Глава 3

Огюстина смотрела на горячие, сухие пески Египта и улыбалась. Отказ от предложения возглавить кафедру в университете был лучшим решением, которое ей когда-либо доводилось принимать. Мало того, что тем самым она избавилась от головной боли по имени Роберт Бартлетт, так это ещё и дало ей стимул оставить академию и ухватиться за подвернувшуюся возможность в частном секторе. А отсюда, в свою очередь, она получила финансирование и время, чтобы предпринять путешествие сюда, к последнему месту в списке Оливии. Здесь она надеялась обнаружить ещё больше сведений об исчезнувшей цивилизации, которую про себя начала называть «Люди Луны».

Ее рука непроизвольно легла на торквес, скрытый под её хлопковой рубашкой. На несколько секунд задержав пальцы на подвеске, она уронила руку вдоль тела. Начиная с той ночи, более двух месяцев назад, когда Огюстина впервые надела торквес, она была не в состоянии заставить себя снять его. Глупо конечно, да, но ожерелье теперь казалось её частью, как будто стало ею самой.

И сны, — она с силой провела по лбу тыльной стороной ладони, — сны продолжались, с каждым разом становясь все отчётливее. Многие из ее ночей были проведены с одним или с обоими её любовниками. Она касалась каждого дюйма их тел, так же, как и они её. Однако, она всегда просыпалась с ощущением пустоты, их соединение ни разу не завершилось, никогда не доходя до того последнего, решающего шага.

Но всё это уже вышло далеко за пределы одного только секса. В моменты покоя, после того, как их сексуальные аппетиты были утолены, они разговаривали. По крайней мере, она и Кирс. Он очень интересовался всеми сторонами ее жизни, что, если подумать, для сна было более чем странно. Рорик же, в основном, наблюдал и слушал. Кирс и Рорик стали частью ее жизни, даже если это было только игрой её воображения. У хорошего врача был бы повод повеселиться, доведись ей обратиться к нему с этим. Она настолько оторвалась от действительности, ведя затворнический образ жизни, что теперь предпочитает общество мужчин, которые реально не существуют?

Это не помешало ей отметить, что оба мужчины выглядят весьма экзотично, а их одежда напоминает ту, что носили в древнем Египте. Некоторые могли бы сказать, что она чувствовала бы себя намного комфортнее, живя в прошлом, а не здесь и сейчас. «И они были бы правы», — проворчала она, шагая через песчаные дюны и направляясь к своей палатке. Надо было написать комментарии и отослать в печать статью.

— Доктор Митчелл!

Огюстина обернулась и подождала, пока один из её аспирантов изо всех сил старался её догнать. Ей нравился Майкл Рейерс. Он был хорошо эрудирован и не боялся тяжелой работы. На эти раскопки она взяла несколько студентов из университета, отбирая их самолично. Пока, она была более чем довольна их работой.

— Да, Майкл.

Его ярко-синие глаза сузились, когда он уставился на нее. У Огюстины появилось внезапное побуждение накрыть торквес руками, чтобы защитить его. Что было попросту глупо — ведь никто не знал, что у нее есть ожерелье. Майкл расправил плечи и кинул быстрый взгляд назад, как будто желая удостовериться, что они одни.

— Мне кажется, что я нашел кое-что.

Волнение захлестнуло её, но она ни в коей мере не позволила ему проявиться.

— Что?

Он отбросил со лба прядь рыжевато-каштановых волос.

— Я думаю, что это — потайная комната, но без Вас я не хотел пробовать открыть её.

Ее кожу начало покалывать, в вены хлынул адреналин. Это Оно. Она чувствовала это своей интуицией. Они работали на последнем из известных местонахождений экспонатов неведомой культуры. Во всяком случае, оно стояло последним в списке, который составила Оливия в своём прощальном письме.

— Пошли, — махнула она Майклу, посылая его вперед, но он заколебался.

— Может, нам стоит подождать, пока все остальные пойдут обедать? — он скосил глаза на часы. — Должно быть, осталось полчаса или около этого.

Все в ней замерло и затаилось, когда она обдумала его предложение.

— Ты думаешь, что это настолько значительно?

Майкл немного замешкался, а потом решительно кивнул.

— Да. Я не знаю, почему у меня такое ощущение, но это так.

— Хорошо, тогда через полчаса, — согласилась Огюстина. — Встретимся в главном помещении мастабы.

Оставив его, она поторопилась вернуться в палатку, загрузила ноутбук и проверила электронную почту. Решившись в последний момент, отправила статью, над которой продолжала работать, а также заключительную главу новой книги своему издателю.

