Доктор изумленно замер на пороге. Мне было важно выяснить, что произошло, я прошел в палату и спросил как мог более резко:
- Что Вы здесь делаете генерал? Мне казалось, что этим делом поручено заниматься мне...
- Дмитрий Евгеньевич, Вы же знаете, я чувствую, вы знаете... Я же Тень Ваша, просто Тень, Тень с самого начала, ничего больше. Мне уже теперь нельзя без Вас. Простите, но это долг мой. А вот папа ваш бежал сегодня ночью. И все фотографии с собой прихватил. Я теперь боюсь за Вас, Дмитрий Евгеньевич.
- Не нужно бояться. Все идет как надо, генерал. Все по плану.
- Только вот по чьему плану? - Казалось, еще секунда, и генерал разревется. Невозможно было не наслаждаться этим великолепным зрелищем.
- Климент Степанович, а вот доктор, оказывается, знал, что здесь мой папа содержался. Здесь что-то не то. Что же это он Вам не доложился? - мне захотелось поставить этих ребят в неудобное положение.
Генерал дернулся всем телом, как будто споткнулся
- Гражданин Шепелев, Вы арестованы за сокрытие важного государственного преступника. Потрудитесь пройти к себе в кабинет и дождаться машины. Вас отвезут.
- А мне? А я-то куда? - заволновался Спиридон Петрович, всплеснув маленькими ручками, - Неужели тоже в кабинет?
- До полной ликвидации института назначаю Вас ответственным за объект, - строго распорядился генерал. Он был порывист и решителен. Мне даже показалось, что он стал выше ростом, - Ступайте, работайте!
- Вот и славно! - прекратил суету Спиридон Петрович, - Давно бы так, никаких проблем бы и не было. Правда, доктор? - ассистент, наверное, был садистом.
Доктор Шепелев, сгорбившись, направился к выходу.
- И я пойду тоже, - ассистент быстро выскочил из палаты.
- И что, Вы его и впрямь арестуете? - я удивился легкости одержанной победы.
- А у Вас есть другие методы борьбы с предателями?
- Ну хоть Сашеньку Вы, я надеюсь, не арестовали?
- Дмитрий Евгеньевич, Вы меня удивляете. Сашенька ушла вчера вечером. Я думал, извините, к Вам. Сегодня с утра мы ее нигде не нашли. На работу не пришла, дома тоже не ночевала. Даже на квартире Вашей, новой, тоже нет. Я думал, Вы ее отослали с поручением.
Я вспомнил утро.
- А, как же, отослал. Без поручения, правда. А что, за ликвидацию государственного служащего, большой срок?
- Какого служащего? - не понял генерал.
- Да нет, это я так, - мне стало неожиданно страшно. А вдруг генерал не знает о моих способностях? А вдруг это все вне зависимости от них у меня происходит? Поэтому я не стал развивать тему убийства. И потом - что это за убийство - словно не убийство вовсе - ни тебе крови, ни тебе следов... Как и не убивал. А может, и не убивал?.. Она, того и гляди где-нибудь опять проявится, а я тут терзаюсь...
Генерал осмотрел палату и направился к выходу. На пороге он остановился, потер свой восточный лоб, вспоминая.
- Да, Дмитрий Александрович, я так понимаю, что с финансами у Вас не ахти...
Я слепил образ своего кошелька, туго набитого купюрами, и ответил:
- Нет, почему, у меня еще есть, мне вполне хватает, - и стал доставать кошелек из кармана. Действительно, портмоне было толще, чем обычно, но когда я раскрыл его, внутри я обнаружил только неприятную серую труху.
- А... Перестало действовать, - спокойно заметил генерал, - Доктор Вам может рассказать. Это только первое время материализуется. Потом как-то по другому проявляется. Вот папа Ваш - Деструктор. Еще у нас было два телепата. Один чудак прошлое провидел. Один - параллельную историю. С будущим не получается никак. А денег я Вам дам. Заработали все-таки.
Он протянул мне свернутые трубкой, на американский манер, деньги. Деньги, к сожалению, были не американские. Наши. На первый взгляд, довольно много.
- А что же теперь со мной? - я принял купюры без благодарности.
- Вы теперь себе сами хозяин, Дмитрий Евгеньевич! Вы теперь не только себе, Вы даже и мне в чем-то хозяин. Можно сказать - начальство в чем-то.
- Тогда поехали домой. Я устал.
- Мне сначала нужно зайти к Шепелеву. Не возражаете?
- Не возражаю.
Шепелев сидел за столом, опустив голову. В кабинете пахло спиртом.
- Что, доктор, опять за старое? Призраки Сорбонны2? А поздно уже, поздно, не надо было с нами начинать сотрудничать.
- Да, поздно...
Я уселся на стуле и хотел было попросить у Шепелева сигарету, когда у него на столе зазвонил телефон.
Шепелев с надеждой схватился за телефон, но выслушав говорящего, снова опал, протянул трубку:
- Это Вас.
- Меня? - я искренне удивился.
- Да Вас же, Вас...
Я взял трубку.
- Слушаю.
- Сынок... - голос показался мне знакомым.
- Папа?.. - я поднялся со стула.
Генерал быстрым движением достал из кармана своего форменного плаща рацию и глухо начал кого-то вызывать.
- Это я, сынок. Не ждал? - отец был спокоен и нетороплив в разговоре.
- Нет...
Генерал, отчего-то шепотом обратился ко мне:
- Еще пять минут, и мы его засечем, держите его на трубке, держите...
- Что тебе, папа? Случилось чего? - я не знал, как продолжить разговор.
- Вот ведь как жизнь-то сложилась, вот ведь... Я тебе что сказать хочу... Ты не бойся меня, я хороший, я тебе только добра желаю...
- Что же ты с душой моей сделал, папа? - вопрос пришел ко мне сам, я удивился тому, что его произношу.
- С душой? Да в тебе она, сын, в тебе... - генерал делал мне отчаянные знаки, просил задержать разговор как можно дальше, видимо, связь была из рук вон плоха.
- Что, генерал нервничает? - спросил меня отец, - Правильно нервничает, грядут перемены.
- Какие перемены, папа?
- Большие... Он, наверное, и сам про то знает, ты его спроси, генералу удалось, наконец, по рации кого-то вызвать и он глухо отдавал приказания, не глядя в мою сторону, - Спроси его, он тебе многое расскажет.
Генерал повернулся ко мне, показывая оттопыренный большой палец, и я понял, что разговаривать больше нельзя. Отец еще что-то говорил мне, но я медленно положил трубку.
- Что случилось? - Генерал подскочил ко мне и тряс меня за руку, приводя в чувство, - Мы его почти засекли, что случилось?
- Оборвалось,- я снова сел, - поедем домой, генерал. Мне нехорошо. --------------------------------------------------------------------------1 Беломор (БеломорКанал) - Дешевые папиросы, названные в честь постройки канала, соединяющего Белое море с Онежским озером (начало тридцатых годов двадцатого века). Стройка проводилась силами политических заключенных диктатуры Сталина. Волей случая, эта марка папирос стала очень популярной среди заключенных всех лагерей и тюрем Империи. 2 Сорбонна - Французский образовательный Центр. После окончания войны и получения Францией независимости в 1950 году, стал известен особенно высокой концентрацией ученых, бежавших из Империи. Франция получила независимость существенно раньше всей остальной Европы благодаря постоянному давлению Англии и Америки. После демонстрационного десанта (так называемой Нормандской Высадки) имперскому руководству пришлось вывести измотанные окупационные войска из страны. 6. Классическая Книга Перемен. Текст
- Ш-ш-ш, - прошептала
она. - Не кричите, а то
вы его разбудите.
- Тебе-то что об этом
думать? - сказал Труляля.
- Все равно ты ему только
снишься. Ты ведь
ненастоящая!
- Нет, настоящая!
крикнула Алиса и залилась
слезами.
Льюис Кэррол, ?Алиса в
Зазеркалье?
Мы выехали из двора Института только через полчаса. Машина была такой же, как и в первый раз, только шофер был другой - генерал звал его Витей и обращался с ним очень уважительно. Мы уже должны были выехать на Садовое кольцо, как где-то над нами прозвучал сухой жесткий хлопок выстрела.
Ветровое стекло рассыпалось на белые гранулы, и машину наполнил неприятный сырой ветер. Генерал обернулся ко мне, закричал, срывая голос:
- На сиденье, ничком на сиденье!!! Витя, разворачивай, держись, не падай, ради Бога, быстрее!!! - Только сейчас я заметил, что шофер как-то странно навалился на руль.
В отдалении снова грохнуло.
- Да ложитесь же Вы на сиденье, черт возьми!!! Вас и так зацепило! Или жизнь не дорога?..
Я нехотя подчинился. На переднем сиденьи шла какая-то возня, я лежал, уткнувшись носом в потертое сиденье машины, и слышал только как генерал уговаривает шофера продержаться еще немного. Машина ехала, замедляя ход, завернула в переулок и остановилась.
Генерал откинул ослабевшего совсем шофера на спинку сиденья, вырвал из-под руля рацию, закричал в нее:
- Мне скорую и отряд прикрытия, срочно! Двое раненых. Один тяжелый. Напротив Института. Скорее!.. А Вы, Дмитрий Евгеньевич, лежите, Вас перевязать надо.
Я потрогал щеку и почувствовал, что она уже липкая от крови.
- Ерунда... Сама зарастет минут через пять, - я попытался подняться, но генерал упихал меня обратно.
- Уже не зарастет. Кончился эффект. Кончился. Лежите лучше тихо, в следующий раз он уже не промахнется. У Вас платок носовой есть? - я показал ему скомканный носовой платок, - Чистый? Так приложите к щеке, а то все сиденье мне кровью зальете.
Я послушался генерала, не понимая, что происходит.
Когда приехала ?Скорая?, платок уже присыхал к царапине на правой щеке, странно, но я почувствовал боль только сейчас, когда бородатый доктор стал отдирать платок с моего лица.
Доктор заклеил мне рану широким белым пластырем, я взглянул в зеркальце заднего вида на двери медицинского ?рафика? и удивился нелепости своего вида.
Шофера вытащили из машины, положили на носилки. Стрелявший попал ему в грудь. Шофер хрипел, и доктор только с сожалением покачал головой:
- Это вряд ли... - услышал я обрывок его фразы, обращенной к генералу.
