем поэтапно.

— Клавдия Петровна, ставьте пока вену. И — физраствор. Будем разбираться.

Фельдшерица закопошилась в «дежурном чемоданчике», а я приступил к осмотру.

1 октября, 13.20, Антоновка

— Да знаю я, знаю! Все сделаю, все приму. Езжай давай! — Галя чмокнула мужа в щеку и легко подтолкнула его к стоящему у дома самосвалу.

Проследила, как он забрался в кабину, помахала вслед отъехавшему грузовику и торопливо вернулась в дом. Мерзкий холодный дождь не прекращался ни на секунду, а ей теперь мерзнуть было никак нельзя.

В животе вновь противно заныло. Ну вот, только порадовалась, что целые сутки прошли без этих спазмов (или как там они называются по-научному?), — и опять! Ох, как не хочется ложиться в районную больницу на сохранение! Всего-то две недели, как выписалась оттуда, провалявшись без малого месяц… Тоска смертная! Неужели придется все повторить?!

Галя, держась за живот, побрела на кухню. Достала упаковку но-шпы, выковырнула из флакончика две таблетки. Подумала и добавила к ним еще одну. Засовывая лекарство обратно в шкафчик, служащий аптечкой, женщина усмехнулась: почетное место среди лекарств почему-то занимала бутылка с уксусной эссенцией. Колька, что ли, ее сюда поставил?

Сильная схваткообразная боль внизу живота заставила ее согнуться. Так, в скрюченном состоянии, Галя налила в стакан воды и приготовилась было выпить таблетки, как вдруг из гостиной раздался истошный вопль:

— Красные! Красные в городе!

И следом — грохот пулеметной очереди.

От неожиданности женщина присела. Поставила осторожно стакан на стол и крадучись подобралась к двери, ведущей в гостиную. Прислушалась.

В комнате работал телевизор. На полную громкость. Похоже, шли «Неуловимые мстители». Галя приоткрыла дверь и заглянула внутрь: разумеется, никого. Но кто же включил телевизор?!

— Кто здесь? — на всякий случай спросила женщина.

— И тишина… И мертвые с косами стоят! — издевательски ответил телевизор.

Выругавшись про себя, Галя зашла в комнату, выключила свихнувшийся прибор и мстительно показала ему язык.

В животе опять шевельнулась боль. Женщина поспешила обратно на кухню. Сгребла со стола таблетки, забросила их в рот и залпом, в два глотка, опустошила стакан.

Рот, горло и грудь обожгло невыносимой болью. Дыхание перехватило. Выронив стакан и схватившись обеими руками за горло, Галя попыталась закричать, но из груди вырвался лишь жутковатый булькающий хрип.

А боль все усиливалась и теперь сползла в живот, будто кто-то злой с размаху воткнул Гале кинжал под ложечку и медленно проворачивал его.

Боль стремительно вытесняла сознание. Ноги уже не держали: женщина рухнула на пол, скрючившись и хрипя. Угасающим взором Галя заметила прямо над собой открытую дверцу «аптечного» шкафчика.

«Я же ее закрывала!» — удивилась женщина сквозь боль.

Внезапно жжение прошло. Совсем. Галя вздохнула с облегчением…

А выдохнуть уже не смогла.

1 октября, 13.47, Антоновка

Ничего необычного осмотр не выявил. Если не считать температуры в сорок с половиной градусов, отсутствия сознания и периодических коротких судорожных приступов. А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо…

Ну-с, положим, судороги при такой лихорадке, да еще сохраняющейся в течение трех дней, — дело вполне даже обычное. Жаропонижающее нашему пациенту Клавдия Петровна уже вкатила, ждем результат.

И в беспамятство впасть на таком фоне болезный Сергей Андреевич тоже мог вполне. Интоксикация, похоже, нешуточная, вот мозг и отреагировал, как сумел. С этим мы тоже поборемся: в вену уже активно капали физраствор и солевые смеси.

Осталось самое главное — выяснить, откуда все это. Ничего, что могло бы дать такую температуру, не обнаружилось. На всякий случай я еще раз прослушал легкие, заглянул в горло и тщательно прощупал все группы лимфатических узлов: ни-че-го!

— Из ваших знакомых, родственников, друзей ни у кого ничего подобного не было? — продолжил я пытать Надю, едва отдохнувшую от предыдущей серии вопросов.