Книге предстояло стать великолепным глянцевым изданием, с множеством фотографий артефактов, древних поселений и гробниц, которые она открыла за прошедшие несколько лет. Это была уже её вторая подобная книга, первая была издана два года назад. Прежде чем уехать на эти раскопки, она закончила почти всё, кроме последней главы. Теперь же были сделаны все нужные фотографии, завершена работа и написана концовка книги.

Огюстина уже подумывала насчет следующей книги, даже наметила её ориентировочный план, имея в запасе массу полевых заметок. Возможно, что бы там Майкл ни нашел, это как раз и составит большую её часть. Если бы всё так и вышло, она предложила бы ему стать её соавтором в написании некоторых статей, а может быть, и всей книги. Это подняло бы ему столь необходимую в писательстве репутацию, чтобы помочь его карьере. За эти годы она работала с сотнями студентов, но Майкл Рейерс отличался от всех. Она узнавала в нем те же энтузиазм, азарт и напористость, которые были зеркальным отражением её собственных.

Быстрый взгляд на часы сказал ей, что пора идти. Закрыв ноутбук, она внимательно осмотрелась в палатке, не в силах избавиться от ощущения, будто что-то упустила, нечто важное, что должна была сделать. Пожав плечами, она поспешила из палатки. Что бы это ни было, можно сделать это потом.

Внутри мастабы было прохладнее, чем снаружи. Пылающее солнце не могло проникнуть сквозь мощную каменную кладку. Огюстина приостановилась, давая возможность глазам привыкнуть к темноте. Майкл ждал в задней части помещения, с включенным фонарём в руке. Он вручил ей фонарь, и она махнула рукой, посылая его вперед.

— Давай, веди.

Майкл повернулся и исчез в темноте коридора. Она поспешила следом, когда он повел ее вглубь захоронения древней гробницы. Когда он остановился, они оказались перед сплошной стеной из цельного камня. Но Огюстину это не удивило и не обескуражило. Мастабы часто содержали в себе потайные комнаты. Она поставила фонарь на пол, отступила, и начала внимательно исследовать стену, медленно скользя взглядом по её поверхности.

— Вы видите это, не так ли?

Она слышала слова Майкла, но не вникала в то, что он говорит. Торквес на её шее становился всё теплее. Огюстина сосредоточенно прищурилась, уверенная, что это здесь. Должен же быть какой-то способ попасть внутрь.

Закрой глаза и почувствуй свой путь.

Голос в ее голове был женским и восхитительно мелодичным. Огюстина помедлила и покачала головой. Чепуха какая-то, откуда бы ему взяться? И, тем не менее, она поняла, что её глаза медленно закрываются, как если бы она повиновалась голосу.

Её окутала темнота, она протянула руки и положила их на прохладный, грубо обработанный камень. За стеной пульсировала энергия. Сзади себя она слышала дыхание Майкла, с каждой секундой становящееся всё более частым. Он придвинулся ближе, и она ощутила свежий аромат его мыла.

Позволив вести себя осязанию, Огюстина заскользила по камню пальцами. Внутри неё зазвучала какая-то мелодия, в то время как ее левая рука, переместилась ниже, а правая — наверх. Ключ к отпиранию двери был там. Она чувствовала это своей интуицией. Напев в голове стал громче, и она обнаружила, что вторит ему. Сначала под левой ладонью, а затем и под правой, появились небольшие углубления. Она одновременно надавила на них и почувствовала, как камень со свистом уходит в сторону. Майкл схватил ее, когда, потеряв опору, она едва не упала вперёд; его твёрдая мускулистая рука обхватила её поперёк туловища.

— Осторожно! — Майкл отпустил её и поднял с пола фонарь. Сделав шаг вперед, он посветил им внутрь комнаты. — Невероятно…

Стены были покрыты резными фигурками, которые Огюстине были хорошо знакомы. Это действительно была комната, которая принадлежала исчезнувшей цивилизации. По какой-то причине они не имели собственных захоронений, однако, похоже, использовали для этих целей гробницы египтян.

Некоторые археологи предположили, что они, возможно, представляли собой какой-то религиозный культ, а не полностью обособленную культуру. Хотя, почему в таком случае у них был совершенно отдельный язык, было непонятно. Тогда опять же, они выдвинули гипотезу, что это было связано с проведением засекреченных религиозных обрядов, но не было никакой возможности убедиться в этом.