Группа прикрытия прибыла двумя минутами позже. Веселые ребята в камуфляже выпрыгнули из грузовика, построились, и по приказу своего капитана ринулись прочесывать окрестные крыши. Через двадцать минут стало ясно, что они ничего не найдут.
Генерал все это время старался прикрыть меня собой и, пока за нами не приехала новая машина (снова черный ?мерседес?), он ходил вокруг меня, внимательно глядя на крышу.
- Что, Дмитрий Евгеньевич, небось, не верили мне? Про папу-то?
Я промолчал.
- Теперь мне с Вами неразлучно быть придется. Я у Вас, пожалуй, и заночую...
Мы сели в машину и поехали.
Шофер вел машину нервно, и глядел больше не на дорогу, а по сторонам, пытаясь предугадать, откуда выстрелят. Но ниоткуда не стреляли.
Генерал отпустил машину, и мы вошли в дом.
Еще на лестничной площадке, я услышал, что в квартире что-то происходит.
Открывая дверь, я понял, что это за звуки - изнутри в дверь скребся пес. Он проскочил мимо меня, как только смог, и, не обращая ни на что внимания, кинулся вниз по лестнице.
- Куда ты, Анубис? - крикнул я вслед, но он не обернулся.
- Откуда собака у Вас?- с восхищением спросил генерал.
- Я думал, это ведомственная...
- Да нет, мы собак не держим. Это к пограничникам. Министерство то же, а вот отдел совсем другой. А что это Вы такую забавную кличку собаке дали?..
- Так ведь похож.
- Да, пожалуй, похож...
- Проходите, проходите, что Вы на пороге стоите, генерал!
В квартире с утра почти ничего не изменилось. Прямо от двери была видна кровать, в которой я сегодня оставил Сашеньку. Кровать давно остыла, но одеяло лежало коконом, сохраняя очертания тела. Смотреть на это было неприятно, я подошел к кровати и по-армейски заправил ее.
Раскладушки в соседней комнате не оказалось, на полу в этом месте лежал тонкий слой серой трухлявой пыли.
- Что, проверяете владенья? - спросил из коридора генерал, - А поесть у Вас есть что-нибудь? Я, знаете ли, проголодался.
- В холодильнике посмотрите. Зачем Вы спрашиваете, неужели не знаете, это же все Саша принесла.
- Кстати, про Сашу, Вы с утра говорили, что-то. Мол, послали ее куда-то... - Мы разговаривали, не видя друг друга. Когда я вышел в коридор, чтобы снять куртку, генерал был уже на кухне, - Когда мне ее ждать на работу? Или вообще не ждать?
- Не ждите... - Я испугался следующего вопроса. Стены в коридоре зыбко затряслись, теряя форму, и я понял, что это очередной приступ, Помогите... - я попытался схватиться за стену, но ее почти не было, вообще почти ничего не было, мир терял резкость, как в плохом телевизоре, Помогите, - и я упал вниз, на пол - только это и оставалось в выросшем вокруг меня Ничто.
- Дмитрий Евгеньевич! Очнитесь! - генерал бил меня по здоровой щеке, стараясь докричаться, - Держите, - он протянул мне фотокарточку шехтелевского особняка.
- Спасибо, уже не надо.
- Прилипчивая зараза, - Генерал поднялся, отряхивая брюки на коленях, - Вам помочь?
- Я сам... Обмороки каждый день, а пользы никакой. Только и успел, что бритву сделать, да раскладушку. Бред какой-то.
- Ну не все же сразу... Идите, умойтесь, полегчает. А я пока на стол накрою.
В ванной комнате было тихо. Я поставил фотографию на полку под зеркало, туда, где еще вчера лежала бритва, и открыл воду.
- Генерал, - прокричал я, завершая умывание, и разглядывая в зеркале пластырь на щеке, - а что такое, почему у меня сегодня рана не затянулась, я же вами обработан. Или нет? - я вышел в коридор, вытирая руки синим махровым полотенцем.
Генерал сидел за столом, улыбаясь. На столе я увидел две тарелки, в которые генерал нарезал ветчину и колбасу, и потную бутылку водки.
- Да Вы что, это же только на первые сутки! Что Вы себе думаете, в бессмертие поверили, что ли? Это же смешно! Подумайте сами - наши лидеры тогда бы жили вечно!.. Не приведи Господи, конечно. Это кратковременная мера, обеззараживание так сказать...
- Вы что просчитали наперед даже бутылку с кислотой? Это же быть не может, - такая увлекательная сказка становилась похожей на простой земной детектив. Правда, сыщик был сказочно догадлив.
- Ну нет, конечно, кислоту... Кто же такое просчитает? Ну, что доктор дура, мы знали, конечно, а вот о ее химических увлечениях - увы... Просто у нас статистика была. Как начинаем вербовать интеллигентов - так обязательно вены себе режут. Не все, но восемьдесят процентов. Ну мы и дали задание своим научным кадрам - те разработали состав. В течение суток работает как уникальный восстановитель кожного покрова. Эпидермиген, что ли называется... Сутки держится, а дальше - хоть огнем гори - кто через сутки в ванну полезет с бритвой? Никто... Привыкают через сутки.
Меня даже пошатнуло от мысли о том, что я мог, почти через двое суток, примерить к себе ржавое лезвие. Не зря, значит, Сашенька волновалась, не зря.
- И что, после него все могут мысли материализовывать?
- Три человека из десяти. Вам, можно сказать, повезло.
- Повезло? Это в чем же повезло? - я сел напротив генерала и повесил полотенце на спинку стула.
- Всему свое время, Дмитрий Евгеньевич. Время придет - все узнаете. Давайте лучше выпьем. Все-таки второе рождение. Папа ваш промахнулся, как-никак, - генерал стал разливать водку в граненые стаканы, - Вот ведь как получается - сам родил - сам убил. Смехота. Кстати, Ваша игрушка? - он кивнул головой на край стола. Там, со вчерашнего вечера лежал, оставленный Сашенькой пистолет-зажигалка.
- Это зажигалка, - я взял пистолет со стола, положил в карман.
- Правда? А похож на настоящий, очень похож. А Вы разве курите?
- Покуриваю... В эпохи великих потрясений. Ну когда там путч какой, или война...
- По нашим временам так и вовсе искуритесь. Бросайте скорее, мой Вам совет. У Вас сейчас, кстати, сигаретки не найдется?
- А я разве пачку на столе не оставлял? Вражеские, правда, Dunhill.
- Нет, на столе не было ничего.
- Странно... - я подумал, что где-то должна лежать сашенькина сумочка, что сейчас в соседней комнате, где-то рядом с кроватью лежит вся ее одежда, и мне захотелось побыстрее все это спрятать. Генерал держал на весу почти полный стакан - ждал меня, - Вы извините, я сейчас, - я выбежал из кухни как сумасшедший.
На стуле в углу комнаты, действительно, лежала сложенная одежда. Нижнее белье, фиолетовый костюм, рядом - красные туфли на высоком каблуке. На спинке стула висела сумочка.
- Вы надолго там? - закричал из кухни генерал, - А то мне водки очень хочется. А она греется, зараза.
- Да Вы пейте, пейте, не ждите меня, - я открыл золотую пряжку на сумочке и заглянул внутрь.
Я нашел там необычайные предметы. Кроме обычных косметических причуд, в ней, стянутые одной резиновой лентой, лежали два авиабилета до Лондона (только по одному из них можно было прилететь обратно), толстая пачка пятидесятифунтовых банкнот (на первый взгляд, тысяч пять) и два загранпаспорта - Сашенькин и мой. Визы в Британию проставлены, хоть завтра можно улетать. Билеты, кстати, тоже на завтра. А визы на год.
Красота! Все собирался себе сделать загранпаспорт, не из желания куда-нибудь уехать, просто, из утверждения возможности такой поездки, и не мог собраться - какая удача! Деньги - тоже не плохо, хотя теперь с ними, похоже, проблем и так быть не должно. Генерал - кормушка солидная, испытанная. Но вот сумочку выкидывать нельзя. Не нужно это. Я посмотрел, куда бы ее спрятать, и решил положить под кровать. Можно было бы туда же запихать и одежду, но вдруг стало ясно, что это - улика. Я подошел к окну. За окном был задний двор, голые деревья, мусорные баки вдалеке.
Окно открывалось тяжело - совсем заросло - грязь, пыль - центр, Садовое кольцо недалеко. Открылось, наконец, с треском. Туфли долетели до баков легко, но выкидывая тряпки я понял, что допустил ошибку: свернутый узел распался на лету, и юбка от костюма запуталась в ветвях и медленно зашевелилась на ветру.
Я закрыл окно, посмотрел на фиолетовое пятно, дергающееся в ветвях вяза и мне стало весело.
Генерал уже налил себе вторую порцию, и достал из холодильника вторую бутылку. Водка была шведская, в литровой бутылке слегка матового стекла.
Моя водка уже немного нагрелась, но я все-таки отхлебнул немного:
- За здоровье!
- За чье? - отреагировал генерал, и я заметил, что он не закусывал.
- За наше, конечно же, за чье же еще! Кстати, как ваше звание? Генерал-майор или генерал-полковник?
- Понимаю. Приступы меланхолии у доктора? Вечно он со своими дурацкими вопросами! Ну да ничего, Лубянка его исправит, я надеюсь. Это же не важно в каком ты звании, совсем не важно...
- Что же важно-то, по-вашему? Про деньги, что ли рассказывать станете, генерал?
- Да уж какие там деньги. Важнее всего сан, - генерал произнес это, отвернувшись, так, что я не услышал последнего слова.
- Что-что??? Как Вы сказали?
- Да сан же, сан!!! Что тут непонятного?!!
- Извините, генерал, Вы что, священник?
- Да не священник это называется. Жрец. Вы чего не пьете? Пейте!
- Я закусывать привык.
- Так и закусывайте! Но и пейте! А то мне неудобно как-то. Водка очень вкусная.
- А Вы разве не православный, генерал? Вроде как - русский, а слова какие-то не наши - жрец... - я пригубил еще. Напиваться не хотелось, я чувствовал, что будет большой и интересный разговор.
- А это, Дмитрий Евгеньевич, все равно,- генерал уронил в себя содержимое стакана, сделал паузу. Подумал, чем закусить, решил - колбасой, продолжил мысль,- православный, лютеранин, католик... Все мы служим фараону, а фараона эти мелочи касаться не должны.