Она отрицательно покачала головой:

— Да нет, здоровы все.

— В ближайшие недели никуда из области не выезжали? В Среднюю Азию, на юг, за границу?

— Да бог с вами, доктор, какая заграница? — Надя усмехнулась. — Еле концы с концами сводим. Самое дальнее, куда ездили — в Нероград. Да и то года три назад.

— Животные не кусали, не царапали? — продолжил я и тут же понял, что спрашиваю зря. Я же только что дотошно осматривал кожу Сергея Андреевича! Следы укусов или царапины нашел бы.

— Нет, ничего такого.

— Поноса не было у него? Рвоты? Крови в моче?

Опять отрицательное мотание головой.

— Тридцать восемь и три! — доложила Клавдия Петровна, стряхивая градусник.

Так, отлично! Это уже лучше. Да и больной стал спокойнее: больше не мечется в постели, не бредит, просто спокойно спит. И дышит ровнее.

— Доктор, я тут вспомнила… — Надя робко тронула меня за плечо. Я обернулся:

— Что?!

— Сережа в садике работает, в Сосновке. Завхозом. Там у них недели две назад несколько детишек вдруг заболели. Не знаю точно, чем именно, но была сыпь…

— Сыпь?! Что ж вы раньше-то не сказали? — возмутился я.

— Так вы не спрашивали про работу… А я и не вспомнила сразу, — виновато развела руками Надя.

Я мысленно обругал себя. И в самом деле, про работу я не спрашивал, совершенно упустив из виду тот простой факт, что заразиться какой-нибудь гадостью можно и там. Какая-то детская инфекция?!

А что, очень может быть! Взрослые обычно крайне тяжело переносят болезни, которыми положено переболеть в детстве. Я сам несколько лет назад едва не помер от банальной ветрянки, заразившись ею от соседского парнишки. Тому-то хоть бы хны: бегал, весь перемазанный зеленкой, где попало. А я две недели лежал пластом в состоянии, мало отличающемся от нынешнего у несчастного Сергея Андреевича.

— Надя, вы не знаете случайно, какими детскими болезнями переболел муж? — поинтересовался я.

— Да нет, откуда? Хотя он как-то говорил, что болел ветрянкой, — неуверенно ответила Надя.

Ну то, что это не ветрянка — и так понятно. Сыпи нет никакой. По этой же причине можно исключить краснуху, скарлатину, корь…

Стоп! Корь, пожалуй, мы погодим исключать. Помнится, на курсе инфекционных болезней нам говорили, что при этой болячке сыпь не всегда появляется на коже…

— Клавдия Петровна, помогите-ка мне! Надо ротовую полость осмотреть, — попросил я, вооружившись шпателем и фонариком.

Фельдшерица понимающе кивнула и ловко раскрыла рот Сергею Андреевичу. Я залез туда инструментом и принялся осматривать внутреннюю поверхность щек и нёбо.

— Блин! — не сдержался я.

Вся слизистая была усеяна белесоватыми точками. Пятна Филатова-Бельского-Коплика! От волнения я даже вспомнил тройное их название. Самый достоверный симптом кори!

— Что там, доктор?! — испуганно вскрикнула Надя, неправильно истолковав мое восклицание.

Я разогнулся и обернулся к ней:

— Надя, вы корью в детстве болели?

Она усердно закивала головой:

— Болела, болела! И корью, и краснухой, и свинкой, и…

— Достаточно. Значит, вам повезло. У вашего мужа — банальнейшая корь! — победно заявил я.

— Так он же большой уже… — она растерянно опустилась на стул.

— И тем не менее! Потому и переносит так тяжело, что большой, — пояснил я.

— И что теперь делать?

— Лечить, разумеется. Мы сейчас вызовем перевозку из районной инфекционной больницы, Сергею Андреевичу придется полежать там. А пока машина придет, откапаем его и, надеюсь, приведем в чувство. Да ему уже получше, сами видите.

— Вижу… — прошептала женщина. На ее глаза навернулись слезы.

— Надежда, не реви! — предупредила ее Клавдия Петровна. — Самое страшное уже позади.

— Так я ж от радости! — всхлипнула Надя. — Я уж подумала, помирает Сережка.