Огюстина где-то на внутреннем уровне чувствовала, что такая трактовка не верна. Но наука не признаёт бездоказательных объяснений, так что она держала это при себе, выдвинув несколько возможных теорий, которые придерживались известных фактов.

Как всегда, комната была пуста, не считая резных фигурок и каменного стула с подлокотниками, расположенного в центре комнаты. То же самое всегда повторялось в каждом из мест, где она обнаруживала доказательства, что эти люди действительно существовали. Не было ни горшков, ни драгоценностей, ни корзин с зерном или ароматическими притираниями.

Только резные фигурки на стене и каменный стул.

Огюстину наполнило разочарование. Она надеялась, что хоть в этот раз удастся найти что-то большее. Хоть что-нибудь. Черепок от глиняной посуды, часть деревянной шкатулки или древнего инструмента. Что-то большее, чем ещё одна пустая комната.

Майкл пристроил фонарь на пол и под лучом его света занялся изучением надписей на стене. Из всех студентов, что у неё были, у него, по её мнению, было больше всего близости к пониманию языка.

— Это просто потрясающе, — кончики его пальцев легко скользили по резьбе. — Кажется, есть проклятие или своего рода легенда…

— Хм… — Огюстина, обходя комнату, приблизилась к стулу. Напевный звук снова возник в ее ушах, с каждой секундой становясь всё громче. Может, здесь более разреженная атмосфера? Она бросила взгляд на Майкла, но он выглядел вполне нормально.

— Тут что-то о посетителях из другого места и драгоценностях. Я не могу полностью это разобрать. — Он поднял фонарь выше, охватывая стену более широким лучом света.

Ее колени ослабли, и Огюстина поняла, что если она сейчас не сядет, то упадёт. Хотя это шло вразрез со всем, чему её учили, она медленно опустилась на стул. Он выглядел точно так же, как и все остальные, которые ей довелось обнаружить: каменный, совершенно лишённый каких-либо украшений.

Огюстина крепко ухватилась за подлокотники и сделала глубокий вдох, пытаясь прояснить голову. Торквес стал настолько горячим, что чуть ли не обжигал её кожу. Нахмурившись, она вытащила его из-под воротника рубашки. Аметисты практически пылали ярким светом. Пораженная, Огюстина сняла с шеи ожерелье и на вытянутых руках подняла перед собой. Серебро засияло в темноте гробницы.

Торквес двинулся в её руках, сначала едва заметно, но затем всё быстрее и быстрее. Подвеска раскачивалась вдоль его оси, как будто стремилась достичь чего-то. Словно заворожённая, Огюстина опустила ожерелье ближе к левой ручке стула. Свободной рукой она провела пальцами по подлокотнику и обнаружила маленькие углубления. Отметины оказались знакомы. В центре было совершенно круглая выемка, обрамляемая с обеих сторон двумя углублениями в форме полумесяцев. Рельеф точь-в-точь совпадал с драгоценными камнями ожерелья.

Это должно было служить указанием. Она не могла придумать никакого другого объяснения размещению на подлокотнике углублений и притягиванию к ним ожерелья. Её охватило возбуждением, смешанным со страхом. Посмеет ли она сделать это? Осмелится ли приложить ожерелье к углублениям и посмотреть, что из этого выйдет? Возможно, это позволило бы открыть ещё одну комнату и привело её к новым знаниям о неизвестном народе.

Она должна сделать это. К тому же, она ведь не одна. На случай, если что-то пойдёт не так, здесь был Майкл. Огюстина приблизила торквес к ручке стула. Переложив его в левую руку, она совместила светящиеся аметисты с углублениями в подлокотнике и прижала их друг к другу.

— Это невозможно, — пробормотал Майкл. — Должно быть, я прочитал это неправильно. Здесь говорится о путешествии во времени или о космическом полете. Совершенно другой вид человеческих существ.

Огюстина едва только успела ухватить значение его слов, как её пронзило мощной дугой светящейся энергии и отбросило на спинку стула. Ее пальцы вцепились в подлокотники, прикованные к ним огромной неведомой силой. Она чувствовала, что её левая рука словно горит в огне, настолько сильно металл подвески обжигал её кожу.

— Доктор Митчелл! Огюстина!

Огюстина услышала свое имя, доносящееся как будто издали. Она хотела закричать, но не могла. Хотела сказать Майклу взять её исследования и продолжить их, но не могла пошевелиться. Её охватило со всех сторон невероятным давлением, вытеснив из тела весь воздух. Оглушительный треск, сопровождаемый ударом, казалось, встряхнул фундамент комнаты. Она видела, как Майкла отбросило к стене. Треск заполнил ее уши.