- Фараону - в смысле ?менту поганому?? - мне не хотелось сбить разговор, но я не нашел другого словосочетания, и теперь все то, что висело на краешке, готовое упасть, весь разговор зависел от того, обидится генерал или нет.
Генерал посмотрел на меня с выражением тоскливого укора, перевел глаза на неоткрытую еще бутылку ?Абсолюта?, решил не обижаться.
- Нет, зря Вы так, Дмитрий Евгеньевич, зря... Фараону, с большой буквы Фараону...
- Это Председатель Коалиционного Правительства, что ли?
- Председатель - это мелочь, это ничего не значит! Он, видите ли, думает, что здесь все ему подвластно. Нет. Здесь только Фараон хозяин. А уж сумеешь ты ему послужить, нет ли - второй вопрос. От расторопности зависит, от случая...
- У него что, кличка такая - Фараон? Вор в законе? Авторитет? вспоминал я синонимы из дешевых полицейских детективов.
- Зачем кличка? Ну Фараон он, понимаете, Фараон! - генерала раздражала моя непонятливость, и в глубине его уже захмелевших глаз тихо бился страх за собственные слова, - Титул у него такой, титул! От древнеегипетского ?пер-о?, что означает ?большой дом?.
Я уже переставал верить в его полупьяные слова, но все-таки еще раз поддел за живое, чтобы проверить:
- Главный Архитектор, что ли? Этот козел старый?
- Ну да, главный архитектор. Для всего главный архитектор. Для нас с Вами, для всей страны... Может быть, мира... А вот как он выглядит - не знаю. Не видел никогда... Наверное, старый... - в его голосе я вдруг услышал какую-то усталость, от истины усталость, от простой, но непонятной мне правды.
- Да ладно, Климент Степанович, ни к чему обижаться, правда? - я вылил остатки водки ему в стакан, пригласил кивком выпить, убрал пустую бутылку со стола - примета плохая.
Генерал обрадовался, схватил жадно стакан, выпил, начал запихивать в рот закуску, прямо руками. С такой дозы я бы уже давно под столом лежал, а ему - ничего. Крепкий.
- Ну, что же это такое - Фараон? Расскажите, коли начали.
- А что рассказывать, тут особо рассказывать нечего. Вот не пьете Вы совсем - это мне не нравится.
- Пью я, пью, - я заставил себя залпом сглотнуть полстакана водки. Закусывая, сквозь кашель, снова попросил, - Все-таки, расскажите...
- Это все давно, еще до революции началось. Чуть не в прошлом веке... Сначала все аристократы в игрушечки играли, а потом в один прекрасный день - глядь, а вся реальная власть уже не там, где официальная... Вам налить еще? - генерал вскрыл непочатую бутылку и уже налил себе. Не дожидаясь ответа, закрутил пробку, чтобы не выдохлась, - ну, а ритуал строго соблюдали. Там целая иерархия невидимая получилась...
- А после Фараона кто? - задал я детский вопрос.
- Раньше был Верховный Жрец, теперь, после Войны - Канцлер. Нет, шведы - молодцы, хорошую водку делают.
- А как к вам попасть, в Жрецы-то?
Генерал подумал немного, взвесил ценность запрашиваемой информации и ее секретность, тяжело вздохнул, и опять налил себе водки.
- Тут, главное, угадать, куда пойти, что делать начать, в каждое время - по-своему... Раньше военачальники очень в цене были. Потом ученые. Потом пирамиды начали строить. Мавзолей был первой пирамидой. К сожалению, первый Фараон при Советах умер, не оставив наследника. Но строить продолжали вовсю, по инерции, что ли. Вокруг трона такая свалка была - не приведи Господь! Все эти репрессии - никакой там политики не было. Ну, если и была, то самая малость... Все конкурентов устраняли. Аккуратненько к началу войны все устаканилось. Но что удивительно - строили и без Фараона. Придумывали. Вот университет на Ленинских Горах - типичная пирамида. А придуман до войны. Вообще в Москве полно всякого такого. Такой огромный город, такой бардак, а люблю его больше жизни... Вот если кто руку поднимет на него, так, кажется, и влеплю пулю в лоб... Помните вот это, стихотворение, что ли, или песня: ?Отступать некуда - позади Москва?
- Нет, Климент Степанович, я стихи только в школе учил, там такого точно не было. И потом, я и сам архитектор... почти... еще год только отучиться. Я думаю, в городе не архитектура важна, а люди.
- Да? А Вы читали вот это: "Человек состоит из тела, души, имени, тени, и, наконец, из Ка, что переводится как "невидимый двойник". Я знаю, что читали. Вот так. Это тебе не душа и тело. Что такое эти люди, там, на улице? Тьфу! Биомасса, мусор. Я знаю, нехорошо так говорить, но они же не посвящены. Что они знают? Дом - Работа - Дом... Товар - Деньги - Товар... нет, это уже не оттуда. Они там все пустые...
Несвязные откровения оказались мне очень важны.
- Постойте, генерал, так мы же вроде про Фараона говорили.
- Да? Ах, ну конечно... Вот с самой войны все и идет потихоньку, наследников выбирают, экзамены...
- А что же, генерал, неужто трон сыну своему передать нельзя?
- Нет, сын - это только Имя. Одного Имени недостаточно.
- Да почему же недостаточно?
- Потому что сказано: восходящий на трон должен пройти все пять ступеней посвящения в Тайну.
- Кем сказано?
- Сказано и все! - генерал был уже совершенно пьян.
- Ну хорошо, сказано, так сказано... Тело - понимаю, Душа - понимаю, Имя, Тень... А после Тени-то что? Что потом? Как это?
- Не знаю... Никто не знает. Потом... уже не возвращаются. Не важно уже... Может быть, там яду дают выпить, может, убить врага нужно, я - не знаю, не посвящен. Это вас, посвященных, волновать должно, а я пробовал не получается. В темноте начал видеть, ревматизм всего до корней съел. Все признаки уже есть, а - не получается...- он начал заговариваться.
- Ну если убивать надо, так это у меня, значит, все в порядке. Я уже закоренелый, - я усмехался, напоминая генералу свое признание в первый же день нашего знакомства, потом, вспомнив наивное лицо лейтенанта, опять погрустнел.
- Ерунда это все. Никого Вы не убивали. Не созрели Вы еще для этого.
- Да? А Сашенька? - я засомневался, задавая это вопрос, поймет ли меня генерал.
- Сашенька? - Генерал мутно улыбнулся, - Вот в чем дело... Это не убийство. Несчастный случай. Вы же не хотели. Непредумышленно...
- Непредумышленное, но - убийство.
- Что Вы знаете про убийства? Теория... Только теория... А вот своими руками... Пулю в затылок... А потом оказывается - не тот, опять не тот... Похороны... Дети плачут... Вдова... - генерал и сам всхлипнул, полностью теряя устойчивость.
Словно дожидаясь этого момента, в комнате принялся разбрызгивать звон телефонный аппарат.
- Сынок, это я опять. Не уезжай, сынок... Так лучше будет...
- Что же это ты, папа, в меня стрелял?
- Да ты что! Что ты говоришь такое - стрелял! Да как я мог, у меня рука бы не поднялась!!!
- Ну а кто же тогда, папа? Кому я нужен еще?
- Не знаю, не знаю... Это тебе генерал лучше расскажет - ему нужнее это знать, он и сам из соискателей...
- Папа, ты о чем, я ничего не понимаю.
- Значит, рано еще, не пора... Пойми - ты для меня - все, ты весь мир для меня строишь. Я не знаю тот это мир или нет, не мне судить... Ты не бойся, ты главное не бойся, не надо тебе уезжать, я чувствую, что все будет хорошо. Мы еще увидимся с тобой.
- Ты знаешь, меня ведь прослушивают. Тебя засечь могут... И папа, что мне тут делать? Зачем мне это все? - не знаю зачем, но я прошел с телефоном в комнату с кроватью, поставил аппарат на подоконник.
- Не смогу я здесь без тебя, просто не смогу... Не бросай меня... А что слушают - неважно, не засекут...
- А мама? - неожиданно вспомнил я
- Мама? Не сердись на нее, она же не могла по-другому, а я без тебя не смогу. Ни на что внимание не обращай. Не нужно. Я позвоню тебе.
Я положил трубку на рычаг. Незаметно прошел день. За окнами было уже темно, на натянутой между домами проволоке с изоляторами покачивался фонарь.
Вдалеке, в свете фонаря, было видно, как какая-то старуха в ватнике, роется в свалке. Достала что-то красное из мусора, попробовала примерить, но не сумела устоять - то ли велики, то ли каблук слишком высокий.
Захотелось лечь, распрямиться на всю длину, расслабиться.
Постель сохранила еще запах сашенькиных духов, женские духи, они очень прилипчивы - пройдешься с кем-нибудь под ручку, а потом на два дня воспоминаний - свитер то там, то тут подсовывает тебе знакомый уже запах. Приятные духи, ничего не скажешь, правда, неприятно, что самой ее уже здесь нет, и не будет, наверное, никогда.
Вспоминая про Сашу, достал из-под кровати связанную пачку документов, оценил соблазн на вес, о чем-то замечтался.
Я не заметил, как сон подхватил меня и, скручивая, высушивая на лету, как половую тряпку, понес, без края и направления. Во сне было темно и неуютно, сквозило, где-то на сквозняке захлопывались двери, мама звала меня с балкона домой - обедать, а идти не хотелось.
Когда очнулся - светало. Оказалось, что все еще держу в руках пачку документов. Надо было встать, умыться.
Сидя на крае ванны, как и вчера, я попытался понять, что со мной происходит.
Собственно, было уже все ясно. Оставалось только точно узнать, что делать дальше.
Сначала попадаешь в какой-то конкурс, слабаки отсеиваются, потом - по порядку, все ступени посвящения, до самой последней, загадочной... Если проходишь ее - тогда ты в порядке. Тогда с тобой можно иметь дело.
Что там, интересно... Какой-нибудь ритуал, святая вода? Нет, это из другой оперы совсем... Книга? Или папирус? Слишком просто. Что-то понятное, но невыполнимое сразу. Дуэль. Точно, дуэль. Или - война. Что-то там обязательно должно быть на крови замешано, иначе зачем им меня убивать? Что я знаю? Что я значу? Так - студент, недоучившийся, даже не отличник середнячок, ерунда, пустышка, ноль. Им не я нужен, им моя кровь нужна, они без этого не могут, не получается, наверное...