— Ну, если честно, то вы не так далеки были от истины! — строго заявил я. — Чего тянули-то три дня? С такой-то температурой? Мы ведь вполне могли и не успеть сегодня… еще несколько часов — и…

Надя спрятала лицо в ладони и зарыдала.

— Д-дум-мали, п-пройдет! — всхлипывая, пробормотала она.

Я вздохнул. Думали они…

В дверь громко и нетерпеливо постучали. И тут же, не дожидаясь ответа — еще раз. И еще.

Надя, на бегу утирая слезы, метнулась в прихожую:

— Кто там?!

— Надежда, там у твоей калитки больничная машина стоит. Доктор не у вас? — поинтересовался незнакомый мужской голос. Очень встревоженный.

— У нас!

— Тогда открывай. С Галкой Ивашкиной беда!

Защелкал замок, скрипнула дверь. И через пару мгновений на пороге комнаты возник невысокий мужичок в мокром дождевике с накинутым на голову капюшоном:

— Здравствуйте, доктор. Я — Сюткин, ветеринар здешний. Тут женщине по соседству плохо. Поможете?

Женщине по соседству помочь я уже ничем не мог. Она лежала скрючившись на полу своей кухни. Кожа вокруг губ была обожжена. Рядом с телом валялся пустой стакан, а в комнате стоял характерный запах уксуса.

— Поздно, — я поднялся с корточек и обернулся к переминающемуся с ноги на ногу в дверях Сюткину. — Она мертва. Отравление уксусной эссенцией. Видимо, вот этой самой.

Я кивнул на открытый шкафчик с лекарствами, в котором почетное место почему-то занимала полупустая бутылка с уксусной эссенцией.

Сюткин повел себя странно: он непонимающе посмотрел на меня, потом укусил себя за кулак и с тихим стоном уселся на пол. Там, где стоял.

— Вы что? — оторопел я.

Ветеринар не отвечал. Не вынимая кулак изо рта, он раскачивался из стороны в сторону и остановившимся взглядом смотрел на лежащее неподалеку тело.

До меня начало доходить:

— Жена?

Сюткин вздрогнул, низко опустил голову и отчаянно замотал ею. Потом вынул наконец кулак изо рта и глухо произнес:

— Нет. Моя… — его голос сорвался.

Ясно. Я подошел к нему и положил руку на плечо:

— Мне очень жаль.

Помолчали. Я осторожно обнял его за плечи и потянул вверх:

— Пошли в гостиную. Не надо нам тут…

Он тяжело поднялся на ноги и вместе со мной побрел в соседнюю комнату.

— Не знаете, почему она это сделала? — спросил я Сюткина, когда тот начал отходить от первоначального шока.

Ветеринар непонимающе посмотрел на меня:

— Что «это»?

— Ну… почему она решила покончить с собой? — пояснил я.

— А почему вы решили, что Галя покончила с собой? — голос Сюткина звучал недоуменно.

— Видите ли, женщины обычно пьют уксус именно с этой целью.

Ветеринар замотал головой.

— Нет, Галка не могла… Она… Мы с ней пожениться хотели… После того как она разведется. Галя как раз собиралась заявление подавать и с мужем поговорить. У нас планы были… И главное… — он умолк.

Я терпеливо ждал. Спешить все равно было уже некуда.

— У нас ребенок должен был родиться! — заявил наконец Сюткин.

Я оцепенел. Видимо, что-то такое произошло с моим лицом, что даже убитый горем ветеринар это заметил:

— Что с вами, доктор?

С трудом шевеля похолодевшими губами, я переспросил:

— Галина была беременна?

— Да. Двенадцать недель.

Не чуя под собой ног, я встал и направился к двери.

— Доктор, вы куда?!

— В машину. Там рация. Надо сообщить участковому, — отрывисто объяснил я и вышел из дома.

Сюткин потоптался неуверенно и последовал за мной.

Я залез в кабину «уазика», бесцеремонно подвинул спящего, развалившегося на сиденьях Кешку и включил рацию:

— Здесь Светин. Вызываю участкового. Семен, слышишь меня?

После короткой хрипящей паузы последовал ответ:

— Слушаю тебя, Палыч. Что стряслось?

— Я в Антоновке. Ты здесь нужен, срочно.

— Да что случилось, док?! — голос лейтенанта был взволнованным.