Она сейчас умрёт.

Огюстина попыталась в последний раз пошевелиться, выпустить из руки ожерелье, но это было невозможно. Зрение затуманилось, и затем все померкло.

* * * * *

Рорик мерил шагами пространство перед алтарем в храме Лэйлы, Богини Луны — защитницы и матери народа T’ар Таль. На данный момент он упорно пытался игнорировать своего деда, который, к тому же, был жрецом Богини. Но если уж старик добрался до чего-то, остановить его было невозможно.

— Ты не можешь отвергать свою судьбу, — Ламат покачал головой и продолжил, — жрица Оливия предвидела это. И к тому же, — дед стрельнул в него лукавым взглядом, — у тебя были сны.

— Я убью этого Кирса, — пробормотал Рорик, зная, что его кузен ходил к их дедушке, и рассказал ему о странных грёзах с необычной, но красивой женщиной.

Рорик не был слишком религиозным человеком, но храм обычно приводил его в состояние умиротворённости своим тяжелым каменным алтарем, ароматными цветами и душистым ладаном. Огоньки свечей замерцали, когда он резко остановился перед алтарем и посмотрел на огромный аметист, расположенный на его поверхности. Приблизительно двух футов в диаметре [около 61 см.], круглый, словно полная луна, камень покрывали резные символы, посвящённые Богине Луны, Лэйле. Круглый камень с обеих сторон обрамляли полумесяцы: один представлял восходящую луну, второй — убывающую. Как всегда, он почувствовал притяжение могущественных камней. Как и всегда, — проигнорировал его.

— Ты не можешь убить своего кузена. — Ламат встал и подошёл к нему.

— Нет? — Рорик навредил бы Кирсу не больше, чем самому себе, но не помешало бы старику знать, что он не очень-то доволен предательством. И тем, как он чувствовал это.

Сны — это нечто особенное, очень личное.

— Кирс поступил правильно, придя ко мне. Он был обеспокоен этими снами, а ты о них говорить не стал бы.

Рорик запустил пальцы в свои волосы и вздохнул. Этого он отрицать не мог. Кирс пытался в течение многих недель заставить его поговорить о женщине в их грёзах. Огюстина. Одного только её имени было достаточно, чтобы зажечь его кровь. И в этом не было ничего хорошего.

— Это — ничто, пустое, всего лишь сон.

— Это — больше чем сон, и в душе ты это сознаёшь, — нахмурился Ламат.

Дед отвернулся, и Рорик ощутил разочарование пожилого человека. Это тяжестью легло на его сердце.

— Дедушка… — Он оборвал сам себя, не уверенный, что хотел сказать.

— Рорик, сын моего сына, тебе предстоит сделать выбор. И скоро. Никто не заставит тебя делать то, чего ты не хочешь.

Да, никто не стал бы вынуждать его, но Ламат будет смотреть на него с ожиданием в глазах, и родители будут надеяться, что он исполнит свой долг. И Кирс. Только Кирс знал, каково это — быть с Огюстиной в этих грёзах. Это было настолько реально, что он просыпался с её вкусом на языке, ароматом её возбуждения на своей коже. То, что он не может прикоснуться к ней в действительности — сводило его с ума. И все же, в то же самое время, он негодовал на власть, которую она заимела над ним. Это был не его выбор, понятно, что его сделала за него Богиня.

Лёгкий шум в глубине зала дал ему знать о появлении другого человека, но он и не глядя мог сказать, кто это. Они с Кирсом хоть и двоюродные братья по рождению, но по жизни — роднее родных.

— Ты тоже мог бы присоединиться к нам, раз уж ты — часть этого. — Кирс размашисто шагал вперед, безо всяких извинений. — Ты же знаешь, что время почти подошло. Я уже чувствую, что она становится ближе. — Он положил руку на грудь, в область сердца и потер ею. Рорик силой заставил себя не повторить за ним этот жест. Последние несколько дней он старался игнорировать растущую боль в своем сердце.

— Я думал, что это невозможно. Я думал, что только браслеты могут позволить жрецу или жрице путешествовать сквозь пространство и время. — Так гласила легенда их народа.

Ламат потер подбородок, перебирая свою подстриженную седую бороду.

— Да, мы верили именно в это. Но Оливия рассказала о другой драгоценности с точно такими же знаками, украшенной аметистами, символизирующими Богиню. О торквесе, который она оставила для своей подруги.