Тут главное - понять все до самого конца. Они ведь знают, чего хотят, а я нет... Нечестно получается. Что же потом?
Я открыл холодную воду, подождал, пока пойдет по-настоящему холодная вода, из недр, сунул голову под струю, чтобы было легче думать.
А может быть, все это схватка за трон, стремление получить место? Может быть, они меня с кем-то перепутали, открыли всю тайну по недомыслию, а теперь - уже поздно, и надо убивать, ритуально убивать...
Вот так, по случаю - прыг - и в дамки, и где-то рядом с Фараоном. Весь мир в кармане.
Вот в чем дело - я уже иду к Нему на замену. Или меня ведут... Или закладывают в жертву. Неважно как, важно что.
Ну, папа, спасибо, вразумил, теперь я точно никуда отсюда не сдвинусь. Еще чего - отказываться от такого!!! Я им покажу, как нужно, они у меня поймут, что такое настоящая свобода. Теперь бы только туда попасть, а там немного мучиться.
Главное - не повторяться, не искать по пройденным тропинкам, там одна ерунда, сплошные ошибки, пустота. Смерть.
Я стряхнул с волос остатки влаги, встал. Бросил в ванную пачку документов, наклонился, достал из кармана зажигалку, поднес ее к светлой бумаге фунтовых купюр, и выстрелил коротким газовым пламенем прямо в лицо королеве, изображенной на купюре. Королева почернела лицом, расстроилась.
Горело весело, быстро, почти без дыма - старый дом, хорошая вентиляция, все сразу утягивает.
Когда хлопья пепла успокоились, опали, я смыл их водой, и вернулся в кухню. Генерал спал, сидя за столом. Бутылка водки была пуста.
Я потряс спящего за плечо.
- Вы знаете, генерал, мне нужно найти его.
- Кого - его?.. Генерал стряхивал с себя сон, пытаясь понять.
- Фараона... - мне с трудом давалось это слово.
Генерал проснулся и протрезвел, насколько мог.
- Что я Вам тут наболтал, Боже мой!
- Да не молчали Вы, генерал. Теперь что, теперь поздно, я знаю все. Ну так как?
- Дмитрий Евгеньевич, но это же отнимет у меня кучу времени... Это же невозможно почти, это же риск. Думаете, я не пробовал? Я только этим и занят. Но это риск. Правда, теперь уже не для меня - для Вас... Вас лично...
- Короче!.. Когда Вы это сделаете, генерал?..
- Не раньше, чем ко Дню Мира. Никак не раньше. Только вот...
- Хорошо, генерал. Приступайте. Если успеете раньше, чем за два месяца - я Вас не позабуду. 7. Классическая Книга Перемен. Язык
Человеку свойственно
интересоваться своей
судьбой в основном в
кризисные моменты, т.е.
когда течение жизни ...
направлено против него
или увлекает против его
воли.
Кэрлот Хуан Эдуардо,
?Словарь Символов?,
статья ?Кризис?
Время проходило незаметно. На деревьях появилась листва, во время одного из апрельских ливней фиолетовая юбка сорвалась на землю и через некоторое время пропала, будто и не было. Раз в неделю заходил генерал, напивался и оставался ночевать, сидя на стуле в кухне, как в первый раз. Поиски его пока не были успешны и временами я вообще сомневался, что он ведет их, но другого способа достичь желаемого я придумать не смог. В один из своих визитов генерал принес мне удостоверение Министерства Безопасности, я оказался старшим консультантом, и у меня был свой кабинет во внутренней зоне, и своя машина, которой я не пользовался.
В институт ходить не хотелось, я заказывал генералу книги, их присылали мне на квартиру, я валялся на кровати, читая днями напролет.
Помирился с мамой, она даже приезжала ко мне в гости, привезла чего-то поесть. Пришлось выкинуть сразу после того, как она уехала - холодильник забит до отказа, чуть не каждый день приносят что-то новенькое.
Пару раз выбирался из дому - проветриться, но долго гулять не мог нервы пошаливали - смотрел по крышам, оглядывался, боялся зайти в темные подворотни.
От однообразия жизни я совсем потерял счет времени, благо газет не читал, телевизор сломался после первого же включения, а чинить его не хотелось.
Иногда позванивал генерал, просто так, без повода, поэтому я ждал услышать его голос, когда снял трубку в ответ на один из телефонных звонков.
- Дмитрий Евгеньевич? - голос был мне совершенно незнаком.
- Алло, кто это?
- Мне передали, что Вы ищете меня.
- Кто это говорит?
- Так ищете или нет?
- Ищу.
- Сегодня, в два, на Ваганьковском кладбище. Памятник Шехтелю, знаете? И один, пожалуйста, без оружия.
- И что, без охраны придете? Целый Фараон - без охраны? Или кладбище оцепят?
- Я канцлер. Фараон заняты. Болеют.
- Ну хорошо, в два, у Шехтеля.
Все-таки генерал молодец. Не испугался. Мне захотелось похвалить его.
Генерал ответил сдержанно.
- Смирнов слушает.
- Как, новую секретаршу не нашли еще?
- Да первый отдел все никак не утверждает. Дмитрий Евгеньевич, если Вы поболтать хотите, так лучше чуть позже, хорошо? Я занят сейчас.
- Нет, Генерал, я чтобы поблагодарить. Вы Его все-таки нашли.
- Я Его нашел? Дмитрий Евгеньевич, я Вам признаюсь. Мое дело Вас сохранять, а не под пули ставить. Я Его и не искал вовсе. Ни к чему это, суета. Не нужно.
- Ну, значит, это Он меня сам нашел. У меня с Его человеком встреча через полтора часа.
- Вы уверены, что это Его инициатива, а не этого человека?
- Ну, мне так показалось... - тут я понял, что никакой почвы под этой уверенностью нет. Если это не наработанный генералом контакт, то инициатива могла исходить от кого угодно. Впрочем, мне все равно.
- Ни в коем случае не езжайте туда один! Я за Вами машину высылаю.
- Ну, генерал, я ждать не буду, - эти тупые культуристы из отряда прикрытия меня совсем не вдохновляли.
- Подождите, Дмит...
Позвонил в точное время - часы себе так и не купил. Оказалось, пора выезжать уже, а то опоздаю, да и с людьми генерала встречаться не хотелось.
Перед выходом все-таки задержался - решил принять душ. Посчитал кажется, успею. В министерстве люди не слишком торопятся. А если дело опасное - тем более.
На стеклянной полке по-прежнему стояла фотография. Приступы стали приходить гораздо реже, но фотография уже совсем перестала действовать. Уже выходя из ванной, решился, наконец - скомкал фотокарточку и выкинул в мусорное ведро. Перед самым выходом, на столике под зеркалом - у меня теперь было зеркало - выпросил - лежала сашенькина зажигалка. Я подобрал игрушечный пистолетик в карман чисто машинально, не задумываясь, мне показалось, что это, несомненно, нужно. Заодно и условие выполнил, и обманул. Не оружие, конечно, но и не с пустыми руками.
На улице было неожиданно тепло - я пожалел, что не оставил ветровку дома. Заворачивая за угол, увидел черный мерседес. В машине было полным-полно народу, не меньше шести человек. Мерседес свернул к моему подъезду.
?Однако, быстро приехали. Только не для меня эта машина. Я туда все равно бы не влез. Значит, домашний арест мне полагается...?
Идти было совсем недалеко - где-то пять автобусных остановок, и я решил прогуляться.
Кладбище раскинулось больше чем на квартал. Огромный кусок земли в престижном районе города был занят покойниками, и укрыт сверху огромными деревьями.
Могила Шехтеля меня разочаровала: большое треугольное надгробие с отчетливой надписью ?Федор Осипович Шехтель, академик архитектуры?. В низенькой ограде, не напоминающей ничем о том стиле, которому всю жизнь прослужил Федор Осипович, покоилось все его семейство. Никакого напоминания про модерн, зато издали все сооружение напоминало пирамиду.
Я сел на низенькую садовую скамейку, почему-то захотелось закурить, я вытащил зажигалку, но вспомнил, что не курю, и что у меня с собой нет сигарет. В это время невдалеке грохнул выстрел
Пуля прозвенела совсем рядом, ударилась в надгробие, отбила кусок камня, отковырнула фрагмент мягкого знака. Я упал на землю, прижимаясь к ней всем телом, стараясь в нее врасти, спуститься до уровня могил, и от этого желания становилось жутко. Выстрелили еще раз. И еще. Мне почему-то показалось, что стрелявший пьян - пули шли вразброд, бессмысленно, совсем мимо. Вдалеке раздалась трель свистка - полицейский вызывал подмогу.
Я поднялся с земли, и пригибаясь, начал убегать. Выстрелов больше не было.
?Это что же он, не полиции же испугался, в самом деле?, - подумал я, петляя среди могил, - " Что-то с ним не так, ей Богу, не так! Что-то у него с головой.?
Поняв, что выстрелов больше не будет, я распрямился и решил потратить некоторое время на прогулку по кладбищу. Я знал, что со мной здесь больше ничего не случится.
Этот край кладбища был почти заброшен и пуст. Старые памятники местами уже осыпались, теряя из углублений фотографии на изразце, а местами на могилах стояли только железные посеребренные кресты. Таблички на крестах были закрашены, и нельзя было прочитать имен. Там же, где имена были видны, стояли давние даты захоронений.
Господи, да они все умерли, когда меня и на свете не было! Что они знали о том, что такое жизнь сейчас? Впрочем, этот вопрос равносилен вопросу о том, что они видели наперед. Да ничего. Вот, например, Ефим Григорьевич Оппельгаузен, 1903-1966, захотелось добавить почему-то строку из свидетельства о смерти: ?Отек легких?. Что он успел увидеть? Что ему это было - жизнь?..
А откуда это - Отек Легких? С чего это я взял? Тут передо мной открылось то неисчислимое множество дорог к смерти, которое наполняло это кладбище. Все эти сердечные приступы, бандитские нападения, авиа- и автокатастрофы, все это встало передо мной, как картинка чудесного и страшного калейдоскопа. В этой хаотической картинке я мог разобраться и вычленить тот эпизод, который мне был нужен.
Углубившись в свои видения, я чуть было не сбил с ног бабушку, стоящую у относительно недавней могилы. Извинился.
- Господи, какой молодой! Что же это приключилось-то? - праздно любопытствовала старушка, качая головой.