— Восьмая. У нас — восьмая, Семен!

И отключился.

1 октября, 18.25,

Кобельки, участковая больница

— Если маньяк верит этой легенде, то ему осталась только одна, — мрачно резюмировал лейтенант.

Мы сидели в моем кабинете и опять пили чай. Эти «военные советы» уже становились традицией. Клавдия Петровна исправно носилась между нами и пищеблоком, пополняя запасы кипятка, сахара и печенья.

— Слабое утешение, знаешь ли. Во-первых, хоть и одна, но чья-то жизнь. Вернее, даже две, — проворчал я. — И потом, ты уверен, что после девятой он остановится? С головой у него явно не все в порядке, может ведь и во вкус войти.

— Может, — кивнул Семен, — этот гад все может.

— Я думаю, сейчас наша первоочередная задача — не дать ему добраться до следующей жертвы. Вот только как это сделать, ума не приложу.

Лейтенант шумно отхлебнул чай, поставил чашку и обеими руками взъерошил волосы.

— Ну, до сих пор убийца выбирал жертв из Машкиной картотеки. Не думаю, что сейчас он изменит своим традициям.

— Мы, кстати, так и не определили, откуда утечка информации! — напомнил я.

— Угу, — согласился участковый, — только времени у нас на вычисления не осталось: наверняка эта сволочь уже знает, кто будет следующей. Надо срочно искать потенциальную жертву и как-то ее прикрывать. Палыч, тащи-ка сюда картотеку!

— Мария Глебовна! — я выглянул в коридор.

Акушерка испуганно выскочила из смотровой:

— Да, доктор! Что случилось?!

— Пока ничего, — успокоил я ее. — Принесите мне, пожалуйста, карты ваших пациенток.

— Всех?!

— Нет, только беременных.

Мария Глебовна грустно посмотрела на меня и, понурясь, побрела по коридору.

Я вернулся к Семену:

— А ты так и не вспомнил, где видел маньяка раньше?

Лейтенант помотал головой:

— Нет, Палыч. Ежели б вспомнил — мы бы тут с тобой сейчас не сидели и дедукцией не занимались. Взяли бы уж подонка.

— А ты подумал, как ты его брать будешь, когда доберешься? — я скептически усмехнулся. — При его-то способностях?

Семен погрустнел:

— А хрен его знает! Думал, конечно. Но в голову ничего не приходит: эта сволочь ведь умудряется как-то исчезать! Просто раз — и нет его…

— Да знаю, сам видел. И как его брать?

Участковый пожал плечами.

— Давай пока подумаем, как будущую жертву защитить. Все равно брать мне пока некого.

В кабинет тихо вошла Мария Глебовна. Подошла к нам и положила на стол стопку амбулаторных карт:

— Вот, Пал Палыч. Здесь все.

— Спасибо. Я посмотрю пока? — почему-то я чувствовал себя виноватым перед акушеркой.

— Да, конечно, — тихо ответила она и вышла.

Лейтенант проводил ее взглядом:

— Как-то неловко получилось с Марьей. Обиделась.

— Да уж… — промямлил я. И, чтобы избавиться от замешательства, подтянул к себе стопку карт.

— Давай смотреть по моей бумаге. Называешь мне фамилию, я отмечаю в списке погибших. Посмотрим, сколько еще осталось, — предложил Семен.

Я кивнул и снял верхнюю книжечку:

— Лагина.

— Есть, — лейтенант поставил крестик напротив фамилии.

— Бехтерева.

— Есть.

Еще один крестик.

— Ивашкина.

— Есть.

— Баева.

— Есть.

— Лукина.

— Есть.

— Леткова.

— Есть.

— Светина.

Молчание в ответ. Я поднял голову:

— Нет Светиной?

— Нет, Палыч, однофамилицы твоей нет, — Семен еще раз пробежал глазами по скорбному списку. — Откладывай пока в сторонку.

Я положил карту на край стола и отнял руку. Мельком еще раз взглянул на серенькую картонную обложку. И почувствовал, как грудь сдавил ледяной обруч…

— Палыч, ты чего? — голос Семена прозвучал откуда-то издалека и был встревоженным.

Вместо ответа я онемевшей рукой указал на одиноко лежащую серую книжечку. На ее обложке синими чернилами было аккуратно выведено: «Светина Аля».