Сощурившись, Рорик впился взглядом в деда.

— И ты только сейчас надумал рассказать нам об этом?

Пожилой человек пожал плечами.

— Оливия никогда не упоминала о нём из-за того, что я рассказал ей о браслетах. Но когда я обмолвился, что у тебя и Кирса были сны о необычной женщине…

— Ты рассказал жрице о снах? — Оливия, хотя и была женой его друзей, Дака и Тора, но она была и жрицей Богини Лэйлы, к тому же. Несмотря на то, что она находилась здесь уже четыре года, его всё ещё стеснял тот факт, что она пришла из другого мира. Даже несмотря на то, что привело её сюда желание Богини.

— Я не мог скрыть это от нее, особенно после того, как она рассказала мне о своих видениях. Женщина прибудет сюда, веришь ли ты этому или нет. А вот что ты будешь делать, когда она появится — это уж твоё дело. — Ламат протянул руку и потрепал Рорика по плечу. — Я верю в тебя.

Рорик не знал, что и сказать, так что просто промолчал, когда Ламат попрощался с Кирсом и оставил их в храме одних.

— Я знаю, что ты сердит на меня, — начал Кирс.

— Не сердит, скорее — разочарован, — покачал головой Рорик

— Я пытался поговорить с тобой о ней, но ты не хотел слушать, — шагнув вперед, Кирс кольнул его взглядом.

— Я знаю.

На него навалилась тяжёлая усталость. Сказывались два с лишним месяца ночей, заполненных грёзами. Давление обязательств, так долго отрицаемых, разъедало душу. У него было в жизни всё, что он хотел. Он наслаждался ремеслом кузнеца, работая в своей кузнице. У него был собственный дом, построенный с помощью отца и Кирса. Ему потребовались много долгих, трудных лет, чтобы найти хоть какое-то подобие покоя в своей жизни. Он не хотел и не нуждался в Богине, которая вмешивается в его дела, но остановить ее не было никакой возможности.

Потерев зашеину, он покрутил плечами и посмотрел в высокое окно, расположенное за алтарём. Солнце только что опустилось за горизонт, луна стояла высоко в небе, рассеивая своё аметистовое сияние по всей земле. Фиолетовый луч озарил аметисты на алтаре, высвечивая вырезанные на них символы.

Рорик медленно повторял их в уме, чувствуя, как глубоко они обосновались в его душе.

— Жертвенность, долг, любовь, мир и обновление. — На аметистах было вырезано больше слов, но эти пять всегда трогали его сильнее всего.

Он почувствовал за спиной Кирса, ощутил убитое состояние своего кузена. Вздохнув, он повернулся к нему.

— Ничего, всё в порядке. Ты же хотел как лучше. Жаль только, что мы не обсудили этого, прежде чем ты пошёл к деду.

— Прости меня за это, но мне нужно было хоть с кем-то поговорить.

И только сейчас Рорик в самом деле посмотрел на Кирса и увидел его воспалённые глаза и измученный вид. Гнев наполнил его, когда он обратил внимание, как сильно Кирс осунулся. Он был настолько озабочен собственными мрачными мыслями за прошедшие месяцы, что не заметил, чего стоили эти грёзы его двоюродному брату.

— Это несправедливо! — гневно воззвал он к Богине, повернувшись к алтарю. — Мы не просили об этом. Наша семья всегда служила Тебе, а теперь Ты нас мучаешь.

— Рорик! — осадил его Кирс. — Остановись! Это не поможет.

Внезапно, откуда ни возьмись, взметнулся порыв ветра, и вихрем промчался по храму. Свечи замерцали, до мужчин донесло аромат ладана. Ветер, кружа вокруг них, стремительно набирал скорость.

Рорика охватил стыд, наряду с неким намеком на страх. Не ему гневаться на Богиню.

— Я сожалею, — взмолился он, хотя в душе понимал, что это не совсем так. Он сожалел о своём кощунстве, но не хотел предстоящего, и Богиня знала это. — Прошу, прости меня.

Но его слова потерялись в реве ветра. Цветы разлетелись с алтаря, свечи погасли, пепел от ладана подхватило шквалом. Кирс схватил его за руку и крепко сжал, оба заслоняли глаза от бешеного натиска вихря. В эфире потрескивала энергия. Каждый волосок на теле Рорика встал дыбом, кожу покалывало.

Он попытался отойти подальше от алтаря, но был повержен на колени бушующей бурей. Кирс упал на колени рядом с ним.