Парню было двадцать два года. ?Не успел ничего,? - подумал я и ответил:
- Маньяк в лифте зарезал, - я комментировал без напряжения, - Три ножевых ранения. Два смертельных.
- Вот беда-то какая! - охнула старушка, еще больше расстраиваясь, Вот времена-то пошли! А вы родственник, или как?
- Очень дальний, - ответил я и пошел дальше. Подумал немножко, обернулся, - А Вы, бабушка, с газом поосторожней, - все равно мне было абсолютно ясно, что не она, так ее соседи допустят эту оплошность. Случайная искра, и бабушка погибнет.
- Ох, милый, я бы и рада, да все склероз, проклятый, - заохала бабушка, не осознав еще нереальности моего совета.
Я не стал ждать момента прозрения и поспешил уйти.
Я попытался найти систему в своем путешествии по кладбищу, и не смог. Неожиданно открывшийся мне дар принес долгожданное оправдание моей болезни, но пугал неизмеримо.
Я понял, что в своем предвидении могу заглянуть и в себя самого. После минутного колебания, любопытство одолело. Я вгляделся в черноту. Эта чернота оказалась разбитой на параллельные, почти параллельные дорожки. На самом деле, дорожка была одна, она скручивалась к центру черного блестящего диска, по углублению скользила игла. Музыки не было, потому что сбитая дорожка дергала иглу и та соскакивала на предыдущий, уже пройденный этап, стараясь честно исполнить свой долг, повторяла кусок мотива, и снова соскакивала в начало. Больше ничего не было. Я настраивал глубину, но ничего больше рассмотреть не мог. Повтор. Опять повтор.
Бред какой-то. Граммофонная смерть, что ли? Смерть от граммофона?
А может быть, все дело в повторении. Может быть, там что-то завязано... Вообще, нужно повторяться. Вместе с повторением все кончается. Там, где начинается повторение - есть место для традиции. А там, где есть традиция - там нет места новому. Ну, а там, где нет места новому - там смерть.
Ерунда какая-то!!! Почему я в деталях могу себе представить уже свершившиеся дороги к смерти, и еще не свершившиеся, а своя дорога от меня так скрыта, что понять я ее не могу?! Это туфта какая-то, а не дар. Впрочем, может быть, утрясется еще. Ведь и часа не прошло.
Становилось скучно. Я не видел ничего, кроме стандартных памятников, заказанных в местной гранитной мастерской. Или не хотел видеть. Поэтому я даже вздрогнул от неожиданности, заметив четырехметровый шпиль огромной могилы.
На стелле была высечена только дата: 18 мая 1896 года. Мне не хотелось рассматривать этот памятник своим новоприобретенным зрением - мне все еще было страшно. Я хотел найти рациональные объяснения такому многозначительному надгробию - каменный шпиль был раза в два выше всех памятников в окрестности. Что там у них случилось такое 18 мая, о чем каждый должен знать? Что это, такое очевидное?
Позади памятника, у самого подножья, на коленях стоял седой человек в поношенном синем костюме, и поправлял масляной краской надпись на цементном цоколе: ?Жертвам коронации?. Он писал так старательно, что даже, как ребенок, высунул язык.
Заметив, что я наблюдаю за его работой, отвлекся, привстал, здороваясь:
- Добрый день, милый человек!
- Добрый день, дедушка... А Вы здесь, что, работаете?
- Ну... - ему хотелось поговорить, - Так... Живу почти. Это кому как. Кто - на решетках, около метро, знаешь? А я здесь. С покойниками все спокойнее.
- Спокойнее???
- Ну конечно, а как же! Они же из гробов не встают! Это сказки. А мафия - она никого не боится, только покойников... И потом, я же на свежих могилах не сплю, я все больше на старых. А из старых воровать вроде как нечего. А потом, от покойников теплее, чем от живых - покойникам тепло уже не нужно, они его наверх отдают, а я тут как тут.
- А здесь ты чего делаешь, дедушка? - я кивнул на незавершенную работу. Краска быстро подсыхала, - Как тебя, кстати, по имени-отчеству?
- Меня-то? Я уж и забыл, когда меня по батюшке в последний раз звали. Тимофей я. А тут я восстанавливаю историческую справедливость, так сказать. Бросаю вызов времени, позабывшему своих мертвецов. Вот.
- Красиво говоришь. Ты кем был-то? В прошлой жизни.
- Сторожем. В библиотеке.
- Это заметно. А памятник-то кому?
- А ты мне нравишься, - старик поправил сваливающиеся штаны, Молодой, правда, но это все проходит. Вот я и говорю - время как оно распоряжается. Спроси у кого каких-нибудь семьдесят лет назад: что, мол, за памятник - на смех бы подняли, ей Богу. А теперь... Молодость, молодость... А что, на бутылку дашь?
- А почему бы не дать... - я достал кошелек, отсчитал денег на бутылку шведской водки, - Держи.
- Ой, - испугался Тимофей, - да тут не на одну...
- Ты чего пьешь-то? Дрянь всякую небось.
- Мне нравится. Я клинскую люблю. - Тимофей спешно убирал банку с краской и кисточку в прозрачный целлофановый пакет, - Покойники со мной теплом, конечно, делятся, но с бутылкой завсегда теплее. А с двумя - и подавно... А памятник этот поставлен в честь невинно убиенных во время раздачи царских подарков. Когда последнего царя короновали, он, видишь ли, решил подарки бесплатные народу раздать. Хотел, чтобы запомнили. Ну, его и запомнили. Народу в давке перемерло две тысячи человек. Сестру моей бабки тоже задавило.
- И что, ты помнишь ее? - удивился я его долголетию.
- Нет, ты что! Меня и в помине не было!
- А что же красишь?
- А мне платят - я и крашу. Прирабатываю. Пойдем. Если хочешь кладбище покажу.
- Ну пошли.
- Да, а с невинно убиенными тут вообще все в порядке. Детей маленьких во множестве. Потом, эти трое, ну, под танками погибли - вот ведь! - уже не помню как зовут... Беда, да и только! Вот, сам на молодых сетую, а ничем не лучше ведь - все забывать стал. Раньше как бывало - проведешь какого-нибудь провинциала, все ему покажешь, все расскажешь. А теперь половину имен позабывал. И верно - к чему они теперь?
- Ну, Тимофей, погорячился ведь...
- Ну, погорячился. Но вот молодежь-то нынче так ведь и думает. Вон, вон, смотри, видишь, могилка с пропеллером.
Действительно, над могилой был водружен пропеллер. Я увидел, что двое лежавших в ней человек погибли во время авиакатастрофы.
- Сорок первый год, оборона Москвы. Пропеллер весь прогнил, я красил на прошлой неделе. Не нужны видишь, никому... Теперь миротворцы в почете. Политика...
- Ну, Тимофей, это от нас не зависит...
- Нет, милый человек, это все в голове нашей. Еще как зависит. Хочешь, я тебе братские могилы покажу... Так несоглашенцы их до блеска блюдут, пальцами полируют... А миротворцы - они и так в почете, им теперь память навечная. Я как считаю - только у знаменитых могилы могут брошенные быть. У них и так - везде могила... Там, или в книжках, ежели ты писатель, или в фильму, как в могилу положен, ежели актер. Им памятники ни к чему. А вон, еще смотри, полковнику пирамиду поставили. Странное дело, словно нехристь какая! Он то ли в автокатастрофе погиб, то ли еще как, не помню, мне говорили, а я забыл.
На цементной пирамиде, довольно нелепой, кривоватой, метра полтора высотой, была прилеплена металлическая табличка:
? Полковник Петр Леонидович Махрусенко. 1929 - 1969.?
Ниже, около подножия кто-то нацарапал гвоздем по цементу, неровно:
?ФАРАОН?
- Вот ведь изверги, - заметил надпись Тимофей, - и когда успели, подлецы! Надо будет подтесать. Глядишь, чего и перепадет.
- Ты смотри, не перестарайся, - спокойно ответил я, постигая тайну смерти полковника. Полковник действительно погиб в автокатастрофе. Авария не была случайной. Странное разрушение коленчатого вала, не бывает таких аварий обычно. Мне стало понятно, как мой отец оторвался от преследователей, - Он ведь и вправду Фараон.
- А что, менты, они не люди, что ли? - не понял Тимофей, - Такие же, как мы с тобой, человеки!.. А вон там, посмотри... - он занес руку, собираясь что-то показать, но кого-то заметил вдалеке.
Я проследил за его замершей рукой, и увидел, что по тропинке идет рабочий с лопатой на плече. Рабочий помахал Тимофею рукой.
- Ты извини, милый человек, - осекся Тимофей, - На кладбище ведь как: ты пришел - и ушел. А мне тут жить. Вон мастер в помощь зовет - я побегу. Прощай.
- Ну прощай, Тимофей. Тебе еще денег дать?
- С одной стороны - хорошо, конечно. Но ведь тогда мне и уйти неудобно. Так что не надо лучше. Прощай, - Тимофей снова подтянул обвисающие брюки, и побежал к мастеровому.
Я побрел дальше, машинально считывая имена и даты.
Навстречу мне прошел дедушка Тимофей, оживленно что-то обсуждая с мастеровым. Проходя мимо, Тимофей виновато поглядел на меня и вдруг улыбнулся.
Через пару минут бесцельного странствия, я увидел могилу, над которой, видимо, только что потрудился мастеровой.
Свежая земля лежала высокой горкой, загораживая часть дорожки.
?А ведь вот здесь ему и лежать,? - осенило меня.
Я думал о человеке, который хотел меня убить. Я еще не знал, как он выглядит, но чувствовал, что здесь, в этой прямоугольной яме с аккуратными краями, ему придется успокоиться.
Старый железный крест был снят со своего прежнего места и аккуратно прислонен к оградке. И вообще, вся могила была очень аккуратной, ровненькой, как заправленная солдатская койка.
Воспоминание об армии вывело меня из себя, мне захотелось бросить все, снова залечь на постель и читать книги. Что мне еще здесь нужно? Что я еще умею? Дома строить меня еще не научили, воевать я не научился сам, все эти методы ведения боя... В городе куда не шло, но в лесу... Да я и в трех соснах заблужусь.
Тут я увидел, что дальше дороги мне нет: чугунные ограды плотно обступали меня, не давая пройти. Мне нужно было либо лезть через ограды, либо ступать на могилы, что было еще страшнее. Я повернулся назад, и понял, что тропинка, по которой я попал сюда, потеряна. Кладбище не отпускало, вставая вокруг меня непреодолимым препятствием, зазывая в постоянные обитатели. Я с трудом сдержался от того, чтобы не закричать. Не разбирая пути, чуть не разорвав рубашку об ограду, я продрался к широкой тропе, и поспешил к выходу с кладбища.
Однако оказалось, что шел я совсем в другом направлении, и через несколько минут, я увидел в проломе забора железнодорожные пути.
Я знал это место. За разъездом виднелись жестяные крыши кооперативных гаражей, а за ними, я это точно знал, можно было найти станцию метро. Здесь совсем неподалеку жил мой приятель, у которого я иногда гостил и пил пиво. Он эмигрировал год назад, и сейчас пил пиво на Островах.
Я перебрался через неглубокий овраг, в котором бежала вода, стекающая со всего кладбища, и вышел на пути. Жестяная табличка на столбе предупреждала о недозволенности прогулок по путям. Ну что ж, буду нарушать.
Невдалеке, привязанная к оранжевой пожарной железнодорожной цистерне, сидела черная сторожевая псина. Заметив пришельца, собака рванулась, залаяла, рванулась еще раз. Ржавая цепь не выдержала, порвалась, и собака бросилась ко мне. Пес лаял и в лае разбрызгивал слюну.
?Черт, уж не бешеный ли?? - подумал я, и бросился бежать. Нужно было попадать на шпалы, чтобы не запутаться в щебне, и не зацепиться за рельс. Собака недолго гналась за мной, но потом отстала, недовольно рявкая. Вышедший из служебного вагончика пожарник, с любопытством наблюдал за мной, видимо, он хотел узнать, догонит меня пес или нет. Убедившись, что пес не хочет продолжать погоню, он крикнул:
- Шериф!!! - собака обернулась, а я замер, ожидая следующего слова. Кто знает, может, он ее нарушителями кормит, - Ко мне, Шериф!
Я облегченно вздохнул, нашел новую тропинку, и вновь пошел к гаражам. Впереди меня шли двое здоровых парней, лениво переговариваясь.
Слева загудел локомотив, и парни остановились, пережидая товарняк, который на малой скорости маневровый паровоз вел на горку расформировывать.
Я сел на горячую от солнца кучу железобетонных шпал, и почувствовал всем телом, как под колесами товарняка содрогается земля.
?Интересно, а до кладбища это докатывается? И если да, то каково там покойникам??
Парни лениво направились ко мне.
- Вот что, пацан, - сказал мне тот, что повыше, - Сейчас ты пойдешь с нами.
- И это, лучше не дергайся, - добавил белобрысый, показывая мне пистолет. Пистолет был настоящий. Не зажигалка, - Мы за хозяина глотку перегрызем.
Мне стало нехорошо.
- Ребята, а вы меня ни с кем не перепутали?
- Я тебе сейчас перепутаю! - без угрозы сказал высокий, надвинулся на меня и собрался сунуть кулак под ребра.
- В два, у Шехтеля? - уточнил белобрысый. Я машинально кивнул, и он стал останавливать напарника, - Рыжий, ты чего, сказано же: доставить целым.
- Я этого не понимаю - чего хозяину мараться? Я бы ему сам голову свернул. Легко.
- Так-то так, да ведь приказ.
- Ну пойдем...
Ребята подхватили меня под руки, и повели куда-то через гаражи.
Между гаражами была грунтовая дорога, и поднятая пыль совершенно испачкала мне ботинки - мне почему-то хотелось смотреть только под ноги. Боевики были хорошо накачаны, и я чувствовал, как у высокого под рубахой перекатывается бицепс.
Потом мы стали спускаться в метро.
- Ну, ребята, это не фокус, я и сам сюда идти хотел.
- Заткнись, - белобрысый ласково сжал мою руку. Нежно, до боли. Захотелось закричать, - Метро-то в метро, только куда - это вопрос.
Мы втроем протолкались мимо контролера, причем ребятки и за меня показали какое-то удостоверение.
- Вот что, - уже на платформе сказал белобрысый, - Сейчас поедешь один. До станции ?Площадь Мира?. Тебя там встретят. Понял? - последнее слово он прокричал мне в ухо - подъезжал поезд.
Высокий наклонился ко мне и по-прежнему ласковым тоном, сказал:
- И если ты, гнида персидская, попробуешь туда не доехать, мы тебя из под земли достанем...
- Лом, брось ты, тебе же шеф только час назад сказал - приедет, никуда не денется, - Шеф в таких делах не ошибается. Сказал - доедет, значит доедет. К переезду-то он вышел! - и они втолкнули меня в вагон.
Вагон был пуст.
Двери закрылись, и поезд поехал. 8. Классическая Книга Перемен. Толкования
Дверь выбили. "Александр
Иванович, Александр
Иванович!? - заревело
несколько голосов.
Но никакого Александра
Ивановича не было.
Владимир Набоков, ?Защита
Лужина?
- Станция ?Площадь Мира?, конечная. Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны. Уважаемые пассажиры, не забывайте свои вещи в вагонах. О забытых вещах сообщайте дежурному, - механический голос проговаривал все это без малейших эмоций.
Я вышел на платформу, огляделся. Станция была почти пуста - все приехавшие уже успели подняться на поверхность.
Никто меня здесь не ждал.
Ну, прятаться он мог только в одном месте - я пошел к выходу, прошел сквозь входные турникеты наружу - сердитая бабка в будке контролера окрикнула:
- Куда, не положено, куда?! - подумала было достать свисток, но расхотела.
Прошел мимо разменных автоматов, вошел в коридор.
Бабка позади просто изошла от негодования. Надо было ей удостоверение показать.
Машинально пихнул дверь медпункта, она была заперта, и на замке я увидел бумажку с сургучной печатью. Как им все-таки важно все сохранить!
Пошел дальше - где же его еще искать?
В дверном проеме, спиной ко мне, стоял человек и наблюдал за движением механики эскалатора.
Человек обернулся и я его узнал.
- А я знал, что ты сюда придешь. У меня так - если понял, кто куда идет - прямо в точку. Завсегда угадываю... Что, не ожидал? - шофер улыбнулся, обнажая золотую коронку, - Вижу, не ожидал... А я вот тут стою, смотрю... Люблю механику, знаешь, всякие такие вот штуки, шестеренки, валы...
Я почувствовал, что шофер слегка навеселе.
- Что это ты выпил? Как машину обратно поведешь? - у меня не было уверенности, что ему понадобится куда-то ехать, но я все-таки спросил.
- А ты думаешь, мне придется сегодня обратно? Мне можно, я сегодня не шофер, я сегодня сам с шофером... Большой человек!!! И потом - праздник сегодня! - он коротко хохотнул, - Что, решать вопросы будем? Надо тебе?
- Надо. Ты мне сначала только расскажи, какие вопросы.
- Ну парень, ты даешь!!! - шофер рассмеялся, - Чего же тут рассказывать, тут решать надо, а не рассказывать. Что, неужели вопросов никаких ко мне не накопилось?
Я взвесил все, что мне было уже известно, и то, что хотел узнать. Неожиданно я вспомнил шизофреника с пистолетом, убитого пациента Шепелева.
- А вот там эта история, какой-то шизоид, убил он что ли кого, не помню...
- Это у профессора-то? Клиника - одно слово... Это мы ошиблись, осклабился он, - моя воля, так я бы обязательно там всех перестрелял, до последнего идиота... Все равно их там не лечат ни хрена...
И тут я увидел этого человека со всех сторон. И все эти пути вели к смерти, к моей смерти. Он ничего больше не хотел. Стоя на крыше с винтовкой, или сегодня на кладбище, он только об этом и думал.
- Зачем тебе это? - спросил я, зная ответ.
- А тебе? Тут, братишка, по-другому не получается - тут только так: или ты - или я. А что ты думал? Это же вон, - он отвернулся, показывая на шестеренки, - все завязано...
Мне хватило этой заминки, чтобы вытащить из кармана пистолет.
- Руки вверх! Без фокусов...
Я ткнул ему в живот сашенькиной зажигалкой, щелкнул какой-то железякой, для убедительности. Шоферу показалось, что я снимаю пистолет с предохранителя, он вздрогнул, отступил, и неожиданно улыбнулся:
- Да что ты, Дима... Я маленький человек, Дима. Тебя обманули. Зачем мне тебе мешать? Я против тебя ничего не имею... - он по-прежнему держал руки на виду, но я чувствовал его мысль о пистолете в заднем кармане, и о том, что после моей смерти наступит сияние. Страха в нем не было, он ждал момента Славы. Я был последним, кто мог ему препятствовать.
Отступая назад, он задел за что-то головой и пригнулся, стараясь обойти препятствие. Я успел увидеть его мысль о подходящем моменте, его руки пошли вниз, но я толкнул его в грудь.
Он попал затылком на масляный шип шестерни. Раздался глухой звук колющегося короба, но механизм не заметил препятствия. Работа эскалатора продолжалась, я инстинктивно отступил, чтобы не брызги крови не попали мне на одежду. Обезглавленное тело упало в узкий проход. Шестерни механизма покрылись красным приторным налетом.
Я поднял глаза - препятствие, остановившее шофера оказалось жестяным знаком. Черный человечек был перечеркнут красной полосой.
Страх ушел. Маленький пистолетик в моей руке уже потерял всякое сходство со своим способным убивать прототипом, на стволе была выгравирована голова в шутовском колпаке и приписано название фирмы-изготовителя: ?CLOWN?* . Я бросил пистолет на труп шофера. Отпечатки пальцев меня не заботили.
Прошел по знакомому коридору, ничего не чувствуя.
Интересно, была у него семья? Хоронить покойника без головы достаточно неприятное мероприятие. Моего школьного приятеля пять месяцев назад привезли с Кавказа в запаянном цинковом гробу. Гроб нельзя было открыть, не потому что власти задержались с доставкой тела и покойник испортился - просто Володе оторвало голову взрывом снаряда. К тому времени, я успел уже похоронить бабушку и деда, но похороны друга были самыми трудными в моей жизни.
И теперь жене этого ублюдка придется тоже придумывать что-то, суетиться, тратить деньги, пристраивать куда-то малолетнюю дочку (я увидел, что девочке сейчас четыре года). А ведь они не знали, кто он. А теперь еще не знают, что с ним.
В переходе, у самой лестницы на поверхность, лежал черный пес. Завидя меня, он вскочил, подбежал, виляя хвостом.