— Мы должны выбраться отсюда.

Как бы Рорику не хотелось сделать это, он понимал, что не сможет сдвинуться никуда, пока Богиня не отпустит их. Все, что они могли — держатся и ждать, пока это не закончится. Как только он подумал об этом, ветер прекратил завывать и стал нежным ветерком, который ласково коснулся его лица, прежде чем исчезнуть полностью.

Братья с трудом поднялись на ноги. Рорик поднял тяжелый упавший подсвечник, Кирс начал собирать цветы, которые рассыпались по полу. Рорик как раз поправлял свечу в держателе, когда понял, что они больше не одни.

Прищурив глаза, он пристально всмотрелся в темноту за алтарём, туда, где располагались стулья для жрецов и жриц.

Внезапно, на одном из стульев появилась тёмная фигура. Его сердце заколотилось, на лбу выступил пот. Оставив свечу, он обошёл алтарь и направился к ней.

В глубине души он уже знал, что это Огюстина.

Кирс следовал прямо за ним.

— Это — она.

Это не был вопрос. Он знал, что его кузена точно так же притягивало к этой женщине, как и его самого. Однако он подтвердил то, что знали оба.

— Да, это Огюстина.

Ее лицо было бледным, одежда в пыли. Грязное пятно расползлось по щеке, губы сжались в тонкую линию, как будто она испытывала боль. Удивительно, но эта мысль наполнила его беспощадным гневом. Она никогда не должна испытывать страданий и боли.

Не в силах остановить себя, Рорик подхватил её и прижал к своей груди. Как бы он ни любил своего кузена, он не хотел, чтобы Кирс оказался первым, кто держал бы её на руках.

Кирс протянул руку и коснулся ее коротких темных волос.

— Она прекрасна. — Черты его лица изменились, становясь более жёсткими. — И она наша. Или моя, если ты не хочешь её.

Вызов был брошен, и Рорик знал, что выбора у него нет.

— Наша. — Хотелось зареветь, что она принадлежит ему. Это было примитивно и грубо, а ещё, ему были ненавистны последствия. Толкнув её в руки кузена, он смотрел, как Кирс бережно покачивает ее в своих объятьях.

Он уже хотел забрать её назад, но не был уверен, хочет ли тех обязанностей, которые прилагались к такому выбору. Он привык быть твёрдым и решать за себя сам, и ему не нравилось, каким образом заставляет его чувствовать себя вся эта ситуация.

Впервые в жизни он сомневался в своих действиях. Инстинкты подсказывали схватить Огюстину в охапку и сделать все, что в его силах, чтобы заставить её остаться. Но это означало бы, что он должен будет принять и все остальное, что шло вместе с этим. А это была не только женщина.

Если бы он позволил себе оказаться вовлеченным в этот треугольник, и она осталась, то Рорику, в итоге, пришлось бы противостоять тому, чему он сопротивлялся всю свою жизнь — он был жрецом Лэйлы.

Он никогда никому не говорил об этом, но чувствовал тягу ещё с тех пор, как едва минуло детство. Он знал, что дедушка подозревал об этом, но старик никогда не подталкивал его внять призыву. Это должно быть сделано без принуждения или вообще никак. И всё же, Ламат был последним известным из ныне живущих жрецов, а их народ нуждался в большем.

Огюстина представляла собой все, что он пытался отрицать свою всю жизнь. То, что она оказалась здесь, было напоминанием об абсолютной власти Богини. Она не привела бы Огюстину сюда, не будь у нее потенциала стать жрицей. Но здесь возникал вопрос о свободе выбора. Никто не мог вынудить мужчину или женщину принять такую судьбу. Быть избранным Богиней — большая честь. Только он никогда не считал это честью, скорее — петлёй на шее, медленно и неотвратимо затягивающейся с каждым прошедшим годом, и он отрицал свою судьбу.

Он не считал себя достойным стать избранным как для того, чтобы быть с Огюстиной, так и для того, чтобы стать жрецом Лэйлы. Кровь и огонь запятнали его душу. Его прошлое было осквернено решениями, которые он когда-то принял, делами, которые когда-то совершил. Но теперь время вышло, должен быть сделан окончательный выбор. Согласно легенде, у Огюстины есть два дня, чтобы решить, останется ли она или вернётся обратно. После этого времени она будет заточена здесь навсегда, лишившись возможности вернуться в свой мир.

Рорик вслед за Кирсом покинул здание, зная, что ничто в их жизни уже никогда не будет прежним.

Загрузка...