- Анубис, - я протянул руку к его голове. Пес подпрыгнул, радостно тявкнул, лизнул руку, завился вокруг моих ног, - Что, дальше вместе?
Пес несогласно рявкнул, рванулся к выходу. Я поднялся на улицу и невдалеке увидел черный мерседес с шофером. Собака куда-то исчезла.
Я подошел к машине, достал удостоверение, протянул шоферу.
- Слушаю Вас, господин Старший Консультант!
- Вот что, друг... Твой начальник там внизу сейчас занят сильно, он просил, чтоб ты меня повозил сегодня немножко. Понятно?
- Понятно... Что же тут непонятного, - вздохнул шофер, - садитесь.
Я сел на свое любимое заднее сиденье.
- Тебя как звать-то?
- Коля. А Петр Петрович разве не сказал?..
- Ему там совсем некогда.
Шофер вырулил на улицу.
- Куда поедем?
Он застал меня врасплох своим вопросом.
- А мы сначала домой к Петру Петровичу. Он сказал, ты меня довезешь, покажешь. Велел супруге своей передать, что задержится.
- Да? А по телефону не проще?
- Хм... Он меня лично попросил. А я его волю уважаю.
- Ну лично, так лично, - Николай развернул машину в неположенном месте, - бояться было нечего, машин не было совсем.
Снаружи было так пусто, что казалось, будто Москва стала подводным городом.
- А что это нет никого на улицах? Случилось чего?
- Так ведь праздник! День Мира! Празднуют все. Неужто не знаете? Вот ведь потеха... Извините, ежели чего не так говорю. Мои сейчас тоже пьянствуют, отец из Кенигсберга приехал, гостинцев привез.
Я посмотрел на часы в приборном щите и успокоил водителя:
- Не волнуйся, к восьми точно дома будешь.
- А что, за Петром Петровичем заезжать потом не надо больше?
- Нет, больше не надо...
- Вот и славненько. А у меня отец на флоте работает - рыбу привозит изредка - высший класс!!! У них там с рыболовством не ахти, но вот достает... Знакомства...
- Да, без этого жить теперь нельзя.
- Это точно. Раньше вот было больше порядка. А теперь, - он махнул в отчаяньи рукой, - Ерунда одна.
- Ну, Коля, это не нам с тобой удить, ерунда или не ерунда...
- Это точно. Судильщики найдутся. Этих судильщиков у нас пруд пруди. Эх, Россия... А то еще как бывает - наворочает какой-нибудь деловой, а потом - мол, это было историческое решение. А откуда им знать - какое оно. Может, оно через десять лет и вовсе позабудется. А может, было лучше совсем по-другому. Или, наоборот, совершенно все равно - как... То есть через пятьдесят лет у людей в головах все равно все устаканится... Ну, будут они жить чуть лучше, чуть хуже... А думать все равно будут, что живут нормально. Люди - они почти ко всему привыкают... Я вот как засыпаю - все время смерти боюсь. Я подумал - почему. Потому что неизвестно - что после меня будет. Но ведь будет, определенно, это ж как пить дать! Вот и обидно. Правильно я говорю?
- Ты слишком что-то болтливый. Не погонят с работы-то?
- Не-а... Я же говорю - знакомства... - Николай рассмеялся, но я почувствовал, что он замолчал надолго.
Молчал он до самого места.
- Вот, это здесь, пятый этаж, квартира сто пять.
Я поднялся на пятый этаж пешком, раздумывая о том, что я скажу его жене.
На мой звонок долго не открывали дверь, потом кто-то подошел к двери и долго изучал меня в широкоугольный глазок.
- Кто там?
Я снова достал удостоверение из кармана, показал в глазок:
- Я из Управления.
Дверь открылась. На пороге стояла худенькая женщина в коричневом платье. Позади, из большой комнаты, выглядывала девчонка с русыми косичками.
- Мама, кто это пришел? Что это за дядя?
- Это с папиной работы, не мешайся, иди в детскую... Проходите же...
- Да я, собственно... - я понял, что не знаю как ее зовут, и вопросительно посмотрел на нее, ожидая подсказки.
- Клавдия Ивановна.
- Я на минутку... Видите ли, Клавдия Ивановна, - я судорожно перебирал в памяти фильмы военных лет, где родственников погибших оповещали о случившемся, - Дело в том...
- Что-то с Петей? - один из многочисленных сценариев сработал, все потекло без прежнего напряжения.
- Да...
- Это серьезно?.. - она была готова заплакать, едва сдерживалась.
- Это навсегда...
Она охнула, отвернулась от меня, махнув бессильно рукой, мол, проходите, подождите, и ушла. Я закрыл дверь.
Телевизор в большой комнате показывал синие часы. Было без малого шесть.
Окно за телевизором было открыто, я сел рядом, чтобы подцепить побольше свежего воздуха. Стало слышно, как в соседней комнате, за закрытой дверью рыдает женщина.
Под окном медленно прогрохотал трамвай, остановился. Люди вышли, рассосались по подворотням. Больше всего утекло в дом напротив, Урод постройки тридцатых годов, типичный памятник строек коммунхоза. Говорят, что там в квартирах даже не было кухонь - предполагалось, что все будут питаться совместно, внизу на первом этаже. Интересно, как они его перестроили?
Мне стало противно от всего этого: трамвай под окном, эти мостовые, эта развалина напротив. Я представил себе город сверху, как огромное варево мерзкого темно-зеленого цвета. Кто-то мешал ложкой, и на поверхность всплывали и лопались радужные, необычайной красоты пузырьки. Захотелось ударить в бок чана, опрокинуть, забыть этот кошмар.
?Это ничего, это пройдет. Это реакция...? Но ничего не проходило. Бело-голубой тюль рядом с телевизором то надувался, то опадал. Во дворе играли дети.
После продолжительного молчания, в телевизоре заиграла музыка, печальный голос в динамике стал говорить какие-то давно привычные, близкие, но почти не нужные фразы.
- Мама, мама, не плачь, там же дядя чужой, он ждет, мама! - слышалось из соседней комнаты.
- Сейчас, сейчас, доченька, сейчас, - женщина успокаивала не столько дочку, сколько себя. Через пару минут, она вышла ко мне, вытирая лицо мокрым уже платком, подошла к телевизору, выключила.
- Простите. Как это случилось? Что теперь?
Она стояла прямо передо мной, и мне показалось неудобным сидеть в ее присутствии, но встать я не мог - так близко она подошла ко мне.
- Задержание опасного предателя... Мы не успели подъехать, все было уже кончено. Этот гад его всего изуродовал... Простите...
- Вы хоть поймали его? - она просто не знала, чего еще спросить.
- Пока нет. Но обязательно поймаем. Обязательно! - я почти что верил в то, что говорю.
- Когда похороны?
- А вы позвоните в Отдел, завтра, Вам все расскажут, что да как. Про тело не беспокойтесь, там уже работают наши люди, мы все устроим.
- Господи, что же будет теперь, что же будет...
- Мама! - девочка высунулась из соседней комнаты, - Мама, зачем ты телевизор выключила, там сейчас мультики показывать будут. Ну мама, ну включи, пожалуйста.
- Извините, Вы позволите, мне надо ехать.
- Да, да, простите, конечно, - она всплеснула руками, отступила в сторону.
Я прошел к выходу, обернулся.
Девочка подбежала к телевизору, включила. Траурная минута кончилась, начинались детские передачи.
Машина ждала меня внизу. Шофер нервно поглядывал на часы, поминутно оглядываясь на дверь, как только я появился, он завел мотор. Хорошо еще, дождался, пока я закрыл дверь, прежде, чем тронуть с места.
- В Министерство?
- Сначала на Садовое зарули, я покажу, недалеко от Красной Пресни. Ты не волнуйся, это по быстрому...
Было видно, что он расстроился.
Ехали молча, и без музыки. Я посмотрел в окно - город наваливался на меня, поражая уродливыми формами. Дома наклонялись, почти падая на мостовую
- А стекла затемнить в салоне нельзя?
- Так вроде ни к чему это... Я про такие машины и не слышал... Мне же обзора никакого не будет. А что такое?
- Я этот город видеть не могу...
- А Петр Петрович, наоборот, любит... А Вы глаза закройте, вот и хорошо будет, - шофер думал, что удачно шутит, - А потом, мы уже почти приехали, - он опять надавил на газ, стараясь успеть.
Я попытался закрыть глаза, последовать рецепту, но город не отпускал меня, маячил, зыбко перемещаясь и пугая чудовищностью размеров. Мелькнул какой-то смутный образ, что-то вроде разбитой черной машины.
- Во, Красная Пресня, здесь куда?
- Первый поворот направо, и по той улице дом пять, заедешь со двора.
Через пару минут мы остановились.
- А вот и приехали, - заставил меня очнуться водитель.
Я склонился к нему. Николай нервничал, не мог успокоиться, держал ногу на педали газа.
- Коля... - позвал я его. Он обернулся, и в его глазах я еще более явственно увидел его дорогу: длинные черные полосы тормозного пути, фонарный столб, короткий взрыв бензина, сразу же после столкновения, Коля, мой тебе совет, не спеши сегодня, - мне захотелось обмануть собственное предвидение, предостеречь, остановить, - не спеши, а то ведь и впрямь разобьешься. Насмерть.
- Ох, господин старший консультант, не любите Вы быстрой езды. Выродились русские совсем, не тот народ пошел! Я поеду, а? Меня там отец ждет...
- Смотри, Коля, я тебя предупредил, - я вылез из машины. Коротко взвизгнув шинами, мерседес сорвался с места и исчез, с трудом вписавшись в поворот.
В квартире было привычно пусто. Не зная чем развлечься, я прилег, раскрыл очередную книжку, попробовал читать - не получилось.
Набрал номер генерала, подождал - никто не подходил. Только потом сообразил, что действительно праздник, что это только в исключительных случаях работают. Потом удивился, что с утра его на месте застал. Что он там делал, интересно.
Поискал по квартире бумажку, на которой генерал во время очередной пьянки записал свой домашний телефон. Зачем он это делал он тогда толком объяснить не сумел - то ли хотел отдать мне, то ли чтобы самому не забыть.
К телефону подошла жена.
- А мне бы вот Климента Степановича.
- Кто его спрашивает?
- Скажите Дмитрий Евгеньевич, с работы.
- О Господи, с утра работа, на ночь глядя - работа... - она говорила это, уже положив трубку рядом с телефоном, уходя.
Было слышно, что в квартире громко спорят несколько бодрых голосов. Празднуют.
- Да-да, я слушаю...
- Ну съездил я туда, Климент Степанович.
- Я рад, что Вы остались живы. А мы приехали - Вас нет, ну, думаю, все. Пришлось домой ехать... Да, кстати, с праздничком Вас.
- Вас так же. Я вот тут подумал: а что это Вы в заведении в праздник делали?
Генерал немного замешался, выдержал паузу.
- Да все дела, знаете... Дела...
- Ну ладно. Я сегодня, кажется, решил свои проблемы. Теперь нужно что-то дальше делать. Вы-то, верно, знаете.
- Как что? Дмитрий Евгеньевич, Вы меня удивляете просто. Мне это непонятно. Вы же Фараон теперь. Неужто не ясно?
- Мне кажется, что нужно подождать. Я позвоню.
- Дело, конечно, ваше... А ждать долго?
- Не знаю...
До вечера я сидел на кухне, пробовал привыкнуть к запаху и вкусу водки. Хотелось выжечь из своей головы воспоминание о багровом цвете шестерни. Город по-прежнему стоял в моих мозгах, гремел уличными пробками, не отпускал.
Водка не помогала - возбуждала, а не отупляла. Никчемное питье.
Пытаясь заснуть - а я так и не смог - я увидел все прошедшее, как отражение какой-то давней и очень важной традиции, что-то очевидное, но отчего-то непостижимое. Мне почти что снились гораздо более простые и величественные города, без суеты, без шума, наполненные солнцем. Я понял, что уже никогда ничего не сумею построить - это было противно, не нужно никому.
Потом я увидел трон, целиком золотой, как коронка на больном зубе шофера. Он сам сидел на этом троне, улыбаясь. В руке его был змееподобный жезл.
- Вот, - сказал он, - я теперь посвящен. Совсем посвящен. Не то что ты, недомерок. Мне стало страшно от его слов, и я выстрелил. Шофер рассмеялся, опуская жезл, и увидел, как в его абсолютно прозрачной груди вращается багровая от крови шестерня.
Остаток ночи, до рассвета, я ходил по квартире из комнаты в комнату, не давая себе заснуть.
Наступило утро.
Нужно было что-то делать. Я нехотя собрался, посмотрел в зеркало бриться не хотелось, решил, что щеки могут отдохнуть денек.
Мне не хотелось оставаться в этом доме ни одной минуты, и я поехал в Министерство.
В вестибюле на мраморной колонне было скотчем приклеено объявление:
?Коллектив министерства с прискорбием сообщает о трагической гибели сотрудника министерства Николая Дитриховича Зарринг...?
С траурной фотографии на меня весело смотрел мой вчерашний водитель, Коля.
Не послушался, значит.
Я услышал, как двое сотрудников обсуждают траурную тему:
- И что, сгорел?
- Начисто сгорел! Только по номерам машины и опознали.
- А может, это и не он вовсе. Он, может, давно в Лондоне...
Я поднялся в свой кабинет, сел за стол. Было скучно.
Попробовал разгадать кроссворд в министерской газете. Не получилось. Что-то элементарное, типа ?древний Бог? из четырех букв, первая ?О?. Осирис не подходил, остальное не шло в голову.
Нет, так больше не может продолжаться.
Зачем я его убил, в конце концов?.. Что он мог???
Нет, мешала мне эта шестеренка! Но и без нее механизм разваливается... Что мне мучится теперь! Ну да, случилось... Ну правила такие.
В конце концов, без этого я не смог бы начать новой жизни. И если я не чувствую в себе этой возможности, так это уже мои проблемы. Нужно знать, где эти резервы искать. А я не знаю.
И тут я увидел в себе это место. Я понял, что новая жизнь уже возможна, что последнее препятствие устранено. Оказывается, достаточно было просто отмести все второстепенное, сосредоточившись на главном, на цели. Мой невидимый двойник был уже рядом. Он был во мне.
?Ну вот, все и в сборе?, - подумал я, и набрал номер генерала.
- Алло, - генерал отвечал довольно сухо.
- Это я.
- Слушаю Вас, - голос его напрягся.
- Пора. Я назначаю Вас канцлером. Когда нам можно идти?
- Это в Народном Доме, мы можем ехать прямо сейчас.
- Церемониал?
- Никакого. Вы занимаете Его кабинет и начинаете исполнять Его обязанности. Если здесь есть смысл говорить об обязанностях.
- Тогда сообщите от моего имени в Министерство строительства, что мы сносим Триумфальную Арку и приходите.
- Триумфальную Арку Мира?
- А что же еще? Теперь все будет совсем по-другому.
Генерал хотел что-то возразить, но не успел - я положил трубку.
Он появился у меня в кабинете через полчаса, подтянутый, в какой-то новой форме, без погон.
- Машина ждет.
- Ну поехали.
На улице начинался ливень. Масляно блестел асфальт, прохожие прятались в подъездах.
Когда мы проезжали под Аркой мира, я увидел, что полицейские уже натягивают желтые ленты, ограничивающие движение, огораживают арку.
Мы подъехали к Народному Дому, и я понял, куда идти дальше. Охрана на входе безмолвно пропустила нас.
Я шел по коридору, уверенно выбирая повороты и лестницы, что-то вело меня, я не мог заблудиться. Наконец, я остановился перед дверью, обитой дубовым шпоном. Нам было нужно именно туда.
Я вошел в кабинет.
Фараон поднялся мне навстречу, склоняясь точно по древнему ритуалу. Он освобождал свой трон. Собака у подножья кресла проводила его взглядом. Черная шерсть пса была ухожена и блестела.
Я сразу узнал и пса, и его хозяина, это меня совсем не удивило.
- Папа, - я обнял Фараона, поглаживая седой пух на его голове, - не надо, что ты вскочил, садись, мы пока все оставим все как есть. Мне этот кабинет будет не нужен. Я все равно перенесу столицу на Запад. Хватит. У нас и так достаточно пограничных городов. Мне здесь жить не нравится.
- Господин, а что же будет с Городом? - канцлер усердно стенографировал каждое мое слово, следуя за мной. Я уже не замечал его, как не замечаешь часть собственного тела.
- С Городом? - я подошел к окну и увидел вдалеке величественный монумент Триумфальной Арки Мира. Я знал, что у подножья уродливого колосса, под дождем, уже копаются строители, исполняя приказ о подготовке Арки к сносу.
Тысячи таких же арок по всей стране, сотни пирамид, скрипящие в свете расплавленного по всему небу Солнца, блоки, строительный камень, поднимающийся на свитых вручную канатах. Передо мной вновь открылся туннель в изведанное Ничто. Повтор. Снова Повтор. Захотелось пить.
- С Городом? - едва ворочая сухим языком, переспросил я, - Я думаю, что Город придется затопить.
- Сынок, как же так, прости, но это же было уже, не раз было... - отец подошел ко мне, все еще склоняясь в ритуальном поклоне.
- Когда? Я не помню ничего, это не важно, не нужно так говорить... перед моими глазами снова всплыла сбитая граммофонная пластинка, игла скакала по ее поверхности, варьируя хрипы, но повторяя основу мелодии.
Канцлер отложил в сторону свою папку, и с легкой улыбкой расстегнул кобуру, и у него в руках появился продолговатый и черный, как голова Анубиса, браунинг.
Из глубины невыносимого света, из самой ее сердцевины, ко мне навстречу поднялся ослепительный, вычурный, похожий на древнего зверя, протуберанец. Он приближался медленно, обдавая жаром, все больше искривляя свой неровный хребет, и, наконец, слизнул меня, как каплю воды со стекла.
Кончено. Эпилог
Прямо надо мной, на потолке, невероятной красоты тени то сплетались, то расплетались, образовывая загадочные узоры неведомой еще жизни. Я повернул голову. Тени были от ветки дерева, шуршащей зелеными листами прямо напротив больничного окна. Видимо, где-то внизу лежал большой лист стекла, или что-то еще, столь же блестящее, и от этого на потолке и был блик. За окном были слышны возбужденные голоса рабочих. Видимо, этажом ниже шел ремонт.
Рядом с моей кроватью, откинувшись на спинку стула, сидела пожилая женщина. Голова ее была слегка запрокинута назад, рот полуоткрыт. Она дышала во сне медленно и ровно. Я присмотрелся к ее чертам, и узнал ее.
- Мама, - получилось почти неслышно, но она услышала меня.
- Сын... - на едва проснувшихся ее глазах уже были видны слезы, Сынок, Дима, как ты? - она взяла меня за руку.
- Да вроде ничего - я попробовал подняться, но у меня ничего не вышло - в левом боку взорвалась боль.
- Лежи, лежи... Доктор сказала, что еще неделю никакого напряжения... А этого гада найдут, обязательно найдут, непременно. Мне следователь твердо обещал. В институт я звонила, говорят, выпишешься - оформят академический отпуск, все хорошо будет. Только вот легкое у тебя задето - поэтому нагрузки надо небольшие давать. И не курить. Ты ведь не куришь, правда?..
- Правда...- на душе стало тихо и уютно. Хотелось лежать так целую бесконечность, не отнимать руку, чувствовать себя шестилетним ребенком и не помнить, не думать, не знать ни о чем, кроме этого момента, этой комнаты, этого человека.
Молчание длилось долго, бесконечно долго, ровно столько, чтобы успеть принять это счастье и стать его небольшой частицей.
- Дима, - шевельнулась, наконец, мама, - прости меня, можно я у тебя радио включу, я же здесь почти все время, больше месяца... Новости хочется послушать, а то отстала совсем... Не помешаю тебе? А то ведь время - как раз для новостей, - она показала мне мои командирские часы, которые только что взяла с тумбочки. Своих часов у нее не было никогда.
- Нет, что ты, пожалуйста... - глаза мои устали от света, и я закрыл их.
Мама аккуратно высвободила руку, поднялась. Было слышно, как щелкнул тумблер репродуктора. Некоторое время было тихо. Мама вернулась ко мне, снова взяла меня за руку.
Пропищали сигналы точного времени, отмеряя секунды безмятежности и счастья. Эти мгновения были привязаны уже, зафиксированы этими сигналами, накрепко прибиты к всемирной шкале времени.
- Московское время четырнадцать часов. Вы слушаете... - мамины пальцы слегка задрожали, сжимая мою руку все сильнее, ища опоры, которой я дать ей сейчас не мог, - ...Вы слушаете Радио России.